Выбор-побег

Глава вторая Шаманское камлание

Пожилой чукча оказался самым натуральным провидцем. Насмешливо улыбнувшись, он заявил:

– Не, я водки не употребляю. Совсем. А, вот, от чифиря не откажусь. Угостишь соседа?

– Соседа? – на всякий случай переспросил Егор.

– Ага, соседа. Моё стадо олешек пасётся совсем недалеко, – старик небрежно махнул рукой на юго-запад. – Я видел несколько раз, как ты шарился в тамошних болотистых лощинках. Типа – усердно собирал слоновьи косточки-клыки.

– Это рядом с шаманским кладбищем?

– Точно. А откуда ты знаешь, что оно – шаманское?

– Не знаю, откуда знаю, – равнодушно пожав плечами, честно признался Егор. – Просто иду, вижу – шаманское кладбище…

– Не прост ты, охотник. Ох, непрост! – лукаво прищурился чукча и представился: – Афанасий Афанасьевич Акимов. Знатный оленевод.

– А прозвище у тебя имеется?

– Конечно же. У каждого чукчи есть прозвище. У меня – «Афоня-шаман». Потому, что я родился в потомственной шаманской семье. Мой отец был знаменитым шаманом, дед, прадед, прадед моего прадеда…

– А ты?

– И я шаманю маленько. Чего скрывать, однако? В свободное от оленеводства время, понятное дело. И деньги за это действо совсем не беру. Только пачку-другую чая.

– А заодно и за шаманским кладбищем присматриваешь? – не прекращал расспросов Егор. – Разговариваешь с душами умерших предков? А в правом кармане у тебя лежит заветный амулет?

– Ничего от тебя, охотник, не утаишь, – кротко улыбнулся Афанасий. – И присматриваю, и разговариваю…. Есть у меня и второе заслуженное прозвище – «Афоня-медвежатник». Дано за то, что я с медведями – и с бурыми, и с белыми – всегда нахожу общий язык. Уважают они меня и слушаются, однако…. Интересуешься – почему? Наверное, из-за этого древнего талисмана, – вытащил из правого кармана штормовки крошечную фигуру белого медвежонка.

– Улыбается, прямо как Умка, – сообщил Егор. – Лукаво, понимающе и ободряюще. Только мой медведь – светло-сиреневый, так как вырезан из халцедона. А твой, Афоня, тёмно-фиолетовый. Следовательно, он – из беломорина[4]…

– У тебя тоже есть каменный медвежонок? – всерьёз заинтересовался чукча. – Покажешь? Это очень и очень важно…. То-то, я никак не мог понять, почему меня так сильно тянет – подойти к твоей землянке. Старею, наверно, понемногу. Зов-то услышал, да, только, так и не понял – что к чему…. Кстати, как тебя зовут, охотник?

– Егором. Отчества и фамилии, извини, не знаю. Вернее, не помню. И прозвища у меня нет.

– Есть, конечно же, – непонятно усмехнулся шаман. – Оно у тебя на лбу написано, Странник.

– Как это – на лбу? Шутишь?

– Долго объяснять. Да ты, наверное, и не поймёшь…. Странник – и всё тут. Прими и смирись. Говоришь, память отшибло? Бывает…

– А ещё за мной подсматривает кто-то, – пожаловался Егор. – Не постоянно, конечно, а только в новолуние.

– Простое совпадение, и Луна здесь не причём, – лениво зевнув, известил Афанасий. – Просто – в двадцатых числах каждого месяца – эту местность регулярно «просвечивают» со спутника.

– Откуда ты знаешь? И для чего – «просвечивают»?

– Знаю, и знаю…. За кем, спрашиваешь, наблюдают? Может, за мной. Может, за тобой. Не так и важно, если вдуматься…. Ну, зови в гости, Странник! Пойдём, посмотрим на твоего медвежонка. Чифирем побалуемся….

