Вторжение, которого не было

Враг не оказывал более никакого сопротивления действиям “Люфтваффе”. С помощью воздушной разведки немцы собрали достаточно данных о последней оборонительной позиции, даже не приближаясь к ее аванпостам.

Их общий стратегический план состоял в расширении захваченного плацдарма на запад и прорыве к западным окраинам Лондона. Позднее предполагалось захватить центральные районы страны и поставить себе на службу промышленные предприятия южной и средней Англии. Но прежде всего надо было прорваться через “Линию Генерального штаба”[404].

По расчетам Буша, эта операция должна была занять неделю, если, конечно, удастся провести хорошо скоординированную атаку. Насколько он мог судить, англичане еще не закончили все свои приготовления. Когда 9-я танковая дивизия 19 июля[405] подошла к реке Медуэй, мосты были взорваны, а патрули, посланные через реку, попали под сильный обстрел. Тем не менее, разведчики смогли нащупать прорехи в линии обороны и доложили о возможности прорыва.

Буш верно предположил, что англичане ожидают от него “правильной осады”. По их мнению, немецкие войска должны были на широком фронте войти в соприкосновение с “Линией Генерального штаба”, выбрать для прорыва один или два сектора, сконцентрировать против них превосходящие силы и лишь затем нанести удар. Такой образ действий был обычной военной практикой. Именно поэтому Буш решил отказаться от данной схемы и прорвать оборонительную позицию малыми силами.

К этому времени немецкие авангарды начали выдвигаться за Кренбрук. Порт Рай еще не был захвачен, но, когда он будет взят, это не принесет немцам большой пользы, Седьмой корпус не мог присоединиться к 16-й армии за один день, но 35-я пехотная дивизия уже высаживалась в Менстоуне (и частично в Детлинге, прямо под носом у врага), поэтому оказалось возможным с ходу прорвать “Линию Генерального штаба”. В мае Буш скептически отнесся к предложению Гудериана осуществить подобную операцию на Маасе и даже какое-то время гордился тем, что осудил “эту авантюру”. Теперь же он старался подражать “шедевру воинского мастерства и неожиданности”.

Именно неожиданность, связанная с обманом противника, была главной составляющей плана Буша. Командующий 16-й армией стремился не только утаить от Айронсайда направление главного удара, но и заставить его полностью довериться ложным сведениям о “неизбежной немецкой атаке в районе Бесингстоука”. Чтобы отвлечь внимание бесчисленных информаторов среди враждебного населения, Буш решил не вводить войска в окрестности Мэдстоуна. Он укрыл танки немного западнее, чтобы создать иллюзию подготовки к атаке Ротхема. Буш охотно бы начал наступление уже 20 июля, но к этому времени 35-я дивизия не успевала выйти на позиции. Поэтому он согласился подождать один день, тем более что 21-го числа ожидалось прибытие 7-й танковой дивизии. Неожиданный маневр этим подвижным соединением, без сомнения, запутает противника![406]

Если бы в июле 1940 года британская армия была подготовлена к быстрым и активным действиям, она легко бы разбила немцев. К 21 июля можно было укрепить “Линию Генерального штаба” пехотными дивизиями, стянуть к ней до 80 процентов полевой артиллерии и, по крайней мере, пятьдесят противотанковых орудий (что составляло четверть всех существующих[407]). Увы, англичане всегда запаздывали. Сражение застало пехотные дивизии в движении.

Лишь 2-я бронетанковая дивизия была готова к бою. В ее состав входили слабые легкие танки, несколько тяжелых танков, оставшихся от 1-й бронетанковой дивизии, и новые танки “валлентайн” из 7-го полка, срочно доставленные из Шотландии.

Пауза, сделанная Бушем перед нападением на Мэдстоун, дала англичанам неоценимую передышку, а приближение кораблей Соммервилла встревожило Редера. Однако немецкая армия продолжала расширять плацдарм — как по фронту, овладевая новыми и новыми пунктами на побережье, так и в глубину. Уже становилось очевидным, что присутствие соединения “Н” в Па-де-Кале не поможет ни вытеснить врага с английской территории, ни помешать ему атаковать “Линию Генерального штаба”. Самым пугающим было продвижение немецких патрулей на запад от реки Медуэй у Гиллингхема до Севеноукса и Гастингса. Немецкая армия казалась огромной и неуязвимой.

