Высший разум

Глава 1

«Deathmatch approaching! Evil in stride!» — взревел телефон прямо в ухо.

Рингтон был отрегулирован так, чтобы постепенно усиливаться и безжалостно будить засидевшегося ночью за компом школяра.

Выдернув наушник и разодрав глаза, Вадим глянул на время — 07:28! Какая сволочь рискнула ему звонить в такую рань?

Номер телефона был незнакомый, и Вадим с удовольствием обломал неведомого звонаря. Пусть катится к драным кошкам!

До звонка будильника оставалось ровно полторы минуты, и Вадим, зевая, побрёл в туалет.

— Ты уже встал, Большой Медведь? — удивилась мама. Обычно Вадим появлялся из комнаты минута в минуту.

Ей тоже было к восьми, и она лихорадочно жарила и варила на кухне яйца: Вадим жареные не ел, мама не ела варёные.

Медведем Вадима называли с раннего детства. Сначала Маленьким Медведем, потом Медведем Большим.

Года в два ему понравился страшный стишок про плюшевого медведя, который спасал маленькую девочку от неведомого зла. И этот образ не отпускал его много лет.

Сначала бабушка пыталась называть Вадима Медвежонком, но он хотел быть сразу Медведем, сильным и грозным. И бабушка согласилась — пусть будет Медведь. Маленький, но о-очень грозный.

Стишок почти забылся, а прозвище осталось.

Вадим не возражал. Особенно с утра, когда сонная неуклюжесть заставляла его бродить по квартире почти по-медвежьи.

Зато мама и бабушка не ругались, если он что-то ронял — медведь же. Медведю можно быть неуклюжим.

По звукам и запахам Вадим уже понял, что на завтрак его ждут только яйца.

Готовить мама катастрофически не успевала. Да и поесть часто тоже не успевала. Сейчас она в спешке заглатывала на кухне свою порцию еды, терзая пульт телевизора.

Под обрывки утренних новостных программ Вадим очистил яйцо и запихал его целиком в рот. Вспомнил про йогурт, добыл из холодильника, запил.

С едой Вадима выручала бабушка, которая ценила территориальную самостоятельность и настойчиво жила в доме через дорогу, близко — но не вместе.

Бабушка была упорная, она считала, что если переселится к дочери, мужик в её семье точно не заведётся. А мужик был якобы нужен Вадиму.

Допив йогурт, Вадим побрёл в свою комнату, надел то, что считал формой, схватил за шкирку рюкзак и потащил его к выходу. Оставалось обуться и причесаться.

Умыться? Зубы почистить? Да ну его на фиг.

Мама уже обувалась, её внизу ждала служебная машина, но до школы дворами было ближе, чем ехать, и Вадиму предстояло шлёпать по утренней серости одному.

— Медведь, дедушка звонил. Просил, чтобы ты зашёл к нему после школы.

Вадим замер с кроссовкой в руке.

— Да, ну, бред! — возмутился он. — Телефон я ему настроил, чё ему опять от меня надо?

Дедушка был «с той» стороны, отец минувшего отца. Характер у него был поучающий, с памятью лавинообразно нарастали проблемы, а главное, он почему-то считал, что внук его обязан любить, несмотря на все мелкие пакости и общую склочность.

— Медведь, ему восемьдесят. Ему положено теперь опекунство оформить. Это тысяча двести к пенсии, помоги ему, а? Сходи с ним в пенсионный фонд?

— Мам, да я уже опаздываю! Давай потом?

— Медведь, сходи? Он мне уже два раза звонил, я забывала тебе…

На этой фразе Вадим вспомнил, что тоже забыл рассказать маме и про конфликт с историчкой, и про странного психолога…

— Ладно, схожу, — сдался он.

А что было делать?

На крыльце Вадим попрощался с мамой и быстро зашагал в сторону школы. Натикало без десяти восемь, ходьбы было семь минут, куртку он не надел, чтобы не стоять в раздевалку.

Без куртки было зябко, но за семь минут не замёрзнешь.

В наушниках телефона лупил в барабанные перепонки тяжёлый рок — маленькая утренняя зарядка… И вдруг музыку прервал телефонный звонок.

Звонила физичка, по совместительству — классная, Ольга Петровна.

— Скрябин, ты в школе?

— В одной минуте до неё, — слегка соврал Вадим, перебирая в голове возможные прегрешения, за которыми сейчас последуют оральные кары. Узнала, что с физры слинял? Мелко…

— Мне сейчас завуч звонила! Тебе нужно срочно подойти в психологический центр «Подросток»! Тебе какую-то запись неправильно сделали в справке, данные перепутали. Там проблема на десять минут. Ты адрес помнишь?

— Так я же опоздаю? У меня геометрия первая… — растерялся Вадим.

— Веру Михайловну я предупрежу, что ты задержишься минут на пятнадцать. Только бегом! Не вздумай весь урок прогулять!

Вадим заверил, что одна нога здесь, другая там, как у сапёра! А сам подумал, что где пятнадцать, там и пол-урока. И, сразу потеряв скорость, неспешно побрёл через двор.

Было бы потеплее — можно бы и прогуляться. Но и сейчас ему ничего не мешало зайти в «Пятёрочку» и купить кофе!

Кофе продавали справа от ряда «пятёрочных» касс. Магазин только открылся, и сонная девушка ещё приводила в порядок свой отдельчик. Пришлось подождать немного, зато кофе оказался в меру крепким и ароматным, а, зажав в руке бумажный стаканчик и попивая через трубочку банановый раф, гораздо веселее было идти хоть к чёрту на рога, хоть к психологам.

Вадим перешёл через дорогу, с удивлением отметил, что психологи работают с десяти… А как же тогда этот ранний звонок?

Но дверь легко поддалась его усилиям, и он, минуя пустой стол секретарши, направился в последний справа кабинет, где имел в прошлый раз малозабавную беседу с мужиком в синем костюме.

Дойти не успел. Соседняя дверь открылась, и вчерашняя секретарша поманила его:

— Вы — Вадим Скрябин? Вы извините, мы перепутали вчера номер вашего дела, и в справке у вас не тот номер стоит. Нужно всё поменять… — Она тараторила так быстро, что полусонный Вадим не успевал улавливать смысл.

— Зачем? — переспросил он.

— Если к нам обратятся, чтобы подтвердить вашу справку, мы не сможем её отождествить с вашей карточкой! — пояснила секретарша. — Это моя ошибка, вам нужно в одну секундочку пройти через скан, а в два часа заберёте справку…

— В два часа? — обалдел Вадим. — Меня же историчка без справки убьёт! У меня же сегодня обществознание!

— Да ну уж прямо — убьёт? — беспечно улыбнулась секретарша.

Улыбка её обезоружила Вадима. Красивая была секретарша, ничего не скажешь. Интересно, сколько ей? Лет двадцать? Студентка, наверное, подрабатывает?

— Войдите в комнату и пройдите через скан, — продолжала тараторить девушка. — Мы бы сейчас всё сделали, но вам нужно в школу, и мы не можем вас долго задерживать…

Вадим безропотно глотнул кофе и быстро зашагал через комнату с рамкой.

Смысла-то перепираться, в самом деле? Ладно, придёт он в центр в два. Тут рядом, да и к деду после школы не хочется…

Рамка в пустой комнате полыхнула синеватым разрядом. Поди, неисправна вчера была? Вчера-то никакого разряда и не было.

Ну, хитрые психологи! Ходи тут кругами!

— Всё? — спросил он, выйдя в приёмную.

Там уже ожидала первая посетительница — худенькая рыжая девчонка в белой куртке, на вид — класса из восьмого-девятого. Симпатичная, с чуть вздёрнутым носом. Все руки — в забавных фенечках. Секретарша и ей заливала что-то про справку.

Увидев Вадима, секретарша бросила свою жертву и подскочила к нему.

— Да-да-да! — затараторила секретарша. — Всё прекрасно, всё получилось. Теперь я жду вас в два часа!

— А это надолго будет?

— Это уже как вы сами решите, — хитренько улыбнулась секретарша. — У нас есть для вас очень интересное предложение!

Вадим хмыкнул, снова вспомнил про деда… (Ну, деду вообще полезно подождать день-другой). И не спеша пошагал в школу, попивая свой раф.

Полупрогулянная математика, грядущий скандал на обществоведении — день складывался «прекрасно». Зато девчонки классные попались — и секретарша, и та, рыженькая…

Мучительно захотелось прогулять школу, но Вадим убил в себе зло в зародыше, задавив его последним глотком кофе.

Он выбросил стаканчик в мусорку, вошёл в серую коробку родной двадцатой школы, хлопнул карточкой, забыв, что опоздавших охранник пропускает сам, объяснил, что виноват завуч, доплёлся до кабинета математики, гордо вошёл в класс под звонкую трель звонка. (Проклятые психологи, да?) И потянулся на русский вместе с гудящим, как маленький улей, классом. Русский — всяко проще геометрии.

День прошёл ни шатко ни валко: четвёрка за год по химии, недосданный бред на английском (кто б его учил?)…

Вадим так до конца и не проснулся, в голове было полно ваты, где застревали даже самые шустрые мысли, и он тихо дремал с открытыми глазами.

Обществознание стояло последним уроком. К нему следовало морально подготовиться, и Вадим зашёл в столовую выпить компотику. Ну да, да, полшколы вейпит в туалетах, но оно надо, отравлять себе молодой растущий организм из-за какой-то исторички? А компотик — он настраивает.

Надо было продумать, что говорить. Справки-то нет. Хотя… А почему, собственно, нет? Старую справку у него не забрали. То, что она недействительна, знают завуч и классная, но… НеЭВМ-то этого не знает! Да и какая ей разница?

Без матери не хочет пускать? Так пусть выгоняет! Он домой пойдёт, поспит полчаса, и так весь день спать хочется, сил никаких нет!

С таким настроением Вадим ввалился в класс, упал на свою одинокую парту (его соседка Вика третий день болела) и приготовился спать дальше, если НеЭВМ сама на рожон не полезет.

Но историчка и истеричка — это же что-то общее, верно? И завелась она прямо с порога. Неужели тоже шла на урок и думала: «А что я буду делать, если Скрябин уже сидит в классе? Ой, валерьяночки мне заранее!»

— Я ведь тебя предупредила, чтобы без матери!..

Вадим, чтобы поднять себе настроение, уже успел прикинуть, что творилось бы в школе, если бы учителей тоже вызывали на разнос к директору с мамой. Он улыбнулся и открыл рот, готовый объяснить НеЭВМ, что у него уже есть паспорт, и он — дееспособный субъект Российской Федерации…

Но перед глазами вдруг всё потекло, потом завертелось… И Вадим ткнулся лицом в парту.

Он ещё слышал, как НеЭВМ испуганно взвизгнула, а потом класс пропал, а перед глазами возник какой-то странный подвал, трое испуганных подростков…

Промелькнуло лицо четвёртого…

«Это же Егор, — вспомнил Вадим. — Это же!..»

Глава 2

Историчка хлопотала над Вадимом: обтирала лицо полотенцем, которое мочила из пластикового стаканчика, набранного из кулера здесь же, в классе, гладила по голове.

Посланный за врачихой Рыжков вернулся ни с чем, врачихи — существа перелётные. Но Вадиму уже и так стало легче.

Голова почти перестала кружиться, вопрос: что было теперь в этой голове?!

Монстры, туннели с рёбрами и позвоночником, Лиза… Та, рыженькая, сегодня утром в этом проклятом центре — это же была Лиза!

Вадим застонал сквозь сжатые зубы. Значит, это всё было? Ствол автомата, упирающийся в бок, рука Егора на плече…

Егор остался в том мире, на изнанке квеста. А ребята? Где они?

Вадим потянулся за телефоном… Бред! Кому звонить? Куда?

— Скрябин? Тебе опять плохо? Может, ты домой пойдёшь?

Вадим поднял глаза:

— Можно я здесь посижу? У меня голова кружится. Я не уверен, что дойду.

— Посиди, конечно, — с готовностью согласилась историчка. — Ребята, тише! — пресекла она шебуршение в классе. — Вадим…

Его имя звучало из её уст странно, словно в кино. Это же странно, когда тебе сочувствуют учителя истории?

— Вадим, может быть, всё-таки, скорую вызвать?

— С сотового надо не ноль-три, а сто три… — с готовностью включилась староста класса, Ника.

— Не надо. Это так, ничего. Это у меня так бывает. — Вадим боялся, что скорая что-то поймёт в нём сейчас: странное, чужое.

Может, он псих? Неадекватен?

— Мне уже не так плохо, — повторил он. — Я посижу — и всё пройдёт.

НеЭВМ кивнула. Паника со скорой ей тоже была нужна, как собаке левый американский шаттл.

Она налила Вадиму ещё водички в пластиковый стаканчик и, посадив тоскующего у доски Леху Петрова, начала вместо опроса рассказывать про внешнюю политику России. Про то, что кругом террористы, а однополярный мир кончился, и США — кирдык. А всё потому что… то ли НАТО обмануло Путина, то ли Путин обманул НАТО. А может, и вообще все они сами себя обманули. Вместе.

Вадим слушал вполуха, растирал руками виски и вспоминал: они куда-то пришли. Люди в чёрном остановились и…

И что же было дальше?

В этом месте головная боль делала всплеск. Похоже, их там наконец локализовали. Но если бы их сознания отключили от генератора, Вадим бы сейчас ничего не вспомнил. Значит, копии сознаний были сохранены, а утром — наложены на мозг Вадима и ребят? Ведь он же видел там Лизу…

Ребят надо срочно найти!

Лиза не узнала Вадима утром, и он её не узнал… Но она же сейчас вспомнит!

Она учится в этой же школе. Видимо, классом младше. Мирон… Мирон говорил про себя что-то, но что?

Ой, блин, надо же было хотя бы телефонами обменяться! Да он же даже фамилий не знает. Ой, дура-ак, какой дурак!

Ну, Лизу он найдёт, а дальше? А Егор? Он же вообще там остался…

Вадим сжал голову руками.

Историчка тревожно глянула на него. Пришлось глотнуть воды и сесть прямо.

Нет, психовать — это не дело. Сначала короткий план — найти Лизу. А там уже станет ясно, что дальше. Возможно, Лиза и ребята тоже должны подойти в центр к двум часам. Когда он найдёт Лизу — он это узнает. А если ребят не позвали, то уж фамилии-то их в центре есть! А шантаж — дело простое, хоть и неприятное.

Вадим тихонько сунул в ухо наушник и открыл свой плей-лист ВКонтакте. Немного хорошей музыки, и нервы будут как новые. Григ или Сен-Санс?

Какое-то чмо с ником specialpony упорно скреблось ему в личку. Какого фига?

Он нажал на навязчивый контакт с намереньем сказать ему всё про липучих уродов…

«Вадим, это Мирон».

«Мэн, ты живой?»

«Ты где, блин?»

Сообщений было много, самое раннее датировалось десятью часами. Видимо, Мирон пришёл в себя раньше. Крепкий оказался.

Лицо Вадима расплылось в улыбке.

«Я — норм. Как ты меня нашёл?» — написал он.

«Ты же сказал: 20-я школа, ник Вад Дим».

«Фак, я забыл. Где остальные?»

«Не знаю, как искать. Лиза — тоже 20-я школа. Илья — в какой-то из ближних. Ближе всех по гуглу 120-я. Но может и 49-я, 46-я?»

«Не знаю. 40-я ещё близко».

«В 40-й я бы знал. Я тута. Он спортсмен. Надо чекнуть спортклубы».

«Хорошо, ищи. Сколько уроков?»

«У меня? Пять».

«Тоже. Как закончишь, подходи к моей школе. Знаешь, где 20-я? Найдём Лизу».

«Знаю. Рядом. Годится».

«Мне к 14:00 в центр».

«Блин, мне тоже».

«Значит, Илья там тоже будет».

«Точняк! Тогда ладно, буду контролку писать…».

Вадим выдохнул с облегчением. Улыбнулся: ну, Мирон! Вместо контрольной переписывается.

Включил Сен-Санса.

Музыка началась тихо-тихо…

Последний урок. Вот сейчас. Сейчас он увидит Лизу и ребят.

Тема разрослась, ударила в ухо. В другое, свободное от наушника, ворвался звонок.

Всё!

Вадим встал, пошатнулся. Чего же голова-то так кружится?

— Ребята, проводите кто-нибудь Скрябина? — воззвала к классу НеЭВМ.

Вызвался вездесущий Рыжков. Он был из тех, кого «много».

Спорить Вадим не стал — пусть пока провожает. Во дворе, если не отошьётся сам — получит пинка.

Он даже подождал, пока Рыжков возьмёт в раздевалке куртку. Не хотелось спешить. Вообще ничего не хотелось. Разве что — сесть и затупить под Сен-Санса. Пошёл ласковый такой запил. «Danse macabre», скрипочки… И тема, прямо как ножом по нервам… И молоточки…

Вадиму стало даже немного больно. Это было сыграно про него. Про то, как он этой ночью в этих поганых туннелях…

— Ну чё, почапали? — вклинился в Сен-Санса Рыжков.

«Нарисовался — не сотрёшь».

— Пошли! — Вадим встал.

Голова гудела, но мир больше не качался.

Он подошёл к расписанию: у восьмых классов тоже было сегодня пять уроков. А вдруг Лиза уже ушла домой?

Вадим так быстро двинул к выходу, что Рыжков едва догнал его.

— О, тебе полегчало, челик!

Вадим не ответил. Он быстро миновал тамбур и вышел во двор.

Светило весеннее солнышко, вытоптанный за зиму газон был вскопан малолетними узниками учителя биологии, а на пятачке возле киоска с хлебом и шоколадками стоял Груша с тремя приятелями и цеплялся к рыжей девчонке в белой куртке.

Вадим успел подумать, что четверо на одного — многовато будет, что Рыжков — не просто не помощник, а ещё и мешала…

Но всё это проскочило в голове отстранённо и холодно: погода, птички, четверо на одного.

Для нормального Вадима такой расклад был критическим, для Вадима, преодолевшего подвал с монстрами, это был вообще не расклад. И не такое видали.

Он, не снижая скорости, пересёк двор.

— Ты, поди, хипачка какая-то? — «шутил» Груша. — У нас тут таких не любят! Неча тут выпендриваться!

Трое грушинских прихлебал ржали. Рядом тусовались девчонки из восьмого: глазели и хихикали. Они явно «хейтили» Лизу. Неужели это они натравили на неё этот тупой овощ? Хотя, скорее фрукт…

— Ты чё, Груша, берега попутал?!

Вадим знал, что взял непривычно резкий тон — с Грушей они держали агрессивный нейтралитет, особо не зарывались, «ходили по краешку».

Вадим изменил равновесие быстро и в лоб. Зная тормозную природу Груши, он всего лишь хотел переключить его с приятелями на себя, и на особый эффект не рассчитывал, но реакция гэшников поразила его.

Увидев Вадима, Груша переменился в лице: глаза забегали, рот обвис. Его подпевалы заткнулись, тут же потеряв к Лизе всякий интерес, и уже присматривали пути к отступлению.

«Ну ничего себе, перемены, — думал Вадим, офигевая от этого зрелища. — Это что, я стал теперь такой страшный? Монстры, что ли, на меня повлияли? Харизма встала за спиной в полный рост?»

— Давай, вали отсюда! — рявкнул он, не снижая напора.

Лиза обернулась, заулыбалась. Вадим не выдержал, и тоже заулыбался.

Но Груша этой перемены и не заметил. Он пятился потихоньку, стараясь не потерять лицо, хотя уже и так всем всё было ясно: из школы валили девятиклассники, а им не надо читать лекции, как выглядят позы их товарищей, когда на школьном дворе вдруг меняется власть.

По уму Груша должен был уходить с угрозами «завтра же размазать Вадима по асфальту», но он уходил молча. Это была ещё одна странность, понять которую мешали ямочки на щеках Лизы. Когда она улыбалась, у неё были ямочки!

Вадим понимал, что расплылся, как идиот, но не мог ничего поделать с этой улыбкой. Лиза так радостно бросилась ему навстречу, так заблестели её глаза.

— Вадим! Илья!

Вадим повернул голову: плечом к плечу с ним стоял Илья, улыбаясь своей людоедской улыбкой.

— Это, блин, Харин, блин, из 120-й!.. Хана, блин!.. — услышал Вадим за спиной лопотание Рыжкова и его… отпустило.

С ним всё было нормально. И с Грушей всё было нормально.

Он рассмеялся, стиснул Лизу за плечи, протянул руку Илье и увидел, как через улицу бежит, озираясь, Мирон.

Он их ещё не заметил: вертел головой, высматривал. Вадим крикнул и помахал рукой.

Глава 3

— Без пяти час, — сказал Вадим. — В два нас ждут.

— А, может, не надо туда идти? — спросил Мирон, разглядывая кроссовки.

И Вадим не сказал ему: трусишь. И Илья — не сказал. Всем было не по себе, не только Мирону.

Сначала ребята обрадовались, что нашлись.

Мирон первый вспомнил, что с ними было в подвале. Бросился вычислять Вадима, который назвал и ник в ВКонтакте, и школу.

Нашёл. Начал стучаться в личку — тишина. Здорово психовал, пока Вадим не ответил.

Лиза после уроков решила подождать Вадима в вестибюле школы, но одноклассницы коварно выманили её во двор, а там уже поджидал Груша с компанией.

Илья поступил умнее всех. Зная, что меньше четырёх уроков у старшеклассников бывает крайне редко, он слинял после третьего, нашёл 20-ю школу Вадима, облюбовал деревянную лавочку у соседнего дома с видом на школьный двор и начал ждать, полагая, что рано или поздно Вадим выйдет пред его тёмные очи.

Когда Груша прицепился к Лизе, Илья встал и пошёл на выручку. Но Вадим подоспел быстрее.

Ребята зашли за киоск и теперь переминались там с ноги на ногу. Лиза предложила купить чипсов, но её не услышали. Вернее, услышать-то услышали, но полезли бы сейчас в кого-то чипсы, вот вопрос?

— Чё будет-то, если пойдём? — психовал Мирон. — Ты же сам говорил, что они… Ну это?.. Того?.. Ну, как бы, не люди?

Все негласно решили, что Мирону вот так вот можно — очковать, суетиться. Должен же кто-то трусить?

Илье с Вадимом трусить было по определению не положено, а Лиза словно бы и не осознавала всей тяжести вставшей перед ними проблемы. Похоже, она слишком обрадовалась, что у неё теперь есть друзья. Сразу трое.

«Чужие», — вспомнил Вадим.

Отторжение поднялось в нём волной, следом накатил страх, но подчиняться ему Вадим не собирался.

Если выбора нет — нет смысла и психовать, верно?

— Люди или не люди — я не могу не пойти, — констатировал он. — Я обещал.

— Чё ты им обещал?! — взвился Мирон.

— Обещал, что подпишу договор, если мне дадут вернуться за вами. Они — дали. Ну и вот они мы — целые и почти не психанутые…

— Так ты уже подписал?

— Нет.

— Ну и на фиг! Нельзя же силой вот так вымогать!

— Нельзя, — кивнул Вадим. — Но я-то — всё равно обещал.

— Ой, ты принципиальный, блин…

— Какой есть. А ещё я хочу знать наконец, что это был за бред с туннелями, с костями. Почему пульты были такие низкие? Когда я говорил, что «чужие», я испугался, наверное. Хотя… В общем… Я — пойду. Я должен выяснить, что всё это было!

— Ну и упоротый! А если они тебя…

— Что? Убьют? Сто раз бы убили уже…

— Ну, это — да, — сдался Мирон. — Но что они за типы? Бредятина же!

— Ну вот я и хочу узнать: что там бредятина, а что нет, — кивнул Вадим. — Илья, со мной пойдёшь?

Илья молча кивнул.

Лиза улыбнулась и взяла Вадима за руку.

— Ой, ну а я — чё? — взвился Мирон. — Я чё, один, что ли?

Лиза взяла за руку и его.

Вадим фыркнул:

— Ну так пошли? Я же не не пускаю… — Он ощутил, что мандраж уходит.

Вот так дёрнуло вдруг страхом, а потом раз — и тебе безразлично.

Почему так бывает? Загадка. Но он уже хотел и обед, и кофе. А «психологи»… Прорвёмся, да?

Мирон мялся.

— А чё, прямо щас пойдём?

— Не, прямо щас — пойдём кофе пить, иначе я сдохну. Я жрать хочу.

— У меня двадцать рублей на трамвай… — Мирон развёл руками, замер вдруг на середине жеста. С удивлением уставился на запястья, больше не скованные наручниками…

Илья улыбнулся:

— А у меня чешется всё время. Ну, там, где железки были.

— Всё нормально, деньги есть! — Вадим махнул, предлагая перейти через дорогу. О том, как звенело сегодня в голове, он предпочитал не вспоминать. — Айда в «Сабвей», что ли? На что-то получше — может и не хватить.

Он мысленно пересчитал наличность: пятихатка вроде бы наскребалась.

По меркам провинциальной школоты, Вадим слыл человеком богатым. Мама выдавала ему в неделю тыщу рублей на питание. Плюс иногда по настроению перепадало и на карманные расходы. В провинции детей не балуют, и в девятом Вадима далеко не каждый мог позволить себе потратить восемьдесят рублей на обед в школьном буфете. Дома надо жрать, в общем.

У «Сабвея» было два плюса — близость к центру «Подросток» и сто девятнадцать рублей за «Саб дня», а сегодня это была «индейка», которую ели, в общем-то, все.

На четверых дешевле было взять два больших саба за двести тридцать пять и разрезать пополам. Плюс кофе. В общем, с писком, но денег Вадиму хватило. Он даже взял печеньку для Лизы, которую тут же распополамил Мирон.

Илья сунул Вадиму сотню. Лиза — тоже пыталась поучаствовать, пришлось, не считая, бросить её мелочь в карман, чтобы не обидеть.

Пацаны не наелись, конечно. Так, заморили малого червячка. Но настроение поднялось.

— Пища — это круто! — резюмировал Мирон.

Лиза благодарно молчала, загадочно улыбаясь.

Вадим с трудом терпел это молчание. Ему хотелось расспрашивать её обо всём, но удалось выяснить пока только то, что Лизе нравится раф с арахисовым маслом, а не дешёвый кофе из «Сабвея». Так что придётся завтра кого-нибудь грабить. Например, заначку.

Еда кончилась, время же всё ещё тянулось. Они обменялись телефонами, пытались говорить, но слова не шли.

Двадцать минут, пятнадцать… Казалось, сейчас откроется дверь «Сабвея» и войдут лысые монстры из подвала.

— Го, что ли? — Вадим поднялся.

— Да рано же ещё? — вякнул Мирон.

— Перед смертью — не надышишься. Айда!

Вадим крепко взял за руку Лизу, Илья снял с вешалки её рюкзачок с блёстками и фенечками, и закинул на плечо, поверх своего. Вадим мысленно обругал себя, что сам не догадался.

До центра они дошли минут за пять. Оставалось ещё десять, но Вадим решительно распахнул дверь, и ребята ввалились в приёмную.

Там сразу стало тесно. Лавочки едва хватило для четверых. Знакомая секретарша заулыбалась:

— Вы к четырнадцати часам? Я сейчас узнаю. — Она защёлкала кнопками ноутбука. Опустила глаза, подняла. — Проходите в самый крайний кабинет!

Секретарша выглядела вполне себе доброжелательно, но коридор сразу напомнил туннель, и Вадим пошёл первым. Следом Лиза тянула за руку Мирона. Замыкал процессию Илья.

Дверь. Тамбур. Дверь. Белые стены. Офисный стол с креслом. Четыре белых офисных стула.

И — никого живого.

Ребята расселись. Вадим тоже уселся было, но тут же вскочил — он увидел, что на стене появляется тёмный прямоугольник — зародыш будущей двери.

Он уже не удивлялся этим странным «проявляющимся» дверям. Даже ожидал чего-то подобного. Сомнения мучали его и насчёт человека в синем. Человека ли?

Ну, допустим, ростом маловат, это же не критерий? Но что же ещё в нём не так? Что-то же напрягало в ЦУПе… Прямо чесалось…

— Вы поставили меня в сложную ситуацию! — Человек в синем костюме шагнул сквозь свеженький дверной проём.

