Вызов смерти

Глава 1

Два часа ночи. Главное здание "Башен Кокли" высилось подобно гигантскому дереву из бетона и стали: основная часть башни была стволом, а балконы и выступы, галереи со стеклянным полом были ветвями и листьями. На верхних этажах мерцали россыпи огней. Подъезд и начинающийся за ним вестибюль были залиты теплым оранжевым сиянием. Через лужайку медленно и бесшумно, потушив фары, двигался, подобно ночной бабочке, черный аэромобиль. В нем, словно в темной пещере, сидели водитель, телохранитель и Майк Джоргова.

– Линия сигнализации прямо впереди, – сказал телохранитель.

– Проходы есть? – спросил водитель.

– Хмм… Нет. Сплошная ограда. Видимо, она окружает все здание.

Машина притормозила перед полосой кустарника и остановилась. Майк перегнулся через спинку переднего сиденья и увидел зеленую преграду, пульсирующую желтым от верхнего угла экрана к середине, а затем в противоположный угол.

– Какой ширины? – спросил водитель.

– Девять, может быть, двенадцать футов.

– Стоит нам коснуться ее, как все охранники башни сбегутся сюда и начнут палить в нас из вибропистолетов.

Водитель приблизился к воротам без ограды. Они стояли абсурдные и невероятные. Однако путь к стеклянным дверям подъезда проходил через них.

– Там, у ворот, установлен звонок для посетителей, – сказал водитель. – Майк, как вы смотрите на то, чтобы подойти и позвонить? Они должны пропустить здешнего, особенно такую важную птицу, как Мелоун. Скажите им, что забыли электронный пропуск и не можете открыть замок. Мы будем неподалеку, в тех кустах слева от ворот.

Майк нащупал газовый пистолет, спрятанный в рукаве, в пристегнутой к предплечью кожаной кобуре. Резкий взмах руки – и пистолет окажется у него в ладони, готовый стрелять, нести разрушение. Майку еще не приходилось стрелять по живым мишеням, но он видел на снимках жертвы таких выстрелов. Пьер считал, что Майк должен знать о последствиях заранее – до настоящей битвы, чтобы шок не замедлил его движений. На снимках были тела, лишенные голов, головы, лишенные лиц, люди, вывернутые наизнанку. Даже ради Лизы, даже ради спасения собственной жизни – все равно было ужасно убивать так. Но он чувствовал, что сможет спустить курок, если должен будет сделать это. Выбор был невелик: нажать и убить или НЕ нажать и БЫТЬ убитым.

Они вышли из аэромобиля и, пригибаясь, почти ползком, перебежали газон по направлению к другой полосе кустарника. Там Майк выпрямился и подошел к звонку – псевдодеревянному ящику высотой в половину человеческого роста, снабженному белой пластмассовой кнопкой.

Динь-динь-динь.

В вестибюле зашевелились. Высокий мрачный мужчина в шинели подошел к стеклянной двери и всмотрелся в ворота, пересекая взглядом сотню футов разделяющего их пространства. Открыл дверь и лениво, одновременно и быстро двинулся вперед.

– Забыл электронный ключ, – небрежно сказал Майк, когда мужчина подошел к нему.

Плечи привратника напоминали две дубовые доски, между ними торчала не менее мощная шея. Нос когда-то был сломан и теперь выступал под странным углом к переносице.

– Мистер Мелоун? – спросил охранник, явно сомневаясь.

Майк напомнил себе, что должен действовать как Мелоун, а не как Джоргова.

– А на кого я похож? На муниципального сторожа? – Сказано это было саркастически.

– Но вы поднялись туда полчаса назад.

– И вышел снова.

– Я сидел в вестибюле, – сказал громила, почесывая лоб, – и не видел вас.

– Вы не увидите собственную рожу в зеркале, если вас в него не ткнут. – Майк представил себе это и подавил улыбку. – Откройте ворота!

С минуту привратник стоял неподвижно, потом достал из кармана электронную ключ-карту и вставил ее в щель запора. Ворота разошлись – единственный проход в линии сигнализации.

Водитель и телохранитель выскочили из кустов и бросились на служителя Шоу.

– Хэй! – Тот попытался дотянуться ногой до ближайшей линии сигнализации.

Неожиданно Майк понял, что газовый пистолет оказался у него в руке, а палец лежит на холодном курке, спуская его. Пьер – хороший учитель. Майк не потерял ни секунды на то, чтобы сделать выбор. Происходящее воспринималось им как замедленное действие, но он знал, что двигается очень быстро. Это была отрешенность от действия, которой научил его Пьер, возможность воспринимать собственные движения словно бы от третьего лица – приходилось даже пояснять самому себе, что именно ты только что сделал. Эта отдельность мысли от действия была забытым искусством, крайне редко встречавшимся в современном мире.

Медленное движение: его палец сгибается, медленно, медленно спускает курок. Нога привратника судорожно скользит по воздуху ближе, еще ближе к линии сигнализации. Пальцы Майка чувствуют легкое сопротивление, когда курок оказывается вдавленным до упора. Затем из ствола вылетает пуля. Даже в том отрешенном состоянии, в котором он находился, воспринимая все словно из другого измерения, он увидел только промельк, только черточку в воздухе, то ли взаправдашнюю, то ли нарисованную воображением. Он позволил курку вернуться в прежнее положение и приготовился выстрелить снова. Пуля прошла через шинель, через рубашку громилы и вошла в грудную клетку. Нога остановилась, не дотянувшись до сигнализации, только судорожно дернула. Охранник понял, что сейчас умрет. Он даже не успел испугаться, хотя страх и успел дотянуться до него своими щупальцами. Мягкий страх, который усыпил душу и теперь медленно поднимался на поверхность, искажая черты лица. Затем из груди охранника выплеснулась кровь. Кровь и плоть. Алые сгустки испятнали землю. Капли крови лениво кружились в воздухе, словно кусочки густого желе, и опускались на нападающих, усеивая их лица алыми брызгами.

– Очень быстро, – сказал водитель аэромобиля, возвращая его к действительности.

Тело убитого лежало на промерзшей земле, обескровленное лицо стало белым, как рыбье брюхо.

– Идемте, – выдохнул Майк. Неожиданно получилось так, что контроль над ситуацией оказался в его руках, теперь он был не ведомым, но лидером. Возможно, так получилось потому, что теперь он вошел в дело – бесповоротно, и пути назад не было. Он принял решение убивать, и это решение связало его с общим делом и общей борьбой без малейшего шанса выпутаться. Он почувствовал скорее облегчение, нежели страх. Теперь не было выбора, оставался единственный путь, по которому он должен был идти: освободить Лизу. Майк наконец-то сдвинулся с места. Он помог остальным спрятать тело охранника в кустах, подальше от праздных взглядов.

Они подошли к двери и осмотрели внутреннюю обстановку вестибюля. Это было обширное помещение со множеством колонн. Отделка была, конечно же, новомодная, но абсолютно безвкусная. Ни души. Они открыли дверь и вошли.

– Тридцать восьмой этаж, – сказал водитель.

– Лифт? – спросил телохранитель.

– Для здоровья будет полезнее прогуляться пешком, – сказал Майк. – Лучше будет, если мы пойдем по лестнице.

Они нашли лестницу и едва преодолели два пролета, когда навстречу им попался местный житель. Это был человек небольшого роста, он вел на серебряном поводке дога коричневой масти. Водитель заметил его первым и выстрелил еще до того, как Майк увидел человека. Но первый выстрел был неудачным, а у жильца оказалось оружие. Майку захотелось наорать на водителя. Если бы он не начал стрелять, они могли бы попытаться просто разойтись, без всякой крови. Но у водителя, видимо, не выдержали нервы. Теперь им предстояла еще одна драка. Первый выстрел жильца поразил телохранителя, подняв фонтан брызг. Майк почувствовал, что лицо его влажно от крови, и перепрыгнул через упавшее тело.

Водитель снова выстрелил, целясь в пах, но промахнулся. Его выстрел оторвал жильцу ногу. Конечность, отсеченная до колена, покатилась по ступеням вниз, из окровавленного среза торчала кость. Неправдоподобное и в то же время до ужаса реальное зрелище. Жилец сполз по стене. Его лицо было пепельным, серо-белым, и на нем проступила близость смерти. Рот человека широко раскрылся, словно он хотел заявить, что не верит в происходящее. Его пальцы нажимали, нажимали, нажимали спусковой крючок оружия, словно он был автоматом, сошедшим с ума. Один из этих слепых выстрелов поразил водителя в горло, разорвав его и выплеснув на грудь водопад алой жидкости. Майк выстрелил из газового пистолета, отправив жильца в милосердное небытие.

На ступенях лежали три тела. Каждое – в своем положении, раскинувшись не так, как другие. Лица искажены, кожа белая от большой потери крови. Кровь. Ее разлилось слишком много, чтобы можно было стереть носовым платком. Он не мог надеяться скрыть очевидное. Кроме того, был еще дог, съежившийся над останками хозяина. Сейчас он только поскуливал, но вскоре вой его станет громким. Майк быстро побежал вверх, по гулким пролетам, прочь от собаки. Впереди было еще тридцать шесть этажей. Двадцать. Он остановился передохнуть. Пятнадцать. Он отдохнул снова.

Когда он достиг этажа, на котором обитал Мелоун, тревога еще не поднялась. Никто пока не обнаружил тела; дог еще не начал выть. Майк почувствовал, что сердце его неистово колотится, словно бы собираясь взорваться или выпрыгнуть из груди. В жилах пульсировал бешеный коктейль, кровь плюс нечто большее, чем адреналин, нечто не имеющее названия. Этот коктейль бодрил, возбуждал, переполнял его энергией.

Коридор был застлан толстым ковровым покрытием, в котором тонул звук шагов. Он проходил мимо дверей, на которых красовались таблички с именами важных персон. Здесь располагались апартаменты руководства Шоу, Исполнителей Шоу. Когда-то в таких же жил и он сам. Он был знаком со всеми, хотя сейчас эти имена казались ему чужими. Когда он жил здесь, он приходил и уходил, не глядя по сторонам. Сейчас он пробирался по коридору, словно ночной вор. Точнее сказать, ночной убийца. Многие вещи, которых он не замечал раньше, теперь бросались в глаза. Мысленно он измерил ширину коридора, прикидывая, сможет ли одолеть в борьбе двух или более человек – или же убежать от них. Он двинулся вперед.

В двери Мелоуна был замок с идентификацией голоса – он различал тех, кто имел право свободного входа, и тех, кто должен был дожидаться приглашения. У Майка был голос Мелоуна. Ему предстояло превосходным образом проверить эффективность хирургических фокусов. Его голос звучал как голос Мелоуна. Это одурачило охранника у двери. Но сможет ли он обмануть семантическую машину, остроухого металлического монстра, обитающего где-то в толще стены?

– Откройте, пожалуйста, – самоуверенно сказал Майк.

Послышался гул. Затем щелчок. Дверь распахнулась без малейшей задержки, являя ему интерьер апартаментов Мелоуна. Майк вошел, каждую секунду готовый выхватить пистолет из рукава. Комната была пуста и погружена во тьму. Темноту рассеивал только лунный свет, лившийся сквозь большое окно из плексигласа. Это была большая гостиная, больше той, которая была у Майка, когда он работал в Шоу. Был рабом Шоу. Шторы скрывали часть стены, в которой не было окон, красно-черная ткань переливалась палево-желтыми психоделическими разводами. Другие стены были белыми, на них висели картины испанских неомодернистов. Это были оригиналы, написанные маслом. Одна, кажется, принадлежала кисти Санчеса, и Майк едва не присвистнул от удивления. Одна такая картина – уже невероятное счастье. В комнате стояли два черных кожаных дивана, кушетка, три массивных кожаных кресла. По всему помещению было разбросано около дюжины красных и черных подушек. В целом обстановка комнаты была яркой, но вполне благородной, бодрящей, но респектабельной.

Майк быстро прошел через гостиную в холл. Преследуя воображаемого зверя, он легко двигался по мягкому ковру и, достигнув конца холла, остановился, прислушиваясь. Впереди послышались голоса. Один из них звучал точно так же, как его собственный.

Внезапно дверь в другом конце комнаты открылась. Из нее вышел человек.

Майк задержал дыхание. Человек поднял взгляд и увидел его.

И снова Майк перешел в состояние, когда все вокруг замедлилось, а сам он наблюдал происходящее откуда-то издалека. Его рука взлетела по широкой дуге, ладонь напряглась, развернувшись ребром. Человек был одет как прислужник – белая рубашка, белый пиджак, черный галстук-бабочка. Он открыл было рот, чтобы закричать, но рука со стальной накладкой обрушилась ему на шею; позвоночник и гортань, коротко хрустнув, переломились. Мускулы и сухожилия лопнули. Губы прислужника вытолкнули последнюю крошечную порцию воздуха, произведя чуть слышный хрип. Рука дернулась назад. Тело обмякло, повалившись вперед, на руки Джоргове. Он мягко опустил тело на пол, стараясь обойтись без шума, дыша через нос, медленно и беззвучно.

Он переступил порог и оглядел комнату. Здесь стояли стол, механизм для магнитозаписи, проигрыватель и все, что нужно для работы на дому. И еще там было его зеркальное отражение, копия с его новой внешности. Высокий рост, черные волосы, синие глаза, самоуверенный абрис подбородка и нижней челюсти.

– Кто вы? – спросило зеркало, хватаясь за стеллаж с магнитозаписями, стоящий на полпути между столом и записывающим устройством. Майк отступил в тень, щурясь.

– Я…

– Что вы здесь делаете? Майк вышел на свет.

– Боже мой! – вскрикнул настоящий Мелоун, делая шаг назад и спотыкаясь. – На помощь!

Пистолет вылетел из-за кожаного ремешка, прыгнул в руку Майка и послал пулю в полет. Майк целился в живот, надеясь убить противника так, чтобы крови пролилось немного. Это удалось только отчасти.

Мелоун исполнил страшный предсмертный танец, рассыпав карточки с магнитными записями, повернулся, сполз на пол и наконец скорчился у стола, пачкая кровью пол. Но циновки и ковры были настолько толстыми, что жидкость, вытекшая из мертвого тела, образовала всего лишь темное, немного подозрительное пятно.

Майк приблизился к телу и поднял его на руки, стараясь зажать рану, чтобы кровь не капала на ковер. Сражаясь с грузом, он прошел в холл и открыл люк мусоропровода, замаскированный золотым узорчатым щитом. Управившись за несколько секунд, он пропихнул тело в мусоропровод, отправив его в свободный полет. Далеко внизу ревело пламя; раздался звук падения, до него донесся запах паленого мяса, затем рев пламени возобновился. Тем же манером Майк спровадил и тело служителя. Затем закрыл люк и вернулся в личный кабинет Мелоуна. Его ожидала маленькая уборка.

На минутку он присел за стол – чтобы заставить себя вернуться к нормальному восприятию и приостановить безумное биение сердца. Раздался телефонный звонок. Еще один.

Майк уставился на телефон, потянулся было к трубке, но отдернул руку.

Телефон зазвонил в третий раз.

Он поднял трубку, ощущая нахлынувшую тревогу.

– Вы получили их, Мелоун?

Майк узнал этот голос. Это был голос Кокли, голос того человека, который едва не задушил его в тот далекий день, когда он отказался выставить свою обнаженную душу на всеобщее обозрение. В мозгу Майка страх боролся со страхом, ужас с ужасом. Он собрал свои нервы в кулак, заставил сердце вспомнить о смелости. Зная, что, задержавшись с ответом, он может возбудить подозрения, Майк наконец вымолвил:

– Они почти получены, мистер Кокли.

– Сколько времени вам еще понадобится?

– Еще час.

– Я хочу получить эту информацию до того, как вы отправитесь спать, слышите, Мелоун? Я оказал вам доверие. Не заставляйте меня жалеть об этом.

– Хорошо, сэр.

– Я хочу, чтобы операция началась сегодня. Я хочу поймать Нимрона!

– Я свяжусь с вами через час, мистер Кокли.

– Нет, – сказал Кокли. – Я сам свяжусь с вами – через сорок пять минут. Пошевеливайтесь, Мелоун.

