Вспышка

4 ПЕРЕПЛЕТЕННЫЕ ПОЛЯ

Вверх

Расширение

Ускорение

Взрыв

Несбалансированный поток термической энергии, возникший в результате невероятного соединения атомов более миллиона лет назад, теперь прокладывает себе путь к излучающей поверхности, вызывая на своем пути возмущение конвекционных слоев звезды.

По всей солнечной области, выгнутой дугой порядка двадцати двух градусов, вздымающиеся колонны ионизированного газа неожиданно начинают распухать. Ламинарные потоки, оказавшиеся зажатыми между излучающим центром и внешними слоями, поднимают турбулентные волны и шквалы белого огня, срывающиеся со стен конвекционных сот. Стройные ряды колонн, напоминающие ряды трубок в органе, рушатся под напором неудержимо рвущейся вверх волны.

Энергетическая масса, состоящая по большей части из высокочастотных фотонов, врывается в солнечную корону. Здесь разреженная плазма, чья средняя температура уже превышает два миллиона градусов, поглощает поток излишней радиации и рассеивает его в пространство безо всякого вреда.

Однако прохождение горячей волны оставило зияющую рану в конвекционных слоях и ослабило структуру фотосферы.

Петля

Виток

Петля

Виток

Всякий шар, состоящий из непрерывно снующих заряженных частиц — все, чем по сути является звезда — создает свое собственное эллипсообразное магнитное поле. Магнитные линии, начинаясь на Солнце, тянутся далеко сквозь видимую фотосферу, хромосферу и солнечную корону, свиваясь в петли, которые уходят в пространство, пересекаемое орбитами планет.

Магнитные линии солнца располагаются почти параллельно оси вращения, как бывает с большинством вращающихся тел. Другими словами, они исходят от одного полюса, свиваются в пространстве и возвращаются уже у другому. Юг — Север, положительный заряд — отрицательный и их наибольшее скопление и сила отмечаются в верхней и нижней части шара. Магнитные поля создаются под действием огромной физической массы солнца и возбуждения заряженных частиц. Силовые линии, замкнутые в плотном инертном ядре звезды, совершают оборот вместе с массой в течение двадцати семи дней.

Если бы солнце представляло собой твердый или частично жидкий шар, то в таком случае магнитные линии лежали бы недвижимо в массе железа и камня. Однако звезда подобного типа не является цельным телом, а ее плазма более жидка и прихотлива в движениях, чем метан или горящая нефть.

Вращение твердого тела, подобного крохотному зеленому шарику, происходит с перепадом скоростей, которого поверхность выдержать не может. В то время как полюса словно прикованы к одному месту, экватор вращается со скоростью порядка двух тысяч километров в час. Зажатые между Сциллой и Харибдой базальтовые слои вынуждены двигаться, чтобы скомпенсировать возникающую нагрузку.

Однако в газообразной или плазменной сфере, где нет ничего более прочного, чем две заряженные частицы, соединившиеся на мгновение под действием притяжения, такие нагрузки ни к чему не приводят. Каждый квадратный километр поверхности движется с разной скоростью, и атмосфера закручивается в вихри, подобные тем, что возникают на Юпитере или на Сатурне. Даже на Земле газовое облако распадается на широкие полосы движущегося и неподвижного воздуха, которые метеорологи называют «зонами пассатов» и «конскими широтами».

Видимая поверхность звезды так же могла бы принять застывшую форму, если бы не огонь от столкновений, бушующий в недрах и вне промежуточных слоев густой плазмы, которая с шумом проводит тепло к поверхности. Колонны горячего газа внутри конвекционных слоев создают плотные сгустки материи. Недалеко от полюсов ионы из поднимающихся жарких потоков привязываются к магнитным течениям, оказываются пойманными электрически заряженной материей сот и замирают внутри колонноподобных гранул восходящего газа.

В результате, вместо того, чтобы скользить по плазме подобно бакену, посаженному на якорь для устойчивости, магнитные линии из звездного ядра вытягиваются, повинуясь вращению, и устремляются в стремительно несущиеся потоки, словно пресловутый бакен с разорванной якорной цепью.

Поток

Вихрь

Поток

Вихрь

Когда магнитные линии накрепко увязают в конвекционном слое и оказываются оторванными от главных петель у полюсов, начиная вращаться быстрее, они переплетаются друг с другом, вызывая возмущения, ведущие к перекручиванию магнитных полей и потере одноименного потенциала. Пытаясь удержать баланс, поломанные линии перемещаются в фотосферу, где создают новый северный и южный полюс, пытаясь найти замену для себя.

Пойманное поле приобретает вид узкой петли, подковы потенциала, исходящей из одной ячейки конвекционных сот и опускающейся в другой. Разноименные заряды полюсов притягивают друг друга, и вскоре все сооружение оказывается в одном конвекционном слое.

Отделившаяся от полюса магнитная линия является естественной возможной причиной появления и роста магнитных аномалий на поверхности Солнца. Но есть и другие случаи.

Например, при распаде потока энергии в широкой зоне конвекционных сот в районе экватора, возникающая во внешних слоях слабость открывает кратчайший путь движения для солнечных магнитных линий. Силовые линии начинают вытягиваться через спокойное электрическое поле, образуя одну или несколько громадных петель, тянущихся от полюса до полюса.

Район столь неожиданно возникшей активности формируется скачкообразно и не получает однообразного магнитного заряда. Находясь в непосредственной близости к экватору, на равном расстоянии от полюсов, магнитные поля начинают вести непримиримую войну за верховенство. Противоположные по заряду линии севера и юга соединяются в то время как одноименные яростно отталкивают и изолируют друг друга. Во внешних слоях солнца снова формируются петли и подковы потенциалов, кружащиеся в мистическом танце.

Вперед

Назад

Вперед

Назад

Короткие подковообразные линии поля заряжаются новой энергией от своих кинетических движений по зонам более стабильной плазмы. Линии обнимают и принимаются виться по колоннам заряженных частиц. Мощное волнение этих ионных трубок работает как динамо-машина, наводя мощный ток и усиливая магнитное течение. Поля, созданные в результате естественно возникших аномалий, могут достигать силы в две-три тысячи гауссов, что в тысячу раз превышает величину магнитного поля Земли. Так вот, представьте себе, что поле, возникшее в результате распада теплового потока, может быть в двадцать, а то и в тридцать раз больше.

Наведенный бурлящими газами невероятный по силе ток начинает течь сквозь подковообразную петлю. Уже и без того сильные магнитные поля, привязанные к петлям, принимаются прорываться сквозь окружающую солнечную материю в фотосферные слои. В момент, когда поля достигают поверхности, они создают спокойные плотные и холодные сгустки материи, изолированные от поднимающегося горячего газа силой магнитного поля.

Эти сгустки начинают увеличиваться и темнеть задолго до того, как первоначальный заряд избыточной энергии проложит себе дорогу из фотосферы к короне. Истощенная колонна, поддерживаемая лишь магнитным зарядом, бессильно падает на солнечную поверхность и движется, повинуясь вращению звезды вдоль экватора.

На фоне фотосферы эти сгустки настолько холодны, что кажутся черными, а окружающие слои немного теплее, однако не так, как вся фотосфера, и выглядят серыми.

В течение половины тысячелетия земные астрономы, наблюдавшие с помощью приборов за свечением Солнца, назвали эти темные сгустки «умбра», а серые облака — «пенумбра». Темнота и полутень. Солнечные пятна и окружающие зоны холодной смерти.

Пятна, двигались ли они от полюсов или поднимались от экватора, на поверхности Солнца появлялись нерегулярно. Они создавали круги, будучи похожи на оспины или чумные волдыри на лике Солнца. Первоначально астрономы принимали их за болезнь, за признаки грядущей катастрофы. Эти пятна принимались за предвестников надвигающегося распада и гибели. Ведь разве небесные творения, а Солнце самое яркое и важное из них, не являются неизменными и священными. Пятна солнца могли нести только угрозу людям.

Доверие к такой наивной и ограниченной временными рамками точке зрения поддерживалось нерегулярностью появления пятен. По необъяснимым в те времена причинам пятна появлялись, росли, увеличивались в размерах и загадочно исчезали за период времени, равный одиннадцати земным годам. Насколько могли видеть астрономы, в промежутках между циклами солнечная поверхность выглядела белой и абсолютно здоровой. Через какое-то время черные пятна снова начинали появляться и исчезать с поверхности звезды.

Однако порой пятна вовсе не появлялись. Год за годом, десятилетие за десятилетием Солнце продолжало незамутненно светить, и люди с облегчением вздыхали, тая надежду, что чума наконец-то отступила и дневная звезда вернулась к нормальной жизни.

Как ни странно, хотя солнечные пятна являются «черными дырами» и сгустками холодной материи на поверхности Солнца, казалось, они заставляли звезду пылать ярче, будто охваченной чумной лихорадкой. Когда пятен не было, солнечная активность падала. Мороз сковывал доселе текущие круглый год реки, а на снежных вершинах год появлялись ледники.

Такие изменения охватывали период, превышающий человеческую жизнь. Поэтому только сопоставляя наблюдения, сделанные людьми в разные периоды времени, человечество могло сделать предположения о возможности существования цикла.

Но пятен не было уже очень давно, и люди перестали волноваться и обращать внимание на Солнце. Все, кроме астрономов, вернулись к делам и посвятили мысли иным чудесам. Мир вздрогнул во сне, но продолжал пребывать в сладкой дреме.

5 ВОПИЮЩИЙ В ПУСТЫНЕ

Удар!

Натяжение!

Треск!

Щелк!

НА БОРТУ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО КОРАБЛЯ «ГИПЕРИОН». 7 МАРТА 2081 Г.

Турбины корабля сильно гудели, пока судно, содрогаясь и дрожа всем корпусом, проплывало по все новым конфигурациям, двигаясь вдоль солнечного диска.

С каждым километром движения системы корабля то увеличивали, то уменьшали поверхность, поворачивающуюся навстречу слепящему энергетическому потоку. Охлаждающие системы контролировали подачу фреонового геля к огнедышащим соплам теплообменников, гася избыточную температуру. В разреженном облаке, окутывавшем корабль, совершался постоянный обмен тепла, и тем поддерживалась температура, обеспечивающая жизнедеятельность двух человек — экипажа корабля.

Доктор Ганнибал Фриде едва прислушивался к этим тихим звукам, отчасти потому, что привык к ним за свою трехмесячную жизнь на орбите. Это составляло примерно два солнечных года или расстояние от Меркурия до Солнца, за исключением того, что орбита «Гипериона» была полярной, а не экваториальной. Все внимание доктора было приковано к находящемуся перед ним экрану.

Облик звезды, профильтрованный оборудованием до узкого спектра, являл собой жуткую маску, подобную той, что Волшебник Изумрудного Города показал Дороти и ее друзьям. Как помнил Фриде, в классической постановке голова волшебника была огромным хлопковым шаром, пропитанным лигроином, а, может, и просто керосином, которую потом зажгли. Искорки желтого пламени, танцуя, устремились к полу, в то время как по бокам шара пошел темный дым. Тот огонь мало чем отличался от язычков ложного пламени, которые доктор наблюдал на диске, находящемся поверх корабля.

Его глаза неотступно следили за темной кромкой, появлявшейся на экране по мере движения «Гипериона». Прямое наблюдение с корабля давало возможность проникнуть глубже в солнечную атмосферу, не ограничиваясь исследованием лимба звезды. Чем глубже проникал человек взглядом в горячие слои атмосферы, тем ярче светилось экранное поле. Район, который ученый пытался исследовать сейчас, находился на дальнем краю звезды и представлял собой высокие, более холодные, а следовательно и более темные слои фотосферы. Слишком темные, чтобы ясно их рассмотреть.

В этой области Фриде пытался отыскать последние признаки аномалии, которую ему вчера удалось обнаружить, и которую он теперь непрерывно отслеживал. Вглядываясь в измененный под действием альфа-радиации дисплей, ученый напряженно следил за областью, где язычки пламени срывались с потемневшего нимба.

