Вышибала «Козла-Зубоскала»

Shannon Hale Bouncing th Grinning Goat

Когда я доковыляла до города, в желудке у меня уже три дня как повесилась мышь. Доспехи старшего брата тяжело давили на плечи. Его же меч свисал с пояса, царапая землю. Я не нашла ничего лучше, чем запнуться об него и растянуться мордой в лужу. Интересно, думала я, пуская пузыри, если просто остаться лежать тут, я скоро умру?

Полуденное солнце тепло похлопало меня по спине, словно желая ободрить. Я собралась с силами, вылезла из лужи и потащилась дальше, мимо жилых домов, кожевенных, сапожных и ткацких лавок — прямо на запах. Сводящий с ума запах еды.

Трактир! С деревянной вывески ухмылялся резной козёл.

— Доброго вам дня, сударь! — каркнула я, обращаясь к коротенькому круглому селянину, как раз прибивавшему клочок бумаги на входную дверь.

Уже раскрыв рот, чтобы попросить (да что уж там, скажем прямо — выклянчить) каких-нибудь объедков, я бросила взгляд на бумажку и разобрала нацарапанные на ней слова: НАДОБНО ВЫШИБАЛУ.

Вышибалу! Если вышибал кормят, я готова! Строить посетителей в очередь, прекращать потасовки, выкидывать бузотёров за дверь… Справлялась же я как-то аж с девятью братиками и сестричками. Ну, по крайней мере, пока не сбежала из дома.

— Я бы поработал у вас вышибалой, — сказала я почти что басом. — Понимаю, я сейчас на него не очень-то похож…

Я даже попробовала стереть с морды грязь.

— …но у меня богатый профессиональный опыт.

— М-м-м… когда надо объяснить мужикам, куда им пойти, у чужака может получиться лучше, чем у своего, — протянул коротышка.

Голосок у него оказался на диво писклявым, будто утренняя пташка прощебетала.

— Но с чего это ты взял, что будешь вышибалить лучше, чем предыдущий парень?

— С чего я взял? С чего это я взял?!

Я постаралась сделать негодующее лицо.

Сквозняк принёс с кухни целый букет богатых запахов — зажаренная до углей говядина, свиное сало, густая картофельная похлёбка, овсяные лепёшки. Желудок у меня сжался на размерчик меньше. Нет, я бы в тот момент что угодно сказала за жрачку, и надо же было, чтобы первый пришедший в голову вариант оказался…

— Да с того, что я из Старой Лощины!

Коротышка два раза мигнул и отшагнул от меня подальше.

— Из С-с-старой Лощины? Ах ты, боже мой!

Он потёр ладошки и зашнырял глазами, тщательно избегая взглядом моей физиономии.

— Конечно-конечно. Из Старой Лощины, говорите? Это нам подойдёт. Ах ты, божечки, ну ещё бы не подошло!

Доказательств он не потребовал. Да и какой дурак, если рассуждать здраво, решится на голубом глазу врать, что он из Старой Лощины? Тощий мой живот корчило так, что сил на чувство вины категорически не хватало. Потому что на самом деле я была из Новой Лощины, что сразу по ту сторону леса, у самых гор. Зато река у нас со Старой была одна, а это ведь чего-нибудь да стоит, правда?

Неправда. Ничего оно не стоило. Я в жизни не видала никого из Старой Лощины — зато слыхала кучу всяких баек. И дерутся они, дескать, на мечах, откованных из горячего света, и глаза у них видят всякую ложь и прожигают тебя насквозь, и превращаются они в живое пламя и гоняются в таком виде за врагами. Мы-то в Новой Лощине — ребята скучные и незамысловатые.

— Ну, добро пожаловать в Гнутую Речку, — молвил мой невысокий друг. — Я прозываюсь Маслобоем. А вас как величать?

У моих братьев имена как на подбор боевитые — Горн, Двин и Кувалда. Одна я у них…

— Искра, — честно сказала я.

Звучит как докучливая мелочь, которую можно прихлопнуть одной рукой — светлячок там или пепелинка от костра. Что ж, могло быть и хуже. Сестричек моих звали Дума, Тиша, Слуша и Приличия. Эта последняя, Приличия, была самой несносной четырёхлеткой во всех Пяти Королевствах, вы уж мне поверьте.