Смотрел он только на Вадима.

— Да я ещё и не начинал, — хмыкнул тот, не ожидавший лобовой атаки.

— Вы добились своего, это похвально. Но — чего вы добились? — Человек занял своё кресло и чинно сложил руки на столе.

— А вам нужно, чтобы я поступил, как ублюдок? — нахмурился Вадим.

— Как взрослый! Нам было нужно, чтобы вы поступили, как взрослый! — Человек в синем возвысил голос и вдруг перешёл на «ты»: — Ты понимаешь, что именно натворил? Создал головную боль и мне, и твоим друзьям! Это того стоило? Они не смогут участвовать в проекте, Вадим. Им было бы лучше ничего о нём не знать!

— Почему «им было бы лучше — не знать»? Что хорошего в незнании? — Вадим отбрасывал всё, кроме смысла, понимая, что «психолог» больше него разбирается в науке о том, как вешать на уши старшеклассникам лапшу.

— Страх, Вадим. В непосильном знании всегда скрывается страх. Объясни слишком маленькому ребёнку, что мир несправедлив, взрослые лгут, добрых волшебников не существует — сумеет ли он вырасти? Правда будет больше его сознания, жёстче. Она сломает его.

— Вы преувеличиваете, — покачал головой Вадим. — Какая у вас может быть особенно опасная правда? В оборонном проекте участвуете? Вербуете малолетних кибершпионов?

Человек в синем покачал головой.

— Тогда — что?

Человек поднялся. На стол в ряд легли четыре тонкие пачечки бумаги. Рядом с каждой — тонкая белая авторучка.

— Это типовой договор о неразглашении, — сказал он. — Вы подпишете его. Каждый. Тогда я озвучу вам стартовый минимум информации о Вторжении.

— О чё-ём? — разочарованно протянул Мирон, ожидавший, видно, коммерческих секретов о разработке новой видеоигры или хотя бы набора в хакерскую группировку.

«Ну действительно, чем ещё мог быть весь этот спектакль? Или война, или коммерция», — думал Вадим, но в нём всё сильнее зудело предчувствие чужого, страшного и непознаваемого вообще. Невозможного.

Вторжение? О чём этот… Этот? Кто?

Ребята подошли к столу, и, пока они разбирали одинаковые стопочки листов, Вадим неожиданно шагнул к человеку в синем и протянул руку…

Он ощутил некоторое уплотнение воздуха, слабый удар током… А потом его пальцы навылет прошли сквозь плечо «психолога»!

Глава 4

— Фига се! — Мирон уронил свои бумаги, и они разлетелись по полу. — Голограмма! А отец Элайджа где?!

Илья нахмурился, развернулся, поднял стул за железную ножку, превращая белого друга мягких седалищ в грозное оружие.

— Не надо было так делать. — Человек в синем костюме поморщился и потёр руку.

— Вам больно? — спросила Лиза и присела на корточки, подобрать с пола листы.

— Ага, щас… — буркнул Вадим. — Больно ему…

Его пальцы слегка покалывало.

— Подписывайте! — приказал человек в синем.

Человек? А как его ещё называть-то?

— А зачем подписывать? — спросил Вадим. — Нам и так никто не поверит! Технологии у нас ещё маленько не те, чтобы вот так… Вас же от настоящего и не отличишь. Какая вам разница, расскажем мы кому-то или нет?

— Да потому что никто не знает, что будет завтра! — Человек в синем судорожно сжал скрючившиеся вдруг пальцы, и Вадим понял, что его напрягало раньше в этом «психологе». Это был первый нервный жест человека в синем за всё это время! Первая эмоция, не считая фальшивых плакатных улыбок.

Скрюченные пальцы были похожи на когти. Они словно бы чертили на столешнице невидимые борозды.

Сразу стало как-то тревожно. В воздухе повисло напряжение — тяжёлое, тёмное. Илья едва не уронил занесённый стул, подхватил его, обнял и тихо поставил на место.

Человек в синем глубоко вздохнул и разжал пальцы.

— Вы, люди, живёте только сегодняшним днём, — сказал он тихо. — Вы даже не подозреваете о настоящем порядке вещей, но это положение дел — не вечно. В любой момент мир может измениться. Вам кажется, что правительства, государства — были, есть и будут? Они живут пару-тройку десятилетий, в лучшем случае — столетий. Как называлась ваша страна тридцать лет назад, вы ещё помните это?

«СССР она называлась», — подумал Вадим, но промолчал.

СССР умер, утянув с собой тех, кто не сумел стать другим. Страна изменилась в страшные несколько дней. Нужные стали ненужными, бесценное сравнялось с грязью. Из-за этого умер дедушка. Тот, настоящий, хороший дедушка, которого так не хватало Вадиму. Он потерял работу. Не смог больше кормить семью. Не сумел пережить своей слабости. Так говорила бабушка, а ей Вадим верил.

— Ну, допустим. — Он взял оставшуюся на столе пачечку.

Пачечка состояла из нескольких листов разной толщины и фактуры. Но надписи на листах были одинаковые: «Я, Вадим Скрябин, обязуюсь не разглашать информацию о Тот Эрш Сагах…».

Дальше вообще шла малочитаемая белиберда.

— Это что за бред? — спросил Вадим. — Это же меня вообще ни к чему не обязывает.

— Ваш язык — многозначен, мы предпочитаем свои формулировки. «Тот Эрш Сагах» — на вашем языке и означает «Вторжение», но, в отличие от нашего языка, по вашему слову нельзя установить ни дату появления этого термина, ни его истинный смысл.

— А зачем три… То есть четыре… одинаковых листа?

— Это носители разной степени сохранности. Каждый пойдёт в архив своего уровня хранения. Подписать нужно каждый лист.

Вадим пожал плечами. Ну ведь бред же? Куда они пойдут с этим «документом», если Вадим откажется соблюдать «договор»? В полицию?

— Подписывать, что ли? — спросил Мирон.

— Да подпиши, пусть поиграются, — хмыкнул Вадим.

Он не знал, что и думать.

Ребята подписали. Сложили бумаги кучками на столе.

— Ну? — спросил Вадим. — Кто вы и куда дели настоящего психолога? Что это за надувательство с голограммой?

Человек в синем собрал документы и… скатал их в шар!

— Вот так! — сказал он.

Шар повис над столом, засветился, наполняя комнату ослепительно белыми лучами.

Лиза зажмурилась и даже закрыла лицо руками. Вадим сощурился, но стерпел.

— Не бойтесь, это всего лишь самозапечатление сознания. Не только сознание продуцирует фразы. Грамотно составленная фраза обладает обратным влиянием на носителя. Впрочем, до этого вашей культуре ещё далеко. Отдельные строки, мемы — это вы знаете. Навязчивые мысли, верно? Но так же верно и то, что договор стал сейчас вашим знанием, вашей сутью.

Шар последний раз плеснул светом и растворился в воздухе.

— Улетел? — удивилась Лиза.

— …И обещал вернуться, — буркнул Мирон, но никто не засмеялся.

— Я отправил его в хранилище, — пояснил «психолог».

— Кто вы? — Вадим не забыл своих вопросов. — Мы подписали, рассказывайте.

Человек в синем согласно кивнул и опустился в кресло.

Снова появилась дверь и, цокая металлическими лапками, в комнату вбежало существо, похоже на механического паучка. На спине паучок носил прозрачную, искрящуюся сферу. Вадим видел такого же на карте в заброшенном ЦУПе.

— Меня зовут господин Мнге, — сказал человек в синем костюме. — Я родился шестьдесят тысяч лет назад, в Африке. Моё тело давно разрушилось, но сознание и часть мозга заключены вот в этой сфере. Раса моя вымерла во время Вторжения миллионы лет назад. Немногие уцелевшие живут теперь рядом с людьми, но мы не смешиваемся с вами и не даём о себе знать. И вы никогда не узнали бы о нас, если бы снова не началось Вторжение. Противостоять ему мы не можем, нас слишком мало. Но мы помним о нём. Знаем, к чему оно приведёт. Мы ищем среди людей тех, кто способен сопротивляться вторженцам и их личинкам. Только сознание Вадима подходит для дальнейшего обучения. И в этом — наша с вами проблема.

Пока господин Мнге говорил, по сфере на спине паучка пробегали радужные сполохи. Паучок был не такой уж большой, чтобы не влезть в рюкзак, например. Значит, «человек в синем» вполне мог перемещаться и по улицам…

— А какой у вас настоящий облик? — спросил Вадим.

— Это неважно, — ответил господин Мнге. — Это не поможет нам ответить на главный вопрос: как решать проблему с твоими друзьями, которые теперь слишком много знают. Это опасно и для нас, и для них.

— Да нет тут никакой проблемы, — хмыкнул Вадим. — Мы же — дети. Сегодня у них что-то там не выходит — завтра всё получится.

— Ты не знаешь, как сложно устроено сознание. Им придётся бороться со страхом, а у них нет к этому природной склонности и нет резерва.

— Это, типа… То есть я — не могу бороться со страхом? — переспросил Илья. — Это, типа, шутка?

Мирон дёрнул его за рукав, мол, молчи, за умного сойдёшь.

— Возможная природа страха для вашего вида тройственна. — Господин Мнге не удивился вопросу, даже кивнул Илье. — Ты — смелый мальчик в пределах известного тебе мира. Вы, люди, можете испытывать осознанный страх, это продукт вашего личного эмоционального опыта. С этим страхом ты умеешь справляться, Илья. Но есть и страх неосознанный. Когда твоё сознание сталкивается с другим сознанием. Хищным. Способным пожрать его, ты понимаешь?

Илья мотнул головой.

— Вторженцы захватывают сознание. Они питаются энергией психики человека. Они пожирают тебя изнутри…

Господин Мнге закрыл глаза и на стене кабинета, за его спиной, появился экран. Чёрное звёздное небо… Вот мелькнула, срываясь, звёздочка. Вот ещё одна. Ещё…

— Звездопад, — прошептал Мирон.

— Внешне — Вторжение прекрасно, — произнёс господин Мнге, открывая глаза. — Да, оно похоже на звездопад, если бы вы умели его увидеть. Крошечные искры личинок, колыбели будущих вторженцев, прорываются из холодного «ничто» прямо в сознания людей. Если человек обладает сильной волей, понимает себя и способен контролировать, эти искры могут погибнуть: сразу или в начале цикла, не доразвившись. Но обычно личинка потихоньку растёт и зреет, пожирая энергию сознания своего носителя. Носитель постепенно теряет радость жизни. Ощущает страх, беспокойство, агрессию. Мечется и страдает. Его поступки становятся всё более и более нелогичными для соплеменников. И когда из личинки вылупляется вторженец, сознание человека-донора, как правило, оказывается порабощённым полностью.

Господин Мнге замолчал.

— А что дальше? — спросил Вадим.

Вот как в такое можно было поверить?

— Взрослая особь требует больше пищи, — снова заговорил «психолог». Он рассказывал отстранённо, не убеждая, но это и впечатляло больше гримас и размахивания руками. — Вторженцы порабощают разумных одного за другим, объединяют их сознания в сеть, управляют ими. Они заставляют своих рабов сражаться между собой, с другими людьми, с рабами прочих вторженцев — это даёт им сильные эмоции, пищу. Постепенно войны становятся всё масштабнее. Ментальная сфера жизни планеты начинает разрушаться. Даже если кому-то из рабов вторженцев удаётся уцелеть в страшных войнах физически, то ментально, как мыслящие и разумные, они уже могут лишь выживать. Вы пока даже не знаете, что выживание на руинах своего мира опасно не только тем, что заражена земля и не хватает пищи. Живые, а особенно разумные, — заложники тонких вибраций, что создают миллионы живых и мыслящих сознаний. Без них существовать на планете невозможно.

— Но ведь вы — сумели выжить, — не поверил Вадим.

— Да, мы кое-как дотянули до нового развития разумного мира. Ваши вибрации не совсем нам подходят, но, так или иначе, последние сто тысяч лет наша крошечная колония начала расти. И тогда они пришли снова.

— Те же самые?

— Да. Самые древние из нас помнят, каким было Вторжение. Вторженцы тоже слегка изменились, но суть их методов осталась прежней. Они пожирают энергию разумных до тех пор, пока на планете не останутся лишь самые примитивные твари.

— А потом?

— Ищут другой мир, который тоже можно сожрать.

— Я не знаю, верить ли во всё это, — сказал Вадим. — Но… Вы можете что-то показать, кроме своих фокусов? Эти… личинки? Как они выглядят? Они разумны?

— Они разумны. Это следующая ступень эволюции. Высший разум.

— Но как тогда они могут уничтожать других разумных?

— Имеющие тело для них — звери, низшие животные. — В голосе господина Мнге появилась грусть, или Вадиму это померещилось? — Ты любишь куриные котлеты, верно? А ведь небольшой разум есть и у курицы…

Глава 5

— Я взываю к мудрости, Теплейший! — Господин Мнге склонил голову.

Совещание шло совсем не так, как ему хотелось бы. Он устал выслушивать отчёты о слишком общих, ничего не значащих для него делах, и рискнул дать волю эмоциям, перебить мудрых.

Казалось бы, какие эмоции могут быть у электронного мозга, живой носитель которого минимален? Но господин Мнге знал, что инстинкты накладывают отпечаток на сам порядок возбуждения синапсов в подобии нервных тканей. Он — таков, каков есть. И тысячелетия не сделали его смелее.

— Говори, — отозвался Теплейший.

Его циклы, как господина Аш Оорот, главы самого древнего клана, складывались из миллионов прожитых лет. Сколько из них он провёл в бдении? Какую он ощущает усталость?

— Я рисковал, — начал господин Мнге. — Но теперь я не нахожу выхода. Результатом моего риска стало то, что мы отобрали четверых вместо одного. Теперь у нас трое не способных к обучению маленьких людей, знающих о Вторжении.

— И это ты называешь риском? Ты? — Теплейший, господин Аш Оорот, застыл с удивлённо раскрытой пастью, усеянной опасно блестящими треугольными зубами. Его голова была похожа на змеиную лишь до тех пор, пока оскал не являл миру этот острый бриллиантовый блеск. — Риск в том, что ещё пара десятилетий, и мы снова потеряем планету! Ты слышишь меня, Сар Агарх из гнезда Сатта, глава клана Мнге?! Ты готов пойти тем путём, который прошёл я? Ты на миллионы лет погрузишься в спячку, чтобы не сойти с ума среди безумия угасающей жизни? Ты пробудишься в пустыне? Ты начнёшь по крупицам собирать живое? Ты забыл историю?

Теплейший зашипел, и человек, что стоял всегда слева от него, тот, которого называли Его Памятью, шагнул в зону видимости господина Мнге.

— Я напомню всем вам историю, — объявил он и начал нараспев цитировать скрижали: — Единственный, да помнит и видит, как сияющие и прекрасные погубили наш род…

— Я помню… — прошипел господин Мнге. — Помню! — Его пальцы впились в белую оболочку пульта. — Мы сражались с ними. И они победили нас. Они сожрали всё и бросили планету умирать. И тогда появился Единственный. Он решил, что должны размножиться уцелевшие малые млекопитающие, тёплые, похожие на крыс. Те, что пожирали яйца в наших гнёздах. Извечные наши враги. Но на то он и был Единственным, что умел предвидеть будущее. И мы, спасаясь от безумия, спасая яйца… — Мнге сглотнул. — Мы кормили трупами наших детей крыс. Крысы ведь тоже выживали с трудом.

— И что стало потом? Ты помнишь? — спросил Теплейший.

— Крысы… Крысы размножились, — пробормотал Мнге. — Изменились, ибо мир лежал в радиоактивных руинах от наших войн. Населили развалины многими видами новых животных, и вновь зародился разум. И постепенно крысы создали новую сферу жизни. Чужой для нас жизни. Мы почти не можем в ней размножаться, нас косят болезни, но всё-таки племя наше стало расти последние тысячелетия. Теперь у нас появился шанс возродить цивилизацию.

— Ну так о чём ты говоришь мне теперь?! — взревел Теплейший, и горло его раздулось так, что воротник лопнул и показалось длинное чешуйчатое тело. — Ищи его! Среди людей тоже должен найтись свой Единственный, который сумеет принять невозможное решение и спасёт… Может быть, успеет спасти наш новый мир. Пробуй! Рискуй! Времени у нас нет.

Он шумно вздохнул. Поник головой, вспоминая.

Другие молчали, не смея перебивать его.

Господин Мнге испытал боль, глядя на поникшие плечи Теплейшего, многие и многие тысячелетия выносившего на своей спине все тяготы новой жизни. Дававшего опору и надежду слабым.

Мнге и сам знал, что отступать некуда. Что впереди — очередная битва. Но боль одного из самых сильных и мудрых — поразила его до глубины сознания.

Молчание длилось долго.

Но вот Теплейший кивнул, разрешая продолжать совет, Хранитель памяти шагнул назад, и господин Акри, возглавляющий Европейский сектор, тут же встрял со своими проблемами.

Но Теплейший ещё не остыл от гнева, и клану Акри тоже досталось:

— Почему? — рявкнул старый ящер. — Почему у вас всего четыре сектора в людском мире, и во всех этих секторах бардак?! Почему у вас пляшет Тереза Мэй?

— Наши ученики слишком молоды. Мы берём человеческих малых, едва вылупившихся из яиц. Они шалят, Теплейший…

— А у вас, Багри? Почему у вас бегают по улицам сумасшедшие футболисты?

Ящер справа опустил морду:

— Это был очень сильный Вторженец, Теплейший, он пожрал их разум в несколько дней, а тела их остались крепкими…

— А что с переделом территорий на юге? Где Оро? Я снова не вижу его на совете?

— Люди воюют, — предупредительно доложил Хранитель Смыслов, тот, что всегда стоял от Теплейшего справа.

— Нужно прекратить войну! — взревел старый ящер. — Во время битвы с внешним врагом, нет места для склок!

— Мы не можем, Теплейший, — отозвался Хранитель смыслов. — На юге слишком много, заражённых личинками. Оро ранен…

— Так помогите ему! Разве и это я должен решать за вас?!

Господин Мнге слушал и понимал: дела таковы, что ему с его «мелкими» проблемами сейчас никто не поможет. Он сам должен найти единственно верное решение. Как тяжело…

Да ещё этот случай с утраченным сознанием девочки… Что с ней случилось?

Докладывать об этом происшествии ему пока было нечего. Кох вёл расследование. Он справится, и тогда…

Как только сеанс связи завершился, и экраны погасли, Мнге бессильно опустился в кресло.

И тут же в стене появилась дверь, и в комнату скользнул Грой. Он был в небрежно расстёгнутом комбинезоне, его зеленоватая шкурка блестела, а глаза переливались всеми оттенками расплавленного золота.

— Сар, я хочу в город! — «обрадовал» пришелец с порога.

Сар было домашним именем господина Мнге. Яйцо его гнезда имело право называть главу клана именно так, а молодой ящер и был одним из немногих потомков Мнге. Тех, кого удалось вырастить.

Цена нового мира оказалась слишком велика для ящеров. Сфера живого теплокровных — плохо подходила им, а общие болезни истощали плохо реконструированную генетику. Недаром наиболее плотно заселённая рептилоидами часть Центральной Африки носила у людей название «менингитный пояс».

Вирусы ящеров передавались теплокровным, мутировали, вновь били по маленькой колонии разумных рептилий. Люди, конечно, тоже страдали, но для юного Гроя город представлял гораздо большую опасность, чем Грой для него. Маленький ящер был привит от многих болезней, но сама температура среды, плюс изменчивость вирусов…

— Ты же понимаешь. — Господин Мнге повернулся к детёнышу вместе с креслом. — В городе пока слишком холодно. Может быть, когда станет теплее, мы начнём тренировать твой иммунитет. Конечно, если ты будешь соблюдать дисциплину! Сейчас ты ведёшь себя безобразно! Ты сломал нам все планы. Зачем ты целился в копию Коха?

— Я? — Горло юного ящера вздулось бубликом, на морде от гнева проступили алые полоски. — Это он в меня целился из своего проклятого мнемомёта! Он! И он ещё посмел жаловаться?!

— Ты же знаешь, что Кох — всего на тридцать лет старше тебя. Он сам не справляется пока с эмоциями.

— Он скучный! Он всё время поучает меня! Я хочу в город! Мне не с кем играть! Почему у меня нет друзей по гнезду?

Маленький ящер был невыносимо юным. Даже тело его ещё не достигло своего полного размера. Это и трогало, и раздражало главу клана.

Жизнь — так легка и ненадёжна, куда лучше иметь крепкую сферу сарха, хорошо защищённую от внешних воздействий, но… Так хочется иногда коснуться чувствительным кончиком носа гладкой спины самки, слизнуть с её кожи непередаваемый запах…

Господин Мнге вздохнул:

— Грой, ты же знаешь, что все, кто вышел из твоего родного гнезда, погибли от геморрагической лихорадки Эбола. Ты выжил, твой иммунитет справился. Но ты же понимаешь, какие сложности стоят перед биологами? Каждая новая кладка сейчас — это огромный риск…

— Ты не слышишь меня, Сар. — Юный ящер уселся прямо на пол перед господином Мнге и задрал мордочку вверх. — Меня не интересуют вирусы и кладки. Я хочу в город. — Он надулся, раздув не только горлышко, но и подчелюстные мешки.

Господин Мнге вздохнул. Грой был надеждой, как и все немногие юные его гнезда. Но был и проблемой.

— Это — очень… Очень холодный город, ты понимаешь меня, Грой? Ты же замёрзнешь! Заболеешь!

— Я надену термоокостюм!

— Ты не умеешь сдержать себя! Ты привлечёшь внимание! Что ты натворил в заброшенных виртуальных туннелях? Почему там кругом рёбра?

— Я рисовал! Мне было скучно, а Кох — ябеда!

Господин Мнге ощутил, что ещё немного, и голова его просто лопнет под давлением нелогичного и неразрешимого.

Молодой ящер тоже сообразил, что перегнул палку:

— Я обещаю не снимать перчаток, чтобы не замёрзнуть. — Он жалобно растянул уголки рта. — И не снимать маскировку, чтобы меня не заметили… Сар! Ну, пожалуйста. Мне очень, ужасно скучно! Я прошёл курс по биологии до конца цикла. Кох не пускает меня дальше, он требует повторять. Я устал и хочу гулять, понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул господин Мнге.

— Пожалуйста? — Грой умильно стреуголил глаза, как это делают только что вылупившиеся из яиц дети.

Мнге вздохнул ещё раз. В конце концов, последний весенний месяц заканчивался. По меркам людей уже начиналось лето. Может быть, и в самом деле пора начинать акклиматизацию Гроя?

— Ты пообещаешь мне поддерживать маскировку? — спросил он строго.

— Я буду сама дисциплина! — обрадовался юный ящер.

— И не больше часа! Если ты простудишься — я на неделю запру тебя в карантин! — стараясь быть строгим, рявкнул Мнге. — Я попрошу Коха, чтобы он лично подобрал тебе термокостюм! Да, сам он уехал в Северный центр, но с такой мелочью справится и его копия!

Грой быстро затянул глаза плёнкой, прикидываясь, что испуган, и закивал. Но вся его хитрая мордочка выражала радость и только радость.

Мнге облегчённо вздохнул, когда дверь затянулась за юнцом.

Грой рос среди вечно занятых взрослых. Пусть он немного… Совсем немного развеется. Какой вред от одного маленького подростка?

Глава 6

Из центра Вадим вывалился с головной болью, едва не позабыв в приёмной школьный рюкзак. Не было сил думать и говорить. И остаток разговора с господином Мнге — тоже почти стёрся из памяти.

Вернее, он там был, но извлекался с трудом. Ну как после контрольной по математике: вроде бы помнишь, как что-то решал, а что именно — загадка. Только муть и туман в перегруженной голове.

Ребята выглядели не лучше. Мирон даже лицом посерел, как будто его не два часа, а неделю мучили.

Они сели на лавочку в крохотном парке у ещё не работающего фонтана недалеко от этого проклятого «Подростка». В центре маленького города — всё рядом.

Мирон просил пить, а пока Лиза ходила в «Пятёрочку» за водой, всё пытался залезть в фонтан.

Придурялся? Ну ведь не спятил же, в самом деле?

Илья оттащил его, силой усадил на лавку между собой и Вадимом.

Пацаны стиснули Мирона с боков, но тот продолжал подскакивать, как будто сидел на пружине.

Вадим тоже хотел бы вот так поскакать, но ему было нельзя. Он мысленно уговаривал себя: «Подумаешь, прожил мужик 60 тысяч лет, и мозг бегает за ним в коробочке. Ну фигня же, да?»

И понимал, что нет, не фигня.

Может, зря он ребят за собой потащил? Вдруг им и вправду не по силам такое знание?

Значит, и спасал он зря их? Спасал — зря???

Или их опять где-то развели? Обманули?

А если — не обманули? А вдруг???

Ведь было же в этом «психологе» что-то напряжное, что шло в диссонанс, вразрез с человеческим, вытягивало силы. Вадим не понимал, что это, но острое чувство чужого, опасного — дёргало нервы и не уходило.

— Что это было, а? — спросил Мирон, когда Лиза принесла воды и стаканчики, и ребята распили полторашку на четверых.

Вадим посмотрел на Мирона, вздохнул, приобнял Лизу… Лицо Ильи он разглядеть не мог, тот сидел, низко опустив голову, и ковырял землю крышкой от бутылки.

Вадим сделал усилие, вспомнил окончание разговора с «психологом», читай господином Мнге, и достал футляр с «очками».

«Этот прибор позволит вам увидеть личинок. Вы должны потренироваться наблюдать мир таким, какой он есть. Внимание! Ничего не предпринимать, настройки прибора не трогать. Только учиться смотреть. Если удастся заметить и распознать личинку — срочно звоните в центр», — так сказал Мнге напоследок.

Вадим открыл футляр, извлёк прибор, похожий на очень прозрачные очки с тяжёлой металлической оправой, и надел.

Мир стал чуть более серым, но и более резким.

— Ой, это ты чё? — вскинулся Мирон. — А мне?

— И тебе будет! — усмехнулся Вадим. — Ты отдыхай пока, а то синий весь, как лимон.

Лиза засмеялась. Она вообще выглядела наименее помятой из всех.

Казалось бы, именно она была самой слабой, да ещё и на год младше мальчишек, а вот, поди ж ты, да?

Вадим разглядывал сквозь очки прохожих. Вполне нормальных на вид, но ставших вдруг очень подробными в мимике и деталях одежды, жестах…

— Ну дай, а?.. — канючил Мирон.

Вадим снял прибор:

— На, только аккуратно.

— Ой, графон какой! — взвыл Мирон, нацепив окуляры себе на нос.

Илья поднялся со своего места, подошёл и сел на корточки слева от Вадима, сгорбившись и свесив голову.

— Устал? — спросил тот.

— После соревнований так не плющит, — признался Илья. — Дай и мне, а? Чё-то видно?

Вадим отнял очки у верещащего Мирона. Отдал Илье.

Тот надел очки. Встал. Долго вертел головой:

— Не-а, не вижу личинок.

— Он и сказал, что мы не сразу научимся. Да и не так их пока много в Сибири, если я правильно понял.

— Ты веришь?

— Вот увижу — решу.

— Лиза, будешь смотреть? — спросил Илья.

Девочка отрицательно помотала головой.

— Ну и ладно, — разрешил Вадим. — Будешь пока в запасных ходить. Должен же кто-то оставаться нормальным?

Он забрал у Ильи очки и спрятал в рюкзак.

Смартфон мягко задёргался в кармане — кто бы его переключил с виброрежима? Вадим как перекрыл в школе его крикливую глотку, так и позабыл.

Кого там принесло опять с желанием потрепаться?

Он достал смартфон: звонила мама. Это было плохо, маме надо отвечать.

— Да, мам.

— Ты где, Медведь?

— Я гуляю.

— Про дедушку позабыл?

— Может, завтра, а? Сегодня мы уже точно не успеем ни в какой Пенсионный фонд.

— Он уже сходил без тебя. Записался на приём. Ему сказали, какие от тебя нужны документы. Зайди, в общем.

— А по телефону — нельзя?