Затем раздался щелчок. Еще минуту Майк сидел с телефонной трубкой в руке, глядя на нее так, словно из ее пластмассовой коробочки мог выскочить сам Кокли. Последние слова грозного старика проникли в сознание Майка, выведя его из ступора. Сорок пять минут. А он даже не знает, что он должен подготовить.

Сердце забилось снова: его удары звучали словно раскаты грома.

Неожиданно голова у Майка закружилась, колени затряслись. Он почувствовал, что хочет есть, хотя и был сыт, хочет спать, хотя и выспался. Тысяча причин, из-за которых он мог бы бросить все и бежать, пронеслись в его мозгу. Но одна причина – причина, по которой он не должен был этого делать, а должен был бороться до конца, синеглазая и белокурая причина – была сильнее, чем вся эта тысяча вместе взятая.

Майк заставил себя дышать глубже, как учил его Пьер, подавить внешние проявления своего страха. Уже успокоившись, но внутренне продолжая кипеть, он осмотрел кабинет. Магнитные карточки, которые Мелоун в агонии сбросил со стола, лежали на ковре, словно мертвые чайки на мертвом побережье. Карточки! Возможно, в них содержится та информация, которую хочет получить Кокли. Мелоун должен был ждать телефонного звонка, должен был передать сообщение по телефону. Майк собрал карточки, вставил их в проигрыватель и включил его. Из сетчатого динамика, вмонтированного в крышку стола, раздался голос Мелоуна:

– Имеются шесть президентских баз отдыха и четыре бомбоубежища. Эти записи содержат всю информацию, которую я смог извлечь из письменных файлов. Они являются изложением сути того, что трансляционный компьютер нашел в старинных книгах. Каждая из следующих карточек содержит информацию касательно одного из укрытий, они расположены в порядке убывания вероятности.

Потом раздался щелчок – машина перешла к следующей карточке. Четвертая карточка, третье укрытие – верный вариант. Если Кокли получит это и начнет действовать этой же ночью, то к утру Нимрон и остальные окажутся в ловушке. Майк не мог допустить этого. Он вынул карточки из проигрывателя и разорвал первую и третью в клочья. Сунув чистую карточку в записывающее устройство, он заговорил в микрофон. Он сообщил о наличии трех бомбоубежищ, а прочее оставил в прежнем виде. Кокли получит информацию о девяти укрытиях вместо десяти. Нимми и остальные будут в безопасности. Он успел вовремя.

Сорок минут спустя раздался телефонный звонок, потом другой.

На этот раз Майк не медлил.

– Алло?

– Мелоун, вы получили все?

– Да, мистер Кокли. Если вы вставите в свой диктофон чистую карточку и подсоедините его к телефону, я сброшу вам все на высокой скорости.

Наступила небольшая пауза, затем раздалось:

– Начинайте.

Майк вставил измененный рапорт в проигрыватель, включил его на максимальную скорость и откинулся в кресле. Десять минут спустя процесс был завершен.

– Это все, – сказал он Кокли.

Теперь старик явно был в хорошем настроении.

– Мальчик, если это сработает, я подумаю насчет передачи тебе кое-каких акций. Двести долей в "Прохладной Коле", например.

– Ну что вы, сэр, благодарю вас. Большое вам спасибо.

– Я дам тебе знать, когда мы их схватим, – доверительно сказал Кокли. – А теперь можешь отправляться спать.

Так Майк и сделал.

Глава 2

Он проснулся по сигналу будильника ровно в восемь часов. Прослушал распорядок дня и узнал, что идти в студийное здание Шоу ему надлежит не раньше десяти. Майк встал, заглянул в стенной холодильник, протер все еще слипающиеся глаза, извлек кусок синте-бекона, несколько настоящих яиц и банку сока. Процесс поглощения завтрака, жевание и глотание продолжались до тех пор, пока желудок не прекратил свои голодные вопли. За завтраком Майк продумывал следующий шаг Он должен принять душ и одеться, а потом попытаться увидеть Лизу, прежде чем они покинут здание. В плане предусматривался короткий контакт, чтобы подготовить ее к побегу этой ночью. Он должен был убедить ее, что он – Майк, что он хочет помочь ей, что она должна согласиться бежать. Вряд ли это будет легко, в особенности потому, что сейчас он выглядит совсем иначе – не как тот Майк, которого она знала. Он покончил с завтраком и отправился в душ.

Через несколько минут он вышел в коридор, двери апартаментов с шорохом закрылись за ним. Он прошел дальше по коридору и нажал кнопку лифта. В кабине Майк столкнулся с невысокого роста пареньком, лицо которого было бледным и худосочным, а зубы – желтыми до самых десен. Униформа была ему явно велика.

– Верхний этаж, пожалуйста. Парнишка нажал кнопку, и лифт плавно пополз вверх.

– Слышали о происшествии, мистер Мелоун? – В голосе мальчишки не было ни следа страха или почтения.

– О происшествии?

– Об убийстве. Между вторым и третьим этажами найдены три трупа.

– Чьи? – спросил Майк самым невинным тоном.

– Во-первых, мистер Конан. Живет здесь, мелкая сошка. И два неизвестных. Весьма загадочно, не так ли, мистер Мелоун? Полиция не может найти концов.

Лифт дернулся и остановился.

Майк сунул мальчишке пятидолларовую бумажку, сохраняя мелоуновские снисходительные и самоуверенные манеры.

– И в следующий раз чтоб лифт ехал ровнее! – прикрикнул он, вступая на этаж, где жила Лиза.

ЭТАЖ, ГДЕ ЖИЛА ЛИЗА. Самый звук этого имени доставлял Майку блаженство. ЛИЗА. Он снова увидит ее, увидит эти небесные глаза и губы, подобные долькам яблока. Он поразился своим чувствам. Сможет ли он и тут отстранение, как во время боя, воспринимать, наблюдать и анализировать свое отношение к ней, к ее словам и движениям? Он сомневался в этом. Он полагал, что скорее всего станет действовать неразумно и опрометчиво. И он не мог осуждать себя за это!

У двери он попросил разрешения войти.

– Да? – спросил голос сверху.

– Джейк Мелоун хочет видеть мисс Монваза. Затем наступила пауза – центральный компьютер сверял его голос с записью голоса Мелоуна. Видимо, убедившись в том, что подделки нет, компьютер отпер дверь.

Она была там. Волосы, подобные солнечным лучам, губы, подобные розам. Все это был набор штампов, но все они были правдивы. И Майк вновь ощутил подтверждение – и на этот раз еще более сильное – своей любви к ней. Это было совсем не то, что в Шоу. Это было нечто более глубокое, теплое, нечто необъяснимое.

– Входите, мистер Мелоун, – сказала Лиза голосом, подобным ветру в ивах.

– Я хотел только, – сказал он, переступая порог, выразить свои лучшие чувства к вам, мисс Монваза. Я часто прогуливаюсь по этой башне ради разминки. Я всегда восхищался вашей работой и теперь пользуюсь первым же удобным случаем сказать вам об этом.

Выражение инстинктивного отвращения исказило: ее черты. Это встревожило Майка, но тут он сообразил, что она выражает свое отношение к Джейку Меоуну и его словам, а не к Майку Джоргове и его мыслям. Но он не мог высказать свои мысли вслух – по крайней мере, не мог этого сделать в комнате, напичканной электронными ушами. Ее комнаты могли быть вставлены на текущее прослушивание или же на запись разговоров, а запись могла дожидаться своей очереди целую неделю. Но у него не было способа проверить это, и он принял как версию, что их слушают постоянно. Каждый живущий в мире Шоу должен был сознавать, что любое его слово может быть услышано, Майку нужно было увести Лизу в коридор. Но для начала завести легкий разговор.

– Я считаю постыдным, – сказал он, – что вам больше не дают ведущие роли.

– А я считаю это спокойной жизнью! – парировала она.

Лиза была одета в алое трико, поверх – алая туника. Зардевшаяся леди. Герцогиня в алом. Ее волосы горели, контрастируя с нарядом цвета огня.

– О, я предполагал это. Каждодневная рутина, должно быть, утомляет.

– Слабо сказано. – Она налила себе бокал какого-то напитка, не предложив ему выпить. Фактически она не предложила ему даже присесть.

"Бог мой!" – подумал Майк. Он никогда не видел ее такой резкой и язвительной. Она всегда была скорее даже мягкой – со всеми, кроме него. Сейчас она была недовольна и не скрывала этого. Она непременно должна загореться идеей побега.

– Возможно, вас снова переведут на хорошие роли, когда один из теперешних Исполнителей созреет для этого.

– Я искренне надеюсь, что этого не будет.

– Но вы снова должны стать звездой первой величины. У вас должен быть мужчина, занимающий высокое положение.

– В настоящее время у меня есть такой мужчина, – сказала она, глядя в черные точки микрофонов. – И этого более чем достаточно, благодарю вас. Этого более чем достаточно – для того, чтобы ждать.

Его мысли закружились безумным вихрем. У нее есть мужчина, занимающий высокий пост? Что она имеет в виду? Слова были нацелены прямо в микрофон; последние она произнесла намеренно громко. Прервав эти сумасшедшие рассуждения прежде, чем они могли толкнуть его к необдуманным действиям, Майк решил, что сейчас самое время увлечь ее в коридор – там они смогут говорить, не боясь быть подслушанными.

– Я думаю, что у нас протекает крыша, – сказал он, пытаясь сказать это так искренне, как только он мог. В первый раз она повернулась и посмотрела прямо на него:

– Что, черт побери, вы имеете в виду? Он покраснел.

– Никаких глупостей. Я имел в виду только то, что снег подтаивает и просачивается сквозь кровлю, а потолке в коридоре водяные разводы. Взгляните сами. – Он вышел в коридор, приглашая ее последовать его примеру.

– Пусть этими потеками интересуются ремонтники и психи.

– Нет, взгляните же, – сказал он. – Вы увидите, что я ничего не придумал. Лиза вздохнула и вышла в коридор.

– Где?

Сердце подпрыгнуло, замерло, забилось чаще.

– Я – Майк, – тихим, ровным голосом сказал он.

– Что?

– Майк Джоргова. Мне сделали пластическую итерацию, изменили голос и состав крови. Настоящий Мелоун мертв. Я… убил его. Лиза гневно прищурилась, глаза стали черными бездонными. Она смотрела на него, и эта минута тянулась бесконечно. А потом взгляд ее стал мягче, словно она успела обдумать сказанные им слова и не обнаружила в них предательских намеков.

– Вы пытаетесь подловить меня, – сказала она неуверенно.

– Лиза, пожалуйста, выслушай меня и постарайся понять. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Майк. Я вернулся, чтобы забрать тебя отсюда. Мне немедленно нужно твое согласие!

– Если даже то, что вы говорите – правда, как вы можете освободить меня?

– Сегодня ночью в подземном гараже будет ожидать аэромобиль с водителем. Аэромобиль будет наш – подмену произведут сегодня днем на одной из стоянок Шоу в другой части города. Когда машину припаркуют, водитель будет уже там; в гараже он сможет выйти и приготовить все.

Ей хотелось верить его словам. Майк ясно читал это по резким морщинкам в уголках глаз, по нахмуренному лбу.

– У меня сегодня ночью… гость, – сказала она.

– Кто?

– Анаксемандр Кокли.

Майк вздрогнул. В его сознании сложилась отчетливая картина.

– Это и есть… мужчина с высокой должностью?

– Да. – Ее голос снова стал тихим голосом прежней Лизы.

– Я убью его!

– И я не буду тебе мешать.

Майк тяжело вздохнул:

– Я приду сегодня в полночь. Оставь двери слегка приоткрытыми.

– В это время мы уже будем в постели, – горько сказала она, и слова ее срывались с губ, словно погасшие угольки.

Глаза Майка сощурились. Он сжал кулаки.

– В полночь. Я убью его. – Это уже не было объяснение; это была клятва.

– Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Майк, – сказала Лиза, касаясь ладонями его лица, пробегая пальцами по его губам и векам.

– Тебе лучше пойти к себе. Мы не должны вызвать у них подозрений.

Она вернулась в свою гостиную, возвысив голос, чтобы микрофон безусловно донес до подслушивающих каждое произнесенное слово:

– Вся проклятая крыша может провалиться к чертовой матери. Весь снег в мире может просочиться внутрь, мистер Мелоун, но мне будет на это наплевать. – По ее приказу дверь медленно закрылась. Но пока Майк мог видеть Лизу, он видел и улыбку, адресованную ему.

Он повернулся, дошел до лифта и спустился вниз. Мальчишка прожужжал ему все уши рассказами о полиции, работающей в вестибюле. Когда двери открылись, Майк вышел в просторное помещение, где возились одетые в форму люди, пытавшиеся при помощи странного и зловещего вида аппаратов отыскать какие-либо следы – запах, пыль, старую жвачку. Он прошел только несколько ступенек, как из-за ближайшей банкетки, оскалив клыки и рыча, выскочил дог.

Майк попытался обойти его.

Дог не пускал его. Это была собака убитого жильца, скулившая вчера на лестнице.

– Эй! – прикрикнул полицейский, оттаскивая дога. – Пошел прочь!

Дог упирался всеми четырьмя лапами, зубы его блестели в оскале, на черных губах пузырилась слюна.

– Благодарю вас, – сказал Майк, стараясь унять дрожь в руках.

– Все в порядке, мистер Мелоун. Его хозяин был убит на лестнице прошлым вечером. Полагаю, вы об этом слышали?

– Да, только что, в лифте.

– Заварушка. Здесь явно произошла заварушка. Кровь, и куски тел разбросаны повсюду.

– Есть какие-нибудь догадки? – спросил Майк.

– Еще нет. Подумывали о том, чтобы пустить дога по следу и посмотреть, куда он нас приведет, но, судя по его отношению к вам, доверять ему нельзя. Не так ли?

– Ну, разве что я научился убивать во сне, – ответил Майк.

Полицейский усмехнулся.

– Я думаю, что в этой стычке погибли все участники, – сказал он, вновь обретая серьезность. – Шеф думал иначе, но теперь и он склоняется к этому выводу. Жилец встретил двух чужаков, пробравшихся в здание Бог весть зачем, и они стали стрелять в него. Он открыл ответный огонь. Он оказался проворнее, но это его не спасло.

Майк едва не спросил, когда же кто-нибудь примет во внимание, что труп привратника был найден в кустах. Вестибюль опустел – полицейские со своими детекторами покидали здание.

Майк вышел вслед за ними, обогнул толпу и сунул идентификационную карточку Мелоуна в щель автомата. Он извлек все карточки из карманов убитого, перед тем как сбросить тело в мусоропровод, и сейчас порадовался, что ему хватило тогда сообразительности подумать об этом. Карточка выскочила обратно. Секундой позже на подъемной платформе всплыл серо-зеленый аэромобиль. Майк открыл дверцу, влез внутрь и запустил аэросистему. Машина встала на дыбы, потом ее ход стал ровным. Очевидно, все машины, выезжающие из башен, не действовали на систему сигнализации. Он никогда не думал об этом, но сейчас это было важно. Грядущей ночью это может оказаться важным. Майк повернул руль, выехал на шоссе, врубил максимальную скорость и мысленно вернулся к насущному: этот день ему предстояло прожить в маске Мелоуна, скрывая свою истинную сущность. Да еще Кокли…

Снова шел снег. Небо было серым, низким, каким-то полосатым. Повсюду царила зима. Госпожа Природа завладела даже мыслями Майка, В лобовое стекло ударилась снежинка. За ней – вторая. Через минуту – третья.

Глава 3

Парковочные автоматы установили аэромобиль Майка на место. В студийный комплекс он прошел через служебный вход, пользуясь личной карточкой Мелоуна. Миновав длинный коридор, он проследовал в студию, представлявшую собой как бы сердцевину яблока, в мякоти которого размещались различные службы и кабинеты некоторых работников Шоу. Он поднялся в свой офис – офис Мелоуна, где трудилась дюжина человек. Девушка в прозрачной блузке – признаться, ей было что показать! – порхнула ему навстречу.