— А теперь по поводу питания… — начала я как можно более буднично.

— Питание у нас после работы, — быстро сообщил Маслобой.

Мой живот издал жалкий короткий писк.

В трактире оказалось темно, как вечером, и дымно от коптящего очага. У нас дома в такое время дня трактир пустует, но «Козёл-Зубоскал» оказался как минимум наполовину набит народом. Все вкушали полуденную трапезу.

От солёного запаха мяса меня зашатало. Я поскорее схватилась за спинку стула. Непросто выглядеть устрашающе, когда ты в голодном обмороке.

— Эй! — пронзительно проскрипел Маслобой. — Эй, вы!

Болтовня и стук ложек стихли.

Маслобой разгладил фартук.

— Вам всем известно, что случилось с моим прошлым вышибалой, мир его праху, хотя как он угодил в тот кювет, доподлинно знает лишь один из вас…

Так их прошлый вышибала… мёртв? Коленки подо мной попытались сложиться назад.

— Но париться не об чем, мужики, потому что новый вышибала уж точно не станет мириться с вашими драками, кражами и привычкой жрать в кредит. Этот — из Старой Лощины, имейте в виду!

Тишина резко стала ещё тише.

Накормите меня уже, пожалуйста, готова была взмолиться я, догадываясь, что подобный тактический ход приведёт меня прямиком за трактирную дверь, причём кверху ногами. Дело было за малым — убедить их, что я и правда из Старой Лощины. Что ж, сказки рассказывать я умела. Малыши нипочём не уснут без хорошей сказки на ночь.

— Ну, здорово, Гнутая Речка! — величественно изрекла я. — Я прозываюсь Искрой.

Желудок испустил стон, такой громкий, что его впору принять за драконий храп. Я попыталась замаскировать его многозначительным кашлем.

— Как видите, я ещё молод, а в молодых Лощинниках сила бродит дикая, неприрученная. Если мне придётся с вами драться, я могу вас серьёзно покалечить. Так что давайте избегать драк. Любой ценой. Всем, гм, спасибо.

— Эта малявка — Лощинник? — прошептал в полумраке незнакомый доброжелатель.

— Больше похожа на мокрую мышь, чем на мага, — отвечали ему.

— Так что давайте все будем вести себя хорошо, — завершила я уже не так величаво. — Если никто, конечно, не возражает. Пожалуйста.

Я сунула дрожащие руки в карманы и крепко сжала счастливый камень.

— Эй, Вспых, — услыхала я, — а слабо тебе двинуть ей и поглядеть, что получится?

Много лет назад я нашла на горе свой счастливый камень — чёрный, большой, как утиное яйцо, с неправильными, гладкими, как стекло, гранями. Тоскливыми зимними вечерами я пускала им зайчики от скудного солнца или от огня в очаге, а малыши их ловили. Вроде бы магия Лощинников как-то связана со светом. Ну что, тряхнём стариной?

Я вышла на самый светлый пятачок во всём трактире, где солнечный луч лился ручьём сквозь окно. Камень при этом держала низко.

— Ты! — ткнула я пальцем в только что захлопнувшего рот мужика.

Он посмотрел на меня, и я пустила ему зайчика прямиком в глаз.

— Ай! — он зажмурился.

— А ещё ты, ты и ты! — продолжала я, метко поражая тем же оружием ещё три жертвы. — Вас четверых я отметила… моей магией света. Гм. Это был так, пустячок. Поверьте, вам не захочется испытать мой гнев в полную, гм, силу.

Камень я незаметно опустила обратно в карман. Четверо пострадавших прикрывали руками глаза, боясь на меня взглянуть.

— Я не буду вас ослеплять. Сегодня, по крайней мере, — улыбнулась я. — Просто ведите себя хорошо, и вам будет не о чем беспокоиться. Всем всё ясно? Ну, вот и славно. А теперь поедим!

Все уткнулись в свои миски, обмениваясь впечатлениями о новом вышибале Лощиннике.