На мгновение Фриде почти поверил, что обнаружил несколько черных расселин или трещин. На такой высоте от ядра трещины неизбежно будут казаться короче и толще благодаря эффекту Уилсона, оптическому обману, описанному более трехсот лет назад шотландским астрономом Александром Уилсоном. Ему удалось наглядно показать, что черные точки на солнечной поверхности на самом деле глубоки и могут впрямь являться дырами в фотосфере. На практике они будут казаться закрученными и сероватыми по краям тонкими шпилями, как те, что вчера наблюдал Фриде. Сегодня он снова пытался разглядеть расплывчатые пятна холодных облаков.

Аномалия действительно казалась странной. Какое-то непонятное скопление облаков у края звезды, значительно темнее и глубже, нежели нормальное потемнение лимба и значительно шире, чем все виды пенумбры, которые ему доводилось видеть на пленке. Шириной в двадцать два градуса, насколько можно судить по вчерашним измерениям. А сегодня ничего нет. Может, облаков и не было?

Подожди! А сколько километров проделал «Гиперион» за последние сутки? Может быть, облака уже скрылись за горизонтом?

Фриде сверился с компьютером. Со времени вчерашних наблюдений корабль проделал более четырех миллионов километров, направляясь к южному полюсу, который вскоре они будут проходить, аномалия находилась значительно выше, почти у экватора. Сложив путь, пройденный кораблем, с расстоянием, которое проходит солнце за двадцатисемидневный круг вращения, нетрудно убедиться, что явление, которое он наблюдал на севере и западе, находится, увы, вне поля зрения.

Доктор переключил внимание на приборы, ведущие магнитометрическое наблюдение поверхностных слоев солнца. Он изучил диаграммы мощности полей, отображенные на соседнем экране и полученные с помощью устройств, позволяющих преодолеть интерференцию корпуса судна. Но и по этой информации невозможно было сделать каких-либо выводов. Безусловно, в данную минуту магнитометры корабля фиксируют невероятно сильное магнитное течение у южного полюса. Сейчас, вне всякого сомнения, зафиксировать магнитное возмущение возле экватора невозможно. А если возмущения нет?

Все это не предвещало ничего хорошего.

Именно для изучения таких аномалий на солнечной поверхности и построил свой корабль Фриде. Практически он оснастил его за собственный счет, забрав деньги из капиталов семейного треста и добавив субсидии от благотворительных и заинтересовавшихся его проектом организаций. «Гиперион» был построен по его проекту на одном из лунных заводов Лагранжа и выведен на весьма расточительную по времени, но экономичную орбиту.

Такое расположение обеспечивало скольжение корабля по краю бездонной гравитационной пропасти Солнца.

Экипаж «Гипериона» состоял из двух человек: самого Фриде, капитана корабля, и его жены Анжелики, которая одновременно являлась старшим на корабле, вторым рулевым, младшим астрономом-наблюдателем, главным инженером и системным техником, а по совместительству еще и поваром, посудомойкой и компаньоном. Согласно намеченной программе, им предстояло совершить еще восемь из десяти оборотов вокруг Солнца. Такой промежуток времени, как много лет назад высчитал Фриде, поможет получить достоверные данные и сделать выводы относительно необъяснимых всплесков и затуханий солнечной активности.

Взять хотя бы эту трещину или расселину, или вообще нечто, ускользнувшее из поля зрения. Возможно, что на обратной стороне сферы, недоступной ученому сейчас, скрываются и другие фотосферные провалы. В силу стесненных финансовых обстоятельств Фриде мог позволить себе осуществлять наблюдение лишь за той частью звезды, которая была доступна исследовательской платформе на настоящий момент. Как бы ему помогла целая сеть из спутников-обсерваторий, передающая информацию доктору при помощи радиорелейной связи. Однако на данный момент об этом приходилось только мечтать.

Фамильное достояние. Фриде живо вспомнились широко открытые от изумления глаза поверенных в финансовые дела семьи. Годовые поступления были действительно велики, пока он не вложил деньги в частную астрономическую экспедицию. Теперь на Земле его поджидали только груды счетов и скромная сумма денег, уцелевшая после трат.

Даже возвращение вместе с Анжеликой обратно на Землю и то представлялось нелегким делом. Сначала им придется вывести «Гиперион» со стабильной солнечной орбиты в форме эллипса и, подобно комете, описать дугу, выйти за орбиту Венеры, оказавшись в трех четвертях пути от системы Земля — Луна. Затем, в соответствии с соглашением, заключенным между Фриде и юристами, с Земли будет запущена быстроходная ракета, которая в условной точке места назначения встретится с летящим по новой орбите «Гиперионом», заберет экипаж и сделанные записи, облетит на высокой скорости Солнце и доставит путешественников на одну из космических линий неподалеку от Юпитера. Фриде должен будет включить сигнал бедствия и отправиться домой на первом же пролетающем мимо корабле, пускай даже беспилотном, согласно международным законам, регулирующим спасение людей и груза.

Такое не совсем джентльменское окончание важной научной экспедиции было простительно, ибо прекрасно отвечало возможностям Фриде и всем необходимым затратам. В конце концов, на что только не приходится идти во имя науки. Проблема возвращения на Землю занимала доктора меньше всего. Куда хуже было то, что из-за стесненных обстоятельств он был начисто лишен вспомогательных средств, таких как спутники радиорелейной связи.

Но если на солнечном экваторе и впрямь что-то происходит, тогда возможно, что кто-нибудь, находящийся на спутнике другой планеты или вообще где-либо на эклиптике, подтвердит его наблюдения. Если Фриде предупредит их сейчас и опишет явление, следы которого им будет необходимо отыскать, то право первооткрывателя в любом случае окажется за ним.

Фриде перебрал в памяти всех, у кого могло возникнуть желание помочь ему в поисках, но ни один из них не занимал лучшей позиции, чем сам ученый. Доктор мог бы несомненно положиться на небольшую группу его последователей, студентов-дипломников, которые слышали его доводы и приняли решение изучать Солнце, хотя в глазах ученых такой поступок выглядел чудачеством. Но увы, сейчас все они на земле. И как назло, орбиты Земли и корабля сойдутся на одной солнечной плоскости, в то время как трещина окажется на другой.

У Фриде мелькнула мысль запустить маневрирующий ускоритель, простенькое устройство, работающее по принципу синтеза и заряженное высокоскоростными частицами солнечного ветра. С помощью ускорителя, расположенного на главной оси корабля, он сможет вписаться в орбитальный треугольник и изменить траекторию полета. Однако при запуске ему придется отключить основные теплообменники и, укрывшись в кабине, ждать, пока все сгорит. Похоже на последний приют…

Да этого и не нужно. Чтобы он там не заметил, эта, так называемая, аномалия не успеет исчезнуть за те тринадцать дней, пока она будет находиться в зоне видимости Фриде. К тому моменту «Гиперион» пройдет еще около пятидесяти четырех миллионов километров в ходе своего трехмесячного пути. Корабль облетит одну шестую часть солнечной поверхности, и доктор снова получит возможность исследовать аномалию, к тому же в гораздо более выгодной позиции. Наконец-то он разгадает, что за явление ему удалось увидеть.

Если он, конечно, вообще что-либо увидел.

Щелк!

Бульк!

Пшик!

Хлоп!

ИНСТИТУТ ПЕРСИВАЛЯ ЛОУРЕНСА, КАЛЬТЕК, ПАСАДЕНА, ШТАТ КАЛИФОРНИЯ, 7 МАРТА 2081 Г.

«Доктор, повторите! — прокричал в микрофон Пьеро Моска. — Очень плохая слышимость!»

Моска отчаянно пытался восстановить в памяти последние слова ученого, потонувшие в разряде статического электричества, испущенного с Южного полюса Солнца, но все оказалось тщетным. На экране монитора доктор продолжал говорить, но голос исчез, а вскоре горизонтальные черные полосы заслонили изображение.

Через шестнадцать минут телеизображение снова вплыло на экране. Удостоверившись, что после задержки сигналов и синхронизирования его снова слышат, Фриде схватил микрофон и принялся повторять свое сообщение. Он говорил короткими, намеренно разорванными предложениями, надеясь преодолеть помехи, и на этот раз уловка удалась.

«…по, я повторяю, что… нечто. Когда мы приблизились… к полюсу… уже было… Конечно, от твоего местоположения…..ратная сторона… Огромная… Сейчас я не наблюдаю, но смогу, когда вращение выведет… Надеюсь, что там останется…»

«Мне удалось сделать несколько снимков феномена. Честно говоря, похвастаться особо нечем. Похоже на большое облако или, по крайней мере, так видно с… Возможно, пенумбра, а может, обыкновенный всплеск энергии… тепла…»

«В любом случае, поищи… восточного лимба градусов… и двенадцать градусов к востоку… моего нынешнего положения. Возможно, тебе раньше удастся разгадать загадку.»

Доктору хватило времени еще лишь на то, чтобы скороговоркой передать приветствия своим земным коллегам, многие из которых даже не передадут ничего в ответ. Еженедельный сеанс связи с Землей — единственное, что могла позволить себе экспедиция — закончился.

По Моска положил микрофон и принялся задумчиво изучать линии на ладони. Итак, доктору удалось обнаружить нечто интересное. Похоже на облако, но сейчас вне поля видимости. М-да…

Естественно, что Моска был готов поверить доктору Фриде даже после того, как компьютерное реконструирование присланных доктором цифровых изображений не прояснило ситуацию. Изображение оказалось практически полностью засвеченным разрядами статики. Тщательно исследуя с помощью ручного бинокуляра каждую часть снимков, По сумел различить лишь обычное потемнение лимба.

Безусловно, По будет сам исследовать дальнюю сторону Солнца в течение двух следующих недель, когда наблюдение станет возможным. Ему придется извлечь из запасников восьмидюймовый телескоп фирмы Шмидт-Кассеграйн, сохранившийся с детства. Из кусочка алюминированного пластика нужно будет приготовить солнечный фильтр, чтобы непрерывный тепловой поток не причинял вреда трубе и нежным линзам, а прямой солнечный луч не сжег сетчатку глаза. После двадцать первого марта, или немного позднее, Моска будет готов наблюдать за каким-то темным пятном где-то в районе экватора. Даже если там и впрямь что-то есть, отыскать пятно будет более чем непросто.

Но что он сумеет доказать? С его крошечным телескопом он может рассчитывать получить весьма спорное пятно на слабочувствительной тридцатипятимиллиметровой пленке или изображение, почти на двадцать процентов уступающее нормальным образцам. В лучшем случае ему удастся поучаствовать в научной дискуссии или серьезном разговоре, а так придется оставить снимки себе на память.

Ведь и впрямь очень важно, чтобы он получил хорошие снимки и не только ради того, чтобы помочь доктору Фриде в его наблюдениях. Это жизненно важно.

Бим!

Бом!

Бам!

Бум!

КАБИНЕТ ДЕКАНА ФАКУЛЬТЕТА ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК, КАЛЬТЕК, 8 МАРТА 2081 Г.

Декан Альберт Уитерс водил электрическим карандашом по серому стеклу напольного экрана, стараясь изобразить на лице глубокую заинтересованность.

Пьеро Моска старался держаться спокойно. Для человека, занятого больше академической, нежели научной деятельностью, а обычно скорее политической, чем научной, Уитерс практически не умел держать под контролем свои эмоции и чувства, в особенности если дело касалось малоприятного предложения или его просто оторвали от привычных занятий. От человека, постоянно занятого заседаниями бюджетных комиссий, политических комитетов, ученых советов, рассмотрением прошений и жалоб, можно было ожидать большей выдержки.

Похоже было, что Уитерс не считал маленького Пьеро Моска человеком, от которого следует скрывать свои истинные чувства. Подумаешь, аспирант на втором году учебы, который даже не удосужился еще представить тему для диссертации. Впрочем, если принять во внимание поле деятельности Моска и выбранного им научного руководителя, это было понятно и так. Похоже, что ему вообще повезло, что он попал на утренний субботний прием к декану.

