Я – утопленник

Часть перваяМертвец

Я с трудом приоткрыл будто сросшиеся веки и увидел серую прозрачную массу, колыхавшуюся надо мной. Изредка по ней пробегала рябь и, переливаясь, играли сполохи света. Не помню, сколько я смотрел на эту завораживающую картину, пока мелкая рыбешка не проплыла перед глазами.

Я же прыгнул с моста! Воспоминание тряхануло, словно удар тока. Я задергался, в ужасе понимая, что лежу на дне! Тело казалось тяжелым и плохо повиновалось, наверное, из-за разбухшей от воды одежды. Я взмахнул руками, оттолкнулся от дна и всплыл.

Свет резанул глаза. Легкие жадно вдохнули воздух, и я зашелся в долгом, хрипящем кашле. Ноги нащупали твердь. Здесь неглубоко, чуть выше груди. Ветви деревьев склонялись над водой, отбрасывая длинные извилистые тени. Какой-то парк. Глаза щиплет и жжет. Что за напасть: и солнца-то нет – сплошь тучи, а свет невыносимо ярок.

Почему-то не ощущаю холода. А ведь середина июня, купальный сезон не начался, вода холодная. Раздвигая ногами заросли водяной травы и без конца кашляя, я подошел к берегу и стал выбираться на него. Это оказалось непросто. С одежды бежала вода, и глинистая почва вмиг стала скользкой. Чуть не скатился обратно. Вот черт! Ухватившись за ветви кустарника, кое-как выбрался на травку.

Хорошо, что вокруг никого! Идти в мокро-помятом виде я не мог и, прячась за кустами, стал раздеваться. «Вот повезло, – думал я, выжимая штаны, – как же вовремя очнулся! Ведь захлебнуться мог запросто, хотя плавать умею». Внезапный приступ кашля вновь скрутил в дугу. Меня рвало водой и какой-то слизью. Я с отвращением сплюнул на траву жирную черную пиявку. Боже, как эта дрянь попала в рот? Меня вновь замутило, но так происходит со всеми, кто когда-либо тонул. Ничего, просто нахлебался по самые гланды. И эта мерзость в рот заплыла. «Как только жив остался, – подумал я, благодарно взглянув на сумрачное небо. – Спасибо тебе, Боже, спасибо!»

Закончив со штанами и рубашкой, принялся за куртку, предварительно опустошив карманы. Хорошо, что нет документов, а то пришлось бы восстанавливать. Говорят, запаришься… Я посмотрел на истекающий влагой мобильный телефон, подумал: не выкинуть ли? И положил обратно в карман. Крестьянская бережливость, гены. Не могу взять и выбросить дорогую вещь, пусть даже она уже никуда не годится. Попробую разобрать и высушить. Чем черт не шутит: вдруг заработает? Вон Пит рассказывал, в унитаз трубку ронял – и ничего, пользуется… Ключи от квартиры на месте, это хорошо. Ага, деньги! Целых триста мокрых рублей с мелочью. Тоже неплохо. Куда же все-таки меня занесло?

Я огляделся. По реке скользили байдарки, на противоположном берегу прогуливались люди, но гула машин не слышно. Я в парке. Но как тут оказался, ведь прыгал-то с Литейного моста! Ответ напрашивался один: принесло течением. Но, хоть убейте, не помню ничего! Как с Темным разговаривал – помню. Как прыгал – помню. А что дальше… Все даже не в тумане – в полной тьме! Как в «Джентльменах удачи». Вот здесь помню, а здесь – нет. Осознание этого факта наполнило меня ужасом. До сего случая я всегда помнил, где был и с кем. «Да черт с этим всем, – вновь восторженно подумал я, – главное – жив и здоров!»

И бодро шагнул из кустов к видневшейся чуть поодаль песчаной дорожке. Как выяснилось, выплыл я в районе ЦПКиО, на Елагином острове, в тихом безлюдном месте. Я двигался к метро, а свежий ветерок медленно подсушивал меня. Через пятнадцать минут оказалось, что иду в другую сторону. Знай и люби свой город. Не бывал в этих местах, и интуиция подвела. Встретив пожилую пару, спросил направление. Настороженно глядя, они синхронно подняли руки, показывая, куда идти, я поблагодарил и зашагал энергичнее. Странно, но во влажной одежде холодно мне не было. Ну и хорошо.

У входа в метро прохаживался блюститель порядка, наметанным глазом отыскивая беспаспортных гастарбайтеров. Я замедлил шаг, подумав, что вид у меня сейчас помятый, а документов нет. «Око Саурона» скользнуло по мне и не почтило вниманием. Милиционер отвернулся, и я ужом проскользнул в стеклянные двери.

Живу я в центре, и через полчаса электричка домчала меня до «Чернышевской». Больше не тошнило, и в вагоне я с удовольствием сел, пользуясь тем, что плотность пассажиров вокруг вдруг стала удивительно маленькой. Странно, вроде дело к вечеру идет. Вообще, который сейчас час? Выйдя в город, я двинулся в сторону Таврического сада, потом повернул на Восстания. Осталось пройти два квартала.

Вот и дом. Бодро взбежав по ступенькам, я ткнул ключом в замок. Повернул и очутился в квартире. В прихожей сумрак – день сюда почти не проникал, лишь из кухни тянулась полоска света, падая на соседскую дверь. Им удобно, а я в темноте ковыряйся… Я нащупал затертую клавишу и зажег люстру. Взгляд упал на отрывной календарь. Соседи его не трогали, листочки отрывал только я. Девятнадцатое июня.

Девятнадцатое?! Стало не по себе. Где я был два дня? Где? Память отказывалась работать. Внутри головы с почти ощутимым скрежетом проворачивались шестеренки, но запросы, идущие по проводам нейронов, исчезали в бледных снопах искр. Заклинило. Замкнуло. Где я был и что делал? Помню, был в клубе. Помню танцы и этих придурков…

Промучившись минут с пять, я плюнул. Нет, не вспомнить. В конце концов, какая разница! Главное, жив и даже насморка нет. Пришел домой на своих ногах. И все же: как я не утонул?

– Есть многое на свете, друг Горацио, – сказало отражение в зеркале, и голос, раздавшийся в тишине коридора, прозвучал неприятно и хрипло. «Все-таки простудился, – подумал я, и это обрадовало. – А то и от смерти спасся, и не простыл после купания в холодной июньской водичке – слишком много счастья получается. А жизнь-то полосатая! Но теперь все будет в порядке».

Я открыл комнату и взглянул наконец на стрелки: пятый час. День прошел – и фиг с ним, как говаривал Пит, мой однокурсник. Помыться бы надо, в Неву все же упал, а туда чего только не сбрасывают! Я, например, в Неве ни разу не купался, брезговал. До этого случая.

Но сперва постираться! Я снял шмотки и кинул в ванну. Открыл воду и оставил отмокать, предварительно засыпав порошком. Хорошо, что с началом лета соседи периодически уезжают на дачу. Вся квартира в моем распоряжении! Люблю лето.

Голышом прошел на кухню. В холодильнике нашелся просроченный кефир и засохший паштет. На всякий случай я его понюхал. Запаха не было. Совершенно. «Все ароматизаторы выветрились», – подумал я и выбросил паштет в ведро. В детстве пришлось поваляться в Боткинских бараках, в старом, теперь уже, кажется, снесенном корпусе. Жуткое место… Еще в хлебнице лежал батон, весь в пятнышках плесени. Вот что значит два дня не быть дома.

Следующий час я усердно стирал, затем развесил вещи на веревку и залез в ванну. Не знаю, с чего бы, наверное, от горячей воды, но я почувствовал такой кайф, что расплылся, как медуза под жарким солнцем…

Я проснулся от звонка и понял, что заснул в ванне. Вода остыла, но холодно не было. Никогда в ванне не засыпал. Зато теперь точно знаю: смерть от воды мне не грозит. Вылезать не хотелось, но звонок пиликал долго и пронзительно, и я понял: придется открывать. Кого там черт принес? Я выскочил, наскоро вытираясь полотенцем, и его же намотал на бедра. Подбежал к двери, заложив вираж на линолеуме.

– Кто там?

– Это я, Андрей!

Юлька! Я торопливо открыл.

– Где ты был?! – В гневе она прекрасна. Длинная черная прядь пересекла негодующе изломанную бровь. Валькирия. Красавица моя. – Тебя два дня доискаться не могут! Где ты был?

– Дома.

– Я звонила тебе на мобильный! Я звонила тебе домой! А ты здесь…

Она опустила глаза на мое «одеяние» и решительно прошагала в комнату. Она думала, что кого-то у меня застанет! Юлька ревнива. До такой степени, что не дает листать «Плейбой» или пялиться на девчонок на пляже. Смотреть можно только на нее! Буду откровенен: как бы ни была красива Юлька, глядеть на одно и то же иногда надоедает. На этом вся порноиндустрия держится. И Голливуд. Но Юлька и слушать не хочет. Хорошо, что есть Интернет.

Я смиренно ждал, пока проверка закончится. Исследовав полквартиры и не обнаружив никого, даже соседей, Юлька подобрела.

– А чего ты в полотенце? – спросила она.

– В ванне сидел, – ответил я.

– Ну, одевайся, пойдем гулять.

– Не могу, я всю одежду постирал. – Честно говоря, идти куда-то не хотелось. Есть и более интересные занятия, тем более если пришла твоя девчонка.

– Всю? – недоверчиво спросила Юлька.

– Абсолютно.

Юлька задумалась, а затем коварно сдернула полотенце. Я быстро прикрылся ладонями. И запоздало понял всю комичность жеста. Кого я стесняюсь? Юльки? Но было поздно. Юлька хохотала, согнувшись пополам. Она обожала подобные шуточки, вот только не выносила, когда подшучивали над ней.

– Стыдливый… девственник! – сквозь смех выдавила она, и я тоже улыбнулся. Как же заразительно она смеется! За это ее и люблю. Ну, не только за это. Но и за это тоже.

Смешно подпрыгивая, я побежал в комнату. Юлька бросилась за мной, пытаясь ущипнуть пониже спины. И попалась. Побегав вокруг журнального столика, я сменил тактику и схватил набегавшую Юльку в охапку. Мы повалились на диван. Зашуршали стаскиваемые джинсы, Юлька хихикала, шутливо отбрыкиваясь, а я ловко расстегивал пуговки…

Все шло к финалу, как всегда – в позе наездницы. Юлька любила быть сверху, и я не возражал. Легкий аллюр перешел в неистовый галоп, как вдруг я почувствовал… Мое сердце не билось! Обычно во время секса оно стучало, как сумасшедшее, наполняя ощущением жизни и счастья, но сейчас… Оно молчало! Я хотел вскочить, но скованное ледяным ужасом тело не подчинялось. Я чувствовал, как холодею, как ледяные пальцы смерти сжимают горло, не позволяя дышать. Я слабо задергался, и лежавшая на мне Юлька спросила:

– Ты что, Энди?

Я молчал, и она испуганно приподнялась. Ее грудь очаровательно нависла надо мной, в другой раз я бы… Но мне было плохо, очень плохо. Жуткий, совершенно потусторонний ужас парализовал меня. Мое сердце не бьется! Сейчас я умру! Вот сейчас. Через секунду… Еще через одну…

– Андрюшка! Андрюша! – Она вцепилась в меня и затрясла. – Что с тобой?

Она никогда не называла меня Андрюшкой. Все, в том числе и она, звали меня Энди. На английский манер. Это было прикольно и как-то мигом прижилось в группе. Саша у нас Алекс, Филипп – Фил, Петька – Пит. Юльку все называют Джулия. Все, кроме меня. Я считаю, что имею право в отличие от остальных, и вообще, «Юля» мне нравится гораздо больше…

Я тупо вспоминал клички друзей, удивляясь, что не плачу и не страдаю. Как будто не у меня, а у кого-то другого остановилось сердце. Между прочим, замечательная смерть. В смысле в постели. Многие мечтали бы так умереть: занимаясь любовью и лет в девяносто.

Минуты шли – а я не умирал.

– Андрюшка! – едва не заплакала Юлька.

Я поднялся и провел руками по груди. Ощущения есть. Чувствую кожу, волосы. Сердца не чувствую.

– Все нормально, – размеренно и гнусаво произнес я. Мысль попросить Юльку послушать сердце я вовремя отмел как глупую и недальновидную. Она девчонка впечатлительная. Лучше не надо. Нужно самому разобраться. Живу – это главное.

– Андрей, ты весь холодный! – прошептала Юля, взяв меня за руки. Я подумал, что испугал ее, и вырвал запястья:

– Слушай, Юль, я замерз чего-то. Знобит меня. Наверное, после ванны продуло.

– Это я виновата! – сказала Юлька. – Прости, пожалуйста! Ты очень холодный! – Она провела руками по моему животу. – Ты заболел.

– Нет, не заболел. И ты не виновата, – сказал я. Еще пару минут назад я бы с радостью согласился с ней и со страдальческим выражением лица принимал извинения и уверения в любви. Но мое сердце не стучит. Клиническая смерть. А я двигаюсь и в полном сознании. Вот это да…

– Я купался. И замерз, – выдавил я. Если хочешь, чтобы поверили, говори как можно ближе к правде, не выдавая главного. Это настоящее искусство.

– Где ты купался? – изумилась Юлька. – Сейчас ведь вода холоднющая!

– Я знаю. На спор купался. В одежде. Парни говорят: не сможешь, а я смог! – Я улыбнулся как можно искренней, но чувствовал, что не доигрываю. Слишком было страшно. – Вот и простудился, наверное. Я сейчас врача вызову.

– Я с тобой посижу!

– Вот этого не надо. Я не маленький, чтобы со мной сидеть. Я же не умираю.

Я, наверное, уже…

Минут пять я препирался с Юлькой, чувствуя странное раздвоение чувств. С одной стороны, радовался, что не умер. С другой – было жутко. Что, если умру не сию минуту, но через час? А может, оно стучит, но очень тихо? От этой наивной мысли мне полегчало, и, видя мою вымученную улыбку, Юлька наконец оставила меня, обещая зайти и проведать вечером.

Я с полчаса исследовал запястья, сонную и бедренную артерии, пытаясь нащупать чертов пульс – его не было. А затем заметил, что еще и не дышу. На зеркале – никаких следов влаги. Ну, вроде правильно, если сердце не бьется… Но стало еще страшней. Я задержал дыхание и сидел минут пятнадцать. Сознание не терялось, вообще никакого дискомфорта. Все, я полный мертвец. Но я живу! Что делать?

В отчаянии бросился к телефону:

– «Скорая помощь» слушает. Что у вас случилось?

– У меня нет пульса!

На той стороне ненадолго подвисли:

– Температура есть?

– Какая температура, у меня пульса нет!

– Успокойтесь, пожалуйста. У вас что-нибудь болит?

Я медленно повесил трубку. Что может болеть у мертвеца? Господи боже! Ёкалэмэнэ…

А может, я не мертвец? Какой мертвец, если хожу и говорю? Как там утверждал философ: «Я мыслю, следовательно – существую». Вот именно – существую. А как еще назвать жизнь без пульса и дыхания? Нет, нет, не так. Слишком мрачно. Ага, вот, вспомнил: «Жизнь есть способ существования белковых тел!» Это Ленин вроде бы сказал или Маркс, не помню уже, но формулировка занимательная, потому и запомнил. То есть, говоря о моем нынешнем состоянии, можно сказать, что это еще один способ существования белковых тел. Только еще неизвестный науке.

А может, я сошел с ума? Может, все-таки позвать врача и пусть он посмотрит, что со мной. С другой стороны, йоги индийские по гвоздям ходят, неделями не дышат, годами не едят – и никого это особо не удивляет. Чем я хуже?

Нет, все же мне нужна консультация специалиста. Я ведь с ума так сойду! Я еще раз позвонил «03» и сказал, что сильно простудился, что кашель и температура под сорок. Обещали приехать.

Ожидание смерти хуже самой смерти, считали древние. Ожидание нашей «Скорой»… Я нервно ходил из угла в угол, пытаясь занять себя хоть чем-то, но не мог. В голове стучало одно и то же: умер, умер! Я смотрелся в зеркало, стараясь отметить хоть какое-то отличие от себя вчерашнего, то есть трехдневного. Не нашел. Разве что кожа стала сухой и потемнела, словно от загара. Вдруг мне сильно захотелось пить. Я бросился на кухню и припал губами к живительной струе. Пил долго, ощущая, как по телу разбегается сладостная волна. Как хорошо! Обычная вода из-под крана буквально оживляла меня. И хоть сердце предательски молчало, тело наполнилось ощущением здоровья и силы. «А ведь мертвецы не пьют», – подумал я радостно, решил позвонить в «Скорую» и отменить вызов. Но не успел.

В дверь позвонили.

– Кто там?

– «Скорая помощь».

Я открыл дверь. Вошел доктор: мужчина средних лет, в синем халате, с саквояжем.

– Здравствуйте. Где больной?

– Здравствуйте. Я больной.

Доктор смерил меня взглядом, в котором явно прослеживалось недоверие.

– И что случилось?

– Пройдемте в комнату, – сказал я. В голове мелькнула дурацкая мысль, что, быть может, в присутствии доктора мое сердце перестанет выделываться? Как при визите к стоматологу иногда вдруг перестают болеть зубы.

Мы прошли в комнату. Я глубоко вздохнул и сел.

– Итак, на что жалуетесь? – Он тоже сел на стул, устремляя на меня взгляд человека, повидавшего все. Или почти все.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал я. Надо его как-то подготовить.

– Ну, ну, молодой человек, у меня времени мало. Говорите, что случилось?

Да черт с этой подготовкой! Побыл бы на моем месте!

– У меня пульса нет, доктор! Помогите, я не знаю, что со мной творится! Сначала я чуть не утонул, а потом пульса не стало!

Он недоверчиво усмехнулся.

– Дайте руку.

Я подал. Он взял запястье, подержал и нахмурился. Ага! Снял с шеи стетоскоп. Приложил к груди. Долго вслушивался и наконец выпрямился, глядя изумленными глазами:

– Нет пульса.

– И что теперь? – спросил я. – Это опасно, доктор?

Вопрос был наиглупейший, но я хотел узнать хоть что-нибудь, получить хоть какое-то успокоение.

Врач помотал головой, очевидно, не веря даже себе, и, отложив стетоскоп, по-отечески прильнул к моей груди. И вновь уставился, как на мессию.

– Вас необходимо госпитализировать, – произнес он прерывающимся голосом. – Вы… вы в состоянии клинической смерти! Я сейчас…

– Минуточку! Какая смерть, если я с вами разговариваю? Ну, какая? Вот я хожу, вот прыгаю! – Я сделал перед ним несколько па. Взгляд врача на мгновение прояснился:

– Вы… феномен! Это… из ряда вон… чудо какое-то!

Я понял, куда он клонит. Э, нет! Ехать в больницу? Да там все на уши встанут, а меня упекут в пуленепробиваемый саркофаг. Для исследований. Нет, докторам больше не показываться. И этого хватит. Надо что-то думать. План созрел почти мгновенно.

– Может, воды принести?

– Угу. – Он не отрывал от меня глаз. Я пулей метнулся на кухню и плеснул в стакан спирта. Он у меня в шкафчике стоит. Для медицинских целей. Вот и пригодился. Через пять секунд я подбежал со спасительной чашей.

Врач жадно отхлебнул из стакана и поперхнулся.

– Что с вами?

– Ийе-кхе-кхе! Что-о-хо-о…

– Не в то горло попало? – Я похлопал доктора по спине. – Бывает даже с докторами.

– Что вы… кха!.. мне дали? Это же… спирт!

– Да?! Извините, перепутал… Простите, вам пора идти… Спасибо за консультацию. – Я настойчиво выпроваживал его в коридор. Напоенный и обескураженный доктор почти не сопротивлялся.

– Но… вы… – начал было он, когда оказался на лестнице, но я быстро захлопнул дверь.

– До свидания! – стоя за дверью, крикнул я. По удалявшемуся покашливанию я понял, что врач спускается по лестнице. Уф, пронесло.

Я криво усмехнулся, представляя, что сейчас доктор расскажет санитарам, или кто там у него в машине? И как поржут они, почуяв запах спирта. И мне снова поплохело. Проблема не только не разрешилась, она выросла и окрепла, превращаясь в нечто мрачное и даже мистическое. Медицина здесь бессильна, а становиться подопытной крысой не хотелось.

…Забежавшей вечером Юльке я соврал, что доктор меня смотрел и сказал, что госпитализации не требуется. Обычная простуда. А мы усугубили, бегая голышом по квартире. Прости, сказала Юлька, лукаво-виновато стрельнув глазками. Да ладно, великодушно проронил я. И она ушла домой.

А я решил, что после всех потрясений нужно поспать. Сон – лучшее лекарство, утверждали древние и моя мама. Я постелил и лег. И заснул.

Я был под водой. Какие-то растения мерно покачивались перед лицом, туда-сюда сновали рыбешки. Как ни странно, меня это ничуть не беспокоило. Вдруг я увидел перед собой женщину. Обнаженную, с бледным красивым лицом и очень длинными волосами. Но тело ее я видел смутно. Оно то появлялось, то исчезало, преломляясь в лучах солнца, игравшего зайчиками на песчаном дне. Я поплыл за ней, плыл все дальше и глубже. Вода стала темной и тягучей, не пропуская солнечный свет. Здесь я остановился, ощущая неясную тревогу. И увидел…

Нечто огромное поднималось из глубин, и подводная трава испуганно колыхалась в такт размеренным и мощным движениям. Размытая тень вырастала перед глазами, и я увидел голову человека, вернее, только его лицо: темное, косматое и раздутое, с недвижными жабьими глазами. Его тело скрывалось в темной мути, поднятой со дна.

Он приблизился, и вместо ног этого существа я увидел длинную шевелящуюся бахрому. Меня охватил ужас, но я не мог бежать, не мог плыть и недвижим, как брошенная в воду статуя, погружался на дно. Тварь спускалась со мной, неторопливо и будто ожидая чего-то. Я упал на песок и замер. И тогда оно нависло надо мной, протянуло длинный, лоснящийся, похожий на живого угря отросток и коснулось моего рта. В следующий миг отросток скользнул в горло… Я сжимал зубы – не мог сжать, черный угорь протискивался дальше и вдруг, в один миг вырвался наружу, сжимая во рту что-то… Мое сердце!

Я проснулся от собственного крика. Проснулся и испугался, что соседи вызовут милицию, подумав, что в квартире кого-то режут. С милицией общаться не хотелось потому, что они приезжали сюда совсем недавно. Ну, подумаешь, повеселились немного после одиннадцати? Может студент раз в году сдачу сессии отметить? Впрочем, соседи у меня нормальные. Олег мужик неплохой, только жена его, Наталья, вечно недовольна чем-то. Как он только с ней живет?

Но приснится же такое. Все из-за этого прыжка! Я посмотрел на часы: раннее утро. Но спать больше не буду. Расхотелось.

Я вспомнил о сердце и схватился за грудь. Тишина. Не бьется. Как было и вчера. Я едва не заплакал, но жалость к себе сменилась отчаянной мыслью: ну и что? Живи, как жил, и не парься! Но то-то и оно, что жить, как жил, я не мог. Что-то изменилось во мне. Что-то ушло, а может, пришло… Нечто такое, чему я не мог дать ни названия, ни объяснения, но что-то определенно случилось. Что-то определенно есть.

Есть, есть… В желудке потянуло, и я решил, что пора подкрепиться. Картошки, что ли, пожарить? Прошел на кухню, выловил из корзинки несколько грязных, пустивших ростки картофелин и положил в раковину. Взял нож и включил воду…

Я вспоминал о людях, побывавших на грани жизни и смерти. Нет ни одного человека, кто не изменился бы после такого случая. Видно, и я не исключение. Но что произошло в эти два потерянных памятью дня – никак не вспомнить. Но я вспомню! Надо сопоставить все, что случилось накануне. Итак, по порядку.

…В тот день мы пошли в клуб. Я, Юлька, Костик, Алекс и пара девчонок. У Костика, как всегда, не оказалось денег, и мы скинулись на входной для него. Это становилось традицией. Впрочем, никто на Костю не обижался. Он парень веселый, без него компания не та. Весь первый курс я удивлялся, как его из института не выперли. Нет, лекции он посещал, но то и дело вытворял на них что-нибудь неожиданное как для преподов, так и для нас. Костик слыл незаурядной личностью, правда, учился не особо старательно. Мне казалось, он поступил в институт, исключительно чтобы не идти в армию. Любое мало-мальское событие на курсе не проходило без его участия. Он успевал побывать везде, повидать все, и, едва меж нами заходил разговор о том, что где-то открылся новый клуб, намечается вечеринка или что-нибудь в этом роде – Костик всегда был в курсе дела, точно зная, что и как, где и когда или кто с кем. При всем при том сплетником Костя не был, он отлично понимал, какой информацией и с кем можно поделиться. Наверное, эта феноменальная память и интуиция помогали ему держать авторитет.

Мы прошли в клуб и, как водится, надолго там зависли. Алекс выдавал брейк так, как это умел делать только он, Костик пародировал певцов и передразнивал диджеев. Мы хохотали и веселились. Пока не появился Темный.

Про Темного разные слухи ходили: что он наркотиками занимается, крышует кого-то и все в том же духе. В нашем районе умные люди сторонились его. А еще он часто посещал этот клуб. Говорили, он дружен с хозяином, хотя я не могу представить, как Темный может с кем-то дружить… Короче, там он Юльку и заприметил.

Первая моя встреча с Темным закончилась плохо. Для меня. Хотя тогда он был, в общем-то, ни при чем. Его повсюду сопровождают двое шестерок: Кость и Мексиканец. Последний смугл и с усами, потому так и прозвали, наверное. Кость был лысой гориллой с жутким шишковатым черепом.

Это случилось на дискотеке. Они куда-то шли сквозь толпу, горилла расталкивал всех в стороны, и мне с Юлькой досталось. Я не стерпел и отпихнул его. Говорю: чего прешь, урод лысый? Слышал про них что-то нехорошее, но очень уж разошелся тогда. Даже Костя не смог меня удержать. Темный стоял в стороне и усмехался, а Кость подошел и приподнял руки. Я думал, бить станет, и приготовился. Все-таки боксом когда-то занимался. А он как двинет головой! Больше ничего не помню. Очнулся: Юлька плачет, народ надо мной склонился, красные круги перед глазами. Потом узнал, что Кость всех так мочит. Несколько человек с сотрясением и даже с проломленным черепом в больницы попадали. Так что я еще легко отделался. Но голова болела долго, и шишак вскочил жуткий. Потому, наверное, и прозвище у него Кость, что в черепушке ничего нет, кость сплошная.

Во второй раз мы разошлись мирно, но лучше бы подрались. Тогда Темный откровенно подвалил к Юле. Его парни отгородили меня, а он хватал ее за руки. Юлька вырывалась, я видел, что она напугана. Оставить ее я не мог. Вокруг было немало наших, но я знал, что они не осмелятся в открытую помочь мне. С Темным никто не хотел связываться. Боялись. Я приготовился дать Мексиканцу в челюсть, но тут в зал ввалились менты. Очередной антинаркотический рейд. Они хватали всех подряд, но Темный сумел просочиться и исчез. К сожалению, не навсегда…

Внутри живота вновь заныло. Я посмотрел в раковину и увидел, что очистил целых две картофелины. Механически взял следующую, но вертевшиеся в голове мысли отвлекали, и я то и дело застывал с ножом и картошкой в руках.

Короче, классический треугольник получился. Но неравносторонний. Темный и я – фигуры несопоставимые. У него «авторитет», красный «бумер» и телохранители. У меня тоже есть приятели, но втягивать их в личные и опасные разборки не хочется. Но при любом раскладе Юльку я не отдам! Надо что-то решать, и я решил поговорить с ним один на один. Бандит, не бандит, но если человек с мозгами, всегда можно найти общий язык…

Внешность у Темного самая обыкновенная. Мужик лет тридцати или чуть старше, одетый обычно в костюм или модную кожаную куртку. Всегда выбрит и подтянут. Этакий менеджер среднего звена. Только менеджеры не носят темных очков и не ходят с телохранителями. Я никогда не видел его глаз, и, наверное, никто не видел. Может, потому и прозвали так. Еще Темный умел становиться центром внимания и так же быстро уходить в тень.

Я подождал, пока он выйдет из клуба, и вышел за ними. Троица направилась к «бумеру», я не отставал. Сердце ухало, как колокол, но я и так слишком долго откладывал разговор. Сейчас или никогда!

– Эй, Темный! – крикнул я. Первыми обернулись телохранители. Обернулись – и стали подходить с двух сторон, медленно и уверенно. Я понял, что бросок между ними неизбежно приведет к поражению. Просто раздавят. – Я хочу поговорить!

– Погодите, – проронил он, и быки замерли. Темный прошел и остановился передо мной: – О чем поговорить?

– О ней!

– О ком? – Я видел, что он все понимает.

– Тебе девчонок не хватает? Вон их сколько вокруг!

Темный усмехнулся.

– Мой юный друг, – сказал он. – Мне неинтересно яблоко, падающее в руку. Я люблю борьбу. Тогда и победа кажется приятней. Не так ли?

Я молчал. Что тут ответить? Кость откровенно скалился, небритый Мексиканец смотрел изучающе и пристально. Кактус мексиканский.

– Борьба хороша, когда она честная, – наконец проговорил я. – Я один, а у тебя вон… – Я кивнул в сторону его шестерок.

Темный поджал губы:

– Думаешь, без них с тобой не справлюсь?

– Думаю! – вызывающе произнес я.

Он засмеялся. Те тоже заржали.

– Говорят, ты боксом занимался, – сказал он. – А я нет. Нечестно получается.

Я слегка опешил: откуда он знает?

Темный расхохотался:

– Не бойся, я тебя и так уделаю!

Я сжал зубы. Насмехается! Хотелось двинуть ему в морду, но что-то удержало. Не знаю, что. Может, интуиция. Хотя тренер говаривал: хочешь победить – наноси удар первым. Но я не нанес. Темный повертел головой, словно рассматривая меня, пошевелил бровями и сказал:

– Я знаю, что нам делать. Решим вопрос. Поехали! Или боишься?

Я замялся. Садиться к ним в машину не хотелось. А ведь назвался груздем – полезай в кузов. Сердце колотилось, но я держал себя в руках:

– Поехали.

Юлька, Кастет и Пит остались в клубе. Они не знали, куда я собирался ехать и с кем. Глупо. Очень глупо. Но тогда мне было плевать. Кто был в такой ситуации, тот поймет.

Садясь в машину, я заметил вышедшего на крыльцо Пита. Кажется, он смотрел в мою сторону, но мог и не заметить. Далеко было. Я подумал: не дать ли ему знать? Свидетель всегда может пригодиться. Я махнул ему рукой. Пит смотрел прямо на меня и, кажется, кивнул. Это хорошо.

Ехали мы недолго.

– Останови, – сказал Темный Мексиканцу, и тот аккуратно припарковался у Литейного моста.

– Пошли прогуляемся, – предложил Темный.

Мы вышли. Было темно. Цепочка фонарей уходила во мрак, и поздние машины быстро проносились по набережной. Темный пошел на мост. Я шел следом, чувствуя спиной взгляд «костяной головы».

– Кость, останься, – велел Темный, и я вздохнул спокойней. Напряженное сопение за спиной прекратилось. Мы поднялись на середину моста и остановились. «Наверное, скоро мост начнут разводить», – подумал я. Прохладный воздух обдувал лицо, белая ночь простиралась над Питером, я отчетливо видел «Аврору» и силуэт далекой Петропавловки. Чувство опасности утихло. Мне подумалось, что вот сейчас мы поговорим, как мужик с мужиком, Темный поймет, и все будет нормально. Что он, не человек, что ли?

– Я так понял: ты отступать не собираешься? – спросил он.

– Не собираюсь, – уверенно заявил я.

– Вот и отлично. Чтобы уравнять наши шансы, предлагаю следующее. – Голос Темного вдруг зазвучал по-иному: – Тот из нас, кто прыгнет с моста, будет считаться победителем в нашем… поединке.

– Что?

– Надеюсь, ты не думаешь, что я шучу? Я что, похож на шутника? Может быть, ты слышал, как я когда-нибудь шутил? – спрашивал он, а я растерянно молчал. Что он несет? Прыгать с моста? Это же самоубийство!

– Но это глупо…

– Так вот, – прервал меня Темный. – Тот, кому девушка дороже, прыгнет с этого моста здесь и сейчас. Тот, кто откажется, проиграет и больше никогда не подойдет к ней. Теперь мы в равном положении, согласен?

Он сумасшедший, но, похоже, действительно верит в то, что говорит. Я посмотрел вниз: высоко, очень высоко. Плавать я умею, но тут надо уметь не только плавать, но и падать. Между тем Темный перенес ногу через перила и сел на ограждение.

– Даю слово: прыгнешь – твоя девчонка! Решай, – сказал он. Он сплюнул в Неву и проводил плевок взглядом.

– А ты что, уже передумал? – усмехнулся я.

– Я еще не решил, – без тени иронии ответил Темный. – Может, ты и прав: девчонок вокруг хватает, чего из-за одной с моста прыгать? Ты как считаешь?

Вихрь закружился в голове. Безумства делают во имя любви. Любил ли я Юльку – я не знал. Просто не задумывался над этим. Нам было хорошо вдвоем. Мы дружили, помогали друг другу. И спала она только со мной. Это я знал точно. Но ради этого прыгать с моста?

А какой выбор? Испугайся я, и Темный добьется своего. Потому что морально будет сильнее. А если не по-хорошему, так силой. Затащат Юльку в «бумер» и… И милиция не поможет. Все знают, что у Темного все схвачено. Но соглашаться – безумие! Ведь никто не слышит нашего уговора. Ни свидетелей, ни посредников. Кто поручится за его честность? Я ему не верил.

Темный все читал по моему лицу.

– Не веришь? А веришь, что я твою девчонку рано или поздно поимею?

Почему я тогда сам его не сбросил?

– Давай, докажи, на что ты способен ради дамы! – Он перенес вторую ногу и встал, держась за перила, лицом к воде. Он выигрывал по очкам, и я тоже перелез через перила. Мы замерли над черной водой в двух метрах друг от друга.

– Ну? Начинаем отсчет? – спросил Темный. Внутри все сжалось, но отступить я не мог. Он правильно сказал: мы в равных условиях.

– А если прыгнем оба? – спросил я.

– Тогда я тоже проиграл, – сказал Темный. – Видишь, ничья в твою пользу!

Он не собирался прыгать! Все это только фарс! Я услышал шаги и оглянулся: за спиной, в полуметре, стояли Кость и Мексиканец. Я понял, что выбора действительно не осталось.

– Итак, отсчет пошел, – объявил Темный. – На счет «три»! Раз!

А может, не так все и страшно? Страшно, конечно, но если упасть «солдатиком», то все шансы есть! Плаваю я неплохо.

– Два!

Нет, слишком страшно. По-моему, никто, прыгнув с такого моста, жив не останется…

– Три!

…Нож соскользнул.

– Черт! – выругался я, глядя на разрезанный почти пополам палец. Не дожидаясь, пока хлынет кровь, я машинально сунул палец под струю воды. Боли я не чувствовал. И, глядя на кристально чистую воду, стекавшую с пальца, вдруг сообразил, что крови-то и нет. И откуда ей взяться, если сердце не бьется? Как же она будет течь?

Я вытащил палец из воды и посмотрел на него. Раны не было! На моих глазах она превратилась в едва заметный шрамик. Да я просто монстр! Может, меня и пули не берут?

– Это не все! – донеслось из текущей струи. – Ты узнал лишь малую часть. Приходи, приди к нам. Ты многое узнаешь…

Голоса звучали, сливаясь с журчанием в единый, сводящий с ума хор. Я протянул руку и закрыл кран. Голоса пропали. Бред какой-то. Голоса… Чьи голоса? Послышалось? Тогда почему я боюсь открыть кран?

Картошки расхотелось. И вообще, с того рокового дня я ничего не ел. Ну да, зачем трупу питаться? Какая ему польза? Смешно, да не очень…

«Итак, что мы имеем? – думал я, отрешенно бредя по ночной улице. – Имеем живого мертвеца, не знающего, как жить дальше. Глупость какая-то…» В ситуации, когда с человеком случается нечто ужасное, он подсознательно ищет того, кто может выслушать, помочь или хотя бы пожалеть. Но кто выслушает? Кто поверит? Мама? Маму я сразу отбросил. Она, как пить дать, упечет в больницу, а там я стану объектом для исследований. Юлька? Юлька впечатлительная, меня не бросит, но обязательно выкинет что-нибудь эдакое, что мужчина просчитать не в состоянии. Что-нибудь из женской логики. Нет, и Юлька отпадает. Остаются друзья. «Кому довериться, – думал я, чувствуя нарастающую горечь. – Кажется, никому. Алекс – трепло, Фил вроде нормальный пацан, но я его плохо знаю. Соваться с такими откровениями… Тут нужен настоящий друг. Может быть, Костя? В последнее время мы сблизились. Вообще, я щепетилен в таких вопросах. Вот так живешь: друзей куча, а коснись проблем, не знаешь, кому довериться…

А может, никому ничего не говорить? Что я, язык за зубами не удержу? Я же не баба! Живи себе, раз живешь. И все. И – никому!»

Слегка приободрясь, я отправился дальше. Люблю гулять по центру. Если бы не машины, заполонившие город и отравлявшие воздух, гулять по Петербургу было бы сплошным наслаждением. Я остановился у булочной, куда помятый жизнью грузчик живо затаскивал поддоны со свежим хлебом, и во всю грудь вдохнул хлебный аромат. И ничего не почувствовал. Никакого запаха. Что такое? Я вновь принюхался: ничего. Как будто грузчик носил не румяные свежевыпеченные батоны, а пакеты с пастеризованным молоком. Насморком я не страдал, выходит, у меня и обоняние пропало? Весело. Хорошо хоть, вижу и слышу.

На всякий случай нагнулся к выхлопной трубе грузовика и вдохнул вылетавший дымок. Выскочивший из магазина грузчик изумленно воззрился на меня. Никакого запаха! Я выпрямился и побрел прочь.

Ночь вдохновляет, и я понимал поэтов, воспевавших ее. Днем ты, как правило, занят. Дела, учеба, разговоры – суета, одним словом. Днем ты раб всевозможных дел и забот. А вот ночью… Ночью каждый сам по себе. Хочешь – спи и упустишь это чудесное время. А хочешь – гуляй. Ночью мы наедине с собой, ночью по-другому думается и чувствуется по-другому. И кто сказал, что утро вечера мудренее? Дурак какой-то. Если мозги есть, они тебе и утром, и вечером послужат, а если нет… Мне лично по ночам думается лучше. А ночной воздух во сто крат чище дневного, прохладен и свеж. Только ночью город пахнет по-настоящему: мокрым асфальтом, камнем или опавшими листьями. А умеешь чувствовать – ощутишь запах детства, давно забытых приключений и многого, многого другого.

Шаги одиноких прохожих звучат в ушах музыкой, и шелест зажатых в скверах деревьев навевает грусть. Как хороша ночь! Одно плохо – иногда спать хочется. Стоп. А мертвые спят? Мысль приободрила, и я зашагал веселей. Наверное, я феномен, уникальный случай в природе. И не надо паниковать, Андрюха!

Я двигался в сторону Таврического парка. В детстве часто бегал по нему, знал вдоль и поперек. Но в последнее время не бываю. Детские воспоминания заставили улыбнуться, и я твердо решил зайти в парк. Чего мне сейчас недостает – так это хороших эмоций.

Подойдя к воротам, увидел, что на них висит замок. Прикрепленная табличка гласила, что работает он до девяти. А сейчас глубокая ночь. Хотя чего это я? Разве в детстве не гулял по нему после девяти, с непередаваемым чувством страха и восторга убегая от сердитых сторожей-дворников? Чего мне бояться теперь?

Клубящиеся облака совершенно затянули светлое небо, и слышался отдаленный гром. Будет гроза.

Я прошел до Кирочной. Там в металлической ограде с незапамятных времен выломан прут, и я частенько проникал через это место. Дыра была и сейчас, никто не пытался ее заварить. Это хорошо, это будило детский азарт и щенячью радость. Я просунул ногу, затем с трудом протащил туловище. Да, все-таки мне не десять. Раньше пролезал легко. Протиснувшись сквозь посаженные вдоль ограды кусты, я вышел на дорожку.

Чтобы не привлекать внимания, двинулся в глубь парка, в сторону центральной аллеи. И тут же пошел дождь. Невидимые капли застучали по темной листве, зашуршали по песку дорожек. Я улыбнулся. Как хорошо! Мне не хотелось никуда бежать. Дождь не испугал меня, а ведь раньше… Стоило первым каплям упасть на землю, как я трусливо бежал под мало-мальское укрытие, зонтики носить не люблю. «Как же хорошо, – думал я, подставляясь упругим хлещущим струям. – Вода – это жизнь!» Мокрая одежда не вызывала раздражения, напротив, тело наслаждалось влагой, и душа радовалась с ним. Я чувствовал необъяснимую радость, словно вернулся в детство, когда промокшие ноги были обычным явлением. И я никогда от этого не болел. А уж сейчас – тем паче.

Погруженный в воспоминания, я наткнулся на скамейку, на которой лежал человек. Бомж, подумал я, останавливаясь перед ним. Спать негде, вот и прилег. И дождь ему не помеха. Ну, гулять под дождем можно, а вот спать как-то… И если раньше брезгливо обошел бы бездомного, то сейчас остановился. Бывают минуты, когда хочется поделиться радостью с кем угодно, даже с бомжом.

Я наклонился и увидел, что это старик. С длинной бородой и приметными красными ушами.

– Эй, дедуль, спишь, что ли? – Я потряс его за плечо.

Бомж открыл глаза. Удивительные глаза, зеленые.

– Ты кто? Чего надо?

– Вставайте, дедуля, замерзнете, – как можно мягче произнес я, – холодно ведь так… под дождем лежать.

Бомж приподнялся, рассматривая меня с ног до головы. Глаза его странно блеснули.

– А-а, свеженький, – протянул он. – Ну-ну… Жалко тебе, значит. Здесь тебя никто не пожалеет. Чей будешь?

– Как это… чей? – смутился я. Вспомнилась комедия про царя из прошлого, когда он спросил: ты чьих холоп будешь? Вот так же и дед спросил.

– Ничей.

Старичок засмеялся. Зубы его оказались на удивление хорошими, даже лучше, чем у меня.

– Ничей, говоришь? Здесь, паря, ничьих не бывает. Кому душу отдал?

– Что? – Я думал, что ослышался.

– Молодой, а слышишь плохо. Душу свою кому отдал? Ну, говоря по-нонешнему, где коньки отбросил?

Я оторопело замолк. А старичок-то непрост! Откуда он знает?!

– С моста упал, – наконец выговорил я.

– В воду?

– Да.

– Утопленник, значит. – Старик удовлетворенно кивнул. – Понятно. А здесь что делаешь? – спросил он неожиданно строго, так, что я почувствовал невидимую силу в этом сухоньком тельце.

– Гуляю, – просто ответил я.

– Гуляешь? – переспросил старичок, голос его резко напрягся, зазвучав с необычайной силой. – Говори правду! Слизень тебя послал?

– К-какой еще слизень? Никто не посылал.

Старичок спокойно сидел, но кусты за его спиной пугающе зашевелились, словно в них прятался кто-то огромный. Обе стороны аллеи вдруг, в одно мгновенье перекрыла клубящаяся тьма, и я понял, что влип.

– Тебе сказали, что здесь моя земля? – грозно вопросил старик, и я понял, что с ним шутки плохи.

– Н-нет…

– Как – нет? Совсем Слизень обнаглел! – загремел старик. – Или думает, я с такими, как ты, не справлюсь?! Мне что живые, что мертвые – все одно! И мертвых угомоню!

Он кричал так громко, что я подумал: сейчас здесь будет милиция. Но вспыхнула молния, и за спиной старика я увидел чудовищную, заставившую замереть от ужаса тень. Нечто огромное, похожее на двуногое дерево, потрясало длинными, коряво растопыренными ветвями.

