Вуншпунш, или Тениалкогадский волшебный напиток

В последний вечер уходящего года стемнело необычайно рано. Нависла густая тьма — зловещая, словно она просочилась из склепа отцеубийцы. Чёрные тучи заволокли небо, снежная пурга вот уже несколько часов заметала Мёртвый парк.

В глубине виллы «Ночной кошмар» ничто не подавало признаков жизни — одни только тени, вырывающиеся из открытого камина, где пылало пламя. Его отблески окрашивали магическую лабораторию призрачным цветом трупной зелени.

На каминной полке захрипели часы, очень похожие на часы с кукушкой. Только вместо лесной птахи каждый час показывался искусно сделанный большой палец человеческой руки, по которому лупил молот.

— А! — вскрикнули часы. — А! А! А! А!

Стало быть, пробило пять.

Тайный магосоветник Бельзебуб Шуткозлобер метнул в сторону часов раздражённый взгляд. Его ожидали большие неприятности. И очень скоро. Самое позднее — в полночь, когда старый год сменится наступившим.

Маг восседал в кресле с высокой спинкой. Один вампир, золотые руки, вырезал это мебельное чудо из досок собственного гроба, а на обивку пустили шкуру вервольфа. Трубка, которую курил маг, представляла собою маленький череп со стеклянными зелёными глазами. Всякий раз, когда Шуткозлобер затягивался, они вспыхивали адским огнём. Облака табачного дыма, плавающие под потолком, то и дело сами собой складывались в причудливые фигуры: цифры и формулы, извивающиеся змеи, летучие мыши, бесплотные призраки, но чаще всего — знаки вопроса.

Длинный, костлявый, маг зябко кутался в просторный домашний халат из ядовито-зелёного шёлка. Маленькая голова Шуткозлобера была совершенно лысой и сморщенной. На крупном орлином носу восседали массивные очки в чёрной оправе. Блестящие линзы, толстые как лупы, неестественно увеличивали глаза мага. Уши господина тайного магосоветника торчали на лысой голове, как ручки кастрюли; что до рта, то он был таким узким, словно кто-то прорезал его бритвой.

Наконец он прекратил мерить комнату шагами и задумчиво поскрёб лысину.

— Эликсир номер девяносто два сегодня ещё не будет готов, — пробормотал он.

Он приблизился к камину.

Посреди зелёного пламени на железной треноге стоял горшок, в котором булькал тошнотный супчик. Чёрный, как чернила, и тягучий, как слизь улитки. Супчику, к сожалению, ещё булькать и булькать, доколе он выкипит и претерпит надлежащие трансмутации.

Когда эликсир будет окончательно готов, он превратится в безвкусное снадобье, которое легко подмешать в любую пищу или напиток. Всякий, кто отведает его, навеки утвердится во мнении, что продукция, исходящая от Шуткозлобера, служит лишь одной благой цели: дальнейшему прогрессу человечества. Маг намеревался сразу после Нового года начать поставки чудо- снадобья во все супермаркеты города. Там оно будет продаваться под названием «Лучшая диета доктора Бодряковского».

Тайный магосоветник отложил трубку, задумчиво блуждая взором в полумраке лаборатории. В тёмных углах таинственно поблёскивали реторты, бутыли, колбы, спиралевидные трубки. Жидкости всевозможных цветов вздымались и опускались, булькали и переливались по сосудам, словно живые. Кроме того, лаборатория была оснащена компьютером и несколькими электрическими приборами.

Сроки, сроки… Здесь он безнадёжно отставал. И ничего не мог с этим поделать.

Внезапно послышался тихий кашель. Шуткозлобер подскочил.

В огромном старинном вампокресле восседал Некто!

«Ага! — подумал Шуткозлобер. — Вот оно. Началось!»

Разумеется, всякий маг привык к тому, что время от времени его посещают разного рода сверхъестественные существа. Как правило — привидения с головой под мышкой, чудища с тремя глазами и шестью руками, драконы, плюющиеся огнём, и прочие неопасные уроды.

Но нынешний посетитель… Это было нечто совсем иное. Он выглядел совершенно обыкновенным человеком. Человеком с улицы. И это по-настоящему пугало.

Визитёр был облачён в строгое чёрное пальто, чёрную фетровую шляпу, чёрные перчатки, а на коленях держал чёрную папку с бумагами. Его бледное лицо решительно ничего не выражало. Бесцветные глаза не моргали. У визитёра вообще не было век. Он произнёс почти беззвучно:

— Имею ли я удовольствие лицезреть тайного магосоветника профессора доктора Бельзебуба Шуткозлобера?

— Именно это удовольствие вы и имеете. Что дальше?

— Простите великодушно — я не представился. — Не вставая с кресла, визитёр слегка приподнял шляпу, обнажив на миг два маленьких красноватых бугорка на гладком белом черепе. Они напоминали два гнойных нарыва. — Мое имя — Червини. Грехогадус Червини, с вашего позволения.

— А кто дал вам право обременять меня своими визитами?

— О, — без тени улыбки отозвался господин Червини, — нижайше прошу простить меня, милостивый государь, но даже вам не следовало бы задавать мне столь откровенно идиотский вопрос.

Шуткозлобер хрустнул пальцами.

— Следовательно, вы явились от?..

— Совершенно справедливо, — подтвердил гость. — Оттуда.

И он указал большим пальцем себе под ноги.

— Я прибыл с персональным поручением от его Адейшего Превосходительства, господина министра Вечной Тьмы. Собственно, я — исполнитель приговора.

— О, чёрные дыры вселенной! Должно быть, произошло недоразумение.

— Посмотрим, — отозвался господин Червини.

Из чёрной папки он извлек документ и протянул его Шуткозлоберу.

— Этот договор вам, без сомнения, хорошо знаком, господин магосоветник. Вы получили неограниченную власть над всей совокупной природой и собратьями по человеческой расе. Взамен вы обязаны до конца каждого года способствовать истреблению пяти видов насекомых, рыб или млекопитающих; далее — отравлению пяти рек; далее — истреблению по меньшей мере десяти тысяч деревьев и так далее, и так далее, вплоть до последнего пункта; вы приняли на себя обязательство ежегодно насылать на мир по меньшей мере одну эпидемию (эпизоотию), вследствие которой происходило бы массовое вымирание (околевание) людей (животных), либо же и людей и животных одновременно. И последнее: производить определённые манипуляции с климатом вашей страны таким образом, чтобы вызывать засухи (наводнения). В истекающем году вы выполнили это обязательство только наполовину, мой уважаемый коллега. Мой шеф находит это весьма, весьма огорчительным. Между нами — он рвёт и мечет.

Шуткозлобер воскликнул:

— Но старый год ещё не закончился! У меня осталось время до полуночи.

Господин Червини уставился на него немигающим взором.

— Вы полагаете, что за эти краткие минуты успеете выполнить все свои обязательства, милостивый государь?

— Само собой разумеется! — хрипло взлаял Шуткозлобер. Маг вытер с лысины холодный пот носовым платком. — Прошу учесть, в дело вмешались непредвиденные обстоятельства!

— Ах, обстоятельства… — протянул господин Червини.

Маг вплотную надвинулся на своего гостя и навис над его шляпой:

— Невозможно вести даже обычную войну на уничтожение без того, чтобы враг этого не заметил. Природа… э… перешла в яростную оборону! Первые, кто начал бунтовать против истребления, загрязнения, опошления, оподления, утилизации, стерилизации и адаптации всего сущего к грандиозному замыслу Его Превосходительства, были, разумеется, так называемые духи- элементалы, то есть гномы, горные карлики, ундины всякие и эльфы. Мне стоило огромного напряжения сил изловить и обезвредить их. Но тут кое-кто из животных начал прозревать. У фауны, так сказать, пробудилось сознание! Млекопитающие и прочие созвали Верховный Совет, который принял решение разослать по всем сторонам света тайных агентов-наблюдателей. Их задача — определить источник зла. Один из таких шпионов сумел проникнуть в мой дом. Я говорю о своём коте. К счастью, он не блещет умом. Я сытно кормил его, баловал, поэтому он воображает, будто я — большой друг животных. Да он боготворит меня, этот маленький недоумок. Выполнять взятые на себя обязательства и одновременно вводить в заблуждение шпиона, проникшего в мой дом, — всё это потребовало изрядного напряжения. Мне приходилось работать в нечеловечески тяжёлых условиях. И прежде всего это стоило мне — к несчастью! — времени.

— Печально, — прервал его господин Червини, — весьма и весьма огорчительно. Но всё это — ваши личные проблемы, мой дорогой.

Шуткозлобер съежился.

— Поверьте, я давно с превеликим удовольствием подверг бы этого проклятого кота вивисекции или зажарил живьём, но любая из этих мер всполошит Верховный Совет зверей. Там информированы о местопребывании кота. А покончить с животными куда труднее, нежели с гномами и им подобными, не говоря уже о людях. С людьми я почти не встречаю затруднений… Пожалуйста, разъясните это его Адейшему Превосходительству.

Господин Червини взял с кресла свою папку.

— В круг моих обязанностей не входит передавать какие-либо поручения.

— Что это значит?! — возопил Шуткозлобер. — Его Превосходительство должен принять во внимание! В конце концов, я не кудесник… То есть я, конечно, маг, но существуют же границы… И к чему вообще такая спешка? Этому миру в любом случае скоро конец — ведь мы на правильном пути, а годок-другой — такая малость, это ничего не решает.

— Вы получили предупреждение, — произнёс господин Червини с ледяной вежливостью. — Ровно в полночь, когда старый год сменится новым, я вернусь. И если до того момента вы не сумеете претворить в жизнь надлежащую сумму обязательств по ежегодному злу, на вас будет возложено административное взыскание. От души желаю вам приятного вечера.

Посетитель исчез.

Магосоветник рухнул в кресло, сорвал с носа толстые очки и закрыл лицо руками. Если бы чёрные маги умели плакать, он рыдал бы сейчас в три ручья. Но из глаз Шуткозлобера выкатились лишь два сухих солёных шарика.

Бельзебуб Шуткозлобер в развевающемся шелковом халате метался по комнатам и коридорам своего дома. Он промчался по библиотеке. Пробежал глазами заглавия на кожаных переплётах. «Незнание — сила», «Путеводная звезда отравителя колодцев», «Энциклопедический словарь проклятий»… И ни одной книжонки, способной помочь в безвыходной ситуации!

Маг выскочил в коридор, по стенам которого на высоких стеллажах стояли тысячи больших стеклянных банок. В каждой сидело по духу-элементалу. Здесь имелись все разновидности гномов, блуждающие болотники, лешаки косматые, кикиморники (белые и серые), плешивые банники, дедки лошадные, а также так называемые «человечки лесные», кобольды, эльфы цветочные, русалы мокрые и русалы древесные, редкая разновидность ундин — пестрохвостка озёрная, водный дух, имелось и несколько огненных духов — саламандр. Каждый экспонат был заботливо снабжён аккуратной этикеткой.

Наконец Шуткозлобер добрался до маленькой комнатки, на двери которой было написано:

Убранство небольшого помещения представляло собою верх роскоши для самой избалованной кошки. Здесь было много старой плюшевой мебели, о которую так приятно точить когти; повсюду лежали клубки ниток и другие игрушки; на низеньком столике стояла тарелочка со сметаной и несколько других с разнообразными лакомствами; имелось даже зеркало в высоту кошачьего роста, перед которым можно вылизываться, любуясь своей внешностью. В уютной корзине в виде небольшого облака с голубыми ситцевыми подушками и занавесочками лежал, свернувшись, маленький толстый кот и спал. Он был трёхцветным и напоминал туго набитый диванный пуфик, снабжённый коротенькими ножками и хвостиком.

Чуть больше года назад Маурицио появился в этом доме по тайному поручению Верховного Совета зверей. Тогда он был хвор и покрыт струпьями и так изголодался, что можно было пересчитать у него все рёбра. Маг был с ним притворно ласков, и в конце концов кот разоткровенничался:

— Возможно, поначалу вы приняли меня за обыкновенную бродячую кошку. Однако мои рыцарственные предки ведут происхождение из Неаполя, откуда, как известно, вышли все великие певцы. Я и сам был известным миннезингером. Но вот в той местности, где я жил, почти все кошки внезапно были сражены жестокой немочью. Рыба, которую мы ели, оказалась ядовитой, ибо река, где её ловили, была отравлена. Я утратил мой дивный голос. Все остальные… почти все они умерли…

Шуткозлобер изобразил глубочайшее потрясение. На самом деле он отлично знал, кто отравил реку. Но для виду он посочувствовал Маурицио и даже назвал его «трагическим тенором эпохи».

— Если ты доверишься мне, — вымолвил маг, — я постараюсь вернуть твой прекрасный голос.

С этого самого дня Маурицио именовал Шуткозлобера не иначе как «дражайший маэстро». О поручении Верховного Совета зверей он теперь почти не вспоминал.