— Нет, — вымолвил наконец Уитерс, словно решаясь на отчаянный поступок, — боюсь, господин Моска, что научный факультет не может выполнить вашу просьбу.

— Сэр, если все дело только в изменении расписания, — попытался протестовать По, который почти целую неделю готовился к встрече с деканом, — я уверен, что мог бы лично договориться с теми студентами, которым предстоят сейчас наблюдения. Таких всего двое. Во-первых, Иверсон с его исследованием туманности…

— Нет, меня заботит как раз не расписание. Если бы мы посчитали, что ваше предложение имеет научную ценность, то сумели бы изыскать необходимые часы. Однако, в данном случае нельзя сказать, что предложенная программа наблюдений соответствует данному требованию.

— Однако, я получил предварительное указание от доктора Фриде, которое свидетельствует о…

— Хочу заметить, молодой человек, что доктор Ганнибал Фриде с его скороспелыми точками зрения и странными выпадами не пользуется любовью ни научного общества, ни учебных заведений высшей школы.

— Я считал, что научный метод гарантирует независимость ценности научных исследований от личности ученого или его репутации, — тихо заметил По.

— Послушайте… — декан Уитерс уже не пытался сдерживать себя. — Мне грустно видеть, Пьеро, как такой талантливый человек как вы тратит силы на пустые мечтания, вместо того, чтобы заниматься наукой. Мальчик мой, забудьте про Солнце. Это унылая и давно предсказуемая сфера. Все, что там есть, это лишь горящий водород, плазма и испускаемые фотоны. Старая нудная песня. Там нет ничего, что заслуживает изучения. Забудьте о вашем Фриде. Он просто свихнулся, пустив на ветер состояние ради своей экспедиции. Ничуть не удивлюсь, если на будущий год на его должность объявят конкурс.

— Он нашел солнечное пятно.

— Нашел? А может быть ему просто померещилось?

— Доктор передал мне цифровую копию, — сказал По и честно добавил, — во время сеанса связи его корабль находился над Южным полюсом и из-за наведенных магнитных помех полученное изображение невозможно реконструировать.

Уитерс поморщился:

— Ну вот, какие-то помехи, и сигнал оказался искаженным.

В глубине души Пьеро Моска вынужден был признать, что декан высказал вслух те доводы, которые сам Пьеро отчаянно пытался отогнать прочь.

По предварительному указанию доктора Фриде сделать какие-либо окончательные выводы было невозможно, присланные им снимки оказались практически бесполезными. А скептицизм и неодобрение, высказанные деканом и научным сообществом по поводу избранного им научного поприща — солнечной астрономии — Моска уже видел в тяжелых ночных кошмарах.

Получилось так, что восемьдесят лет назад закончился последний одиннадцатилетний круг появления солнечных пятен, область, представляющая для астрономов наибольший интерес. Когда в 1998 году с поверхности солнечного диска исчезла последняя пара пятен, процветавшее в те времена сообщество исследователей Солнца принялось терпеливо ждать следующего цикла, отложив на время бинокли и перестроив радары на другие объекты. Однако пятна не появлялись, и год за годом Солнце продолжало дарить незамутненный свет, озаряясь лишь вспышками протуберанцев, восстающих из колышущихся конвекционных слоев. Циклические изменения выбросов энергии, пятна солнечной короны, вихреобразные смерчи солнечного ветра, всплески пламени, словом, все то, что астрономы традиционно соотносили с пятнами на звезде, испарилось без малейшего следа. Казалось, что Солнце наконец-то утихомирилось и стало вести себя подобно хорошо отлаженному ядерному реактору, без неожиданных сюрпризов и сбоев.

Подобным исключениям из правил имелись и документально подтвержденные аналоги в прошлом. Впервые наблюдая за Солнцем с помощью телескопа, Галилео Галилей в начале семнадцатого столетия описал имевшиеся пятна. Однако затем, в течение семидесяти лет с 1645 по 1715 год ни одного пятна замечено не было.

В этот период на большей части Европейского континента начался период резкого похолодания, получившего среди историков название «Малого ледникового периода». В эти годы в Лондоне несколько раз сковывало льдом Темзу — событие, о котором в прежние века даже не имели понятия. Современники были склонны искать сверхъестественные объяснения, не подозревая о возможности уменьшения солнечной энергии, на которую указывали отсутствующие солнечные пятна.

С тех пор утвердилась точка зрения, что все периоды отсутствия пятен на Солнце неблагоприятно сказываются на климате Земли, пусть это и не во всех случаях подтверждалось научными наблюдениями. Ученые двадцатого века собрали и обобщили большой статистический материал, используя метод радиоуглеродного анализа годичных колец на стволах деревьев. Тонкие кольца означали уменьшение периода вегетации, изменение климата и похолодание. Проведенные исследования показали, что похолодания на Земле длились десятилетиями, а порой и веками. Такое длительное отсутствие пятен получило название Минимума Маундера, по имени Уолтера Маундера, английского астронома девятнадцатого века.

Очевидно, что Солнце как раз и находилось в таком периоде. Восемьдесят лет — срок, вполне сопоставимый с хрониками семнадцатого столетия, и не означало ли это, что разрыв между циклами подходит к концу?

Проблема была значительной, и в прошлом десятилетии в научных кругах стали разгораться споры. Несмотря на то, что несколько поколений ученых практически начисто игнорировали спокойно светящееся Солнце, предпочитая ему другие сферы деятельности, несколько исследователей из университетов и научных учреждений, таких как Институт Лоуренса, где учился Моска, стали осторожно высказывать гипотезы по поводу дальнейшего развития событий.

Мнения сошлись на том, что цикл солнечных пятен может начаться через пять, десять, в крайнем случае тридцать лет, и Солнце снова окажется объектом, достойным изучения. В таком случае ученым и инженерам придется скорее всего начать оценивать возможные последствия увеличенной солнечной активности на человечество, колонизирующее ныне солнечную систему. Такая проблема потребует регулярного освещения в электронном журнале.

В этот-то деликатный разговор и вмешался доктор Фриде со своими не предвещающими ничего доброго новостями. Его исследования показаний магнитометров с зонда «Телемах», запущенного последний раз двенадцать лет назад из-за скудости средств, убедило ученого, что в магнитных полях звезды нарастает нестабильность. Такая точка зрения показалась большинству ученых кощунством. Следует сказать, что для нескольких известных своими нетрадиционными подходами исследователей сужение силовых линий стало доказательством того, что солнечные пятна больше не могут появляться, хотя никакого серьезного теоретического обоснования предложено не было.

Вместо того, чтобы тратить время и силы на бесплодную перепалку, Фриде предложил собрать новые доказательства, осуществив экспедицию. Он полагал, что таким образом можно будет раз и навсегда решить не дающий покоя вопрос. Находясь неподалеку от Солнца, почти на орбите Меркурия, ученый окажется в таком положении, что с помощью оборудования сумеет заметить малейшие изменения энергетических выбросов звезды, радиопотока, излучения, магнитных полей, всего того, что можно исследовать со столь близко расположенной станции. Такие наблюдения помогут отыскать признаки возвращающейся переменной активности Солнца.

Вскоре выяснилось, что полугосударственные организации и международные учреждения предпочитают держаться в стороне от проекта в силу собственной незаинтересованности. Поэтому, когда Фриде впервые изложил свою точку зрения, его встретили с каменным равнодушием. «Зачем это, собственно, вообще нужно? — заметил, пожимая плечами, председатель комитета по субсидиям. — Я имею ввиду, что можно получить от вращающейся вокруг Солнца платформы такого, что мы не получаем от постоянных наблюдений из земной системы?»

Фриде пришлось объяснять, что в наблюдениях занято всего около двадцати ученых, которые лишь часть своего времени уделяют слежению за Солнцем. К тому же, большая часть наблюдателей сейчас занята экспериментами по получению большего количества энергии из потока фотонов видимого диапазона.

Председатель только пожал плечами. «Наблюдение есть наблюдение. Если даже на Солнце и будет что-то происходить, то ученые обязательно это зафиксируют. Прошение отклоняется.»

На встрече с председателями астрономических факультетов крупнейших университетов Фриде пришлось выслушать доводы иного рода. «Солнце, заявили ему, — не пользуется ныне популярностью. Уж слишком здоровый, нормальный и скучный предмет для наблюдений. Безусловно, в былые времена солнечные циклы заслуживали изучения, однако этот феномен получил разумное объяснение более столетия назад. Вы никак не проявите себя на этом поприще».

Тут доктор Фриде не смог сдержаться. «Следуя вашей собственной логике, Солнце неизбежно должно стать предметом необычайного интереса в плане теории, ведь это единственный пример здоровой звезды, просуществовавшей половину отведенного ей срока, — сообщил он собравшимся коллегам. — А те предметы, что избирают для наблюдения исследователи ночного неба, являются либо капризами Творца, как гиганты и белые карлики, либо экспонатами кунсткамеры, я имею ввиду нейтронные звезды, пульсары, новые звезды или туманности». Естественно, что после такого выступления какая-либо плодотворная деятельность оказалась невозможной.

Поэтому бурная реакция научных журналов на всех тех, кто утверждал, что солнечные пятна способствуют вспышкам на Солнце, не только не уменьшилась, а напротив, приобрела большую остроту.

За восемьдесят лет Минимума Маундера человечество принялось колонизировать и обживать все пригодные уголки солнечной системы. Землянам пришлось выполнить колоссальный объем работы, начиная от постройки и запуска орбитальных платформ до инопланетных колоний, от наземных станций на Луне и Марсе до баз на спутниках Юпитера и Сатурна, не говоря уже о поддерживающей инфраструктуре энергообеспечения, создании требуемых атмосферных условий, обеспечении транспортом и связью. К настоящему времени вся межпланетная экономика была заинтересована в нормальной жизнедеятельности этих первых очагов цивилизации, поскольку на освоение космоса понадобились громадные суммы. Космические предприниматели, работавшие с доверенными им большими суммами денег, постоянно балансировали на тонкой проволоке между риском и вознаграждением, что заставляло их быть предельно осторожными в словах и поступках.

Первоначальная сумма была предоставлена консорциумом национальных трастовых и кредитных компаний. Первые надлунные колонии пережили период неизбежных катастроф из-за ненадежности системы компенсации убытков. В те дни никому не хотелось тратить время на строительство и поддержание защитного слоя от радиации в соответствии с правилами Объединенной Системы Безопасности, принятой НАСА, Байконуром, Европейским и Японским космическими агентствами. Никто не обращал внимание на рекомендации в области жизнеобеспечения, гибернации или каналов экстренной связи. Каждый килограмм груза, выведенный на орбиту, стоил больших денег, и тратить лишнее не хотелось.

Бухгалтерам и экономистам пришло в голову, что изолировать провода, датчики, рабочие станции и жилые помещения от невидимых всплесков электромагнитного излучения в результате взрывов на Солнце является ничем иным, как пустой тратой денег, поскольку солнечные пятна не появлялись уже почти сорок лет. Им представлялось, что это практически беспроигрышный вариант, по крайней мере до тех пор, пока Солнце было согласно спокойно светить, солнечный ветер регулярно дул, и можно было предсказать количество энергетических выбросов. Бешеные всплески энергии заряженных частиц, казалось, канули в лету вместе с практически забытыми медными телефонными проводами и любительским радио.

К 2081 году оборот межпланетной экономики был равен валовому национальному продукту Южной Америки. Туда шли деньги, а в ответ на Землю отправлялись грузы с редкоземельными металлами и полученными в условиях невесомости соединениями, продукты статической энергии, данные наблюдений и выращенные в гидропонных теплицах представители экзотической фауны и флоры. Такому сбалансированному обмену угрожала бы гибель, если бы взрывы на Солнце стали повторяться.

По не был наивным и прекрасно понимал, что экономисты всегда пытаются уменьшить цену и снизить расходы на любую программу. В особенности это касалось программ, определявшихся как «предотвращение возможности», имея ввиду защитные покрытия, с которых невозможно было получить обратно ни цента.

