Я

От автора

Быть может, одним из самых сложных вопросов для писателя является определение количества времени, затраченного на написание книги. Можно подсчитать количество часов, за которые он настукал или начеркал текст. Можно добавить сюда часы и дни, проведенные в обдумывании сюжета, персонажей, их диалогов или мотиваций. А можно добавить и прожитую жизнь, приобретенный за это время опыт. Так или иначе, эта книга родилась не весной 2010 года, когда появилась первая строчка и, спустя несколько часов, первая глава. Эта книга появилась на свет много лет назад, в моем детстве, когда мне приснился очень странный, яркий и необычный кошмар, который и лег в основу первой главы, со всеми деталями и подробностями, которые сохранила моя память. В течении многих лет он не давал мне покоя, не выходил из головы, возникая в моей памяти снова и снова. Тем более удивительно, что сейчас, по прошествии чуть более года, я его уже плохо помню.

Когда я только начинал писать — я думал что не справлюсь, мне казалось что писать может только тот, кому есть чему учить других людей. Но оказалось, что писатель в первую очередь учится сам, по своей книге. И еще большой вопрос кто кого больше «написал», я эту книгу, или она меня.

Люди часто просят рассказать, о чем моя книга, и мне всегда сложно ответить. Я либо ухожу в сторону, либо даю туманные ответы. Это происходит от того, что мне тяжело разорвать и смять в комок сюжетную линию, весь процесс духовного метания и поиска главного героя, как если бы портного попросили смять и разорвать его лучший костюм. Поэтому о своей книге могу лишь сказать, что это не религия для огромного народа, это маленькая библия, для одного человека.

Станислав Кондратьев

Глава 1. Корона

Ночь. Но на улице светло от бесчисленных пожаров. Кругом хаос и прах, прах и пепел большими хлопьями падают с неба, оседая на моем лице, одежде, застревая в волосах. Горячий воздух обдает лицо. Я стою посреди города, разрушенного до основания, лишь невысокие обломки стен торчат то там, то тут с вывороченными кирпичными внутренностями. Повсюду горят или догорают обломки зданий, предметов. Уже даже невозможно определить, что именно послужило пищей огню. Вокруг меня бегают и кричат люди, лежат изуродованные человеческие скелеты с коронами из рогов на черепах. Вот в пяти метрах передо мной дико заорал какой–то мужчина и схватился руками за голову, из которой стали пробиваться рога, больше десятка, по периметру черепа, образуя дьявольскую корону. Крик начал таять и вместе с ним стала таять плоть этого мужчины, превращаясь в прах, прям вместе с одеждой, обнажая еще один страшный скелет, коими было усеяно все вокруг. Тем временем рога выросли до определенного размера. Спереди надо лбом они были самыми длинными — около 15–20 сантиметров, к затылку же они постепенно уменьшались до 3–5 сантиметров. Помимо рогов, у человека выросли верхние и нижние клыки, выпирая на несколько миллиметров над остальными зубами. Тело начало плавно опускаться, прислонившись спиной к кирпичной стене, и трансформация закончилась. От встряски плоть окончательно отстала от обезображенного скелета и стала осыпаться небольшими кусками, которые падая, разбивались на хлопья и, подхваченные потоками теплого воздуха вздымались в серое небо, подсвеченное пожарами и усыпанное тучами такого же праха и пепла, который затем медленно, словно снег, падал обратно на грешную землю.

Вот еще один вдруг остановился и закричал. Та же картина. Больше он никуда не побежит, часть его будет лежать тут, на земле, а другая летать в этой теплой, душной атмосфере. Люди выборочно начинали превращаться, в этом не было видно никакой логики, почему одни превращаются, а другие — нет? Может это случится позже? Но тогда почему одни позже, другие раньше?

Кругом был хаос, все бежали куда–то и от чего–то неведомого. Страх висел в воздухе и давил на грудь, мешая дышать. Я тоже побежал. Просто вперед. Я не знал, куда и зачем я бегу, поможет ли мне это или меня постигнет та же участь, и я умру здесь и сейчас? Это было не так важно. Инстинкт заставлял меня бежать, у меня появилась цель, которая позволяла мне держать себя в руках. Сосредоточиться на себе. Я не знал природу этого явления, но на всякий случай избегал контакта с мертвыми или начинающими превращаться. Как только кто–нибудь рядом со мной начинал кричать, не просто от страха, а по–особому, этот крик не спутаешь ни с чем — я шарахался от этого человека как от чумного, не позволяя ему прикоснуться ко мне и задеть меня руками, которые эти несчастные протягивали, видимо в надежде на помощь. Теперь на бегу я мог задуматься над происходящим. Мысли мои крутились в голове с бешеной скоростью. Что происходит вокруг? Химическое оружие? Тогда откуда рога? На вид это были самые настоящие костяные выросты. Может это какое–то биологическое оружие? Но скорость реакции… Человек превращается в голый скелет секунд за 30, слишком быстро для биологических процессов. Ведь рога вырастают прямо на глазах! Хотя я, конечно же, не специалист в этих областях и утверждать наверняка не могу. Поэтому нельзя исключать эти варианты. Как и религиозный вариант с концом света или карой Господней. Эти размышления помогли мне немного успокоиться. Но ситуация нисколько не прояснилась. И я по–прежнему бежал среди этого хаоса, стараясь не думать о том, что меня может постигнуть та же участь. Кое–где я встречал и детские скелеты, они были изуродованы точно так же как и взрослые. Поэтому гипотеза о наказании грешников тоже не нашла должного подтверждения. Изредка мне попадались целые семьи, по трое, четверо, они лежали рядышком, иногда обнявшись и держа детские скелетики на руках. Справа от меня вдруг начал превращаться ребенок, которого нес на руках мужчина. Примерно через 30 секунд обезумевший отец, прижимающий к груди рогатый скелет своего маленького сына, окончательно остановился и упал на колени, согнувшись пополам, крича и рыдая. Ему уже было все равно, через минуту и он разделил участь сына, оставив после себя душераздирающую скульптуру, своего рода памятник отцовской любви. Рогатый скелет взрослого человека, стоящий на коленях и склонившийся над скелетиком ребенка, который так и лежал на его ногах. Интересно, что все рогатые скелеты не разваливались, сохраняя, по–видимому, хрящи и суставы.

А я побежал дальше. Некогда было переживать и сочувствовать.

Глава 2. Убежище

Вскоре я стал выбиваться из сил, спотыкаться. Окружающий меня пейзаж кардинально не менялся. Все те же развалины и ничего примечательного, хотя я уже довольно много пробежал. Нужно найти убежище, где можно было бы спрятаться и отдохнуть. Примерно через полчаса я наткнулся на группу стен, образующих небольшой изогнутый коридорчик, находясь в центре которого я был бы незаметен снаружи. Я не спеша обследовал руины за полторы минуты. Два входа. Отлично. Смогу отступить в случае какой–нибудь опасности. Рядом была груда битого кирпича. Можно будет использовать его как метательное оружие. Тут я и устроился, в углу, где остатки потолка образовывали навес. Под ним было меньше пепла. Здесь я впервые за последнее время почувствовал себя защищенным, хотя и понимал что это чувство ложно.

Я лежал и смотрел вверх. Мой взгляд пробивал потолок и устремлялся выше. Там, наверху, за плотной пеленой должны быть звезды. Дыхание мое начинало выравниваться. Разум мой начал привыкать к окружающей меня действительности, и я немного успокоился. Внезапно страшная мысль пронзила мой мозг. От неожиданности я вскочил, ударившись головой об торчащий кирпич, но я этого почти не заметил, не ощутил боли. Все мое сознание было сосредоточено на этой Мысли. Меня прошиб холодный пот. Я НЕ ПОМНЮ ЧТО ПРОИЗОШЛО! Кто я и откуда!? Я заставлял себя вспомнить, но приходили лишь неясные ощущения, я знал, что где–то жил и что–то делал, но подробности ускользали от меня, и изображение было слишком размыто. Временами меня посещали вспышки памяти, просто картинки из моей прошлой жизни или мимолетные ощущения, которые тут же ускользали от меня и я не успевал их рассмотреть и понять. Чувствовал я себя вполне обычным человеком с прошлым, будто я все четко помнил и знал, но как только я пытался что–то вспомнить из прошлого — все расплывалось.

Итак, я помнил лишь эту странную ночь и эти развалины. Еще я ЗНАЛ, что не являюсь специалистом в биологии и химии, лишь общие сведения, возможно школьный объем знаний. И еще… все. Вот и все что я мог уверенно о себе сказать.

Меня отвлек очередной КРИК. Но я уже более спокойно и даже немного равнодушно относился к этим превращениям. Да–да, именно равнодушно, хотя я боялся признаться себе в этом. Надо сосредоточиться и не отвлекаться больше на такие пустяки. Я решил осмотреть себя и свою одежду, справедливо полагая, что это даст мне хоть какие–то зацепки по поводу моего прошлого или подтолкнет мою память, и она расщедрится на воспоминания.

Осмотр ничего не дал. На мне были темные штаны и грязно–серая от пепла рубашка. Никаких предметов, часов, ключей и прочей бытовой мелочи не было. Почему–то меня это сильно удивило. Я еще раз обшарил все карманы и не найдя ничего почувствовал себя беззащитным. Мне отчаянно не хватало чего–то. Чего–то, что должно было лежать в моих карманах и, возможно, наручных часов. Сразу захотелось узнать который сейчас час и когда будет рассвет. Вскоре я оставил бесплотные попытки вспомнить о себе хоть что–нибудь еще и продолжил размышлять о том, что же происходило вокруг. Мое тело и мое подсознание приняли происходящее и уже даже приспособились к окружающей обстановке. Но мое сознание воспринимало все как сон, я еще не до конца верил в происходящее. Настолько оно рознилось с привычным для меня миром, хотя я и не помнил этот «привычный мир», но отчетливо знал, что он должен быть другим. Сон. Какое хорошее и удобное было бы объяснение. Мой страх упорно цеплялся за него, убеждал мое сознание поверить. Но сознание сопротивлялось, оперируя фактами. Слишком реально происходящее, что бы быть всего лишь сном.