Маслобой достал деревянную посудину и грохнул её на стойку. Я заинтересованно придвинулась. Он плюхнул туда не один, а целых два половника тушенины, накрыв сверху половиной краюхи тёмного хлеба с орехами. Из угла моего рта, кажется, предательски свесилась нитка слюны.

— Кушайте, госпожа моя Искра, — сказал трактирщик. — Вечерняя толпа, она пожёстче будет.

Я рухнула на табурет и отправила в пасть полную ложку. Тушенина была горячая — дичина, капуста, морковка провели в котле так долго, что разваливались прямо на языке. Слеза скатилась с носа прямо в тарелку, добавочно присолив снедь. Надеюсь, никто не заметил, как свирепый вышибала ревёт над едой.

После обеда большинство публики расползлось обратно на поля да в лавки. Я так и приклеилась к табуретке. Теперь, не рискуя уже помереть от голода, я готовилась помереть от стыда. Лощинник? Ну ты, Искра, даёшь!

Когда солнце повернуло на закат, Маслобоевы дочки зажгли лампы; жир в них дымил и горчил. Трактир между тем заполнялся. Все столы сплошняком заняты, все стулья, даже галерея забита не хуже нижней залы.

Лощинник, Лощинник, шептались все под сурдинку.

Впору почувствовать себя червяком в гнезде, полном голодных птенцов.

Широкоплечая мадам подвалила ко мне и упёрла кулаки в не менее обширные бёдра.

— Лощинник, говоришь? — осведомилась она. — А докажи!

Доказать? Как, интересно? В трактире темно, трюк с солнцем уже не провернёшь. Дома, когда малышня выглядела особенно злокозненно, я, бывало, делала грозный вид и орала на них: «Я знаю, чем вы там заняты!» — даже если ничего на самом деле не знала. Зато они пугались и прекращали свои проделки.

Так что я наклонилась к ней и прошептала значительно, но притом как бы небрежно:

— Я знаю, что ты сделала!

И пальцем в неё ткнула. Для острастки.

Сударыня зарделась, глаза потупила и спешно ретировалась. Я выдохнула.

Народ ел. Ещё он пел под свирельку. Ещё — плясал, пил, горлопанил и толкался. Вот уже и кулаком кому-то прилетело.

— А ну, прекратили! — гаркнула я, взобравшись на свою табуретку.

Дебоширы притихли. Покамест. И надолго меня, интересно, хватит?

— Искра, побеседуй-ка, сделай милость, с господином Хрюком! — воззвал Маслобой из-за стойки. — Господин Хрюк изволил столоваться цельный месяц в долг.

Означенный господин оказался раза в два меня выше и в четыре — шире. К тому же в проклёпанном кожаном доспехе и с нелепо громадным боевым молотом. Он восседал у стойки, нависая над миской, и пожирал куски тушенины, помогая себе острым костяным ножом. Подливу он хлебал прямо через край, обильно поливая бороду. Борода, впрочем, была так грязна, что от мытья в бульоне могла стать только чище.

— Господин Хрюк, — сказала я самым что ни на есть ледяным тоном. — Немедленно заплатите господину Маслобою.

Хрюк вытер рукавом рот, сурово посмотрел на меня и произнёс только одно слово:

— Нет.

Я схватилась за живот. Кажется, под доспехом у меня ничего не было: пустое место и чуть подальше — сразу косточки хребта. Тем не менее я решила ещё раз применить указательный палец.

— Что? — спросил господин Хрюк, неодобрительно глядя на него.

— Плати давай! — сказала я и пальца не убрала.

— А то что? — так же лаконично поинтересовался он.

Я понятия не имела, «а то что», слишком засмотрелась на его гриву. Длинную, чёрную, восхитительно курчавую…

— …а то у тебя все волосы выпадут! — пролепетала я.

В трактире стало по-настоящему тихо. Хрюк подался ко мне, так что я сумела оценить, насколько от него несёт пивом.

— Я сражался в Южных войнах, Искорка, — процедил он, только что не сплюнув моё имя. — И я видывал настоящих Лощинников.

Сердчишко у меня заколотилось, будто у кроленя. Я попыталась выдавить улыбку, которая бы доказала, что нет в мире человека увереннее меня… но преуспела, кажется, ровно настолько, чтобы всякому стало ясно: девочке срочно нужно в отхожее место.