На совещании 19 июля Гитлер и Геринг находились в состоянии эйфории. Они решили, что настало время подорвать сопротивление Британии жестоким террором и мощным психологическим давлением. Министру пропаганды Рейха, доктору Геббельсу, было приказано передать по радио “обращение к разуму” англичан и[408] призвать их в интересах мирного населения “закончить неравную борьбу”. Иоахиму фон Риббентропу предписывалось подготовить мирные предложения и через нейтральные страны передать их правительству Великобритании. Тем временем “Люфтваффе” и вермахт, при поддержке абвера, должны были еще раз подчеркнуть всю беспомощность правительства Черчилля защитить хотя бы Лондон.

Лишь небольшая часть немецких бомбардировщиков была направлена против кораблей Соммервилла. Все остальные силы во изменение предыдущей политики атаковали вражеские шоссе и железные дороги в пределах линий Лондонского метро.

На плацдарм было доставлено “специальное подразделение 800”, принадлежащее абверу. Эти части, укомплектованные военнослужащими, знающими английский язык и одетыми в английскую военную форму, должны были действовать в авангарде главных сил, сея в рядах противника неуверенность и панику.

Хотя бомбардировка Лондона давно ожидалась англичанами (они понимали политическую подоплеку ударов “Люфтваффе” по населенным пунктам), оборона столицы была очень слабой и сводилась, по существу, к двум эскадрильям истребителей. Остатки RAF попытались перехватить вражескую армаду над пригородами, но это не возымело результата, равно как и истерический огонь зенитных орудий. Немецкие бомбардировщики старались поразить узловые железнодорожные станции, мосты и другие военные объекты, но большая часть бомб падала на жилые районы, принося обширные разрушения и убивая людей. За злостью, ужасом и паникой последовало навсегда укоренившееся чувство ненависти к немцам. Гром войны, прежде доносившийся издалека, теперь гремел у лондонцев над головой. Подавляющее большинство жителей осталось в городе с намерением выстоять, запуганное меньшинство обратилось в бегство. Некоторые говорили, что страна стоит на пороге гибели.

Появление диверсионных отрядов, уничтожающих силовые установки и мосты и нападающих из засады на отдельных прохожих, удвоило ощущение тревоги и уныния в сельской местности. Слухи, питающиеся немецкой радиопропагандой, говорили о том,[409] что немцы уже высадили на английскую землю огромную массу войск, что они контролируют территорию между Селси-Билл и Бичи-Хедом и между Саутендом-он-Си и Фолкстоуном.

Диверсанты наносили мало материального вреда (многие из них были быстро схвачены), но моральное их воздействие было ошеломляющим. К тому же они стимулировали и усердие не по разуму офицеров армии и дружинников на дорожных блокпостах, а это затрудняло передвижение по шоссе и нередко приводило к арестам невиновных англичан.

В новых условиях геббельсовские предложения о перемирии были услышаны с большей готовностью, чем раньше. Люди оказались перед выбором: продолжать сопротивляться, невзирая на смерть, страдания и разруху, или тихо сдаться врагу и использовать эту ситуацию наилучшим образом. Правительство все еще оставалось непоколебимым, как и военные, большая часть которых “кипела” от злости, и вовсе не собирались сдаваться, но мирные жители утрачивали веру в победу. Чувство бессилия удерживало большинство из них от активного сопротивления. Когда приходили немцы, желание сражаться или бежать отпадало, и люди просто старались выжить — там, где их застало вторжение.

