Всемирный следопыт, 1926 № 11

Подводный остров. Фантастический рассказ С. Е. Бичхофер Робертс.

По тротуару шел человек, привлекавший всеобщее внимание. Небольшого роста, полный, широкоплечий, он стремился вперед, странно подпрыгивая на ходу. Он был одет в хорошо сшитый серый пиджак, с ярким цветком в петлице, и широченные черные брюки. Целый хаос ярчайших рыжих растрепанных волос был прикрыт шелковым цилиндром непомерной высоты, а в руках он ожесточенно вертел элегантную трость, точно парируя удары шпаги невидимого противника.

Это был никто иной, как Арнольд Хаукс. В научных кругах он считался мировой величиной, благодаря замечательным изысканиям в области физики, химии и биологии, — его способности не ограничивались узким кругом одной дисциплины.

Но широкие массы, услышав его имя, с улыбкой представляли себе типично-каррикатурного ученого, не интересующегося ничем, кроме своей узкой специальности, эгоистичного педанта, подслеповатого, вечно рассеянного, с дурными манерами…

На самом же деле он был совсем не таким. Ему было теперь тридцать шесть лет, но его круглое розовое лицо, курносый нос, веселые голубые глаза и общая живость остались совершенно такими же, как и во время нашей совместной школьной жизни, когда я впервые с ним познакомился и подружился.

Он всегда был хороший товарищ и добрейший человек, но, правда, как и все гениальные люди, имел свои странности. Так, например, он всегда шил костюм у хорошего портного, но никогда не переодевался, даже во время самых сложных и длительных опытов, и потому все его костюмы всегда были покрыты множеством пятен.

Я перебежал через улицу, чтобы поймать его.

— Мистер Хаукс! — позвал я.

Он обернулся.

— О, великая тень Дарвина, — продекламировал он, — я как раз думал сию минуту о вас, о, мой сладчайший друг. Вы свободны на месяц-другой?

— Не очень занят, — ответил я.

— To-есть совершенно не заняты, хотите вы сказать? Археолог-любитель вашего типа, мой ленивый друг Джонстон, никогда не бывает занят.

В самом деле, мои занятия не отнимали у меня много времени, и вторую половину дня я был совершенно свободен.

— А что я, собственно, должен делать?

— Отправиться в плавание на моей яхте. Англия на меня действует угнетающе; я хочу видеть солнце, бороздить море и позабыть о дождях и туманах.

Я осведомился, когда предполагается отплытие.

— Сегодня после полудня.

— Но… — начал я.

— Идите и укладывайтесь! — крикнул он, взглянув на часы. — Я зайду за вами ровно через сорок семь минут.

Он больше ничего мне не сказал, и я поторопился домой. Ровно в назначенное время он зашел за мной, и мы отправились на вокзал.

Всю дорогу до Плимута Хаукс рассказывал мне о своей яхте «Дедал».

Он сообщил, что яхта имеет водоизмещение в 1.100 тонн, что она заново отремонтирована и окрашена всего несколько месяцев тому назад и что капитан уже подобрал команду, так что мы сразу же сможем отплыть.

Я нисколько не удивился, узнав, что яхта была снабжена всеми изобретенными им аппаратами, в том числе и прибором для автоматической проверки курса. Капитан просто должен был отмечать путь стрелкой на циферблате, и гениальный механизм регулировал ход яхты сам, без помощи рулевого.

Кроме того, Хаукс успешно использовал силу волн. В нижней части судна были расположены поплавки, поднимавшиеся и опускавшиеся в такт движения волн. Таким образом, собиралось некоторое количество энергии, превращавшейся в электричество, и значительно уменьшалась качка корабля. Между прочим, поплавки были так гениально прикреплены, что дно судна оставалось сухим и, таким образом, они не уменьшали, а увеличивали скорость.

В результате его рассказов мне захотелось поскорее увидеть яхту, но, когда мы вошли на нее, весь мой интерес к ней затмило впечатление, которое на меня произвела лаборатория Хаукса.

Она занимала обширное помещение в центре судна и была снабжена всем необходимым. Полнота оборудования, соединенная с разумной экономией, была прямо удивительная; здесь можно было найти приборы для опытов по физике, химии и биологии, и все приборы были так расположены по лаборатории, что оставались неподвижными в любую погоду. Ничто, как говорил Хаукс, не могло помешать ведению опытов, которыми он намерен был заняться.