Я бросился бежать. Вслед мне хохотало и ухало…

…Проснулся я поздно и по привычке бросил взгляд на часы: ого, скоро двенадцать! И тут же вспомнил: ведь лето, на лекции идти не нужно. Я встал и почувствовал неприятный зуд. Тело чесалось, словно по нему блохи бегали. «Что еще за напасть», – подумал я, вспоминая пропавшее обоняние.

Я направился в ванную, открыл воду и хорошенько умылся. Стало значительно легче. Тогда я забрался в ванну и включил душ. О, блаженство! Брызжущие сверху струи ласкали, наполняя тело странной и неведомой силой. Через минуту я почувствовал, что горы могу свернуть! А ведь закон сохранения энергии никто не отменял, подумалось мне. Если в одном месте убудет, то в другом… Я замер, обдумывая эту мысль. А может, у меня действительно какие-то новые свойства появились? Вон как порезанный палец зажил! Почти моментально!

Я позвонил маме и сообщил, что со мной все в порядке, что ищу работу на лето. Давно пора, сказала мама, эх, армия по тебе плачет! Это она зря. В армии мне делать нечего, я дисциплину не люблю. Я представил, как на приемной комиссии меня прослушивают, а сердце не бьется… В какие войска направим? В космические. Почему? Он мертвец, ему все равно. А еще лучше – подводником. Я же не дышу, могу жить под водой, как Ихтиандр. Я вспомнил плавающих перед лицом рыбок, и меня передернуло. Надо бы фантазию контролировать, так до чего угодно домечтаться можно.

Потом позвонил Юльке. Ее дома не оказалось, вообще никто не ответил. Эх, жаль, мобильник накрылся! Сушил его феном, сушил – да все без толку. Надо срочно что-то придумать. На новый денег нет. Да хоть бэушный, хоть какой. Без связи ты не человек, а дерево. Может, Костя выручит? Я помню, он кому-то из ребят на время телефон одалживал. Лишний, что ли, был? И, кстати, насчет работы можно поговорить. Костик все знает. Вот только где его искать? Дозвониться не удавалось. Дома у него я никогда не был, знал только, что он живет где-то на Загородном, в старом доме. Он еще говорил, что дом расселить должны, но вот уже пять лет расселяют…

Ловить Костю у дома я посчитал занятием неблагодарным. Лучше пойду к институту, решил я, там могут наши пастись, «хвосты» подбивать. Может, разнюхаю что-нибудь. Или кто поможет.

У института встретил Пита. Он было прошел мимо, потом застыл, как вкопанный, и долго провожал глазами. Раньше мы общались, но в последнее время разошлись, и делаем вид, что не замечаем друг друга. Сейчас у Пита другие друзья и другие интересы. Юльке Пит не нравился, да и я, признаться, терпел его до поры до времени. Пока на одной вечеринке он не попытался сунуть Юльке какие-то таблетки «для кайфа». Хорошо, у нее ума хватило не пробовать. Я, когда узнал, прижал его и поговорил. Чего, говорю, тебе от нее надо? Он говорит: ничего. Я: раз ничего, так гуляй себе мимо, и чтобы больше я тебя рядом с ней не видел! Юльке рассказали, и она подумала, что я ревную. Ей моя ревность понравилась, она прямо светилась от гордости, что ее ревнуют. А вот Питу – как-то не очень. Посмотрел он тогда нехорошо и пошел. Обиделся. Ну и пусть. Не здоровается – и я не стану. Все же я был ему благодарен за то, что он не растрепал Юльке, как я куда-то ездил с Темным. Ей бы это точно не понравилось. Объясняйся потом…

Я прошвырнулся по безлюдным институтским коридорам и встретил Ника. Ник – в миру Николай – свойский парень. Частенько с конспектами помогает, а еще чаще – с билетами на всевозможные концерты. У него мать где-то в кассах работает, все может достать.

– Я смотрю, ты как будто поправился, пошире в плечах стал, – спросил Ник. Сам он был парнем плотным и мускулистым. Причем никогда не качался. Как говорится, природные данные. Признаться, я ему завидовал. Хоть и спортом раньше занимался, а мышечной массы маловато. – Качаешься?

«Скорее разбухаю», – подумал я, а вслух сказал:

– Грузчиком подрабатываю.

– Да ну? Что платят?

– Десять тонн. А работа плевая.

– Ух ты! А у тебя там местечка не найдется? – оживился Ник. На лето многие хотели устроиться подработать, не только я.

– Почему не найдется? У нас там текучка.

– Да ну? С такой зарплатой?

– Да, друг мой. Пиши адрес. Мариинская больница…

Он поднял глаза, и рука с шариковой ручкой замерла над клочком бумаги. «Похож на поэта-романтика», – подумал я. Меня понесло, со мной это бывает.

– Пиши-пиши: морг.

– Чего? – изумился Ник, опуская ручку.

– В морге работаю. Жмуриков ношу. Туда-сюда, туда-сюда.

– Куда?

– Ну, на вскрытие там, на рентген.

Ник почесал взлохмаченную башню.

– Знаешь, чего-то я передумал. Не катит.

– А что здесь такого? Между прочим, покойники не кусаются. Лежат себе смирно. Ты бы попробовал живых потаскать! Столько о себе узнаешь!

Ник улыбнулся и откланялся. «Шутки шутками, – подумал я, – а работа мне нужна, как воздух. Или скорее – как вода. Мать, конечно, поможет, если что, но… сидеть на чьей-то шее не в моих традициях. Кстати, насчет морга – неплохая мысль! Чего мне бояться? Мертвецов? Да я… Нет, об этом лучше не думать!»

Я твердо решил найти работу и отправился к метро. Набрав бесплатных газет, вернулся домой и погрузился в изучение вакансий. Посмеявшись над дурацкими объявлениями: «Требуется курьер. Работа четыре часа, зарплата пятнадцать тысяч. В свое свободное время», я наконец нашел несколько подходящих. «Приглашаются разнорабочие на стройку. Заработная плата двенадцать тысяч в месяц». Неплохо. Вот где мышцы покачаешь. А вот еще: «Приглашаются… тыры-пыры… на овощебазу. Оплата по результату». Это тоже подходит. Пришел, отработал – получил. Ну вот, два адреса есть. Подумав, я решил ехать на стройку. Во-первых, конкретная зарплата указана, во-вторых, солидная компания приглашает, а не овощебаза какая-то. Собравшись, махнул по указанному адресу.

Строительная компания занимала целое здание на Пискаревке. Еще издалека виднелся установленный на крыше огромный символ: улыбающийся строитель с мастерком. Я вошел внутрь, поднялся на лифте и нашел нужный офис. Не офис, а… Чтоб я так жил! Все красиво, мягкая кожаная мебель, огромные аквариумы вдоль стен. Вокруг снуют люди с бумагами – офисная жизнь бьет ключом. Зайдя в кабинет, я обратился к сидящей за столом женщине.

– Здравствуйте, я по поводу работы.

– Садитесь. Какая вакансия вас интересует?

Узнав, что я студент и мечтаю стать разнорабочим, женщина призадумалась и кому-то позвонила:

– Степан Степанович, у вас вакансии есть? Да… Разнорабочий? Да. Хорошо.

Повернувшись ко мне, она произнесла:

– Вакансия есть. Вот вам адрес. – Она написала что-то на листке бумаги и протянула мне. – Завтра с утра подъезжайте. С собой возьмите сменную одежду и посуду, чтобы поесть. Это на первый день, потом мастер вам все выдаст.

– Там и питание будет?

– Да, бесплатный обед.

– А когда подъезжать?

– Ну, часам к девяти. Мастер в это время приходит.

– Спасибо большое, – поблагодарил я и откланялся. Ну вот, все не так сложно! Завтра уже на работу… Что за напасть: пить постоянно хочется? Бутылку, что ли, с собой таскать?

Рано утром с рюкзаком, набитым одеждой и столовыми приборами, я пошел на новую работу. Вошел в метро и, купив жетон, направился к эскалатору.

– Молодой человек! – требовательно произнесли сзади. Я оглянулся: милиционер. – Что у вас в рюкзаке?

– Ничего, – недоуменно произнес я. Чего он докопался?

– Так уж и ничего? Металлические предметы есть?

– Нет.

В руке милиционера появился металлоискатель. Он провел им по рюкзаку, и детектор запищал.

– А вы говорите: ничего нет, – сказал мент. – Документы предъявите.

Тут я вспомнил о металлической миске и ложке, что взял для еды. Вот отчего у него в детекторе пикало!

– Да там миска и ложка, – сказал я, пытаясь развязать на совесть затянутый узел, – они железные.

– Документы! – повторил милиционер. Я отдал ему паспорт. Хорошо, что в этот раз взял с собой – так сказали в отделе кадров. В последнее время хожу без паспорта. После того прыжка решил документы не носить, длительного купания они не переживут.

Пока мент изучал мою физиономию, сличая с фотографией в паспорте, я достал миску и продемонстрировал.

– В поход, что ли? – снисходительно проговорил мент.

– На стройку, – сказал я.

– А в армию не хочешь? – усмехнувшись, спросил мент. Пришлось предъявить студенческий. – Все в порядке. Можешь идти.

Я спустился в метро и, сделав пересадку, приехал на «Старую Деревню». Этот район я знал плохо, но, расспросив местных жителей, узнал, куда идти.

Строящееся здание окружал высокий бетонный забор, за которым лаяли собаки и в воздух поднимался столб черного жирного дыма. Зайдя внутрь, я спросил у проходившего работяги, как найти Степана Степановича. Мне указали на маленький синий вагончик на колесах. Но в вагоне его не было. Сидевшая там женщина сказала, что мастер еще не приехал, и спросила, что мне нужно. Работать пришел, ответил я и показал направление.

– Тогда идите в бригаду и работайте, – предложила она, загасив сигарету в наполненной окурками консервной банке. – А Степан Степанович появится и вас оформит. Ничего страшного, у нас многие так делали. Зато он вам этот день полностью закроет.

Бригаду я нашел на втором этаже строящегося дома. Десяток мужиков самого разного возраста шумно и весело переодевались в одной из квартир. Я поздоровался со всеми, представился и был принят в компанию. Мне выделили место на длинной самодельной лавке, и я тоже переоделся. Потом явился бригадир. Раздав распоряжения, он выпроводил всех из помещения и подошел ко мне.

– Новенький?

– Да.

– Сварщик?

– Нет, разнорабочий, – ответил я.

Лицо бригадира помрачнело.

– Нам сварщики нужны. Кто тебя прислал?

Я сказал.

– В общем, работа пока есть, – неуверенно проговорил он. – Сегодня машины придут, разгружать надо. Так что оставайся. А появится Степан Степанович, я ему про тебя скажу, и он оформит. А пока посмотрю, как ты работаешь. Иди во двор, там батареи лежат. Помоги ребятам наверх поднять.

И я принялся за работу. Вдвоем с напарником, тоже Андреем, мы таскали батареи на третий этаж. Хорошо еще, что не на девятый, сказал я.

– На девятый пусть подъемник делают, – тоном бывалого произнес Андрей, – никто таскать не станет.

Мы носили и носили. С непривычки я устал и неоднократно бегал пить в раздевалку. Потом пошел дождик, и батареи закончились. Тогда меня послали помогать сварщику.

– Возьми электроды и тащи туда. Я сейчас подойду, – сказал небритый сварщик.

Я схватил охапку завернутых в бумагу стержней и понес. Но нога соскочила с проложенной по грязи доске, я покачнулся – и выронил пакеты в лужу. Торопливо огляделся: кажется, никто не видит. Поднял. Бумага промокла насквозь, с пакетов стекает вода. Блин, сварщик ведь заметит, орать наверняка будет! Мокрыми электродами, наверное, варить нельзя. Я чертыхнулся и побрел в указанное сварщиком место, а когда зашел в подъезд, едва не выронил их снова: там, где пальцы соприкасались с бумагой, отчетливо проступали сухие отпечатки! Я положил охапку электродов на бетонный пол, взял мокрый пакет и изумленно уставился на отпечаток. Это что же? Как мои пальцы смогли высушить промокшую насквозь бумагу? Я поднес их к губам. Холодные. Положил ладонь на пакет и подержал с полминуты. Убрал руку – и едва не вскрикнул: там, где лежала ладонь, бумага высохла! Мистика.

Пусть мистика! Надо сушить, пока сварщик не пришел! Я по локоть завернул рукава куртки, обеспечивая большую площадь соприкосновения, и обхватил руками пакет. Через минуту эта сторона стала почти сухой. Теперь вторую половину…

– Чего тут стоишь, пошли на обед, – заглянув в подъезд, сказал сварщик. – После обеда варить буду.

Я положил электроды, и мы отправились в раздевалку. Там мне налили в миску борща, я выхлебал жидкость в одну минуту, остальное оставил. Макароны брать не стал, а компот выпил.

Обед прошел. Я сорвался досушивать промокшие пакеты, но бригадир удержал:

– Давай за мной, там машина приехала.

Мы вышли на улицу и увидели длинный бортовой «КамАЗ», доверху груженный металлическими трубами. Вдвоем мы брали по трубе и относили во двор.

– Эй, Андрей, иди-ка сюда, – вдруг позвал бригадир. Он стоял рядом с суровым мужчиной в плаще и каске. Рога бы к каске приделать – вылитый викинг получится. – Наш мастер, – представил меня бригадир и испарился.

– Вот что, Андрей, – сказал мастер с нордической внешностью, – видишь ли… Эти долбо…бы в офисах опять что-то напутали. Мне сварщики нужны, а разнорабочие уже нет. Обещали пять машин с трубами, а привезли одну. У меня бригада стоять будет, а за простой я платить не могу.

Короче говоря, мне указали на дверь. Расстроенный, я отправился в раздевалку, где застал Андрея и еще нескольких переодевавшихся работяг. Им тоже велели ехать за расчетом.

– Полдня тебе никто не закроет, – пояснил кто-то из бывалых, и я понял, что горбатился только за обед. «Ну и солидная компания! – злобно думал я по дороге домой. – Жулье! К черту эти стройки!»

С работой не повезло, зато я открыл в себе новое свойство и всю дорогу пытался высушить что-нибудь, прикладывая ладони к мокрым после дождика афишам и стеклам. Получалось! Интересно, а лужу смогу высушить? Ладно, еще в лужи руки совать! Дома поэкспериментирую.

Дома я выпил ровно шесть стаканов. Похоже, вода легко заменяет мне пищу. Ну, пора приступать к эксперименту. На полированный журнальный стол налил немного воды и торжественно размял пальцы.

– А сейчас номер, которого вы никогда не видели! – Я медленно простер ладонь и положил ее в лужу, внимательно наблюдая. Ладонь как ладонь, лужа как… Лужа уменьшалась! Глаз не мог уловить движения жидкости, но она явно исчезала! Но как? Ни пара, ни тумана… И вдруг понял: вода не испарялась – она впитывалась! В мою ладонь, в мои пальцы! Что же я такое?

…Овощебаза находилась на «Пионерской». Длинные бетонные здания чередой тянулись за сетчатым забором. Через ворота со шлагбаумом въезжали и выезжали грузовики. Разузнав на вахте, куда идти, я отправился на поиски нужного ангара. Я безошибочно сориентировался, увидав неподалеку кучку молодых людей. Интуиция не подвела.

Вскоре подошел завхоз, или бригадир. Толстый мужик с красной физиономией и в резиновых, заляпанных чем-то, очень похожим на дерьмо сапогах громким голосом собрал вокруг себя жаждущих работать. Я узнал, что работать будем здесь, в этом же ангаре. Будем перебирать капусту, картошку и прочие овощи. Спецодежды нет, так что нам советуют быть аккуратнее.

– У вас только картошка? – спросил какой-то остряк. – А апельсины перебрать не надо?

– Апельсины негры в Африке перебирают, – ответил бригадир, вызвав общий хохот. И мы пошли работать.

Нашим глазам предстали огромные контейнеры и просто сколоченные из досок ограждения, заполненные наполовину сгнившей картошкой, вялой почерневшей капустой и бледной морковью.

– Приступайте, – сказал бригадир. – Вот вам перчатки. А здесь ящики, сюда будете складывать хорошие овощи.

– Да тут одна гниль! – воскликнул кто-то.

– Что-то не нравится – можешь идти. Приступайте.

И он ушел. Мы принялись за работу, и я тут же влез чистыми кроссовками в вонючую зеленую жижу. Кто-то смачно выругался, испачкав джинсы. Кончилось все тем, что народ стал перемещаться от картошки к моркови и капусте. Там было не так грязно и не так воняло. А мне было все равно, вони я не чувствовал.

Собрав пару ящиков картошки, я решил передохнуть и увидел, что присесть некуда. Грязно, а джинсы на мне одни. Пришлось отдыхать стоя. Перчатки, выданные бригадиром, покрылись потеками гнили и промокли насквозь. Кто-то схватил гнилую картофелину и с размаху залепил в стену. На серой побелке осталась смешная клякса цвета детской неожиданности. Народ бурно отметил шутку, и я увидел, насколько дурной пример заразителен. Мы долго развлекались, усеивая серые бетонные стены пятнами от гнилых овощей. Кто-то предупредительно шикнул, и все рьяно принялись за работу. Подошел бригадир.

– Что-то маловато, – сказал он, – окинув взглядом невзрачную кучку ящиков с перебранными овощами. – Чем вы тут занимались?

– Работали! – хором воскликнули мы.

– Работали, – недовольно пробормотал он. – Так будете работать – ничего не заработаете.

– А сколько надо? – спросил кто-то.

– «Газель» заполнить надо. Не поедет же она с тремя ящиками? Время – уже два, а вы еще и ста рублей не заработали!

Вдохновленные этой речью, мы накинулись на овощи и, надо сказать, преуспели. Можем, если захотим, как говорит моя мама. Загрузив машину, мы расселись на пустые ящики и стали ждать бригадира. Он явился, когда мы стали беспокоиться и рассуждать, что бы такого сделать, если нас кинут. Толстяк в резиновых сапогах выдал каждому по триста рублей и предложил прийти завтра.

– За такие деньги сам перебирай! – бросил один из парней.

– А сколько вам надо? – искренне возмутился он.

– Хотя бы пятьсот, – сказал парень.

– За пятьсот в день машины разгружают, а вы здесь отдыхали.

Я подумал, что, пожалуй, не перенапрягся на этой работе, и потому ничего не сказал. Но полученные триста рэ меня тоже не вдохновили. На кино и на мороженое… Больше я сюда не приду. Надо искать новые варианты.

А может, использовать мою уникальность? Не дышу, не умираю… Может, водолазом? Могу без воздуха обходиться. Могу трюки делать не хуже Копперфильда. В железную бочку сяду – и с моста в Неву. И вообще, есть ли предел? Если, к примеру, на крышу взобраться и вниз сигануть? Нет, это, пожалуй, слишком. Все же я не совсем мертвый. А стану «совсем»…

…С Юлькой встретиться не удалось. Вечером она позвонила и сообщила, что на лето уезжает к бабушке в Вырицу, и пригласила в гости. Я пообещал приехать, только не знаю, когда. Сперва работу найти надо. Ладно, сказала она, приезжай, когда сможешь. Я даже удивился. Обычно Юлька не была столь благодушной. Она любила, когда я постоянно рядом, думаю о ней, звоню и волнуюсь. Впрочем, по утверждению Пита, большого специалиста по женскому полу, все девушки точно такие же.

С работой пока не клеилось. Варианты отваливались один за другим. Где набор окончен, где мне самому не нравилось. Не знаю, откуда, но во мне какая-то интуиция проснулась. Начальник улыбается, растекается, что все у них хорошо и замечательно, что денег здесь можно заработать кучу… А я не верю. Все будет не так. Кинут здесь, или еще что-нибудь случится. Откуда это взялось – непонятно, раньше не было у меня дара предвидения. Так со многими вакансиями и не получилось. Я устал листать газеты, звонить и ездить. Надо отдохнуть. Отправлюсь-ка к Юльке, в Вырицу! Позвонил Костику и предложил составить компанию. Пусть Леську берет, или Кэт, или… С кем там он сейчас?

Вечером Костя перезвонил и сказал, что поедет один, если я не возражаю. Девчонки не могут. Я не возражал. Юльке звонить не стал, хотел сделать сюрприз.

Вырица мне понравилась. Большой железнодорожный мост нависал над живописным берегом, с обеих сторон которого виднелись желтые полоски пляжей. Прежде чем идти к Юльке, мы решили искупаться. Вернее, решил я, совершенно измученный поездкой в раскаленной электричке. Костик сказал, что вряд ли полезет в воду, холодно еще, а впрочем, посмотрит.

Мы спустились с заросшего травой обрыва и двинулись вдоль берега. Местами он зарос камышом, но дальше река разливалась, представляя глазам широкую синюю гладь. Повсюду кучки загорающих людей, звуки музыки и радостные детские крики. Я засмотрелся на какого-то пловца, изо всех сил колотившего руками по воде. Он плыл, но относительно берега стоял на месте, зато, когда развернулся, поплыл с невероятной скоростью, как заправский чемпион. Ну и течение здесь!

Наконец мы нашли удобное место и присели на травку. Час, проведенный в электричке, стал для меня сущим адом. Я выпил всю воду, что взял с собой, и чувствовал невыносимую жажду. Внутри меня горело, кожа напоминала засохшую луковицу, мне казалось, вот-вот она начнет отваливаться. Быстрее в воду!

Я лихорадочно стягивал одежду.

– Ты что, сразу в воду? – удивился Костя.

– А чего ждать? – спросил я и закашлялся от сухости в горле.

– Подожди меня, – сказал приятель, но я отмахнулся и с разбегу плюхнулся в речку. Хороша речка! Погрузившись с головой, я тут же ощутил течение. Оно властно повлекло куда-то, но сдаваться я не собирался. Заработав руками и ногами, я с изумлением заметил, что, как ни в чем не бывало, спокойно плыву против течения. Забавно. Тот «чемпион» так не мог! Костик прыгал на берегу, запутавшись в штанине, и я решил нырнуть.

Дно реки поразило не меньше, чем мощное течение. Оно было вымощено огромными и ровными базальтовыми плитами. То ли река так сгладила каменистое дно, то ли ледник, в незапамятные времена пропахавший это русло. Я парил в глубине, трогая шершавый базальт, и чувствовал прикосновение времени. И вдруг понял, что меня не тянет наверх и дышать совершенно не хочется! Я мог бы оставаться под водой вечно… Спохватившись, что Костик начнет меня спасать, я немедленно всплыл. И едва не столкнулся с прыгнувшим в речку Костей.

– Я уж тебя потерял, – сообщил он, отплевываясь. – А водичка ничего, можно поплавать.

Признаться, ни тепла, ни холода воды я не ощущал. Только в первые секунды. Затем моментально привык и чувствовал лишь сопротивление среды. Впрочем, сопротивлением это можно назвать лишь условно. Я ощущал плотность и упругость течения, но не так, как чувствовал это раньше. Я мог спокойно плыть против него, мощные струи огибали мое тело, ничуть не мешая плыть. Открытие поразило настолько, что я едва не открыл рот. Вода не только давала силы, я мог в какой-то степени управлять ею!

Костик уже выбрался на берег, а я все никак не мог наиграться с водичкой. Ай да я! Что же получается? Потерял жизнь, но взамен получил невероятное, непостижимое умение…

– Ты там весь день барахтаться будешь?! – крикнул Костик. – Выползай!

Я нехотя вышел из реки, чувствуя себя, как первое земноводное. Определенно: моя стихия теперь вода, а воздух и солнце – враги.

– Давай в картишки, – предложил приятель.

Я нехотя кивнул:

– Давай, только недолго. К Юльке пора. Пока еще дом найдем…

Игра шла плоховато. Признаться, в карты мне никогда не везло, козыри мною брезговали, шестерки любили, как родного. Я проигрывал все партии подряд, думая о своих новых способностях. Надо бы еще что-нибудь попробовать, размышлял я, может, рыбу половить? Удочки у нас нет, но, вдохновленный новой силой, я решил, что запросто поймаю добычу руками…

Только жара не радовала. Хорошо, что небо наводнили большие пушистые облака, иногда закрывая зловредное солнце. Тогда мне становилось легче.

Внезапно я обратил внимание на девочку, игравшую в воде. Она ходила по мелководью, толкая перед собой цветной надувной мячик. Тревожное предчувствие вдруг овладело мной, и я не мог оторвать взгляд от ребенка.

– На что ты там засмотрелся? Ходи давай.

Я еле отвел взгляд от воды и торопливо бросил карту.

– Бито! – объявил Костик, но я его не слушал. Рядом с девочкой появилась голова. Женщина, судя по длинным темным волосам. Я приподнялся. Да мало ли кто купается, подумалось мне, но почему из воды видна только голова? На мелководье? Почему она не встает?

Они о чем-то говорили. Затем девочка кинула женщине мячик. Та вынула из воды руки и кинула его обратно. Девочка радостно засмеялась. «Где ее родители?» – подумал я.

Ребенок заходил в воду все дальше.

– Не видишь, с кем там девочка играет? – спросил я у Костика.

– Какая девочка? – оживился он и, увидав ребенка, поостыл. – А-а, эта… Ни с кем.

Несмотря на жару, мне вмиг стало холодно. Костя уткнулся в карты, но я настойчиво дернул его за руку:

– Костян, посмотри внимательно! Ты никого не видишь?

– Чего?

– Рядом с девочкой никого не видишь?

– Никого я не вижу. Одна она. Ты чего, Энди, перегрелся? Или перекупался?

– Похоже, – сказал я, вскакивая на ноги. – Пойду окунусь!

– Давай доиграем…

Но я уже бросил карты и бежал к воде.

Не знаю, видела ли та женщина меня, но она тут же резко дернула девочку за собой, таща на глубину. Детский визг вспорол воздух и захлебнулся. Я увидел, как ребенок исчезает в темной воде, а яркий мячик крутится над расходящимися кругами. Я с разбега нырнул. В воде тело окрепло, я быстро нагонял тварь, тянувшую за собой ребенка. Это была женщина с бледно-синим телом, нагая и длинноволосая. Я настиг ее и вцепился в волосы. Она отбивалась изо всех сил, но я был сильнее и злее. Плохо то, что уходили секунды, а ребенок был на глубине.

– Ты кто?! – взвизгнула она, пытаясь вырвать добычу. Я ударил тварь в лицо, и она отпрянула. Отшвырнув русалку, я схватил недвижное тельце и мигом всплыл. И лишь спустя минуту понял, что слышал голос женщины… под водой!

У берега собралась толпа. Несколько парней спешили мне навстречу. Мать девочки кричала, и хорошо, что кто-то держал ее, не позволяя подойти. Она бы только навредила. Я вынес ребенка из воды и стал нажимать на грудь, делая искусственное дыхание. Никакого эффекта. Неужели умерла? В отчаянии я сжал пальцы, они сами сделали неведомый пасс, и вода тотчас вышла наружу. Закашляв, малышка вздохнула и заревела. Слава богу!

– Ну, Андрюха, ты крут! – раздалось над ухом. Это был Костик.

– Спасибо вам огромное, спасибо! – повторяла мамаша, баюкая ребенка на руках.

– Будьте внимательны, – медленно произнес я, – будьте очень внимательны…

Костя что-то говорил, хлопая меня по голой спине, а я почему-то думал: это была русалка! Настоящая русалка! И она под водой разговаривала! Я слышал и видел, как открывался ее рот. Но ведь это невозможно! Хотя что теперь невозможно? Есть ли вообще что-то невозможное?

Потом мы искали Юлькин дом, а когда нашли, было далеко за три. Поздновато. Юлька говорила: приезжай пораньше, а я не рассчитал. Но надеялся, что она не обидится.

Дом ее бабушки выглядел симпатично и даже мило в отличие от старого, местами покосившегося забора. Мы открыли калитку и вошли во двор.

– Юля! – крикнул я. За стеклами мелькнула чья-то тень, двери дома открылись, и появилась Юлька.

– Ой, привет, Андрюшка! – воскликнула она. Казалось, Юлька не ожидала моего приезда, хотя сама приглашала. А может, не рассчитывала, что я появлюсь так поздно. И тем более с другом. Ну, Костика она прекрасно знала и тоже ему обрадовалась.

– Привет, Костя.

– Привет, – поздоровался приятель. – А ничего у вас здесь, красиво.

Нас пригласили в дом, и мы вошли. Обстановка внутри была самая что ни на есть дачная: доживавшая свой срок старая мебель, ситцевые занавески и застекленная веранда с кухней.

– Здравствуйте, молодые люди, – приветствовала нас Юлина бабушка, появляясь из соседней комнаты. Это была крепкая на вид старушка с дворянской осанкой и внимательными строгими глазами. – Проходите.

– Здравствуйте, – откликнулись мы.

– Юленька, сделай, пожалуйста, чаю гостям, – распорядилась бабуля. Мне сразу стало ясно, кто здесь хозяин.

Мы попили чаю, беседуя, в общем, ни о чем. Мне Юлина бабушка понравилась. Этакий островок прошлого, интересный и даже загадочный. Мне, признаться, были любопытны люди «прошлой эпохи», я часто вспоминал своего деда, ветерана Финской и Отечественной войн, дошедшего до Берлина. Это был необычайно волевой человек, никогда не поступавшийся принципами. Втайне мне хотелось походить на него, и Юлина бабушка показалась мне таким же твердым и цельным человеком.

Но беседа с нею не клеилась. Судя по разговору, Костя понравился бабушке больше меня. Я даже удивился. Металлист-раздолбай и старушка весело болтали друг с другом, я же молча пялился на Юльку.

– Плохо, что ты так поздно приехал, – наконец сказала она.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Мы на пляж заглянули, – пояснил Костя, – и знаете…

– Мог бы сначала ко мне зайти, – обиженно произнесла Юля, и бабушка строго одернула ее:

– Не перебивай гостя. Продолжайте, Константин.

– Так вот, Андрей утопающего спас! – разболтал приятель. – Вернее, утопающую. Девочку.

Две пары глаз уставились на меня, и мне стало обидно, потому что мне казалось, что они не поверили. Что, физиономия не та? Черт с ней, с бабушкой, но Юлька!

– Я даже не заметил ничего, а он сразу прыгнул в воду и ее спас! Я и не думал, что Андрюха так сможет! Он молодец! – нахваливал Костя.

– Действительно, выдающийся поступок, – прокомментировала услышанное бабушка. – Юля рассказывала мне о вас, и, признаюсь честно, я не думала, что вы на такое способны.

– Интересно, что же она рассказывала обо мне? Что я не похож на человека, способного сделать что-то хорошее? – спросил я. Бабушка произнесла эту фразу самым доброжелательным и даже восторженным тоном, но ее слова неприятно задели. Я загорелся. А когда я загораюсь, лучше не подходить!

– Извините, я не имела в виду лично вас, – сказала бабушка. – Просто современная молодежь, как мне кажется, не способна на поступок. За редким исключением. Конечно, не каждому дано стать героем, но в мое время люди к этому стремились, и молодежь особенно. Сейчас другие нравы.

В чем-то она была права, но я стал спорить:

– Нравы, как известно, формирует общество. А молодежь – его часть, так же как старшее поколение. Хотите, чтобы мы были правильными – а что мы видим? С кого брать пример? У одного отец квасит без перерыва, у другого вообще отца нет, – тут я намекнул на себя. – Легко говорить: вот мы в свое время…

Вообще у меня с красноречием неважно, но бабушка слушала внимательно, и я выдал:

– Какие у нас перспективы? Ну, закончу институт – и что? Таких, как я, – тысячи, и каждый мечтает стать начальником, сидеть в офисе и получать кучу денег. На завод никто из нас не хочет. И я не хочу. Зачем мне это нужно? Видел, что там. До сих пор на станках трофейных, от немцев еще, работают! Скажете: легких путей ищу? Да, ищу, что в этом такого? Человечество всю историю стремится себе жизнь облегчить, на этом прогресс держится.

– Прогресс должен быть в головах, – сказала бабушка. – Вот его я и не вижу. Ну, изобрели ваши, как их там, компьютеры – и что? Люди лучше стали? Умнее? Воспитанней? Кто сейчас место старшему уступит, руку даме подаст?

– Я уступаю, – возразил я. – Но, вообще говоря, это личное дело каждого, ведь все в транспорте платят одинаково. И у каждого есть право сидеть, если он сел. Это нормально.

– Нет, не нормально. Если человек не видит, что ближнему плохо, – а старикам всегда плохо, уж поверьте мне, – это ненормально. Если не видит в каждом старике своего родителя – это ужасно. Если стесняется или боится говорить правду – это страшно. И так можно прожить всю жизнь, Андрюша. И что останется от такого человека, равнодушного, себялюбивого? Я не говорю о душе, вы, молодежь, пока не задумываетесь об этом. Конечно, у вас вся жизнь впереди.

– Мне кажется, вы просто нам завидуете, – заявил я, поймав встревоженный взгляд Юли. Наверное, ей показалось, что я слишком откровенен.

– Конечно, завидую! – рассмеялась бабушка. – Кто же молодым не завидует? Вы сами себе завидовать будете через десять лет!

Что тут говорить? Я был разбит наголову. Юлина бабушка сказала то, о чем я только начинал задумываться, и сказала так, что крыть было нечем.

– Извините, а у вас расписания электричек нет? – очень вовремя спросил Костик. – А то как бы нам не опоздать на последнюю.

– Ну, последняя еще не скоро, – заверила нас бабушка. – Сейчас я найду расписание.

Она вышла в соседнюю комнату, и я услышал, как скрипнула дверца старого серванта.

– Ты с бабушкой больше общался, чем со мной, – недовольно проговорила Юлька.

– Виноват, – согласился я, – исправлюсь.

Я видел, что Юля напряжена. Что-то случилось или она просто не в настроении? Обычно я легко разрешаю такие ситуации шуткой, но сегодня мне не шутилось. Слишком многое случилось за этот день, и мозги отказывались работать, переваривая нахлынувшую информацию. Чувство родства с водой, спасение девочки, схватка с хищной русалкой, этот спор с бабушкой и ее слова, заставшие врасплох.

Ведь я мог умереть, упав с моста! А если бы умер, что останется от меня? Воспоминания друзей, любовь Юли и тройки по сопромату с математикой?

Костя деликатно вышел во двор покурить, чтобы дать нам объясниться.

– К тому же ты дерзил, – вполголоса продолжала Юля. – Не мог помолчать, что ли? Вот Костя молодец – просто разговаривает и не спорит. Ну зачем ты спорил, зачем? Бабушке вредно волноваться, у нее сердце больное.

– А я откуда знал? Ты мне говорила?

– Ты всегда найдешь оправдание.

– Когда я не прав, я это признаю, – твердо заявил я. – Когда точно не прав.

– Только этого никогда не бывает, – съязвила Юлька. Не ожидал от нее. Вообще язык у нее подвешен, но только не для таких споров.

– Иди к ней и извинись, – предложила она, понизив голос.

– С чего это? Что я сказал?

– Не извинишься – пеняй на себя! – зловеще пообещала Юлька, и я пожал плечами. Ладно, извинюсь. Я ради нее с моста прыгнул, а это и вовсе пустяк. С меня не убудет.

Я прошел в соседнюю комнату. Бабушка стояла возле серванта и, нацепив на глаза очки, читала расписание. Войдя в дверь, я остановился, как вкопанный, инстинктивно прикрыв глаза. Прожектор там у нее, что ли? Сквозь щели между пальцами я увидел: ослепительно яркий свет исходил из угла комнаты. Там, на полочке, стояла икона.

– Что с вами, Андрюша?

– Ничего. – Я помотал головой, стараясь не смотреть в тот угол. Сияние иконы заполняло комнату, и свет лампочки на потолке казался тусклым и жалким. – Я хотел извиниться.

– За что? – Она внимательно смотрела на меня.

– Наверное, я вел себя слишком грубо.

– Вы говорите «наверное», значит, не чувствуете вины. Зачем же тогда извиняться?

Конечно, я не мог сказать о Юльке, что это ее идея. Но бабушка, похоже, догадалась.

– Извините, – тупо повторил я и вышел из комнаты. Мне снова захотелось пить, я налил себе полную кружку кипятка из чайника и выпил. Вроде стало легче.

– Извинился? – спросила Юлька.

– Да.

– Молодец. – Она коснулась моей щеки губами. – Вот бы ты и меня так же спас! Вытащил из воды, сделал искусственное дыхание… Рот в рот.

Она лукаво улыбнулась. В этом вся Юлька. Наивная, романтичная. И сексуальная. За что и люблю.

– Без проблем, – ответил я, – будешь тонуть – звони!

Она засмеялась. Конечно, какой разговор: я бы ее спас, хоть десять раз подряд. Все же не скрою: иногда хочется не спасти, а за борт уронить, как Степка Разин княжну. Вот, наверное, достала мужика капризами…

Мы еще немного посидели и попили чаю. Бабушка объявила, что электричка в город придет через полчаса. Надо собираться. Пока еще до станции дойдем. Я чмокнул Юльку, слегка поклонился бабушке, и мы с Костей зашагали на станцию.

Народа в вагоне было немного. Мы сели у окна, электричка тронулась.

– Хорошо погуляли, – сказал я.

Костик молча кивнул.

– Кстати, о работе. Ты чего-нибудь нашел?

Приятель молча качнул головой. Что-то он неразговорчив. Ну и ладно. Я смотрел в окно на пролетавшие за стеклом деревья. Огни поселков плыли гораздо медленней, а видневшиеся вдали здания почти не двигались с места. Все относительно, подумалось мне. Вот сердце у меня не бьется – относительно жизни я мертв. Но я двигаюсь, говорю, думаю – относительно смерти я жив. Что бы сказал Эйнштейн?

На Витебский вокзал приехали поздно. Белая ночь освещала закоулки старого города, и мы с Костей молча шагали по Загородному. Ехать домой на метро я отказался. Раздражение никак не отпускало, хотелось развеяться. И хотя Костя был почти дома, он согласился составить мне компанию, объявив, что прогуляется со мной.

Еще в электричке Костик признал ошибку, сказал, что не следовало болтать о случае на речке без моего согласия. Но он хотел как лучше, хотел сделать приятное моей девушке. Хотел, как лучше, а вышло – как всегда, сказал я и простил его. Я даже больше злился на Юльку. Чуть что – сразу обижается. Нельзя же так! А если я начну обижаться? Причину всегда можно найти!

Мы шли по безлюдным улицам, болтали, затем Костя предложил зайти в одно место.

– Я там иногда бываю, хороший клубешник. Проведу тебя, там знакомый на охране стоит.

Я подумал, что мне необходимо развеяться, и согласился. Что было дальше – не помню.

Я очнулся на обшарпанной деревянной скамейке. Костя сидел рядом.

– Оклемался? – спросил он.

– Да, – сказал я, с трудом принимая вертикальное положение. В голове было сумрачно, я попытался вспомнить, что со мной было, и не смог.

– Где мы? – спросил я, оглядываясь. Окружающая обстановка памяти не прибавила, но повеяло тревогой. Голые крашеные стены, маленькое окошко с решеткой. Тюрьма?

– В камере, – сказал Костя. В голосе его не слышалось страха или отчаяния, и я невольно проникся уважением к другу. – В ментовке.

– А… что мы натворили?

– Не мы, а ты, – поправил Костик. – Я вообще ни при чем. Не думал, что тебя так развезет с пары бутылок пива. Ты дурь не глотал?

– Ты что, Костик? Ничего я не глотал! А вообще-то не помню, – признался я. Не знаю, как Костика, а меня пребывание в камере откровенно пугало. Что произошло? Вдруг я кого-то убил? – Ты же знаешь, я дурью не балуюсь! – сказал я.

– Ты такое вытворял…

– Не томи! – разволновался я. – Чего я вытворял? И почему ты здесь, если ни при чем?

– Странно, я тебя ни на минуту не оставлял. В сортир только сходил. Прихожу – а ты с Питом сидишь, беседуешь.

– С Питом? – удивился я. – Я с Питом как-то…

– Вот именно. Я и удивился: чего это вы чуть ли не в обнимку сидите?

Ничего себе. Пита я в упор не помнил. О чем я с ним говорил, тоже.

– А дальше?

– А дальше напился ты, вот и все. Я тебя таким еще не видел… Мы вышли на улицу, шли, разговаривали, а менты тут как тут. Правда, орал ты громко, вот они, наверное, и привязались. Я тебя отмазывал, так и меня загребли, – рассказал Костя. Мне стало легче. Значит, ничего не натворил. Уф, пить как хочется…

– И когда нас выпустят? – спросил я.

– Наверное, скоро. Денег у нас нет, за «номер» платить нечем, – невесело пошутил Костя.

Я улыбнулся, разглядывая пыльную лампу, висевшую на некрашеном бетонном потолке:

– Тогда подождем.

Мы подождали. Время текло архимедленно. Ни мобильника, ни часов у меня не было. У Костика были часы, но я героически старался на них не смотреть.

– Сколько сейчас? – не выдержал я.

– Девять утра, – ответил Костя. – Думаю, уже недолго. Просто пересменка у них.

– Откуда ты знаешь? Ты что, здесь бывал?

– Случалось, – односложно ответил приятель. Я позавидовал его выдержке, вдруг понимая, что испытывают заключенные. Огромная плита времени давит, сжимает в крошечной камере, пугая неизвестностью. Хорошо, когда знаешь срок, а если не знаешь? Как в царские времена в Петропавловке сидели, не зная, помилует царь или всю жизнь заживо гнить придется, – ужас. Чтобы прогнать неприятные мысли, я спросил Костю, о чем мы говорили на улице.

– Ты вообще ахинею нес, – сказал Костя. – Что тебе с моста прыгнуть – раз плюнуть, что в воде не тонешь и вообще ни черта не боишься, потому что умер. Потом долго со столбом разговаривал, а мне говорил, что там мертвец.

– Что? – переспросил я. Ну, я дал! Костя усмехнулся:

– Да, занятно ты разговаривал. Я вот думаю, какой-то гад тебе в пиво что-то подкинул. Не мог ты с одной бутылки так окосеть. Не хотелось бы на Пита думать… Пересекался с кем-нибудь?

– Да нет, – двусмысленно проговорил я, тут же вспоминая Темного. Может быть, он? Но не было его на дискотеке вроде бы. Впрочем, ничего не помню.

Скрежет открывшейся двери прозвучал, как небесные трели. За порогом стоял «архангел» в форме.

– Выходим, – проронил он.

Мы молча вышли. Нас провели по зеленому коридору с одинаковыми бежевыми дверями без каких-либо номеров или табличек и ввели в одну из них.

За столом сидел милиционер. Судя по пышной шевелюре, он был молод, но обрюзгшее щекастое лицо с видавшими все в этой жизни глазенками откровенно его старило. В воздухе плавал табачный дым, и я с трудом сдержался, чтобы не закашлять. Я никогда не курил и не любил дышать этой гарью. Стоявший на столе графин с водой мигом привлек внимание. Я смотрел на воду, мечтая, чтобы она как можно быстрее очутилась у меня внутри.

Милиционер выведал наши имена и фамилии. Мы честно ответили. Чего нам скрывать? Паспорта мы дружно забыли дома, и, узнав это, начальник неодобрительно покачал головой:

– Знаете, за что задержали?

Мы молчали. Я не знал, потому что ничего не помнил. Почему молчал Костя, я понял только потом.

– Нарушение общественного порядка – раз, – постановил мент. Мне казалось, разглядывал он исключительно меня. – Сопротивление сотрудникам милиции – два.

– Какое сопротивление? – спросил я. – Костя, мы что сопротивлялись?

Костя как-то странно посмотрел и неопределенно качнул головой. Похоже, он не хотел говорить.

– Ну, что с вами делать, студенты? В институт бумагу накатать? Или дело завести?

Мы переглянулись. Ну, это он, конечно, врет. Охота ему какие-то бумаги в институт отсылать? Дел, что ли, других нет?

– Отпустите нас, и все, – миролюбиво предложил доселе молчавший Костик. – Мы же ничего, по сути, не сделали.

Мент покачал головой:

– Мы просто так никого не отпускаем, потому что просто так никого не задерживаем. Тем более у вас документов нет. А для выяснения личностей я имею право задержать вас до трех суток.

