Соболев пожалел, что подошел именно к этой скамейке. Сидел же мужик у подъезда, так нет, его понесло к женщинам. На самом деле Соболев знал, что женщины охотней отвечают на вопросы и замечают куда больше мужчин.
– Она любила деток, – сказала женщина в халате с красными цветами.
– Да, да, – закивала головой вторая, присоединившаяся к ним старушка. – Она даже хотела устроиться в детский сад, чтобы и работа была, и ребенок под присмотром.
– Она любила деток, – повторила та, что в халате. – И вот так с детками поступила.
После этих слов обе женщины замотали головами, словно собачки на приборной панели. Соболев едва сдержался, чтобы не закачать тоже. Похоже, это было заразным.
– До сих пор не могу поверить, – спасла его женщина в халате. – Я знаю Галину…
– Наталью, – поправила ее старушка.
– Тьфу ты! Точно, Наташу. И чего я ее Галиной зову?
– Да она ж на Галку с третьего подъезда как две капли похожая…
Соболев демонстративно откашлялся.
– Ну да. Я же знаю Га… Наталью уже более двух лет. Каждый день вместе гуляем. Я со своими сорванцами-внучатами. Она – со своими. Но вы знаете… Даже не знаю, как это объяснить…
«Начни уж с чего-нибудь», – раздраженно подумал Соболев.
– Она сидела дома с детьми, понимаете? Она не работала, – прошептала старушка.
А женщина в халате посмотрела по сторонам и продолжила:
– Виталик (старший сын) в этом году пошел бы в школу, а вот Ромка даже в садик не ходил. Галина… Тьфу ты! Наташа считала, что это ему ни к чему. Так, лишняя трата денег.
– Она никогда не делала детям прививок, – подхватила эстафету старушка. – Одевались очень скромно они. Видимо, денег не хватало.
– А кому их сейчас хватает? – всплеснула руками женщина в халате.
– Да хоть бы тебе.
– Мне?! – Женщина в халате еще интенсивней замахала руками. Соболеву показалось, что еще чуть-чуть – и она взлетит.
– Да, тебе. Твой-то вон на какой машине ездит…
– Женщины! – гаркнул Соболев. – Давайте ближе к делу.
Сплетницы не ожидали такого от представителя власти, поэтому замолчали сразу же.
– Продолжайте, – предложил Соболев старушке.
– Наташка рассказывала, что живут они в квартире с голыми стенами, буквально на бетонном полу.
– Может, правда денег не хватало, – предположил Соболев.
– Муж ее, кажется, на компьютере работал, – кивнула женщина в халате.
– Писатель, что ли? – спросил Соболев.
– Да нет же! Как их? Ай… ай…
Если бы до этого не упоминался компьютер, полицейский подумал бы, что женщине стало плохо.
– Айтишник, – подсказал он, пока люди вокруг не решили, что он избивает свидетеля.
– Да-да, он. В общем, денег не хватало, – подвела итог женщина в халате.
– Но все равно, – вставила свое слово старушка, – было ощущение, что это счастливая семья.
– Да-да, – закивала женщина в халате. – Дети добрые, отзывчивые. Всегда поздороваются. А мать их как любила.
– Скажите, а вот вчера, например, вы с ней виделись?
– Как же не виделись? Только вчера вместе гуляли.
– И ничего странного в поведении Натальи вы не заметили?
– Как не заметили? Заметили. Наташа говорила, что у нее с мужем натянутые отношения. Но у кого в семье бывает гладко…
У кого в семье гладко? И то верно. Соболев попрощался с женщинами и направился к подъезду. Гладко там, где ничего нет. Михаил Сергеевич, дожив до сорока пяти и вырастив двух сыновей, никогда бы не подумал, что когда-нибудь может дойти до развода. Почти полгода их отношения с женой продолжаются в состоянии холодной войны и ни намека на перемирие. Михаил не мог думать ни о чем, кроме разрыва с женой. Но сегодняшнее дело стало исключением. Тут не до таких мелочей, как развод и обвинения в измене. Тут даже самый равнодушный, самый черствый человек не останется в стороне.
Соболев остановился у подъезда. Похлопал по карманам. Сигареты оставил в другом пиджаке.
– Сигаретки не будет? – обратился он к мужчине, нервно курившему на лавке.
– Это я увидел Ромку, – сказал мужчина, достал пачку и, предварительно выбив сигарету, протянул Соболеву.
Михаил взял сигарету, подкурил и только после того, как сделал первую затяжку, спросил:
– Ромка – это кто?
– Мальчишка. Наташкин сынок. Младший.
Соболев не знал, что сказать. Михаил, словно охотничий пес, все утро роет носом окрестности в поиске свидетелей, а он вот тут, у подъезда сидит и курит. А ведь хотел же к нему подойти. Михаилу захотелось накричать на мужчину, но потом он передумал. Свидетель и так в таком состоянии, что из него придется все вытягивать клещами, а начни Соболев орать, так тот и вовсе замолчит.
– А что с ним? – задал вопрос Михаил.
Глупый вопрос произвел нужный эффект. Мужик достал еще одну сигарету, прикурил от окурка и заговорил.
– Эта тварь выбросила детей в окно. Один… Младший шмякнулся прямо передо мной.
Соболев не сразу поверил, но когда увидел забрызганные до колен кровью брючины, все сомнения тут же отпали.
– Собственных детей! – закончил Максим.
Соболев взял сигарету, предложенную свидетелем Максимом. Вот так дела. Нет, у Михаила не было никаких сомнений, что к смерти детей причастны третьи силы, что их кто-то выбросил с тринадцатого этажа, как котят. Но чтобы это могла сделать мать?! Нет, в это верилось с трудом. Соболев за двадцать два года в органах повидал всякого. И сыновья убивали матерей, и мужья вырезали семьи, и матери топили детей. Но то были не совсем люди. Пьющие, опустившиеся животные. В этой же семье все было нормально. Муж – айтишник, жена – домохозяйка. Счастливая семья. Но у кого в семье бывает гладко… Слова одной из свидетельниц очень хорошо ложились на картину произошедшего убийства. В этой семье было что-то не так, что-то, что заставило любящую мать сделать такое со своими детьми.
Соболев посмотрел на Максима и по его выражению лица понял, что за спиной что-то происходит. Он обернулся и увидел девушку чуть старше его сына. Ее заковали в наручники и придерживали под локти двое мужчин. Михаил пытался рассмотреть в ее глазах причину произошедшего, он пытался понять. Но ничего не выходило. В нормальном, цивилизованном обществе нет оправданий убийству. Он встретился с девушкой глазами, и ему стало жутко. Ему стало страшно от того, что он там увидел.
– Это не я, – одними губами произнесла женщина.
Михаил увидел в ее глазах уверенность. Там сидела вера в то, что она говорит, и, что самое ужасное, в то, что она делает.
– Я их не убивала, – с мольбой в голосе сказала Наталья чуть громче.
Один из патрульных, толстяк с лоснящимся лицом, подтолкнул задержанную, и она успокоилась. В глазах больше не отражалось ничего, будто кто-то в ее голове выключил свет и пошел спать.
– Это она их, – не скрывая ненависти, сказал Максим.
Михаил проводил взглядом патрульных и девушку до машины и только потом посмотрел на говорившего.
– Вы слышите? Она.
Соболев кивнул. Но Максиму этого показалось мало, и он взвизгнул, копируя голос маленького мальчика:
– Мамочка, не надо! Пожалуйста, не делай этого! Мамочка!..
– Хватит! – резко оборвал его Соболев.
Ему не хватало, чтоб еще этот с ума сошел. Свихнулся сам и свел с ума Соболева.
– Давайте еще раз. Когда ты поднялся…
Дверца машины открылась настолько резко, что казалось, слетит с петель. Михаил резко обернулся.
– Вот тварь. – Максим встал.
Женщина со скованными руками за спиной бежала к подъезду. Соболев сидел, открыв рот. Он не мог пошевелиться. Наталья успела добежать до скамейки, на которой сидел, словно парализованный, Михаил, когда толстяк с лоснящимся лицом догнал ее и сбил с ног. Миша смотрел ей в глаза, когда ее поднимали. Они были пусты.
Девушка дернулась и упала на колени перед Соболевым. И за секунду до того, как толстяк сообразил и дернул Наташу на себя, она произнесла:
– Он все еще в доме.