Глава 1, в которой дракон заходит на посадку перед школой, а мафия распределяет роли

Война началась ровно в девять утра первого сентября. Именно тогда десятому «А» и лично его величеству Дону объявили, что с первого курса высшей ступени их – элитный, гуманитарный класс! – объединяют с классом «Б». Спортивным. Пролетарским.

Не то чтобы Дон имел что-то против пролетариев – под его чутким руководством и пролетарий мог бы произойти в человека, но ведь это был класс поцанов![6]

Видимо, что-то такое особенное отразилось на его лице, потому что классная нахмурилась и окликнула:

– Господин Горский! – И ткнула указкой в сторону вождя пролетариата, Миши Поца. – Извольте поздороваться с однокурсниками!

Демонстративно посмотревшись в собственные зеркально-лаковые ботинки и понюхав розовый бутон в петлице, Дон со светской улыбочкой протянул руку Поцу. И тут же смерил его взглядом: начал с голубого берета на шатенистой, причесанной на прямой пробор башке, и закончил плохо почищенными армейскими берцами.

– Рад вас приветствовать в моем классе, господин Поц… э… Шпильман.

Поц гнусно ухмыльнулся и, бормоча что-то типа вежливое насчет «поглядим еще, чей класс», протянул граблю в ответ и сжал. Со всей дури. Грабля была мытая по случаю первого сентября, но с траурными каемками под ногтями и набитыми костяшками. Развлекался все лето, пролетарий.

Дон ухмыляться, тем более гнусно, не стал, невместно нашему величеству. И поцову граблю сжал несильно, но правильно – как Сенсей учил. Что, Поц, все еще думаешь, что художник – это сопля, которую можно и нужно намотать на гусеницы? Ну-ну.

Поц слегка сбледнул, что несомненно его украсило.

Дон улыбнулся:

– Надеюсь, мы будем жить дружно в моем классе.

Поц смолчал, только прищурился.

Дон сжал руку чуть сильнее и улыбнулся еще приветливее. Мол, так будем жить дружно?

Поц наконец кивнул и выдавил из себя кривую улыбочку. Обещающую такую. Танки и ковровые бомбардировки обещающую.

Что ж. Когда на летних экзаменах при переходе из средней школы в высшую, она же колледж[7], вылетела половина народу, уже было понятно: что-то неладно в Датском королевстве[8]. В прошлые годы вылетало по двое-трое, не больше. Правда, Дон надеялся, что в их класс все равно никого добирать не будут. В конце концов, традиции важнее, чем какие-то там квоты и распоряжения РОНО. Однако…

Однако нежданчик случился, и придется как-то уживаться с Поцем.

– Рассаживайтесь, господа студенты, – велела Филька и тут же начала радостно щебетать о мире, дружбе, подготовке к посвящению в студенты, индивидуальных занятиях и прочей ерундистике, но не забывая внимательно оглядывать класс.

Дон сел на привычную четвертую парту в левом ряду, у окна. Один, как подобает «королю-солнцу». Перед ним – Ромка, опора трона и гарант мирного урегулирования, и Кир – канцлер, казначей, стратег и вообще Арман дю Плесси, герцог Ришелье.

До конца девятого класса в ядре безобразия их было трое, и никогда мало не казалось. До сегодняшнего дня.

У Поца, севшего на последнюю парту в правом ряду, было четверо в основной свите. С ним – пятеро. Сплошные здоровенные лбы, не обезображенные интеллектом. Да и зачем им, в физкультурном-то классе? Они после училища всем гуртом служить пойдут. В доблестную Российскую. В спецназ. Вон уже и тельники напялили. Особенно хорош тельник на Эрике – истинном арийце, красавце нордическом, белобрысом, безмозглом. Зато какая улыбка! Все крокодилы помрут от зависти! Поц рядом с ним – чистый Адольф Шикльгрубер[9], только усиков не хватает. Зато берет надел. Десантный. Брательников. Еще есть Витька, грубый и в глубине души прекрасный. Наверное. Был бы, окажись в другом классе. Остальные двое – тоже те еще личности, братцы-акробатцы Димон и Колян. Потомственные сантехники. Еще дед Димона-Коляна деду Дона канализацию прочищал и водки за услуги требовал.

А нам придется брать четвертого в ядро. Иначе – вопиющий дисбаланс. Но кого?

Дон оглядел класс.

