Выход воспрещен

Глава 13 Старая сказка на новый лад

Рита Галкина со своей фамилией не дружила. Не соответствовала, так сказать, и, наверное, это было лишь второе несоответствие в её жизни вообще. Всему остальному она соответствовала более чем. На первое место у Риты, правда, попал я, но уж так вышло. В данный момент она стояла почти вплотную к вашему покорному слуге, дорогая несуществующая публика, и изволила гневаться на этого самого слугу. А когда Рита гневается, она дышит, а когда дышит, она шевелит грудную клетку, а когда клетка шевелится, то растущее на ней движется, от чего всех, кто имеет несчастье быть ростом с меня, обдает неповторимыми ароматами самой Галкиной.

Впрочем, тут надо сначала. Не вините меня, голова кружится. Это ж Рита.

Нормальная советская школьница (говорю именно про них, потому как не шарю, что там в зарубежье), расцветает в восьмом классе. То есть, 1-го сентября мальчики с линейки заходят в класс и офигевают, потому как рядом с юными кобылицами видят себя чахотошными шибздиками. А те, раздавшись во всю девичью ширь, уже бьют копытом и строят глазки парням из 10-11-ых классов. Это, так сказать, проза жизни, которая известна всем. Но вот Рите Галкиной никто не сообщил, видимо, что рост надо прекращать. Причем прямо до третьего курса нашего политеха, а следовательно, было сейчас нависающей надо мной дивчине аж 21 год.

Риточка у нас красавица, на чей-нибудь вкус и цвет, но, как я и говорил ранее, забыла остановиться в росте. Сколько кэгэ в её почти двухметровом теле было неизвестно, но вот гренадерский размах плеч, героически удерживающих грудь шестого с баааальшим плюсом размера, уже превращал эту фактурную деву в оружие массового поражения. Причем худенькой комсорг нашего факультета не была отнюдь! Зато она была громогласной, решительной и напористой как два брата грузина с Камазом пропадающих персиков!

— Изотов, я тебя ненавижу! — трубно возвестила Рита на весь коридор, заставляя какого-то худенького преподавателя рефлекторно отпрыгнуть задом вперед за угол, откуда тот до этого выходил. Обдав меня еще раз запахом уставшей за учебный день девичьей груди, Галкина смерила меня уничтожающим взглядом, продолжая нарушать тишину, — И что мне записать?! Нет! Не что мне записать, а что вообще с тобой делать?!

— Да ничего не делать! — жалобно проблеял я, делая шаг назад. Не сказать, что от Риты пахло чем-то неприятным, но для тощего меня запах здоровой (здоровенной!) женщины был несколько тревожен, типа как для некрупного зверька, — Я же документы предоставил!

— Я Мыловарову позвоню! — внезапно перешла комсорг на угрозы, зловеще перекидывая на грудь черную как душа политика косу толщиной с половину моего бедра, — Вы, Коморские, уже совсем оборзели! Какое… какое освобождение от общественной деятельности?! Таких вообще не бывает! Это бред какой-то!

— У меня рабочий график гибкий! — пытался донести я до могучего ума, скрытого под обширной гневной плотью, логическую конструкцию, — Как только выхожу из политеха, сразу попадаю на работу! Прямо до сна!

— И чо?! — загремела Галкина так, что задрожали стекла, а в коридор не совалась ни одна душа, обремененная инстинктом самосохранения, — Выходить из него ты, Изотов, должен с моего ведома! Как все порядочные люди! А ты?!

— А чо?! А я ничо! — в отчаянно припадке храбрости пищал я, продолжая аккуратно отступать, — У меня документ!

— Видала я твой документ! — надвинулась на меня комсорг, — Могилёву всё передам! И Мыловарову позвоню! Пусть с тобой политрук разбирается! И с твоими… этими!

А затем, не успел я пикнуть, как большая девушка подшагнула ко мне, ловко и привычно загребая мою голову на неуклюжей не увернувшейся шее в захват и вжимая её, болезную, себе между сисек. Рассерженно смотря в мои глаза, Рита донесла свободную руку до своего румяного и пышущего здоровьем лица, а затем, облизав подушечку большого пальца, начала тереть мне веко!

Планочка у меня от такого слегка упала. И так день паршивый, на циферблате часов время в 82 единицы соц. рейтинга, так еще это?!

