Выход Силой

9. Руна Рейд

О, я не могу придумать этому сколько-нибудь логичное объяснение! Почему, ну почему, во имя Светлых Богов, новолетие — то есть новое лето — наступление нового года — славяне прежде праздновали в самом начале весны?

Так-то оно понятно. Что славянское слово «год», что «ar» это же на сканди, имеют одно и то же значение: время. Или, вернее — период времени. Как по мне, так не особенно важно какой именно день брать за точку отсчета. В этом отношении древние, до-руские обитатели восточной Европы руководствовались куда более важными причинами. Пробуждение новой жизни, как олицетворение нового времени — звучит куда пафоснее, банальной пьянки в середине зимы по случаю покрывшегося льдом фьорда.

Остается лишь один вопрос: почему новолетие? Не нововесение? Что бы изменилось, кроме слова? Ведь первый день растянувшихся на неделю празднеств по случаю старого нового года назвали Весень. От слова «весна» естественно. И нормально. Никого это не коробит.

Весень, когда у славян принято встречать весну, приходится на середину марта. Новый год уже лет триста как в империи привыкли отмечать зимой, в руский Йоль, а старый праздник превратился в милый семейный обычай. Ну и в короткие, недельные, каникулы для школяров.

Нам, ученикам выпускного класса, надавали столько заданий для «самостоятельного изучения», что почти все иногородние даже домой не поехали, решив остаться в Лицее на все праздники. Подозреваю, что лицейский широкополосный доступ к Сети — едва ли не главная причина. Берхольм стремиться во всем походить на столицу державы, но даже в этом, крупнейшем в Сибири городе, в плане доступа к Сети, Лицей отличается в лучшую сторону.

Собраться в каком-то одном помещении и решать задания сообща никому и в голову не пришло. Все-таки середина двенадцатого века, прогресс: зачастую проще найти нужную информацию в netkerfi[32], чем бежать к сведущему однокласснику. Думаю, никто бы и не пришел, предложи я коллективную подготовку к аттестационному имперскому экзамену.

Честно занимался алгеброй весь праздничный Весень. Решал заданные учителем задачи, освежил в памяти некоторые теоремы. К вечеру мозги натуральнейшим образом кипели от напряжения. Математика, как впрочем и все другие точные науки, всегда мне нравилась. Но то, чего требовал учитель, было уже за гранью моих возможностей. В конце концов, так и отвращение к предмету может образоваться, как к пище, которую ешь слишком часто.

С другой стороны, это был вызов. Смогу, или нет? Получится ли прыгнуть выше привычной планки, или не стоит и пробовать, остановившись на уже достигнутом результате? Уверен, учитель бы принял и понял бы любой мой выбор. Сколько уже таких как я прошло через его уроки? Сотни? Тысячи? Множество. Вот только я не мог позволить себе быть одним из множества. Только первым. Только лучшим.

Старики-воспитатели не раз говорили, что лучший отдых — это смена вида деятельности. И раз целый день напрягал мозг, ради разнообразия, вечером решил устроить себе внеочередную тренировку мышц. Благо спортивных площадок, оборудованных неожиданно полюбившимся турником, в жилой зоне лицейского городка, хватало с избытком.

Быстро переоделся в спортивное, и, не встретив в коридоре общежития ни единой живой души, выбежал на улицу.

Вчера весь день шел дождь. Сугробы потемнели, здорово просели, обнажили все прежде спрятанное в глубинах и теперь выглядели неряшливыми мусорными кучами. В Весень же, традиционно, случился прекрасный солнечный денек. Опьяненные весенними запахами птицы устроили форменный бедлам. Журчали ручьи. Где-то далеко, за лицейским забором, подвыпившие горожане горланили веселые песни. И только здесь, в жилой зоне учебного заведения, было необычайно, непривычно тихо. Каникулы только начались, и Лицей, как осенний медведь, впал в спячку.

Порадовался, что кои-то веки позанимаюсь без лишних глаз. Даже оглянулся вокруг, дабы убедиться, что на гимнастической площадке действительно никого больше нет. Людей, и правда, не увидел. Зато обнаружил удивительное обстоятельство: по дорожкам, прежде тщательно вычищенным, пахнущий водой весенний ветер носил целый рой разноцветных оберток и фантиков. Мусором забило сток в ливневой канализации, и забияки — ручейки успели налить целое море, залившее спортивные площадки и даже часть центральной, рассекающей лицейский городок надвое, дороги.