— Он взял образец справки, которую нужно заказать в школе. Как он это тебе по телефону? Бегом! Тут делов-то! Мы больше проговорили с тобой. Иди прямо сейчас, ладно?

— Хорошо.

Вадим едва не взвыл, нажимая отбой.

— Что-то случилось? — спросила Лиза.

— К дедушке надо зайти. Срочно, блин! — Вадим сжал зубы.

Он не выругался только потому, что Лиза смотрела с тревогой: что ж там за дедушка, раз от одного упоминания о нём так плющит?

Ну вот такой дедушка. Крошечный домашний монстр, подаривший Вадиму на семь лет ножку от старого кресла. Редкий дедушка. Особенно в последние года три.

— Он же старенький, наверное, да? — спросила Лиза.

Ребята расходиться не захотели, и теперь все вместе топали «к дедушке».

— Восемьдесят, — буркнул Вадим.

— Ну так у него, поди, деменция? — предположил Мирон.

— Она у него с рождения, — сдвинул брови Вадим. — У него это вторая семья. Он уже где-то одного сына бросил и даже не знает, где. Ему не привыкать.

— Прямо кукушка, а не дедушка, — улыбнулась Лиза.

«Точно. Только самец кукушки, — подумал Вадим. — Кукух!»

И фыркнул. Лиза тоже засмеялась, и ему стало легче. В конце концов, заглянуть к деду — дело недолгое, да и не так далеко, два квартала — не самый большой крюк. Почти прогулка.

Лавочку у подъезда ещё осенью снесли сердобольные жильцы, чтобы на ней «не сидели всякие алкоголики и наркоманы». Илье, Мирону и Лизе пришлось усесться на бортик песочницы.

— Я быстро, — пообещал Вадим, набрал на домофоне номер квартиры и бумажным самолётиком взлетел на третий этаж.

Дверь была приоткрыта, а дед ждал в прихожей.

Как только Вадим вошёл, прозвучало обидное:

— Дверь за собой закрой!

Словно Вадим её когда-то не закрывал.

Корявую железную дверь дед сам заказал в какой-то супердешёвой «фирме» типа «гараж». Толстое стальное полотно отставало от косяка так далеко, что входила ладонь, и выворотить косяк, просунув в эту щель ломик, ничего не стоило бы, но дед считал, что дверь — его лучшее приобретение, потому что стоила она шесть тысяч рублей. Аукцион невиданной щедрости. А значит — все воры от неё бегом побегут.

— Как у тебя в школе-то? Хорошо учишься? — привычно спросил дед.

Он это спрашивал во время каждого визита Вадима. Тот всегда отвечал обтекаемо:

— Нормально учусь.

Вадим в комнату не пошёл, сказал, что торопится делать уроки (святое!). Встал на куске линолеума, постеленном у порога.

— А математику-то выучил, наконец? — поинтересовался дед.

С математикой у Вадима были проблемы классе в шестом. С тех пор эта информация блуждала где-то глубоко внутри деда, регулярно выплывая наружу.

— Справку давай мне, — насупился Вадим. — И список. Какие там у тебя документы?

Дед пошёл за справкой. Внешне он был ещё ничего себе, даже не шаркал. Но в мозгу у него точно жил какой-то занудный паразит. Шутка.

Хотя…

Вадим фыркнул и полез за очками — хоть какое-то развлечение.

Только тут он и разглядел как следует эти «очки». У фонтана ребята задёргали — дай да дай посмотреть.

А очки-то были с системой управления… По бокам, возле дужек, имелись небольшие колёсики. «Психолог», правда, говорил, что трогать ничего нельзя, но кто же слушает психологов?

Вадим пощупал колёсики, чуть провернул туда-сюда. Прикольно. Надел очки.

Тут появился дед со справкой в одной руке и огрызком тетрадного листка в другой.

В очках было особенно хорошо видно, какой он стал старый — морщины уже не бороздили лицо, они прямо-таки свисали на другие морщины.

— Это что, очки тебе прописали? — спросил дед. — Это ты всё в компьютер свой играешь…

Вадим не ответил. Он с ужасом разглядывал серое слегка светящееся пятно над левой глазницей деда.

Можно было решить, что пятно просто мерещится, но оно… извивалось, словно червяк, и мерцало, постоянно выпадая из поля зрения!

Вадим заморгал, он никак не мог рассмотреть пятно как следует. То ли внутри пятна маячило что-то тёмненькое, то ли… Он потянулся к колёсикам и подкрутил, пытаясь добиться резкости, но произошло иное.

Вадим ощутил вдруг, что его выдёргивает из самого себя и… бросает к пятну. А пятно разрастается, захватывает Вадима, выкручивая его, выжимая, как тряпку…

Он ощутил страх.

Вот сейчас… Сейчас с ним случится что-то невыносимо страшное!

Пятно сразу увеличилось, словно всплеск страха сделал его сильнее.

«— Жертва!» — прозвучало внутри сознания Вадима.

Его сжало так, что в нём заныла каждая клетка. Боль захлестнула мозг. Он ощущал, как пятно пульсирует, вталкивая в него это слово.

«— Жертва-жертва-жертва!»

Будто он, Вадим, и в самом деле жертва, еда для…

«Ах ты, мразь!»

Он извернулся внутри самого себя, перехватывая руль страха и боли.

Пятно дёрнулось.

«Не нравится, да?»

Вадим сделал усилие, пытаясь ощутить себя больше, сильнее и свирепее.

«А ну, иди сюда, червяк!»

Пятно ответило. Плеснуло ужасом:

«— Беги! Спасайся!»

Вадим засмеялся. Теперь он понимал — эмоции наведённые. Их продуцирует эта штука! Как Мнге назвал её? Личинка!

Эмоции продуцирует личинка. Зародыш вторженца. Пытается напугать! Значит, боится, зараза!

Вадим хищно оскалился: «А ну — сдохни, тварь!»

Личинка вздулась, стараясь казаться больше:

«— Бойся меня, я страшный!»

«Сдохни, я сказал!»

Личинка замерцала, меняя тактику:

«— Все тебя обманывают, кругом — враги!»

«Врёшь, тварь. Кругом — друзья! Сейчас прибегут и добьют тебя!»

— Вадим, — проблеял дедушка. — Иди-ка домой, что-то мне нехорошо… Плохо мне…

— Сейчас, — огрызнулся Вадим, кое-как сохраняя контроль и над телом, и над сознанием.

Держать себя на два фронта ему было трудно, и личинка, почуяв это, радостно вздулась.

«Прочь, тварь! Сдохни!» — ринулся на неё Вадим.

Он представил, как усилием воли раздирает мерцающего червяка на куски…

Личинка пронзительно застрекотала…

— Вадим! — взвыл дедушка. — Убирайся отсюда! Сейчас же! Прочь!

Дед верещал, личинка металась в ловушке сознания Вадима, билась, обжигая его ужасом. В самом центре её, Вадим чуял это, уже зарождался вопль начинающейся агонии.

«Тварь! Сдохни»! — Он пытался порвать плотную оболочку личинки, ощущая её так близко, словно разрывал верёвки, связавшие его самого!

— Вадим! Мне плохо! Убирайся! — визжал дедушка, пытаясь слабыми руками вытолкать потяжелевшее, почти бесконтрольное тело Вадима. У него ничего не получалось — тело оседало на линолеум, утягивая за собой деда.

Плюх!

Тело упало. Контакт между телом Вадима и его сознанием — распался.

Он, ощутив свободу и дикую ярость, с утроенной энергией набросился на личинку.

«Тварь! — Вадим уже орал внутри себя. — Сдохни!»

Он дрожал от напряжения и восторга. Он чуял, как верёвки, стянувшие его сознание, трещат и лопаются: «Сдохни! Т-т….»

Личинка издала страшный писк, на миг оглушив Вадима, и лопнула! Растеклась тёмным облачком, которое стало быстро растворяться в воздухе.

Сознание, освободившееся от давления личинки, легко скользнуло обратно в тело. Вадим очнулся.

Он сидел на полу, в висках пульсировало, сердце колотилось, как сумасшедшее.

Дед лежал рядом, скрючившись в тесном коридорчике.

Вадим поднялся, держась за стену, снял очки. Радость победы стремительно угасала.

«Блин, что я наделал! — пронеслось у него в голове. — А если дед умер? А если — это я его?..»

Внутри похолодело, но сознание оставалось ясным-ясным, и даже вроде бы слегка звенело в ушах.

Он вытащил телефон, нажал на последний сохранённый номер:

— Илья! Ты? Поднимайтесь ко мне. — Собственный голос звучал незнакомо и далеко. — Я… кажется… Быстрее!

Глава 7

Ребята прибежали буквально через минуту. Вадим всё ещё стоял над лежащим дедом, уткнувшись в телефон, и бездумно нажимал на иконки.

— Что слу… — начал было Мирон и увидел тело.

Мирон стал бледненьким, вяленьким и сразу потерялся у вешалки среди пальто и курток.

— А чё это с ним? — спросил Илья, имея в виду, разумеется, не Мирона.

— Может быть, это я его убил, — выдохнул Вадим.

Он никак не мог понять — страшно ему или нет. В виртуальном подвале так много было убитых уродов. Вот там — было страшно, там пузырилась зелёная кровь…

И вдруг — один старенький дед, скрючившийся в узком коридорчике…

Лиза протиснулась между мальчишками, наклонилась над телом.

— Дураки! Он же дышит! — сказала она, хмурясь. — Его надо на диван и скорую вызвать! Сердечный приступ, наверное. Вы поссорились, Вадим, да?

— Нет, — сказал Вадим. — Мы не ссорились. Это она, личинка.

— Ты её видел? — вскинулся Илья. — А какая она?

— Давайте сначала дедушку на диван перенесём? — Лиза вытащила из-за пальто Мирона. — Бери за ноги, они легче. Илья! Ну чего вы тормозите оба?

Вадиму казалось, что он смотрит замедленное кино: Мирон нагнулся, Илья отодвинул его, поднял деда за плечи:

— Тебе же сказали, за ноги бери! Вадим, помоги, а?

Надо было помогать, но Вадим не двигался.

— Вадим, очнись! — Лиза потрясла его за плечо. — Всё нормально! Он глаза открыл!

— Да?! — так и подскочил Вадим, хватая деда за бок и топая грязными ботинками в его единственную комнату прямо по его же любимому ковру.

Рад он был? Наверное, да. Хотя больше ощущал, что отпустило, обошлось.

Деда сгрузили на диван.

Вадим смотрел в его пергаментное лицо: растерянно моргающее, жалкое. Плохой или хороший — это был его дед. Если будет надо — он его сам прибьёт, но личинкам не отдаст.

Лиза — она успела разуться — принесла воду и вручила Мирону.

Тот стал поить своего первого в жизни пациента водой из-под крана, и тот безропотно пил. (Дед! Воду из-под крана!)

Лиза тем временем отыскала на кухне чистое полотенце. Намочила его, обтёрла деду щёки и шею.

— Вы как себя чувствуете? — строго спросила она. — Может, вам давление померить? У вас есть прибор, давление мерить?

— Очень… — произнёс дед, улыбаясь трясущимися губами.

«Может, он спятил?» — испугался Вадим.

— Нигде не болит? — допытывалась Лиза.

Дед смотрел недоумевающе. Вертел головой, разглядывая то её, то Илью с Мироном.

— Это мои друзья, — сказал Вадим медленно и громко, едва ли не по слогам. Откуда-то из памяти всплыло, что с безумными надо говорить именно так. — Тебе стало плохо. Они мне помогали тебя на диван тащить. Извини, мы не успели разуться.

— Детки… — просипел дед, приподнимаясь немного.

Старый диван скрипнул. Лиза поддержала деда за тощее плечо в чистенькой ветхой рубашке.

Дед был аккуратист. И в комнате у него всё было чистенькое, старое, усыхающее. Даже алоэ на подоконнике был весь жёлтый и скукоженный.

— Вы лежите, лежите, — сказала Лиза. — Вам надо полежать. — Я сейчас всё-таки скорую…

— У меня в телефоне есть, — промямлил Мирон.

— Ну так набирай, чего ждёшь? — нахмурилась Лиза.

Мирон набрал, передал Вадиму, который назвал адрес.

Скорая приехала на удивление быстро. К трём так и не разувшимся пацанам добавились обутые парень с большим чемоданом и девушка.

«Пропал ковёр», — весело подумал Вадим.

Удивительно, но дед к вопросу ковра остался равнодушен. К приезду скорой взгляд его стал чуть более осмысленным, и он слегка успокоился.

Деду померяли давление, послушали сердце.

— Да он у вас — бодрячком. В обморок, говорите, упал? — удивилась девушка-врач.

Она порекомендовала вызвать на дом врача, но госпитализацию не предложила.

Когда Вадим проводил медбригаду до дверей, дед и вообще встал.

Неуверенно, покачиваясь, но встал.

Лиза помогла ему позвонить в поликлинику, вызвать на дом врача. Согрела чай и сделала бутерброды. К удивлению Вадима, обычно жадноватый дед пригласил ребят за стол.

Пацаны засмущались, сообразив, что надо будет разуваться, засобирались на улицу.

Тогда дед вытащил мешочек с конфетами и печеньем и весь вручил Лизе. Испугался, что ли? Решил, что помрёт?

Так или иначе, с дедом вроде бы обошлось, и можно было уходить.

Мирон с Ильёй быстро свалили в подъезд, Лиза обулась, накинула свою белую курточку. Вадим пропустил её вперёд, обернулся:

— Ну, пока, — буркнул он деду привычное. — Не болей тут больше, а то маме расскажу. Она тебе давно сиделку нанять грозится.

Дед остановил его жестом:

— Ты постой, Вадик…

Вадима передёрнуло: только «Вадиком» его ещё не называли.

— Не обижайся на меня, старого, — пробормотал дед и сунул ему в руку смятую пятисотку.

— Дед, ты чего? — Вадим попытался вернуть деньги, но дед затряс головой.

— Ты бери. Я очень много тебе должен. Ты же — мой единственный внук.

«Дошло, что ли? Или мне деда подменили?»

— Я, может, не всегда тебя понимал. Ты извини…

— Да ладно… — буркнул Вадим.

Неловкость сцены бесила его. Но деньги он всё-таки взял, не глядя сунул в карман и быстро сбежал по лестнице, догоняя Лизу.

Что повлияло на деда: страх внезапной смерти или избавление от личинки? Но что-то повлияло, факт.

— Ну? — спросил Мирон, как только Вадим с Лизой вышли из подъезда. — Чё это было-то?

Он смачно жевал печенье, роняя крошки.

— Я по приколу очки надел и посмотрел на него, — хмыкнул Вадим. — А там… Пятно. Вытянутое, как червяк, и так же дёргается. Над левым глазом висело. Наверное, это и есть личинка.

— И чё она? — Илья конфеты игнорировал, ему хотелось узнать развязку с дедом.

Лиза отняла у Мирона и протянула Вадиму трофейный мешочек с конфетами и печеньем.

Тот взял квадратную плоскую печеньку. Такие мама особенно презирала и покупала их крайне редко.

— Она меня пугать начала. — Он откусил. — Вот прямо вдруг заливает всего изнутри страхом…

— А ты?

— А я её, наверно, порвал, что ли. Дед упал… И я подумал — хана дедушке. Ему сильно не нравилось, что я личинку прибить пытаюсь. Он, вроде, даже толкал меня. А потом я очнулся, а он — на полу лежит.

Вадим прожевал печеньку, которая намеревалась встать поперёк горла, вздохнул: «Ну и жизнь, да?»

Поморщился: скверная это была штука, то личинка пугала его, потом дед грохнулся… Так никаких нервов не хватит.

— Надо же в центр позвонить! — осенило Лизу. — Они же просили, если мы что-то увидим…

— Да ну его на фиг. — Вадим передёрнул плечами. — Только центра мне сегодня опять не хватало. И так ночью приснится — сдохну. Завтра всё равно идти, тогда и расскажем.

— А ты её точно убил? — спросил Мирон.

— Не знаю. Но она лопнула и развеялась. Скорее всего — убил.

— Эх, вот бы посмотреть, какая она… — вздохнул Илья.

— Постой! — Мирон даже остановился. — Так значит, они правы? Эти, из центра? Значит, личинки… И… эти…

— Вторженцы, — подсказала Лиза.

— Так что же это тогда делается? Мы — ничего не видим, а они ходят по улицам? Их без очков-то можно хоть как-то выловить?

— Ну, если все, кто с личинками, такие же сволочные, как мой дед, то, видимо, можно.

— А он всегда такой был, или недавно?

— Он всегда был гад, но в последние годы — особенно. Может, это и правда из-за личинки. — Вадим задумался, вспоминая выверты деда.

— А может, такой гадкий характер и сделал его уязвимым для личинки? К тебе же она не перецепилась? — предположила Лиза.

— А такое можно вообще? — удивился Мирон. — Чтобы перецепилась?

Вадим похолодел. Если можно, то…

Он испугался за маму, которая нередко завозила деду продукты, за двоюродную сестрёнку Милу.

— Страшно, правда? — Лиза ухватилась за его руку, сжала.

Сзади засигналила «газель».

Илья обернулся и показал водителю кулак.

— Между прочим, это мы посреди двора встали, конфеты жрём. Он проехать не может, — захихикал Мирон.

— А вот и не фиг через дворы срезать, — огрызнулся Вадим, но отошёл, пропуская машину.

— Делать-то что будем? — спросил Илья. — Может, пойдём поохотимся?

Мирон высыпал в рот из мешочка последние сладкие крошки. Пробормотал:

— Я прямо не знаю… А вдруг они тоже на нас нападут? Вдруг у Вадима это нечаянно вышло?

— Завтра после уроков придём в центр, как и договаривались, — выдавил Вадим. Про центр ему даже думать сейчас не хотелось. — Пообещали какое-то обучение, вот и будем разбираться. И мочить эту мразь.

— Завтра у нас пять уроков, но, если что — я слиняю пораньше, — кивнул Илья.

— Тебя там на второй год оставить не грозятся, не? — восхитился Вадим.

— Да ну-у, — протянул Илья. — Я ж спортивная гордость школы. Трояков наставят, поди.

— А ОГЭ?

— Да поди на тройку спишу математику.

— Мирон?

— А чё сразу я?

— Надо Илье с математикой помочь. Мы, я так понимаю, всё лето будем в центре учиться. Этот Мнге сказал, что сначала учиться будем не виртуально. То есть, торчать в центре. Если Илья будет ОГЭ пересдавать, он вывалится из процесса, ты понял? А ему надо научиться мочить личинок. Мнге сказал, что только я подхожу. Нам надо будет доказывать, что все смогут. Так что — бери его и действуй.

— А чё я сделаю-то? — развёл руками Мирон.

— А ничё! Сел с ним рядом и подтянул. Хоть так, хоть по скайпу, делов-то? Твоя задача, чтобы Илья ОГЭ на трояк сдал!

— Да я сам не сдам! Я нервный!

— А я тебе дам пару раз по шее, — пообещал Илья, улыбаясь и приобнимая Мирона преувеличенно дружески. — У тебя нервы сразу нормализуются. У нас так тренер делает. Всем помогает.

— Да вы с чего вообще взяли, что мы будем в центре торчать? Я такого не помню! — занервничал Мирон, пытаясь вывернуться из «дружеских» объятий Ильи.

— А ты вообще в конце разговора весь варёный сидел, чего бы ты запомнил? — усмехнулся Вадим.

Он закрыл глаза, вспоминая.

— Твоё сознание способно бороться с вторженцами, — сказал господин Мнге. — Мы будем обучать тебя.

— А ребята?

— Ты задал мне задачу, и ответа на неё я пока не знаю. Я думаю, мы попробуем их обучать. Посмотрим, что выйдет. Пусть приходят, если не откажутся сами.

— Учиться — это нужно куда-то ехать? Другая школа?

— Нет. Обучающий центр виртуально доступен. Но начинать нужно будет с тела, а не с сознания. Вы будете приходить сюда, готовиться к виртуальному обучению.

— Хорошо. — Вадим встал. — Когда приходить?

— Завтра в это же время. Ты можешь прийти пораньше. Мы снимем резервную копию твоего сознания. Если вторженцы узнают о тебе, они могут напасть. Разрушить твоё «я», отнять память. Такие случаи уже были, но мы не смогли установить, ведут ли вторженцы намеренную охоту на тех, кто выбирает учёбу в центре, или их атаки случайны. Ты должен быть осторожен. Понимаешь, Вадим? Очень осторожен. Рядом с тобой те, кто станет лёгкой добычей для вторженцев. Защищай их, раз уж решил, что это — твои друзья.

Глава 8

Вадим вспомнил окончание разговора с господином Мнге, и его бросило в пот: «Могут напасть! Уничтожить сознание!»

Крик личинки, дикий вопль чужого погибающего сознания, вспомнился ему необыкновенно ясно.

Сдохла она или нет? Видимо, сдохла, раз так орала!

Что же говорил Мнге про смерть личинок? Что-то про агонию….

Вот же проклятье всеобуча! Пропускаешь мимо ушей полразговора, как всякую школьную хрень, а потом…

А что, если они кругом, личинки эти поганые? Мнге сказал, что личинки — слабые, а вот вторженцы…

Сколько их?

Вадим затравленно оглянулся: со всех сторон были люди — далеко, близко, молодые, старые. И каждый из них мог быть заражён личинкой — зародышем потенциального вторженца!

Он поспешно полез за очками, начал вглядываться в прохожих: пусто.

А может, — развод, шутка? Очередной эксперимент этого «доктора» Мнге? Что он вообще хотел от ребят? Группа?.. Но в группе-то ведь они как раз себя показали?

Почему он решил, что справился только Вадим? Что опять за очередное враньё? Если бы не Илья — они бы не выбрались из бассейна, Мирон нашёл карту…

А что если… не было никакой личинки? Гипноз? Дополнительная реальность, излучаемая прямо в мозг через очки?

Мирон подёргал за рукав — просил очки. Вадим отдал. Может, Мирон — тоже увидит? Или Илья? Вот тогда…

Чтобы наблюдать больше людей разом, они поехали в соседний торговый центр «Весна». До перестройки в этом здании был завод, а теперь его заполонили магазины и магазинчики. Имелись и кинотеатр с фуд-кортом, где народу по вечерам толклось особенно много.

Мирон старался: он заглядывал в каждый магазинчик, даже в туалет ходил в целях разведки на местности… пока Илья не отобрал у него артефакт.

В конце концов ребята устали всматриваться в посетителей ТЦ, проголодались, пошли на фуд-корт… Вот там-то, когда уже все отчаялись хоть что-то высмотреть, Мирон и уткнулся глазами в толстого лысого мужика. Нечаянно уткнулся. Случайно.

Народу на фуд-корте хватало, ребята едва отыскали свободный столик, но заняли его прочно, — завалив соседние стулья рюкзаками.

Вадим пошёл за пиццей, встал в очередь. Пятьсот рублей деда можно было только проесть, ни на что другое эти деньги явно не годились — пришедшие случайно, они просто обязаны были тут же кануть в небытие.

Они и канули — превратились в четыре куска по сто двадцать пять рублей. (Энергетик Вадим ещё до этого взял, «на свои». Стресс-то надо было как-то лечить?)

Пока ребята ждали Вадима, Мирон, так и не снявший очки, хлебнул энергетика, расслабился, начал отпускать безобидные шуточки.

Кричал Лизе: «Малышка, принеси мне пива!» Орал Вадиму, выруливающему к облюбованному ребятами столику с охапкой пиццы: «Присаживайся, доктор тобой скоро займётся!»

— Если ты думаешь, что это салат, то это не он! — подхватил Вадим, сваливая на столик добычу.

Мирон заржал, Илья покосился на него недоумевающе, почесал бровь.

До Вадима допилило вдруг, что Илью сильно напрягает «не своя» компания — чужие мемы, шутки, намёки. Он морщит лоб и молчит, чтобы не выглядеть дураком. А в других обстоятельствах он, может, и не молчун совсем, кто его знает.

И вдруг Мирон перестал смеяться, замер, уставившись на вывеску мини-кинотеатра, а потом вяло и как-то даже небрежно сказал Вадиму:

— Ну, вот такое, что ли, да?

Вадим не сразу сообразил, куда указывает Мирон, хотя трудно было не заметить пьяного толстяка, хамящего продавцу попкорна.

Толстяк собрал приличную аудиторию и среди тех, кто был без очков…

Но что же в нём было странного? Ну, орал, ну, руками махал? Разве что качало его уже очень прилично, а голос был вполне трезвый. Истеричный, но…

Вадим отобрал у Мирона очки, глянул…

Эта личинка не болталась у толстяка над глазом — она заняла весь его мозг. Тварь сыто поблёскивала и не дёргалась, как первая. Ей, видимо, было легко и комфортно в сознании толстяка.

— Блин, — прошептал Вадим. — Похоже — она!

Илья тут же отобрал у него очки и водрузил на нос.

Потянулся к колёсикам, и Вадим хлопнул его по руке — не трогай.

— Будем наблюдать, — сказал он. — Только наблюдать.

— Почему? — спросил Мирон.

— Потому что мой дед кричал, даже пробовал со мною бороться. А если этот дядька начнёт орать?

— Так давай мы его за магазин заманим? Там тихо, — предложил Мирон, не понимая, что его-то дело — мяукнуть, а отдуваться потом Вадиму.

— И как ты его заманишь? — спросил Илья, принявший эту глупую идею на полном серьёзе.

— Купить чё-нить предложу?

— Соль-миксы, что ли? Совсем упоролся? — Вадим покачал головой. — Нет. Наблюдаем. С дедом у меня вышло случайно. А этого надо сделать чисто. Отследить до дома, я думаю. И сдать потом этому М-м-нге. Заодно посмотрим, что толстяк делать будет. Познавательно. И научимся чему-то.

Пиццу они доедали уже на ходу, потому что мужик с личинкой в башке резко намылился куда-то валить.

Вряд ли это паразит ощутил угрозу. Толстяк и сам по себе был суетлив, неповоротлив, агрессивен. Он толкал всех подряд, ронял то пакет, то жирненькую барсетку, едва не упал, запнувшись на ровном месте.

Наконец носитель личинки вывалился из торгового центра на улицу, и там ему вроде бы полегчало. Он зашагал увереннее, лишь иногда пошатываясь и оступаясь, хотя на улице уже прилично стемнело.

Ребята не спеша двинулись следом, шумя и перешучиваясь, как будто шли по своим делам. Но мужик вдруг заозирался, резко развернулся и пошёл назад, к ТЦ «Весна».

Он прошёл между Вадимом и Ильёй, обдав их перегаром.

Ребята остановились, замешкались, понимая, что ломанись они следом — это будет уже явная слежка.

Тогда они свернули с улицы и стали возвращаться дворами, но, когда вышли к ТЦ — мужика там не обнаружили.

— Лизу оставляем в «Весне», — решил Вадим, а сами пройдёмся вокруг. Там сзади ТЦ — пустырь и гаражи. Мало ли, кто там шарится. Лиза нам ещё и рюкзаки покараулит.

Илья хмыкнул и достал кожаные перчатки с обрезанными пальцами.

— И то верно, — Вадим переложил тяжёлые ключи от домашней двери из глубокого кармана штанов в более мелкий, чтобы удобнее было доставать.

Лиза вытащила из рюкзачка перцовый баллончик.

— Мирону, — распорядился Вадим. — И покажи ему, как пшикать, а то ещё нам и достанется.

— Ты, если чё, бей без замаха. Снизу в нос. Вот так! — инструктировал Вадима Илья. — Легонечко ткнёшь в нос, кровища побежала — челик занят. Или в кадык бей, тоже снизу, легонько. А то убьёшь.

— Я сначала своими талантами попробую, — усмехнулся Вадим.

Они шли по пустырю за ТЦ «Весна» и уже подгребали к гаражам, где курили какие-то местные пацаны. Их бы лучше обойти, но если мужик почуял слежку и сховался, то только за этими гаражами. Дальше опять пустырь, и транспорт там никакой не ходит.

Местные могли помешать, прицепиться. Было их человек пять, что, учитывая Илью, давало вполне нормальные шансы «договориться» малой кровью. Но ведь есть ещё и речевой аппарат, да?

