Глава 13

Кряжистый мужчина с буйными каштановыми волосами безмятежно сидел на завалинке. Щурился на яркое солнце, переместиться в тенечек не то, чтобы лень, а просто, казалось, незачем. «Раз нам не дана власть менять погоду по своему усмотрению, значит, надо принимать с благодарностью все, что выпадает» — Ахмет был словоохотлив, если бы кто поинтересовался, он бы охотно ознакомил спрашивающего с этой концепцией. А кудахтать и суетиться по поводу и без, приличествует лишь женщинам и курам-наседкам. Тишь и благодать. Тишь, впрочем, весьма и весьма относительная: по двору бегала и шумела ребятня мал мала меньше. И жена, молодая еще женщина, в хлопотах по хозяйству беспрестанно носилась туда-сюда: насыпать курицам зерна, выгнать из огорода зловредную соседскую козу, перегнать через сепаратор утреннее молоко, сливки убрать в ледник, обрат заквасить в катык, утереть сопли и успокоить расквасившего сопатку малыша… Мимоходом то и дело пыталась подвигнуть супруга на неотложные, по ее мнению, домашние дела. Ахмет согласно кивал кудлатой головой, иногда присовокупляя ободрительное: «Да, да, женушка, непременно так и сделаем». При этом даже не вникал в суть сказанного. Ее беззлобные причитания принимал как явление природы. Не будет же разумный человек пытаться уразуметь, скажем, грохот грома. Гремит, ну, и Бог с ним, пусть гремит, авось, когда-нибудь да перестанет. Нет, не поймите превратно, жену свою Ахмет не только любил, но и уважал. Как не уважать такую женщину! Помнится, когда в начале 20-ых годов стало совсем уж голодно, оставили они детишек бабушке и поехали вдвоем в казахские степи. Поближе ничего съестного не раздобыть, все сами пухли от голода. Намеревался Ахмет найти одного казаха, с кем когда-то учился в медресе и попросить в долг зерна, или там, пару барашков. Знающие люди говорили, соседи не так сильно пострадали от засухи. Недалеко от Троицка наткнулись на джайляу. Остановились спросить. Разузнав, кто они такие и чего хотят, хозяин кочевья заявил без обиняков. Дескать, джигит, жена у тебя уж больно пригожая и проворная, уступи ее мне за два мешка зерна. Ты, мол, молодой и красивый, найдешь себе не хуже. А у нас таких молодух поблизости совсем нет. Да, на Хатижу, родом из Казанских татар, многие засматривались.

Онемел Ахмет от неслыханной дерзости. Зная взрывной норов мужа, Хатижа поспешила отвести в сторону, мол, нам надо посоветоваться. И горячо зашептала в ухо: «У нас дети дома с голода помирают! Притворись, что соглашаешься. А сам жди меня в березовой урочище, что встретилась по пути. Я скоро туда прибегу и пусть только попробует кто меня удержать!» Опять же, по подсказке жены вытребовав у казаха не два, а три мешка зерна, Ахмет, якобы, тронулся в обратный путь. Сам затаился в условленном месте. Каким-то образом обманув хозяина кочевья, вскорости прибежала Хатижа. Быстро-быстро поехали в сторону родных Уральских хребтов. Но уже часа через два востроглазая Хатижа заприметила вдали столбы пыли из-под конских копыт. Обиженный хозяин пустился в погоню. Да не один, с двумя родственниками, или может быть работниками. Никак не уйти. Начисто игнорируя советы жены, ликуя от предвкушения схватки (а как же, казах осмелился претендовать на его жену!), Ахмет быстро распряг и сел верхом на коня. Наган у него был припасен, но первым решил не стрелять, мужчинам пристойнее выяснять отношения на саблях. И по правде сказать, не особо был уверен в меткости своей стрельбы из пистолета, была бы винтовка… Чем ближе приближалась кавалькада преследователей, тем меньше оставалось у них азарта. Вид лихо гарцующего всадника, да еще выписывающего саблей замысловатые кренделя в воздухе, еще более остудил пыл. Да и мудрено было не заметить, как мирный селянин превратился в опытного и грозного конного рубаку. Остановились за полусотню шагов. Хозяин кочевья попытался хоть усовестить.

— Эй, истяк (так зовут башкир казахи), ты же продал мне жену, верни обратно!

— Сам не смог удержать, твоя оплошность — твой убыток. Если не согласен, попробуй, обратно отбери!

