Вторжение

Глава 21. Богдан

Холодно. Кажется, что он полностью голый, иначе почему так холодно? Впереди видны отблески огромного костра, через который то и дело прыгают одетые в меха фигурки. Но костер слишком далеко и не греет. Без огня холодно. Очень холодно.

По обе стороны от костра, так что нельзя различить лица и фигуры, бьют в бубны сотни музыкантов. Ухо долго не может привыкнуть к ритму, в котором они играют. Удары о бубен звучат так часто и так сильно, что уши вообще не различают, где кончаются одни и начинаются следующие. Лазарову слышен лишь гул, сильный и густой, как кровь, текущая из разрезанной вены.

Под аккомпанемент бубнов звучит песня. Лазаров, разумеется, не может разобрать слов чужого языка. Возможно, что и вовсе в этой песне нет никаких слов. Только голос, завывающий как ветер в Лисьих горах на самых высоких нотах. Певцов, затягивающих в едином ритме жуткую воющую песню, не видно вовсе. Возможно, это и впрямь дует ветер. Иначе почему тогда здесь так холодно?

Из темноты появляется рука. Длинная суставчатая, явно не принадлежащая человеку. Лазаров вздрагивает, когда рука приближается к нему, но та проходит мимо. Инспектор слышит крик человека за своей спиной и видит, как рука возвращается в темноту, но уже с зажатым в кулаке человеком. Человек кричит, Лазарову знаком этот крик, но он не может вспомнить откуда. Всё выглядит каким-то неправильным, но Лазаров никак не может осознать, в чём именно подвох. Мысли путаются от ужаса, от омерзительной, ввинчивающейся прямо в мозг музыки и от холода. О Верховный, как же холодно!

Теперь человек появляется прямо перед костром. Пленник по-прежнему кажется знакомым, но Лазаров никак не может вспомнить, где видел его раньше.

Пленник начинает плясать. Его фигура в свете костра отбрасывает слишком большую, неправильную тень. У тени непропорционально длинные, многосуставчатые руки и ноги, сгибающиеся под неправильным углом. Лазаров не может отвернуться, не может посмотреть, что происходит сбоку. Закрыть глаза он тоже не может. Ему приходится видеть, как движения тени всё ускоряются, становятся быстрее движений человека. Уже очевидно, что это не тень танцующего, это тень чего-то, что стоит позади Лазарова. Он хочет оглянуться и не может. Это сводит с ума. А ещё с ума сводит холод. От этого холода словно мёрзнет сама душа.

Пленник вскидывает голову. Тень протягивает к нему свои длинные суставчатые руки. Одна из рук заканчивается лезвием. Лезвие чиркает по горлу.

Кровь! Из горла жертвы во все стороны неправдоподобно сильной струёй бьёт кровь. Такая красная, такая тёплая.

Холод, терзавший Лазарова всё это время, проходит. Кровь льётся на него ещё какое-то время, а потом пропадает. Вновь становится холодно. А ведь от крови было так тепло, так тепло.

И вновь из темноты появляется неправдоподобно длинная рука, и вновь на площадке перед костром танцующий пленник. Лазарову уже всё равно. Ему уже не страшно, и даже холод он чувствует не так сильно. Единственное что он сейчас ощущает, это нетерпение. Ему не терпится вновь ощутить на своём обнаженном теле кровь. Такую красную, такую теплую.

«Стоп»! - уже давно возникшая в голове мысль только сейчас пробилась к измученному мозгу следователя, - «Холод, тёплая кровь - тебе ничего это не напоминает? Где мы вообще, ты помнишь?»

Новый пленник продолжает плясать во мраке костра, но он уже не кажется Лазарову знакомым. Теперь Лазаров вообще не может разглядеть его лица. Тень при этом остается всё такая же зловещая, всё убыстряющая и убыстряющая свои движения, но она уже не оказывает такого эффекта на погрузившегося в свои мысли Лазарова.

«Что я здесь делаю? Могу ли я вспомнить, как сюда попал? Как меня сюда притащили? Нет. Не могу. Хм.»

Мысли уже не путаются от холода, в голове как будто прояснилось.

«Кстати, о холоде, а что именно у меня мёрзнет? И как? Насколько сильно?

Лазаров никак не мог сосредоточиться на ощущениях своего тела. Кажется, холод, которым мучился совсем недавно, был не более чем мыслью.

«Или сном. Сном. Ну конечно же! Мне это снится!»

Лазаров тут же проснулся, чувствуя, как бешено стучит его сердце, а в лёгких не хватает воздуха. Кошмар был на удивление правдоподобным. На удивление реальным. А ещё после него болела голова. Постепенно приходя в себя, Лазаров медленно осознавал, как же сильно болит у него голова.

-Ох, - прохрипел он, делая попытки подняться, - ох, Верховный! Ну и чертовщина.

Почему так болит голова? Он вчера не пил. Хотя может быть это просто перепады давления. Вроде бы ночью шёл дождь.

Мысли сложились друг с другом, как детали разобранного пистолета. Лазаров даже готов был поклясться, что слышал лязг.

Дождь. Прошлой ночью шёл кровавый дождь. Психопат, которого встретил Лазаров, гоорил про тёплую кровь. Теплая кровь, лившаяся в его сне. А ведь во сне он буквально чувствовал, как начинает сходить с ума. Понять бы ещё, как ему удалось прийти в себя… Впрочем, это потом. Сначала нужно выглянуть в окно и убедиться, что лужи на улице так же красны, как и вчера утром.

Лазаров рывком сел на кровати и, найдя глазами казённый гостиничный халат, пахнущий хлоркой и абсолютно не уютный, накинул его на плечи. Ни к чему было шокировать прохожих на улице видом своего нижнего белья.