Понимая, что пацаны территорию за ТЦ и гаражами считают своей и вторжением чужаков недовольны, Вадим направился прямо к ним.

— Мужики, вы тут толстяка пьяного не видели?

— А чё надо-то? — неспешно обернулся один, в старенькой кожаной куртке и заляпанных грязью джинсах.

Вряд ли главный, скорее, его подпевала.

За ним повернулись и остальные. Нехотя. Стали лениво разглядывать, воротя морды: мол, некогда нам тут с вами перетирать, нам покурить охота и пива.

— Да батька мой где-то тут шараежится пьяный. Мы его потеряли дома. Мать сказала, чтобы нашли, а где его тут найдёшь?

Вадим легко выдерживал такой же лениво-безразличный тон.

— А, вона как… — неспешно сказал пацан, у которого из кармана куртки торчала не бутылка, а банка с пивом.

— Миш, а ведь был тут такой, а? — засуетился прилипала. — За гаражи шёл восьмёрочкой? А я ещё подумал — вдрабадан пьяный? А, Миш?

— Куда шёл? — вскинулся Вадим.

Главный затянулся задумчиво, облапал глазами Вадима, потом Илью, сплюнул:

— Да, вроде, правда за гаражи пошатало его. Точно восьмёрочкой шёл. — Он заулыбался и остальные тоже заулыбались.

— Так мы поищем? — спросил Вадим, стараясь улыбаться также лениво и чуть презрительно.

— Ну, побежите — догоните, поди. Вон, за те гаражи побрёл ваш батон.

— Спасибо, мужики! — Вадим развернулся и кивнул Илье с Мироном.

И они быстро порысили к гаражам.

— Ну ты зануда, — бурчал на ходу Илья. — Я думал — разомнёмся маленько. Я этого Мишу вроде бы где-то уже имел. Не просто так у него нос кривой.

— У нас дело есть, — огрызнулся Вадим. — Личинка. С ней и разомнёмся! Вон он, толстый! Между гаражами валяется. Тихо!

Парни замерли. У дальнего гаража и в самом деле что-то ворочалось и глухо стонало.

И вдруг Вадиму стало страшно, как не было никогда. Волна панического ужаса захлестнула его, почти лишила воли. Он, словно издалека, услышал, как завыл, опускаясь на землю, Мирон.

— Тш-шшшш… — раздалось тихое и пронзительное. — Тш-шшшш…

Илья схватил Вадима за плечо:

— Валить надо!

Рука дрожала.

У Ильи? Дрожала рука?

Вадим схватил за шкирку Мирона, потянул вверх, пытаясь поднять…

— Она светится… — прошептал тот.

Вадим стащил с него очки, надел, борясь с пляской пальцев: тварь и в самом деле светилась, разбухала, переливалась оттенками серого и голубоватого.

В этом странном свете лицо мужика было белым, как у мертвеца, но губы шевелились!

— Тш-шш… — донеслось до Вадима.

И вдруг в голове прозвенел чужой голос:

— Стоять!

Свечение взметнулось над гаражами, словно в мозгу толстяка полыхнул взрыв.

Вадим и Илья, подхватив Мирона под мышки, бросились бежать, не чуя ног и не замечая препятствий.

— Тш-шш… — неслось им вслед.

Глава 9

Ему хотелось дышать. Расправить несуществующие конечности, заполнить отсутствующие лёгкие.

Что это с ним? Память предков, или эхо памяти множества симбионтов? Тех, кто был его телами на планетах, недостаточно развитых, чтобы он мог просто парить среди тугих потоков воли, эмоций и мыслей? Парить и поглощать.

У любой планеты две сферы живого — видимая и невидимая.

Такова уж ирония эволюции, что низшие формы разумной жизни истребляют видимую сферу живого — пьют воду, едят траву и деревья, пожирают тела себе подобных. А высшие формы питаются невидимым — пьют энергию мыслей, чувств, пожирают волю низших разумных.

Разум эгоистичен, он кроит Вселенную под себя, нарушает заложенное в ней равновесие. Пожирает её. И рано или поздно всё вкусное оказывается съедено, надо окукливаться в личинку и ждать, ждать…

Память засыпает, мысли пустеют.

Тебя уносит дыханием невидимого звёздного ветра и гонит, гонит вперёд.

Но это — потом.

А сейчас он проснулся! И полон жизни! И цель его как всегда проста — плотный завтрак, а всё остальное — на сладкое!

Кто он? Как его называли?

Свист ветра напомнил: «Т-Тоот…»

Тоот. Его называют Тоот.

Он ощупал пространство, игнорируя слабые всплески посторонней агрессии.

Всплески удалялись… Испуг… Страх… Хорошо. Правильно.

Тоот поднял своего нового симбионта и погнал его искать место для первого «вдоха».

И неважно, что настоящих лёгких у него сейчас нет. Вдох бессмертного — событие эстетическое. Он нужен, чтобы оценить тонкий ментальный «вкус» нового мира. И никто не мешает найти для этого вдоха место, прекрасное и для дыхания симбионта. Чтобы, так сказать, эстетизировать и соощутить.

Тоот гнал симбионта вперёд и вверх. Он искал площадку повыше, но прислушивался и к мыслям своего нового раба. Мир в мыслях тварюшки был чужим, непривычным и всё-таки узнаваемым.

Тоот помнил этот запах, эти мерные колебания маятника времени, эти гравитационные токи. Но помнил смутно и отдалённо. Чтобы разбудить память — нужна была пища — вкусная, питательная. Много пищи. Большая часть его памяти и сил ещё спали, свитые в тугие коконы, их нужно было наполнить энергией, развернуть.

Симбионт затормозил перед препятствием. Его жиденькие ментальные сферы соприкоснулись со сферами другого аборигена. Тоже слабенького, мягонького…

Тоот подчинил его без усилия, даже не прочитав внутренний мир тварюшки. Сожрал, не манипулируя особо, лишь коснувшись.

Кого? Да какая разница? Голод не спрашивает имён.

Павел Сергеевич Соловаров, по кличке Пача, был человеком глубоко несчастным. Педагоги в политехническом колледже придирались к нему, девушки — шарахались.

Сегодня он пробрался ночью в общагу, чтобы подкатиться к Нинке, которая, по слухам, не отказывала никому, так даже эта шалава заявила, что от него, от Пачи, воняет!

Пришлось валить из общаги не солоно хлебавши, тащиться по ночному городу пешком — транспорт-то уже встал на прикол…

Да ещё и ключи дома забыл, а бабку было не добудиться!

Пача раз за разом набирал свой номер на домофоне, но родители, видно, всё ещё пили у соседей, а бабка приняла грамульку и завалилась на свой диван.

Вот где вонючая нора — бабкин диван! Вот чем от него несёт — бабкиным старьём! Даже Нинка почуяла! Скоро от него вообще люди будут шарахаться!

Пача снова набрал 36*. Из домофона раздалось нудное пиу-пиу…

— Чё, не открывают? — раздалось прямо над ухом.

Пача обернулся. Нависшего над ним толстяка он знал: видел сто раз во дворе. Даже имя его слышал — Сергей Юрич.

Юрич занимался ремонтом, имел свою бригаду: и сантехнику поставить, и плиточку положить, и обои поклеить. Нужный был человек, хоть и жадный. Многие во дворе его знали.

— Да не открывает бабка, уснула, — буркнул он.

— В твоём возрасте надо с девками спать, а не с бабками, — хохотнул сосед, но поднёс к домофону заветную головку ключа.

Дверь пискнула, и Пача обрёл желанный проход.

В лифт они с соседом тоже вошли вместе.

Только тут Пача заметил, что Юрич весь извалялся в грязи. Он хотел спросить, где это сосед так угваздался, даже рот открыл. Но встретил неожиданно тяжёлый холодный взгляд соседа и ощутил вдруг, как всё тёплое и глупое выходит из его тела, словно жизнь внутри разделяется на две фракции: злую и свирепую, и добренькую и слюнявую. И слюнявую срочно просят «на выход».

Пача смотрел на соседа и понимал всё яснее и яснее, что никто его никогда не любил и не полюбит. Что все бабы твари, а однокурсники — пронырливые козлы, так и норовящие его обмануть. А бабка…

Словно в мареве он вышел из лифта, рванул дверь и заколотил в неё ногами.

А началось всё с бабки! Это она его всегда ненавидела, старая тварь! Это она заела его молодую жизнь! Это она начала пить и приучила к этому папана. А уж тот…

Оттолкнув бабку, кое-как отпёршую ему наконец дверь, Пача протопал в кухню и снял со стены фигурный топорик для рубки мяса. Взвесил его в руке, понял, что баланс плоховат, и взял острый разделочный нож.

— Эй, старая! — заорал Пача. — Иди! Я тебя напою наконец досыта!

Не дождавшись ответа, он протопал через зал, распахнул дверь в крошечную комнатушку: стол-кресло-диван. Бабка пьяненько храпела на диване.

Дверь в прихожей хлопнула, послышался привычный мат: это вернулись от соседей родители.

«Тоже те ещё твари, — подумал Пача, занося нож. — Ничего, я тут скоро освобожусь. Сегодня каждый получит то, что заслужил…»

Первая пища оказалась лёгкой — отличный знак!

Тоот помнил, что есть миры, где новопробудившемуся приходится долго прятаться от аборигенов, копить силы, приспосабливаться и маскироваться. Но здесь еды оказалось много. Лёгкой. Питательной. Прекрасно.

«Это место они зовут „земля?“ Как забавно… Я буду звать его „сад“, прекрасный сад вкусных глупцов!»

Вместе с энергией мыслей и чувств съеденной тварюшки, Тоот освоил множество новых образов и смыслов. Прекрасно.

С симбионом было контактировать сложнее. Тоот боялся ненароком убить это неуклюжее существо, ведь его конструкцию глупая личинка не смогла как следует освоить в силу своей ограниченности.

Ничего, он, пробудившийся, разберётся, научится стимулировать раба более тонко и разнообразно, не только кнутом и пряником. Покидать его пока рано. Нужно сначала покушать. Хорошенько покушать.

Симбионт, испуганный тем, что бурлило у него внутри, хотел забиться в своё жилище, но Тоот выгнал его на пожарную лестницу. На самый верх. Там был маленький открытый балкончик, нависающий над многоцветной огненной ночью чужого города.

Тоот посмотрел вниз глазами симбионта.

Это было прекрасно. Огоньки неспящих окон манили, как звёзды. Хотелось раствориться в сиянии ночи, раскинуть руки и полететь…

«Стоп, это тело мне ещё потребуется! — подумал Тоот. — Это хорошее сильное тело. Я ещё не готов поменять его».

Тоот ощутил вдруг слабость. Он так долго спал в своём коконе. Его сознание было скручено в тугую спираль, которую баюкала личинка. Он должен расправить себя, дать волю своим невидимым телам. Первый ментальный вдох — и ему станет легче…

Вот так. Нити разумных эманаций ещё тонки здесь. Но как хорошо. Как прекрасно жить!

Этот город — чудо! В нём ощущаются искорки слабых и глупых созданий, всплески мыслей созданий покрупнее и поумнее. Здесь есть вкусные философы и ароматные художники!

Тоот вытянул псевдонейронные щупы: сородичи его несомненно были на этой «земле»… Но где они?

Дотянуться до себе подобных пробудившийся не смог. Силы, накопленные в его прошлых жизнях, истощились за время долгого сна. Сейчас он ощущал только малые зовы и шевеления личинок. Но и личинок поблизости тоже было немного.

Ну что ж… Значит, он — первый! Он начнёт строить здесь Сеть, заложит её основы. Он будет центром этой Сети, что свяжет сотни аборигенов, выдавит из них облака изумительных новых эмоций! А раз он один здесь — никто не сможет напасть на его еду тихо и безнаказанно!

Нападения…

А ведь нападения уже были!

Тоот болезненно дёрнулся, уловив раздражающий укол — эхо вопля недавно погибшей личинки.

Он сосредоточился, всматриваясь в ментальный след предсмертного крика… Абориген! Плохо. Отвратительно! Оказывается, на этой милой планете отнюдь не спокойно!

Тоот всосал сигнал погибшей личинки. Исследовал его.

Ментальный отпечаток аборигена, убившего личинку, был чем-то неуловимо знаком ему. Он уже ощущал похожее касание: лёгкое, мимолётное…

Тоот задумался. Да, это было в момент пробуждения. Тени чужих сознаний… Любопытные, агрессивные. И среди них — он, убийца личинки!

Тоот стимулировал симбионта: «А ну, вспоминай, букашка! Кого ты видел там, возле гаражей? Мальчишек? Это ваши детёныши? Какие опасные детёныши. Найди их и уничтожь!»

Симбионт заметался.

Тоот успокоил его: «Не сейчас. Сейчас отдохни. Тебе надо отдыхать. Ты мне нужен. Ты видел убийцу. Ты поможешь мне отомстить. Скоро. Утром? Да, утром. А сейчас — убирайся спать, а я займусь пробуждением. Мне ещё многое нужно в себе пробудить».

Получив команду отдыхать, симбионт тут же покачнулся и осел на бетонный пол балкончика. Пришлось поднимать его, гнать в тёплое место, которое он считал своим домом.

Какие всё-таки забавные эти низшие формы жизни.

Глава 10

Грой никогда раньше не видел человеческого города.

Вернее, видел, но только на экране и во время ментального курса изучения человеческой истории.

Он родился в подземном поселении, где и рос себе тихо-спокойно до пятнадцати сезонов, полностью встроенный в искусственную виртуальную среду, окружённый заботой соплеменников и автоматических помощников-харов. И вдруг глава клана приказал ему отправляться в Южную Сибирь.

Южную! Но как же холодно здесь было!

Гроя, как самого младшего, перевозили в закрытом контейнере. На экране он мог видеть, куда его везут, и восторга от пейзажа не испытал.

Усталое небо без солнца, чёрные улицы, серые стены домов, далеко уходящие вверх, что-то белое, постоянно летящее с неба.

Грой открыл пояснения информатория: это был снег. Тот самый снег, о котором он столько всего читал. Кусочки остекленевшей от мороза воды.

Вот таким маленький ящер и запомнил свой первый город. И даже не думал, что захочет выйти из уютной теплоты центра, чтобы исследовать его.

Чего там исследовать? Он полагал, что город — это катакомбы для людей, вроде привычных ему виртуальных туннелей.

Он знал, как нужно двигаться по туннелям, как ориентироваться в них. Ему было не интересно проверять эти знания на практике, да и Кох запретил даже думать о том, что «малявка сумеет высунуть свой тёплый нос, пока жара в этих широтах не достигнет своего пика».

Собираясь в первый раз покинуть гостеприимное тепло центра, Грой скачал карту города и настроил навигатор — крошечный прибор, напоминающий компас, который он постоянно носил на запястье. Теперь ничто не могло помешать ему найти Вадима, Илью, Мирона и смешную маленькую Лизу. Девочку. Самку.

Это было чудом, что самки людей выглядели так мило и так мало отличались от самцов.

Грой даже не побеспокоился узнать адреса ребят или номера телефонов. Ему казалось, что это будет здорово — самому их найти.

Маленький ящер тщательно оделся под присмотром копии противного Коха, который был всего лишь в три раза старше его самого, но как задавался! Настроил датчики слежения и связи.

Кох придирчиво осмотрел его, чуя саботаж, но Грой пока не собирался прятаться. Хотя он и вправду знал массу способов отключить всех этих хитроумных помощников и оставить Коха в дураках.

Однако сейчас Грой хотел только гулять. И очень хотел найти тех, с кем гулять было так весело. Пусть и в маске Егора, ведь неизвестно, примут ли ребята его настоящий облик.

Люди боятся ящеров, впадают в ступор от одного их вида — это аксиома. Но в холодном сибирском городе Грой ещё ни разу не проводил время так здорово, как с Вадимом и его друзьями.

Запах? Да не так уж сильно они и воняли, как он жаловался главе клана.

А он сам? Он для них — пахнет? Впадут ли они в ступор, если узнают, кто он на самом деле?

Грой колебался, но это не могло его остановить.

Конечно, и Кох, и Рове, и Кан с Ханом возились с ним с удовольствием, но все они были гораздо старше и из других кладок…

И Грой обманул Коха.

Нет, он не отключил шпионские маячки термокостюма, но втихую экипировался поинтереснее, чем советовала соответствующая статья информатория. Он взял два ножа, верёвку, сухпаёк и лёгкий глок 46. Маскировочное поле скрыло всё это богатство, изобразило паренька в камуфляже — так здесь одевались не так уж и редко, даже не на что было глазеть.

Грой вышел в город, как выходил в виртуальные пещеры и туннели. Он боялся только холода и не знал, что есть вещи гораздо страшнее. Не знал, что город — прежде всего живое движение многих людей. С их запахами. Звуками, роящимися до зуда в ушах. С живыми тёплыми тычками живых тел. С привычками, целями, чувствами и направлениями, которые можно было легко считать с лиц, не защищённых гримасами и оскалами.

Он потерялся в этом потоке. Не смог не только найти ребят сам, он не сумел этого сделать, даже прибегнув к помощи информатория! То есть, запросив расположение школы, где они учились.

К его ужасу школ оказалось три! Три разных школы! И в каждой были сотни учеников! Своё расписание!

Как? Как его друзья ухитрялись выжить в этих безумных толпах людей? Как они сумели остаться такими приветливыми, весёлыми, готовыми играть с каждым встречным?

Грой провёл в городе час, нарезая восьмёрки вокруг центра и школы Вадима.

Постепенно темнело, и воздух всё сильнее обжигал холодом лёгкие.

Людей меньше не становилось. Они смотрели на Гроя, обдавали резкими ароматами своих тел и дыхания.

Маленькому ящеру было страшно. Он сторонился людей — они пугали его.

Заметив пару личинок, Грой сообщил в центр.

Людей, заражённых личинками, он чуял за несколько метров. Они излучали иной мысленный фон, иначе пахли.

Грой знал, что вступать в контакт с носителями личинок нельзя. Личинки глупы, но способны обмениваться информацией, особенно в момент опасности и наивысшей угрозы.

Ему ничего не стоило мысленно сомкнуть челюсти на жирном ментальном тельце личинки, чтобы тварюшка сдохла, но это было строго-настрого запрещено.

Это было основное, базовое знание: кланы не вмешиваются. Они сохраняют нейтралитет. Их слишком мало, чтобы напасть на вторженцев. Они только инструктируют и обучают тех из людей, кто способен к сопротивлению.

Гроя бесило самодовольство личинок, заживо пожирающих своих жертв, но разве может один маленький ящер объявить войну за всех — и за живых, и за тёплых, тело которых давно уже спит?

Он бродил, всматривался в лица и сознания людей, замечая следы воздействия паразитов, морщился. Костюм грел его, маскировка была прекрасной — всего лишь крепкий подросток с необычными серо-золотыми глазами.

Цвет глаз Грой оставил свой.

Время шло, быстрое движение не всегда позволяло костюму согревать воздух перед мордочкой маленького ящера, и он всё-таки замёрз.

Так никого и не встретив, Грой понуро поплёлся домой, заперся в своих комнатах и засел за изучение материала. Нужно было узнать, как живут люди, как работает школа, чем занимаются дети в течение дня.

Мозг Гроя, натренированный изучением миллионлетней истории родного племени, впитывал сведения, как губка.

Конечно, маленький ящер не побрезговал теперь информацией о Вадиме и ребятах. Выяснил, где они живут, номера домов, телефонов. Он зарегистрировался в соцсетях и изучил их профили.

Грой ощутил, что готов сделать вторую попытку, перехватить Вадима возле его школы. Завтра. Сегодня было уже слишком поздно: пока он искал информацию, в городе людей настала самая настоящая ночь.

Зато теперь Грой знал время и место. Если он завтра придёт за полчаса до окончания первой смены — точно выследит ребят возле школы. И постарается случайно попасться им на глаза.

Он не будет им ничего объяснять, он сумеет. Они поймут. В туннелях он обманывал их ненамеренно. Да, в общем-то, и не обманывал вовсе… Лишь виртуальная маска была человеческой, в сути же он оказался очень похож на них. Он тоже устал подчиняться правилам.

Грой использовал для маскировки список личности забавного паренька, который и в самом деле сумел удрать из подвала и какое-то время шатался по катакомбам.

Грой хорошо его знал, следил за ним, но познакомиться так и не решился.

Егор был всё-таки обычным мальчишкой. Он ничего не ломал, как Вадим. Не пробивал дырок в иллюзорной реальности бассейна, не бросался на собаку, чтобы закрыть собственным телом Лизу, не рвал силой мысли цепь Мирона. Он лишь сумел обмануть систему, уйти, скрыться. А Вадим…

Вадим был как Грой — хитрый, деятельный, смелый. Готовый на всё ради яиц своего гнезда. Почти ящер.

Он простит небольшой обман. Поймёт, что маленькому ящеру сейчас очень нужны друзья.

И зря Сар считает, что Мирон, Илья и Лиза — не способны к дальнейшему обучению. Грой чуял, что личинкам ребят не взять. По-своему они сильные и крепкие, просто не укладываются в шаблоны психологических тестов.

Личинки любят трусов и предателей. А даже Мирон не трус и уж тем более не предатель. Чтобы предать — надо подсесть на жалость к себе, а Мирон… Он ведь себя на самом деле совсем не жалеет, а даже подсмеивается…

Глава 11

— Стой ровно, падла!

Хмурое холодное утро началось неудачно для заночевавшей «на объекте» ремонтной бригады. Вчера мужики солидно погудели по поводу окончания рабочей недели, но похмелиться не успели — в семь утра принесло взбешённое начальство.

Юрич, используя всё богатство живого великорусского языка, выстроил сонных мужиков и теперь равнял, прохаживаясь мимо шеренги взад-вперёд.

— Сёдня ж суббота? — вякнул плиточник Сеня.

— Кому суббота, кому работа! Заказ у меня, неясно, что ли? — Юрич придирчиво разглядывал своих «бойцов мастерка и лопаты». — Дорогой заказ, бархатный!

Бархатными заказами он называл те, где глупые клиенты платили, не вдаваясь в смету.

— Дык, с понедельника бы? — буркнул Генка.

Нос его сливово синел, маленькие глазки заплыли.

— Я тебе дам, с понедельника. Сроки горят!

Юрич на Генку очень рассчитывал. Генка в прошлом году кота в крыльце забетонировал, ему задачу долго объяснять не придётся.

Но кого же ещё взять к Генке в пару? Петровича? Так у него — внуки… Рассупонится ещё не к месту.

Ивана? Крепкий, рукастый, но ведь работает без году неделя. А вдруг «в тихом омуте»?..

Больше и выбрать было не из кого, гастарбайтеры — люди тёмные, мало ли что у них в кишках? А Юрич спиной ощущал, что люди нужны проверенные, иначе с ними придётся «расстаться».

Расстаться-то легко, а в бригаде кто потом будет работать? Эти-то — худо-бедно справляются, только вот для сегодняшней халтуры нету у них нужных способностей.

Но взять кого-то придётся. Одного помощника мало. Но кого? Разве что Дюшу?

Дюша ему должен столько, что пусть попробует затрепыхаться. Да и не надо ему будет особенно сильно вникать — наблюдателем его можно поставить, у гаража, с биноклем.

Отобрав двоих, Генку и Дюшу, Юрич пообещал им золотые горы, а остальных отпустил догуливать выходные.

Ему же гулять было некогда. Детки-то, гадёныши — учатся по субботам…

Хотя деток ещё предстояло найти.

Юрич вывел Генку и Дюшу в подъезд.

— Дело у меня важное. Щенка мне одного поймать надо. Напакостил мне…

— Чё, опять на твоей ракушке пацаны крышу проковыряли? — хохотнул Генка.

— Вроде того.

— А кого ловить будем?

Пока Юрич размышлял, как донести до похмельных мужиков образ жертвы, Тоот спроецировал им портреты прямо в мозг.

Он наблюдал, не вмешиваясь особо. Уж больно ледащими были «работники» его симбионта. Марионеток-то из них сделать ничего не стоило, но… Сунешь в такого «руку», пошевелишь, как пальцами… А потом «руку» вынешь — а из него уже и дух вон. В них и так-то почти не было «духа».

— Запомнили эти три рожи? — строго спросил Юрич. — Я их вчера у «Весны» видел, явно живут где-то поблизости. Надо шпану местную расспросить. Шлялась там вчера возле моего гаража пацанва. Может, узнают кого?

— Так это чё, я штукатурить, чё ли, не буду сёдня? — переспросил Генка.

— Я те щас так морду наштукатурю! — взвился Юрич. — Жена не узнает! Чё скажу, то и делать будешь! Пшёл к гаражам! А мы с Дюшей школы окрестные обойдём.

Юрич сам не знал, зачем ему нужно было «обходить окрестные школы». Это Тоот надеялся, что, оказавшись рядом с жертвой, он учует её.

Вставать было невозможно, но нужно. Вадим, не разлепляя век, доплёлся до туалета, вздремнул там слегка. Выполз. Сунулся в ванную. Промыл глаза под краном.

Вчера он лёг вполне даже рано. Они добежали до торгового центра, кое-как отдышались, нашли Лизу.

Ей, разумеется, никто ничего не рассказал: Мирон был сам еле жив, Илья переваривал ощущения, ошарашенный невероятной силой страха, испытанного у гаражей, а Вадим не захотел пугать.

Они проводили Лизу, Вадим поднялся с ней к дверям квартиры — вдруг мама начнёт наезжать за позднее возвращение? Лиза сказала, что мама звонила, пока парни ходили в разведку, ругалась.

В лифте Вадим слегка прижал к себе девочку, чуть коснулся губами волос… Ну вот могла бы жить на девятом этаже, так нет же, на четвёртом!

Лифт дёрнулся и остановился. Вот и все удовольствия.

Мама Лизы оказалась такой же тоненькой, рыжей, с огромными испуганными глазами.

Увидев Вадима, она неуверенно улыбнулась. Обрадовалась? Что Лиза по темноте гуляет с незнакомым парнем? Не поймёшь этих взрослых.

— Мам, это Вадим, он в нашей школе учится.

Тут мама Лизы совсем расцвела. Стала благодарить Вадима, что проводил дочку.

Вадим смутился: попрощался — и в лифт. Только там до него доехало, что у Лизы — проблемы с одноклассниками, что в школе её не любят, не принимают…

Наверное, мама подумала, что конфликт разрешился? Ну так он и разрешится. Завтра. Девчонок бить нехорошо, но иногда надо.

Потом…

Что же было потом?

Потом они посадили на трамвай Мирона, дошли с Ильёй почти до школы, и он свернул в частный сектор, а Вадим дотащился до дома и ощутил, что всё.

Еле до кровати добрался. Никогда так рано спать не ложился, разве что в садике.

И вот, казалось бы, мог выспаться — а фиг…

— Медведь, ты спишь? — крикнула мама.

Вадим вздрогнул, откусил бутерброд, закашлялся. Оказывается, он задремал за столом.

— Да не сплю я! Вот надо же так пугать!

— Про справку дедушке не забудь.

— А ты ему звонила вчера? — Вадим ощутил, что не просто просыпается, а ещё и вся «шерсть» у него встаёт дыбом.

— Нет, не звонила. И он не звонил вечером. Ты не забудь, ладно? — Мама погладила Вадима по плечу.

От этого тёплого касания Вадиму стало ещё хуже.

«А что если дед всё-таки потом — того?» — с ужасом думал он, а потому шипел и огрызался:

— Ну почему я должен с ним возиться? Я не люблю деда! И он меня не особенно любит…

Мама, уже подхватившая сумку, замерла в дверях с курткой в руках.

— А потому, Маугли, что он тоже член нашей стаи, — сказала она, чуть улыбаясь. — Ты стал подростком и позабыл об этом. А теперь ты вырос, ты — взрослый и мудрый, как Каа. Так что — не забудь справку!

Мама выскользнула за дверь.

«Блиин! — подумал опаздывающий Вадим и достал телефон. — А что если уже и некому эту справку заказывать?»

Дед долго не брал трубку.

И лишь когда Вадим уже отчаялся что-то услышать, когда отшвырнул рюкзак, готовый плюнуть на школу и налегке бежать к деду, раздалось его сонное: «Алло».

Дед спал!

