Все ловушки Земли

Крохоборы Перевод А. Филонова

Табличка на двери гласила: «Исполнительный вице-президент, проектный отдел». А в левом нижнем углу, гораздо более скромным шрифтом: «Хэллок Спенсер».

Он торопливо прошмыгнул мимо.

Штука в том, что он и есть Хэллок Спенсер, но входить в эту дверь вовсе не собирался. У него и без того забот невпроворот, а там наверняка ждут люди. Никто в частности, а вообще – просто люди. И у каждого свои проблемы.

Он нырнул за угол, прошел еще шаг-другой по коридору и оказался у двери с табличкой «Только для персонала».

Дверь была незаперта, и он вошел.

В кабинете, откинувшись на спинку кресла и положив обутые в сандалии ноги на полированный стол Спенсера, сидел коренастый головорез в вылинявшей пыльной тоге. Безволосый череп прикрыт мышиного цвета войлочной шляпой; на поясе, скрытом складками тоги, висит короткий меч, острием своим уткнувшийся в ковер; давно не стриженные ногти обрамляют траурные полоски грязи, на щеках – запущенная щетина. Словом, совершеннейший неряха.

– Привет, И-Джи! – сказал Спенсер.

Человек в тоге не снял ног со стола и вообще не шелохнулся, продолжая сидеть как сидел, а вместо приветствия бросил:

– Опять прошмыгнул украдкой?

Спенсер положил портфель и повесил шляпу на вешалку.

– Приемная – это ловушка. – Он уселся в стоявшее позади стола кресло, подхватил листок с графиком работ и пробежал его глазами. – В чем проблема, И-Джи? Уже вернулся?

– Еще и не уходил. У меня пара часов в запасе.

– Тут говорится, – Спенсер задержал палец в нужном месте, – что ты римский купец.

– Так и есть. По крайней мере, это утверждают костюмеры. Дай бог, чтобы они были правы!

– Но меч…

– Коллега, в Римской Британии, на Римской дороге с загруженным товарами караваном человек и должен носить с собой булат. – И-Джи подхватил меч с ковра, положил его на колени и с неудовольствием оглядел клинок. – Скажу тебе без стеснения, что за такое оружие я бы и гроша ломаного не дал.

– Пожалуй, с пулеметом ты чувствовал бы себя спокойнее.

– Разумеется, – мрачно кивнул И-Джи.

– Но за отсутствием такового, – продолжал Спенсер, – мы делаем все, что в наших силах. У тебя лучший клинок второго столетия, если это хоть как-то тебя утешит.

И-Джи продолжал сидеть с мечом на коленях. Он явно решился что-то сказать – это у него на лбу было написано. Кудрявые бакенбарды и торчащие в стороны уши с длинными черными волосками на мочках придавали ему идиотский вид.

– Хэл, – наконец решился И-Джи, – я хочу отвалить.

Спенсер на миг оцепенел, потом взревел:

– Ты не можешь так поступить! Время – это вся твоя жизнь, ты отдал ему много лет!

– Я говорю не о Времени; я хочу отвалить из «Генеалогического древа». Меня от него тошнит.

– Ты сам не знаешь, что говоришь, – запротестовал Спенсер. – «Генеалогическое древо» – проект очень спокойный. Ты бывал в передрягах куда похуже. А тут всего-то и делов, что отправиться в прошлое и поговорить там с людьми; ну, может, заглянуть в архивы. Тебе даже не приходится ничего тибрить.

– Да не в работе дело, – возразил И-Джи. – Работа проще простого, она мне не в тягость. Меня тяготит то, что следует за ней.

– Ты имеешь в виду Райтсон-Некрополь?

– Вот именно, ее самую. После каждого путешествия она втаскивает меня в свою жуткую берлогу и заставляет подробно расписывать ее разлюбезных пращуров…

– Это толстая мошна, – сказал Спенсер. – Мы должны служить ей.

– Я этого больше не вынесу! – стоял на своем И-Джи.

Спенсер кивнул. Он прекрасно понимал И-Джи и разделял его чувства.