Сделав несколько шагов, Лазаров остановился, наткнувшись взглядом на стул. На спинку стула вчера он повесил свою одежду, а на сиденье лежала кобура с верным «Сброя-криминал».

Мысленно обзывая себя параноиком, Лазаров вынул пистолет из кобуры, вытащил магазин, осмотрел оставшийся боезапас.

После произошедшей прошлой ночью стрельбы в пистолете осталось всего три патрона. Запасные магазины Лазаров с собой не носил по той же причине, по какой вообще предпочитал мелкокалиберную «Сброю-Криминал». Маленький пистолет в компактной кобуре абсолютно не сковывал движение и нигде не натирал. Но стоило прицепить к плечевому ремню кармашек с обоймой, как к концу рабочего дня Лазаров обнаруживал на своём плече кровавые полосы. Необходимости же в дополнительном боезапасе Богдан не видел. Его работа обычно была связана с интеллектуальной деятельностью и разговорами. Стрелять, как правило, он поручал другим. Кому вот только поручишь стрельбу теперь, когда ты один в люксовом номере задрипанной провинциальной гостиницы?

«Стоп»! – подумал Лазаров. - «А с чего ради я вообще должен сейчас по кому-то стрелять?»

Здравая мысль прошла незамеченной для паникующего подсознания. Лазаров вдруг понял, что всё это время неосознанно прислушивался к происходящему в гостинице и на улице. Тонкие стены барака и плохонькие деревянные окна не должны были вообще никак мешать проникать в комнату шуму с улицы. Однако же вокруг стояла полная, прямо-таки гробовая тишина. Лазаров взял со стола свои наручные часы. Стрелка показывала начало десятого. В Ичитьевске уже час, как начался рабочий день. Понятно, что в ожидании бунта город затих, но чтоб настолько? Должны же с улицы раздаваться, ну хотя бы крики перекликающихся патрулей.

Где-то вдали послышался звук, подозрительно похожий на винтовочный выстрел. А может быть, это только показалось?

Лазаров выругался. Продолжая держать пистолет в руке, он подошёл к скрытому шторой окну и осторожно выглянул, стараясь не сильно колебать скрывающущю его ткань.

Улицы действительно были перемазаны бурым. Всё прямо как прошлым утром. На улице, на которую выходили окна гостиницы, не было ни души. Мёртвых тел или ещё чего-то подобного Лазаров не заметил. Только бурая грязь, закопчённые стены изб и бараков, хмурое, набухшее тучами небо и поднимающийся к нему тёмно-серый, почти чёрный дым.

Дым! Уж чего в Ичитьевске точно не было, так это заводов. А для печей в августе всё-таки не сезон. Тем более, что дым шёл из одной точки. Очень тёмный и очень жирный. Как от пожара.

Лазаров медленно отошёл от окна и снял гостиничный халат. Сев на кровать и положив «Сброю-Криминал» на подушку, он принялся одеваться. Несмотря на позднее утро, в гостинице было по-прежнему тихо. Это одновременно нервировало и успокаивало. Вряд ли эрзины, пришедшие грабить и убивать, вели бы себя так тихо, что Лазаров не смог бы их услышать. Что до отсутствия шума от самих хозяев гостиницы, то можно вспомнить прошлую ночь, чтобы понять – от сна, появляющегося во время кровавого дождика, не так-то просто проснуться. Хотя у него это как-то получилось. Интересно, как?

Одевшись, Лазаров подошёл к двери и медленно потянул вниз дверную ручку. В абсолютной тишине гостиницы звук проворачиваемой ручки загрохотал, как пушечный залп. Лазаров ругнулся и осторожно открыл дверь. В коридоре никого не было.

Выйдя в коридор, он аккуратно закрыл за собой дверь и, держа руку в кармане, направился к выходу. Спускаясь по лестнице, он услышал ещё один выстрел. Хоть и приглушенный стенами, звук было хорошо различим. Явно стреляли где-то недалеко. Лазаров почувствовал, как где-то в животе холодным червяком ворочается ужас.

На первом этаже, положив руки и голову на стойку, спала тревожным сном девушка-портье. Звук звенящего колокольчика, стоящего прямо на стойке, её, конечно же, не разбудил.

У Лазарова не было времени, чтобы её будить. Ему оставалось только надеяться, что до гостиницы стрельба не дойдёт. Надежда, конечно, была слабой, что уж говорить.

Утренний Ичитьевск встретил Лазарова холодными порывами ветра, наполненными запахами металла, нефти и пороха. Ветер шёл с восточной стороны, и с той же стороны из-за крыш бараков был виден всё тот же чёрный жирный дым. Кажется, Веселинов исполнил свою угрозу. Тогда получается, что разбудить горожан не смог даже взрыв оружейного склада, а ведь при таком взрыве, наверное, даже окна тряслись.

Стараясь не паниковать, Лазаров лихорадочно продумывал свой маршрут. В ратуше ему сейчас делать нечего. Во-первых, со стороны центра города то и дело раздавались постепенно приближающиеся выстрелы и пронзительные крики. Во-вторых, даже если сама ратуша устояла и он сумеет к ней пробиться, то что делать дальше? А ничего. Вряд ли в ратуше сейчас находилось достаточно вооруженных людей, чтобы из неё можно было предпринять контратаку.

Поэтому путь Лазарова лежал на север, в казармы. У Веселинова должно было остаться достаточно людей, чтобы попробовать отбить город. А если нет, то у казарм всё ещё стоит «Вьюга» - единственное судно на этом берегу Ичитьевска. В крайнем случае можно будет укрыться там.