Второго шанса не будет

47. Пандемониум

Огромная котловина, в которую были опрокинуты здания, фонарные столбы, трамваи и автобусы, легковушки и грузовики, тянулась, казалось, бесконечно. Они шли по краю, осторожно делая шаги, чтобы не попасть в сугроб, под которым пустота от провалившегося в метрополитен города. Николай брел за Людоедом и внимательно вглядывался в темноту, стараясь разобрать детали того, что сейчас покоилось на дне обрушенного свода метро. В голове роились воспоминания о Московской подземке. Вспоминались видения, что он там видел. Потом отчего-то вспомнилась книга, про которую рассказывала Лера, где люди выжили после ядерной войны только в подземелье. В действительности все вышло иначе. И в Москве и в Екатеринбурге, метрополитен оказался ловушкой для людей. В столице их взорвали изнутри, а тут их завалили взрывами снаружи. Но где тогда могут обитать эти черновики, если до сих пор они видели только провалившиеся улицы и тротуары, дома и скверы, не оставившие, ни шанса, ни пространства там, внизу. Уже появились сомнения, что зов тянул их в метро. Вот оно, разрушенное и заваленное. Но, те странные ощущения не усилились, как ожидал Николай, в случае приближения к источнику.

Людоед вдруг остановился и присел на корточки, разглядывая снег.

— Чего там? — тихо спросил Васнецов, присев рядом.

— Следы. Свежие достаточно. Видишь? — Крест указал не вереницу отпечатков гусеничных траков.

— Ну. И что это?

— Отпечаток характерный. Это след гусениц танка Т-64.

— И что это значит? — Николай пожал плечами.

— Те машины, БАТ-2, сделаны на базе удлиненного танкового шасси. И за основу взята ходовая часть именно шестьдесят четверки. Смекаешь?

— А вдруг это танк? По следу ведь не понять, БАТ это или Т-64.

— Не понять. — Илья утвердительно кивнул. — Но это пока единственная зацепка. Да и шестьдесят четверки достаточно редкие машины в отличие от Т-72 и всяких БМП, БМД и МТЛБ. Так что шансы велики.

— Надеюсь что ты прав.

— Ладно, блаженный, двинули дальше.

— Крест, может, хватит уже меня так называть? — поморщился Николай.

— Да-да, больше не буду, блаженный. Пошли.

Они осторожно двинулись дальше, поглядывая на овраг справа, и следы слева. Метров через сто Людоед резко развернулся и прижал указательный палец к губам. Затем присел и осторожно двинулся к обломку стены обвалившегося здания. Васнецов так же осторожно подкрался к нему.

— Тише, блаженный. Там бараны. — Зашептал Крест.

— Какие бараны? Удивился Николай.

— Двуногие.

Всего в полусотне шагов от них стоял уже знакомый БТР-152, выкрашенный в белый цвет. На борту большими черными буквами было написано — «Умрите свиньи!». Двери бронемашины украшали черные черепа. На крыше кабины сидело два человека и по крохотным огонькам, то и дело становящимся ярче, было понятно, что эти двое курят. Красные угольки папирос озаряли тусклым светом лица вокруг рта, и можно было понять, что сидят на кабине два бородатых черновика.

— …черт его знает, — усталым хриплым голосом договорил начатую фразу один из черновиков.

— Ну да. И чего нам ночью ловить тут? А ну, как и нас перебьют как Живодера команду? — Проворчал второй.

— Его грохнули средь бела дня, между прочим. Ночью наоборот безопаснее. Для нас во всяком случае. Эти же трухают ночью выходить.

— Ну не скажи. Помнишь, с месяц назад бойню на проспекте Космонавтов? Ночью ведь было.

— Да. Только что от них осталось? Ладно. Подежурим ночь да спать днем будем. А остальные в зачистку пойдут, свиней этих искать.

— А я тоже в зачистку хотел пойти. Пострелять кого-нибудь.