Маленький кот чувствовал себя обитателем страны грёз. Он ел и спал, спал и ел и становился всё толще, всё ленивее.

И всё-таки никто не может беспробудно спать целыми днями. Даже кот. То и дело Маурицио поднимался на свои коротенькие ножки и бродил по дому, с трудом волоча брюшко. Шуткозлоберу приходилось постоянно быть начеку. Кот не должен был застать его за работой над каким-нибудь злокозненным магическим проектом.

И вот Шуткозлобер стоит перед пуховой постелькой и созерцает мирно сопящий меховой шарик.

— Это всё твоя вина! — прошипел он.

А беспечный котик тихо замурлыкал во сне.

Вскоре Шуткозлобер уже сидел в своей лаборатории за столом и что-то писал при свете лампы.

Он решил составить завещание.

По листу запрыгали нервные буквы.

Моя последняя воля:

находясь в трезвом уме и здравой памяти, я, Бельзебуб Шуткозлобер, тайный магосоветник, профессор, Doctor honoris causa, будучи в возрасте 187 лет 1 месяца и 2 недель…

Он остановился и принялся жевать авторучку, заправленную вместо чернил синильной кислотой.

— Какой прекрасный возраст! — пробормотал он. — Я ещё так молод! Слишком молод для того, чтобы провалиться в ад!

Внезапно на стол вскочил маленький кот. Маг вздрогнул от неожиданности. Кот выгнулся и зевнул.

— Как спалось господину камерному певцу? — осведомился маг.

— Право, не знаю, — ответил Маурицио капризно. — Я так измучен! Всё время эта страшная усталость…

Кот принялся умываться, сидя прямо на завещании, но внезапно прервал своё занятие и воззрился на мага.

— Что случилось, дражайший маэстро? У вас угнетённый вид.

Шуткозлобер отмахнулся.

— Ничего не случилось.

Маурицио положил мордочку на ладонь мага и тихо замурлыкал.

— Я разгадал вашу печаль, маэстро. Сегодня, в последний вечер старого года, когда весь мир готов встретить праздник весёлым застольем, вы сидите здесь всеми забытый! О, как мне жаль вас!

— Я и весь остальной мир — разные вещи, — проворчал Шуткозлобер.

— Именно, — согласился кот. — Вы гений, вы величайший благодетель людей и животных. Все воистину великие всегда одиноки. Я слишком хорошо изведал это. Но неужто вам не хочется хоть ненадолго нарушить своё уединение, пойти прогуляться, развлечься?

— Типично кошачья идея, — раздражённо отозвался маг. — Терпеть не могу весёлые компании.

— Но маэстро, — с жаром продолжал Маурицио, — разве не сказано: разделить радость — значит, удвоить её?

Шуткозлобер хлопнул ладонью по столу.

— Наукой доказано, — резко ответил он, — что часть всегда меньше целого. Я ничего не намерен делить. Ни с кем! Прошу это запомнить.

— Хорошо, хорошо, — сдался кот.

Шуткозлобер нетерпеливо фыркнул.

— Ступай в свою комнату! Я размышляю. У меня полно забот.

— Возможно, я сумел бы каким-нибудь образом быть вам полезным, дражайший маэстро? — услужливо спросил маленький кот.

— Ну хорошо, — вздохнул маг. — Если ты так уж настаиваешь… Помешай эликсир номер девяносто два — вон в том котле, в камине.

Маурицио спрыгнул со стола, подковылял к камину и схватил передними лапами хрустальную палочку.

— Уверен, это очень важное целебное снадобье, — прошептал он, осторожно размешивая палочкой тошнотворное варево. — Может быть, это лекарство для моего голоса? Вы так долго разрабатываете его, маэстро!

— Замолчишь ты наконец? — огрызнулся маг.

— Яволь, маэстро, — покорно отозвался Маурицио.

Некоторое время царила тишина. Слышен был лишь дьявольский визг снежной бури за окнами.

— Маэстро, — шёпотом заговорил кот, прерывая молчание, — дорогой маэстро, я хочу раскрыть перед вами душу.

Шуткозлобер не ответил. Скроив гримасу крайнего утомления, он опустил голову на руки. Почему-то это приободрило кота, и тот продолжал громче и смелее:

— Я должен кое-что сообщить вам. Нечто такое, что давным-давно тяжким бременем лежит на моей совести. Я — не тот, кем кажусь.

— А кто — тот, кем кажется? — пробормотал Шуткозлобер.

Кот взволнованно продолжал:

— Всё то время, что я живу здесь, кое о чем я постоянно умалчивал, маэстро. Этого-то я сейчас и стыжусь! Поэтому я решил рассказать вам всё.

Тайный магосоветник открыл глаза и поглядел на Маурицио тяжёлым взглядом. По губам мага запрыгала ехидненькая улыбочка, но маленький кот этого не замечал.

— Вам известно, что в мире творятся страшные дела. От повальных болезней гибнет всё больше и больше живых существ. Поэтому мы, звери всего мира, собрались на внеочередной открытый съезд, где было принято решение выявить, кто является источником всеобщего экологического бедствия. Для этого наш Верховный Совет разослал повсюду тайных агентов. Таким-то образом я и оказался в вашем доме, дражайший маэстро. Я… шпион.

Кот замолчал и смотрел на мага огромными горящими глазами.

— Не переживай! — отрывисто бросил маг. Он едва удерживался, чтобы не хихикнуть.

— Вы… можете простить меня, маэстро?

— Ну ладно, полно тебе, Маурицио. Разумеется, я прощаю тебя. Забыто.

— О, — потрясённо выдохнул кот. — Что за сердце! Золотое сердце!

— Ну хватит этой душещипательной чепухи! — оборвал маг.

И в этот момент в дверь постучали.

Магосоветник осторожно приблизился к двери. На левой руке он носил кольцо с крупным рубином. Рубин этот представлял собою оружие массового поражения.

Шуткозлобер медленно поднял руку, прищурил глаз, настроил камень и прицелился… Тонкий как нитка красный лучик лазера пронзил тьму коридора и оставил на массивной входной двери дымящийся след. Магосоветник палил из рубина, покуда толстые брусья не покрылись оспинами от уколов лазера. Наконец убойная сила камня иссякла.

— Ну-с, кто бы там ни был, — проговорил Шуткозлобер, тяжело переводя дыхание, — теперь он, надеюсь, затих.

Он вернулся в лабораторию и уселся за стол.

— Маэстро… — залепетал кот. — А если вы попали… в того, кто был за дверью?

— Так ему и надо, — рявкнул Шуткозлобер. — Нечего ломиться в мой дом.

— Но вы ведь даже не знаете, кто это был! А если кто-то из ваших друзей?

Шуткозлобер выдавил безраздостный смешок.

— Ты не знаешь света, мой дорогой. Хороший друг — мёртвый друг.

И тут постучали опять.

Шуткозлобер сжал челюсти.

— Окно! — закричал Маурицио. — Я думаю, маэстро, там кто-то есть!

Он вскочил на подоконник, приоткрыл ставень и сквозь щёлку выглянул наружу.

— Кто это тут сидит? — прошелестел он. — Кажется, птица… Возможно, бедняжку пригнала нужда, — заметил кот. И не дожидаясь дальнейших распоряжений магосоветника, распахнул окно.

Вместе с облаком снега в лабораторию влетел ворон. Он был таким ощипанным, что напоминал большую бесформенную картофелину, в которую кто-то вкривь и вкось понатыкал с десяток чёрных перьев.

Ворон плюхнулся на пол, забарахтался на тощих ногах, с трудом восстановил равновесие, после чего взъерошил своё жалкое оперение и разинул клюв.

— Здррасьте-прриехали! Здоррово! Здоррово! Здоррово! — каркнул он неожиданно громким голосом. — Пррострелили последние хвостовые перрья! Куда катится мирр?!

Тут наконец до ворона дошло, что в помещении находится кот, который таращит на него большие пылающие глаза.

— Пожирратель птиц! Подаррочек!

Маурицио, который за всю свою недлинную жизнь не поймал ещё ни одной птицы, поначалу вообще не понял, о чём идёт речь.

— Привет! — добродушно мяукнул он. — Добро пожаловать, друг!

Склонив голову набок, ворон поглядывал то на кота, то на магосоветника и в конце концов проворчал:

— Ежели вам не составит, значит, трруда, господа хорошие, тогда, пожалуй, может, того… закрыть бы это окно. Что-то в левом крыле у меня свербит. Не рвиматизм ли крючит…

Кот закрыл окно, спрыгнул с подоконника и принялся бродить вокруг да около облезлого пройдохи.

В разговор вступил Шуткозлобер:

— Маурицио, спроси этого стервятника, кто он такой и что здесь забыл.

— Мой добрый маэстро желает знать, — проговорил кот вежливым тоном, — какое имя ты носишь, незнакомец, и в чём твоя нужда.

Птица вертела головой, стараясь не выпускать кота из виду.

— Ну так передай своему драгоценному маэстре от меня пламенный прриветик! Звать меня Якоб Кракель, а сам я, так сказать, воздушный гонец мадамы Тираньи Кровопийцы, его многоуважаемой тётушки. — Тут ворон сверкнул глазами. — А кроме того, я не стервятник. Я, если угодно, старый, битый жизнью ворон, бедовая птица.

— Ну погляди ты, ворон! — насмешливо молвил Шуткозлобер. — Хорошо, что сказал, а то ведь с первого взгляда и не распознаешь…

— Перья-то у меня повыпадали ещё давно — попал в ядовитое облако. В последнее время этой дряни всё больше, а почему — никто и в толк не возьмёт. — Тут ворон почему-то подмигнул коту. — Своему дражайшему маэстре ты так скажи: не нравится ему мой гаррдерробчик — пусть не глядит.

— Маэстро! — воззвал кот. — Бедняга и впрямь в крайней нужде.

— Ну так спроси эту ворону, — сказал магосоветник, — почему это она тебе потихоньку подмигивает.

— Это ненамеренно, — заявил Якоб Кракель. — Это у меня от неррвов.

— Ну-ну, — проговорил Шуткозлобер. — И с чего бы это тебе быть таким нервным, а?

— Потому как террпеть не могу всяких там надутых типов, которые только и умеют, что болтать языком, а чуть что — и когтями в моррду!

Маурицио понял, что его оскорбляют. Он взъерошил шерсть, прижал уши и прошипел:

— Маэстро, дозвольте мне выдернуть этот бесстыжий клюв!

Магосоветник взял кота на колени и принялся его гладить.

— Ещё не время, мой маленький герой, успокойся. Он же сказал, что явился от моей многочтимой тётки.

Ворон хрипло каркнул:

— Ах, клюньте меня под хвост, вы оба! Я мчался сквозь мрак, ураган, бурю, дабы провозгласить о скором прибытии своего начальства, а угодил прямёхонько к ужину, где мне отведено место не за столом, а в меню!

— Что?! — в панике переспросил Шуткозлобер. — Тётя Тиранья хочет меня навестить? Когда?

Якоб Кракель подпрыгивал и тряс клювом.

— Когда? Сейчас! Теперь! Немедленно! Да она почти уже здесь!

Шуткозлобер застонал:

— Ещё и это!..

Склонив голову, ворон наблюдал за магосоветником. Он казался очень довольным.

— Ага, кажется, беду накаркал. Таков уж я.

— Полвека тётушка Тити не казала ко мне личика, — жалобно ныл магосоветник. — С чего бы это ей вдруг вздумалось нагрянуть? И именно сегодня! Так невовремя!

Ворон пожал крыльями.

— Она говорит, что непременно должна провести нынешний праздничный вечер вместе с горячо любимым племянником, ибо он нарыл где-то какой-то там ррецепт, что ли, пунша или ещё какой-то отрравы, — так она говорит, — ну, ей вроде бы как именно этот ррецепт позаррез и нужен, как она сказала.

Шуткозлобер стряхнул кота с колен и вскочил.

— Ей известно всё! — вырвалось у магосоветника. — Под маской родственных чувств пытается она проникнуть в мой дом и совершить кражу интеллектуального имущества!..

После чего изрыгнул длиннейшее древневавилонское ругательство, отчего десяток шаровых молний запрыгали над полом.

Маурицио так перепугался, что совершил гигантский прыжок и оказался на голове акульего чучела, висевшего на стене в числе прочих препарированных трофеев.

И тут кот обнаружил, что ворон спасся точно таким же манером, и теперь оба они сидят, вцепившись друг в друга и в сушёную акулу.

Тайный магосоветник рылся в завалах бумаг на своём письменном столе и кричал:

— Клянусь кислотными дождями! Ни одной запятой, ни одной формулы моих драгоценнейших вычислений ей не видать! Все бумаги я спрячу в моём абсолютно непроницаемом, стопроцентно заколдованном потайном погребе.

Он порывался бежать, резко останавливался, оборачивался, дикими глазами озирался по сторонам.