Если бы По Моска, или доктор Фриде, или престижный Институт Лоуренса смогли представить убедительные доказательства наличия потенциального солнечного пятна и убедительно, четко доказать, что каждое капитальное сооружение в солнечной системе оказывается внезапно уязвимым, что в результате потенциальных поражающих факторов солнечного взрыва под угрозой окажутся не только незащищенные коридоры, двери, наблюдательные пункты и приборы, но и сами человеческие жизни, то тогда те же самые экономисты зароются в кипах законодательных актов.

Не было ничего удивительного в том, что декан Уитерс и все научное сообщество хотели бы просто закрыть глаза и надеяться, что Минимум Маундера будет каким-то образом продолжаться. Все эти люди вели себя подобно итальянским крестьянам на склонах Везувия: пока вулкан содрогался и испускал дым, они хотели собрать еще один или два урожая и лишь затем подумать, куда, собственно, двигаться дальше.

— Сэр, вы не можете не признать, — заговорил По, набравшись храбрости, — что из-за вернувшейся активности солнечных пятен может пострадать большое число человеческих жизней и практически вся экономическая система.

— Мне кажется, вы говорите о парниковом эффекте, — ответил, ничуть не смутившись, декан, — о всей этой шумихе по поводу индустриальных выбросов и глобальном потеплении. О том, как уровень моря поднимется и затопит низинные земли… Но ведь этого не произошло.

Такой уход от ответа обескуражил По.

— Нет, сэр. К тому же никто не соотносил эти теории с недостаточной солнечной активностью. Я говорю о другом. Я думал о всех тех упущениях, на которые пришлось пойти, чтобы начать освоение космоса. Ни один из элементов инфраструктуры не оснащен защитой от последствий даже минимального солнечного взрыва.

— Зачем вы хотите раскачать эту лодку, господин Моска? Уж не воображаете ли вы себя вторым Ионой или новым защитником общества? Неужели вы думаете, что взбудоражив людей и нагнав на них панику вы сумеете приобрести известность в академических кругах? Или вы считаете, что наш Институт, или этот университет пойдут на поводу у безответственных спекуляций доктора Фриде и группки студентов-дипломников?

— Нет, сэр. Мне не хочется пугать людей. Но… Но если только доктор Фриде и впрямь что-то обнаружил, то нам, возможно, удалось бы лучше исследовать и понять данное явление, если бы один из институтских телескопов был заранее подготовлен к наблюдениям за аномалией, когда она появится на горизонте. Мы смогли бы справиться с ней.

— Справиться! Боже мой, неужели вы всерьез полагаете, что что-то может случиться? Хотелось бы напомнить о законе обратной поверхности. Солнце далеко от нас, на расстоянии в сто пятьдесят миллионов километров, и выбросы энергии рассеются в пространстве… Но если даже и произойдет что-либо подобное глобальному потеплению климата, то мы сумеем справиться с этим и без проверки необоснованных суждений доктора Фриде.

— Но я говорил о… — По решил перевести разговор в другую область. — Сэр, неужели я прошу так много, — он слышал как в его голосе пробились нотки отчаяния. — Всего одну серию наблюдений?

— Вообще говоря, вы и впрямь просите много. Вы прекрасно знаете, что солнечная астрономия весьма коварная штучка. Операторам придется работать в условиях совершенно не похожих на привычный ночной ритм. Придется пойти на дополнительные меры предосторожности, иначе мы рискуем спалить всю аппаратуру, а ослепший оператор подаст на вас в суд. Могут быть ошибки, да они наверняка будут. Черт побери, из-за этого могут погибнуть люди! Так что, нет, мы не собираемся нарушать текущую программу наблюдений и обследовать Солнце днем. Мы не пойдем на это, даже если ваш Фриде забросает нас просьбами.

— Я понял, сэр. Могу ли я считать ваш ответ окончательным, декан Уитерс?

— Да. — Декан поднял электрический карандаш и перечеркнул наискось лежащий на экранном дисплее документ. — Прошение отклоняется.

6 НАВСТРЕЧУ БУРЕ

Предупреждение!

Опасность!

Угроза!

Шторм!

Плазмот проносится мимо магнитных смерчей, способных разорвать его на части и готовых в любую минуту увлечь его в поток разъяренной стихии. Двигаясь между пограничными течениями конвекционного слоя, он выкрикивает свое послание, стремясь определить низкий рев надвигающейся бури.

Гранулярная мозаика мира плазмотов — фотосферные восходящие и нисходящие потоки начинают охлаждаться и постепенно пропадать в холодных облаках, окружающих шторм. Часовому, сторожащему бурю, приходится подходить к самому краю необжитых земель, чтобы точно оценить обстановку, рискуя собственной магнитной структурой, которую может поглотить шторм или которая рассыплется в прах под действием холода. Он знает на что идет.

В любое другое время он пригласил бы своих соплеменников поиграть на штормовой волне. Оседлав надвигающийся вал, подталкиваемый колонной пенящихся газов, плазмоты вихрем пронеслись бы по уголкам, недостижимым в обычное время. Энергия ветра, несущего разрушение и хаос, укрепила бы мембраны и просветлила знание. Такой шторм был бы приятным развлечением, однако сейчас все обстояло иначе.

Дорогу!

Прочь с дороги!

Держись подальше!

Беги отсюда!

За всю свою жизнь часовому не доводилось видеть бури, подобной надвигающейся. Еще ни разу не слышал он о шторме, который двигался с такой ужасающей скоростью, покрывал такую площадь и чьи действия совершенно невозможно было предугадать.

Обычно сначала в спокойных, медленно текущих газах неподалеку от полюсов появлялись небольшие подвижные завихрения. Затем они медленно перемещались в более подвижные слои, увеличивались в размерах, свивались в кольца и уносились прочь. На смену им приходили большие по размеру вихри, вздымавшие яростную волну. Наконец, разражался шторм, и устанавливалось затишье.

На этот раз все происходило совершенно иначе, не подчиняясь действующим законам. Вслед за первыми небольшими завихрениями последовало огромное двойное пятно, которое родилось в быстротекущих течениях неподалеку от экватора и создало настоящее цунами. И что совсем плохо, никаких маленьких штормов так и не последовало.

Иди!

Лети!

Беги!

Спасайся!

Оставив дозорного, плазмоты всей гурьбой устремились по расширяющимся векторам и возвышающимся углам, стараясь оставить себе как можно больше места для маневра в преддверии наступающей бури.

Шторм уже успел удвоить свою силу и сконцентрировать ее. Группа солнечных пятен, восставшая из быстротекущих течений, накапливала свою внутреннюю энергию, потенциал, поток, переполнившись яростью, превосходящей понимание плазмотов. После такого извержения не сможет выжить ни одна заряженная частица, ведь бешеный поток оставит после себя пустыню.

Плазмотам необходимо улететь как можно дальше, когда разразится шторм, несущий им гибель. Поэтому все они скрылись, оставив только дозорного, этого рыцаря без страха и упрека, готового предупреждать остальных о грядущей опасности.

Зная, что ему нужно выяснить возможное направление шторма, дозорный двигался медленно, стараясь держаться на почтительном удалении от надвигающегося шквала, однако не слишком далеко, поскольку в таком случае он рискует ошибиться и неправильно предупредить собратьев, не выполнив своего долга. Поэтому он старался все время держать штормовой вал в поле зрения, порой позволяя магнитным течениям подбрасывать его вверх.

Так поступали все дозорные и до него.

На мгновенье плазмот остановился в растерянности, не зная, двинется ли шторм в правую или в левую сторону через сверкающую от раскаленных газов равнину. И тут он почувствовал, что подплыл слишком близко; энергетические смерчи буквально выхватили его из плазменного потока и подбросили вверх, растрепав состоящую из заряженных частиц структуру. Подобно сверкающей на солнце серебряной рыбе, стремящейся вырваться из невода, плазмот взмывает ввысь, в темноту над фотосферой, где бурные потоки и лава ионов уже не смогут достать его.

Проходя сквозь холодные слои пенумбры, откуда шторм забрал практически все тепло, дозорный почувствовал, что постепенно теряет остроту чувств, а свободной энергии слишком мало, чтобы он мог там задержаться.

Над путником зависло густое облако умбры. Попасть туда означало бы гибель, поскольку сравнительно низкая температура вынудит частички его тела отдать свой заряд, и плазмот перестанет существовать. Однако ему повезло и на этот раз, — неожиданно плазмота отбросило далеко в сторону, и в следующее мгновенье он уже двигался по мосту из горячих газов к солнечной кроне.

Внизу, под мостом, на котором он очутился, его чувствам открылись переплетенья магнитных полей, создававших вершину бушующего шторма.

Мост из горячих газов был термически изолирован от нестерпимого жара перегретой короны. Плазмот измерил температуру внутри моста, которая составила порядка двух миллионов градусов по Цельсию, если пользоваться земными мерами, что почти в два раза превышало привычную температуру фотосферы. Тяжеловато, но выносимо.

Выгнувшийся дугой мост, богатый теплом и магнитной энергией, сохранит плазмоту жизнь на какое-то время, однако он не справился со своей задачей, и его голос больше не сможет отслеживать и предугадывать направление бушующего шторма.

Теперь на стену темноты, на самый край вечности поднимется новый доброволец из тех, кто сумел ускользнуть от неминуемой гибели. Новый дозорный попытается предугадать движение бури, выкрикивая предупреждение об опасности.

7

Чух!

Чух!

Чух!

Чууф!

ЛУННАЯ КОЛОНИЯ «СПОКОЙНЫЕ БЕРЕГА», 9 МАРТА 2081 Г.

Основные компрессоры натужно гудели, снижая давление в гараже до трех килопаскалей. Джина Точман почувствовала, как полистироловые волокна ее усиленного костюма плотно облепили тело. Сплетенный особым образом костюм, точно соответствовавший весу Джины, облегал кожу в условиях почти полного вакуума, однако не мешал функционированию потовыделяющих желез.

Костюм был достаточно удобен. С помощью оптического сканера и лазерных ножниц удалось добиться того, что одежда стала практически «вторым телом», плотно покрывая каждый сантиметрик тела девушки, если не брать во внимание шлем из волокнистой резины и пластиковые наколенники. Ни по весу, ни по другим параметрам рабочий костюм Джины ничем не отличался от прогулочных одеяний гостей.

Даже для постоянных сотрудников требовалось некоторое время, чтобы к нему привыкнуть. Когда атмосферное давление в гараже упало до нуля, Джина почувствовала, что ее кожа вплотную прилипла к ткани, в том числе и в местах, которые обычно свободны: в паху, под мышками, вдоль грудной клетки, на сгибах локтей и с тыльной стороны бедер. Однако уже через мгновение организм приспособился к новым условиям атмосферы.

Широкие алюминиевые створки двери втянулись внутрь, выпуская остатки воздуха. Щелкнули соленоиды, и механический привод стал медленно подтягивать освободившиеся пластины к потолку. Джина взглянула на унылый серый пейзаж, отливавший голубовато-зеленым в свете лучей, отраженных с Земли. Поверхность Луны была, как всегда, темной, и Джина знала, что за стенкой гаража ее поджидает пронзительная стужа.

Из встроенного шкафа девушка достала остальные части костюма. Вся прочая экипировка была унифицирована и подходила человеку любой комплекции. Сначала Джина надела теплый джемпер с несколькими слоями горячего геля, предохраняющего от обмораживания. Его внешняя поверхность была усилена прочной силиконовой сеткой, способной противостоять микрометеоритам весом до двух десятых миллиграмма. Затем обычно надевалось трико с отражающим слоем, предохраняющим от инфракрасного излучения, однако сегодня девушка решила оставить его в шкафу, зная, что долгой лунной ночью излучение крайне мало. И, наконец, она натянула на ноги тяжелые башмаки, чтобы защитить полистироловые волокна от острых камней и валунов.

Одевшись, Джина Точман повернулась к выходной двери.