— Не пристало так поступать мусульманам и добрым соседям…

— Не пристало мусульманам заглядываться на чужих жен и наживаться на беде единоверцев. Это тебя сам Всевышний так наказывает, я сам кади, знаю что говорю. Но я не только кади, я еще друг Муртазина. Можешь сам проверить, правду ли говорят о храбрости его воинов.

Казах поверил на слово, повернули обратно. Понятное дело, не осмелился биться с Ахметом, но не уронил и своей чести — все были наслышаны, как жестоко мстит Муса-батыр за своих. Не зазорно в таком случае и отступить.

Не врал Ахмет о дружбе с легендарным полководцем. Так получилось, учились в одном медресе. А когда Муртазин начал собирать войско, ни минуты не сомневаясь, встал под его знамена: и под зеленое, башкирское, и под белое, и под красное. Много было в отряде певцов и музыкантов, однако Муса-батыр раз за разом просил именно Ахмета сыграть на курае. В такие редкие минуты суровое лицо разглаживалось, задумывался он о чем-то светлом, разительно отличающемся от грязи и крови будней. Особенно любил завораживающую мелодию «Таш-тугай».

Ни капли не фарисействовал Ахмет и в высокопарных рассуждениях о долге помогать ближним своим. Когда благополучно вернулись с казахского вояжа, устроился работать в золотой прииск. Несказанно повезло, нашел самородок золота размером, как прикинули товарищи, «с голову козла». И формой драгоценный кусок напоминал это животное. На вырученные бонны (заменители денег у старателей) закупил несколько конных подвод муки, соли, круп и ситца. Ласково попеняв на чрезмерную рачительность супруги, большую часть раздал односельчанам. Такое не забывается, когда ныне началось восстание, никому и в голову не пришло припомнить ему былое соратничество с красным комбригом. И то, что одним из первых вступил в колхоз. Благо, в деревне обошлось без кровопролития. Председатель колхоза со своим активом незадолго до восстания были предупреждены родственниками и успели сбежать. Заявившиеся деревенские «белоленточники» посоветовали Ахмету сидеть дома и ни во что не вмешиваться. Он в своей обычной манере, с легкой улыбкой и глядя собеседнику прямо в глаза, попытался образумить буйных односельчан шутливым словом: мол, бороться с государством, как плевать на солнце в зените — все равно не достанешь, а плевок упадет тебе же на голову. «Да ну тебя, солидный мужчина, а слово скажешь, и не понять — то ли путное советуешь, то ли смеешься над нами!» — чертыхнулись визитеры и убрались восвояси. Зря не послушались, весь Ильтабановский десяток участвовал в последующей атаке на райцентр, почти все там и полегли… Ахмет, как обычно, продолжил работу в сыродельне. Как же, только освоили выпуск брынзы, не проследишь — молодежь может напортачить так, что даже собаки будут морды воротить. Война войной, а кушать людям завсегда требуется! Однако в этот день не судьба была ему лично принять утренний надой колхозных овечек, похвалить старательных доярок и слегка пожурить провинившихся. На улице заслышался цокот копыт. Когда распахнулись ворота, круглое лицо расплылось в счастливой улыбке:

— Ирек-кустым, я думал, ты уже забыл дорогу к моему дому!

Поспешил навстречу, раскинув в сторону могучие руки.

— Да ты меня совсем заломаешь, Ахмет-абзый, честное слово — медведь! — взмолился тот в его объятиях.

— Что, совсем ослаб на ученой работе? Ты к нам приезжай, подкормим, а то, вишь, как исхудал, — хозяин, лукаво прищурившись, оглядел товарища Сафина с ног до головы.

— Иль молодая да горячая жена тебя так загоняет? Вот был у нас бык-производитель…

Что приключилось с этим самым колхозным быком, осталось во мраке неизвестности. Так как подбежала Хатижа, возмущенно всплескивая руками, принялась тараторить:

— Черт тебя за язык дергает, муженек, ыстагафирулла тауба! Разве можно такие вещи говорить! Здравствуй, Ирек Талгатович! Какими судьбами? Как поживает сноха? Заходите в дом, мигом стол накрою!

Налетела хозяйка как весенний дождик-«ляйсян», так же быстро и улетучилась — принялась сапогом, надетым на раструб, раздувать самовар. Ирека, сослуживца мужа, знала давно. И уважала.