— Маурицио, пестицид на твою голову, где ты прячешься?

— Здесь, маэстро, — робко отозвался кот, высовываясь из-за сушёной акулы.

— Слушай! — заорал магосоветник. — Пока меня нет, ты будешь караулить этот наглый вороний шнобель. Не вздумай заснуть. Запри его в своей комнате. Не доверяй ему ни в коем случае, не вступай с ним ни в какие разговоры.

Он выбежал прочь так стремительно, что развевающийся ядовито-зеленый халат едва поспевал за своим хозяином.

Ворон уставился на кота, а кот — на ворона.

— Ну так что? — осведомился ворон.

— Что — что? — зашипел Маурицио.

Ворон опять подмигнул.

— Не смекаешь, коллега?

Маурицио был сбит с толку, но сдаваться не хотел.

— Лучше попридержи-ка клюв! Нам нельзя болтать. Маэстро запретил.

— Так ведь он смылся, — хмыкнул Якоб. — Теперь-то мы можем разговаривать открыто, коллега.

— Никаких провокаций! Не подлизывайся, — строго отозвался Маурицио. — Ты мне не нравишься.

— Да я никому не нравлюсь, — ответил Якоб. — Но мы должны помогать друг другу. Это наш долг.

— Тихо! — рявкнул кот и попытался принять грозный вид. — Пойдём ко мне в комнату. Прыгай вниз — и не пытайся бежать!

Когда оба зверя оказались в тёмном коридоре, где на стеллажах хранились большие стеклянные банки, Маурицио спросил:

— Почему ты всё время называешь меня «коллегой»?

— Святая удавка! Да потому что мы коллеги и есть! — ответил Якоб.

— Кот и пернатое, — с достоинством объявил Маурицио, — естественные враги.

— Естественно, — согласился Якоб. — То есть это естественно в естественном состоянии природы. А когда оно неестественное, то и естественные враги становятся, естественно, коллегами.

— Постой-ка! — сказал Маурицио. — Что-то я не понял.

— Ты здесь для того, чтобы наблюдать за своим маэстро. Так?

— Ч…то? — растерянно переспросил Маурицио. — И ты… тоже?

— Я шпион у моей мадамы, у ведьмы, — объяснил Якоб. — Ну как, птенчик, заглотил наконец червячка? Слушай, ты не будешь против, если я почешусь? Всё время свербит.

— Пожалуйста, пожалуйста! — ответил Маурицио, сделав изящное движение лапой. — Ведь мы же коллеги.

Элегантно расположив пушистый хвост, Маурицио созерцал, как Якоб скребёт когтями голову.

Этот ощипанный ворон внезапно сделался так мил кошачьему сердцу.

— Почему же ты сразу мне не открылся?

— Да пытался уж, пытался, — проворчал Якоб. — Я тебе всю доррогу подмигивал.

— Ах, да! — вскричал Маурицио. — Но тебе следовало бы сказать мне обо всём вслух.

— Чтобы твой шеф всё слышал?

— Мой маэстро и без того всё знает.

— Что?! — подскочил ворон. — Дознался?!

— Нет, — сказал Маурицио. — Это я поведал ему всю правду.

Ворон так и разинул клюв.

— Меня это прросто роняет с ветки! Повторри ещё раз!

— Я обязан был так поступить, — объяснил Маурицио. — Я долго наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он достоин доверия. Всё это время он обращался со мной как с настоящим принцем.

Якоб глядел на Маурицио во все глаза.

— Это кррах!

— Ты вообще ничего не знаешь о моём маэстро, — оскорблённо замяукал кот.

— Раскрой глаза! — прохрипел Якоб. — Как ты полагаешь, что ЭТО ТАКОЕ?

Он протянул крыло, указывая на полки.

— Это? Лечебница, — ответил Маурицио. — Маэстро пытается лечить несчастных гномов и эльфов.

Якоб Кракель всё больше выходил из себя.

— Тюряга — вот что это такое! Пыточная камера! А твой драгоценный маэстро на самом деле — самое отвратительное существо, какое только топчет белый свет! Отравить воду, наслать хвори на людей и животных, уничтожить леса и поля — вот в чём он великий мастер, твой маэстро, а больше — ни в чём!

От возмущения Маурицио задохнулся.

— Это… это… немедленно возьми назад… ты, клеветник… иначе… иначе!.. — Он весь так и распушился и выпустил когти.

— А мне по баррабану! — закаркал Якоб. — Я говорю то, что думаю, с тех пор, как у меня вырос клюв, понял ты, блохастый кошачий барон!..

И тут совершенно внезапно кот и ворон превратились в клубок из шерсти и перьев, который принялся кататься по полу туда-сюда. Противники сцепились так, что только клочья летали.

— Сдавайся, — выкрикнул Маурицио, — иначе ты — труп!

— Сам сперва сдавайся, — прохрипел Якоб, — не то откушу тебе хвост!

Они разом выпустили друг друга и, задыхаясь, уселись один против другого.

Со слезами на глазах пытался маленький кот распрямить свой хвостик. Увы! Теперь этот бедный хвост превратился в обмусоленный зигзаг. А ворон созерцал разбросанные по полу чёрные перья, которые он никак не считал для себя лишними.

Тут оба почувствовали, что готовы пойти на мировую.

— Знаешь ли, — мяукнул Маурицио, — я просто не могу поверить тому, что ты говорил… Возможно ли, чтобы человек сумел по достоинству оценить меня — великого деятеля кошачьих искусств — и в то же время оказаться сущим негодяем? Такого не может быть!

— Ещё как может, к сожалению, — ответил Якоб. — Уж поверь мне. Моя мадама, Тиранья, тоже пыталась меня приручить. Но не таков я, чтобы даться. Я не приручаюсь. Я многое про неё разнюхал. И про твоего милейшего маэстру — тоже…

— Моя мадама — деньговедьма. Понял?

— Нет, — сказал Маурицио. — Что такое деньговедьма?

— Сам не знаю, — сознался Якоб. — Она как-то там колдует над деньгами. Делает что-то такое, отчего они сами собой появляются. У таких, как твой маэстро и моя мадама, деньги — самое гадкое колдовское зелье. Поэтому мы, звери и птицы, до сих пор не добрались до корня всех зол, — ведь у нас ничего подобного не встретишь.

— Если ты всё знал, — спросил кот плаксивым голосом, — то почему не доложил об этом Совету?

— Так я на тебя рассчитывал, — ответил Якоб Кракель мрачно. — Я-то давно в курсе, что у Шуткозлобера работает один из наших агентов. Ну вот, я и думал, что вдвоём мы быстренько обмозгуем дельце, нароем доказательств. Особенно нынче вечером.

— А что такого особенного должно произойти сегодня вечером? — осведомился Маурицио.

Тут ворон испустил долгое, крайне немузыкальное карканье. От этого зловещего звука маленького кота пробрало до костей.

— Прости, — тихо проговорил Якоб, — у нас, ворон, так принято перед бедой. Потому что мы предчувствуем такие вещи. Я вот ещё не знаю, что эти двое затевают, но готов спорить на последние перья — нас ждёт отвратительное людство.

— Отвратительное — что?

— Людство. Не говорить же «свинство». Поэтому-то я и мчался сквозь ночь и ураган. Моя мадама про это ничего не знает. Только на тебя я и надеялся. А ты взял и разболтал всё маэстре, так что теперь дело наше — трруба.

Маурицио растерянно глядел на ворона.

— Всё-таки мне кажется, ты привык видеть жизнь в чёрном свете. Ты — пессимист.

— Именно поэтому я всегда прав.

Маленький кот придал своей мордочке упрямое выражение.

— Ладно. На что спорим?

— Если ты прав — я глотаю ржавый гвоздь, если я прав — ты. Идёт?

Голос котишки немного дрожал, когда он лихо ответил:

— Идёт!

Якоб Кракель принялся оглядывать лабораторию.

— Ищешь ржавый гвоздь? — спросил Маурицио.

— Нет, — ответил ворон, — подходящее укрытие для нас обоих. Нужно будет подслушать, о чём станут разговаривать господа.

Они стояли в тёмном углу перед большой жестяной бочкой с открытой крышкой. На крышке было написано: «СПЕЦМУСОР».

— Читать умеешь? — осведомился Якоб.

Маурицио не смог побороть искушения порисоваться перед вороном.

— Там написано «ОТХОДЫ С КУХНИ»… или… ах, нет… Там вроде бы написано «ГОРЮЧИЕ ВЕЩЕСТВА»…

В этот самый миг из камина донёсся звук, похожий на завывание пожарной сирены.

— Моя мадама пожаловала, — зашептал Якоб. — Ну, полезли в бочку!

Из трубы посыпался настоящий град золотых монет, затем послышалось увесистое бубумс, горшок с эликсиром номер 92 опрокинулся. Посреди угасающего пламени восседала Тиранья Кровопийца собственной персоной.

Тиранья Кровопийца была сравнительно небольшого роста, однако обладала чудовищной толщиной. Ширина «мадамы» в точности соответствовала её высоте. Гардеробчик Тираньи представлял собою сернисто-жёлтое вечернее платье с поперечными чёрными полосками. Вся она с головы до ног, вдоль и поперёк, была обвешана драгоценностями. Голову ведьмы венчала шляпа размером с колесо грузовика. С полей шляпы свисали сотни золотых монет. Вместо сумочки она держала под мышкой небольшой несгораемый пуленепробиваемый сейф с цифровым замком.

Тиранья выбралась из камина и огляделась по сторонам.

— Эге-ге-гей! — крикнула она. — Кто-нибудь до-о-ома-а? Эй-эй! Буби!

Ответа не последовало.

Тиранья бросилась к столу и принялась рыться среди бумаг. Но как следует разойтись не успела, поскольку услышала шаги. Это вернулся Шуткозлобер. С распростёртыми объятиями тётушка устремилась к племяннику.

— Бельзебублик! — засюсюкала она. — Дай мне поглядеть на тебя! О, ты ли это?

— Я это, я, тётя Тити, — отозвался он и скривил физиономию.

Тиранья сделала попытку заключить его в объятия.

— Да, это ты, мой дорогой, мой очень дорогой племянник, — кудахтала она. — Кем же ты можешь быть, как не самим собой, не так ли? Ты ужасно постарел, мой бедный мальчик.

— Вот как? — отозвался он. — Вынужден сказать тебе, что ты страшно разжирела, старая ведьма.

Мгновение оба глядели друг на друга неподвижно, с лютой злобой во взоре, а затем Шуткозлобер примирительно произнёс:

— Это просто превосходно, что мы с тобой оба остались прежними.

— Стопроцентно! — кивнула Тиранья. — Между нами, как в старые добрые времена, царят полное согласие и понимание.

— Итак, к делу, — произнесла Тиранья.

Лицо Шуткозлобера приняло непроницаемое выражение.

— А я-то уж было подумал, что ты просто явилась хлебнуть в моём обществе глоточек-другой чего-нибудь горячего в холодный денёк накануне праздника.

Ведьма выпрямилась.

— С чего ты взял?

— Тут был твой ворон.

— Он? Здесь?

— Ведь ты же его сюда послала.

— Никого я сюда не посылала, — сердито ответила Тиранья. — Этот ворон слишком много себе позволяет.

— Полностью с тобой согласен, — отозвался Шуткозлобер.

— Он у меня приблизительно с год.

— И много ли ему известно о тебе и твоих делах?

— Совсем ничего, — заявила Тиранья. — Он просто наглый голодранец, и ничего больше.

— А ты уверена?

— Стопроцентно!

Якоб беззвучно засмеялся и прошептал на ухо маленькому коту:

— Вот так обманываются люди.

— Я слишком много знаю о нём, — продолжала ведьма. — Он шпион. Его заслал ко мне в дом Верховный Совет зверей, чтобы следить за мной. Этот стервятник — сущий проныра. Он считает, будто я ничего не заметила.

Якоб с громким щелчком захлопнул клюв. Маурицио придвинулся ближе и прошелестел:

— А вот так обманываются звери… коллега.

Маг поднял брови и задумчиво покивал.

— И у меня с некоторых пор обосновался шпион. Это один чокнутый котишка, который вообразил, будто был когда-то певцом. Тщеславный обжора. Я набивал его утробу кормом и давал ему снотворное. Теперь он просто спит на ходу, зато счастлив и доволен, маленький идиот. Он боготворит меня!

Маурицио с трудом подавил рыдание.

