Я — альбатрос, я — аист

Я ещё помню, как был человеком.

Мы плыли в трюме корабля, а морские твари стучались в днище и звали нас к себе.

Выходить на палубу разрешалось только на пять минут. Кому-то и этого было слишком много, и волосы на их головах слипались в перья, а пальцы скрючивались и покрывались морщинистой кожей. Тогда их загоняли обратно в трюм, но они уже не хотели становиться обратно людьми, печально сидели в углах и горько плакали на птичьем языке. Потом они умирали. Я боялся такой судьбы пуще обычной смерти.

Но теперь я альбатрос, и я счастлив.

У меня есть жена, зовут её Альга. Она красивей и сильней меня. У неё сильные лапы с острыми когтями, широкие крылья. У неё острый загнутый клюв, которым она с одного удара пробивает череп крупной рыбы. Я люблю Альгу.

Но характер у неё не мягкий. Он резкий и жёсткий, как удар её клюва. Она ни в чём не сомневается и ни во что не верит. В ней нет слабости или малодушия. А во мне — есть.

Когда Альга нашла ту лодку с девчонкой и ребёнком, именно малодушие помешало мне расправиться с ними. Хотя Альга сказала: «Они выродки, они не способны к модификации. Лети и убей!»

И я полетел, но решил сперва поболтать. «Убить их я всегда успею, — подумал я. — Убить и съесть их нежное мясо. Но вдруг Альга ошиблась, и они ещё могут измениться? Тогда у нас появятся друзья. Ведь это так хорошо — иметь друзей». И я решил поболтать с ними.

Точнее, с девчонкой, потому что ребёнок оказался младенцем. Я сел на край лодки и спросил, с трудом выговаривая человеческие слова:

— Это ты родила его?

— Да, — ответила девчонка. Она казалась грустной, и её юбка была в крови.

— Сколько тебе лет? — спросил я.

Это был важный вопрос, ведь до восемнадцати лет люди не безнадёжны. Они ещё могут измениться и стать кем-то лучшим. Например, альбатросами и нашими друзьями.

— Девятнадцать, — ответила девчонка.

— Так ты и правда не можешь измениться? — удивился я.

И расстроился. Из неё получился бы неплохой друг.

Она только пожала плечами и попросила:

— Расскажи, как это было с тобой.

— Случилось кораблекрушение, — ответил я.

Наверное, наш корабль напоролся на рифы, или морское чудовище протаранило его, или кто-то сошёл с ума и поджёг бочки с порохом, взорвав всю корму к чёртовой матери. Причина не интересовала меня ни тогда, ни тем более сейчас. Вода хлынула в трюм, и те, кто оказался в воде, сразу начали превращаться. Морская вода — это, знаете ли, сильная стихия, против неё трудно устоять таким слабым существам, как люди. Но я не хотел становиться рыбой. Рыба ест себе подобных, она не любит и не страдает, у неё нет сердца. Поэтому я бросился наверх. Все мы там копошились, как муравьи, карабкались по головам, наступали другим на спины и руки. После этого чем я лучше рыбы? Но тогда я не думал об этом. Мне удалось выбраться на палубу. Корабль стремительно тонул, вода меня настигала. Один старик полез на мачту, я — за ним. Море бурлило внизу, торопясь поглотить нас. Но я начал изменяться. Руки покрылись перьями, губы вытянулись и затвердели. Всё было быстро и больно, моё тело корёжилось и ломалось, но скоро я уже сидел на перекладине, держась за неё лапами, и привыкал складывать крылья за спиной. Старик, который залез выше меня, не превратился; он кричал от ужаса, глядя на меня и на приближающуюся воду. В последний момент я легко, без усилия взлетел; он же рухнул вниз, где на него жадно набросились сотни новообращённых рыб. Сразу после превращения очень голодно, это правда. Я и сам тогда не отказался бы от кусочка старика, но не стал спускаться. Побоялся, что меня подведут неумение и неловкость.

