Второй шанс 4

Глава 1

Наверное, с полминуты я сидел, словно обухом по голове ударенный. Очнулся, когда батя бесцеремонно толкнул дверь и, откусывая от здоровенного бутерброда с колбасой и сыром сразу половину, прошамкал с набитым ртом:

– Слыхал, Максимка? Андропов-то коньки откинул!.. А, ну ты, я гляжу, тоже новости смотришь, значит, точно слыхал. Сказали, что скоропостижно, скорее всего, сердечко прихватило. А вот если бы сказали, что после долгой и продолжительной болезни… Ну да хрен с ним, помер и помер, другого посадят на его место.

Да уж, хотелось бы знать, кого именно. Первым позывом было ломануться к телефону и набрать Сергея Борисовича, чтобы узнать хоть какие-то подробности. Я был более чем уверен, что без вмешательства его команды, в которой по-любому состоят большие чины, тут не обошлось. Но тут же себя одёрнул. Ага, так тебе Козырев и начнёт расписывать подробности устранения Андропова по телефону, зная, что его линия стопудово прослушивается, как и у любого сотрудника УКГБ.

В конце концов, какая разница? Главное, что Юру убрали, царствие ему небесное, а это значит, что теперь ответвление этой реальности от той, которую я прожил в прошлой жизни, начнёт расходиться всё сильнее и сильнее. Ну что, товарищи ловцы-оппозиционеры, есть теперь смысл меня валить? Или это у вас на уровне принципов?

Я отложил гитару в сторону и лёг на кровать, закинув руки за голову. Убьют меня или не убьют – процесс не остановить. Я оказался просто стволом, из которого вылетела пуля. И теперь меня можно хоть переплавить, но пуля летит уже сама по себе и делает своё дело. Например, прошила насквозь председателя Комитета госбезопасности и полетела дальше. Проинструктированные мною через Сергея Борисовича неравнодушные люди теперь действуют сами, и моя помощь, думаю, им уже не понадобится. Ловцы не ловцы, но теперь я имею право расслабиться в плане глобальных воздействий на политико-экономическую движуху в СССР, и заниматься тем, чем хочу. А именно драться на ринге, писать книги и сочинять-подворовывать музыку.

Так что решил я Козыреву не звонить, если захочет что-то рассказать – я готов его выслушать. Вместо этого решил позвонить Корн, мы с ней не общались уже месяца два. Узнаю хоть, как идут дела с картиной.

– Ольга Васильевна? Добрый вечер, Максим Варченко вас беспокоит…

– Максим, здравствуй! Ты что-то давненько не звонил, я уж подумала, может, тебя судьба фильма и не интересует?

– Ещё как интересует, Ольга Васильевна, потому и звоню. А заодно поздравить с прошедшими.

– Спасибо, и тебя тоже! Что по киноленте, то зимние натурные и павильонные сцены почти отсняты. Остались натурные весенние и летние съёмки, это по хронометражу примерно минут тридцать, то есть примерно треть фильма. Главное, что укладываемся в график и не выбиваемся из бюджета, если тебя эта информация тоже интересует.

Что ж, спасибо тебе, товарищ Корн, за хорошую информацию. А пока можно определиться с планами на завтра. Не так уж их и много. С утра заскочу на Главпочтамт, что напротив драмтеатра, отправлю заказным письмо Льву Брониславовичу, личность которого у меня вызывает подозрения. Но это ещё не доказанный факт, да и надо выполнять свои обещания. Потом бегом в училище, заскочу в директорскую, расскажу Бузову про новую песню о поездах и грустных проводницах – текст первых двух куплетов и припева у меня уже готов, думаю, в течение получаса добью всю песню, и даже мысли о скоропостижной кончине Председателя КГБ этому не помешают. Сегодняшнюю тренировку в «Ринге» я проигнорировал, оправдание, если что – устал с дороги. Хотя в моём возрасте да с моими данными это звучит немного наивно. Зато завтрашнюю репетицию никто не отменял, свой коллектив я обзвонил по приезду. Как раз и будем работать над новой вещью.

Стоит ли Ингу после репетиции приглашать на свидание? Пока не уверен, мы и так с ней пару дней находились бок о бок. Не скажу, что устали друг от друга, но в отношениях тоже нужны хотя бы небольшие паузы, это я вам как бабник с многолетним стажем говорю, хе-хе. И добавлю, что чем реже встречи – тем они ярче, независимо от того, насколько вы влюблены друг в друга.