Народу-то много, целых двадцать пять человек вместо привычных двадцати одного, но из них тринадцать – бывшие бешки, пролетарии. Из ашек остались лишь Марат, тип мутноватый, да Сашка – рыба-сдохухоль. Проблема с кадрами у нас, дорогие доны!

Марат поймал его взгляд, просиял и всем видом показал, что готов вот прямо сейчас сесть с Доном за одну парту и вообще он – самый-самый, ага. Верный-надежный. Может даже хвостом вилять.

Нет уж, лучше втроем, чем с хвостом.

Дон нахмурился, отвернулся от Марата и принялся разглядывать лепнину на потолке и портрет Ахматовой над Филькиной головой.

Болтология только началась, время требовалось чем-то занять, а традиции – уважить, так что Дон взялся за карандаш: рисовать Фильку, то есть Фелициату Казимировну, самую классную из всех классных. Она со средней школы вела у класса «А» литературу с русским, а заодно – половину спецпредметов.

Каждый учебный год начинался с того, что в конце первого урока Дон преподносил Фильке ее портрет. Сегодня она была Фемидой: с завязанными глазами и безменом в руке. Фемида из нее получилась что надо. Молодая, всего-то лет двадцати пяти на вид, и красивая. Если б Филька не придерживалась строгого правила «с учениками ни-ни» и не водила хороводы с Сенсеем, Дон бы с ней закрутил, и плевать, сколько там ей на самом деле.

Именно это он в портрет и вложил. Женщины любят быть желанными, что бы по этому поводу ни говорили.

А Филька продолжала о сложной обстановке в Питере; о скором визите упырей-проверяющих из РОНО[10]; о необходимости взаимопонимания между бывшими ашками и бешками – они теперь студенты первого курса и должны понимать, что все серьезно! Что нигде, кроме ВШ, то есть Высшей школы номер тринадцать, они не получат такого среднего специального, что на порядок лучше гарвардского высшего, и что после школы им даже экзамены в универ сдавать не придется – сразу на третий курс и бамбук курить…

Кусок про образование Дон пропустил мимо ушей. Он все это слышал раз сто и отлично знал, что вылетевших из школы взяли в колледжи, причем на второй курс и тоже без экзаменов.

От «мотивации на учебу» Филька перешла к волейбольному соревнованию с москвичами, театральному фестивалю и драмкружку – звала бешек присоединяться и участвовать в полноценной, интересной и полезной общественной жизни.

Скукота.

Скукота закончилась минут через десять. Сначала под окнами раздался рык дракона, заходящего на посадку. По одному только звуку Дон точно определил новую зверюгу и даже выглянул в окно: кого это занесло к школе? Никак новый препод выеживается? Или кто-то с четвертого курса опаздывает? Четверокурсники – почти дембели, им расписание не писано, а выпендриваться сам бог велел.

Дракон припарковался аккурат между метлой Алинки с третьего биологического[11] и хряком Натали, тоже с биологического, но уже аспирантки-преподши[12]. Тоже еще, поклонница Булгакова, нарисовала на кожухе байка пятак и воображает себя ведьмой летучей! Алинка и то больше похожа, даром что на ее скутере вообще ничего не нарисовано. Она сама по себе ведьма, и скутер у нее – натуральная метла хоть в профиль, хоть анфас.

Дон хмыкнул – тихонько, он же вежливый студент! – и вернулся к разглядыванию дракона и его владельца. Дракон был хорош. «Харлей» этого года, на пять сотен лошадок. Умереть от зависти! А его владелец оказался никаким не преподом, даже не старшекурсником. Лет пятнадцать-шестнадцать, девятый класс. Волосы темные, в хвост, черная мотоциклетная куртка, черный же шлем в руках. Лица с третьего этажа было не разглядеть, но Дон все равно записал новенького во фраера и мажоры. Ибо если опаздываешь – ты не король, какой бы там байк под тобой ни рычал.

Записал, отметил себе глянуть на перемене, что за новичок и куда его определили, к альфам, бетам или ведьмам, – и забыл. Рисовать Фильку все равно было интереснее.

Зря забыл, как оказалось. Потому что через минуту дверь в класс открылась, и на пороге возник он же, фраер и мажор.

Надо же, он старше, чем показался на первый взгляд, подумалось Дону.

А мажор извинился перед Филькой, заработал укоризненный взгляд, оглядел класс…

На мрачной, в самый раз господарю Владу свет Цепешу[13], физиономии отразилось сначала неподдельное изумление, потом откровенный ужас пополам с брезгливостью, – это господарь-воевода увидали Мишу и поцанят, – а затем морда снова стала каменной. То есть для всех прочих она как была, так и осталась каменной, но не для художника.