На следующее утро мы отплыли из Плимута, к югу, но без заранее определенного направления. Хаукс имел свою гипотезу о скале окраски рыб, вопрос мало исследованный, на всю важность которого для биологии он первый указал, еще в то время, когда его коллеги легкомысленно не придавали ей никакого значения. Теперь он хотел проверить свои теории в теплых водах Средиземного моря; и вместе с тем, говорил Хаукс, он намерен заняться обследованием верхних слоев атмосферы.

Наше путешествие началось очень удачно, и чудный солнечный свет ласкал нас после неясного мерцания сумрачной английской зимы. Даже Бискайский залив был спокоен. Но на пятый или шестой день, когда мы огибали португальский берег, нам впервые пришлось познакомиться с капризами погоды.

День выдался великолепный, и, позавтракав, я поднялся по обыкновению на капитанский мостик поздороваться с капитаном и первым офицером, Притчардом, высоким смуглым уэльсцем, с глазами и темпераментом поэта. Но только что мы успели обменяться обычными замечаниями о хорошей погоде, в море началось волнение, хотя ни единого признака ветерка не было заметно.

— Удача начинает изменять нам, — сказал я капитану, заметив, что «Дедал» уже подпрыгивает на волнах.

— С запада чем-то попахивает, — ответил он.

Характерное дребезжание отозвало капитана к телефону, соединенному непосредственно с лабораторией Хаукса.

— Да, сэр, — услышал я. — Прямо на запад. Есть, сэр.

Он отдал некоторые распоряжения Притчарду.

— М-р Хаукс велит переменить курс, — сказал он мне.

Кругленький, маленький Хаукс выкатился на дек, подбежал к нам; в его голосе я заметил возбужденные нотки.

— Посмотрите-ка на эту штуку, друг Джонстон, — сказал он, протягивая мне длинную узкую пластинку негатива. — Вы понимаете, что это значит?

— Я даже не знаю, что это за вещь.

— О, тень Ньютона! — воскликнул

он, — это же фотография спектра солнечного света, произведенная сегодня утром, и на ней видна линия гелия, вот эта, в середине, и видите, более сильная, чем обыкновенно. Другими словами, где-то на западе, если не ошибаюсь, в атмосфере скопился гелий в большом количестве. Я хочу это исследовать, если вы ничего не имеете против. В конце-концов, нам некуда особенно торопиться и совершенно безразлично, куда направлять путь…

В этот момент большая волна ударила в борт «Дедала» и сильно покачнула его.

— Странно, неправда ли, — заметил Хаукс, — барометр не падает, ветра нет, а море скандалит.

В самом деле, волнение все усиливалось. Гребни волн поднимались все выше и выше, и яхта прыгала на них, как пробка. А солнце светило безмятежно ярко.

Вдруг капитан обернулся к нам и закричал:

— Сойдите вниз, джентльмены, и покрепче заприте двери! Скорее в каюту! Скорее!

Его тон заставил нас повиноваться без промедления. Прошло несколько минут. Мы продолжали монотонно покачиваться на волнах.

Потом вдруг нам показалось, что мы идем ко дну.

Я успел увидеть огромный водяной вал, обрушившийся сверху. Иллюминаторы каюты были покрыты зеленой кипящей пеной. Затем я увидел, что мы с Хауксом лежим в темноте, плашмя, на полу. Какой-то рычащий звук бил в уши, как рев пушек, и я ощутил всем телом, что яхта бьется и тревожно дрожит.

Постепенно в иллюминаторы опять забрезжил свет, и, поднявшись на ноги, мы услышали, что наверху бегают люди и Притчард выкрикивает слова команды.

Мы выкарабкались из каюты и увидали, что яхта залита водой.

Капитан об'яснил нам, что мы попали прямехонько в центр гигантской волны. Он ее заметил раньше, когда она надвигалась с запада, возвышаясь, точно башня, над поверхностью океана. По его мнению, мы счастливо избежали опасности.

— Я полагаю, — сказал Хаукc, — что волна определенно связана с разрядом газа в атмосфере. Кроме того, утром я уловит интересные звуки. Вы знаете этот метод, мой далекий от науки Джонстон. Исследователь посылает звуковые волны на дно океана и по быстроте их отражения и улавливания приемником определяет глубину.

— Я слышал об этом. Подобные инструменты употребляются при прокладке кабеля.

Он улыбнулся.

— Ну, мои инструменты значительно совершеннее. Сегодня утром я имел возможность установить некоторые движения морского дна, указывающие на значительный под'ем его. Отчасти и поэтому я изменил направление яхты.

— Землетрясение? — спросил я. — Где?

— Где-то далеко на западе. Может быть, в Мексике, а, может быть, где-нибудь в глубине Атлантического океана.

Он заговорил о подводных извержениях, особенно частых в бассейне Атлантики, который, как он говорил, является наименее устойчивым и постоянным в мире; землетрясения здесь бывают настолько сильны, что способны уничтожить целый материк.

Его об'яснения напомнили мне миф о разрушении древнего материка — Атлантиды, и я заговорил об этой легенде. Континент Атлантиды находился на месте, где теперь расстилается гладь Атлантического океана, и атланты правили всем современным им миром, благодаря своим наукам и тайным знаниям. Но страшное землетрясение разрушило материк и погребло его под волнами. На поверхности остались лишь вершины высоких гор Атлантиды, образовавшие Азорские и Канарские острова.

— Но насколько все это правильно, м-р Джонстон? — спросил меня капитан.

Я ответил, что это, конечно, легенда. История о потопе, общая для всех народов древности, вероятно, относится к гибели Атлантиды.

Кроме того, все кельтские племена, происходящие от древнейших насельников Европы, имеют легенды о чудесной стране, лежащей на Западе.

— Бретонцы, — говорил я, — рассказывают о стране Ис, погибшей под волнами. У корнуэльсцев есть легенда об Авалоне и Лионессе, у ирландцев с островов Сент-Брандан и Тир-Начюг — о стране Мечты. Уэльсцы тоже верят в существование потонувшего города в бухте Кардиган. Рыбаки утверждают, что в ясные дни в глубине моря видны затопленные башни с бойницами. Потом они же сохранили воспоминания о стране, называемой Гласселэнд («Хрустальная страна»), погибшей в западном океане…

— Правда, — прервал меня внимательно слушавший Притчард, — я слышал много рассказов о Гласселэнде… Там жил мудрый народ и…

— Ладно, Притчард, — вмешался капитан, — пойдите, займитесь антеннами радио.

— Есть!

И Притчард сбежал с мостика вниз.

Капитан многозначительно постучал себя по лбу.

— Это остатки его сухопутной

жизни, сэр, — сказал он Хауксу. — Он хороший моряк, но временами на него находит странное настроение. Я хотел было на этот раз пригласить другого помощника, но тот был в это время в

Балтийском море, и начальник порта, дядя Притчарда, просил меня за племянника.

— Я ничего не имею против него, капитан, — ответил Хаукс.

— О, да. Он прекрасный моряк, сэр. Но временами его охватывает необ'яснимое волнение…

— Ну, — сказал я, заканчивая беседу, — больше я ничего не знаю об Атлантиде. Конечно, прямых доказательств ее существования нет, но все эти легенды и давно установленное сходство пород животных по обе стороны Атлантического океана, заставляют предполагать, что тут что-то есть.

— Атлантида или нет, — заметил Хаукс, — я все же думаю, что землетрясение произошло в океане. Может быть, случилась подводная революция на вашем погибшем материке.

— Почему вы не запросили береговые сейсмографические станции?

— Я это сделал, мой мудрый друг, но эта нелепая волна попортила наш радио. Ну, я отправляюсь к своим спектрам. Если что-нибудь случится, капитан, известите меня.

После полудня море совершенно разорилось. Ветер был совсем слабый, и по небу бродили редкие облачка. Закутавшись в клеенчатый плащ, я смотрел с палубы на бушующие волны. Вдруг что-то мелькнуло в воздухе и тяжело шлепнулось на дек. Я обратил на это внимание Притчарда, который проходил мимо, легко балансируя на мокрой палубе.

Это было тело чайки. Очевидно, она умерла от удара о палубу.

— Бедная птичка, — сказал Притчард, беря ее, чтобы выбросить за борт. — Такая погода не для твоих полетов. Ого, что это такое?

Нечто вроде круглого кольца с крючком было продето около клюва чайки. Притчард отцепил его и передал мне.

Металл был до того обесцвечен, что я не мог узнать его, а гравировка была почти стерта.

Рассматривая кольцо, я заметил, что Притчард как-то сразу изменился: его глаза блестели, губы дрожали.

— Оно похоже на серьги той девушки… девушки моих снов.

— Чьи серьги, вы говорите? — спросил я.

Тогда он рассказал мне странную историю. Как я и подозревал, этот уэльский юноша был мечтателем.

С ранней юности его преследовала странная, болезненная навязчивая идея — лицо девушки. В детстве он видел его во сне, различал его в тени холмов и долин, в облаках, в бликах огня, в водовороте волн. Лицо всегда было одинаково, и он мне подробно рассказал о нем. Из его немногих слов я вынес впечатление, что девушка была исключительно красива: смуглая, нежная, гордая красота ее не была красотой англичанки.

Мне было немного неловко выслушивать страстные излияния уэльсца о его воображаемой любви; меня выручил голос капитана, окликнувший Притчарда. Юноша резко прервал рассказ и удалился. Я отнес кольцо Хауксу.

— Что вы думаете об этой штуке? — спросил я.

— Я должен исследовать налет, образовавшийся на нем, — ответил он, рассматривая кольцо в лупу. — Снаружи оно покрыто свеже-кристаллизованной морской солью, но под нею есть какая-то более прочная и старая основа. Посмотрим, что можно сделать.

К вечеру море еще больше разбушевалось, и волны достигли колоссальной высоты. Ни капитан, ни Притчард не оставляли мостика, а мы с Хауксом оставались в лаборатории, потому что передвигаться по яхте было затруднительно. К счастью, в лаборатории оказалась запасная койка, и я на ней устроился.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я увидел, что Хаукс стоит около меня с кольцом в руке.

— Я таки узнал, — сказал он, — из чего оно сделано. Сверху был налет соли, под ним следы глубоководного ила, и я имею все основания предполагать, что оно пробыло целые века на дне океана.

Он протянул мне кольцо, вычищенное какой-то кислотой; теперь рисунок был ясно виден. Это была витая раковина Атлантиды.

— Чистое золото, — прибавил он, а затем повалился на свою койку и тотчас же заснул.

Вторично я проснулся в восемь часов и, заметив, что яхта стоит устойчивее, поспешил выйти на палубу. Море было спокойно, яхта стояла неподвижно, и перед нею, не дальше мили, возвышался маленький островок.

— Где мы находимся? — спросил я капитана.

— Я сам бы очень хотел это знать, сэр, но этого островка нет ни на одной карте.

Я подумал, что этот островок поднялся из воды, как результат сильного подводного землетрясения, все признаки которого мы наблюдали. Я припомнил рассказ пяти рыбаков, обнаруживших остров Догерти в полутора тысячах миль от суши, в южной части Тихого океана: этого острова, кроме них, никто и никогда не увидел.

Я тотчас же отправился просить Хаукса спустить шлюпку, чтобы исследовать остров.

Он очень рассердился, узнав, что уже так поздно, и поспешил наверх. Пересмотрев все карты, они с капитаном пришли к заключению, что остров, действительно, только что появился.

Была спущена электрическая моторная лодка, в которой поместились Хаукс,

Притчард и я, и мы помчались к острову. Темные скалы поднимались из моря, поблескивая на солнце. Мы некоторое время кружили вдоль берега, отыскивая удобное место для высадки.

— Мне кажется, что я знаю это место, — вдруг пробормотал Притчард, — Вход должен быть именно здесь.

Он был очень взволнован.

Он вдруг резко повернул руль, и мы, обогнув угол скалы, очутились в маленькой бухте; закрепив лодку у скалы, мы вышли на берег. Поверхность острова составляла какая-то черная, твердая порода, обточенная и закругленная постоянным напором волн. В ней было много трещин, в которых держались лужицы воды и толстый слой ила.

— Эта порода не могла сформироваться под водой, — заметил Хаукс, — это стеклянная лава, которая несомненно образовалась под давлением атмосферы на поверхности. Если бы тут вмешалась вода, то строение ее было бы кристаллическим. Вначале она безусловно возвышалась над водой, затем затонула, а теперь вынырнула снова.

— Но почему ее не покрывают растения? — спросил я.

— Потому, что она поднялась из большой глубины. Растения не живут глубже тысячи метров; дальше идет уже ил, остатки которого мы видим в этих трещинах. Я хочу взять образцы его для исследования метаболизма амеб; ведь глубоководный ил скрывает первичные зародыши всех земных форм. Весь остров должен был быть покрыт илом, но вода смыла его, когда остров поднимался.

— Посмотрите-ка, что делает Притчард, — прервал я его.

Юноша карабкался по выступам вокруг скалы с такой уверенностью, точно знал их ранее. Не было ни малейших указаний на то, что этот путь приведет нас к вершине, однако, следуя за ним, мне не раз приходило на ум, что мы идем по остаткам ступеней архаической лестницы, стертой морем.

Мы подвигались за Притчардом все выше и выше, пока не догнали его на краю большой расселины скалы.

— Здесь должен быть мост, — сказал тихо юноша. — Правда же, здесь был прекрасный каменный мост, и на нем всегда стояла стража.

— Верно, — серьезно подтвердил Хауке, — вот и следы его.

И он указал на вырубленные углубления в скале.

— Но как же мы перейдем пропасть? — спросил я.

— Перепрыгнем! — воскликнул Притчард.

Но прыжок был неудачен, он не долетел до другой стороны расселины и упал вниз, хотя так ловко, что тотчас же вскочил на ноги и принялся карабкаться кверху.

— А мы перейдем менее рискованным путем, Джонстон, — сказал Хаукс, — вон там обрушилась скала и, завалив расселину, создала нечто вроде моста.

Мы стали осторожно переходить, при чем я чуть не свалился, потеряв на момент равновесие.

Притчард уже ждал на другой стороне и снова повел нас. Следуя за ним, мы скоро добрались до вершины, заканчивавшейся небольшой площадкой, в центре которой что-то возвышалось.

Притчард бросился туда, мы последовали за ним.

Подойдя ближе, я с удивлением увидел нечто вроде низкой круглой часовни с остроконечной крышей.

Фундаментом ей служила черная скала острова. Стены были сложены из красной стекловидной массы, а коническая крыша была совершенно прозрачная. Стены выглядели удивительно. Это было, без сомнения, произведение рук человеческих и, при том, — искусных каменщиков. Мы с Хауксом исследовали стену. Кирпичи, составлявшие ее, были так чудесно пригнаны друг к другу, что не оставляли щелей, в которые можно было бы воткнуть даже кончик ножа. Стена была точно литая, хотя ее сложили из отдельных кусков.

— Нам придется взорвать ее, чтобы проникнуть внутрь, — сказал я.

— Погодите, погодите, — ответил нетерпеливо Хаукс.

Он пошел вокруг стены и исчез. Поспешив за ним, я нашел его стоящим перед темносиней плитой, похожей на дверь. Ближайшее исследование показало, что дверь была сделана не из того же материала, что и стена. Она напоминала бутылочное стекло, с легкими трещинками на поверхности. Ни ручки, ни рычага, никакого приспособления не было, чтобы отворить или повернуть ее. Темносиний материал гладко прилегал к почве, незаметно переходя в нее, точно припаянный. В средине плиты было углубление, в которое входил человеческий кулак, и из него торчало крошечное острие загнутое книзу, точно повисшая, капля металла.

— Это и есть вход, — сказал Хаукс спокойно, не обращая внимания на волнение Притчарда, который весь дрожал, от напряжения.

— К чему это острие, мистер Хаукс? — спросил я.

— Вы слышали о каплях принца Руперта? — ответил он вопросом.

Я отрицательно покачал головой, и он об'яснил:

— Принц Руперт, насколько мне помнится, сражался за Карла Первого, и капли были одним из его открытий[12]. Они получаются из расплавленного стекла, капающего в холодную воду. Стекло собирается там капельками в дюйм, два длиною. Их особенность состоит в том, что, если надломить острый кончик, весь сосудик лопается и превращается в пыль. Я уверен, что эта странная дверь перед нами сделана именно этим способом из темного стекла, быстро охлажденного, а это острие — своеобразная ручка. Если мы собьем его, вся дверь распылится и откроет вход.

В эту минуту Притчард, о котором мы забыли, оттолкнул нас и, бросившись к двери, схватился за острие.

Мы едва оттащили его, и Хаукc закричал:

— Не делайте глупостей. Если вы неосторожно сорвете его, дверь разлетится и может убить нас. Оставьте его! Я сам займусь этим делом.

Этот окрик отрезвил юношу. Он пришел в себя и последовал за нами.

Отойдя шагов на двадцать, мы остановились, Хаукc вынул револьвер и заявил, что он хочет выстрелом сбить кончик острия. Мы стали под защиту скалы на случай неудачного взрыва.

Первый выстрел не дал результата: хотя Хаукc был прекрасный стрелок, но и цель была крошечная, чуть побольше медного гроша. После второго выстрела последовал взрыв, и весь воздух заблестел от стеклянной пыли. Наконец, пыль улеглась, и мы увидели входное отверстие, точно такого же размера, как исчезнувшая дверь.

Притчард бросился вперед и скрылся в темноте. Мы с Хаукcом, не торопясь, с осторожностью пролезли в темное отверстие.

Мягкий зеленый свет, падавший с прозрачной крыши павильона, позволял видеть окружающее. Мы отошли от входа, и яркие солнечные лучи осветили всю внутренность здания и ослепительно заиграли на каком-то большом предмете, стоявшем на полу и, очевидно, составлявшем тайну этого здания. Это была огромная глыба толстого стекла или хрусталя, около трех метров в длину и полутора метров в ширину и высоту.

Наклонившись над ней, стараясь не загородить солнечного света, я просто онемел от удивления… В центре глыбы, во всю длину ее, лежало человеческое тело.

Материал, из которого состояла глыба, был настолько прозрачен, что, несмотря на достаточную толщину его, мы могли разглядеть мельчайшие подробности.

Притчард повернулся к нам, дико сверкая глазами:

— Я ее нашел! — воскликнул он. — Это она. Девушка моих снов…

Тело принадлежало очень красивой женщине. Тонкие черты ее лица сохранили выражение гордости. Ее глаза были закрыты, и чудесные длинные ресницы бросали тень на щеки, руки были сложены на груди, и я заметил, что пальцы их были длинные, изящной формы, а ногти розовые, окрашенные хенной[13].

Маленькие ножки были обнажены до колен.

Серебристая повязка с блестящим султаном из перьев поддерживала пряди ее черных волос и открывала круглые золотые серьги в ушах, похожие на кольцо, найденное нами в клюве чайки.

Девушка была облачена в богато затканные пурпурные одежды, застегнутые на груди брошью из зубов какого-то животного, скрепленных золотой проволокой. Ожерелье из драгоценных камней — рубинов и изумрудов — обвивало ее шею.

— Замечательно, — сказал Хаукс, — вероятно, это тело принцессы атлантов, которое сохранилось по сие время благодаря этому оригинальному веществу, обволакивающему тело.

— Она не умерла! — вскричал Притчард. — Смотрите, она открывает глаза… Она улыбается…

Его крик энтузиаста звучал странно после сдержанной суховатой реплики Хаукса.

Действительно, происходило что-то необычайное. Солнечный свет, проникший через отверстие, падал на лицо девушки, и ее ресницы, казалось, трепетали, а губы дрогнули в легкой улыбке.

— Но, Притчард, — сказал я. — Она же умерла много тысяч лет тому назад.

— Она дышит, я вам говорю!.. — кричал он. — Вы же видите, что она жива.

В самом деле, я ясно видел, что ее грудь подымается и опускается, как у спящего человека. Я взглянул на Хаукса и понял, что он тоже видит эти движения. Значит, это не была галлюцинация.

Мы стояли, молча, пораженные, пока сумасшедший Притчард не заявил:

— Мы должны вынуть ее.

Он выхватил из ножен

свой кортик и стал бить им по поверхности хрусталя, заключавшего тело.

Я схватил его за руку.

— Не беспокойтесь,

Джонстон, — сухо сказал Хаукс. — Он не сможет ничего сделать. Хрусталь слишком тверд для такого ножа.

Но я заметил, что он сам пробовал хрусталь маленьким напильником.

Нож уэльсца бесплодно бил в прозрачный саркофаг и вдруг, к моему ужасу, под его ударом отлетел кусочек хрустального орнамента, в форме раковины, и упал на пол. Было ужасно сознавать, что этот безумец может повредить чудесную реликвию исчезнувшей цивилизации. Я хотел помешать ему, но он оттолкнул меня, угрожая ножом и не отходя от саркофага.

— Послушайте, Притчард. — сердито оказал Хаукс. — Пойдемте обратно на яхту за людьми и приспособлениями, чтобы перенести этот саркофаг на корабль. Спрячьте ваш нож и идемте.

Но юноша не обратил внимания на его слова: он видел только девушку. Ее губы улыбались и пальцы вздрагивали…

Мы попробовали оттащить его силой, но он так дико вскрикнул и посмотрел на нас. что мы оставили его в покое.

— Нам ничего не остается делать, как оставить его здесь, а самим итти на яхту. Добром он не уйдет.

Мы выбрались из мавзолея. Обернувшись в последний раз, мы увидели, что Притчард плачет и яростно бьет ножом по хрустальному орнаменту.

Мы начали спускаться со скалы. Спуск продолжался значительно дольше, чем под'ем. Без Притчарда мы с трудом находили удобные выступы. Не раз во время спуска я ощущал дрожание скалы и заключил, что землетрясение еще не совсем утихло.

Наконец, мы спустились к подножию скалы и увидели свою лодку, а вдалеке «Дедала».

Море опять волновалось, когда мы сели в лодку, и чем ближе мы подходили к яхте, тем волны становились выше и грознее. Капитан, перегнувшись через борт, что-то кричал нам. Хаукс сидел за рулем, а я лежал на дне лодки. Услышав крик капитана, мы обернулись и стали смотреть на остров. Яростные волны сильно бились о скалы, бешено крутились вокруг островка и быстро поднимались, как во время прилива.

Было не легко пристать к яхте при бушующем море, но мы все-таки благополучно вскарабкались на дек.

— Где Притчард? — спросил капитан.

Мы рассказали, что юноша отказался возвратиться вместе с нами.

— Он погиб! — воскликнул капитан. — Остров снова погружается в пучину. Поднять лодку на борт! — скомандовал он.

— Не может ли яхта подойти поближе и спустить другую лодку? — спросил Хаукс, — мы должны спасти Притчарда.

— Здесь нам нечего больше делать, джентльмены, — ответил капитан. — Посмотрите сами: ни одна лодка не сможет подойти к острову. Бухта, где вы пристали, уже погрузилась глубоко. Я не смею рисковать яхтой и оставаться здесь дольше. Когда остров уйдет под воду, образуется опасный водоворот, который потянет за собой судно.

— Это правильно, — с грустью сказал Хаукс, — бедный мальчик!

— Я бы спас его, сэр, если бы мог, вы знаете это…

«Дедал» задрожал от пульсации машин, затем сделал поворот и начал скользить прочь. Все увеличивавшиеся волны преследовали его и кидали из стороны в сторону. Минутами ничего не было видно, кроме хлещущих валов, потом, когда мы попали на гребень огромной волны, то увидали, что остров все больше и больше погружается в воду. Последнее, что мы могли различить в бинокли, был краешек темной скалы, через который с бешеной силой перекатывались ревущие волны. Солнце, точно издеваясь над яростью волн, медленно опускалось за горизонт…

К утру море стало утихать, и мы повернули обратно, мчась на всех парах, в надежде на невозможное. Но от острова не осталось и следа. Бездна, поднявшая его из океанских недр, снова пожрала его, и бедный Притчард погиб вместе с ним.

Я представлял его себе в мавзолее, у хрустального саркофага, в то время, как волны, жадно лизавшие скалы, ползли все выше и выше… Я содрогнулся, подумав, что был момент, когда океан достиг вершины скалы и обрушился на мавзолей; тогда Притчард, вероятно, пришел в себя и понял, что спасения нет.

Хаукс не выходил из лаборатории всю эту страшную ночь. Я спустился вниз сообщить ему печальную новость и нашел его бодрствующим среди приборов и инструментов.

— Я нашел решение этой загадки, — сказал он. — Теперь я знаю, почему нам казалось, что девушка оживает, когда мы вошли. Я подобрал кусок хрусталя, отбитый Притчардом от саркофага, и испробовал его оптические свойства, хотя до сих пор не знаю, из чего он сделан. Вы видите там статуэтку Венеры? — Он показал мне статуэтку в нише. — Возьмите хрусталь, крепко зажмите его в руке и смотрите сквозь него.

Я приложил прозрачный кусочек к глазу и повернулся к статуэтке. Венера двигалась, жила. Мраморное тело дышало, и я машинально опустил кристалл, чтобы убедиться, что я не грежу.

— Понимаете, — сказал Хаукс, — это некоторого рода научная сила, «магия», если хотите, известная атлантам. Девушка, я полагаю, была дочерью царя, и, когда она умерла, ее тело набальзамировали, каким-то образом запрятали в хрустальную глыбу и запечатали в мавзолее. Они, конечно, знали, что рано или поздно кто-нибудь откроет дверь. Может быть, это была часть церемонии, придуманной жрецами для того, чтобы убедить окружающих в бессмертии царей.

— Но я не понимаю, как это происходит…

— Очень просто, Джонстон. Это вещество при абсолютной прозрачности обладает замечательным свойством: его способность преломлять световые лучи значительно изменяется при нагревании. Я думаю, что выражаюсь ясно и употребляю самые простые слова. Результат же таков, что, несмотря на устойчивую температуру, вещи, видимые сквозь него, кажутся ожившими, колеблющимися, как это бывает во время жары, — и по той же причине. А перемена температуры происходила благодаря теплоте ваших рук и дыхания, когда вы смотрели на Венеру и, так сказать, подогревали кристалл. Без сомнения, в мавзолее тот же эффект достигался искусным расположением отражающих плоскостей.

— Понимаю, — сказал я. — Значит, с солнечными лучами и теплым воздухом, ворвавшимся внутрь, нам казалось, что девушка дышит и улыбается.

— Разумеется.

— Но почему Притчарду остров оказался знакомым? Как мог он инстинктивно найти ближайший путь к вершине?

— Нашел ли? Или ему это только казалось? Уэльсцы, как вы знаете, неисправимые романтики, а Притчард, насколько я могу судить по отзывам капитана, был более, чем типичный уэльсец. Нечему, в сущности, удивляться, что скалы ему показались якобы знакомыми. Он с детства привык к горам Уэльса, и его зоркий глаз горца и моряка мгновенно устанавливал удобнейшие места для под'ема, гораздо быстрее, чем мы с вами.

— Ну, а помните его предчувствие, что близко находится бухта, где мы сможем удобно пристать?

— Он был опытный моряк и по журчанию воды вокруг скалы бессознательно определил присутствие бухты, — нетерпеливо отозвался Хаукс.

— Да, но вы забыли его видения лица девушки, которую он тотчас же узнал в принцессе атлантов?

Хаукс провел рукой по рыжим волосам.

— Вы неисправимы, Джонстон, и можете сочинить недурной рассказ без достаточной проверки фактов. Притчарда преследовало лицо девушки, и вы полагаете, что это превосходный материал для психолога. Гм… Вы думаете, что он ее узнал, и бедный юноша тоже так думал, — но я совершенно в этом не уверен. Если бы он раньше подробно описал ее, и мы нашли бы, что все в ней совершенно соответствует описанию, тогда я мог бы согласиться с вашей точкой зрения. Но он ничего подобного не сделал: его описание было таким туманным и общим. Он увидел лежащее тело и мгновенно в лице принцессы нашел сходство с чертами лица девушки из своих сновидений. Только и всего.

Мне оставалось лишь согласиться с ним.

— Нет, друг мой, — продолжал он, — оставьте переселение душ, ясновидение и прочие фокусы этого рода беллетристам и рассказчикам, которые могут извлечь из этого кое-какие доходы, а я удовольствуюсь своими скромными, но научными методами. Они, во всяком случае, конкретны и разумны. Возьмите, например, отражательную способность этого кусочка хрустальной глыбы…

И Хаукс, повернувшись к столу, углубился в исследование единственного вещественного доказательства нашего пребывания на погибшем острове.