Встреча с Вождем

Пролог

11 июля 1941 года, где-то между Бобруйском и Москвой

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Стучат, словно боясь опоздать, на стыках железнодорожных рельсов колеса эшелона, с каждой секундой приближая его к цели путешествия. Полковник танковых войск Советской Армии Владимир Петрович Бат любил этот повторяющийся каждые несколько секунд ритмичный стук, под который так приятно засыпать. Засыпать сначала мальчишкой, когда он с родителями каждое лето отправлялся на месяц к дальней родне в Крым, затем – молоденьким младшим лейтенантом, выпускником танкового училища, следующим к месту будущей службы. Менялись пункты постоянной дислокации и количество звезд на погонах, менялись техника и личный состав, менялись министры обороны и генеральные секретари – и только этот звук не менялся никогда. Он всегда был – ну или, по крайней мере, казался – чем-то незыблемым, неизменным. Чем-то, без чего просто немыслима, невозможна любая железная дорога, где бы она ни находилась и куда бы ни вела.

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Десятилетний Володька, высунув от усердия кончик языка, рисует на альбомном листке танк. Отец, спрятав под узкий купейный столик опустевшую бутылку из-под «Жигулевского», весело тормошит сына:

– Что, Вовка, не передумал танкистом становиться?

– Не передумал… – бурчит тот, недовольный тем, что его отрывают от столь важного занятия. Итак вагон на стыках потряхивает, мешая правильно нарисовать дульный тормоз самого современного советского танка, а тут еще и папа мешает. А ему, между прочим, самое сложное осталось, зенитный пулемет на башне рисовать! Бат-старший смеется и, взъерошив сыну волосы (Володька недовольно трясет вихрастой головой – что еще за телячьи нежности, он уже совсем большой!), шуршит купленной на станции свежей газетой…

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

– Ну, что, Батоныч, по крайней? – Подрагивает вагон, подрагивает легкой рябью водка в протянутом товарищем, таким же вчерашним выпускником военного училища, граненом стакане. Впереди еще больше суток дороги, так что пока можно расслабиться. Главное, чтобы периодически проходящий по вагонам милицейский патруль не придрался. Но ребята вроде нормальные, когда прошлый раз мимо шли, старательно делали вид, что ничего не замечают. Понимают, что к чему: товарищи молодые офицеры, так сказать, надежда и опора наших славных танковых войск, к месту службы едут. Может, их уже завтра в какую-нибудь Африку отправят, с империалистическими наймитами воевать, времена-то сейчас неспокойные.

– Не… мне хватит… – мотает тяжелой головой лейтенант Бат, спиной к проходу заваливаясь на полку плацкартного вагона. – Пей сам… чтобы гусянка не слетала и дизель не сбо…

Сон, словно морской прибой из далекого детства, накатывается неудержимой волной, в которой тонет окончание бессвязной фразы…

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…

Двери в купе распахнуты, верхние полки пристегнуты к перегородкам, увеличивая свободное место. Накрытый скатертью стол уставлен немудреной закуской и бутылками «Советского шампанского». Новый год же, как иначе?! А что встречать праздник пришлось в дороге, так этим никого из присутствующих не удивишь – ко всякому привыкли за годы службы. И похуже условия бывали, да…

– Товарищи офицеры, с Новым годом! Мужики, пусть в новом, две тысячи десятом году наша страна…

Полковник Владимир Петрович Бат пьет молча и залпом, не дожидаясь окончания тоста. Он уже откуда-то знает, ощущает всем своим естеством, что этот тост – последний, который он поднимает вместе с боевыми товарищами. Не крайний, как принято говорить в их среде, а именно последний…[1]

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух».

Снова, как в лейтенантской юности, в стакане плещется в такт рывкам вагона водка. Водка, которую произвели и разлили в бутылку на советском ликеро-водочном заводе задолго до его, блин, рождения! Путешествия во времени, м-мать их!..

Укоризненно поглядев на дрыхнущего на соседней полке Очкарика, Батоныч, крякнув, залпом осушил полстакана. Нет, младшего товарища понять можно – впервые в прошлое попал, да еще и повоевать сегодня пришлось неслабо. Умаялся, бедняга. Сначала в танке, когда унитары ворочал и в казенник пихал, затем, когда с немецкими диверсантами схлестнулись. Те ему руку, вон, едва не сломали, суки. Он с ними, правда, тоже особо не миндальничал, минимум двоих на тот свет спровадил. Оттого и вырубился с одного стакана, салага. Правда, извинился перед этим, вращая осоловевшими глазами и с трудом ворочая непослушным языком: «мол, прости, шеф, я все…» И задрых, повернувшись могучей спиной.

Хмыкнув, Бат привычно прокрутил в голове события крайних суток. В принципе все вышло более-менее. Похоже, что на этот раз он до Вождя таки доберется. Если, конечно, «лаптежники» не налетят. Но это вряд ли, поскольку наспех сформированный эшелон приказано перегонять исключительно ночью. Да и «зеленый коридор» им аж до самой Москвы выделили, слыхал краем уха, о чем железнодорожники между собой говорили. Мол, до рассвета будут идти на максимальной скорости, а утром уже окажутся в глубоком тылу. Да и прикрытие имеется: на пару пассажирских вагонов и платформу с танком – аж целых три полувагона с зенитчиками. Скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы. А утром, если он правильно понял, их сверху еще и истребители полка особого назначения прикроют. Того самого, что Центральный аэродром на Ходынском поле защищают. А у них на вооружении не «Ишачки» какие-нибудь, а новейшие – ну, по здешним меркам, разумеется, – «МиГ-3». Очень уж сильно товарищ Сталин хочет, чтобы хоть на этот раз они до него целыми и невредимыми доехали…