Дон даже посочувствовал мажору. Еще бы. Приходишь ты на первый курс колледжа – элитного, для гениев, покруче Строгановки и Мухи[14], вместе взятых, да что там, даже в Сорбонне такому не учат! – и видишь линию фронта ровно посреди класса. Справа – голодранцы-пролетарии, то есть бешки. Одеты кто во что горазд, но с преобладанием тельников и камуфла у парней и мини-юбчонок у девчонок. На камчатке – царь мусорной горы, усиков только не хватает, в окружении бойцов кирпичноликих.

Слева – семья Альфа, все пятеро парней как один в строгих черных костюмах, при галстуках и в начищенных туфлях, семь девчонок – в длинных платьях, с умеренным макияжем и при прическах. На тронном месте, как положено, дон коза ностры: костюмчик от Хьюго Босса, очки-хамелеоны, розовый бутон в петлице, перстень-печатка и характерный сицилийский нос для полноты образа.

А посередине – демаркационная линия.

И юно-прекрасная училка, которая холодной войны не видит из принципа. Вроде как: разбирайтесь самостоятельно, дети, а меня позовете, когда трупы закопаете. Все сами, не зря же я вас учила?

Прежде чем улыбнуться новенькому, Дон дал ему ровно три секунды: одна – на осмотр достопримечательностей, вторая – на правильный выбор стороны, третья – на осознание отсутствия выбора как такового. На четвертой Дон снял с соседнего стула кожаный рюкзак и улыбнулся. Искренне, кстати. И не скрывая восхищения образом.

Борджиа!

Морда мрачная, рубаха белая с широкими рукавами и в кружевах, – вполне себе мужская и аутентичная, кстати, такая стоит баксов триста, – джинсы черные и узкие, пояс – бычьей кожи, сантиметров восемь, с тиснением и клепками. Красава, чистый Чезаре Борджиа! Или Цезарио. А что, вполне себе шекспировский вариант. Морда, при всей мрачности, красивая, черты тонкие, и выпендривается на славу.

Один вопрос: эта красава чисто декоративная чихуахуа или драться умеет? Судя по мышцам и пластике, должен бы. Но черт же их знает, этих выпендрежников.

Справа гоготнули. Судя по гнусности – не иначе, высказался лично Поц. Новенький на гогот повел бровью, этак лениво, мол, что там за левретка тявкает? Все это – строго не поворачивая головы, а глядя в упор на Дона. И ему улыбнулся, так же явно искренне, хоть и мрачновато.

– Присаживайтесь, господин, э…

– Море́на[15], – подсказал новенький.

– Морена, – закончил Дон. Подождал, пока красава сядет и уберет под стол свой рюкзак, протянул руку: – Даниил Горский. Можно просто Дон.

Парень ответил на пожатие. Крепкая оказалась ладонь, холодная.

– Леон.

Задрав бровь, Дон оглядел его еще раз и спросил:

– А очки где?

– Есть же границы выпендру, – фыркнул новичок.

– Нет, – уверенно сказал Дон и так же уверенно добавил: – Будешь Цезарио. Фехтовать умеешь?

Леон мотнул головой, явно имея в виду как Цезарио, так и фехтование.

– Ничего, научишься, Цезарио. Еще только Оливию тебе найдем…

Дон бросил взгляд на первую парту, где сидела Маринка. Она сегодня надела платье всех оттенков синего и убрала каштановые кудри в двойную косу.

Вот где настоящая Оливия! Ее надо было на роль брать, но Фильку, если уперлась, целое стадо баранов не переупрямит.

– Я не актер, – буркнул новенький недовольно.

– Это пройдет. Слушай, Леон, нам нужен Цезарио. Не Поца же брать. Ты себе представляешь Поца в «Двенадцатой ночи»?

Дон кинул брезгливый взгляд в правую сторону класса.

– Представляю, – уверенно заявил тот и ухмыльнулся. – А что? Вполне себе ремейк. Место действия – колхоз имени Ильича.

– «Не ходи на площадь Ильича», – тихо напел Дон.

Намекнуть, что постановка Шекспира в традициях самого Шекспира куда круче колхозного ремейка, и продолжить проверку новенького на профпригодность помешал стук указки. Филька умела стучать так, что зубы сводило. Этого стука даже директриса не переносила. Пришлось снова принять вид внимательного слушателя и продолжить рисовать – все, что Филька могла сказать, он и так знал.