Зрелище было настолько странным, а учитывая маниакальную чистоплотность нисси, и невероятным, что я замер в раздумьях на самом краю моря разливанного. Припомнил, что в общежитии у меня тоже пару дней уже никто уборку не делал. Но прежде, не увидев всей картины целиком, списывал это на обычную скрытность зачарованного народца. Они и раньше хозяйничали в комнате, только пока меня там не было. Но чтоб соседушки презрели стародавние договоренности с администрацией, объявили забастовку и отказались убирать территорию лицейского городка, о таком раньше я и помыслить не мог.

Никто не мог. Волшебный народ принципиально не лез в жизнь людей, не нарушал однажды заключенных соглашений, и всегда зеркально отвечал — добром на добро, злом на зло. Уже не первую тысячу лет старухи рассказывают внукам тысячу сказок, в которых снова и снова описываются правила взаимодействия с нисси. И это не обычай, не традиция, а некая межвидовая аксиома. Нечто вечное и незыблемое, как Сила или Небожители ее дарующие. И ни единого раза я даже не слышал, чтоб соседушки как-то изменили свое поведение. Легче поверить в повальное развоплощение порожденных магией существ, чем в какого-нибудь домового, нарушившего данное человеку слово.

У удивительного явления должна была иметься причина, и я просто обязан был попытаться ее выяснить. В конце концов, нарушение нисси договоров — событие достойное войти в Историю, а я намерен был в ней прочно обосноваться.

Наверняка представители зачарованного народца жили во множестве мест в кампусе Лицея: соседушки во многом копируют образ жизни людей. Но со всей достоверностью известно мне было лишь одно. То, в котором обитал «комендант» моего общежития.

Концепция запоров на дверях соседушкам конечно же известна. «Комендант» же таскает с собой целую связку ключей от помещений, словно логово тролля, заваленных никому не нужным хламом. Признаться, как-то раньше не замечал: запирал ли когда-либо местный домовой свою комнату, или нет, но в тот раз створка двери оказалась вообще приглашающее приоткрыта, а внутри никого не было.

Встал на пороге, внимательно осматривая помещение. Все как всегда. Идеальный порядок. Все на своих местах, ничего нигде не валяется, ни единой молекулы пыли на блестящих поверхностях стола и комода. Стулья — четыре штуки у стола — стоят задвинутыми, парами точно напротив друг друга. Не удивился бы, если бы оказалось, что они еще и по сторонам света четко сориентированы. Чуть желтоватые семь слоников на комоде. Самовар с блестящими, чуть ли не зеркальными, боками. Так могла бы выглядеть фотография в журнале — иллюстрация к разделу «Уют».

Единственное, чего в этой комнате в принципе не могло быть — это грязных следов на полу. Нисси и грязь, это взаимно исключающие понятия. Смешайте вечно чумазых и дурно пахнущих троллей с аж хрустящих от чистоты huldufólk[33] — как черное и белое — получите серое. То есть, нас, людей.

Но следы были, и много. По меньшей мере, десяток маленьких, детских, ножек натоптали приличное такое пятно на самой границе маленькой прихожей и хозяйской гостиной. А после, все вдруг, табуном унеслись в коридор, и оттуда уже к выходу из общежития.

Не будь тогда Весеня, и первого дня каникул, решил бы, что стая злых младшеклассников решила испытать предел терпения «коменданта». А я попал как раз в тот момент, когда злодеяние уже случилось, но последствия еще не ликвидированы. Да только за окнами, за забором Лицея, подвыпившие горожане распевали призывающие жаворонков песни, а в кампусе всего населения оставалось — я, да еще десяток старшеклассников, кому или долго и далеко до дома добираться, или кто, соблазнившись качеством доступа в сеть, решил не прерывать подготовку к экзаменам.

К одной загадке добавилась другая, и обе вели меня «путеводной нитью» следов от обуви маленького размера к самому дальнему и не особенно популярному у учеников углу лицейской территории. Туда, где сосны закрывали вид на холодную, покрытую серым неверным льдом реку.