– Мистер Мелоун, – сказала она, моргая накладными ресницами и улыбаясь. Ее безупречные зубы были искусственными. Майк предположил, что и голубые глаза девушки были бы карими, если бы она не носила контактных линз, меняющих цвет радужной оболочки. Вообще-то неподдельной у нее была только одна вещь. Но уж эта вещь была настоящей в высшей степени.

– Да?

– Мистер Кокли приказал передать, чтобы вы явились в его офис, как только прибудете. Он сказал – НЕМЕДЛЕННО.

– Благодарю, – ответил он. Он не назвал ее по имени, потому что не знал, как ее зовут.

– Вас снова собираются повысить?

– Сомневаюсь, – сказал Майк. – Это самый высокий пост в Шоу, кроме разве кабинета мистера Кокли.

Девушка открыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но он повернулся на каблуках – четко, как военный, – и вышел тем же путем, которым пришел. Ему не было дела до того, как персонал офиса истолкует этот вызов. Майк был встревожен. Если Кокли проверил все эти фальшивые укрытия и не обнаружил ни в одном из них Президента, какова будет его реакция? Бурного веселья ожидать явно не стоит. Что он сделает с Мелоуном? Очевидно, Конни устранили за какой-то промах. Что, если Мелоун будет следующим?

Все эти мысли пронеслись в голове Майка, когда перед ним открылись двери офиса Кокли. Он вошел. Это был не просто офис – это был мозговой центр вселенной. Именно здесь принимались решения, разрабатывались политические линии, отсюда они распространялись по всей планете, влияя на ее судьбу. И всем этим руководил один человек. В углу кабинета была смонтирована ауропроекционная установка Шоу, блистающая великолепием искусственного тика и кожей ручной выделки. На стене висели картины объемного изображения. На одной был зимний пейзаж: пруд, покрытый голубоватым льдом, на пруду катаются ребятишки, на дальнем плане – дом, дымок из трубы поднимается в морозный воздух. Другая картина изображала тропики и обнаженную женщину на фоне водопада, третья – океанское побережье. Гребни волн на этой картине действительно пенились и перекатывались. А еще в кабинете был стол. А за столом сидел Анаксемандр Кокли, человек, живущий вот уже третье столетие, человек, взгляд которого казался взглядом миллионолетнего реликта.

– Входите, Джейк, – ласково сказал Кокли. Майк понял, что тон – всего лишь уловка, и решил сохранять равновесие перед грядущей атакой.

– Садитесь.

Майк выбрал кресло сбоку от стола. Он знал, что Кокли может перескочить стол раньше, чем он успеет вскочить. Сесть напротив означало самому влезть на блюдо к людоеду, а делать этого он не собирался.

– Вы очень работоспособный молодой человек.

– Благодарю вас, сэр.

– И вы можете далеко пойти.

– Еще раз благодарю.

Пока все идет расчудесно. Сейчас это кончится. А, так и есть.

– Но вы НЕ ПОЙДЕТЕ далеко, если будете работать вот так! – И Кокли швырнул ему через стол карточки с магнитозаписями. Карточки разлетелись по полу.

В голове Майка взвыли сирены тревоги. Он чувствовал себя так, словно пытался переплыть реку, но какое-то огромное животное, с грубой складчатой шкурой, ухватило его за ноги и тянет в глубину. Дна у реки не было. Он судорожно втянул воздух и постарался привести в порядок скачущие мысли. Как бы отреагировал на такую ситуацию Мелоун? Он должен был контролировать свои нервы. Он не должен был так паниковать. Наконец Майк сказал:

– Неужели ни одна из них не привела нас к цели?

– Черт бы вас побрал, вы еще спрашиваете?! Ни одна! – заорал Кокли, и его лицо приобрело свекольную окраску. Мрачное зрелище, способное повергнуть в трепет любого, кто его видел. Так оно и было.

– Вы хотите, чтобы я снова обратился к файлам, сэр?

Кокли пылал гневом. Майк подумал, что он, возможно, переборщил с самообладанием. Он добавил в голос дрожи и сказал:

– Я готов сделать все сам. Я перепроверю все факты, которые выдал мне транслятор.

– Вы сделаете это.

– Когда вы желаете получить результаты, сэр? – Майк видел, как краска постепенно покидает лицо Кокли. – Я полагаю, сегодня вечером…

– Вы предоставите их мне до того, как я соберусь уходить. К четырем часам. Через пять часов, начиная с этой минуты. Вы поняли?

– Да, сэр, – сказал Майк, поднимаясь. – Я сделаю все как надо.

– На вашем месте я постарался бы сделать именно так.

Майк отступил в холл, по-прежнему не поворачиваясь спиной к престарелому ублюдку, пока дверь не закрылась окончательно. Затем он вернулся в офис.

Кокли некоторое время неподвижно сидел за столом, сжимая и разжимая кулаки. Потом он перегнулся через стол и включил переговорное устройство:

– Компьютерный банк. Я хочу проверить данные одного недавнего исследования. Я хочу, чтобы мне была выдана дословно информация по президентским резиденциям, извлеченная Джейком Мелоуном из древних письменных файлов. ДОСЛОВНО.

Компьютер выдал утвердительный ответ своими платами/схемами/проводами/голосом.

Я просто думаю об этом! Кто я? Зомби. Я просто следую образцу. Помнишь: Поселение-Общество-Поселение-Единый Образ? Ну что ж, это закономерный финал. С чего началось существование всего? С Бога, конечно. Если ты неверующий, можешь назвать это Перводвигателем. Если ты законченный циник, можешь звать это Случайностью. Так или иначе, мы все произошли от Высшей Силы. Мы вошли в мир, мы были единым существом, ответственным за каждого из нас. Мы – это, конечно, пещерные люди. А затем мы образовали объединения пещерных людей, которые назвали Поселениями, и я получило жизнь. Затем, как повествовалось ранее, Поселение превратилось в Общество. Общество снова стало Поселением благодаря появлению электронных средств массовой информации и развлечений. Затем пришло Шоу и сократило Поселение до размеров квартиры: многое в малом. Исполнители – это целый мир. Мы скатились обратно к пещерному человеку. Целый мир стал одной-един-ственной личностью – пусть даже великой и неповторимой звездой Шоу. И для завершения цикла эта единственная личность каким-то образом будет раз-воплощена и возвращена в лоно Высшей Силы. Видишь? Это порождает несколько интересных вопросов, детка. Во-первых, не есть ли Бог просто коллективное сознание множества еще не созданных личностей? Во-вторых, не есть ли Бог нечто меньшее, нежели сверхсущество, поскольку он является всего лишь смесью некачественных частей? В-третьих, хотим ли мы на самом деле измениться и снова стать Богом? Хотим ли мы лишиться нашей индивидуальности? Ползти назад, назад, назад… Хорошая порция перца, не так ли? Может быть, тебе лучше ударить по кнопке. Может быть, тебе лучше сменить программу…

Глава 4

После разговора с Кокли Майк почувствовал, что он взмок от испарины. С лица капал пот. Он вытер лоб, подбородок и шею. Рухнув мешком в мягкие объятия огромного вращающегося кресла, он содрогнулся. Компьютер рылся во всех источниках, в каких только мог. Если Майк сумеет выдать Кокли достаточно данных, чтобы тот ближайшие несколько часов занимался только ими, он будет спасен. Достаточно будет, если этих данных хватит до полуночи. Даже если кое-какие сведения будут взяты с потолка, они отвлекут ищеек Шоу на время, достаточное для того, чтобы забрать Лизу и удрать.

Компьютер издал гудок, из щели выползла карточка. Майк немедленно вставил ее в проигрыватель и принялся внимательно слушать. В прошлом всем было хорошо известно пристрастие президентов к комфортабельным местам отдыха, они понастроили их по всей стране. Большинство из них были известны. В этом и заключалась проблема. Например, ни Кокли, ни сыскные службы не поверят, что Революционеры укрываются в Хьяннис-Порт, после того как это место оказалось связанным с историей трех президентов. Но они вполне могут поверить, что под неким техасским ранчо, полуразрушенным и забытым, находится тайное бомбоубежище. Он мог занять на всю ночь целый отряд сыщиков одним этим объектом. Это было достаточно романтично, звучало как воодушевляющее воззвание, тайное убежище с замаскированным входом, о коем никогда ранее не упоминалось. Последняя карточка кончилась. На ней не было ничего ценного, ничего похожего на сказочку о ранчо. Майк вынул ее из проигрывателя, отправил в утилизатор и запросил расширенные данные, полученные методом прямых и перекрестных компьютерных проверок.

Ожидая результатов, он размышлял о электронной сущности, выискивающей все эти факты, занесенные в карточки. Ходили слухи, что компьютер располагается подо всей поверхностью города, уходя на несколько миль вглубь и занимая множество квадратных миль по площади. Но никто не пытался обнаружить подтверждение этих слухов. Люди не находили в них ничего будоражащего воображение. Машины уже давно перестали кого-либо занимать. Они были теперь слишком точными, слишком надежными, слишком совершенными для этого. Это как с рассветом: вы редко замечаете его, потому что он никуда не денется. И с машинами тоже ничего не произойдет. Однако образ огромного устройства, множества электронных ламп, плат и ячеек памяти взволновал Майка. Может быть, этот образ возник из какой-то старой книги, которую он сумел-таки прочитать. Ему вспомнилась повесть о компьютере, который сошел с ума и уничтожил мир. Такое отношение к машинам делало их более загадочными, более интересными. Если хоть кто-то их боялся, они вдруг обретали личные качества. Раньше машины и компьютеры были для Майка всего лишь большими серыми предметами неопределенного облика, неотличимыми от стен, улиц и прочих серых вещей. Теперь они стали его интересовать.

Раздался гудок, но новая карточка из щели не выползла. Майк заглянул в щель, сунул туда палец и огляделся вокруг, прежде чем сообразил, что это гудел телефон. Майк поднял трубку:

– Алло?

– Джейк, это Кокли. Я полагаю, мы получили кое-что важное. Вы можете сейчас подняться ко мне?

– Конечно, сэр.

– Не стоит беспокоиться о составлении нового рапорта. Выбросьте его в утилизатор.

– Да, сэр.

Щелк.

Майк вскочил, снова сел. Неужели Кокли в самом деле что-то нашел? Но как? Неужели сейчас вокруг Нимрона, Пьера и остальных, скрывающихся в Аппалачах, сжимается кольцо? Но как их могли обнаружить? Внезапно он понял: нет смысла здесь сидеть и ломать голову над тем, что могло еще и не случиться. Он встал, вышел из офиса и направился наверх – на аудиенцию к Кокли.

"Конрад Гивер был.

Он не был.

Он был.

Сражаясь с чем-то, чего он не мог понять, Конрад Гивер скользил туда-сюда по световым спиралям, пролетал через кольца пурпурного огня в охряное море света.

Оранжевый…

Зеленые пирамиды…

Черные деревья с алыми и золотыми листьями…

Он был. Не был. Был снова.

У него не было даже ощущения пребывания частью Исполнителя. Была вспышка ощущений, когда он понял, что находится в своем собственном теле и что ничего не понимает, кроме того, что находится в каком-то другом месте – абсолютно чуждом и чужом.

Он попробовал справиться с паникой и попытаться логически проанализировать окружающее. Но в окружающем не было никакой логики. Он сел в кресло и включил ауру. Минутой позже он уже потерял контроль над своим сознанием. Он пролетел через сознание Исполнителя в мир света и световых образов. Большинству тех красок, которые плясали вокруг, он не смог бы найти названия, не смог бы описать их даже про себя. И он не мог заставить свое тело пошевелиться и выключить ауру.

Это был кошмар.

Он подумал об Эмпатистах.

Но чтобы стать Эмпатистом, нужно несколько дней, а не какие-то минуты!

Краски взорвались вокруг него! Внезапно он понял, что больше не ощущает своего тела. Он был полностью вырван из него. Он скользил вверх, вверх, вверх, через кромку сверкающего желтого обрыва в медное море, прошитое серебром. И теперь вокруг него были голоса, бубнящие, стенающие и рыдающие, словно грешники в Чистилище…"

– Что будете пить? – спросил Кокли.

Майк предпочел бы сразу перейти к делу. Его раздражали все эти промедления, но он понимал, что предложение Кокли на самом деле является приказом.

– Благодарю вас.

– Немного синте-виски и немного настоящего спиртного. Синтетическое на самом деле лучше настоящего, знаете ли.

– Нет, не знаю.

– Но это так. Намного лучше. Никаких гадостей вроде резкого запаха. Никаких примесей. Всегда безупречное и всегда отмеченное неповторимой терпкостью, делающей его столь восхитительным. – Кокли с силой встряхнул золотую бутыль-миксер. – Не принесете ли мне три бокала?

Майк повиновался.

– Для кого же третий?

Кокли приговаривал, разливая коктейль:

– Один для вас… один для меня. Не будете ли вы столь любезны придвинуть вон то кресло к столу, Джейк?

Кокли отставил миксер. Потом достал из кармана носовой платок, осторожно взял пустой бокал и отнес его к двери. В дверях возник служитель, принял бокал, взяв его все так же через платок, и исчез. Кокли вернулся к столу, взял свой коктейль и опустился в вертящееся кресло, тяжело вздохнув:

– Джейк, вы знаете что такое отпечатки пальцев?

В этой фразе было что-то зловещее. Майк порылся в закоулках памяти, взглянул на свои пальцы, но ответа на заданный вопрос не нашел.

– Нет, сэр, – протянул он.

– Посмотрите на кончики своих пальцев очень внимательно, – посоветовал Кокли.

Кокли говорил так спокойно, так дружелюбно. Майк насторожился и напрягся, готовый вскочить в любую секунду. Тем не менее он посмотрел на свои пальцы.

– Заметьте эти узоры.

Майк присмотрелся тщательнее. Тонкие линии скручивались в узоры на подушечках пальцев, шли параллельно одна другой, образовывали завитки.

– Отпечатки пальцев, – сказал Кокли. Майк по-прежнему не мог понять смысла этой беседы.

– Отпечатки пальцев любого человека никогда не могут совпасть с отпечатками пальцев другого, Джейк. Давным-давно, еще когда не существовало Шоу, полиция использовала отпечатки пальцев как главный признак идентификации. В борьбе с преступниками это была очень важная улика. Когда вы дотрагиваетесь до чего-либо, вы оставляете оттиск – ваши отпечатки пальцев. Если присыпать порошком поверхность, которой вы коснулись, эти оттиски проявятся. Вы коснулись бокала…

Майк начал понимать, куда он клонит, и все это ему очень не понравилось.

– Искусство распознавать человека по отпечаткам пальцев давно забыто. Никто о нем уже и не помнит. Но несколько лет назад оно привлекло мое внимание, когда я встретил одно упоминание в текстовых записях о методах следствия. В наши дни, в наше время, когда хирургия может удалить лицо человека и дать ему взамен новое, изменить кровь и узор сетчатки, умение снимать отпечатки пальцев может оказаться очень полезным для того, кто с ним знаком. Если хирург не знает о такой примитивной вещи, он и не подумает изменить отпечатки пальцев пациента. У меня есть файл с отпечатками пальцев всего персонала Шоу, каждого человека. Распознавать отпечатки пальцев – своего рода чтение, а сейчас никто не умеет читать – кроме моих трансляционных машин. И они вот-вот скажут мне, схожи ли оставленные вами отпечатки пальцев с теми, которые мы сняли у Джейка Мелоуна вчера и ранее.

– Но я – Джейк Мелоун, – сказал он с возмущением в голосе, хотя на деле возмущения не испытывал – только страх.

– Да, конечно, так и есть. По крайней мере, я надеюсь, что это так. Но объясните мне вот что. Я заставил компьютер повторить мне все то, что он выдал вам. В целом эти данные совпали, но неожиданно я нашел кое-что важное – чрезвычайно важное, что вы упустили. Бомбоубежище в Аппалачах. Майк оставался невозмутимым.

– Если вы и не Джейк Мелоун, вы очень хорошо подражаете его спокойствию.

– Я Мелоун, – ровным голосом сказал Майк.

