Я любовь напишу, чтобы ты ее стер

Глава 13

После того, как ушел Айтал, сестры устроились в тесном кресле вдвоем, и, обнявшись, вначале тихо плакали, потом стали вспоминать, как им было страшно. Ясмина стала оправдываться перед Альгой, что не хотела убивать Едвигу, она была уверена, что налила слабительное. И еще утром, когда проснулась, хихикала, представляла, как Едвига откладывает свадьбу по смешной и стыдной причине. И опять уверяла сестру, что не намеревалась убивать, и травить не собиралась, просто хотела в какой-то мере унизить Едвигу, выставить ее перед женихом в неприглядном виде. Но теперь понимает, что это было глупо и в какой-то мере подло. И то, что Едвига умерла, она, Ясмина, очень сожалеет. А то, что к ее смерти причастна она, приводит в ужас.

Альга тихо всхлипывая, слушала Ясмину, ей хотелось сказать сестре, что за все приходится расплачиваться, и надо думать, прежде что-то делать. А еще хотелось спросить сестру – той жалко Едвигу, или больше все-таки жалко себя, и взаправду ли она искренне раскаивается или просто боится того, что теперь будет с ней. Но Альга не стала это говорить, видя, что Ясмине и так очень плохо, добавлять ей страданий не хотелось.

Пришла мать, служанка, сопровождающая ее, принесла поднос с горячим чаем, булочками и пирожками.

Мать сказала, что им всем надо успокоиться, поэтому она заварила чай с ромашкой и мелиссой. Ясмина в ужасе отказалась пить его.

– Ну что ты, Ясонька, чай безобидный, и ты здорова и ромашка с мелиссой тебе не навредят, – пыталась мать уговорить выпить чай, – тебе надо успокоиться.

– Нет – нет – нет, – мотала головой Ясмина, – никаких трав, и вообще я не хочу ни есть, ни пить.

– И я тоже ничего не хочу, – поддержала сестру Альга.

– Нет, девочки мои, надо выпить хотя бы чай.

– Я не буду этот чай с травами, – опять стала отказываться Ясмина, – лучше молока с медом пусть принесут.

– Ну, хорошо, – вздохнула мать и оправила служанку обратно на кухню за молоком.

Принесли теплое молоко, мать вытащила дочерей из кресла, усадила их за стол и заставила выпить чая, молока и съесть по одному сладкому пирожку.

Потом мать увела Альгу, сказав, что сегодня для нее слишком много потрясений и ей лучше отдохнуть в своей комнате. Ясмине мать сказала, что к ней скоро придет отец, а ей надо проведать младшенького.

Когда Ясмина осталась одна, ее опять стали грызть страхи. Вспоминая все, что произошло в холле совсем недавно, она опять испытывала леденящий ужас от того, что совершила, опять боялась, что будет с ней дальше. И ее накрывало безысходное отчаяние от осознания того, что уже ничего нельзя изменить. Если бы она могла вернуться во вчерашний день, то не за что бы не налила этот проклятый настой ландыша в чашку Едвиги.

Отец все не шел, а Ясмину трясло, как будто в ее комнате гулял ледяной ветер, и в ожидании отца, она забралась в кресло, закутавшись в одеяло, которое стащила с кровати.

Отец вошел без стука, молча подошел к дочери, оглядел ее бледное, осунувшееся враз лицо, дрожащие губы, трясущиеся пальцы, вцепившиеся в одеяло и со вздохом произнес:

– Что же ты натворила, Ясмина.

– Папочка, я не хотела… я не знала, что она больна… я думала, что налью ей слабительное, чтобы она на своей свадьбе… – опять стала оправдываться Ясмина и, проглотив более грубое слово, добавила: – чтобы с горшка не слезала.

Взяв возле туалетного столика пуфик, отец поставил его напротив кресла и сел на него. Теперь их лица были на одном уровне.

– Рассказывай подробно, что и как произошло, – велел он, – и ничего не утаивай от меня.