— Ну, иди, ежели отдыхать не хочешь. Кто тебя держит-то? Мне лично все эти замесы уже комом в горле стоят. Надоело.

— Да я бы пошел. Но говорят, что именно нам завтра в Ганину яму двигать.

— Зачем?

— А ты не слышал? Гонцы оттуда не пришли в условленное время. Еще вчерась утром должны были быть. А нету. Если завтра не появятся, то на разведку попрем.

— Да что у них там случится, могло? Место тихое. Спокойное. В запое, наверное, уроды.

— Ну, вот и узнаем. Если нас пошлют.

— Пошлют и ладно. Я не против. В дороге покемарю. Хоть какое-то разнообразие. А то лет десять уже из города никуда не выходил. Да и вообще. Я бы там и остался жить, в яме-то.

— Нафига? У нас же тут нормально на станции. Просторно. Уютно.

— А там тихо и спокойно. И леса кругом. Зверя стрелять, далеко ходить не надо…

Внезапная вспышка взлетевшей осветительной ракеты озарила призрачный мир разрушенного Екатеринбурга.

— Черт, кто это сделал? — пробормотал один из черновиков.

Где-то совсем рядом, всего в паре сотен метров, раздались выстрелы.

Людоед подтолкнул Николая в плечо, призывая его спуститься по склону в провал метрополитена, и сам последовал за ним. Позади послышалось надрывное нытье стартера, который с большим трудом все-таки завел двигатель бронемашины.

Оказавшись внизу, Людоед стал торопливо осматривать обломки здания, которое тут обрушилось увлекаемое оседающим в метро грунтом. Достаточно скоро он обнаружил лаз, образованный массивными бетонными плитами и пластами грунта. Лаз уходил вниз под небольшим углом и был достаточно узким. Чтобы двигаться по нему, пришлось снять вещмешки с боеприпасами и автоматы с плеч, таща их за собой.

— Куда мы вообще ползем? — недовольным голосом тихо пробормотал Николай.

— В метро конечно, — ответил Крест, продолжая движение.

— А вдруг там тупик дальше?

— Мы ведь не знаем наверняка. Правильно? Что тебе вообще не нравится?

— Узкое и замкнутое пространство. Вот что. — Васнецов продолжал выражать в тоне недовольство.

— А вентиляционную трубу в Аркаиме помнишь? — хмыкнул Илья.

— Конечно, помню. Потому и не нравится.

— Кончай ныть. — Отрезал Людоед. — За каким чертом ты тогда пошел ночью непонятно куда?

— Да ладно. Мне что и сказать ничего нельзя?

— Ты уже сказал. Я тебе ответил. Не отвлекайся.

Тупиком оказался обломок бетонной плиты, который они смогли опрокинуть, и впереди развернулась черная бездна. Крест посветил фонарем. Метротоннель был тут обрушен частично. Из-под основного завала торчал вагон электрички, раздавленной огромной массой. Дальше свод был осыпавшийся, накрыв пол и рельсы слоем обломков разных размеров, пылью и грунтом. Сверху свисали обломки труб, кабелей и проросшие корни деревьев. Крест присел на обломок плиты и оперся спиной на сдавленный вагон.

— Привал, — вздохнул он.

Николай присел рядом, стягивая с лица марлевую повязку и заводя с глаз на шапку прибор ночного видения.

— Знаешь, Илья, — пробормотал он. — Если бы там, в Московском метро на мне не было респиратора и ПНВ, то отец узнал бы меня. Он бы узнал меня… — Васнецов выронил предметы из рук и сильно прижал к лицу свои ладони. Он старался сдержать слезы и напрягся изо всех сил. Но вырвался стон, и слезы потекли как вода из взорванной плотины. — Господи, Людоед, как больно, — вскрикнул он. — Как же больно… Отец… Мама… Дядя Володя… Подружка Славика… Рана… Та семья в джипе… Сынишка Ветра… Вандалы которых я убивал… Дочка китайца этого… Как же жалко всех! Почему ты говорил, что мы ненавидим людей? Мне ведь жаль их! Мне их жаль, Крест!