А вдруг я сошел с ума? Вдруг именно так выглядят бредни или сны сумасшедшего? Откуда я могу знать что реально, а что нет? Такие мысли закружились вдруг у меня в голове и я старался прогнать их, ибо они пошатнули мою уверенность в Здесь и Сейчас. Это были очень опасные мысли, способные свести с ума, если дать им волю. Человеку требуется твердая уверенность в том что существует Здесь и Сейчас, для него это опора, точка отсчета, начало координат. Поэтому я стал спорить сам с собой, стараясь убедить себя, что знаю, кто я и где нахожусь. Я мыслю, значит, я существую. Я. Но кто я??? Да и как ответить на этот вопрос, даже если б я все помнил? Назвать имя? Для большинства людей оно ничего не значит. Профессию или род занятий? Но это тоже не вариант. Допустим, узнал бы я сейчас, как меня зовут, и чем я занимался. Ведь это не дало бы мне ответа на мой вопрос. Разве вот так, одной фразой можно охарактеризовать человека? И кто же я? Человек! А вот такой ответ пока что меня устроит. Так, с этим разобрались. Пойдем дальше. Где я? Тут уже сложнее. Если отбросить все попытки моего сознания цепляться за привычные ему вещи, то я могу быть где угодно. Даже на другой планете с пригодной для меня атмосферой. Стоп. Вот тут стоп. Лучше пока эту тему не трогать, лучше приберечь ее на потом. Допустим это Земля. Допустим, случился какой–то катаклизм, разрушивший все вокруг и повлиявший на мою память. Итак, я придумал вполне логичное и правдоподобное на взгляд обычного человека объяснение происходящего. Мне стало спокойнее, я вновь обрел почву под ногами и знал где верх, а где низ. Но в глубине своего сознания я понимал, что это всего лишь глупая, наспех придуманная фантазия, и наверняка все совсем, совсем по–другому. Но я задавливал в себе эти подозрения. Задавливал, потому что так было удобнее и привычнее. Человек часто сковывает свой разум, потому что так удобнее и привычнее для него.

Я совсем не хотел есть. Странно. Я уже несколько часов ничего не ел. Вероятно, это стресс так повлиял. С другой стороны вокруг и есть то было нечего. Из органики мне встречались лишь другие люди. Возможно, мне придется столкнуться с каннибализмом. Рано или поздно. И я тотчас же прогнал эти мысли. Я старался меньше думать о том, что меня ожидает. Я понимал, что без еды и воды я скоро умру. Поэтому я твердо надеялся что найду «оазис» с неиссякаемыми запасами вкусной пищи и питья, со всеми остальными атрибутами нормальной жизни. Нормальной… это что за жизнь такая, нормальная? Какие у нее обязательные атрибуты? Этого я не мог точно сказать. Может и не бывает «нормальной» жизни? Тогда какая есть? Ненормальная? Вот сейчас у меня ненормальная жизнь. Это единственное, что я знал твердо. Тогда получается что все в порядке?! Нормальной жизни нет, и никогда не было, мы все лишь стремимся к ней, при этом, абсолютно не понимая, что же это такое. То есть нам кажется что мы понимаем, но периодически на нас находит озарение и мы начинаем понимать что эта жизнь абсолютно ненормальная. И в такие моменты мы не знаем, что нам делать и к чему стремиться. И мы просто прогоняем эти мысли, как всегда, вновь и вновь убеждая себя, что живем нормальной жизнью, как всегда…

А прах все падал и падал, и вздымался вверх струями горячего воздуха и вновь оседал на землю. Надо поспать, что бы успокоиться. Утром все встанет на свои места. Но я не хотел спать. Совсем. Видимо из–за стресса.

Вдруг еще одна страшная догадка поразила, словно молния мой мозг, а с ним и мое тело. Что если я умер… и попал в Ад или какие–нибудь бескрайние пустоши? А может это чистилище, где души ожидают своей участи? Но тогда зачем здесь эти декорации, как в дешевых фильмах? Все эти остатки кирпичных стен… все эти превращения… загробный мир должен выглядеть менее рукотворным что ли. Если только это не мое представление о загробном мире. Может он мне таким виделся и представлялся и поэтому загробный мир предстал передо мной именно так. Вполне возможно, что каждый сам делает себе свой Ад или Рай. Этакий мирок, принадлежащий только тебе одному, ибо маловероятно, что бы у двух людей было одинаковое представление о загробном мире. Ни в одной религии нет четкого его описания, поэтому вполне логично, что даже у приверженцев одной религиозной конфессии представления могут различаться. Даже если в деталях. Например, одного могут варить в чугунном котле, другого в бронзовом. Да и зачем кому–то давать грешникам возможность общаться друг с другом или хотя бы видеть друг друга? Я думаю, места хватит для всех, загробный мир не может быть ограничен одной планетой или какими–то другими физическими параметрами. К тому же если я представлял бы себе загробный мир именно так, все казалось бы мне естественным и не вызывало бы таких вопросов и подозрений.

А если все же я умер, значит, мне остается только ждать… Может превращение и есть путь отсюда? В Ад, в Рай, или на Землю в новом обличии и со стертой вновь памятью. Впрочем, как и смерть в привычном для меня мире есть путь оттуда. Мало кто спешит умирать, и я никуда спешить или покорно ждать своей участи не собираюсь. Еще немного отдохну, дождусь рассвета и пойду дальше.

Гипотеза о загробном мире тоже не находила должного подтверждения. Я чувствовал себя вполне живым. Я потерял свою память, но не потерял свою индивидуальность, я способен думать и рассуждать, а значит, по праву могу считать себя живым. Эта мысль приободрила меня и придала сил.

Глава 3. Она

Рассвет не наступал. По моим ощущениям ночь давно должна была кончиться, но ничего вокруг не менялось. Может, я ошибаюсь, может, прошло гораздо меньше времени, чем я думаю? Покидать свое уютное убежище мне не хотелось, и я решил подождать еще некоторое время. На мгновение я подумал о том, что бы обосноваться здесь насовсем, но тут же стал упрекать себя за бездействие и трусость. Я четко решил для себя, что буду двигаться в определенном направлении, и я не хотел менять свое решение. Оно казалось мне единственно правильным. Я не хочу довольствоваться малым. И никогда не хотел. Я чувствовал это. Меня не устраивает угол в развалинах, и я мечтал о большем, куда большем…

Неожиданно я услышал шорох слева по коридору и вздрогнул. Слишком сильно я привык к мысли, что мое убежище безопасно. Теперь же это ощущение защищенности вмиг растаяло. Я схватил обломок кирпича покрупнее и вскочил на ноги, стараясь не шуметь, чуть повернулся лицом к левому входу, но так, что бы при этом видеть и правый. Дыхание мое участилось, ладони вспотели, и стали слегка подрагивать. Я постарался взять себя в руки. Дрожь уменьшилась, но не исчезла. Еще один шорох. Уже ближе. Робкие, тихие шаги. Вдруг передо мной появилась красивая, слегка растрепанная девушка. Я немного успокоился, но не терял бдительности. На девушке были темные облегающие штаны, подчеркивающие ее фигуру и грязная, серая блузка с рукавами три четверти. Ее лицо, ее манера двигаться, ее большие синие глаза и светлые волосы… Они казались мне такими знакомыми, что у меня появилось доверие к ней. А может оно и не исчезало? Вдруг я ее знаю? Знал…

«Кто ты?» — как можно более уверенно спросил я.

«Я… Я не знаю…» — тихо сказала она и опустила глаза.

«Что произошло? Что ты помнишь?» — уже мягче и деликатнее поинтересовался я, догадавшись, что она тоже ничего не помнит.

«Ничего… Я не знаю… Я просто оказалась среди всего этого… Потом побежала прочь… Потом увидела эти развалины и решила тут спрятаться…» — ответила она и вопросительно посмотрела на меня, по–видимому ожидая разрешу я ей остаться или прогоню прочь.

«Оставайся здесь, со мной, если хочешь.» — как можно непринужденнее бросил я. Мне не хотелось, что бы она знала, что я очень хочу, что бы она осталась. И стараясь разрядить обстановку добавил: «Вместе веселее». Жестом я пригласил ее сесть под навес. Она приняла мое приглашение, сказала «спасибо» и села. Я расположился рядом, слева. Мы сидели вполоборота друг к другу.

«Ты меня знаешь?» — спросил я напрямую, нарушив наше молчание.

«Нет…»

Мне показалось, что она лукавит, но я решил что ошибаюсь, или она меня просто не помнит, поэтому создается впечатление обмана. И, правда, очень интересно, выдавал бы человеческий организм ложь, если бы сознание не знало что это ложь, а подсознание знало? Как бы в этом случае повел себя «детектор лжи» или очень наблюдательный и тренированный человек? Увидел бы ложь, или ложь стала бы в тот момент правдой?

Мы снова молчали. Да и говорить было не о чем. О себе мы и сами ничего не знали, а об окружающем говорить не хотелось. Но наше молчание не было неловким. Нам было хорошо вместе. Просто вместе. «Главное не что бы было о чем поговорить, а что бы было о чем помолчать» — вдруг всплыла в моей памяти фраза из прошлой жизни. Она положила голову мне на плечо. Я чувствовал, что мне уже не так одиноко. Все свои попытки анализа сложившейся ситуации я забросил далеко–далеко в самый пыльный угол своего сознания. Мне было хорошо и спокойно. Я отдыхал, отдыхал душой. Я заслужил этот отдых. И вот мы уже сидим так, целую вечность. И я знаю ее целую вечность… и она меня. Я решил поведать ей о своих планах идти дальше в выбранном мною направлении, она сказала, что это очень хорошая идея, и она пойдет со мной. Я спросил: «Пойдешь куда угодно?» Она ответила: «Да». И еще она сказала, что всегда будет со мной. Это был самый приятный момент в моей «новой» жизни. Так, незаметно для себя мы разговорились. Точнее говорила по большей части она, я же иногда вставлял свои замечания или пару фраз. Мы говорили о всяких пустяках и о наших дальнейших планах, о том, как красиво падает пепел и взлетает, как кружится в загадочном танце и как подсвечивается всполохами огня, образуя причудливые узоры. И я почти забыл происхождение этого пепла. Даже в смерти можно увидеть красоту, если взглянуть на нее под другим углом зрения. И я уже почти примирился с тем, что, возможно, сам стану пеплом. Когда–нибудь. Эта мысль меня уже так не пугала и не вызывала отвращения. Я находился в гармонии с самим собой и окружающим меня миром.