Обычно компания возражала, чтобы для одного человека декомпрессия делалась в таком большом помещении, как гараж, поскольку даже при давлении менее двухсот грамм приходилось тратить огромное количество грамм-молекул на восстановление потерянных десяти тысяч кубических метров. Весь обслуживающий персонал был строго-настрого проинструктирован пользоваться ручными замками, с тем чтобы уменьшить расходы. Однако сегодня у Джины имелись профессиональные причины воспользоваться главным замком. Девушка подошла к одному из стоявших электрокаров, подъехала к воротам и отперла их.

Туристы, приезжающие в компанию «Спокойные берега», должны знать, что это главный гараж и грузовой порт. В конце концов, именно сюда они и приходили, побывав у интенданта, и одевались именно здесь, неподалеку от группы каров. Без сомнения гости должны были понимать, что пятнадцатиминутная прогулка по Луне не такое уж простое удовольствие.

Как и любой другой курорт, «Спокойные берега» вел борьбу за клиентуру. Управляющие внимательно выслушивали все жалобы постояльцев и тщательно изучали отзывы, остававшиеся после отъезда групп. Одной из наиболее частой из попадающихся жалоб было разочарование прогулкой. «Я ожидала увидеть иное», «Похоже на равнины в Нью-Джерси», «Как будто я попал на Кокосовый берег» — такие замечания встречались снова и снова.

Проведенная серия конфиденциальных опросов показала, что у людей, отправлявшихся на Луну, уже имелось определенное представление о планете из голых скал, с мягким песком и шуршащей под ногами галькой. Даже выходя из рабочего гаража, они представляли, что перед ними откроется лунная поверхность такой, какой она предстала взору первых астронавтов.

Они хотели быть первыми или хотя бы вообразить себе, что они первые ступают на эту поверхность.

Если бы «Спокойные берега» располагались на берегу моря, подобно курортам на Гавайях или Бермудах, тогда правлению пришлось бы всего-навсего подождать первого тропического циклона. Один штормовой день вернул бы окрестностям свежесть и девственную чистоту. Уже наутро всякий мог бы вообразить себя Робинзоном Крузо для вящего удовлетворения. Однако на луне не бушевали циклоны, не шли дожди, могущие смыть разлитое топливо, и ни одна волна не нарушала мирный сон песков.

Все это приходилось выполнять самой Джине.

До того как выехать на залитую нежным зеленоватым светом поверхность, Джина подвесила на машину электростатическую щетку и скребки. Выехав из дверей, девушка включила поле поляризатора и оглянулась.

Электромагнитные пальцы сбивали и перемешивали песок, возвращая ему первозданный вид, стирая следы от гусениц, башмаков и колес. Разбросанные там и сям металлические детали, яркие нейлоновые обертки и куски материи отправлялись на специальные экраны вместе со следами от пролитого горючего.

Точман проехала около четырехсот метров вперед вдоль главной дороги, затем повернула вправо. Зона для прогулок представляла собой трапецию длиной в сорок метров у входа в гараж. Экраны очищали лунную поверхность от всех следов человеческой деятельности, не забывая заметать собственные следы.

Опыт подсказывал Джине, что необходимости убирать большую по размерам территорию не было, поскольку даже самым непоседливым из туристов быстро надоедало бродить по песку и карабкаться на близлежащие холмики. Хотя атмосферное давление на Луне было невысоким, подогнанные точно по фигуре костюмы порой могли вызвать растяжение мускулов ног, а теплые джемперы лишали движения естественности. Посетители быстро уставали, и, как правило, ни у кого не возникало желание прогуляться к виднеющимся на горизонте горам или уходить далеко от посадочной площадки.

Когда через часок Джина выведет своих подопечных на прогулку по луне, они походят неподалеку, сделают несколько прыжков, поваляются в песке и будут считать, что уголок, где расположен курорт, с песком, который регулярно очищался, и есть частица девственного лунного пейзажа. Затем кому-то придет в голову, что сейчас самое время для коктейля, да и костюмы начнут натирать в самых неподходящих местах, и через некоторое время насладившимся унылым пейзажем захочется обратно. Они станут слегка разочарованными, но эта разочарованность не будет иметь ничего общего со следами гусениц или целлофановыми обертками на песке. Скорее наоборот, посетители почувствуют, что их чаяния сбылись, а на администрацию жаловаться никто не будет.

Джина сделала последний круг по лунной пыли и въехала на бетонный пол гаража. Шоу должно продолжаться.

16:04:22

16:04:22

16:04:22

16:04:22

ПЕРЕСЫЛЬНАЯ СТАНЦИЯ «КОННОР», 10 МАРТА 2081 Г.

Питер Спивак неотрывно следил за секундной стрелкой часов, кивая головой в такт отсчитываемым мгновениям. Осталось тридцать пять секунд до той минуты, когда экипаж наглухо закроет шлюз, и в этом случае только начальник дока сможет отложить старт. Лучевой факс от мисс Шерил Хастингс уже не сможет долететь до него.

Четыре дня назад они с Шерил очень крупно поссорились. Питеру предстояло проработать полтора года наблюдателем на Марсе, а Шерил оставалась на Земле, рисуя свои фантастические образы средневековья: лесных эльфов и покрытых броней драконов. И вся проблема отчасти, нет, если быть честным, то полностью заключалась в этой злополучной поездке.

Восемнадцать месяцев вне Земли, а если считать еще больше девяти месяцев туда и почти столько же обратно, то и все тридцать шесть. Три года разлуки, восполняемые лишь видеопередачами да приносящими боль короткими сеансами связи с Марсом, от четырех до шестнадцати минут. Они были бы ближе друг к другу, сидя в одиночных камерах и перестукиваясь. Не говоря уж о том, что поездка была опасной… Да, еще и это. Питер мог замерзнуть на Марсе, но немногим менее вероятно было то, что Шерли могла погибнуть на Земле. В их городе человеческая смерть уже давно стала обыденной вещью.

Сперва Питер посчитал, что их отношения достаточно тесны, чтобы выдержать разлуку, да и поездка представлялась заманчивой. Учитывая тот факт, что его знания геотехники высоко ценились, и прибавляя к ним бонусы за работу вне Земли, плату за межорбитальные полеты, специальные медицинские пособия плюс отпускные на отдых и восстановление сил, то банковский счет Питера Спивака по возвращении на Землю составлял бы ровно половину от пенсиона. Они с Шерил могли бы жить где угодно, и Шерил смогла бы рисовать свои фантазии до конца дней. Питер посчитал, что эта возможность слишком хороша, чтобы проходить мимо.

«Карпе дием!» — весело провозгласил Питер, когда узнал, что Фонд Межзвездных Полетов принял его обращение. — «Воспользуйся случаем!»

«На самом деле твоя пословица гласит: «Схвати день», — сухо заметила Шерил, когда до нее дошел смысл принесенной Питером новости. — Она гласит, что человеку положено жить каждую минуту дня, а это совсем не то, что ты собираешься предпринять. Наоборот, ты собираешься поместить себя в гигантский холодильник, чтобы когда-нибудь в далеком будущем ты смог зажить привольно, если ты вообще вернешься и если не привезешь с собой какую-нибудь вирусную мутацию. Я уж не говорю, что тебя может покалечить микрогравитация, и ты проведешь всю оставшуюся жизнь в инвалидном кресле, мучаясь от боли в ногах. Так что «хватай день», мой дорогой».

Когда Питер робко принялся объяснять, что Фонд предлагает также оплатить Шерил дорогу и предоставит практически те же льготы, если она согласится работать техническим иллюстратором, она громко рассмеялась прямо в лицо Питеру.

Другого разговора на эту тему так и не состоялось. Питер продолжал действовать по намеченной программе, проходил необходимые тесты, проверки способностей, медицинское обследование, личную совместимость и сражался с ворохом бумаг. Шерил продолжала рисовать каждый день, безучастно занимаясь по вечерам любовью с ним и держа эмоции при себе. Она ни разу не сказала ему: «не уезжай» или «я буду ждать тебя».

Когда Питер уезжал в аэропорт, чтобы сесть на стратоплан и начать путешествие длиной в 430 миллионов миль, Шерил холодно простилась с ним и немедленно поменяла замки и переписала счета на оплату квартиры.

На каждой из остановок: в Ванденберге, здесь, на «Конноре», на Лунном Перекрестке и в точке Л2, где он собирался сесть в звездолет до Марса, Питер посылал или собирался послать электронные карточки. Это были красивые, дорогие репродукции видов межпланетных пейзажей. Каждая карточка составляла всего 128 байтов, в которые он буквально вкладывал душу, надеясь услышать в ответ добрые слова, все, что угодно: «люблю тебя», «пожалуйста, возвращайся», «лечу следующим рейсом».

Пока она так и не ответила, хотя, возможно, он получит весточку от Шерил позднее, на заключительном отрезке пути. Пока ничего.

Сейчас его часы отсчитывали последние секунды до закрытия люков, в 16:05:00. Переходной шлюз на парковочной стоянке станции «Коннор» закрылся. Со своего места Питер видел верхушку станции, и вдруг воздушное давление в корабле начало меняться, касаясь невидимыми пальцами кожи и закладывая уши.

Иены

Риалы

Марки

Доллары

ГОНКОНГ 2, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ, 11 МАРТА

Уинстон Цян-Филипс наблюдал за приливом. Еще солнце не успело взойти над Прибрежными горами, как первые струйки денег потекли на гонконгскую биржу, предвещая новые возможности и поднимая даже грошовые акции в цене.

Для Уинстона наблюдение за приливом не было просто поэтическим образом. Доверяя больше внутреннему чутью, нежели глазам, Цян-Филипс наблюдал, как ставки зеленой рекой перетекали между брокерскими местами, заставляя двигаться огоньки на мониторах. Уинстон остановился на мгновенье, наслаждаясь зрелищем, и неспешно уселся перед монитором.

Общий объем денег, находящийся на открытых и активных рынках западного полушария, оценивался в пятьдесят триллионов долларового эквивалента, хотя точную сумму назвать не мог никто. Связанные в единую сеть рынки, вовлеченные в торговлю, упорно отказывались назвать точную цифру, считая это плохим предзнаменованием. Однако Уинстон считал, что сумма в пятьдесят триллионов отражает состояние дел.

Безусловно, нужно было принимать во внимание скорость. Доллар в покое обладает значительно меньшими возможностями, чем доллар в движении. И будучи прокрученной раз в год, или даже в день, такая сумма не могла бы оказать серьезного влияния на биржевое положение дел. Такой эффект можно сравнить с ударом слабого больного человека. Но если ту же сумму запустить в оборот четыре, пять раз в сутки, она приобретала скорость. Такой темп нес с собой огромную силу, подобно здоровяку, решившему вмешаться в стычку у стойки бара.

Так что вполне возможно, что сумма составляла меньше чем пятьдесят, но это были триллионы! Даже двадцать триллионов с хорошей скоростью оборота могли показаться в два или в три раза больше для всякого, находящегося в гуще событий и в течение восьми часов непрерывно совершающего сделки. А к вечеру глаза всех участников сделок обращались на запад, вслед за потоком денег, летящим к токийской бирже Никкей.

Из университетского курса по истории денег Уинстон Цян-Филипс узнал, что семьдесят лет назад мир пришел к круглосуточным операциям и полностью компьютеризованному финансовому рынку. В те времена бытовало мнение, что деньги нужно делать двадцать четыре часа в сутки, даже во время сна. Однако все эти мечтания канули в лету после «Машинных паник» 2002, 2005, 2007, 2008 и 2009 годов.

Сегодня процессом снова управляли люди с небольшой компьютерной помощью. Но если людям нужно время для сна, то деньги не нуждаются в этом, поэтому после напряженной дневной сутолоки, в последние минуты перед возвещающей о закрытии торгов сиреной люди этой половины земного шара оставляли деньги на сертификатах ночного депозита, что приносило им небольшую прибыль, пока они отправлялись домой есть, спать и развлекаться. В это же самое время деньги оказывались фактически предоставленными сами себе, привлекая внимание инвесторов другой половины земного шара и резко повышая общий объем «свободного доступного кредита».