— А знаешь почему? Сказать тебе, почему тебе их жаль? Знаешь, почему ты только и делаешь, что жалеешь их?

— Почему? — всхлипнул Николай.

— Да потому что для тебя они обречены. Они уже все мертвы. И мертвые и еще живые. Для тебя. Ты не одержим мыслью об их спасении. Ты все время сомневаешься. Ты думаешь иногда, что может быть ХАРП это выход. А к жизни относишься только как к боли. И жалость эта к людям, лишь блеклая тень твоей жалости к самому себе. Это твоя слабость и твой эгоизм. Ты мазохист и потому истязаешь себя, провоцируя боль. Разве можно сказать после этого, что ты любишь людей?

На Васнецова эти слова подействовали несколько отрезвляюще, и он на удивление резко перестал плакать.

— Но это ведь не так…

— Тогда утри сопли, если это не так.

Васнецов вздохнул, ловя воздух дрожащими губами.

— Хотя может ты и прав, — тихо сказал он. — Знаешь, я всегда любил одиночество. Но сейчас мне так одиноко, что страшно.

— А ты не был никогда одинок. Это все мнимое. Ты жил в относительном уюте среди своих. Не был ты одинок.

— А ты? — он взглянул на Людоеда.

— Я? Знаешь, блаженный, одиночество, это когда умирает душа. Свою душу я сам убил. Даже не тогда, когда пустил ракеты и понял, скольких жизней это стоило. А когда взмахнул своим мечом. — Крест достал сигарету и закурил, пряча огонек в рукаве шинели.

— А как же Нордика?

— Нордика? — Людоед улыбнулся, покачав головой. — Она святая. Она надежный друг. Она хороший боец. Она умна. Конечно, я к ней не равнодушен. Она мне как сестра. Но это ведь не то, что надо ей.

— Любовь? — Николай тоже покачал головой. — Что это такое?

Крест вздохнул.

— Любовь, это когда ты не променял бы возможность держать в свое руке ее ладонь даже на тысячи ночей с роскошными блудницами.

— Но Нордика ведь ждет тебя. И будет ждать. Ты не хочешь иметь детей? Ты ведь говорил, что они должны рождаться…

— Я женат на радиации, — тихо засмеялся Крест, — в таких браках дети не рождаются. Все, хватит трепаться. Пошли. — Он раздавил окурок ботинком и поднялся.

— Мы идем дальше?

— Разумеется.

Двигались они осторожно. Сверху свисали фрагменты отделки тоннеля, куски породы и грунта. Причудливые изгибы и паутины корней деревьев, пугающих поначалу своей кажущейся противоестественностью. Под ногами хрустели мелкие обломки, некоторые из которых лязгали о рельсы путей. Сделав еще около сотни шагов, до их слуха донесся какой-то вой. Путникам пришлось насторожиться и продолжать движение в готовности к любой неожиданности. Монотонные завывания усилились, и воображение уже начало свою любимую игру в невиданных и смертельно опасных монстров. Но разгадка оказалась насколько неожиданной, настолько и простой. Из свода тоннеля, где произошло большое обрушение грунта, торчала большая, ржавая местами до дыр, водопроводная труба. Другой конец ее, видимо выходил на поверхность и малейший порыв ветра заставлял ее издавать жуткий вой.