Но что–то меня тревожило, я никак не мог уловить что именно. Может быть то, что не бывает все так хорошо, слишком идеально. Много случайностей, много совпадений. И я посмотрел прямо в ее большие красивые синие глаза и спросил: «Кто же ты? И кто я?» Я смотрел, не отрываясь, я знал, что она не сможет мне солгать. Она улыбнулась с какой–то глубокой, скрытой грустью и ответила: «Ты знаешь, ты все знаешь…» И… исчезла. Мгновенно. Лишь ее голос прозвучал у меня в голове: «Я навсегда останусь с тобой, всегда буду с тобой!»

И Она осталась со мной, воспоминанием, частичкой моей души. Я снова был один.

Да, она сказала правду. Я знаю. Слишком все было идеально, и при нашей встрече она не выглядела так, будто прибежала или бежала вообще. У нее было ровное, спокойное дыхание, если она вообще дышала. Этого я сейчас точно сказать не могу. Мое подсознание воскресило образ из моего прошлого, образ той, с которой мы когда–то вот так же сидели, только декорации были другими, образ той, которую я любил. Именно поэтому она так хорошо отпечаталась в моем сознании или душе, а может и там и там оставила она свой след, частичку себя, не покинув меня даже после всего, что случилось. Я был одинок, нуждался в поддержке, и мое подсознание помогло мне. Я отдохнул и дух мой окреп, но за этим последовала жестокая расплата: горечь утраты, разрывающееся сердце, пустота. За все нужно платить, так или иначе. Но я сильный. Я выдержу. Заплачу за все и пойду дальше, навстречу своей судьбе.

Глава 4. Бег

После всего, что со мной произошло в этих развалинах, я не хотел здесь больше задерживаться. Я уже не чувствовал того что раньше: защищенности, какого–то подобия уюта. Нет больше смысла ждать рассвета. Он не наступит в этом проклятом мире. И я встал и побежал. Дальше, туда, куда планировал двигаться все это время. Навстречу всему новому, каким бы ужасным оно не оказалось. Я бежал и старался не думать о Ней, отодвинул все мысли, связанные с Ней на второй план, пытаясь накрыть их туманом забвения. Первое время я часто оглядывался на развалины, приютившие меня, затем они скрылись за горизонтом, и мне стало значительно легче. Пути к отступлению были отрезаны. Даже бег мой стал казаться более легким. Но все равно я не мог заглушить свои воспоминания и мысли, связанные с Ней. Хорошо. Раз я не могу перестать думать об этом, попробую не сопротивляться, лишь слегка изменю вектор моих размышлений. Итак, раз она была всего лишь плодом моего воображения, может и все что меня окружает тоже всего лишь моя фантазия? Галлюцинации? А почему бы и нет. По–видимому, я и раньше не представлял себе, как выглядят галлюцинации и видения. Раз так, то, скорее всего у меня их никогда не было. Это позволяет надеяться, что в этом плане со мной все в порядке. Если только не повлияла какая–нибудь травма, и я принялся на ходу тщательно себя ощупывать и осматривать на предмет повреждений. Особенно голову. Судя по осмотру, я вполне здоров. Нет даже шишек и ссадин. И эта версия показалась мне маловероятной.

Я уже перестал удивляться всему. Нет, я не привык и не приспособился, просто все еще не до конца верю в происходящее. Именно поэтому меня ничего уже так не удивляет, как должно было бы. А может это и есть человеческая приспособляемость? Может пока наш тупое, неповоротливое, слишком уж рациональное и быстро привыкающее к однообразию сознание не может понять что происходит, не хочет мириться с тем, что оно никак не может объяснить происходящее и спрогнозировать дальнейшие события, наше подсознание берет заботу о теле, и быть может даже психике на себя. Ведь если на меня что–то падает, я сначала отскочу или увернусь, а уж потом подумаю что это и откуда взялось, и как надо было поступить. И я не припомню случая, чтоб я подумал, что поступил неправильно, неправильно увернулся и прочее. Хотя я ничего не помню. Но почему–то уверен, что прав. И я до сих пор жив. Допустим, жив. Многие тысячи лет ушло у человечества, что бы воспитать правильное подсознание. Путем многих миллионов смертей. Ошибавшийся обычно умирал, у того же кто не допускал ошибок было больше шансов выжить. И они выживали, и их потомство продолжало совершенствовать уже свое подсознание. Быть может это какой–то скрытый алгоритм действий, который передается по наследству? Но я увлекся и отошел от темы.

Я стал более внимательно смотреть по сторонам, местность вокруг изменилась, я так задумался, что не заметил этого раньше. Но в то же время, в целом, обстановка не поменялась, лишь много реже мне стали попадаться другие люди. Или я убегаю от массового скопления народа, или люди понемногу заканчиваются… еще бы, столько смертей, рано или поздно никого не останется. Хотя, быть может, выживет горстка людей. А в остальном — та же пустыня. Да, да! Именно пустыня! Вот что меня тревожило и удивляло с самого начала, это крутилось у меня в голове, я чувствовал, понимал, но не мог сформулировать. Окружающий меня пейзаж напоминал пустыню. Не из–за песка, ящерок или другой ерунды, а именно из–за того что было ПУСТО. Только обломки кирпича, стен, скелеты и ВСЕ. Ни предметов, ни каких–либо результатов жизнедеятельности человека, за исключением стен и кирпича, вообще никаких следов человека, кроме скелетов. Конечно, большая часть всего могла быть уничтожена, но что–то бы осталось, должно было остаться, но я ничего подобного не видел на протяжении всей своей новой «жизни». И, думаю, вряд ли увижу. Скудность окружающего пейзажа говорит в пользу того что все это может оказаться всего лишь моими фантазиями или галлюцинациями. Уж слишком искусственно все было.

Итак, я бежал. Бежал и думал. Бежал от тех развалин, от этого мира, от этой реальности, от своих мыслей, от себя…

Глава 5. Мертвый город

Но бежать можно и стоя на месте. Вообще движение это и есть жизнь. И мыслей о том, что бы умереть у меня не возникало, не смотря на то, что окружающая реальность мне совсем не нравится, я не представляю как здесь можно жить, что мне вообще тут делать? Но что меня поддерживает? Надежда? Надежда на что??? Я ведь даже не представляю, на что мне надеяться… Сила духа? Сила воли? Дух мой в смятении, а сила воли не знает, куда применить свою силу и за что цепляться. Меня поддерживает жизнь. Жажда жизни. Сила жизни. Без нее любой живой организм не был бы живым. А потеряв ее, тут же умер бы. Может быть, именно поэтому я не превратился? А другие люди? Они либо потеряли силу жизни, либо они всего лишь декорации. Такие же декорации, как и кирпичные стены этого Мертвого города… да, точно, Мертвый город. Это название очень подходит данному месту. Этот город был мертвым, еще, когда я очнулся, и вокруг было много народу… Стоп! Где все люди? Я только сейчас заметил что вокруг меня, насколько я мог видеть, больше никто не бегал. Я остановился и прислушался. Тишина. Не было больше слышно криков. Вообще никаких звуков. Это открытие напугало меня. Чувства пустоты и одиночества поползли по моему телу. Теперь, когда вокруг не было ни души, я отчетливо понял, как сильно я нуждаюсь в компании. Не было никого, с кем я мог бы поделиться случившимся, с кем обсудить ситуацию, никого, кто мог бы меня поддержать или кого мог бы поддержать я. Только отчаяние. Смятение. Все вдруг потеряло всякий смысл. Исчезла сама цель. Ради чего мне теперь жить? И есть ли вообще смысл жить одному? Конечно, бывали случаи, что человек подолгу находился в одиночестве, я читал об этом или где–то слышал. Но они знали, что люди рядом, надеялись, что их найдут, каждый день ждали и надеялись. Не все конечно выдерживали. А мне на что надеяться, кого ждать? Теперь весь мир превратился для меня в одну точку, и этой точкой был я. Как будто вокруг ничего не существовало. Ибо теперь мне не было дело до того, что находится вокруг меня. Ну почему я не сдох в этом убогом местечке?! Почему еще жив?! Я уже не боялся умереть, скорее был бы этому рад. И тишина была мне ответом. Абсолютная, пугающая, будто уши заложило. Я даже не слышал своего дыхания или сердцебиения. Я подобрал лежащий рядом небольшой обломок кирпича и запустил им в ближайшую стену. Глухой звук удара кирпича о кирпич разбил окружающее безмолвие, и мне стало легче. Надо взять себя в руки. Не первый раз я испытываю чувство одиночества, оно же сопровождает людей всю жизнь. Всегда бывают моменты, когда рядом никого нет. Или когда рядом полно народу, а ты все равно одинок. Это хуже всего. Наверное, лучше быть одному, чем рядом с кем попало. И находясь при смерти, или в болезни, в бреду, человек неизбежно одинок. Он отрешается от реального мира, застревая где–то наедине с собой. Это может длиться мгновение или минуты, часы, годы. Хотя, в таком состоянии время ощущается по–другому. И это заставляет одинаково бояться одиночества как тех, кто теряет связь с миром ненадолго, так и тех кто «отлучается» на длительное время. Быть может одиночество наше естественное состояние, и мы рождаемся для того чтоб вдоволь пообщаться друг с другом? Причем «пообщаться» не столько словами, скорее это некий комплекс различных видов и способов взаимодействия между людьми. А может и не только людьми, а вообще всем живым…