– В любом случае, Мелоун аккуратный и усердный работник. На него это не похоже. Он не мог пропустить в рапорте нечто, что могло бы повлиять на успех операции. Возможно, это была просто ошибка с вашей стороны, Мелоун. Однако компьютер информировал меня о том, что Джейк составил два набора карточек. И в одном из них было на карточку меньше – на ту карточку, в которой содержались сведения об Аппалачах. Джейк прослушал ее и выбросил. А еще Джейк позаботился о том, чтобы удалить эти сведения из памяти компьютера. Кто-то попытался сделать это. Кто-то под именем Джейка велел компьютеру уничтожить ячейки памяти, содержащие эти данные. Компьютер это сделал. Но существуют и другие вещи, помимо ячеек памяти. Главный компьютер, расположенный под городом, не только запоминает все исследовательские работы, но также составляет особый файл, куда заносит все ключевые фразы, позволяющие при необходимости активировать нужные ячейки. Аппалачское Бомбоубежище Президента было ключевой фразой того рапорта. Все мелкие сведения были стерты, оставив лишь скелет. Мы не знаем, где может находиться убежище, но, зная приблизительную отметку, мы можем настроить компьютер на вторичное исследование письменных данных. Он найдет нужный материал, так же как нашел его для Джейка Мелоуна. Завтра утром мы будем знать, где скрываются Революционеры.

– Если я – не Джейк Мелоун. Но я – это он.

– Возможно, что и так. – Но голос Кокли говорил: "Это ложь".

– Я решил, что Аппалачское убежище – ложная, наводка.

– Зачем же тогда идти на крайние меры и полностью удалять сведения из памяти компьютера? Почему было просто не отбросить эту карточку?

– Я полагал, что очистка памяти – стандартная процедура.

– Вы всегда стирали из памяти ненужные сведения, когда возглавляли отдел Исследований?

Майк понял, что допустил промах. Теперь ему оставалось только попытаться скрыть все это:

– Да.

– Посмотрим, – сказал Кокли. Он улыбался. Но улыбка его была поддельной, в ней не было ничего от истинной улыбки.

Майк сидел выпрямившись и молчал. Он успел отхлебнуть глоток коктейля, но во рту было сухо, а привкус спиртного жег пересохшие от страха губы. Он поймал себя на том, что бездумно, почти в оцепенении пялится на объемную картину с тропическим пейзажем. Его разум пытался укрыться в мечтах именно сейчас, когда необходимо было продумать план действий. Как только отпечатки его пальцев будут исследованы, обнаружится, что он не Джейк Мелоун. Он должен думать. Оставались считанные минуты.

Нет, гораздо меньше.

В дверь позвонили.

– Открыто! – крикнул Кокли. Дверь мягко скользнула в сторону на смазанных полозьях. Вошел служитель, прошептал что-то на ухо Кокли и вышел. Кокли обернулся и уставился на Майка:

– Кто ты?

– Джейк Мелоун.

В голосе Кокли не осталось ничего, кроме ненависти и ярости:

– Я спрашиваю тебя: КТО ТЫ?

– Джейк Мелоун, черт побери! Ваши дурацкие отпечатки пальцев врут! – Единственным его шансом было настаивать до конца.

– Ты можешь себе позволить так разговаривать со мной. Ты – все равно что мертвец.

– Ублюдок! – прошипел Майк, думая о Лизе и представляя себе, что она подумает и как она почувствует себя, когда Кокли придет к ней, а он – нет.

В глазах Кокли бушевало пламя, сжигающее остатки рассудка.

В дверь снова позвонили, прервав их. Тот же самый служитель принес из лаборатории карточку с записью. Кокли схватил ее, подождал, пока служитель выйдет, и сунул карточку в проигрыватель.

– Человеческие останки – фрагменты скелета, волосы и частицы плоти – найдены в здании номер "два" "Башен Кокли" в стволе мусоросжигателя апартаментов Мелоуна, – сказала машина звучным голосом.

– ВОТ ЭТО настоящий Джейк Мелоун, – прохрипел Кокли. – Фрагменты костей и кусочки обгорелого мяса. Ничего больше. Ты убил одного из лучших их людей!

– И сделаю еще больше, – сказал Майк неожиданно дерзко, зная, что бежать ему уже не удастся.

Эти слова привели Кокли в еще большую ярость, он попытался взять себя в руки. Доктора говорили, что самая большая его проблема – это взрывной темперамент, неумение контролировать свои эмоции. Он возражал, что контроль он может приобрести в результате одной из операций, вместе с частями чьего-либо тела. Глаза другого человека, возражал он, могут изменить его взгляд на мир. Врачи дипломатично отучали, что его доводы ненаучны. Но они не возражали открыто, они не смели. И теперь в душе Кокли разгорался гнев, вскипая все сильнее и сильнее, достигая той критической точки, за которой он сорвется и совершит нечто безрассудное. Он знал это, но остановиться не мог. Этот человек убил Джейка Мелоуна. Его надо было оставить для допроса, но злость, захлестывающая Кокли, требовала чего-то большего, нежели допрос, действий более жестоких, чем вытягивание из него ответов.

Майк отскочил за кресло, в котором сидел. Его охватил страх. В голове его мелькали обрывки той давней встречи с Кокли, картины драки, в которой он был так жестоко избит. Кокли прыгнул на него с неожиданной резвостью, он двигался даже быстрее, чем запомнилось Майку. И тем не менее Майк успел схватить кресло и загородиться им. Кокли ухватился за ножки. В течение минуты они пытались одолеть один другого. Внезапно Майк вспомнил уроки у Пьера и слова: "Никогда не пытайся силой одолеть человека, который сильнее тебя. Уклоняйся и выжидай, пока он сам не откроется для удара". Но кресло уже вырвалось из его рук, взметнулось вверх и обрушилось на его плечо. Звезды взорвались в его голове и умчались прочь.

Все умчалось прочь.

Наступила тьма.

Глава 5

Вокруг него раздавался рев драконов. Нет, дракон ревел в его сознании.

Голова раскалывалась от боли, испуская огненные клубы агонии, пронзающие его мысли, вспыхивающие, сталкивающиеся, дымящиеся, горящие. Голова торчала над плечами обугленным пузырем, полным воды. Он попытался не обращать внимания на дракона, но дыхание твари рассеивало ночную тьму…

Майк открыл глаза. Комната, состоящая из света и тьмы, бешено закружилась перед ним. Еще не успев сфокусировать зрение, он почувствовал, что его держат и куда-то волокут. Он закашлялся. Внезапно его пропихнули через зияющее отверстие в какую-то узкую трубу, где воздух был горяч и удушлив. Хваткие руки, державшие его, исчезли.

Он падал.

Над головой разнесся смех Кокли, язвительный и мерзкий.

Падение…

Он падал в мусоросжигатель! Майк закричал, но из горла вырвался только хрип. Раскинув руки и ноги, судорожно упираясь в стены, он нащупал что-то, за что можно было зацепиться. Пальцы его задели скобу… Еще скоба… Еще. Он уцепился за одну из них после нескольких срывов, почти вывихнув руку из сустава, – слишком резкой была остановка после стремительного падения. Он висел на этой спасительной скобе в двух дюжинах ярдов над раскаленной решеткой, под которой плясали, жадно облизывая воздух, языки пламени.

Кокли уготовил ему смерть в огне. На этой решетке он умирал бы в течение нескольких минут. Нескольких ужасных минут. Скобы, предназначенные для рабочих, обслуживающих мусоропровод, остановили падение в двадцати футах от дна. Когда огонь вцепился бы в него жгучими зубами, он не смог бы допрыгнуть до этих скоб, не смог бы даже попытаться спастись…

Лицо и руки Майка покрылись испариной, он вытянул вверх свободную руку и нащупал следующую скобу. Пошарив по стенке ногой, он нащупал нижнюю ступеньку, оперся и прижался к стене, сделав глубокий выдох. Выполняя этот рискованный маневр, он не дышал. Дракон умолкал, дракон хотел спать. Тьма подкрадывалась к нему, колышущаяся, готовая поглотить. Но он должен был одолеть ее. Если он потеряет сознание, он упадет.

Пламя внизу отливало алым…

Желтым и оранжевым…

Жар поднимался зримыми волнами, омывал его тело, потом налетал сквозняк, заставляя пламя отступать. Где-то наверху было прохладно – и там был выход.

Багровые вспышки…

Желтые…

Майк отпустил одну скобу, поднял руку и нашарил следующую ступеньку. Она была теплой на ощупь. Казалось, жизненные силы капля по капле сочатся из его тела через поры кожи. Но, собрав всю свою волю, он нашел в душе источник утоления жажды – воду надежды и отмщения. Она придала ему новые силы. Он поднимался от обжигающего жара к благословенной прохладе.

Скоба за скобой… Перед его внутренним взором вставали видения. Иногда – смеющаяся девушка, иногда – древний старец. Но у старца было фальшивое лицо. Потом старец превратился в волка; фальшивое лицо стало овечьей маской. И девушка с небесными глазами и солнечными волосами… Временами оба эти призрака гротескно искажались, наслаивались друг на друга, словно на плохой фотографии

Майк продолжал лезть вверх. Ступенька за ступенькой – от жара к прохладе. Наверху он остановился и победно засмеялся. В глухом шершавом бетонном потолке было небольшое отверстие для воздуха шириной в два пальца. Среди мешанины теней и темноты Майк заметил проблеск света – там, где заканчивались скобы. В противоположной стене шахты находился люк, ведущий в офис Кокли. Ниша люка была довольно глубокой. Устроившись в ней и уперевшись ногами в скобы на другой стороне, Майк решил посидеть тут наедине с ревом пламени и подождать, пока офис опустеет. Он мог позволить себе ждать. Несколько минут назад ему оставались лишь считанные секунды. Теперь у него, возможно, впереди были годы. Можно считать, что он получил их в подарок. Два или три часа ничего не значат для него.

Между тем мир не стоит на месте…

"Здесь была обычная для таких случаев публика. Врачи в белом и пожарники в красном. У крыльца стояли пожарная машина и машина "Скорой помощи", не было никакой нужды в них. Не было пациента. Для врачей, не было пожара для борцов с возгоранием, пожарных шлангов не прольется ни капли воды. А машина "Скорой помощи" поедет назад медленно, не включая сирену.

Но здесь нужен был распорядитель похоронного бюро доктор, который засвидетельствовал бы факт смерти. Он вздохнул. Он не будет тосковать по ней. Их брак был ошибочным. Она была всего лишь кем-то сидящим рядом во время программ Шоу, с аппетитом поглощающим пищу.

Разлагающееся тело подняли с кресла. Лохмотья коричневой, вздувшейся плоти тщательно смыли спиртом с подлокотников и сиденья. Кресло было стерилизовано. И кондиционер уже справился с запахом смерти и тления.

Он отсутствовал дома две недели.

Он надеялся, что она станет Эмпатистом, и его надежда оправдалась.

Он смотрел, уныло кивая, как они накрывают ее и выносят наружу.

Снова шел снег.

Пожарная машина уехала. Машина "Скорой помощи" помчалась прочь, унося свой бесполезный груз. В доме никого не было, кроме него – и ауры. На миг ему показалось, будто его и ее аура соприкасаются друг с другом. Но учитывая расстояние между двумя установками, это было физически невозможно. Сейчас он погрузится в одну из них.

В комнатах было темно.

Аура откликнулась на его прикосновение – масляные разводы на воде. Радуга ускользающих, кружащихся красок.

В тот момент, когда Шоу вобрало в себя его ощущения, ему показалось, что он слышит крик. Но это было невозможно, она была мертва. Он видел ее истлевшую плоть.

И все-таки издалека доносился крик.

На самом деле это было огромное множество криков…"

Ожидая своего часа, Майк думал о Лизе, Сейчас она стала единственной его целью. Даже Революция, ради которой проводилось его обучение, казалась ему сейчас сновидением, нереальной грезой. Уроки у Пьера были частью жизни кого-то другого. Разговоры с Роджером Нимроном тоже были сном. Все эти разговоры о средствах массовой информации, выражении, измененном СПОСОБОМ выражения, – все это казалось ему небылью. Одно только горело в его сознании: Лиза.

Наконец Майк понял, что не может больше ждать. Слишком многое надо было сделать. Часть его силы – если не энергии – вернулась к нему и толкала его к действию. Он осторожно нажал на крышку люка. Она удерживалась магнитами и легко открывалась с любой стороны. Крышка откинулась наружу, в темноту комнаты. Майк глубоко вздохнул с облегчением и выполз из мусоропровода. Он подошел к столу Кокли, опустился в кресло. Заказал по линии автодоставки небольшой, но питательный ужин и, до того как еда возникла в доставочной нише, успел перенести большую часть смеси из пота и сажи с рук на штаны. Еда состояла в основном из белковых капсул, но там еще был сандвич с синте-мясом и чашка настоящего кофе. К этой скромной трапезе Майк добавил глоток виски из бара. Обжигающее ощущение в горле было приятным. Майк почти почувствовал себя новым человеком.

Часы сказали ему, что сейчас семь вечера. Оставалось еще пять часов до того, когда он должен будет явиться в "Башни Кокли" и забрать Лизу. И еще – убить Кокли. Он запрограммировал часы подать ему сигнал в нужное время и улегся на дерматиновую кушетку. Ему необходимо восстановить силы настолько, насколько это возможно. Анаксемандр Кокли не был человеком, которого легко можно было одолеть, а тем более – убить.

Когда Майк проснулся по сигналу, он ощутил себя бодрым и сильным. До полуночи оставался час – этого хватит, чтобы добраться до "Башен", убить Кокли и спасти Лизу, Да еще оставался приличный запас времени. Майк встал, потянулся, проверил свою готовность к действиям. Он был весь в грязи, но принять ванну не мог. Одежда была изорвана – но ему не во что было переодеться. Зачесывая одной рукой волосы назад, второй он проверил, на месте ли газовый пистолет. Вибропистолет отняли, но Кокли все-таки проглядел другое оружие – куда более компактное, но не менее убийственное. Майк резко взмахнул рукой и улыбнулся, когда газовый пистолет оказался у него в ладони. Он работал. Вернув пистолет в потайную кобуру, Майк подошел к столу. Он помнил, что компьютер настроен на поиск Аппалачского убежища, и думал, что может уничтожить данные. Однако он смог только остановить поиск там, куда добрался компьютер. Кокли ввел блок, предупреждающий уничтожение уже полученных сведений. Майку пришлось удовольствоваться отсрочкой на несколько часов. Кроме того, не время было возиться с механическими игрушками – пора идти.

Коридор был безлюден и освещен дежурными лампочками в каждом его конце. Майк свернул налево, где была лестница. Вестибюль оказался пуст, впрочем, как и улица.

Майк шел по городу пешком, потому что аэромобили находились в гараже, где мог оказаться дежурный. Кроме того, теперь у него не было своего аэромобиля – теперь он считался мертвым. Майк представил себе выражение лица Кокли, когда "мертвец" войдет в ванную комнату и выпустит старой свинье кишки с помощью газовой пули. Однако, резонно заметил он себе, было бы глупостью позволить Кокли увидеть его. Осторожнее и разумнее будет выстрелить мерзавцу в спину. Майк перешел от мыслей о жертве и убийстве к размышлениям о ночи. Пьер учил его никогда не думать о схватке, но готовиться к ней, успокаивая нервы. А ночь успокаивала. Легкий снег падал с неба, пушистый и холодный. Если он не растает, то скроет великолепными белым ковром грязь и серый лед. Деревья уже покрывал белый иней, он был словно роскошные седые кудри. Улицы казались чистыми и сверкающими. Желтые и синие уличные фонари ярко освещали мостовую.

Ветер был сладким.

Снег бил в лицо Майка, оседал на ресницах и превращался в воду, то и дело затуманивая глаза.

Майк подошел к "Башням Кокли" вовремя. Он остановился у двери здания, где жила Лиза, осматривая вестибюль и привратника. Потом достал из кармана карточки Мелоуна, которые Кокли не конфисковал у него, и сунул электронный ключ в замок. Ворота открылись. Майк боялся, что шифр Мелоуна может быть стерт из памяти, но этого, очевидно, не произошло. Майк двинулся по окаймленной кустарником дорожке к огромным двойным дверям. Привратник встретил его, распахнув перед ним тяжелые створки.