Миновав ее, Николай и Людоед заметили, что следов разрушений становится меньше. Вскоре тоннель предстал без каких-либо признаков разрушений и еще метров через сто их приборы ночного видения позволили разглядеть аккуратно выложенную стену из больших шлакоблоков и кирпичей, которая перегораживала дальнейший путь. В стене была одна дверь и несколько закрытых изнутри кирпичами узких бойниц метрах в двух от уровня пола. Людоед и Николай переглянулись…

Молодые черновики по кличке Шмон и Гопник сидели на деревянной платформе возле печки буржуйки, труба которой тянулась к потолку и уходила вглубь подземного логова, где соединялась с другими трубами от иных печек и выводила дым на поверхность. Рядом с печной трубой была еще одна труба, имевшая видимо функции переговорного устройства, поскольку кончалась широким раструбом, в который было удобно кричать. Стробоскопу было под пятьдесят. Он лежал на топчане, укрывшись звериной шкурой и, пытался заснуть. Однако увлеченные игрой в карты, в свете пары керосиновых ламп, Шмон и Гопник постоянно выкрикивали в адрес друг друга ругательства и весьма эмоционально реагировали на успехи и поражения.

— Вот тебе еще дамка, козья твоя морда, — захихикал Шмон. — Давай еще пять папирос.

— А что я курить буду, рукопомойник ты хренов?! — раздосадовано воскликнул Гопник.

— Бамбук, лошара! — Шмон заржал. — А если хочешь, я тебе дам пару тяжек со своей мохнатой сигары!

— Базар фильтруй овца! В дышло захотел?!

— Да завалите вы хлебала свои, щенки стремные, харэ базлать, — проворчал Стробоскоп.

— Пардон, старый. Звиняй. Гопота долг не признает.

— Я сказал, фильтруй базар. Карточный долг святой. Но ты мне паришь. В твоей колоде у всех дам уголок загнутый.

— Это предъява? — нахмурился Шмон.

— Да! Ты букетик бунтишь! Ответь на предъяву!

— На, зырки разуй, фуцан! У шестерки и двух тузов тоже края гнутые. Сколько годков колоде вообще соображаешь? Я как, по-твоему, их различаю? Вальтанулся совсем что ли?

Стробоскоп поднялся с топчана и, выхватив у молодых подельников карты, швырнул их с платформы к двери.

— Ну нафига, старый? — раздосадовано воскликнул Шмон.

— Я вам вьюны пообрываю сейчас, вязы выверну нахрен. — Спокойно проговорил старший.

— Стробоскоп, да что ты взъелся? — развел руками Гопник.

— Едало захлопни. Это я для пацанов реальных Стробоскоп. А для вас, ушмырки, я Старый.

Он сделал вдох, чтобы разразиться следующей триадой обильно сдобренных маргинальным жаргоном слов, но тут раздался стук. В этом ничего странного не было бы. Но ведь стучали в дверь. В ту самую дверь, за которой была пустота метротоннеля, которая заканчивалась через несколько сот метров беспроглядной тьмы глухим обвалом, похоронившим когда-то электричку. Там никого не было да и быть не должно. Но кто-то громко постучал в дверь. Черновики переглянулись, мгновенно замолкнув. Стук в дверь повторился, став еще настойчивей.

Стробоскоп осторожно спустился с платформы и подошел к деревянной двери, обитой поролоном и обтянутой плотной материей.

— Кто там? — настороженно произнес он.

Ответа не последовало. Тогда черновик взвел курок обреза, сделанного из старой охотничьей двустволки.

— Да кто в хату ломиться в натуре?! — крикнул старый.

— Коновал, — послышался с той стороны голос, сдобренный разносящимся по пустому тоннелю эхом.

— Что? Какой еще Коновал? Откель взялся?

— С Ганиной ямы я! Открой по-рыхлому!

— С Ганиной ямы? Чего там делаешь?

— Я нихрена там уже не делаю, братан, я к вам войти пытаюсь.

— Да нет, чего за дверью делаешь? Как туда попал вообще?

— Там кишка узкая с проспекта есть. По ней и сунулись.

— Сунулись? Ты не один? Кодла вас?

— Двое. Я и Пацифист.

— Я что-то погремух таких не слыхал. И никакого Коновала и Пацифиста не знаю. — Стробоскоп пожал плечами.