Оказавшись в хижине, Афанасий с любопытством огляделся по сторонам и объявил:

– Хорошо живёшь, богато! А здесь – за долгие годы – почти ничего и не изменилось, однако. Всё та же печка, дверь прежняя…

– Ты уже бывал в этой хижине? Как давно? И кто здесь жил до меня?

– Тут раньше, ещё при Иосифе Сталине, располагался временный пост НКВД. То есть, опорная точка.

– Шутишь? Что в этой глухомани забыли чекисты?

– Золото, естественно, – криво усмехнулся чукча. – Недалеко отсюда, к северу, советские геологи отыскали жильное золото. Богатой оказалась жила…. За ним сюда приходил большой пароход. Назывался – «Красный Октябрь». Шлюпки много раз плавали туда-сюда. А в этой избушке жил Никита Иванов[5], начальник той геологической экспедиции. Занятный такой парнишка, разговорчивый. Тоже Странник – вроде тебя.

– Что было дальше?

– Ничего особенного. Золото, естественно, закончилось. Шахту взорвали. Геологи уплыли на «Красном Октябре». То есть, вернулись на Большую Землю…. А золото, может, и не закончилось, однако. Просто шахту – таким образом – законсервировали. Мол, до лучших времён…. Кстати, дай-ка твою ладонь. Не эту, охламон, левую!

Чукча долго и пристально вглядывался в извилистые линии на ладони Егора.

«А, ведь, он очень и очень старый», – подумалось. – «Лицо тёмно-коричневое, изрезанное густой сетью глубоких морщин. Во рту наличествует всего несколько зубов, да и те чёрные – от регулярного употребления чифиря. Интересно, сколько Афанасию лет? Семьдесят, восемьдесят, сто?

– Я всегда думал, что гаданьем по ладони занимаются только кочевые цыгане, – недоверчиво хмыкнул Егор. – Оказывается, что чукчи являются дальними родственниками цыган. Впрочем, я об этом факте давно уже догадывался…

– Дурацкая и совсем несмешная шутка, – вяло откликнулся Афоня, не прерывая своего занятия. – В данном случае, национальность не имеет никакого значения, однако. Либо человек умеет читать по ладони другого человека, либо – не умеет.

– Ну, и какие письмена ты увидел на моей ладошке? Что прочитал?

– То и прочёл, что ты, Егор, действительно, являешься Странником. Вот, она, линия жизни. Видишь?

– Вижу.

– А здесь она прерывается. Потом вновь появляется. Снова исчезает. Натуральный пунктир, короче говоря.

– Что это значит? – забеспокоился Егор. – Я уже несколько раз умирал? То есть, умирал, воскрешал, умирал, воскрешал? Сейчас-то я – живой?

– Живой, конечно же. И не умирал ты ни единого раза. Просто – странствовал…

– Где странствовал-то?

– Мало ли, где, – надменно поморщился чукча. – Мест, что ли, мало? Прошлое, Будущее, всякие параллельные миры…

– Шутишь?

– Ты, Странник, уже в третий раз называешь меня шутником, – неожиданно обиделся Афанасий. – Я тебе что, Евгений Петросян?

– Кто это такой? – хмуро поинтересовался Егор. – Не знаком с данным гражданином.

– Не знаешь? Ах, да! Ты же память потерял…. Евгений Петросян – известный российский юморист. Вернее, это он сам считает себя таковым, однако.

– А где я сейчас нахожусь?

– Ты? Здесь, конечно же. На восточном чукотском мысе Наварин, однако. То бишь, на берегу сурового Берингова моря.…Только об этом знают, отнюдь, не многие. А именно, я, ты, несколько жителей городка Анадыря, да ещё те ребятишки, которые балуются со спутниками. А для всех остальных жителей нашей планеты ты, Странник, умер. То есть, это они так считают…

– Интересные дела!

– Интересные, – невозмутимо подтвердил чукотский шаман. – Что тебе ещё рассказать?