— У меня есть одно неотложное дело к тебе. — Ведьма откинулась на спинку стула и сверлила племянника взором. — Итак, слушай-ка теперь меня хорошенько, Бельзебуб Шуткозлобер, — начала она. — Когда твои дорогие родители трагически погибли в этом ужасном кораблекрушении, которое сами же и подстроили, я взяла тебя к себе, бедного сиротку. Я преподавала тебе азы элементарного живодёрчества. Отправила тебя в Чёртову школу при Высшей содомогоморрской гимназии, а затем и в Колледж верховного зла. Но характер у тебя всегда был тяжёлым, Бублик. Ещё в те времена, когда ты был студентом младших курсов Зловонномысского магитехнического университета, мне приходилось использовать своё влияние в определённых кругах, чтобы покрывать твои выходки. Вся эта забота обошлась мне в кругленькую сумму. Полагаю, ты в достаточной мере мне обязан и поэтому не откажешь в одной маленькой просьбишке… Помнишь, дедушка Демонид Шуткозлобер оставил тебе в наследство всякую рухлядь? Там была и та штука, о которой я тут вспомнила на днях, один рваный и дряхлый пергаментный свиток. Метра так два с половиной в длину.

Помедлив, Шуткозлобер кивнул.

— Да, валяется где-то у меня в кладовке. Добрейший дедуля Демонид во время своего очередного приступа ярости порвал его пополам. Мне он завещал только вторую половину. А где первая — никому не известно. Полагаю, там записан какой-то рецепт — к сожалению, без первой части он бесполезен.

Тиранья улыбалась так сладко, словно челюсти у неё были леденцовыми.

— Ну так подари мне этот бесполезный кусок пергамента.

— По-да-рить? — маг выплюнул это слово с отвращением. — Дорогая тётушка, я никак не могу отделаться от странного впечатления, что ты что-то от меня скрываешь.

Шуткозлобер избрал тактику внезапного нападения и произвёл, так сказать, выстрел наугад.

— Не увиливай, старая ведьма, — проговорил он, стараясь сохранять ледяное спокойствие. — Я-то знаю, что первая часть пергамента у тебя.

Тиранья с трудом проглотила ком в горле.

— Что ж, хорошо. Первая часть свитка была завещана твоей троюродной сестре, кинозвезде Мегере Мумиё. Она нуждалась в средствах и охотно продала мне пергамент. За устрашающе большую сумму.

— У меня только что возникли серьёзные опасения насчёт того, что тебя основательно провели, — заметил Шуткозлобер между делом. — Почти наверняка тебе подсунули не оригинал, а одну из отвратительных голливудских подделок, как это у них принято.

— Это оригинал! Стопроцентно! — всполошилась тётка.

— Ты хоть показывала этот пергамент специалисту? Если хочешь, покажи мне — я проверю.

В его глазах появилось выжидательное выражение.

Сжав губы до размеров булавочной головки, тётка процедила:

— Покажи мне свой, тогда я покажу тебе мой.

— А знаешь что, — безразлично заметил Шуткозлобер, — мне ведь это, в сущности, не нужно. Оставь у себя свой клок пергамента и делай с ним что хочешь.

Это сработало.

Тётка сорвала с головы шляпу и принялась вытаскивать длинный свиток, намотанный на внутренней стороне гигантских полей.

Шуткозлобер наклонился, плотнее утвердил очки на носу и тотчас определил, что тётка права. Он хотел сцапать свиток, но Тиранья успела выдернуть его у племянника из-под носа.

— Руки прочь, мой мальчик!

Шуткозлобер задумчиво потёр подбородок.

— Что же это за рецепт, дорогая тётушка?

Тиранья сжала маленькие жирные кулачки.

— Провались ты в чёрную пятницу, ты и твоё любопытство! Старинный рецепт пунша. Я просто хочу отведать в новогодний вечер пунша. Судя по всему, он такой ароматный, такой деликатный!

— Будет тебе заливать, тётушка, — возвразил Шуткозлобер, — ты уже лет сто как не можешь отличить земляничный компот от серной кислоты.

— Хорошо! — сдалась Тиранья. — Я тебе всё скажу, проклятый упрямец! Но сперва поклянись чёрным Сбербанком Плутоса, что продашь мне свою часть пергамента.

Маг проворчал что-то невнятное.

Ведьма придвинула свой стул вплотную к стулу племянника и заговорила приглушённым голосом:

— Речь идёт о рецепте того самого легендарного гениалкогадского волшебного напитка, или, короче говоря, вуншпунша. Функционирует только в новогоднюю ночь. В каждом стакане напитка заключается одно желание, которое стопроцентно исполнится, едва только выговоришь его вслух.

Взгляд Шуткозлобера остекленел. Тысячи мыслей вспыхивали и гасли в его мозгу. Они бороздили вечную ночь его чёрного ума, точно грозовые молнии. Пунш желаний! Да с его помощью Шуткозлобер успеет выполнить все свои невыполненные обязательства по злоботворению! Вот спасение! Осталось только завладеть этим чудесным напитком.

— Боюсь, Тити, ты позабыла одну малость, — промолвил маг с деланой небрежностью. — Точнее — две малости: кота и ворона. Они непременно захотят присутствовать. Поскольку желания надлежит проговаривать вслух, они всё услышат. Вот тут-то Верховный Совет зверей и свернёт тебе шею. Я не могу допустить, чтобы ты подвергалась такой страшной опасности, дорогая тётушка.

Золотые зубы Тираньи сверкнули в широкой улыбке.

— Кот и ворон просто обязаны присутствовать!

— Почему? — изумился маг.

— Да потому, мой мальчик, — разъяснила ведьма, — что гениалкогадский пунш желаний обладает одной особенностью, которая делает его идеальным! Всё, что ни пожелает пьющий, сбывается ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНЫМ образом! Желаешь здоровья — начинается чума; говоришь о всеобщем благосостоянии — нищета обеспечена; болтаешь о мире — в результате война. Понял, Бублик, что это за прелестнейшая вещь? Да нам предстоит настоящая ОРГИЯ благотворительности!

Глаза Шуткозлобера засверкали за толстыми стеклами очков.

— Клянусь радиоактивным стронцием! — завопил он. — Шпионы увидят собственными глазами… что мы — страстные благожелатели этого несчастного, страдающего мира! Ха-ха-ха!

Они схватились за руки и запрыгали по лаборатории. Колбы, пробирки и тигли, дребезжа и позвякивая, принялись наигрывать в ритме вальса дикую «Пляску смерти». Мебель глухо затопала короткими толстыми ножками, зелёный огонь в камине то вздымался, то опадал, а засушенная акулья голова на стене открывала и захлопывала в такт свою ужасную зубастую пасть.

Маг и ведьма рухнули на стулья, тяжело переводя дыхание. Но то и дело оба принимались трястись от смеха.

— Давай договоримся, Буби, — заметила Тиранья вскользь, — ты уже несколько раз произносил «мы». Это ты зря. Пить и загадывать желания буду я одна.

— Плачевное заблуждение, тётушка, — ответил Шуткозлобер. — Так ты просто алкогадски наклюкаешься. Смело предоставь работу мне. Тебе остаётся только сообщить, что именно я должен за тебя пожелать.

Тиранья так и взлетела над полом.

— Я не ослышалась? — возопила она. — Ты ведь поклялся чёрным Сбербанком Плутоса, что продашь мне свою часть свитка!

Шуткозлобер потёр руки.

— Поклялся? Что-то не припоминаю.

Некоторое время они враждебно сверлили друг друга глазами. Время шло.

— Кстати, скоро уже Новый год, — заметил Шуткозлобер с отсутствующим видом.

— Вот именно! — взорвалась Тиранья. — А знаешь ли ты, что тогда случится, идиот? При первом же ударе новогоднего колокола пунш утратит свою перевертышную силу! Тогда всё, что было загадано, сбудется СЛОВО В СЛОВО! Мы должны успеть до полуночи. Если хотя бы малейшая капелька пунша останется не- выпитой — пиши пропало. Только представь себе, что тогда случится: все якобы добрые пожелания — насчёт чумы и так далее — исполнятся буквально.

И тут ведьма решила потрясти племянника совершенно неожиданным фокусом: ОНА ЗАПЛАКАЛА.

То есть, она, конечно, сделала вид, будто плачет, потому что ведьмы, как и колдуны, не в состоянии плакать по-настоящему.

— Ах, Буби, злой, злой мальчик, нехороший! Ты же знаешь, какая я чувствительная!

— Жалкие потуги, — заметил Шуткозлобер.

На всякий случай Тиранья издала ещё несколько всхлипов, после чего проговорила прерывающимся голосом:

— Ну хорошо, я расскажу тебе всё и стопроцентно попаду к тебе в руки — а уж ты-то, разумеется, бесстыдно воспользуешься этим… Сегодня у меня побывал один адский чиновник, некто Грехогадус Червини. Он поставил меня в известность о том, что нынешней новогодней ночью я буду подвергнута административному взысканию. Высшие круги низшего света мною весьма и весьма недовольны.

Во время речи Тираньи кончик носа мага зеленел всё ярче и ярче.

— Он и тут успел! — воскликнул маг. — Мы с тобой в одной лодке, дорогая тётя!

Тиранья посмотрела на племянника снизу вверх и раскрыла ему объятия.

— Буби! — пролепетала она. — О, дай я тебя поцелую!

— Потом, потом, — отстранился Шуткозлобер. — Сперва — дело. Сейчас принесу мою часть рецепта.

Он поспешно покинул лабораторию. Тиранья побежала следом с поразительной быстротой.

Не успели затихнуть их шаги, как маленький кот пулей выскочил из бочки с мусором. Он чувствовал себя убогим, жалким котишкой, тошнота подкатывала к горлу.

— Ну что, — каркнул ворон сипло, голова у него тоже кружилась. — Как у нас обстоит дело со ржавым гвоздём, коллега?

— Я всё равно хочу умереть, — ответил кот.

— Чушь! — заскрежетал ворон. — Это была шутка — насчёт гвоздя. Главное, теперь ты убедился в том, что я прав.

— Поэтому-то я и хочу умереть, — пояснил Маурицио с трагическим видом.

— Ещё успеешь.

И ворон заковылял по лаборатории на своих тощих ногах.

— Слушай-ка меня наконец, героический тенор! Те двое ни в коем случае не должны пронюхать, что нам известны их намерения. Возможно, мы ещё успеем предотвратить катастрофу!

— Предотвратить? Но как?

— Мы должны что-нибудь предпринять, чтобы эти двое не успели со своим адским пойлом. — Ворон взлетел на стол.

— Вот оно что! — сказал Маурицио. — Значит, будущее всего мира — в наших лапках.

— Приблизительно так, — отозвался ворон, вертясь среди разбросанных бумаг.

Внезапно Якоб захрипел:

— Эй, глянь-ка сюда!

Он обнаружил пергаментный свиток. Одним прыжком кот оказался рядом.

— Если мы бросим эту штуку в огонь, то крышка всему ихнему гадскому пуншу! — каркал ворон.

Но едва они попытались вдвоём схватить тёткину часть свитка, как пергаментная змея раскрутилась сама по себе и поднялась перед заговорщиками, точно гигантская кобра.

Сердце у обоих героев так и ушло в пятки. Они вцепились друг в дружку и уставились на оживший свиток.

— Как ты думаешь, оно кусается? — дрожа, прошептал Маурицио.

— Понятия не имею, — ответил ворон, тихо пощёлкивая клювом.

И тут пергаментный свиток молниеносным броском метнулся к коллегам и принялся обвивать их слой за слоем, пока они в конце концов не превратились в плотный свёрток, из которого высовывались две головы.

В этот момент раздался хриплый бас Шуткозлобера:

Пергаментная змея послушно выпустила пленников из смертельных объятий. Она ещё несколько раз вздрогнула и затихла.

Вслед за магом в лаборатории появилась и Тиранья Кровопийца.

— Ах ты, дивиденд милосердный! — запричитала она. — Бедненькие мои малышечки, вам не сделали бо-бо?

Она потрепала ворона по перьям.

Маг, в свою очередь, тоже погладил Маурицио и добродушно спросил:

— Скажи-ка, где вы были всё это время, маленькие шалунишки?

Маурицио хотел было уже ответить, но ворон поспешил опередить его:

— Этот упрямый пожиратель птиц, ваша милость, потащил-таки меня в свою комнату, но я-то от него сбежал и шмыгнул в подвал, а он меня схватил, подлец, и запер в сундуке, а там так воняло, просто ужас, ну он наконец и выпустил и сказал ещё, чтоб я попридержал клюв, потому что иначе зажарит меня в гриле, как бройлерную куру, но я и сам горазд задать жару, вот мы и начали драться, так оно и вышло, что оба мы оказались тут, даже не знаю, как это все случилось, а пока мы лупцевали друг друга, эта проклятая змея давай нас душить, ну, тут и вы, на счастье, подоспели….

Шуткозлобер улыбнулся коту.

— Браво, браво, мой храбрый маленький рыцарь!

— Будьте лапочками и помиритесь, маленькие забияки! — проворковала ведьма сладким голосом. — Мы с моим дорогим племянником затеяли кое-что замечательное для вас на Новый год. И если вы будете послуш- ненькими и быстренько подружитесь, мы разрешим вам встретить Новый год вместе с нами. Будет очень весело, не так ли, Буби?