Постепенно разгорались боевые действия на “Линии Генерального штаба”. Английские войска встретили врага с непреклонной решимостью отразить любую атаку по всей линии фронта. Немецкие авангарды пришли к выводу, что прорваться через эту преграду будет очень сложно. Поэтому, пока вермахт занимался сугубо “техническими” задачами, Шестая горнострелковая дивизия очистила от англичан Айл-оф-Тенет, после 48-часовой тяжелой борьбы взяла в плен остатки гарнизона Дила и 198-й бригады. 17-я пехотная дивизия, поддержанная небольшим количеством танков, разбила 45-ю дивизию (лишенную артиллерии ПТО) и вместе с 7-й воздушно-десантной дивизией вошла в Сассекс. Но в остальных районах немцы лишь ознакомились с “Линией Генерального штаба”, а англичане остались “при своих”.

35-й пехотной дивизии была поставлена задача атаковать противника в излучине реки Медуэй. Здесь, на узком участке, были[410] собраны вся дивизионная артиллерия и минометы. После первоначального успеха к сражению должна была присоединиться 9-я танковая дивизия. Самолетам Кессельринга было приказано бомбить прямоугольник в три мили шириной и четыре мили длиной, полностью простреливающийся немцами.

Начиная с вечера 20 июля, бомбардировщики приступили к изоляции этой территории. Они также атаковали позиции британских орудий. Ночью отряды пехотинцев пересекли реку и направились к Оуквуд-Парку. При встрече с новозеландскими войсками разразилась свирепая рукопашная схватка. Немцы были отброшены за реку, но не уничтожены; стрелки удерживали небольшой плацдарм.

С утра пикирующие бомбардировщики перешли к точечным ударам по английским орудиям. В ответ они были атакованы истребителями, вызванными с севера (один из пилотов назвал это “прощальным жестом”). Представление было запоминающимся. “Штука” были застигнуты врасплох; немцы потеряли несколько самолетов до того, как на помощь прибыли “мессершмитты” и возвратили потерянное господство в воздухе.

“Прощальный жест” RAF никак не отразился на развитии событий на суше. В районах Эллингтона и Ист-Фарли порыв немецкой пехоты позволил переправиться через реку. 35-й и 11-й полки заняли позиции еще ночью, теперь они при поддержке 88-мм и 37-мм артиллерии прямой наводкой обстреливали укрепления врага.

Подробности сражения, кипящего среди домиков и садов, можно найти в дивизионных дневниках, личных воспоминаниях выживших и в архивах музея Мэдстоуна. “Британский Верден” — так иногда называют Мэдстоунскую битву, намекая на то, как дорого она обошлась Англии. Однако в противоположность Вердену, немецкие силы не были истощены, и это быстро решило ситуацию в их пользу. У британцев, на самом-то деле, уже не было выбора: они знали, что в случае отступления с одного сектора “Линии Генерального штаба” рухнет весь фронт.

Хотя Буш и сомневался, хватит ли ему боеприпасов, яростная битва продолжалась, принося обеим сторонам тяжелые потери. В середине дня немецкие войска, наступающие с двух предмостных укреплений, соединились у станции Барминг. Еще через 12 часов[411] последние новозеландцы были выбиты с излучины реки. Теперь путь для танков был открыт.

Однако все попытки продвинуться западнее были парализованы огнем английской артиллерии и уверенной контратакой австралийских войск, которая состоялась на рассвете 22 июля. Австралийцы пробрались к стенам психиатрической лечебницы Барминга и там столкнулись с неприятелем. Два часа Буш и фон Фитингоф напряженно следили за развитием событий. Командующий корпусом лично подъезжал к строителям мостов, чтобы поторопить их. В два часа дня первые танки (Pz.III и Pz.IV) пересекли реку. Это решило исход дела не в пользу австралийцев, хотя последние оказались такими же хорошими бойцами, как и немцы[412].

Все утро Торн обдумывал возможность отбросить немцев с помощью танков 3-й бригады. Он отправил на помощь австралийцам батальон “матильд”. Судьба этого подразделения убедила генерала в невозможности использовать танки на местности, которая полностью простреливалась неприятелем. (Танки попали под перекрестный огонь и были быстро уничтожены.)