— Слышь, Галкина, — утробно почти проурчал я, — Ты ничего не попутала, милая? Совсем офонарела?!

Торопливо отпустив меня на свободу так, что чуть не упал, Рита ретировалась на пару шагов, смущенно и слегка испуганно сопя, а затем, видимо, не умея держать за своей широкой и увесистой душой ничего потайного, прямо и ляпнула:

— Ну… я думала, у тебя тени! Хорошие такие! Качественные…

— Это естественный цвет кожи! — тут же зарычал я, злясь за обтертый и облизанный глаз еще сильнее, — Я с Коморской, Галкина!!

— Да ну вас, неосапов…, — попробовала она надуть губы, начав отворачиваться.

Я решил сменить гнев на милость, благо ничего непоправимого не вышло, а веко и помыть можно, не такая уж и беда. Да и что тут такого? Мама у меня в первой жизни так иногда делала, пока ребенком еще был, а для этой джоконды в кубе все перваки как дети недокормленные… Благую мысль прервал истошный, резкий и очень громкий взвизг, автором которого была та самая Галкина, сейчас разглядывающая меня во все глаза с очень бледным видом.

— Ты чего? — вылупился я на комсорга.

— Я…? — бедняжку аж испарина пробила, да такая, что с трех метров заметно, — Я… н-ни-ничего. А ты сейчас… что сделал… Изотов?

— Стоял, глаз облизанный тёр, — честно признался я, — Думал о дефиците косметики. Страшная, видимо, штука, раз комсорги на честных студентов кидаются. И облизывают.

— Да? — как-то робко и недоверчиво спросила девушка, способная войти вообще в любую избу и остановить вообще любого коня, не спрашивая мнения ни у хозяев жилплощади, ни у животного.

— Отпусти меня уже, Рита, — по-человечески попросил я почему-то напуганную Галкину, — И так уже опаздываю. Говори Могилёву, пиши ректору, пусть меня пробьют. Но работа в другом институте есть, все бумаги настоящие. А?

— Д-да, х-хорошо, д-договорились, — скороговоркой пробубнила девушка, не отводя от меня взгляда, — П-пока, Изотов…

Пожав плечами, я развернулся и пошёл по своим делам. Дома меня ждали две прекрасные девушки и работа. Ну или сексуальная маньячка, считающая, что нормальная половая близость начинается после первых двух оргазмов, полученных на родео, и вредная бесчувственная палатенца с замашками диктатора, вооруженного электрошокером. А вот работа да, самая настоящая.

Нелла Аркадьевна Окалина, чудо-женщина, решила, что она рождена сделать сказку былью. Причем не простую, а именно ту, в которой они с Лещенко меня и заманили чуть ли не под разделку. По шапке, конечно, всем причастным и виновным прилетело сильно, деталей, я правда, не знал, но сама валькирия оказалась такой глыбой, что даже не пошатнулась. Более того, она утвердила моё назначение, какими-то своими спец. путями проигнорировав требования к стандартному сотруднику такой организации как Контора. В итоге я остался тем самым лейтехой под её непосредственным командованием. Липовым, конечно, но мне-то насрать, если зарплата и стаж капают. Можно даже фиолетовым.

Зачем это ей? Дочь. Нет, не сама дочь, конечно, кто бы дал даже такой страшной женщине как она так произволить? А вот заселить призрака с полупризраком, устроить из этого эксперимент, подключить научников — совсем другой вопрос. Ну а как заставить Витю повиноваться, так это не проблема, потому что его, Изотова, можно поманить тем же сладким фикусом, что и ранее — работой. А где работа, там у нас, товарищи, и зарплата. На стипендию жить я отчаянно не хотел, поэтому забил поглубже гордость, да и выполняю некоторые распоряжения Окалины-младшей, которой их пересылают те, кто наблюдают за нашим с полупрозрачной девой житьем-бытьем через камеры в комнатах. Да и Нину Валерьевну, ту, которая Молоко, и которая на замену Лещенко меня изучает, такое тоже вполне устраивает. Вон, даже от участия в общественной полезной деятельности отмазали, а ведь это среди студентов такая священная корова, что дальше некуда!

В общем, я продался с потрохами, подчинился и прогнулся, зажив полноценной половой жизнью, пусть и слегка перекошенной. Тело мне сношает Янлинь, голову грызёт Палатенцо, думает обо мне Нина Валерьевна, фыркает баба Цао, чего еще для счастья нужно? Ну то, что не так, не туда и совсем не то (особенно Янлинь), так надо же с чего-то начинать!