Глава 6. Бег на месте

Я присел. Как долго я бежал не могу точно сказать. Может быть, час, может дольше. Время в этом мире будто остановилось. Ничто не напоминало о его ходе и ничто не могло служить ориентиром. Теперь я сомневался в правильности моего решения двигаться в выбранном направлении. Мне уже казалось, что это не имеет смысла. Но не стоит сожалеть о сделанном выборе. В конце концов, правильного выбора не существует, и любой мой шаг будет ошибкой. Оставаться же на месте — еще более глупая ошибка. Когда не знаешь что делать — делай шаг вперед. На мой взгляд, мудрое изречение, хоть я и не помню, кому оно принадлежит. Вот я и сделал этот шаг. В любом случае это единственное, что я мог сделать, выбирать можно было только направление движения. Да и то, я думаю, от выбора другого направления ничего бы сейчас не изменилось. Но это не важно, тут важен был сам процесс движения, а не его результат в виде перемещения меня в пространстве. Если отбросить все условности, то можно говорить что в пространстве я и вовсе не переместился. Как будто здесь не существовало и пространства в привычном человеческом понимании. Так как бы выглядел мир без времени? Отсутствие времени позволило бы мне перемещаться в пространстве с бесконечной скоростью. Тогда выходит, что я могу мгновенно пересечь все пространство от края до края? Нет, вопрос поставлен неверно. Получается, что я заполнял бы собой все это пространство, находясь одновременно в каждой его точке? Следовательно, я был бы равен этому пространству! Парадокс. Несомненно. Вопрос в другом: чей это парадокс? Данной вселенной или человеческого примитивного восприятия и, как следствие, еще более примитивного языка описания? Я склоняюсь ко второму варианту. Но если здесь пространство существует в непривычном для человека виде, тогда что это за вид? По каким законам существует и чем отличается здешнее пространство? Во–первых, оно однообразно. Даже есть что–то в этом искусственное. Во–вторых, оно ограничено. Да–да, несмотря на кажущуюся бесконечность, мнимый объем — оно существенно ограничено. Этакая тюрьма с неощутимыми границами. Это когда ты доходишь до стены и идешь дальше, а тюрьма передвигается вместе с тобой. И ты вроде далеко ушел, много прошел, а оглядываешься — ты все еще в своей камере два на два метра. Вот и я попал в такую тюрьму, застрял где–то. А что надо сделать, что бы выйти? Хорошо себя вести. Точнее «правильно» себя вести. И тогда через определенное время меня выпустят. Или можно попытаться сбежать. Но для того что бы это сделать нужно понять устройство этой тюрьмы, ее структуру. И самое главное, нужно ЗНАТЬ КУДА бежать. Ведь если бежать некуда, теряется смысл побега. А бежать мне было некуда…

Остается только «правильное» поведение. Я должен что–то сделать, что–то понять. То, что от меня хотят. А когда я сделаю это, что получу взамен? Ради чего мне стараться? В данный момент у меня всего одна цель, одно желание — попасть в «другое» место. Ну, допустим, оно осуществится, и я окажусь в этом самом «другом» месте. И что тогда? Что я там буду делать? И зачем мне это нужно? И кому я там нужен? Чем это место для меня хуже другого? А не все ли равно где я буду находиться? Я не мог ответить на все эти вопросы, я вконец запутался и моя цель, до того четкая и яркая, вдруг померкла и расплылась. И я боялся, как бы она совсем не исчезла. Ибо человеку нужна цель, что бы жить.

Итак, я находился в тюрьме и времени у меня, судя по всему было предостаточно.

Глава 7. Палка, палка, огуречик

Когда человеку нечем заняться, он не находит себе места. Так случилось и со мной. Поток моих мыслей иссяк, я не мог больше придумать ничего дельного, в голове крутилась всякая ерунда, обрывки фраз и мыслей. Окружающий мир не давал мне повода для взаимодействия с ним, и мы теперь просто существовали как бы рядом друг с другом, как две параллельные линии. И наверно именно в такие минуты отчаянья и отчужденности рождается душевный порыв. Я встал, подошел к ближайшей ровной стенке, наклонился и подобрал маленький, острый обломок кирпича и стал рисовать. Кирпич в моей руке начал крошится, оставляя неровный, хорошо заметный след на стенке. Я очень старался. У меня получился немного неровный круг. Пойдет. Внутри этого круга я аккуратно начертил два небольших, одинаковых овала, в каждом из них выцарапал большую, жирную точку. Теперь, внутри большого круга, снизу от овалов я нарисовал большую дугу, концами вверх. К кругу я начал пририсовывать большой овал. Отлично. Осталось только начертить четыре прямых линии. Две снизу овала, а две к месту соединения его с кругом, одну справа и другую слева. Вот так. Я закончил. Сделал несколько шагов назад и стал придирчиво осматривать свое творение, не выпуская порядком износившийся обломок кирпича из рук. Получилось весьма примитивное изображение человека. Но я был доволен. Улыбка вновь посетила мое лицо. Мой рисунок здорово оживлял окружающий пейзаж. Это было свидетельство того что я был здесь. И что–то после себя оставлю, когда покину это место. Что–то необычное, свое. Что–то живое в этом Мертвом городе. С нормальной, пусть и лысой, головой. Зато нет никаких посторонних отростков. Зачем вообще человеку нужно творчество? Что бы не помереть со скуки? Явно не для того что бы показывать его другим. То есть это второстепенно. В первую очередь творчество нужно человеку для себя. Так люди проявляют себя, быть может, так они лучше познают сами себя, или общаются друг с другом через свое творчество. Хотя тут мне общаться не с кем, кроме самого себя… в любом случае мой рисунок вызвал у меня положительные эмоции. Но что послужило причиной? Нарисовал ли я человечка для того что бы поднять себе настроение, поддержать, или у меня поднялось настроение от того что я хоть что–то сделал? Другими словами, что подняло мне настроение, человечек или процесс рисования? Что было бы, если б я захотел и нарисовал грустного человечка? Думаю, сам процесс рисования вызвал бы у меня положительные эмоции. А вот грустный рисунок — печаль. Хорошо. Тогда какая из этих эмоций была бы сильнее, творческая или созерцательная? Видимо это зависит от значимости для меня данного вида творчества и от качества творчества. И, несомненно, от изначального состояния моего настроения. Но что в моем случае послужило причиной, а что следствием? Настроение ли стало результатом творчества или творчество возникло из настроения? Ведь я нарисовал именно веселого человечка. Допустим, верно, первое, тогда откуда взялось творчество? Что послужило его причиной? Может настроение? Тогда получается, настроение изменяет само себя с помощью творчества? Хм… нет. Что–то другое внутри меня пытается управлять моим настроением с помощью творчества. Но что же это? Мое внутреннее Я? Моя личность? А зачем ей это нужно? Ну и пусть бы настроение мое падало, ведя к депрессии. Депрессия не всегда полезна. Иногда она нужна, что бы разрушить установившиеся ценности, спокойствие, что позволяет личности переосмыслить эти ценности и себя, выбрать новую модель поведения. Но иногда этого и не требуется, ибо депрессия может и разрушить саму личность, вот она и пытается контролировать этот процесс, защищает себя. Интересно. Получается внутри человека, который стремится выжить в окружающем враждебном мире сидит некая личность, которая тоже пытается выживать… где выживать? Ну не в человеке. Ибо на личность сильно влияют факторы окружающего мира. Следовательно, человек всего лишь некий буфер между личностью и миром, оболочка, инструмент. Такой же инструмент личности, что и творчество. А речь тоже инструмент личности? Нет. Речь сильно ограничена правилами и нормами, а так же физическими возможностями человека. Поэтому речь является непосредственным инструментом человека и как следствие, косвенным инструментом личности. Значит, речь не может точно передать послание нашей личности. Это под силу только творчеству и другим непосредственным инструментам личности. Хотя любое творчество в конечном итоге выражается инструментами человека, такими как живопись, речь, музыка, искажаясь при этом. А мысли? Человек изначально мыслит образами. Но выражает свои мысли все же в словах. Даже сейчас, когда я думаю, я выражаю свои мысли скорее в словах, хотя, казалось бы, сам себя я должен прекрасно понимать и «переводить» образы в слова нет смысла, однако я привык так делать и делаю. И наверно не могу уже по–другому. Очевидно, что «перевод» занимает определенное время, занимает часть ресурсов нашего разума. И, самое главное, вносит множество ошибок в наши рассуждения, из–за несовершенства человеческого языка часть смысла теряется или искажается. Логично предположить, что сознание человека работало бы гораздо быстрее, точнее и безошибочнее на образах. Может слова это следующая ступень развития сознания? Они помогают структурировать и сконцентрировать свои рассуждения, сделать их более конкретными. Хорошо это или плохо? Вроде это помогает четче видеть объект в «реальном» мире, но зато пропадает более глобальное и цельное виденье процесса или объекта. А нужно ли человеку мыслить с помощью слов, языка? Это помогает людям понимать друг друга, быстро и практически безошибочно, ну или с небольшими ошибками. А так ли это? Быть может, существует более совершенный способ общения? Но на этот вопрос я не нашел ответа, прервав цепь своих логических рассуждений.