Ясмина стала рассказывать, и зачем-то начала с того, что Фолкет оказывал ей внимание на вечерах. Потом поведала о том, как танцевала с Дэвойром, и как ей было мучительно горько тогда, потому что поняла – все напрасно, она забыть его не может. А очень скоро он станет окончательно для нее недоступен. Рассказала, что Едвига хвасталась своим платьем и тем, как много живых цветов ушло на украшение храма, в котором они будут венчаться. О своем злом недоумении, что Дэвойр любит эту бесцветную и глупенькую сестру Фолкета. А она, Ясмина, при всей ее красоте и обаянии, не смогла завоевать сердце Дэвойра. И, несмотря на все это, травить Едвигу она не собиралась, а уж тем более убивать.

– Что теперь будет со мной, папа? – дрожащим голосом спросила Ясмина, закончив рассказывать, как вылила из пузырька настойку в чашку Едвиги.

– Я не знаю, маленькая моя, хотел бы тебя утешить, что все обойдется… но не могу. Фолкет требует суда над тобой. Дэвойр сидит над телом Едвиги и ни с кем не хочет общаться. Мы, конечно, будем защищать тебя, настаивать, что ты не знала о болезни Едвиги, и просто хотела подшутить над ней, ну, да, так странно подшутить.

– Но я и, правда, не знала о ее болезни.

– Конечно, не знала, – согласился отец, – да никто бы никогда не подумал, что у волеронки больное сердце. Мы намного здоровее людей, живем дольше их, медленно стареем, опять же, по сравнению с ними. Да даже полукровки обладают отменным здоровьем и долголетием. Твоя мама только на четверть волеронка, но и она, если сравнивать ее с ровесницами из княжества, выглядит на двадцать лет моложе их. А тут… чистокровная волеронка… и вдруг больна… была. Хотя догадаться об этом по ее виду можно было, уж очень она отличалась от волеронок, и муссировались слухи, что с Едвигой было что-то не то. Но никому и в голову не приходило, что она так больна.

– А может она полукровка? Или вообще не волеронка? Ведь по женщинам это определить труднее.

– Не знаю, но ее брат клянется, что она чистокровная волеронка… была.

– А ее брат… тоже болен?

– Точно не знаю, но, вроде бы, здоров, – ответил отец и замолчал, о чем-то размышлял, хмурясь.

– Это Кейра рассказала о том, что я подлила настойку? – прервала молчание Ясмина.

– Да, Едвиге стало плохо в доме Кейры, она испугалась, послала за Фолкетом. Когда он примчался, его сестра уже была мертва. Твоя подруга стала кричать, что она не при чем, и что это ты отравила Едвигу. Фолкет сразу же обратился в Департамент правопорядка и дознания, обвинил тебя в убийстве своей сестры и потребовал расследование. Как только он это сделал, меня нашли и доложили обо всем. Я спешил как мог, и еле-еле успел. Если бы… тебя увезли в казематы Департамента, то оттуда достать было бы труднее.

– Казематы… – прошептала Ясмина онемевшими губами.

– Эй, перестань, я не допущу этого. Чуть позже отправлюсь к Владыке, будем думать, что делать нам дальше. Но в любом случае, я не позволю арестовать тебя.

– Отправишься к Владыке? Оставишь меня одну? – жалобно произнесла Ясмина.

– Я не смогу сидеть рядом с тобой постоянно. Но Айтал не допустит к тебе никого, он справится. Обещаю тебе это. С этого момента ты сидишь постоянно в своей комнате, и даже в столовую не спускаешься, вообще никуда не выходишь. Все, что тебе понадобится, принесут. Будь хоть теперь послушной девочкой, Ясмина.

– Да – да, – закивала торопливо Ясмина.

Отец встал, наклонился к дочери и поцеловал ее в лоб.

– Когда вернусь от Владыки, если ты не будешь еще спать, расскажу все, что мы решим, – сказал он, выпрямляясь и нежно касаясь пальцами щеки дочери. – Но я бы посоветовал тебе все же лечь спать. Тебе надо отдохнуть, сон поможет. И еще Ясмина – не изводи себя, уже ничего не изменить.