— А ты сам-то кто? — послышалось за дверью.

— Стробоскоп. Ну, еще старым кличут. А что?

— Ну, так, мил человек, я твою погремуху тоже впервой слышу. И что дальше? Али ты не чернушник а из лохов подвальных?

— Следи за метлой, огрызок! Я в законе! — разозлился черновик.

— Ну, так калитку отвори. Свои мы.

Стробоскоп жестом приказал молодым черновикам встать по обе стороны от двери и держать свои обрезы наготове. Затем отодвинул два массивных железных засова и толкнул дверь. Из темноты показался человек в черной шинели, военно-морской ушанке, с черными усами до подбородка и автоматом на плече. За ним стоял молодой парень с темной щетиной на лице, в ватных штанах, высоких валенках, камуфлированном бушлате и серой распущенной ушанке из под которой торчала челка ровных темных волос, достающих прямо до больших задумчивых и усталых глаз. Усатый прикрывал глаза ладонью, облаченную в кожаную перчатку. Видимо они долго находились в темноте и даже несильный свет керосиновых ламп заставил его, а следом и его спутника, прикрыться от света.

— Я Коновал, — проговорил усатый, переступая через порог. — Здарова.

— Ксива есть? — Стробоскоп прищурился.

— Ты гонишь? — Коновал засмеялся. — У черновиков отродясь ксив никаких не было!

Старый покачал головой, причмокнув.

— Ну, допустим. Вы какого из Ганиной ямы приперлись?

— А тут что, никто не в курсе? — усатый сделал удивленное лицо.

— В курсе чего?

— Беда там. Неужто кроме нас никто не дошел?

— Что за беда?

— Крысы напали. Огромные. Такая кодла что земля тряслась. Из под земли вышли. Пожрали всех.

Стробоскоп нахмурился и покачал головой.

— Вон оно как. А что через главный ход не пошли а тут?

— Так замес наверху. Стреляют. Мы на каких-то уродов нарвались. Так и не поняли, свои это или нет. Полезли в провал, а там лаз в метро.

— Ладно. Складно все как-то у тебя получается. Я сейчас слубезников вызову. Пусть для начала разберутся, свои вы или засланные. Вы пока волыны сдайте. Короче сами правила знаете, если свои. — Он повернулся и стал подниматься по ступенькам к переговорной трубе. Услышав сзади два характерных и очень знакомых звука, он резко обернулся. Черновик успел заметить что Шмон и Гопник уже лежат на полу у двери, а усатый назвавшиеся Коновалом взмахнул рукой и метнул Стробоскопу нож прямо в горло.

— Уж очень мы легко проникли в их логово. Тебе не кажется? — пробормотал Николай, помогая Людоеду затащить тела под деревянный настил платформы.

— Да кто мог подумать, что враг, вот так, в наглую, будет в дверь стучаться? — усмехнулся Крест. Просто не ожидали они. Да и никто не думал, что оттуда кто-то прийти мог. Так, попок глупых тут держали для солидности. Вот и все. Да и не в логове мы еще. Мне так думается.

— Глупый риск, — кряхтел Васнецов. — Ты же слышал, что у них ссора назревала. Надо было подождать, пока они сами друг друга завалят и все.

— Вот это и было бы глупостью, — мотнул головой Крест. — Во-первых, я думаю, что перепалка так и осталась бы словесной. Это своеобразная публика. За кровопускание в стаде ответ надо держать перед основными. А основные за такое на ремни пустить могут. Понимаешь? Тут главное, кто кого перещеголяет в витиеватых выражениях, насыщенных их местными жаргонизмами. Кто складнее и убедительнее говорить будет, того и правда. Они просто побоялись бы мочить друг друга. А во-вторых, если бы они стали друг друга убивать, да еще с применением огнестрельного оружия, то дальше кто-то услышал бы выстрелы, и сыграли бы тревогу. А это нам совсем не надо. Смекаешь?