Первая фраза призывала нас задуматься над тем, что за все в мире, а применительно к случаю, в нашей милиции, приходится платить. Вторая напоминала, что в случае отказа мы могли осесть тут надолго. Я не то чтобы боялся, но рассказов о милиции наслушался вдоволь. Так что оставаться в гостях не хотелось.

– Можно воды? – Я чувствовал себя препогано – сказывались долгие часы в камере. Человек может прожить без воды несколько дней, я же не мог и нескольких часов. Мое тело сохло и теряло силы. Я чувствовал себя египетской мумией, вытащенной из песка и усаженной на стул в районном отделении. Кроме шуток, проверять, что будет с моим телом без воды, как-то не очень хотелось.

– Потом, – сказал милиционер, и это меня разозлило. Вот сволочь, человек загибается, а он глотка воды не дает! Почему? Что я такого сделал?

Был бы я умнее, я бы промолчал, как Костик, имевший сей неоценимый опыт. Но я никогда милиции не попадался, как-то не получалось. И потому наступил на известные грабли: стал качать права. А с милицией говорить о правах все равно что… Поговорку подберите сами – любая подойдет.

– Понятно, – протянул мент и кивнул сослуживцу. – Отведи их обратно, пусть сидят… до выяснения.

– Какого выяснения?! – закричал я. – Я вам телефон дал! Позвоните и выясните сейчас!

– Умник! – усмехнувшись, протянул приведший нас мент. Сидящий за столом нахмурился:

– В камеру! Пусть отдохнут.

Сопровождавший нас мент взял Костю за руку и вздернул вверх.

– Вставай! – приказал он и мне. Я встал:

– Мы же ничего не сделали! Что вы издеваетесь? Даже воды не даете!

Милиционер неожиданно двинул мне носком ботинка по голени. Я согнулся, схватившись за ногу.

– Что вы делаете?! – возмущенно крикнул я.

– Молчи, – шепнул мне Костик, но мент расслышал и локтем двинул его под дых:

– Тебя не спрашивают!

Костик икнул и замолчал, пытаясь что-то сказать мне глазами. Я ничего не понял. И почему люди в форме смеют меня бить? Меня ведь не на краже поймали?

– Что? – Мент подошел и взял меня за подбородок. – Че выделываешься, наркоман гребаный? Пи…лей хочешь? Щас мигом оформлю! – И он похлопал по висевшей на бедре дубинке.

Я вырвал подбородок. И чего я их боюсь? Я же мертвец! Я такое могу! Что мне дубинки? Правда, сил оставалось немного. Водички бы мне…

– Дайте воды, – попросил я. Мой голос прозвучал жалобно, и я презирал себя за это. Но тело реально ломало. Мне казалось: я вот-вот сломаюсь пополам. – Пожалуйста!

– В камеру! – жестко повторил тот, что за столом. По его самодовольному лицу я понял: ему нравилось повелевать. Еще немного, и он бы вскинул руку с оттопыренным вниз пальцем: умри, червяк!

– А ну, пошел! – приказал охранник и, схватив меня за грудки, вытолкнул в коридор. Следом вылетел Костя. Через минуту стальная дверь с лязгом закрылась за нашими спинами.

– Ну что, покачал права? – спросил Костя. – Ты, видно, сбрендил – с ментами спорить? На улице еще можно, если повезет – убежишь. А здесь только идиоты спорят…

Он махнул рукой. Похоже, Костик рассчитывал, что нас отпустят, и я почувствовал себя виноватым.

– Но ведь мы ничего… – снова начал я.

– Какая разница! – вспылил Костик. – Не знаешь, а лезешь! Сейчас бы уже на улице были.

– И что, по-твоему, делать? Смирно слушать сволочей, которые бьют ни за что? Лапки вверх поднять и щеки подставлять? Да кто они такие? Свиньи! Хрена им!

– С одной стороны, ты прав, – сказал Костя. – Но коли попал сюда… Здесь другой закон. И прав у тебя нет. Так что лучше не выделываться.

Мы замолчали, раздумывая о своем. А мне становилось все хуже. Недостаток воды сказывался все сильнее, и даже Костя заметил мое изменившееся лицо:

– Андрюха, что с тобой?

– Мне вода нужна, – прохрипел я. – Плохо мне.

Друг вскочил на ноги и бросился к дверям:

– Откройте, человеку плохо! Откройте! – Он забарабанил кулаками по двери так, что с нее посыпалась рассохшаяся краска.

Никто не открывал. Кожа моя не просто чесалась – я видел, что она покрывается мелкими трещинами. Тело ломило, каждое движение отдавалось нестерпимой болью. Я разлагался на глазах. Еще час – и распадусь на куски!

Спасибо Косте – он стучал без передышки, и, наконец, двери открыли.

– Чего стучишь? – угрожающе вопросил охранник.

– Ему плохо, – указал на меня Костя. – Врача надо!

– Чего? – переспросил мент, и в его недоверчивом тоне мелькнула обеспокоенная нотка.

– Умирает он, врача позовите!

– Не надо… врача! – из последних сил выдавил я. – Просто дайте… мне… воды!

– Бери его и за мной! – распорядился мент. Костик подхватил меня и потащил по коридору.

– Наркоманы долбаные! – процедил проходивший мимо милиционер. Я бы ему ответил, но сил уже не было.

Мы вошли в туалет. Костя открыл кран, и я надолго присосался к струе. Конвойный встал у дверей, контролируя мое поведение. Торопясь, я глотал воду большими глотками, и с каждой секундой мне становилось лучше. Оторвать меня от крана не смог бы даже Шварценеггер. Склонившись над умывальником, я вдруг ощутил, что, если захочу, могу исчезнуть отсюда. В голове неизвестно откуда родилось знание, что стихия воды дает власть, и я могу управлять ею. Вот только как – я пока не знал.

Пользуясь моментом, Костик тоже напился и сходил в туалет. А я все пил. Казалось, я мог пить бесконечно, но милиционер так не думал.

– Хватит уже, – сказал он. – Еще камеру обоссышь. Пошли.

Он подошел и закрыл кран. Пришлось разогнуться. Ладно, теперь поживем! Вода придала сил и уверенности. Подождем. Авось все уладится.

Мы просидели в камере еще немного, и дверь снова открылась.

– Выходи, – сказали мне. Костя проводил меня предупредительным взглядом: мол, спокойно, не выделывайся, и все будет в норме.

Меня привели в другой кабинет. Там сидел мужчина в белой рубашке и галстуке.

– Садись, – велел он.

Я сел.

– Итак, поговорим. Имеется рапорт. Оскорбления и попытка сопротивления сотруднику милиции при задержании…

Черт! Все как в кино! «Чего вы мне шьете, начальник?» – «Я? Шью?» Весело проводить аналогии, когда ты дома на диване…

– У меня есть парочка вопросов, касающихся одного вашего знакомого. Ответите – и можете идти, – сказал штатский. Лицо у него было жесткое, некабинетное. «Опер, – подумал я, – как в кино».

– Какого знакомого? – удивился я. Вроде с уголовниками дел не имею и не имел. Нет у меня таких знакомых.

– Панькова Станислава Федоровича.

– В первый раз слышу.

– Еще его называют Темный.

Ах, вот в чем дело! Они что, к Темному подбираются? А про меня, наверное, стуканул кто-то, кто видел, как я с ним в машину садился!

– Вас неоднократно видели вместе, – подтвердил мои предположения оперативник. – А на днях вы сели к нему в машину и куда-то уехали. Куда, не расскажете?

Я молчал. Выкладывать историю с мостом мне не хотелось. Я не боялся Темного – теперь не боялся, мало того, мне предоставляли отличнейший шанс отомстить за все! Но… Все-таки я сам прыгнул! Они меня не сбрасывали. Хотя… не прыгни я – наверное, скинули бы. А может быть, нет? Может, просто пугали? А я сейчас завербуюсь в стукачи. Оно мне надо?

– Темный торгует наркотиками, – сказал опер, внимательно разглядывая меня. – Я думаю, ты это знаешь. Мне кажется, ты парень неглупый, должен понимать: влипнешь вместе с ним – сядешь всерьез и надолго. Что у вас за дела, рассказывай.

Они подозревают, что я с Темным дурью торгую? Абсурд! Я даже усмехнулся. Но затем понял, что им это абсурдом не кажется. Какие могут быть с Темным дела? Только темные…

Я понял, что так просто они не отвяжутся. Опер мигом просек, что я – слабое звено. К быкам Темного не подступишься, а вот есть молодой, студент, недавно вовлеченный в преступный бизнес. Подловить и заставить сотрудничать – милое дело.

Но сотрудничать мне не хотелось. Отчасти из-за убежденности, что если стал доносчиком, то это навсегда. Потом не отвяжешься. Отчасти потому, что я был зол на милицию. Пить не давали – я чуть не загнулся, еще и били! Хотя душой я понимал, что такие, как Темный, должны в тюрьме сидеть, и опер не для себя, для людей старается, борется с наркоторговцами. И все же мне не хотелось ничего говорить. Я был уверен: все потом разрешится само собой. Я доверял новой интуиции.

– Видите ли… У меня нет с ним никаких дел. Я слышал, что он криминалом занимается, но только слышал. Я ничего не знаю.

– Нет никаких дел? А в его машину зачем садился? Просто так Темный никого к себе в машину не сажает, я-то уж знаю. Не юли со мной, очень не советую!

– Да, садился, – признал я. – У нас с ним личные дела. Никакого криминала.

Мой ответ опера не удовлетворил.

– Личные? Не знал, что Темный педик. Вроде бабами всегда интересовался.

Я молча проглотил насмешку.

– Не хочешь говорить? – жестко и даже злобно произнес он. – Думаешь: взяли без дури, и сможешь выкрутиться? Так это поправить можно.

– Вот. – Он выложил передо мной на стол крошечный пакетик с беловатым порошком. – Изъято у тебя во время задержания. Знаешь, сколько весит? Лет пять, если чистосердечно признаешься, а если нет…

Ну, это вовсе беспредел! Я все понимаю, сам ненавижу дилеров, видел, какими люди становятся после таких доз! Но сидеть за них не собираюсь!

– Ничего у меня не было! – твердо заявил я. – Я сроду дурью не торговал и ее не пробовал!

– А у меня и свидетели найдутся, – проникновенно произнес опер. – И отправишься ты отсюда не домой на мягкую постель с девочками, а на нары к уголовникам, которые из тебя девочку сделают! Понял? Твой дружок нам все про тебя рассказал и где надо подписал.

Опер махнул перед моим носом какой-то бумагой. Я остолбенел. Неужели Костик? Не может быть! Но сомнения оставались. Кто знает, что Костик делал, когда я был в отрубе? Может, действительно с ментами «сотрудничал»? Когда плохо, легче, если находишь виноватого. Даже если знаешь, что виноват сам.

– Повторяю вопрос: куда ты ездил с Темным? Где он берет товар, через кого распространяет, с кем работает?

– Да не знаю я!

Вот ведь, оперативник! Говорят, они насквозь людей видят. Значит, не видит, что я говорю искренне? Или не хочет видеть?

– Ну, ладно, некогда мне с тобой нянчиться. Ковалев! – крикнул опер, и в дверь протиснулся уже знакомый конвоир. – В камеру!

– Руки за спину, – ласково предложил милиционер. – Привыкай.

Я понял, что в камеру мне нельзя.

Сильный толчок обеими руками застал мента врасплох, и он неловко повалился на пол. Я побежал по коридору, совершенно не зная, куда бегу. Ведь я не помнил, как оказался в камере.

– Стоять! – заорали вслед, но я уже завернул за угол. Никого. Мелькнувший в дверном проеме автомобиль дал понять, что я на правильном пути. Повезло!

Я на скорости проскочил мимо стекляшки с сидевшим за окошком дежурным. Он привстал, запоздало среагировав на крик, но я уже был на улице.

Этот район я не знал, но было не до размышлений. Я припустил так, как не бегал никогда в жизни. Оглянувшись, я увидел погоню. Ковалев и опер. Я свернул в первый же переулок, раздумывая: не спрятаться ли в каком-нибудь дворе? Рискованно: двор может оказаться непроходным, и тогда меня вновь повяжут. И доказать, что я не верблюд, будет гораздо сложнее, если вообще возможно. На воре ведь и шапка горит!

Я снова оглянулся. Менты не отставали, хотя конвойному было непросто – с автоматом не разбегаешься. Второй, опер, был совсем близко. Хорошо бегает, гад! Впереди я увидел набережную. Казалось бы, безумие – бежать туда, на открытое пространство, но я отчего-то знал, что только там и спасусь. В ста метрах впереди возвышался Литейный мост, и я рванул к нему. Не разум, а инстинкт двигал мной, и я верил, что все делаю правильно.

– Стой! – задыхаясь, кричали вслед, и я услышал звук приближающейся сирены. Почти середина моста.

Я посмотрел вниз. Плескавшаяся внизу Нева как будто приблизилась. Вода звала меня. Я не чувствовал страха, напротив, это было спасение! И я прыгнул.

– Ты куда-а-а?!

Крик мента растянулся в тугую, свистящую в ушах струю. Удар – и волны сомкнулись над головой. «А пошли вы все», – апатично думал я, погружаясь в бездну. Я не пытался всплыть, зная, что наверху сейчас начнутся поиски, шум, крики. Я хотел тишины и покоя. Здесь я наслаждался и тем, и другим.

Ну и течение! Меня закружило и поволокло, да так, что даже мертвецу стало страшно. Дна я не видел, но чувствовал, как течение тащит меня по камням и песку. Я погружался все глубже, поток всасывал меня в гигантскую подводную воронку.

Невероятно, но под толщей воды стало будто светлее, и я увидел живые тени, скользящие ко мне. «Русалки, – подумал я, – точно – русалки».

– За нами, за нами, – беззвучно произнесли они, и я поплыл следом, изумленно глядя на их гладкие, синеватые тела с длинными, прижатыми к бедрам руками. Никаких рыбьих хвостов не было, тела были обычными женскими, причем как на подбор, без изъяна, не худые и не толстые. Невольно залюбовавшись, я подумал, что женщины и были созданы жить в воде, а жизнь на земле совершенно им не подходит. У многих народов есть легенды о женщинах, вышедших из воды. Вода – это жизнь, женщина – тоже…

Одна неожиданно отстала и, взмахнув руками, по широкой дуге спланировала ко мне. Я разглядел бледное красивое лицо под гривой длинных черных волос. Странно, в ту минуту я не думал о русалках как о мертвецах или утопленницах. Для меня они живые, я и вижу их живыми!

– Скажи имя! – прошептала она. Ее нагое тело, казалось, излучало свет на фоне странной и колеблющейся фиолетовой тьмы, в которой исчезли ее подружки.

– Андрей, – околдованно прошептал я.

– Андрей! – повторила она, и я, словно во сне, ничуть не удивился тому, что она говорит в воде, а я могу ее слышать. Я видел, как шевелятся ее губы, видел кромку белых зубов и не удивлялся, в глубине равнодушной памяти отмечая, что нормальный человек давно бы наглотался воды и утонул.

«Все так и должно быть», – мелькнуло в голове, и я не понял, моя ли это мысль или слова русалки.

Она дотронулась до меня. Сначала осторожно, затем сильнее, засмеялась и «облетела» кругом, паря в воде, как странная белая птица.

– Плыви за мной, Андрей! – Она понеслась вниз, туда, где исчезли подружки. Я поплыл. Поплыл – не то слово. Я не двигался – я тоже парил, вдруг, в один миг сообразив, что здесь не нужно прилагать усилий – надо просто проявить желание плыть.

Вместе с ними я завис над бездной. И вдруг все они бросились врассыпную. Я остался один, изумленно оглядываясь по сторонам, и с ужасом понял, что не знаю, где верх, где низ. Я даже не мог сказать, был ли я в реке. Со всех сторон клубилась фиолетовая мгла, и я в панике заметался, не зная, что делать.

И почувствовал нечто. Кто-то подплывал ко мне. Я не мог видеть, но отчего-то знал, что это существо плывет именно ко мне. Я вспомнил. Забытый сон наяву вторгался в сознание, порождая древний, первобытный ужас. Самое страшное было то, что я не мог бежать. Не потому, что лишился сил, а потому, что не смел, точно зная, что бежать бесполезно и что опасно разгневать поднимавшегося из глубины.

Он явился неожиданно, возникнув из клубящейся тьмы. Существо, плавающее передо мной, было настолько фантастическим, что я подумал, будто сплю. У него было темное, бугристое тело с двумя мощными, вполне человеческими руками и большой бочкообразной головой. Но ниже пояса ничего человеческого не наблюдалось, лишь мерно колыхались десятки черных двухметровых щупалец. «Мутант», – подумал я. Мутант был бородат и совершенно лыс. Вытянутый, морщинистый череп его вызывал отвращение. Лицо широкое, скуластое, словно у монголов, но вместо азиатских «щелочек» глядели два выпуклых рыбьих глаза. Монстр смотрел прямо на меня, в то же время я не мог понять, куда именно он смотрит. Эти жуткие глаза, изредка моргая, глядели равнодушно и цепко. Мне казалось, чудовище видит меня насквозь…

– Здорово, утопленничек! – произнесло чудище, и я дернулся, как пораженный током. Оно еще и говорит! Впрочем, русалка тоже говорила. Что за бред? Как же они говорят под водой? – Никак не оклемаешься? – затряс бородой мутант, и я догадался, что он смеется. – Ничего, в первый раз всегда так. А после привыкнешь.

Я молчал, не зная, что сказать. Да и, признаться, рот открыть боялся, ведь я же под водой! Как в первый раз под водой страшно открыть глаза. Открываешь – а они не открываются. Вот так и сейчас.

– Да ты не пужайся, говори! – махнул рукой мутант. – Как тебе здесь?

Я молчал, словно рыба.

– Ты, часом, не глухонемой?

Неужели здесь можно разговаривать? Я помотал головой и осторожно приоткрыл рот. И ничего не почувствовал. И воздух из меня не вышел. Вода давно была внутри. От этой мысли меня вывернуло наизнанку.

– Вот хилый народец пошел, – наблюдая за моими корчами, благодушно произнес мутант. – Ну, ничего. Пройдет. Поплавай, осмотрись, потом и работу тебе найдем.

Какую еще работу? Заметив проблеск внимания в моих глазах, мутант гордо выпрямился:

– Я – Слизень! Твой хозяин и хозяин реки! Здесь все мое, понял! И все мне повинуются! Забудь, что был человеком. Ты – утопленник, и ты – мой до скончания дней!

Он говорил, и слова Слизня впечатывались в мозг, каленым железом перечеркивая прошлую жизнь. Я навеки останусь здесь?

– Был Охрим до тебя. Старый был, сгнил совсем, никуда уже не годился. Даже утку утопить бы не смог. Ты молодой, сильный… – Ноги-угри схватили меня, ощупывая, будто купленную вещь. Ничего омерзительней этого я еще не испытывал, но вырываться не посмел. – Слушай мою первую волю: пойдешь с ней, – он отпустил меня и указал на русалку, неслышно возникшую за моей спиной, – Анфиса отведет тебя к Архипу. Он научит всему. Угодишь мне – будешь жить, как раньше не мечтал! Власть получишь над живыми и мертвыми…

Он еще что-то говорил, но я уже не понимал, целиком захваченный мыслью, что есть жизнь после смерти, есть! Но что она – такая, не снилось в самых страшных снах.

…Анфиса плыла впереди, я следовал за ней. Странная мгла рассеивалась, и вокруг простерся обычный донный пейзаж: покрытые слизью черные валуны, в незапамятные времена притащенные ледником, качающаяся речная трава и стайки шныряющих над нею рыбин. Не знаю как, но я отлично видел под водой; конечно, хуже, чем на поверхности, но все же очень далеко. За десяток-другой метров от глаз не укрывалась ни единая мелочь. Я мог пересчитать чешуйки на боку неторопливо плывущей рыбы и зубы лежащего на дне черепа.

Речные пути отличались от земных так же, как залитые асфальтом магистрали – от невидимых людям птичьих дорог. Мы плыли без устали, ловя речные потоки или лавируя в них, но даже плыть против течения было легко. Вода помогала, нежно обвивая и неся вперед мое тело. Лишь раз я испугался, когда над головой с ужасающим шумом пронеслось что-то огромное. Река качнулась в берегах, и я вместе с ней. В следующий миг я понял, что это, наверное, «Метеор», но страх проходил медленно.

– Это быстрый корабль, – сказала Анфиса. – Не бойся, но и близко не подплывай. Архип однажды подплыл – так ног и лишился.

– Кто это – Архип? – спросил я, понемногу успокаиваясь. Анфиса замедлила ход:

– Утопленник, как ты. Только старый. Ни на что не годится…

Я хотел спросить: что значит – «ни на что», но тут мы вплыли в какой-то канал. Я испугался, что здесь нас заметят. Анфиса уловила мое беспокойство:

– Не бойся: люди нас не видят.

– Почему?

– Потому что я так хочу, – улыбнулась Анфиса.

Я плыл за ней, представляя себе, как, должно быть, занятно мы выглядим: скользящая под водой нагая девушка и парень в одежде…

Канал был жутким местом. Я и не подозревал, что его можно так загадить. Дно представляло отвратительное, в чем-то даже сюрреалистичное зрелище: изъеденные ржавчиной остовы конструкций, гнилые бревна, осколки стекла и битый кирпич, куски строительной арматуры и обросшие подводным мхом булыжники. Раздвинув бледно-зеленые стебли, из-за водорослей выплыл старик с длинными волосами и бородой до пояса. Его морщинистое, худосочное тело казалось странно коротким, и спустя мгновение я понял, почему. Обе ноги были обрублены по колени, но здесь, под водой, ему это не мешало – двигался он достаточно быстро. Как и Анфиса, он был наг, и мой взгляд невольно приковали неестественно большие, словно распухшие гениталии.

– Ты, что ли, новый утопленник? – спросил он, почесав впалую грудь разлапистой пятерней. А плечи у старика ничего, отметил я, в молодости здоровый был…

– Он, – сказала русалка. – Андреем его зовут.

– Андрей, значит. – Утопленник подергал себя за бороду и окинул осуждающим взглядом. – И с чего тебе, Андрей, жизнь не мила стала?

– Тебе-то, старый, какая разница? – недовольно ответила Анфиса. – К нам по своей воле приходят, сам знаешь.

– Знать-то знаю, – вздохнул утопленник, отводя неприятные белесые зенки. – И нестарый я, не старей тебя…

Судя по взгляду русалки, последняя фраза мертвеца Анфисе не понравилась.

– Слизень велел рассказать ему, что да как. И научить, чему знаешь. А я поплыла, дела у меня. – Анфиса провела рукой по моему плечу. – Не скучай, Андрюша, скоро увидимся.

Вильнув стройными ногами, русалка поплыла прочь. Признаюсь, мне не хотелось переводить взгляд на старого уродливого утопленника. Но пришлось.

– Меня Архип зовут, – сказал мертвец. – Пойдем.

Мы отплыли куда-то. Стало немного глубже, вода потемнела, и наконец перед глазами открылась большая песчаная воронка. Словно бомба когда-то взорвалась. Архип спланировал и уселся на дне воронки. Я присел рядом, чувствуя, что мне то и дело хочется вздохнуть – но никак. Архип заметил и, криво улыбнувшись, сказал:

– Дышать хочется? Это пройдет, дай время. Когда утонул-то?

Я никак не мог вспомнить. Да и какая ему разница?

– С неделю назад… наверное.

– Домой, должно быть, тянет? – спросил он и сам же ответил: – Вестимо, тянет. Я помню, тоже домой приходил, в окно стучал. Только перепугал всех до смерти. Хе-хе. Значит, Слизень тебя ко мне послал? Учиться? Что ж, научу, дело нехитрое, а времени у тебя теперь много будет. Детей своих переживешь и внуков…

Он говорил медленно, со вкусом смакуя каждое слово. Взгляд его бесцветных, навыкате, глаз блуждал по мне, как по обычной речной твари. Я слушал, и мне казалось, что я сплю:

– …ты утопленник, не человек, так что забудь тех, что наверху. Забудь всех, кого знал. И отца, и мать. Заместо них теперь Слизень будет. Люди нам не товарищи. Будешь к людям ходить – только хуже им и себе сделаешь… И людской закон над тобою не властен. Бойся лишь Слизня – он твой господин!

Архип неодобрительно посмотрел на меня:

– Чего в одежке ходишь?

Я не знал, что ответить. Человек я, вот и хожу. Архип словно мысли читал:

– Ты не человек боле. И одежка тебе ни к чему. Все одно сгниет под водой. Так что скидай.

Я покачал головой:

– Не, не буду.

Старик поджал губы:

– Эх, молодежь… Думаешь, тебя голым увидят, хе-хе! – Он засмеялся противным визгливым смехом. – Мы – мертвые, никто нас не увидит, пока сами не покажемся. А уж тогда…

Он вновь засмеялся, а я подумал: что я здесь делаю? Сижу на дне Обводного, слушаю какого-то мертвеца… Бред, бредятина, Кастанеда отдыхает! Сейчас открою глаза и проснусь. Незаметно для Архипа я ущипнул себя, но идиотский сон не проходил. Неужели я навсегда останусь утопленником, чтобы потом превратиться в такую вот тварь?

– …и сказать надо: вода-водица, родная сестрица, помоги, меня обряди! И посмотреть на любую одежку. Тогда человек тебя в одежде увидит, за своего примет.

Начало фразы я прослушал, но суть уловил. Это и вовсе маразм. Чтобы я поверил в какие-то заклинания? «Но ведь я мертвец, – в который уж раз подумал я, – но живу и чувствую. Сижу под водой, не дышу. И вижу таких вот уродов. Пора привыкать к чудесам».

– Запомнил? – спросил Архип.

– Вода-водица, родная сестрица, помоги, меня обряди, – без всякого выражения повторил я. Лабуда какая-то, бессмыслица. Неужели работает?

– Иди и испробуй! – неожиданно велел утопленник. – Только верить надобно в то, что говоришь! И на одежду какую-нибудь смотри.

Ну, как в это поверить?

Архип все увидел по моему лицу. Скривился. Затем прошептал наговор – и оказался в старинном кафтане, красной атласной рубахе и темных, заправленных в невысокие сапоги штанах. Передо мной на дне Обводного сидел человек времен крепостного права.

– Теперь веришь? Вот народ пошел: ни в Бога, ни в черта не веруют. Атеисты поганые. Увидел одежку? Теперь иди и испробуй сам!

– Сейчас?

– А чего тянуть? Только свою одежку сыми, а то ничего не выйдет. Как там у вас, современных, говорится: наложение образов… Сымай, сымай, я посторожу, – усмехнулся подводный дед и неожиданно возвысил голос: – Велели меня слушаться, так слушайся, не гневи Слизня!

Кто знает, на что способен этот дед? Еще укусит… Я подчинился и расстегнул ремень. Брюки и рубашка легли на дно. Трусы я предусмотрительно оставил.

– А это почто оставил? – Архип презрительно посмотрел на мои плавки. – Мертвые сраму не имут.

Возразить исторической фразе было нечем. Пришлось снять и трусы.

– Вылезай, подойди к прохожему и спроси что-нибудь.

– Что? – глупо спросил я. Происходящее напоминало дурацкий розыгрыш. Чтобы я на такое купился?

– Сколько ему жить осталось! – оглушительно захохотал старик. – Что хочешь! Но сначала слова произнеси!

Я послушно выбрался из воды. Набережная пустынна. А, вот, идет какая-то женщина. Я сосредоточенно произнес заклятье, сконцентрировавшись на платье в светлый горошек. Смотреть на одежду, как говорил Архип…

Женщина остановилась, странно посмотрела и бочком пошла прочь, то и дело оглядываясь. «По крайней мере, не зовет на помощь», – удовлетворенно подумал я, опустил глаза и… Действует чертова магия! На мне было то же платье, что и на ней… Я согнулся, перевалился через ограду и упал в канал. Едва вода сомкнулась над головой, услышал противный писклявый хохот. Я так и думал! Старикашка издевается!

– Ты ж на платье ее посмотрел, – хохотал утопленник, до ушей распахивая пасть с редкими гнилыми зубами, – вот оно на тебе и стало!

– А как снять? – пролепетал я, пытаясь стащить наговоренное платье. Пальцы проходили сквозь навь.

Архип усмехнулся:

– В воде навь водяная сама исчезнет.

И правда: не прошло и полминуты, как платье растворилось без следа. Чудеса!

Я представил ситуацию со стороны. Прикольно. В конце концов, и сам люблю пошутить. Гнев быстро прошел, и я тоже засмеялся. А ведь не так все просто с этими заклинаниями. Как там поется: «Сделать хотел утюг – слон получился вдруг…»

Во второй раз все прошло гладко. Вылез из воды и спросил время у прогуливающейся парочки. Никто не заметил, что я совершенно наг. Довольный, я спрыгнул в канал и опустился на дно воронки. И наставник уже не казался таким уродливым. Может, я привык, а может, он пыль в глаза пускает? Тоже эта, как ее, «навь»? Но как преодолеть водную магию, я пока не знал. Ничего, узнаю еще! Однако надо же! Жизнь после смерти становится все интересней.

Затем Архип принялся расспрашивать. Как я упал да почему, да чем занимался, когда жив был? Похоже, эти расспросы будили у мертвеца какие-то воспоминания, судя по тому, как жадно он слушал меня. Но я отвечал односложно и скупо. Вот еще: распинаться перед утопленником! Пусть формально и собрат по несчастью, но водить с ним дружбу я не стал бы и за миллион. Рожа еще та. Лучше уж с Анфисой. При воспоминании о совершенном теле русалки я слегка напрягся. Хороша девчонка! Хотя, конечно, не девчонка давно, да и вообще мертвячка. Тьфу ты, пакость!

– Я, считай, двести лет здесь живу, – сказал Архип. – Всякое видел.

Я покрутил головой. Ничего себе! Ведь этот мертвяк мог Пушкина застать! И блокаду пережил. Впрочем, что ему блокада? Мертвые ведь с голоду не мрут. Вот же фрукт подводный!

– У всякого здесь своя работа, – продолжал гундеть Архип. – Наше дело – выполнять, что хозяин велит. Слизень то есть.

– А русалки что делают? – вставил я, вспоминая Анфису и остальных, кого видел.

– Они-то… – усмехнулся утопленник. – Они души для Слизня добывают. Это их работа.

– Это как?

– Людей топят, дурень! Или живность любую. Раньше, в старые времена, люди сами нас потчевали, уважали и боялись. Бывало, улова хорошего попросят да козу или коня в воду бросят. Ну, Слизень и помогал, рыбу в сети загонял. А теперь забыли, гневят батюшку Слизня! Реку всю загадили так, что рыба дохнет!

Архип с ненавистью посмотрел вверх:

– Не знают, какую Слизень силу имеет! Тогда, при Петре еще, едва город не смыл! Чутка сил не хватило! Если бы Свят-камень не потерялся… – Архип внезапно осекся. – Ладно, хватит лясы точить. Спать пора. Ложись, где пожелаешь. – Он вальяжно простер руку над похожим на передовую после боя дном. – Завтра снова учить буду.

– А зачем? – спросил я.

– А как же без этого? – Утопленник устремил на меня рыбьи глаза. – Знать надо, как от людей скрываться и как силу себе добывать. Без этого не проживешь. Да и работу Слизень дает такую, что без сноровки да слов заговорных – не справиться.

– Какую еще работу? – спросил я, но Архип скомкал разговор:

– Узнаешь. В свой черед. Спи. Утро вечера мудренее.

Но спать на дне я не собирался. Пусть мертвец и утопленник, но не могу я спать под водой! Не приучен.

– Ты куда это? – насупился Архип, видя, что я схватился за одежду.

– Дела у меня, – ответил я, одеваясь. Чтобы нацепить мокрую одежду, да еще и под водой, требовалась определенная сноровка, которой я не обладал, а потому возился долго, нервничая и матерясь. Архип наблюдал, почесывая волосатую спину длинными острыми когтями.

– Нечего тебе на земле делать, – злобно бурчал он. – В воде сиди! Не гневи Слизня.

– А он про это ничего не говорил, – ответил я, все же чувствуя беспокойство. Вспоминая жуткого речного владыку, я испытывал настоящий ужас.

– Говорено меня слушать – так слушай! – продолжал негодовать Архип. – Чужие мы земле, и нечего нам на ней делать!

– Мне очень нужно! – пробормотал я, опасаясь, что Архип просто схватит меня и не отпустит. Или удержит каким-нибудь заклятьем. Я не знал, насколько силен старый утопленник, и проверять не хотелось.

– Я потом приду, – ощущая спиной взгляд утопленника, я быстро поплыл к берегу и вскарабкался на набережную. Нет, больше я сюда не приду!

– Приходи завтра! – плеснула волна.

…Я проснулся от жажды и побежал в ванную. Припал к струе и глотал, глотал. Никогда не думал, что водопроводная водичка такая вкусная. Есть мне давно уже не хотелось. Совсем. С одной стороны, это плюс. И тратиться не надо, и от голода не умру. Ха, уверен: многие студенты бы мне позавидовали…

Утро было пасмурным, даже пошел маленький дождик. Самое время погулять. Я хорошо помнил, как мне фигово под солнцем, и воспользовался утром на все сто. Я выбежал на улицу в майке и шортах. Дождь падал, словно небесная манна. Как это чудесно! Я с удовольствием шлепал по лужам, с улыбкой превосходства глядя на прятавшихся под зонтами прохожих. Прячьтесь, прячьтесь, это мое время!

Проходя мимо ларьков, увидел в витрине свежую рыбу. Она лежала, открыв рот и вытаращив навеки замершие зенки. И я тотчас вспомнил о вчерашнем! Вспомнил, что Архип ждет меня. Что будет, если не приду? Я замер перед витриной, глядя на мертвую рыбину. Она многозначительно распахнула пасть, усеянную острыми зубами. Нет, наверное, лучше пойти. Перечить жуткому Слизню не хотелось. По крайней мере, пока я не знаю всех правил подводного мира. В конце концов, не съест же меня Архип!

Дождь закончился, но было еще пасмурно. Хорошо – солнце не донимает. Вот бы дождик чуть подольше пошел… Добравшись до площади Александра Невского, я посмотрел на стоявший на ней памятник великому князю. «Вот ты умер, – подумал я, – и теперь каменный… А я умер – и живой». Отчего-то не захотелось к Неве, и я остановился у входа в лавру. «Времени у мертвеца достаточно», – невесело подумал я и решил прогуляться по кладбищу.

«Подобное притягивает подобное, – философски подумал я, пройдя по булыжной мостовой через башню с аркой. – Да и вообще, вдруг я призрак Достоевского увижу?» Мысль насмешила. А что? Если я дрался с хищной русалкой, которую никто из десятка людей на берегу не разглядел, почему бы мне не увидеть призраков? Справа и слева протянулись унылые грязно-желтые стены с двумя калитками, за ними виднелись роскошные гробницы петербургских знаменитостей. Я остановился в проеме и шагнул внутрь. Могилы как могилы. Мелкие группки туристов прохаживались по неровным песчаным дорожкам. И никаких призраков.

– Молодой человек!

Я вздрогнул. Вот голос! Мертвеца напугать может!

– Вход только по билетам! Билеты в кассе рядом…

Я покорно кивнул громогласной контролерше, но в кассу не пошел, а зашагал дальше. Пересек мост над каналом с черной стоялой водой и, миновав группку неустанно крестящихся попрошаек, вошел в обширный двор. Ушей коснулось благоговейное перешептывание паломников и уверенная речь экскурсовода, стоявшего с группой щелкающих фотоаппаратами иностранцев. В отличие от них у меня Троицкий собор не вызывал никакого восторга. Церковь как церковь. Спас-на-Крови куда интереснее смотрится.

Я прошелся по двору и увидел вход в собор. У ступеней расположились попрошайки, настойчиво-приглушенными голосами выпрашивая милостыню. Я сделал несколько шагов и в приоткрытой двери увидел сияние. Словно мощный прожектор стоял с той стороны, светя заходящим в храм людям прямо в глаза. Но никто не морщился и не отворачивал глаз. Почему же меня слепит? Потому что мертвец или оттого что некрещеный? А войти я смогу?

Дух авантюризма овладел мной, и я, не оглядываясь, двинулся к цели. Опустив лицо к полу, я попытался войти в храм. Что за… Попав под луч «прожектора», моя кожа стала обугливаться, словно я вошел в гигантскую микроволновку. Я забыл, что такое боль, и думал, что мертвец не способен ощутить ее снова, но теперь, еле сдерживая крик, скатился вниз по ступеням. Во дворе мне стало легче.

Попрошайки неприязненно пялились на меня. Я злобно зыркнул на одного, он тут же отвел взгляд. Тренер говорил: можно одержать победу до боя, «раздавив» взглядом соперника. Иногда хорошо получалось, вышло и теперь. Нищий отскочил в сторону, а мой взгляд уперся в неприметную калитку в церковной стене. Кажется, открыта. Калитка вела не в женский монастырь и не к сокровищам. Я вышел еще на одно кладбище, значительно больше крошечного, но широко известного Некрополя. Кто же здесь похоронен? Имена на крестах и обелисках ни о чем не говорили. Здесь были захоронения позапрошлого столетия, были и более-менее современные, восьмидесятых-девяностых годов.

Билетов сюда не продавали, вход свободен, и я двинулся по песчаной дорожке мимо могил и крестов. Кое-где росли деревья. Пожалуй, я нигде еще не видел настолько уродливых, корявых деревьев, со скрученными, словно в агонии, стволами. Такие росли, пожалуй, только на кладбищах. Я припомнил, что как-то раз, кажется, был здесь, уж не знаю, каким ветром занесло, может, мама водила. Или снова дежавю? Но оставалось стойкое впечатление, что это чуждое городу место. Мистикой я никогда не увлекался, но сейчас эти ощущения усиливались. За краем кладбища простирался кирпичный забор, за которым виднелись мост и здания на том берегу. «Дома живых и пристанище мертвых», – подумал я. Как все близко. Бредя по аллеям мимо надгробий и могил, я с еще большей уверенностью понял, что тут действительно иной мир. Мир мертвых. Людей здесь почти не было, что и неудивительно, ведь большая часть захоронений старая, тем не менее на некоторых могилах лежали пластиковые, а иногда и живые цветы. Проходя мимо надгробий, я с интересом читал вырезанные на камнях надписи. Разные люди здесь покоятся. Старые и молодые, знаменитые и известные лишь своим потомкам.

Я остановился у одной из могил и задумался. Умрешь во младенчестве, от болезни или несчастного случая – и вот она, вся жизнь? Мы – прах и в прах возвратимся, говорят попы. Но мы ведь не черви, думал я, чтобы ползать в земле и превращаться в землю. Нет в этом никакого смысла. А он должен быть. Иначе зачем я хожу по городу, когда давно должен гнить в земле? Сердце не стучало, его я не чувствовал, но в груди мучительно сжалось. Кто мне ответит?

– Молодой человек! – вдруг позвал кто-то. И здесь контролеры! Я повернулся. На одном из надгробий сидел некто с длинными, до плеч, волосами и печальным лицом.

– Вообще-то нехорошо на могилах сидеть, – заметил я. – Там, между прочим, люди похоронены.

Если бы не его несчастное лицо, я бы сказал пожестче.

– Это моя могила, – ответил он, и только сейчас я увидел, что одежда его, мягко говоря, несовременного покроя. – А вы как сюда попали? Я здесь всех знаю, а вас вижу впервые. В последнее время и не хоронят тут никого. Помню, лет десять тому какого-то губернатора хоронили…

– Я не здесь умер, – произнес я достаточно ровно и даже себя зауважал. Молодец! Спокойно, вслух признал давно свершившийся факт, и нечего сопли разводить.

– С другого кладбища? – кивнул мертвец. – Понятно. А что же сюда пожаловали? Ах, конечно. Я, когда здесь оказался, тоже не мог успокоиться. Разве можно успокоиться, когда от чего ушел, к тому и пришел? Вот вы, молодой человек, избавились от своих мучений? Думаю, что нет, – не дожидаясь ответа, продолжил он. Он часто и печально кивал, и его длинные волосы качались в такт словам. – Вот вы скажите: вы ожидали этого? – Он повел рукой вокруг.

Я огляделся, но ничего, кроме могил и деревьев, не обнаружил. Да в конце аллеи, ближе к выходу, толпились какие-то калеки. Кажется, живые.

– Чего?

– Я имею в виду наше существование, – пояснил мертвец. – Я свел счеты с жизнью, но смерть выставила мне свой счет. Как, впрочем, и вам.

Он замолчал, и я воспользовался паузой:

– Извините, а как вас зовут?

– Зовут? – слабо улыбнулся мертвец. – Мой друг, меня уже давно никто не зовет. Память обо мне исчезла, а я существую. Удивительно и странно.

– Тогда как вас звали? – настойчиво переспросил я и понял, что могу просто посмотреть на могильный камень. Но это мне показалось невежливым, и я дождался ответа.

– Ковров Павел Иванович, – представился мертвец. – В честь императора Павла назван. Год рождения тысяча восемьсот тридцать седьмой, год смерти тысяча восемьсот семьдесят пятый. А вас как зовут?

– Андрей.

– Очень приятно. Вы знаете, я рад, что вы зашли. Собеседников у меня почти не бывает, а я люблю поговорить.

«Разговорчивый мертвец», – подумал я и только сейчас заметил, что, задевая надгробие, мой собеседник проходит сквозь него. Призрак. Я вижу настоящего призрака!

– А кроме вас здесь еще есть… мертвые? – спросил я.

– Есть, и предостаточно. Видели старика на входе?

Я вспомнил: действительно, стоял у самых ворот старичок. С палочкой. Жалкий такой. Действительно, жалкий. Он разительно отличался от наглых физиономий профессиональных побирушек. Но почему-то никто ему не подавал.

– Он призрак, так же как я.

Теперь понятно. Мне даже не по себе стало. Сколько же призраков в нашем городе?

– Почему в таком случае вам не с кем говорить?

– А в жизни вы со всяким разговаривали? – вопросом на вопрос ответил Павел Иванович, и я кивнул. В общих чертах он прав. С некоторыми разговаривать бесполезно. Как с нашим деканом. Что существует диалог, он не знает, зато монологи у него… Цицерон отдыхает.

– Он мне неинтересен. Весьма странная особа. Мне кажется, он не в своем уме. Да и я ему безразличен.

– Не в своем уме? Мертвецы что, с ума сходят? – изумился я.

– Ничего удивительного. Здесь многое такое же, как в жизни. Поживешь – узнаешь.

Мимо прошла пожилая пара. Проходя, они замедлили шаг, и я увидел их удивленные лица. Женщина посмотрела на меня с жалостью и, тронув за плечо, сунула в руку скомканную десятку. Чего это она?

– Подумать только, как мир изменился! – продолжал Ковров, не обратив на прохожих ни малейшего внимания. – Разве мог я предполагать, что через сто пятьдесят лет по моему Петербургу будут ездить такие вот машины, а в небе летать самолеты! Сначала я радовался, что вижу то, чего даже во сне не могли увидеть мои современники. Но затем я пережил их всех… И их детей, и внуков. Мне, сударь мой, теперь горько потому, как я понял – нет в будущем счастья, которого ждали они, и я ждал вместе с ними! И конца мира нет! И главное: люди не изменились к лучшему.

Он сделал паузу и вздохнул.

– Даже если бы я вновь стал жив, не знаю, как бы я смог жить в этом городе. Ведь все здесь не так, как было когда-то… Мой мир умер, остался в истории и никогда, никогда уже не будет таким, каким был! – Лицо Павла Ивановича на миг озарила радость воспоминания, но затем оно вновь потемнело, превратившись в прежнюю, унылую маску.

Я молчал, размышляя. Кто из нас не мечтал родиться в будущем, где все будет гораздо лучше и интересней. Не будет зубных врачей, повесток в армию и недоступных девушек. Наверное, каждый человек любит то время, в котором вырос и ощутил себя как личность. Можно мечтать оказаться в Средних веках и стать там королем, можно вообразить себя покорителем космоса и жить с этой мечтой – но это миражи. Надо жить здесь и сейчас, понял я, здесь и сейчас. Вот и я увижу будущее, буду жить долго, очень долго, как этот мертвец. Но он хотя бы среди людей, а я – среди жутких тварей.