Глава 8. Боль

Необходимо было произвести рекогносцировку. Я уже не искал подходящего убежища, просто сел и прислонился спиной к ближайшей стене. Она была теплой и шершавой. Ее тепло стало переливаться в мое тело и это начало меня понемногу успокаивать. Но чувство одиночества не покидало меня. Забавно, что человек начинает ценить что–то по настоящему, лишь, когда потеряет это насовсем. Так и я, когда вокруг было много людей, с которыми я мог бы объединить свои усилия и постараться разобраться в происходящем, даже не попытался этого сделать. А теперь мне не хватает простого собеседника, человека, с которым я мог бы поделиться своими мыслями и переживаниями. Да хоть бы просто ощутить, что я не один… Видимо человек все же животное стадное. Надо собраться и попытаться распланировать, что мне делать дальше, как выживать. Как не сойти с ума от одиночества. А с другой стороны, если никого нет, кто сможет определить что я ненормальный? Может быть я уже того… с кем или с чем сравнить? Откуда здесь взяться эталону НОРМЫ? Любой ненормальный считает себя абсолютно нормальным человеком. Да и могут ли критерии «нормальности» применяться к человеку, попавшему в экстремальную ситуацию? Часто людям прощают некоторые «ненормальные» поступки, совершенные в экстремальной ситуации. Так где проходит та грань, до которой можно прощать, а после которой даже чрезвычайная экстремальность ситуации не может служить оправданием? Скорее всего, тут каждый решает сам за себя. Это логично. Но что делать в такой же ситуации обществу, с его разными взглядами и оценками произошедшего? Кто имеет право судить и решать? На общество эту обязанность возложить нереально, уж слишком оно неповоротливо и бесконтрольно, что бы можно было его заставить принимать решения самостоятельно. Но здесь нет общества. Так что я буду абсолютно нормальным, даже если сойду с ума. Или уже сошел. Итак, мои планы… хотя какие тут могут быть планы! Я не могу даже примерно представить, что меня может ждать в дальнейшем, откуда нужно ждать опасности, а где можно ее избежать. Даже элементарно где мне найти еду и питье, столь необходимые для поддержания жизни? А так уж они необходимы мне??? До сих пор у меня не возникало чувство голода, я думал это влияние стресса. Может быть. Но пить мне бы точно захотелось. Особенно после двух таких забегов! Тут что–то не чисто. Да что же тут происходит! Я резко вскочил на ноги. Так. Думай! Чувства голода нет. А другие чувства? Как насчет боли? Боль наш союзник, пока мы ее чувствуем — мы живем. Я повернулся к стене, прислонившись к которой, только что сидел. Сжал кулаки и ударил правой рукой. Удар получился слабый. Боли я не почувствовал, только прикосновение. Тогда я ударил еще раз, уже сильнее. Опять то же самое. И в третий раз. И в четвертый. И вот, незаметно для себя, я уже вовсю бью кулаками кирпичную стену, давая выход накопившейся ярости и злобы за то, что со мной здесь происходит. Я чувствую, как мои кулаки ударяются о стенку, как через них из меня вытекает ярость. Боли все нет. Я слышу глухие удары, слышу легкие шлепки в момент ударов — это звучит моя кожа, сминаемая и расплющивающаяся о кирпичи. Поверхность моих кулаков начала «гореть». Я чувствовал энергию, которая разогревала их, не находя выхода в другое русло. Но вот появилась боль. Сначала тихо и мягко накрыла она мои кулаки, затем все сильнее и настойчивее. И легкий зуд. Теперь при каждом ударе я начал ощущать резкую боль. Удары мои стали слабее и реже, и вскоре я прекратил это занятие. Я взглянул на ноющие кулаки — они были сплошь исцарапаны о неровности стенки и покрыты смесью крови и грязи. Я вытер их о свою грязную рубашку, конечно чище они от этого не стали, я сделал это больше по привычке. Значит боль я чувствую. Мне здорово полегчало от этой мысли и от того что я выплеснул всю свою ярость и чувство обиды. Но проблемы это не решало. Я до сих пор не выяснил кто я и откуда, что вокруг происходит, и где я нахожусь, и самое главное, что мне делать дальше? Должна быть какая–то разгадка, и я должен ее найти.

Глава 9. Загадка

Я знал, что застрял тут. И я должен что–то понять, что–то сделать, что бы пойти дальше. Если ты зашел в тупик, или окончательно заблудился, нужно начать все заново. Отбросить все свои предыдущие результаты, забыть их на время. Если у меня не получилось найти разгадку, я должен идти другим путем. Стоп. А вот это мысль. Может быть, я что–то сделал, или наоборот, чего–то не сделал? И вот я оказываюсь здесь, забыв о своей прошлой жизни, быть может, для того, чтоб не совершить прошлых ошибок? Что бы найти правильное решение? Быть может это вернет мне память… но что я должен понять или найти? Надо думать. Думать о том, о чем я еще не думал, что не принимал во внимание. Мысли мои начали путаться. Что–то я пропустил. Значит, я оказался посреди горящего Мертвого города, вокруг хаос, люди превращаются в рогатые скелеты… да! РОГАТЫЕ! Это должно что–то значить. Рога образуют корону, символ власти. Рога бывают у животных и у… демонов. И тут я, повинуясь какому–то, невесть откуда взявшемуся чувству, схватился за свою голову обеими руками и стал ее ощупывать. Все было как будто в порядке. Так кто были все эти люди? Неужели демоны? Или скорее грешники? А быть может просто поддавшиеся какой–то дьявольской силе? И та завладела ими. Вот и разложение, превращение в прах говорит в пользу этой теории. Но почему меня это не коснулось? Чем же я отличаюсь от тех людей? Что во мне может быть такого особенного? Этот вопрос поставил меня в тупик, так как себя сложнее анализировать, чем другого человека, ибо невозможно относиться не предвзято к самому себе. Выходит, окружающие меня скелеты это то, во что превращается человек, достигая власти? Он тратит на это все свои силы, что вполне естественно. И что остается в итоге? Лишь горстка праха и скелет с символами власти, жалкие останки. Власть ради власти не имеет смысла. Это пустая трата времени. Именно такая власть, поддерживаемая честолюбием, считалась грехом в Библии. Хотя в Древнем Риме, например, честолюбие было в почете. Впрочем, думаю, там власть больше рассматривалась как инструмент достижения высших целей, по крайней мере, изначально, когда Рим был могучей империей. Позже, это понятие приняло библейскую трактовку и потому Рим пал, гоняясь за пустыми целями, ничего не получая взамен.

Я чувствовал, что нащупал путеводную нить. Это давало мне какую–то надежду. Похоже на то, что главной загадкой этого мира был я. И я должен был разгадать себя, познать себя, и тогда… а что произойдет тогда, я не знал. Но знал, что–то обязательно произойдет или изменится. Должно произойти.

Познавать себя — дело нелегкое, я даже не знал с чего мне начать. На этот процесс у людей уходят годы, десятилетия, быть может, вся жизнь. Некоторые умирают, так и не познав себя. Я же не знал, сколько мне отведено времени. Может быть вечность. Но ведь человек тоже не знает, хотя некоторая максимальная граница ему известна, около ста лет. Я же не был уверен даже в ней. Впрочем, нет смысла сравнивать легче мне придется или нет. Нужно использовать то, что у меня есть, жаловаться и предъявлять претензии, увы, некому. А что у меня есть? Ни прошлого, ни будущего, лишь чистое сознание, обитающее в странном месте. А такое ли оно чистое? По идее, все, что происходило когда–либо со мной, должно было оставить свой отпечаток на моей сущности. Поэтому прошлое всегда со мной, даже если я и не могу вспомнить детали.

Похоже, я опять ухожу в сторону, пытаюсь цепляться за обрывки прошлых знаний, памяти. Мне нужно чистое, не испорченное ложными догмами сознание, не зомбированное чуждой идеологией. Только с его помощью, слушая свои инстинкты, свой «внутренний» голос я смогу разгадать эту тайну.

Глава 10. Спящие боги

Я опять сел, так же прислонившись спиной к стене. Уставший и опустошенный.

А если все же представить происходящее как сон? И поскольку это мой сон, я являюсь одновременно и его творцом и главным участником, даже марионеткой. Я вдруг вспомнил как будучи совсем маленьким ребенком, я разработал и освоил технику контроля над сном. Ибо тогда меня мучили невыносимые кошмары, которых я уже не помнил. Лишь смутные и неясные очертания черных худых существ в углу темной комнаты под потолком… Суть техники заключалась в том, что бы сосредоточиться на себе и как бы отстраниться от происходящего. Выглядело это так, будто я бегал в каком–то фильме, казавшемся мне реальным, но как только я концентрировался на себе — фильм превращался, будто в экран кинотеатра, а я уже сидел в зрительном зале и наблюдал за происходящим со стороны. При этом я мог приостановить или остановить события, а так же влиять на происходящее. Как правило, я просто «менял» один сон на другой. Но можно было пойти еще дальше, можно было из «зала» переместиться обратно на экран, полностью погрузиться в мир того сновидения, но уже не в роли послушной марионетки, а в роли практически Бога. Ибо я мог сам строить дальнейшие события. Хотя тогда исчезал элемент неожиданности и вся прелесть сновидения.

Так может, я сплю? И как только я проснусь — этот мир исчезнет и на его смену придет другой. Может «настоящий», а может еще один «сон» во сне. И как это будет? Сменятся они один за другим или я сплю и вижу сон во сне??? Хотя это не суть важно, я думаю это не привычное нам геометрическое пространство, и вложение сна в сон там тождественно не принадлежности одного сна другому. Эта разница определяется скорее моим уровнем восприятия. А если весь наш привычный мир — это всего лишь сон Бога, где он видит себя в главной роли? А действительно, чем еще заняться единственному всемогущему разуму в пустой вселенной? Только развлекать себя, чувствуя боль, обиду, унижения, переживая любовь и ненависть, чувствуя себя беспомощной букашкой — это все занятные развлечения для Бога, коих он лишен в силу своей идеальности и могущества. Конечно это не совсем «сон» в человеческом понятии, но это самое близкое слово, хоть как–то описывающее данный процесс. Тогда получается что я главное действующее лицо, а остальные не существуют? Нет… Скорее они это тоже проекции «спящего Бога», такие же, как и я. Просто мы разные грани одного бриллианта. Потому и так похожи, хоть и сильно различаемся. А вдруг «Спящий бог» может видеть одновременно несколько снов? Ну, это понятно, он же видит по одному сну на каждое мыслящее существо. Но если ему снятся сны о разных вселенных? То есть персонаж из одного сна, ни при каких доступных средствах данного сна без «вмешательства», называемого «чудом», не может попасть в сон про другой мир. Вполне возможно. И кто его знает, сколько снов Он видит… отсюда следует, что каждый может СУЩЕСТВЕННО повлиять на происходящее, если чуть–чуть проснется и начнет, хоть немного, контролировать свой сон. Вот так, незаметно для себя, я, похоже, решил извечный спор о том, кто и кем управляет, судьба нами или мы судьбой. Да, каждый человек может быть хозяином своей судьбы, но предпочитает плыть по течению. Быть может, роль демиурга уже порядком утомила спящего Бога? Отсюда и человеческая слабость.