– Про родственников, – попросил Егор. – Если, конечно, можно…

– Попробую, однако…. Твои родители уже давно переселились в заветную Долину Теней. Братьев и сёстер нет, да и не было никогда. Жёны…. Их, похоже, целых две.

– Чёрненькая и светленькая?

– Ага, точно! Та, которая с русыми волосами, она живёт (или – жила?), в другом мире…

– Ты сказал – жила? Следовательно, она умерла?

– Трудно сказать, – задумался Афанасий. – Наверное, умерла – для нас с тобой. Во-первых, дело было в далёком восемнадцатом веке. Во-вторых, вы с ней больше никогда не увидитесь. Ни с ней, ни с детьми. Два сына и дочка…. Жаль, вы со светленькой были, как иногда говорят по телевизору, идеальной парой. Но путь в восемнадцатый век тебе, Странник, заказан. Зато, похоже, открыт – в более ранние Времена…. Чёрненькая же барышня – нашенская. Вижу ещё сына и дочурку. Плодовит ты, однако, Странник.

– Мы с ней, с черноволосой женщиной, ещё увидимся? – спросил Егор хриплым от волнения голосом.

– Увидитесь. Только, вот, сладится ли у вас? Не уверен, однако…

– Почему?

– По капустному кочану! – ехидно усмехнулся чукча. – Каждый человек в этой жизни должен постоянно выбирать. Ну, как на дорожной развилке. Налево, направо, прямо…. У тебя – свой выбор. У твоей жены – свой. Если эти выборы совпадут, то дальше – по жизненному пути – пойдёте вместе. Не совпадут, извини, но разбежитесь в разные стороны – навсегда…. Ладно, сделаем краткий перерыв в разговоре. Где твой медвежонок? Вижу…. А сам, пока я буду общаться с камушком, займись чифирем. У тебя есть чай «со слоником»? Нет? Очень жалко…. Ладно, заваривай – из чего есть. Только заварки не жалей, однако. Что у тебя в этой литровой жестяной банке? Гвозди? Я их, пожалуй, высыплю на печку. Незачем чифирем портить хорошую посуду. То есть, чашки и миски…

Егор разжёг керосинку, вскипятил в жестянке воды, сыпанул туда чайной заварки и задумался: – «Может, ещё добавить? Ни разу ещё не изготовлял этого экзотического напитка. Да и не пробовал…».

– Если не пробовал, то и не надо, – посоветовал подошедший Афоня. – Ни к чему…. Ещё добавь заварки. Не жалей! – поставил на столешницу обоих медвежат и, заговорщицки подмигнув, спросил: – Как они тебе?

– Близнецы-братья! – улыбнулся Егор. – Похожи друг на друга, как две капли воды. Только разноцветные…

– Мой мишка – местного изготовления, – пояснил чукча. – А твоего вырезали на далёкой Аляске.

– Да, ну!

– Ну – баранки гну. Эскимосская работа. Вернее, тлингитская. Тлингиты[6], они близкие родственники эскимосам.

– Разве эскимосы обитают на Аляске? Я думал, что их поселения расположены только на севере Канады.

– Сейчас это так, – печально вздохнул Афоня. – Но до середины девятнадцатого века эскимосов можно было встретить и на западном побережье Аляски…

От души напившись чифиря, Афанасий благостно улыбнулся, довольно откинулся на спинку стула и, аккуратно промокнув потный лоб рукавом штормовки, небрежно поинтересовался:

– Хочешь, Странник, чтобы память вернулась к тебе?

– Конечно, хочу! – вновь заволновался Егор. – А такое, разве, возможно?

– Не вопрос…. Сделаем, пожалуй, так. Через две недели, третьего августа, встретимся – уже ближе к вечеру – на шаманском кладбище. У тебя, Странник, надеюсь, имеется в хозяйстве перекидной календарь?