— Ну? — ласково спросил Хрюк. — Как так вышло, что волосы всё ещё при мне?

— М-магию торопить бесполезно! — нашлась я.

Потом я притворилась, что мне и вправду нужно в отхожее, а сама умчалась в тёмную лесину позади маленького домика на задворках.

Ну что, Искра, опять драпаем? И куда на сей раз? Всего в двух днях от дома припасы мои вышли. Никакой дичи по дороге не попалось, и даже добрые друзья путника — коренья, орехи и ягоды — явно не спешили утолить мой голод. Все три прошедшие ночи я провела, корчась от голода, дрожа от холода и вздрагивая от каждого шороха в лесу — вдруг это Пепельные Налётчики вышли на охоту?

Не могла я вернуться домой, просто не могла — даже если братец Горн не прибьёт меня за кражу доспехов, даже если я научусь быть счастливой в нашем доверху забитом народом доме, с маменькой, постоянно орущей, чтобы я помогала пасти малышню, чтобы вытирала им носы и попки, чтобы они не утонули чего доброго в речке… Да и не выжить мне без еды на обратной дороге.

Я поглядела на свою обувку (на Горнову обувку, разумеется, плюс два дополнительных носка). Оказывается, я где-то успела наступить на кустик тихомрака. Когда кто-то из нас болел, мама, помнится, давала нам настой этой травки, чтоб мы не маялись целую ночь и спокойно спали.

И я пошла назад, в «Козла-Зубоскала», и даже самолично подала Хрюку добавку. Накрошила ли я каких-то листьев ему в миску? Какие листья, вы о чём?

— На, жри. Но пока не уплатишь Маслобою всё до последней монеты, не едать тебе больше в «Козле», — мрачно напророчила я.

Хрюк расхрюкался от смеха.

Когда трактир закрылся, он, шатаясь, побрёл домой. За ним, перетекая из тени в тень, кралась я. Когда за мной скрипнула входная дверь, Хрюк лишь всхрапнул и перевернулся у себя на лежанке.

Опыта мне было не занимать: я частенько помогала папаше стричь овец. Но лишать дурную башку этих смоляных кудрей было куда как жальче.

На следующий вечер, когда Хрюк ввалился в трактир, музыка пискнула и замолкла. Смех, крики — всё стихло. Все воззрились на лысый череп Хрюка, такой белый — точь-в-точь зимний заяц.

Его владелец подошёл к стойке и угрюмо опорожнил на неё кошель. Маслобой наполнил рог до краёв пенистым элем. Хрюк повернулся к честному собранию, высоко поднял рог и проорал:

— За Госпожу Искру, нашего собственного всамделишного Лощинника!

Зал взорвался овациями.

Я покраснела. Не в последнюю очередь — от стыда. Я обещала Маслобою держать «Козла-Зубоскала» в узде. И неважно, что пользовалась для этого не совсем честными средствами — ведь правда неважно?

Хрюк оттащил меня в сторону и шепнул на ухо, согнувшись для этого вполовину:

— Они хоть обратно-то вырастут?

— А то! — заверила его я.

Он потёр лысую макушку и шмыгнул носом.

— Хорошо. Я их типа любил, мои волосы.

Прошло две недели. Я присматривала за порядком в «Козле-Зубоскале». Днём клиентура особых хлопот не доставляла. Я сидела себе на солнышке у окна и потягивала молоко из рога. Ещё играла со счастливым камнем: его стеклянистая, гранёная тьма, казалось, не отражала свет, а поедала его. Я придумывала про него всякие истории — откуда он, например, взялся? Может, это драконий глаз? Или он раньше был в огненном мече у настоящего Лощинника? Или это окаменевшее сердце Пепельного Налётчика?

Зайчиками в глаза баламутам я больше не развлекалась. После случая с Хрюком хватало ткнуть пальцем и гаркнуть. Ела я трижды в день и начала уже забывать мамин голос, вопящий:

— Искра, ступай, проверь, где там братья!

— Искра, бегом мыть посуду!

— Искра, у меня руки заняты, живо посмотри, кто из детей завонял!

На самом деле я почти совсем не думала о доме.