– Простите за интимный вопрос: вы атеист? – неожиданно спросил Ковров.

– Теперь определенно нет, – ответил я.

Мертвец улыбнулся. Улыбка его была мягкой, доброй, даже смущенной, хотя смущаться ему, в общем-то, нечего.

– Я тоже, хотя здесь все не так, как рассказывают попы. И уж тем более не так, как думают атеисты. Но ведь это еще ни о чем не говорит, вы согласны?

– Согласен, – кивнул я.

Мысли о Боге и ангелах пугали меня. Я помнил свет, исходящий от икон в доме Юлиной бабушки, слепящий и чуждый, не забыл и свет из храма, едва не поджаривший меня. До сих пор руки горят. Я невольно опустил голову и едва не вскрикнул: руки покрылись сетью глубоких, отвратительных морщин, напоминавших обезвоженную землю. Что же, я – проклятый, зомби, нечисть?

– Почему мы не умерли, как все? – задал я давно вертевшийся на языке вопрос. Все забывал задать его Архипу. Заморочил он своими чудесами.

– Этого здесь никто вам не скажет, – качнул волосами мертвец.

– Почему?

– Потому что никто не знает.

– А… вы сами как думаете?

– Я? Я думаю, что жизнь есть жизнь, даже если она после смерти. И прожить ее надо достойно, и даже достойней прежней, ведь теперь мы видим свои ошибки и то, к чему они приводят. Только, к сожалению, многие и после жизни остаются мерзавцами. Есть тут один такой. Я руки ему не подаю и не подам. Могила не всякого исправляет…

Очень хотелось пить, и я поневоле простился со словоохотливым мертвецом, отправившись к набережной.

– Заходите еще, Андрей, – сказал Павел Иванович. – Буду рад вас видеть.

Многое из сказанного призраком неприятно зацепило. Как я могу быть нечистью, если я незлой? Я ведь не собираюсь никого убивать или мучить. С другой стороны, что хорошего я сделал за последние дни и даже месяцы? Помог кому-нибудь, спас кому-то жизнь? Ничего не могу вспомнить. Хотя нет: спас девочку из реки, отбил у русалки! Но воспоминание о «героическом» поступке не прибавило радости. Спас без всякого риска утонуть. Разве это поступок? Да чего я разошелся? Вроде на Страшный суд не зовут, так что расслабься, Андрей, не парься. Вообще: «нечисть» и «зло» – такие же абстрактные понятия, как «добро». Что есть добро или зло? Это уж кому как…

По суше тащиться расхотелось. Я вернулся во двор лавры, бегом добежал до мостика. Водичка! Оглядевшись вокруг, чтобы никто не видел, я перелез через ограждение и прыгнул в воду. В воде я перемещался значительно быстрее. Кожа тут же прекратила зудеть. И все равно, вода здесь была нехорошая. Видимо, соседство с кладбищем сделало ее тягучей и мертвой. Ни рыбы, никакого движения. По сравнению с ней даже Обводный казался живым и бурным потоком, а уж Нева… Я быстро выплыл в реку и повернул в Обводный. Силы восстановились, и я бодро подплыл к знакомой воронке, на дне которой все в той же позе сидел Архип. Словно с места не сходил. «Гуру со дна», – подумал я.

– Приплыл, – констатировал он, почесывая волосатую грудь.

– Да.

– Ну, и как там, на суше? – ухмыляясь, вопросил Архип. Словно знал о моих проблемах, глядя хитро и презрительно: я ведь предупреждал!

– Хорошо! – назло ему ответил я, но мой восторг прозвучал фальшиво. Архип засмеялся:

– Хорошо? Чего ж хорошего? Будто я не чую, как ты в воде блаженствуешь. Меня не обманешь – сам был таким. Гордый ты, я смотрю. Плохо это. Надо свое место знать.

– А твое место где? Здесь, на этой свалке?

Судя по взгляду, мой тон Архипу не понравился.

– Хватит лясы точить. Пришел учиться – так учись!

– Слушаю и повинуюсь, – сложив ладони, поерничал я.

– Так слушай, как батьку слушал…

Сказать, что подводные университеты не оставили меня равнодушным, значит не сказать ничего. Сначала я слушал вполуха, потом стало интересно, но лекция безногого утопленника не воспринималась всерьез. Водяные, русалки, бесы… Тоже мне, Гоголь нашелся. Поначалу я расценивал все как байку, про себя иронично передразнивая Архипа, с серьезным видом разъяснявшего различия между речной и озерной нечистью и толковавшего о положении неофита в подводной иерархии. Архип говорил живо, размахивая руками и пересыпая речь крепкими, колоритными словечками. Такой подачи материала в институте я не видывал, и постепенно изложение утопленника захватило. Да так, что я забыл обо всем. Я слушал Архипа, как не слушал ни одного учителя.

– …отвести глаза – самое простое. Но учти, на солнце наша сила слаба, ненадолго хватает. Надо быть в воде, под дождем или, на крайний случай, в тени. А еще лучше в темноте.

– Я понял. Слушай, Архип, ты говорил, что воду можно сгустить. Это как?

– А вот так! – Утопленник что-то пробормотал, странно дернул головой, и я увидел, как вода вокруг сгустилась, принимая очертания длинной и гибкой змеи. Архип повел пальцами – змея обвилась вокруг меня, связав по рукам и ногам. Я не мог пошевелиться, и мертвец довольно хмыкнул: – Понял, как?

Я изумленно покрутил головой. Не выпутаться! Из курса физики помню, что воду сжать практически невозможно, требуется уйма энергии и чудовищное давление, а здесь двумя-тремя пассами и десятком слов…

– Ничего себе! – прошептал я.

– Научишься! – довольный эффектом, Архип махнул рукой, и водяные путы распались. Слегка обалдевший, я опустился на дно.

Мы еще позанимались, и я понемногу учился чувствовать воду, стихию, к которой отныне принадлежал. Это было удивительно! Оказывается, самая обыкновенная вода впитывает все, к чему прикасается, собирает информацию из воздуха, камней набережной, даже с днищ проплывавших судов – и может хранить ее вечно. Вода была открытой книгой, и Архип читал ее, как мы читаем развлекательные журналы. Он узнал о моем приближении, едва я выплыл в Неву, он мог сказать, где и куда плывет по Неве баржа или катер и многое, многое другое.

– Ты должен кожей чувствовать воду, каждую струйку узнавать. Не глазами, нет. – Архип выразительно потряс передо мной скрюченными пальцами. – Нутром, кишками чуять должон! А как почуешь – сможешь волю свою навязать, многое сможешь…

Под водой темнеет быстрее, чем на суше. Это понятно: коэффициент преломления и тому подобное. Где был этот коэффициент, когда я, в чем мать родила, прохаживался по Обводному и ни один человек не разглядел этого – вот вопрос! Куда годится вся физика, если у меня на глазах Архип вьет из воды веревки? А говорящий призрак в лавре, а невидимый старичок? Есть многое на свете, друг Горацио… Да Горацио бы просто охренел!

…Ночью без конца просыпался. Постоянно хотелось пить. Устав ходить на кухню, я набрал воды в бутылку и поставил на пол рядом с кроватью. Незаметно настало утро.

Я созвонился с Юлей, и она обещала приехать. Я навел в комнате порядок, сбегал в магазин за пивом – Юля любит «Реддс», и, приняв длительный душ, стал ждать. Что мне нравилось в Юле – так это ее пунктуальность. Редчайшее для дамы свойство. Никто из моих знакомых не был столь точен, мне нравилось смотреть на минутную стрелку и угадывать, когда раздастся звонок в дверь.

Мы поцеловались прямо на пороге. А потом оказались на диване. Я так сильно соскучился, что накинулся на нее стремительно и беспощадно.

– Маньяк! – смеялась она, освобождаясь от одежды. Я видел, что она старается надевать красивое белье, но оно мне по барабану. Девушки в белье меня не возбуждают, а вот девушки без белья…

Мы побарахтались с минуту, и я почувствовал сильнейшую жажду. Вот еще не хватало! Так и буду все время воду глотать, даже во время секса?! Но выбора не оставалось: ласковое, горячее тело Юли буквально сжигало меня.

– Слушай, пошли под душ! Жарко мне! – не дожидаясь ответа, я схватил Юльку за руку и потащил за собой.

– Ты что? Вдруг соседи придут? – захохотала, упираясь в двери, голая Юлька.

– Они на даче! – закричал я. – Все нормально!

Юлька сопротивлялась. Я ущипнул ее за бок, она взвизгнула и сдалась.

Мы весело прошлепали по прихожей и оказались в ванной. Прижав к себе Юлю, я приподнял ее и поставил в ванну, потом забрался и сам. Включил душ и обнял смеющуюся Юльку. Какая она красивая! Вода стекала по нашим телам ласково и неторопливо. Я гладил Юльку, чувствуя ответную, страстную дрожь.

Что-то скользкое коснулось ног. Я посмотрел вниз, но прежде, чем что-то увидел, Юлька завизжала. В воде, извиваясь длинным черным телом, плавала невероятных размеров пиявка. Откуда она взялась?! Я мигом поднял Юльку на руки и выставил из ванны. Затем не без содрогания сунул руку в воду и открыл слив. Пиявка попыталась присосаться, я отбрыкнулся и выпрыгнул из ванны. Вот дрянь!

– Откуда она взялась? – пролепетала Юлька, вцепившись в меня дрожащими от страха руками. – Какая гадость!

– Просочилась как-то, – я должен был ее успокоить. – У меня сосед на теплоэлектроцентрали работает, подрядчиком. Трубы ремонтирует и все такое… Так он говорит, что такая вот дрянь иногда сквозь фильтры с песком и сквозь краны проникает, так что ничего удивительного. А вообще, они для здоровья полезные…

– Я никогда таких пиявок не видела!

– Вот и познакомьтесь. Пиявка, это Юля. Юля, это пиявка. – Я схватил вантуз и помог твари убраться в слив. Еле пролезла.

Я еще немного пошутил, и, кажется, Юлька успокоилась. Но мне стало не по себе. Я знал, что пиявками лечат, но этот огромный, мерзкий мутант вызывал подсознательный страх даже у мертвеца. Еще я чувствовал, что появление кровососущего монстра – неспроста и неслучайно. А если так, то откуда и зачем? Чтобы меня запугать?

Лезть в ванну Юлька расхотела, сказала, что помыться может и дома. А у меня антисанитария и пиявки. Ладно, пускай. Я отметил, что не слишком расстроен сорвавшимся сексом. Даже странно: всегда злюсь, когда Юлька отказывает. Мы и так встречаемся не столь часто, как мне хочется. «А вдруг пиявки и у нее появятся», – подумалось мне. Бред. Зачем? Откуда? Но волнение не оставляло. Неизвестно, что еще может случиться, ведь я наполовину в этом мире, а наполовину – уже в том. Пиявки – это мелочь по сравнению с тем, что рассказывал и показывал Архип, что я видел на дне Невы.

Вскоре Юлька засобиралась домой. Я особо не возражал. Надо сказать, прошедшие дни здорово выбили меня из колеи. Даже с Юлькой наедине я думал о своей загробно-подводной жизни. Мертвецы, призраки, утопленники и русалки… Один Слизень чего стоит! Окунувшись в этот мир в прямом и переносном смысле, я уже не стану прежним. Мне захотелось побыть одному и подумать над всем этим. И разобраться, как быть дальше.

Я проводил Юльку до метро.

– Пока, Энди. – Юлька чмокнула меня в щеку.

Я чмокнул ее в ответ.

– Пока, пупсик.

– Не называй меня пупсиком! – свела брови Юлька. Я знал, что ей не нравится это слово, но любил подшучивать над ней:

– Не буду, пупсик!

Она замахнулась сумочкой, я свел ладони и сделал умоляющее лицо. Юлька милостиво простила.

Выйдя из вестибюля «Маяковской», я пересек Невский и зашагал к дому. Как раньше мне нравилось лето, как я ждал его – и как ненавидел сейчас. «Осень – лучшее время для утопленника», – думал я, стремясь побыстрее пересечь открытые безжалостному солнцу места. Хорошо, что на Маяковской много деревьев, хоть какая-то защита. Вот и Жуковского, теперь налево, там дворами пройти можно. Как пить хочется! Зимой, интересно, утопленники что делают? В спячку впадают?

Внимание привлек человек в помятом костюме и старомодной, явно лишней в такую жару шляпе. Он стоял у перехода, нервно переминался с ноги на ногу и постоянно оглядывался. Казалось, он спешил, но вот загорелся «зеленый человечек», а странный пешеход так и не решился перейти на мою сторону. Я уже отворачивался, но краем глаз уловил быстрое движение. Куда же он? В одно мгновение я понял, что передо мной самоубийца. Мужчина бросился под колеса мчавшегося грузовика. Я увидел брызги крови и изломанное тело, безвольно перекатывавшееся под колесами… А грузовик даже не затормозил. Вот гад…

Мужчина, как ни в чем не бывало, перешел на мою сторону. Целым и невредимым. Фантастика! Не обращая на меня внимания, он прошел мимо. Лицо его искажала странная гримаса. Никогда не видел таких лиц. Я механически двинулся следом. Я понял.

– Эй, вы! – позвал я. Человек не оглядывался. Зато оглянулся забулдыга, стоявший у рюмочной:

– Чего?

– Да не ты… – Я схватил самоубийцу за руку. – Подождите.

Мои пальцы прошли сквозь него. Мужчина отшатнулся от меня.

– Вы призрак?

Вместо ответа он бросился бежать. Не зная зачем, я побежал за ним. Мужчина оглянулся и быстро свернул в ближайшую подворотню. Я забежал следом… и едва не поцеловался с наглухо закрытыми железными воротами. Дернул за ручку: закрыто. И открывается наружу. Не мог он пройти в дверь так, чтобы я этого не видел, не мог проскочить и захлопнуть за две секунды! Не мог. Значит… Призрак? Я снова видел призрака. Сколько же их в городе?

Придя домой, ринулся к крану, утолил жажду и вспомнил поучения Архипа. Держа под струей руки, попытался уловить то, о чем говорил утопленник. Я вглядывался в прозрачную колонну, пытаясь почувствовать ток и невидимые глазу нити, потянув за которые можно узнать многое, очень многое… И вдруг влился в струю, чувствуя весь ее путь: как течет она по черным извилистым трубам, забирается на высоту и низвергается вниз, проходит через фильтры и роторы гигантских насосов… Уф, ничего себе! Картинка была настолько яркой, что я вскрикнул и отшатнулся… И все пропало. Слава богу, я снова на кухне! Но теперь я знал, что смогу почувствовать это снова, знал, что все увиденное – правда. Даже хорошо, что Юлька ушла, можно дальше поэкспериментировать…

Быстро я привыкаю к чертовщине. А что остается?

– Ни хрена се… Андрюха!

Я остановился. Выпучив глаза, передо мной стоял Костик. Вот те на! Искал, звонил – найти не мог и вот на улице столкнулся. Тесен мир, ох, тесен.

– Здорово, – сказал я. – Как дела?

– Это у тебя как дела? – изумленно проговорил он. – Я думал, больше и не увидимся!

В последний раз мы виделись как раз в ментовке, после чего я прыгнул с моста. Но он-то этого не видел, в камере оставался.

– Менты сказали: ты с моста бросился! С Литейного! Правда, что ли?

– Ну, правда, – как о чем-то пустяковом, сказал я, – и что?

Я вспомнил, что тогда мент говорил о Косте: будто он дал против меня показания. В это трудно было поверить. Мне казалось, не такой Костя человек…

– Говорили, что ты утонул! Ко мне пристали: кто ты да что ты? Я решил, что лучше ничего не говорить, тем более что они тогда нас отделали! Пусть помучаются! Я им сказал, что знать не знаю, кто ты, откуда, познакомились на дискотеке… На хрена ж ты с моста прыгал?

– Чтоб не догнали, – сказал я, испытывая к Костику благодарность. Хорошо, что менты не знают ничего, сейчас бы уже весь курс меня хоронил. Оправдывайся потом. Похоже, врал тот ментяра. Да и бумажку мне толком не показал, махнул перед глазами. Точно, врал! Не мог Костик этого сделать. Я уверен.

– А Юлька не знает, что ты прыгал?

– Я ничего ей не говорил.

– Так ты ее видел?

– Вчера.

– Ну, ты, блин, даешь! – Костик восторженно глядел на меня и тараторил без умолку: – Хорошо, что я ей ничего не сказал! А я тебе звоню, звоню… Соседи не знают, где ты! Я уже почти поверил, что ты того… Ментам-то я не верю, мало ли что наплетут. Они за базар никогда не отвечают. А ты пропал – и все! Ну, ты дал! Что, в ментовке никогда не был? Ну, попиз…т немного и отпустят. Стоило с моста кидаться?

– Не стоило, – честно ответил я, памятуя жуткую встречу со Слизнем.

– Я и не думал, что ты такой… отчаянный. – Костик посмотрел с уважением. – Десперадос, блин. Пошли возьмем по пиву?

Я не отказался прогуляться, но вместо пива купил полтора литра простой воды.

– Я после того случая не пью, – пояснил я, и приятель понимающе кивнул.

– Чего ты так закутался? – спросил он, когда мы разместились на скамейке у Казанского собора. На солнце было жарко, и я выбрал место, куда хоть изредка долетали брызги из работающего фонтана. Народ сидел раздетый, в легких футболках и даже без них, один я в джинсах до пят и ветровке с капюшоном, причем капюшон накинул на голову.

– Простудился, – соврал я, – знобит.

– А, понял, – тряхнул волосами Костик, – это после купания… Фигня, пройдет. Сейчас лето.

Мы трепались о том о сем, о прошедшей сессии, вспоминали однокурсников, разбежавшихся на лето кто куда. Потом заговорили об иногородних студентах и поспорили.

Интересно, почему иногородние, «лимита», так хорошо устраиваются, и вообще карьера у них, как правило, продвигается не в пример быстрее? – спрашивал я. Почему они, не такие начитанные, неинтеллигентные, но наглые и пробивные, всегда добиваются большего, чем местные, питерские? Я знал несколько живых примеров, из нашего же института или просто знакомых. Люди приезжали из ниоткуда, из деревень, быстро добивались успеха, делали карьеру, в неполные тридцать разъезжая на собственных джипах.

Костик сказал, что люди из глубинки, из какой-нибудь деревни или маленького городка больше нацелены на успех. У них мощнейший стимул: вперед, в столицу (или Питер, не суть важно)! Там деньги, там карьера, культура, все! А сами в отличие от нас не страдают переизбытком духовности, живут простыми, крестьянскими понятиями, которые умещаются в издревле известное правило: цель оправдывает средства. И они будут стоять на Тверской или Ириновском, подсиживать конкурентов, продавать товарищей, будут лизать начальству зад или перед, будут делать все, чтобы добиться цели. И ведь добьются! Потому что отступать им некуда. А у нас есть принципы, мы так не можем. У нас мама под боком и духовный закон внутри.

Я не согласился. Я сказал, что Михайло Ломоносов зад никому не лизал, что он сам, своим талантом… Костя очень смеялся и заявил, что готов спорить: на одного коренного питерца с блестящей карьерой найдется десяток, если не сотня, лимитчиков с карьерой ничуть не хуже. Я вынужденно согласился и, чтобы подсластить пилюлю, заметил, что слово «коренной» достаточно истрепалось. Кого считать коренным? Того, кто родился в Питере? Да если копнуть, никто из нас не коренной! Все сюда приезжали, и мои родители в том числе. Еще при Петре насильно заселяли эти места. Коренными на здешних болотах были медведи да чухонские племена, бесследно сгинувшие под пятой русских колонизаторов. Да мы такие же коренные, как белые и черные американцы, лишь триста лет живущие на отвоеванной у краснокожих земле!

Вдруг мне стало худо.

Я заметил: если не подпитываться водичкой, силы заканчиваются очень быстро. Бутылка с водой давно опустела, я увлекся спором и слишком поздно заметил, что ослабел. Кожа страшно зудела, тело отяжелело, я вяло слушал Костины аргументы и никак не мог сосредоточиться. Фонтан был так близко! Зачерпнуть бы бутылкой воды да попить – но что обо мне подумают? Я боролся со стеснительностью и был готов отдать концы в двух шагах от спасения, но не опозориться в глазах окружающих. Воспитание, будь оно…

Я взглянул на руки и испугался. Кожа темнеет и съеживается. Если то же происходит с лицом, стану похож на мумию из Эрмитажа. К черту всех! Это люди стесняются, а мертвецам все равно! Презрев нерешительность, я встал и, пошатываясь, побрел к фонтану.

– Ты куда? – крикнул вослед Костик.

– Сейчас, – пробормотал я. Все же не рассчитал сил. На подгибавшихся ногах я шагнул вперед и под изумленные крики зевак рухнул головой в бассейн. Хорошо! Помогая руками, втащил в воду и ноги.

– Эй, ты чего? Перегрелся? – Через пять секунд Костик схватил меня за рубашку, беспокойно оглядываясь вокруг. Однако, реакция у него… – Давай вылезай!

– Мне и здесь неплохо! – заявил я и расплылся в улыбке под падающей сверху струей. Вокруг хохотали, указывая на меня пальцами. Думают, пьяный. А мне плевать! Приятно избавляться от комплексов! В воде силы быстро возвращались ко мне.

– Блин, ты же не пил вроде, – стоя рядом, пробормотал Костя. – Во жжет!

– Не хочешь освежиться? – радостно предложил я.

– Да пошел ты!

Я засмеялся, выбрался из фонтана и сел на бортик. Ну вот, теперь я в порядке. И тут же другая, совсем не радостная мысль пришла в голову: а ведь я без воды уже не могу жить. Скоро и по суше ходить не смогу, потому что чешуей покроюсь или рыбий хвост вырастет… К черту эти мысли!

– Слушай, Костик, а ты с работой помочь не сможешь? Очень нужно, – попросил я. – Сам-то работаешь?

– Пристроился в одном месте, – признался он. – Но туда с улицы не берут. Сам еле пролез. Наплел, что согласен институт бросить, лишь бы у них работать. И купились же! Но это, сам понимаешь, до осени. А тебе… Я поспрашиваю и позвоню. Мобильный есть?

– У меня мобилка накрылась, – сказал я. Мне стало чертовски неловко, что я без конца у него прошу о чем-нибудь. – Когда с моста прыгнул. Кстати, у тебя нет телефона на время?

– Нет, сейчас нет.

– Блин, жаль.

– С мобилой я тоже что-нибудь придумаю, – обнадежил Костя. – У меня знакомый ремонтом промышляет, может, сумеет помочь. А ты свой неисправный притащи.

– Хорошо, – обрадовался я.

Все-таки хороший Костя парень! Верно говорят: друзья познаются в беде. Костя назвал адрес мастерской и дал номер телефона. Ручки не было, так что пришлось запоминать. Ничего, на телефоны у меня память тренированная.

– Слушай, Костя, – сказал я. – Как думаешь, загробный мир существует?

– Чего?

– Ну, жизнь после смерти есть?

– Ну, не знаю. Нет, наверное. Даже точно: нет.

– Почему ты так думаешь? А я вот думаю: есть.

– Я, пока сам не увижу, не поверю, – заявил Костя. – А всякие там разговоры… Эта тема такая… Не доказать и не опровергнуть. Узнаем в свое время.

Я молча кивнул. Не слишком приятно слышать, что ты не существуешь, когда вот он ты, не призрак и не дух. В реальности. Только мертвый.

– Ладно, мне пора, – сказал Костик, и мы простились.

Я прошелся по Невскому, разглядывая витрины и людей. Люди шли, толкались, шумели, кружили вокруг, как рой насекомых. Они казались мне чужими, даже не чужими – чуждыми. Я уникален, а они – безличные и безразличные мне букашки. Хотя у каждого своя история, своя жизнь и даже своя любовь. Но большую часть жизни они проводят в вынужденной дурацкой суете, и эта суета заслоняет им истинный смысл бытия. Я не знаю, в чем этот смысл, но уж точно не в зарабатывании денег и хождении по магазинам. Никто из них не думал, что жизнь может быть коротка, короче, чем они себе представляют. И что потом? И все. Десперадос, вспомнил я Костино словечко – отчаянные люди.

Многолюдье быстро надоело, и с Аничкова моста я свернул налево, в сторону цирка. Снова захотелось пить. Чтобы не тратить последние деньги, решил освежиться на халяву и по лесенке спустился к воде. Здесь никого не было. И хорошо. Сверкая игривой водичкой, Фонтанка живо плескалась у гранитного спуска. Я встал на колени и опустил руки в воду. Эх, благодать! Умылся, щедро поливая голову, но пить воду с плывущими по ней масляными пятнами было противно. Что с рекой делают, сволочи! Я выбрался обратно на набережную.

– Андрей!

Я оглянулся. Никого. Но голос как будто знакомый. Что за глюки? Не успел я сделать пару шагов, как снова услышал свое имя. Обернулся. Анфиса.

Совершенно голая, русалка стояла у ограждения и, улыбаясь, смотрела на меня. Я невольно огляделся. Все-таки голая женщина на набережной – явление нечастое, но никто из прохожих не обращал на нее внимания.

– Здравствуй, Андрюша, – сказала она.

А может, она тоже призрак? Как тот Ковров? Архип говорил: люди мертвецов видеть не могут, если те сами этого не захотят. Но я и не мертвец, и не живой, а вижу. Во всех подробностях.

Русалка подошла, остановившись в шаге. Как сложена! Какая шейка, какие плечи и грудь… Ноги гладкие, без единого изъяна. Мой взгляд, как магнитом, притягивал темный треугольник внизу плоского живота.

– Ты мне нравишься, Андрюша, – игриво призналась русалка. – Приходи вечером под этот мост, позабавимся.

Я неопределенно покачал головой. Нет, не надо мне забав. Хватит на мою голову.

– Может, я тебе не нравлюсь? – Она усмехнулась и провела рукой по груди, спускаясь к бедрам.

Она не могла не нравиться. Ее тело было совершенным. Нет, оно не напоминало изнуренных диетами, голенастых супермоделей. Это было гладкое, пропорциональное и мускулистое тело с высокой грудью и стройными ногами. И лицо ее, пусть не того типа, что мне нравились, все же привлекало. Может, неведомым знанием, светившимся в темных, гипнотизирующих глазах, а может, необычными, давно не встречающимися уже пропорциями высокого лба и идеального греческого носа. Если бы не ее неестественно темные губы и отталкивающе-синие соски на белой, словно писчая бумага, груди…

– Не понимаю, как тебя никто не видит?

Она усмехнулась и, что-то прошептав, провела вдоль тела рукой. Я не поверил глазам: на русалке в один миг появилось красное, как кровь, платье.

– Молодой человек, – она неожиданно встала на пути у прохожего, дородного мужчины в костюме и солнцезащитных очках, – вы не скажете, который час?

Тот поднял руку с часами:

– Без пяти три.

– Спасибо.

Вильнув бедрами, русалка отошла, остановившись напротив. Улыбка, с которой она проводила мужика, меня напугала. Я подумал почему-то: стоит ей пожелать – и очкарик в воду за ней сиганет! Но на меня эти чары не действуют.

– Ну, придешь?

– С чего это? – произнес я. Вообще-то я приветствую эмансипацию. Ну, например, чтобы не ты девчонок клеил, а они тебя. Как в американских фильмах. Но от слов водяной красавицы веяло холодом. Не настоящим, а тем, который мог чувствовать только я. Я многое теперь мог чувствовать. Еще не разобрался во всей этой чертовщине и своих новых способностях. Но разберусь. Обязательно разберусь!

– Ты меня боишься? – Она засмеялась и снова провела рукой по телу, да так, что я забыл, где нахожусь. – Вижу, боишься. Да, ты же молодой еще, многого не знаешь. – Она смотрела откровенно похотливым взглядом, так, что мне стало не по себе. Меня никогда так не разглядывали. – Тогда я к тебе приду. Водопровод теперь у всех есть.

Она засмеялась и пошла прочь: обнаженное, белое, как снег, тело на фоне черного запыленного парапета. Свернула к воде и исчезла.

Я закрыл рот и пошел домой.

…Вечером позвонил Кастет и сказал, что телефон для меня нашелся. И пригласил зайти за ним. Я обрадовался. Вообще Кастет – это Костино прозвище. Кажется неоригинальным, но так его назвали после одного случая. Когда мы были на первом курсе, возле института нас подловила какая-то шпана. Денег хотели. Я думал, легко не отделаемся. Нас было меньше, а противник крепче и здоровее. Неожиданно Костя достал из кармана увесистый, сверкающий кастет, надел и многозначительно провел по скуле. Гопники стушевались и отступили. Так и появилось прозвище, но я всегда называю Костю по имени. Впрочем, не думаю, что он постоянно таскает с собой эту железку. Костик парень мирный и компанейский. Не представляю, чтобы он кастетом человека ударил.

В институте Костик считается личностью неординарной, что и привлекает к нему внимание. Зимой и летом носит кожаные штаны и кажущуюся неподъемной от нацепленных заклепок и шипов куртку. Картину дополняют длинные волосы и пронзительные, широко открытые серо-голубые глаза. Тем не менее женская половина института не обделяет Костика вниманием, вполне вероятно, не из-за цепей и брутальной кожи, а из-за живого и непосредственного характера. Костя даже матом мог выругаться элегантно и непосредственно, так, что никто этого не замечал. Он презирает дискотеки и концерты, где крутят попсню, что не мешает ему поражать нас музыкальной эрудицией. И мнение Кости о каком-нибудь исполнителе становится в нашем кругу определяющим. Даже зная его нелюбовь к попсне, его постоянно приглашают в клубы и на тусовки. Почему? Потому что с Костей весело! И пусть время металла прошло, Костя из тех, кто живет в своем времени и в своем мире, не обращая внимания на то, нравится это кому-то или нет. У меня такая позиция вызывает уважение.

Я представлял Костину квартиру бедламом с расклеенными на стенах плакатами хеви-метал-групп, с беспорядочно раскиданными вещами, сваленными в углах пустыми бутылками, цепями, крестами и обязательной гитарой. В действительности все оказалось проще. Гитара и плакаты присутствовали, но инструмент аккуратно стоял в углу, а плакаты были расклеены бережно и со вкусом. Из мебели в комнате находились секретер, диван и платяной шкаф, красивым готическим шрифтом исписанный названиями рок-групп. В остальном все чисто и даже мило. На огромной самодельной полке размещалась неслабая стереосистема с разнесенными динамиками. В углу стояло несколько высоких подставок для музыкальных дисков, штук на пятьдесят каждая. Ни одного свободного места в них не было. Меломан!

– Вот моя обитель, – сказал Костик, – вот мой дом родной.

Я улыбнулся. Мне здесь определенно нравилось, особенно тем, что мои опасения не подтвердились. Судя по комнате, с головой у Кости все в порядке. А говорили… Вот и слушай всяких после этого.

– Вот твой телефон, бери, пока не забыл. – Костик протянул мне старую нокиевскую трубу с рудиментарной антенной.

– Спасибо. – Я был искренне рад и такому аппарату. А что? Ездят же на раритетных машинах. Еще и гордятся. И я буду гордиться.

– Работает хорошо. Симка нужна? У меня есть лишняя.

– Давай, на всякий случай. Если моя не заработает, – сказал я.

Закончив с телефонными делами, мы уселись на диван, и только сейчас я заметил, что в комнате нет телевизора.

– Телевизор не смотришь?

– А что там смотреть? – удивился Костя. Я усмехнулся. И правда.

– Что делаешь вечером, ну, в смысле после института?

– Читаю, пишу немножко.

– Да ну? – удивился я. – Что пишешь-то?

– Песни.

– Споешь?

– Не сейчас, – мотнул головой Костя. – Еще не готово.

Я разглядывал плакаты. Некоторые лица я узнал, но большинство были незнакомы.

– Это «Manowar», – заметив мой взгляд, сказал Костя. – А это «Iron Maiden». Это «Скорпы», сам видишь. Ну, и так далее.

– А что больше нравится?

– «Manowar», – ответил Костя. – Я, когда их в первый раз услышал, сразу понял: это что-то особенное! И не разочаровался.

Я посмотрел на плакат: обычная метал-группа, кожаные штаны и цепи, стильные гитары и волосы до плеч. Кстати, музыканты как на подбор: плечистые и мускулистые. Мой отчим сказал бы: пахать на таких надо!

– Я преклоняюсь перед ними, – сказал Костя. Эта фраза в устах приятеля прозвучала совершенно неожиданно. Не припомню от Костика подобных слов. – Знаешь, почему?

– Почему?

– Все люди делятся на две категории, – серьезно заявил Костик. – Одни потребляют, другие производят. Я имею в виду духовное. Книги, музыку, стихи, учения. Те, кто производит, – уникальные люди, это каста, их надо на руках носить, потому что именно от них зависит, куда пойдет человечество. Я – потребитель, я не могу совершить открытие, написать книгу, по крайней мере пока. Я только потребляю. Но, слава богу, я могу отличить настоящее от дерьма. Правда, сейчас такое время, когда те, кто производит, думают не о том, к чему они ведут мир, а о собственном кармане. Таких я называю говноделами.

Я невольно усмехнулся: хорошее словцо.

– Сейчас, кстати, развелось говноделов, – Костя покачал головой, – до хрена.

– И как ты различаешь, говнодел перед тобой или нет? – Тема была любопытной.

– А очень просто. Чувствуется, когда человек верит в то, что пишет. По словам, по музыке чувствуется. Когда он стоит на своей идее, живет ею. Не пыль в глаза пускает: вот он грим нарисовал – и перед нами Демон, а остается им, когда грим стерт, понимаешь? И не сдается, если давят, если еще есть что сказать. Если фальши нет. Если есть что-то новое, интересное, понимаешь? Когда это не бизнес – а жизнь!

Костя произнес монолог на едином дыхании, с горящими глазами. Я понял, что он давно думает об этом, и кивнул. Люблю, когда люди говорят искренне, и думаю, все это любят. Только почему-то сами не спешат быть искренними.

– Ты идеализируешь, – ответил я, – таких людей о-очень мало. Которые идут до конца. Есть много прекрасных людей, которых жизнь сломала. Сначала творили, а потом вынуждены подстраиваться, выполнять дурацкую работу или чьи-то заказы. Такова реальность. Есть классики, которые писали на заказ. И музыку, и книги.

Костя покачал головой:

– Не уважаю. И уважать не буду никогда.

– Ты максималист, Костя. Я удивляюсь, как ты уживаешься со всеми, если так думаешь.

– Очень просто. Может, я и максималист, но никому своих идей не навязываю. Каждый волен выбирать. Я – за свободу.

Мы помолчали. Пользуясь паузой, я вызвался в туалет. Костя показал, куда идти. На самом деле в туалет я не хотел, я уже забыл, когда ходил туда в последний раз. Мое тело не выделяло ничего, даже пота, и, надо сказать, это было удобно. Правда, пить я стал втрое, а может, и вдесятеро больше, особенно если подолгу не прикасался к воде. Архип говорил, что скоро я вообще не смогу долго находиться на суше, но в это верить не хотелось. Посмотрим, придумаем что-нибудь.

Я постоял перед унитазом и спустил воду. Звук струящейся воды вызвал во мне голодный спазм, как запах еды у того, кто не ел дня три. Я выскочил из туалета и, зайдя в ванную, надолго присосался к крану. Никогда не думал, что обычная водопроводная вода когда-то станет вкуснее любимого тоника и вишневого компота, но стало именно так. Человеческий желудок не в состоянии вместить столько жидкости, но я пил и пил, пока не поймал себя на мысли, что даже не глотаю, а вода просто льется в горло. У обычного человека сработал бы рефлекс, у меня же его не было, потому что я давно не дышал. Рефлекс сработал не на уровне инстинкта, а в голове, и я испуганно отшатнулся от крана. Хватит, напился. А вообще любопытно: сколько я могу выпить? Думаю, в Книгу Гиннесса попал бы.

Вернувшись в комнату, увидел, что Костик сидит на диване и спокойно меня дожидается.

– Слушай, давно хотел спросить. Почему ты меня пригласил? Что-то я не слышал, что у тебя побывал кто-нибудь из наших.

– Потому что я не каждого приглашаю.

– Это я знаю.

– У тебя есть принципы, – сказал Костик. – Это я уважаю.

– У кого их нет? – удивился я.

– У многих. В тебе есть стержень, а это в человеке главное. Большинство – бесхребетные. С ними неинтересно. В этом смысле я уважаю даже маньяков. У них идея есть, цель в жизни, пусть низменная, но – цель. И они стремятся к ней, даже зная, что против них весь мир. Вот это я уважаю! К сожалению, большинство – рыбы, плывущие по течению. А ведь у них есть плавники! Но нет воли повернуть против течения, понимаешь?

– Интересно, – проронил я, разглядывая фотографию какого-то моряка в лихо заломленной бескозырке. – А это кто?

– Мой отец.

– Моряк? – спросил я, хотя и так было ясно.

– Да. Он пропал без вести.

– Ничего себе. Давно?

– Шестнадцать лет уже. Я его и не помню, – сказал Костик. – Хочешь музыку послушать?

Я был не против.

– Хеви-метал? Знаю, ты любитель.

– Я не любитель, я профессионал, – усмехнулся Костя. Он вытащил один из дисков и сунул в проигрыватель.

Стереосистема засветилась огоньками, и из динамиков зазвучала удивительная музыка. Я никогда не слышал этой группы, хотя название показалось знакомым. Вообще говоря, словосочетание «хеви-метал» не вызывало положительных эмоций. Бешеный ритм, как правило, крики, а не пение, трясущие волосами фанаты. Стереотип, воспитанный телевидением, медленно рассыпался под звуки красивого, берущего за душу голоса:

Я понял, что имел в виду Костя, когда говорил о вере в то, что делаешь. Я никогда не слушал «метал», а то, что слышал, мягко говоря, не впечатляло. За редким исключением. Но это… Потрясающе эмоциональная баллада поразила меня. Английский я знал неплохо и понимал, о чем поется. В песне был дух борьбы, героизм и воля несгибаемого человека, который согласен умереть, но не покориться:

Костя наблюдал за мной с улыбкой. Он радовался, что мне понравилось. Я и сам был рад тому, что открыл для себя. А мог бы жизнь прожить и не узнать, что есть такие вот песни.

Музыка захватила целиком. Я слушал и видел то, о чем пелось. Даже не понимая части сказанного, я ощутил энергию, наполнившую меня. В голове смешались лязг мечей и вода над головой, топот наступающих армий и одиночество настоящего героя. Я покачал головой:

– Офигенно!

– Это «Manowar», – сказал Костик. – Моя любимая группа.

– Давай еще!

– Сейчас я тебе одну их балладу поставлю. Очень ее люблю. Такая вещь! «Warriors of the World» называется. – Костя поколдовал над центром, сделав и без того сильный звук еще громче.

– Соседи не прибегут? – спросил я, слушая резкий, хлесткий, как выстрелы, барабанный ритм.

– Здесь стены толстые, – ухмыльнулся приятель.

Я выпал из этого мира. Я слушал, радуясь оттого, что могу понять достаточно простые, но берущие за душу слова. Почему раньше я этого не слышал? Впрочем, я многого тогда не знал. Например, о жизни после смерти.

– Что, проняло? – улыбаясь, склонился надо мной Костик. – Я же говорю: вещь!

– Согласен, – кивнул я, вздыхая от переполнившего восторга. – Дашь послушать?

– Не вопрос.

Он порылся в столе и извлек магнитофонную кассету.

– У тебя же кассетник?

– Да. – Я взял кассету. – Спасибо!

– Здесь их лучшие песни. Тебе понравится. Советую слушать, когда на душе хреново, – сказал Костя, – проверено – здорово помогает.

Я улыбнулся: это точно.

…Я вернулся от Костика поздно и решил наполнить ванну. Необходимо подпитаться. Ванну или душ я принимал по нескольку раз на дню и уже привык к этому. Вот уж действительно: без воды – ни туды и ни сюды…

Открыв кран, я решил попрактиковаться в магии. А что? Как повторяет наш физик во время лабораторных: практика есть краеугольный камень науки. Вот мы и проверим.

Я четко прошептал заклятье и растопырил пальцы в сторону струи. Затем повел руки в сторону ванны. Ничего. Так… Что там еще Архип говорил? Желание должно быть. Хотеть надобно! Ага! Я повторил все заново – и вода послушно потекла по кривой! Лилась в раковину, а попадала в ванну! Интересно, что бы сказал наш физик? Хотел бы я его сейчас послушать.

Я радостно захохотал и потерял концентрацию. Струя упала, куда и следует по закону Ньютона. На пол. И растеклась лужей.

– А теперь, господа академики, еще фокус. – Я протянул руку и положил пятерню в натекшую лужу. За полминуты вода впиталась в ладонь. Пол стал сухим. – Что вы на это скажете? Необъяснимо – но факт? Это я и сам знаю. Феномен Бойцова так это называется.

Все же это не чудо, а феномен отдельно взятого человека, то есть меня. В общем, я еще и не такое где-то читал. Кто в могиле год лежит, кто не ест всю жизнь, некоторые вообще летают… Пока я размышлял, ванна наполнилась. Я забрался в нее и расслабился.

Лежа в теплой водичке, я услышал, как щелкнула дверь. В прихожей раздались голоса. Соседи приехали! Судя по звуку шагов, один из них направлялся сюда. А я дверь не закрыл. Едва успев прочесть Архипово заклятье, я «растворился» в воде.

– О, ванна полная! – удивилась соседка, входя внутрь. – Андрей, что ли, набрал?

Она склонилась над раковиной и принялась мыть руки. Я знал, что она меня не видит, но все же волновался: вдруг руки в воду сунет? Я был невидимым, но небестелесным. Снаружи снова затопали ноги – Олег прошел по коридору. В этот момент в носу нестерпимо засвербило, и я чихнул. Наталья Сергеевна вскрикнула и стрелой вылетела из ванной. Я выскочил за ней. Следов за мной не оставалось – стекающая с волос вода моментально впитывалась в кожу. Через пару секунд я был в своей комнате, слыша за дверью взволнованные голоса.

– Андрей, ты здесь? – позвала из-за двери соседка.

– Да, а что случилось? – Я лихорадочно накинул футболку и натянул штаны.

– Ты в ванной был?

– Нет, а что? – невинно улыбаясь, я раскрыл дверь. Наталья Сергеевна остолбенела. Ее челюсть медленно открывалась и, достигнув предела, извергла пронзительный визг. Через секунду я понял ошибку. Я же по-прежнему невидим! А джинсы с майкой надел…

Я быстро закрыл дверь и прошептал снимающее навь заклинание. Хорошо, что быстро вспомнил. Себя я мог видеть в любом случае, поэтому для проверки бросился к зеркалу и глянул в него. Все в порядке. Видимый! Я снова метнулся к дверям и открыл их.

Готовую упасть Наталью поддерживал муж Олег.

– Что случилось? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я.

Наталья Сергеевна с ужасом посмотрела на меня, поморгала и помотала головой:

– Мне что-то не по себе, Олег.

– Переутомилась с дороги. Пойдем в комнату, – сказал сосед. Он взял жену под руку и повел в их комнату. Я вздохнул. Осторожнее надо! Но кто же знал, что они так поздно нагрянут? Я уж думал: сегодня не появятся.

Явление соседей вносило определенные и не слишком приятные коррективы. Во-первых, в ванне теперь не залежишься. Во-вторых, они могут заметить кое-какие странности в моем поведении и… Вообще придется быть осторожнее. Впрочем, как говорит Костик, неразрешимых проблем нет, а если не разрешаются, о них надо просто забыть. Его бы на мое место…

…Юля все не звонила. Уже давно. Целых три дня. Я соскучился по ее голосу и телу. Хотелось ее обнять и долго лежать, прижавшись, чувствовать, как стучит сердце, как пахнут волосы.

Номер ее городского телефона я знал наизусть, но в квартире никто не брал трубку, и я вспомнил, что она летом будет жить в Вырице. Там лес, пляж, а вот телефона нет. На мобильном денег в обрез, но я попытался звонить. Без толку. Ну, ладно, ее дома не было, но ведь посмотреть входящие можно!