– Найдётся. А где конкретно мы встретимся? Кладбище же, отнюдь, не маленькое…

– Возле чёрной базальтовой квадратной плиты. Она там такая одна.

– Знаю, проходил мимо.

– Вот, к ней и подгребай, – Афоня вновь потянулся к жестяной банке. – Пошаманю немного. Попрошу у всесильной Небесной Тени милости для тебя, болезного.

– Думаешь, получится?

– Почему бы и нет? Обладатель медвежонка-талисмана – заслуживает доброго отношения к себе. Это – как метка такая. Мол, данный человек является любимцем Богов…. Только, Странник, не забудь прихватить с собой медвежонка и пачку чая. А ещё лучше – две.

– Я принесу тушёнки, макарон и копчёную горбушу, – сообщил Егор. – Перекусим у костерка…

– Не надо, не утруждайся. При камлании[7] не каждая еда сгодится. Я сам обо всём позабочусь. Не беспокойся.

Третьего августа небо – с самого утра – затянуло пухлыми серыми тучами.

– Как бы дождик не зарядил, – ворчал Егор, старательно запихивая в походный рюкзак скатанную в рулон плащ-палатку. – Помешает это камланию? Не помешает?

Но Афанасий – при встрече – успокоил:

– Наоборот, поможет. Тучи – для Небесного Огня – очень хорошо. А к рассвету небо прояснится, однако.

– Что такое – «Небесный Огонь»? – уточнил Егор.

– Северное сияние. Без него камлать – только время понапрасну терять…. Давай-ка, Странник, не ленись. Разводи костёрок.

– А откуда здесь взялись такие отличные дрова? Даже толстые берёзовые чурбаки…

– От горбатого верблюда, – невежливо ответил шаман, выставляя-раскладывая из объёмного вещмешка на квадратную базальтовую плиту различные миски, деревянные дощечки, свёртки, фляжки и тёмные серебряные стаканчики. – Я читал про этих экзотических зверей в толстой книжке. Там ещё картинка была. Красавцы, на мой вкус. Слегка похожи – общим обликом и печальными глазами – на северных оленей…. А чурки предназначены не для огня. Мы на них будем сидеть.

– Ты предлагаешь использовать могильную кладбищенскую плиту – в качестве обеденного стола? – поделился сомнениями Егор. – Нехорошо это, право слово….

– А где ты видишь могилу? Чёрная плита? Это и есть – стол для трапезы…. Ведь, как говорят, на русских кладбищах тоже есть столики? Вот, видишь. Чем же чукчи хуже, однако?

Костёр, тихонько постреливая яркими угольками, разгорелся.

– Кушать подано! – торжественно объявил шаман, наполняя стаканчики бурой жидкостью из пузатой фляги. – Присаживайся, Странник!

– Определённо, пахнет алкоголем, – садясь на торец берёзового чурбака, задёргал носом Егор. – Ты же, Афанасий, говорил, что, мол, водки не употребляешь…

– Это не водка, однако. А чистый спирт, настоянный на местных травах и кореньях. «Тундровый бальзам», выражаясь по-вашему…. Понимаешь, Странник, перед камланием ты должен слегка «пропитаться» духом нашей древней тундры. Выпить травяного бальзама, отведать исконной чукотской пищи…. Подбрось-ка ещё дровишек в костерок…. Молодец, спасибо. Ну, за твою память! Чтобы – непременно – вернулась!

«Тундровый бальзам» оказался ароматным, чуть горьковатым и очень забористым. Дыхание сбилось и замерло на добрую минуту, на глазах навернулись крупные слёзы.

– Рукавом занюхай, – заботливо посоветовал Афоня. – Теперь отдышись немного…. Полегчало? Тогда – закусывай!