Поэтому, когда заря заглядывала в окна биржи, а с востока начинался приток денег, наступало время для скупки. С закатом начинались распродажи, и деньги перетекали на запад.

«Прилив поднимает все лодки», — говорил когда-то Уинстону его дедушка Цян Нулин, когда тот был еще мальчишкой. Его дед полагал, что так оно и есть, но теперь Уинстон мог бы добавить: «Не считая тех, что на короткой цепи».

Всю жизнь Уинстон Цян-Филипс посвятил тому, что поступал всегда наоборот. Поэтому, когда с закатом деньги перекочевывали на запад и когда всех обуревало желание продавать, Уинстон скупал капитал как ненормальный. Он покупал даже те компании, которые больше всего пострадали за время торгов и могли достаться по дешевке. Он обдирал как липку попавших в бедственное положение и принужденных сдаваться на милость победителя.

Под утро, когда на биржу устремлялся поток денег и все принимались активно покупать, Уинстон выставлял на торги все то, что приобрел накануне. Наибольшую прибыль ему давали те, кто обладая большими денежными суммами, теряли темп, и потому стремились лихорадочно наверстать упущенное.

В промежутке, когда на рынке наступало затишье, Уинстон активно кредитовал те компании, чья якорная цепь оказывалась слишком короткой для надвигающегося прилива.

Нынешнее утро не составляло исключения. Понаблюдав за приливом, Цян-Филипс вошел в будку и принялся аккуратно рассортировывать вчерашние приобретения. Как и всегда Уинстон ожидал резкого подъема биржевого курса после вчерашних срочных распродаж, чтобы выставить лоты.

У Цян-Филипса имелось несколько неплохих предложений местных угольных компаний, которые лежали в папке с другими предложениями по энергетике. За последние шесть месяцев дела на этом рынке обстояли неважно, а из-за длительного правительственного запрета на сжигание угля и выработку кокса акции скорей походили на музейные экспонаты. Однако сейчас, похоже, складывался благоприятный момент, поскольку активно стали циркулировать слухи о наметившемся росте в угольной химии и строительных волокнах. Стоит только предложить, и покупатель, несомненно, найдется.

Имелась у Уинстона и еще одна вещь из лавки старьевщика — акции лесной компании. Эта фирма обладала правом сбора, и только сбора пихт третьей посадки с участка леса в четырнадцать акров, расположенного у Водораздельного хребта. Когда-нибудь эта жемчужина принесет ему целое состояние.

Цян-Филипс собирался выставить еще добрую дюжину лотов, в основном опционы и инструментальные компании, однако все они представляли немалый интерес, особенно сейчас, когда день еще только набирал обороты. Это была его дневная работа — продать все лоты до девяти часов, чтобы на несколько часов, до наступления времени продаж, заняться последним проектом.

Уинстон унюхал новую возможность заработать в последних объявлениях Титанового картеля. Эта компания была уже наготове к тому, чтобы доставить на Землю первый груз жидкого метана, что являлось важным сырьем для мировой промышленности из-за повсеместного запрета на добычу полезных ископаемых. Доставка груза, о которой сообщалось в предложенном на всеобщее обозрение расписании полетов, подтвердит, что система работает надежно. Можно было ожидать, что подобные действия собьют высокую цену на природный газ, установленную «Ассоциацией разработчиков провинции Альберта» и тем самым приведут к вымыванию акционерного капитала вкладчиков, точно также как приведут к падению котировок всех прочих добывающих и трубопроводных компаний планеты. Самое время пойти поперек течения!

Уинстон Цян-Филипс копил капитал неделями, прекрасно понимая, что теряет в скорости, но с тем чтобы в нужный момент быть готовым покупать, покупать и еще раз покупать. Когда дилеры поймут, что одна доставка грузов на запущенном год назад автоматическом носителе означает начало неиссякаемого источника энергии, с кем тогда им придется иметь дело, если они изо всех сил будут рваться снова на рынок. Естественно, с ним, Уинстоном Цян-Филипсом, с Домом Цянов, Бароном Газовых Месторождений, Императором Голубого Огня, Уинстоном Первым.

Идущие наперекор всегда побеждают, поведал ему когда-то дедушка Цян Нулин.

Угри в желе

Яички барашка в меду

Жареные куропатки

Язычки жаворонков в перечном соусе

ПОМПЕЯ, 24 АВГУСТА, 79 г. Н.Э.

Джерри Козински расположился во дворике своей виллы, раскинувшейся над Неаполитанским заливом, и медленно жевал завтрак. Большинство блюд оказалось вполне съедобным, несмотря на тот факт, что описания, сообщенные рабами, привели его в смятение. Запахи, подобранные из кибербанков компании «Виртуальность», были куда ближе к обычной диете Джерри, состоящей из промышленных протеинов и чистых обработанных сахаров, чем к каким-то диким птицам, пойманным в гнезде и обжаренным на прогорклом масле.

Козински занимал в Помпеях видное положение, отчасти благодаря унаследованной доле богатства — он был далеким потомком одной из ветвей Суллы — отчасти благодаря торговле зерном с Египтом. Являясь откупщиком государственной монополии, и спекулируя иногда на рынке, Джерри удавалось получать прибыль от пятисот до пяти тысяч процентов. Согласно сценарию, подобные доходы позволяли Джерри без помех проводить утро на горной террасе, наслаждаясь видом на город и залив.

Не считая жары, жизнь казалась земным раем. К «восьмому часу» на языке местных жителей, солнце уже стояло высоко, и ни малейшего ветерка. Улицы были пустынны, если не считать нескольких собак и бездомных детей: ни путешественников, ни бродящих торговцев у местного рынка, ни гладиаторских боев в амфитеатре, ни спорящих на форуме богатых сенаторов, ни попрошаек-нищих, ни любознательных школьников, словом, никого из тех, кого он должен был по сценарию повстречать. Наверняка, подумал Джерри, все разбежались по домам, спасаясь от изнурительного зноя.

Но все-таки, а где же остальные? Представители «Виртуальности» пообещали, что в игру вовлечены сотни людей, и Джерри придется общаться с ними на протяжении отпущенных ему двенадцати часов. Безусловно, он не знает всех правил, но трудно ожидать, чтобы люди выкладывали столь крупные суммы, чтобы увидеть домашнего раба, ребенка да собаку; иные живые существа Джерри пока не попадались.

Далеко внизу, на водной глади залива замерло несколько рыбацких лодчонок да широкое торговое судно. Лишь военный корабль, похожий по виду на трирему, продолжал бороздить недвижные воды. Прозрачный воздух доносил до Джерри удары барабана и мерные выкрики гребцов с их обтянутой кожей сидений. Интересно, а изъявил ли кто-нибудь желание стать рыбаком или галерным рабом? И сколько пришлось заплатить им за столь невеселое начало?

Раскаленный до бела воздух казался Джерри предвестником землетрясения. В самом деле, сценарий игры гласил, что эта область, которая называется Кампания, в течение последних шестнадцати лет неоднократно подвергалась землетрясениям, то есть практически всю его жизнь. Всякий новый удар казался сильнее предыдущего, так что теперь Джерри полагал, что грядущее землетрясение может превысить по шкале Рихтера знаменитые токийское и сан-францисское. Однако сегодня утром пока было тихо. Угловые камни дворика не выказывали признаков начинавшейся катастрофы, хотя за ними надо было приглядывать в первую очередь.

Хотя, за исключением Джерри и прочих вовлеченных в игру, в Помпее никто не знал, какого рода катастрофа грядет, тем не менее все ожидали, что нечто ужасное скоро случится. Но все равно, разве будут люди, а тем более игроки, пассивно скрываться за дверями и разве не будут они осматривать город и искать пути отступления?

Джерри Козински выпил бокал прекрасного безалкогольного красного вина и принялся изучать раскинувшийся у подножия холма город: улицы, доки, площади, дороги, отыскивая путь спасения. Три варианта показались ему наиболее многообещающими.

Да, игра получится захватывающая.

Поворот

Поворот

Поворот

Еще поворот

ОРБИТАЛЬНЫЙ ПУНКТ 37-Ц, ОТМЕТКА 625-Й КИЛОМЕТР, 13 МАРТА 2081 Г.

Орбита восьмой гериатрической станции «Освобождение от болезней» была ниже допустимой на добрую тысячу километров, как сообщила служба наблюдения компании «Азимут партнерс».

Радионавигатор Меган Паттерсон, исполняющий обязанности менеджера гериатрической станции, сбросила радиограмму со стола, наблюдая, как та под действием микрогравитации грациозно изогнулась, коснулась края стола и медленно заскользила через отсек к противоположной перегородке.

Однако небольшая высота не являлась слишком серьезной проблемой. Дело было поправимо, но куда хуже то, что с межпланетной станции наблюдения зафиксировали неправильную конфигурацию корабля.

Из-за частичной гравитации Меган порой не могла представить себе, что пол находится внизу, доверяя лишь своим ощущениям, поскольку создаваемое давление было искусственным, инерциальным. Глядя через иллюминатор на неподвижные звезды и проплывающие внизу клочья белых земных облаков, она теряла ощущение пространственного полета.

Станция представляла собой три больших отсека, подвешенных к подобию коромысла и больше всего походивших на летящее по небу боло аргентинских гаучо. В центре располагались универсальный стыковочный узел, кольцо камер хранения и рабочие отсеки с нулевой гравитацией, а также каюты для выздоравливающих после операций. В каждом отсеке располагались помещения с нормальным давлением, гидропонные секции, продуктовые склады, комнаты тренажеров и прочее оборудование, способное переносить небольшое ускорение. Два блока были длиннее серединного, но их размеры можно было менять в зависимости от пристыкованного модуля. Такая конфигурация была не слишком удобна, но она недорого стоила, и ее легко было запустить.

У них, на Земле, размышляла Меган, голова болит лишь о том, как сэкономить деньги. Занять более низкую орбиту, построить простую модулярную структуру с плавными медленными поворотами, а потом забыть о ней, подсчитывая деньги, текущие от трестов или из семей благодарных родственников. Там, на земле, они сделали всего одну ошибку а расчетах, однако весьма неприятного свойства. Выпустив из виду, что порог ошибки должен быть нулевым, инженеры запустили орбитальную станцию с вращением под правыми углами к земной поверхности, вместо того, чтобы придать параллельную орбиту. Безусловно, рекламные буклетики справедливо утверждали, что такая ориентация позволит каждому пациенту наслаждаться земными видами из космоса, но куда важнее было то, что изменять направление и скорость вращения движущейся станции куда легче, чем неподвижной. Очередная экономия.

Самым же важным оказалось то, что подобная конфигурация порождала длительную нестабильность. С каждым поворотом один из блоков зарывался глубоко в верхние слои атмосферы, и потому двигался медленнее. По оценкам службы наблюдения, такое торможение может привести к дестабилизации станции уже через шесть месяцев. Всему персоналу станции и инженерам придется эвакуировать больных и запасные каюты, избавиться от балласта, погасить вращение, сменить ориентацию, направление движения и снова начать движение. А если и это не сработает, то придется переходить на более высокую орбиту, и компании придется раскошелиться.

Что бы там ни было, весь бюджет Меган, все квартальные, годовые выплаты, бонусы, дивиденды — все полетит в тартарары.

Во всей грядущей неразберихе вину возложат не на чугунные головы, создавшие дизайн этой консервной банки, не на бухгалтеров, которые ради лишнего цента готовы удавиться, а на нее, радионавигатора Меган Паттерсон!

Меган мрачно взглянула на листки радиограммы, прилепившиеся к переборке отсека.

Господи! Меган надеялась, что легкие шумы из вентиляционной системы не означают начало суматохи. Она напряженно прислушивалась к редким шумам, однако пока намеков на дестабилизацию не было. Пока.