Говорят, раньше там даже был пляж. Небольшой, песчаный, и оборудованный по всем нормам безопасности. Только пользоваться им оказалось не кому: ученики съезжались на учебу осенью, а в начале лета, когда вода в реке прогревалась до приемлемых значений, уже разъезжались по домам на долгие каникулы. Остающимся на службе преподавателям пляж тоже не понравился. Оказалось, что именно там в реку впадал крохотный ручей, несший не успевающую согреться доже в лютую жару родниковую воду. Не один и не два раза пловцы, вдруг попав в струю холодного течения, терялись и едва не утонули.

Буйки и будку спасателя поменяли на табличку, что купание в этом месте запрещено. А вот маленький пирс — там прежде была «припаркована» лодка — остался. И рядом темная проталина непокорного, отказывающегося замерзать, ручья. Черные палки опор, неряшливо-серая шапка весеннего снега на настиле, и разноцветная, пестрая группа суетливо притаптывающих ниссе рядом. Словно бы каждый из дюжины huldufólk порывался уйти, но что-то каждый раз возвращало его к этому месту.

Если бы это была нарисованная гейм-дизайнерами виртуальная реальность какой-нибудь компьютерной игры, решил бы, что неигровые персонажи зациклились. Что случился какой-то сбой программы, и NPS, получают две команды сразу — идти и остаться.

— Развлекаетесь? — зло выдохнул я, подходя ближе и выпуская самую чуточку родового дара. — Совсем страх потеряли?

Испытал секунду какого-то иррационального ужаса, когда ниссе все разом, синхронно, повернули ко мне головы, и проблеяли тоненькими, дрожащими от страха голосами, хором:

— Он пришел! Он пришел, наш хозяин и защитник! Теперь-то он вам, людишки, покажет! Теперь-то уже вы послужите истинному народу!

— Вы чего, твари? Мухоморов объелись? — передергивая плечами, чтоб сбросить на миг навалившийся страх, вспылил я. — Какой еще, к воронам, защитник? Ополоумели или весна в голову ударила?

— Он пришел! Он пришел, наш хозяин и защитник, — снова хором повторили дергавшиеся, как марионетки в руках болеющего с похмелья мима, соседушки.

— Показывайте вашего защитника, — рыкнул я на сканди. Знал, что ниссе понимают и говорят вообще, в принципе, на всех человеческих языках. — Спрошу с него, как вы, мелкие твари, посмели нарушать договор!

— Он пришел! Он пришел, наш хозяин и защитник, — на этот раз радостно вскричали те, повернулись к реке и, опять-таки пугающе синхронно, вытянули руки.

— А-ну, расступись, — уже догадываясь, что сейчас увижу, и внутренне дрожа от предвкушения чуда, решительно шагнул сквозь толпу зачарованного народца к темнеющей полынье.

Маленький. Уже не детеныш, но и не взрослый. Подросток. Голова — с комод, а сам, наверное, не больше десяти саженей[34]. Не чета тому, громадному, древнему, что прекращением своего существования, наделил меня Силой. И все-таки, самое настоящее волшебное чудовище, способное заменить в нашем озере, потерянное волею Бога, существо.

Морской змей, невесть, как проделавший гигантский путь в тысячи верст от северных морей, до Берхольма. Водяной дракон, словно сошедший с герба моего Рода, и пригревшийся на теплом, весеннем солнышке. Понятно, что связывало это жадное до магии животное с ниссе: дикая тварь вытягивало с них саму их магическую суть, и как бы инстинкт самосохранения не требовал бежать от опасного монстра, подавляющая и завораживающая мощь дракона не давала дивному народцу уйти!

— Это он что ли хозяин и защитник? — хмыкнул я. — Вот этот полудохлый червяк?

— Нидхёгг[35]! — завопили мелкие ниссе почему то на стародатском. — Хозяин и защитник истинного народа! Поедатель убийц, прелюбодеев и клятвопреступников!

— Да ну, какой из него Нидхёг, — смело подходя к самой воде, снисходительно протянул я. — Ниддик. Малыш. Личинка дракона.

Подавлять и кормить — вот и весь секрет в приручении подобных существ. Кнут и пряник. Сразу показать: кто здесь хозяин, и после — дать ему то, ради чего он плыл тысячи верст непривычно пресными водами. Поделиться Силой. Чтоб боялся, и не мог уйти от этакой-то вкуснятины. У предка это получилось, почему не должно было выйти у меня?