Однако человек же видит только один сон, про себя. Возможно, он просто недостаточно развит. Быть может, развившись, человеку станет скучно в этом мире, и он уснет и создаст себе новые миры–сны. Где будет одновременно мыслить, чувствовать и страдать за всех мыслящих существ. Опа… а не попытался ли я сейчас создать такой мир? Свой собственный? И не провалилась ли моя попытка из–за моей недостаточной развитости? Уж слишком примитивное детище у меня получилось…

Глава 11. Путешествие

Я попробовал лечь и расслабиться. Я чувствовал, что нужно сконцентрироваться на себе. Поэтому закрыл глаза, чтоб ничего не мешало. Затем я постарался очистить свое сознание от всех мыслей. Это было очень трудно. Постоянно вспыхивали посторонние образы и мысли. И я тут же их прогонял. Через какое–то время борьбы с собой я вдруг неожиданно впал в состояние какого–то безразличия и внутренней пустоты. Что–то вроде транса. Хотя и чувствовал внешнее воздействие. Температуру, движение воздуха, думаю, даже мог что–то слышать. Время теперь текло совсем по–особенному, с различной скоростью, то очень быстро, то очень медленно. Казалось, что я сам управляю скоростью этого потока каким–то образом. Конечно, в привычном для меня мире время тоже ощущалось весьма по–разному, часы могли проноситься мимо с огромной скоростью, когда я был чем–то увлечен, или минуты тянуться, когда тяжело, больно, наконец, просто скучно. Но теперь ощущения были совсем другими. Теперь я будто был вне этого временного потока, наблюдая за вселенской рекой с берега. Я чувствовал ее волны, чувствовал, как поток проходит сквозь меня, но сам оставался на месте. И я мог бежать вслед за волной, замедляя, таким образом, время или бежать против течения, наоборот ускоряя его. Я был вне времени. Вечен. И мне не требовалось время, чтоб что–то «делать». Точнее, о чем–то думать. Ибо я был и вне физической сферы. Видимо сознание существует вне времени. Возможно, оно бесконечно. Что такое бесконечность? Как ее определить? Она не имеет конца. А как же мы можем тогда узнать ее? Только измерять ее пока она не закончится. Причем не важно, в какой момент, и с какой части мы начнем ее измерять. Бесконечность является бесконечностью даже если ее измерять во всех измерениях пространства, которое она охватывает. То есть если мы возьмем бесконечную линию, и будем измерять ее из одной точки по двум направлениям, так как упрощенно линия является объектом одномерного пространства, мы получим бесконечность на обоих направлениях измерений. В этом случае можно представить себе круг, в одномерном пространстве круг представлял бы из себя как бы ограниченную линию (вид сбоку), я говорю «как бы», потому что как только мы доходили бы до одной «границы» этой линии, тут же оказывались бы на другой и наоборот. И так мы прыгали бы бесконечно. Но это в одномерном пространстве. В двумерном же пространстве мы имеем вполне ограниченный круг. Так же и бесконечная в двумерном пространстве плоскость может быть представлена в трехмерном пространстве шаром. Так может весь фокус в том, как, и из какого пространства измерять объект? Может единственная «настоящая» бесконечность — это бесконечность разно–мерных пространств? А наш жизненный путь всего лишь скачки по этим пространствам?

Бесконечность нельзя описать или измерить прямо, только косвенно, например нельзя нарисовать бесконечную линию, можно только задать уравнение, закон, тогда появится линия бесконечной длины. Так может бесконечность это нечто нематериальное, не цельное, может это просто какой–то закон или процесс, который порождает явления и материальные последствия?

Вдруг что–то изменилось. Мне надоело плескаться во временных волнах.

Глава 12. Побег

И я открыл глаза, уставившись в темноту. Я лежал в каком–то помещении. В постели. Но я все еще был ТАМ, ощущал горячий воздух, струящийся по моему лицу, чувствовал прикосновения того мира. Я не мог пошевелиться, и эта постель, это пространство вокруг меня — все казалось таким нереальным и призрачным, я будто смотрел сквозь них на кирпичные развалины. Но постепенно комната становилась все более реальной. Темнота не была абсолютной, я мог видеть стену, к которой была повернута моя голова и часть потолка. Значит, свет проникает сюда откуда–то. Быть может из окна, которого я не вижу, может быть сейчас ночь. Я уже потихоньку начал приходить в себя. Но так и не мог пошевелиться. И сразу же град вопросов обрушился в моем мозгу. Так это был сон? Я проснулся? Где я? Что со мной и почему я не могу пошевелиться?

И я тут же начал себя успокаивать. По–видимому, я очень долго спал, мое тело затекло, и я не чувствую его. В пользу этого свидетельствовал тот факт, что я так долго находился в том мире, точнее сне, обычный сон гораздо короче этого. Тогда сколько… дней… я спал? Гадать было бессмысленно, и я почему–то остановился на цифре два. Значит два дня. Большой срок. Почему меня не разбудили? А может я в больнице? Был в коме или что–нибудь подобное? Травма головы, операция на мозге… да мало ли что может быть. Но хотелось верить в то, что я просто уснул, без каких–либо повреждений. Да и боли не было, вроде должна была бы быть боль после операции или травмы.

Сон прошел, но я все равно ничего не помню. А вдруг не прошел??? А вдруг это уже другой сон? Если уж сравнивать, то ТОТ мир я воспринимал куда живее и ярче. СТОП. А вот это я уже проходил. Все это уже было, раньше, когда я очнулся среди развалин. Обертка разная, а начинка все та же. Я опять пытаюсь вспомнить, понять кто я и откуда, где и почему оказался. Это все не принесет плодов. Надо действовать по–другому. Хм, действовать, легко сказать, я ведь не могу пошевелиться даже! Тогда стоит попробовать заставить себя пошевелить хоть пальцем, или издать хоть один звук. Я стал концентрировать все свое внимание, всю свою волю на том, чтоб пошевелить губами, простонать, затем пытался шевелить пальцами. Я их не видел, не чувствовал, но представлял себе, там, где–то внизу. Я упорно видел картинку, будто я пошевелил ими, пальцами рук, ног, прокручивал это у себя в мозгу, убеждал, что у меня получится. Что я вот–вот добьюсь результатов, еще немного. Но проходило немного времени, затем еще, и ничего не происходило. Тогда я опять попробовал пошевелить губами, произнести что–нибудь, простонать, просто повернуть голову — бесполезно. Пошевелить руками и ногами — та же картина. Я абсолютно ничего не ощущал. Будто мое тело затекло от долгого и неподвижного лежания. Чуть позже надо будет опять попробовать.

По моим ощущениям прошло довольно много времени, быть может, несколько часов. У меня все еще ничего не получалось. Я уже совсем отчаялся. Мне захотелось обратно, в тот мир, где я мог хотя бы что–то делать. Я попытался представить его, я стремился обратно изо всех сил. Забавно, теперь я предпочел тот Ад этой спокойной и тихой комнатке. Значит, то был не самый худший из миров. Вдруг я опять увидел размытые очертания развалин, как бы поверх комнаты. Они выплыли на меня из ниоткуда, заполнив все поле моего зрения, теперь я видел комнату сквозь это видение того мира. Внезапно я ощутил потоки горячего воздуха на своем лице, и я с радостью встретил удушливую атмосферу Мертвого города. Теперь он стал более реальным, этот вечный и величественный город. Вскоре комната исчезла вовсе. А я повернул голову, она еле слушалась меня, затем поднял обвисшие и безвольные руки, перебросил их на левую сторону, приподнял голову и напряг тело, перебросил центр тяжести на левый бок. После этого стало легче, и я окончательно перевернулся на бок с помощью силы тяжести. Необходимо было немножко передохнуть и собраться с силами. Примерно через минуту я сел, отталкиваясь руками от земли. Мое тело потихоньку отходило. Вскоре я, шатаясь, встал на ноги. Видимо мне сложно так быстро перестроиться. Нужно время, чтоб окончательно отойти. Интересно, в мое отсутствие я исчез из этого мира или просто лежал? И сколько это продолжалось? Сопоставимы ли мои ощущения времени в этих мирах? Или быть может, это был мой сон в этом мире? Или оба этих мира мой сон…

Глава 13. Маятник

Впрочем, это было не важно. Я все равно не смогу найти ответов на эти вопросы. Поэтому не стоит на них зацикливаться. Совершенно очевидно, что я сейчас побывал в абсолютно другом мире, я это чувствовал. От волнения и бурного потока мыслей я начал ходить взад–вперед. Так, стоп, все же не буду торопить события, и полагаться на одни лишь чувства. Фактом является лишь то, что я на абсолютно одинаковом уровне воспринимал этот мир и тот, для удобства я буду называть это «мирами». То есть у меня не возникало ощущений, что я вижу сон и так далее. Однако во сне тоже можно не чувствовать что это сон. Да, но в таком случае сны довольно короткие и насыщенные событиями, что мешает трезво оценить обстановку и понять что ты спишь. К тому же во сне часто сознание заблокировано, что так же мешает думать и рассуждать логически. Вообще во снах очень часто нарушается наша привычная «земная» логика, но мы этого не замечаем. Такое впечатление, будто разум освобождается во сне, сбрасывая оковы привычной жизни, навязанные нам обществом и, быть может, самим миром. В любом случае в этих двух мирах такого не наблюдается, я много думаю и часто использую логику. Следовательно, это не может быть сном, или, по крайней мере, это не обычный сон человека.

Но интересно другое. Возможно, я могу путешествовать по этим мирам? Или, как я предположил ранее, создавать их. Тогда не потому ли меня заставили забыть свой прежний мир, чтоб я не вернулся туда, или не создал его клон? Ведь если бы это произошло, я бы наверняка успокоился и зажил бы «привычной» жизнью, погряз бы в суете и каждодневной рутине, строя так называемую «жизнь» и свое «счастье». И не делал бы, или, точнее, не понял бы, чего от меня хотят. А вот теперь возникает резонный вопрос: Кто хочет? Кто за всем этим стоит? Бог? Судьба? Быть может я сам, глубины моего сознания? Но это все догадки, всего лишь гипотеза, основанная на предположении. Для начала надо его проверить. И я перестал ходить, лег на пол, там, где стоял, не выбирая укрытий и прочего. Достаточно было ровной земли без острых камней.