Пока в один прекрасный день в трактирную дверь не ввалилось самое жуткое зрелище, какое я в жизни видела.

Зрелище выглядело как мой старший братец Горн, в чьём доспехе я имела счастье щеголять и чей меч привела в настолько неудобоваримое состояние, сражаясь с валуном на ближайшей опушке, что засунула его под тюфяк от греха подальше.

Горн методично обшаривал трактир глазами, будто кого-то искал. Интересно, кого? Я отвернулась и с независимым видом двинулась на задний двор.

— Искра!

Я примёрзла к месту.

Сапоги Горна протопали по земляному полу. Или это были сапоги братца Бура, раз уж Горновы были на мне?

Тут между мной и Горном, откуда ни возьмись, обнаружился Хрюк.

— Ты на кого попёр? Ты на нашего вышибалу попёр? Тогда ты на меня попёр. Я — ейный вышибала.

Никогда ещё большой Горн не выглядел таким маленьким.

С Горном мы были ближе, чем со всеми прочими братишками и сестрёнками. Только мы родились одни, без близнеца.

— Нам, одиноким крошкам, нужно держаться друг друга, — говаривал он.

Ага, пока я не спёрла его доспехи и не сбежала посреди ночи.

— Я… я… — это, оказывается, лепетал Горн.

Хрюк уже отстёгивал от ремня свой боевой молот.

— Всё в порядке, Хрюк, — сказала я. — Это мой брат. Нам надобно перекинуться словечком.

Я потащила Горна за рукав вон из трактира, туда, где сквозь листья пестрело золотом солнце. Он выглядел так знакомо, наш Горн, — глаза тёмно-карие, у нас у всех такие, над губой и на подбородке уже лезут волосы, на лбу шрам — моя работа, это я с деревянным мечом игралась, уже много лет назад. Так много лет назад… Интересно, я-то хоть чуть-чуть изменилась?

— Если собираешься меня пристукнуть, сделай это тут, будь добр, — сказала я. — А то Хрюк тебя поколотит, полы ещё потом мыть.

Горн выкатил на меня глаза.

— Искра, да что вообще происходит? Все решили, что ты ночью пошла в отхожее место и тебя волки съели.

— Да ну? Вот так прям и решили?

Когда тебя съедает дикое лесное чудище — это отличный, очень живописный способ умереть. Хотя лично я бы, конечно, предпочла геройски погибнуть за какое-нибудь безнадёжное, но жутко благородное дело.

— А потом гляжу: доспехов-то нет. Моих любимых доспехов, на которые я горб гнул невесть сколько, маслом каждый вечер натирал…

— Прости, Горн, — хлюпнула я.

— Почему ты сбежала, Искра? — Брат говорил скорее печально, чем сердито.

— А что, не должна была? Мир полон приключений, а я торчу в этом забитом народом, спятившем доме, смотрю за девятью постоянно дерущимися мелкими спиногрызами…

— …так что лучше торчать в этом забитом народом, спятившем трактире и смотреть за десятком спиногрызов покрупнее, которые тоже постоянно дерутся?

— Гм… — Да, Горн умеет поставить вопрос ребром.

Что и говорить, меня всегда одолевали мечты о военной славе. В одной я стояла на вершине холма, глядя на целую армию внизу, — и это было совсем не безнадёжное дело. В этой мечте я победила! Вот и сбежала из дома в надежде на какое-нибудь крутое приключение. Тут, в «Козле-Зубоскале», отличная стряпня… но вот уписывает её та же самая девчонка, какой я всегда была, разве нет?

— Пойдём домой, а? — сказал Горн.

Я затрясла головой. Братья вечно ныли по поводу воинской подготовки и хлопот по хозяйству. Но они понятия не имели, что такое быть старшей дочерью в большой семье.

— Мама скучает по тебе, — сказал вдруг Горн. — Плачет по ночам…

Мама скучает? Это по мне-то? Мне шёл семнадцатый год. Не думала, что она вообще заметит моё отсутствие.

В глазах у меня защипало. Реветь я не хотела, так что задрала голову повыше: пусть солнце высушит слёзы.

— Ты это прекрати, — сказал Горн. — Терпеть не могу, когда ты так делаешь. Это жутко.