– О, мистер Мелоун, отчего вы в таком ужасном виде? – спросил охранник.

– Поскользнулся и упал на улице.

– Вы шли пешком? – спросил привратник. Его мускулистая челюсть отвисала при каждом слове.

– Я сказал, что поскользнулся, не так ли? Даже вы вряд ли сумеете поскользнуться и упасть в аэромобиле!

– Прошу прощения, мистер Мелоун. Конечно. Вам нужна помощь, чтобы подняться к себе?

– Пострадала только моя одежда, – ответил Майк.

Привратник провожал его взглядом, пока он пересекал вестибюль и вызывал лифт. Теперь в лифте дежурил другой парнишка. Он был молчалив, сумрачен и жевал резинку. На этот раз никаких разговоров, мальчишка только искоса поглядывал блестящими глазами на грязную и порванную одежду Майка. Майк вышел на этаже Лизы и пошел по слабо освещенному коридору к ее двери.

Лиза оставила дверь слегка приоткрытой.

За дверью была темная гостиная, потом – неосвещенный холл.

В воздухе витал слабый аромат жасмина – Лизины духи. Майку почудилось, что он различает и другой запах – мерзкий запах Кокли. Ненависть поднялась в его душе, заполнила каждую клеточку тела, каждый капилляр, каждый нерв. Пьер рассказывал ему, что полезно иногда вызывать в себе ненависть к врагу – так будет легче его убить. Но эта ненависть не была следствием уроков Пьера. Она была настоящей; она была беспримесным порождением его души. Он ненавидел Кокли за все те годы, что был рабом Шоу, за давнее избиение, за попытку зажарить его в мусоросжигателе, но больше и жарче всего за то, что Кокли сделал с Лизой, за то, что пытался сотворить из нее. Кокли протянул руки к той единственной, которая действительно что-то значила в жизни Майка, и обесчестил ее – в прямом и переносном смысле. Майк остановился перед дверью в спальню. Ненависть кипела в нем, и он ее не подавлял. И ненависть больше не была удушливым дымом – она была тучей, облачной статуей со множеством глаз, клыков и острых когтей.

Майк принялся осторожно открывать дверь спальни, которая тоже была не заперта. Она мягко откатывалась на гладких полозьях, утопленных в стену. Майк стоял прямо, сдерживая дыхание. И слушал.

Шорох простыней, легкий, едва уловимый.

Дыхание…

Два дыхания: легкое и тяжелое; одно спокойное, другое с хрипом покидало объемистые легкие…

Майк стоял, позволяя ненависти лепить его черты и формы, ожидая, пока она не наполнит его своим содержанием до последней капли.

Наконец он протиснулся в полуоткрытую дверь и оказался на свету. В каждом углу комнаты сияли светильники, озаряя его, словно восходящее солнце. Голый Кокли вскочил с постели, рыча. Лиза закричала, натягивая на себя простыню. Ненависть неслась сквозь сознание Майка, окрашивая все вокруг в кроваво-алый цвет, делая вещи какими-то нереальными. Пистолет уже был в его руке, и это был единственный настоящий предмет. Майк поднял оружие и прицелился в нереального Кокли, который уже бросался на него. Что-то подсказывало ему стрелять, нажать на спуск и ждать всплеска крови и фонтана плоти. Но он не успел сделать этого. На плечи его навалился тяжкий груз. Майк и Кокли впечатались в стену, а потом свалились на пол. Майк проклял свое промедление: за то, что позволил шоку застить глаза, за то, что не удержался в равновесии.

Пистолет был выбит из его рук. Майк поискал его взглядом, но не нашел. По лицу его скользнул кулак, мимоходом задев нос. Майк взглянул в лицо Кокли и увидел глаза, расширенные от ужаса и непонимания. Он ударил сам. Кокли был слишком удивлен, чтобы продолжать пытаться одолеть противника в ближнем бою. Он оттолкнул Майка и вскочил, чтобы ударить его ногой. Но Майк действовал быстрее. Он нанес Кокли удар в подбородок. Кокли, однако, уклонился от удара и замахнулся, сжав запястье одной руки пальцами другой, чтобы нанести смертельный удар всем весом своего тела. Удар, обрушившийся на плечо Майка, был подобен взрыву. Майк упал, видя, как Кокли снова заносит руки.

Затем он замер. Какую-то секунду в комнате царило абсолютное, гробовое безмолвие, потом левая рука Кокли, бешено вращаясь, пролетела через комнату, ударилась о стену и упала на пол. Кровь хлынула из его плеча. Он смотрел на это почти равнодушно, словно зияющая рана в плече не принадлежала ему, словно это не его тело было разворочено и разодрано. Затем, почти театральным движением, Кокли медленно повалился на ковер. Его кровь образовала сверкающую лужу вокруг лежащего тела.

Майк поднял взгляд. Лиза, обнаженная, стояла возле кровати, судорожно сжимая в руках пистолет. Она посмотрела на Майка, потом на тело.

– Я… Я не могла иначе.

Майк, опомнившись, поднялся и стал растирать плечо и шею.

– Да, конечно, ты не могла иначе. Он заслужил это. Он заслуживал еще худшего.

Он забрал пистолет из рук Лизы и вернул его на место, в кожаную кобуру в рукаве рубашки.

Лиза заплакала.

– На это нет времени, – сказал Майк – мягко, как только мог. – Одевайся быстрее. – Он подошел к гардеробу. – Уже почти полночь.

Она достала из гардероба красный джемпер и стала натягивать его.

– Кокли собирался уйти отсюда в полночь, – сказала она. – Я надеялась, что ты успеешь. Нам лучше поспешить. Если он не явится, куда намеревался, они придут сюда искать его.

Этого еще не хватало!

Майк погасил в комнате свет. Они вышли, и он захлопнул дверь. Мальчик-лифтер не задал им ни единого вопроса. Лифт камнем упал вниз, резко дернулся, останавливаясь на первом этаже, подпрыгнул и мягко съехал обратно. Двери отворились в вестибюль. Там находились четверо телохранителей Кокли.

– Мы хотели спуститься в гараж! – почти закричал на лифтера Майк.

– Но вы этого не сказали! – проскулил мальчишка.

– Эй! – воскликнул один из телохранителей. – Это же Лиза Монваза! Она должна быть…

– Вниз! – закричал Майк, впечатывая пальцы в панель управления.

Дверь закрылась на секунду раньше, чем телохранители добрались до нее. Лифт упал, снова дернулся, останавливаясь, двери раздвинулись. Теперь за порогом не было ничего, кроме серого бетона и аэромобилей

– Они спустятся по лестнице, – сказал Майк Лизе. – Мы опережаем их всего на несколько секунд. – Он повернулся к мальчишке: – Если ты вздумаешь подняться наверх и привезти их сюда, я тебя убью!

Мальчишка сжался в углу, желая сию минуту оказаться дома, под аурой, и позабыть о богатстве и престиже.

– Понятно? – зарычал Майк.

– Да, сэр.

Майк схватил Лизу за руку и побежал. Это должен быть красный аэромобиль с аэросистемой белого цвета. Он увидел его как раз тогда, когда телохранители скатились по ступенькам и открыли огонь. Первый выстрел попал в крыло соседнего аэромобиля. Металл разлетелся вдребезги, словно драгоценное тонкое стекло

– Сюда! – Майк втолкнул Лизу в машину. На водительском месте, ожидая их, сидел человек. Лиза сжалась на сиденье. Майк обернулся и выстрелил в охранников из газового пистолета. Он нажал спуск, и пуля понеслась к цели, маленькая и холодная, но готовая стать огромной и горячей. Он не стал смотреть, был ли его выстрел удачным, но секунду спустя услышал дикий вскрик и булькающий звук. На некоторое время охранники прекратили стрелять.

– Скорее! – закричал водитель. Окно с его стороны было опущено. Он стрелял тоже.

Майк, пригнувшись, вскочил в машину, захлопнув за собой дверцу.

– Роджер Нимрон!

– Вы только что поняли это? Выстрел ударил в капот и благополучно отлетел от него.

– Виброзащита, – сказал Майк Лизе, беря ее руку и крепко, но бережно сжимая ее в ладони.

Другой выстрел взорвался на ветровом стекле и погас, не причинив машине вреда.

Нимрон запустил аэросистему, и аэромобиль приподнялся. Поднимая боковое стекло, Президент нажал ногой акселератор и рванул машину вперед и вверх по спиральному выезду. Аэромобиль пересек линию фотоэлементов, которые должны были автоматически открыть огромные ворота. Но когда до огромных металлических створок остались считанные ярды, беглецы поняли, что ворота и не собираются открываться. Очевидно, охранники отключили энергию. Ворота все приближались, они росли, росли, росли…

Глава 6

"Охота на слона с рогаткой". Только эта мысль пульсировала в голове у Майка, в то время как гигантские двери нависали над головой, росли, и не было никакой надежды, что им удастся вовремя остановиться, предотвратить катастрофу. Они врежутся на огромной скорости, и аэромобиль превратится в мятый комок стали и меди, алюминия и пластмассы. И плоти.

– Вибропистолет! – закричала Лиза.

Все происходило в каком-то искривленном времени, доли секунды для Майка были почти вечностью. Ворота приближались с невероятной скоростью, но он был быстрее. У него не было виброоружия, но газовый пистолет оказался в его руке в ту же секунду, как Лиза выкрикнула свое слово. Майк высунул руку в окно и выстрелил. Выстрелил еще и еще раз. Дверь вздрогнула, словно живое существо, словно зверь, подстреленный охотником. В середине появилась трещина. Вторая пуля взорвалась внутри и разворотила металл. Третий выстрел разнес стальной сплав, отбросив его неровными кусками, словно апельсиновую кожуру. Затем раздался удар, скрип, скрежет обшивки правого крыла, обдираемой о неровные края пролома. И наконец они вырвались в ночь, рукотворной бабочкой пролетев через газон.

– Зачем, Нимми? – спросил Майк, когда они удостоверились, что за ними нет погони. – Зачем рисковать такой ценной головой, как ваша. – Он обернулся к Лизе: – Это Президент Соединенных Штатов.

– Мне хотелось размяться, – бросил Нимрон вместо объяснения.

– У вас должны быть более веские причины, – сказал Майк, покачав головой. – Вас могли убить.

– Конечно, – ответил Нимрон, сворачивая на главное шоссе и выезжая на высокоскоростную полосу, выжимая из машины сто тридцать миль в час. – Меня могли убить. Помните, Майк, что я говорил о вещах, возмущающих меня в том прошлом, которое мы знаем, в мире, бывшем до Шоу? Одной из таких вещей было то, что Президент мог отсиживаться в великолепном атомном бомбоубежище, в то время как весь остальной мир и его народ умирали бы в ядерном пожаре. Так вот, я думаю, это происходило потому, что в те далекие годы до Шоу правители никогда не сражались в войнах, которые развязывали сами. Их не заботило, кто и как умирает, потому что сами они всегда были в безопасности, находились вдали от кровопролития и ужасов войны. Они не могли реально осознать тягот войны или страданий народа, им доступно было разве что отстраненное, обобщенное знание. Лишь немногие из правителей в те годы действительно участвовали в войнах. Один из них стоял на палубе тонущего корабля, другой был боевым генералом (а это не те генералы, которые пострадали на войне, которые были изрублены, изранены, изувечены). Был один латиноамериканец, который возглавил свой народ в революционной борьбе. Кроме них, никто из участников войн не стал правителем. Я не хочу делать такой ошибки. Я хочу быть на передовой нашей Революции, Майк. Я хочу сделаться частью ее. Фактически я подаю пример всем нашим лидерам. Даже Эндрю собирается сегодня возглавить один из отрядов. Это единственный путь завоевать в глазах всего мира любовь и доверие к правительству.

– Это звучит резонно.

Машина съехала с шоссе на боковую дорогу.

– Вы должны знать, – сказал Майк, – что компьютер Кокли исследует подступы к Аппалачскому убежищу. Я остановил его, но не смог уничтожить данные. Они узнают о нашем местонахождении не позднее чем завтра утром.

– Если все пойдет как надо, – ответил Нимрон, – завтра будет уже слишком поздно предпринимать что-либо. – Тем не менее его лицо омрачила тень тревоги, облачко беспокойства.

"Смерть. Я никогда не думала, что увижу тебя!

Умирающий. Я тоже.

Смерть. Ну что, поборемся?

Умирающий. Не теперь, пожалуйста.

Смерть (в ее голосе звучит гнев, но гнев, граничащий с осторожностью). Что такое ты говоришь? Разве ты не видишь моих когтей? Разве мои клыки не вонзились в тебя? Разве твои глаза не восстают против вида свернувшейся крови в моих прозрачных венах? Ты осмеливаешься отрицать меня?

Умирающий: Твои когти и клыки остры и чисты. Да, я отрицаю тебя. Пока еще я не твой.

Искусные механические руки трудятся над телом, трудятся внутри тела. Артерии заменены пластиковыми сосудами, рука – рукой мертвого человека. В новых жилах струится новая кровь. Кровь кого-то другого…"

На этот раз Майку не завязали глаза, и он увидел впечатляющий входной портал громадного бомбоубежища. Ворота были скрыты гигантскими накладными плитами искусственного камня и снаружи выглядели как отвесный участок скалы. Проехав через портал, беглецы оказались в том самом пещерном зале. Здесь трудились техники. Они записывали данные, сновали туда и сюда на своих трехколесных летучках, используя краткие ночные часы для подготовки к предстоящим действиям. Была половина третьего ночи; восстание должно было начаться в три.

Лиза судорожно уцепилась за руку Майка. Он чувствовал, как она дрожит. Он улыбнулся ей, чтобы подбодрить и помочь легче воспринимать неожиданные изменения в жизни. На протяжении всего пути он бережно обнимал ее за плечи.

Нимрон повел их к лифту. Впереди шли охранники, на ходу высказывая им свое одобрение, подбадривая их и поздравляя с успешным завершением первой части плана. Майка поражало, что даже самые незначительные чины из тех, кто работал в этом комплексе, были в курсе секретных планов и могли запросто говорить с Нимроном. Здесь не существовало скрытых замыслов, ничего такого, что не могло бы быть открыто для взгляда и понимания каждого. Майк чувствовал, что это было еще одним отличием от жизни в мире до Шоу. В частности, он не мог представить себе, что общество, так свободно общающееся со своим правительством, захотело бы ускользнуть в полусмерть Шоу, в ауру.

Они прошли знакомыми коридорами и свернули в проход, в котором Майк еще не бывал. Стены здесь были из серого бетона, никакой роскоши, ни единого намека на украшения. На пути попадались ящики с оборудованием и кучи строительных материалов, так что местами приходилось двигаться по одному.

– Куда мы идем? – спросил Майк Нимрона.

– В студию, – бросил тот через плечо.

Лиза посмотрела на Майка.

Пока они шли, Майк быстро объяснил ей, что было необходимо сделать. Они собирались подавить передачи Шоу собственным выходом в эфир. Только эта передача должна была вырвать зрителей из сладкой дремы, вместо того чтобы погружать их все глубже и глубже в сон. Надо было сделать так, чтобы зрители почувствовали ненависть к самим себе. Это должно сокрушить Шоу или, по крайней мере, выбить почву из-под ног аудитории на то время, пока отряды обученных бойцов не разрушат его.

Лиза задрожала сильнее.

Майк крепче прижал ее к себе.

Наконец они вошли в большую комнату, с огромной, почти живой стеной механизмов, слегка нависающей над маленькой круглой сценой. На этой сцене они и должны были стоять, свершая мировой переворот. Майк ощутил, как его заливает волна властной силы, река гордости. Исторические перемены, которые ему предстоит свершить сегодня, будут, возможно, самыми великими в истории. Он подавил гордость и ощущение власти, вспомнив слова Нимрона.

Невысокий человек в белом рабочем халате повернулся к Нимрону, прекратил пощипывать короткую бороду и дернул себя за черные усы, оттягивая верхнюю губу:

– У нас почти готово. А Лиза сказала:

– Я боюсь.