Егор, смахнув с ресниц обильные слезинки, внимательно оглядел базальтовый «стол». Прямо перед ним стояла глубокая глиняная миска, почти до краёв наполненная какой-то тёмной жидкостью. Рядом с миской лежала прямоугольная сосновая дощечка, на которой были аккуратно разложены тоненькие светло-желтые ломтики и крупные тёмно-красные куски. Возле шамана – на гладкой чёрной поверхности – была расставлена точно такая же «посуда».

– Желтоватые ломтики – это прошлогоднее китовое сало. Очень сытный, богатый разными витаминами и полезный для здоровья продукт, – сообщил Афанасий – Тёмно-красное мясо – это моржатина недавнего убоя. Только лишь слегка проваренная и несолёная. А в глиняные плошки налита свежая моржовая кровь. Вот, она-то – чуть-чуть солоноватая…. Начинай с китового сала, однако. Бери ломтик, обмакивай его в кровь и кушай. Жуй медленно, никуда не торопясь…. Ну, как оно? Вкусно?

– Есть можно, – брезгливо поморщился Егор. – По вкусу напоминает обычное свиное сало, только старое, прогорклое и с ярко-выраженным рыбьим привкусом.

– Следующий ломтик бери! Макай и не кривись. Надо, понимаешь, всё съесть…. Молодец, Странник! Наливай-ка по второму разу. Чтобы китовое сало – случайно – не застряло в глотке…

После третьего стаканчика «тундрового бальзама» дошла очередь и до парной моржатины. Афоня, подавая пример, взял левой рукой большой кусок мяса, поднёс его ко рту и крепко ухватился зубами за край, после чего лезвием ножа, зажатого в ладони правой руки, ловко провёл по мясу – рядом с собственными губами – отрезая нужную порцию.

«Что же, и мы так попробуем!», – решил Егор, доставая из-за голенища кирзового сапога охотничий нож. – «Вдруг, да получится…».

Маленькие кусочки полусырого моржового мяса прямо-таки таяли во рту, а желудок уверенно наполнялся блаженной сытостью.

– Где, брат Афанасий, разжился свежими морепродуктами? – отдуваясь и икая, спросил Егор. – Был же разговор, что, мол, ты являешься заслуженным оленеводом. Как, кстати, поживают твои олешки?

– Пасутся, – не отрываясь от поглощения мяса, кратко сообщил чукча, небрежно-хмельным жестом указав на юг. – Небесная Тень внимательно присматривает за ними…. Ты назвал меня братом? Правильно. Все люди, обладающие каменными медвежатами, братья. Они друг друга чуют издалека…. Китовое сало и моржатина? Выменял ранним утром у тутошних береговых чукчей. На парочку оленьих шкур и моток сухожилий. Бартер, выражаясь по-иностранному…. Наполняй чарочки. Не спи. Ещё успеешь, – вновь склонился над вещмешком. – Сейчас попробуем оленьи почки и печёнку. Свежие, вкусные. Их надо употреблять, обмакивая уже в оленью кровь, однако. Ага, вот же, она, фляжка с кровушкой…

В какой-то момент – после пятой-шестой порции «таёжного бальзама» – Егор понял, что засыпает. А светло-сиреневый мишка, лежащий в нагрудном кармане его фланелевой рубашки, стал очень тёплым.

«Надо взбодриться», – вяло подумал Егор. – «Не время сейчас – впадать в сладкую дрёму…»

Подумал, и успешно заснул…

Проснулся (очнулся?) он уже ночью, сидя всё на том же берёзовом чурбаке. Закат ещё догорал – пунцовыми углями, а рассветная зорька уже теплилась – робкой улыбкой.

«Полярный день, конечно же, постепенно и планомерно сдаёт свои позиции», – подумалось. – «Уже и темнота появляется по ночам. А в середине июня месяца солнышко даже не заходило за линию горизонта. Пряталось за неё – на три четверти диска – и снова начинало уверенно двигаться вверх, направляясь к небесному зениту…. А где же старик Афанасий? Пить-то как хочется, Боги мои…».