Если пялиться на солнце, говорят, можно ослепнуть. Только вот моим глазам это никогда не вредило. Солнце делало меня тёплой и сильной, будто его яростный свет наполнял меня изнутри до самой макушки. Мне это так нравилось.

— Я вернусь домой, — я произнесла это совсем тихо, чтобы голос не сорвался. Поверить не могу, что вот так, запросто поставила крест на приключениях… но если мама скучает, дочь всегда вернётся домой…

— Искра! — через кусты проломился Хрюк, ревя, как раненый бык. — Пепельные Налётчики скачут сюда!

Горн вскочил с колоды, на которой восседал, споткнулся и наступил со всей дури на мой сапог. На свой сапог, между нами говоря.

— Ты сказал, Пепельные Налётчики скачут сюда? — осторожно спросила я.

Вдруг он на самом деле сказал: «Перечные кренделечки…» — а у меня морковь в ушах.

— Ну да! — подтвердил он.

Сердце у меня ухнуло куда-то в Горновы сапоги. Хрюк так и косился через плечо, словно боясь, что Пепельные уже здесь.

— Из Двух Жаб, деревеньки, что к северу от нас, народ прибежал. Налётчики спалили её дотла. Говорят, они движутся на юг, к нам.

— Какой… какой ужас, — выдавила я. — Самое время мне отправиться домой…

— Но ты же не можешь уйти сейчас! — Хрюк скорчил такую рожу, что борода у него встала дыбом. — Если мы не станем драться, они всё заберут, а остальное пожгут. Ты же наш единственный шанс побить их. Ты — из Старой Лощины!

Из Новой, чёрт меня возьми, Лощины, подумала я, а в Новой магии — примерно как в остывшей овсянке.

— Погоди-ка, — нахмурился Горн, — что ты там сказал по поводу Старой Ло…

Я двинула ему локтем в живот.

— Не сейчас, Горн, не видишь, у нас тут кризис, — сурово отрезала я. — Хрюк, сколько вооружённого народу в Гнутой Речке?

— Да пара дюжин…

Будет ли этого достаточно? Хотели приключение — нате вам. Я мечтала о битве, славной и благородной… но никак не предполагала, что битва найдёт меня сама и так скоро. И НАСТОЛЬКО славная и благородная.

— Вы не пойдёте на Налётчиков в одиночку, — вступил Горн. — Мой меч с честью послужит вам. Ну, то есть когда Искра мне его отдаст.

— Это всё очень мило, — Хрюк аж покраснел, — но мы тут с мужиками потолковали в «Козле»… Они очень струхнули — боятся, значит, Пепельных Налётчиков — и решили, что вы бы лучше справились с ними сама, госпожа Искра. Вы и ваш почтенный брат из Старой Лощины.

Я так уставилась на Хрюка, что он отступил на шаг и прикрыл макушку руками, словно боялся, что я тут же, на месте, изничтожу весь чёрный пух, который как раз начал на ней отрастать. Значит, они с мужиками решили выставить нас с Горном вдвоём против Налётчиков? Чтоб нас на ломтики покромсали?

Чеканя шаг, я ворвалась в трактир, встала на пороге, упёрла руки в бока и что было мочи заорала:

— А ну, тихо все! Я с кем сейчас разговариваю? Я сказала, ТИХО!

Это было так похоже на маму, что у меня самой мороз пошёл по коже. Не хватало только поварёшки на длинной ручке, охолонить пару горячих голов.

— Значит, вы хотите, чтобы мы с братом остановили вам целую банду Пепельных Налётчиков? — поинтересовалась я. — Вы, кучка ленивых, испорченных, никчёмных паразитов! Да мне стыдно даже смотреть на вас! Поняли? Стыдно!!

Несколько человек повесили головы. Я удовлетворённо кивнула.

— Вам, понятное дело, хочется, чтобы мы волшебным образом заставили их уйти. Так, милые мои, не бывает. Мы встанем с вами, плечом к плечу, но вам тоже придётся драться, как сумасшедшим. А теперь быстро все за работу, или, дьявол меня раздери, покатятся головы.

И я так ткнула пальцем, что они закачались!