Глава 14. Звезды

Итак, я лежал и смотрел в небо, на эту серую массу. Зрелище завораживало, облака все время находились в движении, перетекая из одной формы в другую, смешиваясь, разделяясь и вновь смешиваясь. Мне было вполне комфортно. Я прогнал все лишние мысли из головы и просто любовался тучами. Вскоре сознание будто стало существовать само по себе, я не обращал внимания на свое тело и перестал его ощущать. Все мои мысли были направлены вверх, в атмосферу, и выше, к тучам, и еще выше…

Вдруг я опять представил себе черное звездное небо, чистое и прозрачное, без единого облачка. Лишь бесчисленные скопления звезд разрезали эту манящую абсолютную черноту. Почему же человека всегда манят звезды? Почему он слышит их зов и тянется к ним? Одно дело природа и лес, среди которого ты родился и вырос, к которым ты привык. Но не родились же мы в этой черноте, среди звезд. То есть, конечно же, там, но на своей крохотной планетке, где звезды кажутся такими далекими. И отчего–то хочется к ним приблизиться, быть среди них, плыть в этом бесконечном пространстве наравне с ними, а не как крохотная пылинка на другой пылинке. Так может мы пришли оттуда? Может на самом деле мы родились именно там? И были равными со звездами? Но по какой–то причине нас выкинули на Землю, сделали крошечными и страдающими по любому поводу муравьями. И теперь мы стремимся обратно, поддаваясь этому зову, пытаемся вернуться туда, где нам самое место. Может по этому, когда смотришь на чистое звездное небо, вдруг начинает кружиться голова, и ты как бы начинаешь подниматься навстречу звездам, небо начинает затягивать тебя.

Теперь я плыл среди звезд и их скоплений. Я был почти среди них, почти рядом, почти мог прикоснуться. Нет, не рукой, просто прикоснуться. Вдруг промелькнувшая мысль о том чтоб осмотреть свое тело показалась мне такой глупой и смешной. Я знал, что ничего не увижу. Мне было очень хорошо и спокойно. Я был почти как дома. Тут не существовало ни времени, ни ориентиров. Но теперь я не нуждался, ни в том, ни в другом. Мне было абсолютно все равно где верх и где низ. Я воспринимал все окружающее пространство целиком и сразу. Не было больше расстояний и преград. И я чувствовал, будто бы зов звезд стал ближе. Теперь они представлялись мне облаками и скоплениями сознания, возможно, такими же, как и я, или почти такими же. Интересно, почему человек воспринимает все светлое как божественное и положительное, а все черное и темное как дьявольское и отрицательное? Свет для наших глаз является раздражителем, темнота же, наоборот, успокаивает. Может это происходит из–за того, что раздражитель существует, раз воздействует на нас, темнота же не воздействует, и потому символизирует пустоту, отсутствие чего–либо? Может поэтому нас так привлекает этот простой черно–белый мир, где что–то либо существует, либо нет, без четких форм и представлений, без особых различий. Быть может, звездное небо что–то напоминает нам? Что–то очень знакомое, но давно забытое… Мир пустоты, где существует только сознание в его первозданном виде, мир, откуда, возможно, мы пришли. Некий изначальный мир.

Но зачем нам было его покидать? Создавать этот? Видимо это особенность сознания, точно так же как человек не может не думать. Или просто некое подобие сна. Но нужен ли сознанию сон? Спит ли оно? Скорее это просто что–то вроде фантазий. Когда мы представляем себя в том или ином месте, в том или ином качестве…

Глава 15. Сознание

Измерить, осознать, ощутить мир может только сознание. Таким образом, если мира не касалось чье–то сознание, то его и не существует. И как только сознание его представит себе — мир начинает существовать. Мы все живем в параллельных друг другу вселенных, ибо у каждого человека есть собственное, особое восприятие окружающей его действительности. Причем сознание может посещать и создавать другие параллельные миры, именно сознание. Ибо наше тело принадлежит одному миру, оно не может принадлежать другому, нарушится равновесие. Да и для нашего тела других миров попросту не существует. Лишь сознание не привязано ни к одному из миров. И поэтому может свободно путешествовать. Сознание бессмертно и вечно, потому как оно существует вне времени, оно не подчиняется его законам. И даже если предположить что сознание может «умереть», перестать существовать, то оно это не сможет узнать, определить. Следовательно, сознание всегда существует. И оно всегда существовало, ибо, когда его не было — ничего не было. Так может быть сознание и есть тот самый Бог, Творец, Создатель? И цель его — творить, создавать. Новые миры. Тогда получается, что Бог не создал Землю и пошел отдыхать или сидеть и спокойно себе наблюдать за происходящим, Он создает до сих пор. Каждый миг Он создает новые миры, перерождаясь. Хотя здесь некорректно использовать привязку ко времени. Вся моя жизнь, с точки зрения моего сознания — это бесконечная прямая, у которой нет ни конца, ни начала. Начало я попросту не помню, а когда придет конец — я об этом просто не узнаю. Я могу лишь догадываться при определенных обстоятельствах, что все, вот и конец мне настал, но точно зафиксировать и осознать этот конец не смогу. Да и если рассматривать смерть мою как мой «конец», то это тоже весьма спорное утверждение. Это может быть всего лишь мое «начало», или просто перерождение, этап. Может сознание всего лишь линяет как змея, каждый сезон сбрасывая человеческое тело, точно старую кожу. Сознание не уничтожить, оно вечно. Это единственный по–настоящему бесконечный процесс во всех вселенных.

Кстати, вот и еще один вопрос: А может ли сознание посещать чужие миры, созданные кем–то? С одной стороны вроде бы и нет. Ведь наши средства коммуникации передают малую часть информации, больше наши ощущения. Поэтому даже если мне кто–то во всех подробностях распишет свой мир — я представлю себе нечто, немного отличающееся, создам новый мир, похожий, но другой. Именно по этому принципу действуют все творческие люди, передавая нам свое творчество. Но. В то же время человеческое сознание мыслит примерно в одинаковом направлении, да и людей так много, что существует вероятность того, что два человека могут себе представить два абсолютно одинаковых простых мира. Ну а если предположить что сознание способно передавать информацию другому сознанию напрямую, то эта вероятность существенно возрастает. В итоге получается, что это все же МОЙ мир, я его создатель, как и думал раньше, и все люди вокруг — лишь мое воображение. За исключением одной маленькой детали. Они все же могут влиять на мой мир посредством изменения своего. Причем в моем мире изменения могут быть не такими, какими сделал их в своем мире другой человек, другое сознание. Отсюда возникает конфликт «нравится — не нравится», конфликт вкусов. Таким образом, сознание контактирует с другими сознаниями не просто посредством тела, а посредством целого мира, который оно создает вокруг себя.

Глава 16. Деградация

Внезапно я «вынырнул» из этого странного состояния и оказался где–то, в каком–то неведомом «мире», или, быть может, «мир» остался прежним, изменился лишь я сам.

В общем, я не помню, что происходило там. Точнее, я знаю что не смогу сейчас осознать того что видел, слышал, воспринимал в том «мире», ибо слишком сложным и всеобъемлющим, неописуемым и непонятным нам до безумия оказался тот «мир» и я сам в нем. Да и кем я был ТАМ? Богом? Или просто высшим существом? В любом случае ТАМ не существовало ни единого привычного человеку понятия или представления. Не было ни времени, ни материи, ни вещества и привычных физически, химических и психологических законов. Если сравнивать то мое Я и начинающее просыпаться человеческое Я, то на фоне упорядоченного, ровного, однородного и простого человеческого, ТО сознание было похоже на полужидкое блюдо из разных по цвету и консистенции ингредиентов, смешанных так, что слои этого вещество перемежались друг с другом, не образовывая еще однородной массы.

Как только меня коснулось и начало возвращаться человеческое сознание, я понял, насколько необычно мое состояние и начал пытаться запомнить все до мельчайших деталей. Но мне это не удавалось. Память утекала, словно песок из разбитого сосуда, быстро и неумолимо. Освобождая место для человеческих мыслей, первая из которых упорно старалась заставить меня запоминать и вспоминать. Снова и снова. Я помню лишь оставшиеся ощущения от того состояния и дорогу обратно. И то весьма смутно.

Итак, внезапно я оказался в более привычном для человека пространстве. Я летел над полями и лесами, реками и озерами, горными хребтами. При этом я видел все это в ярких красках, очень четко и во все стороны одновременно. То есть у человека бинокулярное зрение, и он может концентрировать свой взгляд на конкретном объекте и на ближайших к этому объекту предметах. Все остальное видится нам весьма расплывчато, и то, только спереди. Я же одновременно видел абсолютно четко каждое дерево, водоем или гору. На триста шестьдесят градусов вокруг. И мой взгляд был одновременно сконцентрирован на каждом предмете, при этом огромное расстояние не было такой помехой как в «обычной» жизни. Я четко видел и очень далекие объекты. При этом меня не покидало чувство утраты чего–то и чувство ущербности и ограниченности. Как будто я лишился какой–то части тела или способностей, или внезапно поглупел до уровня простейшего насекомого. Вероятно, так бы чувствовал себя человек, только что потерявший один из органов чувств, например зрение. Когда ты еще не привык к своему новому состоянию и все еще помнишь, хоть уже и смутно, каково это — видеть. Но чувство ущербности немного сглаживал вид, которым я наслаждался, великолепная цепь гор на горизонте, со снежными пиками, к которым я летел. Зеленые поля и луга, шумящие сосновые боры и лесные озера. И ни единого следа человека или животного. Постепенно я привыкал к своей «ограниченности», забывая, или точнее не в состоянии более осознавать того что я видел ТАМ и что со мной происходило. И постепенно я становился все более похож на обычного человека, с обычным восприятием. Но, тем не менее, я еще чувствовал ту абсолютную свободу, не ограниченную никакими законами, даже материальными или ментальными. Мой обзор начал сужаться, медленно, но верно. И вскоре я уже не видел того что было сзади. А потом и вовсе стал смотреть и думать как человек, вспомнив и навязав себе человеческие физические законы мироздания. И я очнулся, с чувством тоски по забытому, неописуемо–прекрасному, тому, что невозможно увидеть и даже вообразить с помощью такого примитивного и спящего человеческого сознания. Мне дико хотелось обратно, хотелось вспомнить.