— Понятно, — Николай кивнул, огорчившись тому, что сам до такого не додумался.

Разобравшись с телами, они пошли дальше. Они теперь двигались мимо множества деревянных и железных ящиков самых разных размеров. Ими было заставлено все пространство до свода тоннеля и, лишь двухметровой ширины проход позволял идти вперед. Еще через полсотни шагов перед ним предстало стоящее на рельсах шасси вагона, от которого остался лишь пол. Видимо шасси играло роль транспорта, для передвижения грузов по тоннелю. Вдоль стен расставлены железные бочки. Людоед принялся разглядывать их.

— Хлорпикрин, — пробормотал он, потирая нос.

— А что это?

— Жидкость такая гадкая. Боевое отравляющее вещество.

— Откуда оно у них? — изумился Васнецов.

— Да его сделать несложно. Нужны только пикриновая кислота и хлорная известь. Ну и некоторые познания в химии. Да и на военных складах его навалом было. Как химическое оружие, он устарел уже лет сто назад, а вот для учебных целей в армии его использовали до последнего.

— Слушай, Илья. Может, разольем пару бочек?

— Зачем? — Людоед удивленно взглянул на Николая.

— Ну как… Черновики все передохнут.

— Ну, ты гуманист, — усмехнулся Крест, — еще говорил, что людей ему жалко. А как мы в живых останемся, ты подумал?

— У меня в рюкзаке пара противогазов, — Васнецов пожал плечами.

— Они фильтрующие, балбес. Фильтры тут бессильны. Тут изолирующие противогазы нужны. Да и не передохнут черновики. Большинство просто повыскакивают на улицу, и вернуться не смогут. И то неизвестно где их жилые блоки. Может до них токсин до утра не дойдет. Плюс ко всему тут могут быть пленные, которых нам с тобой убивать не зачем. Или ты решил пройти крещение кровью? — Илья снова усмехнулся.

— Да я как вариант, — Васнецов поморщился, в очередной раз почувствовав, как оконфузился.

Бочек с хлорпикрином тут было всего пять. Остальные оказались с бензином и соляркой. Еще несколько деревянных бочек с карбидом кальция. И несколько жестяных банок с краской. Николай открыл их. Большинство были засохшими. И только в таре с белой краской, под толстой засохшей коркой была густая белая масса. Васнецов, сам не зная зачем, стал искать, во что набрать немного краски.

— Ты чего застрял? — тихо позвал ушедший вперед Людоед.

— Сейчас. Минуту, — шепотом ответил Николай, хватая лежащую в углу литровую пластиковую бутылку. Перепачкав рукавицы, он все-таки набрал краску и положил бутыль. В вещмешок. Затем принялся догонять товарища, задавая себе в уме вопрос, на кой ляд ему это вообще нужно.

«Пригодится» — ответил внутренний голос

За небольшим поворотом Крест и Васнецов обнаружили решетчатую стену, в которой была закрытая с той стороны на навесной замок дверь. За этой преградой тоннель был застроен возведенными кирпичными стенами с железными и деревянными дверьми. Отсюда начиналось пусть скудное, но уже электрическое освещение. Разглядывая потолок, Людоед через некоторое время поднял руку и произнес:

— Вот и кабель «генератора чудес».

— А что с замком делать? — вздохнул Николай.

— Это пустяки. Замок простой. Открывается флажковым ключом. Отпереть его пара минут. — Людоед достал из кармана что-то напоминающее отмычку и стал колдовать над замком.

— У тебя, я смотрю, в карманах все и на все случаи жизни есть. — Покачал головой Васнецов.

— При моем образе жизни, отмычка — предмет второй необходимости, после ножей, меча и огнестрельного оружия.