Вряд ли кто испугался мелкой меня сильнее, чем Пепельных Налётчиков, но кое у кого глаза таки загорелись. Налётчики жгли города десятками, крали всё, что не жгли, угоняли людей, оставляя трупы умерших с голоду по всем дорогам. Но горожане меня услышали — более того, они меня послушались. Что за милые люди, право слово! Не хотелось бы увидеть на месте их домов пепелище.

А ведь мне понадобится кое-что посерьёзней счастливого камня и пригоршни тихомраковых листьев! Пепельных Налётчиков такими дешёвыми трюками не проймёшь. С Хрюком и Горном мы каждому выдали задание: собирать оружие и инструменты, копать канавы, наматывать на стрелы вымоченные в эле тряпки, возводить баррикаду поперёк главной дороги с северной стороны города.

Окрестных крестьян мы согнали в город. Двое суток все Гнутореченцы торчали на центральной площади, по очереди готовя снедь, расчищая, стирая, запасая, копая и неся стражу.

А поутру девчушка с правильным именем Разведка сломя голову прискакала со своего поста.

— Они уже здесь! — пискнула она, едва переводя дух. — Они…

Вот такой у нас нынче сигнал тревоги. Из-за горизонта и вправду текли Пепельные Налётчики.

Они ехали на конях и быках. Они были одеты в чёрное. Их лица и волосы были вымазаны пеплом — пеплом сожжённых ими городов. Солнце сверкало на мечах и молотах, на топорах и наконечниках стрел. Я попробовала их сосчитать, но у меня зарябило в глазах.

Городские сгрудились позади баррикады из перевёрнутых телег. Думаю, не одну меня бил озноб под жаркими лучами солнца.

— Как думаешь, это приключение? — спросила я Горна.

— А то, — тихо сказал он.

— Мне должно быть весело?

— Пока ещё нет.

— Хорошо, а то я уже забоялась, вдруг делаю что-то не так.

Я вышла вперёд.

— Я из Старой Лощины! Отступите, пока можете!

Они продолжали мчаться на нас. Ну, стоило хотя бы попробовать, попытка не пытка.

Верховой Налётчик вынесся на середину улицы… и исчез. Я уставила туда палец, словно сама, своей невероятной магической силой, заставила его пропасть. На самом деле, я велела Хрюку со товарищи накопать глубоких канав в произвольных местах, залить их водой и накидать сверху грязи, для маскировки. Ещё один Налётчик провалился в водяную яму. И ещё. Я тыкала пальцем. Я продолжала тыкать.

Врагов это не обдурило. Они продолжали прибывать. Наши лучники запалили стрелы, согнули свои ростовые луки и выстрелили по высокой дуге.

— Ага! — завопила я. — Бойтесь магии света из Старой Лощины!

Некоторые из стрел попали в скачущих, чёрные одежды занялись. Но волна продолжала катиться на город.

У меня в запасе остался только один трюк. Я сделала знак Горну и остальным, и мы подняли щиты. Из гладко отполированного металла. Вся детвора города два дня натирала их до нестерпимого блеска. Мы сдвинули щиты, отражая солнце прямо в глаза авангарду Пепельных Налётчиков.

— Я ослепляю вас! — кричала я. — Я лишаю вас зрения своей магической силой!

Несколько всадников сломались и повернули назад. Остальные не испугались. Они заслонили глаза и продолжали наступать.

— Госпожа Искра? — подал голос Хрюк. — Сделайте милость, разрешите мне…

Я не хотела говорить «да». Я хотела быть настоящим Лощинником и победить всех сама. Но я кивнула.

Хрюк вскинул молот и заревел. Две дюжины его людей кинулись вперёд и налетели на авангард. Хрюк снёс двоих одним взмахом. Но наступающих было слишком много.

Меня потянули за рубаху (за Горнову рубаху, если между нами). Разведка смотрела вверх, и в глазах её была мольба.

— Там вон мой папаша, — сказала она и ткнула в худющего мужика с седоватой бородой.

Вооружённый кочергой, он стоял среди тех, кто в атаку не пошёл.

— Он говорит, ему придётся сражаться, раз уж твоей силы не хватает. Но её же хватит, правда? Ты не заставишь его идти в бой? Ты же сама остановишь Налётчиков, потому что ты из Старой Лощины, да?