— Очень, — подтвердил Шуткозлобер с кривой улыбочкой.

— Ежели иного не остаётся… — проворчал Якоб. — Ладно. Мир, господин барон, или как?

Он протянул Маурицио крыло и покивал с довольно глупым видом.

Тем временем ведьма смотала пергаментный свиток. Маг извлёк второй точно такой же из просторного рукава своего домашнего халата.

Оба хором произнесли заклинание:

В тот же миг оба подбросили свитки в воздух. Сверкнула молния, воздух заискрился яркими звёздами, словно взорвался фейерверк. Оборванные края обеих половин притянулись друг к другу и срослись воедино.

— Ну а теперь, — обратился Шуткозлобер к зверям, — вы должны ненадолго оставить нас.

Ведьма схватила ворона, а маг — кота. Они водворили своих питомцев в комнатку Маурицио.

— Можете поспать перед праздником, — предложил Шуткозлобер. — Чтобы не чувствовать себя усталыми, когда начнётся самое веселье. А чтобы вы не подглядывали и сами себе не испортили сюрприза, мы вас здесь пока запрём на ключ.

— Так! — каркнул Якоб Кракель. — Вот мы и попались, два суперхахашпиона.

— Как же мы теперь? — беспомощно спросил Маурицио.

— «Как мы теперь»? — засипел Якоб. — Трогательно. Умилительно. Ни черрта у нас не вышло предотвратить. Всё это очень плохо закончится!

— Почему ты постоянно это твердишь? — жалобно спросил Маурицио.

— Такова уж моя хилософия, — пояснил Якоб. — Нужно всегда и от всего ожидать по преимуществу только наихудшего. Хватит с меня этой тайноагентской работы. Не могу больше. Схожу с трассы.

Помолчав, Маурицио сказал:

— Знаешь что, ведь и мне сейчас куда больше хотелось бы путешествовать по дальним странам и размягчать сердца своими песнями. Но если те двое негодяев уничтожат сегодня ночью весь мир своим гадким колдовством, разве тогда останется место искусству пения?

— Мы-то что здесь изменим? — разгневался ворон. — Мы, два ничтожных блохастых зверя? И почему никому до всего этого больше нет никакого дела? И почему это злые всегда так могущественны, а добрые вечно на бобах, и ничегошеньки-то у них нету, кроме, разве что, рвиматизма?

И он сунул голову под крыло.

На сей раз молчание затянулось. Тогда Якоб осторожно выглянул из-под крыла и сказал:

— По крайней мере, мог бы мне возразить.

Маурицио ответил:

— Моя прабабушка Миа, очень мудрая старая кошка, всегда говорила: «Если тебя что-нибудь вдохновляет — действуй; если нет — спи». Я должен ощутить вдохновение. Но пока ничего на ум не приходит.

Ворон извлёк голову из-под крыла.

— Гм… Покуда мы тут сидим, дело вообще не сдвинется с места, — хрипнул он.

— Но кто же нам поможет?

Якоб задумчиво поскрёб голову когтями.

— Сейчас нас спасёт, вероятно, только чудо…

Маурицио вскочил на подоконник и рывком распахнул окно.

В комнату, клубясь, ворвался снег.

— Вперёд! — каркнул ворон и вылетел наружу. Его тотчас подхватил порыв ветра. Птица бесследно канула в темноте.

Маленький толстый кот собрал всё своё мужество и сиганул следом. Он плюхнулся в глубокий сугроб, и снег сомкнулся у него над головой. С превеликими усилиями зверёк выбрался наружу.

Лабораторию озарял яркий холодный свет бесчисленных светильников. Воздух наполняла удушливая копоть. Её разноцветные жирные облака выползали из дымовых труб, текли по полу, взбирались по стенам, складываясь в жуткие фигуры.

Шуткозлобер сидел за домашним органом и, широко взмахивая руками, бил по клавишам. Трубы инструмента были созданы из костей замученных животных: самые тонкие — из куриных, потолще — из тюленьих, собачьих и обезьяньих, а самые толстые — из слоновых и китовых.

Тётя Тиранья стояла рядом, переворачивая страницы нот. Оба исполняли страшными голосами хорал С0₂ под названием «Углекислый» из «Сатанинского песенника»:

После каждой строфы исполнялся припев:

— Для начала, — объявил Шуткозлобер, — нужно изготовить сосуд, способный вместить в себя пунш наших желаний.

Шуткозлобер подошёл к полке и снял оттуда предмет, похожий на садовый опрыскиватель для цветов. С этой штукой маг приблизился к камину и опрыскал пламя. Огонь застыл в неподвижности, словно превратившись в большое ледяное растение с множеством зубчатых листьев, светящихся болотной зеленью.

Шуткозлобер начал обрывать один лист за другим, пока не получилась целая охапка. Едва он закончил свою работу, как пламя вновь ожило.

Маг принялся складывать на столе зелёные стеклянные листья, подбирая их, точно детали большой мозаики. Там, где узоры зубчатых краёв совпадали, листья тотчас сплавлялись в единое целое. Под умелыми руками Шуткозлобера быстро вырастала чаша, похожая на круглый аквариум около метра диаметром. Сосуд излучал зеленоватый свет и выглядел как-то не вполне реально.

— Вот-с, — удовлетворенно молвил маг, обтирая пальцы о халат. — Смотрится недурно, не находишь?

— Полагаешь, он выдержит? — осведомилась тётка. — Стопроцентно?

— Положись на меня, тётя, — ответил он.

Мёртвый парк, окружающий виллу «Ночной кошмар», был обнесён трёхметровой каменной стеной. Маленький толстый кот пробирался по глубокому снегу, а ворон то ковылял рядом, то взлетал ненадолго.

Стена не представляла никакой трудности для Якоба, но оказалась непреодолимой преградой для кота. К счастью, Маурицио вовремя вспомнил о железной решётке. Он проскользнул между ржавыми прутьями.

Теперь обоих друзей окружали высокие дома. Все окна ярко горели праздничными огнями. Машин почти не встречалось. Ещё реже попадались прохожие, которые, низко сдвинув на лоб шапки, куда-то спешили.

И никто во всем городе не подозревал о том, что на вилле «Ночной кошмар» готовится страшное злодеяние. И никто не обращал внимания на маленького толстого кота и облезлого ворона, которые пустились в путь навстречу неизвестности в поисках спасения.

Некоторое время они бежали бок о бок в молчании. Потом Маурицио тихо проговорил:

— Якоб, возможно, мы доживаем последние часы. Поэтому я непременно должен кое-что сказать тебе. Никогда не думал, что мне доведётся свести дружбу с птицей. Но теперь я горжусь тем, что нашёл такого умного, такого искушённого в жизненных сложностях друга. Честное слово, я восхищаюсь тобой.

От смущения ворон поперхнулся, а затем откашлялся и сиплым голосом ответил:

— Я-то ведь тоже не думал-не гадал, что выпадет тянуть одну лямку со знаменитым тенором, да ещё с таким франтом! Просто даже вообразить себе не мог!

— Ах, Якоб, Якоб! — вскричал кот. — Да я вообще никто! Ни к какому старинному рыцарскому роду я не принадлежу. И зовут меня вовсе не Маурицио ди Мауро, это я выдумал. На самом деле звать меня Мориц. Я вырос в сыром подвале, среди одичавших кошек. Прочие котята были куда сильнее меня. Вот почему я остался таким маленьким. Я до сих пор боюсь, что мне не достанется еды, поэтому всё время ем.

— Зачем же тогда ты всё это насочинял — про Неаполь, про песни? — задумчиво спросил Якоб.

Кот поразмыслил.

— Сам не знаю, — признался он. — Просто это была мечта моей жизни, понимаешь? Как ты считаешь, я совершил ужасный грех?

— Понятия не имею, — скрипнул Якоб. — Не силен я разбираться в грехах и всяких таких штучках.

Кот взволнованно продолжал:

— Я ведь уже рассказывал тебе про бабушку Мию, старую, мудрую кошку. Она действительно жила с нами — в том подвале. Теперь-то она уж давно на Небесах, у Великого Кота, как и все прочие… за исключением меня. Незадолго до смерти она сказала мне: «Мориц, если ты и в самом деле хочешь когда-нибудь стать великим деятелем кошачьих искусств, то тебе следует познать все бездны и все вершины жизни; ибо лишь тот, кто познал их, сумеет размягчать сердца». Ты понимаешь, что она имела в виду?

— Ну, — молвил ворон сухо, — вот как раз сейчас ты познаёшь бездны.

В молчании они двинулись дальше, сквозь снег и ветер.

Далеко в конце улицы в ночное небо упиралась башня кафедрального собора.

Тем временем работа в лаборатории Шуткозлобера шла уже полным ходом. Длинная полоса пергамента лежала, развернутая, на полу. Шуткозлобер и Тиранья стояли, согнувшись над текстом, и спешно расшифровывали написанное. Для всякого, кто не является магом, подобное чтение было совершенно невозможным делом, поскольку при составлении записи применялась сложнейшая тайнопись, так называемый «инфернальный код» (codus infernum).

Переведённое на человеческий язык начало рецепта гласило:

Как и во всякой достойной лаборатории кабинетного мага, в рабочем кабинете Шуткозлобера имелись все четыре субстанции. Пока Шуткозлобер подбирал их и смешивал в специальном шейкере, Тиранья прочитала вслух следующий пункт:

Как сделать деньги текучими, ведьме было, разумеется, известно. И уже очень скоро в чаше из ледяного пламени сверкал литр с четвертью жидких денег. Золотое сияние расползлось вокруг.

Шуткозлобер влил в сосуд адскую смесь из шейкера, и сияние потухло. Чёрным как ночь сделался теперь бульон, но то тут, то там пронизывали его золотые молнии.

Третье указание звучало так:

Это было, разумеется, нечто куда более трудное, поскольку злые маги и ведьмы, как уже говорилось, совершенно не умели проливать слёз, даже фальшивых. Но здесь снова пришла на выручку запасливость Шуткозлобера.

Он вспомнил, что хранит в подвале несколько бутылок крокодиловых слёз особо урожайного года.

Так и продвигался процесс. Иной раз Шуткозлобер находил наилучшее решение, другой раз бесценными оказывались познания Тираньи. Окрылённые общей злой волей, они трудились не покладая рук.

Якоб Кракель и Мориц сидели у подножия собора, башня которого вздымалась в небо, словно огромная, изрезанная зубцами горная гряда. Оба в молчании глядели вверх.

Внезапно ворон подскочил, как укушенный, и заорал во всю глотку:

— Вот оно! Нашё-о-о-л!

— Что?! — перепугался Мориц.

— Да так, ничего, — ответил Якоб вполголоса и втянул голову между крыльями. — Бессмысленно. Чушь. Забудь.

— Что это? Что? Говори же!

— А, ну… Я подумал тут: а если новогодний колокол просто-напросто зазвонит раньше времени — прямо сейчас, понимаешь? Это бы отняло у колдовского пунша всю его перевёртышную силу. Они же сами говорили, что для такого дела довольно одного-единственного звука новогоднего звона. Припоминаешь? Тогда-то из их лживых пожеланий и впрямь может получиться что-нибудь доброе. Вот что я подумал.

Маленький кот уставился на ворона.

— Якоб! — страстно молвил он. — Якоб Кракель, старый друг, ты — настоящий гений! Вот оно, спасение! Да, это меня ещё как вдохновляет.

— Было б чудно, — проворчал Якоб хмуро. — Да жаль, не выйдет.

— Да почему же не выйдет?

— И кто же, позвольте узнать, будет звонить в колокола?

— Кто? Ты, конечно! Сейчас ты просто взлетишь на вершину башни и позвонишь. Это же детские игрушки!

— Игрушки, да только для великанских деток! — закаркал ворон. — Ты хоть раз видал вблизи соборные колокола, дорогой мой фантазёр?

— Нет.

— Они форменным образом с грузовой вагон — и размером и тяжестью. Как ты думаешь, может старый ворон при помощи одного только рвиматизма сдвинуть с места гружёный вагон?

— В таком случае, мы обязаны попробовать сделать это вдвоём, Якоб. Вдвоём-то у нас непременно получится! Идём же! Чего ты ждёшь?

— А как ты будешь забираться наверх, сумасшедший кот?

— Надо забраться на башню.

Воспламенённый желанием подвига, Мориц помчался вперёд в поисках входной двери. Ругаясь и проклиная всё на свете, Якоб полетел следом.

Но единственная дверь, ведущая в башню, была заперта. Маленький кот повис на большой железной ручке, налегая на неё всей тяжестью. Тщетно!

— Ну вот, пожалуйста. Я же говорил! — каркнул Якоб.

Мориц взглянул вверх, на башню:

— Не изнутри, так снаружи.

— То есть как? — в ужасе заскрежетал Якоб. — Ты хочешь вскарабкаться на эту башню по наружной стене? При таком-то ветре? Да тебя самого развеет на кусочки!