Замок щелкнул, и решетчатая дверь со скрипом отворилась. Они двинулись дальше. Людоед подходил к каждой двери и внимательно вслушивался в то, что происходило за ними. Открыл одну. Небольшое помещение с различной утварью. В другом большое количество разобранных армейских кроватей. В третьем кто-то храпел. Крест осторожно приоткрыл дверь. В маленькой коморке на раскладушке спал провонявший алкоголем и чесноком старик. Илья хмыкнул и прикрыл дверь. Направился к следующей. Открыл ее. Очередное помещение было больше предыдущих. Вдоль стен стояли железные шкафы и еще одна дверь. В темном углу железные клетки. Как для собак. Примечательным был и запах. Наиболее острый и особо неприятный по сравнению с тем, что было до этого. Пахло тут гнилью, гноем, испражнениями, хлором, какими-то медикаментами. Но больше всего ощущалась именно биологическая составляющая этого конгломерата запахов. Людоед включил фонарик и посветил на три стоящие в углу клетки. Две были пустыми. Но в одной было какое-то существо. Они приблизились. Нечто, размером с овчарку лежало на полу, свернувшись калачиком. Рядом грязная миска с какой-то зловонной массой. Крест наклонился, приглядываясь к существу. Оно, почуяв чье-то присутствие, проснулось и распрямилось, встав на четвереньки. Николай отпрянул. Это было не животное. Небольшое, пугающе похожее на морлока существо в грязных, потерявших цвет лохмотьях, с длинными, никогда не стриженными и грязными волосами, с не стриженными и обгрызенными даже на ногах ногтями, было человеческим ребенком лет пяти или шести отроду. Взглянув безумными и дикими большими глазами на незваных гостей, ребенок забил ладонями по полу и зарычал, мотая головой. Слипшиеся, грязные полосы волос стали елозить по лицу, и он принялся ловить их зубами. Поймав одну прядь собственных волос, ребенок притих и стал яростно ее кусать, не спуская при этом глаз с людей.

— Что же это такое, Илья? — просипел шокированный увиденным Васнецов.

Людоед ничего не ответил. Он достал из-за пазухи пистолет с глушителем, и какое-то время хмуро смотрел на это дитя, видимо раздумывая, убить его или нет. Увидев пистолет, ребенок сначала замер, а затем стал медленно пятиться назад.

— Илья. Не надо. — Прошептал Васнецов.

— Это не для него, — зло прорычал Людоед и толкнул внутреннюю дверь.

Никого, кого стоило бы застрелить, тут не оказалось, и он убрал пистолет обратно.

Они оказались в еще большем помещении. Прямо у входа стояло три заполненных чем-то ведра. Людоед наклонился, светя в них фонарем и, практически сразу отскочил, сжимая кулаки. Лицо его перекосилось от ярости.

— Что это? — Васнецов вглядывался в ведра, держась на расстоянии от них.

— Там человеческие зародыши. — Тихо проговорил Илья. — Мертвые недоношенные дети с разных сроков беременности. Перемотанные пуповинами и вперемешку с плацентами. Некоторые по частям. Ручки… Ножки… Черт подери, что это за дьявольское место…

Николай еще не видел Людоеда таким. Казалось, внутри него закипала ядерная реакция. Словно внутри этого человека взорвалась микроскопическая плутониевая бомба, поджигающая дейтерий. И сейчас грянет взрыв.

Крест обернулся и взглянул на стоящие вдоль стены столы. Их было шесть. На каждом лежала накрытая грязной, окровавленной простынею женщина. Их руки и ноги были привязаны к краям столов. Крест подошел к одной и, сняв с руки перчатку, стал искать пульс на ее шее.

— Мертва, — констатировал он и подошел к следующей. — Жива, — монотонно произнес он, ощупав пульс и раздвинул ей веки на правом глазе. Посветил фонарем на зрачок. — Накачали наркотой, похоже.

Крест осмотрел всех. Из шести женщин три были мертвы и три в бессознательном состоянии.