– Но я виновата, из-за меня умерла Едвига…

– Это роковое совпадение, ты же не подозревала, что она больна. Мы будем доказывать, что это несчастный случай.

– Меня теперь мучает мысль, – опустив голову, шепотом призналась Ясмина, – что если бы в тот момент у меня был с собой яд, то я бы налила его в ее чашку? Или нет?

Амьер присел перед креслом и, обхватив подбородок дочери ладонью, поднял ее голову.

– Больше никогда и никому не говори такого, – строго сказал он, глядя ей прямо в глаза, – и выбрось это из своих мыслей. И вообще думай, прежде чем что-то сказать или сделать.

– Хорошо, я постараюсь.

– Мне надо идти, – поднимаясь на ноги, произнес отец.

– Папа, мне так жаль… если бы я могла вернуться во вчерашний день и все исправить…

– Я тоже хотел бы вернуться назад и кое-что исправить в своей жизни, но нам это не дано, увы. Так что, еще раз повторю – не изводи себя, не казни уж слишком строго. Пусть это сейчас звучит для тебя, как пустые слова, но держись дочь, ты же сильная у меня.

– Я постараюсь, – пообещала Ясмина.

Отец ушел, а Ясмина обвела взглядом свою комнату. Теперь, по сути, это – ее тюрьма на не известно какое время.

Она любила свою комнату, здесь все сделано так, как она захотела. Альков с широкой кроватью, мягкая перина, и так уютно было на ней валяться среди кучи разномастных подушек. Туалетный столик, сделанный по ее эскизам, с множеством ящичков, среди которых были и потайные. Милые, забавные безделушки, расставленные везде, где только можно. В резной раме высокое напольное зеркало, в котором отражается почти полкомнаты, кушетка у окна, на которой она любила вечерами сидеть с книжкой, или, встав на нее коленями, наблюдать закат. Маленький круглый изящный стол с изогнутыми ножками и пара таких же стульев к нему, где она иногда завтракала или ужинала, когда не было желания спускаться в столовую. Обивка мебели, ее цвет и фактура, шелковые обои на стенах, расписанный цветами и дивными птицами умывальник в ванной комнате… все это она с воодушевлением и радостью выбирала два года назад, когда ее из детской пересилили в эту большую и светлую комнату.

А теперь уютное и любимое гнездышко может превратиться для нее в невыносимый каземат.

Но ведь это малая плата за то, что она совершила?

Помимо вины, страха за себя, ее жгло осознание, что про Дэвойра теперь уж точно следует забыть.

Он страдает, и уже никогда не полюбит ее, ведь она, по сути, убила его невесту. А Фолкет, и так не испытывающий к ней теплых чувств, вообще сейчас должен ненавидеть ее.

Ах, ну почему же ничего уже нельзя исправить.

Амьер, пока ехал до Владыки, размышлял о том, что шел к Ясмине с невыносимым желанием придушить любимую доченьку. Но увидев бледное до синевы лицо, дрожащие губы, испуганный, затравленный взгляд, не смог даже упрекнуть ее ни в чем. Тем более, что он уже выпустил пар, разобравшись с домочадцами. Жене досталось за то, что разрешила впустить в дом дознавателя, стражникам, что послушались ее. Ну а самого главного виновника – сына Кловиса, еще ждет неминуемое и жестокое наказание. Как он додумался отпустить Ясмину из дома, как посмел сам уйти! Кловис оправдывался тем, что выполнял его поручение, но это мог сделать и любой стражник из их дома, или сотрудник его департамента. Но нет же, ему захотелось это сделать самому, развеяться. Недоумок!

Дочери ему очень хотелось выговорить, что не надо было признаваться ни в чем, не следовало показывать пузырек, из которого она налила в чашку Едвиги. Но не стал этого делать, Ясмина и так раздавлена произошедшим, добавлять ей страданий он не хотел.

Но он сделает все, чтобы помочь ей.

Дело усугубляется тем, что расследование ведет Паврэс. А у них давняя неприязнь, можно даже сказать вражда, и тот с удовольствием навредит ему и его дочери.

А кто назначил Паврэса, он еще разберется.