Мужчины тем временем, обменявшись приличествующими встрече приветствиями и расспросами, завели серьезный разговор. Ирек не стал посвящать старшего друга во все нюансы. Слишком хорошо его знал, наверняка захочет пойти вместе с ним. А это слишком опасно, пусть детишек ростит, навоевался уже… Поэтому сослался на секретность задания. Лишь попросил съездить в соседний Кунакбай, выяснить — нет ли среди убитых мятежников некоего Азата Хужина из деревни Кудей? Наверняка все трупы сволокли в одно место, может и списки начали составлять. Нет списков, Азата распознать нетрудно — с черными как смоль и кудрявыми волосами, таких среди башкир очень и очень немного. А еще застарелый шрам через левую щеку, видимо, когда-то полоснули ножом. Товарищу Сафину надо было убедиться, что предпоследнего из налетчиков не убили при освобождение деревни, имеет ли смысл продолжать преследование? Или сразу отправиться на поиски раненого Самата?

Ахмет не стал донимать расспросами, раз старый боевой товарищ просит, значит так и надо. Только решил все по-своему. Зычным голосом кликнул сына. Тотчас явился подросток лет четырнадцати. Лобастый, широкий в кости, с буйными вихрами и пронзительными голубыми глазами — точная копия отца, только пока значительно поменьше размерами. Ахмет подробно пересказал ему просьбу товарища Сафина, не преминув добавить, что задание секретное и государственной важности.

Ирек заколебался:

— Ахмет-абзый, там же трупы рассматривать, а он совсем еще мальчик.

Мальчик почтительно, но все же возмущенно фыркнул.

— Какой-такой мальчик! — заступился за него отец, — он уже корову самостоятельно режет. И трупов навидался, помогал мне обмывать усопших перед погребением. Я его, шалопая, еле удержал — все порывался на войну с мятежниками. Будто без него у товарища Сталина красноармейцев не хватит! Вишь, стыдно ему, комсомольцу, дома сидеть. Раз так, пусть выполняет твое секретное задание. Ты только ему свою лошадь дай, колхозные все на Урале. Отогнали, чтобы мятежники не зарились.

Глядя на молодцевато вскочившего в седло и галопом унесшегося сына, потеплевшим голосом изрек:

— Помянешь мое слово, Ирек-кустым, быть ему полковником, иншаллах! Или хотя бы майором. Мне вот грамотности не хватило, да и желания, если честно. А Загит наш, вся в мать — такая же настырная и честолюбивая.

— Да что ты говоришь, Ахмет-ака! Какие полковники в РККА?! — опешил и возмутился Ирек.

Хозяин дома снисходительно поинтересовался:

— Да ты, Ирек-кустым, опять партизанишь, по лесам все шляешься, новостей не знаешь?

И просветил: в газете «Известия», доставленной накануне бунта, была статья про реформы в РККА. Некогда было Ахмету вникать во все тонкости, но вот то, что восстанавливаются чуть в измененном виде воинские звания Российской империи, это он понял наверняка. Товарищ Сафин был целиком нацелен на выполнение своей жуткой миссии, и все же новость ошарашила. Не удержался от расспросов.

— И зачем такое понадобилось?

— Сам посуди, кустым, я знаю всех предков до седьмого колена. Горжусь, какие они были достойные люди. И сам живу так, чтобы не было стыдно перед ними, когда встретимся на том свете. Детей воспитываю на примере своего отца Аскара. Суровый был человек, но справедливый. Помнится…

— При чем тут ваша родословная? Ты же про звания начал говорить, — на правах старого друга не очень вежливо перебил его Ирек.

— Так я тебе про то и толкую! Как говорят наши старики, только собака не признает родства. Какая вера может быть человеку без роду-племени?

Для вящей демонстрации своего отношения к такому контингенту хозяин смачно сплюнул под ноги.

— С армией точно так. РККА не какой-нибудь ублюдок, а продолжатель славных дел Суворова и Кутузова. В статье еще кто-то упоминается, но я их не знаю.

— Так и пишут — «не ублюдок»? — растянул губы в улыбке Сафин. Он-то прекрасно знал привычку старшего товарища домысливать и украшать речь цветистыми оборотами.

— Не, товарищ Сталин не может так прямо сказать, культурно приходится ему выражаться, как бы интеллигенты не обиделись. Но умному понятно, даже если культурно пишут.

— Газета у тебя?

— Нет, — сокрушенно хлопнул себе по коленам Ахмет, — я в правление колхоза читал. А правления сейчас нету — спалили безмозглые «белотряпочники». Вот, несносные, добрым людям пора на сенокос, а они носятся туда-сюда, правления жгут. Так что поверь пока на слово — быть нашему товарищу Муртазину генералом.