Что случилось? Дела? Нашла работу? Или обиделась на что-то? Но раньше, даже если мы ссорились, она часто первой звонила мне, хотя я чувствовал: ей нравилось, когда первым звонил я. А может, приглянулся какой-нибудь высокий брюнет? Нравятся ей высокие и стройные брюнеты вроде меня. Мало ли их там на пляже ошивается? Она девчонка видная, с фигурой, возжелателей хватает… Дурацкие, ревнивые мысли лезут в голову. К черту их, Юлька меня любит!

Чтобы отвлечься, я посмотрелся в зеркало. Особых изменений моя физиономия не претерпела, чему я был несказанно рад. Лишь кожа немного потемнела, но сейчас лето, сойдет за загар. Вот это да! Щетина выросла! Надо бы побриться. Однако удивительно: у мертвеца – и щетина растет. Ногти тоже медленно, но отрастают. Нет, я определенно феномен!

Я слонялся по комнате и квартире. Я ждал. И дождался.

– Привет, Юлька! Чего не звонила? Как дела? – обрадовавшись, я забросал ее вопросами, но Юля отвечала односложно и скованно. Я почуял неладное.

– Юля, что с тобой? Что-то случилось?

Вздох и долгое молчание подтвердили мою догадку.

– Чего ты?

– Не знаю, как тебе сказать… Андрей, представляешь… Помнишь бабушку?

«Прекрасно помню. И что? Неужели умерла?»

– И что? – осторожно спросил я.

– Мы с ней очень дружим, понимаешь. Она мне всегда советует, очень помогает.

Ненавижу такие дальние заходы. Почему нельзя сказать прямо, что случилось? Но такова Юлька, не переделаешь.

– Ты знаешь… На днях я к ней приехала. И она сказала, что… нам с тобой лучше не встречаться. Сказала, чтобы я держалась от тебя подальше, представляешь?

Я оторопел. Вот так бабуля! Чем же я ей насолил? Вроде бы простились по-хорошему.

– Это почему? – выдавил я.

– Она не объяснила. Но сказала, что это очень серьезно и что она доверяет своей интуиции. Понимаешь, бабушка очень хорошо разбирается в людях… У нее дар.

– Что? Ты хочешь сказать…

– Подожди, Андрюша! Я всегда ей доверяла, но сейчас и сама не знаю. Ты бы знал, как бабушка видит людей по фотографии! Насквозь видит! К ней все соседи приходят! Она по фотографии все про человека сказать может! Она мне столько раз помогала!

– Да пусть она хоть Ванга, хоть кто! – закричал я. – Какое ей дело до нас с тобой! Это наше дело, наши отношения!

Меня осенило. Я все понял.

– Ты показывала мою фотографию?

– Показывала, – не стала скрывать Юлька. – Давно еще, когда мы только познакомились.

– Проверяла? – спросил я.

Словно тень упала на Юльку. Я никогда не думал, что буду так опозорен. Она меня проверяла! А в ФСБ не обращалась? Как же она могла? А еще говорят, что женщины полагаются на чувства!

– И что сказал твой рентгеновский аппарат? – после напряженной паузы спросил я. – Легкие в порядке? Кости целы?

На той стороне шутку не оценили.

– Ничего, – похоже, она не лгала. – Сказала: парень как парень, неплохой.

– А теперь-то что?

– А после того, как вы с Костей приехали, она снова попросила твою фотографию. Я не сразу смогла достать, потом забыла…

Я чувствовал, что Юле непросто говорить, но уже хотел знать все. И не отвяжусь, пока не узнаю!

– А когда привезла, ее мнение сильно изменилось. И она сказала… Ну, я тебе уже говорила… И еще: что меня несчастье ждет, если с тобой останусь… Ты не думай, я не испугалась, я разобраться хочу!

Нет, она испугалась. Я чувствовал это по напряженному, дрожащему голосу. Ну, бабуля! Вот уж от кого не ожидал!

– Слушай, ты в каком веке живешь? – с ласковой злостью спросил я. – Ты что, гадалкам веришь?

– Бабушка – не гадалка!

– А кто?! Дэвид Копперфильд? Вольф Мессинг? Кто она?

Юля молчала, но через трубку я чувствовал растущее напряжение.

– У тебя какие-нибудь чувства ко мне есть? – спросил я. – Не бабушкины, а свои?

– Есть.

– А раз есть, тогда зачем слушаешь… фигню всякую! – Я еле сдержался, чтобы не выругаться как следует. Ведьма старая!

– А что такое? – Юлька не чувствовала себя виноватой. – Что здесь плохого?

– Да то, что ты мне не доверяешь! Зато бабушке веришь! Ну, так и живи со своей бабушкой! Ей ты, наверное, веришь больше, чем мне! А я не хочу, чтобы меня рассчитывали и просвечивали! Ты еще прослушивать начни!

Я почувствовал, что Юля обиделась, но мне уже было все равно.

– Ты ничего не понимаешь! – закричала она. – Думаешь, почему я с тобой, а ни с кем другим? Из всех она тебя выбрала, сказала, что ты достойный! Просто достойный. Где здесь расчет?!

– Так, значит, это она меня выбрала, а не ты! А, ну тогда пойду на бабушке жениться!

– Да не так это! Можешь ты выслушать или нет? – Юлька была на взводе, я знал, что это чревато, но не собирался отступать. Я привык решать проблемы сразу и не откладывать на потом. Я завелся.

– Ты мне всегда нравился, но мне и другие нравились. Можешь это понять?

– Это я понимаю! – с величайшим сарказмом произнес я.

– Но я выбрала тебя! Не Грачева с его «Мерседесом» и квартирой, не остальных… Тебя! Где здесь расчет? На твою комнату в коммуналке?

Она была права, но напоминание о том, что я, по сути, нищий…

– Что, уже жалеешь?

– Дурак ты! – сказала Юлька и бросила трубку. Поговорили!

Я был вне себя. «Чертова ведьма!» – думал я о бабушке, распаляясь все больше. Похоже, она – какой-то экстрасенс. Иначе как пронюхала, что я – мертвец? Юльке она не сказала, но, может, просто не хотела говорить? Или все же не знает, что я умер? Как еще объяснить ее слова? Всего бабка не знает и знать не может – откуда ей знать? Была бы как Ванга – к ней бы очередь в километр стояла… Но не это главное. Главное, что она меня от Юльки отлучить хочет! Не выйдет! Еще не знаешь, с кем связалась!

Промучившись с час, я вновь позвонил Юле. Трубку она взяла.

– Давай поедем к твоей бабушке и потребуем объяснений, – как мог, мягко предложил я. – Пусть скажет мне в лицо, что ей не нравится. А за глаза гадости говорить я не позволю!

– Не надо, Андрей…

– Что значит: не надо? Надо! Черт возьми, я не позволю какой-то там бабушке…

– Не «какой-то», а моей!

– Хоть твоей, хоть бабушке президента!

– Не надо никуда ехать, понимаешь?!

– Нет, надо!

– Я не хочу, чтобы вы встречались!

– Тогда я тем более поеду! – взбеленился я. – И сам разберусь!

– Не смей, Андрей! Вот ты сам, сам на себя посмотри! Ты совсем другой стал, ругаешься по всякому поводу, споришь! С тобой невозможно говорить!

– Еще как возможно, только не надо за спиной!

– Это наши личные дела. Я сама решу, чему верить, а чему нет! – заявила Юля.

– А я не позволю, чтобы обо мне говорили безосновательные гадости!

– Бабушка не говорит гадости!

– Почему ж ты тогда пропала на неделю? Почему не звонила?

– Не могла, – после заметной паузы сказала она.

– Ты с кем-то встречаешься?

– Андрей!

– Приезжай ко мне, сейчас! – жестко сказал я. И тут же растаял, представив ее глаза. Глядя в них, я никогда бы не смог так кричать на нее. А в трубку могу. – Приедешь? Мне плохо без тебя, Юля. Правда, плохо.

– Приеду… – таким же оттаявшим голосом произнесла Юлька.

Я стоял в коридоре, держа телефон, и глупо улыбался.

– Тогда я жду. Встречу на вокзале. Узнай, когда электричка, и позвони, хорошо? У меня денег на трубке мало.

– Хорошо.

Слава богу! Я расхаживал по комнате, задумчиво перекладывая вещи с места на место, потом решил навести идеальный порядок и схватился за швабру. Подмел, налил в ведро воды и макнул тряпку, ощущая блаженство от соприкосновения с водой. Надо же, скоро мытье полов станет моим любимым занятием. Маме сказать – не поверит… Тут снова зазвонил телефон.

– Андрюша, я не приеду.

– Это… почему?

– Не могу. Я тебе потом объясню.

– Ты что, Юля? Ты же обещала!

– Ну, подожди немного. Сейчас я не могу… Позже.

– Снова бабушка? – спросил я прямо и нутром почувствовал, что угадал. Ну, все, хватит! Решив, что Юлю посвящать в свой план не стоит (все равно будет «против»), я быстро оделся и поспешил на вокзал. Еще не вечер, еще не вечер…

Я несся по улицам, сталкиваясь с прохожими, на метро доехал до Витебского вокзала и через час был в Вырице. Знакомой дорогой я летел к Юлиной даче. Как там говорилось в одном фильме: разберемся, кто из нас холоп!

Калитка закрыта, и я с удовольствием заколотил по ней ногами. Ага, услышали!

– Кто там? – Юлина бабушка появилась на крыльце. Увидав нежданного гостя, замерла.

– Я поговорить пришел, – сказал я.

– Юля не будет с вами говорить, – с холодной вежливостью произнесла бабушка.

Я зловеще усмехнулся:

– А я с вами поговорить пришел. Откройте, пожалуйста.

Бабушка молчала. Впускать меня она не хотела. Шум устраивать, по-видимому, тоже.

– Кто там? – Юлька выглянула из дверного проема. – Андрей…

– Привет. Калитку мне кто-нибудь откроет?

Юля спустилась с крыльца, бабушка отвернулась и быстро исчезла в доме.

– Зачем ты приехал?

– Ты не рада меня видеть?

– Я же просила… Ты что, не понимаешь? Давай завтра встретимся. Ну, зачем ты приехал?

– Хотел тебя увидеть. Пойдем, погуляем?

Юля не успела ответить. Бабушка резво сбежала с крыльца, направляясь к нам. «Сейчас и поговорим», – подумал я, делая шаг навстречу. Я не сразу разглядел, что у нее в руках…

– Зачем вы Юлю против меня настраиваете? Если я вам не нравлюсь, это еще не значит…

– Уходи! – Бабуля выставила перед собой икону. Слепящий и обжигающий свет ударил в глаза, я невольно попятился, закрывая лицо руками. Держа икону перед собой, старушка наступала. Я мог вырвать икону из ее рук, но не смел, ведь здесь была Юля. И позорно пятился к калитке. Яркий свет обжигал прикрывавшие глаза ладони. Вот дьявол!

– Что с тобой, Андрей? – Юля подбежала к нам, но бабушка оттеснила внучку в сторону.

– Уходи! Изыди! – повторяла она. Вытеснив меня за калитку, бабушка остановилась:

– Юля не будет с вами встречаться! Оставьте ее в покое!

– Почему? – потирая обожженные руки, спросил я.

– Вы сами знаете, почему.

На мгновенье я опешил. Но затем рассмеялся:

– Нет, вы скажите, тогда я уйду! Не будете же вы меня с иконой до вокзала провожать?

– Андрей, что происходит?! – крикнула Юля. – Бабушка, что ты делаешь?

Похоже, из нас троих она одна не понимала, в чем дело. Значит, старуха знала, что я мертвец. Но я не собирался ничего рассказывать. Пусть бабка попробует объяснить, зачем она с иконой на человека бросается – посмотрим, как Юлька ее слушать будет!

– Со мной ничего. А у бабушки явно что-то… не в порядке. Ладно, я ухожу.

– Почему ты морщишься?

Чтобы не щуриться от яркого света, я отвел глаза в сторону.

– Потому что мне больно на все это смотреть, – серьезно ответил я и пошел прочь.

– И никогда не приходи сюда! – проговорила бабушка вослед.

– Андрей! Бабушка! Что вы делаете?! – растерянно крикнула Юлька, но я зашагал еще быстрей. Ничего, пусть помучится!

Да, поговорил. Неизвестно, кто еще с кем разобрался. Возвращаясь на станцию, я злобно пинал ногами валявшиеся на тропинке шишки. Если б не Юлька, я взял бы эту икону и… Ладно, проехали. А Юлька сама позвонит. К гадалке не ходи! Я ее знаю. Что бабка ей расскажет? Что я – мертвец? Да внучка сама психиатрам позвонит! А то, что я от иконы пятился, скажу, из вежливости: не стану же я со старушкой драться.

Пришел домой и, не снимая обуви, завалился на диван. Долго и злобно смотрел в потолок, представляя, как выхватываю из бабкиных рук икону и разламываю об ее голову…

– Андрей, тебя к телефону! – из-за двери крикнул сосед. У нас коммуналка, и телефон общий, в коридоре висит. Я нехотя встал и вышел за дверь. Предчувствия не обманули.

Звонила Юля.

– Бабушке стало плохо! Из-за тебя! – плача, выкрикнула она в трубку. – Ее в больницу увезли! Я говорила, чтобы ты не приезжал!

– Юля… – я не был готов к такому, и ее слова выбили меня из колеи. Я был зол, но не на Юльку. – Я не хотел…

– А чего же ты хотел? Ну, зачем ты приехал?!

– Я с тобой хотел увидеться!

– Ты все испортил! Ты никогда меня не слушаешь! Я просила тебя, как человека, а ты!

Она швырнула трубку.

– А я и не человек, – прошептал я, слушая гудки.

…Я включил «Manowar» и высунулся в окно, разглядывая прохожих. От вчерашней размолвки навалилась хандра. Такая, что даже полюбившиеся песни не могли разогнать. Я смотрел на снующих по своим делам людей, и хотелось плюнуть им на головы. Или что-нибудь сбросить. Хотя они тут ни при чем. Злоба на этот мир исподволь захватила так сильно, что я наскоро оделся и выбежал на улицу. Я решил идти к Архипу. Наверное, правильно он говорил тогда: нечего мертвецу среди людей делать!

«Иду топиться», – с веселой злобой думал я, направляясь к Обводному. И представлял, как на глазах у всех встану на парапет и рыбкой сигану в воду. А еще можно взобраться на какой-нибудь из Американских мостов. Эффектно. Интересно, долго искать будут? А скорее всего никто и не заметит. «Муравейник живет. Кто-то лапку сломал – не в счет…» – пел когда-то Цой. Так и есть.

Я открыл, что люди раздражали меня. Своей суетливостью, звенящим в ушах гомоном, а главное – дурацкой целеустремленностью. Все они куда-то шли, спешили, что-то делали. Зачем? Зачем вся эта суета, когда завтра, а может, уже сегодня – ты умрешь? Попадешь под трамвай, свалишься с крыши или банально утонешь? Меня смешили хачики в огромных кепках, молодежь с торчащими из ушей проводами, толстые тетки в облегающих одеждах, похожие на перевитую ниточками колбасу. Роскошные «гробы» на двадцатидюймовых колесах с полным комфортом везли хозяев жизни прямиком в ад, и я хохотал до упаду. Никогда не думал, что Питер – такой смешной город…

Лишь мамы с колясками не вызывали смеха. Они хотя бы знали, для чего живут. Вот их будущее, прямо перед ними. А у меня что?

На Обводном, как всегда, пробки. Тысячи автомобилей стоят, уткнувшись друг дружке в вонючие задницы, и ждут момента, чтобы сдвинуться еще на метр. Кто-то лезет напролом, подрезая остальных, ему возмущенно сигналят. Остановившиеся на перекрестке менты лишь усугубляют всеобщую сумятицу.

Игнорируя светофор – мертвецу не пофиг? – я пошел сквозь пробку. Хотелось вскочить на капоты машин и попрыгать по ним. Пусть побегают за мной! Но не стал. Воспитание, будь оно неладно, а если точнее – комплексы. Ведь любое воспитание – это закладывание комплексов. Я умер – но так и не освободился от них. Но впереди еще много времени…

Я шел вдоль берега, размышляя, что и после смерти добро осталось добром, а зло – злом. Мир не виноват, что я умер и стал тем, кем стал. Быть может, это я виноват, что мир такой, какой он есть?

На противоположной стороне остановилась иномарка. Я слышал, как внутри грохочет музыка. Как только люди не оглохнут? Двери открылись, кто-то вышел, и музыка зазвучала сильней. Знакомая мелодия. «Крэнберрис». Хорошая песня. «Ин е хэ-эд, ин е хэ-ээ-эд, зомби, зомби, зомби-и-и!» Вот черт! Как будто издеваются! Я едва расслышал звонок на мобильный. Хорошо, что «вибра» включена, так бы и пропустил.

– Але?

– Привет, Энди, проверка связи! – сказал Костик. – Как дела?

– Хреново.

– Что так? Чего делаешь?

– Топиться иду.

– Ты в своем репертуаре, – засмеялся Костя. – Ладно, не кисни, я тебе работу нашел!

«Какую еще, на хрен, работу, – подумал я. – Какая, к чертям, работа нужна мертвецу?»

– Один кент оттуда уходит, так что вакансия свободна. Свежий воздух, работа с землей… Угадай, кем?

– Могильщиком?

Костя снова рассмеялся:

– Что за шутки у тебя… мертвецкие?

– Какая жизнь.

– Короче, не могильщиком, а озеленителем. В садово-парковом хозяйстве или что-то в этом роде. Не суть. Работа – самое то, если б я уже не устроился – сам бы пошел. Ну, и платят нормально. Не так, как было на твоей овощебазе.

– Лучше не вспоминай, – сказал я.

– Короче, ты согласен?

Думал я недолго. Радостный тон приятеля немного взбодрил. И правда, чего я скис? Надо с головой погрузиться в работу! Интересно, почему говорят «погрузиться», а не «воткнуться», например? Или «вляпался в неприятность»? Или «плавал» и «тонул» на экзамене? Почему все упирается в жидкость?

– Согласен.

– Тогда запоминай адрес.

Поговорив с Костиком, я почувствовал, что хочу пить. Вот напасть, и часа без воды не обойтись! Денег нет, так что купить воду не могу. Да и зачем деньги, когда Обводный рядом? Сейчас возьму и прыгну, пусть спасателей вызывают, если увидят, конечно. А телефон? – вовремя вспомнил я. Еще не хватало утопить вторую трубку! А зачем она мне? Юлька не позвонит, да и вообще… Правда, я за нее денег должен, вспомнил я, а оставлять неоплаченными долги не в моих правилах. Но ты ведь умер, сказал кто-то внутри, какой с мертвого спрос? Как это? – ответило воспитание голосом мамы, – как за девчонками бегать – так не умер, а как работать и долги отдавать…

Что мне делать? К Архипу нырнуть не проблема, но вот телефон… Ага, есть решение. Хорошо бы найти какой-нибудь пакет, а лучше два, и накрепко завязать в них трубку. Только где их взять? Я почесал затылок и придумал. Найду ближайший магазин. В молочных отделах часто пакетики лежат – творог или сырки заворачивать.

Магазин искал долго, а когда нашел, жажда жгла огнем. Горло превратилось в раскаленный колодец, на дне которого перекатывались иссохшие до размеров перекати-поля кишки. Забыв о пакетах, я ринулся к прилавку с водой. Присел, словно выбирая товар, огляделся и сорвал крышку с минералки. За пару секунд ее содержимое оказалось у меня внутри, останавливая великую сушь. Уже легче. Я поставил пустую бутыль в ряд к полным и пошел искать пакеты.

Через минуту вышел из магазина с тремя маленькими прозрачными пакетами в кармане. По дороге к набережной завязал телефон сначала в один пакет, потом во второй и, наконец, в третий. Для надежности. Внутри пакетов оставался воздух, но трубка достаточно тяжелая, чтобы не всплыть. Я сунул телефон в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговицу.

Дорога вела к Обводному, а мысли снова и снова возвращались к Юльке. И к бабке, из-за которой мы рассорились. Вообще-то мы редко ссоримся, почти никогда. Тем серьезнее казалась наша размолвка. А если бабка копыта отбросит? Юлька и вовсе меня возненавидит. Она девчонка горячая, огонь. Но правильная. Такая, какой и должна быть моя девушка, такая, о какой я мечтал. И, встретив Юльку, понял – моя!

А сейчас сомневался. Неизвестно, как Юлька себя поведет, узнав, что со мной случилось, если узнает, что я мертвец. Я не собирался ей рассказывать, но представил… и только вздохнул. Я не был уверен в ней. Особенно сейчас, когда мне так нужна ее поддержка, ее звонкий веселый голос…

Я не чувствовал себя виноватым. Она тоже. В этом-то все дело. Патовая ситуация, ведущая в никуда. Кто-то должен сделать первый шаг. Но звонить и извиняться не хотелось. Черт возьми, за что? Я проглотил вставшую комом в горле злость и придумал: отправлю сообщение! Сквозь пакеты вызвал меню и дрожащими пальцами набрал: «Юля! Прости меня, как простил бы тебя я, если бы ты была мной, а я – тобой. Иначе утоплюсь!» Набив последние строки, я невесело усмехнулся и нажал: «Отправить».

А теперь – топиться. Если она не позвонит, буду жить в реке. К черту этот мир, если так. Я дошел до конца Обводного, миновал лавру и перешел мост. Здесь можно незаметно спуститься к воде. Прыгать на виду у всех уже расхотелось. Есть в этом что-то детское. Вы все плохие, и я утоплюсь! Ха. Помню, где-то читал, что настоящие поступки совершаются незаметно для большинства… Кажется, никто не видит. Озираясь, как вор, я тихо вошел в воду и нырнул. Помню, раньше с трудом входил в холодную воду, теперь же ничего не чувствовал. Вода темная и не очень чистая, но мне не все ли равно? Здесь неглубоко, и, чтобы не привлекать внимания, я торопливо прочитал делающее невидимым в воде заклятье. Это пока. А доплыву до Архипа – сниму, чтобы силы понапрасну не тратить.

Я застал Архипа за трапезой. Худыми, жилистыми руками он держал какое-то животное, и его челюсти вгрызались в добычу, рассеивая в воде красноватый ореол растворявшейся крови. Меня замутило. Ну и мерзость! Утопленник учуял движение и вывернул голову едва ли не на сто восемьдесят градусов:

– А-а, пожаловал. Погоди чуток, сейчас доем…

– Я потом приду, – сказал я, стараясь не смотреть на изгрызенные внутренности собаки. По-моему, это была собака. Хорошо хоть, не человек. От этой мысли мне чуть полегчало. В конце концов, китайцы тоже собак едят. Правда, не сырыми.

Архип быстро закончил с едой, сунул выпотрошенные останки под камень и подплыл ближе. Мне невольно захотелось отодвинуться.

– Ну, как наверху? – по традиции вопросил он.

– Ничего хорошего, – не стал скрывать я.

Архип просветлел:

– Я же говорил! Нечего нам там делать, река – наш дом и защита.

– Какая еще защита? – раздраженно бросил я. – От кого?

Архип взглянул как-то странно. Его одутловатое лицо перекосила усмешка, словно говорящая: погоди, еще узнаешь!

– У Водяного много врагов, – уклончиво ответил он. – А мы его слуги. Его не жалуют – и нас жаловать не будут!

– Кто жаловать не будет?

– Многие нашего брата не любят. Да хотя бы Лешак. И Упырь.

Лешак – это леший, понял я. Так здесь же город, а не лес! А Упырь? Еще вампиров не хватало! Хотя мне-то что? Да, вот он, загробный мир. Оказывается, здесь тоже есть враги и разборки, только между мертвецами. Интересно.

– Берегись, Андрей. Суша опасна. Там тебе даже Слизень не поможет. Не его это владения. Потому и говорю: сиди в реке! А ты все по городу шляешься. Зачем?

Я не счел нужным отвечать. Не его мертвецкое дело.

– Ладно, всему свой срок, – сказал утопленник. – Водовороты видел?

– Видел.

– Я научу их вызывать. Живым эта сила неподвластна, а мы можем… – не без гордости произнес мертвец. – Смотри!

Он ссутулился, руки его скрючились, словно держали большой невидимый шар, пальцы по-паучьи забегали по воображаемому кругу. Архип не заговорил – запел, только слов я не разобрал. Их перекрыл шум сворачивающейся на дне огромной воронки. Потоки воды вдруг скрутились в жуткий темный жгут, уносящийся к поверхности. Он закручивал в себя обрывки водорослей, песок и даже мелкие камни. Зрелище красивое и пугающее.

– Попробуй сам! – велел утопленник.

– Я слов не расслышал…

Архип терпеливо повторил слова. Не так уж сложно, запомню.

Я попробовал. Повинуясь наговору, вода между нами потемнела и словно сгустилась, принимая странные, необъяснимые формы. Но заставить ее двигаться не удавалось. Я старался, но быстро выбился из сил.

– Это трудное заклятье, – с гнилой улыбочкой проговорил Архип. – Не каждому дано. Смотри, покажу еще раз…

– Лучше я покажу! – раздалось за моей спиной, и прямо передо мной возник метрового диаметра водяной вихрь, бешено вращавший пузырьки воздуха и поднятый со дна песок. Меня потащило внутрь стремительно расширявшейся воронки, но кто-то схватил за руку и удержал на месте. Я оглянулся. Это была Анфиса. Русалка с ухмылкой смотрела, как повлекло по камням Архипа, но утопленник успел уцепиться за торчащую из дна арматурину, пробормотал что-то – и водяное торнадо рассыпалось, словно и не было. – Прости, Архип, я не хотела, – улыбнулась Анфиса.

Утопленник не ответил, но взгляд из-под кустистых бровей был не слишком дружелюбен. Я подумал: сейчас они поссорятся, но этого не случилось.

– Андрей, я приплыла за тобой.

– За мной? – на мгновенье стало тревожно. Чего ей нужно? Куда мы отправляемся?

Анфиса немного пугала меня, несмотря на ее внешнюю доброжелательность. Быть может, меня смущало ее непринужденное бесстыдство, впрочем, почему бесстыдство? Кого может стыдиться русалка? И потом, здесь свой мир, со своими правилами. И разве можно стыдиться такого совершенного тела?

– Слизень велел показать тебе реку. А ты, Архип, отдыхай. Береги ноги…

Судя по жестокой шутке, она не слишком его любила. Анфиса взяла меня за руку, и мы поплыли. Обводный вывел нас к Неве. Здесь вода была значительно чище и лучше видно.

Дно медленно уходило вниз. Я видел огромные, покрытые подводным мхом валуны, торчащие из илистого грунта. Растущие вдоль берегов водоросли постепенно исчезли, и мы погрузились в бархатную темно-зеленую мглу. Я почему-то вспомнил, что Нева течет на месте геологического разлома, а такие места славятся всевозможными аномалиями. Мы опустились так глубоко, что мне стало страшно. Есть ли конец у этой тьмы, есть ли у Невы дно?

Дно все-таки было. Я ошарашенно крутил головой, разглядывая фантастический ландшафт. Я видел все это только благодаря моему новому положению, проще говоря, смерти. Ни один живой глаз не сможет ничего разглядеть в этой придонной мгле. Огромная толща воды нависала надо мной, я ощущал себя червяком, ничтожеством, которого вот-вот расплющит чудовищное давление. Я изумленно рассматривал изрытое временем и покрытое трещинами базальтовое ложе реки. Никакой лунный ландшафт и рядом не стоял с этим причудливым каменистым хаосом. Это действительно был иной мир, по-своему красивый и в то же время страшный.

– Не забыл обо мне, Андрюша? – Анфиса мягко коснулась моего лица рукой, скользя вокруг с завораживающей грацией, и сложно, почти невозможно было оторвать взгляд от этого совершенства. – Я не приходила, все ждала, что сам позовешь. Не дождалась…

Мне было не по себе от простиравшегося у ног базальтового безумия, и я перевел взгляд на русалку. В обволакивающей тьме ее белое тело светилось таинственной, неземной жизнью. Русалка почти не двигалась, неслышно паря передо мной, но этого «почти» хватало, чтобы не спускать с нее глаз. Контраст совершенного тела и жутких, тысячелетних камней завораживал, превратив меня в столб. Я и не заметил, как оказался рядом. Анфиса улыбалась, как может улыбаться мать или любовница. Глядя на нее, я забыл, где я…

Ее гибкие руки и ноги, как ласковые змеи, оплели и связали меня.

– Ты не знаешь, как я могу любить, Андрюша!

Чары и мороки кружили и опутывали меня. Я не понимал, где верх, где дно, падая с Анфисой в какую-то бездну… И пусть! В мире нет ничего прекрасней этих совершенных ног, этой груди и живота, этих живых, струящихся в воде волос…

Я падал, мое тело содрогалось, отвечая ласкам Анфисы. Дно приняло нас в мягкое лоно, и колышущаяся тьма укрыла непроницаемым покрывалом. Я видел только Анфису, чувствовал только ее тело. Я захотел обнять, охватить ее всю… но вдруг ощутил себя жалким придатком чего-то большего, невидимого и совсем не ласкового. Это напугало так, что сердце застучало, как бешеное. Сердце? Оно снова стучит? Я непроизвольно дернулся. И ощутил, как что-то жужжит и трясется на груди.

– Ах, – недовольно произнесла Анфиса, притягивая меня к себе. – Ну, что с тобой?

Словно в тумане, я протянул руку к груди и почувствовал что-то маленькое и твердое, словно сердце, пульсирующее под ладонями. Что это такое? Что это? Те…ле…фон, вспомнилось странное, показавшееся чуждым название. Телефон… звонит!

Остатки морока расплывчатыми призраками растворились во мгле. Я сунул руку за пазуху и вытащил мобильник, завернутый в три пластиковых пакета. В темно-зеленой мгле оранжевая подсветка сияла, как фантастический, чужеродный огонь, и я с трудом распознал иероглифы, отобразившиеся на дисплее: Юля!

– Что это? – спросила Анфиса. – Зачем тебе это? Брось, брось на дно!

– Я должен ответить, – пробормотал я, отталкивая русалку. Я вспомнил, что писал Юльке сообщение. И она ответила мне!

– Куда ты? Не уходи, Андрюша…

Я помчался наверх, надеясь успеть до того, как звонок прекратится. Ведь под водой не поговоришь! Плевать, что наверху корабли, что могут увидеть. Я должен ответить!

Экран погас, и мобильник затих. Звонок сброшен, затихла «вибра», и мне показалось, что в руках у меня умерло что-то живое… Я замер. Пользуясь этим, Анфиса тут же оказалась рядом.

– Что с тобой, милый? Куда ты?

Я помотал головой:

– Ничего. Мне надо уйти. Сейчас же.

Она охватила меня гибкими белыми руками, прижимая к себе, но я больше не испытывал влечения. Мне хотелось на сушу, домой, позвонить Юльке и услышать ее голос. Почему-то теперь навязчивость русалки пугала меня. Не без труда я освободился из ее объятий и поплыл к берегу.

– Ну, что же ты? Куда ты? – Русалка следовала за мной, но больше не прикасалась ко мне. – Андрюша!

Ее ласковые причитания заставляли плыть еще быстрее, но я очень скоро убедился: уплыть от Анфисы невозможно. Наконец в изломанной бликами воде показались камни набережной. Я обрадовался, но в спину ударил уверенно-насмешливый голос русалки:

– Ты все равно вернешься ко мне. Ты мой! Знай это.

Я звонил Юльке весь оставшийся день, но она не брала трубку. Может, обиделась, что я тогда не ответил? У нас такое бывало. Хорошо, что не утопил трубу, плавая в Неве с Анфисой… Но Юльке об этом знать не надо. С Юлькой я помирюсь. Обязательно. Мы всегда с ней миримся.

А сейчас – сосредоточиться на работе. Очень нужны деньги. Костику за телефон, долги пораздавать. И потом, люблю независимость, а если ждать маминых подарков, станешь таким, как Пит. За что я его недолюбливаю, так это за то, что он деньги с матери сосет, как пылесос, без зазрения совести. А ведь его мать – инвалид, не представляю, как там она крутится, только Пит не знает слова «нет». Всегда при деньгах, тусуется в клубах, одевается неплохо. Но никто никогда не слышал, чтобы Пит работал. Мне-то что? А то, что не хочу быть на него похожим, и все. «Хомо паразитус» – коротко определил Костик. Он всегда Пита недолюбливал. Я с ним согласен и, когда мама привозит деньги, стыжусь их брать, хотя мама не инвалид и живет нормально. Стыжусь. Но беру…

Новая работа понравилась сразу. Свежий воздух, парки и садики – это не душный прокуренный офис и не вонючая овощебаза. Я вычищал граблями замусоренную «культурными» петербуржцами траву, собирал мусор и пивные бутылки, таскал саженцы и цветочную рассаду, сажал кусты и маленькие деревца. Я видел результат труда, знал, что хотя бы один участок мегаполиса стал чище и красивей. И, если б не постоянно донимавшая жажда, был бы доволен первым рабочим днем. Деньги предлагались небольшие, но, когда работа по душе, это отходит на второй план. Молодежи в бригаде почти не было, но и со старшим поколением я нашел общий язык. Правда, и здесь не обошлось без курьеза.

– Ты что это пьешь? – строго спросил бригадир, которого все звали Шур Шурыч за то, что при ходьбе он шаркал ногами, и его появление можно было услышать издалека по характерным шуршащим звукам.

– Я? Воду, – честно ответил я, опуская темную полуторалитровую бутыль с надписью «Петровское».

– Воду? В пивной бутылке?

– Ну да. А что здесь такого? – Постоянно бегать в магазин за водой я не мог, да и денег бы никаких не хватило, поэтому я нашел несколько пустых бутылей и перед работой наполнял их водой из-под крана.

– А если я попробую? И там пиво окажется? – грозно вопросил Шур Шурыч. – Что делать будем?

Мне стало смешно.

– А давайте поспорим?

– Это ты с пацанами спорь, а я знать должен. – Шур Шурыч отобрал у меня бутылку, но пить не стал, а просто принюхался и, кивнув, вернул обратно:

– Я смотрю, часто пьешь. С бодуна, что ли?

– Просто мне пить постоянно надо, – пояснил я. – Иначе мне плохо становится. Обезвоживание организма.

– Это что же, заболевание такое? – уже смягчившимся голосом спросил Шур Шурыч.

– Ну, типа того.

– Ну, ладно, работай. Только аккуратно. А то скажут: больного уморил.

Я хотел возразить, что не уморюсь, но бригадир зашаркал проверять соседний участок.

Время от обеда до пяти пролетело быстро. Домой не хотелось, и я, прихватив бутылку, решил прогуляться. И вскоре понял, что совершил ошибку. Жуткая жара высасывала силы быстрее, чем я прикладывался к бутылке. А до ближайшего водоема идти порядком… Быстрей домой!

Обратный путь напоминал передвижения по полю боевых действий: избегая палящего солнца, я короткими перебежками двигался от одной тени к другой. Как же мало в нашем городе деревьев! До дома еще несколько кварталов, а я уже изнемог. А еще в стройотряд собирался, в Астрахань, хорошо, что не поехал. Я бы засох там. Вода! Я увидел гудящий под напором воды люк – по всей видимости, под ним произошла протечка, и струи воды запрудили проезжую часть. Я быстро шагнул в разлив. Как же хорошо! Босоножки залила вода, я стоял в ней по щиколотки, подпитываясь и млея от охватившего кайфа. Проехавшая по луже машина окатила брызгами, но я не шелохнулся. Струившаяся вода давала больше энергии, чем забирало проклятое солнце. Еще немного постою – и домой.

– Эй, ты!

Я оглянулся. Сзади стояла машина с надписью «Водоканал», и четверо мужиков в спецовках недоуменно смотрели на меня. И некоторые прохожие.

– Ты чего здесь стоишь? – спросил один.

– Жарко, – радостно пояснил я. – Освежаюсь.

– Здесь тебе не пляж, – сказал слесарь. – Вали.

Не люблю, когда грубо разговаривают. Тем более что повода я не давал.

– Сам вали. Я здесь никому не мешаю.

Мужик был «датый» и отказа не потерпел. Шлепая сапогами по луже, он направился ко мне:

– Чего, не понял? Вали, сказал!

Драться глупо, уходить из оазиса не хочется. А не попробовать ли магию? Я прошептал заклятье, пытаясь почувствовать и поймать бегущие у ног струи. Мужик подошел, протянул руку, намереваясь выволочь меня из лужи… Есть! Я почувствовал воду, отделил одну из струй, сжимая в тонкий хлыст, и он мигом оплел ноги работяги. Я сжал кулак и дернул рукой: мужик пошатнулся и обрушился в лужу. Прохожие заулыбались.

– Паша, ты чего? – спросил один из рабочих. Матерясь, вымокший Паша поднимался из воды. Лицо его не предвещало мне ничего хорошего. Я был здесь при чем, но кто об этом знает? Чтобы охладить человека, пришлось уронить его еще раз. Товарищи бросились поднимать неспособного устоять на ногах Пашу. Я вышел из лужи и пошел к Обводному. Подводные университеты ждут.

– Водица – она всему живому мать, – задумчиво проговорил Архип. Первый урок закончился, и мы отдыхали. Утопленник сидел на камне, прижав кулак ко лбу, и глубокомысленно хмурил брови. Мне показалось, где-то я это уже видел: в Эрмитаже, что ли? Только там был молодой здоровый мужик и с целыми ногами. Статуя.

– Так что, считай, повезло тебе, что утоп. Иные в земле гниют, червяков кормят, а ты здесь, в водице живой обретаешься. Как говорится, вернулся к матери-природе.

– Архип, – сказал я, – скажи, что, все самоубийцы после смерти оживают? И те, кто вены резал и стрелялся? Не важно, да?

– Ну, за всех не скажу, а кто где топился – тот там и живет…

«Ничего себе, – подумал я, – выходит, все самоубийцы живут после смерти! Ни фига ж себе! И до сих пор живут? И что ж, теоретически я, например, с Есениным встретиться могу? Круто. Хотя, кажется, слышал, что он не сам повесился, а ему помогли…»

– Архип… – хотел спросить я, но наставник перебил:

– Хватит болтать. Передохнули, пора делом заниматься. Как навь навести, не забыл?

– Не забыл.

– Покажь.

Я послушно прочитал несложное заклятье, облачась в видимую для смертных одежду.

– Теперь путы водяные наложи.

Это было сложнее. Я сосредоточился и стал заклинать мутную ленивую воду канала. Заклинаться она не хотела, сворачивалась в аморфные ленты, рассыпавшиеся от прикосновения к Архипу. Ну, что такое? Ведь недавно получалось!

– Ох, неуч… – вздохнул утопленник. – Что ты руками дергаешь, как юродивый? Разве я так показывал? Скручивай пригоршней, будто веревку вьешь…

Как вить веревки, я понятия не имел и мучился, создавая то дистрофичных червячков, то подобие ленточного червя – только не прочные путы. Очень скоро я выдохся и, сложив усталые руки, опустился на дно. Вот тебе и магия – словно вагон разгрузил, а толку никакого.

– Устал, отрок? Сила набирается медленно, – заявил Архип. – Надо спокойно в водице полежать, а еще лучше – в проточной…

Я утомился. Даже слушать наставника было лень. И так целый день в парке отпахал. Теперь еще эта подводная школа магов! Нашли Гарри Поттера! На хрена мне это нужно?

– Слушай, Архип, а зачем все это? Прикольно, конечно, но в общем, зачем, не пойму?

– Все утопленники этому учатся. Не ты первый, не ты и последний.

– Это понятно. Но зачем? Зачем эти путы дурацкие?

Архип укоризненно поднял брови:

– Дурак. Непонятно? А как ты живых топить собираешься?

– Как так… топить?

– А вот так. – Рука Архипа простерлась ко мне, водяные путы оплели и поволокли по дну. Я даже испугался, так быстро и неожиданно все произошло. – Понял теперь?

– Зачем топить? – пробормотал я, совершенно ничего не понимая.

– Затем, что без этого здесь долго не живут! Затем, что иначе призраком станешь, все, что чувствуешь, потеряешь!

– Как это?

– Призраки не едят, и живые их увидеть не могут. Они не чувствуют ничего – а это хуже смерти! Тебя ударь – ты почувствуешь, по улицам ходишь – тебя видят. Разговаривать с людьми можешь, даже… хе-хе, к бабам ходить. А станешь призраком – исчезнешь!

– Подожди, Архип… – перебил я его. Разобраться в этой чертовщине было непросто. – Я и сейчас кое-чего не чувствую. Запах, например.

– И что, очень расстроился?

– Нет…

– Станешь призраком – все чувства потеряешь! – в ужасе проговорил Архип.

– Мне что, людей топить придется?

– Ну, здорового ты вряд ли утопишь – тут тебе и заклятье не поможет, разве что ночью, да в ненастье. А вот ребенка, или пьяного, или живность какую… Тут не зевай!

Архип что-то говорил, я же пребывал в шоке. Я должен топить людей? Да ни за что! Зачем? Иначе стану призраком? Что за дерьмо! Кто это выдумал? Я вспомнил, как Архип ужинал утонувшей или же утопленной собакой, и мне стало нехорошо. Подводная жизнь повернулась другой стороной, той, о которой я не знал. Даже не думал.

– Я не хочу топить!

– Я тоже не хотел, отрок. Жить и себя чувствовать захочешь – сможешь!

Дальше разговор скомкался. Архип, недовольный моим отказом, разнервничался, смотрел исподлобья, неразборчиво бормоча что-то под нос. Я тоже не мог ни учиться, ни слушать и поспешил выбраться из Обводного. Архип не препятствовал, пробурчал напоследок:

– Узнаешь еще, – и отвернулся.

Вечерний город заливал улицы бледным желтым светом, отпугивая наступавшую ночь. Я шел домой в полном смятении. Выходит, и впрямь водяные – нечисть, раз уготовано им людей топить. И я тоже нечисть! Топить людей… Вот для чего меня Архип учит! А не пошел бы он со своими уроками! Но… если стану призраком? Так что же – убивать?

Домой явился за полночь. Соседи спали. Я долго пил на кухне, восстанавливаясь после длительной прогулки. Даже в ванну решил не забираться, тихо проскользнул в комнату и лег спать.

Раздался звонок. Я разлепил глаза. Уже утро. Солнце светит в окно. Глянул на часы: еще рано, да и звонил вроде не будильник. Да и не заводил я его. Снова звонок, и я понял, что звонят в дверь. Кого там черт принес? Во рту сухо, пить хочется ужасно. Я повернул голову, схватил приготовленную бутылку с водой и присосался, как вампир к шее жертвы. Звонки следовали один за другим. Настойчивый кто-то. Ладно, сейчас открою.

Я встал, натянул тренировки и босой прошлепал к дверям:

– Кто?

– Откройте, милиция. Оперуполномоченный Васильев, – уверенный голос стоящего за дверью человека не вызывал сомнений в принадлежности к органам. Я нервно сглотнул. Это из-за той драки в клубе или…

– А что вам нужно?

– Нам нужен Бойцов Андрей Михайлович. Он дома? – вопросом на вопрос ответил мент.

– Н-нет, – промямлил я, лихорадочно соображая. Они не имеют права входить без ордера на обыск, подумал я, так во всех фильмах говорится. – Я сосед… его.

– Вы открыть можете? Хотелось бы с вами поговорить. Это ненадолго.

– А-а, подождите, я сейчас оденусь, – проговорил я и тут услышал щелчок открывавшейся двери и приглушенный мат. Сосед был дома! Заболел или еще что, но он был дома и шел открывать! Интуиция подсказала решение. Не дожидаясь, пока Олег покажется в коридоре и увидит меня, я стремительно бросился в ванную и закрылся. Вовремя. Звонок снова зазвучал, а за ним – шарканье ног по линолеуму.

– Кто там? – спросил сосед, и вопросы пошли по второму кругу.