Между тем огромный сосуд из ледяного пламени наполнился уже до краёв. Теперь надлежало произвести магизацию смеси.

Текст для магизации был составлен на профессиональном языке лабораторных магов:

И так далее — довольно долго.

На одном из этапов надлежало создать антигравитационное поле. Жидкость колебалась и подрагивала в воздухе посреди комнаты, как большой желеобразный шар, а Шуткозлобер обстреливал её зарядом.

Во время этой фазы эксперимента сам Шуткозлобер и его тётка также попали в сферу действия антигравитационного поля. Невесомость существенно затрудняла им работу. Шуткозлобер повис под потолком вниз головой, а Тиранья расположилась в воздухе горизонтально, медленно вращаясь вокруг своей оси.

Выпустив достаточное количество зарядов, Шуткозлобер отключил генератор антигравитации, после чего жидкость с чмокающим звуком плюхнулась обратно в сосуд, а тётя Тити и он сам довольно болезненным образом треснулись об пол.

Немного позднее жидкость в чаше ОЖИЛА. Содержимое стеклянного горшка превратилось в огромную амёбу, которая самовольно покинула сосуд и принялась елозить по полу туда-сюда. Тётя и племянник спасались от неё бегством и в конце концов разбежались в разные стороны. Гигантское одноклеточное разделилось пополам, и каждая часть зачавкала следом за своей жертвой с явным намерением всосать её в себя. Лишь хитростью и превеликими трудами магу и ведьме удалось заманить обе части обратно в сосуд, где они тотчас с голодным урчанием набросились друг на друга и взаимно друг друга пожрали.

Наконец процесс магизации завершился. Субстанция выглядела теперь зеркальной и непрозрачной, как ртуть. Она была готова вобрать в себя любую магическую силу — в данном случае таинственную способность выполнять любые пожелания.

Мориц запрыгнул на низкий козырёк над боковым входом; оттуда — на навес над главным порталом; затем вскарабкался на острую башенку, отчаянным прыжком перескочил на карниз и едва не соскользнул на землю.

Ворон взлетел за ним вслед.

— Ну хватит! — хрипло крикнул он. — Давай-ка быстро вниз, слышишь, ты! Кондиция у тебя для таких трюков неподходящая.

Но кот упорно карабкался всё выше и выше. Он достиг уже большого круглого окна, расположенного прямо над главным порталом, когда внезапно почувствовал, как силы покинули его.

Вскочив на водосток, сделанный в виде ухмыляющегося чёрта с острыми рогами, кот начал медленно, но верно сползать вниз. Но в последний момент ворон успел поймать Морица за хвост.

Задыхаясь и дрожа, кот прижался к стене. Его усы заиндевели, снежный ветер выбивал слёзы из глаз, но Мориц пополз дальше — всё вверх и вверх.

— Эй! — орал ворон ему вслед. — Хочешь свернуть себе шею — хорошо, но без меня! Я не герой, у меня рвиматизм, а ты — непрошибаемый тупица! Я исчезаю, я испаряюсь, я уже улетел! Будь здоров! Пока! Чао! Адью, коллега!

В этот миг он увидел, что кот болтается в воздухе, вцепившись когтями передних лап в водосточную трубу. С трудом одолевая штормовой ветер, ворон подлетел к коту, ухватил его клювом за шкирку и из последних сил потащил наверх.

— Лучше бы из меня набили чучело! — вопил ворон. — Должно быть, я ещё яйцом тюкнулся из гнезда!

Он выглянул за край водостока. Далеко-далеко внизу переливались огни праздничного города.

При прохождении следующей фазы вновь взяла бразды правления Тиранья. Указание, каким образом следует придать пуншу силу исполнения всех желаний, было составлено на ведьмонтанском языке. Это такой особенный навыворотный язык: например, «мальчик» значит «глобус», «девочка» — «бочка», «идти гулять» — «лопнуть», «сад» — «чемодан», «видеть» — «дёргаться», «собака» — «мыло», «пёстрый» — «прыткий», «внезапно» — «безмолвно» и так далее. Так, предложение «Мальчик и девочка гуляли по саду, где внезапно увидали пёструю собаку» на ведьмонтанском читается следующим образом: «Глобус и бочка треснули в чемодане, где безмолвно дёргалось прыткое мыло».

Тиранья владела этим языком в совершенстве и легко перевела следующий отрывок:

Лампы в лаборатории были погашены. В полной темноте тётя и племянник начали безудержно колдовать наперегонки. Словно в горячечном бреду, сменяли друг друга видения, которые выныривали из темноты, теснили и изгоняли друг друга.

В воздухе складывались огненные спирали, они с шипением вращались, разрастались в смерчи, а смерчи превращались в червей, и гигантский клюв без птицы склёвывал их. Серое облако колебалось посреди комнаты; оттуда вдруг высунулся подвешенный за хвост собачий скелет; затем кости превратились в пылающих змей, которые свились в клубок и покатились по полу. Крысы с крошечными человечьими лицами завертелись в хороводе вокруг чаши с вуншпуншем. Крошечный робот на трёхколёсном велосипедике пронзил копьецом каменного голубя, который тотчас рассыпался золой…

Видения сменяли друг друга всё быстрее и быстрее и в конце концов исчезли в чаше с пуншем.

Якоб отыскал в себе жалкие крохи последних сил и полетел вслед за котом, но в темноте не нашёл его.

— Мориц, да где же ты? — закричал он.

Ответа не последовало.

Мориц, сам не ведая как, добрался до стрельчатого окна под самым шпилем и пролез в башню. Там он потерял сознание. И остался лежать, маленький пушистый шарик, в сплошной темноте на деревянных брусьях звонницы.

Якоб совершил несколько кругов вокруг башни, а затем нырнул внутрь звонницы. Подпрыгивая, ворон подковылял к коту и толкнул его клювом.

— Мориц, — захрипел ворон, — ты умер?

Ответа не последовало. Ворон медленно опустил голову. По его телу пробежала дрожь.

Твои именитые предки гордились бы тобой, котейка… — тихо молвил ворон. — Если б только они существовали.

Тут и у него потемнело в глазах, и он упал навзничь. А ветер выл над шпилем башни, и обоих зверьков начало заносить снегом.

Остекленевшими глазами таращились Тиранья и Шуткозлобер на сосуд из ледяного пламени.

В эти последние минуты перед окончательным завершением дьявольского предприятия предстояло пройти через ещё одно испытание, которое оказалось едва ли не самым трудным. Оно заключалось в том, чтобы НЕ ДЕЛАТЬ одной определённой вещи.

Им надлежало дождаться, пока жидкость совершенно успокоится и весь осадок растворится без следа. Но до этого момента они НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ДОЛЖНЫ НИ О ЧЁМ СПРАШИВАТЬ. Даже ДУМАТЬ о вопросах они не должны.

Любой вопрос уже содержит в себе сомнение. А сомневаться в последние мгновения нельзя абсолютно ни в чём. Даже маленькое сомнение может оказать катастрофическое воздействие: весь напиток взорвётся, как атомная бомба.

Как известно, нет ничего труднее, чем не думать о чём-либо определённом, если предупредить о запрете заранее. Есть только один способ: изо всех сил сосредоточиться на чём-нибудь другом, неважно на чём именно.

Маг тихо бубнил стишки, которые заучивал ещё в детском аду:

Тем временем Тиранья Кровопийца подсчитывала в уме, на какую сумму вырос бы один талер, положенный на банковский счёт в нулевом году под шесть процентов годовых, со всеми сверхначислениями, если бы этот банк просуществовал до сегодняшнего дня.

Но чем дольше тянулись последние минуты, тем сильнее росло в Шуткозлобере чувство, что вся его длинная тощая фигура постепенно изгибается, складываясь в знак вопроса. А Тиранье так и чудилось, словно бы бесконечные колонки цифр, которые она видела перед собой, состоят из мириадов микроскопических вопросительных значков.

В ужасе Тиранья прошептала:

— Сейчас… Сейчас… Я вот-вот подумаю о…

Кррак!

Племянник влепил тётушке увесистую оплеуху.

— Ах, ты! — взревела ведьма вне себя. — Ну погоди!

И в свою очередь отвесила племяннику пощёчину, так что его очки полетели через всю лабораторию.

И тут между высокоучёными родственниками началась потасовка… У племянника оказался подбит глаз, а у тётки расквашен нос.

— Не принимай на свой счёт, Тити, — пробормотал Шуткозлобер, указывая на чашу из ледяного пламени. — Погляди-ка лучше туда.

Всеми цветами радуги переливался в чаше неподвижный, прозрачный гениалкогадский волшебный напиток.

Постепенно сознание вернулось к старому ворону и маленькому коту. Ледяной ветер унялся. Вокруг было тихо, звёзды ярко озаряли черноту ночи, зверьки больше не мёрзли, а огромная звонница наполнилась чудесным золотым светом. Вдруг одна из больших каменных фигур, установленных на окне колокольни, повернулась и вошла в помещение. Правда, статуя больше не казалась каменной — она была живая.

Перед Морицем и Якобом предстал благообразный старый господин в расшитой золотом мантии. На плечах у него лежали подушки снега. На голове он носил епископскую митру, а в левой руке — изогнутый посох. Водянисто-голубые глаза смотрели на обоих друзей из-под кустистых белых бровей немного растерянно.

— Итак, пострелята, — промолвил старый господин, — что это вы тут вытворяете?

Он подошёл поближе и склонился над ними, желая получше их рассмотреть. Он слегка прищурил глаза, как делают все близорукие люди.

Ворон и кот сидели, прижавшись друг к дружке, и безмолвно глазели на него в ответ.

— Знаю, знаю уж, что у вас на уме, — продолжал старый господин. — Задумали стащить у меня мой прекрасный новогодний звон! Я — святой Сильвестр и спускаюсь сюда, на землю, только один раз в году, в свой праздник — и то всего лишь на несколько минут, дабы проследить за порядком. Ну-ка отвечайте, зачем вы это затеяли?

Сбитые с толку герои, то каркая, то мяукая, смогли кое-как объяснить, кто они такие и в чём заключается ужасный план мага и ведьмы.

Между тем Бельзебуб Шуткозлобер и Тиранья Кровопийца загнали сами себя в совершенно безвыходную ситуацию.

Оба одновременно попытались парализовать друг друга магическим взглядом и теперь сидели неподвижно и смотрели друг другу в глаза. Оба были взаимно загипнотизированы наилучшим образом. И потому не могли прекратить гипнотизировать друг друга.

— Если я всё правильно понял, — заговорил святой Сильвестр, — достаточно одного-единственного звука из новогоднего звона, чтобы аннулировать обратное действие гениалко… — Он запнулся.

— Гениалкогадского волшебного пунша, — с готовностью подсказал Мориц.

— И вы считаете, что такая малость в состоянии что-то изменить в столь страшном деле?

— Уверены! — заявил Якоб. — Но только в том случае, если эти два чёртовых отродья ничего не прознают. Они-то будут желать доброе, чтоб сбылось злое, а из их пожеланий как раз доброе-то и получится.

— Ну да, ну да, — задумчиво произнёс святой Сильвестр. — Один-единственный звук из моего личного новогоднего концерта я вполне могу вам подарить. Надеюсь лишь, что никто не обратит внимания на недостачу.

— А как вы, собственно, полагаете это устроить, ваша милость? — осведомился ворон. — Если вы дадите нам эту ноту прямо сейчас, те двое её тоже услышат и будут начеку.

— Прямо сейчас? — переспросил святой Сильвестр. — Но это совершенно бесполезно, потому что вы получите вовсе не ноту из новогоднего звона. Новогодний звон звучит ровно в полночь…

Взгляд святого Сильвестра блуждал, казалось, где-то очень далеко.

— Однако в Вечности, — проговорил он, — не существует ни «прежде», ни «потом». Там существует вечно сущее, непрекращающееся, одновременное и неразделимое «всегда». Поэтому я уже сейчас могу подарить вам звук, хотя раздастся он только в полночь. Его влияние будет предшествовать первопричине, как это часто происходит с дарами Вечности.

Ни один из зверей ничего не понял из того, что изрёк святой Сильвестр. А тот бережно провёл пальцами по огромному боку могучего колокола, и в ладонь ему упал прозрачный кусочек льда. Внутри кристаллика льда сверкал и искрился по-неземному прекрасный огонёк, принявший облик одной-единственной ноты.

— Вот, — произнёс святой Сильвестр. — Возьмите её поскорее, отнесите туда и незаметно бросьте в этот адчадужасный напиток.

Якоб Кракель осторожно взял льдинку в клюв и несколько раз вымолвил «кхым! кхым!», причём при каждом «кхыме» кланялся.

Мориц отвесил изящнейший поклон, расшаркался лапой и произнёс:

— Глубочайшее мерси, монсиньор. Мы постараемся выказать себя достойными вашего доверия. Но как нам поспеть к месту событий вовремя?