Резка

Ковка

Прессование

Штамповка

МУНИЦИПАЛЬНЫЙ АЭРОПОРТ ДУКЕСНЕ, МАККИСПОРТ, ПЕННДЖЕРСИ, 14 МАРТА

Работа с алюминированной синтетической пленкой казалась Брайану Хольдструпу сущим адом. Материал был толщиной всего около микрона или полмиллиметра, вдобавок приклеивался к любой близлежащей поверхности.

Брайану пришлось создать условия стерильной чистоты в помещении, значительно превосходящем по размерам боксы яхтсменов былых времен, и все лишь для того, чтобы справиться с непокорной пленкой. Он нанял целый ангар в местном аэропорту, наглухо заделал двери, окна и трещины в гофрированном потолке, втащил внутрь воздушный замок, насосы и прочее фильтровальное оборудование. Помимо этого, ему потребовалось вымыть, вычистить и посыпать песком пол и стропила, а затем, с помощью чистого азота понизить давление, и все эти манипуляции Брайан проделывал в кислородном снаряжении.

Разобравшись с окружающей средой, Брайан принялся возиться с упрямой пленкой, с мотками проволоки, воздушными вихрями и антистатическими винтами. Он не мог работать руками, поскольку выделяющаяся даже сквозь хлопковые перчатки влага мешала работать с пленкой, а резиновые или пластиковые перчатки слишком быстро создавали статический заряд.

Звездный корабль Хольдструпа имел двадцать две усиленные лопасти, а прототипом служила конструкция автожира. После запуска ей необходимо было сразу же придать сильное вращение, чтобы получить наибольший эффект. Каждая лопасть была длиной почти в целый километр и сотню метров в ширину, и сейчас Брайан кроил, сжимал, резал их гофрированные полосы, готовясь к будущим стартам.

До чего же тяжелая работа! Брайану безумно хотелось пригласить кого-нибудь на подмогу, однако это было запрещено правилами. Не то, чтобы уже объявили какую-то гонку, но все солнечные регаты следовали одному и тому же принципу: ты можешь выставить лодку любой конфигурации, но должен сам ее сконструировать и построить.

Такие регаты были не для слабых, поскольку работа с квадратными километрами пленки толщиной в микрон требовала гигантских усилий. Здесь не было места непоседам, ибо участнику регаты приходилось совершать по пятнадцать миллионов однообразных движений во время упаковки корабля, бесчисленное количество раз скручивая, свертывая, сворачивая. И уж конечно, в регатах участвовали только люди с туго набитой мошной. Кто может себе позволить истратить добрую сотню тысяч долларов на оборудование и материалы, чтобы получить приз, составлявший не более процента от указанной суммы.

По крайней мере, на регате не требовался статус любителя. Сам Брайан Хольдструп являлся владельцем и управляющим компании «Фотон пауэр», выполняя вдобавок еще и обязанности генерального конструктора. Единственным способом держаться впереди конкурентов являлось участие и победы в «Транслунной гонке», «Круговом поясе», «Солнечной собаке» и других регатах. На сегодняшний день в активе Брайана имелось три золотых и одна бронзовая медаль, а его проекты пользовались устойчивым спросом на рынке.

И все-таки, все эти заботы и монотонные, однообразные действия… Нет, Хольдструп не стал бы заниматься этим только ради денег. Дело в другом.

Брайан любил изящество прекрасного дизайна, любил узкие поверхности, отражавшие давление света солнца и звезд во время полетев по грациозно изогнутой параболической орбите. Он наслаждался признанием, восхищением и уважением, всегда окружавшим победителей.

Именно это заставляло его до ночи трудиться над своей яхтой, когда губы покрывались липкой слизью от фильтра кислородного аппарата, когда глаза горели от натрия, испарявшегося с поверхности пленки и когда руки тряслись от тяжестей, которые приходилось беспрерывно поднимать.

Он шел на это ради славы.

Ускорение

Вращение

Поиск

Захват

УИТНИ-ЦЕНТР, ОКРУГ ТУЛАР, КАЛИФОРНИЯ, 16 МАРТА

Будучи руководителем центра управления запуском, Наоми Рао отвечала за своевременное выполнение полетов, и сейчас ее начало трясти, так как в расписание они не укладывались. Техники в главном сборочном зале вдували пену в керамический грузовой отсек и устанавливали взрывные крепления. Пена была разработана с целью погасить удар от запуска при перегрузках около пятисот единиц.

Экипаж затем завел корабль под струю частиц, придавая ему мягкое алюминиевое покрытие. В пусковой трубе было создано плазменно-индукционное поле, и керамический отсек вместе с содержимым медленно скользил вдоль жгутиковых электромагнитов.

После этого рабочая команда установила ракету в дальнюю плоскость трубы, где электрическая дуга силой в несколько мегаватт превратит алюминиевую пудру в плазменное облако.

В конце концов, экипаж закрыл и опечатал дверь воздушной переходной камеры.

Наоми остановила секундомер. Бесстрастная стрелка показала, что экипаж затратил все двадцать две минуты резервного времени на подготовку к запуску.

Вот невезение! Если так будет продолжаться, то они никогда не смогут выдерживать график запусков, спущенный сверху. В конце концов, утешила себя Наоми, от непредвиденных задержек еще никто не был застрахован.

Имелись и свои внутренние ограничения. Вся подготовка к пускам осуществлялась на высоте ниже трех километров над уровнем моря, в хвосте одиннадцатикилометровой трубы, выходившей на восточный скат горы Уитни.

Восемь лет назад, когда магнитные катапульты только-только появлялись, гора Уитни, с ее разреженным воздухом высотой в 4420 метров представлялась прекрасным местом для запуска высокоскоростных кораблей из-за уменьшенного атмосферного сопротивления. Конструкторам понравилось и то, что этот пустынный горный кряж находился далеко от населенных пунктов и позволял гасить шум от запускаемых ракет, ибо в те годы эффективных поглотителей звука еще не было.

Уитни-центр был выстроен еще в прошлом столетии и предназначался для запуска грузов. Тогда орбитальные полеты еще только начинались и обслуживающий персонал центра вместе с руководством гораздо спокойнее относились к расписанию и погрузке. В то время любой вновь запускаемый корабль отличался от предыдущего, и у рабочих имелось время на то, чтобы превратить каждую ракету и ее покрытие в подлинные произведения искусства.

В те дни с космодрома в пространство запускались небольшие спутники и дискретные грузы, которых сменили ныне наукоемкие инструменты. Так что люди могли позволить себе быть неторопливыми, спокойными и вдумчивыми. Ну а сегодня в орбитальное пространство отправлялись куда более сложные и мощные модули и станции.

Если бы у Наоми появилась возможность переоборудовать космодром в духе сегодняшнего времени, она сделала бы так, чтобы грузы собирались, упаковывались, маркировались и подвергались напылению на самом заводе. Тогда можно было бы создавать запасы грузов и производить пуски точно по расписанию.

Все было бы хорошо, если бы не главный элеватор, который в среднем был на два метра короче обычной грузовой партии. Инженеры компании проработали все возможные варианты доставки заранее подготовленного груза к катапульте, пробуя двигать грузы волоком, острой частью вперед, деля его на две части, но всякий раз грузовое пространство у элеватора оказывалось то слишком узким, то неправильной формы, то что-то еще сводило на нет усилия людей. Дизайнеры прошлого столетия проделали прекрасную работу, но они не оставили никакого задела на будущее, не ведая тех высот, которых сможет достичь творение их рук.

Таким образом, первым ограничением являлись размеры и глубина сборочного отсека.

Во-вторых, если бы строители прошлого прорубили бы больше по размеру рабочее помещение, то тогда Наоми смогла бы установить вторую линию сборки и увеличить производительность. Грузы можно было складировать в секции предполетной подготовки, и проблема с расписанием была бы решена.

Но тут возникла новая проблема.

У конструкторов и строителей двадцатого века не было современной технологии слияния. Индукционные катушки с вращающимися на концах валов электрическими генераторами приводились в движение способом, вызывающим ныне улыбку снисхождения: паром и непрерывным потоком воды. В то время научная мысль еще не нашла дешевых путей генерирования двухсекундного импульса мощностью в восемнадцать мегаватт, необходимого для придания грузам орбитальной скорости, а потому внутри скал выстроились огромные ряды конденсаторов, тянувшиеся вдоль восемнадцатикилометрового туннеля. На их подзарядку требовалось время: восемь минут и двадцать две секунды, если быть точным. Поэтому даже если Наоми и могла складировать грузы, запуски от этого быстрее бы не стали.

Безусловно, в прошлом компания прорабатывала несколько возможных путей развития. В Джанкшн Медоу был построен новый комплекс, использующий клистроны в качестве элементов слияния взамен отживших свой век конденсаторов и индукционных катушек.

Тем не менее, потребуется много времени и денег на подобную модернизацию. Чтобы расширить вал элеватора и рабочие помещения, компании придется закрыть комплекс, извлечь тридцать тысяч метров скальных пород и заново отстроить элеватор, сборочный зал и тамбур. Понадобится разобрать пятьдесят километров рельсов и жгутиковых магнитов, перестроить индукционную линию и, видимо, усовершенствовать линзы на входе эжектора, иначе пусковой механизм не изменить. И уж во всяком случае при жизни они даже не смогут надеяться поприсутствовать на возобновленном полете с космодрома.

Когда-то Наоми в шутку спросила главного инженера: «Почему мы продолжаем копаться в этой дыре чайной ложкой? Не лучше ли пойти поискать лопатку?» В ответ ей холодно заметили, что у нее нет времени искать лопатку, а есть расписание полетов, которое она должна соблюдать.

Поэтому на космодроме все оставалось по-прежнему. Грузы спускались вниз, где собирались и упаковывались вручную, все также заряжались конденсаторы, которые могли работать бесконечно, а ракеты отправлялись в космос тем же дедовским способом. Расписание запусков, продиктованное экономической необходимостью и властью денег, казалось высеченным из камня. Оно довлело над всем, эта альфа и омега, бесконечно раскручивавшаяся спираль.

Через пятнадцать секунд после того, как двери тамбура закрылись, Наоми почувствовала, как завибрировали вакуумные насосы. Следом вспыхнули электроды, и облако плазмы с горящим внутри яйцом из пены и груза проплыло вдоль линии индукционных магнитов. Двумя секундами позже очередная грузовая ракета со стальными изделиями, силиконовой сетью, медикаментами, канистрами с водой, емкостями с благородными газами отправилась в далекое путешествие, к богам небесного купола.

Космодром работал как хорошо смазанные старинные часы: неторопливо и предсказуемо.

СН4…20-1/8

СН4…19-3/4

СН4…19-1/8

СН4…18-1/2

ЗАПАДНАЯ ТОРГОВАЯ ПАЛАТА, ЧИКАГО, 17 МАРТА

Лександр Бартельс мрачно наблюдал, как октябрьские квоты кубометров природного газа продолжали падать. Буквы и цифры, еще две минуты назад плавно скользившие по левому дисплею, стремительно понеслись вниз. По мере увеличения скорости цвет цифр из бледно-голубого превращался в ярко-белый.

«Черт побери!»

Даже без графических расшифровок Бартельс мог с уверенностью сказать, что ему предстоит решить серьезную проблему. Он научился читать и переосмысливать первичную цифровую информацию задолго до того, как виртуальная реальность проникла в сети передачи данных делового мира.

У Лександра была возможность сообщить «большим дядям» из Титанового Картеля, что их глупые и самодовольные пресс-релизы собьют цену, поскольку запасы метана в насыщенной и почти полностью состоящей из углеродных соединений атмосфере Титана были практически неисчерпаемы, чего нельзя было сказать ни о глубоких газоносных скважинах в Колорадо, Техасе и Альберте, ни о метановых полях в окрестностях практически любого крупного американского города. Все это придавало товару, предлагаемому Картелем, повышенную значимость.

Еще вчера цены на будущие октябрьские поставки держались около отметки тридцать пять пунктов за тысячу километров, а сегодня спад все набирал и набирал силу. Если дела пойдут так и дальше, то к завтрашнему дню предлагаемой цены окажется недостаточно даже для разработки озера с жидким метаном в двух шагах от Чикаго, а что говорить об автоматических станциях и беспилотных рассеивателях солнечной радиации, вращающихся на орбитах вблизи Сатурна?