– Милиция. Оперуполномоченный Васильев…

Далее их разговор я не слушал. Сейчас он их впустит, и мне придется проехать кое-куда, откуда я и так еле вырвался… Нет, не придется! Есть вариант! Или даже два. Смыться вместе с водой, в конце концов, оказавшись в реке, или на время стать невидимым. Нет, не выйдет. Пока я могу стать невидимкой только в воде, но не на суше. До Анфисы мне еще далеко.

Послышался щелчок замка. Впустил-таки, урод!

– Это вы со мной разговаривали?

– Нет, я только что подошел.

– Так Андрей Михайлович дома? Где его комната?

– Вот, – я услышал, как скрипнула дверь моей комнаты. Вот гады, не имеют права входить! Но попробуй, скажи им об этом! Лучше не высовываться.

– Никого нет, – сказал кто-то из ментов. По крайней мере, я слышал два голоса.

– Вы видели Андрея сегодня?

– Сегодня нет, но раз дверь открыта…

– Можно, я осмотрю квартиру?

– Смотрите.

Я вцепился в ручку и в хлипкий крючок, понимая, что хорошего рывка он все равно не выдержит. А затем понял, что выход есть.

Мигом раздевшись, я забрался в ванну и включил душ. Как мне объяснял Архип, проточная вода обладает большей энергетикой и сил на заклятье расходуется меньше. Глядя на бьющие струи, собрался с духом. Было страшно, но я вспомнил, как растворялась в воде Анфиса, а затем я видел ее живой и невредимой! Вернее, мертвой и невредимой. Не суть… вспоминай заклятье!

Кто-то дернул дверь ванной и закричал:

– Гражданин Бойцов, откройте! Без глупостей, нам надо поговорить!

Я вполголоса, но четко и твердо прочел необходимые слова и замер, прислушиваясь к себе. Ничего не происходило, а в дверь настойчиво застучали.

Что-то напутал? Вроде бы все сказал, как надо… И вдруг почувствовал нечто, отдаленно напоминающее оргазм: тело перестало повиноваться, мышцы расслабились, и я обрушился в ванну. Но удара не было. В один миг я стал жидкостью и слился в черную воронку…

И оказался в знакомой подводной яме на Обводном, испуганный и обалдевший от случившегося чуда. Одно дело – видеть, другое – испытать самому! Физиономия Архипа склонилась надо мной, ухмыльнулась, показывая редкие гнилые зубы:

– Явился, не запылился, утопленничек.

Я ошалело крутил головой, все еще не веря, что благополучно смылся из дома, из закрытой ванной, прямо из-под носа у ментов! Фантастика! Ощупав конечности, я удостоверился, что все на месте и с облегчением ухмыльнулся. Все ж таки колдовство – это сила!

– Здорово, Архип. И спасибо! – от всей души поблагодарил я.

– За что? – осведомился мертвец.

– За это заклятье. Вот… из квартиры сюда… переместился!

– Гнались? – будничным тоном спросил Архип. – Знамо дело. В который раз говорю: нечего тебе наверху делать. Сиди здесь. А кто гнался-то?

– Да никто.

– Служивые, значит, – сделал правильный вывод старик. Я в очередной раз подивился его прозорливости. – Помню, перед войной еще, за мной тоже такие увязались. Документы, говорят, предъяви. А какие у меня документы? – Утопленник утробно захихикал. – Я тогда тоже, как ты, по земле шастал, молодой еще был. Так насилу убег, в речку прыгнул – и поминай как звали! Жаль, за мной не прыгнули, из нагана только пальнули…

Глаза Архипа зажглись неподдельной злобой, и я невольно представил, что было бы с теми парнями, нырни они вслед за Архипом. В воде бы им и наганы не помогли.

Однако черт с ним, с Архипом. Мне-то теперь что делать? Только сейчас я понял, в какую идиотскую ситуацию попал. Голый, без ключей от квартиры, денег и телефона. Во влип!

Но чего бояться? Что я сделал? Ничего. Или тот опер и впрямь завел на меня дело из-за наркотиков, которых я в глаза не видел? Бред! Не может этого быть. Не могут просто так взять и посадить только за то, что я один раз с Темным прокатился! Но ведь я сам усилил подозрения, сбежав и спрыгнув с моста. Они вычислили, где живу – это несложно, и явились проверить, жив я или утонул. Я нервно хихикнул. Представляю их физиономии, когда они взломали ванную! Заперта изнутри, душ льется, а никого и нет! Фокус-покус! Покруче, чем у Копперфильда. Хотел бы я прочесть их рапорт.

Заметив, что я задумался, Архип спросил:

– Что, туго пришлось? Там, наверху, ухо держи востро! Не одни, так другие привяжутся, пострашнее живых!

Я уже понял, кого он имел в виду. Но никто из мертвых пока не вставал на моем пути, а единственный, кого я знал, – Ковров – был сама учтивость.

– Слушай, Архип, – спросил я. – Я что-то не пойму: почему мертвый должен кого-то бояться? Что они мне сделают, твои очень страшные «другие»? Убьют?

Я усмехнулся. Архип тоже растянул губы, но улыбка вышла зловещей.

– Могут. Не все, но есть такие, что…

– Да как же они могут меня или тебя убить? Мы же мертвые! – закричал я.

– Это для живых мы – мертвые. Но и я для тебя, и ты для меня – живой. А раз живой, значит, и убить можно.

Логика Архипа была простой, как пять копеек, но в голове укладывалась с трудом. Что же получается: есть и вторая смерть? И третья, и так далее?

– А что будет, если меня убьют? Где я окажусь и кем стану?

– Кем станешь? – хитро прищурился Архип. – То нам неведомо. А ты, когда живым был, знал, кем станешь и где окажешься?

– Не знал.

– Вот и я не знаю. И Слизень не знает. Никто не знает. Тайна.

Пораженный этим открытием, я замолк. Так сколько же у человека жизней? Три, пять или бесконечность? И какой вид я приму, если умру снова: стану призраком или исчезну навсегда?

Чтобы Архип не ворчал, я сказал, что собираюсь поплавать по реке, исследовать, так сказать, место будущего обитания… Сам же выбрался на берег под Шлиссельбургским мостом. Там оделся и отправился к лавре. Пошел дождь, значительно облегчая путешествие, и, радуясь хорошей погоде, я прошел на Никольское кладбище.

Хотелось увидеть Коврова. То, что поведал Архип, мягко говоря, не удовлетворило. Мне думалось, интеллигентный Ковров может рассказать много больше. Я хотел узнать, почему стал таким, каким стал? Почему именно я или он, а не каждый умерший? Почему свет икон так на меня действует? Я ведь не вурдалак и не жаждущий чужих мозгов зомби? Я усмехнулся. Сведения о живых мертвецах, почерпнутые из пары книг и десятка фильмов ужасов, в реальности оказались, мягко говоря, несостоятельными. Наиболее исчерпывающие ответы мог дать Слизень, но встречаться с властителем Невы очень не хотелось.

Ковров оказался на том же самом месте. Хорошо, что не пришлось его искать. Странно, почему он не ходит по городу, а изо дня в день сидит на своей могиле? Так ведь и с ума сойти недолго. Хотя разве мертвые сходят с ума?

– Здравствуйте, Павел Иванович, – поздоровался я.

– О, мой юный друг! Здравствуйте и вы, хотя какое у нас с вами здоровье? – усмехнулся мертвец.

– Наверное, хорошее, раз ничего не болит. И болеть не может.

– Нет, юноша, вот здесь вы не правы. Болит, еще как болит! Вот тут болит. – Ковров приложил руку к сердцу. – Разве ваша боль прошла, после того что вы с собой сделали?

– Нет, – сказал я, не понимая, что он имеет в виду, и перехватил инициативу: – Скажите, Павел Иванович, мы с вами… ну, и другие мертвецы – мы нечисть?

– Кто вам это сказал? И что вы называете «нечистью»?

– Ну… – Рассказывать о зомби и вампирах мертвецу казалось мне детским лепетом, и я замялся. – Почему мне на иконы смотреть больно? Почему они жгут меня?

– Ах, это… – Ковров усмехнулся. – Вы хотите попасть в церковь?

– Не то чтобы хочу… Просто проходил мимо…

– Просить Бога о прощении поздно, – сказал мертвец, – мы уже наказаны. Но мы не нечисть. Я, по крайней мере, себя нечистью не считаю. Иначе давно бы кого-нибудь съел.

Ковров улыбнулся, и я отметил, что он не потерял способность шутить.

– Но среди нас есть и другие. Те, которые при жизни людей мучили, чаще всего и здесь делают то же самое, становятся упырями. Знавал я одного, его глаза в церкви огнем жгло, так он черные очки достал и ходил в очках.

– Зачем же он вообще туда ходит? Мне и раньше не хотелось, а сейчас не могу.

– В мое время в церковь ходили все. Даже те, кого на выстрел туда подпускать не следует. Сколько знал я таких негодяев… И вот умерли они и лежат в земле, а я хожу по ней и не могу вздохнуть спокойно, потому что не знаю: это я наказан или они?

Ковров задумался, по привычке тряся головою, худая рука погладила могильный камень.

– Есть и среди людей такие, что лучше бы они умерли. А среди мертвых такие, что лучше бы жили. Но не нам это решать, юноша. Все предопределено где-то наверху. Мы можем только уповать на милость Создателя.

– А я в судьбу не верю. Легко сказать: все предопределено! И ручки сложить. Все в наших руках, и судьба в том числе, – заявил я и в тот же миг понял, что произнес я это скорее по инерции. Раньше я действительно так и думал, но теперь… Теперь все потеряно. Я умер, и ничего не изменишь. Судьба? Может, и судьба. Если я и мог что-то изменить, время упущено.

– Вы еще молоды, – со слабой улыбкой сказал Ковров. – Вы еще не почувствовали силу времени. О, это страшная сила! Люди боятся смерти. Если бы они знали, насколько страшнее бессмертие! Когда не знаешь, сколько тебе отмерено и когда все это кончится. И кончится ли вообще? Когда нет конца страданиям, когда видишь, что мир спокойно существует без тебя, причем ничуть не меняясь к лучшему. И какая после этого надежда?

Я подумал, что в иное время и в ином месте послал бы этого меланхоличного фаталиста куда подальше, но теперь не знал, что сказать. Его слова были неприятны и даже чужды моему мировоззрению, но за ними стояли двести лет загробной жизни против моих двух недель. Да, время – страшная сила. С этим я спорить не мог, но намеревался получить кое-какие ответы.

– Павел Иванович, скажите: почему именно мы стали жить после смерти, а остальные нет? Чем мы отличаемся от других мертвых?

– Как, вы еще не поняли? – Призрак взглянул на меня с некоторым огорчением. – Это наказание за то, что мы не ценили данную нам жизнь. Теперь и вы, и я можем наслаждаться ею вечно. Какое изысканное и точное наказание…

– Подождите, я не понял. Что значит: не ценили? Я, конечно, молод и не думал о смерти. Рисковал, конечно. Дрался, бывало. Да любой может погибнуть, но я никогда не хотел этого!

– То есть вы – не самоубийца?

Вот он, ответ!

– Я даже не собирался! – возмущенно крикнул я. – Что я – сумасшедший?

– Я не считал и не считаю себя сумасшедшим, – мягко возразил Ковров, – но я пошел на смерть, зная, что мог бы избежать ее. Выходит, совершил самоубийство. А как вы умерли?

Я вкратце рассказал. Ковров задумался:

– Вы прыгнули, зная, к чему это может привести, значит, совершили осознанный поступок. Вот если бы вас сбросили… Вы безрассудно рисковали, за это и наказаны. Впрочем, я не могу говорить о наказании… Каждый здесь сам решает, наказан он или благословлен. Есть такие, что живут и радуются… Быть может, так и надо. Мне такая жизнь не по душе, но ничего с этим не сделаешь.

– Вы говорите: если бы меня сбросили? Так, если бы те люди сбросили меня с моста, я бы попросту умер, как все?

– Я не берусь судить об этом. Но все мертвые, которых я здесь встречал и знаю, ушли из жизни по собственной воле.

«Добро пожаловать в клуб самоубийц, – подумал я. – Вот оно что! Небесная канцелярия или кто-то наверху посчитал, что я – самоубийца, и определил в живые трупы. Офигенно!»

Мягко улыбаясь, Павел Иванович ждал, пока я обрету почву под ногами и соберусь с мыслями.

А если подумать: все не так уж и плохо! Ведь мне выпал невероятный шанс! Я выиграл билет в вечную жизнь! Правда, с условием провести ее под водой, помрачнел я, и, в конце концов, стать мерзким чудовищем вроде Слизня… За все в жизни приходится платить, даже после смерти.

Значит, и Архип, и Анфиса – все они когда-то утопились? И даже сам Слизень? Все они были обычными людьми? Если первых двух я еще как-то представлял живыми, то Водяного… Интересно, он-то кем раньше был? Хоровод мыслей и образов закружился в голове, совершенно сбивая с толку.

Летний дождик кончился, и я почувствовал, что слабею. Ведь на этот раз на мне наговоренная одежда, а навь требует энергии.

– Вам надо идти к себе, в воду, – сказал Ковров. – Приходите, буду рад поговорить.

Я кивнул. Новые открытия ошеломили меня. Приплыв к Архипу, я задал давно вертевшийся на языке вопрос:

– Послушай, Архип, ты и я… мы будем жить вечно?

Утопленник удивленно воззрился и захохотал:

– Кто тебе сказал?

– Никто. Сам подумал.

– Дурак ты. Нет ничего вечного! Никто не вечен!

«А Ковров утверждал, что мы наказаны вечной жизнью… Черт ногу сломит! Один одно говорит, другой – другое!»

– Подожди, ты же говорил, что не знаешь, есть ли еще жизнь после нашей смерти. Если мы умерли – и ожили, то почему не можем снова ожить? Тогда получается, что мы живем вечно!

Архип посмотрел, словно говоря: бестолочь, чему тебя в школе учили?

– Я говорил, что не знаю, есть ли жизнь после нашей жизни. А кто тебе сказал, что ты умер?

Я потерял дар речи.

– То есть… как?

– Я этого не говорил. Мы не умерли, мы изменились! – заявил утопленник. – Ты Библию читал, отрок?

Отрок не читал. Так, перелистывал пару раз и отложил как скучную и излишне пафосную книгу. Я мотнул головой.

– М-да… – Архип почесал обвисшее брюхо и махнул рукой, подняв со дна тучу песчинок. – Тогда о чем с тобой разговаривать, неуч… Давай спать.

Ну и ладно, спи. Я и так хочу побыть в одиночестве, обдумать все, что узнал. Еще надо решить, как попасть домой. Ведь я исчез оттуда голый и без ключей. Так… По каналам можно добраться до центра. А там, используя наговор, создам одежду и проберусь к дому. Ключа от домофона нет, но и это не беда – утром люди идут на работу, откроют. Главное – застать дома соседку или соседа, поэтому выплыть надо заранее…

Близилась ночь. Вода, более плотная, чем воздух, темнела быстрее, меняя серо-зеленый цвет на темно-свинцовый, сонно отяжелела, убаюкивая и качая. Мне жутко захотелось спать.

Я улегся на дно, отвернувшись от уже уснувшего Архипа, и долго разглядывал мерно колыхавшиеся перед глазами водоросли. Подводное царство замерло в тягучем и темном желе. И, как попавшая в желе муха, я бездвижно лежал на дне, не в силах сбросить завораживающую немочь.

Я не хотел спать, боялся уснуть, убеждая себя, что спать в воде невозможно, что Архип просто притворяется. Я думал о живых и мертвых, о той незримой силе, что соединяет эти два мира. О том, что сказал мне Ковров. И незаметно уснул.

…Мы с Юлькой шли по дворам на Кирочной. Мы смеялись, разговаривали. Вдруг кто-то крикнул: смотрите, какая огромная крыса! Все бросились врассыпную, а Юлька вцепилась в меня, крича: сделай же что-нибудь! Я схватил швабру и пошел искать крысу. Тварь обнаружилась быстро. Она лежала в траве и нисколько меня не боялась. Огромная, толстая и наглая. Я замахнулся шваброй, ударил и не попал. Крыса подскочила. Я испугался. Мне показалось, что вот сейчас она бросится на меня, но крыса снова спряталась в траву. Тогда я ударил еще раз, я бил и бил. Кажется, попал крысе в голову, и она опрокинулась, задергав лапками. Трава и швабра окрасились кровью. Крыса слабо подергивалась. «Кончено, – подумал я, – конец твари!» Но крыса не умирала, укоризненно глядя на меня маленькими черными глазками. Что за черт! Я присмотрелся: так это же не крыса! Передо мной с разбитым черепом и сломанной ногой лежала маленькая собачка, наподобие таксы. Как же так? Зачем я избил ее? Собачку кто-то позвал. Вся в спекшейся крови, она поднялась и, опасливо косясь на меня, поскакала на трех ногах, а из четвертой торчал сочащийся кровью обломок кости. Я отбросил швабру и побежал следом. Надо схватить собачку и отвезти к ветеринару! Но я не мог догнать ее. Она все время убегала, а иногда я и сам был не в силах взять на руки изувеченное моей рукой тельце. Стыд и горечь овладели мной. Неужели все так и останется и ничего не исправить?

С этой мыслью я проснулся.

Кажется, утро. Никогда еще я не встречал рассвет под водой. Мгла медленно рассеивалась, водяная толща светлела, но дно еще погружено в полумрак. Ни движения, ни звука. Течение здесь не чувствовалось, и рыбы не плавали. Даже тянувшиеся вверх, к свету, водоросли замерли, расколов воду темными извилистыми трещинами. Этот рассвет не радовал, он был необычен и чужд, но отныне станет моей новой реальностью. Потому что ничего уже не исправить…

Я шевельнулся – и морок пропал. Я мог свободно двигаться, мог плыть, куда захочу. Домой, хочу домой, больше не могу здесь оставаться! Осторожно, стараясь не потревожить спящего Архипа, я медленно, над самым песком, поплыл к берегу.

И почувствовал, как кто-то хватает за ногу. Испугавшись, я дернулся и услышал приглушенный смех. Анфиса!

– Здравствуй, милый, – озорно проговорила русалка, разглядывая меня. Взгляд ее все чаще задерживался ниже пояса, и только тогда я сообразил, что впервые нахожусь перед ней, в чем мать родила. Я же попал в реку без одежды! Мой инстинктивный жест заставил Анфису расхохотаться. – Эй, красавец, чего стесняешься? Мы не люди, по одежке не судим. А ты хорош!

– Русалка плавала вокруг, бесцеремонно рассматривая меня, и я не знал, как извернуться, чтобы не попасть под прицел веселых и дерзких глаз. Не успел я опомниться, как крепкое русалочье тело прижалось ко мне, и ее руки заскользили по моему торсу ниже и ниже.

– Ты что? – Если б я был жив, то покраснел бы, как вареный рак. Никогда в жизни меня не хватали так нагло и напористо. Я считал Юльку вполне раскрепощенной, но до Анфисы ей расти и расти.

– Что, бесстыдница, молодого захотела? – раздался голос Архипа. Русалка нехотя отплыла.

– Так молодой – не старый! – с вызовом ответила Анфиса. Архип подплыл ближе, и под его взглядом мне стало не по себе – столько неясных чувств отразилось в нем.

– Конечно, Анфисушка, тебе видней, – язвительно произнес старик. – Только как же Слизень?

Я увидел, что глаза Анфисы вспыхнули.

– Замолчи, Архип! Я не просто так приплыла! Слизень меня и послал.

– С молодым ласкаться? – недобро усмехнулся утопленник. – Гляди, девка…

Странное дело, мне казалось, что старик ревнует. Ничего себе! Впрочем, откуда знать, может, он любовник о-го-го? По крайней мере, инструмент впечатляющий…

Русалка взяла меня за руку.

– Он со мной поплывет. Это воля Слизня!

Не произнеся ни слова, Архип отвесил русалке такой поклон, что завис в воде вниз головой, выставив на обозрение зад. «Издевается, – весело подумал я, – во дает старикан!»

Анфиса отвернулась и дернула меня за руку, призывая следовать за собой.

И мы поплыли. Анфиса плыла легко и даже играючи, я еле поспевал за ней. Не могу сказать, что устал – усталости не было никакой, но моя новая подруга, словно поддразнивая, не позволяла себя догнать. Ее ноги мелькали перед моим носом, она плыла быстро, как рыба, но только во сто крат красивее. Анфиса не гребла и не размахивала конечностями, как пловцы, – просто двигалась сквозь воду, будто бы паря в ней, лишь изредка плавно шевелила безупречным, словно изваянным из мрамора телом.

Положение плывущего за флагманом малька мне надоело. Я решил догнать русалку и поймать ее длинную ногу, но, разгадав мой замысел, Анфиса ловко уворачивалась в самый последний момент, и там, где только что было ее бедро, мои руки хватали пустоту. Она смеялась так радостно и по-детски, что я позабыл о том, где нахожусь. Мне казалось, я уже дома, я чувствовал себя совершенно свободно и легко. Город и прошлая жизнь отошли куда-то, были неразличимы под толщей зеленоватой, таинственной воды. Что творилось там, наверху, уже не интересовало. Новый мир поглотил меня без остатка, и я наслаждался им, отдаваясь чувствам, как ребенок. Я умер, но это – мой рай! И он совсем не плох. Здесь прекрасно!

Жуткий, неестественный звук вспорол нежный шелест реки, и огромная, черная тень промелькнула рядом, едва не задев меня. Водяной вихрь закружил и отбросил в сторону. Оглушенный и испуганный, я не сразу сообразил, что это какой-то корабль только что промчался над нами.

Анфиса подплыла ближе и взяла за руку, успокаивая:

– Не бойся, но будь осторожен.

Все еще дрожа, я кивнул, вспоминая обрубки на месте ног Архипа. Еще как буду!

– Пока я с тобой, тебе нечего бояться, – воспользовавшись моим замешательством, ее ловкие пальчики зашарили по всему телу. Не знаю, был ли то морок или иное колдовство, но моя плоть самым предательским образом откликнулась на русалкины ласки. Я не владел собой. Вернее, собой я владел, но – лишь духом, заключенным в плоть, которая была уже не моей. Но Анфиса так хороша, так притягивает… Никогда еще не ощущал такого желания…

– Сначала плоть, потом и душа, – шептала Анфиса, закрывая мои глаза поцелуями. Мы куда-то падали – мне было все равно. Весь мир был заключен в ней, вернее, мира и не было, а была лишь она…

Что со мной? Где я? Я лежал на дне совершенно голый и в полной боеготовности. Чем же мы тут занимались? В теле чувствовалась странная слабость.

– Где моя одежда? – спросил я. Память возвращалась медленно, какими-то рваными, расплывчатыми фрагментами.

– Зачем она тебе? – улыбнулась русалка. – Ты молод и красив. Скрывать нечего.

Я невольно прикрылся.

Русалка засмеялась, широко раскрыв рот и показывая острые зубки. Я почему-то вспомнил, как шокировали меня непринужденно открывавшие рот под водой русалки и утопленники. Привык. И горло уже не сжимает спазм, когда думаю, что лежу на дне Невы без воздуха.

– Ну, вставай, Андрюша. Плыть пора. – Анфиса сладко потянулась. – Водяной велел тебе реку показать, а ты еще не все увидел. И дело небольшое нам поручил.

– Какое дело? – не без опаски спросил я. Почему-то подумалось: людей топить будем.

– Надо кое-куда заплыть, – ответила русалка. – Дурочку одну проведать. Слизень приказал.

– Какую дурочку?

– Из-за любви утопилась, – отчего-то отвернувшись, пояснила Анфиса.

К тому времени мы пересекли Неву и вплыли в один из притоков, кажется, на правой стороне. Голову из воды я не высовывал, потому что передвигались мы быстро, и направление запомнил примерно.

– Дашка! – позвала Анфиса, остановившись в тени под каким-то мостом.

Сверху неслись лязги и стуки, старые сваи неприятно вибрировали от проносящихся над нами машин. Дно усеивало ржавое железо, обломки затонувших бревен и всякий мусор.

– Дашка! Выходи, посмотреть на тебя хочу! – крикнула русалка. – Здесь она живет.

– Анфиса остановилась, вися в полуметре ото дна. Меня поражало ее умение парить в воде совершенно недвижно и красиво. Я так не мог. Архип учил, но не все легко давалось. Чтобы управлять водой, требовались и воля и желание. А главное – вера, что сможешь. Почти как по Библии. Именно с верой и были проблемы. Ну, как с ходу поверишь, что течения просто нет, что оно не властно над тобой, что ты можешь управлять водяными струями, заставляя обтекать твое тело, словно неколебимый монолит? Так что приходилось подгребать руками, как обычному пловцу.

– Под мостом?

– Ага, – весело подтвердила русалка. – Где утопилась, там и живет, мокрица прозрачная. Уж Слизень-батюшка и грозил ей, и наказывал – все впустую. Не хочет живые души забирать. Говорит: свою не уберегла, так грех на чужие зариться… Дура. Вот и выцвела вся, как стекло стала. Скоро исчезнет, будто и не было.

Анфиса презрительно фыркнула. Похоже, она ее недолюбливала.

Что-то шевельнулось в просвете между сваями, и нечто, напоминающее человеческую тень, подплыло к нам. Эта женщина, возможно, когда-то была очень красива, но сейчас ее лебединая шея и хрупкие плечи лишь подчеркивали болезненную, если так можно сказать о мертвеце, худобу. Она была не просто худа – она была наполовину прозрачна, и это поразило меня необычайно.

– Вот и наша дурочка, – сказала мне Анфиса. – Да ты никак поправилась, Дашка?

Она издевалась.

– Да покажись же ты, плыви ближе! – велела Анфиса.

Утопленница подчинилась. Я смотрел на нее с двух метров и, кажется, видел контур сваи за ее спиной. Что-то похожее я наблюдал в одном магазине, когда увидел ряд сложенных у стены стекол. Стоявшие за ними предметы были так же неясно различимы. Вроде что-то видишь – а не поймешь что…

Она висела перед нами, скромно, а может быть, скорбно потупив голову. Мне хотелось увидеть ее глаза, но Дарья на нас не смотрела. Худые руки плетьми висели вдоль впавших бедер, грудь почти не просматривалась.

– Повернись! – скомандовала Анфиса. Утопленница повернулась. Она была тиха и покорна, и я не услышал от нее ни единого слова. – Ну, как? Мешок с костями!

Анфиса засмеялась:

– Дура ты, Дашка! Мужики – не собаки, на кости не бросаются! А ты все сохнешь… Вот твой бы тебя увидел – сбежал бы со всех ног!

– Мне все равно, – тусклым голосом произнесла Дарья.

Мне стало жаль ее. Прав Ковров: от своей боли не уйдешь – и на том свете достанет.

Волнение скрыть не удалось, и Анфиса удивленно спросила:

– Что с тобой, Андрюша?

– Ничего, Анфиса. Страшно стало.

– Отчего же?

– Что она прозрачная вся.

– Слышь, Дашка, тебя уже утопленники боятся! – усмехнулась Анфиса.

Не пойму, что эта Дарья ей сделала?

– Красавица! – Анфиса плавала вокруг утопленницы, хватая ее то за грудь, то за руки. – Какие ножки! А грудка как хороша! Не то что у меня! Ха-ха-ха! Посмотри, Андрюша, чем не невеста? И в белое не надо обряжать!

Она просто глумилась. И ни слова, ни движения в ответ. Худое, тщедушное тельце когда-то молодой и, наверное, красивой девушки висело в мутной полумгле грязного канала, и мне стало невыразимо больно. Я не мог плакать, но еще мог сострадать.

Словно почуяв это, утопленница медленно подняла веки. Глаза ее были – как два синих аквамарина. Лучистые и живые. Только они и жили в этом покинутом душой теле. Глядя в них, я забыл о ее страшной полупрозрачной наготе, забыл про Анфису и Слизня. В этих глазах было то, чего мне так не хватало. Любовь. Искренняя и настоящая. Идеальная красота русалки исчезла, оставляя взгляду отвратительное, злобствующее существо.

– Чего уставилась, кикимора! – резко проговорила Анфиса. Глаза утопленницы закрылись, и я очнулся. – Слушай меня! Слизень тебе последний срок дает! Три дня. Не сделаешь – пеняй на себя! Теперь плыви под свою корягу! Пойдем, Андрюша, нечего нам тут делать.

– Чего она ждет? – спросил я, когда мы отплыли.

– Может, своего любимого, а может, когда Слизень терпение потеряет. Ни одной души не взяла за столько времени, мокрица поганая…

– А зачем души забирать? – спросил я и подумал, что методом перекрестных вопросов смогу наконец докопаться до правды. Не Архип, так Анфиса расскажет. Русалка остановилась:

– Если долго жить хочешь, надо души человеческие забирать. Тогда их срок станет твоим! Я научу тебя. Это нетрудно.

– А если не забирать? – Я представил, как, наподобие вампира, впиваюсь зубами в человека – и меня передернуло.

– Станешь, как Дарья, – усмехнулась Анфиса. – Не поймешь: русалка или мокрица? Или пустое место?

– Скольких же ты погубила? – невольно пробормотал я, но Анфиса услышала.

– Погубила? – расхохоталась русалка. – Силком я никого не тащу! Но в воде – наше царство! И твари водяные повинуются нам, и волны, и течения! Все здесь – наше, и живые – наша добыча!

Волосы Анфисы взвились над головой, точно змеи.

– Испокон веков живые нам кланялись, дары приносили. А теперь забыли, все хотят даром взять! Нашу рыбу ловят, в нашу реку гадят! Добром ничего не дают – так мы сами возьмем! Их души и возьмем! – Глаза Анфисы сверкнули такой яростью, что, будь я на земле, попятился бы прочь. – Людской век недолог, их царства сменяют друг друга и гибнут, а наше тысячи лет стоит и стоять будет!

Она снова расхохоталась и поманила пальчиком:

– Поплыли, покажу тебе реку. Так велел Слизень. Свои места знать надобно.

Мы исследовали Неву вдоль и поперек, заплывали в притоки и даже в небольшие ручьи. Я старательно использовал скрывающее от людей заклятье и очень устал. Анфиса сказала, чтобы я не тратил сил: она скроет меня от людских глаз. А если и увидят – кто поверит? А если и поверит – что с того? Я согласился. Даже раньше истории о водяных и русалках никого не удивляли, а сейчас это никому не интересно. А нечисти только на руку.

В некоторых притоках вода была настолько грязной, что и прятаться не приходилось. Будь я живым, ни за что не стал бы купаться здесь. А сейчас… Вся брезгливость, связанная с водой, исчезла. Я не чувствовал разницу между грязной и чистой водой, меня не страшили канцерогены и всевозможные примеси, нефтяные и масляные пятна. Больше пугали непонятные твари, юркнувшие в норы при нашем появлении. То ли рыбы, то ли жуки… Мутанты, наверное. Сюда бы наших чиновников с губернатором! После такой экскурсии быстро бы реку очистили!

Мы навестили нескольких утопленников и утопленниц, живущих в разных районах реки. Похоже, здесь у каждого была своя зона, которую мертвецы знали как пять пальцев. Мне показывали затонувшие машины, неразорвавшиеся, лежащие с войны бомбы, полузатопленные баржи и дикие пляжи, где можно поживиться душами бесшабашных пьяниц и неосторожных детей…

Мертвецы были разными, как бывают разными люди. Одни полусгнившие, похожие на склизкие коряги, другие вполне презентабельные. Кто-то приветливо махал нам длиннющими, словно у Фредди Крюгера, когтями, кто-то скалил острые рыбьи зубы, кого-то с головы до пят или хвоста покрывала чешуя… Чертов бал-маскарад.

О многом из того, что предстало предо мною, уже рассказывал Архип, но увидеть своими глазами… Подводный мир был необъятен и чужд, но также поразителен и интересен. Мы выплыли за границы города, двигаясь против течения. Встречные подводные твари кланялись Анфисе, и я понял, что в царстве Слизня она имеет кое-какой вес. Впрочем, об этом я слышал и от Архипа. Мы миновали Ижору и Мгу. Анфиса сказала, что местные водяные платят дань Слизню. Я хотел спросить чем, но не стал. Неожиданно открывшееся зрелище заставило забыть обо всем:

– Что это?!

Остатки древнего корабля лежали на каменистом дне, и я восторженно указал на него Анфисе. Русалка милостиво кивнула, и я спланировал к месту его гибели. Это был древний корабль, очень древний – судя по изъеденным временем остаткам. Сильное течение далеко растащило полусгнившие обломки, но очертания остова с мощной продольной балкой еще прослеживались. Дно здесь каменистое, покрытое глубокими трещинами, течение сильное. Обычный человек не смог бы удержаться тут даже на секунду – мощное течение моментально уносило в сторону. Благодаря вызубренным заклятьям и огромному желанию, я смог приблизиться к кораблю вплотную. В детстве мне нравились книжки по археологии, и я мечтал найти древний артефакт. Будь на моем месте археолог, он бы задохнулся от восторга – этот корабль лежал здесь немало веков.

Я проплыл над окаменевшими остатками и нашел изъеденный ржавчиной якорь. На дне лежали изломанные и тоже окаменевшие куски мачты со следами железных снастей, остатки оружия и гладкие, обточенные водой кости. Была ли то русская ладья или боевой драккар викингов, оставалось только гадать, но впечатление было огромным! Даже первое посещение Эрмитажа не вызвало таких эмоций! Может, оттого, что в музей могут попасть все, а вот на дно… И это еще не все тайны Невы!

Наконец повернули назад. Мы скользили в толще водяного потока, течение ласково и послушно несло нас. Как же здесь хорошо, как спокойно! Прежняя жизнь казалась глупой, никчемной суетой, без веры, без смысла, без цели… Здесь я был самим собой, сильные струи Невы смывали человеческие законы и заповеди, мораль и условности. Невиданное, не ощущаемое никогда прежде чувство свободы захватило меня. Плыви, живи, пари! Здесь не достанут опера, военкоматчики и спецслужбы. Огромное водное пространство пьянило, как пьянит космонавта космос, и хотелось петь, орать во всю глотку! Абсолютная свобода!

Остановившись у Большеохтинского моста, Анфиса указала на многочисленные рыбачьи снасти. Я вспомнил: проходя мимо, каждый раз видел с десяток рыбаков, облюбовавших это место. Помнится, это удивляло: неужели они рассчитывают здесь что-то поймать?

Разноцветные поплавки висели над нашими головами, а под ними тянулись лески с крючками и наживкой. Усмехнувшись, Анфиса спланировала ко дну, что-то подобрала, нацепила на крючок и дернула за леску. Я увидел быстро летящую вверх блесну, а под ней зацепленную за крючок ржавую консервную банку. Анфиса не успокоилась, и другой крючок «поймал» полусгнивший ботинок.

Я представил радость от такого улова и не мог сдержать усмешки. Русалка веселилась еще больше. Когда выброшенные разозленными рыбаками банка и ботинок шлепнулись обратно в воду, я не выдержал и захохотал вместе с Анфисой.

– Вижу, устал ты, – ласково проговорила она. – Всю реку с тобой обошли. Поплывем, покажу, где отдохнуть. Там никто нам не помешает.

Несмотря на усталость, я четко уловил это «нам» и отказался, сказав, что поплыву спать к Архипу. К Обводному я претерпелся, а просторы Невы пугали. Привыкшему к крохотной комнатке в коммуналке, мне было бы так же трудно остаться в голой степи или в лесу. Как ни странно, Анфиса не настаивала. Махнув рукой на прощанье, она странной белой рыбиной ушла в глубину.

Анфиса чуть пугала непредсказуемостью и бесцеремонностью. Она не знала стыда, не стеснялась и не жеманничала в отличие от «земных» девушек. В своей жизни я таких девушек не встречал, и Анфиса нравилась мне своей непохожестью. Но порою казалось, что за чувствами Анфисы прячется нечто холодное и расчетливое, только и ждущее, когда неосторожный ступит в расставленную ему ловушку. И возбуждавшая красота идеального тела уходила, улетучивалась с каждым появлением русалки. Привыкал я, что ли? Нет, скорее дело в другом. Просто в какой-то момент я понял и прочувствовал разницу между телом и душой.

…Надо возвращаться. Долгое пребывание под водой благотворно сказалось на теле, я ощущал невиданный прилив сил, но в душе чувствовал себя препогано. Эйфория от путешествия миновала, мне хотелось отдохнуть от всего, от воды и водяных тварей – в первую очередь. Хочу домой.

Ночевать у Архипа я не собирался, даже не думал. Утопленник был порядочным занудой, а еще я соскучился по людям. По городу. По той части меня, что навеки припаялась к нему. И особенно скучал по Юльке. Но связаться с ней не мог: мобильник лежал дома.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что милицейскую засаду у меня устраивать не будут: не маньяк же я какой-нибудь и не убийца. А потому могу спокойно вернуться в квартиру. Но держать ухо востро все же следует. А если что – воспользуюсь новыми умениями. Не пропаду. Еще неизвестно, кто кого больше напугает: милиция меня или я – милицию.

У Архипа я научился наводить морок и делаться невидимым не только в воде, но и на суше. Правда, сил это полезное заклятье отнимало много, и держать его я мог лишь какие-то минуты, так что особо не разбежишься. Как только Анфиса его держит, удивлялся я огромной силе русалки. Архип научил меня крутить водовороты, создавать и удерживать водяные столбы, ударом которых можно свалить человека с ног, слушать и чувствовать воду и многому другому. Магия воды завораживала удивительными, неповторимыми чудесами, и я радовался, как ребенок, когда под надзором Архипа удавалось сотворить что-то новенькое.

Я очень хотел домой.

Основную часть пути лучше проделать под водой. Так и легче, и безопасней. Я представил карту города, не без труда вспоминая, как проходят и куда ведут многочисленные рукотворные каналы. С помощью заклятий я мог бы переместиться, например, из Обводного в Фонтанку за несколько мгновений, но было одно «но»: я должен хорошо знать место, куда «телепортируюсь». Проще говоря, хотя бы раз побывать там. Иначе ничего не выйдет. Так говорил Архип, и оснований не верить ему у меня не было. И так доплыву.

Но доплыть оказалось непросто. Оказывается, я совсем не знал расположения и протяженности каналов родного города, и казавшийся недолгим путь превратился в настоящее путешествие.

Я полагал, что Обводный соединяется с Фонтанкой. Оказалось, что нет. Знай и люби свой город! Я выплыл в совершенно незнакомом районе, но, поразмыслив, уверенно повернул направо, в сторону Невы. Следующий проток должен оказаться Фонтанкой, и, проплыв с километр, я действительно узнал набережную.

По дороге пришла мысль попробовать переместиться в квартиру, прочитав заклинание в тот момент, когда соседи включат воду. Нет, не годится. Во-первых, не знаю, когда они это сделают, а каждая попытка отнимет необходимую для будущего магического камуфляжа энергию. Встроенного энергометра я не имел, приходилось рассчитывать исключительно на собственные ощущения. Во-вторых, неожиданное появление в ванне голого соседа чревато неприятностями. Хотя можно скрыть себя заклятьем невидимости, но это если будут время и силы. И никого из соседей рядом. В общем, не катит.

Как же необычно смотрится Питер, если плывешь по каналам, изредка высовывая голову наружу! Это совсем другой Петербург. Да и Петербург ли? Подводные пути не загромождены машинами, здесь нет светофоров и пешеходов. Лишь редкие рыбешки да я. Вспомнив о быстрых катерах, часто рассекающих по каналам, я содрогнулся и ушел на глубину. Здесь безопасней. Попасть под винт, как когда-то Архип, совершенно не хотелось.

Я плыл быстро, но успевал любоваться донным пейзажем. К воде мои глаза адаптировались моментально, и я поражался, как изменялось зрение под водой в зависимости от прозрачности и освещения. Чудеса! Я проплывал над дном, словно астронавт над поверхностью Марса. Взгляд постоянно цеплялся за что-то интересное и удивительное. Чего здесь только не было: полузасыпанный песком старый гнилой сундук (закрытый, черт!), кирпич с гравировкой «Савинъ», зеленая бутыль лет, наверное, под сто и старинное пушечное ядро. И вполне современные вещи: разбитая виниловая пластинка, ржавая велосипедная цепь, бутылки и монеты… Впрочем, встречался и вполне пристойный пейзаж: желтый песочек между обточенными водой камнями, неспешно покачивающиеся водоросли, затянутые зеленым водяным лишайником стены канала.

Найдя рукотворный спуск к воде, я выбрался на безлюдную набережную. Быстро прочел наговор, представив на себе повседневные джинсы и футболку, и направился в сторону Загородного. В тот первый раз Архип, не желая того, подшутил, сказав, что, произнося наговор, нужно смотреть на одежду встречного. Видимо, у старика проблемы с воображением. Просидев сто лет на дне, Архип забыл, как человеческая одежда выглядит, тем более – современная. Но у меня-то воображение есть.

Улицы пустынны, лишь изредка проезжали машины. Времени я не знал, но, по моим расчетам, было раннее утро. Часов шесть или семь. До восьми успею. Я шел, стараясь держаться затемненной стороны – рассеянный свет не доставлял таких неприятных ощущений, как прямой солнечный.

Проходя мимо какого-то бутика, я мельком взглянул на себя и замер: в зеркальной витрине я оставался голым! Стекло не обманешь заклятьем. Задумавшись, прозевал какую-то тетку. Проходя мимо, она автоматически глянула туда же, куда и я. Замерла, открыв рот, затем посмотрела на меня, затем снова на витрину. Я быстро пошел прочь, не дожидаясь конца эксперимента. Оглянулся. Тетка изумленно смотрела мне вслед. Да ну ее. Пусть голову ломает. Мне-то что…

Вот и дом. На всякий случай я прогулялся, высматривая возможную засаду. Но никого не было ни во дворе, ни в припаркованных перед домом машинах. Кажется, чисто. Силы еще оставались, и я бодро подошел к парадной. Вот черт! А как замок открыть? Ждать, пока кто-то выйдет? Вот только силы, удерживающие призрачные джинсы и футболку, не беспредельны, да и солнце восходит все выше, заливая колодец двора яркими, ненавистными лучами.

На удачу через минуту вышла женщина. Я инстинктивно прикрыл пах, но на меня не обратили внимания. Я юркнул в прохладный лестничный полумрак. Так, в дом вошел. Осталось попасть в квартиру. Поднялся на этаж и почувствовал, как сила утекает, а восполнить нечем – воды-то с собой нет. Я сообразил: пока на площадке никого – заклятье можно снять. Все равно никто не видит. Осторожно прислушиваясь к посторонним звукам, я снял магическую пелену. И, как назло, щелкнула дверь напротив.

От неожиданности я забыл заклинание. А дверь уже открывалась, и в проеме показалась соседка по нашему подъезду. К счастью, она выходила спиной, закрывая вторую дверь, и я зайцем сиганул наверх. Замер, прижавшись к бетонной стене. Вдруг подумал: сердце сейчас должно стучать, как сумасшедшее, а оно молчит. Но это не значит, что я не волнуюсь. Пусть я мертвец, но об этом никто не знает, а прослыть извращенцем можно запросто.

Я поднялся еще на пролет. Вот и моя квартира. Нажал на звонок и прошептал заклятье, представив свою обычную одежду. Тишина. Никто не открывает. Блин, неужели на дачу свалили? Я запаниковал. Силы на исходе, на улице день, я, голый, стою на пороге собственной квартиры. Вспомнились «Двенадцать стульев» и инженер, у которого отключили воду… Очень весело смотрится, когда ты не на его месте. Я жал и жал звонок. Прошла минута, наверное, и я услышал шевеленье за дверью.

– Кто там?

Соседка! Ура!

– Это я, Андрей! Откройте, пожалуйста!

– Что звонишь, ключей, что ли, нету? – пробурчала Наталья Сергеевна, открывая двери. И застыла, глядя куда-то вниз. Я оторопел. Я уже не помнил, произнес заклятье или нет – кроме воды, я думать ни о чем не мог.

– А чего ты босой? – спросила она, и от души отлегло. Сработало! Просто про обувь забыл.

– Хулиганы отняли, – на ходу сочинил я, протискиваясь мимо соседки к своей комнате. – Понравились мои кроссовки.

– Так в милицию надо!

– Обязательно! – заверил я. – Сейчас переоденусь и пойду.