Не оставалось иного выбора, кроме как отдать той же ночью приказ об отступлении к возвышенностям за Вест-Моллингом. Центр сопротивления англичан сместился к крутым склонам Ротхема. Немцы перешли к преследованию, безжалостно разрушая защитные сооружения “Линии Генерального штаба” и захватывая доты. Последние зачастую сдавались сами, видя невозможность борьбы против вражеских танков.

Не прекращались бомбардировки и обстрелы с воздуха, наносившие огромные потери обороняющимся. Сократились поставки[413] продовольствия. Сцены насилия на дорогах, в городах и селах приводили солдат в уныние.

В этой обстановке Черчилль приказал Айронсайду лично прибыть в расположение 2-й бронетанковой дивизии и сообщить ее командиру, генерал-майору У.С.Тилли, что дивизия должна утром 22-го двинуться на юг, и на следующий день, 23 июля, принять участие в контратаке под Мэдстоуном, которую организует XIII корпус. Торн предупредил своего главнокомандующего, что это будет самоубийством. “Вам недостаточно уничтожения 1-й бронетанковой дивизии? — спросил он. — Что могут сделать легкие танки с менее чем 10-миллиметровой броней, когда танки с 80-миллиметровой броней потерпели поражение?” Но премьер-министр был непреклонен.

Немцы, заранее все узнавшие, смогли достойно встретить атаку. Между Бирлингом и Вест-Моллингом расположились противотанковые орудия, у Оффхема и Эддинггона сооружались блокпосты, а танковый резерв был укрыт от глаз врага в лесу. В процессе движения 2-я бронетанковая дивизия регулярно попадала под немецкий обстрел. В результате боевое охранение рассеялось, и малоопытные войска, впервые участвующие в настоящей войне, пришли в беспорядок.

Танки понесли значительные потери еще до выхода на рубеж атаки. Данные разведки были обрывочными. Поддержка со стороны артиллерии и пехоты почти отсутствовала, то и дело пропадала связь. Но дивизию торопили из-за важности момента и боязни того, что, если наступление не начнется немедленно, войска Тилли серьезно пострадают, не вступив в сражение. Задачи батальонам были поставлены наспех. В результате машины, двигаясь небольшими группами, попали под немецкий обстрел, и большая часть войск была уничтожена.

К исходу дня дивизия была разбита, а немцы невозмутимо просматривали территорию до Ротхема, ожидая нападения, — кажется, они не понимали, что оно уже состоялось и было ими отражено.

Это несчастное утро открыло целый день неприятностей. Сообщения с запада говорили о свободном наступлении немцев. Петерсфилд находился в руках врага, и новые силы продолжали высадку на все расширяющемся пространстве. Наиболее тревожащим был звонок из Биллингсхерста. Почтмейстер, который смог сохранить связь даже после того, как враг захватил город, сообщил о потоке мотоциклов, бронированных машин, танков, грузовиков и орудий, двигавшихся в сторону Хезлмира. Это шла в прорыв 7-я танковая дивизия.[414] Айронсайд понимал, что в течение нескольких часов пальцы, тянувшиеся вдоль “Линии Генерального штаба” по направлению к Гилдфорду и Бесингстоуку, сцепятся в кулак. Очень слабым утешением для главнокомандующего служило то, что Хогсбек и Бесингстоук обороняют 43-я пехотная дивизия генерал-майора Р.В. Поллока и 3-я пехотная дивизия генерал-майора Б.Л. Монтгомери, которые были, возможно, самыми сильными и хорошо вооруженными соединениями его армии.

Третья дивизия была кадровой и имела боевой опыт. С танками дело обстояло хуже. Дивизия располагала только 60 процентами штатной артиллерии, а фронт ее был слишком растянутым. Пытаясь надежно прикрыть хотя бы линию Темзы, Айронсайд привлек к операции 52-ю пехотную дивизию (генерал-майора Дж.С. Дрю) из резервов Восточной Англии и 2-ю пехотную дивизию (генерал-майора Н.М. Ирвина) из Линкольншира. Впрочем, командующий прекрасно понимал, что, какими бы сильными и тренированными эти подразделения ни были, им удастся только задержать врага. Зато с изъятием этих частей береговая линия осталась незащищенной, если не считать нескольких дивизий, так же плохо снаряженных и столь же немобильных, как растаявшие при вторжении 1-я лондонская и 45-я пехотная дивизии.