У противной части общежития, представляющей собой гадкое розовое здание без углов, я остановился, привлеченный движением. Там, на самодельном турнике, состоящем и столба, дерева и поперечины между ними, подтягивался Пашка, возле которого отирался рыжий Дмитрий, который был, возможно, его соседом. Ну приятелем, так уж точно. Внимание же моё привлек не сколько здоровый образ жизни Салиновского, сколько его худая раскрасневшаяся рожа, бывшая откровенно злой и запыханной. Подходы он делал определенно уже «через себя», но продолжал самоистязание. Рыжий, тоже на вид злой, хмурый и печальный, что-то бурчал себе под нос, выглядя совершенно не радостным.

— Привет, мужики! — обозначил свою дружелюбную позицию я, подходя к дуэту, — О чем репы морщите?

— Репы? — озадаченно переспросил рыжий, а затем, поздоровавшись со мной рукопожатно, махнул вихрастой головой, — Да так… ни о чем.

— Тогда о ком? — ухмыльнулся я, бросая сумку и доставая сигарету, — У Паши вид, как будто ему насрали в душу. В прыжке. И он теперь вон, вытряхивает…

Расстогин неприлично заржал, да так заразительно, что Салиновский сам не выдержал, отлепился от турника и, прислонившись плечом к дереву, начал похрюкивать. Руки, правда, у него болтались как две жалкие сопли. Неслабо выложился, и зря пока… Ему куда больше массы набрать нужно, чтобы такие упражнения пользу приносить начали.

— Да тут, понимаешь, Вить, всё сложно, — поведал мне нахрюкавшийся приятель, — Живёт тут одна девушка…

— Китаянка. Янлинь, — тут же дополнил Дима.

Смущаясь и спотыкаясь на словах, парни поведали мне свою тоску-печаль. Есть мол тут девушка хорошая, красивая прям вау, почти как Окалина, только другая. И вот Паша с ней это самое. И Дима с ней это самое. Неприлично, конечно, ужас как, вообще нездорово, да… Только вот она «это самое» еще и с другими! И вот, Паша сегодня приходит пораньше, в кружке у него перерыв был, решил он, значит, свободное время реализовать через половые сношения. А там другой! Салиновский, в расстроенных чувствах, предполагая, что его друг и товарищ Дмитрий крутит любовь с младшей Цао, идёт на выход думать о высоком, и встречает у крыльца своего соседа! Который с теми же планами по тому же адресу!

Ну и чего резину тянуть — вот они здесь, злые и печальные. И в грудях у них бурлит невнятное возмущение.

— Понял вас, товарищи студенты, — сделал глубокую затяжку я, усаживаясь на свою сумку с тетрадями, — И сам, признаться, шёл по этому же адресу.

Парни чуть не подпрыгнули от такого откровения. На их лицах вмиг нарисовалась глубочайшая обида, как будто обоим в последнюю банку варенья плюнул.

— И ты?! — сдавленно вякнул Паша, — Уже?!!

— Было дело, — не стал кривить душой я, а затем поинтересовался, — Рассказать вам, в чем вы не правы оба?

— Ну попробуй, — тут же насупился Дмитрий, разглядывая меня исподлобья.

— Хрен с маслом путаете. Представьте себе, что у вас спина больная. Надорвали вы её. Теперь, чтобы жить, нужен регулярный массаж. Не сделаешь его, скажем, раза три в неделю, и тебе плохо. Жить трудно, работать невозможно, боль всё портит. Думаешь только о массаже. Так вот, вопрос, ребята — вам в таком случае не плевать, какой именно массажист будет вас разминать? При условии, что они все делают это одинаково?

— Ну ты сравнил…, — пренебрежительно фыркнул Дима.

— Это не я сравнил, а вы — лентяи, — улыбнулся я, заставляя Пашку запыхтеть, — Хотели бы нормальных отношений, так бегали бы за другими девчонками. Чего сопишь, Паш? Забыл, что сам творил под лавровым листом? Сколько там твоего самоконтроля было? Сколько девок оттарабанил? Ты им в верности не клялся, замуж не звал, в отношения не хотел. Пришел, всунул, ушёл. Так дело было?

Мужик существо простое и ленивое. Не совсем ленивое, конечно, хотя разные экземпляры водятся, но чхал он с высокой колокольни на то, что считает неважным. К примеру, на романтику. Нет, когда яйца зудят, а гормон лупит прямиком в древесину головного мозга, тогда да, мы могём! Но сами, подспудно, не хотим. Нам бы работу интересную, денег побольше, а дома чтобы ждали горячие чебуреки и на всё готовый секс в виде красивой, милой, верной и обожающей нас женщины. Ну и, естественно, всё это даром, в смысле без усилий, на одной харизме. Вот тогда да! Тогда очень да! Тогда мы могём! …заниматься с самоотдачей своей интересной работой. Потому как пирамида Маслоу требует именно такой порядок вещей.

Про пирамиду, конечно, я разглагольствовать не стал, а вместо этого торжественно и вслух лишил себя, Салиновского и Расстогина имён, обозвав всю нашу троицу простым советским сексом. Без лиц, характеров и прочего ненужного одной весьма конкретной китаянке.

— Ну что, доходчиво объяснил?

— Хочешь сказать, что от нас ей надо только…, — протянул Паша, разминая бицепсы.

— Неверный ответ, студент. Не от вас, а вообще. Просто, в отличие от нас, мужиков, она может получать в том, что нуждается, потому что везде есть мы, мужики, которые тоже хотят потрахушек. А вот если бы такая потребность была бы у товарища Расстогина, присутствующего здесь, то, скорее всего, он бы просто сошёл с ума. Или стал бы насильником. Понятно?

— С какой стати?! — возмутился рыжий.

— Да потому, что если б тебе надо было бы раз восемь в день, то от тебя бы любая женщина убежала бы, даже доброволица, — охотно пояснил я, докуривая, — А принуждения в СССР нет. Теперь понятно? А если понятно, то я пошёл.

У главного входа, правда, встал, решив выкурить еще сигарету. И задумался.

Сложно объяснять то, с чем сам не особо-то и согласен. То есть, несмотря на всю свою широту озвученных взглядов, коробит меня внутри едва ли не сильнее, чем этих молодых парней. Сам-то я из мира, где письками дружат либо по взаимной симпатии, либо в браке, а здесь…

Мне еще Радин рассказывал, что беспорядочные половые сношения среди неосапиантов штука непростая. С одной стороны, от нас требуют соблюдения высокого морального уровня советского гражданина… напоказ. С другой стороны, во многих городах, где мы есть, существуют небольшие гостиницы со специальными тарифами для неосапов любого возраста. Снять там номер на ночь можно буквально за копейки. Нужно это государству для получения таких как я. Криптидов. А получить нас можно посредством всовывания адаптантом адаптантке. Вот и идут все друг другу навстречу.

Так что делятся товарищи неосапианты на два подвида. Первые находят себе пару по любви, а затем усыновляют и удочеряют из детского дома ребенка. Единственный это нормальный вариант, да и то надежный, когда оба родители неогены. Простому человеку сложно вынести наше либидо, мы слишком здоровые и активные. Вон пару недель назад Паша еле на ногах стоял, а теперь, лишь слегка отожравшись, на турнике раз эдак 15 себя подбросил, пока я к ним шёл. Так, о чем это я? Да. Вторые. Они живут как живётся, трахаются с кем придётся, постоянных отношений не заводят. Вот для них гостиночки и ставят. Поэтому, когда оба эти парня, белобрысый и рыжий, уже смирятся со своей будущей неверной судьбой, я еще буду пыхтеть и перебиваться случайными связями, подспудно ожидая ту самую, единственную… Которой и раньше, в той жизни, не возникло.

Гудящий как стая рассерженных ос яркий луч прошёл мимо задумавшегося меня, вызвав глухой хлопок за спиной.

— А?! — ошалел я, поднимая глаза от травы, на которую задумчиво пялился до этого.

Взгляду моему предстал Паша, пинающий вытянутую в моем направлении руку рыжего Димы. Второй выстрел неосапа безвредно ушёл в облака, а сам он, дёрнувшись на новый источник движения, отхватил от Салиновского неумелый удар кулаком в скулу, мотнув головой и снова пытаясь нацелить на меня руку. Я как дурак застыл в пяти метрах, не отводя взгляда от перекошенной и бледной рожи Димки с расширенными во всю радужку зрачками. Пашка, молодец, не оплошал и банально схватил соседа в охапку, мешая ему что-либо сделать, ну а я отмерз, тут же поскакав на подгибающихся ногах к неожиданному агрессору и планируя вдарить ему по морде.

Не вышло. Вокруг меня и парней образовалось нечто похожее на мыльные пузыри, полностью заключившие нас внутри себя. Пацаны как стояли, вяло борясь, так и продолжили, а я, потеряв сцепление с травой, бодро покувыркался в пузыре им навстречу, пихнув уже их пузырь, в результате чего мы весело покатились по травке.

— Что тут происходит?! — громом с неба раздался высокий скрипучий голос Цао Сюин.

«— Я… я просто шёл рядом с Пашкой, собрались в шахматы поиграть. В…в…виктор к-курил у в-входа, к нам с-спиной. Н-на т-траву с-с-смотрел. Пашка еще… пошутил, что тот иногда так вот… „з-залипает“. Д-да! За-ли-па-ет. И т-тут…»

«— Почему замолчали, Расстогин? Что „тут“? Что случилось?»

Слегка шипящий динамик магнитофона производил записанную историю рыжего. Почудилась Диме рожа на моем затылке. Очень страшная, по его словам, просто неимоверно. Бледная, зубастая не по-человечески и зловещая. Вылезла оттуда такая не совсем реальная, и на Диму смотрит с лютой злобой. Мол, «как у Вити лицо, только всё намного-намного хуже!». Причем почудилась она ему на долю секунды. «Клянусь, не моргал!». А может быть, даже и не одна, он не помнит, потому как чуть не обосрался от ужаса. На самом деле приспустил слегка, пока атаковал. Боевик будущий наш Расстогин, его уже три года обучают лучики свои пускать, вот и жахнул на рефлексе.

В общем, внушил я парню дикий ужас, заставив отреагировать инстинктивно. Затылком внушил, который уже подвергли всестороннему обследованию, но ничего не нашли.

— Значит, дело не в затылке, Витя, — пошлепала себя кончиком ручки по губам миловидная женщина бальзаковского возраста, излишек веса которой придавал скорее ощущение домашнего уюта, чем нечто другое, — Значит, будем искать. Отпускать тебя нельзя.

— Даже в этом? — уныло подёргал я активированный КАПНИМ, — Даже на ночь?

— Юленька максимальным разрядом может испепелить корову, — кисло ответили мне, протирая толстые очки, — Ты хочешь быть коровой, Витя? Или ты умеешь уворачиваться от молний?

— Нет! Спасибо! Я уж лучше тут! — самопроизвольно вырвалось у меня, — В вашем распоряжении, Нина Валерьевна!

— Умница.

Молоко Нина Валерьевна, несмотря на свой мирный домашний образ, такое же безжалостное научное чудовище, как и Лещенко, последовательное и беспощадное, но обладает двумя плюсами — предпочитает диктатуре дипломатию (т. е. убеждает, вместо того чтобы сразу ставить раком (потом все равно ставит, если субъект не убеждается)), а кроме этого, она мной не горит. Это Лещенко надрачивал на мой светлый образ, истово веруя, что я его билет в вечность, а для Нины Валерьевны я просто очередной пациент. Последнее мне особо нравится.

Исследования сожрали трое суток, включая выходные, и нервы нескольких товарищей, которых моя куратор призвала в качестве добровольцев, но диагноз мне вывели. Пока я сидел в изоляторе, переписывая притащенные Салиновским лекции, а в свободное время мучился, переходя из одного состояния в другое и пытаясь процесс контролировать, товарищ Молоко вовсю долбила гранит науки, периодически вызывая меня на короткие тесты. Короткие — по причине того, что добровольцы были, можно сказать, одноразовыми. Зато исследователь опытный, сразу проведший параллели между Расстогиным и впавшей в ступор комсоргом!

— Ты у нас, Витенька, теперь пассивный подсознательный экспат, — ласково подёргала Нина Валерьевна меня за надетый на голое тело ограничивающий экзоскелет, — Понимаешь, что это такое? Нет? Тебе как объяснить, научно или популярно?

— Можно популярно? — почти заискивающе спросил я, глядя в добрые-добрые глаза женщины-исследователя.

— Можно-можно, — рассеянно и ласково улыбнулась она мне, — Что такое телепатия, знаешь? Правильно, это сказка. Полностью дешифровать чужую мыслительную деятельность дистанционно — это почти сказка. У некоторых неогенов есть для этого необходимые способности, как считают мои коллеги, но вот наработка навыка для обмена мыслями или хотя бы их передачи, представляет для пользователя темный лес. Большинство, способных воздействовать на разум, находятся на уровне покойного Ожегова, помнишь такого? Он мог формулировать приказы и распоряжения, которые воспринимались жертвами как чрезвычайно авторитетное для них мнение… хотя, что я тебе рассказываю, ты сам был не раз под его управлением. Просто хочу разъяснить этот момент — Ожегов был гибридным телепатом с активной комбинированной способностью, а ты пробудил пассивную способность, которая работает постоянно. Но с разной интенсивностью…

— А что она делает-то, Нина Валерьевна?! — не выдержал я.

— Излучает продукты твоего подсознания вовне, Витенька, — устало улыбнулась женщина, — А оно у тебя, видимо из-за многих лет в социальном карантине, очень недружелюбное к окружающим. Работает это так…

Работало оно так: товарищ Изотов работает с паяльником, он сосредоточен, внимателен, умен, быстр и боится обжечь себя к такой-то матери. Рядом находится неизвестный человек, наблюдающий за работой. Он в безопасности, потому что товарищ Изотов сосредоточен, а человек держит его в поле зрения. Но если Витя расслаблен, думает о чем-то своем, а человек испытывает по отношению к Вите какие-то эмоции, то формируется канал связи. И через этот канал от задумчивого Изотова в мозг человека начинают транслироваться разные обрывочные пакеты информации, воспринимаемые уже подсознанием пациента (реципиента/жертвы), которые его мозг пытается «дорисовать». Проще говоря, всё происходит неосознанно — человек даёт моей способности подсознательное «добро», а та в ответ начинает пихать его разной хтонью, пока его мозг не скомпилирует полученный результат в нечто крайне близкое к смертному ужасу, на который организм жертвы реагирует именно идеально. То есть — впадает в оцепенение, пытается спастись бегством или атакует.

Конечно, это только первоначальная гипотеза, энергично заключает повеселевшая женщина, перебирая листки с рапортами «добровольцев», на которых в изобилии написано «жуткие лица, страшные рожи, морды чудовищ, ощущение смертельной угрозы, неотвратимое нападение, желание убить». Всё это подошьют в очередную папку с пометкой «Симулянта».

— То есть, пока прохожему на меня плевать, — уныло подытожил я, — Всё нормально, да? А как только у человека появляется со мной личная связь, то я по этому «каналу» непроизвольно начинаю накачивать его кошмарами?!

— Ну, думаю, всё несколько иначе, Вить, — дала мне надежду товарищ Молоко, тут же её разбив — Пока ты сосредоточен, поток информационного излучения от тебя слишком мал и… как бы это выразиться… разобщен. Подознание реципиента его фильтрует и стирает, как школьник смахивает тряпкой с доски каракули, написанные мелом. Но как только ты слегка отпускаешь бразды правления своей субъективной реальностью…

— Здравствуй жопа, Новый Год.

— Ненаучно, но в целом верно, — улыбнулась тётенька, — Поэтому мы с тобой поступим так. КАПНИМ ты носишь 24 часа в сутки, снимая только на тренировке. Без вариантов. Учишься своему переходу состояний. Только в своей комнате и только пока там никого нет, кроме Юли. Она «призрак», поэтому твоя экспатия на ней не сработает. А костюм носишь постоянно, понял, Виктор?

— Не понял, — офигел я, — Почему именно ему?

— Потому что дальнейшие тесты мы не можем проводить, пока ты в образе тумана уязвим перед открытыми пространствами, — твердо сказала товарищ Молоко, стуча ручкой о стол с серьезным видом, — У меня есть уверенная теория, что в образе тумана твоя экспатия станет на порядок эффективнее, но проверить на добровольцах мы это не сможем. Майору Окалине придётся взять тебя на задержание особо опасных преступников, чтобы мы могли проверить эту способность, так как потенциально она… летальна. Видишь взаимосвязь?

— Вижу, — убито признался я, с тоской мысленно приветствуя новую жизнь в КАПНИМ-е.

Две бесполезные, даже вредные способности. Вторая жизнь прекрасна и удивительна, товарищ Симулянт!