Святой Сильвестр улыбнулся так, как всегда улыбаются святые.

— Сейчас вы вместе с моим колокольным звуком полетите… полетите… Это займёт несколько секунд. Раз — и вы уже там. Прощайте! Мне доставило великую радость познакомиться с двумя такими храбрыми и честными созданиями Бога.

Он поднял руку в благословляющем жесте.

Кот и ворон вцепились друг в друга и со скоростью звука полетели сквозь ночь. А спустя несколько секунд обнаружили себя в кошачьей комнатке. Окно стояло открытым, и всё выглядело так, словно они никогда и не покидали помещения.

И всё же случившееся не было сном, поскольку Якоб Кракель держал в клюве льдинку, излучавшую чудесный золотой свет.

Вся власть чёрного мага основана на принуждении. Ни одно существо, ни одна вещь, даже такая ничтожная, как кастрюля, не станет служить чёрному магу по доброй воле. Поэтому маги вынуждены неустанно удерживать в повиновении всех и каждого, используя для этой цели непрерывное магическое излучение. Если маг хоть на мгновение ослабит контролирующие лучи, то против него немедленно поднимется восстание.

Чем больше силы воли приходилось применять Шуткозлоберу, чтобы противопоставлять парализующим гипнотическим лучам Тираньи свои собственные, тем меньше энергии оставалось у него для того, чтобы держать в повиновении многочисленных духов-элементалов в своём «природоведческом музее».

Повсюду застучали по стеклянным стенкам маленькие узники. Один сосуд разлетался на куски вслед за другим. И вскоре тёмный коридор бурлил и кипел.

Повсюду кишели фигурки гномов, кобольдишек, водяных, эльфиков, саламандр и прочих карликов всех видов и мастей. Все они бесцельно носились туда-сюда.

Эти существа хоть и были невелики размером, но обладали могучей силой. Стены виллы содрогались до самого фундамента, как при землетрясении, когда эта армия принялась громить всё вокруг.

Все предметы в доме обрели собственную иллюзорную жизнь и принялись обороняться против погромщиков. Бутыли, цилиндры, колбы и тигели свистели, сопели, брызгались едкими эссенциями. Многие в этой борьбе пали и разбились на мелкие кусочки, но немало и духов-элементалов также получили серьёзный урон и предпочли бежать из лаборатории в Мёртвый парк, хромая и жалуясь.

Книги в библиотеке тоже ожили и с оторванными корешками пошли друг на друга.

Под конец во всеобщее буйство включилась мебель. Шкафы с кряхтением сдвинулись с места, сундуки с домашней утварью и посудой запрыгали и загремели, стулья и кресла заскользили на ножках, как конькобежцы.

Настенные часы больше не били по больному пальцу, но дико размахивали молотком направо и налево. Они сорвались со стены и принялись кружить над полем битвы. И всякий раз, пролетая над головой ведьмы и мага, всё ещё неподвижных, они изо всех сил лупили их молотком.

Последние духи-элементалы вырвались на свободу и разбежались. Книги, мебель и прочие предметы обратили свою ярость против угнетателей. Шуткозлобера и Тиранью бомбили летающие книги, их кусала сушёная акулья голова, царапали колбы, комод отдавил им ноги, стол лягал их, и в конце концов оба одновременно покатились по полу. Тем самым их взаимный гипноз прервался, и они смогли встряхнуться и собраться с силами.

Шуткозлобер загремел ужасным басом:

— Сто-о-о-ой!

Он вскинул руки, из его пальцев полетели пылающие зелёные молнии, проникая во все углы лаборатории, во все комнаты и закоулки виллы «Ночной кошмар».

Сбежавших духов-элементалов он вернуть уже не мог, но страшное безобразие в доме в тот же миг прекратилось.

Тяжело переводя дух, Шуткозлобер и Тиранья оглядывали лабораторию: разорванные книги, разбитые окна и сосуды, сломанная мебель, обломки и осколки кругом. Со стен и потолка капали ядовитые эссенции, на полу дымились лужи. Магу и ведьме тоже досталось: они были покрыты шишками, царапинами, синяками, а их одежда разорвана и заляпана пятнами.

И только пунш в чаше из ледяного пламени стоял, нетронутый, посреди комнаты.

Кот и ворон только-только перенеслись с башни в кошачью комнатку, когда из коридора послышались звон и грохот разбивающихся банок. Поскольку оба не подозревали, в чём причина этого адского шума, то выскочили в тёмный сад и спрятались на ветке мёртвого дерева. И сидели там, тесно прижавшись друг к дружке и испуганно прислушиваясь к бушующему урагану, который сотрясал виллу.

А потом вдруг настала гробовая тишина. Мрачные тучи разошлись, звёздное небо засверкало мириадами алмазов. Стало ещё холоднее.

Шуткозлобер и Тиранья стояли друг против друга у чаши с пуншем.

— Буби, — произнесла наконец ведьма, — будем разумны. Мы потеряли много времени. И если мы не завершим наше дело немедленно… Сейчас или никогда!

— Ты права, тётя Тити, — ответил маг с кривой улыбочкой. — Поэтому нам нужно как можно быстрей доставить сюда обоих шпионов, чтобы начать наконец нашу вечеринку.

Они выбрались из завалов, перелезли через кучу обломков и побежали по коридору в сторону кошачьей комнатки.

— Быстрее, Якоб! — прошептал Мориц. — Лети, а я за тобой.

Неуверенно взмахивая крыльями, Якоб слетел с ветки вниз на разбитое окно лаборатории. Морицу пришлось сперва спуститься по стволу мёртвого дерева, затем допрыгать до дома, утопая в глубоком снегу, вскочить на подоконник и осторожно проскользнуть в дыру в стекле.

Якоб уже сидел на краю чаши и всё пытался забросить туда льдинку, но ему это никак не удавалось. Клюв примёрз и не желал открываться.

Якоб бросил на Морица выразительный взгляд, взывая о помощи и повторяя «кхым, кхым, кхым!»

— Чего ты ждёшь? — просипел Мориц. Он ужасно простудился и почти потерял голос. — Бросай же её туда!

— Кхым! Кхым! — отозвался Якоб, отчаянно пытаясь раскрыть клюв.

— Погоди, я помогу, — шепнул Мориц, который понял, в чём дело.

Тут оба услышали голос ведьмы, доносившийся из коридора:

— Их там нет? Что значит «их там нет»? Якобушка, воронёночек мой, где ты прячешься, птичка?

А следом раздался и хриплый бас Шуткозлобера:

— Маурицио ди Мауро, милый мой котик, иди же к своему доброму маэстро!

Голоса приближались.

— Великий Кот на Небесах, помоги нам! — вырвалось у Морица. Обеими лапами он попытался разжать клюв Якоба.

Внезапно раздалось шумное «плюх!». Огромная стеклянная чаша завибрировала. Поверхность жидкости покрылась пупырышками, словно гусиной кожей. А потом снова сделалась гладкой, и льдинка, заключавшая в себе колокольный звук, бесследно растворилась.

Оба заговорщика спрыгнули с чаши и спрятались за опрокинутым комодом. В тот же миг в комнату вошёл Шуткозлобер, сопровождаемый Тираньей.

— Что происходит? — сварливо осведомилась тётка. — Здесь что-то произошло. Я чувствую.

— А что здесь может случиться? — отмахнулся племянник. — Вот что я хотел бы выяснить, так это где прячется наше зверьё.

И уж конечно именно в этот миг Морицу уж-жасно захотелось чихнуть!

— Ага! — вскричал Шуткозлобер. — Будьте здоровы, господин камерный певец!

Звери нерешительно выбрались из-за комода. Якоб, с окровавленными перьями, еле волочил крылья, а Мориц, пошатываясь, кое-как тащился следом за вороном.

— Ага-а!.. — протянула Тиранья. — И давно ли вы здесь, мои славные крошки?

— Вот только что влезли в окно, — закряхтел Якоб. — Я порезался!

— Почему же вы не остались в комнате, как вам было велено?

— Такие уж мы… — беззастенчиво принялся лгать Якоб. — Мы всё время спали. Но потом вдруг поднялся страшный грохот! Всё трещало и звенело, мы перепугались, да так, что и сиганули в сад! Это было прямо разорвительно!

Кот зашёлся в приступе страшнейшего кашля. О! Кто хоть раз в жизни видел, как маленькая кошечка выкашливает свою звериную душу из пушистого тельца, — тот знает, сколь душераздирающе это выглядит! Маг и ведьма приняли вид жуткой озабоченности.

— Скверный кашель, малыш! — заметил Шуткозлобер.

— Я лично нахожу, что оба вы выглядите пострадавшими, — добавила Тиранья. — Бедные крошки! С вами вправду больше ничего не случилось?

— НИЧЕГО БОЛЬШЕ?! — заорал Якоб. — Благодаррю покоррно! Битых полчаса висеть на дереве — потому что мы боялись входить в дом — да ещё на таком людоедском морозе! Я воррон, мадам, воррон, а не пингвин!

— Вас, кажется, удивляет, — заговорил Шуткозлобер, — почему лаборатория выглядит, словно поле битвы? Ведь вы задаётесь вопросом: кто же так нехорошо обошёлся со мной и моей бедной старушкой-тётушкой?

— Да-а, кто-о? — поддакнул Якоб с глупым видом.

— Я скажу вам! — продолжал Шуткозлобер елейным голосом. — Пока вы оба мирно дремали, мы выдержали страшную битву — битву с враждебными силами, которые жаждали нас уничтожить! Ведь вам известно почему?

— Не-ет, почему-у? — спросил Якоб.

— Мы ведь уже говорили вам об одном большом чудесном сюрпризе, не так ли? И мы сдержали слово! Ну как, догадываетесь, в чём он заключается?

— Не-ет, в чё-ом? — поинтересовался Якоб, а Мориц в знак согласия что-то промурлыкал.

— Так слушайте, мои дорогие маленькие друзья, и радуйтесь, — проговорил Шуткозлобер. — Моя добрейшая тётушка и я — мы неустанно, жертвуя многим из личных благ, трудились на благо всего мира!

Маг выдержал небольшую паузу и продолжил, прикрыв глаза ладонью:

— Однако добрые устремления всегда вызывают озлобление у сил Зла. Эти силы напали на нас! Они готовы были на всё — лишь бы помешать нашему благородному предприятию! Результат — перед вами.

Но, поскольку у нас одна душа и одно сердце на двоих, они не смогли одолеть нас. Мы обратили их в бегство! А это тот самый чудесный напиток, который содержит в себе магическую силу исполнять любые желания. Столь великая власть может быть отдана лишь в чистые руки. Только такие возвышенные личности, как тётя Тити и я…

Последнее явно было чересчур даже для Шуткозлобера. Ему пришлось прижать ладонь ко рту, чтобы скрыть ядовитый смешок, сотрясший всё его тело.

Тиранья наклонилась к зверькам, погладила их и добавила значительно:

— А вы, мои милые малышечки, избраны стать свидетелями этого события, которое войдёт в легенды. Это — великая честь для вас. Ну что, вы ведь счастливы, не так ли?

Среди битой посуды маг и ведьма отыскали два чудом уцелевших стакана и суповую ложку, придвинули стулья и уселись по обе стороны чаши с пуншем.

Оба наполнили стаканы переливающимся, как лунный камень, варевом и выпили единым махом, не переводя дыхания. Когда это было проделано, оба жадно глотнули воздуха, ибо пунш и впрямь оказался весьма крепким алкогольным напитком. Из ушей Шуткозлобера вылетели дымные кренделя, а жидкие волосы Тираньи завились штопором.

Оба принялись спускать со стапелей корабли своих желаний.

Маг быстрее тётки успел сложить первую сентенцию:

Следом была готова и ведьма:

Затем они наполнили по второму стакану и торопливо проглотили, поскольку времени почти не оставалось: до полуночи пунш должен быть выпит без остатка. И снова Шуткозлобер успел первым:

Вслед за ним Тиранья прокричала:

И вновь налили они по полному стакану и поспешно переправили их содержимое в глотку.

На сей раз тётка опередила:

Племянник мгновенно отозвался:

После того, как они осушили ещё один стакан, маг загремел:

После короткого раздумья ведьма изрекла дребезжащим голосом:

И пока они безудержно накачивались адским пойлом и пекли сентиментальные стишки, им становилось всё труднее подавлять смех.

В мыслях они рисовали себе, как их внешне столь благородные пожелания в действительности обратятся в ужасные злодеяния, которые в конце концов захлестнут весь мир. Им доставляло острейшее наслаждение мысль о том, что оба зверька — а с ними и Верховный Совет! — будут так жестоко одурачены…

После того, как они переправили в себя уже более десяти стаканов, оба принялись горланить и буянить.

Настала очередь Тираньи:

Затем вновь подал голос Шуткозлобер:

После очередного стакана ведьма закричала:

А маг загудел:

Страшно и жутко было коту и ворону. Они ведь не знали, что в действительности происходит в мире после этих пожеланий. А вдруг уже началась самая худшая катастрофа из возможных, и никто больше не в силах её остановить?