20-го числа соединение “Н”, потеряв по пути миноносец, прибыло в Плимут. После дозаправки корабли вновь попали под удар с воздуха. (Их бомбили все время — с тех пор, как они оказались в пределах досягаемости самолетов Третьего воздушного флота Шперле.)

Соммервилл не понимал, какую роль планы сражения отводят его флоту[415]. Прежде всего, он решил оставить в Плимуте[416] авианосец “Арк Ройял”: ни этот большой корабль, ни его устаревшие самолеты не могли принести какой-либо пользы в узком проливе. С оставшимися кораблями (линейным крейсером “Худ”, линкорами “Резолюшн” и “Вэлиант”, двумя крейсерами и двадцатью миноносцами) Соммервилл вошел в Ла-Манш. Это случилось днем 21 июля, в тот самый день, когда немцы прорывали английскую оборону при Мэдстоуне.

Препятствия, с которыми столкнулся Соммервилл, оказались гораздо более серьезными, чем те, что находились в Ла-Манше вечером 15 июля. Следовало также учитывать, что диверсионные операции Форбса в Северном море, вероятно, не отвлекут внимание немцев от событий в Дуврском проливе. На самом деле время было упущено. Оккупанты больше не зависели от военных кораблей. Коммуникации 16-й армии охраняли минные поля и тяжелые орудия, расставленные по обеим берегам Английского канала и простреливающие перекрестным огнем весь пролив, а также торпедоносцы и пикирующие бомбардировщики, которых было предостаточно. Черчилль через Паунда приказал Форбсу и Соммервиллу “овладеть каналом и выбить из него весь немецкий флот”. Но в этом обращении звучали нотки политической расчетливости: “Вы должны сражаться с максимальной решимостью, отдавая себе отчет в том, что в ваших руках не только судьба нации, но и последняя козырная карта, позволяющая Империи победить в предстоящей борьбе”. Эти слова разъяснили адмиралам все. Битва до победного конца больше не приветствовалась, — Черчилль решил искать новое решение “английской проблемы”.

Поэтому и Соммервилл и Форбс выбрали тактику, позволяющую действовать с наименьшим риском. Это означало держаться в отдалении от противника и заходить в контролируемые им воды только ночью или, в редких случаях, днем под прикрытием истребителей. Другими словами, они пожертвовали свободой действий и сражались со связанными за спиной руками. Впрочем, адмиралы уже понимали, что их действия никак не отразятся на конечном результате.

Королевский флот четыре раза обстрелял вражеские корабли и береговые батареи — и это все! Немцы даже не изменили график отправления конвоев. “Люфтваффе”, между тем, постепенно выводили из строя британские корабли. Когда вечером[417] 22 мюля Соммервилл возвратился в Плимут, лишь “Вэлиант” оставался вполне боеспособным, остальные линкоры и крейсеры получили повреждения разной степени тяжести, Два миноносца были потоплены и три — выведены из строя.

Немецкое присутствие в юго-восточной Англии было, в некотором роде, блефом[418]. Сколько-нибудь заметные части вермахта действовали только в местах проведения крупных военных операций. Нигде обман не был более очевидным, чем на территории, контролируемой 17-й пехотной дивизией, которая оккупировала огромную территорию. Люди, живущие на захваченном пространстве, сплошь и рядом даже не видели немцев. Участок Литтлехемптон — Петерсфилд контролировали столь незначительные силы, что Лок наотрез отказался двигаться дальше, пока не прибудут части VII корпуса.