Ну почему враньё не может иногда обернуться правдой?

Я уставилась на движущуюся на нас чёрную стену супостатов. Ей не было конца и края. Хрюкова отряда просто не хватит…

— Отступаем! — гаркнула я горожанам.

Воины дадут нам время увести остальных подальше. Гнутую Речку придётся оставить.

Мы бросились бежать от Налётчиков… но тут внезапно оказалось, что мы бежим к ним навстречу. Потому что ещё один отряд как раз входил в город с другой стороны. Море мрака окружало нас, теснило к центру. Нет, они не просто заберут всё, что смогут унести, и сожгут город. Они сожгут и жителей прямо в домах.

Я не могла этого допустить. Просто не могла, как хотите. Я должна была что-то сделать, что-то сделать, что-то…

Я вцепилась в счастливый камень у себя в кармане. Солнце сияло сверху, грело меня; его жар держал меня за макушку, будто ладонью.

Из гущи боя ко мне прорвался Горн.

— Я обещал маме, что доставлю тебя домой. Скорее! Мы тут не победим, Искра. Они — как сама ночь.

Ничто не остановит ночь — кроме солнца.

Я бросилась к тележной баррикаде. Я лезла и лезла, я вылезла наверх и высоко подняла свой счастливый камень. Ну, что, Искра, превратим ложь в правду?

— Искра!

Я слышала, как Горн зовёт меня снизу. Это так здорово, что он боится за меня, но мне больше нельзя опускать взгляд. Мы с солнцем всегда были будто одной крови, так что я просто пошла за безумным, щекотным чувством, что солнце — своё, что оно может помочь. Я представила, как камень не просто отражает его свет, но прямо засасывает его в себя. Ладонь и пальцы жгло, но это было хорошо, это было приятно, как взять в руки кружку горячего молока, наигравшись в снегу.

— Искра! Слезай скорей!

Чёрный камень озарился изнутри.

Отряд вражеских лучников галопом нёсся к баррикаде — тетивы натянуты, наконечники сверкают, целят в меня.

— Прочь! — прокричала я.

Они не остановились. Они выстрелили.

И я выпустила солнце.

Огонь взорвался в камне и ударил из моих пальцев. Раскалённый добела свет встретил стрелы на полпути и поглотил их. Волна покатилась дальше, шипя и скворча, накрыла всадников. Раздались крики ужаса. Кони визжали и били копытами. Чёрные одежды задымились, с волос струйками потёк пепел. Авангард противника бежал.

— Хрюк, поворачивай назад! — заорала я.

Он со своими людьми отступил, а я затянула ещё солнца в камень и выпалила по вражеским мечникам. Свет с треском пронёсся прямо у них над головами и обратил в бегство.

Я прицелилась по всадникам, окружившим горожан и теснившим их в угол.

— Убирайтесь! — скомандовала я.

Когда следующий белый сполох догнал оставшихся Пепельных Налётчиков, те уже покидали город. Через несколько мгновений из виду скрылся последний.

После вспышек я почти ничего не видела. Несколько раз старательно сморгнув, я отпустила взгляд. Снизу на меня таращился весь город.

— Так я говорю, — подытожил Хрюк, — именно такое вот они и вытворяли. Лощинники. В Южных войнах.

Горн вскарабкался ко мне поближе. Рот у него не закрывался, глаза не уступали ему размером.

— Когда я уходил, мама сказала, что назвала тебя Искрой, потому что в тебе была искра. Я тогда не понял, о чём она толкует.

Вы себе не представляете, как правильно всё это ощущалось. Явь вела себя в точности как мои мечты.

В Гнутой Речке мы задерживаться не стали. Я пообнималась и расцеловалась со всеми завсегдатаями «Козла-Зубоскала». Выдавая мне припасов на неделю, Маслобой хлюпал носом. Хрюк проводил до границ города и махал вслед, пока его новые чёрные кудряшки не пропали вдали.

Мы с Горном возвращались домой. Нельзя, чтобы мама из-за меня грустила. Но по дороге мы обязательно завернём в Старую Лощину. Так, поздороваться. Ну, и спросить заодно про мой счастливый камень и про то, как я поймала солнце.