Бартельсу нужно было срочно что-то делать.

Может ли он загнать джина обратно в бутылку? Например, попросить Картель опровергнуть релиз?

Бесполезно, ведь этому никто не поверит, а цена будет продолжать падать.

Но в таком случае, не могут ли они объявить о задержке? Какая-нибудь техническая неисправность вроде утечки газа из цистерны или еще что-нибудь, что угодно, поскольку это может произойти далеко от Земли, там, где никто не сможет это увидеть и узнать истинную подоплеку событий… В таком случае паника уляжется, и цена на газ снова поползет вверх.

Да, но ведь руководители Торговой Палаты потребуют провести расследование и предоставить неоспоримые доказательства, а если их не будет, то Бартельс с сообщниками предстанут перед судом за рыночную спекуляцию. Торговцы уже давно искали подходящий случай, чтобы монополизировать какой-либо товар, а новый источник полезных ископаемых, недоступный для надежных обследований и зависящий от дальнейших разработок новых технологий явится прекрасным шансом для них.

Поэтому, если ничто не остановит падение цен на газ, то весь экономический фундамент Титанового Проекта может рухнуть еще до того, как Картель доставит и выставит на торги первую партию газа. Интересно, будут ли заправилы Картеля продолжать смеяться дальше?

Лександру нужно было срочно что-то придумать.

Но что?

Ниже

Ниже

Ниже

Ниже

ФОБОС, 18 МАРТА

Киффер I, Великий Князь Главных Песков и Наследный Лорд Фобоса, окинул взглядом свои простиравшиеся до горизонта владения и посмотрел вниз, на плывшие пространства Марса, отливавшие белым, черным и серовато-желтым.

На Земле даже самый величайший из всех императоров в истории человечества знал, что его власть имеет естественный предел. Пусть даже вся территория, подвластная взгляду человека, могла принадлежать лично ему, он не мог знать, что где-то далеко за горизонтом лежат земли, неподвластные его законам. И что еще хуже, неподалеку мог катить свои воды океан, где человек чувствует себя странником, подвластным воле Нептуна, владыке морских пучин.

Земля была сильнее человека и смеялась над его притязаниями.

Но здесь, на Фобосе, все обстояло иначе. Киффер I, урожденный Джеймс Ф.Брен из Миссулы, штат Монтана, не разделял свои владения ни с богами, ни с людьми. Быстрой уверенной походкой властелин Фобоса мог всего за полчаса обойти Большую Окружность планеты. Еще меньше времени занимал полет на одном из скутеров. На Фобосе не было океанов, и имелась лишь одна впадина, кратер Холл, который Киффер I мог проверить всякий раз, когда у него возникало желание.

Конечно же всегда оставался открытым вопрос, что происходит на обратной стороне планеты. Глаза человека не могут объять все разом, пусть даже он и абсолютный монарх, у которого есть видеомониторы и анализаторы, отслеживающие обстановку. Ведь кто-то мог, улучив минуту, приземлиться там и начать восстание! Вдруг кто-то там, за горизонтом, строит козни и злоумышляет против государя!

Чтобы такого не случилось, Киффер I регулярно облачался в скафандр и обходил пешком владения. Будучи абсолютным властелином, он не боялся показаться в подвластных землях.

В знак особой любезности и благосклонности ко многим внизу, Киффер I давно дал согласие следить за работой широкополосного ретранслятора, установленного в его чертогах на Фобосе. Прибор координировал посылаемые с матери-Земли сигналы в те двенадцатичасовые марсианские дни, когда Старуха-Ночь отвращала Главные Пески от взора Солнца. Тем самым Киффер I держал в руках основное звено, связующее обитателей Марса с основной частью человечества.

За этот акт королевского слова, в ряду многих других, Киффер I был известен как справедливый и снискавший популярность владетель. Ведь он и в самом деле являлся признанным благодетелем. Королевский собрат!.. Ах, если бы только он был уверен, что никто на обратной стороне планеты не собирается начать революцию! Смотреть вдаль и следить за мониторами недостаточно, во всем нужно быть уверенным самому.

Поэтому в шестой раз за день Киффер I натянул скафандр и выбрался из главного тамбура ретрансляционной станции. Князь собирался на очередную легкую прогулку и был уверен, что успеет вернуться обратно раньше, чем кто-либо на обратной стороне планеты сможет его заметить.

Кап

Кап

Буль

Плюх

ФЕРМА «СТОНИБРУК», ЗОНА Л3, 19 МАРТА

Главный управляющий Алоиз Давенпорт пристально смотрел на инженера колонии Питера Камена, но тот не опускал глаз. Давенпорт отвел взгляд первым и посмотрел в окно, на утопавшие в черной грязи капустные грядки.

— Я не согласен с вашим анализом, — вымолвил, наконец, Давенпорт.

— Здесь дело не в том, согласны вы или нет… сэр, — Камен указал на отображенную на дисплее диаграмму фильтровальных труб. — Мы теряем давление в сифоне, а это означает, что произошла закупорка, а может быть и несколько. Наиболее вероятная причина — лед.

— Это только ваша интерпретация?

— По-вашему, что это может быть?

— Осадки, влияющие на естественное фильтрование, — пожал плечами Давенпорт. — Это могут быть и новые удобрения, которые сейчас используют в зоне «Восток-60». Они вполне могут вызвать закупоривание.

— Некоторые закупоривания могут происходить в фильтровальных матрицах, однако имеющиеся данные свидетельствуют, скорее, о широкомасштабном обледенении внутри труб.

— Лед… — Давенпорт позволил себе на минутку отнестись серьезно к предложенной гипотезе. — Вы полагаете, что это может произойти до поступления воды в теплообменники, поскольку тепло поступает из головок спринклеров, не так ли?

— Да, — согласился Камен, — корка льда может образоваться в нижних путях.

Термическая модуляция за счет перекрестного соединения труб с водой для ирригации, а также конвекционный поток теплого воздуха вдоль главной оси служили основными внутренними источниками тепла для колонии. Естественные саморегулирующие циклы прогоняли воду и ветер внутри цилиндра, движимые гравитационными балансами и горячими кармашками. Внутри системы не было киберов, поскольку в случае сбоя программного обеспечения, роботы при самоуничтожении могли вывести систему из строя. Такого рода происшествия имели место на самых первых сельскохозяйственных колониях, когда люди слишком увлекались подобного рода техникой.

Ну а если в Стонибруке и впрямь появились наросты соли в фильтровальных матрицах или лед…

— В любом случае, откуда лед может появиться на внешней стороне вращающегося цилиндра? — запротестовал главный управляющий. — Скорость вращения у нас постоянны, а иначе мы бы с вами летали по комнате. Каждые сорок две минуты один из теплообменников попадает под прямое действие солнечных лучей, и я не понимаю, что может замерзнуть.

— Алоиз, под этой стеной великое множество мелких трубочек, — Камен указал рукой на пол. — Уверен, что некоторые из них попадают в тень гораздо чаще, пока лунные циклы проходят через точку Лагранжа. Однако мы так и не узнаем, какие, пока не соберем группу для обследования с внешней стороны. Затем нам придется просто отключить ирригационную систему и посмотреть, что мы можем предпринять.

— Я не могу пойти на это, — заговорил встревоженно Давенпорт. — В конце концов, у нас есть урожай, который надо собрать, контракты и выплаты, которые необходимо сделать.

— Ваш урожай погибнет на корню, когда вода перестанет поступать, — заметил инженер.

— Однако по вашей диаграмме этого сказать нельзя, — управляющий выключил экран, — через систему по-прежнему поступает восемьдесят пять процентов тепла. Если у вас возникло желание рассказать людям, что им грозит неминуемая опасность, то вас просто поднимут на смех.

— А разве вы никогда не слышали о малых мерах предосторожности?..

— У нас будет время подумать о ваших превентивных мерах после того, как мы соберем капусту, а пока я попрошу Управление Удобрений сделать смесь менее густой и провести антисолевую обработку. Скоро вы увидите, что закупоривания исчезнут.

— Но это не…

— Я отвечаю за целостность системы, пока каждый занимается своим делом, — заявил Давенпорт.

— Тогда я официально прошу поднять эту проблему на ближайшем собрании города. Наши люди должны знать…

— Люди хотят собирать урожай и получать деньги по закладным, а вы собираетесь произвести переоборудование всей подструктуры. Господин Камен, я понял ваши замыслы и во сколько обойдется такая перестройка. По вашим планам нам придется неустанно трудиться, и мы не успеем заняться насущными делами. Всякий в колонии прекрасно знает это.

Питер Камен поморщился и прикусил верхнюю губу.

— Тогда это останется на вашей совести.

— Это моя работа, она всегда была такой, — вежливо ответил Давенпорт.

КОМПАНИЯ «МЮРРЕЙ ХИЛЛ ЛАБОРАТРИЗ», ДЖЕРСИБОРО, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК, 20 МАРТА

Харви Соммерштейн наблюдал, как на экране вспыхивали отметки, исходящие от каскадных вызовов станции непрерывного небесного зондирования.

Несколько раз в секунду, сотни, а то и тысячи раз на дню кусочки внеземной материи входили в верхние слои земной атмосферы на высотах от восьмидесяти до ста двадцати километров. Двигаясь со скоростью порядка сорока двух километров в секунду, эти остатки старых комет и астероиды практически всегда сгорали, оставляя за собой недолговечную колонну густых ионов и вспыхивая яркой зеленой искоркой.

Во второй половине столетия человечество научилось использовать ионные следы, отражавшие сгустки радиочастот. Метеорные следы произвели настоящую революцию в электросвязи, ведь они оказались дешевле медных кабелей и стеклянных волокон, значительно больше числом, нежели спутники на геосинхронных орбитах, а, главное, их отражательная способность превосходила ионосферную.

Трюк был очень прост: навести на небо радиолуч, сообщить сигналу изменяемую траекторию и запрограммировать чувствительный элемент на поиск вспышки, и как только система обнаружит искру, осуществить мгновенную передачу. Угол склонения оказывался совпадающим с углом возвышения во всерасширяющейся плоскости и, как результат, соединение происходило незамедлительно.

Все в порядке, успокоил себя Соммерштейн, все давно об этом знают. Воображение тем не менее подсказывало ему, что если этот принцип с успехом применяется на Земле, то почему бы не попробовать сделать то же самое в открытом космосе?

Проблемы с передачей сигналов по земному шару в основном возникали из-за линии прямой видимости, поскольку свои ограничения накладывались горизонтом и горными цепями. Разве не по этой причине связисты давно устремили взоры в небо?

Однако в открытом космосе таких проблем практически не существовало. Прямая радиосвязь от спутника на одной орбите к другой или сеансы радиосвязи Земли с Луной и другими колониями были скорее нормой, чем исключением.

Все так, если не принимать во внимание ряд небесных уголков, таких как обратная сторона Луны или вечно темная половина Марса, или любой из спутников Юпитера и Сатурна в обратной фазе, а также всякий объект, находящийся на дальней стороне солнечной короны. Как было бы здорово отыскать путь отражения сигналов под острыми или тупыми углами вне солнечной системы. Тогда отпала бы необходимость использовать вращающиеся на эксцентрических орбитах механические ретрансляторы, эти современные аналоги миллионов километров медной проволоки.

Подобный трюк с насыщенными ионами треками метеоров легко удавался в земной атмосфере, но в межпланетном пространстве подобного феномена не существовало. Соммерштейн уже пытался использовать в качестве ретрансляторов астероиды, но в силу того, что преобладающую часть среди них составляли хондриты, чьи внешние слои состояли из кремнистых и углеродных соединений, нужного эффекта достичь не удалось, да и на сами астероиды нельзя было полагаться.

Хотя, возможно, имеется иное техническое решение.

Соммерштейн продолжал наблюдать за вспыхивающими на экране искорками, пытаясь представить себе, как это могло бы выглядеть.