Висевшее в коридоре зеркало могло выдать, но я с достоинством проследовал мимо. Расхаживать голышом, зная, что тебя не видят, было, честно говоря, интересно. Этакая смесь озорства и здорового эксгибиционизма. Детство? Пускай детство! Зато острых ощущений – хоть отбавляй. Помню, маленьким кидался в прохожих гнилой картошкой или яйцами, а потом, замерев за укрытием, слушал, как ругаются и ищут озорника. И страшно, и весело! То же я испытывал и сейчас.

– Андрей, – позвала соседка. Я остановился, чувствуя, как уходят силы. Волшебный камуфляж грозил рассыпаться в любую минуту.

– Что, что? – спросил я не слишком вежливо. – Наталья Сергеевна, мне надо в ванную.

– Тебя милиция искала. – Она думала, я испугаюсь. По крайней мере, ждала какой-то реакции.

– Да? – Я зашел за угол и высунул голову, придавая лицу лениво-равнодушный вид. – Милиция? Зачем?

– Поговорить с тобой хотели о чем-то. Ты что, накуролесил где-то? – участливо спросила она. Надо сказать, Наталья Сергеевна относилась ко мне хорошо, гораздо лучше, чем к моей маме, приезжавшей ко мне изредка. Как-то у них не сложилось.

– Да нет, – ответил я, – наверное, они про моего знакомого узнать хотели. Всех моих друзей опрашивают.

– А он чего натворил?

– Да не знаю. – Я вошел в ванную и закрылся. Наталья Сергеевна торопилась на работу и больше расспрашивать не стала. Я услышал, как щелкнула дверь, и расслабился. Моя одежда лежала там, где и оставил, но первым делом я приник к крану. Вода показалась вкуснейшей и сладкой, как фруктовый сок, и пил я очень долго. Потом решил, что надо принять ванну, отдохнуть и расслабиться от переживаний. А уже потом позвоню Юльке. Извинюсь, и она простит.

Я включил воду, а пока она лилась, поглядел в зеркало. Не брился уже давно и порядком зарос. Побриться или плюнуть? Нет, побреюсь, Юлька не любит щетину. Хотя небритым я себе больше нравлюсь, выгляжу мужественнее. Бритва была тупой, пора покупать новую… но порезаться я не боялся. Чего мне вообще теперь бояться? Разве что Слизня. Но он далеко, в Неве, а я здесь, в своей квартире…

Воды налилось достаточно, и пышная горка ароматной пены возвышалась над бортом ванны. Сухая кожа зудела, я поспешил окунуться, и в шоке едва не подпрыгнул до потолка! В ванне кто-то был! Мои ноги уперлись в мягкое податливое тело…

– А я в гости пришла, – являясь из пены, сказала русалка. – Помнишь, обещала?

Она протянула бледную руку, погладив меня по бедру. Я выскочил из ванны.

– Ты!.. Как ты сюда попала?! – закричал я.

– Архип сказал: ты домой собрался. Вот и решила тебя навестить, – сообщила она, нежась в горячей воде. – Тесновато тут у тебя, в реке просторней…

Я оторопело смотрел, не понимая, каким образом Анфиса проникла в квартиру и в ванную. Сквозь стены, что ли? Или и впрямь… просочилась? Но как? Ведь она никогда не была здесь! А Архип говорил… Врал или у Анфисы свои заклятья имеются?

Она неожиданно протянула руки, схватила меня за шею и увлекла за собой. Взметнувшись вверх, мои ноги сокрушили полочку с бритвенными принадлежностями, и они посыпались вниз. Упав в ванну, я обнаружил, что у нее нет дна. В объятьях русалки я висел над водяной бездной, и далеко наверху виднелся светлый прямоугольник ванной.

Оцепенев от ужаса, я позволял распутной русалке гладить себя, но сумел собраться и, оттолкнув ее, рванулся вверх, к свету. Хохоча, она схватила за ногу, я невежливо отбрыкнулся и всплыл. Невозможно передать радость, которую я испытал, видя родные, облицованные старым пожелтевшим кафелем стены. Словно в бассейне, я ухватился за край ванны, подтянувшись, перевалился через нее и упал на пол. В следующий миг, еще толком не понимая, что делаю, моя рука протянулась к цепочке пробки и выдернула ее.

Тишина. Прислонившись к стене, я сидел на полу, медленно врубаясь в то, что произошло. И было ли это на самом деле? Голова Анфисы взметнулась над убывающей водой, глядя озорно и бесстыдно.

– Зачем от меня уплыл? – спросила она.

Я не отвечал, подсознательно ожидая чего-то.

– Не бойся Слизня, он ничего не узнает. – Она высунулась из воды наполовину, и ее грудь оказалась прямо перед моими глазами. – Здесь нас никто не увидит! Иди ко мне!

Я молчал, глядя, как медленно уходит вода. Почуяв неладное, русалка оглянулась. Пронзительный вопль потряс комнату. Я вжался в стенку, с ужасом глядя, как руки Анфисы взметнулись над бортиком, и в стороны разлетелись брызги. Раздался звучный всплеск, меня окатило водой и – все затихло.

На трясущихся ногах я поднялся и заглянул в ванну. На дне журчал последний ручеек, сливаясь в воронку канализации. Смылась…

Все, в ванне я больше не моюсь. Лучше пойду в баню.

Весь вечер я отходил от пережитого. Включил телевизор и увидел Ихтиандра. Человек-амфибия парил в пронизанной солнечными лучами воде. Какая романтика! Его бы сюда, к Слизню! Я переключил канал. Новости:

– …купаясь в Суздальском озере, утонула тринадцатилетняя девочка. Тело найти не удалось. На месте трагедии работают спасатели…

Мать твою! Суздальские озера – это же Озерки. Наверное там тоже есть водяные и русалки. Жалко девочку. Если тело не найдут, значит… Нет, ничего еще не значит! Бывает, тела через несколько дней вылавливают. И вообще, она ведь утонула, а не утопилась! Хотя кто знает… Тринадцать лет – возраст сложный…

Эти размышления повергли в тоску. Сегодня в реку не пойду. Не хочется видеть ни Архипа, никого. Разве что Юлю… Может, она звонила, пока я был в ванной? Я принялся искать мобильник.

Он оказался выключенным. Видимо, села батарея. Я поставил телефон на подзарядку и заглянул в принятые звонки. Ничего. Значит, она мне не звонила. Хорошо. Ладно. Посмотрим. Я почувствовал раздражение. Именно я был причиной недомогания Юлиной бабушки, но ведь я не сделал ей ничего плохого! Хотя мог бы. Скорее, она меня мучила своей иконой! Полдня потом глаза болели!

«Труба» неожиданно запиликала. Я мигом схватил ее, но это был не звонок. Пришло сообщение. «Вы подошли к порогу отключения…» Вот засада! Завтра срочно бежать на работу, выпросить хоть какой-нибудь аванс, иначе кранты. Правда, прогулял два дня… Ну, ничего, скажу, что заболел, и отработаю…

Я посмотрел на входящие сообщения и заметил еще одно. От Юльки! «Бабушка в порядке. Уезжаю с родичами в Москву на пару дней. Приеду – позвоню».

Бабушка в порядке! Это хорошо. С одной стороны. С другой она по-прежнему станет отталкивать от меня любимую внучку. И ничего с ней не сделаешь… Была мысль навестить бабулю ночью и продемонстрировать ей парочку фокусов, но теперь, конечно, не стану. Пусть живет. Небось самой страшно: по фотке видит, что я мертвый, – а я прихожу к ней в гости…

Главное: Юлька простила меня! Я это чувствовал, я читал это между строк.

Ночь прошла беспокойно. Я ворочался и не мог заснуть, часто вставал и тихонько, чтобы не разбудить соседей, шел пить на кухню. Мне было неуютно в собственной постели, простыни казались сделанными из войлока или грубой дерюги, одеяло душило и жгло. Две проведенные под водой ночи так понравились телу, что оно протестовало против ночевки на суше. Новая ипостась требовала своего. Чертыхаясь, я смочил водой простыню и с ног до головы завернулся, как в саван. Сразу стало легче, и я заснул.

Утром горло походило на высушенную резиновую трубку. Небо сухое, а язык напоминал засохший кусок мяса, на неделю забытый в сковороде. Впрочем, литр-другой воды легко спасли положение. Я усмехнулся, подумав, что похож на алкоголика с бодуна, с той лишь разницей, что пью не водку, а воду.

Одевшись и прихватив пару бутылок воды, я побежал на работу. Деньги нужны, как воздух. Вернее, как вода. Но, явившись в офис, получил удар ниже пояса.

– Вы не выдержали испытательного срока, – заявил начальник, парень старше меня лет на пять-семь, но уже обрюзгший, с заметным брюшком и масляными поросячьими глазками на широком веснушчатом лице. – Вы прогуляли и уволены. Нам больше не о чем разговаривать.

– Но… я же работал два дня! – Ладно, пусть уволили, пронеслось в голове, но за отработанное я должен хоть что-то получить. – Заплатите мне за эти дни.

– Вы не выдержали испытательного срока, – помедленнее, чтобы до меня дошло, повторил начальник. – И мы вам ничего не должны. Если бы вы работали нормально, без прогулов, вам бы заплатили, как всем. Так что… – Он развел руками, давая понять, что разговор окончен. Но я так не считал:

– Погодите, как это? Я работал, значит, вы должны мне заплатить!

– Не понимаю, чего вы хотите? Прогуляли, так пеняйте на себя.

– Так я же два дня отработал! А мне обещали по пятьсот в день! Вы мне тысячу должны!

Начальник снисходительно улыбнулся:

– Можете обращаться в суд.

– Ну ладно! – хлопнув дверью, я вышел. Внутри все бурлило. Погоди, устрою тебе суд! Гад! Знал бы ты, поросячья харя, чего мне стоила эта работа, каких мук! Хроническое обезвоживание изматывало так, что без бутылки воды в пакете я вообще не передвигался, стараясь не работать на солнце. И как назло, на улице жара!

Я летел домой раскаленный, как метеор. Знания – в дело! Вот только соседи… Надеюсь, что не помешают. Чтобы уйти и вернуться, желательно держать воду включенной. Проточная вода обладает большей энергетикой, и, чтобы не тратить силы, Архип рекомендовал делать именно так. Часа хватит? Думаю, да.

Время тянулось издевательски медленно. Надо дождаться, пока кончится рабочий день, и только тогда перемещаться в офис. Я сидел на диване, пил воду, смотрел телевизор. Одна говорящая голова сменяла другую, один скучный сериал кончался – начинался другой, такой же бездарный. Почему не могут снять, чтобы захватило, чтобы забыть обо всем с первых же минут?! Да хоть бы лица новые появились, но все одни и те же. Родились в «ящике» и помрут там же.

На кухне столкнулся с пришедшим с работы Олегом.

– Что-то ты, Андрюха, готовить перестал, – заметил наблюдательный сосед. – Раньше, помню, все варил что-то, а сейчас не готовишь. Экономика?

– На работе ем, – соврал я.

– Так ты на работу устроился?

– Ага, – ответил я. Устроился. На два дня и бесплатно.

– Ты в курсе, что менты тебя искали? – спросил он. Я знал, что Олег был судим в молодости. Зону не топтал, но сидел под следствием, отчего отношение к правоохранительным органам имел соответствующее.

– В курсе. Наталья Сергеевна сказала.

– Они просили, чтобы стуканул, когда явишься, – ухмыльнулся Олег. – Не боись, хрена я им что скажу! Не видел и не слышал. И Наталья не скажет. А что им нужно?

Вот оно что! Значит, соседа доложить просили, когда появлюсь. Очень, видать, меня хотят. Хорошо, что сосед с ментами не дружит, другой бы давно номерок набрал и заложил. Правда, смыться в самом прямом смысле этого слова я теперь всегда успею. Даже из тюрьмы…

– Так, ерунда, свидетельские показания хотят взять, – ответил я.

– Понятно, – сказал сосед. – На хрен им чего-то говорить! Пусть сами ищут. Они за это зарплату получают…

Я ушел к себе и приготовился. Подожду, пока сосед с кухни слиняет, и – вперед! Заклятье знаю назубок, один раз уже опробовал… Но все равно страшновато. Ладно, мертвец я или кто? Чего бояться? Я решительно прошел в ванную, закрылся и включил душ. Разделся, сложив одежду в свой шкафчик. Туда же положил ключ от комнаты. Часа мне хватит? Наверное. Ну, вперед! Держитесь, гады!

Сознание померкло… Когда очнулся, увидел себя в туалете фирмы, голым и стоящим в унитазе. Некоторое время я очумело глядел на кафель стены напротив, потом посмотрел по сторонам и обнаружил, что нахожусь в открытой кабинке. Свет в туалете выключен. Это хорошо – значит, и офис закрыт. Я ступил на пол и едва не поскользнулся на мокрых ногах. Это окончательно привело в чувство. Я на месте! Приступим к мести!

Предвкушая классный оттяг, я открыл все краны в туалете на полную. Теперь заткнуть слив. В ближайшей комнате нашлось все необходимое. Несколько файликов распластались по раковинам, закрыв сливные отверстия. Раковины заполнились, и водичка радостно заструилась на пол. Красота!

Входная дверь была железной, дорогой, с уплотнителями. Очень хорошо! Чем позже обнаружат потоп, тем лучше. Вместе с прибывающей водой я прошел к уже знакомому кабинету начальника. Закрыт. Ну, это не проблема. Как там Архип учил?

Я размеренно и с чувством произнес слова. Текущая по линолеуму вода медленно собралась в прозрачный голубоватый столб. Красиво! Я шевельнул бровью – столб с размаху ударил по двери, разлетевшись мелкими брызгами. Дверь скрипнула, но не поддалась. Ничего, еще попробуем. Вода прибывала, и с каждым ударом масса водяного столба росла. Вскоре дверь не выдержала и распахнулась, с «мясом» вырвав замок. Я вошел внутрь. Что тут у нас? Компьютер? Я схватил системный блок и швырнул в воду. Что-то заискрило, и меня тряхануло. Я понял, что меня ударило током. Пустяки, даже щекотно! Вслед за блоком в воду полетели документы с полок, принтер и все, до чего я мог дотянуться. Ничего не положено, говорите? Будет вам!

Я чувствовал абсолютную свободу. Я мог делать все, что хотел! Даже войди сюда охрана, захочу: они не то что поймать, увидеть меня не смогут! Разгромив кабинет, я переместился в офис. По моему желанию вода принимала всевозможные формы, чтобы с грохотом разнести очередной шкаф с документами. Это была сладостная, фантастическая месть!

Почувствовав усталость, я решил вернуться домой. Хватит с них! Уже по колено в воде пробрался в туалет. Представил свою ванную и проговорил заклятье.

Не сработало! Не может быть! Я точно помнил все слова Архипа. Я не мог ошибиться. В чем же проблема? С минуту я пребывал в растерянности, потом попробовал снова. Не получалось! Я чувствовал такую слабость, словно пробежал пару километров без остановки. И немудрено – столько сил потратил.

А если так и не смогу переместиться и завтра меня найдут здесь, голого, в разрушенном офисе? Здравствуй, психбольница! Спокойно, Андрей, все получится! Я отдохнул, собрался с силами и… Снова не вышло! Да что ж такое?! А если не домой, если в другое место? Но, кроме штаб-квартиры Архипа в Обводном, другого места я не знал. Значит, остается туда.

Еще отдохнув, я представил песчаную воронку на дне Обводного и прочел заклинание.

Я пришел в себя, ощущая спиной мягкий песок и камень, впившийся в ягодицу. Голова кружилась. Я был на дне воронки. Уф. Получилось. Надо мной нависла заспанная физиономия Архипа.

– Вот уж не ожидал, – проговорил он. – Разбудил меня. Что, никак опротивело на суше?

– Заклятье твое проверял, – соврал я. – Из дома сюда попал, а вот обратно не могу. Не выходит.

Архип расспросил подробнее и усмехнулся:

– Знаю я, почему не выходит. Кто-то кран закрыл, вот тебе и не пройти! У меня такое бывало.

– Да вроде не мог никто кран закрыть, – пробормотал я. – Ведь я ванную закрыл изнутри! Соседи должны думать, что я там…

– Значит, просто сил не хватило.

– Но сюда-то хватило!

– Эге, так ведь сколько там воды и сколько тут! – засмеялся Архип. – Ты силушку из воды берешь, а коли водички мало, то и силы меньше.

– Что же мне делать?

– А ничего. Ложись на песочек и спи. – Архип мощно зевнул, и из разверстого рта выплыла пиявка. Я представил, что засну, и ко мне в рот заплывет такая гадость…

– Нынче здесь благодать, не то что раньше. Корабли теперь не ходят, тихое место, спать хоть где можно спокойно…

– Нет, я спать не могу, мне домой надо. – Я хотел поплыть к берегу, но почувствовал страшную слабость. Тело отказывалось повиноваться, не желая никуда двигаться. Архип ворожит?

– Что это со мной?

– А что? – спросил утопленник. Похоже, он здесь ни при чем.

– Слабость какая-то. С места не сойти.

Архип усмехнулся:

– А ты думал, ворожба сил не требует? Видать, хорошо накуролесил, вот и ослаб теперь. Поспи, к утру сил и наберешься. – Архип поерзал на песке, устраиваясь поудобнее, положил голову на камень и заснул.

Я огляделся. Похоже, ничего другого мне не оставалось. Я ослабел так, что одно лишь воспоминание о суше вызвало во мне нервный спазм. Кажется, я медленно, но верно перерождаюсь. Скоро и правда наверху жить не смогу. Да что же это такое?!

Силы возвращались не так быстро, как хотелось. Я клял свою самонадеянность и злобу. Кому ты что доказал? Кто узнает, что я это все разгромил? Расскажу – никто ведь не поверит. Игрался с магией, как Бильбо с кольцом. И что? Легче стало? Ведь не ребенок, должен понимать, что за все придется платить…

Полночи я восстанавливался, затем знакомой дорогой поплыл к дому. Теперь проще, у меня опыт есть, посмеивался я над собой, второй раз пробираясь по улице голышом. Эксгибиционист несчастный.

И на этот раз повезло. Утром пошел дождь, и прогулка по суше оказалась легкой и приятной, если не считать очумелой собаки, гнавшейся за мной несколько кварталов. Помог водяной столб, наскоро созданный из большой лужи. Получив водяной палкой по хребтине, собака взвизгнула и ретировалась.

Соседку ждал долго, а когда она вышла на лестницу, едва успел произнести нужные слова и кинулся к закрывавшейся двери.

– Не закрывайте!

– Ой, это ты! – охнула Наталья Сергеевна. – Напугал. Ты откуда?

– Работал. В ночную смену, – деловито пояснил я, чувствуя, что начинаю привыкать к вранью. А что делать? Се ля ви. Или точнее: се ля морте.

– Андрей, а ты ничего странного не замечал? – спросила соседка.

– Нет, а что? – подзарядившись под дождем, я уже не боялся, что магическая пелена раскроется в самый неподходящий момент.

– Вчера ванная была закрыта, вода льется, а внутри – никого!

– Как так? – Меня распирало от смеха от таинственного тона соседки, но я держался.

– Сама не знаю! Изнутри закрыто, а вода течет! Мистика какая-то! Ну, мы думали, что ты там, стучали-стучали… Подумали уже, не случилось ли чего? Олег дверь выбил и воду выключил.

Закрыв за Натальей дверь, я расхохотался. Представляю ее лицо, явись в ванне Архип или Анфиса!

Казалось, я не был дома целую вечность. Нет, все же здесь лучше, чем в Обводном. Однозначно!

Я включил телевизор и стал смотреть новости. Потом сбегал на кухню за чаем и едва не пропустил главное:

– …случайные очевидцы рассказывают: напор воды был столь силен, что помещение затопило по самый потолок. Затем лопнули стекла, и вода хлынула на улицу. Специалисты из «Водоканала» отмечают, что давлением воды сорвало несколько кранов в туалете, откуда, видимо, и произошла утечка. Но при всем этом напор не мог быть настолько мощным, отмечают они. Это какая-то аномалия…

Я довольно усмехнулся. Аномалия! Конечно, аномалия! И будут вам аномалии, если жить не хотите по-человечески! Жаль, нельзя пойти и сказать: это я все устроил! Еще в милицию побегут жаловаться. Хотя что мне милиция! – храбрился я, лежа на диване. Никто ничего мне сделать не может! Я уже умер, а значит – бессмертен. И все же что-то, какое-то предчувствие не унималось во мне, словно предупреждало: не торопись, ты многого еще не знаешь… Чем дольше я погружался в мир смерти, тем быстрее отвыкал от человеческого. Ощущения нового и неизведанного, страшного и чудесного пьянили меня. Не пользоваться таким даром – преступление, думал я. Ведь я многое теперь могу! И если раньше боялся Темного и его парней, то теперь все, что захочу, с ними сделаю! И с кем угодно! Я вспоминал старые обиды, случаи, когда меня, еще подростка, колотила шпана и обижали старшеклассники. Пусть бы сейчас попробовали! Замочу в сортире!

Я распахнул окно. Город лежал предо мной, как прекрасная невольница, которую я мог освободить! Эй, кому помочь, за кого заступиться, молча во все горло кричал я, чувствуя, как внутри становится свободно и радостно. А ведь мое положение не столь плохо! Да, умер, ну и что? Да я могу такое, что живым и не снилось! Помню, раньше хохотал над наивными американскими суперменами, сующими нос во всевозможные разборки, чтобы продемонстрировать волшебную силу. Теперь я их понимал.

Люди, как хорошо ничего и никого не бояться, как приятно знать, что ты способен на подвиг!

Я стоял с Костей и наблюдал за танцующими. Костик курил, по привычке выдыхая дым в сторону. Он помнил, что я не выношу табачного дыма, но не знал, что теперь мне все равно. Во-первых, я начисто потерял обоняние, во-вторых, в клубе и так было накурено предостаточно. Раньше это здорово подрывало мою любовь к подобным заведениям, теперь же… Рак легких мне уже не грозит.

Время шло, а Юльки не было. Через многочисленных знакомых Костик вычислил, что Юлька собралась в этот клуб с подружками. Мой агент узнал день и час.

– Ты уверен, что она появится?

Костя пожал плечами:

– По моим сведениям… Слушай, я отойду отлить.

Он ушел, а я остался подпирать стену. Народ крутился в живой безбашенной карусели, танцевал, курил и пил, смеялся, о чем-то спорил. Пьяная девчонка увлеченно отплясывала, не замечая, как на видневшиеся из-под задравшейся юбки трусы пялятся все вокруг. Вот измученный парой таблеток «дури» парень сидит у стены, и о его вытянутые ноги то и дело кто-то спотыкается. Разноцветные сполохи бликуют на лицах танцующих, являя то странные, то страшные маски.

«А ведь они думают, что это и есть жизнь. Хорошая жизнь. Мы такие – не переделаешь. Когда молод и силен, весь мир у твоих ног. Карьера и деньги, девчонки и машины. Все, если очень захочешь. И я хотел того же. Старался и учился, с завистью поглядывая на тех, кто сумел пробиться и устроиться. Раз им повезло, и мне повезет, думал я тогда. Но взял да умер…»

Тут я увидел Юльку с подружками. Девчонки стояли у стены, смеясь и переговариваясь. Я залюбовался Юлькой. Короткая, почти мальчишеская прическа и ладная, пропорциональная фигурка. Как же давно мы не виделись!

– Вот и она, – сказал вернувшийся Костя. – Ты чего не подходишь?

– Сейчас, – сказал я, отклеившись от стены. Засмотрелся. Я сделал шаг и остановился: к девчонкам подваливал Темный. Я видел его со спины, но тотчас узнал. А он здесь откуда? Не думал, что он бывает здесь… Два бессменных бойца, как всегда, маячили рядом. Темный что-то сказал – из-за музыки было не расслышать, наверное, что-то интересное, так как девчонки заулыбались и направились за ним. И Юлька. Вот дура! Не знает, с кем связывается, ведь говорил же! А эта сволочь пользуется тем, что меня нет! А ведь обещал. Погоди-ка. Он ведь думает, что я утонул. Ну, так устроим явление воскресшего меня!

– Костя, если что – хватай Юльку и беги отсюда! Понял?

– Понял. А что случилось?

Похоже, он Темного не узнал.

– Пока ничего. Но может. Только не вмешивайся, ладно, я сам разберусь!

– Понял. Ты у нас спортсмен, – ответил Костя. Он отбросил сигарету, дернул за куртку – и в его руке оказался проклепанный устрашающими шипами ремень. Костик намотал его на кулак. – Если что, махни рукой. Я рядом.

Собравшись с духом, я двинулся к ним. По поводу Темного я не волновался, больше беспокоился о том, как встретит меня Юлька. По словам Костика, который вызнал это у своей девчонки (и Юлькиной подруги), Юля готова простить, лишь ждет первого шага. Я не гордый, я шагну.

Последние метры я летел и остановился у столика с девчонками. Юля увидела меня и отставила недопитый коктейль.

– Я пришел за тобой, – сказал я и улыбнулся.

Наши глаза встретились. Правду пишут в книгах: глазами можно разговаривать, да еще как! Мы смотрели друг на друга, пока знакомый голос не раздался над самым ухом:

– А вы, молодой человек, здесь лишний! – Судя по интонации, Темный меня не узнал.

Я нарочито медленно повернулся. Эффект удался. И Темный, и его люди воззрились на меня, как на привидение.

– Не ожидали? – холодно улыбнулся я.

Темный поправил очки:

– Не ожидал. Но это ничего не меняет. Это мой столик, мои девочки, и ты здесь лишний.

Мексиканец потер длинный ус. Кость ухмыльнулся. Я видел, что ему не терпится врезать по моей физиономии своим пустым котелком. Успеется. Сначала мы поговорим.

– Я пришел за тобой, – повторил я Юле и улыбнулся, на мгновение забыв про все: смерть, проблемы и страхи. Я смог так улыбнуться только потому, что видел ее глаза. – Пойдем отсюда!

Музыка на мгновенье стихла, пока диджей ставил новую композицию, и в наступившей тишине мои слова прозвучали громко и отчетливо:

– Не верь никому, Юля. На всей Земле только я тебя люблю.

Одна из подружек открыла рот, другая заулыбалась. Видимо, понравилось. Юля улыбнулась тоже, затем посмотрела на Темного. В ее глазах мелькнула тревога. Она поняла, что до хеппи-энда далеко.

– А вы, господин Паньков, отвалите! – Я бросил на стол очередной козырь и добился еще большего эффекта. Два – ноль! Темный не ожидал, что я знаю его фамилию. Возможно, даже гориллы ее не знали. Он протянул пальцы к очкам, чтобы снять их, но замер и опустил руку.

– Ты совершил большую ошибку, – сказал он.

– А мне плевать! – произнес я, приближаясь. Быки придвинулись ближе, буравя взглядами. Куда вам до меня, смертные?!

– Андрей, не надо! – крикнула Юля, но именно сейчас я решил: надо!

– Скажи при всех, при ней скажи, что ты мне обещал! – кивнув в сторону Юли, крикнул я.

– Я? Тебе? – улыбнулся Темный. – А кто ты такой?

Его парни зловеще усмехались. Я чувствовал, как электризуется атмосфера, чувствовал потоки страха и агрессии, исходящие от них. Да, именно страха! Сейчас я чувствовал, что любой боится, переступая нравственный закон. Он может спрятать страх глубоко, так, что никто не увидит, но я знал и чуял эту гниль внутри человека. Эх вы, супермены!

– Если ты сейчас же не признаешься, что проиграл наш спор… – Я сделал многозначительную паузу и шагнул к нему. Мои кулаки сжались так, что захрустели суставы. Темный склонил голову набок, разглядывая меня сквозь солнцезащитные стекла. Даже в полутемном зале он не снимал очков.

– Я никогда не проигрываю, – ответил Темный.

Я быстро протянул руку и сдернул очки. Не знаю, что побудило поступить именно так, а не просто ударить по харе. Его глаза были маленькие, глубоко утопленные в черепе и неопределенного цвета. Я бросил очки под ноги и наступил ботинком, раздавив, как мерзкое насекомое. Раздался хруст. Глазки Темного вспыхнули странным угрожающим огнем. Или в них отразились огни светомузыки?

– Мочи! – вполголоса приказал он. Быки ринулись на меня. Я ожидал чего-то подобного, но все же надеялся, что разборка произойдет где-нибудь на улице, а не на глазах у Юли и ребят.

Я успел оттолкнуть Юлю в сторону и получил сокрушительный удар в челюсть. Мексиканец успел первым. Я проехался по гладкому полу. Народ бросился врассыпную, освобождая место для битвы.

Местные вышибалы не вмешивались. Репутация Темного была зловещей, и связываться с ним они не желали. А мне чего бояться? Я мертвый. Пускай бьют!

Кость склонился надо мной и рывком вздернул вверх, приготовившись нанести коронный удар лбом. Я размахнулся и от души зарядил ногой ему в пах. Кость вскрикнул и выпустил меня из объятий. Я поднялся. Надо вспоминать старые навыки. Мексиканец приблизился, но второго шанса я ему не дал. Нырок – и правой в челюсть! Он пошатнулся, но все ж не упал. Крепкий, гад! Удар левой никогда не был моим козырем, но сейчас удался на загляденье. Мексиканец рухнул и затих. Победа нокаутом! Я ринулся туда, где стоял Темный, но его уже не было. Сбежал, гад! Разозлившись, я подскочил к стоявшему на коленях быку и с размаху зафутболил по голове, забыв, что она костяная. Чуть лодыжку не сломал! Но Кость упал и больше не двигался.

– Валим отсюда, скорее. – Приятель подхватил меня с Юлькой и потащил к выходу.

Мы выбежали из клуба. Ошеломленные вышибалы нас не задерживали.

– Наверняка ментов вызвали, – сказал Костя, затаскивая нас в какой-то двор. – За мной! Я здесь все дворы знаю, хрен кто найдет!

Мы бежали, я чувствовал испуганный и восторженный взгляд Юльки и был счастлив. Тяжело дыша, мы остановились в какой-то подворотне. Тусклый свет уличной лампы почти не проникал сюда, и я не боялся, что нас заметят. Одержанная победа пьянила, как хорошая порция «вертолета». Я чувствовал себя рыцарем, освободившим прекрасную леди. Жаль, главарь разбойников ушел! Я бы заставил его повторить то, что он обещал! Ведь из-за него я погиб! Гнида темная!

Из глубины двора раздались шаги. Кто-то шел прямо к нам, и я настороженно замер. Костя тоже повернул голову:

– Кто там, не видишь?

Шаги приближались, и в полумраке возникла фигура Темного. Как он нашел нас?

– Иди сюда, щенок, поговорим, – глухо проронил он, остановившись в темноте.

– Не ходи, Андрей, пойдем отсюда. – Юля вцепилась в мой рукав. – Хватит уже!

Фигура Темного излучала ощутимую угрозу, но чего мне бояться? Самое страшное уже случилось. К тому же я очень хотел остаться с ним один на один. Очень! Я оторвал Юлькины руки и сказал:

– Не бойся, ничего со мной не случится, – и быстро пошел вперед.

– Иди сюда, – проговорил Темный, отступая во тьму. В опущенной вниз руке что-то блеснуло.

– У него нож! – крикнула Юлька. Я усмехнулся. Что нож тому, кто уже умер? Я услышал позади шаги и понял, что Костя идет следом.

– Костя, не лезь! – крикнул я, не оборачиваясь. – Я сам справлюсь!

Приятель остановился, и я услышал Юлькин крик:

– Костя, помоги ему! Помогите!

Крик разнесся под старыми обшарпанными сводами, и тьма быстро поглотила его. Я шагнул вперед.

Схватка была недолгой. Темный пошатнулся, получив по физиономии, но на ногах устоял. Я пытался перехватить руку с ножом, но всякий раз неудачно. И почувствовал, как сталь входит в тело.

Встретившись с противником глазами, я увидел торжествующий взгляд Темного. Он воткнул нож еще раз и быстро ушел во тьму. Я прислонился к стене. Боли не чувствовал, но жаркой волной накатила слабость, я едва удержался на ногах. Заметив, что я пошатнулся, Юлька закричала:

– Андрей! – и бросилась ко мне. Костя подбежал первым.

– Он ударил тебя? Ножом? – быстро спросил он, стараясь, чтобы не услышала Юлька.

– Нет, – ответил я.

– Нет? – изумился приятель. – Но я видел…

– Он промахнулся, – прошептал я и сполз по стене. Драка в клубе, а затем и здесь вымотали совершенно. Я забыл, что без воды превращаюсь в беспомощную мумию.

– Андрюшенька, что с тобой? – присела рядом Юлька. – Тебе больно? Он тебя ножом ударил?

– Лучше бы мне было больно, – сказал я.

– Что? Я сейчас «Скорую» вызову! – Она стала рыться в сумке, очевидно, ища мобильный.

– Не надо никого вызывать. Я в полном порядке. Устал просто.

– Он ударил тебя ножом! Я видела!

– Хорошо, посмотри. – В подъезде темно: вряд ли разглядишь пятно крови на темной одежде, тем более если ее там нет. – Потрогай: крови нет.

Она недоверчиво провела рукой по животу. Приятно.

– Ну, что?

– Крови нет! – удивленно сказала она. Голос Юльки еще дрожал, но она уже успокаивалась. Молодец, крепкая девчонка! Костя тоже протянул руку, но я ударил по ней:

– Отвали, извращенец.

Костя засмеялся. Юлька тоже. Мы сидели и хохотали, как три идиота, и, если бы не слабость, мне было хорошо, как никогда. Потом я вспомнил, что мне нужна вода.

– Костик, можно тебя попросить? Сбегай к ларьку за водой. Очень пить хочется, очень! Возьми пару больших бутылок воды, пожалуйста.

– О’кей, – недоуменно пожал плечами Костик и пошел на улицу. – Я скоро.

– Да-да, давай поскорее, мы здесь тебя ждать будем!

Костя завернул за угол и пропал.

– Вот видишь, все в порядке, – сказал я Юльке. – Поцелуй меня.

– Конечно! – Юлька склонилась и поцеловала.

– Я тебя люблю, – сказал я. – И буду любить вечно.

– Какие слова! – засмеялась она. – Ты никогда так не говорил.

– А теперь говорю. И это правда. Больше не уходи от меня, ладно? Ты мне очень нужна, очень!

– Андрюшка! – Она прижалась ко мне. – Какой ты…

– Мне нужно, чтобы меня кто-то любил… То есть ты. – Я посмотрел ей в глаза. – И я хочу любить! Потому что если умру, то напрасно… В общем… – Я сбился, но не придал этому значения. Главное было сказано.

– Все-таки зачем было драться? Вам только бы кулаками махать.

– Я завоевал тебя, теперь ты – моя!

Мы целовались и целовались. Пока не появился Костик с двумя баллонами воды и початой бутылью пива. Стресс снимает.

– Наконец-то, – обрадовался я. – Давай сюда.

– Я и не думала, что ты трус, Костя, – вдруг сказала Юля. Я не ожидал от нее такого.

– Он не трус, – проговорил я, лихорадочно откручивая крышку бутылки. Очень хотелось пить, но я пересилил себя: – Он мой лучший друг, Юля. И он не трус! Я еще в клубе просил его не вмешиваться. Сам хотел разобраться… – Долгожданная влага потекла в меня. За десять секунд полтора литра исчезли во мне без остатка.

Юлька открыла рот:

– Как в тебя влезает?

– Жарко. – Чтобы не шокировать ее дальше, вторую бутыль я вылил на голову. Все равно впитается.

– Дай и мне попить, – попросила она. Я перестал лить и отдал бутылку. Когда Юлька попила, я взял наполовину пустую бутылку и протянул Косте:

– Будешь?

Он тряхнул пивом:

– Я уже взял покрепче.

Я допил и почувствовал себя гораздо лучше. То-то удивится Темный, если встретимся! Надеюсь, от его ударов уже не осталось следа.

Мы шли темными улицами, болтали и смеялись. Костик курил и прикладывался к банке с тоником, купленным в попутном магазине. Юля все время смотрела на меня, и мне это нравилось. Нравилось до слез, до идиотской улыбки на вечно сухих, потрескавшихся губах. Но в бокале радости плескался черный осадок.

Сказать, что я хотел близости, значило не сказать ничего. Конечно, я хотел Юльку, но, наверное, впервые хотел не секса, а простого человеческого участия. Я прижимал ее, как драгоценную ношу, так, словно боялся потерять. В эти мгновенья никто: ни Бог, ни дьявол – не смог бы отнять ее! Я видел, что она удивлена, видел, что она чувствует то, что со мной происходит, ведь женщины умеют это чувствовать. Впереди была неизвестность, темные улицы, возможно, даже конец, но я плевал на все.

…Кран скрипнул, и вода широкой струей потекла в ванну. В последнее время я полюбил подолгу нежиться в ней, хотя раньше предпочитал душ. Теперь смирился с требованиями мертвого тела. Долго оставаться сухим оно не могло. На воздухе кожа быстро грубела, покрываясь отвратительными морщинами. Кроме того, зудела и чесалась. И лишь влага оказывала поистине живительное действие. Любую жидкость мой организм воспринимал на ура, впитывая с невероятной скоростью. Я до сих пор помню ужас, когда однажды вышел из душа, протянул руку к полотенцу и обнаружил, что стою совершенно сухой! Несколько капель упали с волос на грудь, и я увидел, что они моментально впитались в тело… В тот раз мне стало дурно, а теперь привык. И полотенцем давно не пользуюсь.

Я включил телевизор и взял чистое белье. И тут зазвонил телефон.

– Але?

– Энди, идем на пляж? – весело зачирикала Юлька. – Я давно хочу искупаться, а сегодня обещают жару. Встречаемся у «Горьковской», в одиннадцать.

– Почему в одиннадцать? – обреченно спросил я. Только пляжа мне не хватало.

– Потому что в двенадцать будет полдень, самое солнце, а я хочу позагорать!

– Может, лучше в кино сходим? – попытался переубедить я и тут же вспомнил, что на кино плюс полагающееся к нему мороженое просто нет денег. Кругом засада! И вообще мне работу надо искать.

– Значит, отказываешься? – голос Юльки зазвучал грозно. – Ладно, найду с кем сходить!

Я знал, что Юлька способна разобидеться из-за подобного пустяка. Иногда она бывала невыносимо обидчива. Но так же быстро меняла гнев на милость. А я хорошо знал, как заслужить эту милость. Путь к сердцу этой женщины был мной изучен вдоль и поперек, и спотыкался я редко. Помню, Пит говорил: когда разгадываешь «загадку» женщины, вникаешь в ее суть, дальше с ней неинтересно. Я с ним не согласен. Юлька вряд ли способна меня удивить, но от этого я люблю ее не меньше. С женщинами, как с противником на ринге, проще, когда знаешь, чего ожидать…

– Ну, Юля, я же пошутил, – проговорил я как можно бодрее, но Юля мигом раскрыла наигранный «энтузиазм».

– Мне кажется, ты не очень хочешь…

– Юля, теперь я все время буду с тобой, потому что… я не могу не быть с тобой!

Она не ответила, но я через трубку ощутил тепло ее дыхания. Ей понравилось то, что я сказал. Еще бы! Беспроигрышная комбинация! А теперь нокаутирующий удар:

– Кстати, как себя чувствует бабушка?

Чего не сделаешь ради любви! Я знал, что с бабушкой все в порядке, никакого инфаркта или тому подобного. Просто давление подскочило. Я давно прощен, а странное бегство от иконы объяснил нежеланием драться, крепкой головой, о которую может треснуть старая и, наверное, ценная икона, и разными с бабушкой весовыми категориями. Юльке нравилось, как я шутил. Девушки вообще любят весельчаков. Только не понимают, что нормальный человек не может быть весел двадцать четыре часа в сутки и изо дня в день. Проблемы бывают у всех. Я уж про свои не говорю.

– До встречи, бабочка!

– Кто? – удивилась она.

– Бабочка-капризница! – рассмеялся я, почувствовав, что она тоже улыбнулась. – Пока.

– Пока.

Выглянув в окно, я понял: днем будет не просто жарко, а очень жарко. Чертовы синоптики на этот раз не ошиблись. Жара отнюдь не вдохновляла, я хорошо помню, как едва не рассыпался, сидя с Костей у фонтана. Но переубедить Юльку вряд ли получится. Ее вообще трудно в чем-то переубедить. Наверное, это главный ее недостаток. Я подумал, что слишком легко согласился идти на пляж, втайне надеясь, что мероприятие по каким-нибудь причинам сорвется. Из-за плохой погоды или каких-то Юлькиных дел. Но нет. Жарень стояла неделю и, судя по всему, не думала заканчиваться. Небо сияло голубизной, из открытого окна задувал настоящий самум, и я понял, что мне предстоит прогулка в ад.

Предварительно отмокнув в ванной, я взял сумку, набитую полуторалитровыми пластиковыми бутылками с водой. «Береженого Бог бережет», – подумал я, закрывая квартиру. Тяжело, но что поделаешь. В Озерках воды хватит, но до них еще доехать надо, а потом обратно. Стараясь идти по тени, я добрел до метро, высосав по дороге одну из бутылок. Под землей было легче. Все-таки солнца нет и прохладней.

Я доехал до «Горьковской» и встретился с Юлькой. На ней было легкое платье в цветочек и дымчатые очки. Удивленно поглядев, она сказала:

– Ты на пляж собрался или на Северный полюс?

Она имела в виду плотные джинсы и свитер с длинными рукавами и капюшоном, причем последний я накинул на голову.

– Я недавно чуть не получил солнечный удар, потому и не хотел идти, – пожаловался я. – Так что меры предосторожности необходимы.

Она покачала головой и усмехнулась:

– Пошли, полярник.

Мы прошли через парк и пересекли деревянный мост, ведущий к крепости. Никогда не любил этот пляж. Грязновато и вообще, на мой взгляд, загорать и купаться лучше где-нибудь на природе, а не в центре города.

– Может, в Озерки поедем? – спросил я, видя, что пляж у Петропавловки усеян загорающими. Не люблю столпотворения и чувствую себя там не в своей тарелке. Всегда удивлялся, как раньше люди ходили на демонстрации? Куча народу, давка, перед глазами все мелькает. Хорошо, я родился, когда этот балаган отменили.

– В Озерках народу тьма.

– А здесь не тьма? – Почти каждый метр травы или песка был занят, а где не занят, валялись бутылки и разный хлам. Неужели так тяжело прихватить мусор с собой и выбросить у метро – я не понимаю. А власти тоже хороши! Даже урн нет, хотя здесь не урны, а контейнеры нужны.

Юлька все же нашла местечко, и мы расположились. Юля стала раздеваться, и я не без удовольствия рассматривал ее. Зачем ей загорать, не пойму? По мне, так, как есть, даже сексуальнее.

– А ты чего? – посмотрела она.

– А чего? – попытался «сдурить» я, но Юля непреклонно заявила:

– Раздевайся, загорать будешь. Наверное, бледный, как привидение.

– Скорее как труп, – мрачно пошутил я и, чтобы Юлька отстала, стащил бейсболку. Я ненавидел солнце, оно платило мне тем же. Его лучи, жаркие и беспощадные, жгли кожу, мне казалось, она вот-вот задымится. Вот смеху-то будет! Я стащил штаны, оставшись в плавках. Эх, темных очков нет!

Между тем Юлька договорилась с соседями, чтобы присмотрели за вещами. Она умела договориться весело и непринужденно, и я завидовал тому, как ловко она сходится с людьми. Я так не могу.

– Пошли купаться! – объявила она, и я охотно вскочил на ноги. Несмотря на жару, народа в воде было не так уж и много. Вода еще не прогрелась, неделя жары для быстрой и глубокой Невы – это немного. Впрочем, мне по барабану, что холодная, что горячая. Вода-а-а!!

Я опередил еще только трогавшую воду Юльку и с разбега плюхнулся в реку. Хорошо!

– Ну, ты даешь! – восхитилась она. – Вода холодная!

– А я морж! – объявил я. – Иди сюда.

Юлька не торопилась, медленно ступая по каменистому дну. А я наслаждался водичкой. Может, вообще не вылезать?