Глава 17. Последний шаг

Я оказался снова в Мертвом городе. Там же, откуда и «уходил». Все мои смутные подозрения подтвердились, и я склонен был верить в истинность данного эксперимента, ибо вся моя сущность знала, что это правда. Нас может обманывать зрение, осязание, обоняние или слух, но предчувствие, то самое, НАСТОЯЩЕЕ предчувствие — никогда. Нужно только уметь его слушать и выделять среди противоречивой кучи других мыслей. Здесь почему–то это делать гораздо легче, чем в «обычном» мире. Возможно, мне мешали воспоминания, ложные догматы и законы привычного мира. И я чувствую, знаю, как мне жить и что делать. Не для кого–то, не для судьбы или бога. Для себя. Для того чтоб быть гармоничным существом, гармоничной вселенной.

Когда я очнулся здесь впервые — мое зрение, слух, осязание и обоняние напугали меня. Я не видел сути вещей, не видел истинной картины. Лишь оболочку. Хотя уже тогда я начал догадываться, что это всего лишь оболочка. Но мне пришлось проделать долгий духовный путь, прежде чем осознать это и научиться принимать. И теперь я стою у финишной черты. Еще один шаг отделяет меня от… чего? Наверное, от полного понимания и гармонии. Скоро узнаю. Но теперь мне совершенно ясно, ничто не может причинить мне вред, кроме меня самого. Лишь я волен сделать это. Вот он, мой последний шаг, который я уже четко вижу, но который еще не сделал. И я пошел дальше, искать то, что мне сейчас было необходимо. Я обшаривал все развалины, попадающиеся на пути, бегом, торопясь. Но как назло не мог найти. Вот так всегда, ходишь, буквально запинаешься об всякий хлам, а когда он вдруг понадобится — не можешь найти. Я с упорством продолжал осматривать окрестности и вдруг наткнулся на сидящий скелет. Он был очень похож на тот, что я увидел в самом начале. Даже как будто местность была та же самая…

Глава 18. Трофей

Я подошел ближе к скелету. Мне было очень страшно, сердце так и прыгало в груди, хотелось бежать, бежать без оглядки. Но я взял себя в руки. Вытянув указательный палец правой руки, я медленно начал приближать его к черепу. Конечности мои слегка дрожали, но я подавил это. Я твердо решил побороть свой страх, и я пойду до конца. Наименее противным местом мне показался центр лба. Прикасаться, например, к зубам или рогам мне совсем не хотелось. Ибо казалось, что вот–вот скелет шевельнется и ловким движением челюстей отхватит мне палец. Мое тело было напряжено, готовое в случае малейшей опасности отскочить как можно дальше и бежать как можно быстрее. Мыслей вступить в схватку у меня не возникало, было бы глупо подвергать себя такой опасности, не зная, с чем я буду иметь дело и как мне с этим бороться. Этот вариант оставался на случай безвыходной ситуации. Вдруг, меня посетило ощущение дежавю. Где–то и когда–то со мной уже происходило нечто подобное. Я уже испытывал все эти чувства. И я вдруг понял, что у меня все получится. Точнее я знал. И тогда я знал. И быть может, всегда это знал… Тем временем мой палец остановился в сантиметре от черепа. Я на пару мгновений замер, затем резко, одним махом, коснулся лба скелета и тут же отдернул руку, отскочив при этом на значительное расстояние. Ничего не произошло. Тогда я вновь приблизился к останкам и медленно, но чуть быстрее и решительнее чем в прошлый раз прикоснулся пальцем к черепу. На этот раз я не стал отдергивать руку и отскакивать, а подержал ее с минуту, затем убрал. Осмотрел внимательно останки со всех сторон, начал их ощупывать всеми пальцами правой руки. Кости были теплыми, почти горячими, очень сухими и шершавыми. Окончательно осмелев, я попытался приподнять его левую руку. Осторожно, чтоб не сломать и не потревожить. Все же некое уважение к останкам во мне присутствовало. Рука не поддавалась, видимо хрящи тоже засохли и затвердели, приняв такое положение. И я прекратил свои попытки. Страх ушел. Осталось лишь уважение и некий остаток, нет, не боязнь, всего лишь осторожность и некоторая брезгливость. Слишком мало времени прошло и слишком глубоко во мне сидели эти чувства.

Я сел рядом со скелетом, примерно в той же позе что и он. Почти как два приятеля, подумалось мне вдруг. Я сидел, расслабившись, и ни о чем не думал. Уставился в одну точку перед собой, но ничего не видел, точнее не замечал.

Через некоторое время я поймал себя на мысли что совершенно не слежу за окружающей меня обстановкой в целом и за останками в частности. Зачем? Ведь это был мой мир, ставший мне теперь уже таким родным и знакомым, почти домом. Таким большим и необъятным и таким крошечным и уютным одновременно. Мне надоело сидеть, ноги затекли и я встал. Собрался уже было уходить, сделал два шага вперед, но тут же обернулся, в один прыжок оказался вновь перед скелетом. Повинуясь какой–то странной гамме чувств, я вдруг резко отломил часть центрального рога, он оказался весьма хрупким и легко поддался. Повертел в руках с минуту, осмотрел со всех сторон и положил в правый карман штанов. Ощутив приятную тяжесть и объем, я похлопал по карману, радуясь, что тот не пустой, и бодро, слегка подпрыгивая, зашагал прочь от этого места. Я ни разу не обернулся. Теперь у меня был небольшой трофей, в память о большой победе. Быть может, самой главной в жизни, победе над собой. И вот теперь я «перешагнул на восьмую клетку». Надел «корону». Но не из рогов, а просто корону. Путь закончен. Теперь можно оглянуться назад и посмотреть на него с высоты пьедестала. Ну что ж, по старинному обычаю «присядем на дорожку».

Глава 19. Замена счастию она?

Я шел, бесцельно разглядывая окрестности. Как быстро человек ко всему привыкает. Вот и я привык к этому миру и принял его. И он принял меня. Мне нужно было время, что бы сознание мое переварило все события, которые произошли со мной. Чтоб все мои мысли и теории аккуратно улеглись по полочкам, и я смог бы их все еще раз осмотреть внимательно, со всех сторон. Тогда я обязательно увижу что–то новое и приму окончательное решение. Определенно, я уже вырос из этого мира, он стал слишком тесен для меня. Мне больше нечего здесь делать. Я уже все сделал, остались последние штрихи.

С этими мыслями и каким–то налетом грусти я подошел к ближайшей кирпичной стенке, прикоснулся к ней ладонями, прижался правой щекой к шершавой поверхности, закрыв глаза. Я впитывал ее тепло, энергию, вдыхал полной грудью горячий воздух. Я старался хорошенько прочувствовать и запомнить этот момент. Вскоре у меня не будет такой возможности, скоро все изменится. Всему когда–нибудь приходит конец. Вот и мне приходит. Смерть моего тела, перерождение или другой мир — это было не важно. Впрочем, я уже даже не боялся смерти, скорее просто волновался, как ученый в предчувствии великого открытия. И немного грустил. Грустил оттого, что я вынужден прощаться с этим местом, от того, что больше этот момент никогда не повторится. Я был как ребенок, который вдруг вырос из любимой куртки и больше не может ее надеть.

Теперь я с улыбкой вспоминал момент своего пробуждения, свои метания, поиски… сейчас это казалось мне таким забавным и вовсе не ужасным. От чего человек так скучает по своему прошлому? Даже по самому ужасному или нелицеприятному? Почему сознание сглаживает все острые углы у кирпичиков воспоминаний, и мы лучше всего помним положительные моменты? Положительные моменты и боль. Да, даже в боли есть некая приятная составляющая, которая врезается в память. Может это мгновение, когда боль спадает, когда приходит облегчение? Может это осознание того что ты это пережил, испытал? А может это самый острый момент боли, ее пик? Может это он приносит наслаждение нашему сознанию, будоража и возбуждая, внося резкие пряные нотки в обыденность чувств, оттеняя и выделяя их?

Глава 20. Конец. Начало!

Я снова лег и закрыл глаза. Я попытался отстраниться от этого мира, ведь его не существует. Точнее он существует, но лишь как результат моих мыслей и представлений. С другой стороны бессмысленно утверждать существует что–то или нет, ведь невозможно это проверить, нечем измерить, ибо измерительный прибор, так же как и его показания тоже может не существовать в абсолютном понимании этого слова. Можно утверждать лишь существование чего–то в данной реальности или пространстве, учитывая при этом, что сознание это тоже множество пространств и реальностей. Однако отследить и оценить все границы этих реальностей между собой или их пересечения и вложения не представляется возможным для привычного уровня человеческого сознания. Единственным измерительным прибором в этом случае является само сознание. Только его существование можно наверняка утверждать в любом из измеряемых миров и пространств любой реальности. Я почувствовал, как меня легонько начало кружить по часовой стрелке, или это мир закружился вокруг меня, точно перед сном, когда уставший ложишься на кровать и закрываешь глаза. И вот уже не существовало сторон света, не было верха и низа, я плыл с закрытыми глазами по своему сознанию. Я принял этот мир, растворился в нем, и он принял меня и растворился во мне. Ибо это и был я. Лишь теперь осознаю я это. И осознав, я понял, что ничего и не забывал. Это как слово, которое вертится на языке, которое ты хорошо знаешь и помнишь, но именно в этот момент почему–то «забыл». Но вскоре ты достаешь его, отыскав в безбрежной своей памяти. Так и я разом «достал» все свои бесчисленные воспоминания и мысли, все что когда–то и где–то было со мной. Я «взирал» на них как бы со стороны, оставаясь безучастным и равнодушным наблюдателем. Многое из этого я хотел забыть в свое время, но теперь я принял их все. Все без остатка. Принял и полюбил, Ибо это и был Я. И не было больше горечи, обид, страданий, стыда, обязательств и чувства долга… Я ощущал легкость, безмерную легкость. Я больше ни о чем не жалел. И вдруг я осознал высшую мудрость, которую не описать словами, великий Закон Вселенной, Великое уравнение. Это был конец. НЕТ! Это было только начало! Мне предстояло заново создать новый мир, по образу и подобию своему.