Впрочем, не до политпросвещения стало. Последние два дня Ирек питался всухомятку. Понял, как оголодал, лишь очутившись за обеденным столом. Хороший хозяин Ахмет, жена его и того почище: для дорогого гостя нашлись и конская колбаса-казы, и полная сковорода яичницы, и зелень со своего огорода, и свежая сметана, и прочие изыски справного крестьянского подворья. Хозяин уговаривал в первую очередь налегать на брынзу, коей очень гордился. А Хатижа уже подавала на стол первую партию скворчащих на топленном масле лепешек-табикмак.

— Дорогая женушка, никак обидеть хочешь храбрейшего красноармейца героического комбрига Муртазина и нашего любезного друга?

У хозяйки от подобной инсинуации слова застряли в горле, замолкла, будто заклинило пулеметную ленту. Ахмет хитро прищурившись, продолжил:

— Сухой кусок горло дерет. Подавай-ка, женушка, медовуху. Ту, которую упрятала от меня в чердак бани. Она уже вчера поспела, сам проверял!

Немного осоловевший от обильного угощения Ирек отнекивался, мол, некогда бражничать. Но хозяин был неумолим, мол, все равно Загита будешь дожидаться, а от глотка живительной медовухи еще никто не умер. Налив обоим, Ахмет сунул в свою пиалушку указательный палец и стряхнул пару капель янтарной жидкости на пол.

— Это меня один мудрый узбек научил. Ты его не знаешь, мы тогда за белых воевали, а ты партизанил. Вот этот Алишер-ака просветил меня, неразумного. Оказывается, наш пророк, да будет благословенно его имя, предупредил — пагубность хамера (алкоголя) в первой капле. Вот первую каплю пусть шайтан сам и пьет, а мы отведаем уже очищенной.

…дочь богомольных родителей Хатиха нашла бы чем ответить на столь бесхитростные попытки религиозного ревизионизма и оппортунизма. Однако промолчала. Негоже, как выражаются башкиры, «рвать лицо» супруга перед гостем. Да и то, не будет муж напиваться допьяну — такого рачительного хозяина и заботливого отца еще поискать.

Не успел Ирек просмаковать свою долю забористого и сладкого питья, вернулся Загит. Не удивительно, до соседней деревни всего два-три километра, не больше. Подростка распирало от новостей, но при матери ничего говорить не стал, военная тайна — вещь серьезная, не для женских ушей. Хатижа все поняла, лучезарно улыбнулась, не без гордости похлопав сына по спине, вышла во двор.

Как следовало из рапорта будущего полковника, в данное время три плененных мятежника сидят взаперти, фамилии узнать не получилось. Какого-то сопливого чужого парня поставили часовым, он близко никого не пускает. Раненых врагов нет, наверное, уползли. Ничего, всех потом поймают. Трупы «белоленточников» в количестве тридцати двух, пока что свезли к деревенскому кладбищу. Ждут товарища милиционера из Учалов, чтобы составить протокол и захоронить в общей могиле. За оградой кладбища, кунакбаевцы не согласны, чтобы налетчики лежали рядом с их усопшими родственниками.

— А Азат, Азата среди них нет? — не выдержал столь подробного повествования Ирек.

— Есть, как же не быть, — солидно подтвердил юнец, — в точности, как вы и говорили — вылитый цыган, и шрам на положенном месте. И фамилия Хужин, как и полагается.

— Что, фамилия у него на лбу написана? — насторожился от таких подробностей Ирек.

— Нет, не написана, и документов у него нет. А про то, что это именно Хужин, мне Юлай сказал, когда стал рассматривать. Юлай — проверенный товарищ, комсомолец. У него бабушка живет в Кудее. Когда ездил в гости, этот самый Хужин один раз его побил. Юлай тогда еще маленький был, куда ему против большого парня, а лицо и имя запомнил хорошо.

— Спасибо, братишка! И тебе спасибо, Ахмет-абзый! — заторопился в путь Ирек.

— Знаешь что, Загит, как разгоним эту белоленточную свору, приходи к нам в ширкат. Возьмем тебя безо всяких разговоров!

Подросток потупился, но тотчас вскинул голову и твердо произнес:

— Ирек-агай, вы лучше моему отцу скажите, чтобы отпустил в школу пограничной службы.

— Молод еще, кустым, туда только с семнадцати лет будут набирать. А пока, если родители отпустят, милости просим к нам набираться ума-разума. Ты еще не знаешь, какой у нас замечательный военрук — десять пограничников за пояс заткнет. По его рекомендации потом сможешь поступить в школу младших командиров хоть в Сермене, хоть в самой Уфе.