Вдруг я что-то почувствовал. Какое-то движение. В воде кто-то был. Вот еще не хватало!

– Нет, лучше не ходи! – крикнул я. – Действительно холодно.

– Тогда вылезай, – махнула рукой Юлька.

– Сейчас, нырну пару раз. – Я тоже махнул и нырнул в глубину. Родная стихия приняла в объятья, и я угрем заскользил вдоль дна. Никого, кроме пары рыбешек. Что же, показалось? Я вынырнул, по привычке отплевываясь, и увидел, что Юля отправилась загорать. Вот и хорошо.

Вдруг кто-то схватил меня за ногу, и я мигом ушел под воду. Инстинктивно я попытался всплыть, но держали крепко. Я панически заболтал руками, прежде чем вспомнил, что не способен утонуть. Перестав барахтаться, я спокойно посмотрел, кто меня держит. Это была Анфиса.

– Тебе чего? – разжал губы и спросил я, все еще с трудом преодолевая врожденный рефлекс. Пузырьки воздуха вырвались из моего рта и поплыли вверх.

– Заждалась я тебя, – сказала она, подплывая ближе. Ее обнаженное тело зависло передо мной, паря в зеленоватой, взбаламученной купальщиками воде.

– Сейчас мне некогда! – Я собрался вынырнуть, но Анфиса обвила ногами и повисла на шее – не всплывешь.

– Я люблю тебя, Андрей! – Она прижалась, целуя мое лицо. – Не уходи!

– Да ты что! – Я вырывался, но она опутала так, что не пошевелиться. – Люди подумают, что я утонул!

– Пускай!

– Да отпусти же! – Я напрягся изо всех сил и сумел оторвать ее руки, но сплетенные за моей спиной ноги крепко держали меня.

– Почему не живешь в воде? Почему не приходишь ко мне? – Она заглядывала мне в душу огромными черными глазами, и я боялся ей лгать. Боялся, чувствуя огромную, неразгаданную силу этого существа.

Отворачивая лицо от поцелуев, я вырвался и всплыл, беспокойно оглядываясь. Кажется, никто не заметил моего отсутствия на поверхности. Голова русалки тотчас оказалась рядом. Мокрые волосы обрамляли неестественно-бледное, но все же дьявольски притягательное лицо.

– Я знаю, почему! – Взгляд темных глаз русалки стал страшен. – Я видела тебя с ней! Ты – утопленник, и ты – мой! Живым ты не нужен! Не смей любить живую, не то…

Еще никогда мне не было так страшно за Юльку. Ведь она ничего не знает!

– Скажи ей: еще раз сунется в воду – утоплю! – недобро усмехнувшись, посулила Анфиса. Я сжал зубы. Вот ведьма! Знает, что я ничего не смогу сказать – Юлька мне просто не поверит! Но опасность остается реальной. Я уже знал, на что способна Анфиса!

– Только попробуй! – злобно процедил я, в душе понимая, что я ей – не соперник. Анфиса легко и презрительно выдержала мой взгляд.

– Не забывай, кто ты! – прошипела она и ушла в глубину, словно утащили за ноги.

Я поплыл к берегу и выбрался из воды, с трудом сохраняя невозмутимое лицо. Юлька устремила на меня подозрительный взгляд:

– Ты с кем там плавал?

– Ни с кем.

– Я видела, ты с кем-то разговаривал. Кажется, с девушкой.

Я не знал, что ответить. Чертова Анфиса! Готов спорить, она специально показалась Юльке.

– О чем вы с ней говорили? – тон Юльки был напряженным. Я понял, что вопрос задан неспроста.

– Да ни о чем. Юля, ну что ты в самом деле? Просто девушка мимо проплывала, ну, перекинулись парой фраз.

– О чем?

– Ну… – В голову, как назло, ничего не шло. Мысли взбаламутились, словно илистое дно, поднимая изнутри древний, как человечество, страх. Что ей сказать?

– Наверное, о погоде? – предположила Юлька.

– Да! – подхватил я. – И о воде. Она сказала, что вода холодная и лучше не купаться. И далеко не заплывать. Слушай, пойдем домой! Я уже наплавался.

– А я еще нет! – заявила Юлька и, поправив купальник, встала и направилась к воде.

– Стой! – Я бросился за ней. – Не надо тебе плавать!

– Это почему? – Юлька удивленно приподняла тонкую бровь. – Ты купался, я тоже хочу.

– Вода очень холодная, ты простудишься! – Я ухватил ее за руки, но Юля отстранилась:

– Раз другие девушки плавают, то и мне можно.

Ее было не остановить, и я суетливо забегал вокруг, бросая на воду тревожные взгляды. Анфиса могла прятаться где угодно и даже могла не прятаться: кто обратит внимание на торчащую из воды голову? Юлька героически зашла в реку по бедра. Я знал, что она не любит холода, и надеялся, что отступит. Не отступила и окунулась, поплыв от берега. Я держался рядом. Она заплыла довольно далеко, и я с ужасом ожидал нападения Анфисы. Я даже нырнул, пытаясь разглядеть под водой силуэт русалки, но ничего не увидел. К моему величайшему облегчению, Юлька повернула к берегу и вышла из воды.

А потом я увидел приближавшиеся со стороны залива синюшные облака. Будет гроза. Юлька тоже их заметила.

– Надо собираться, – сказала она. – А то вымокнем.

– Не сахарная, не рассыплешься, – усмехнулся я. Мое настроение улучшалось с каждой минутой. С Юлькой ничего не случилось – это раз. Скоро дождик пойдет – это два! Люблю дождик!

Видя стремительно подступавшие тучи, народ спешно засобирался. Мы влились в людской поток и потекли к метро. За спиной загрохотало. «Ну, давай же, – думал я, – ливани скорей!» Первые капли упали на пыльный асфальт.

– Побежали! – схватила за руку Юлька. – У меня зонтика нет, промокнем!

– Спокойствие. – Я нарочно не торопился. – Успеем.

Кто-то трусливо спасался бегством, я чинно и не торопясь шествовал к метро, сдерживая рвущуюся под укрытие Юльку.

Капли застучали чаще. Небо пронзила молния, и прогремел гром.

– Ну, что ты? – непонимающе вскрикнула Юлька, рванувшись в сторону метро. Но я схватил ее за руку. – Ты что? Отпусти!

Дождь хлынул резко и мощно, устилая землю брызжущими фонтанчиками воды. Юлька завизжала, но я крепко держал ее, прижимая к себе. Мои руки обняли ее, и никакая сила не смогла бы их разжать. Я целовал любимую, чувствуя стекающие по ее и моим щекам струи. Мы стояли на опустевшей улице, сотни глаз глядели на нас из-под зонтиков и остановочных козырьков, но мне было все равно. Я любил Юльку и любил воду, и два чувства удивительным образом слились в одно. Юлька вертела головой, уворачиваясь от поцелуев. Она сердилась. И все же почувствовала страсть и прониклась ею, отвечая поцелуями. Дымчатые очки упали на асфальт.

– Ой! – сказала она, нагибаясь за ними. – Не разбились! Из-за тебя я вся мокрая! – пожаловалась она, безуспешно поправляя липнущее к телу платье. Выглядела она в нем просто великолепно!

– Ну, как я пойду в таком виде?

О женщины! Разве непонятно, что в мокром платье ты выглядишь в сто раз лучше, чем в норковом манто? Красятся, брови выщипывают, а достаточно платье промочить – сногсшибательный эффект гарантирован! Ну, и типа приличия соблюдены.

Я страстно целовал Юльку, но перед глазами проплывало искаженное зеленоватой водой, мраморно-белое тело Анфисы.

На следующий день мы снова встретились, и я был счастлив. Мы были вместе, и смерть не разлучила нас. Мы гуляли по городу, разговаривали и целовались. Прошлое забыто, о будущем я старался не думать. Только она и я. Конечно, Юлька замечала мою странную жажду, стремление меньше бывать на солнце, ставшую ужасно сухой кожу и прочие мелочи – но почти не придавала этому значения, я же удачно отшучивался. В этом, не скрою, я – мастер.

Когда шли по Литейному, из подворотни едва ли не под ноги выскочила кошка. Выгнув спину и замерев со вздыбленной шерстью, она мяукнула и пустилась бежать. Я даже не удивился.

– Что это с ней? – засмеялась Юлька.

– Нечистой силы боится.

Юлька взглянула на меня. Она не поняла.

– Ну, бабушка твоя меня иконой прогоняла? Значит, я нечистая сила! – пояснил я.

Опасно, конечно, так шутить, но мне нравились подобные моменты. Когда балансируешь над пропастью и каждый следующий шаг может вызвать совершенно непредсказуемые последствия. Как тогда, на мосту с Темным…

– А ты ангел, – добавил я, касаясь ее щекой.

Юлька порозовела.

– Кино, кажется, такое есть, – сказала она. – Там демон влюбляется в ангела…

Я почти не слушал ее веселое щебетанье, вдруг задумавшись о том, что, живи я хотя бы сто лет, увижу старение и смерть любимой девушки. И ничего не смогу поделать. Как в «Горце». Хороший фильм и отличная песня… «Who want to live forever?» Кто? Неожиданная фантазия приводит к не менее неожиданным реалиям.

Мы свернули с Литейного на Кирочную и вошли во двор. Я хотел увидеть кинотеатр «Спартак», в который часто ходил, когда был маленьким. Здание бывшей церкви ничуть не изменилось, только еще больше постарело. Окна под когда-то усеченным куполом покрывал толстый слой пыли, даже снизу было видно, насколько они грязные. Штукатурка осыпалась, и краска свисала со стен засохшими голубенькими стружками. Юлька отвлеклась, изучая кинорепертуар, и в это время меня кто-то позвал.

– Эй, ты! – произнес кто-то довольно грубо. Я оглянулся, собираясь поучить человека хорошим манерам, и удивился. Передо мной стояла весьма колоритная личность. Как его только менты не загребли! Одетый в невообразимые лохмотья, подпоясанные весьма красивым поясом с блестящими бляшками, человек смотрел нагло и вызывающе. Так не смотрят нищие и бомжи. Еще он был бос, и его худые ноги покрывал толстый слой грязи. – Ты чего здесь делаешь?

Я повел глазами: кажется, он был один. Никого, хоть отдаленно похожего на этого оборванца или на гопника, готового поддержать наезжавшего на жертву товарища. То, что это грубый наезд с целью срубить на пиво, я ничуть не сомневался.

– Свалил отсюда, быстро, пока по рогам не получил! – негромко и скороговоркой выпалил я, опасаясь, чтобы не услышала Юлька.

– Чего? – Он униматься не хотел. Его вытянутое, неопределенного возраста, лицо с длинными, ужасно постриженными волосами пересекла злорадная ухмылка. – Чья это земля, знаешь?

«Совсем обнаглела шпана, посреди дня пристает», – подумал я и ответил:

– Если не свалишь, в нее тебя и закопаю!

– Погоди, вот Упырь узнает! – пригрозил шпаненок.

– А мне плевать на твоего Упыря…

– С кем ты здесь разговариваешь? – спросила Юлька. Я невольно вздрогнул: она его не видит?!

– А… здесь… такой парень был… убежал уже, – пролепетал я, догадываясь, с кем я только что говорил.

– Когда? Я никого не видела, – удивилась Юля.

– В парадную забежал, – выкрутился я. Мертвец нагло стоял прямо перед Юлькой и ухмылялся. Зубы у него были неприятные, узкие и длинные, будто у лошади.

– А чего он хотел?

– С тепленькой гуляешь? – осведомился гопник. – Ну, гуляй, недолго осталось!

Стиснув зубы, я промолчал. Разговаривая с невидимкой, я мог напугать Юльку. Мне этого не хотелось. Зная это, лохматый не унимался:

– Пихаешься с ней, а? Как там оно, с тепленькой?

– Ты куда смотришь, Энди? – спросила Юля, заглядывая мне в лицо. – Что с тобой?

Я лихорадочно соображал. Она его не видит и не слышит – это факт. И не почувствует, если дотронется. Так говорил Архип. Я тогда еще спросил: почему я вполне осязаем? Утопленник пробурчал что-то о времени, которое все изменяет… Да дело не в этом! Я-то Архипа мог пощупать и потрогать, и Анфису очень даже хорошо… осязал. Значит…

Мертвый гопник скакал вокруг, кривляясь и паясничая.

– Я говорил, что занимался боксом? – спросил я Юлю.

– Говорил, конечно. А что?

– Сейчас покажу тебе кое-что. – Не дожидаясь, пока Юля что-то скажет, я развернулся и от души зарядил голодранцу. Он кубарем полетел в сторону афиши и грянулся так, что та зашаталась. Прохожий, читавший рекламу с другой стороны, отшатнулся.

– Ты что? – произнесла Юля. Она с изумлением смотрела на качавшуюся тумбу, возле которой дергался оглушенный ударом мертвец.

– Это особенный удар, из школы кунг-фу, – радостно похвастался я. – Видела? На расстоянии бьет. Не каждый раз, правда, получается, отрабатывать надо… Так что со мной можешь никого не бояться!

– Я и так это знаю, – ласково улыбнулась Юлька.

«Упырь, – подумал я, – где я мог о нем слышать?»

Проводив Юлю до метро (ей надо было зайти к подруге), я вспомнил об Упыре. Архип предупреждал о тех, кто может причинить мне вред и даже убить «наверху», на суше. Я хорошо помнил: Лешак и Упырь. Значит, тот голодранец был шестеркой Упыря. Понятно. Не слишком сильный противник, если у него такие слуги. У того же Темного быки посолидней.

Напрягало, что с этого момента по городу следовало ходить с еще большей осторожностью. Я не сомневаюсь, что «гопник» пожалуется этому Упырю, а встречаться с ним Архип очень не советовал. Да я и не собираюсь. Рисковать даже такой жизнью мне уже не хотелось. Тем более что так здорово у нас все складывалось с Юлькой! Даже лучше, чем когда я был жив…

До Костика не дозвониться, к Архипу не хочется. Забодал со своей учебой. Я подумал: спущусь под воду – там и Анфиса появится. После случая на пляже я понял, что русалка не просто вожделеет меня, она готова на все. И угрозы в адрес Юльки не казались бахвальством. Еще тогда, при встрече с Дарьей, мне открылось истинное лицо Анфисы. Сейчас я лишний раз убедился в этом. Русалка непредсказуема и опасна для тех, кто встает на ее пути…

Раньше любил отдыхать и ничего не делать, часами валялся на диване, пялясь в телевизор, таскался по клубам с приятелями. Но сейчас все это казалось бездумной и глупой тратой времени. Теперь его – хоть отбавляй, а даже минуты не посидеть спокойно – хочется куда-то идти, что-то делать…

И я решил навестить Коврова. Во-первых, интересный собеседник, умеет слушать, не навязывает своего мнения, как это делает Архип, а во-вторых, хочется навести справки об Упыре. Ведь Упырь местный, то есть земной, «бугор» мертвяков, а Ковров тоже к ним относится.

Перейдя мост, я наткнулся на «вечного» старичка с палкой.

– Добрый день, – поздоровался я. – Как подают?

Призрак вздрогнул и уставился на меня с испугом:

– Вас Упырь послал? Скажите ему, что пока я ничего не узнал.

– А когда узнаете?

– Скоро, совсем скоро…

– Ну, ладно… – Я обошел старичка и вошел под арку. Что, интересно, он хочет узнать?

Нищих сегодня было мало. Быстро перебежав двор, я вошел на Никольское кладбище.

Как всегда, Ковров сидел на могиле. Раскачивающаяся на ветру ветка старой березы то и дело проходила сквозь его голову, но призрак этого не замечал.

– Здравствуйте, Павел Иванович.

– Здравствуйте, Андрей. – Ковров поднял глаза и улыбнулся. Похоже, он был рад моему приходу. – Ну, как, надеюсь, вам стало легче? В прошлый раз, когда мы с вами виделись, вы ушли довольно… как бы сказать… растерянным.

– Да, пожалуй, – согласился я. – Тогда вы рассказали мне… слишком много удивительного.

– Время лечит, друг мой, вы позволите мне вас так называть, ведь мы с вами в некотором роде… собратья…

– Да, конечно, почему нет?

– Так что же, друг мой, вас привело сюда на этот раз? Я замечаю у вас пытливый и любознательный характер и потому смею думать, что пришли вы не просто так, проведать мою могилу, – Ковров улыбнулся. – Ведь я вам не родственник.

– Упырь, – без обиняков ответил я. Ковров помрачнел, если можно так сказать о призраке.

– Упырь… – медленно произнес мертвец. – Почему вы спрашиваете о нем?

– Мне сказали, он очень опасен, сказали, что может даже убить… мертвеца, – усмехнулся я дурацкой тавтологии. – Кстати, тот старичок у входа тоже с ним знаком.

– Его здесь знает всякий, – вздохнул Павел Иванович. – И что он убить может – сущая правда. Наверное, я должен был предупредить вас, ведь вы… из другой среды, так сказать. Из царства Водяного. А здесь владенья Упыря. Вы рискуете, а я, старый дурак, обо всем забыл! Если он здесь появится, вам лучше бежать без оглядки…

– Да кто он такой?

– Он владеет этим городом. Точнее сказать, владеет мертвым Санкт-Петербургом, невидимым для живых. Его можно назвать и моим хозяином, так же как Водяной – хозяин ваш. Вы уж не обижайтесь…

Я не обижался. Тем более что так все и было.

– А как он выглядит?

– А как выглядит смерть? Неприглядно, жутко и уныло. Вам правильно сказали: остерегайтесь его, а увидите – бегите в свои владения. Только там вы будете в безопасности.

Я заметил, что Ковров тревожно оглядывается, и его волнение невольно передалось мне.

– В последнее время он здесь не появляется, и, знаете, я счастлив, когда его не вижу.

Тут я заметил, что он старается не произносить имени Упыря вслух. Все «он» да «он». Логично, помяни черта – он тут как тут.

– Кладбища – его вотчина. Он говорит: весь город – кладбище, а значит, и весь город – его… Но это метафора, если вы понимаете.

– А его самого убить можно?

Ковров внимательно посмотрел на меня:

– Даже не думайте, ничего у вас не выйдет. Вы слишком слабы, а он долго… правит здесь. И потом, зачем вам это надо? Убийство – великий грех. Даже мысли о нем отягчают душу. Почему вы спрашиваете?

– Я так спросил. На всякий случай. И что, он бессмертен?

– Нет, конечно. Смерть в людском, обывательском представлении – это небытие, а мы с вами живем, значит, и умереть можем. Так и он. Андрей, даже не пытайтесь встать у него на пути! Вы не знаете, насколько он злобен и насколько могуч. Хорошо, что здесь, кроме меня, из наших почти никто не появляется, а то давно доложили бы… ему. Будьте осторожны.

– Буду, – пообещал я. – Павел Иванович, давно хотел спросить: а вы как… здесь оказались? Расскажете?

– Если бы я первым спросил вас о том же, вы почли бы мой вопрос бестактностью, – ответил Ковров. – Но я не обижаюсь, упаси бог. Я даже в некотором роде рад… Я никому об этом не рассказывал. А вы поведали мне свою историю, и я чувствую себя в долгу. Впрочем, в то время об этом случае даже газеты писали, хотя что они знают, газеты…

Ее звали Дарья. Я встретил ее в тысяча восемьсот семьдесят втором году, в царствование Александра Второго… Жил я недалеко от Дворцовой слободы, сейчас этого дома нет. Служил и до советника дослужился. Жил неплохо, служба была не в тягость. Денег мне хватало, я ходил в театр, покупал книги. Проживал в доме графа Волынцева, конечно, не в бельэтаже, но квартира была приличная, с зелеными обоями и мебелью…

Судя по лицу, ему нравилось вспоминать. А чем еще жить мертвецу? «Умирает», наверное, от скуки, подумалось мне, а живет памятью.

– То время вспоминается с такой радостью… Помню прогулки по Екатерининскому каналу. Помню, когда зажгли первые электрические фонари на Одесской улице, мы с Дарьей ходили смотреть это чудо… Тогда ведь это казалось чудом, Андрей, вам не понять.

Я улыбнулся и кивнул. Может, и не понять, но представить можно.

– Дарья тогда говорила: этот чудесный огонь – символ нашей любви. Конечно, я читал в газетах, что электрический свет – изобретение науки, и все же Дарье нравилось так говорить, а мне – слышать. Кто из нас мог тогда знать… – Ковров тяжело вздохнул.

Я догадался, как ему тяжело, и открыл рот, собираясь сказать, что мне пора идти. Призрак качнул ладонью:

– Не беспокойтесь, я вспоминаю это каждый день. Эти воспоминания и есть моя истинная жизнь, если вы меня понимаете. Лучшее время. Вы только задумайтесь: целая жизнь из тысяч и тысяч дней, а счастья – по дням пересчитать. Разве так должно быть?

Мне несколько надоела манера Коврова внезапно отходить от темы, перескакивать с пятого на десятое, задавать философские вопросы и выжидающе смотреть, словно я мог дать на них ответ. И все же слушать его было интересно. Он гораздо разговорчивей Архипа, от него можно узнать об этом мире больше, чем рассказал бы Архип. В отличие от Коврова утопленник не слишком распространялся о прежней жизни, мне казалось, он ненавидит «верхний мир».

– Дарья была не той, кого можно любить человеку моего сословия и положения. Родители ее жили на Охте, напротив завода Обухова. Там селились мастеровые и ремесленники, многие работали на государевых верфях.

Я приехал к мебельщику, которого мне порекомендовал один приятель. И там впервые увидел Дарью. Она была его дочерью. И, знаете, едва мы встретились глазами, я понял, что увижу ее не раз. Потому что не смогу отпустить от себя.

Я взял ее к себе служанкой. И видит Бог, с первого же дня мне было стыдно, что она работает. Я никогда не думал, что моя любимая женщина будет работать. Это немыслимо, тем более что я был человек небедный и мог содержать жену. Жену, а не приживалку, понимаете разницу, молодой человек? Дарья мыла пол, стирала и чистила, а я не смел запретить ей, боялся, что мои чувства станут слишком заметны, вызовут досужие разговоры, сплетни и, в конце концов, слухи дойдут до моего начальства. Сейчас я презираю себя за это. Как я мог? Как вообще могут люди ставить что-то выше любви?

Мы виделись часто, каждый день, и с каждым днем я убеждался, что для меня нет и не будет другой женщины. Это будет Дарья или – никто. Но оставлять ее приживалкой я не хотел. Делать так означало не уважать ее, не любить – а я ее любил!

Ах да, совсем забыл… Однажды мой приятель, любитель спиритизма и мистик, отвел меня к цыганке. Сказал, что та будущее по руке читает так же легко, как дьячок – Библию. Не верил я в это, но решил попробовать. Сказал цыганке, что жениться хочу… Взяла она мою ладонь, посмотрела и говорит: «Берегитесь, барин. Счастливы будете, но недолго. Смерть вам от любви написана». Задумался я тогда, но не испугался. Я не военный, в походы не хожу, отчего же смерть? Смерть от любви? Какая глупость! Невозможно думать о смерти, когда любишь.

Мы сыграли свадьбу. Правда, гостей было немного, в основном ее родные да пара моих старых друзей, не осуждавших меня. Ни мое начальство, ни большинство приглашенных не явились. Я знал, почему, и знал, что не простят. Но мне было все равно. Я решил оставить службу и поселиться в пригороде. Купил дом на правом берегу, недалеко от ее родных, в бывшей немецкой слободе. Немцы народ культурный, им неважно, кто моя жена, они были учтивы и кланялись ей… То было самое счастливое время, – повторил Павел Иванович.

– Я отправился на прием к одной очень влиятельной персоне. Мне необходимо было заручиться поддержкой некоторых людей для одного дела. Не будем об этом… Дарья не смогла пойти, чувствовала себя плохо. Там я и встретил одного господина. Назову его просто М. Он… Скажу лишь, что он непозволительным образом отозвался о моем браке с Дарьей, он оскорбил ее и нашу любовь.

Я бросил в него перчатку. Тогда меня посчитали безумцем. Многие знали, что М. прекрасно стреляет и ему случалось убивать своих противников. Я этого не знал, но, видит Бог, и зная, я поступил бы так же! Мой приятель сказал шепотом, чтобы я немедленно принес извинения этому мерзавцу, или тот убьет меня. Я отказался. Я понимал, что скорее всего меня убьют. Разум мой вопил, в голове шумело от ужаса, но сердце было спокойно. Я знал, что поступаю, как положено честному человеку и дворянину.

– Прекрасно, – сказал он. – Встречаемся завтра, в одиннадцать, за заставой Шлиссельбургского тракта.

Мне хотелось жить, я чувствовал, что живу последний день. И знаете что? Я вызвал его, но я не собирался убивать. Конечно, я никому об этом не сказал, но я действительно не хотел убивать. Подумал: выстрелю в воздух или, чтобы не болтали лишнего, мимо. Вряд ли попаду, я пистолет держал раза два, баловался по молодости… Глупо, скажете вы? Какой смысл стреляться, если убивать не хочешь? Но тогда я думал именно так. И Дарье я ничего не сказал. Солгал. Сказал, что еду по делам.

Все случилось точно так, как предсказала цыганка. Мы стрелялись. Я промахнулся, а он нет. Пуля попала мне под сердце, я захлебывался кровью и чувствовал, что умираю. Но знаете: страх ушел, поскольку я вдруг осознал, что все не зря, что жизнью я выкупил ее, избавил от всего… И умер спокойно. Дальше ни похорон, ничего не помню. А потом очнулся здесь, на кладбище… И понял, что жизнь не закончилась.

Я тотчас отправился к Дарье. Не буду говорить, что со мной случилось по дороге… Вы, должно быть, знаете все это. Я не сразу понял, что стал живым мертвецом…

Ковров отвел глаза от могильного камня и взглянул на меня. Я ничего не сказал Павлу Ивановичу. Пусть закончит, вопросы потом.

– Все равно, пусть мертвый, я хотел увидеть ее. Пусть хоть так, но – увидеть, вы понимаете?

Еще бы.

– Само собой, у меня не было денег на извозчика. Мертвецам не дают… – Ковров усмехнулся. – А зря. В Греции, кажется, мертвецам монету в рот кладут. Очень правильный обычай… Так вот, я пошел пешком. Через весь город. И никто в целом городе не заметил, что я мертв. Только собаки, которые рычали, но боялись укусить. В доме, где жили ее родственники, никто не знал, что я стрелялся и умер. Она никому не сказала. Как я не сказал ей. Зато все знали, что она… утопилась. Кто-то сказал ей о моей смерти, и она не захотела жить… – Ковров вздохнул. – Если вдуматься: она целый мир за меня отдала. Жизнь свою и целый мир. За меня одного! А кто я есть? Человек. И разве стою я этого? Целого мира?

– Так разве вас не убили? – воспользовавшись паузой, быстро спросил я. Его «толстовщина» стала доставать. Ковров кивнул:

– Я задавал себе этот вопрос многие годы. Именно умер. Сам. Намеренно. Пусть пистолетная пуля в сердце, пусть дуэль, но я знал, чем все кончится. Значит – самоубийство. И потому мне, как и вам, дано время понять, что мы сделали не так, почему не лежим спокойно в могиле.

– А вы хотели бы лежать?

– Да. К чему такая жизнь? – Ковров обвел рукой кладбище. – Чужой мир, чужое время?

Ну, это кому как. Мне лично лучше существовать так, чем в могиле. И то, что мне дан такой шанс, я не считаю проклятием. Правда, благословением это тоже не назовешь… Но спорить с Ковровым не буду. А странно все-таки, что он воскрес. Пока мне логику высших сил не понять. Почему я, почему Ковров? Но когда-нибудь я это узнаю.

Рассказ Коврова не потряс, но заставил задуматься. Не было в нем ничего особенного, типичная история тех времен. Похожее все классики описывали. Все просто, если не считать, что рассказал ее человек, умерший почти два века назад. И еще одного совпадения. Ту утопленницу под мостом тоже звали Дарья…

– Знаете, я недавно видел одну девушку… Вернее, не девушку, а… В общем, она утонула много лет назад. И ее тоже зовут Дарья.

– Что вы говорите? – привстал Ковров. – Когда и где вы ее видели?

– Как раз на правой стороне… Переходишь через Большеохтинский мост…

– Ах, не знаю я этих названий! – схватился за голову Павел Иванович. – Место, место какое?!

– Речка там есть, в Неву впадает. Дома стоят старые, от метро недалеко… – сложно было что-то объяснять – тот район я знаю плохо. – Через речку мост есть. Говорят, там она и утопилась когда-то.

Слова разбудили не самые приятные воспоминания, и почти осязаемая дымка ужаса окутала меня.

– Быть может, это она! – воскликнул Ковров. Он был в необычайном волнении. – Андрей, прошу вас, как друга: я должен с ней встретиться!

– Ну и встречайтесь, – пробормотал я в недоумении. – Я-то тут при чем?

Ковров в отчаянии заломил руки. Похожий жест я видел в старых черно-белых фильмах. Но он не играл:

– Я не могу уйти отсюда! По крайней мере, сейчас. И потом, вдруг это не она? Тогда и вовсе… – Он посмотрел мне в лицо. – Андрей, прошу вас, окажите услугу: покажите ей это.

В мою ладонь лег маленький медальон. Странно, я ощущал его тяжесть, но одновременно видел золоченую металлическую крышку насквозь. И локон женских волос внутри. Медальон был призрачным, таким же, как и его хозяин.

– Если это Дарья, она узнает его!

Я кивнул Коврову и задумался. Вот дела. А если, действительно, она и есть та Дарья? Ничего себе: умереть более двухсот лет назад – и встретиться с любимой, но в ином облике. Она русалка, он – призрак. Романтика. Хотя в истории Коврова романтики мало. Скорей суровая реальность, горькая, задевающая душу правда.

– Молодой человек!

Я словно очнулся от тягучего, неприятного сна. Ко мне спешил человек в черной униформе. Очевидно, он видел и даже, быть может, слышал, что я с кем-то разговариваю, но лицо сохранил невозмутимое. Привык уже, наверное. Здесь всякого насмотришься…

– Лавра закрывается. Пройдите к выходу.

– Хорошо, – сказал я. – Дайте мне одну минутку. Попрощаться.

– Поторопитесь, – сказал охранник и пошел обратно. Я с благодарностью взглянул ему вслед. Приятно, когда тебя понимают.

– Вас еще видят, – с завистливой горечью проговорил Павел Иванович. – Счастливый вы человек. Меня давно никто не видит, кроме таких же, как я, мертвецов. Я пустое место, призрак, я не имею тела, но разговариваю, мыслю, чувствую. Разве не удивительно, не странно? Что тогда есть смерть?

– Странно, – быстро согласился я. Вдруг одна мысль пришла мне в голову. Я давно хотел спросить Коврова, да все откладывал. – А почему меня видят, а вас – нет? Мы же оба мертвые.

– Я – да, а вы – не совсем.

– Что? – переспросил я. – Как это: не совсем? Как можно быть «не совсем мертвым»?

– Вы не знаете? Ах да, все забываю, новое поколение… Живые могут вас видеть, пока не исполнятся сорок дней. И…

– Каких сорок дней? – пролепетал я, хотя уже догадался.

– Со дня смерти, – пояснил Ковров. – В народе сороковинами называют.

День потемнел. Небо налилось угрожающей синевой, сгустилось и ударило по голове. Я беззвучно раскрывал рот, как вытащенная на берег рыба. Ковров забеспокоился:

– Что с вами? Вы… не знали? Как же так? Вам должны были сказать… Впрочем…

Он стушевался и замолк. Да что тут скажешь? Сколько мне осталось быть видимым? Я напрягся, пытаясь вспомнить дату своей смерти, но не мог сосредоточиться. В конце концов остановился на двадцати днях. Да, примерно двадцать дней осталось. Нет, меньше. Пятнадцать! Или восемнадцать? Надо сосчитать, но цифры никак не желали складываться, и сколько дней в июне, я вспомнить не мог. Тридцать или тридцать один? Теперь даже один день имел огромное значение!

– …через сорок дней я исчезну? – ошеломленно пробормотал я.

– Нет, не исчезнете, – успокаивающе поправил Ковров. – Просто живые перестанут вас видеть и чувствовать. Как меня. В мире мертвых вы оста… Куда же вы, Андрей? Вы поможете мне?

Я обезумел. Я побежал через кладбище так быстро, как только мог, с ужасом понимая: как быстро ни беги, от судьбы не убежишь…

Примчавшись домой, бросился к календарю. Сегодня седьмое июля. Когда я утонул? Домой пришел девятнадцатого. Да, точно, девятнадцатого. И Костя сказал, что два дня меня не было. Значит, с моста я прыгал семнадцатого. Считаем… Никогда не думал, что придется считать дни до смерти. До точной, неумолимой даты, когда… Я не мог считать. Надо. Надо! Я сбивался, начинал считать заново и, наконец, остановился на сороковом дне. Двадцать шестого июля. А сегодня седьмое. Девятнадцать дней осталось, меньше трех недель…

Никто ничего мне не сказал об этом. Ни Архип, ни Слизень, ни Анфиса. Точнее, Архип на что-то намекал, но о сорока днях я услышал впервые. И не от него. Почему – не знаю. Из злого умысла? Или потому, что в любом случае ничего не изменится? Сорок дней или четыреста – какая разница, все равно мертвец…

А может, неспроста это? Я хочу, до яростной дрожи хочу в это верить! Внезапно, в один миг, передо мной обозначилась цель: узнать, что будет дальше? Что случится, когда пройдут сорок дней? Стану невидим для смертных – и только? Нет, чувствую, что не только. Но кто даст ответ?

Да, я слышал, что душа окончательно покидает тело именно на сороковой день, но после того, как я утонул, даже не задумывался об этом. Как же так? Осталось каких-то девятнадцать дней, и никто – ни мама, ни Юля больше не увидят меня! Никогда!

Надо что-то делать! Но что? И какой прок, если я расскажу об этом? Во-первых, кто поверит? А если и поверят, кто сможет остановить время? Или вылечить от смерти? Бежать к врачам и ученым, может, что-то придумают? Запустят сердце током… Нет, ничего не выйдет. Я помню, как меня тряхануло в офисе. Хоть бы что.

Священники? В церковь мне не войти. Иконы слепят и жгут, чего уж говорить про храм. Конечно, можно черные очки надеть, как тот, о ком Ковров рассказывал, закутаться с ног до головы, но я и так не собираюсь идти туда. Не помогут мне там. Чувствую: не помогут. А кто поможет? Кто?!

Спокойнее. Кричи, не кричи – ничего не изменишь. Я труп, мертвец, а через пару недель вообще исчезну. И хоронить будет нечего. Так, может, лучше лечь и не двигаться? Приедет милиция, затем «Скорая», зафиксируют смерть, отвезут в морг, похоронят по-человечески. А как я буду в гробу лежать, слушая плач матери? Херня какая-то! Лучше пропасть без вести!

Что, что мне делать?

Мне нужен кто-то, кто сможет выслушать и дать совет. Кто? Юля исключается. Я никогда не признаюсь ей, не смогу. Родители? Нет, узнав все, они запаникуют, и будет только хуже. Друзья? Из друзей я могу пойти только к Косте. В последнее время мы с ним сблизились. Он парень хороший. Костя поймет!

Я сразу позвонил Костику и договорился о встрече. Он согласился, не расспрашивая ни о чем. Так и поступают настоящие друзья, думал я, испытывая невыразимую благодарность. Я знал, что Костя поможет. Не знаю, чем и как, но поможет. Он молодец, парень правильный. Предвидя долгую и непростую беседу, я решил встретиться с ним на набережной Фонтанки. Все-таки вода рядом, всегда окунуться можно, да и парочку фокусов показать, если вдруг Костя не поверит. Я и сам бы не поверил.

Встретились мы, как договаривались, у Аничкова моста и неспешно двинули вдоль канала. Костик, как всегда, был в любимой куртке с заклепками и с дежурной банкой тоника.

– Пойдем, присядем, – предложил я. Мы нашли спуск и расположились на ступеньках у воды. Костя щелкнул зажигалкой:

– Давай, излагай.

– Слушай, Костя… Ты тайны хранить можешь?

– Никто пока не жаловался, – усмехнулся приятель, закуривая. – А что случилось?

– Сейчас я тебе кое-что расскажу, только не считай меня сумасшедшим. Это правда.

– Заинтриговал, – сказал Костик и выпустил струю сизого дыма. Позади темной живой тварью плескалась Нева. Костик не знал, не представлял даже, что творится под этими водами…

– Так вот. Помнишь дискотеку, когда мы в «Катакомбах» отрывались? Ты еще диджеев передразнивал, а Пит нажрался и наблевал на стойку?

– Ну.

– Помнишь, я внезапно ушел, а потом два дня пропадал где-то?

– И что?

– Я умер, Костя. Утонул! Я два дня лежал в воде.

С каждым произнесенным мной словом лицо Костика вытягивалось все больше.

– Слушай, Андрюха, ты с таблетками завязывай! – озабоченно произнес он, хлопнув меня по колену.

Я отбросил его руку:

– Таблетки тут ни при чем! Я давно ничего не глотаю, с того самого случая! Я не ем уже две недели и в сортир не хожу! Я – живой мертвец!

Я видел, что Костик в замешательстве. Да и кто не будет в замешательстве, услышав такое? И, конечно, он мне не верил. Разумеется, не верил. Что ж, будем, как Христос, чудеса показывать. По воде ходить не могу, но кое-что предъявлю.

– Не веришь? – спросил я, хотя и так видел.

– Бред какой-то, – неуверенно произнес Костя. Он взглянул мне в глаза. Я ответил прямым и ясным, как мне казалось, взглядом.

– Что, похож я на сумасшедшего? – спросил я.

– Не очень и вроде трезвый, но несешь какую-то херню! – высказался Костик.

– А хочешь, проверь! – предложил я. – Послушай сердце! Оно не бьется! А я хожу и разговариваю. Ну, послушай.

– Ты что, прикалываешься?

– Костя, я еще никогда не был так серьезен! Послушай!

– Ну, ладно, – приятель нагнулся к моей груди, – послушаю.

– Слышно?

– Не особо, – выпрямляясь, признался Костя. – Бывает, что сердце слабо бьется, и не расслышишь.

– А такое бывает? – Я выхватил приготовленный заранее складной нож и, вытянув руку, полоснул себя по запястью.

– Ты чего делаешь?! – завопил приятель и замолчал, глядя на разрезанную руку. Крови не было.

Он еще колебался, и я вспомнил, что есть такие трюки с тупыми ножами.

– На, возьми, проверь: острый? – Я протянул нож рукоятью вперед. Костик нехотя взял и потрогал лезвие. – Посмотри на руку! – приказал я, сунув рассеченную кисть в лицо. Он отшатнулся.

– Мало? Ты видишь: крови нет?! Видишь?!

– Ты что, Андрей? – Я видел, что он напуган, но остановиться уже не мог. Я должен ему все рассказать!

– Да верю я, верю, успокойся, – сказал он, но я видел, что он считает меня… мягко говоря, неадекватным.

Я протянул руку и вырвал нож, схватившись за лезвие. Я чувствовал, как острая кромка рассекла пальцы, но боли не было. Нечто похожее ощущал у стоматолога, когда он резал мне замороженную десну. Вроде и твоя плоть, а словно чужая.

– Нет, ты не веришь! Меня и убить нельзя! Смотри!

Нож вошел в мое тело, как в обертку из толстой бумаги. Слишком легко. Я практически ничего не чувствовал, а Костя побледнел, будто нож в живот всадили ему.

– Ты что-о?! – прошептал он.

Я улыбнулся и поднял руки вверх, демонстрируя торчащую из тела рукоятку.

– Видишь, мне даже не больно.

Он попятился, и я понял, что переборщил.

– Эй, Костя, ты не бойся! – Я протянул к нему руку, но друг отшатнулся. – Я… Давай поговорим! Я понимаю, это страшно видеть, но… я остался таким же человеком, понимаешь!

Он не отвечал, понемногу отступая. Чего он боится? Ведь я же – не монстр!

– Я не сделаю тебе ничего плохого! – говорил я, продвигаясь к приятелю, но тот все пятился. – Ты же мой друг! Мне нужна твоя помощь, Костя!

– Не подходи! – выдавил он, и я проклял все фильмы ужасов. Да он же меня черт знает кем вообразил! Я выдернул нож и отбросил в сторону. Приятель вздрогнул, в ужасе переводя взгляд то на меня, то на лежащий на камнях нож без малейших следов крови.

– Да подожди ты! – Я не выдержал и бросился к нему.

Костик развернулся и пустился наутек. Я преследовал его, но Костя бил все рекорды. Я начал отставать.

– Да если б я хотел! – задыхаясь, крикнул вослед я. – Я бы давно… Трус несчастный!

Костик скрылся за углом. Я остановился. Вот и выложил правду. И что теперь? А ничего! Вряд ли Костя расскажет это кому-нибудь, ведь ему никто не поверит. Я горько усмехнулся. Как он драпал! Теперь я для него – монстр, Квазимодо. Даже лучший друг сбежал, и Юлька не сможет понять и простить. Я один, я совершенно один!

Мне стало так худо, что дальше некуда. Как жить? Как жить мертвецу?

Не обращая внимания на жгущий тело воздух, я побрел куда глаза глядят. И вышел к Таврическому.

Старый сад был, как всегда, прекрасен, только сейчас его летняя красота лишь раздражала. Волоча ноги, словно осужденный на смерть, я брел по знакомым дорожкам, почему-то вспоминая детские годы. Вот здесь мы бегали, в пятнашки играли, а тут – в «царя горы». Каналы, по которым десять лет назад я плавал на самодельных плотах, сильно высохли – теперь не поплаваешь. Большой пруд зарос ряской и камышами, утки и чайки облюбовали обмелевшие берега. Со стороны стадиона неслись крики игравших в футбол мальчишек, где-то смеялся ребенок, и никто, никто не знал, что у меня на душе!

Черные мысли заволокли голову тоскливой и безнадежной пеленой. Как ни старался я забыться, тупо разглядывая гуляющих людей, ничего не получалось. Слова Коврова набатом гудели в моей голове, оглашая смертный приговор. Как жить дальше? Как быть?

Я растерянно смотрел по сторонам, едва не столкнувшись с проезжавшим велосипедистом, и перехватил заплаканный детский взгляд, брошенный на меня лишь на мгновенье. Я увидел: жалкий деревянный кораблик с бумажным парусом, нанизанным на оструганную ветку, медленно уплывал от берега, и ребенок уже не мог достать его. В руке малыша болталась оборванная нитка.

– Что случилось? – Я остановился перед мальчиком. – Уплыл?

– Да, – горестно поведал он. – Вот. Нитка порвалась.

Почему-то он не просил достать кораблик. Маленький, но гордый. Я присел на корточки у самой воды. Камни мокрые и скользкие, но я не боялся упасть. Когда смерть так осязаемо близка, что, кажется, ты можешь ее потрогать, становится безразлично, будешь ты выглядеть смешным или жалким. Ты неуязвим. Теперь я никого и ничего не боялся, не думал о деньгах или карьере. Все соблазны мира рухнули в один миг, отделяя зерна от плевел, то, чем живешь, от того, для чего живешь. Я изменился, ощущая себя в большей степени личностью, чем при жизни. Только более одиноким.

Я вздохнул и погрузил ладони в воду:

– Хочешь, фокус покажу?

Он молчал. «Какие фокусы, – прочел я по блестящим от слез глазам, – мой кораблик…»

– Смотри!

Невидимые глазу нити протянулись под водой. Кораблик вздрогнул и стал разворачиваться, а потом, повинуясь мне, быстро поплыл к малышу. Презирая законы природы, он плыл против ветра, плыл, гордо подпрыгивая на гребнях крошечных волн. Я смотрел на мальчика: как его лицо, заплаканное и печальное, меняется, становясь радостным и счастливым, как руки бережно прижимают к груди потерянное и возвращенное счастье. Это длилось секунды, но я мог бы смотреть на это вечно…

– Спасибо, – сказал он, разорвав вечность, и я заплакал. Заплакал не глазами – мыслями, понимая, что именно сейчас мне открылось. Я повернулся и пошел прочь.