А она как раз объясняла бешкам, что им не обязательно посещать все спецкурсы факультета культурологии: экономику, иностранную литературу и все прочее интересное. Даже на историю Петербурга и НЛП могут не ходить. Собственно, тут до Дона и дошло, с чего вдруг на их курсе смешали несмешиваемое. Все же просто: бешками пожертвовали в пользу Альфы. Добрать гуманитарный курс после девятого класса новичками невозможно – в Школе или учишься с самого начала, или не учишься вообще… Ну да, исключения бывают, вот одно, рядом сидит. Хотя наверняка из такой же спецшколы полного цикла, только московской или казанской, а то и пражской, с такой-то фамилией.

Бешкам поставили в обязаловку только естественные науки по паре часов в неделю, физподготовку во всех ее проявлениях, ОБЖ, минимум психологии, кое-что из обществознания – и катитесь колбаской в свою доблестную Российскую. Так проще, чем объяснять упырям из РОНО, почему нельзя просто добрать обе группы левым народом.

Вот только госпожа директриса не учла разлагающего влияния всяких Поцев, которым делать будет не хрен, кроме как наводить свои порядки. Ладно. В конце концов, кто такой этот Поц? Прыщ на ровном месте. А Дон сделает из бешек нормальных людей, им же на пользу пойдет.

Размышления не мешали ему рисовать. Сначала Фильку, а потом – Леона.

Искоса глянув на него минуты через три, Дон обнаружил замечательный факт: этот павлин-мавлин дрыхнет. С каменно-внимательной мордой, с открытыми глазами, но дрыхнет. Придурок? Прийти на новое место и проспать все на свете. Не для него Филька тут распинается о посвящении в студенты, что ли? Все прочие-то в курсе, что за веселуха их ждет на Самайн[16].

Цезарио, натуральный Цезарио. Такой же павлин.

Вот в виде павлина на жердочке Дон его и нарисовал. Лицо в профиль, чуть утрировав черты и придав им птичье выражение, и небрежными штрихами сонно распущенный хвост и крылья. Получилось похоже. Правда, он даже на шарже вышел до бесстыдства красивым. Интересно будет его потом еще нарисовать, лицо выразительное, и образ… Нет, образы – если присмотреться, интересный парнишка, многослойный. Хоть и дрыхнет, сурок сурком, даже себя в виде павлина проспал.

Но снова рисовать Леона – потом.

А прямо сейчас внимания требовал Поц. Судя по довольным мордам свиты, он уже запланировал пакость. И если эту пакость не пресечь в зародыше, не видать спокойного учебного года.

Пришлось перед переменой посылать ему записку с приглашением на сеновал. То есть на стадион, после третьей пары, на чисто спортивные состязания. Призовая игра – победитель получает все.

Поц прочитал, ухмыльнулся и показал, как откручивает кому-то голову, а потом топчет берцами.

Дон на это даже бровь не поднял: пошло, скучно. Сплясал бы Поц цыганочку, и то было бы веселее.

Зато в классе снова началось шушуканье. Господа, похоже, делали ставки, а принимал их Марат. Ну что ж, оно и к лучшему – не стоит брать Марата в ядро. Лучше втроем, но чтобы все – как один, и без вопросов. Подумаешь, на Дона придется двое и на Ромку двое. Справимся.

Потом. После занятий.

А на перемене была романтичная встреча герцога с несостоявшейся Оливией. Ну да, Дон – герцог Орсино, чего такого? Не Цезарио же ему играть, с его-то сицилийским носом.

Маринка, едва прозвенел звонок с первой пары, повесилась ему на шею и задрыгала ногами. Дон подхватил ее на руки, покружил, она радостно повизжала и спросила, пойдут ли они сегодня танцевать самбу и любоваться ее привезенным из Анталии загаром?

– Самбу – завтра, моя прелесть. Сегодня у нас Олимпиада.

Маринка презрительно поглядела на выходящего из аудитории Поца, фыркнула и поцеловала Дона. Взасос и напоказ, мол, нишкните все, я тут королева.

Собственно, именно поцелуями они и занимались всю оставшуюся перемену, за исключением последней минуты. Ее как раз хватило, чтобы прилепить жвачкой на доску альбомный лист с павлином-мавлином. Без подписи – кто не проспал, тот в авторстве не ошибется.

Загрузка...