После рассказа я почувствовал, что девчонка уже почти стала мне другом. Конечно, она человек и не сможет жить на скалах, куда прибило её лодку, но до материка здесь недалеко. На побережье там совсем мало зверей; она могла бы построить гнездо, а я прилетал бы к ней вечерами, чтобы поболтать о том, о сём. Возможно, и Альга была бы не против. Ребёнок бы вырос, и мы бы с ним играли.

Мне нравился ребёнок, потому что в этом нашу с Альгой семью постигло несчастье. Наш единственный вылупившийся птенец упал в воду, и мы не успели его достать — он превратился в рыбу! С тех пор я не люблю есть рыбу. Поймав, я всё присматриваюсь к ней и вспоминаю: не похожа ли на ту, которой стал мой птенчик? У Альги нет таких малодушных сомнений: она одним ударом пробивает череп. Потом швыряет мне добычу и кричит: «Ешь, придурок!» У Альги прекрасный голос, громкий и резкий.

Всё это я тоже рассказал девчонке. Послушав меня, она сказала:

— Альби, я беспокоюсь, что для такого маленького ребёнка здесь слишком жарко.

Ей-то точно было жарко. У неё на лбу был пот, и на верхней губе, и дышала она тяжело. А ещё ей было трудно сидеть, она всё пыталась лечь и обнять своего младенца. Юбка совсем намокла от крови, и даже на дне лодки уже была кровь. Я сделал ей замечание, потому что запах крови мог привлечь больших рыб и акул, а такое соседство никому не надо. Она поняла меня правильно, извинилась и сказала:

— Альби, так ты спрячешь ребёнка от жары в тех скалах?

— Конечно, — ответил я.

— А если со мной что-то случится, ты отнесёшь его на материк к людям?

Я тоже слышал, что на материке, не так далеко от берега есть племя людей, которые не меняются. Это нормально для эволюции, не все способны к модификации, всегда есть и какой-то процент выродков. Я подумал и согласился. Ведь если с девчонкой что-то случится, я не смогу дружить с таким маленьким младенцем. А есть его мне уже как-то не хотелось.

— Хорошо, — сказал я.

— Альби, — сказала девчонка. — Знаешь, а у тебя ещё сохранились очертания лица. Из тебя получился бы неплохой друг, — и она закрыла глаза.

А я взял младенца и отнёс его на скалу, спрятав там в уютную пещерку. Я был очень аккуратен и даже не поцарапал его. Потому что хоть я и не пробиваю череп, клюв у меня — о-го-го! Альбатрос, знаете ли, не какое-то там колибри.

Потом я вернулся к Альге, и она напала на меня, крича своим красивым голосом.

— Ты не убил их! — кричала Альга. — Ни на клюве, ни на перьях у тебя крови нет! И мяса не принёс! Слабак! Придурок! Выродок!

Потом она взмахнула крыльями и сказала с угрозой:

— Ладно, я всё сделаю сама!

— Подожди, — попросил я её. — Эта девчонка очень неплохая. Мы могли бы стать хорошими друзьями. Поселить её с ребёнком на берегу и прилетать вечерами… — но она не слушала меня и улетела.

Да, я не полетел за ней и не видел, как она заклевала девчонку, разбрасывая фонтаны кровавых брызг, как била её крыльями, раздирала когтями слабое тело. Надеюсь, девчонка умерла быстро. Альга вернулась и швырнула мне кусок мяса:

— Ешь, слабак!

Но я не стал есть. Я вдруг понял, что не хочу её даже видеть. Не хочу слышать её голос. И что я уже потерял безвозвратно одного малыша и не хочу потерять второго.

Поэтому на рассвете я полетел к скалам и крепко ухватил клювом пелёнку, в которую был завёрнут ребёнок. Лететь нам с ним было далеко, всё на восток, до человеческого племени где-то там, на континенте.

И мы полетели прямо на солнце.

Через час я почувствовал, что меняюсь. Лапы становились длиннее и тоньше, клюв вытягивался, а крылья всё росли, росли на полнеба.

Вдалеке показалась земля.

Где-то там меня ждали друзья.

Я летел и думал: аистом тоже быть очень неплохо.