Шуткозлобер и Тиранья уже успели заложить за воротник не менее тридцати стаканов. Они едва не падали со стульев. Свои обязательства по злоботворению они уже давно перевыполнили и потому решили воспользоваться остатками пунша для того, чтобы сотворить что-нибудь эдакое для личного применения и побольше наколдовать в своём непосредственном окружении.

— А теперь послушай-ка, моя драгая… ик! дорогая титя Тёти, — забормотал маг. — Не взять ли нам на прицел наших маленьких створоженных… стреноженных… ик!.. восторженных зверюшечек? Ч-ч-что ты насчёт этого… оммозгова…вываешь?

— Хорошая идея, Бельзебубличек, — отозвалась ведьма. — Иди-ка сюда, ко-ко-ко… ко мне, Якобчик, мой бедный, беднень… ик!..кий ворон!

— Однако! — в ужасе захрипел Якоб. — Я уже в полном, мадам, в полном порядке, я совсем здорров, нет, не со мной, не хочу! Помоги-ите!

Он носился по лаборатории в поисках укрытия, но Тиранья уже опрокинула в себя полный стакан, и ей оставалось только — правда, не без труда — сложить следующее заклинание:

И маг, и ведьма — да и сам ворон, признаться, тоже — ожидали, что вот сейчас бедолага совершенно облысеет, его скрючит от боли и он рухнет на пол скорее дохлый, чем живой.

Но вместо этого Якоб внезапно почувствовал, что его украшают роскошные иссиня-чёрные блестящие перья — более прекрасные, нежели когда-либо. Он встопорщил их, выпрямился, постучал себя клювом по груди, расправил правое, а потом левое крыло и, косо повернув голову, осмотрел их.

— Мориц, — закаркал он, — ты видишь то же, что и я, или я совсем теперь стукнутый?

— Я вижу это, — зашептал маленький кот.

Якоб яростно захлопал своими новыми роскошными крыльями и восторженно заорал:

— Уррра-а-а! У меня вааще ничего не болит! Да я как свежевылупившийся!..

Шуткозлобер и Тиранья уставились на ворона остекленевшими глазами.

— Ч-что это, а-а? — пролепетала ведьма. — Ч-что за глупости вытворя… ик! эта нелепая птица? Эт-то всё стопронец… стопронемец… стопроцентно неправильно!

— Тонна Татитата, — заскрипел маг, — ты тут что-то перепупила лопностью… ик!.. полностью! Тебя уже попуншивает… пошатывает, бедная старая ведьма… Теперь уж я тебя одолею… ик!.. ибо я из стены… ис-тин-ный прохвостионал. Ну-с, гляди хорошенько.

Он влил себе в глотку полный стакан и забормотал:

Мориц, который только что чувствовал себя смертельно больным и не мог взять ни единой нотки, внезапно ощутил, как его жалкое, маленькое, толстое тельце выпрямляется, растёт и обретает облик прекрасного кота. Его мех больше не пестрел смешными пятнами, но был поистине белоснежным и мерцал, как атлас, а усы… усы Морица сделали бы честь любому тигру.

Он встряхнулся и молвил голосом, который прозвучал так глубоко и певуче, что тотчас очаровал его самого:

— Якоб, дорогой мой друг, ну как ты меня находишь?

Ворон подмигнул и тихо каркнул:

— Высший класс, Мориц, прямо устрашающе.

— А знаешь что, Якоб, — заметил кот и гордо встопорщил усы, — с этого часа лучше опять называй меня Маурицио ди Мауро.

Он набрал полную грудь воздуха и томно замяукал:

Кот и ворон выскочили в окно. Но, к счастью, маг и ведьма этого даже не заметили.

Между ними опять вспыхнул лютый спор. Каждый заплетающимся языком обвинял другого в совершённой ошибке.

— Это ты прохвостионал? — вопила Тиранья. — Как бы мне не рассмеяться, Бублик, ха-ха. Да ты просто… ик!.. бубликодырка, вот ты кто… и неумёха.

— Что ты себе позволяешь? — ревел в ответ Шуткозлобер. — Не смей меня обскоблять… оскорблять, ты, старая ледитанка… дилетантка… ик!.. задевать мою провас… профас… профессиональную честь!

Каждый решил окончательно разделаться с соперником. Они собирались взаимно наколдовать друг другу дряхлость, отвратительную внешность и смертельные болезни. Поэтому они одновременно хватили по полному стакану и проорали хором:

И вот уже они сидят друг против друга, до глубины души потрясённые постигшим их внезапным преображением, — оба прекрасные и юные, как сказочные принц и принцесса.

Тиранья безмолвно ощупала свою стройную точёную фигурку, а Шуткозлобер провел рукой по голове и возопил:

— Эй, что это там такое растёт у меня на черепушке? Ик!.. Оля-ля, какие роскошные ло…коконы! Дайте же мне мерзколо и чесотку… то есть дерзколо и чечётку… в общем, зеркало и расчёску…

Его голый череп внезапно покрылся буйной гривой чёрных волос.

Тиранья провела пальцами по своему юному, без единой морщины, лицу и завопила:

— Да моя кожа… ик!.. гладкая, как попка младенца!

И тут оба внезапно остановились и улыбнулись друг другу с любовью, словно увиделись впервые в жизни.

— Безебамсик, — залепетала тётка. — Да ты настоящий раскрасавчик! Я только нахожу… ик!.. что ты слегка удав… удваиваешься.

— О, молчи, желаннейшая дева! — пробормотал племянник. — Ты для меня фатаморгана, ибо вдруг испустила сияние… или даже два сияния. Но в любом случае, я глубоко тебя чту, дорогая Титикака. Я переделался в глубокочувствительную душу. Я так чувствую, так чувствую! Ик!

— И у меня то же, — отозвалась она. — О, если б я могла обнять весь мир, как это было бы сладко глубинам моего сердца!.. Ик!

— Тютелька! — с трудом выговорил Шуткозлобер. — Ты в высшей и высочайшей степени створоженная… восторженная тётя, и я должен непременно на веки вечные и немедленно с тобою примириться.

— Ах ты мой сладкий Бэби! — отозвалась тётка. — Мы н-начнем новую жизнь, ага? Мы ведь оба были… ик!.. такие гадкие, такие дурные!

— О да, мы были гадкие, гадкие! Отвратительные негодяи и мерзавцы — вот кем мы были! Ик!.. О, как ужасно я стыжусь самого себя, тётушка…

— О, приди, приди на мою девственную грудь, малородный бородой человек… — возрыдала Тиранья. — Ик!.. То есть благородный молодой человек… С этого мгновения всё будет по-другому. Мы будем хорошие, милые, я с тобой, ты со мной, а мы обое — со всеми.

Шуткозлобер рыдал всё отчаяннее.

— О, я так взволнован всем этим насчёт нас!

Тиранья потрепала его по щеке и просюсюкала:

— Не плачь, прошу, так горько, мой лепесточек. Не выпрыгивай из себя, в этом нет нужды, ведь мы только что наворотили целую гигантскую гору всякого добра.

— Когда? — спросил Шуткозлобер, вытирая глаза.

— Ну… сегодня вечером, — пояснила ведьма.

— Каким образом?

— Ведь пунш все наши добрые пожелания выполнил стопронец… стопронемецтно буквально, понимаешь? Он ничего не перевернул.

— Откуда ты это знаешь?

— Ну, — сказала тётка, — погляди на нас двоих, вот откуда. Ик! МЫ С ТОБОЙ — чем не доказательство?

И лишь в этот миг ведьма сама внезапно осознала, ЧТО ОНА ТОЛЬКО ЧТО СКАЗАЛА. Она уставилась на племянника, а племянник на неё. Шуткозлобер позеленел с лица, а Тиранья пожелтела.

— Но… но… но… это означает… — забормотал Шуткозлобер, запинаясь на каждом слове. — Это означает, что мы вообще не выполнили своих обязательств по договору!

— Много хуже! — заскулила Тиранья. — Мы спустили вдобавок всё, что многолетними трудами положили на свой счёт. Стопроцентно!

— В таком случае мы погибли, погибли безвозвратно! — взревел Шуткозлобер.

— Спасите! — завопила ведьма. — Я не хочу, я не хочу санкций! Вон, гляди, ещё по-по-послед… леле… леднему стакану пунша осталось для каждого. Если мы воспользуемся им, чтобы что-нибудь совсем га… гага… гадкое, чтобы пожелать что-нибудь запредельно злое, тогда мы ещё, может быть, сумеем спастись.

Оба в безумной спешке в последний раз наполнили свои стаканы.

Они думали и думали, тужились и тужились, но ни один не мог высказать ни одного запредельно злого пожелания.

— Не получается, — вздохнул Шуткозлобер. — Ничего дурного больше в голову не лезет, Тити.

— И я не могу, не могу, Буби! — взвыла тётка. — А знаешь по-почему? Мы с тобой теперь просто СЛИШКОМ ХОРОШИЕ для того, чтобы желать гадости!

— Ужасно! — зарыдал он. — Я хотел бы… я хотел бы… снова стать таким, как прежде!

— Я тоже, я тоже! — плакала Тиранья.

И хотя это пожелание не было облачено в форму зарифмованного заклинания, волшебный напиток выполнил его. Маг и ведьма разом сделались такими, какими были прежде: подлыми и злобными по характеру и в высшей степени неприятными на вид.

Но это им совершенно не помогло: вуншпунш был выпит до капли, а последний стакан доконал племянника и тётку — оба рухнули со стульев и вытянули ноги на полу.

В этот самый миг из пустой чаши загремел мощный удар бронзового колокола. Звук расколол чашу и разнёс её на множество осколков.

Снаружи часы начали отбивать новогоднюю полночь!

— Господа! — произнёс господин Грехогадус Червини, который внезапно вновь возник в старом кресле Шуткозлобера. — Ваше время истекло, и теперь мне остаётся только выполнить мои служебные обязанности.

Двухголосый храп был ему ответом.

Посетитель встал и обвёл взглядом немигающих глаз разгромленную лабораторию.

— Да, — произнёс он, — господа, кажется, весьма неплохо повеселились. Боюсь, после пробуждения у них изрядно испортится настроение.

Он поднял один из стаканов, с любопытством понюхал его и испуганно отпрянул.

— Тьфу ты, ангел! — выругался он, с отвращением бросая стакан. — Люди способны пить вот ТАКОЕ!

Он потянулся за чёрной папкой, откуда извлёк несколько штрафных марок, на которых была изображена летучая мышь. Господин Червини послюнил их и тщательно прилепил прямо на лоб Шуткозлоберу и Тиранье.

Затем Грехогадус Червини снова уселся в кресло, заложил ногу на ногу и начал ждать адских душевозов, которые должны были прибыть с минуты на минуту и оттранспортировать обоих проштрафившихся.

В это самое время Якоб Кракель и Маурицио ди Мауро сидели бок о бок на большой крыше собора. Счастливые, они наблюдали, как далеко внизу, за тысячами горящих светом окон, обнимаются люди, как над городом взлетают бесчисленные ракеты и взрываются фейерверки.

Святой Сильвестр, который теперь снова был всего лишь каменной статуей, глядел на праздничный блеск с высоты соборной башни с затаённой улыбкой на губах.

— Хотел бы я знать, — проговорил кот задумчиво, — что там сталось с нашими магом и ведьмой! Но этого мы с тобой теперь никогда уже не узнаем.

— Не бери в голову, — сказал Якоб. — Главное дело, что всё в конце концов повернулось по-хорошему.

Кот некоторое время размышлял.

— А мне почему-то почти жаль их, тех двоих, — произнёс он тихо.

Бронзовые колокола певуче гремели.

— В любом случае, — вновь прервал молчание Маурицио, — наступает, несомненно, ОЧЕНЬ хороший

Новый год. Для всех. Если повсюду происходит то, что случилось с нами…

— Хорошо бы. — Якоб глубокомысленно кивнул. — Но вот кому все должны быть за это благодарны — этого люди никогда не узнают!

— Люди — нет, — согласился кот. — И даже если им кто-нибудь расскажет, они сочтут это в лучшем случае новогодней сказкой.

И снова повисла долгая пауза. Они смотрели в небо, озарённое огнями, полное ярких звёзд, и обоим казалось, что никогда ещё оно не было таким высоким и далёким.

— Я бы хотел сейчас исполнить мою первую песню, — произнёс Маурицио.

Он ещё раз быстро привёл в порядок свой шелковистый белоснежный мех, разгладил роскошные усы, принял изящную позу и замяукал прекраснейшую арию, обращая её к звёздному небу.

И поскольку он чудесным образом внезапно овладел чистейшим итальянским языком, то и пел он своим неподражаемым кошачьим неаполитанским тенором по-итальянски:

Что означало: