Всемирный следопыт, 1929 № 08

I. Идиллия на маяке.

Был девятнадцатый год. Тот самый год, когда весь мир, затаив дыхание, следил за чудовищной борьбой между белыми и красными, когда великая страна, занимающая шестую часть света, была охвачена гражданской войной.

Особенно мучительна и жестока была борьба на окраинах страны, где власть часто переходила из рук в руки. Такие перемены сопровождались кровопролитием и новым разорением. Там же, где новая власть еще не успевала окрепнуть, обыкновенно появлялись банды, образовавшиеся из людей жадных до наживы. Люди эти не признавали никакой власти и открыто начинали грабить и разорять села и целые города.

Так было и на восточном побережье Каспия. В степях появились разбойничьи банды киргизских всадников, которые дотла разорили много аулов туркмен-рыбаков. Разбойники угнали туркменский скот в далекие степи. Туркмены гибли от голода и массами устремились к югу, ближе к персидской границе. Сразу же обезлюдел берег Каспия, и там, где еще совсем недавно стояли мирные аулы и паслись стада сытых овец, теперь бродили стаи одичалых тощих собак, брошенных разоренными хозяевами.

В то время белые укоренились на восточном берегу моря. В небольшом городке, расположенном возле тихой глубокой бухты, защищенной от бурь песчаной косой, находился штаб белых. Ни разу еще красные не заходили сюда. Начальство белых тщательно скрывало от жителей городка свои военные неудачи, стараясь укрепить в них веру в несокрушимость своей власти. Тем не менее слухи постоянно проникали в город, и трудно было сказать, кто являлся их распространителем. Словно подслушанные и подхваченные степным ветром, неслись вести от кочевника к кочевнику за десятки и сотни километров, залетая в аулы и в самый город, где обыватели передавали их друг другу на ушко.

Тяжело приходилось обывателям городка. Не было дома, в котором не стояли бы солдаты. В этой безлесной стране зимою солдаты бесцеремонно разбирали на топливо целые постройки; шли на топливо также и лодки рыбаков. Нехватало хлеба и прочего продовольствия, а власть, чтобы прокормить войско, прибегала к реквизициям. Запуганное население жило тайной надеждой на скорое избавление от лишений, и в каждом доме только и было разговоров и споров, что о гражданской войне…

В двадцати с лишним километрах от города, против входа в бухту, на высоком скалистом мысу стоял старый маяк. Пустынно и безлюдно было в степи кругом маяка. Между ним и городом не было ни единого жилья. Много раз над башней проносились свирепые бури; часто у подножья маяка яростно клокотало море, старавшееся подточить серые скалы, но ничего не делалось старому маяку.

На маяке жили люди. Невозмутимо спокойно протекала их жизнь за крепкими высокими стенами двора. Маячный двор был так хорошо защищен от непогоды, что обитатели маяка иной раз и не знали о разбушевавшейся вокруг них стихии. Не знали люди на маяке и о той новой, еще небывалой буре, которая охватила теперь всю страну. На маяке только урывками слыхали о борьбе красных и белых. Буря революционной борьбы проносилась мимо маяка. Здесь не знали лишений, потому что на маяке было много всяких запасов, а белая власть за все время своего существования так и не вспомнила о них.

Было безоблачное весеннее утро. С моря тянул ровный теплый ветерок, чуть взъерошивший кружевные волны, которые тихо плескались под обрывом. Высоко над морем, на маленьком дворе маяка все было как и всегда. На нижней ступеньке каменной лестницы, ведущей на башню, дремала, растянувшись в блаженной позе, рыжая кошка Мурыська. Под стеной бродили цесарки и белые куры, хлопотливо разрывая лапками песок, а смотрительский поросенок Васька, тихонько похрюкивая, с глубокомысленным видом чесался боком об угол сарая.

Смотритель, маленький толстенький человек лет сорока пяти, только что облекся в поношенный китель и в ожидании утреннего чая вышел на крыльцо. Лениво потянувшись и сощурив от солнца заплывшие глазки, он принялся с тупым равнодушием рассматривать свое хозяйство.

Некоторое время глаза смотрителя не выражали ничего кроме скуки; но вдруг по его лицу пробежала тень неудовольствия. Сколько раз приказывал он сторожу Магометке, чтобы калитка, ведущая к обрыву, запиралась на ночь! Все знали, что около обрыва жила лисица, которая недавно утащила со двора двух цесарок, а между тем сегодня калитка опять была настежь открыта.

— Магометка! — раздраженно крикнул смотритель, но тотчас же вспомнил, что сторож-киргиз еще с вечера выехал в город с почтой.

Толстяк нахмурился и пошел закрывать дверцу. Он взялся уже за ржавое кольцо, но тут же выпустил его. В растворенную калитку смотритель увидел нечто, что заинтересовало его: к берегу подходила крошечная бударка с большим парусом. В бударке сидел только один человек. Он правил прямо на маяк.

II. Секретный приказ.

Появление всякого постороннего человека всегда было событием на одиноком маяке, куда и рыбаки-то никогда не заглядывали. Впрочем смотритель сразу заметил по платью человека, сидевшего в бударке, что он не был рыбаком, хотя и управлял суденышком с тем искусством и спокойной уверенностью, которые присущи лишь профессионалам. Но что всего более удивило смотрителя, так это сама бударка. Таких лодок не было в здешнем краю. Смотритель вспомнил, что подобные бударки он встречал лишь на противоположном берегу моря.

Суденышко сделало лихой поворот, и через минуту неизвестный человек вытянул его на камни ловким движением сильных рук. Пока недоумевающий смотритель строил всяческие предположения относительно цели этого неожиданного визита, высокий худощавый человек со смуглым обветренным лицом быстро взбирался на обрыв по извилистой каменной тропе. На нем была серая куртка и потертая флотская фуражка.

— Можно видеть смотрителя Иванчука? — спросил он, подходя к толстяку.

— Я Иванчук… Прошу, — и смотритель посторонился, чтобы пропустить незнакомца в калитку.

Войдя во двор, человек внимательно огляделся по сторонам.

— Что вам угодно от меня? — спросил Иванчук, с любопытством разглядывая посетителя.

Тот как бы медлил с ответом и уставился на смотрителя таким пристальным, недоверчивым и холодным взглядом, что Иванчуку сделалось как-то не по себе.

— Прочтите вот это… — сказал наконец посетитель, вынимая из бокового кармана сложенную бумагу и протягивая ее смотрителю.

Никогда еще не видал Иванчук такого необыкновенного официального бланка. Первое, что бросилось ему в глаза, было слово: «С е к р е т н о». Оно было два раза подчеркнуто и напечатано жирным шрифтом в правом верхнем углу бумаги. Посредине было отпечатано на машинке:

Далее следовала неразборчивая подпись.

— Поняли? — спросил незнакомец. — Распишитесь внизу: прочел такой-то, и поставьте сегодняшнее число.

С этими словами он сунул в руку смотрителя отточенный химический карандаш, которым Иванчук тотчас же расписался внизу бумаги.

— Странная вещь! — сказал он, отдавая незнакомцу бумагу и карандаш. — У нас на маяке и без того каждую ночь аккуратно поддерживается огонь. Еще недели две назад я получил насчет этого точно такое же распоряжение. Не понимаю, отчего мне теперь приказывают то же самое!

— А от кого вы тогда получили приказание освещать маяк? — спросил незнакомец, чуть заметно улыбаясь.

— Известно от кого — от штаба.

— Какого штаба?

— Как, какого штаба? Штаб один, в городе. Приказ был за подписью полковника.

— А это вы видели? — вдруг спросил незнакомец, тыча пальцем в штамп на левом верхнем углу бумаги.

Смотритель взглянул на бланк и замер от удивления. Только теперь разглядел он, что в левом углу было изображение серпа и молота, под которыми стояло: «РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ КРАСНАЯ АРМИЯ»…

— Поняли теперь, товарищ? — спросил незнакомец.

Никогда еще Иванчука так не называли.

— Позвольте… позвольте… — в волнении пролепетал он. — Стало быть вы большевик?!.. Как же это так?.. Ведь в городе белые?.. Что же это я теперь подписал?..

— Помните, бумага секретная, — строго сказал человек в серой куртке, отчеканивая слова. — Вы поставили здесь свою подпись. Так знайте же, что вы строго ответите, если белые узнают о моем посещении маяка, равно как и об этом секретном приказании… До свидания, товарищ!

Незнакомец круто повернулся и, выйдя в калитку, начал быстро спускаться по тропинке.

— Эй, послушайте! — крикнул ему вслед Иванчук. — Чья же теперь в городе власть?

Незнакомец не отвечал. Махнув рукой смотрителю, он спихнул с камня бударку, ловко впрыгнул в нее, а через минуту маленькая лодочка, кренясь набок, ходко понеслась прочь от маяка.

III. Красные и белые.

Иванчук никогда не имел тайн от своей супруги, с которой не разлучался в течение целых двадцати лет. И когда таинственная бударка отвалила от маяка, смотритель устремился домой.

Смотрительша Марья Ивановна, такая же круглая и седеющая как и сам смотритель, сидела против своей дочери за столом и сосредоточенно отхлебывала с блюдца горячий чай, когда ее муж бомбой влетел в комнату:

— Ну, Маша, история!

— Что такое?.. Опять лиса?

— Нет, хуже!.. Большевики пришли!..

Смотритель грузно опустился на стул, а Марья Ивановна чуть не выронила блюдца из рук. Сбиваясь и путаясь, рассказал толстяк о полученном секретном приказании и о том, как он расписался на бумаге, не зная, что она исходила из штаба большевиков.

— Постой, Коля, — перебила мужа смотрительша. — Белые-то из города ушли или нет?

— Не должно быть. Еще недавно слух был, что большевики где-то далеко под Астраханью. А потом, если бы под городом было сражение, то мы бы услыхали пальбу из пушек.

— Что же ты, старый дурень, наделал?!. В городе белая власть, а он расписывается на приказах красных!.. Да знаешь ли ты, как с тобой теперь поступят! А обо мне и Лидочке ты не подумал?!.

Иванчук виновато опустил голову.

— Не волнуйся, Маша. Сейчас должен вернуться Магометка, и от него мы узнаем, в чьей власти город и маяк. Пока что я преступления не совершал: ведь на наше счастье обе власти, и белая и красная, приказывают мне одно и то же.

— Нет, Коля, как хочешь, а двум хозяевам сразу не служат, и ежели в городе белые, то тебе надо предупредить полковника насчет большевистского приказа.

— А ежели придут красные?..

— Надо слушаться тех, кто у власти.

В комнате наступило молчание. Отец, мать и дочь сидели друг против друга, сосредоточенно думая об ожидавшей их участи. Супруги Иванчук слишком свыклись со своим мирным маячным житьем и никогда серьезно не задумывались над тем, что может наступить минута, когда и им придется встать лицом к лицу перед революцией и сказать свое слово — да или нет… И вот теперь, когда эта жуткая минута приблизилась, они чувствовали себя растерянными, грубо выбитыми из колеи.

Крепко задумалась восемнадцатилетняя Лида. Она не видела озабоченных лиц родителей, потому что вообще ничего не видела. Вечная ночь была в глазах этой красивой бледной девушки. После страшной болезни, которую Лида перенесла в детстве, она однажды вдруг оказалась слепою.

Красные… белые… Как странно и сказочно звучали эти слова для слепой девушки! Родители ее редко говорили про войну, и Лиде было не ясно, на чью сторону склонялись их симпатии. Нерешительность и растерянность отца были неприятны девушке, точно так же как и слова матери о том, что нужно слушаться тех, кто у власти. Либо за красных, либо за белых — раз и навсегда — вот как по мнению Лиды должен был поступать ее отец.

Со слов сторожа Магометки Лида знала, что красные сражаются за то, чтобы не было ни богатых ни бедных, чтобы сильные не угнетали слабых, чтобы все люди были счастливы и равны повсюду на земле. Киргиз однажды рассказал Лиде, как солдаты белых на его глазах отняли в степи у кочевника последних овец и как плакала жена кочевника, которой больше нечем было кормить маленьких детей. Вот то немногое, что знала Лида про красных и белых, но и этого было достаточно для того, чтобы симпатии девушки незаметно для нее самой склонились на сторону тех, кого так странно называли «красными».

Громкий стук колес, внезапно раздавшийся во дворе, разом вывел смотрителя из задумчивости. Тучные фигуры супругов Иванчук одновременно высунулись из окна. Сторож Магометка, молодой, статный и черный от загара, въезжал во двор на двуколке, запряженной маленькой серой лошадкой.

— Магометка! Какие в городе новости?

Киргиз видимо не понял вопроса.

— Новостя? В степи… в степи новостя!

— Что такое?

— Собака!.. У-у-у, много, много в степи собака!.. Штук сто собака видал! Киргиз из степи туркмена прогнал и овец туркмена увел. Весь туркмен убежал, а собака остался. Страшные собака… кушать хотят!

— Чорт с ними, с твоими собаками! — с досадой сказал Иванчук. — Говори скорее, чья власть сейчас в городе? Красные пришли?

— Красный?.. Нету красный. В городе, как был белый солдат, казак, так и остался белый. Красный солдат там… далеко… — Магометка махнул рукой в сторону моря.

— Я так и думал! — воскликнул смотритель. — Ну ладно, Магометка, ступай, выпрягай Серого, а потом принеси на маяк керосину. Аппарат небось пустой стоит.

Магометка радостно улыбнулся:

— Больше керосина не надо! Совсем больше не надо огонь!

— Это что еще за новости?!. Кто сказал?

— На почте сказали. Тебе бумага от штаба. На, получай!

Сняв шапку, Магометка достал из нее смятый конверт и подал смотрителю в окно.

Иванчук быстро распечатал пакет.

— «Смотрителю Тюякского маяка», — прочел он несколько дрожавшим голосом.

Супруги Иванчук переглянулись.

— Ну и каша!.. Ну и каша!.. — бормотал смотритель, комкая в руке бумагу.

— Чего испугался? — строго спросила Марья Ивановна. — Смотри, Коля, ты у меня не дури! Попробуй только, зажги сегодня огонь на маяке!.. Знаешь, как за такую вещь с тобой расправится полковник?

— Знаю, — тихо ответил Иванчук. — А знаешь, как с нами расправятся красные, ежели я сегодня не буду зажигать огня?

— Да где они, твои красные-то?

— Красный? — сказал Магометка, принимая таинственный вид. — Хабар[16] есть, красный нынче ночью по воде придет. Шибко будет ночью красный гнать белый из города.

— Врешь ты все, Магометка!

— Ой, не вру! Мне в городе Котибор сказал. Котибор — хитрый киргиз. Он все знает.

С этими словами киргиз отошел от окна и направился к двуколке выпрягать лошадь.

Только что полученный приказ белых, расходившийся с секретным приказом красных, и слух об ожидавшемся ночью нападении красного флота окончательно сбили смотрителя с толку.

— Что делать?!.. Что теперь делать?!.. — вздыхал смотритель.

— Не теряй время по пустому, — прервала Марья Ивановна вздохи мужа. — Садись на Серого и живо скачи в город. Расскажи в штабе про своего большевика и про слухи Магометки — может быть там об этом еще не знают — предупредить надо. Греха особого нет, раз ты только по нечаянности расписался на приказании красных. Попроси в штабе, чтобы тебя предупредили, если белые будут уходить из города. Тогда и мы вместе с ними уйдем. Поезжай же, Коленька! До вечера ты еще успеешь обернуться.

Смотритель колебался, однако влияние на него Марьи Ивановны было безгранично. В конце концов то, что советовала жена, не лишено было здравого смысла. Главное же это было каким-то выходом из мучительного неопределенного положения.

— Магометка! — крикнул он в окно после минутного раздумья. — Погоди распрягать Серого. Я сам еду в город.

Через пять минут Иванчук уже мчался по степи на тряской двуколке.

IV. Собачья орда.

Еще и получаса не прошло с того момента, как взволнованный смотритель выехал со двора, а на маяке все уже вошло в обычную колею. Такова уж была натура смотрительши: несмотря ни на какие переживания не могла она ни на шаг отступить от раз заведенного порядка.

Накормив кур и поросенка, Марья Ивановна занялась в кухне приготовлением обеда, а слепая Лида, убрав со стола заученными движениями посуду, уселась у открытого окна и принялась за вязание чулка.

Не клеилась работа у Лиды. Разговор родителей сильно взволновал ее. Девушка не сомневалась в правдивости слухов, привезенных Магометкой из города, и ей было ясно, для чего красные приказывали ее отцу зажечь сегодня ночью огонь на маяке. В представлении Лиды красные были какими-то сказочными героями. Сегодня ночью они должны были притти на своих кораблях и напасть на город, чтобы освободить его от власти белых, и она хорошо знала, что если огонь на маяке не будет гореть, то ни одно судно не сможет войти в бухту. О, если бы Лида была на месте отца, она бы ни на минуту не колебалась, как ей поступить!..

Громкое испуганное кудахтанье кур, Внезапно донесшееся со двора, прервало ход ее мыслей.

Марья Ивановна подбежала к окну.

— Собака!.. Чья-то собака во дворе гоняется за курами! — воскликнула она, всплеснув руками. — А-ай, мерзавка!., поймала!..

В мгновенье ока смотрительша очутилась на дворе с кочергою в руках и встала на защиту своих любимцев. По двору металась тощая облезлая собачонка, держа в зубах задушенную белую курицу.

— У… у!.. я тебя, гадина! — не своим голосом взвизгнула смотрительша, решительно устремляясь за собачонкой, которая тем временем опрометью выбежала за ворота.

Марья Ивановна обрушилась на Магометку:

— И все ты, дурень, виноват! Чистое наказанье с тобой! Почему ворота отперты? Сам ведь рассказывал, что по степи собаки бродят!

— Много, много голодная собака по степи бегает… — подтвердил сконфуженный Магометка.

В сопровождении киргиза смотрительша направилась к воротам. Однако не успела она сделать нескольких шагов, как в отворенных воротах показалась целая стая собак.

Увидав людей, животные на мгновение остановились. Смотрительша громко вскрикнула, и тотчас же громадный рыжий хорт особенно свирепого вида ощетинил косматую шерсть и, вызывающе подняв хвост, с глухим рычанием ринулся во двор. За ним словно по команде устремились и остальные, в бешеной скачке опрокидывая все на пути, не обращая внимания на вопли смотрительши и Магометки.

С душераздирающим кудахтаньем разом тяжело взлетели на воздух перепуганные куры и цесарки, а обезумевшие от голода псы с остервенением уже гонялись за ними, схватывая их на лету. Мгновение — и во все стороны полетели белые перышки. В несколько секунд мирный двор маяка превратился в ад. Сотня тощих безобразных изголодавшихся псов в дикой свалке отнимали друг у друга пойманных птиц. Двор наполнился визгом, хрипом, рычанием, лаем. Отчаянно заорал поросенок Васька и упал на песок с перекушенным горлом.

Хозяйство смотрительши гибло у нее на глазах. Она вопила как полоумная.

Тем временем Магометка выхватил из рук смотрительши кочергу и решительно устремился на собак, терзавших окровавленную тушу поросенка. Неистово размахивая кочергой, киргиз уже нанес два страшных удара. Две тощих собаки упали к его ногам с раздробленным черепом, но в этот момент подоспел рыжий хорт с налитыми кровью сверкающими глазами. Зло огрызнулся он на киргиза и, щелкнув острыми клыками, мертвой хваткой впился в деревянную рукоятку кочерги. Пока Магометка пытался выдернуть кочергу из крепко зажатой пасти хорта, несколько собак, захлебываясь от злости, наскочили на киргиза и вцепились ему в ноги. Магометка взвизгнул от боли и выпустил из рук кочергу. Теперь он был безоружен. Собаки прыгали вокруг него, стараясь вцепиться в горло, куснуть в лицо. Отчаянно отбиваясь от наседавших собак, Магометка пятился назад. Руки и ноги его были искусаны.

Неожиданно для себя он очутился возле лестницы, ведущей в башню. На ступеньках уже стояла Марья Ивановна. Она пронзительно кричала, отбиваясь от двух псов, которые рвали ее фартук и платье. Одним прыжком очутился киргиз на лестнице, втолкнул в дверь башни смотрительшу и сам последовал за нею, быстро захлопнув за собою тяжелую дверь. Задыхаясь и еле переводя дух, смотрительша и сторож мигом очутились наверху башни, на высоком балкончике.

Двор был полон собак. Большие, малые, черные, белые, рыжие, пестрые — все они были до того худы, что походили на скелеты, обтянутые кожей. Шерсть клочьями свисала с них. Несколько псов царапались лапами в дверь башни и громко скулили. Другие дрались возле мусорного ящика, отбивая друг у друга кухонные отбросы и кости. Десятка два сидели под стеною и облизываясь не спускали жадных глаз с Мурыськи, которой удалось спастись, вскарабкавшись на стену. Кошка дрожала всем телом и, горбя спину, испуганно глядела на своих преследователей.

Посреди двора ощетинившись сидел рыжий xopт. Он завладел головой поросенка и с глухим рычанием обгладывал ее на глазах у своих собратьев, которые видимо не решались к нему подойти.

Широко раскрытыми глазами оглядывала Марья Ивановна двор маяка. Все случилось так быстро и неожиданно, что она только теперь начинала приходить в себя, еще не веря глазам. Она чувствовала острую боль в ноге ниже колена; чулок, мокрый и теплый, прилипал к ноге.

«Лида!.. — вдруг пронеслось в голове Марьи Ивановны. — Где Лида?..»

Смотрительша оглянулась. Рядом с ней сидел Магометка. Лицо его сморщено от боли. Он стонал. В окровавленных пальцах киргиз держал грязный лоскут, которым пытался перевязать страшную рваную рану на ноге. Лиды не было рядом. Смотрительша провела рукой по лбу и тут только вспомнила, что слепая осталась в доме. Чтобы попасть из башни в домик смотрителя, нужно было пройти с полсотни шагов через двор, полный свирепых собак. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять все безумие такой попытки.

Марья Ивановна содрогнулась, перевела взгляд на домик и в то же мгновение увидела дочь, которая вдруг появилась за наружной стеклянной дверью домика. Мгновение — и стеклянная дверь распахнулась. Слепая остановилась на пороге.

— Лида!.. Назад!.. Скорее, скорее!.. — пронзительно закричала Марья Ивановна, в ужасе хватаясь руками за голову.

V. Пленники собак

Когда смотрительша покинула Лиду, чтобы прогнать забежавшую во двор собачонку, девушка осталась одна сидеть у окна. Она слышала, как ее мать бранила Магометку, и тотчас же вслед за этим началось что-то ужасное, чего Лида не понимала. Слепая услышала отчаянный гам, разом наполнивший весь двор.

Сильно забилось сердце у Лиды. Она вскочила. Сперва ей показалось, будто во двор ворвались разбойники. Но нет. Люди не могли так рычать, хрипеть и визжать. То были какие-то неведомые ужасные существа. До слуха Лиды донесся пронзительный душераздирающий вопль ее матери. Кровь застыла в жилах слепой девушки — такой вопль мог вырваться только из груди умирающего.

«Неужели… Неужели убита?!..»

Бледная, трясущаяся, стояла Лида перед раскрытым окном, схватившись рукой за сердце. По звукам, доносившимся со двора, она постепенно угадывала, что за существа напали на маяк. Лиде живо вспомнился рассказ Магометки о виденных им в степи собаках.

— Магометка! — крикнула Лида в окно.

Никто не ответил ей. Лишь чьи-то когти царапались под окном. «Неужели и Магомет погиб, загрызенный собаками?..»

Возня во дворе стала стихать. Только в той стороне, где находился мусорный яецик, Лида слышала теперь грызню.

«Жива ли мама?.. Жив ли Магометка?.. Почему они не идут ко мне? Быть может, они еще живы, но изранены…»

— Мама! — снова позвала Лида, и снова вместо ответа чьи-то когти бешено зацарапали стену под самым окном.

Холодный пот выступил на лбу девушки. «Уйти, бежать подальше в степь от этого страшного места!..»

Ощупью пробралась Лида до стеклянной двери и порывисто распахнула ее.

— Лида! Назад! — услышала она пронзительный крик матери.

Слепая сразу поняла по направлению звуков, что ее мать была на балконе башни.

— Скорее назад!.. Двор полон собак! Они увидели тебя! Скорее! — кричала смотрительша.

— Назад, назад!.. — донесся с балкона и голос Магометки.

В то же мгновение Лида услышала звуки чьих-то легких торопливых скачков, которые быстро приближались к ней. Слепая сразу поняла все и, быстро отступив, с шумом захлопнула дверь перед самой мордой громадной мохнатой собаки.

Девушка вздохнула с облегчением. Мать и Магометка были живы. Теперь она отдавала себе ясный отчет во всем случившемся и поняла, что она будет отрезана от матери и Магометки до тех пор, пока собак не прогонят со двора, или же они сами не покинут маяк. Она повернула назад и направилась обратно в столовую.

Пройдя несколько шагов по коридору, Лида вздрогнула и остановилась как вкопанная. Громкий звон разбитой посуды раздался в кухне, и вслед за этим там поднялось что-то невообразимое. С грохотом полетели на пол кастрюли, сковородки, горшки, раздалось хриплое злобное рычание и неистовый визг дерущихся собак. Привлеченные запахом жареной баранины, псы ворвались в кухню с заднего крыльца. Лида слышала, как они скреблись лапами в чулан, где висел окорок.

Слепая быстро подбежала к двери в столовую. Собаки хозяйничали уже и там, добравшись до ковриги хлеба, из-за которой у них теперь шла жестокая драка. С грохотом летели на пол стулья и посуда. Девушка порывисто захлопнула дверь в столовую. Весь дом был во власти собак. В распоряжении Лиды оставался только небольшой коридорчик, сени да чердак, куда можно было проникнуть по узенькой лесенке из сеней.

Уже более месяца бродили собаки по степи. За это время они лишь изредка находили себе скудное пропитание, и многие из них погибли от истощения. Некогда ручные, эти животные под влиянием продолжительного голода превратились в жестоких хищников, готовых растерзать все живое, лишь бы утолить голод. Смутно просыпался в собаках инстинкт их диких предков. Он как бы подсказывал им, что, собравшись в большую стаю, они легче добудут себе пропитание. В стае они становились бесстрашными.

Несколько кур, цесарок и поросенок, которых пожрали собаки, не могли утолить их бешеного голода. Собаки чуяли, что на дворе маяка для них есть еще чем поживиться. В домике смотрителя из-под двери чулана исходил острый дразнящий запах ветчины. На дворе возле погреба пахло свежей бараниной. Наконец на карнизе стены сидела дрожащая от страха кошка. При виде ее каждая собака приходила в волнение, надеясь и предвкушая, что кошка достанется именно ей… И вот проходил час за часом, собаки рыскали по всем уголкам в поисках съестного и не думали уходить со двора.

Солнце спускалось к горизонту, а смотрительша и Магометка попрежнему находились на балкончике башни. Марья Ивановна видела, что собаки проникли в домик, и чрезвычайно беспокоилась за дочь, которую больше не видела с тех пор, как та скрылась за стеклянной дверью. Помимо дочери смотрительшу сильно волновала судьба ее мужа. Он должен был вернуться вечером. Смотритель был безоружен, а собаки не уходили со двора, некоторые из них рыскали в степи неподалеку от ворот. Не было сомнения в том, что они набросятся на него, лишь только он покажется во дворе…

Тем временем Магометка кое-как перевязал при помощи Марьи Ивановны свои раны. Киргиз не мог примириться с мыслью, что он находится во власти собак. К тому же он чувствовал себя кругом виноватым во всем происшедшем, так как не запер во-время ворот.

— Эх, винтовка… винтовка надо! — говорил он. — Я стреляй, я убей и прогони собак со двора!..

— Будет зря болтать! — с горечью отвечала смотрительша. — Сам знаешь, что винтовка находится на квартире в сенях. Попробуй, достань ее теперь.

Долго колебался Магометка, наконец решился действовать. Вооружившись тяжелым разводным ключом, случайно оказавшимся возле фонаря, Магометка спустился вниз и осторожно открыл наружную дверь. Но лишь только он ступил на первую ступеньку лестницы, как со всех сторон к нему ринулись тощие страшные псы с налитыми кровью глазами. Они до того злобно рычали, что киргиз невольно отступил.

Захлопнув дверь, Магометка, грустный и сконфуженный, вернулся на балкон.

Положение казалось безвыходным. Смотрительша и Магометка уже начинали чувствовать первые приступы голода и жажды, а между тем у них не было никакой уверенности в том, что собаки скоро покинут маяк. Вполне могло случиться, что собаки пробудут здесь два-три дня, быть может неделю… И в воображении смотрительша уже вставали страшные картины. Одно из двух — либо голодная смерть на балкончике маяка, либо… и она содрогалась, глядя на тощих отвратительных псов, хозяйничавших во дворе…

VI. Кошка надоумила.

Лида попрежнему находилась в узеньком коридоре. Ей казалось, что она провела здесь целую вечность. Девушка чувствовала себя разбитой и усталой. Ей хотелось есть. Она не видела конца своему плену и испытывала те же тревожные сомнения, что и ее мать. Лида думала и о тех разноречивых приказах, которые сегодня утром были получены на маяке. Девушка знала, что где-то поблизости были люди с ружьями и пушками. Она представляла себе красных, этих сказочных героев. Вот они подходят к маяку. Они видят, что двор полон страшными голодными чудовищами, смело врываются в ворота, стреляют из ружей, убивают целую кучу собак и освобождают ее, Лиду, из плена…

Слепая встала и в возбуждении принялась ходить вперед и назад по коридору. Случайно она снова очутилась в сенях. Ее плечо вдруг задело за какой-то длинный тяжелый предмет, который висел на стене. Лида остановилась и ощупала его пальцами. Она узнала винтовку отца, из которой он так любил стрелять в орлов-могильников.

Лида задумалась. Она держала в руках то самое, что могло бы избавить маяк от власти псов, а между тем она была так беспомощна!..

— Ведь вот, — тихонько прошептала девушка, — если бы эта винтовка была сейчас в руках Магометки, он сразу же прогнал бы всех собак со двора…

Жалобное мяуканье кошки, вдруг раздавшееся где-то на чердаке, вывело Лиду из задумчивости.

— Мурыська!.. кс-кс-кс!.. поди сюда! — позвала девушка.

Мяуканье повторилось, и на этот раз Лида услышала, что кошка скребется лапками в закрытый люк, находившийся на потолке в сенях. Кошка просилась вниз.

«Странно… — думала Лида. — Как могла Мурыська очутиться на запертом чердаке?..»

Кошка никогда не бывала там. Люк был закрыт, и ясно было, что Мурыська могла попасть на чердак не иначе как по крыше, через слуховое окно.

Лида взлезла по лесенке и приподняла люк. Мурыська тотчас же спрыгнула на плечо девушки и ласково прижалась к ее щеке. Кошка дрожала всем телом.

— Мурыська, милая, как ты попала сюда? — говорила девушка, лаская кошку.

Лида вдруг припомнила, что еще до того, как она оказалась пленницей, она слышала в раскрытое окно столовой, как Мурыська фыркала на собак с высокой стены, окружавшей двор. Теперь было ясно, что кошка добралась до крыши домика по стене.

Внезапная мысль осенила девушку. Стена, окружавшая двор, соединялась и с домиком и с башней. Кошка совершила путь по стене, где собаки не могли ее достать. А что если Лида и сама направится таким путем к башне и доставит туда винтовку с патронами? Правда, Лида знала, что балкон башни был значительно выше стены, однако если бы ей только удалось доползти по гребню стены до башни, то винтовку было бы уже не так трудно переправить наверх хотя бы по веревке.

Часто забилось сердце в груди слепой. Лида прижала к себе кошку и, поцеловав ее в мягкую пушистую шерсть, воскликнула:

— Умница ты моя — ведь ты научила меня!.. Я спасу их!..

День догорал. Огненный шар солнца медленно исчезал за морем. Зарделись легкие перистые облака на западе; багровым сделалось море. Запоздалая стая черных бакланов торопливо пролетела над маяком. Тихонько плескались под обрывом кружевные волны. В степи легли мягкие лиловые тени.

Марья Ивановна сидела на балконе башни, подперев голову ладонями. Ее глаза, устремленные куда-то в даль, казалось, ничего не видели. Надежда давно покинула ее. Магометка сидел рядом с нею. Прислонившись к стене и закрыв глаза, киргиз казалось дремал. Только сдержанные стоны, вырывавшиеся порой из его груди, доказывали, что Магометка не спит. Распухшая от укусов нога ныла и разбаливалась все сильнее.

С наступлением сумерек собаки несколько угомонились. Большинство из них лежали в разных углах двора, и лишь некоторые, сидя на задних лапах и задрав кверху морды, оглашали воздух унылым заливчатым брехом и воем, от которого у людей еще пуще щемило сердце.

Но вот среди однообразного бреха послышался хриплый захлебывающийся лай. Марья Ивановна и Магометка оглянулись. Более сотни собак точно по команде вскочили на ноги и, насторожив уши, разом умолкли. На мгновение воцарилась жуткая тишина… и вдруг вся масса собак разом кинулась в одну сторону. Двор наполнился адским ревом. Марья Ивановна почувствовала, что кровь стынет у нее в жилах. Она поглядела в ту сторону, куда ринулись собаки, дико вскрикнула и закрыла глаза руками.

На узком гребне стены, четко выделяясь на багровом фоне неба, показался темный силуэт девушки. Она стояла во весь рост на стене, вытянув вперед руки и покачиваясь, словно стараясь удержать равновесие. А там, внизу, сотни поджарых псов бешено прыгали на стену. Сбивая друг друга с ног, они стремились достать зубами до тоненьких дрожащих ног в белых чулках.

Не слышала Лида отчаянного крика матери. Не слышала она и радостных подбадриваний, которые посылал ей с балкона Магометка, увидевший у нее за спиной винтовку. Она слышала лишь дикий рев собак у своих ног и делала страшные усилия над собой, чтобы побороть прилив робости. В висках у нее стучало, сердце готово было разорваться на части. Она опустилась на колени и ощупала реками гребень стены. Он был не шире полуметра. Лида поняла, что стоит ей сделать одно неосторожное движение, и она сорвется вниз.

Лида медленно поползла вперед, стиснув зубы от острой боли, которую причиняли ее коленям шероховатые кирпичи. Прошло не менее десяти минут, а она проползла всего каких-нибудь двадцать шагов. Теперь она очутилась у самого угла стены, которая в этом месте делала крутой поворот. До башни было далеко, а Лида только теперь, достигнув угла стены, поняла, насколько

трудно было ей повернуться на узком гребне. Она никак не могла решиться сделать это рискованное движение и вместе с тем с ужасом сознавала, что повернуться назад невозможно. Девушка остановилась в нерешительности, переводя дух. Теперь она слышала разъяренный лай и с наружной стороны маячной стены и поняла, что собаки стерегут ее с двух сторон.

Лида не видела, что громадный рыжий хорт, самый сильный, злобный и ловкий из всей стаи, обежал кругом стены и присел на переднее лапы, готовясь к страшному прыжку. Как раз в этом месте под стеною находился небольшой холмик, на котором теперь и стоял рыжий хорт. В то самое мгновение, когда Лида невероятным усилием воли заставила себя наконец повернуться и крепко вцепилась пальцами в шершавый угол стены, она вдруг услышала, как чьи-то когти совсем близко царапнули стену, и одновременно холодная влажная морда на мгновение прикоснулась к ее пальцам.

Лида вскрикнула и отдернула руку. В тот же миг она почувствовала, что теряет равновесие. Она сильно качнулась и, судорожно хватая воздух руками, осознала, что валится внутрь двора…

VII. Маяк не зажжен!

С каждой минутой все более сгущался мрак над степью и морем. Одна за другой зажглись на небе звезды. Медленно выплыла однобокая луна и тускло глянула сверху на угрюмый насупившийся мыс. Прохладный бриз тянул с берега навстречу спокойной волне.

Бесшумно, словно рождаясь из мглы, выползал узкий длинный двухтрубный миноносец, ощетинившийся пушками и пулеметами. Тихо подкрадывался он к высокому мысу, рассекая черную воду острым как нож форштевнем. Тускло освещенный луною, темный миноносец почти сливался с окружавшим его мраком, и лишь на командирском мостике чуть поблескивала начищенная медь компасной тумбы.

Несколько человек, стоявших на мостике возле рубки, не отрывая глаз от биноклей, вглядывались в неясные очертания берега.

— Чорт возьми, товарищи, готов поручиться чем угодно, что мы сейчас проходам траверз Тюякского маяка! — сказал стоявший возле телеграфа коренастый человек в форменном бушлате.

— Уверены ли вы в этом? — спросил комиссар, на мгновение опуская бинокль. — Неужели маяк потушен?

— Более чем уверен. Мы только что проверили отчет по лагу… и потом очертания этого мыса знакомы мне. Ручаюсь, что мы где-то возле входа в бухту.

— Можете ли вы точно указать наше место на карте?

— Маяк не горит, а потому я этого определить не могу.

— Проверьте еще раз глубину лотом.

Командир отдал распоряжение, и через минуту с бака донесся голос матроса:

— Пять метров!

— Так и есть, — сказал командир. — Глубина пять метров, а только что было четыре. Чортовский фарватер! Без береговых огней тут нельзя ничего поделать.

— Попробуйте продвигаться дальше тихим ходом.

— Немыслимо, товарищ комиссар! Взгляните на карту, и вы поймете, что с минуты на минуту мы можем напороться на камни. Я с самого начала говорил, что нельзя доверяться смотрителю маяка,

— Станем на якорь и обдумаем положение, — сказал комиссар, пожав плечами.

Командир решительно повернул рукоятку телеграфа на «стоп».

«Дзинь-дзинь» — четко звякнуло в ответ в машинном отделении. С мостика раздалась команда, несколько темных фигур торопливо пробежали по стальной палубе. Затрещал брашпиль, и загромыхала вытравляемая из клюза тяжелая цепь, отдавая якорь. Люди на мостике вполголоса совещались между собой.

— Что делать дальше? — в волнении говорил комиссар. — Ведь это срыв всей операции! За нами идут главные силы, которые скоро должны подойти.

— Придется отменить десант и атаку.

— Невозможно!.. Противник усиливается с каждым днем. В штабе поручены сведения, что белые в срочном порядке приступили к сооружению сильных береговых батарей. Не сегодня-завтра к ним должны прибыть мины заграждения, и тогда сам чорт не подступится к ним!.. Неужели нет выхода?

— Пока маяк потушен, выхода нет, — отвечал командир, — Нам остается только одно: уведомить по радио главные силы и задержать их в море. Нельзя рисковать нашими большими судами, которые неминуемо разобьются о камни…

Комиссар нервно шагал по мостику.

— Предатель, дождешься ты у меня! — сквозь зубы прошептал он, грозя кулаком по направлению мыса, где должен был находиться маяк.

С минуту он напряженно обдумывал создавшееся положение и наконец решительно сказал:

— Вы правы, товарищ командир. На сегодня выхода нет. Как ни тяжело, но приходится отменить операцию…

Круто повернувшись, комиссар направился в рубку составлять радиограмму главным силам.

VIII. Двойной предатель.

Полковник любезно принял Иванчука, который благополучно прибыл в штаб, и внимательно выслушал его сообщения.

— Вы прекрасно поступили, что тотчас же предупредили меня, — сказал он. — Сегодня же вечером я отправлю вместе с вами на катере воинскую команду с пулеметами. Они будут охранять вас и вверенный вам маяк. Мы завтра же свяжемся с вашим маяком посредством полевого телефона. Что же касается нападения красного флота, то за сегодняшнюю ночь я спокоен. Раз маяк будет потушен, то следовательно и всякая возможность ночной атаки города неприятельским флотом отпадает. С часа на час я жду прибытия двух гаубичных батарей и партии мин заграждения, которые нам должны доставить сюда на верблюдах. Лишь только мы установим мины против входа в бухту, вы попрежнему будете освещать ваш маяк. Ведь тогда свет на маяке послужит прекрасной приманкой для большевиков. Пусть они тогда приходят сюда… что ж, милости просим!

Полковник улыбнулся и, дружески пожав руку смотрителю, отпустил его до вечера в город.

Разговор с полковником несколько успокоил Иванчука. Однако, слоняясь по городу, он никак не мог отделаться от какого-то смутного неприятного чувства.

— Правильно ли я поступил, послушавшись жену? — спрашивал себя Иванчук. До сих пор ему не приходилось как следует разбираться в вопросах политики. И сейчас, в первый раз в жизни, Иванчук с тревогой думал о том, на чьей стороне настоящая правда? Почему красные должны быть хуже белых?.. Ведь вот теперь Иванчук обманул красных. Почему он это сделал? Неужели потому, что он сочувствует идее белых?.. А какие у них идеи?.. — и толстяк пожимал плечами. — Нет, конечно, он обманул красных не в силу какой-либо идеи, а просто потому, что так велела ему жена…

С заходом солнца Иванчук пришел на пристань, где стоял тот самый штабной катер, который должен был отвезти его домой вместе с двадцатью пятью солдатами и офицером. На пристани смотритель узнал, что отправка катера задерживается еще на два часа вследствие поломки мотора, над которым теперь возились два машиниста в засаленных куртках.

Чтобы как-нибудь скоротать время до отъезда, смотритель снова завернул в штаб, находившийся рядом.

— Могу вам сообщить приятные новости, — обратился к нему молоденький адъютант, одетый в щеголеватый френч. — Мины наконец прибыли, и полковник приказал приступить на рассвете к минированию всего фарватера у входа в бухту.

Иванчук разговорился с адъютантом. За интересной беседой время пролетело незаметно, и когда Иванчук взглянул на часы, на дворе было уже совсем темно.

Смотритель встал и собрался было проститься с адъютантом, как вдруг в комнату поспешно вошел тот самый офицер, который был назначен к нему на маяк. Покосившись на Иванчука, он подошел к адъютанту и прошептал ему на ухо несколько слов, которых смотритель не мог расслышать.

Улыбка мгновенно сбежала с лица адъютанта. Он оглянулся на Иванчука и нахмурился.

— Прошу вас, обождите минутку, — сказал он изменившимся голосом и направился в кабинет начальника штаба.

Иванчук и офицер, назначенный на маяк, остались в комнате одни.

— Ну, как, мотор на катере починили? — спросил Иванчук.

Офицер молчал.

— Скажите, случилась какая-нибудь неприятность? — снова спросил толстяк.

Офицер холодно поглядел на Иванчука и ничего ему не ответил.

«Однако, малый не из разговорчивых», — подумал смотритель.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился адъютант. Он был, видимо, смущен.

— Итак, позвольте откланяться и пожелать всего доброго, — сказал смотритель, протягивая руку адъютанту. — Нам пора ехать. Я думаю, катер уже готов.

— Вы никуда не уедете, — сказал адъютант, слегка потупившись.

— Как?.. Почему?..

— Вы арестованы.

— Я арестован?!..

Смотритель так и застыл на месте с прогнутой рукой и широко раскрытыми глазами.

— За что?.. За что?.. — недоумевающе спросил он.

— Арестованы как предатель! — раздался вдруг взбешенный голос полковника, показавшегося в дверях.

— Как предатель?!.. Я — предатель?!. Но позвольте, позвольте спросить…

— Молчать! — прошипел полковник. — С вами разговор будет короток. Уведите его отсюда! — обратился он к адъютанту и снова исчез в кабинете, захлопнув за собой дверь.

Схватившись за голову, шатаясь, вышел Иванчук на улицу в сопровождении адъютанта. Мысли путались у него в голове: «Предатель… Арестован… Куда меня ведут?.. Быть может, на казнь?..»

Толстяк решительно остановился. Цепляясь за руку адъютанта, он закричал прерывающимся голосом:

— Кого же я предал?.. Когда?.. Скажите мне наконец!.. Скажите немедленно!..

— Вы спрашиваете, кого вы предали? — переспросил адъютант. — А это что?.. Взгляните на это! — он указал в сторону моря.

Яркий сноп белого света вырывался с верхушки далекого мыса. Громадный фонарь на башне маяка был зажжен.

— Маяк… маяк… — лепетал побелевшими губами смотритель. — Но ведь это же не я… не я зажег свет… Я не приказывал этого, клянусь вам!

Вся фигура толстяка выражала протест. В голосе его звучало неподдельное отчаяние.

— Готов поверить вам, но… не в силах ничего сделать, — сказал адъютант. — Мне приказано, и я должен заключить вас под стражу.

— Но что со мною теперь будет?!. У меня жена… дочка…

Адъютант пожал плечами и отвернулся.

— Меня казнят?..

Адъютант молчал. Он хорошо знал суровый неумолимый нрав своего начальника и почти не сомневался в том, что минуты толстяка сочтены.

— Скажите по крайней мере, будет суд надо мной? — продолжал допытываться Иванчук.

— Не думаю… — и глубоко вздохнув, офицер решительно взял смотрителя под-руку. — Идемте!

В тягостном молчании прошли они несколько шагов вдоль улицы. Внезапно что-то прошипело над их головой. Дрогнул воздух. Офицер остановился, и почти одновременно неподалеку от них ярко блеснул желтый огонь. Раздался громкий сухой удар. Зазвенели разбитые стекла.

— Что это?.. — крикнул Иванчук.

Офицер не успел ответить, как один за другим прогудели в темноте невидимые снаряды, и два оглушительных взрыва раздались возле пристани. Не говоря ни слова, адъютант крепко схватил за руку своего пленника и пустился бегом обратно к штабу.

Со всех сторон бежали растерянные люди. Где-то со стороны песчаной косы вдруг раздалась трескотня пулеметов. С моря раскатисто ухали пушки, и один за другим разрывались снаряды над городом.

Едва адъютант и смотритель успели добежать до белого здания штаба, как увидали офицера, поспешно выбегавшего оттуда.

— Красные высаживаются на косе!.. — крикнул он адъютанту. — Сейчас сообщили по телефону… Красный флот входит в бухту. Приказано немедленно отходить.

— Куда… куда отходить?..

— А, чорт!.. Куда хотите!.. Все кончено!..

Блеснула яркая молния. С треском разорвался снаряд, угодивший в крышу здания штаба. С грохотом полетели на землю кровельные листы.

Адъютант невольно пригнулся и выпустил руку своего пленника.

— Стой!.. Ни с места! — тотчас же крикнул он ему.

Но Иванчук ничего не слыхал. Он бежал, бежал, как полоумный. Адъютант схватился было за револьверный кобур, но тут же с отчаянием махнул рукой и поспешно вошел в штаб, из чердака которого уже вырывались огненные языки…

IX. Иванчук решается.

Иванчук задыхался. Сердце бешено прыгало в груди. Ноги отказывались служить, дыхание стало хриплым и прерывистым, в глазах мелькали мутные круги, а он все бежал, не смея остановиться. Он слышал позади себя трескотню ружей, слышал, как рвались снаряды, и ему казалось, что сотни людей преследуют его, чтобы совершить над ним кровавую расправу.

Смотритель уже миновал последние дома. Теперь перед ним высился темный каменистый холм, за которым начиналась беспредельная степь. Собрав последние силы, Иванчук с отчаянной решимостью устремился прямо на холм, цепляясь руками за камни. Он сделал несколько шагов. С грохотом покатились из-под ног круглые камни. Иванчук споткнулся и сразмаху грузно растянулся на откосе. Силы окончательно изменили ему. Он зажмурился.

— Ну!.. Ну же!.. Берите меня! Убивайте! Убивайте же скорее…

Прошло несколько секунд. Никто не подошел, никто не набросился на Иванчука. Он открыл глаза и, осторожно приподняв голову, оглянулся кругом. Луна освещала пустынный холм. Иванчук был один. В городе смолкала ружейная трескотня. Длинный тонкий луч прожектора, светившего с бухты, медленно скользил по белым домикам.

— Неужели… неужели спасен?!. — спрашивал себя Иванчук. Он неподвижно лежал на камнях, глядя в темное звездное небо. С каждой минутой его дыхание и пульс становились ровнее; мысль начинала работать.

Прошло более получаса. Пушечная пальба смолкла. Лишь редкие ружейные выстрелы раздавались теперь в степи к югу от города, и Иванчук понял, что город взят красными, которые теперь преследуют белых, бежавших в степь.

«Маяк! — вдруг вспомнил смотритель. — Кто зажег свет на маяке? Этого никак не могла сделать жена… Магометка?.. Не может быть!.. Красные?.. Неужели они овладели маяком?.. Но если это так, то я не могу теперь показаться на маяке. Ведь я не зажег света, и красные должны относиться ко мне как к предателю. Теперь не белые, а красные схватят меня и казнят!..»

Смотритель крепко задумался. Белые считали его предателем. Красные — тоже. Уж не скрыться ли ему в степи? Но разве это не верная голодная смерть? А жена?.. А дочь?.. Как поступят с ними красные?

Нет, он должен вернуться на свой маяк. Если он сделал ошибку, то он один должен отвечать за свою вину. Ни жена, ни дочь не должны пострадать из-за него. Да, это единственный выход— добровольно явиться к красным, отдаться в их руки и чистосердечно сознаться в своем заблуждении. Неужели не поймут его, не простят?..

Иванчук решительно поднялся на ноги и, отыскав тропинку, медленно взобрался на холм. Вдали, как и всегда, приветливо горел огонь его маяка. Низко опустив голову, с тревогой в сердце, смотритель побрел по степи прямо на далекий огонь.

Когда усталый смотритель подходил к своему маяку, из-за степи уже выглядывало утреннее солнце, и его косые оранжевые лучи радостно сверкали на верхушке башни. Иванчук еще издали видел, как потух свет в громадном фонаре. Преодолевая усталость, толстяк прибавил шагу и через четверть часа ходьбы очутился наконец перед воротами. Они были заперты, и ни единый звук не доносился со двора.

Иванчук остановился в нерешительности. Он, видимо, боролся с самим собой. Теперь, когда он достиг маяка, ему вдруг сделалось страшно. Что ожидало его там, по ту сторону запертых ворот? Как встретят его красные моряки?..

Минуты две он раздумывал, наконец решился и робко постучал в ворота. Никто не ответил ему. Иванчук подождал немного, прислушиваясь к тишине, и снова постучал, но уже громче и решительнее.

Странная тишина царила во дворе. Казалось маяк был охвачен крепким сном. Не было слышно даже обычного кудахтанья кур.

— Эй, отворите! — громко крикнул он и решительно забарабанил кулаками в ворота.

Однако, как ни стучал Иванчук, как ни кричал — во дворе маяка попрежнему не было слышно ни одного шороха.

— Странно… очень странно! — бормотал про себя смотритель. — А что если красных нет на месте?.. Но кто же в конце концов вчера вечером зажег свет на башне? Кто потушил его всего час назад? Неужели Магометка? Ну да, конечно, это он, и теперь, сделав свое дело, спит как убитый.

Смотритель обошел кругом стены и очутился у обрыва. Здесь в стене была небольшая калитка. Он подошел к ней. Дверца оказалась незапертой изнутри. Иванчук решительно распахнул дверцу и вошел во двор.

Какой-то пестрый незнакомый ему предмет, валявшийся посредине двора, сразу привлек его внимание. Иванчук подошел к нему и остановился в изумлении. Перед смотрителем в луже запекшейся крови лежала большая мертвая собака. Он оглянулся по сторонам и с ужасом заметил еще несколько трупов собак, которые валялись в разных концах двора.

Иванчук вздрогнул. Жуткое тягостное чувство охватило его. Он бегом бросился к домику и дрожащей рукой ухватился за ручку стеклянной двери. Она была заперта!

Иванчук стал стучать кулаком в дверь.

И вдруг… где-то внутри дома тихо хлопнула дверь. Раздались легкие шаги. Ближе, ближе… и за стеклянной дверыо показалась дочь смотрителя.

— Кто здесь? — тревожно спросила она.

— Лидочка! — вскрикнул дрожавший от волнения Иванчук.

Слепая поспешно повернула в замке ключ и впустила в сени отца.

— Папа!.. Папочка!.. — бессвязно лепетала она, обнимая отца и прижимаясь к нему. Слезы показались на ее глазах.

— Красные здесь? — спросил Иванчук, озираясь кругом.

— Нет. Они сюда не приходили.

— А собаки? Что значат эти мертвые собаки во дворе? Лидочка, да что у вас тут случилось?

Девушка плакала. Она не могла вымолвить больше ни слова. Отец молча смотрел на нее и гладил дочь по курчавой голове.

— Коля!.. — раздался пронзительный крик Марьи Ивановны, показавшейся в дверях.

Мгновение — и смотрительша уже сжимала в объятиях мужа.

X. Слепая героиня.

Утренняя прохлада сменилась дневным зноем. Давно уже над маяком и степью парили чернокрылые орлы, а смотритель, Марья Ивановна и Лида все еще сидели в столовой и никак не могли наговориться.

— Я все-таки не понимаю, — говорил Иванчук, обращаясь к дочери. — Как же ты могла уцелеть? Ведь ты говоришь, что сорвалась со стены и упала… Расскажи же мне теперь толком, как это все случилось.

— Да, папа, я сорвалась… и если б я упала не доходя этого места или же перейдя его, я конечно погибла бы, но это произошло как раз у самого угла стены. Знаешь, там, где стоит сарайчик. И к счастью я свалилась как раз на самый край его крыши. Я так волновалась, что совсем забыла про этот сарайчик. Кажется в ту минуту я лишилась чувств.

— О, это было ужасно! — прервала дочь Марья Ивановна. — Ты не можешь представить, в какое неистовство пришли собаки во дворе, когда Лида упала на крышу! Что только они ни проделывали, чтобы достать до нее!.. Было уже темно, и я не могла как следует рассмотреть того, что делалось на крыше. Я видела только, что Лида не двигается. Я подумала, что все кончено, и чуть не бросилась во двор к Лиде, но Магометка силой удержал меня…

— И хорошо сделал! — сказала Лида.

— Ну, а дальше… дальше! — нетерпеливо перебил Иванчук.

— Я пришла в себя, — продолжала девушка, — и поняла, что лежу на крыше сарайчика. Собаки так и не тронули меня, и я немного успокоилась. Я подобрала на крыше винтовку и патронташ, снова влезла на стену и благополучно добралась по ней до башни. Тут мама разорвала свой фартук, связала его обрывки и спустила с балкона ко мне на стену длинный жгут. Я привязала к этому жгуту винтовку и патронташ. Магометка поднял. Потом втянул меня на балкон.

— Ну, я не знал, что ты у меня такая отчаянная! — с гордостью сказал смотритель, ласково глядя на дочь.

Лида вспыхнула и улыбнулась счастливой улыбкой.

— Но до чего озверел Магометка, когда он взял в руки винтовку! — сказала Марья Ивановна. — Он спустился вниз, открыл дверь и давай палить! Уж и палил он! Уж и ругался на собак! А собаки — они сперва точно не понимали, что происходит, но когда две-три раненых с визгом завертелись по двору, остальные бросились за ворота. Магометка выскочил за ними в степь и там еще стрелял им вслед. Потом вернулся и стал избивать прикладом уже подстреленных собак… Когда все было кончено, я промыла Магометке раны и хорошенько перевязала их.

— Но почему же Магометка зажег фонарь? — спросил Иванчук,

— Папа… папочка, не брани его за это!.. Это я ему приказала… — тихонько сказала Лида, опуская голову.

— Ты?!. Это ты приказала?!. Но ведь ты же знала…

— Да, папочка, я все знала… и приказала… Когда собак прогнали и мама ушла в дом, мы с Магометкой остались одни во дворе, и я сказала ему: «Зажги свет на башне».

— А он?.. Что он тебе ответил на это?

— Он сказал, что этого сделать нельзя, потому что есть приказание от белых, чтобы свет не зажигать. Тогда я ему объявила, что есть другое приказание… от красных и что на этом приказании ты расписался.

— Ну и что же Магометка?..

— Он сказал, что ты будешь сердиться и бранить его, а тогда я спросила, приказывал ли ты, уезжая с маяка, чтобы огня не зажигали. Магометка ответил, что уезжая ты вообще ничего не приказал. Тогда я сказала: «Раз папа тебе ничего не приказал, то я приказываю тебе зажечь фонарь»…

— Зачем ты это сделала?

— Мне казалось… мне казалось, что так будет лучше…

— Почему?

— Потому что… — девушка запнулась. — Потому что мне не хотелось, чтобы ты обманывал… И потом… потом…

Ну что потом? Говори!

Лида потупилась. Иванчук вопросительно взглянул на жену. Он собирался еще что-то спросить, но в это время со двора раздался громкий стук в запертые ворота.

Смотритель и Марья Ивановна высунулись в окно. Они увидели, как Магометка подбежал к воротам, и слышали, как он окликнул кого-то. Вслед за этим киргиз распахнул ворота, и во двор вошли несколько матросов с винтовками за плечами. Иванчук сразу же узнал среди пришедших вчерашнего посетителя, вручившего ему секретное предписание красных.

Через минуту человек в серой куртке уже стоял перед Иванчуком.

— Сегодня ночью город взят красными войсками, — говорил он. — Белые повсюду сломлены и сломлены окончательно. Начальник штаба просил меня передать вам благодарность… — При этих словах Иванчук опустил голову. — Я привел сюда несколько товарищей, — продолжал моряк, — они временно должны быть расквартированы на вашем маяке, покуда в округе не установится полное спокойствие.

Он улыбнулся и, помолчав немного, продолжал:

— Скажите, однако, товарищ, что у вас такое произошло? Почему вчера вечером вы так поздно зажгли свет? Белые что ли помешали вам сделать это во-время? Мы было уже не на шутку стали беспокоиться и признаться подумали, что вы обманули нас… Впрочем, наши сомнения рассеялись, лишь только вы зажгли огонь.

— Я не зажигал света! — твердо ответил смотритель. — Вот кто распорядился вчера вместо меня.

Он указал на свою дочь. Марья Ивановна бросила на мужа тревожный взгляд.

— Да, — продолжал Иванчук, — если вчера вы одержали победу, то только благодаря моей дочери. Я же тут ни при чем!

Спокойно глядя в глаза незнакомцу, Иванчук рассказал все без утайки и о вчерашних событиях и о своих сомнениях.

Иванчук говорил просто и необыкновенно искренно. Человек в серой куртке серьезно и внимательно выслушал его. Потом он начал расспрашивать Иванчука о его уединенной жизни вдали от людей и событий. Видимо он старался понять смотрителя…

XI. Снова свет.

Был 1928 год. Я путешествовал по Каспию, командированный туда редакцией «Следопыта». Большой пароход старинной конструкции, с желтой трубой, нелепо примостившейся где-то на корме, отвозил меня к восточным азиатским берегам. Был солнечный день. Я стоял на палубе и беседовал с капитаном — старым морским волком с седеющими усами. Мимо нас по палубе лениво прогуливались скучающие пассажиры.

— Скажите, — спросил я капитана, — кто эта красивая молодая женщина в скромном белом платье?

— Которая?

— Вон та, с биноклем, что держит за руку бойкого мальчугана в шапочке с надписью «Марат». Я сегодня утром видел, что вы разговаривали с ней и с ее мужем.

— О, это весьма интересная женщина! — ответил капитан. — Лидия Николаевна Карина — исключительная личность. Мы все глубоко уважаем ее… Этой женщине мы обязаны многим.

— Вы заинтересовали меня, капитан. Расскажите мне про нее.

Не заставляя себя упрашивать, капитан в общих чертах рассказал мне историю о слепой девушке на маяке, способствовавшей победе Красного флота в гражданскую войну.

В тот же вечер капитан познакомил меня с Лидией Николаевной и ее мужем.+

Это был мужчина лет тридцати пяти с умным энергичным лицом и живыми выразительными глазами. По моей просьбе Лидия Николаевна сама еще раз рассказала мне в мельчайших подробностях свою историю.

— Вот и все, — просто сказала Карина, рассказав о том, как ее отец встретил красных победителей у себя на маяке.

— Нет, Лидия Николаевна, это еще не все, — сказал я. — Вы не рассказали мне о том, каким образом и когда вы прозрели.

— О, это уже не интересно… После всего, что тогда случилось, в городе и даже среди кочевников в степи пошли всякие слухи, сильно преувеличивавшие мои заслуги. Комиссар флота, которому сообщили о моем поступке, заявил, что считает долгом что-нибудь сделать для меня. Он велел военному врачу как следует осмотреть мои глаза. Врач сказал, что есть надежда на возвращение зрения, и посоветовал отвезти меня в Москву для регулярного лечения. Тогда комиссар устроил нам бесплатный проезд, и отец отвез меня в Москву и поместил у родственников. Я лечилась у окулиста втечение полугода. Мне была сделана операция, и вот… я вижу.

Вижу так же хорошо, как и тогда, когда была совсем маленькой.

— А ваш отец? Где он теперь?

— Он уже больше не смотритель и сейчас живет в Красноводске. Муж получил отпуск из клиники, и мы едем к родителям. Мне хочется показать им их маленького внука… Я забыла сказать, что вышла замуж за того самого окулиста, который меня вылечил.

И Лидия Николаевна со счастливой улыбкой взглянула на мужа.