Глава 7

Они вовремя нашли его, обнаружили его искалеченное тело. Анаксемандра Кокли втянули резиновые губы, и он провалился в металлический желудок. Он чувствовал себя так, словно его растаскивали в стороны, а потом собирали вместе, аккуратно складывали и перераспределяли. Он ощущал, как некие малые силы разглаживают его внешнюю оболочку, а большие силы режут, сшивают, разрушают и восстанавливают внутреннее содержание. Он чувствовал, как у него вынули сердце и поставили на его место новое. Это произошло так быстро, что у него не было даже времени потерять сознание, если бы машина позволила ему сделать это.

За это он и любил Утробу. Он чувствовал, как что-то касается его мозга, прорисовывая важные моменты более отчетливо и стирая пустяки. Его пульсирующие почки были заменены, внутренности укреплены. Часть желудка была повреждена осколком газовой пули. Он приобрел новый желудок.

Глаза его были безболезненно удалены, поскольку не так давно он высказал желание иметь новые глаза. Хотя внутри Утробы царил непроглядный мрак, хотя такое с ним происходило и раньше, он все-таки был по-настоящему рад, когда новые глазные яблоки были вставлены на место, подсоединены к нервам, и он смог сомкнуть веки поверх наполненных глазниц.

Потом настало время пройти проверку на медицинском оборудовании. Машина должна была удостовериться, что с ним все в порядке. После физической проверки шел второй – и, возможно, более важный – тест. Этот тест должен был показать, остался ли он после всего свершившегося психологически тем же самым Анаксемандром Кокли, которым был когда-то. Нет ничего хорошего в том, чтобы вновь стать молодым, если ты не останешься тем же самым человеком.

Машина запустила в его мозг ледяные пальцы, шевеля ими вокруг комка серого вещества, чтобы увидеть, все ли на месте, заметить наличие повреждений, которые надлежит удалить – или же поставить заплаты.

Прикосновения машины порождали грезы, грезы о том, как во время драк он вонзал пальцы в глаза, жестоко избивал и мужчин, и женщин, полностью уверенный в том, что его всегдашний образ действий – самый мудрый и лучший из всех.

Машина проверила результаты и обнаружила, что новый Анаксемандр Кокли целиком подобен прежнему Анаксемандру Кокли, за исключением ошибки, составляющей 0,000000023 от целого. Что, конечно, было предусмотрено. Ничего такого, что могло бы заметно изменить его, ничего такого, что он или кто-то другой смог бы уловить. Он по-прежнему оставался смертельно опасным человеком.

Машина извлекла из его черепа свои ледяные пальцы и начала процесс быстрого заживления. После него не должно было остаться никаких следов – видимых или невидимых. Тело должно было стать гладким и лишенным шрамов – Кокли был тщеславен.

Перед ним стояло большое зеркало, в котором он мог лицезреть свою обнаженную фигуру: орехово-карие глаза; римский нос; тонкие губы; белые и ровные зубы, зубы хищника; волевой подбородок; худощавое, но мускулистое тело, очень сильное и очень быстрое.

Он прощально похлопал по поверхности Утробы, оделся и направился в офис. Телохранители безмолвно следовали за ним. Здесь, как и повсюду, царила суматоха. Компьютер работал на самой высокой скорости, а клерки обрабатывали выданные им сведения вручную, перепроверяя их. Даже компьютер может ошибаться.

Кокли плюхнулся в кресло за столом и наклонился над устройством связи с компьютером:

– Выдать всю информацию, собранную на данный момент!

Раздался короткий низкий гудок. Из отверстия выдачи посыпались карточки с записями. Кокли вставил их в проигрыватель. Через минуту из динамика заговорил скрипучий голос искусственного мозга, называя имена и числа, даты и места. Но ничего могущего принести незамедлительную пользу в этих сообщениях не было. Точное местонахождение убежища в Аппалачах не было раскрыто, а Кокли интересовал только этот факт. Он порвал карточки пополам и бросил их в щель утилизатора.

– Сколько сейчас времени? – заорал он на одного из своих помощников, работающего за складным столом чуть поодаль.

– Два, может быть, три часа, сэр.

Кокли вдавил кнопку своих часов и услышал точное время. Без пяти минут три. Этих ублюдков обнаружат к рассвету. Выволочь их на солнышко и дать им подохнуть, заставить их жрать грязь. Пусть их кровавые, вампирские рты изрыгнут последнее покаяние, а потом умолкнут навеки. Это напомнило Кокли, что аудитория уже давненько не получала хороших психических встрясок. Возможно, ему следует привезти откуда-нибудь пациента клиники умалишенных. Он не сможет, конечно, дать чистое излучение, но этого и не требуется. Да, это будет хорошо. Кровопийца. Это будет очень здорово. Кокли снова нажал кнопку часов. Без четырех минут три.

– Заставьте эту чертову машину пошевеливаться! – проревел он раздраженно.

Грузовой аэромобиль вмещал только двадцать человек, включая водителя.

Пьер посмотрел на бойцов, сидящих в два ряда на скамьях вдоль стен, быть может, несколько более сурово, чем они того заслуживали. В конце концов, это не первая революция из всех, которые когда-либо совершались. "Может быть, – думал он, – самая справедливая, но отнюдь не первая". И она так или иначе давала ему шанс увидеть, насколько глубоко его уроки укоренились в сознании этих людей. Сумеют ли они действовать так, как он их учил, или же будут драться, словно шайка необученных головорезов, на одном только голом энтузиазме? Он возлагал на них большие надежды.

Он подумал об "успехе", и тут же ассоциацией всплыло слово "провал". Ухватившись за него, он соскользнул в пропасть воспоминаний, сквозь туман времени, назад, в другое время, в другое место. Там была темноволосая девушка. Ее звали Рита. Рита, Рита, Рита. Это имя было как крик одинокой птицы над белыми гребнями волн, которые вздымает на синей поверхности моря ветер, теплый и прохладный одновременно. Она и БЫЛА одинока. Она сидела в кафе одна. Рита. Сидела у затененного столика, сидела, склонив голову и глядя в чашку с кофе. И вошел он. Никто больше не был вежливым, добродушным или романтичным. Женщины все реже и реже вступали в брак, поскольку могли разделять телесные ощущения Исполнителя. Им все меньше и меньше нужна была настоящая любовь, настоящий секс. И мужчинам тоже. Медленно, но верно умирали странные отношения, называемые любовью между мужчиной и женщиной. Однако были и такие, которые нуждались в большем, нежели аура и искусственный час До, краткие пятнадцать минут Во Время и час ласк, именуемый После.

Некоторым людям нужно было больше, много больше. Таков был Пьер, и такова была Рита…

Аэромобиль подпрыгнул на выбоине, толчок сбросил Мэйлора с его места в конце скамьи. Это происшествие на минуту сняло напряжение. Все заулыбались, даже рассмеялись.

– За эти синяки ты не получишь медаль Отважного Сердца, Мэйлор, – сказал Нимрон.

Медалью Отважного Сердца награждались те, кто получил ранения во время акций, а Золотой Звездой Доблести – те, кто встретил смерть в бою. Всего существовало пять различных наград, награжденному выдавалось удостоверение и впечатляющего вида знак из драгоценных металлов и камней. Пьер задумался о том, как им повезло, что с ними Роджер Нимрон. Эти медали были его идеей. "Они нужны, чтобы внушать людям чувство гордости и славы", – сказал Президент. Нимми пускал в ход все, чтобы пробудить в людях желание идти за ним, и не последним фактором были его личное обаяние и дружелюбие.

Постепенно смех в грузовике затих, и Пьер позволил своему сознанию погрузиться в воспоминания о птице, летящей над скалами и уносящейся в огромное бездонное море. О темноволосой девушке в кафе… о любви, взаимной и всеобъемлющей. Всеобъемлющей – на время. Что же случилось? Что было причиной неудачи? Три года длилось их блаженство. На пятый год она заскучала. Не ждала ли она от их отношений слишком многого? Он подозревал, что это так. Она была романтиком, витала в хрустальных грезах. Настоящая физическая любовь была редкостью. Если рождаемость не удовлетворяла стандартам Шоу, правительство отбирало некоторое количество женщин для искусственного осеменения в целях увеличения населения. Все подчинялись, поскольку им не оставляли другой возможности. Не вышло ли так, что Рита рассчитывала на Горние Небеса, а нашла всего лишь Рай? Он не знал. Но его всегда преследовал призрак Той Ночи. Той Ночи, когда он пришел домой… и обнаружил Риту. Пришел домой и обнаружил Риту… обнаружил, что она мертва. Обнаружил, что она – Эмпатист… Обнаружил…

Пьер постарался отбросить воспоминания. Что он всегда говорил людям? Что он втолковывал им во время обучения? Перед битвой расслабься и думай о приятном. Ощути в себе тепло и счастье, полноту жизни и спокойствие. Кроме этого, единственной мыслью должна быть мысль о ненависти к врагу – чтобы легче было убить его. Ну, с ненавистью к Шоу у Пьера было все в порядке. Ему не нужно было искусственно вызывать ее в себе. Значит, он будет думать о приятном. Через лобовое стекло он видел дорогу, несущуюся навстречу и убегающую под днище машины. Шел густой снег. Он будет думать о снеге, о том, какой снег красивый, холодный, мягкий и белый. Да, он будет думать о светлоликом снеге…

– Три часа, – сказал невысокий человек в белом халате.

– Три часа, – эхом откликнулся главный техник, щелкая переключателем.

Нимрона в студии уже не было. Он и еще девятнадцать бойцов – передовой отряд нападения – загрузились в сверхбыстрый аэромобиль и отбыли на максимальной скорости. Президент собирался подвергать опасности свою жизнь, так и не узнав, вышло ли что-нибудь из попытки подавить передачи Шоу или нет. Майк посмотрел на Лизу. Они держались за руки, сидя в креслах так близко, что их колени соприкасались. Майк увидел страх на ее лице. Похоже, что и его лицо имело такое же выражение. Он сплел свои пальцы с ее пальцами.

– Вы на связи! – сказал кто-то.

Майк и Лиза начали излучать ненависть к зрителям. Это было нетрудно. Майк понял, что он всегда ненавидел эту безликую массу, разделяющую с ним его тайные мысли, его страсти, его срывы. Шоу учило его контролировать свои основные эмоции, не выпускать ненависть наружу. Теперь, когда вечный нажим отсутствовал, ненависть выплеснулась вовне стремительным потоком, накопившись за многие годы. Майк видел, что Лиза испытывает то же самое. Казалось, на лице ее больше не было страха – только облегчение. Черты ее утратили напряжение, но зубы были стиснуты – она сосредоточилась на том, чтобы выплеснуть все свое отвращение.

Во все эти сознания.

Майк наслаждался этим и видел, что Лиза тоже наслаждается. Что они должны сделать со всеми этими пиявками, всеми этими мозговыми вампирами? На этот раз все они, пожрав мысли Исполнителей, получат несварение желудка.

Все эти сознания… со всеми рвотными мыслями о ненависти к себе.

На фоне этих мыслей у Майка появилось смутное ощущение успеха. На огромной индикационной панели горело множество огней, каждый обозначал сотню аур. И за одну минуту множество огней погасло. Тысячи людей разом выключали ауры. Миллионы вскакивали с кресел потрясенные, в гневе. Они отторгали Шоу! Грешники вырывались из ада.

Майк сконцентрировался на ненависти.

Затем он внезапно был ошеломлен странным ощущением искажения, словно кто-то взял его голову в одну руку, его ноги – в другую и смял его, как старую пожелтевшую бумагу. Комната поплыла. Он посмотрел на Лизу и увидел размытый рисунок, туманный образ. Выпадение. Они попали в Выпадение, но в один и тот же миг. Никогда с ними такого не было, чтобы попасть в Выпадение и осознавать это. Это всегда было как-то расплывчато и нереально, не как сейчас – определенно и ужасающе. Неожиданно комната пропала. Он попытался закричать, но крик застрял в горле, а язык не повиновался. Со всех сторон его окружала тьма, всеохватывающая и бесконечная. Великая ночь. Смерть? Он не успел еще обдумать эту возможность, как раздался крик, вонзившийся в темноту, как лезвие в руку. Лиза была здесь, с ним. Призрачная Лиза, подобная привидению.

– Майк…

Он посмотрел на свои руки, поднес их к лицу. Он мог сквозь них видеть. Он смотрел насквозь через свои руки и видел Лизу. И сквозь нее он видел материальное тело ночи. Ночь тянулась в неопределенность, предвещая зло.

– Майк, – снова сказала Лиза. Она парила в нескольких футах от него, выпрямившись, очень спокойно, но губы ее дрожали так, что было понятно: вот-вот с них вместо его имени сорвутся рыдания.

– Лиза…

– Где мы?

Он видел, что она находится на грани истерики, готовая сломиться и выпустить наружу все страхи и гнусные кошмары, похороненные где-то в глубинах ее ид. Он тоже был испуган, но страх его был почти терпимым. Почти. Майк знал, что будет лучше скрыть свой собственный страх и попытаться успокоить Лизу, нежели находиться здесь с обезумевшей от ужаса женщиной – где бы ни было это "здесь". Он задвигал руками, словно пытаясь плыть, но не мог преодолеть расстояния, разделявшего их. Здесь не было трения тела о воду, которое могло бы сдвинуть его с места. Ночь была невещественной, она не была водой; и его тело тоже казалось нематериальным. Майк ничего не желал сильнее, чем оказаться подле нее и коснуться ее, но он понимал, что все усилия бесполезны. Он выругался про себя… и неожиданно оказался рядом с Лизой. Он едва не вскрикнул снова, но сдержался и попытался осмыслить случившееся. Он желал быть возле нее – и он был здесь. Очевидно, перенесло его не ругательство, хотя оно и было произнесено в тот самый миг. Они не были заперты в Аду, где богохульства становились движущей силой. Если они и находились в каком-либо месте, упоминаемом религией, то это было скорее Чистилище. Но и в этом он весьма сомневался, поскольку они были здесь одни.

– Где мы? – вновь спросила она, на этот раз более настойчиво.

– Это Выпадение, – сказал он, обнимая ее. Он обнаружил, что, если судить по осязанию, она в высшей степени реальна.

– Но мы и раньше Выпадали. И никогда не было так, как сейчас!

– Мы попали в какое-то… другое… измерение. Нижний мир, более призрачный по отношению к реальному. Может быть, мы проходили через него в любом другом Выпадении, только не помнили этого.

Лиза дрожала уже меньше, но еще не успокоилась.

– Смотри, ведь сейчас одновременно работали два передатчика глобальных масштабов – установка Шоу и установка Революционеров. Излучаемая мощность возросла вдвое, слилась, увеличилась. Может быть, это Выпадение – первое Выпадение, доведенное до конца.

– Значит, мы застряли здесь?

– Не должны бы. Я пожелал, просто пожелал оказаться рядом с тобой и неожиданно оказался рядом. Что-то вроде телепортации, вроде как продолжение сна. Может быть, нам стоит только пожелать выйти из этой тьмы. Держись за меня. Желай вместе со мной. Пожелай вынырнуть из этой тьмы и очутиться в реальном мире. Пожелай этого очень сильно.

Она ухватилась за него.

Всюду была тьма.

Она скрывала все.

Они пожелали. И тут же понеслись с ужасной скоростью. Они были пулями, несомыми ветром, дующим ниоткуда. И было множество красок. Неоновые огни. Оранжевые, зеленые круги – пять тысяч концентрических зеленых кругов, пять миллионов… Они пытались кричать, пытались смеяться. На краткий миг они услышали вокруг себя голоса, жалобные голоса, которые причитали и говорили странные фразы, почти лишенные смысла. Но они миновали эту точку и пронеслись дальше.

"Элис Белло перевалилась через пурпурный бортик и скользнула в янтарный бассейн, где были и другие люди. Другие люди лежали словно грешные души в Аду. Присмотревшись, она нашла мужчину, которого уже встречала раньше.

Вокруг нее стенали и кричали.

– Почему они не остановились помочь нам? – спросила она у него.

– Это были Исполнители.

Она разозлилась. Он был благодушен. Вместо того чтобы искать ответ на вопрос, он сдался, позволил себе попасть в янтарный бассейн безумия.