23-го числа левый фланг 16-й армии был усилен частями 7-й пехотной дивизии фон Габленца из состава этого корпуса. Уже сосредоточившуюся 7-ю танковую дивизию Буш направил к “Линии Генерального штаба” в район Бесингстоука. Хотя Буш и требовал “решительных действий”, он приказал Роммелю “воздержаться от крупного нападения до прибытия 7-й пехотной дивизии и объявления VII корпуса боеспособным”. Но Роммель был известен своим неповиновением, он рисковал всегда, особенно же — когда замечал слабость врага.

Роммель начал с разведки оборонительных сооружений противника. Выяснив, что 3-я английская пехотная дивизия находилась в полной боевой готовности, он переместил свои танки несколько западнее и обнаружил, что правый фланг “Линии Генерального штаба” отодвинулся за Бесингстоук. Когда утром 24 июля танки Роммеля подошли к Уолвертону, генерал испытал то чувство приближающейся удачи, которое нередко приходило к нему во Франции. Он нащупал стык между 3-й дивизией и ее соседом[419] справа — 1-й пехотной дивизией (генерал-майор К.А.Н. Андерсон). Тотчас же 25-й танковый полк “вклинился” в это слабое место и окончательно разъединил подразделения противника.

В то же время 9-я танковая дивизия, помогавшая 35-й пехотной дивизии в атаке на Норт-Даунс, столкнулась с английскими войсками, охраняющими Пилгримс-Вей. За этот день дивизия выдвинулась к Вест-Кингсдауну и теперь собиралась штурмовать восточный фланг английской оборонительной позиции. Танки и бомбардировщики проделали брешь в обороне противника, и теперь немецкая пехота, сильно пострадавшая в боях с новозеландцами, австралийцами и канадцами, смогла захватить большое количество пленных. Умный и находчивый противник атаковал “Линию Генерального штаба” с воздуха и земли — в результате она начала давать трещины повсюду. Осознавая это, Буш приказал фон Фитингофу бросить в наступление все наличные силы.

22-я воздушно-десантная дивизия прикрыла фланги 35-й пехотной дивизии. Вместе они начали продвижение к Оффорду, пытаясь найти прорехи в обороне между Брайстедом и Вестерхемом.

К исходу этого дня немцы развернули один из оперативных штабов в Чартвелле, личной резиденции Уинстона Черчилля. Однако не стоит думать, что они не встречали сопротивления, — нет, совсем наоборот. Просто англичане, хотя они были столь же упорны в достижении своих целей, ничего не могли противопоставить прежде всего огромной боевой мощи врага, а уже потом его мастерству.

В руки немцев попадало все больше жизненно важных центров и линий связи. Это мешало нормальному управлению вооруженными силами Англии и расстраивало все планы британских военачальников. 7-й немецкий корпус, захвативший Бесингстоук, перекрыл шоссе и железные дороги, связывающие Лондон с Портсмутом, Саутгемптоном и всей юго-западной частью страны. Угроза нависла над дорогами в Бристоль и Саут-Вейлс. 6-я горнострелковая дивизия собиралась занять все северное побережье Кента, тем самым блокируя эстуарий Темзы. Военно-морская верфь в Ширнессе была осаждена,[420] но все еще работала. Гидлингхем, Чатем и Рочестер были окружены. Немецкие войска прекратили подвоз продовольствия и остановили работу некоторых фабрик, включая стратегически важный завод компании “Шорт”. Вспоминая те дни, мисс Анна Прайс из Рочестера писала:

“Я была одной из тех, кто решил остаться, — потом мне пришлось пожалеть об этом. Нам посоветовали запасать еду, но никто из нас особенно этим не занимался. Мне кажется, мы не очень-то верили в то, что случится худшее. Но в разгаре бомбардировки, которая уничтожила несколько магазинов и отключила электричество, мы обнаружили, что еда в магазинах стала заканчиваться. Люди бросились панически закупать продовольствие. Я видела, как люди стояли в очереди во время налета. Затем более сильные начали проталкиваться ближе к прилавкам, а полиции, конечно, не было видно: она контролировала движение автомобилей и спасала людей из разрушенных домов. Затем поползли слухи, что немцы скоро будут в городе, а полиция и добровольцы перекрывают дороги и укрепляют ратушу. Начался артобстрел, который разрушил главные водохранилища. Время от времени мы слышали оружейную стрельбу и рокот пулеметов. Я помню, как один раз привели немецкого военнопленного. Он вел себя вызывающе, а мы все свистели. Но час за часом становилось все хуже, и мы не видели выхода”.