На чёрной квадратной плите стоял мятый алюминиевый котелок. Егор, крепко обхватив посудину ладонями, жадно напился чуть тёплого кипятка, поставил котелок на место и повернул голову направо.

Метрах в тридцати пяти от базальтового «стола» горел большой и жаркий костёр, около которого, внимательно вглядываясь в ночное небо, вернее, в его тёмно-бордовый западный край, застыл Афоня.

Шаман был облачён в широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками. На голове старика красовалась аккуратная песцовая шапочка с пышным пыжиковым хвостом. Лицо пожилого чукчи было щедро покрыто чёрными и ярко-красными знаками – вычурными и странными.

Афанасий, несколько раз ударив в бубен, прокричал несколько гортанных и резких фраз. Создалось устойчивое впечатление, что на Небесах его просьбу услышали: от тёмной линии далёкого горизонта – до тусклого ковша Большой Медведицы – протянулись неровные и изломанные светло-зелёные полосы.

Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот, одни полосы стали светло-голубыми, другие – светло-розовыми, между ними отчаянно заплясали сиреневые и фиолетовые сполохи. Постепенно вся западная часть небосклона окрасилась в самые невероятные, но удивительно-нежные – при этом – оттенки. Тени Огня горели, то расширяясь, то сужаясь, резво пробегали в противоположные стороны, но никогда не пересекались между собой. Егор заворожено смотрел в небо, уже не понимая, явь это чудесная, или же самые обыкновенные алкогольные галлюцинации, навеянные коварным «тундровым бальзамом»…

Шаман закружился в каком-то странном танце, полном резких и угловатых движений, запел – на родном языке – что-то очень тягучее и рвано-непостоянное. Порой в песне проскальзывали просительные и жалостливые нотки, иногда же, наоборот, угадывался яростный гнев, звучала ничем неприкрытая агрессия.

Удары в бубен становились всё чаще и громче, старик, обойдя несколько раз вокруг яркого костра, по широкой дуге стал приближаться к Егору. Вот, его сутулая и неуклюжая фигура полностью заслонила собой отчаянно-пляшущие Тени Огня. Егор видел только глаза шамана – чёрные, бездонные, отрешённые и безумно-тревожные…

Афоня сделал два шага в сторону. Опять перед затуманенным взором Егора оказались разноцветные бегущие полосы, переливавшиеся самыми нереальными оттенками. Шаман вновь занял прежнее положение, и, не прекращая петь, начал размеренно раскачиваться из стороны в сторону. Перед Егором навязчиво замелькал нескончаемый калейдоскоп: чёрные страшные глаза – светло-зелёные всполохи, глаза непонятного цвета, но полные доброты и надежды, розовые неровные полосы с тоненькими сиреневыми прожилками…

Сколько длилось это безумие? Может, час, может – гораздо дольше. Егор уже перестал ориентироваться во времени и пространстве.

По лицу шамана текли тоненькие ручейки пота, в уголках узких губ пузырилась светло-зелёная пена, тёмное лицо перекосила гримаса нешуточной боли. Его движения всё убыстрялись и убыстрялись, бубен гудел уже одной, нескончаемо-тоскливой нотой. Тени Огня – казалось, вслед за стариком – заметались по небу с невероятной скоростью, изгибаясь уже по совершенно-экзотическим траекториям…

Егор почувствовал, как по его позвоночнику плавно проползла-перекатилась горячая, бесконечно-приятная волна, после чего нестерпимо закололо в солнечном сплетении, а голова стала ясной и пустой. Он, неожиданно для самого себя, упруго вскочил на ноги и громко запел на совершенно незнакомом ему языке – мягком и певучем, полном множества звонких согласных…

Было легко и невероятно радостно. Душа, проснувшись, тоненько звенела и будто бы улетала – в блаженную даль.

Минут через пять-шесть Егор устало опустился на берёзовый чурбак и вспомнил всё. Или же – почти всё…