Засветился лицом Загит, засуетился.

— Что, и в Баймакскую кавалерийскую школу можно будет идти!?

— Конечно, можно. Но я туда не посоветовал бы, — остудил пыл юнца Сафин, — товарищ Васнецов, который у нас военруком, говорит, конные бойцы — вчерашний день. Скоро все красноармейцы будут разъезжать на бронеавтомобилях.

В глазах Ахмета заколыхалось море сарказма, иронии и высокомерия. Да, да, именно высокомерие профессионала высокой пробы, вынужденного объяснять что-то элементарное самоуверенному выскочке-дилетанту. Впрочем, зарождающаяся буря адресовалась не соратнику, а его военруку, посмевшему произнести вслух такую ересь. Хотя товарищ тоже хорош… Как это можно, чтобы война и без кавалерии?! Разразиться обличительной тирадой не успел, Ирек обнял его и негромко произнес:

— В случае чего, не поминай лихом, Ахмет-абзый, спасибо вам за все! Ты мне всегда вместо старшего брата был.

— Погодь, погодь! — затревожился хозяин, — что это ты будто прощаешься. Сейчас где-нибудь раздобуду лошадку и вместе поедем твое секретное задание исполнять. Или, давай, твою в телегу впряжем. Колчака с Дутовым били, неужто вдвоем с бедной толпой не справимся?!

— Нельзя, категорически запрещено, иначе — трибунал, — Ирек жестко пресек порыв волонтерства, — самое опасное уже позади. Осталось кое-какую мелочь доделать… Не беспокойся, ты же меня знаешь, очень затруднительно нас убить. Многие ведь пытались, царствие им небесное. Кстати, почему это ты мятежников бедной толпой обозвал? Там, наоборот, много бывших богатеев, я даже с одним поручиком успел познакомиться. При полном мундире. Сволочь и бестолочь.

— Это, Ирек-кустым, целая наука, целых два часа про то сегодня думал! — вновь повеселевший Ахмет озорно блеснул глазами. — Бедный, это не то, когда денег у тебя нет и кушать мало, бедный — когда чего-то страстно хочется, а нету! Страдаешь, душу свою готов заложить побиваемому камнями (нечистому). Белого хлеба, хромовых сапог, соседской жены или славы, как тебе кажется, не хватает для полного счастья. Бедный человек сам по себе еще ничего: если другим не мешает, пусть тешит свою глупость. А вот когда такие несчастные сбиваются в стаи, они становятся как кобели в пору «собачьей свадьбы». Со стороны посмотреть, вроде и страшно, а на самом деле пустяк, вся их свирепость — до первой плетки. Нет в них единства — каждому охота добраться только до своего вожделенного, плевать ему до остальных. Вот это и есть «бедная толпа», что у собак, что у людей.

…с удовольствием послушал бы товарищ Сафин разглагольствования старого друга про бедную толпу. Не исключая филологические изыски из родного языка. Когда человек всем доволен, про таких говорят, у него, мол, «донъя тунарак» — «мир круглый». Догадывались башкиры, что идеальная форма во всей вселенной — сфера, к нему все сущее стремится. А вот, якобы, омоним слова «бедный» — «ярлы», это и «обрывистый», «с краями». Антипод гармонии, то бишь сферичности. Возможно и поспорили бы всласть, но солнце давно уже перевалило за зенит. А до Кудея путь неблизкий, верст двадцать, если напрямик. До той небольшой деревушки Ирек без каких-либо приключений добрался к закату. Наверное, сказывалась усталость последних дней: ломанулся напрямую, будто медведь в пасеку. Власти, судя по всему, здесь пока не было. Завидев всадника, поигрывающего в руках револьвером, немногие прохожие предпочли поспешно убраться с улицы. Револьвер тот, бледную замену позорно утерянной винтовке, Ирек выпросил у Ахмета-абзыя. Пустынно стало в Кудее, хорошо хоть встретил девочку лет шести, самозабвенно копошащуюся в дорожной пыли. Глубоко плевать ей было, какие революции-контрреволюции происходят у взрослых, лепить куличи в тысячи раз интереснее. Именно у нее, с трудом оторвав от занятия, удалось разузнать, где стоит дом родителей Самата — последнего из налетчиков.