А вот в воскресенье после посещения бабули можно куда-нибудь сходить, чтобы потом сделать недельный перерыв. Пора уже приступать к новой книге, а то что-то я малость обленился. Правда, и поездки эти – то в Москву, то в Ялту – немного выбивают из колеи. Суетливыми получились новогодние праздники.

Хм, а не взяться ли мне за детективы? Придумаю собирательный образ сыщика, и тот будет у меня путешествовать из книги в книгу, как Лев Гуров у Леонова. Вон его книга на полке стоит, а я уже знаю, что будет в следующих, ещё не написанных. У него главный герой закончил юрфак и начинает карьеру в МУРе инспектором уголовного розыска, чтобы через двадцать лет дорасти до, если не изменяет память, звания полковника. Насчёт МУРа мысль хорошая, в Москве народу много, соответственно, и разнообразных преступлений совершается куда больше, чем, к примеру, в относительно маленькой Пензе. А вот какой временной пласт выбрать? Современный или торкнуться в прошлое?

Конечно, так и подмывало скоммуниздить у Чхартишвили-Акунина идею о приключениях Эраста Фандорина. Но пока, думаю, наша цензура ещё не доросла до того, чтобы пропускать в печать сочинения о похождениях сыщика, состоящего на службе у царского режима. Вот если бы он, раскрывая преступления, при этом ещё и состоял в «Народной воле»… Аж самому стало смешно.

Да и вообще воровать ещё и чужие книги – конкретный моветон. Пусть даже я дословно, естественно, ни одного романа не помнил, и пусть даже воровать у такого нехорошего человека, которым оказался Григорий… как его там… Шалвович, кажется. Как его сильно торкнуло на фоне событий в Крыму, и понеслось оно по трубам. Так что пока подождём с Фандориным, отложим про запас.

А может вообще начать с момента становления советских правоохранительных органов? Предположим, главный герой, совсем ещё юный, году эдак в 1921-м вернулся с фронта, где, естественно, воевал за красных. Сам-то он из крестьян, но в Москву его привёз сослуживец, уволившийся вместе с ним, заманил рассказами о том, что снова ставшая столицей Москва даёт большие возможности на любом поприще. Была бы голова на плечах, а она вроде бы у нашего героя имелась. Кстати, надо бы имя ему придумать. Ну, допустим, Платон, нормальное такое древнегреческое имя, навевающее мысли о философии. Но наш Платон тому Платону рознь, он будет не только думать, но и действовать. А фамилия пусть будет Мечников. А что, неплохо звучит – Платон Мечников. Карающий меч революции, так сказать.

Итак, попав в Москву, от руководства московского РКСМ[1] Платоша тут же получает предложение поработать на ниве борьбы с преступным элементом. ВЧК, которая вскоре станет ГПУ НКВД, идёт лесом – ещё не хватало моего героя сделать соучастником облавы на «врагов народа». Пусть лучше с УГРО работает, ловит уголовников.

А что в то время собой представлял столичный УГРО, он же МУР? Это нужно искать справочную информацию, с кондачка такую задачку не решить. Снова придётся идти в библиотеку в надежде, что там хоть что-то отыщется. Может быть, ещё жив кто-то из ветеранов пензенских органов, начинавших в то время. Но что они смогут мне поведать о московском уголовном розыске?

А не подключить ли к решению проблемы моего знакомого полковника Любушкина из Ленинского РОВД? Не исключено, что Александр Викторович сможет по своим каналам как-то поспособствовать получению документов, описывающих историю московского УГРО. Ну или, если не будет возможности переслать документы, хотя бы договориться со столичными коллегами, чтобы приняли меня и проводили в какой-нибудь архив. И заодно смогут подсказать кого-то из ветеранов, кто ещё в памяти, чтобы те поделились со мной своими воспоминаниями.

Не знаю, завтра Любушкин будет у себя или нет, можно в понедельник заглянуть к нему после учёбы. Надеюсь, он не в отпуске, иначе старт моей затеи может затянуться, а меня уже эта идея всерьёз захватила. Признаться, чесались руки смахнуть несуществующую пыль с чехла пишущей машинки, воткнуть её в сеть и начать долбёж по клавишам. Это и есть писательский зуд.