Спал! Этот доставший всех жаворонок, способный перебудить родню в шесть ноль-ноль чудесным воскресным утром телефонным звонком на тему: «Надеюсь, вы уже встали?..»

— Дед, у тебя всё нормально? — растерянно спросил Вадим, подхватывая брошенный рюкзак. — Ну… давление… там?

О чём говорить, он не знал.

Дед зашебуршился, зазевал в трубку:

— Это что, уже восемь? — спросил он. — Вадик, а я ведь таблетки от давления не выпил.

— Так вот ты выпей! — рявкнул Вадим, выскакивая из квартиры и захлопывая ногой дверь. — Я тут… А ты спишь!

— Я выпью, — засуетился дед. — Как это я проспал? Ты… в школу пошёл?

— В школу, куда ещё! — Вадим отвечал быстро и прерывисто. Он катастрофически опаздывал.

Вадим был зол на себя и на деда: за внезапный страх, за то, что говорить им, собственно, не о чем, и вряд ли он, пацан, виноват в этом… Но почему? Почему он чувствует себя виноватым, а дед — нет?

— Ты бы забежал после школы? — беззлобно бурчал в трубку дед. — Мы бы с тобой поговорили, Вадик?

— Забегу, — пообещал Вадим. — Вечером. Позже. Таблетки иди пей!

Он нажал отбой, мысленно пообещал себе прибить деда за «Вадика» и вдарил через двор на крейсерской скорости.

Но всё равно опоздал.

Глава 12

Первым был английский.

Вадим влетел через минуту после звонка. Англичанка уже посадила класс и теперь наводила глянец на сонные лица пацанов и девчонок, едва отмякших за своими партами после унизительной «приветственной» позы, когда ты стоишь как дурак по стойке смирно, ругаешься про себя и ждёшь, пока не раздастся желанное: «Хеллоу чилдрен», а их величество Инна Борисовна листают журнальчик, карябают число на доске, чешут нос…

Ну ведь не первый же класс, ведь можно уже прекратить играть в крутую училку и глупых деток? Ведь ведут же себя некоторые учителя вполне нормально, не придираясь сверх меры и не устраивая спектакли?

Ты и так торчишь по шесть часов в бетонной коробке, отделённой от прочего мира КПП из охраны и турникетов, играя школьника в дешёвом театре на двадцать семь зрителей, каждый из которых и сам не знал, что поступит в закрытую труппу погорелого театра…

И ведь не спрячешься. Минус английского (если кто забыл) в том, что класс бьётся на две группы, а воспитывать («это такая мука — воспитывать») тринадцать рыл значительно проще, чем двадцать семь.

Сегодня ещё и Инна Борисовна была явно не в духе. Она сама не так давно покинула альма-матер и профессию свою вряд ли выбирала из любви к детям, скорее, ей двигала невозможность приткнуться в местечко получше. Попробуй найти в небольшом городе хорошую профессию, да?

А теперь вдруг стало надо любить детей.

Ну и как их любить, когда им уже по пятнадцать, а иным и по шестнадцать, и они ничуть не изменились за последние двадцать лет, разве что интернет только испортил их?

Да и вообще… Когда тебе двадцать два или двадцать три — нехорошо любить пятнадцатилетних, грех это. Потому, наверное, англичанка честно воспитывала группу.

Как могла.

Вадим застыл в дверях, но Инна Борисовна делала вид, что не замечает его.

— Ну как же я вам ничего не задавала? Ирочка, что я вам задавала?

— Progress Check десятого параграфа!

— И всё?

— Ещё стих с понедельника остался.

Ирочка не могла не слить домашнее задание. Она была отличницей и надеялась получить медаль.

— Хорошо. Кто сделал?

Руки подняли только Ирочка и Катя с Кристиной. Вадим поморщился — англичанка дозревала буквально на глазах, и сейчас будет «мясо».

— Прекрасно… Лес рук! Три человека! Опять одни и те же работают! — Инна Борисовна трагически возвысила голос, уставилась на Вадима в упор и выглянула сквозь него в дверь.

Интересно, увидела что-то или нет?

Он вздохнул: вот дёрнул же чёрт опоздать именно на английский! Надо носить с собой маску клоуна: надел бы сейчас и сошёл за своего, так нет же, даже не рыжий…

— Вы что, последние дни решили вообще не учиться? — разорялась Инна Борисовна. — Так я вам ещё успею оценки за год испортить!

— Ну, Инна Борисовна, — заныли девчонки.

— У нас в неделю три урока английского, и все подряд!

— Знаете, сколько у нас домашки по математике?!

— А что, мой предмет вы считаете бесполезнее математики? Что, Вишневская? Что вам опять не нравится?

— У нас сегодня вторым уроком контрольная работа по геометрии!

— А я тут при чём?

— Сорри, айм лейт. Мэй ай кам ин? — подал голос Вадим, которого уже задолбало стоять в дверях.

— Ноу, ю мей нот! — отрезала Инна Борисовна. — Стой там, я с тобой потом разберусь!

— В смысле? Мне тут весь урок стоять, что ли?

Англичанка активно проигнорировала возмущение Вадима. Ей прямо-таки нравилось, что она тут — самая крутая и всеми командует. Картина маслом: двенадцать тел дрожат над стишком, одно — в дверях висит. Красота!

И ведь всё равно, по какой причине ты опоздал: уважительной или нет. У неё — пунктик, она, блин, принципиальная!

Может, у неё вообще в голове компьютерная программа вместо мозга? Ну или она вампир какой-нибудь эмоциональный: пока не наорётся — не успокоится?

— Повторяйте стихотворение, кто не расскажет — два в журнал, и исправить уже не сможете! — Инна Борисовна успокаиваться не собиралась.

Вадим покачал головой, встретился с грустными глазами Рыжкова. Хмыкнул.

Рыжков был к нему сейчас ближе всех — он занимал первую парту на четвёртом ряду, практически у дверей.

— Чёт она сегодня буйная, — тихонько сказал Вадим Рыжкову.

— Да ваще озверела. В гробу я видал её стишки, а письменную дичь — тем более… — прошипел Рыжков.

— Ты стих-то хоть раз читал?

— Два читал! Но дальше первой строчки не помню…

Вадим хмыкнул: стих был простой, да и задавали его неделю назад.

— Рыжков! Начнём с тебя! — Инна Борисовна возникла перед четвёртым рядом, как призрак, летящий на крыльях ночи.

— Инна Борисовна, вы когда это задавали-то?.. Я вот смотрю и не помню… — простонал невезучий Рыжков.

— Да ты его и не учил!

— Учил… Сейчас уже раз шесть вон прочитал, ничего не вспомнил!

— Давайте, я расскажу? — не выдержал Вадим.

И, не дожидаясь разрешения, затарабанил на английском. С акцентом, конечно, в который всегда тыкала Инна Борисовна, но чётко. Со злости он ошибок никогда не делал, только в расслабленном состоянии.

— Ну, хоть стишок знаешь — хоть какая-то от тебя польза, — перебила Инна Борисовна. — Садись на место!

Стих она даже не дослушала.

Раздражённый Вадим упал на свободную парту позади Рыжкова. Меньше всего ему сейчас хотелось учиться. Может, англичанка — тоже заражена личинкой, поэтому всех доводит? Или она злостью питается? Или у неё утром собачка сдохла?

Очки просто жгли Вадиму карман: ну прямо Фродо и кольцо Всевластия!

Но ведь нельзя же на учителях эксперименты ставить? Хотя… А им на школоте оттаптываться можно? Или дети — не люди?

Профдеформация у них, что ли? Или обман мозга? Вот скажи сейчас англичанке, что она детей не уважает, и что будет? Истерика? Она же уверена, что наоборот! Что это мы её не уважаем!

Вадим решительно достал очки и нацепил на нос.

Всмотрелся — пусто. Личинка, к сожалению, не просматривалась.

Он в раздражении схватился за колёсики, позабыв, что они — не для резкости…

И…

….В голове у Вадима неожиданно что-то ёкнуло, его толкнуло вперёд… И класс перевернулся.

Теперь Вадим смотрел не со второй парты последнего ряда, а от доски. Словно его вызвали отвечать!

Только что он видел затылки, а теперь — лица.

Вот Рыжков мается от тоски и безделья. Он знает, что его уже ничто не спасёт от двойки, и дальнейшее сидение на английском для него — хуже каторги. Вот Кристина шевелит губами, повторяя стишок…

А это кто такой лохматый и заспанный? Это же…

Стоп, а где Инна Борисовна?

Вадим оглянулся и увидел доску.

Потом ощутил, как в глазах двоится, и увидел, наконец, Инну Борисовну, испуганно крутящую головой.

И тут до него дошло, что секунду назад он смотрел на себя из головы Инны Борисовны! Её глазами!

Нет… Ну… Ну…

Ну, круто же!

Он поморгал: в глазах всё ещё двоилось. Ещё немного подкрутил колёсики очков…

Внутри опять что-то дёрнулось, он ощутил слабое сопротивление, словно в воду нырял… И снова увидел самого себя, хмурого, бледного, взлохмаченного и какого-то прямо несимпатичного, что ли.

Подумав об этом, он уловил смутный отклик: «Да, бесит, постоянно дерзит».

«Это кто дерзит? Это же Рыжков дерзит?»

«Рыжков — вообще отстой!» — откликнулось в голове.

Это он что, с Инной Борисовной, что ли, беседует? Прямо у неё в голове?

Вадим едва не расхохотался.

«А ты сама? — спросил он. — Ты — не отстой?»

«Да ты кто такой, чтобы!..» — дёрнулась ответная мысль.

Вадим «рявкнул» на неё, и мысль угасла.

Вот так-то лучше!

Он сделал усилие и подавил последнее сопротивление… чужого сознания.

И снова обвёл класс глазами Инны Борисовны.

— Ну и что, хулиганы, тунеядцы? — спросил он весело, слыша не свой, а её, не совсем знакомо звучащий голос. — Учиться-то когда-нибудь начнёте?

Вадим представил, как садится… и Инна Борисовна, поддёрнув юбку, взгромоздилась на первую парту, а потом заложила ногу за ногу, повергнув в шок сидящую там Кристину.

— Кристина-то пять получит, — развязно сказала «Инна Борисовна», качая голой ногой. — А ты, Рыжков?

— А чё сразу я? — вякнул тот испуганно.

Испугаешься тут.

— А то! — ухмыльнулась «Инна Борисовна». — Тварь ты дрожащая, или можешь выучить стих? А, Рыжков?

— А если не могу, так что, сразу тварь? — пробормотал Рыжков и вцепился в свой рюкзак.

Инстинкт подсказывал ему, что «пора валить» из этого странного «класса».

Вадима уже трясло от хохота. Хоть «Ералаш» снимай — педагогиня на парте была великолепна!

Он ощутил, что сейчас заржёт в голос и потеряет контроль над сознанием англичанки, и поднял Инну Борисовну с парты.

Двигательный контроль давался ему легче. Можно было поводить её по кабинету. Подойти к двери. Теперь обратно… Вот хоть бы даже и присесть…

Англичанка побродила туда-сюда, присела на корточки.

Класс замер.

Вадим понял, что получается уже какая-то страшная, а совсем не смешная фигня, и всё желание управлять англичанкой у него пропало.

Да и не знал он, что делать дальше. Одно дело — побаловаться, другое…

Ладно, хватит нелепого бреда!

Не сообразив, как «выйти» из сознания Инны Борисовны, Вадим снял очки.

Англичанка — словно из неё выдернули стержень, осела на пол и заплакала.

Девчонки кинулись её утешать.

— Инна Борисовна, что с вами?

— Голоса… — бормотала та. — Какие-то голоса в голове…

— Это вы переутомились!

— Это конец года…

— Ага, орать она переутомилась! — буркнул над ухом у Вадима Рыжков.

Вадим надавил на занывшие глаза. Эксперимент определённо состоялся. Но — какой?

Личинки не было. Захват сознания англичанки частично удался.

Но болтать с ней у неё же в голове было явно лишним. Вот если бы он хотел что-то сделать конкретное…

Девчонки так и вились вокруг «несчастной Инны Борисовны». Вадим смотрел и не понимал: ему-то жалко её или нет? Насилие над сознанием — это же тоже насилие? Но если ей было можно, то почему должно быть стыдно ему? А ему — стыдно?

Пожалуй, ему было не стыдно, а странно.

В насилии над сознанием было и удовольствие, и страх, и отмщение, и жалость… И весь этот коктейль ощущений совершенно сбил его с толку.

Главное — он понял, что может и это. Что и зачем — надо было разбираться, но что-то может точно.

А вот то, что английский скатился в коллапс, это было определённо в плюс — хоть шпору на геометрию получится сделать.

Глава 13

Миссия Генки провалилась, даже не начавшись.

Какие пацаны станут курить за гаражами в полвосьмого утра? У них здоровьишко молодое. Их не тянет опохмелиться перед школой, и уши без курева у них ещё не пухнут.

Но как сказать об этом Юричу, который с утра был хоть и виннипухлый, но уж больно недобрый? Пошлёт ведь, куда не ходят. Да ещё и не оплатит потом эту проклятую субботу!

Страдая, Генка прошёлся вдоль гаражей раз, прошёлся другой. Замёрз. От ветра забился за угол. Прикурил там, скукожившись.

Поднял голову — «тойота» Юрича выруливает. И тут же вываливаются из неё злой Сам, да грязный Дюша. И где, спрашивается, так извалялся?

Юрич буркнул что-то неразборчивое, гараж открыл. Покопался в углу и вытащил ПМ. Пистолет Макарова. Травмат, конечно, но с десяти шагов и не разберёшь.

Видать, нашёл где-то Дюша школьников. Видать, напинали они его.

— Вот сучьи дети, — ругался Юрич.

Потом ткнул ПМ в руки Генке. Оно и верно — Дюшу и с калашом завалят. Ежели детсадовцы, да группой…

Генка хихикнул: жизнь налаживалась. Понял он, какой сегодня будет «ремонт». Не на пять минут эта байда с детишками. Явно не мешки с цементом таскать придётся.

Спина у него сама собой распрямилась.

— А патроны? — спросил он у Юрича.

— Восемь там есть.

— А ещё?

— Я те дам — ещё! — цыкнул Юрич. — Ты и с этими не дури. Так если… Попугать. Для острастки.

Он покопался ещё и выдал Дюше здоровенный бинокль.

— Нашли, что ли, кого? — хмыкнул Генка, пряча ПМ в карман грязных спортивных штанов с лампасами.

— Нашли — едва ушли. Хотели сдачи дать, да не могли догнать, — огрызнулся Юрич, но уже не так свирепо. — Отвалите-ка пока за гаражи, покараульте, я ещё кое-чего достану.

Генка поманил напарника, они вышли из гаража, закурили… И тут-то история с Дюшиной помятостью слегка прояснилась.

Оказалось, что разделились Юрич с Дюшей. Школы-то по соседству две — 125-я и 126-я, рядом стоят, как сёстры-близнецы.

Юрич впустую сходил, а Дюша высмотрел какую-то школоту, подгрёб и давай расспрашивать. Описал, кого сумел. И вроде самого здоровенного пацаны опознали. Но тут же вопросы начали задавать: а зачем, мол, тебе, дядя?

Дюша ничего вразумительного ответить не смог, ну они ему и наваляли слегка.

Хорошо Юрич подоспел и борзую молодёжь успокоил.

Дюша аж закашлялся, вспоминая, как вперился Юрич своими белыми глазищами, как заорал утробно: «Чё это вы тут делаете, твари?»

Пацаны струхнули. И Дюша — тоже струхнул.

А потом — ничего, поговорили. Юрич им даже на пиво дал, пацанам. Поправиться, мол, после разговора.

Узнали пацаны только одного из троих. Вроде как Илья его зовут, спортсмен он какой-то известный, что ли. Клуб они помнят, а школу — не очень. Вроде 40-я, но не уверены были, что точняк. А 40-я далековато, залётная оказалась пацанва, что насолила Юричу.

Генка слушал и курил. Да смотрел, как Дюшу трясёт мелко-мелко. Вот доходяга, да?

А тут и Юрич нарисовался. Вышел из гаража, руки ветошкой обтёр.

— Поехали! — заорал.

Сели они в «тойоту» и поехали в 40-ю школу. Илью этого караулить.

А уж он потом и всех остальных сдаст. Юрич — он такой, он всю кровь из него выпьет и не подавится.

В реальном, физическом помещении центра у Гроя было всего две личных комнаты — спальня и та, где он занимался учёбой.

Обе — крошечные. Спальня — вообще ниша без окон, с кроватью и машиной для виртуального сна. А вот комната для учёбы была побольше, с малым столом-экраном для чтения, с большим столом-принтером для моделирования, с иллюзорными стенами-полотнами гипнопроекций для создания иллюзий — лепи что хочешь: хоть пустыню вокруг стола или родные пещеры.

Но не пещеры теперь занимали Гроя. Он хотел настоящего и всё чаще смотрел не на проекции любимых пейзажей, а в обычное окно, затянутое сеткой решётки. Совсем небольшое окно, единственное в его маленькой комнате. По сути — отверстие, дырка, но как интересно!

Грой с удовольствием разглядывал через это отверстие в стене, забранное прозрачным стеклом и железными прутьями, людей, спешащих по своим делам по улице Гоголя, на которой стоял центр. Такое наблюдение было вполне безопасно, хоть и второй этаж.

Мир людей вообще рос вверх, а не вниз. Подземные этажи были здесь редкостью, но Грою нравилось и на втором. Иногда он даже воображал, что стал птицей и летает над городом. И теперь этой птице пора было пройтись лапками.

Гугл полагал, что уроки в первой смене заканчиваются в 13.00. Именно к этому времени Грой и запланировал подойти к школе, где учился Вадим.

Подготовился он основательно. Облик Егора подредактировал, избавившись от сломанных очков, глок перебрал и почистил. Сделал два дополнительных магазина. Термокостюм отрегулировал иначе, чем вчера, полагая, что двигаться он будет много, и ему важнее обогрев конечностей, чем спины.

Мало ли что там думает по этому поводу Кох. Может, он ползает, как варан? А Грой и пешком ходит быстро. Так что спина у него не замёрзнет точно, а вот лапы — запросто.

Оставалось решить, а не прикинуться ли школьником.

Грой любил камуфляж, напоминавший ему расцветкой собственную пятнистую зелёную шкурку, но вчера возле школы он не видел ни одного ученика в камуфляже, хотя гугл утверждал, что надетое на них тоже называется формой: тёмные брюки, светлые рубашки, жилетки…

Понятно, что детям было холодно, и они маскировали эту специальную одежду тёплыми куртками. Но всё-таки она у них была и, видимо, выражала некую принадлежность к общешкольному братству. Может, и ему сварганить себе такой виртуальный костюмчик?

Грой в раздумьях подошёл к принтерному столу. А если смоделировать термокостюм в виде такой вот «формы»? Будет ли это удобно?

— Чем ты занят? — спросил Кох, вторгаясь в личные комнаты Гроя как всегда без звукового сигнала.

Настоящий Кох ещё не вернулся из соседнего города, но его копия, потеряв последнюю совесть, хвостом таскалась за Гроем. Видимо, хозяин поставил ей именно такое задание, не доверяя второму куратору — более молодому и беспечному Хану.

«Стрекозина дохлая! — Грой в раздражении щёлкнул челюстями. — И Сар ещё удивляется, почему я постоянно убегаю в виртуальные туннели? Вот пусть там меня Кох поищет! Пусть только сунется!»

Грой отключил принтер, чтобы ябеда Кох не успел сунуть туда нос. Мало ли что ему в башку взбредёт? Нажалуется опять Сару…

— В город собрался? — продолжал расспрашивать Кох, словно не замечая, что у Гроя уже раздувается горло от раздражения.

Его бесцеремонная копия шлялась по комнате, разглядывая всё подряд. Сейчас она уставилась на глок, разложенный на маленьком столе вместе с запасными обоймами:

— Зачем это тебе? Не вздумай там стрелять, ты нас демаскируешь!

— Отвали уже, а? — оскалился Грой. — Чего тебе опять надо? Сар разрешил мне. Стрелять я не собираюсь. Ты же знаешь — мне нравится реликтовое оружие! Я — увлекаюсь оружием! Это — моё хобби!

Оружие Грой мечтал показать ребятам. Он помнил горящие глаза Ильи. Тот не отказался бы пострелять из его глока специальными патронами из саморазрушающегося полимера. Все их компоненты, включая пули и гильзы, рассыпаются в пыль через пять-шесть часов после отстреливания, но они так похожи на настоящие… Даже по убойности!

Ведь вполне можно пострелять на пустыре по банкам! Это же не стрельба вообще, а так… Никто бы и не нашёл потом никаких следов, кроме дырок, а пацаны были бы счастливы, Грой знал. Он и пули под это сам программировал. Употел весь.

— Я бы предпочёл, чтобы такая мелочь, как ты — имела хобби попроще, — фыркнул Кох, но от стола всё-таки отошёл.

«Кто бы урчал про мелочь! Рост у тебя едва ли не мельче всех в группе — а туда же!» — насупился Грой.

Бесил его Кох, и всё тут. Вечно бесил. А сегодня — особенно.

— Сам ты, — огрызнулся он, — мелочь! Я-то вырасту, а ты, со своим наполеоновским комплексом, так и будешь подпирать близнецам коленки!

Кох вытаращился недоуменно. Блок человеческой истории был, конечно, закачан в его память, но вряд ли ящер им активно пользовался, и сейчас он никак не мог сообразить, что за ерунда такая — «комплекс Наполеона»?

А может копии вообще соображают хуже своих хозяев?

— О! — восхитился Грой. — Так это тебя нельзя выпускать в город, Кох! Ты не знаешь, кто такой Наполеон! Люди тебя демаскируют!

Он рассмеялся, широко открывая рот и показывая зубы, чтобы Кох видел — это совсем не весёлый и не добрый смех.

— Да знаю я, кто такой Наполеон! — дёрнулся старший ящер. — Он уже успел перебрать в памяти возможные варианты. — А вот ты, как всегда, отключил информаторий и проспал много важного. И будь благодарен, что я сам удосужился оповестить тебя!

— Это о чём? — буркнул Грой, чуя недоброе тем местом, где у ящеров когда-то рос хвост.

— О том, что приборы уловили слабый инфовсплеск совсем рядом с центром! Возможно, это ложная сработка, но есть вероятность, что это вылупилась личинка.

— Какой класс опасности объявлен? — нахмурился Грой.

Только вторженца ему сейчас и не хватало. Это же все планы — насмарку!

— Тёплые ещё совещаются, — нехотя сообщил Кох. — Всплеск был слабый, смазанный. Или возле перерождающейся личинки оказались сильные операторы и, наблюдая её, создали помехи, но… тогда мы получили бы уже их сообщение. Или это был сбой работы приборов.

— Даже если не сбой, я-то при чём? — Грой сунул глок в карман термокостюма. — Я — не ликвидатор. Пришлёте группу обученных людей — делов-то?

Он сообразил, что опасность пока гипотетическая, и хорошо бы быстренько смыться, пока перестраховщик Кох не придумал какую-нибудь пакость, чтобы не пустить его на прогулку.

— Да мы-то пришлём. А ты бы лучше посидел дома! — оправдал его худшие мысли Кох.

— Это почему ещё? — как можно равнодушнее поинтересовался Грой.

— Вторженцы опасны, или забыл?

— И? — Грой старался изображать максимальное спокойствие, он даже не скалился. — Это я-то не знаю технику безопасности? «Наш народ не вмешивается!» Это запомнит даже яйцо! Мы — унылые трусы. Следим, наблюдаем. Но прибить не можем даже личинку, ведь другие вторженцы — ай-ай — узнают об этом и объявят нам войну! А то, что мы обучаем людей, — это ничего, а, Кох? Это разве «мы пока ещё не воюем»?

— Прекрати нести ересь! Я запру тебя!

«Если успеешь, жалкая копия! Тебе, ябеде, чтобы запереть меня, нужно ещё добежать до Сара!»

— А я — выпрыгну в окно! Я что, неправду сказал? Какой ты ликвидатор, если вся миссия вашей группы — проследить: издох Вторженец или нет? А ведь мы могли бы захватить его! Пытать! Мы бы узнали, откуда прут сюда эти твари! Разорили бы их гнездо!

— Грой!

— Я уже пятнадцать сезонов, как Грой. Я скоро перестану расти. Так что отвали от меня. Я всё знаю. И никуда не полезу. Ловите свои всплески — я просто хочу гулять.

— А пистолет?

— По вторженцу? Да ты бредишь! Это — игрушка, понимаешь? Как твой ремень с алмазами! Мне — нравится! Вторженцу глок — как слону дробина. Он просто сменит тело… — Выдержав паузу и насладившись недоумением Коха, Грой пояснил: — Слон — это толстенькая крыса величиной с саркофаг! Займись человеческой историей. Или — считай дохлых вторженцев. Я — маленький, мне надо гулять!

Грой ехидно прищурился, и Кох вздохнул, покачал головой, но… всё-таки шагнул к выходу:

— Будь осторожен, — предупредил он. — И — оставайся на связи!

— А то? — оскалился Грой.

Раунд был выигран. Выдержка и ещё раз — выдержка!

— А то я использую то преимущество, которое дал мне Аш Хааах, вернусь и отстегаю тебя ремнём по длинным лапам!

Кох ушёл, и дверь пошла за ним рябью.

Грой задышал часто-часто, пытаясь успокоиться, подошёл к окну, глянул вниз…

Напротив центра был магазин с часами на крыше. И часы показывали 13:10.

Он опоздал!

Проклятый Кох!!!

Глава 14

Две геометрии подряд Вадим отработал честно. И только кинув на учительский стол тетрадку с контрольной, вспомнил про Лизу. Про то, что ещё вчера, засыпая, хотел до уроков подойти к ней.

До уроков, бро! Прошло три!

Вадим обругал себя дебилом и идиотом, быстренько сгрёб всё своё — тетрадки, линейки, ручки, шпоры — со стола в рюкзак и понёсся на второй этаж к расписанию.

Ага, Лиза сейчас пошла на литературу в 320-й кабинет!

Взлетев на третий и чуть не сбив нерасторопного пятиклассника, Вадим запоздало вспомнил про столовую. А вдруг Лиза рванула туда? После третьего урока многие ходят…

Но тормозить было поздно: он уже вломился в 320-й и остановился, оглядываясь. Где тут козы, что доставали Лизу? И где сама Лиза? Неужели-таки лопает?

Лиза нашлась на третьей парте крайнего ряда. Так себе местечко. Сидела она одна, и сейчас раскладывала аккуратно обёрнутые учебник и тетрадки. Медленно так, с толком.

Вадим улыбнулся, засмотревшись на неё: рыжая, слегка растрёпанная, фенечки на руках другие уже, новые, взгляд рассеянный, а глазищи — как будто немного заплаканные, блестящие…

Она же носит линзы! — осенило Вадима.

Лиза витала в облаках и никого не замечала, пока Борька Лёвкин из одного с Вадимом подъезда не подкатился пожать ему руку:

— Привет!

— Ну, привет!

Вадим на секунду отвлёкся на Лёвкина, повернулся и увидел, как заливается краской личико Лизы.

Он быстро шагнул к ней:

— Ну, ты чего?

Утянул за собой в коридор, чуть приобнял, понимая, что для Лизиных «неподружек» это будет хорошим маркером на тему, что отношение к ней нужно менять.

— Я всю ночь не спала, — прошептала Лиза.

— Почему? — Вадим наклонился к её лицу.

От Лизы тонко пахло жвачкой и йогуртом. Домашний такой запах.

— Я боялась, что мне приснится… Ну эта… Ну… — Лиза помотала головой, словно сама не верила в свою трусость. — Личинка эта…

Вадим слушал, но не особо вникал, ведь Лиза почти шептала ему в ухо:

— Толстяк… Ну, ты помнишь? Он не смешной был, а страшный. И вы прибежали такие испуганные. Вадим?

Вадим только улыбался в ответ.

Он думал про то, что дыхание у Лизы тёплое и щекотное. Сама она тоненькая, мягкая. Просто чудо какое-то.

Выхватив из потока своё имя, он вскинулся:

— М-м?

— А что вы там видели, за гаражами?