– Что это может значить? Они все-таки могут спастись. Они промчались мимо. Как они могли промчаться мимо такого? Почему они не попались, как мы?

– Я уже сказал. Они были Исполнителями, не Эмпатисты вроде нас. Мы падаем в центр, становясь частью коллективного сознания, которое окружает нас.

Но Исполнители из центра стремятся вовне. Они движутся к ободу. Их сознание распространяется, а не сжимается. Они используют это измерение как мост между различными точками их собственного мира. Они свободны. Это единственный возможный путь.

– Этого не может быть, – сказала она. – Мы не можем быть пойманы здесь навсегда.

– Я боюсь, что это именно так: мы здесь навеки. – Но что мы можем сделать?

– Мы можем сойти с ума, как все остальные, – сказал он. И он начал выть на странно высокой ноте, и вой его сливался с голосами всех остальных, несущих тяжкий крест своего безумия.

И она вдруг поняла, что ей нравится этот хор. На самом деле очень нравится".

Голоса умолкли. Майк и Лиза снова видели огни, потом опять тьму. Они летели все быстрее и быстрее. Казалось, они падают, но падают вверх и наружу, а не внутрь и вниз. И это ощущение не было неприятным. Затем внезапно темнота исчезла; оба они, выпав из купола ауры, рухнули на женщину в кресле, а потом на ковер, покрывающий пол гостиной. Майк вскочил на ноги, помог подняться Лизе.

Женщина, которую они свалили, вставала, елозя по полу коленями. Она была осанистой, полной и седовласой.

– Что за черт? – сказала она, поворачиваясь к креслу. – Что за черт, что за черт? – Внезапно она обратила внимание на Майка и Лизу, стоящих слева от кресла. Женщина открыла было рот, чтобы задать вопрос, потом словно задумалась, судорожно дернулась к креслу и упала на ковер в глубоком обмороке.

– Она умерла? – спросила Лиза.

– Я думаю, потеряла сознание.

Они обернулись и посмотрели на ауру.

– Что с нами произошло? – задала вопрос Лиза.

Мысли Майка неслись бешеным потоком, он пытался найти ответ на ее вопрос. Они вернулись в реальный мир – или ему так казалось, но не в то место, где были прежде.

– Мы телепортировались в реальность.

– Что это за место?

– Не могу сказать точно.

Он взял ее за руку, и они двинулись через темную гостиную в неярко освещенный коридор. Майк включил верхний свет, поскольку от маленького ночника толку было мало. Коридор был заставлен огромными штабелями вещей. Большие, средние и маленькие коробки тускло-коричневого, светло-голубого, серо-стального и черного цвета лежали вдоль стен в ряд, сужая коридор вдвое. Майк подошел к одной коробке. Когда он был уже довольно близко, коробка сказала тоненьким голоском:

– Пейте "Бубль-Попси" воду! "Попей" в жаркую погоду!

Когда Майк отшатнулся от упаковки с газировкой, из черной коробки позади него раздался перезвон:

– "Крученый сыр" – отличная еда, купи – не по жалеешь никогда! "Крученый сыр" – отличная еда, купи…"

– Что это? – спросила Лиза, хватая Майка за руку.

– Я не знаю.

– Зачем покупать все это? Она ведь никогда не смогла бы употребить все!

– "Бубль-Попси"… "Крученый сыр" – отличная еда… Мыло "Надежда" для грязной одежды… Пейте "Бубль-Попси"… – Десятки тоненьких голосов обращались к ним, рекламировали сами себя, нашептывали, шептали.

Майк и Лиза шли по коридору, подсчитывая. Десять упаковок апельсиновой "Бубль-Попси". Газировка с хмелем, с лимоном, кола, грейпфрутовая. Тридцать девять коробок по двадцать четыре бутылки в каждой; двести шестьдесят галлонов "Бубль-Попси" хранилось в этом коридоре. Среди других вещей. Одна пластиковая бутылка в нижнем ряду упаковок лопнула, и сладкая жидкость выплеснулась на ковер, впиталась в него и засохла коричневым пятном. Это произошло так давно, что пятно уже даже не было липким – просто коричневый порошок, поднимавшийся облачком под ногами. У противоположной стеньг лежали покупки другого вида. В нижнем ряду стояли коробки с "Надежным дезодорантом", по крайней мере сотня. Там были еще консервы из тунца. Там было четыреста банок кошачьего корма. По запаху они нашли полуистлевший трупик кошки, лежавший на коробке непочатых банок. Мордочка животного была искажена ужасной, дикой гримасой страдания. Очевидно, кошка умерла от голода. Ее ребра отчетливо выступали под шкуркой, желудок ввалился почти до самого хребта.

По коридору они дошли до кухни.

Там был настоящий склад. Майк протискивался между упаковками, ведя Лизу по узким проходам между штабелями, нагроможденными до потолка. Там были сотни и сотни упаковок с детским питанием. На один ужасный миг Майк испугался, что они обнаружат еще и ребенка.

– Кашка деткам, ням-ням-ням, – пел тоненький голосок.

– Хранить замороженным, – вступал следом низкий, более спокойный голос.

– Кашка деткам, ням… Замороженным… Крекер, "Кракатау", крекер…

Здесь были огромные пластиковые упаковки с сыром. Через мельчайшие трещинки в пластике проникла плесень. Теперь ее причудливые наросты, желтые и черные, белые и синие, украшали большинство упаковок и подбирались к другим, более свежим покупкам.

– Что все это значит? – спросила Лиза.

В памяти Майка всплыло объяснение. Это был типичный дом зрителя, или "Тип. Д. З.", как это именовалось у экономистов Шоу. Это было жилище потребителя.

– Это результат, – сказал Майк, – подсознательной рекламы.

– Но ей все это не нужно; она этим не пользуется!

– Но подсознательная реклама не убеждает зрителя покупать то, что нужно ему. Она длится каждый день по пять часов. Тридцать промельков в секунду – каждый промельк длится только несколько тысячных долей. Повторяясь, это заставляет зрителя покупать и еще раз покупать. Нужно ей это или нет, она покупает.

– Но это ужасно!

– Это экономическая система. Государство вкладывает деньги в то, чтобы потребитель приобрел те вещи, которые государство производит. Это только один дом зрителя. А таких – миллионы.

Лиза всхлипнула:

– Кошка…

Майк взял ее за руку и повел обратно через лабиринт бесполезных продуктов. Тоненькие голоса шептали им, убеждали их, убаюкивали их. По дороге они натолкнулись на штабель консервированных фруктов, опрокинули его на другую пирамиду, в которой были стеклянные контейнеры с густым сиропом. Стекло разбилось, забрызгав сиропом стены и другие коробки. Сироп вытекал из упаковки, покрывая пол слоем в четверть дюйма. В полдюйма. В дюйм.

– Идем отсюда, – сказала Лиза.

– Конечно.

Они прошли мимо картонок, бутылок, пластиковых контейнеров обратно в гостиную. Теперь они увидели, что комната загромождена креслами и стульями, а стены увешаны репродукциями, многие из которых повторялись. Женщина по-прежнему лежала на полу без сознания, но уже начинала стонать, приходя в себя.

– Что мы будем делать?

Майк положил руку на подлокотник кресла.

– Мы уйдем в ауру и пожелаем очутиться где-нибудь в другом месте.

– Но ведь сейчас мы находимся вовне. Можем ли мы использовать нижний мир для телепортации? Мы не хотели быть там. Мы Выпали.

– Мы можем попытаться. Может быть, раз мы воспользовались им однажды, теперь мы можем пройти через то измерение…

– Назад в Аппалачское убежище?

– Мы всегда можем вернуться туда, – сказал Майк.

– Куда же, в таком случае?

Он усадил ее в кресло, рядом с собой.

– В студию Шоу, – сказал он. И они исчезли.

Глава 8

В студии Убежища техники внимательно прислушивались к показаниям приборов и с испугом смотрели на две призрачные фигуры на сцене. Два туманных, почти невидимых образа продолжали излучать ненависть, хотя казалось, что у них нет ни тела, ни мозга. Зрители продолжали отключать ауры. Индикационная панель почти целиком погасла. А призраки все излучали, все ненавидели…

Глава 9

В углу офиса Анаксемандра Кокли ярко мерцала аура. Но он уже выскочил из-под нее. Его лицо было белым, словно рыбье брюхо.

– Кто-то подавил нашу передачу!

– Зрители отключаются, – доложил молодой человек, работавший за временно установленным столом. – Миллионами!

Из-за стеллажей вышел седовласый человек.

– Невозможно даже сказать, какой ментальный ущерб нанесла уже эта ненависть к себе. Многие зрители, вскормленные на самолюбовании, могут от этого просто погибнуть. А те, кто выживет и сохранит рассудок, никогда больше не вернутся к Шоу. Если они подумают, что Исполнители действительно так их ненавидят, они потеряют к нам доверие.

В голосе этого человека не было ни капли горечи – одно только смирение.

– Это передается из Аппалачского убежища, – уверенно сказал молодой человек.

– Блестяще, – нахмурился Кокли. – А то я не знал! Найдите это чертово убежище!

– Мы пытаемся, сэр.

Они действительно пытались это сделать.

Теперь грузовик двигался медленнее. От студии его отделяло только несколько зданий. Они должны были проломить дверь бронированным бампером машины и ворваться внутрь, перед тем как высадиться. Все пристегнулись ремнями. Всем было страшно.

Пьер посмотрел на Нимрона через проход и подмигнул. Нимрон ответил ему долгим взглядом и обратился к остальным:

– Сегодня мы дадим им хороший урок, ребята. Вы будете творить новый мир. Когда-то существовала книжка, которая называлась "О дивный новый мир", но это был плохой мир. Большинство из вас с ней знакомы. Мы создадим собственный дивный новый мир. Но я обещаю вам, что это будет хороший мир. Чертовски хороший!

Его речь восхитила Пьера. Это у Нимми здорово получается. Нимми сделает так, чтобы их миссия увенчалась успехом.

Успех или провал.

Эти две вещи разделяла весьма тонкая грань. Пьер погрузился в мысли о девушке, лежавшей в гробу. В закрытом гробу. Потом гроб въехал в огненную пасть, поглотившую ее. Было немного пепла. Маленький пузырек с пеплом. Даже сейчас он лежал в кармане его кителя.

– Закрепить руки! – крикнул через плечо водитель.

Они схватились за кожаные петли и просунули в них руки, раскинув их крестом, словно множество Спасителей, распятых на металлической стене. Пьер смотрел в переднее стекло. Двери были прямо впереди. На вид они были из псевдодерева. Машина повернула влево, объезжая кусты, потом вправо, возвращаясь на прежний курс. Затем врезалась в двери. Куски дерева полетели в разные стороны. Грузовик теперь двигался через нижний этаж здания, ударяясь в опоры вешалок, пробиваясь к студии передач, где техники и два Исполнителя все еще пытались пробиться в эфир.

Двери машины распахнулись. Бойцы высыпали наружу, сжимая оружие, прежде чем кто-либо из служащих Шоу сообразил, что этому грузовику, полному вооруженных людей, здесь не место. В одной руке Пьер сжимал вибропистолет, в другой станнер. Техников и Исполнителей уложили из станнеров. Маленькие усыпляющие пули прошивали воздух, жаля в руки, ноги, грудь и ягодицы. Эффект был почти немедленным: подстреленные падали, словно мухи, сшибая на пол приборы и друг друга. Из-за угла главного передающего устройства выскочил охранник и выстрелил. Пуля попала в лицо Революционеру, стоявшему рядом с Пьером. Пьер выстрелил в ответ, испытав удовлетворение при виде того, как кишки врага вместе с непереваренным обедом вываливаются на пол, а потом и сам противник падает в это месиво.

Прошло всего несколько минут, но нигде уже не видно было движения, а выстрелы прекратились. На полу лежало полдюжины трупов – трое из их отряда и три охранника Шоу. Невеселый итог. Они не должны менять человека на человека. Иначе Шоу задавит их своей численностью в самом начале драки. Однако студия была очищена. Бесчувственные тела техников и Исполнителей валялись вокруг, и только легкие движения груди свидетельствовали о том, что они еще не убиты.

– Этаж за этажом, согласно плану, – сказал Нимми.

Этаж за этажом, снизу вверх. Отрезать любые пути к бегству.

Пьер вел группу из четырех человек к выделенному им сектору. Их задачей было очистить левое крыло здания, продвигаясь этаж за этажом вдоль лифта левого крыла. На первом этаже они оставили после себя больше усыпленных, чем убитых, поскольку им попадались в основном молодые мужчины и женщины, будущий персонал, крутившийся так и сяк по поручению своего начальства, пытавшийся угодить боссу и не быть съеденными чудовищем по имени Шоу, а вместо этого самим взгромоздиться ему на шею. Пьер ненавидел их – за Риту. Но полагалось убивать только тех, кто встанет против них с оружием, только охранников.

Когда двери лифта открылись на третьем этаже, там стояли два охранника Шоу, собираясь спускаться вниз. На их черной с серебром форме не было ни пятнышка, серебряный эполет на правом плече каждого сверкал в свете потолочных плафонов. Пьер выстрелил из вибропистолета, прежде чем они успели достать свои. Одному охраннику оторвало обе руки, грудная клетка сплющилась и треснула. Другой кружился на месте, теряя кусочки тела – палец, руку, глаз. Наконец пляшущий человек с оторванными конечностями рухнул на пол, дернулся и застыл.

– О Боже! – выдохнул один боец.

– Если бы они остались в живых, нам пришлось бы гораздо хуже, – прошипел Пьер. – Многим пришлось бы ГОРАЗДО хуже!

На четвертом этаже они потеряли одного из своих.

На каждом пятом этаже они встречались с группой, идущей через центральный лифт. Перекличка на пятом этаже показала, что убито пятеро. Теперь их было всего двенадцать, поскольку трое лишились жизни еще при высадке. Только двенадцать. На двадцать пять этажей.

– Не волнуйтесь, – сказал Пьер. – Те, кто позволил себя убить так скоро, были слабыми звеньями. Есть такой закон – выживают сильнейшие. Те из нас, кто остался, – лучшие бойцы, и у нас есть шанс выполнить задуманное. Словом, я буду удивлен, если до последнего этажа мы потеряем еще хоть одного человека.

Все знали, что это – похвальба, и все же приободрились.

– Прекрасно, – сказал Нимми, – увидимся через пять этажей.

Они двинулись дальше.

Майк и Лиза вынырнули из ауры на контрольной консоли, находящейся на возвышении, чуть позади и справа главной сцены. То, что они увидели, убедило их, что Революция свершается, что Нимми, Пьер и остальные побывали здесь и ушли дальше. И теперь они, наверное, были уже где-то наверху, пробиваясь на верхний этаж.

– Спускаемся, – сказал Майк, указывая на лесенку у края возвышения.

Лиза нашла ступеньки, ведущие на сцену. Он быстро последовал за ней, уже не стараясь соблюдать тишину, думая только о том, чтобы двигаться быстрее. Со сцены они направились в коридор. Всюду валялись убитые и усыпленные. Они свернули направо, нашли центральную лестницу и пошли вверх. Группа Нимми должна действовать на лестницах, очищая здание от людей Шоу и блокируя проход вниз.

Майк и Лиза шли наверх. В то же самое время далеко в бомбоубежище два призрака продолжали передавать ненависть, а техники суетились вокруг или стояли, в ужасе глядя на двух туманных людей, казалось, не подозревающих о том, что они туманны!

Пьер потерял еще одного человека.

Он отчаянно боялся, что их атака может провалиться. Он смутно осознавал, что в эту минуту их люди штурмуют многие здания. Сотни зданий. Везде, где размещались организации Шоу: казармы охраны, помещения персонала, тренировочные корпуса – везде кипела битва. И не каждому отряду предстояло победить. Однако победить именно здесь казалось ему необходимым. Здесь, сейчас, и быстро.

Охранник нашел себе хорошую позицию за крутым поворотом коридора. Они должны были обезвредить его до того, как двинутся дальше, и не важно, хорошо он устроился или нет. Если они его не уничтожат, то проиграют,

– Вы уверены?