По идее, на личный приём нужно, наверное, записываться. Может, прорвусь, на крайний случай всё же запишусь на какой-нибудь другой день. Жаль, что не догадался в прошлый раз спросить номер его рабочего телефона, а лучше ещё и домашнего. Не думал, что когда-нибудь Любушкин мне понадобится.

До понедельника, назначенного мною днём встречи с полковником, можно будет уже продумать примерный сюжет, чтобы, если у Александра Викторовича возникнут вопросы по будущей книге, можно было кинуть ему наживку. Да что там, пусть уж наш герой будет уроженцем одного из сёл Пензенской губернии, как говорится, мелочь – а приятно. Окончил, скажем, три класса церковно-приходской, то есть читать-писать и циферки складывать умел, сызмальства отличался храбростью и смекалкой. В Гражданскую служил в разведке, не раз ходил к белым в тыл, проводил диверсии. За подрыв, например, состава с боеприпасами был награждён красными шароварами. А вот за следующую операцию – пленение и доставку через линию фронта белогвардейского полковника – получил уже орден Красного Знамени.

А не вернулся в родное село потому, что… Ну я не знаю, вся родня от какого-нибудь тифа вымерла, и остался наш Платон круглым сиротой. А может так быть, что решил в Москве найти хорошую работу и материально помогать своим сельским родственникам. Пожалуй, так будет гуманнее. А потом, например, к нему в столицу, скажем, младшая сестрёнка переберётся, на которую положит глаз начальник Платона, и у него в МУРе заведётся некий блат… Нет, конечно, это я передёргиваю, и вообще, рано пока ему о сестрёнках думать, самому бы обустроиться.

До того, как прикорнуть, я успел всё же добить оставшиеся два куплета песни, которую назвал просто – «Дорога». Наверное, Николаю Степановичу больше пришёлся бы по душе вариант «Железная дорога», но я на такое в жизни не пошёл бы.

Утром первым делом отправился на пробежку под вяло падающими с неба хлопьями снега. Давненько что-то не получалось бегать, с прошлого года, в горку к скверу Лермонтова даже немного задохнулся. Затем принялся выполнять всё задуманное накануне. Пока с Главпочтамта, где отправил заказное нотариусу, бежал в «рогачку», на фасаде ДК имени Дзержинского увидел большой портрет Андропова с траурной ленточкой в верхнем правом углу. В сердце кольнуло… Только почему-то сейчас я в полной мере осознал, что Андропова не стало по моей вине. Кто я такой, чтобы по моему требованию человека, каким бы плохим он ни был, лишали жизни? Я что, возомнил себя богом?

«Эк тебя, брат, в достоевщину понесло, занялся тут самобичеванием, – разозлился я сам на себя. – А не хочешь на глазок хотя бы прикинуть, сколько жизней будет спасено благодаря смерти одного упыря, решившегося отправить вчерашних мальчишек в афганскую бойню? По-моему, неплохой получается размен. Не говоря уже о том, что вряд ли кончина председателя КГБ так уж сильно подорвёт обороноспособность нашей страны. Может быть, она наоборот крепче станет… Хотя что гадать, главное, чтобы Афганистан в этой истории не случился».

Николай Степанович моё появление воспринял с ироничной усмешкой:

– О-о-о, кого я вижу! Неужто сам Максим Варченко соизволил явиться в училище?!

И тут же, увидев на моём лице нарождающуюся обиду, с извиняющей миной на лице заметил:

– Да ладно, не обижайся… Как съездил? Как там Ялта?

– Спасибо, Николай Степанович, замечательно. И Ялта даже зимой хороша, там как раз снегопад случился на второй день. Близко познакомился с Ротару, её мужем, их ансамблем «Червона рута». Подарил Софии Михайловне две песни, надеюсь, скоро вы их услышите по радио или даже телевидению в каком-нибудь концерте. Мне даже творческий вечер организовали в Крымской филармонии… А я тут между делом песню написал, «Дорога» называется. Про поезда, проводниц…

– Серьезно? А когда покажешь?