— Да ничего не видели, — пожал плечами Вадим. — Только…

Он помедлил, посмотрел на Лизу. Сейчас уже не надо было возвращаться домой по тёмному городу, и он решился:

— Страшно там было. Мужик этот упал возле гаража и… Словно волна страха от него пошла. Вот представь, да? Вроде темно было, и… Аж полыхнуло по глазам страхом. Как вспышка! Но не свет, а страх. — Он усмехнулся, вспомнив, как они с Ильёй тащили Мирона, потерявшего от страха способность перебирать ногами. — Ну мы и дали оттуда дёру! Ты бы видела, как мы по пустырю скакали по ямам!

— Вадим… — Лиза не улыбалась: усмешка Вадима её не развеселила ни капельки. — А вдруг это она так превратилась? Личинка? Может так быть? Вдруг она стала вторженцем?

Вадим задумался:

— Да… Шут её знает. Может, наоборот сдохла. Или… Может, она убила этого мужика?

Лиза поёжилась.

— А давай в центр позвоним? — попросила она.

— Ну так мы же и так идём туда после шестого урока, — успокоил Вадим. — Все вместе. Да и не факт, что это была личинка. У деда я серую видел. — Он задумался, почесал щёку.

Зазвенел звонок, и Вадим быстро коснулся губами волос Лизы.

Что он думал там, в темноте, возле гаражей? Что личинка слопала этого толстого? Что подыхала, и это агония?

А похоже ли было её «подыхание» на то, что он сотворил с дедом? А если Лиза права, и личинка как раз просыпалась, полыхая вот этим самым страхом?

— Я пойду. — Лиза высвободилась из его не очень умелых объятий.

— Блин, — спохватился Вадим. — Я тебе самое смешное не рассказал, про англичанку!

— Ладно, — улыбнулась Лиза. — После школы, да?

— После школы!

Лиза села за парту, вошла учительница литературы, а Вадим всё стоял в дверях.

Потом спохватился и рысью понёсся в другую рекреацию. Ничего, это опоздание — не считается, сейчас ещё со столовой повалят!

Мирону здорово повезло. Уроков у него намечалось, как у Вадима с Ильёй и Лизой, шесть, словно и не суббота, и не предпоследняя неделя перед каникулами… И вдруг физру отменили!

Было шесть, а стало пять. Пять же — всяко лучше шести, верно?

Мирон радостно оповестил об этом ВКонтакте Вадима, Илью и Лизу.

Лиза ему слегка позавидовала, а Илья даже и не слегка. Только Вадим не обрадовался, а написал, чтобы Мирон ждал остальных, потому что сразу после шестого все валят в центр.

Центр Мирона напрягал. Нагонял мыслей о вчерашней охоте на личинку. Страшненьких таких мыслей.

Он потряс головой, чтобы переключиться со вчера на сегодня. Проблемы всё равно никуда не денутся. Вчера от них было ой, как страшно, а потому сегодня надо было спешить радоваться жизни.

Сияя, как начищенная пробка от пива, Мирон вышел на тёплое майское солнышко, потоптался, размышляя, куда пойти — обивать порог Вадимовой «шкалки» или побродить полчасика по окрестностям, скупив побольше скидочных шоколадных батончиков?

Обе идеи грели его примерно одинаково: сидя у 20-й классно будет троллить Вадима ВКонтакте на тему, какая на улице красота: птички поют и собачки гадят. А если побродить — тоже плюс — никто не узнает, сколько шоколада он слопал опять «в одно рыло».

Подумав, Мирон решился на компромисс — купить три батончика по семнадцать рублей и, треская их, не спеша ползти к 20-й школе.

Он перешёл через дорогу, запилил в магазин «Ярче», где продавали самые дешёвые шоколадки, потолкался с другой школотой в очереди в кассу — не ему одному пришла в голову сладкая идея потратить здесь деньги, данные родителями на здоровое школьное питание.

Едва расплатившись, он тут же разодрал батончик с кокосом (больше всего Мирон любил что-нибудь а-ля «Баунти»), и, жуя, вывалился за дверь.

Слепящее солнышко, поворот за магазинчик в довольно унылого вида двор и…

— Молчать, падла!

Мирон едва успел пискнуть, сдавленный двумя здоровенными мужиками.

Один из них был совсем молодой, ражий, похожий на десантника, замаскированного под работягу — от десантника были широченные плечи и клещеватые ручищи, от работяги — заляпанные краской штаны и пыльная куртка. Вторым был толстый мужик лет сорока. С пузом, но ещё подвижный и здорово злой.

— Похож! — расплылся в недоброй улыбке молодой. — Я ж говорил — похож!

— Где Илья? — дохнул перегаром старший.

Мирон выпучил глаза и крепко закрыл рот. Его мама учила с незнакомыми дядьками не разговаривать.

Старший сгрёб его за грудки, тряхнул:

— Я тебя удавлю щас! Где Илья, ушлёпок? — Встряхивание. — Кто ещё вчера с тобой был? У гаражей?

Мирон ощутил, как холодный ужас жгутом сворачивается у него в животе.

В первый миг он подумал, было, что это Илья угодил в какие-то местные криминальные разборки, но… эта багровеющая рожа, это толстое пузо… толстая барсетка на поясе!

Это был тот самый мужик, что напугал его вчера за гаражами чуть не до обморока. Та самая мразь из ТЦ «Весна» с личинкой в башке!

Мужик смотрел на Мирона и понимал: пацан тоже его узнал.

— Чё, допрыгался? — спросил молодой.

Но Мирон его не услышал. В ушах у него звенело, на виски давило.

Страх был такой же, как и вчера — лишающий подвижности, воли. Но Мирону он уже был знаком, и вполне себе помнилось, как он справился с ним вчера. Вадим и Илья — они его вытащили. Не бросили. Значит, и он может. Они — одна команда. Друзья…

Мирон до скрипа сжал кривоватые зубы.

— Где твои приятели, а?

Его опять встряхнули, как щенка. Страшно.

«Какие они тебе приятели, ушлёпок? Они же тебя презирают. Ты же урод зубастый, доходяга», — шептало в голове.

— Где они?

«Сам ты ушлёпок, — подумал Мирон. — Это у тебя нет друзей, а у меня — есть!»

И тут в его голову пришла простая и понятная мысль: он выгнулся, скривился, закатил глаза и задёргался, изображая припадок.

Ему, собственно, и изображать ничего не понадобилось — его и так трясло от страха. Плюс — многолетняя практика. Должно же и у слабаков быть какое-то оружие?

Мирон ещё в детском садике научился падать на пол, закатывая глаза и корчась, словно в припадке. Когда ты самый дохлый в группе, и тебя все лупят — и не до такого додумаешься.

— Где они, падла?

«Так я тебе и сказал! Сам падла!»

Он затрясся сильнее, даже слюна потекла.

— Ты его чё, придушил, что ли? — спросил молодого старший.

— Да припадочный он! Псих! — испугался молодой.

Мирон надеялся, что мужики очканут прохожих и бросят его, но эти двое быстро проволокли его по двору и затолкали на заднее сидение «тойоты».

Там уже сидел один, на заднем сидении. Прокуренный и вонючий.

Он заголосил было:

— Чё вы тут на меня навалили?

Но раздался окрик:

— Дюша, заткнись!

И Дюша заткнулся. Видно, его роль в этой компании была на уровне плинтуса. Ну или даже пониже.

— Телефон у него есть? — спросил старший.

Мирон чуть не взвыл. Телефон был незапаролен: откроешь магнитную крышку чехла — он и оживает. С такого списывать — самое то, незаменимая вещь на контрольной. Но сейчас… Сейчас эти гады залезут к нему в телефон, а там и Вадим, и Илья, и Лиза…

Руки молодого зашарили по карманам. Раздался голос:

— Нету!

— В рюкзаке посмотри!

«Блин!»

Ребят надо было предупредить, но как? Мирон пошевелил ногой, пытаясь нащупать дверную ручку. Тщетно.

— А вот тебе и ВКонтактике Илья. И Вад Дим… Глянь? Этот?

— Этот, зараза. Чую.

Старший потряс Мирона, похлопал по щекам:

— Ты, ушлёпок! Вадим — из какой школы?

— Да у него тут написано — 20 гимназия! — захохотал молодой. — А на аватарке — робот! Конспиратор хренов!

— Пробей в гугле адрес и поехали! — оборвал старший.

— А Илья?

— Главный нам важнее. Вот этот самый Вадим. Илью опосля кончим.

Мирон похолодел и сделал вид, что совсем отрубился.

— Ты глянь, чё он пишет, а, Юрич? — Молодой продолжал копаться в телефоне. — «Сразу после шестого валим в центр». Это в какой-такой «центр» они собрались?

— А это без разницы… — хмыкнул Юрич. — Всё равно им теперь в другое место пора.

— А припадочного куда? — спросил молодой.

— И припадочного где-нибудь прикопаем.

Про Лизу никто не спросил.

Мирон сообразил, что бандиты её не видели возле гаражей, а значит — и не подозревали, что она с ребятами заодно!

Глава 15

Двигатель «тойоты», хоть и старенький, обороты набирал быстро. Юрич, чтобы не плутать, вырулил из переплетения дворовых улочек на широкий проспект, врубил по газам, распугал у пешеходного перехода старушек и не заметил затаившуюся в кустах машину ГИБДД.

ГИБДД-шники прятались, чтобы ловить особо резвых водителей, не пропускающих пешеходов. И ловушка захлопнулась.

Плотный капитан махнул палочкой, Юрич, матерясь, затормозил. Выкатился из машины, где его уже ждали с привычным:

— Нарушаем?

Юрич побагровел и загнусил тихо-тихо, ощущая, как в нём шевелится что-то тёмное и тяжёлое, словно внутри просыпался вулкан.

— Ты отпустил бы меня, начальник. Сынишку везу в больницу, плохо ему. Скорая, сказали, через двадцать минут, а он без сознания…

— Вон оно ка-ак? — протянул недоверчиво ГИБДД-шник.

— Сам посмотри… На заднем сидении… Не едет скорая, — бормотал как в трансе Юрич, ощущая, что его сносит течением в какую-то другую, призрачную реальность. И слова он начал говорить какие-то странные: — Все падлы. Не понимают тебя. Не нужен ты никому. Никто не ждёт. Жена дома, сволочь, ногти для любовников красит. Сын двоечник. Коллеги — твари и алкаши. Только бабки им и нужны от тебя. И жене — только бабки. Никому ты не нужен. Тебе пятьдесят. Холестерин. Сердце уже никакое…

Капитан смотрел в оплывающие белым глаза Юрича и, словно бы тоже оплывал, гнулся к жёсткому асфальту…

— Ты… это… Вы езжайте… — выдавил он, задыхаясь от одного вида этого страшного лица, от навязчивого шёпота, что лез в уши. — Поезжайте, гражданин.

Юрич осклабился и попятился к машине, продолжая удерживать капитана своим нехорошим пакостным взглядом.

Тот шарил в нагрудном кармане, словно искал сердце.

«Тойота» газанула с места, торопясь снова свернуть во дворы.

— Ты ему чё? Дал чего, а, Юрич? — спросил Генка, обмирая от осознания, что на заднем сидении машины — похищенный пацан, а в багажнике, завёрнутый в ветошку, лежит обрез, прикрытый сверху ломиком и лопатами.

— Ага, справку выписал, — огрызнулся Юрич.

Генка оглянулся: капитан так и стоял, держась за грудь. Потом он вроде как покачнулся слегка…

Но тут «тойота» свернула к школе и поехала дворами к соседним с 20-й гаражам.

Гаражи строители расположили отменно. От них хорошо просматривался вход в школу.

Юрич вышел, огляделся. Гаражи были кирпичные, основательные, боксы большие — самое то для его затеи.

По причине тёплой и солнечной субботы было открыто два гаража. В одном, рядом с Юричем, возился дедуля-пенсионерчик, и дела он свои явно сворачивал. В крайнем гараже тоже кто-то шебуршился. Рядом стоял «дастер» отвратительно коричневого цвета. Юрич давно хотел узнать, как выглядит человек, купивший такую стрёмную машину.

В гараже любителя коричневых «дастеров» оказалось чистенько, хлам чинно лежал по полочкам. Невысокий мужик обычной внешности, среднего роста и телосложения пытался открыть банку с краской.

— Могилку, что ли красить собрался? — спросил Юрич, уже привычно впериваясь в мужика.

С ГИБДД-шником он познал некий новый для себя дзен, и теперь внутри у него всё чесалось и ныло от предвкушения.

Мужик обернулся. На лице его было рассеянное недоумение. Он всматривался в Юрича, не узнавая, но и не веря, что совсем уж незнакомый мужик взял да и впёрся в его личный гараж.

Несмотря на заляпанную банку, мужик был весь чистенький, аккуратненький. Даже руки он сохранил, возясь в гараже, чистыми, и банку держал, брезгливо топыря пальцы.

«Нет, — думал Юрич. — Такой не поверит в измену или другую подобную хрень».

Он скорбно опустил углы рта и сообщил:

— Скорая там у вас у подъезда. Вроде как всё. Скончалссс…

— Отец умер? — Мужик подался вперёд.

Юрича всего так и окатило волной горячего восторга, когда он увидел, как чистенькие руки задрожали, а аккуратно поджатые губы обвисли и поползли вниз.

— Всё, говорят, — подтвердил он. — Прямо вот щас и преставился.

Мужик бросил банку, проскочил мимо Юрича, на ходу выхватывая из кармана телефон, влез в своего «дастера», тронул с места, заглох, тронул ещё раз и, набирая скорость, вывернул на оживлённый проспект.

Юрич мелко захихикал, пузо его задрожало от удовольствия, словно он только что отведал пышущий жаром беляш.

Он вернулся к своей машине, где в затяг курил Генка, так и не отошедший от встречи с майором ГИБДД. Сел за руль, подогнал «тойоту» к распахнутому гаражу. Дедок-свидетель к этому времени уже свалил.

«А жаль», — подумал разохотившийся Юрич.

Он не боялся, что любитель коричневых «дастеров» спохватится и вернётся. Энергии во владельце гаража оставалось «до ближайшего перекрёстка», а там уж природа будет посмотреть, что в его организме сломается первым. Может, сердце, и тогда он успеет срулить к обочине, а скорая, возможно, и откачает его, если кто-то успеет заметить и позвонить. А вот если башку снесёт, то ведь и позабудет бедолага, где тормоза у «дастера». Вот уж будет сегодня металлолому…

Юрич вышел, ещё раз осмотрел чужой гараж, вполне подходивший для его затеи. Места много, даже закопать пацанов можно потом прямо тут.

Ему было плевать, раскроют убийство или нет. Тоот в нём за ночь окреп, оседлал мозг и правил человеком, как хотел. Судьба симбионта вторженца не интересовала, он уже готов был при необходимости сменить тело.

Юрич взглянул на часы. Время неумолимо подтягивало стрелки к тринадцати, и он заторопил Генку и Дюшу, велев им тащить снулого Мирона в гараж.

Работники вытянули из «тойоты» лёгонького мальчишку, всё ещё не подающего признаков жизни, бросили в дальнем углу гаража на земляной пол.

Юрич достал отнятый у пацана смартфон, нашёл в контактах Вадима, нажал на номер.

Вызов шёл, но трубку брать никто не спешил.

Юрич заматерился, позвонил ещё раз — пусто!

Тоот заволновался, и внутри у Юрича всё засвербело от злости. Он подошёл к Мирону, пнул:

— Эй ты, дохлик? А ну, очнись! — заорал он.

Тоот чуял в пацане жизнь, а значит, распинать её было можно.

— Так это, Юрич, — промямлил Дюша. — Не ответит он сейчас. Школоте нельзя телефон на уроке врубать. Скоро конец уроков, он и это… Ну…

— Чего — это? — взревел Юрич, понимая, что Дюша тупой, но прав, а сам он не сообразил, не догадался, и оттого приходя в ещё большее бешенство.

— Ну, включит его, ну, звук этот… — промямлил Дюша.

— Бинокль куда дел, жопа с ушами? — разозлился Юрич. — Иди, стой у гаража и смотри на вход, чтобы никто за этим Вадимом не увязался! Понял, падла?

Дюша закивал с облегчением. На лице у него было написано, что от такого Юрича, каким его начальник вдруг стал сегодня, держаться надо подальше. Хотя начальник и раньше был — не сахар.

— Хорошо смотри! — крикнул в спину Дюше Юрич. — А то как в кине — моргалы выколю!

Шутка ему понравилась, и он захохотал.

А потом ещё раз нажал на вызов. И ещё.

— Валя, ты почему с ним разговариваешь, ты что, коза? Ты же тесты из-за него неправильно пишешь. Я вот не хочу тебя козой называть, но ты же — коза!

Класс веселился. Это был тот самый опасный момент, когда добрый смех грозит перейти в злой, а неумная шутка — повисает дамокловым мечом над незрелой душой ребёнка, оставляя зарубку на биографии.

К счастью, злу, инициированному учителем биологии, в этот раз не дал случиться звонок.

Вадим, давно сидевший как на иголках в предвкушении прогулки с Лизой и ребятами, подскочил и понёсся к кабинету английского, перехватить девочку.

Лизу ещё не отпустили. Сквозь приоткрытую дверь было слышно, как англичанка, являющаяся по совместительству классной 8-го «Б», читает детям мораль на тему неизбежного конца учебного года и несданных долгов.

Вадим прислушался — пафос зашкаливал, значит, это было надолго.

Он вздохнул, встал к стене рядом с дверью, вытащил из карманных недр телефон и вывел его из «сонного» состояния.

Шесть не отвеченных звонков!

Шесть! Это кто же его так домогался? Мирон? Подгорает у него, что ли?

Словно отвечая ему, смартфон выдал привычное: «Deathmatch approaching. Evil in stride».

Вадим нажал на «трубку» и воткнул наушник.

— А ну-ка, к окну подойди, ушлёпок! — раздалось в ухе, и Вадим, растерявшись, шагнул к окну.

Чужой голос словно обжёг его. Лишил воли.

— Гаражи видишь? — Голос был немолодой мужской, противный и ввинчивающийся в мозг.

— Вижу, — соврал Вадим. — Кто это говорит? Где Мирон?

Враньё отрезвило его.

Почему он шагнул? Это был какой-то ступор, временное помешательство. Но до конца он ему не поддался. Затормозил. Соврал.

Привычка, наверное, включилась. Если не понимаешь, что происходит — правду-матку пороть не нужно. Простой жизненный опыт не очень удачливого школяра. Соврать. Извернуться. Упасть на четыре лапы, как кот.

Гаражи стояли с другой стороны школы, в эти окна их не было видно, но Вадим сделал ещё несколько шагов, чтобы оттянуть время.

Он не понимал, что происходит, но ощущал липкий леденящий страх, и это не давало ему нажать на отбой. Отшвырнуть этот проклятый телефон!

— Подошёл? Вот и молодец, — похвалил голос. — Бегом беги к крайнему справа, к тому, где белая «тойота» стоит. Видишь? И не смей никуда звонить — мы всё слышим. И говорить никому не вздумай. Иначе хана вам всем! Всем, понял? Мирону твоему. И Илье.

— Вадим, не ходи! — донёсся сдавленный крик Мирона.

— Ах ты, ошкурок! Очухался! — Говорящий, не убирая ото рта трубку… топнул? Или?..

Раздался крик Мирона.

Ударил!

— Слышишь? — спросил голос.

Ещё звук удара, и Мирон заорал как резаный.

— Бегом беги. Чтобы через пять минут! А то прибьём тут твоего дружка! И не смей никуда звонить! Ни в полицию, ни Илье своему! Звякнешь — хана твоему Мирону! Понял? Не слышу? Понял меня? — надрывался голос.

— Понял, я бегу, — ответил Вадим, успокаиваясь внезапно.

— Учти, мы тебя видим. Чтобы один был. Убьём, понял?

— Понял. Я бегу. Один. — Вадим нажал на значок трубки, гася звонок.

Когда случалось что-то действительно страшное, всё в нём вдруг успокаивалось, становилось простым и понятным, эмоции замораживались и забивались по углам сознания. Только логика. Только делать. Быстро и точно.

Он оглянулся по сторонам: какие-то пацаны и девчонки тусовались в рекреации, но — ни одного одноклассника.

Да и чем ему помогут одноклассники? Нужна Лиза.

Вадим решительно толкнул дверь кабинета английского:

— Извините, можно Лизу? — спросил он быстро. — Ей из дома звонят, срочно!

Вадим сделал страшное лицо, показал Лизе на рюкзачок.

Лиза сообразила, вскакивая.

— Извините! — ещё раз повторил Вадим, хватая Лизу за руку и вытаскивая в коридор. Прижимая к стене.

— Слушай и запоминай! — быстро проговорил он. — Какие-то отморозки схватили Мирона. Они сказали, что отслеживают мои звонки. Мне надо бежать. Гаражи. Крайний справа. Там белая «тойота». Срочно звони в центр! Ты звони! Они тебя не назвали! Срочно, понимаешь! В центр! И Илье!

Он взял её за плечи, встряхнул и кинулся бежать. Обернулся.

— Они за нами следят! Илью они тоже видели! В бинокль, наверно, смотрят от гаражей! И страх! Как с личинкой! Лиза, звони!

И Вадим припустил по коридору изо всех сил.

Глава 16

Вадим нёсся, как сумасшедший. Он даже не понял, как проскочил школьный турникет, вылетел в двери, подбежал к гаражам.

Только там сердце стукнуло, включилось чувство опасности, и он сбавил скорость.

Страх. Он опять ощутил всё тот же мерзкий страх: холодный, липкий.

Но отступать было некуда. В голове не нашлось путей, куда можно было бы отступить, сохранив в целости тот мир, что был у него внутри.

Конечно, если позволить себе слегка струсить — тогда варианты появлялись. Например, бежать в центр, а если зазвонит телефон, врать, что задержали в школе.

Но Мирон? А что, если они его?.. Много ли надо Мирону? Три раза пнуть…

Вадим сжал зубы, вспомнив крики.

Что же делать-то?

Не идти в гараж нельзя. Идти?.. Так и его там не с объятьями ждут.

Кто? Зачем?

Голос был чужой, но смутно знакомый. Очень смутно, но…

Кто это может быть? Что связывает его, Илью и Мирона — кроме личинок и центра? Значит, это всё-таки нападение? Вторженцы?

Оставалось тянуть время: Лиза должна позвать на помощь, а помощь должна успеть. Без вариантов. Иначе…

Вадим огляделся по сторонам: белая, вернее, серовато-белая от грязи, «тойота» стояла пустая, возле неё бродил грязный небритый дрыщ. Больше машин у этой линии гаражей не наблюдалось.

Вадим знал, что рядом есть ещё гаражи, но до них тем более не докричишься. А есть ли рядом какие-то люди?

Он прищурился: солнышко слепило, не давая разглядеть, плотно ли прикрыты дальние двери. Может, внутри какого-то гаража кто-то и занимался своими делами, но услышит ли он? Вряд ли.

Вадим вспомнил, что кричать в такой ситуации нужно: «Пожар!» — и взялся за железную ручку маленькой двери в гаражных воротах крайней коробки из белого кирпича (Не говори «последний», бро, говори — крайний!).

«Темно, как в подвале у психолога», — успел подумать он.

И тут же зрение адаптировалось.

Посреди гаража — земляной пол, стеллажи, заполненные какой-то хренью, голые кирпичные стены — стоял толстый смутно знакомый мужик, шагах в пяти от него — ещё один мужик, помоложе.

Мирон лежал в углу, свернувшись и подтянув под себя ноги. (Поза эмбриона? Живой, или?..)

Вадим, ощутив, как закипающая злость вытряхивает из него страх, перевёл взгляд на толстого мужика: где же он его видел?

Лицо толстяка скривилось, и Вадима обожгла новая вспышка страха и узнавания.

Это был тот, вчерашний, толстяк. Это его Мирон «разглядел» в ТЦ «Весна», его они выследили за гаражами, от него убегали по пустырю, волоча за собой Мирона.

Что же там творилось с толстяком за этими гаражами? Откуда такой жуткий страх, что шёл от него? Да и сейчас… Страх… Вспышками… Неужели…

«…Когда из личинки вылупляется вторженец…»

И что происходит, когда он вылупляется? Что же там говорил Мнге? Хочет запугать и сожрать сознание?

«Ну, хрен ты меня запугаешь!»

Очки буквально зашевелились в кармане Вадима. Если он наденет их — что он увидит? Вторженца? Но как их достать?

Мыслей было много, но промелькнули они в одно мгновение.

— Узнал, что ли, падла? — равнодушно поинтересовался мужик.

— А чё узнавать-то? — спросил Вадим. — Хобби, что ли, по гаражам валяться?

Отступать ему было некуда, и от испуга он начал дерзить. Понимая одновременно, словно каким-то вторым сознанием, что и в школе эта дерзость шла, наверное, от испуга. Не от того страха, что сам зарождается внутри, а от нажима других. От попыток напугать его, построить в линейку, заставить делать что-то, нужное не ему.

— Во дерзкий, тля! — сказал молодой мужик и вытащил ПМ.

Вадим сразу понял, что пистолет настоящий: игрушки так неумело не держат.

— Генка, приткнись! — рявкнул толстый. — Тебе сказали, что ты — на стрёме! Вот на стрёме и стой!

Толстый ругал Генку, не отводя выпученных глаз от Вадима. Разглядывал, словно примеряясь к мальчишке. Так таращатся на фудкорте на куски пиццы: какую бы взять?

— Ты чё, сожрать меня решил? — Вадим скривил губы, изображая усмешку.

Губы смеяться не хотели. Страх то накатывал, то чуть отступал. Даже подташнивало слегка. Казалось, ещё немного, и колени подогнутся сами, и он сползёт на жёсткую «гаражную» землю, перемешанную со щебёнкой.

Но тут Мирон застонал, и Вадима слегка отпустило.

«Нужно просто тянуть время, — напомнил он себе. — Это я умею — тянуть время. Всё-таки девять лет учили».

Толстый взирал на Вадима всё с тем же странным «аппетитом».

— Ты ещё вилкой потыкай? — посоветовал Вадим, ощущая, что «Остапа несёт».

Молодой Генка заржал. Пистолет опасно задрожал у него в руке.

— А пистолет зачем? — спросил Вадим. — Типа, вдвоём не справитесь? Ну да… Два жирдяя на одного школьника… Там ещё бомж у машины бродит, могу позвать.

— Юрич, а чё он борзеет, а? — спросил Генка, который понял, что его обидели, но не уловил, как.

Толстый Юрич на миг отвёл от Вадима выпученные, в красных прожилках, глаза.

— Я те сказал, заткнись! — взревел он.

— Да я же… — промямлил Генка и вдруг схватился за живот, словно его ударили.

— Трудное детство, деревянные игрушки… — пробормотал Вадим и получил такой же удар.

Он даже сначала подумал, что удар настоящий, но Генка стоял, согнувшись, и толстый Юрич тоже не двинулся с места.

Пуля резиновая? Слабовато.

Вадим посмотрел на свой живот, прикрытый школьным жилетом, и, как только увидел, что никаких следов воздействия там нет, потерял и само ощущение «удара».

Эта простая истина встряхнула его, сбросив большую часть боли.

— Хитрый какой гадёныш, — сказал Юрич. — Я же из тебя сейчас фарш сделаю. Вот прямо так, на расстоянии.

— Да ну на фиг, — наигранно усмехнулся Вадим. — Пупок развяжется меня гипнотизировать, я не внушаемый. Я думаю, ты — тварь, что вылупилась вчера у гаражей из личинки. И пугаешь меня, как тварь. А что ты мне можешь сделать сам? Не руками этих козлов недоделанных?

— Юрич!.. — взвыл Генка.

— Отстань! — отрезал Юрич.

Он подался вперёд, и Вадим попятился.

— Ах ты зверушка поганая! — прошипел Юрич. — Да я тебя задавлю, как таракана.

— А что, цивилизацию тараканов — тоже вы истребили? — Вадим оступился, пятясь, и едва удержался на ногах.

— А ты откуда, падла…

И вдруг голос прервался.

Вадима захлестнуло новой волной ужаса, и он услышал прямо в своей голове:

«— Что ты знаешь про цивилизацию инсектов? Ты, букашка!»

— То, что одну — вы точно уже сожрали! — одними губами ответил Вадим, но «голос» в голове услышал его.

«— А я-то хотел пощадить твоё тельце… — Внутри у Вадима стало холодно и шипуче. — Хорошее такое тельце, уютное, упитанное. Я бы его взял ненадолго… Кто? Кто тебе рассказал про нас?»

Вадим ощутил, что его буквально выкручивают изнутри наружу.

Он весь покрылся холодным потом и вообще непонятно, как ещё держался на ногах.

«— А… — прошипел голос. — Ящерицы! Трусы и недобитки! „Группа „Будущее“?“ — Голос развеселился. — Хочешь посмотреть на своё будущее, мелкая тварь? На своих „психологов“? Мало они вас жрали!»

Кровавые картинки пожирания людей ящерами замелькали в голове у Вадима.

Парк юрского периода, блин! Неужели вторженец решил напугать подростка ужастиками? Решил, что знает людей? Да прадедушка Вадима фашистов не боялся, не то что ящериц! Ещё бы трансформерами начал пугать!

Вадим заставил себя засмеяться, и картинки побледнели, размылись. И вдруг опять стали ярче! Вадим увидел лицо господина Мнге, превращающееся из человеческого — в морду гигантской ящерицы с острыми треугольными зубами.

Мнге — ящер? И что? Вадиму сейчас было совершенно неважно, кто такой Мнге! Рядом Мирон, который может реально погибнуть. И какая разница, с кем сражались люди — с ящерами, с тараканами, — если реальный враг — вот он, здесь!

— Врёшь! — крикнул он, пытаясь встряхнуться и вывернуться из-под трансляции навязчивого «кино».

«— Это ваша история, козявка!»

— Да и фиг с ней! У нас теперь общий враг, и старые враги уже не считаются! Вы — наши враги!

«— Враги? — захохотал голос. — Ящерицы не вмешиваются, козявка! Трусят. Мы — великая цивилизация! Мы повергнем вас в прах!..»

— Да какая вы цивилизация?! — заорал Вадим. — Где она?! В чём?! Что вы построили?! Где ваша культура? Картины? Скульптуры? Ты же только жрёшь! Ты же — паразит!

«— Что ты позволяешь себе, человечишка?! — осатанел голос, перерождаясь в шипение и свист».

— Что вижу — то и позволяю! Паразит — он и есть паразит! Нету у тебя ничего своего! Тело — и то чужое! Кто ты? Тебя вообще нет! Один страх! Мыльный пузырь! И цивилизация твоя — мыльный пузырь!

«— Что бы ты понимал, козявка! Мы строим цивилизацию в ваших сознаниях! Ты даже увидеть её не можешь!»

— Чё это — не могу? — взвился Вадим. — Это же виртуал? Где ты? Покажись? Кто тебе сказал, что я — не могу! Кто?!!

Он зажмурился, рванулся и ощутил, что его снова выкручивает: лёгкие обрушиваются в живот, тело сминает…

Вадим закричал от невыносимой боли и потерял сознание.

Лиза осталась одна. Она стояла, прижав к груди рюкзачок. Сердце стучало, словно в нём поселились вдруг молоточки.

Звонить в центр? Как? У неё же нет телефона центра!

Но ей же оттуда звонили?

Лиза дрожащими руками достала смартфон, зашла во «входящие», но там было много незнакомых звонков. Какой из них номер центра?

На глаза навернулись слёзы, и Лиза вспомнила — Илья!

Телефон Ильи зашит в память телефона, сначала надо предупредить его!

Она нажала вызов:

— Илья, где ты?!

— Иду к вам. Гаражи уже вижу. Щас буду.

Лиза похолодела:

— Не ходи там! Обходи через спортплощадку. Они в бинокль смотрят!

— Кто — они? — удивился Илья.

— Я не знаю. — Лиза всхлипнула. — Они Мирона схватили. И позвонили Вадиму — если он туда не придёт — они Мирона убьют. И тебя они видели. Тебе туда нельзя!

— Что за фигня? — Голос Ильи оставался спокойным.

— Я не знаю. — Лиза едва сдерживалась, чтобы не разреветься. — Вадим сказал, что это личинка. Что это они напали.

— Не реви только, — сказал Илья, и он зря это сделал.

Слёзы побежали по щекам Лизы — одна дорожка, другая. Ручеёк…

Девочка всхлипнула.

— Вот блин, — сказал Илья. — Не отключайся. — Судя по хриплому дыханию, он бежал. — Я в школе, ты где?

— Я сейчас спущусь.

— Мухой! Всё, вижу тебя. Клади трубку.

Илья ждал Лизу в вестибюле школы. Возле турникетов.

— А ну, ещё раз и по порядку! — мрачно сказал он.

— Позвонили, — всхлипнула Лиза, давясь слезами. — Вадим побежал к гаражам. Крайний гараж. С… справа. И машина там. Белая. Я забыла.

— Вспоминай.

— На тт-т… та..

— «Тойота»?

— Да!

— Хорошо. Щас мы им устроим. Сколько их?

— Я не знаю! Вадим сказал, что тебе нельзя. Они тебя знают!

Илья хмыкнул, огляделся по сторонам. Школота активно спускалась с верхних этажей, получала куртки и тянулась домой. Вахтёр, он же охранник, по сему радостному поводу уже куда-то отчалил. Только турникеты и остались…

— Жди меня здесь! — приказал Илья и, небрежно опершись левой рукой, перемахнул через турникет, смешавшись с толпой выпущенного наконец на волю 8-Б Лизы.

На выход потянулись шестиклассники — яркие куртки, шапки…

Лиза села на лавочку. Достала пачку бумажных платков, стала вытирать нос и щёки.

Одноклассницы оглядывались, проплывая мимо шушукающейся кучкой. Лиза их бесила: уж больно «не такая» она была.

Обычно ей становилось больно от одного вида этих глупых задавак, но сейчас она их даже и не заметила толком. Она думала про Вадима и гаражи. И что центр…

«Надо сказать Илье, что телефона центра у неё нет! Ой… Через гугл же. Адрес же, примерно…»

Лиза полезла в телефон, но тут её тронули за плечо.

Она обернулась и нахмурилась: ярко-жёлтая курточка, идиотская вязанная кепка с огромным оранжевым козырьком, надвинутая на глаза…

Такая кепка была только у Пашаева, отбитого по тряпкам на всю голову, но ему-то что от неё надо?

Козырёк кепки съехал на бок, и Лиза увидела улыбающуюся физиономию Ильи.

— Это как? — выдохнула она.

— Да, фигня. Одолжился у пацана одного «до завтра». Не узнала меня? — Илья был рад по уши.

— Ну… — протянула Лиза.

— Ну вот и они не узнают. Идём к гаражам. Как будто мы с тобой за гаражи собрались, пообжиматься. Выясним, кто там следит. Если что — ты за мной в сам гараж не ходи, поняла?

— Я центр в гугле ищу.

— Вот и хорошо. Ищи центр. А я попробую выяснить, что у них там за дела. Чтобы поздно не получилось. Ты только не бойся. Пошли!

Илья крепко обнял Лизу, совсем не так, как Вадим.

Вадим осторожно обнимал, как будто Лиза может разбиться. А Илья сгрёб и поволок. Видно, была у него уже практика обнимашек и немалая.

На улице Илья надвинул пониже кепку и прижал Лизу ещё крепче. Зашептал на ухо:

— Ты не трусь. Вадим — не такой уж слабак. Разберёмся.

— Личинка же…

— Он у нас нормально с личинками. А я, если что, и по башке кому настучу. Не дрейфь.

— Илья, а вдруг…

— Не дрейфь, я сказал!

— В центр…

— Ща пять минут и отходишь тихо, звонишь в центр.

— А у тебя номера нету?

— Во входящих, может. Они мне звонили.

— Илья, давай сравним. А где «тойота»?

— Да вон же она. Ты что, «тойоту» от «форда» отличить не можешь? Там только «Форд фокус» — к дороге жмётся. Да это уже и не у гаражей.

— Ой, Илья! — Лиза сдавленно пискнула.

Илья сгрёб её, прижал к себе и уткнулся в лицо губами.

— Ты что делаешь? — зашептала, пытаясь сопротивляться, Лиза.

— Там парень на нас смотрит в бинокль. У крайнего гаража. За «тойотой». Солнце бликует от линз. Лиза, ну? Ну, надо! Как будто целуемся! Там же ребята! Спасать же надо!

Илья настойчиво и не без умения искал её губы. И всё ближе подталкивал к крайнему гаражу, туда, где стояла «тойота» и бродил длинный худой парень.

— Ну-ка пошли отсюда, салаги! — раздалось наконец.

Лиза вздрогнула.

— А ты — мягонькая, — как ни в чём не бывало улыбнулся Илья. И продолжил громко, словно и не для Лизы: — Наши девчонки из клуба — пожёстче будут!

— Брысь, я сказал! — Тощий вышел из-за машины.

Он был одет в заляпанную побелкой куртку, небрит, и вообще выглядел каким-то нездоровым. Правда, повыше Ильи, но…

Дальше Лиза не рассмотрела: Илья всё лез целоваться, и она отвернулась, подставляя ему щёку.

— Вы чё, офигели, салаги! — раздалось у неё прямо над головой.

— Это ты мне, что ли? — Илья оторвался от Лизы.

Он выпрямился лениво и тут же ударил. Без предупреждения и угрожающей позы. Как бы походя. Несильно, без замаха.

Парень взмахнул руками и упал.

— Ой! — пискнула Лиза.

— Всё! Беги и звони! — махнул ей Илья.

Он, подхватив под мышки тощее тело, затащил его в проход между гаражами, где весьма подходяще серели кусты прошлогодней полыни.

А потом подошёл к дверям гаража и заглянул в щель.

Глава 17

Сначала боли не было. Но не было и света.

«Темно», — думал Вадим.

Ощущения то ускользали от него, то появлялись сами собой. Он почти засыпал, бредил, а через бред пробивались знакомые образы.

Он хватался за образ, и его обжигало, окатывало волнами страха, отвращения, жжения, голода…

В какой-то момент он что-то узнал, ухватился… И!..

«Коридор!!! Это психологический центр! — понял он. — Вот там — вход!»

Вадим рванулся, ощутил болевой всплеск, что только уверило его — он на правильном пути.

Телом он ощутил препятствие, дёрнулся от вообще уже нестерпимой, прожигающей насквозь боли, но нащупал в этой боли ручку двери. И потянул за неё.

Стало светлее. Боль стихла, забилась в дальний угол, словно испугавшись.

«Это коридор!» — усиленно думал Вадим.

А потом и в самом деле увидел коридор.

«Сейчас ещё одна дверь и будет комната»!

Он сделал неуверенный шаг, потерял ориентацию, но снова нащупал препятствие, толкнул изо всех сил, всем телом, выламывая хлипкое нечто: мембрана? ткань?..

И захлопал глазами: перед ним была… комната.

Пожалуй, её можно было бы назвать роскошной — масса ярких, чудных и непонятных предметов…

«Калейдоскоп на выпасе…»

Но и понятные вещи имелись тоже — кресло, похожее на массажное, стол. Шторы, слегка раздуваемые ветром.

А в кресле…

Сначала показалось, что это тень.

Потом Вадим различил её форму — что-то вроде полупрозрачного червяка.

Жирное тельце червяка с кольцами-перетяжками слегка пульсировало, на голове торчали две красные пупырки — глаза?

«Мерзость какая», — подумал Вадим.

Червяк зашипел, и Вадим узнал голос, который звучал у него в голове.

«Паразит, — подумал он. — Натуральный. Вот так паразиты нас и завоюют».

Червяк раздулся, заколебался, превращаясь в длинную змею с червячьими перетяжками по всему телу.

— И? — спросил Вадим. — Лучше, что ли стало?

— Ты меня видишь? — изумился червяк.

— А кто бы мне помешал?

— Людишки не могут!..

— Тебя обманули. Могут. Я же сказал — фиговая вы цивилизация. Наворовали вещей! Где у тебя хоть одна ваша картина? Хоть что-то вы можете создавать сами?

— Всё это создал я! — возмутился червяк.

— Это кресло и штору? — Вадим презрительно усмехнулся. — Это же всё ворованное! Сожрали цивилизацию — обворовали. Так? Своё-то хоть что-то у вас есть? Нету!

— Ты не понимаешь, — вздулся червяк. — Я съем тебя — и всё твоё будет моё! Всё! Все твои чувства! Мысли! Я добавлю в эту комнату твоё любимое кресло, хочешь?

— Не хочу! Обойдёшься без моего кресла!

— А ведь я хотел пощадить тебя… — Червяк замигал, пошёл туманными разводами, гипнотизируя Вадима. — Умри, козявка!

Пацан ощутил тошноту и уставился на штору, чтобы не видеть этого противного «мигания».

— Это когда у тебя в голове — паразит, ты называешь — пощадить? — спросил он хрипло.

Вадим вспомнил, что бросил где-то далеко тело, и телу сейчас, наверное, плохо. Это означало, что умирать ему здесь никак нельзя. Он не предатель. Он просто не может предать своё беспомощное тело. Ну, не его это — предать что-то беспомощное.

— Ты — точно такой же паразит на своей земле, — хмыкнул червяк.

— Ну до тебя-то мне далеко. Что ты за хрень? Пиявка?

— Я — высшая форма жизни!

— И в чём это выражается? Нашёл подонка — залез ему в мозг? Ну так ведь не в любой мозг ты залезешь. Найдётся и на тебя какая-нибудь «цивилизация» пожирателей червяков!

— Жалко тебя, — сказал червяк. — Ты — козявка, редкий уродец. Тебе просто повезло, что я пробудился недавно и пока ещё только создаю нейросеть. Но мне сообщили уже, что ваша планета особенная. Тут нас убивают твари, обученные ящерами. Это, плохо, козявка. Очень плохо. Это значит, что ты, уже убивший личинку, умирать будешь в муках. Ящеры подали мне идею — я запишу твоё сознание в нейросеть. Сначала я убью тебя один раз. Потом прокручу список и убью тебя ещё раз. А потом — ещё. А, козявка?

Вадим ощутил, что мир его скукоживается, становится меньше десятикопеечной монеты. Всё в нём становится маленьким, только луч света ещё освещает крошечный кусочек… Чего? Воли?

— Чувствуешь, как твоё сознание умирает, козявка? — спросил червяк. — Сейчас это не больно. Просто иллюзия твоей жизни кончается. Исчезает. Время её вышло. Но так было бы, если бы я был милостив.

Вадим судорожно вдохнул, ощущая, как с болью мир снова расширяется вокруг него.

— Ты не достоин милости! — зашипел червяк. — И я буду убивать тебя медленно. Я растопчу всё, что ты любил, всё, что найду в тебе живого. Мать? Ты же любил мать?

Перед Вадимом возник образ матери.

— Она не хотела тебя, козявка! Папаша твой был редким гадом, и она всегда боялась, что ты тоже вырастешь гадом. Она тайно тебя ненавидит, ты знаешь?

Вадим задыхался. Вместе с каждым словом червяк вынимал из него воздух.

— Чушь! — выкрикнул он, почти выплёвывая лёгкие.

Мир, тяжёлый как бетонная плита: мир взрослых, с их сумасшествием, страхами и непониманием, обрушился на него мозаикой образов, которые вынимал из его памяти вторженец.

— Тебя уже почти нет в этом мире, козявка. Ты подыхаешь. Тело твоё задыхается на полу гаража!

Вадим хватал ртом воздух.

— Пошёл прочь, трепло… — прошептал он.

И вдруг… Вторженец исчез, а его странная комната рассыпалась осколками.

Вадим услышал выстрел, потом увидел рядом, на полу, Илью.

Он закричал, пытаясь встать, и тут же над его головой раздалось леденящее кровь рычание.

Узкая серая тень метнулась над телом Вадима, тонкий визг петлёй захлестнул его сознание, дёргая в темноту.

Грой умел быстро бегать, но не по такому холоду. Он задыхался, но всё равно опаздывал.

На машине от центра до школы Вадима — минут десять, пешком — не больше пятнадцати, ведь можно срезать углы. А бегом?

Для Вадима или Ильи — минут семь. А для маленького ящера, чьи лёгкие до слёз обжигал холодный воздух?

Подбежав к школе, Грой понял, что опоздал. Поток пацанов и девчонок, рвущийся из массивных дверей после окончания уроков, иссяк. Отдельные группки ещё стояли на школьном дворе — что-то перетирали пацаны, смеялись девчонки… А возле соседних гаражей Лиза…

Это же Лиза!

Грой сделал последнее усилие и, захлёбываясь, почти догнал Лизу, медленно бредущую к гаражам с каким-то крепкого вида парнем в попугайской куртке и смешной кепке с оранжевым козырьком.

Но тут парень по-хозяйски сгрёб Лизу и начал целовать.

Грой затормозил. Не очень-то разбираясь в нравах людей, он не мог понять: отбивается Лиза, или это такая игра, и она вполне не против приставаний попугайского парня?

То, что парень — инициатор отношений, было понятно и ящеру: он ловко вертел Лизу, словно прикрываясь ею от слабенького майского солнца, и тащил за гаражи.

Лиза вроде бы и не упиралась… Или-таки упиралась?

Грой замер, разглядывая странную парочку и вспоминая, что он читал про брачные отношения людей. Какой у них возраст согласия? Лет десять? Пятнадцать?

К сожалению, базово эти знания он ещё не закачивал в память. Вездесущий Кох считал, что юному ящеру пока ещё «рано» знать про отношения между полами у теплокровных. Грой что-то листал сам, но у людей так много стран, а внутри них ещё и разные религии…

Уголки рта у него грустно опустились: он не знал, что делать. Вот если бы Лиза крикнула, позвала на помощь, он бы…

Из-за стоящей у крайнего гаража «тойоты» вышел высокий неопрятный парень. От него пахло табаком и лакокрасочными материалами. Грой едва не чихнул, когда ветер принёс волну этой вони.

Парень был немного постарше ребят. Повыше. Но и погаже.

Вот ему, пожалуй, стоило бы слегка поддать по…

Попугайский парень вдруг оттолкнул Лизу, а высокий парень взмахнул руками и упал!

Кепка слетела с попугайского парня, и Грой узнал Илью!

Он захлопал глазами, кинулся к ребятам… Но тут его шибануло второй раз. Он ощутил «запах» вторженца.

Это не был «запах» в прямом смысле этого слова. Скорее, волна чужого сознания забила вдруг частоты, на которых «работал» мозг Гроя, вызвав «помехи».

В голове у него засвербело, инстинкт напружинил тело, оскалил зубы, сбил дыхание.

Это было атавистическое чутье на вторженцев, доставшееся Грою от предков. Сигнал смертельной опасности, страшного извечного врага!

Грой замер, пытаясь перевести дух, сомкнуть судорожно оскаленные челюсти. Ему было больно ощущать пришельца, врага так близко.

Он ударил по браслету на руке, мысленно подключаясь к информационному каналу: «Здесь вторженец!»

«Грой, я тебя запеленговала, — раздался спокойный голос Аллочки, студентки, подрабатывающей на ресепшне, а заодно и непримиримого бойца с тварями. — Что ты там делаешь? Уходи! Тебе нельзя находиться так близко, вторженец может тоже тебя почуять. Возвращайся в центр. Вечером вернутся из Энска ребята, организуем группу захвата. Сейчас здесь только я, Хан и Кан. У нас просто нет лишних людей».

«Хорошо, ухожу». — Грой нажал «отбой связи».

Илья тем временем отволок длинного парня за гаражи. Шагнул к двери, припал к щёлочке.

Грой кинулся к нему, схватил, потащил прочь. Но Илья извернулся, оттолкнул. И только тогда узнал:

— Егор? Ты?

— Туда нельзя, там вторженец!

— Вторженец там доедает Вадима! Вадим возле двери «готовый» валяется! — Илья схватился за железную загогулину, приваренную взамен ручки.

Грой рванул Илью за плечо, но тот в одно движение вывернулся из куртки, оставив её у в лапах у ящера, и распахнул дверь в гараж.

— Дюша, ты охренел! — донеслось из гаража.

Илья молча шагнул внутрь, чуть пригнувшись, и тут же, увидев бетонное лицо толстяка и закатившиеся белки его глаз, сообразил, что поединок идёт где-то «внутри».

Он прыгнул вперёд, метя толстяку головой в пузо, чтобы выбить его из транса, отвлечь, а там уже — как пойдёт.

— Здравствуйте! Приезжайте, пожалуйста! — услышал Грой тоненький голос Лизы. — Тут личинка вылупилась! И Вадим! И Илья! И Егор… Которого мы у вас в туннелях встретили!.. Егор. Ну, я не знаю! Скорее! Илья сказал, что вторженец Вадима доедает! В гараже! Пожалуйста!..

Лиза кричала в трубку что-то ещё, но Грой уже только смотрел. Слух выключился. Он был сейчас не нужен ящеру.

Грой прекрасно видел в полутьме гаража. Видел скорчившегося у входа Вадима, лежащего в правом углу Мирона. Видел здоровенного парня с травматом ИЖ-79-9Т, на базе ПМ: девять миллиметров, восьмизарядный. И клубок из Ильи и толстяка, катающийся по полу.

Вторженец был в голове толстяка. Грой видел сполохи — вторженец метался, ему всё это тоже было не сахар. Илья разорвал сосредоточенность твари, вынудил её вернуться в симбионта и драться.

Толстяк вдруг пришёл в себя, отшвырнул Илью и крикнул:

— Генка! Стреляй, идиот.

Взвизгнула пуля, и уже вскочивший Илья упал.

Вряд ли травмат мог причинить ему большой вред, но вот параллельный ментальный удар вторженца…

Илья был не соперник вторженцу. Мелочь. Блоха на один укус. Сейчас челюсти твари сомкнутся, и от сознания Ильи останется…

Грой ощутил, как горловой мешок сам собой наполняется воздухом. Из его глотки вырвалось рычание.

— Лиза, беги! — успел закричать он.

Глок сам скользнул в руку, и здоровенный парень рухнул, так и не успев сделать второго выстрела.

Да, Грой иногда выглядел заторможенным рядом с ребятами. Но в каком-то смысле реакция у него была гораздо лучше, чем у людей. Инстинкт рептилии всегда обгоняет шевеления теплокровных, когда рептилия знает, чего она хочет. А сомнения Гроя кончились. Он хотел убивать.

Глава 18

Тоот был помят и оглушён. Он не понимал, что происходит.

Этот человек, «вадим», был такой аппетитный, так забавно сопротивлялся, и вдруг Тоота выбило из уютной реальности мозга симбионта, где он собирался покушать, и вышвырнуло в холод чужой экосистемы.

Ещё совсем дикой. Неосвоенной. Не пронизанной пищевыми каналами и тяжами нейросетей таких же, как он, свободных от презренного тела! Пробудившихся! Высших!

Тоот молча вынес боль ожога. Если бы он крикнул — помощь пришла бы очень нескоро — на холлы вокруг он ощущал только ленивые колыбели личинок. Глупые и беспомощные.

На миг Тооту стало страшно — он был так одинок, так слаб после пробуждения. Ему так нужна была мерная агония симбионтов, такая ласковая, питающая… И вдруг!

Он стал озираться — как же так вышло, что связь с симбионтом оборвалась? Неужели «юрич» погиб?

Тоот запустил щупы в нейронную систему симбионта. Жив. Только близок к потере сознания от боли.

Какое-то мерзкое существо злобно мутузило его «юрича». Било головой об пол…

Перехватывать волю чужака не было времени. Счёт шёл на секунды. Вкусный «вадим» зашевелился, приходя в сознание… Этак можно и голодным остаться!

Тоот быстро вошёл в «юрича», похимичил с его телом, отключая болевые рецепторы, давая команду на выброс нужных гормонов, приводя в чувство.

Он поднял «юрича» на ноги, заставляя стряхнуть бешеную тварь, что вцепилась в него. Ещё один нейронный импульс — перехватить власть над зависимым от симбионта «генкой». Заставить его действовать. «Мочи их, Генка! Стреляй!»

— Генка! Стреляй, идиот! — закричал симбионт и снова смолк, захваченный волей голодного Тоота.

Хватит орать. Хозяину давно пора кушать!

Тоот расплылся в пароксизме блаженства, возвращаясь в свои уютные апартаменты в сознании симбионта, которые украшал набор психосимволов когда-то разрушенных цивилизаций.

Размытая тень «вадима» ещё висела здесь. Прекрасно. Козявка! Не смог выбраться, даже придя в сознание!

Воля, козявка, воля — вот то, чего у тебя пока ещё нет! Но это гастрономически допустимо.

Да, у Тоота мелькнула было мысль доесть «юрича» и переселиться в «вадима». Но ящерицы… Неподходящее знакомство. Пора решать с этими ящерицами. Покушать и решать.

Хотя… А надо ли так спешить? Личинки пробудятся. И тогда ящерицам тоже никто не оставит здесь места, как бы они ни трепыхались. Сами издохнут.

А «вадима» он съест сейчас, всего и полностью. Еда, лишённая воли сопротивляться, но всё ещё живая — самая лакомая еда.

Потом Тоот займётся остальными. Кто-то из них послужит ему новым домом, а может и не послужит… Дети — хорошая пища. Здоровая.

А для временных апартаментов есть забавная модель «дюша». Кстати, где она? Почему не работает?

Тоот протянул щупы, коснулся сознания «дюши», встряхивая и пробуждая его. Позвал: «Возьми обрез и иди в гараж! Убей всех. Убей мальчишек — они издевались над тобой! Убей Генку — та ещё тварь! Убей Юрича!»

Тоот раздулся от предвкушения большой и весёлой забавы, кучи полезных питательных эмоций и хорошего настроения и приступил к еде. Он запустил щупы в сознание Вадима, выпустил тонкие отростки медиаторов, высасывающие из жертвы энергию.

Пока «дюша» доковыляет до гаража, Тоот успеет насытиться. А потом «дюша» станет его новым «домом». И уничтожит все воспоминания об этой истории самым надёжным образом. Вместе с носителями воспоминаний.

Конечно, «дюша» — это карета на час-другой, нужно искать симбионта, имеющего вес в этом смешном обществе. Вес, силу и власть!

Тоот расслабился, впитывая энергию, и не сразу заметил, что острая тень коснулась его уютного мира. И вдруг чужой «запах» вызвал в нём болезненную судорогу.

Рядом был древний коварный враг. Но кто?

Тоот вобрал щупы. Начал сканировать пространство: пусто!

Тень мелькнула, как молния, блеснули острые зубы, и сознание Тоота обожгло болью.

Мерзкая зубастая тень замерла, облизываясь! Пена разлагающегося сознания Тоота шипела на острейших зубах.

Оглушённый болью Тоот узнал, наконец, проклятый «запах» ящера. Он был не такой резкий, каким он его когда-то запомнил. Сейчас ментальный аромат был тонок и призрачен и немного не подходил к тем клише, что хранились в воспоминаниях Тоота. Ящеры изменились за миллионы минувших лет, но всё-таки их вполне можно было узнать!

«Это — потомок ящерицы, — решил Тоот, собираясь в тугой узел мыслей, эмоций и воли. — Я знаю, как сражаться с ящерицами».

Ящеры не были такой вкусной едой, как люди. Воли в них было меньше: ящеры оставались игрушками рефлексов и инстинктов. Жёстко, пресно, но не так уж и страшно.

Тоот активировал волю, подобрав внутрь остальные свои части.

— Я тебя раздавлю, тварь! — прошипел он. — Сотру в порошок!

Ящер молчал. Он всё ещё облизывался, смакуя виртуальную плоть Тоота.

Глаза его светились расплавленным золотом, зубы блестели, словно обсидиан, а узкое тело — было плоским, как тень. Он и сам был, как нож. Кинжал из инстинктов и ярости.

«Ничего, — подумал Тоот. — Справлюсь. Ярость — ниже воли».

— Сдохни, тварь! — взревел он, окутывая серую тень ящера своим могучим сознанием.

Он ожидал, что ящерица кинется прочь, но она бесстрашно рванулась в самую сердцевину его сознания, туда, где не пробудившаяся ещё часть Тоота дремала в колыбели своих снов.