Сын за отца не отвечает? Нет. Всяко в жизни бывает. Про то и товарищ Сталин писал. А отец за сына? Еще как! А как же, если воспитал своего отпрыска двуногим зверем и выпустил его к нормальным людям, будто злобного хорька к цыплятам, товарищ Калинин за это будет отвечать!? Ничего, ничего, у века каждого на зверя страшного найдется свой однажды волкодав.

Почтительность к сединам в крови каждого башкира, но тут Ирек не стал церемониться. Ворвавшись в дом, грубо потребовал у пожилого хозяина дома сказать, где сейчас находится Самат. А когда тот замешкался, припер к стене, приподнял подбородок острием ножом. Заохала и запричитала хозяйка. Тоненьким голоском тихо заплакала дочь-подросток, обомлевшая от ужаса происходящего.

— Ты, давай, дядя, женщин своих пожалей. Не хотелось бы при них проводить допрос, как меня самого допрашивали у белополяков, — клинок холодил шею, будто этого мало, ледяные глаза Сафина словно и всю душу выстудили. Но старик еще держался. С трудом прохрипел:

— За что ты его хочешь убить? Может и не виноват он, молод ведь еще совсем…

— Те, кого зарубил твой щенок с твоими односельчанами, были совсем мальчишками!

— Какой бы ни был, он мой сын. Режь, Бог тебе судья!

Нет, не разжалобить было Ирека даже такой отцовской жертвенностью. Перед его глазами будто живые стояли курсанты, несмышленые братишки… Незачем ему весь белый свет, если там есть место таким, как Самат. Слишком тесен для двоих. А коли готов распрощаться со своей жизнью, что ему страдания этого старика? Недобро сощурился, почти ласковым голосом прошептал:

— Дядя, смерть еще надо заслужить. Не думай, что так легко уйдешь.

Чуть сильнее вдавил острие. Выступила кровь. А у хозяина начали закатываться глаза. Чтобы не грохнулся в обморок, товарищ Сафин взбодрил его звонкой пощечиной.

— Бабы, идите в дальнюю комнату, дверь закройте! И чтоб тихо сидели! Раз по-хорошему не понимает, будем говорить с вашим хозяином по-плохому.

Хозяйка с дочкой, наверное, подчинились бы, но как раз оттуда, куда им велено было идти, внезапно кто-то выскочил. От неожиданного шума за спиной Ирек чуть не прирезал допрашиваемого. Спустя миг сработали рефлексы опытного вояки: могучим рывком выставил перед собой хозяина, сам же, укрывшись хоть за такой хлипкой защитой, выставил револьвер. Как сразу же прояснилось, можно было не беспокоиться. В дальней комнате таилась старушка. Ирек мысленно себя выругал: совсем дурак, даже дом полностью не осмотрел! Старушка же, глядя ему прямо в глаза, прошепелявила:

— А ну, отпусти моего братишку! Сердце у него слабое! А Самат, проклятие на его шальную голову, в Наврузе. Так и знала, так и знала, накличет он беду на всех нас. У остальных дети как дети, а этот зимагор…

— Не врешь, бабушка? — перебил ее товарищ Сафин, — не найду его там, я обязательно вернусь.

— Стара я, чтобы врать! У свата Баязита он. Говорят, в Наврузе дохтур гостит. Хамит с Иршатом на телеге повезли, чтобы вылечил. Третьего дня еле живого ведь привезли. И когда здоровый был, слова доброго от него не дождешься, а тут совсем с ума сошел, такими словами ругался, собака нос воротить станет!

По тому, как с горькой досадой крякнул допрашиваемый, Ирек понял — бабушка говорит чистую правду. Видать, пожилой, но все же младший братишка, ей куда важнее непутевого племянничка. Грозный гость поспешил уйти. Только остановился около напуганной до смерти девчушкой. Неожиданно дрогнувшим голосом пробормотал:

— Ты, это, сестренка, извини меня. Нехорошо получилось. Ничего, потерпи маленько, скоро такая распрекрасная жизнь настанет, никто никого убивать не будет. Хоть вы начнете жить, как полагается людям…

Когда выезжал из деревни, кто-то обстрелял сзади. Ладно, прильнув к крупу коня и пустив его вскачь, товарищ Сафин ушел от неумелого стрелка. Возвращаться, вступать в перестрелку не стал. Как сам недавно говорил отцу Самата — смерть еще надо заслужить. Пока жив последний из убийц братишек, он такого права не имеет. Возвращаться не стал, но зарекся — действовать беспечно как в Кудее, больше не станет. Он еще не заслужил своего права на смерть…

Загрузка...