Состояние гражданского населения беспокоило правительство в такой же степени, как и развал вооруженных сил. Ни министры, ни руководители, ни администраторы не знали, что делать.

У немцев были свои заботы. Фон Рунштедт встретился с Бушем и потребовал от него, чтобы 16-я армия не рассредоточивалась. Во время Французской кампании Рунштедт беспокоился всякий раз, когда одна из его танковых дивизий заходила слишком далеко в тыл врага, — он опасался решительного контрудара со стороны французов. Теперь он волновался из-за возможного английского отпора. Все предприятие до сих пор казалось ему рискованным, а территория — чрезмерно обширной для наличных сил. Но командарм убедил командующего группой армий “А” в том, что ситуация находится под контролем. “Нигде войска не сталкиваются с действительно опасными обстоятельствами”, — утверждал генерал Буш.[421]

Дувр, наконец-то, стал доступен для транспортных судов. По мнению Буша, англичане и хотели бы сопротивляться, но уже не имели такой возможности. У военнопленных немцы обнаруживали самое устарелое оружие, иногда они были и вовсе безоружны. После битвы у Вест-Моллинга 23 июля, когда были уничтожены или оставлены на поле сражения 60 английских танков, тяжелая техника противника попадалась совсем редко.

Соглашаясь с намерением Буша продолжать штурм “Линии Генерального штаба”, фон Рунштедт запретил войскам пробиваться к пригородам Лондона. “Следует придерживаться первоначального плана. После прибытия подкрепления 16-я армия должна осадить английскую столицу и начать проводить рейды в северном и северо-западном направлениях, имея целью окончательно сломить британское сопротивление”.

В течение 24 июля обстановка на фронте продолжала ухудшаться. Айронсайд решил предстать перед премьер-министром и его ближайшими советниками и объявить им о поражении. Он подъезжал к Уайтхоллу в разгар воздушных ночных налетов: окраины сильно пострадали от бомбежек. Когда Айронсайд приближался к Вестминстеру, он увидел противовоздушные орудия в действии. Но, казалось, что вражеские самолеты не обращают на них внимания и спокойно опускаются гораздо ниже аэростатов заграждения. Генерал был доволен тем, что на улицах было мало беженцев: в основном, вне укрытий находились ополченцы гражданской обороны. Люди выглядели так, как будто все находилось под контролем, но машину главнокомандующего часто обгоняли “скорые” и регулярно останавливали на дорожных блокпостах нервные часовые. В итоге он опоздал на встречу с нетерпеливым премьер-министром, который не любил долгих вступлений.

“Я должен сообщить вам, — начал Айронсайд, — что, по моему мнению, битва за “Линию Генерального штаба” обернулась против нас”. Затем он обрисовал положение немцев и потери британской армии, которые составили 75 процентов вооружения и три пехотные дивизии из 25 имеющихся. Главнокомандующий пояснил, что всеми силами он старался выполнить приказ Черчилля о “быстром, решительном сражении” с высадившимися[422] подразделениями противника. Но в этой схватке подвижные резервы армии метрополии были разбиты. “Армия, — продолжил Айронсайд, после того, как Черчилль ответил резкостью, — была не готова к решительному наступлению: совершить его без мобильных войск, вооружения и достаточной тренировки оказалось невозможным”. “Учитывая неспособность флота разрушить немецкие коммуникации в Английском канале и полное господство авиации противника в воздухе, — заключил он, — шансы остановить противника, не говоря уже о том, чтобы отбросить его, были ничтожно малы. Поэтому пришло время делать выводы, как бы печальны они ни были”. И, по-английски сдержанно, скрепя сердце, Айронсайд положил на стол премьер-министра заявление об отставке.[423]