— Илья, их освободить надо, — пробормотал Николай, брезгливо осматривая грязные простыни, забрызганные и перемазанные кровью и нечистотами пол и стены.

— С ними мы не уйдем. — Отрезал Людоед.

— Но ведь нельзя их бросать на произвол судьбы! — воскликнул Васнецов.

Крест схватил его за ворот бушлата и буквально прорычал:

— С ними мы не уйдем!

В этом помещении тоже оказалась внутренняя дверь, ведущая еще куда-то. Единственная лампа не позволила разглядеть ее, слившуюся с фоном дальней стены. Но сейчас, когда она открылась, уже стало ясно, что эта дверь существует. В помещение вошел пожилой человек в почти белом, грязном как те простыни, халате. Длинные седые волосы свисали с висков, за ушами и с затылка. Вся остальная голова была совершенно лысая. Он смотрел на какие-то бумаги, которые сжимал левой рукой, при этом правой рукой постоянно поправляя очки, держащиеся на ушах посредством резинок. Незнакомцев он заметил не сразу. Но когда обратил внимание на их присутствие, то видимо принял за своих.

— Живых в стойло и через пару недель можно на повторное оплодотворение. Хотя для развлекухи пойдут и через три дня. Ублюдков собакам отдайте. Трехмесячного уродыша дайте Маугли. Пусть хавает, — сказал он таким спокойным и добродушным голосом, что можно было подумать, будто он говорит о подопытных крысах. Но ведь и к тем у нормальных людей может быть больше сострадания.

Взрыв у Людоеда все-таки произошел. Но это скорее было не эмоциональное. Это сработал отточенный инстинкт убийцы. Просто для активации этого инстинкта нужен был повод, как нужна была инициация термоядерной реакции. Лучшего повода, чем дикие, неподдающиеся никакому пониманию опыты над людьми, наверное, не найти. Катана пулей выскочила из ножен, и Крест сделал всего два движения рукой. Первое движение в долю секунды разрезало кончиком меча этому старику горло. Следующее движение последовало незамедлительно, и меч вонзился человеку в халате прямо в сердце. Крест надавил на эфес и довел лезвие в тело жертве по самую рукоять. Экспериментатор упал на колени и запрокинул голову. Из разреза хлынула кровь. Людоед уперся подошвой ботинка жертве в подбородок и, выдернув меч, толкнул черновика ногой, заставив распластаться на полу. Людоед вытер лезвие об рукав покойного и вернул катану в ножны. Затем снова извлек пистолет с глушителем.

— За мной, — тихо сказал он и вошел в следующую дверь…

— Слышь, Менгеле, я думаю следующую партию кесарить надо, а то издохнут все. Ребяткам не друг друга ведь долбить. Им живые дырки нужны. — Проговорила тучная женщина в белом халате, сидящая спиной к вошедшим. Сидела она за столом, на котором были разложены хирургические инструменты, какие-то бумаги и миска с похлебкой, которую она поедала. Услышав шаги Людоеда, она видимо приняла его за того старика. Крест без колебаний выстрелил ей в затылок. Голова женщины нырнула в миску. Людоед схватил ее за волосы, приподнял и понюхал то, что она ела.

— Человечина, — констатировал он и сбросил ногой мертвое тело со стула. Затем повернул голову в сторону Николая. — Ну что блаженный. Ты готов превратить это место в ад?

Шок и тошнота стали отступать, достаточно было посмотреть в источающие бездонную ненависть глаза Людоеда. Николай словно принял часть этой ненависти и ощутил желание пустить оружие в ход и устроить в этом логове черновиков настоящий карнавал смерти. Он ответил Людоеду ухмылкой. Склонился над убитой и срезал ножом прядь ее волос. Затем намотал на вилку, лежащую возле миски с человечиной. Извлек бутылку с белой краской и при помощи этой импровизированной кисточки написал на стене:

«Ад уже здесь!»