Выпустил дар узким лучом. Не хватало еще развоплотить соседушек — кто тогда станет убираться у меня в комнате? Полоснул серой мутью, словно кнутом, поперек здоровенной морды. Не знаю, способны ли рожденные волшебством твари испытывать боль, но в один миг лишившись хорошего куска с таким трудом добытой Силы, заставило чудовище прямо-таки взбелениться от ярости. Змей заревел пожарной сиреной, оскалился так, что кончики клыков засветились, и встал столбом. Встопорщил широкий спинной плавник, задергал маленькими лапками, и, наконец, выгнул спину, как шахматный конь, пытаясь разглядеть крошечного, кусачего человечка. Меня.

— Понравилось? — сам не слыша собственного голоса, закричал я. — Хочешь еще?

Внутри меня словно бы развернулись какие-то невидимые глазу крылья. Дар, постоянным напряжением воли, удерживаемый в самых темных глубинах сознаний, обрел свободу и смысл существования. Подавить, высосать энергию врага до дна, лишить монстра даже не жизни, а жажды жить вообще!

Зверь захлопнул пасть, втянул темное от налипших на серебристую чешую речных водорослей тело под лед. Еще минута, и он бы вовсе пропал из вида. Но это как раз не входило в мои планы. Полшага до ручья, сунул руку в ледяную воду, через вспышку боли в груди спрятал дар, и выпустил, наконец, на свободу Силу.

Рука засветилась. Магия тончайшими струйками, золотистыми волосками, потекла в реку. Забавное дело: снаружи ладонь мерзла в холодной воде, а внутри горела огнем. Отец Богов дал то, чего я так жаждал — целый океан Силы. Одной рукой, а другой в тот же миг наказал за немыслимую дерзость — отнял способность хоть как-то осмысленно ею, этой прорвой энергии, управлять. Жаль, что у Одина один глаз. Для меня было бы куда лучше, если бы в оплату великану Мимиру за право испить из источника мудрости, Владыка Асов отдал одну из рук. Тогда, быть может, у меня бы получалось как-то дозировать выход Силы, и переплетать из нее хоть что-то работающее. А не так, что от заклятья «светлячка» едва не сгорел лес с усадьбой вместе, а примитивный «щит» перегородил всю долину. Но просто, так сказать — открыть шлюз, и вылить в реку — это я мог. Легко и сколько угодно. Хоть целое море. Потому что, океан не вычерпать ложкой.

— Ешь, — испытывая удивительную легкость во всем теле, ласково выговорил я нежившемуся в потоках энергии змею. — Отъедайся. У нас с тобой полно дел, а какой из тебя помощник?! Маленький, дохлый. Только и можешь, что ниссе пугать…

Пустил Силу и во вторую руку, которую тут же вытянул в сторону зверя. И он жадно потянулся мордой к сияющей мягким золотым светом ладони. Осторожно прикоснулся носом, шумно вздохнул, и прикрыл в блаженстве глаза. Как нельзя вовремя. Сил больше не было терпеть холод ледяной воды. Даже зубы заныли.

Стал сжимать канал, прекращая выплескивать энергию. Старики-воспитатели требовали, чтоб делал это упражнение, хотя бы по разу в день. Говорили, что как только добьюсь приемлемого и равномерного истечения силы, смогу колдовать. Пока жил в усадьбе, тренировал и это тоже. Признаться, без какого-либо видимого успеха. Магия или перла из меня, как лава из кратера вулкана, или не выходила вовсе.

Не вышло и тогда. Рука просто потухла, словно закрыли шлюз. Показалось, правда, что еще пару секунд меня с драконом связывали тоненькие светящиеся нити. Но это ведь могло быть и простым остаточным явлением, верно?

На этом кормление морского змея закончилось. Мне, следующему заветами предков, нужно было приучить будущего питомца к пище каждый день понемногу, а не пиршеству на один раз.

Как-то упустил момент, когда бравые представители волшебного народца покинули холодный берег. Вроде только что были рядом, мельтеша на периферии поля зрения. А обернулся — нет никого. Больше того. Хотел еще просто попробовать прикоснуться к морде чудовища, а пока высматривал ниссе, и тот скрылся в черной воде.

Впрочем, не расстроился. Тело было легким и, после насыщения Силой, переполнялось энергией. Обострились зрение и обоняние. Казалось, могу перепрыгнуть эту километровой ширины водную преграду или камешком сбить с ветки ворону в соседнем квартале. Стоять-то без движения было необычайно трудно, а необходимость идти шагом — обувь не позволяла игнорировать весеннюю слякоть, воспринималась как наказание.

В конце концов, сдался. Одаренные редко болеют. Бушующая внутри Сила не терпит вторжения инородных организмов. Плюнул на возможность промочить ноги, и рванул к спортивной площадке изо всех сил.

На турник просто взлетел. И холод промерзшей металлической трубы не заметил.

Успокоился, когда спине стало жарко. И мокро. Спрыгнул, и снова отметил собственную вопиющую невнимательность. У дороги стоял автомобиль лицейской стражи с открытой водительской дверцей, а я и не заметил его появления.

— Добрый вечер, господин Ормссон, — вежливо поздоровался я с главным стражником учебного заведения. — Каникулы, а вы все в трудах, все в заботах?

Сразу после инцидента на старом складе, связался со стариками-воспитателями. Рассказал о своем провале, и о том, как нежданно-негаданно, но исключительно вовремя явился Ормссон. И конечно о том, как он активно предлагал свои услуги. А в ответ получил объемный файл с личным делом на бывшего сотрудника Службы Безопасности княжества. На момент пропажи отца Кнуту Ормссону было двадцать пять, что было вполне достаточно, чтоб служить, но явно мало для занятия командных должностей. Так что после сворачивания деятельности всех служб до размеров укрытой за горами за долами усадьбы, мужчина оказался не у дел.

Тем не менее, информация, на единожды попавшего в поле зрения княжьих людей человека, продолжала исправно собираться и накапливаться. Как выяснилось, и не на Ормссона одного. Несколько сотен людей, дававших клятву верности князю, считались как бы резервом. Я, наивный алтайский юноша, голову ломал, где найти нужных специалистов. А эти старые махинаторы уже давным-давно все придумали и подготовили. И молчали, пока я не стал спрашивать.

Тридцать пять лет. Женат. Три дочери, самой старшей из которых — семь. Одаренный синего ранга. Родовой дар — прилипание. Когда Ормссоны того не желают, вырваться из их рук невозможно. Из старого рода — его предок пришел в княжество вместе со знаменитым Свенельдом, когда тот, окончательно рассорившись со старшим сыном погибшего конунга Свентъярфа, и потеряв сына в междоусобной стычке, возвратился с дружиной в княжество.

Четыре года в муниципальной полиции Берхольма. Уволен в чине лейтенанта службы собственной безопасности. Обзавелся разветвленными связями, уважением коллег за принципиальность и отвращение к коррупции, и микроскопической пенсией по ранению. Не без помощи моих воспитателей устроился на работу в стражу Лицея. Уже тут сделал стремительную карьеру — всего через год став начальником лицейской стражи. Честолюбив, но это я уже знал и без изучения присланных материалов.

— Работа не уходит на каникулы, ваша светлость, — чуточку улыбнулся на скрытый сарказм Ормссон. Понял, на что именно я хотел намекнуть: все нормальные люди с семьями праздник встречали, а он тут по кампусу катался. — Тем более, что датчики зафиксировали выход Силы. Так, кажется, это ваше упражнение называется?

— Выход силой, — поправил я. — Это называется «выход силой»… О «светлости» не спрашиваю. Мои руки светились… Упущение. На берегу тоже камеры установлены?

— Конечно, — кивнул тот. И, о Боги! Нет, мне это не показалось! В машине «зловещего колдуна» играла музыка! Кажется, что-то тяжелое, вроде хард-рока и на языке англов. Как-то не вязался образ сурового главы стражи с почитателем новомодных молодежных групп. — У меня здесь все под полным контролем. Надеюсь, вы знаете что делаете. Я имею в виду чудовище из реки.

— Змей? — фыркнул я и на хард и на «чудовище». — Тоже на это надеюсь. Впрочем, кому как не мне справляться с драконом?! Эти… Теледеятели. Они же требовали, чтоб княжество решило проблему.

— Они вас провоцировали, ваша светлость, — качнул головой меломан. — Это очевидно.

— Это очевидно даже для человека, не обладающего какими-нибудь специальными навыками, — охотно согласился я. — Но вы ведь не собираетесь делиться видео с другими… заинтересованными лицами?

— Естественно, ваша светлость. Записи уже уничтожены, а камеры возле старого причала отключены. Полагаю, эти манипуляции с монстром вам нужно будет повторить?

— Желательно ежедневно, — усилием воли удержал себя от кивка. А как еще избавляться от привычки использовать эти обезьяньи ужимки? — Надеюсь, вы действительно контролируете здесь все. Не хотелось бы, чтоб обо мне стало известно слишком многое до определенного момента.

— Можете на меня положиться, — коротко, по военному, клюнул носом Ормссон. — Сделаю все, что от меня зависит.

— Отлично. Кстати. Наш пленник заговорил? В первую очередь мне интересно, кто его послал, и что именно им удалось разнюхать.

— К сожалению, мой бывший водитель оказался не особенно полезным источником информации, — поморщился господин Ормссон. — Не профи. Считал сбор сведений о вас, ваша светлость, еще одним способом заработка, и не более того. Поэтому, не задумываясь, выдал своего нанимателя.

— Мне он показался более… крепким орешком, — удивился я. — Со мной он держался прямо-таки — вызывающе.

— Что еще ему оставалось делать, ваша светлость? Этот человек — профессиональный военный. Посчитал общение с, простите, подростком ниже своего достоинства. Со мной он говорил куда более почтительно.

— Итак, — отмахнулся я. — Что удалось выяснить? Что-то ведь удалось?

— Несомненно, — вроде бы даже с легким укором в голосе, похвастался главный стражник Лицея. — Основным заказчиком сведений о вас он назвал некоего человека, к которому следует обращаться «его высокопревосходительство». И, источник убежден, что это высокопоставленный чиновник из столицы.

— Не меньше сотни человек, — хмыкнул я. — Фамилии, или хотя бы род деятельности «Бубнилка» не называл?

— Нет. Я же и говорю: не профи. Профессиональный шпион в первую очередь озаботился бы сбором сведений о собственном нанимателе. Хотя бы для того, чтоб потом не оказаться в имперском суде с обвинением в государственной измене.

— Что-то еще? — поторопил я пустившегося в разглагольствования человека.

— Да, ваша светлость. Очерчен круг интересов неведомого пока нанимателя. И я, кстати, на сто процентов уверен, что из списка возможных кандидатов на страдающих излишним любопытством господ, можно смело исключить всех тех, чья должность, так или иначе, связана с деятельностью силовых ведомств империи.

— Объяснитесь.

— У каждого, и у военных, и у флота, и у МВД, не говоря уже о жандармах, есть собственные службы для сбора необходимой информации. Грубо говоря, с вашего разрешения: генералам нет нужды создавать собственную разведывательную сеть. Они всегда могут воспользоваться услугами чрезвычайно эффективной государственной машины.

— Логично, — согласился я, снова, до спазма в мышцах шеи, заставив себя не дергать головой. — Но несколько… странно. Некий чиновник высокого ранга вынужден организовать полупрофессиональную разведывательную службу с целью узнать некие сведения о ни чем не примечательном подростке из провинции?! Не находите это похожим на сюжет какого-нибудь дешевого сериала?

— Я с удовольствием удивился бы вместе с вами, ваша светлость, — пожал плечами Ормссон. — Если бы не знал, что именно интересовало этого чиновника в первую очередь.

— И что же это? — заинтересовался я.

— Меч, — цокнул языком мужчина, и внимательно уставился на меня, выискивая на лице какие-нибудь проявления эмоций. Но я и прежде умел их сдерживать, а после уроков Баженовой, и подавно.

— Не удивлен, — криво улыбнулся я спустя минуту раздумий. — Все хотят прикоснуться к легенде. Схватить волшебное оружие и стать Героем. А тем временем, в Вальхалле полно свободных мест…

— Значит ли это, ваша светлость, что легендарного меча в реальности не существует?

— Первый «Ульфберхт», меч-кладенец, Gramr[36] Сигурда… Понавыдумывали себе палочек-выручалочек, — продолжал я размышлять вслух. — Когда нет собственных сил, славно обзавестись колдовским мечом, и одним разом повергнуть всех врагов в прах…

— Понятно, — кивнул Ормссон. — Еще одна легенда обернулась простой стариковской сказкой… Хотя, признаюсь, было бы любопытно хотя бы взглянуть на этакое-то чудо.

— У вас есть шанс, — одними губами улыбнулся я. — Меч уже тысячу лет хранится нашим Родом. Думал, сейчас, в середине двенадцатого века, никто уже и не вспомнит о нем. Тем более что гранатомет куда эффективнее этого старого куска зачарованного железа.

— Это правда? — вскинул брови Ормссон.

— Абсолютная, — согласился я. — Если для вас это так важно, еще до конца года, сможете подержать реликвию в руках.

— Я могу использовать эту информацию к вашей пользе? — удивительно быстро справившись с удивлением, поинтересовался главный стражник Лицея.

— Хотите передать новости заказчику?

— Именно, ваша светлость. Именно так. Если «его высокопревосходительство» затеял целую разведслужбу ради одного, как вы выразились — «старого куска зачарованного железа», информация о его несомненном существовании должна как-то проявиться в конкретных решениях и мероприятиях. Так мы сможем понять, кто заказчик, и зачем ему понадобился волшебный меч.

— Пф, — фыркнул я. — Ищите попавшего в немилость чиновника. Правители империи традиционно выпрашивают меч у каждого следующего поколения Летовых. Документы, подтверждающие существование легенды, легко вернут расположение императора к проштрафившемуся «высокопревосходительству». В любом случае, из списка подозреваемых исключите членов всех старых аристократических родов. Ни один из них не посмеет добывать реликвию для себя. Стоит Рюриковичам узнать, что меч сменил хранителей, и опала всему роду обеспечена. Для правящей фамилии — это дело принципа.

— Это не сложно проверить, — кивнул Ормссон. — Займусь немедленно. За одно, прослежу маршрут доставки донесения. За резидентом разведывательной ячейки, неким «Светояром», уже организовано наблюдение.

— Светояр? Ни за что на свете, не назвал бы ребенка этим именем, — скривился я. — Проклятое. Еще со времен Предательства Волхвов. Или это псевдоним?

— Точно так, ваша светлость. Псевдоним. На самом деле у этого человека вполне обычное славянское имя. Ничем особенно не примечательный господин. Управляющий доходного дома в спальном районе города. Подозреваю, что шпионажем он занялся вполне осознанно, стараясь этаким замысловатым образом вырваться из серости собственного существования. С такими работать сложнее всего. Взять его можно, но заставить говорить будет чрезвычайно сложно.

— Хорошо. Полностью полагаюсь на вас. И… готовьтесь давать новую присягу. Летом, я думаю. Не дело, что вы занимаетесь моими делами, по сути, являясь сотрудником другой организации.

— Как вам будет угодно, ваша светлость.

Ормссон по-военному, через левое плечо, развернулся, хлопнул дверцей хард-рока, и уехал. А я остался на площадке, обалдевший донельзя. Потому что дороги и дорожки кампуса были вычищены до асфальта. Ручьи, которых и так к вечеру становилось совсем не много, сведены в специально для них выдолбленные канавки. И ни единой мусоринки. Даже прошлогодняя трава в проталинах торчала не абы как, а параллельно и перпендикулярно. Отрыжка тролля! Вот как это у них получается? Ведь еще десять минут назад поселок выглядел, как брошенные жителями трущобы.

Пока шел в общежитие, раздумывал о том, какой полезный и содержательный вышел день. И сложные задания математика почти полностью выполнил, и дракона нашел, и начальником собственной СБ обзавелся. Еще и порядок в кампусе навел. Ну, не я сам, конечно. Ниссе постарались. Но из ступора-то я их вывел, значит и заслуга моя.

С Ормссоном разговор провел почти идеально. И с точки зрения обмена информацией, и с формальной стороны. Ведь по большому счету он действительно сотрудник мне прямо не подчинявшейся организации, и отдавать ему распоряжения можно, но формально не верно. Потому, в первую очередь, что приказы чужому подчиненному дают тому моральное право их не выполнять. Аксиома. И об этом стоит помнить всем высоким и чрезмерно активным начальникам.

А сделать вот так: чтоб человек сам брал на себя обязательства, вроде бы давал слово оказать определенные услуги — в этом и заключатся искусство управления людьми. И пусть я еще не мастер — в лучшем случае, подмастерье, но использовать устремления и желания Ормссона все-таки смог.

А хотел тот, ни много ни мало, а окунуться в бурлящий котел аристократических интриг. В жизнь высшего света. В мир, в котором обитают правящие элиты, и где судьбы этого мира и решаются. И к чему все эти годы древние старцы «тако же» меня и готовили.