– Спою когда? Да если хотите, можно хоть сейчас, только до актового зала дойти, где гитара лежит…

– Через четыре минуты перемена закончится, – заявил Бузов, кинув взгляд на настенные часы над дверью. – Давай на следующей, сразу подходи к актовому залу.

– А может, лучше вы послушаете её уже в инструментальной аранжировке? Неделя максимум – и должна зазвучать как в концертном исполнении.

– Думаешь?

– Да точно говорю, Николай Степанович, совсем другое звучание, чем я тут под обычную гитару начну что-то изображать.

– Хм… Ладно, через неделю – так через неделю. Точно уложитесь? Смотри, в следующую субботу показываете мне песню.

На репетицию пришли только Валя и Юрка. Лена сегодня на занятиях в «кульке» почувствовала недомогание, сказала, чтобы репетировали без неё. Мол, вроде как простудилась. Ну ничего, и втроём справимся, тем более я пока не знал, куда в этой песне приткнуть электроорган. Звуки стука колёс он вряд ли издаст, тут должна работать ритм-секция в лице бас-гитары и барабанов.

Ребята в тему вошли легко, уже через час мы могли представить композицию на суд Бузова. Правда, без сольной гитарной вставки, я пока ещё не придумал, как она должна звучать. В любом случае впереди целая неделя, что-нибудь сочинится.

После репетиции я не придумал ничего лучше, как навестить нашу заболевшую клавишницу с передачкой. Успел на Центральный рынок к самому закрытию. Не торгуясь, купил яблок, апельсинов, мандаринов, до кучи плитку шоколада – благо что не бедствовал. Держа перед собой пакет, как знамя, двинулся на Урицкого, к дому Лены. И вот здесь меня поджидал неприятный сюрприз. На входе во двор я столкнулся с возвращавшейся откуда-то с другой стороны улицы нашей «больной». При этом она довольно мило щебетала с каким-то парнем, державшим её под локоток. Дальше произошло то, что Гоголь в своём «Ревизоре» назвал немой сценой. Длилось это несколько секунд, после чего Лена выдавила из себя:

– П-привет… А ты чего здесь?

– Да вот передачку заболевшей клавишнице несу. Наверное, дома под одеялом мечется в горячечном бреду. Держи, передашь ей при случае.

С этими словами сунул в руки опешившей Ленке пакет, развернулся и пошёл прочь. Услышал только в спину голос парня:

– Ленок, а это кто? И что за больная клавишница?

И этот меня не узнал… Видно, придётся ещё здорово работать над собственной популярностью, постебался я про себя. Нет, оно, конечно, приятно сознавать себя в какой-то мере знаменитостью, это вполне естественная реакция любого индивидуума, за исключением выбравших добровольное заточение в монастыре. И то, небось, сбегают туда, чтобы смирить гордыню. Но мне всё же не хотелось подцепить звёздную болезнь и стать копией какого-нибудь Вити Селезнёва. Радовало, что у меня хотя бы не столь мерзкий характер, я был уверен, что что-то человеческое во мне ещё осталось, и я не пойду к цели по трупам.

А что касается Лены… М-да, задачка. Зачем она придумала себе такую отмазку? Не могла просто сказать, что у неё на вечер имеются свои планы? Уж вошли бы в положение, всё-таки дело молодое, любовь-морковь и всё такое… Постеснялась? И это Ленка-то? Уж кто-кто, но она точно никогда и ничего не стеснялась. Особенно если вспомнить, как она меня чуть не изнасиловала в собственном подъезде.

Короче говоря, остаток вечера меня не покидало гадливое чувство, когда я вспоминал о Лене. Даже работа над первой главой будущей книги не смогла его заглушить. Пока накидывал мысли в тетрадь, не фиг зря тратить бумагу и красящую ленту. Копейки, конечно, по сравнению с тем, какие я привёз деньги от Ротару, уже сегодня отложенные мамой на сберкнижку. Уже на вторую – я предложил маме не складывать, так сказать, все яйца в одну корзину, а лучше завести несколько сберегательных книжек. Мало ли…

А на первую ещё и авторские отчисления шли. И не только от песни «Две звезды», Пугачёва уже представила публике композицию молодого пензенского дарования «Позови меня с собой», имевшей не менее сумасшедший успех. Это я мог судить хотя бы по тому, что она тоже звучала чуть ли не из каждого утюга. То есть по радио я уже точно слышал её несколько раз, в том числе по заявкам радиослушателей в передаче «В рабочий полдень». А если бы на дворе стояло лето – неслась бы песня из каждого раскрытого окна. Ну или почти из каждого.