Ага, вот именно, что «они»! Владимир Петрович скривился, словно от зубной боли, зыркнул на полупустую бутылку, но пить больше не стал. «Они» – это в смысле они с Очкариком, оба-два. Поскольку Виталя так и пропал, зараза! Уму непостижимо, как он так лопухнуться ухитрился, но захватили его фрицы…

О том, что было, когда это выяснилось, и вспоминать не хочется…

Серега Наметов – это тот самый лейтенант-осназовец из группы особого назначения «Поиск-10», что их нашел, – чуть с ума не сошел, когда понял, что произошло. А уж матерился как – заслушаешься! Словно и не спецназовец вовсе, а самый настоящий танкист. Поскольку Батоныч искренне считал, что в давнем споре «кто лучше матом кроет» между моряками и «мазутой» победить должны однозначно танкисты. Какие там у мариманов, в сущности, проблемы? Ни в какое сравнение с танкистскими не идут. Попробовали б они вручную да под пулями сбитую гусеницу натянуть, водоплавающие… не зря ж тот анекдот про фею и танк придумали, ага! «Мальчики, а хотите по-настоящему?»[2] Вот только не смеется что-то никто…

Осназовцы все-таки попытались догнать немецких диверсантов и отбить Дубинина. Но то ли просто не успели, то ли свернули куда-то не туда, однако вернулись они спустя час ни с чем. Впрочем, об этом Бат узнал уже позже, на станции, куда отбуксировали танк, благо мощности мотора «Сталинца» хватило, чтобы обеспечить вполне приемлемую скорость эвакуации. Не, ну как приемлемую? Велосипед куда быстрее едет, ну так то велосипед, а не десятитонный трактор с тридцатью тоннами мертвой брони на прицепе… «Впечатленный» темпом движения, Владимир Петрович прикинул, не снять ли и вторую гусеницу и дальше тащить «сорок четвертый» на опорных катках? Но вовремя понял, что скорость от этого вряд ли возрастет, зато мороки будет куда больше. Пока гусянку расцепишь, пока съедешь с нее да в кузов грузовика загрузишь (еще и хрен пойми, выдержит ли тот суммарный вес двух гусеничных лент), кучу времени зря потеряют. Так и ехали, хоть и медленно, зато верно…

Во время погрузки на платформу дожидавшегося на станции эшелона (заранее его, что ли, подогнали?), намучились еще больше. А как иначе? Попробуйте обычный танк на платформу загнать – даже при наличии нормальной погрузочной рампы, это тот еще гембель. А когда машина полностью потеряла мобильность и ее можно только или толкать, или тянуть на буксире? «Т-44» – не «бэтэшка», на колесах не поедет, как ни старайся. Короче говоря, протрахались почти два часа, вымотавшись и физически, и морально. Ну, морально – это в основном Бат, у которого к концу погрузки нервы откровенно сдавали и отчаянно хотелось хоть кого-то пристрелить. Желательно фрица. А в идеале – ту суку, что им «звездочку» разбила. Неосуществимо, разумеется: излишне меткий немецкий наводчик свое уже и так получил, сгорев вместе с танком, так что и винить некого…

Но все когда-нибудь кончается – закончилась и погрузка. «Т-44» намертво принайтовали к платформе, проложив между опорными катками бревна, и зачехлили, превратив в нечто вовсе уж неузнаваемое не то что с воздуха, но и с земли. Даже Батоныч, прекрасно знающий, что именно там находится, не сразу бы понял, что это именно танк – брезента для маскировки товарищи чекисты определенно не пожалели, полностью скрыв привычные обводы корпуса. Теперь боевая машина больше всего напоминала штабель уложенных на платформе разнокалиберных ящиков, накрытых сверху чехлами. Успевший к самому отправлению Наметов с ходу оценил состояние «товарища полковника» и дальше старался держаться от начальства подальше. Особенно после того, как сообщил, что пропавшего батальонного комиссара ни обнаружить, ни освободить не удалось. Нет, понятно, что подчинение у них разное, не говоря уж о том, что его группа и вовсе выполняет задание самого Берии, но шансы на то, что Бат может его расстрелять под горячую руку из своего чудного автомата-карабина, оставались. Потому Наметов и решил пока соблюдать дистанцию, дожидаясь, пока товарищ полковник остынет…

Одним словом, нечего и удивляться, что, едва эшелон тронулся, плавно набирая скорость, Владимир Петрович испытал острое – острейшее даже – желание напиться вдрызг. Раздобыть бутылку оказалось несложно: принес тот самый лейтенант-спецназовец. Ну, в смысле осназовец. Правда, принять наркомовские сто грамм отказался, сославшись на службу. Да и хрен с ним, у него и Очкарик имеется, этот громила-интеллектуал (без шуток, кстати, все так и есть) тоже насчет выпить не дурак. Вот только подвел его младший товарищ, «выпав в осадок» всего-то с одного стакана…

Грустно поглядев на остаток водки, Батоныч решительно заткнул недопитую бутылку туго свернутой бумажкой и убрал с глаз подальше. Достаточно, выспаться нужно, завтра денек будет никак не проще. А Виталька? Ну а что Виталька? Выберется, никуда он не денется. Не такой Дубинин человек, чтобы взять и тупо сдохнуть в немецком плену после всего, что он тут наворотил…

С этой мыслью Владимир Петрович Бат и заснул, за неимением подушки подложив под голову планшетку и воняющий соляркой шлемофон. Заснул практически мгновенно, под успокаивающий, знакомый с детства мерный перестук вагонных колес.

«Ту-дух-тудух, ту-дух-тудух»…