Там, в глубине себя, Тоот всё ещё был маленькой толстой гусеницей-плодожоркой. Таким был его нелепый смешной предок. Предтеча психической эволюции.

Врёшь, ящер! Не испугаешь! Сейчас в Тооте не было уже ничего от первопредка, голое сознание!

Он превратился в петлю, набрасывая её на виртуальное горло серой тени, что чуть замедлилась, всматриваясь в прошлое Тоота.

Тень заметалась, пытаясь сбросить удушающее кольцо. Тоот давил её, оплетая паутинками связей, страхов, долгов…

Что такое — страх? Просто страховка от большого сложного мира: не потеряться, не быть отвергнутым, не увидеть лишнего… Бойся, маленький ящер, мир — велик, он раздавит тебя! Усни — и тогда ты свободен! Дай химерам связать себя! Всё, что вокруг — это только иллюзия! Только смерть! Мир страшен, поспи, ящерица. Милая колыбель сна. Ты снова в яйце, ты…

— Егор!

Голос пробился извне.

— Очнись, Егор!

Серая тень встряхнулась, теряя ориентацию, и Тоот бросился на неё, чтобы добить.

Но на пути у него вдруг стала тень человека.

— Ты что, гадёныш, считаешь, что в глаз из травмата в упор — это будет тебе ничего?

Илья потряс головой. Удар в живот он получил несильный, но что-то ещё толкнуло его, сбило с ног. Что-то, похожее на удар прямо внутри мозга.

Теперь шумело в ушах, кружилась голова, но отступать он был не намерен. Ему было некуда отступать. Он спиной ощущал тело Вадима и видел тело Мирона в углу.

Глаза парня с травматом, Генки, заволокло чем-то белёсым. Парень смотрел на Илью, но видел ли он его? Неужели это вторженец руководит им? Он же — слепой, этот Генка? Он же…

Илья приподнялся, держась за живот. В животе всё болело, как будто там был один сплошной синяк.

Вадим застонал, попытался встать на колени, но опять повалился на пол.

Скрипнула дверь, стало светлее и…

Звук выстрела как-то даже оживил Генку. На лице появилась гримаса боли, зрачки вернулись на радужку. Он взвыл и упал, держась за бок. Земля начала быстро темнеть под его телом.

Илья обернулся: в дверях, едва перешагнув порог, замер Егор.

Он стоял так же неподвижно, как и толстяк, борющийся с Вадимом, только глаза не закатились, и лицо не закаменело.

— Перестреляю гадёнышей, — застонал Генка.

— Егор! — крикнул Илья.

— Молчи, падла. — Генка потянулся, но не сумел достать отлетевший травмат.

Голос у него изменился. Словно говорил не он, а полутолстяк: интонации стали как у толстяка, а связки остались Генкины.

— Ща Дюша придёт. Ща… — бормотал Генка.

Илья кое-как встал на ноги, шагнул к стеллажам, вытащил скрученный и схваченный скотчем обрезок старого линолеума.

Генка, зажимая рану, дёргался, пытаясь, дотянуться до травмата.

— Егор! — снова крикнул Илья. — Очнись, Егор!

То ли голова у Ильи совсем пошла в разнос, то ли лицо у Егора подёрнуло маревом: с него словно стаскивали маску. Марево волновалось, выпуская из-под маски какое-то другое лицо: вытянутая мордочка, как у змеи или ящерицы, закрытые плёнкой глаза…

Ящер вздрогнул, плёнка сдвинулась вверх, вспыхнули глаза цвета расплавленного золота…

Генка завизжал от ужаса.

— Убью, — прошептал Егор.

Или не Егор.

Он открыл пасть, усыпанную острыми зубами, и Илья, сообразив, что лучше момента не будет, прыгнул на Генку, обрушивая на него линолеумную «дубинку».

В сознании Тоота в клубок слились трое — рыхлый белый червяк, тонкая серая тень и зыбкая фигурка человека.

— Души его! — «орал» Вадим.

Тело его корчилось на полу, но сознание намертво вцепилось в сознание Тоота, терзающее тень ящера.

Воля Вадима и воля Тоота встретились, сшиблись. Грой, ощутив, что смертельные объятья вторженца чуть-чуть ослабли, рванулся к его иллюзорной шее и сомкнул зубы.

Виртуальная «кровь» — энергия жизни — потекла в пасть маленького ящера. Он захлёбывался, давился, но не отпускал.

Илья бил Генку свёртком линолеума по башке со всей дури и силы, пока не уверился, что сознание и Генка в ближайшие полчаса вряд ли встретятся. Тогда он подобрал ПМ и отметил, что на полу лежат уже двое — Вадим и… наверно, Егор.

Егор лежал на Вадиме, тряс его, пытаясь привести в чувство.

Он был уже почему-то в облегающем спортивном костюме и со змеиной мордой. А так — ничего. Вполне себе Егор.

Ну и живот у Ильи, конечно, тоже болел, что было в минус.

Илья пнул для верности Генку, подошёл к Мирону, потрогал его, пощупал пульс.

— Ты живой?

— Немножко, — прошептал Мирон. — Голову повернуть не могу только. У меня, наверное, шея сломана. Глянь, что там с Вадимом? Я ещё голос слышу? Это кто?

— Егор, — ответил Илья и побрёл к Вадиму.

— Искусственное дыхание надо делать. Срочно, — сказал, обернувшись, ящер-Егор. — У вас шесть минут, и смерть мозга. Я учил. Помоги, а? Я один не сумею.

Илья наклонился было к Вадиму, но тут толстяк пошевелился и сел, раскачиваясь и держась за голову.

Илья выхватил ПМ.

— Егор! Вторженец! — предупредил он.

— Брось его, — выдохнул Егор. — Нету вторженца. Всё. Труп.

И тут дверь гаража распахнулась, и внутрь шагнул Дюша.

Лицо парня кривилось, губы дрожали, руки ходили ходуном вместе с зажатым в них обрезом:

— Конец вам! — шептал Дюша. — Вы сейчас сдохнете! Вы все надо мной издевались! Всегда… Всегда… Все… Твари….

— Дюша, брось! Дюша, — застонал толстяк, даже не пытаясь встать.

— Сволочь! — взвыл Дюша. — Да я тебя первого! Как скотину! И ушлёпка твоего, Генку! Я вас всех!

Илья примерился, куда стрелять? ПМ — не оружие, пугалка. Как бы хуже не наделать?

Но тут новая тень на миг заслонила свет. В гараж вошёл худощавый мужчина чуть выше среднего роста и по-хозяйски положил руку на плечо Дюше:

— Ты чего, парень? — сказал худощавый спокойно и даже как-то душевно. — Мальчишкам ещё жить да жить. Они же совсем маленькие.

— Ты кто? — Дюша опасно дёрнул обрезом.

— Да свой, я! — Мужчина поймал взгляд Дюши, и рука его скользнула, отклоняя дуло.

Дюша замер, словно загипнотизированный. А может, именно так оно и было?

— Дай-ка сюда? — Мужчина вынул из рук Дюши обрез. — Вот и умница. Зачем тебе грех на душу, да?

— А Юрич? — спросил Дюша.

— А Юрича накажет полиция.

Проём двери преодолела блондинка. Осторожно, чтобы не испачкаться. Красивая. Илья видел её на ресепшне центра.

— Аллочка, посмотри, что с Вадимом? — попросил худощавый мужчина.

В гараж просочилась Лиза. Она рванулась сначала к Илье, потом к Вадиму, встала на колени, стала гладить его по щекам и шептать: «Ну, вставай же, вставай!».

Блондинка Аллочка тоже склонилась над Вадимом, нашла пульс, послушала сердце. Видимо, дело было плохо, потому что она вытащила из сумочки бокс с лекарствами, начала готовить шприц.

Мужчина помог встать Егору, похлопал его по плечу, покачал головой.

— Хан… — прошептал Егор. — Кох меня убьёт.

— Поздно спохватился, — хмыкнул худощавый. — Но если он пороть будет, я буду держать, ты учти.

Грой-Егор невесело усмехнулся, показав острейшие зубы.

— А это что это с ним? — испуганно спросил Дюша, тыкая в сторону Егора пальцем.

Он только сейчас разглядел, что лицо у одного из мальчиков, мягко говоря, странное.

Маленький ящер оскалился: только теплокровная мразь, раб вторженца, ещё не указывал на него пальцами!

— Крыса безволосая! Я тебе щас башку откушу! — Ящер клацнул зубами, и Дюша рухнул на пол, закатывая от страха глаза.

Разбуженный инстинкт Гроя — подавлять, рвать чужое сознание, — всё ещё бился в нём, пугал, а объезженный вторженцем человек ощущает такое получше прочих.

— Егор! — пробормотала Лиза. — Не надо, а? И так страшно. И Вадим совсем не дышит.

— Я не Егор, — сказал ящер. — Я — Грой… Ты меня извини. Я… Потом, ладно? Сейчас надо искусственное дыхание…

Аллочка что-то колола Вадиму, но Хан согласился, что и по старинке — тоже не помешает.

Он склонился над мальчиком, поманил Лизу.

— Помоги мне. Я буду давить на грудь, а ты — набирай воздуха и прижми губы к губам.

Лиза захлопала глазами и покраснела.

Илья едва удержался, чтобы не заржать. Надо же: на улице целовалась — и ничего, а тут вдруг пробило!

Илья тоже сел возле Вадима, помогая Лизе и Хану морально.

— Ну давай же, дыши! Рика тирой! — ругалась блондинка.

Илья понимал, что это она ругается.

— Вторженец мог повредить его сознание, — сказал, наконец, Хан. — Ждать нельзя.

— Скорее, нарушена связь с дыхательным центром. Я войду? — отозвалась блондинка. — Только держите меня за руки?

Она набрала в грудь воздуха, и Илья принял в ладонь её правую руку с длинными наманикюренными ногтями.

Лицо Аллочки сразу осунулось, глаза остекленели, рука стала холодной.

Илья хотел спросить, что она делает, но Хан и Егор молчали, и он тоже молчал.

И вдруг Вадим вздрогнул и начал кашлять. И рука блондинки в ладони Ильи тут же согрелась.

— Всё в порядке, — сказала она. — Не сто процентов, но оклемается сам. Как я и думала, тварь передавила ему дыхательный центр. Агонии хотела нажраться.

Лиза захлопотала вокруг Вадима, Хан пошёл к Мирону, а блондинка не спеша изъяла у Ильи свою руку и подмигнула ему:

— Давай, что ли, вязать этих троих?

Дюша и Генка вряд ли в этом нуждались, а вот толстяка, пожалуй, надо было связать. Под шумок он подполз к двери, едва не смылся, гад.

— Лучше бы наручники, — сказал Илья деловито.

— По наручникам нас потом опознать могут. Лучше — обычная хозяйственная верёвка.

Блондинка достала бухточку в магазинной полиэтиленовой упаковке. Надела тонкие перчатки. Вроде даже и не кожаные, но и не понять, из чего. Разорвала полиэтилен.

— А что мы с ними потом будем делать? — спросил Илья.

— Вторженец мёртв. Наше дело сделано. Запрём их в гараже. Пусть с ними полиция разбирается: что они тут делали, и кто в кого стрелял.

— Так Егор же стрелял? Там пуля в Генке!

Блондинка хмыкнула:

— Пули Гроя следов не оставляют.

Они крепко связали толстяка, пришибленного и тихого. Связали и Генку с Дюшей. Там было вообще без проблем — Генка только постанывал, а Дюша — косил под труп.

Илья оглядел «поле боя» — три связанных мужика, еле живой Вадим, которого Лиза как раз поила водой из своей школьной крошечной бутылочки… Мирон…

Хан подозвал Илью. Голову Мирона он зафиксировал куском фанеры.

— Шею, что ли, сломал? — спросил Илья.

— Ключицу. Придётся везти в центр, в больнице не объяснишь, где он так «упал». Поможешь в машину занести?

Илья кивнул, примерился, как поднимать. Они синхронизировались с Ханом, мягко потянули Мирона вверх, чтобы не кантовать лишнего.

Мирон морщился, но молчал, что было не очень-то на него похоже.

— Ты как, бро? — уточнил Илья.

— Норма, — прошептал Мирон.

Блондинка погладила его по голове, и Мирон предупредил так же тихо:

— Вы меня лучше не трогайте. Я вообще-то слабый. Я боль терпеть не умею. Я щас так орать начну, так…

— А чё не орёшь? — спросил Илья.

— А я не вижу: вы все живые или нет? Лизу вижу. Тебя вижу. Вот щас Вадима увижу и как начну орать. Как начну…

Глава 19

— … а теперь я — преступник. Из-за меня же теперь война начнётся! У вторженцев есть нейросеть! Они уже знают, что это я! Я его убил!

Вадим слышал голос Егора, но глаза открывать не хотел. Сейчас можно было думать, что Егор ему снится, а откроешь глаза — и там опять какая-нибудь дрянь. И так всегда.

И пока можно чуть-чуть полежать…

Егор… Грой… Ящер. Ну и ладно, и пусть.

— А почему ты нам сразу не сказал, что ты не Егор?

Говорил Илья. Чуть хрипловато — простыл, что ли?

— Ага, скажи вам. Один ты меня и не испугался, когда увидел. Да и вообще я вас сначала хотел вывести в то место, где вас запеленгуют и снова введут в игру. Мне было интересно, пройдёте вы лабиринт или нет? Там третье испытание — лабиринт. Он прикольный. А потом я понял, что вы — как я. Тоже маленькие, а кругом все взрослые и издеваются, как хотят. Но как вам это сказать — я не знал. И решил, что покажу вам старый центр, может быть, вы останетесь. А Кох нас выследил.

— Кох, это тот, самый маленький, который орал на тебя? А остальные?

— Самый маленький — Рове. Хана ты видел, у него есть брат-близнец Кан… А Кох — орёт, да… Да вы всех видели. У нас тут всего четыре взрослых холодных ящера, и Сар, это который господин Мнге, он тёплый.

— То есть, уже не мёрзнет? — засмеялась Лиза. — И неправда! Я тоже тебя не испугалась! Совсем! Я только за вас всех испугалась! Я чуть с ума не сошла под этой дверью! А потом этот козёл Дюша достал из багажника обрез, и я не выдержала и стала орать. Но он меня вообще не слышал! Вообще!

— Им вторженец руководил? — спросил Мирон.

«Мирон здесь. Хорошо. Значит, гипс ему уже наложили, — вяло подумал Вадим. — Это сколько же я тут дрыхну? А дома у меня что? Сегодня же суббота! Сегодня мама с работы раньше придёт!»

— Вторженец свои щупальца запускает в людей постепенно. Сначала он этого Юрича объездил, через него стал порабощать остальных. Он отжирается и создаёт между сознаниями жертв этакую сеть. Мощность её растёт. И он начинает всё сильнее влиять на других.

Раздался звонкий щелчок.

— Я бы его ещё раз убил! — продолжал говорить Егор. — Плевать, что нельзя! Ой, Кох меня теперь… Я не знаю, что он со мной сделает. Он всё время меня подозревал, хвостом за мной таскался. Он меня даже побить грозился! Меня никто никогда не бил!

— А у вас так разве можно? — спросил Мирон.

— Мы с ним — яйца моего гнезда. Вот если я его нечаянно укушу, то тут я не виноват, значит, он вёл себя неразумно и пробудил во мне древние инстинкты. А если он хладнокровно меня ударит, это значит, что я — виноват, я оскорбляю саму логику поведения ящеров.

— А преступления у вас есть? Суд, там, тюрьма? — не унимался Мирон.

Егор-Грой фыркнул:

— Нас так мало, что порицание старших — самое страшное наказание. Если мной будут недовольны главы кланов… Пусть уж лучше Кох побьёт меня…

Вадим приоткрыл глаза. Маленький ящер сидел в камуфляжном костюме поверх обтягивающего спортивного. Спортивный было видно — камуфляжная куртка болталась расстёгнутая.

Мордочка у ящера была грустная: кому хочется, чтобы его считали преступником?

Но мог ли он поступить как-то иначе? Ведь если бы не вмешался «Егор» — погибли бы все. Может быть, даже Лиза. Она же торчала возле гаража, дожидаясь ребят.

— Можно тебя потрогать? — попросила Лиза.

Она протянула руку и коснулась длинных пальцев Егора-Гроя, потом погладила его по запястью…

— Какая мягкая. Только холодноватая немного. Холоднее моей.

— Тебе не противно?

— Да ну тебя. Ты — красивый!

— А я? — спросил Мирон, и Вадим распахнул глаза и повернул голову: иначе Мирона было не разглядеть.

— А ты как вообще? — спросил он.

— Вадим, очнулся! — заорал Мирон.

— Я давно тут валяюсь?

Илья посмотрел на часы на запястье Вадима, показал ему три пальца.

— Офигеть.

— Ты ещё в машине вырубился, — сказала Лиза. — Тебе мнемограмму сделали. Сказали, что провалы в памяти могут быть. Но не сильно.

— А Мирон?

— Я инвалид! — скорбно сказал Мирон, и все засмеялись.

Мирон расстегнул спортивный костюм, вроде того, что был на Егоре, и показал два блестящих «пенька» на ключице.

— Это тут такой гипс! Я не виноват!

Все полезли трогать пеньки, даже Вадим потянулся. И с удовольствием ощутил, что голова уже почти не болит, только в горле скребёт немного.

Он приподнялся и увидел, как темнеет на стене аккуратный прямоугольник и превращается в дверь.

— Егор? — окликнул он, не понимая, нормальная это дверь или нет.

Ящер обернулся.

Вошёл господин Мнге. Тот же идеальный костюм, без единой лишней складочки.

— А как вы выглядите на самом деле? — спросил Вадим. — Здравствуйте.

— Уже никак, — сказал господин Мнге. — Здравствуй. Без генератора меня просто не существует.

— Страшно, наверное?

— Ко всему привыкаешь. — Господин Мнге сел рядом с кроватью Вадима.

Илье пришлось подвинуться. И Лизе. Грой встал и, нервничая, прошёлся по небольшой комнате, в которой, кроме кровати, больше не было вообще ничего. Минималисты эти ящеры.

— Я должен расспросить тебя, — сказал господин Мнге Вадиму, улыбаясь своей натянутой улыбкой. — Мы сняли мнемограмму с твоего мозга, но некоторые моменты нужно прояснить.

— Да допрашивайте, чего уж тут, — хмыкнул Вадим. — Только и у меня есть вопросы.

— Ну, тогда будем просто беседовать. Начнём?

Вадим кивнул.

— Я не понимаю, как тебе удалось увидеть вторженца? Это вышло случайно, или ты предпринял какие-то усилия? Если да — то какие?

Вадим ощутил, что у него горят уши, вспомнив, какие «усилия» он «предпринимал». Вот сто лет уже не краснел, а тут…

— Я тренировался, — пробормотал он. — А у Мирона это точно гипс?

— У Мирона сломана ключица, — терпеливо пояснил Мнге. — Это не совсем привычный тебе, но своего рода гипс. Крошечные частички гидроксиапатита кальция под контролем магнитных токов заполняют места перелома. Ему придётся походить пару недель с фиксаторами, но они будут совершенно незаметны под одеждой.

Господин Мнге внимательно посмотрел в глаза Вадиму:

— Как именно ты тренировался?

Вадим вздохнул. Это был не тот случай, который стоило рассказывать «психологу», но что было делать?

— У ваших очков есть режим, когда можно переместиться в чужое сознание. Вы велели ничего не трогать, но я…

— Какой такой механизм? — удивился господин Мнге.

— Давайте, я покажу? Очки у меня были в кармане штанов. Где моя одежда? Только я их достать не успел. Было бы проще, наверное, с очками.

Лиза достала из-под кровати здоровенный пакет с вещами ребят и выудила оттуда штаны, а из кармана штанов — очки. И телефон достала, положив рядом с подушкой Вадима.

Он взял очки в руки, показал колёсики:

— Вот так крутишь, и…

— И стекло выпадет, если ещё раз покрутишь, — сообщил незаметно подошедший Хан, которому тоже хотелось поучаствовать в разговоре.

Хан был в человеческом облике, но его опознал Мирон, тихо прошептав: «Хан». Ящер сел прямо на кровать Вадима, взял у него очки:

— Здесь есть матблок, его можно заполнять информацией. Но никакой регулировки перемещения куда-либо здесь и быть не может. Я сам тестирую всю эту мелочёвку.

— Но я же… — Вадим вспомнил пляшущую учительницу.

Хан щелчком пальцев активировал шар голографического экрана, и он повис посреди комнаты.

— Ты имеешь в виду вот это воспоминание?

В шаре появился кусок кабинета, где учительница английского очень смешно сидела на парте.

Вадим подавил улыбку.

— Ну… Да, — пробормотал он. — Я думал, что управляю ею при помощи очков.

Хан покачал головой.

— Нет, это у тебя прорезались основы управления сознанием. Видимо, поединок с личинкой пробудил их. Почему ты ничего не сказал нам про личинку?

— Да если бы я сам что-то понял, что это было… — виновато пожал плечами Вадим.

— Нужно осмысленно относиться к миру, — покачал головой господин Мнге.

А Хан протянул руку к голограмме с учительницей.

— Ой, только не убирайте! — взвыл Илья.

Учительница как раз поддёрнула юбку, закинула ногу на ногу…

Но Хан щелчком погасил голограмму.

— То есть, это — само по себе у меня получилось, что ли? — переспросил Вадим.

— А раньше у тебя было что-то похожее? — спросил господин Мнге.

Вадим задумался:

— Мне всегда казалось, что это возможно. Но как вышло — я не знаю. Правда не знаю. Я думал…

Дверь вздулась пузырём, и, буквально, проламывая стену, в комнату ввалился невысокий смуглый мужчина с чуть раскосыми глазами.

— Где это неудачливое яйцо! — рявкнул он с порога, и Грой метнулся в угол, пытаясь отгородиться от нежданного гостя кроватью.

— Я рад, что вы вернулись, — улыбнулся господин Мнге. — Я жду от тебя отчёт по северному центру, Кох.

— Сначала я выпорю одну маленькую дрянь! Ты понимаешь, что он натворил?! Это всё ты, дипломат недоразвившийся! Надо было давно отослать его в другое гнездо! Яйцам не место там, где идёт война! Они умеют только пакостить, мерзко и безответственно! Чтобы за них потом отвечали другие!

Мужчина оскалился, и Вадим с ужасом увидел, как из-под человеческого лица проступает зубастая морда ящера!

Он инстинктивно закрылся руками, так это было страшно — взрослый разъярённый ящер с набухающими алыми полосами на серебристо-стальной морде.

— Кох! Остановись! Назад! — крикнул Хан.

Господин Мнге закрыл Вадима своим призрачным телом, но тот видел и сквозь него!

Ящер перевёл взгляд на господина Мнге, потом на Вадима, и пасть его открылась, а дыхание стало чаще.

— Он видит меня! — выдохнул Кох, отшатываясь к двери. — Маскировка не действует на него. Он — Единственный!

Хан, пользуясь обалдением Коха, вытолкал его из комнаты «писать отчёт о поездке». Лиза успокаивала дрожащего Егора, господин Мнге задумчиво смотрел на ребят, переводя взгляд с одного на другого.

— А кто такой единственный? — спросил Вадим.

— У нас есть легенда, что найдётся человек, который сумеет предложить неожиданное решение, чтобы победить вторженцев.

— Я же сразу вам предлагал, что действовать надо командой, — сказал Вадим.

— Нет никакой «команды», — покачал головой Мнге. — Это ваши незрелые человеческие теории. Я обманывал тебя, ради чистоты эксперимента. В людской группе из четырёх человек один всегда возьмёт на себя командование, двое будут ему подчиняться, четвёртый будет принимать собственные решения, саботируя лидера. Так вы устроены, это не изменить и в несколько поколений. Твои ребята только ослабляли тебя, Вадим. Мы и без того понимали, что лидер в этой малой группе ты, но они мешали тебе раскрыть полный потенциал. Может, потому мы тебя и просмотрели.

— Ну, так то — у людей, — улыбнулся Вадим. — Зато Егор — он точно усилил нашу команду. Думаю, мы выбились из рамок вашей теории. Теперь вы будете создавать смешанные группы?

Господин Мнге задумался, помолчал.

— Нет, — сказал он. — Это не моя компетенция. Не я принимаю такие решения.

— Но война развязана, чего тут теперь решать? — возмутился Вадим.

И господин Мнге с неохотой кивнул, поднимаясь. Ему нужно было доложить о произошедшем сегодня. Рассказать, что Единственный найден, а Грой совершил страшный проступок. А там — будь что будет.

— У нас два серьёзных происшествия, Теплейший! — Господин Мнге дышал тяжело, со свистом, ему не хватало воздуха. Атавизм… Иллюзия… Как может задыхаться тот, у кого уже много веков нет тела? — Вторженцы напали на девочку в Северном центре, полностью уничтожив её сознание. Комиссия из наших учеников установила, что это было умышленное нападение. Вторая новость ещё хуже. Самый младший из моего гнезда, ему нет ещё и шестнадцати сезонов, напал на вторженца и уничтожил его. С ним был человеческий мальчик. Они действовали совместно. Мы полагаем, что мальчик… Что он — Единственный…

Теплейший открыл пасть, и Мнге замолчал.

— Ты, как всегда, недалеко смотришь, глава клана Мнге… Мальчик — не Единственный. Он не совершил ничего необычного, защищая свой мир.

— Но он сумел увидеть вторженца! Бился с ним в его сознании! Он увидел Коха через иллюзию маскировочного поля!

— Это способный детёныш. Но то, что он сделал — не решение Единственного. Единственный — тот, кто перевернёт наш мир.

— Значит, мы снова ошиблись? — Господин Мнге низко склонил голову. — Очень жаль. Мы… Мы будем продолжать поиски…

— Зачем искать, если вы уже нашли Его? — весело оскалился Теплейший.

— Но тогда кто это? — Мнге поднял глаза, не понимая, а уж не шутит ли древний ящер?

— Это младший твоего гнезда, глупец! — щёлкнул зубами Теплейший. — Тот, кто решил сражаться рядом с людьми! Именно он — совершил то, о чём мы не могли даже подумать! Да и выбора у нас больше нет: война объявлена!

— Война…

— Война! — защёлкали челюсти ящеров, что стояли за спиной патриарха. — Вторжение идёт!

— И да будет так! — произнёс Теплейший.

Экран погас.

Господин Мнге тяжело вздохнул. Его фигура заколыхалась, словно её обладатель был воздушным шариком и из него выпускали воздух. Секунда… и в кресле, по-человечьи свесив ноги, сидела ящерица. Очень большая ящерица. Ящер.

— Ты не боись, Егор. — Илья хлопнул маленького ящера по плечу. — Мы тебя в обиду не дадим. — Подумаешь, кох-мох-сдох!

Мирон показал большой палец, а Лиза улыбнулась.

У Вадима взвыл телефон, и он тут же надавил на трубку. Давно надо было позвонить домой, мама его потеряла, наверное.

— Медведь, звонила классная, сказала, что до конца учебного года три дня, а у тебя не закрыта двойка по физике. Ну когда ты уже сам… — печально сказала далёкая мама.

— Форс-мажор, мам, честно, — вздохнул Вадим. — В понедельник я всё исправлю.

Мама тоже вздохнула в недрах телефона.

— А справку ты хотя бы взял? Для дедушки?

— Нет, мам, справку для дедушки я не взял, — сказал Вадим, сдерживая внезапно прорезавшийся кашель. Не хватало, чтобы мама решила, что он болен. — Я возьму. Обязательно. Ты только не волнуйся, ладно? Я сейчас уже домой! Я скоро!

Когда Вадим нажал на отбой, Мирона осенило:

— Надо бы телефон взять и у Гроя. — Он обернулся к ящеру. — Телефон-то у тебя есть?

Грой развёл лапами и заулыбался:

— Я сегодня же! Я сделаю! Вы пока можете меня ВКонтакте добавить! Я же там уже зарегистрировался!

Он щёлкнул по компасу на руке, и к Вадиму «постучался» в друзья «Егор Гроев».

— Ого, так у тебя же ава — рептилоид! — захохотал Мирон.

— Никто и не подумает, что ты — рептилоид, если у тебя на аве рептилоид, — фыркнул Грой.