«Две звезды», кстати, тоже звучали, особенно после того, как Алла и Слава Добрынин исполнили её на финальном шоу «Песня-78». А вообще пора и наши песни в мир продвигать, то есть на официальную эстраду. Часть уже была зарегистрирована в ВААП, жаль, в эту поездку не додумался взять партитуры других наших песен, к которым цензура точно не смогла бы прицепиться. Ничего, в следующий раз захвачу. Вот поедем с мамой подписывать договор с Пугачёвой и Стефановичем, заодно и в ВААП заскочу.

Да, договор я всё же решил подписать. Лучше уж, как говорится, синица в руках… Софе тех двух песен хватит надолго, она станут её визитными карточками, в этом я был более чем уверен. А с «Примадонной» предстоит нам долгое и плодотворное сотрудничество, уж кому, как не мне, знать, какое блестящее будущее её ожидает. Понятно, что в связи с моей переделкой истории что-то может измениться. Например, ежели СССР не развалится, то партийные органы и через двадцать, и через тридцать лет могут по-прежнему цепко держать в своих лапках отечественную эстраду. И уж вряд ли они позволят Алле Борисовне почувствовать себя эдакой Салтычихой, решавшей, кого казнить, а кого миловать.

Воскресенье я начал с традиционного похода к бабушке. И мне жутко не понравилось, что она меня не сразу узнала. Минут пять дверь не открывала. Что спрашивал, какой ещё Максим, что мне от неё надо? Потом после очередного стука в дверь всё же открыла и удивлённо округлила глаза:

– Максим?! А что, сегодня уже воскресенье?

Что это – первые признаки старческой деменции? Похоже на то. В той жизни почему-то эти симптомы наступили у неё гораздо позднее. Неужто моё вмешательство в ход истории повлияло и на здоровье бабули?

Как бы там ни было, думал я, глядя, как она жарит мои любимые пельмени, с этим придётся что-то делать. Вот так поставит чайник на плиту и спать отправится. Или вообще плиту включит, а зажечь огонь забудет. К себе забрать? Конечно, вариант, дома пусть не весь день, но уж с вечера до утра всегда кто-то есть.

– Бабуль, а может, пока у нас поживёшь? – ненавязчиво поинтересовался я у неё.

– Где, на Карла Маркса? Что я в этой халупе там забыла?

Ну вот, даже не помнит, что уже почти год как съехали оттуда. А ведь привозили её на нашу новую квартиру, всё ходила. Охала, не могла понять, как нам удалось отхватить пуст даже из вторичного фонда, но такую престижную по меркам просто пензенского обывателя квартиру. Делаю ещё одну попытку разбудить в ней память:

– Так мы ж переехали, помнишь? На Московскую, напротив Дома быта.

– Переехали? А почему я не знаю? Даже если и переехали, я отсюда никуда не съеду.

Да-а, ситуация тяжёлая. Я привстал и дотянулся до плиты, выключив газ под сковородкой с уже подгоравшими пельменями. Чуть позже, макая их в сметану, мрачно закидывал в себя, заодно размышляя, что делать с бабушкой. Даже сейчас страшно одну оставлять. В итоге не придумал ничего лучше, чем, попрощавшись с бабулей после того, как сходил в магазин и пополнил запас её продуктов, торкнуться к её подружке, соседке дверью напротив, Анне Николаевне. Оказалось, та уже начала замечать с некоторого времени странности в поведении моей престарелой родственницы, и сама хотела мне об этом рассказать.

– Не могли бы вы за ней иногда приглядывать, пока мы решим вопрос, как нам с ней дальше быть? – попросил я старушку.

– Да отчего ж, конечно, могу. Я и так к ней забегаю время от времени, правда, в последний раз она меня не пустила, сказала, что не знает меня.

Ещё лучше… Может, сиделку нанять? Денег-то хватит оплачивать даже круглосуточное дежурство. Но в её квартирке и одному-то развернуться негде, куда тут ещё и сиделку-то приткнуть? Спать, правда, можно на раздвижном кресле, сам на нём ночевал несколько…