– В этом нет никаких сомнений, мистер Кокли. Они поднялись до двадцатого этажа. Мы не можем наладить связь ниже этого уровня. Мы не можем спуститься. Телефоны не работают. Где-то перерезаны провода. Мы даже не можем позвонить из этого здания.

Кокли вздрогнул. По спине его пробежал холодок, волосы на голове шевельнулись.

Где-то там костлявая рука с прозрачными венами, наполненными свернувшейся кровью…

Пьер опрокинул огромную цветочную вазу. Сам рухнул позади нее, затем приподнялся на локтях и коленях и подтолкнул бочкообразный сосуд вперед. Ваза покатилась, и он пополз за ней. Он преодолел уже треть коридора, прежде чем охранник спохватился. Первый выстрел стража был сделан вслепую, луч ударил в стену, подняв облачко цементной пыли. Пьер выстрелил в ответ Человек из группы Пьера открыл огонь, дырявя стену рядом с головой охранника, пытаясь заставить его убрать голову и прекратить стрельбу.

Ваза катилась вперед.

Воздух был тяжелым от запаха горелого дерева, отбитой штукатурки и тлеющего ковра. Голубоватый дымок стелился по полу, как плотный туман, наползающий с моря.

Однако через некоторое время охранник набрался смелости и открыл плотный огонь, распластавшись на полу. Половина вазы разлетелась веером мелких осколков и пыли. Большие желтые цветы были разбросаны по полу, их лепестки были изодраны в клочья, некоторые загорелись. Пьер продолжал толкать уцелевшую половину, скрываясь за ней. Половинка вазы выписывала безумные зигзаги по коридору, ударяясь о стены и снова выкатываясь на середину. Пьер продолжал стрелять. Охранник поднялся, не прекращая огня. Ваза была окончательно разбита. Куски ее полетели в Пьера, раня лицо и руки. Он побежал, увертываясь и петляя, к вражеской засаде.

Страж Шоу выстрелил.

Выстрелил снова.

И снова.

Пьер дико закричал. Это был один из тактических приемов, выводящих врага из равновесия. Это должно было сработать. Он закричал еще громче, словно доисторический зверь в асфальтовой луже.

Еще один выстрел был ответом на его крик, но охранник промазал на пять футов.

Пятый выстрел оторвал французу ступню.

Он пробежал еще шаг на культе ноги. Потекла кровь.

Внезапно остановившись, Пьер повернулся и посмотрел назад, туда, где валялся ботинок, а в нем – ступня. Его ступня! В ней еще не прекратилось сокращение мускулов, носок подергивался.

Следующий выстрел свистнул мимо его уха, словно удар грома, заглушивший все остальное.

"Я проиграл!" В сознании Пьера была только эта единственная мысль. На него нахлынуло жгучее желание убивать, такого он не испытывал никогда.

Охранник тоже был в ярости. Он выстрелил не целясь.

Пьер снова закричал и побежал вперед. Это был странный бег, скорее прыжки, во время которых искалеченная нога то и дело опиралась на пол. Он не знал, испытывал ли он при этом боль. По его телу пробегали вспышки, отдаваясь в глазах, но это не было тем, что называют болью. Он обогнул угол. Охранник вскочил и закричал, хотя не был ранен. Пьер выстрелил, разворотив ему бок. Они стояли, крича друг на друга, словно два дикаря в смертельном трансе ритуала. Казалось, что время остановило свой ход, растянув их крик на целую вечность. Их вопли столкнулись, слились, образовав один долгий вопль, дрожащий между двумя парами губ почти что зримой дугой.

Эта сцена была прервана охранником, который пошатнулся и выстрелил не целясь. Луч пронзил грудь Пьера, разорвав ее. Изо рта выплеснулась кровь, запачкав лицо охранника. Прошло несколько секунд, прежде чем Пьер осознал все это. Он жил в ритме растянутого времени, в отстраненном восприятии, которому учил своих подопечных. Или здесь было еще что-то помимо, что-то гораздо более темное и ужасное? Была ли это Смерть? Были ли несколько последних секунд его жизни бесконечностью ужаса и отвращения?

Еще один выстрел ударил в колено, выплеснув кровь и лимфу.

Пьер поднял свой пистолет и выстрелил. Все это происходило ужасно медленно и мучительно. Он почти различал световые волны вибролуча. Лицо охранника превратилось в фонтан немыслимых форм. Какой-то миг его зубы бессмысленно торчали в развороченной плоти лица, потом упали, щелкнув, словно челюсти капкана. Черный язык потянулся вслед за ними, вывалившись из уголка рта. Охранник повалился ничком.

Тогда и Пьер позволил себе упасть. Он мягко ударился о ковер и остался лежать так, глядя на стену, которая, казалось, вздымалась, подобно морской волне, обрушивалась на него, а потом отступала. Волокна псевдодерева напоминали океан, бьющийся о берег коврового покрытия. Полосы ковра внезапно превратились в змей, извивающихся и ползающих вокруг него. Это было похоже на психоделическую иллюзию, цветную и нереальную. Он отстранение осознавал, что последний боец его группы проверил его состояние, забрал его оружие и оставил умирать. Все верно, они продолжали бой. Ничто не должно было остановить их, и в наименьшей степени – его собственная смерть. Штурм завершится успехом. Пьер ощутил прикосновение темных, навевающих дрему волос, пьянящих губ, свежего дыхания. Затем он оказался между ее полных смуглых грудей, очутился в темноте. В теплой, манящей темноте…

Майк и Лиза обогнули угол, следуя за гулом голосов, услышанным ими еще на лестнице. Они обнаружили источник шума. Нимми и еще восемь человек собрались у шахты центрального лифта и о чем-то оживленно спорили, размахивая руками.

– Нимми! – позвал Майк.

Все люди почти разом повернулись к ним, вскидывая оружие. Послышался общий вдох и клацанье затворов, готовых к стрельбе.

Майк, бесполезным, но инстинктивным движением вскидывая руку для защиты от едва не прогремевших выстрелов.

– Майк? Лиза? Что, черт побери, все это означает? – Нимрон поспешил к ним. – Вы же должны быть в студии!

Майк наскоро объяснил все события, произошедшие со времени начала Революции: первые минуты передачи, Выпадение, путешествие через другой мир в дом пожилой женщины, телепортация сюда.

– Но как?..

– Пусть вам это объяснят ваши физики или кто-нибудь еще. У меня нет ни малейшего представления.

Нимрон подумал немного, потом нахмурился, сведя брови в одну линию.

– Вы готовы пойти на некоторый риск?

– Мы здесь, чтобы помочь вам.

– Следующий этаж – последний. Этаж Кокли. Если вы можете протащить к нему вибропистолеты, телепортироваться в его логово…

– Мы сможем.

Нимрон улыбнулся и приказал двум своим бойцам отдать пистолеты, оставив себе только станнеры.

– Удачи! – сказал он Майку.

– Мы должны найти ауру – стартовую точку, – пояснил Майк.

Они обследовали комнаты, переступая через усыпленных служащих и убитых охранников, откры-1вая каждую дверь и заглядывая в каждый угол. Наконец они нашли установку с тремя креслами и включили одно из них. Вдвоем они нырнули в многоцветный туман, именуемый аурой. И загадали свои желания.

Сначала был свет.

"В следующий миг – тьма…

Кружение всех представимых красок, переходящих одна в другую, разделяющихся на причудливые образы, которые пульсируют и текут.

Охра, ляпис-лазурь, багрянец, темно-бордовый…

Бесконечность золотых квадратов, один внутри другого, возникающих перед ними и плывущих вокруг них, в то время как они скользят в самый центр на острие мерцающего солнечного света.

На миг они услышали стенающие и кричащие голоса.

Затем тьма и никаких голосов…

Затем свет и комната…"

Офис Кокли. Майк быстро соскочил с кресла на знакомый ковер. В комнате находились два человека, работавших за столом, охранник у двери и Кокли – на своем обычном месте. Никто не заметил их, поскольку кресло стояло в темном углу.

Лиза стояла рядом.

Майк вскинул пистолет и размазал охранника по стене. Он даже успел схватить его оружие прежде, чем фонтан крови и плоти мог бы запачкать его. Один из молодых людей за столиком попытался что-то швырнуть, Майк уклонился, поражая обоих парней в живот Лиза вскрикнула.

Теперь оставался только Кокли. Он сидел за столом, рот его был разинут, а глаза едва не вылезли из орбит.

– Мелоун…

– Нет. Не Мелоун.

– Я…

– Майк. Майк Джоргова. Пластическая операция. Вы должны были проверить мои отпечатки пальцев, Кокли.

Кокли теперь выглядел совсем дряхлым. Куда-то испарился дух молодости, дух самоуверенности. Глаза были полны ужаса и усталости – слишком многих десятилетий Подбородок дрожал. Неожиданно Майк понял, почему Кокли так боится, почему он даже не пытается прыгнуть и убить их. Теперь у него не было шанса попасть к своему металлическому хирургу и быть восстановленным заживо. В этот раз, если его убьют, он уже не сможет ускользнуть от смерти. Это будет окончательно и бесповоротно. И Кокли испугался.

Майк отбросил пистолет, знаком велев Лизе поднять его. Он начал вспоминать все, чему его научили Он вновь позволил своей ненависти подняться на поверхность. Он представил себе Кокли – не эту дрожащую тварь, а того самоуверенного, безжалостного подонка, каким он был когда-то.

– Я собираюсь убить тебя, – сказал Майк абсолютно ровным тоном.

Кокли вскочил, метнулся из стороны в сторону. Кожа его была цвета мертвой чайки, лежащей на берегу залива.

– Я собираюсь изрезать тебя на кусочки и выкинуть в мусоросжигатель, куда отправляются все отходы, – продолжал Майк.

– Не подходи! – хрипло сказал тот, оскалив зубы. Майк улыбнулся:

– Это тебе не поможет. Больше ты меня не проведешь. Ты до смерти перепуган. Если бы ты не боялся, если бы ты был прежним самоуверенным Анаксемандром Кокли, ты перескочил бы стол и избил меня до полусмерти. Но у тебя не осталось больше смелости. Если ты будешь убит на этот раз, ты не получишь уже новых органов. Ты не сможешь продлить свою жизнь за счет других людей. Окончились твои вампирские денечки. И поэтому ты испугался.

Кокли выдвинул яшик стола и выхватил оттуда пистолет.

Майк взмахнул ногой с разворота, выбил пистолет и тем же ударом отправил его через всю комнату в угол, где он и остался лежать на полу бесполезной игрушкой.

– Не подходи!

Майк прыгнул и сбил Кокли с ног. Собрав для удара всю свою силу, старик попытался попасть кулаком по носу противника. Майк без всякого труда сумел уклониться. Ответный удар он нанес в челюсть. Из разбитого угла рта закапала кровь, словно бурая вода из канализации. Затем рука с металлической пластиной пошла вверх. И вниз. Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх-вниз. Что-то хрустнуло в позвоночнике Кокли. Он обмяк, словно тряпичная кукла. Глаза выкатились, язык вывалился изо рта. И ненависть Майка испарилась. Он не чувствовал больше ничего, кроме отвращения, отвращения ко всему, для чего было создано Шоу, и ко всему, что творило оно. И в конечном итоге низвергнуть его удалось легче, чем нанести удар в сердце. Понадобилось совсем небольшое количество недовольных людей. Власть Шоу в отличие от власти любого правительства основывалась не на готовности граждан защищать его, а всего лишь на нежелании людей бороться против. Это тонкое, но существенное различие. Это была та отличительная черта, которая позволила опрокинуть всю махину.

Майк поднял тело, сунул его в отверстие мусоропровода и подождал, пока не услышал звук падения. Послышалось шипение жидкости, испаряющейся в жарких языках пламени.

Когда Майк окончательно уверился, что тело Кок ли уже невозможно будет воссоздать, он обнял Лизу за талию, подошел к контрольному щитку и нажал кнопку. Лифты, ведущие на этот, последний, этаж, были разблокированы. Снаружи доносились звуки борьбы, постепенно затихающие, превращающиеся в шарканье и тяжелое дыхание. Майк и Лиза открыли дверь в коридор и вышли.

Они победили.

Глава 10

Еще раз привет! Это я, Общество. Так я теперь буду именоваться, теперь я не буду зваться Зомби. В некотором роде это чудесно. Видишь ли, все происходившее в этом Домашнем Мире Шоу было создано одним инакомыслящим человеком. Закрыть Общество – это самый большой ущерб, какой только может нанести человек, если постарается. Так или иначе, я счастливо снова быть Обществом. Ох, но эти проклятые муки рождения!

Глава 11

– Итак, – говорил Майк Нимрону, – очевидно, реле стопроцентного разделения чувств оказались весьма действенными. Все больше и больше людей все быстрее становились Эмпатистами. Иногда за считанные минуты. И Феттерс, психиатр, полагает, что голоса, которые мы слышали во время путешествия через нижний мир, были не голоса, а скорее мысли тех зрителей, которые стали Эмпатистами и остались там навсегда. Феттерс говорит, что это возрождение Бога, в большей или меньшей степени. Возвращение к коллективному разуму. Однако этот Бог производит впечатление чертовски неработоспособного.

– Но будет ли Он всегда таким неработоспособным? – спросил Нимрон.

– Возможно.

Нимрон уселся поудобнее на мягком, обтянутом бархатом сиденье.

– Но почему вы и Лиза не потеряли сознание, когда очутились в нижнем мире?

– Отчеты ваших докторов и физиков объяснят вам все гораздо лучше, чем смогу это сделать я. У нас есть только одна теория. Эмпатист, считаем мы, скользил внутрь, тысячи и тысячи их оказывались в одном и том же месте другого измерения, другого мира. Однако во время Выпадения Исполнитель устремляется вовне, к ауре, а не внутрь от ауры.

– А призрачные тела, которые остаются?

– Просто мысленный абрис, некий отпечаток, остающийся, когда исчезают физические сущности. Он поддерживается энергетическим полем конуса, который улавливает и передает мысли.

– Довольно непросто усвоить все это.

– Но это только начало. Возможно, мы откроем что-нибудь еще, – с энтузиазмом сказал Майк. – Нам есть с чего начать, не важно, обоснованы или не обоснованы наши теории. И мы владеем телепортацией. Однажды проникнув в другое измерение с энергетической поддержкой, твое тело меняет свой электрический узор так, что теперь тебе для перемещения с места на место нужна только аура. Кто знает, может быть, при повторных проникновениях через это измерение мы найдем возможность перемещаться туда и сюда даже без помощи ауры.

– Эти мысли о телепортации ввергают меня в дрожь, – сказал Нимрон, нарочито содрогаясь в подтверждение своих слов. – Невозможно развиваться и освобождаться в один прием – в один адски долгий прием. Мы должны заново построить мир, прежде чем устраивать новый переворот.

– Умолкните-ка все, – произнес голос позади них. Через их плечи заглядывал Эндрю Флексен. – Если вы наговорились, мы можем начать вечерний сеанс.

– Когда ты восстанавливаешь какую-нибудь машину, – сказал Нимрон, – нам всегда приходится ждать кого-нибудь, кто придет и все наладит.

– Ты просто завидуешь, потому что у тебя нет таланта в области механики. А теперь все смотрят вперед

Флексен вернулся к машине и погасил в комнате свет.

На стене перед ними вспыхнул свет и задвигались фигуры.

"20th Century Fox" – провозгласили гигантские буквы в золотом сиянии.

Затем послышалась музыка и появились краски

Все задохнулись от изумления. Все они были словно зачарованы, сидя в этой маленькой комнате бомбоубежища, скрытого в чреве гор, ставшего колыбелью нового мира.

Картина изменилась. И вновь у всех перехватило дыхание

"Как не похоже это на Шоу, – подумал Майк, – эта вещь, называемая Движущимися Картинами. Здесь нельзя сказать, что на самом деле думает Исполнитель. Приходится постараться, чтобы понять его, угадать его чувства по выражению лица, по репликам. Здесь нельзя полностью слиться с ним".

И это было прекрасно. Слишком много было слишком тесного общения. Было так чудесно чувствовать себя отделенным ото всех. Почти ото всех. Майк протянул руку в темноту и прижал к себе Лизу. Вместе они смотрели фильм и вместе охали и ахали.