Альма Райтсон-Некрополь, массивная матрона, комплекцией напоминающая надутого индюка, продолжает хранить ошибочное убеждение, будто по-прежнему полна девического очарования. Денег у нее куры не клюют, как и драгоценных камней, слишком дорогих и слишком крупных, чтобы свидетельствовать о хорошем вкусе. Год за годом она терроризировала окружающих и скупала всех направо и налево, пока окончательно не уверовала, что может купить все на свете, если только даст хорошую цену.

А за свое генеалогическое древо она платит чрезвычайно щедро. Спенсер часто ломал голову, с чего это вдруг взбрело ей в голову – ну ладно, можно проследить свои корни до времен Вильгельма Завоевателя, это еще имеет какой-то смысл, но не до каменного же века! Не то чтобы корпорация «Прошлое» не могла забраться в эти отдаленные времена – если только деньги будут продолжать литься рекой. С каким-то извращенным удовлетворением он подумал, что вряд ли клиентка довольна последним отчетом-двумя, поскольку ее род скатился до ничтожного крестьянствующего плебса.

Он высказал эту мысль вслух.

– Чего ей надо? Чего она ожидает?

– У меня есть ощущение, – отозвался И-Джи, – что она надеется отыскать родственные узы среди римлян. А уж если мы их отыщем – спаси нас Господь! Тогда конца-краю этому не будет.

Спенсер хмыкнул.

– Не будь так уверен, – предупредил И-Джи. – Нравы римских офицеров таковы, что я бы не стал биться об заклад против подобной возможности.

– Если такое случится, – пообещал Спенсер, – я сниму тебя с проекта. Направлю проводить римские исследования кого-нибудь другого. Скажу Райтсон-Некрополь, что ты не годишься для Рима, что у тебя интеллектуальный барьер, или психическая аллергия, или что-нибудь этакое, препятствующее Индоктринации.

– Большое спасибо, – без особого энтузиазма сказал И-Джи, одну за другой снял свои грязные ноги с блестящей поверхности стола и выбрался из недр кресла.

– И-Джи!

– Да, Хэл?

– Удовлетвори мое любопытство: тебе не приходилось набредать на местечко, где ты хотел бы остаться навеки?

– Ага, пожалуй, да. Наверно, раз или два. Но я на это не пошел. Ты думаешь о Гарсоне?

– Ну, хотя бы и о Гарсоне. И о других тоже.

– Может, с ними что-то случилось. Иной раз попадаешь в такие местечки, что только держись, там совершить большую ошибку – раз плюнуть. А может, оператор промахнулся.

– Наши операторы никогда не промахиваются, – отрезал Спенсер.

– Гарсон был отличным мужиком, – вымолвил И-Джи с оттенком грусти.

– Гарсон!.. Не только Гарсон. Это все…

Спенсер внезапно умолк. Опять то же самое. Столько лет подряд, год за годом наступать на одни и те же грабли! Сколько бы он ни тратил усилий, как бы ни старался, но к одному все-таки привыкнуть не мог: к пропаже людей во времени. Тут он заметил слегка ироничный взгляд И-Джи – в уголках глаз у того, будто тень улыбки, залегли едва заметные морщинки.

– Да не терзайся ты так! – сказал И-Джи. – Ты же не виноват. Мы сами решились испытывать судьбу. И если бы дело того не стоило…

– Да заткнись ты! – отмахнулся Спенсер.

– Разумеется, – продолжал И-Джи, – время от времени приходится терять одного из нас, но дело обстоит ничуть не хуже, чем в любом другом бизнесе.

– Да не время от времени, – досадливо поморщился Спенсер. – За последние десять дней – трое.

– А-а, ну-у, – протянул И-Джи, – я как-то не уследил за последними событиями. Только вчера был Гарсон. А Тейлор? Давно это было?

– Четыре дня назад.

– Четыре дня?! – повторил потрясенный И-Джи. – Всего-то?

– Для тебя это было месяца три, а то и побольше, – бросил Спенсер. – Помнишь Прайса? Для тебя это было год назад, а для меня – десять дней.

И-Джи поднес немытую пятерню к подбородку и поскреб щетину.

– Время-то как летит, а?

– Послушай, – несчастным голосом взмолился Спенсер, – все и так обстоит достаточно скверно. Пожалуйста, обойдемся без шуточек!

– Может, Гарсайд устраивает тебе разносы? Потерял слишком много людей?

– Да нет, черт побери! – с горечью воскликнул Спенсер. – Людей всегда можно раздобыть. Его волнуют лишь машины. Он неустанно мне напоминает, что они стоят четверть миллиона каждая.

И-Джи произвел губами непристойный звук.

– Убирайся отсюда! – заорал Спенсер. – И смотри у меня, чтобы вернулся!

И-Джи ухмыльнулся и вышел, по-девичьи игриво крутанув подолом тоги в дверях.

Спенсер остался при убеждении, что И-Джи не прав. Пусть твердят что угодно, но он, Хэллок Спенсер, отвечает за происходящее. Он командует этим вонючим парадом, он составляет планы, он назначает времяпроходцев и отправляет их; когда бывают ошибки или заминки, отвечать приходится именно ему, а не кому-либо еще. Хотя бы перед собой, если не перед другими.

Он встал и начал вышагивать взад-вперед, сцепив пальцы за спиной.

Три человека за последние десять дней. Что же с ними случилось?

Быть может, слова Гарсайда тоже не лишены смысла? Кристофер Ансон Гарсайд, главный координатор и неприятный в обращении человек с прилизанными седеющими серыми усами, прилизанным серым голосом и прилизанными серыми деловыми мыслями.

В прошлом исчезали не только люди. Вместе с ними пропадали выучка и опыт, вложенные в этих людей. В лучшем случае, подумал Спенсер, они немного пожили в прошлом, прежде чем дали себя убить или затаились и осели в какой-то иной эре, пришедшейся им по вкусу больше, чем настоящее.

Нельзя сбрасывать со счетов и машины. Всякий раз пропажа человека означала и утрату очередного носителя. Носители действительно стоят по четверть миллиона каждый, а эту цифру так просто не сбросишь со счетов.

Спенсер вернулся к столу и еще раз просмотрел дневной график. И-Джи отбывает в Римскую Британию по поводу проекта «Генеалогическое древо». Никерсон возвращается в эпоху Раннего Возрождения, чтобы еще раз разведать о пропавшем сокровище Ватикана. Хеннеси снова отправился на поиски документов, утерянных в Испании пятнадцатого века. Вильямс отправляется, чтобы, будем надеяться, наконец-то утащить попавшего куда не следует Пикассо. И еще полдюжины других. Не такой уж обширный график – но его хватит, чтобы весь день крутиться без передышки.

Спенсер пересмотрел списки не попавших в график. Пара человек находится в отпусках, один на Реабилитации, остальные на Индоктринации.

И тогда он в тысячный раз принялся ломать голову, гадая, каково же на самом деле путешествовать во времени.

Иной раз ему удавалось уловить отрывочные намеки в словах времяпроходцев – но лишь намеки, поскольку распространяться те не любят. Наверно, они могут дать себе волю лишь наедине с коллегами, когда поблизости нет никого из посторонних. А может, отмалчиваются даже тогда. Словно есть нечто, не поддающееся попыткам описания; будто иные переживания обсуждать не следует.

Навязчивое ощущение нереальности, сознание, что попал куда-то не туда. Догадка, что ты здесь не на месте, и такое чувство, будто стоишь на цыпочках на дальнем краю вечности.

Со временем это, конечно, проходит, но, очевидно, избавиться от этих чувств до конца так никому и не удается. Ибо прошлое благодаря работе каких-то неведомых доселе принципов стало миром жуткого очарования.

Впрочем, у Спенсера был шанс – и он им не воспользовался.

Он тешил себя мыслью что когда-нибудь отправится в прошлое, но не времяпроходцем, а обыкновенным отпускником – если только сумеет выкроить время. На само путешествие времени, конечно, не потребуется, а вот Индоктринация и инструктаж отнимают его немало.

Спенсер изучил график еще раз. Все отправляющиеся сегодня – люди надежные. О них можно не беспокоиться.

Отложив листок, он позвонил мисс Крейн. Мисс Крейн – секретарша безупречная, хотя смотреть не на что – всего-навсего костлявая старая дева. Делает все по-своему и, когда надо, умеет каждым поступком выразить безмолвный укор.

Спенсеру она досталась пятнадцать лет назад вместе с должностью, по наследству. Мисс Крейн работала в «Прошлом» с незапамятных времен, когда еще даже не было этого кабинета. Несмотря на невзрачную внешность, чопорность и пессимизм, сотрудница она незаменимая.

Знает работу проектного отдела не хуже его главы и частенько дает Спенсеру это понять – зато никогда ничего не забывает, не теряет и не путает; вся организационная работа благодаря ей делается как бы сама собой и всегда к сроку.

Спенсер порой предавался мечтам о юной симпатичной секретарше, прекрасно понимая, что им не дано воплотиться в жизнь; если убрать мисс Крейн из приемной, то работать станет просто невозможно.

– Вы опять пробрались украдкой, – не успев закрыть за собой дверь, с порога упрекнула она.

– Наверно, ко мне пришли посетители?

– Доктор Альдус Равенхолт из Гуманитарного фонда, – доложила она.

Спенсер содрогнулся. Ничего себе денек начинается! Только надутого чинуши из Гуманитарного фонда и не хватало. Эти гуманисты вечно держат себя так, будто ты им задолжал; да что там – будто весь мир перед ними в долгу.

– А еще мистер Стюарт Кейбл. Его прислали из отдела кадров, на предмет собеседования о приеме на работу. Как по-вашему, мистер Спенсер?..

– Да никак! – отрезал Спенсер. – Я знаю, что кадровики обижаются, но до сих пор я принимал всех, кого они к нам направляли, – и нате, пожалуйста! За десять дней не стало трех человек. Так что с нынешнего дня я буду лично беседовать с каждым кандидатом.

В ответ секретарша лишь фыркнула, и притом весьма пренебрежительно.

– Неужели все? – спросил Спенсер, не в силах поверить в такое счастье – всего двое посетителей!

– Еще мистер Бун Хадсон, пожилой джентльмен, имеющий нездоровый вид и подающий признаки беспокойства. Я полагаю, его следует принять первым.

Спенсер и сам хотел так поступить – если бы мисс Крейн потрудилась оставить свое мнение при себе.

– Я приму Равенхолта. Не знаете, что ему нужно?

– Нет, сэр.

– Ну так попросите его войти. Наверно, хочет урвать кусочек Времени, – сказал Спенсер, про себя подумав: «Ох уж эти мне рвачи! Я и не думал вовсе, что на белом свете столько рвачей!»

Как и предполагалось, Альдус Равенхолт оказался надутым самодовольным типом, чопорным и опрятным. Стрелка на брюках такая, что хоть брейся. Манеры выдают профессионального общественного деятеля: доведенное до автоматизма рукопожатие, механическая улыбка. В предложенное кресло он уселся с таким самоуверенным видом, что вывел Спенсера из себя.

– Я пришел поговорить с вами, – с безупречным выговором сообщил пришедший, – по поводу снятия запрета на проведение исследований происхождения религиозных верований.

Спенсер мысленно поморщился – посетитель затронул весьма тонкий вопрос.

– Доктор Равенхолт, этот вопрос подвергся весьма тщательному рассмотрению, и не только с моей стороны. Им занимался весь наш отдел.

– Я в курсе, – сухо откликнулся Равенхолт. – Потому-то я и здесь. Насколько я понимаю, вы уклонились от окончательного решения.

– И вовсе не уклонились. Решение принято раз и навсегда. Интересно, откуда вы о нем узнали?

Равенхолт сделал неопределенный жест, подразумевавший, что ему известно почти все на свете.

– Как я понимаю, вопрос все еще открыт. – Увидев, как Спенсер отрицательно покачал головой, Равенхолт продолжил: – В толк не возьму, как можно было походя отказаться от проведения исследований по столь фундаментальному вопросу, жизненно важному для всего человечества.

– Да нет, не походя. Мы бились над ним очень долго, провели массу опросов общественного мнения. Психологи изучили его весьма и весьма тщательно. Мы приняли к рассмотрению все существенные факторы.

– И каков же результат, мистер Спенсер?

Спенсер начал испытывать раздражение.

– Во-первых, на исследования уйдет масса времени. Как вам наверняка известно, в нашей лицензии оговорено, что мы должны десять процентов времени уделять общественно полезным исследованиям. Мы весьма щепетильно выполняем это требование, хотя, признаться честно, оно доставляет нам массу ненужных хлопот.

– Но эти десять процентов…

– Если мы возьмемся за этот проект, за который вы так ратуете, доктор, то он займет все общественное время лет на десять вперед. А это означает полную остановку остальных программ.

– Надеюсь, вы осознаете, что данный вопрос представляет наибольший общественный интерес.

– Наши исследования говорят об обратном, – сообщил Спенсер. – Мы проводили опросы общественного мнения по всему земному шару, во всех мыслимых и немыслимых слоях общества. Так вот, вывод один: предлагаемые вами исследования – кощунство чистейшей воды.

– Вы шутите!

– Никоим образом. Изучение общественного мнения однозначно и недвусмысленно показывает, что общественность воспринимает изучение источников религиозных верований как святотатство. Мы-то с вами могли бы считать их простыми научными изысканиями, сославшись на то, что лишь добиваемся истины. Однако люди – я имею в виду простых людей всего мира, какую бы веру они ни исповедовали, в каких бы сектах они ни состояли, – не желают знать истину. Они вполне довольны нынешним положением и боятся, что мы опрокинем массу старых добрых традиций. Они твердят о святотатстве, но волнует их не только это. Люди инстинктивно защищаются от всего, что может разрушить привычный образ мыслей, они отчаянно цепляются за привычную веру и не хотят, чтобы кто-нибудь копался в самом святом для них, в том, с чем они сжились всем сердцем.

– Какое невежество! Не может быть! – с изумлением воззрился на него Равенхолт.

– У меня есть выкладки. Могу показать.

Доктор Равенхолт снисходительно отмел все доказательства изящным взмахом руки.

– Раз вы говорите, что они у вас имеются, то проверять незачем.

Ему очень не хотелось оказаться в дурацком положении, получив документальное подтверждение своей неправоты.

– Далее, – продолжал Спенсер, – неизбежно возникает проблема объективности. Чем руководствоваться при отборе наблюдателей за событиями прошлого?

– Несомненно, найти их несложно. Множество священнослужителей всяческих вероисповеданий и убеждений обладают квалификацией, необходимой…

– Вот как раз их-то посылать и нельзя, – отрезал Спенсер. – Нам нужна объективность. В идеале нам нужны люди, не заинтересованные в религии, не получившие официального религиозного образования, не выступающие ни за, ни против религии, – и все-таки, даже отыскав таких людей, мы не смогли бы прибегнуть к их услугам. Чтобы постичь происходящее, они должны быть довольно подробно проинформированы о том, что следует искать, – но как только они пройдут полную выучку, то неизбежно утратят объективность. Уж такова суть религии: человек просто вынужден занять по отношению к ней определенную позицию.

– Вы говорите о какой-то идеальной ситуации, а не о сложившейся у нас.

– Ну ладно, – согласился Спенсер. – Скажем, мы задумали сделать работу слегка на тяп-ляп. Кого же послать в таком случае? Можно ли рискнуть отправить христианина, спрошу я вас, пусть даже самого никудышного, в дни, проведенные Иисусом на Земле? Разве можно надеяться, что даже посредственный христианин будет лишь наблюдать за реальными событиями? Я скажу вам, доктор Равенхолт, что рисковать мы не можем. Как по-вашему, что будет, если вместо двенадцати учеников вдруг окажется тринадцать? Что, если кто-то попытается спасти Иисуса от креста? А если, хуже того, он действительно будет спасен? Какой облик примет тогда христианство? Будет ли оно вообще? Могло ли оно возникнуть без распятия?

– Разрешить ваши сомнения очень легко, – холодно проронил Равенхолт. – Не посылайте христиан.

– Вот теперь мы действительно сдвинемся с мертвой точки. Пошлем мусульманина собирать факты о христианстве, христианина – проследить жизнь Будды, а буддиста – выучить черную магию в Бельгийском Конго.

– Это могло бы дать результат, – кивнул Равенхолт.

– Могло бы, но необъективный. Вы получили бы не только предвзятое мнение, но, что хуже, откровенное недопонимание.

Равенхолт беспокойно побарабанил пальцами по колену, обтянутому идеально отглаженной брючиной, и не без раздражения признался:

– Я понимаю вашу точку зрения, но вы кое-что проглядели. Факты вовсе не обязательно предъявлять общественности в полном объеме.

– А если факты отвечают интересам общества? В нашей лицензии говорится, что мы не должны их скрывать.

– А не упростится ли дело, – поинтересовался Равенхолт, – если я предложу внести кое-какие средства на покрытие затрат?

– В подобном случае, – вкрадчиво отозвался Спенсер, – вы оказались бы между двух стульев. Либо это дело общественной важности, и никакая плата не требуется, либо это коммерческий контракт, оплачиваемый по общепринятым ценам.

– Совершенно очевидно, что вы просто не хотите браться за такую работу, – бесцветным голосом проговорил Равенхолт. – Лучше бы так и сказали.

– Весьма охотно! Будь моя воля, я к ней на пушечный выстрел не подойду. Меня больше тревожит вопрос, зачем вы пришли.

– Я полагал, что раз проект вот-вот будет отвергнут, то я могу послужить в качестве посредника.

– То есть вы считали, что нас можно подкупить.

– Вовсе нет, – гневно отрезал Равенхолт. – Я просто решил, что этот проект, наверно, несколько выходит за рамки вашей лицензии.

– Он в них вообще не вписывается.

– Я не вполне понимаю суть ваших возражений, – стоял на своем Равенхолт.

– Доктор Равенхолт, – кротко откликнулся Спенсер, – а вам хочется нести ответственность за уничтожение веры?

– Но, – пролепетал Равенхолт, – это невозможно…

– А вы уверены? Насколько вы уверены, доктор Равенхолт? Даже в отношении черной магии Конго?

– Ну, я… Ну, раз вы так ставите вопрос…

– Значит, вы понимаете, что я имею в виду?

– Но даже в таком случае, – не сдавался Равенхолт, – определенные факты можно просто замять…

– Ну-ну! Долго ли вы сможете держать их под спудом? Тем более что, когда корпорация «Прошлое» выполняет какую-нибудь работу, – твердо заявил Спенсер, – она охотится за истиной. И когда мы ее узнаем, то тут же сообщаем. Мы продолжаем существовать лишь благодаря этому. У нас есть один проект – личный, полностью оплаченный контракт, согласно которому мы проследили генеалогическое древо почти на две тысячи лет в прошлое. Мы были вынуждены сообщить клиентам кое-какую неприятную правду – и сообщили.

– Именно это я и хочу донести до вас! – закричал Равенхолт, наконец-то утратив свою всесокрушающую невозмутимость. – Вы охотно хватаетесь за изучение генеалогического древа, но отказываетесь от такого!

– А вы путаете два совершенно несхожих типа деятельности! Исследование происхождения религий является предметом общественных интересов. А «Генеалогическое древо» – частный проект, за который нам платят.

Равенхолт в гневе вскочил.

– Обсудим это как-нибудь в другой раз, когда оба сможем держать себя в руках.

– Толку от этого не будет, – устало возразил Спенсер. – Я не намерен пересматривать свое решение.

– Мистер Спенсер, – угрожающе заявил Равенхолт, – мне есть к кому обратиться за помощью.

– Не сомневаюсь. Вы можете действовать через мою голову. И если ваши намерения именно таковы, то знайте: этот проект вы сможете осуществить только через мой труп. Я не предам веру ни одного народа мира, мистер Равенхолт.

– А это мы еще посмотрим, – вновь с угрозой в голосе произнес Равенхолт.

– А теперь вы думаете, что сможете вышвырнуть меня с работы. Пожалуй, и правда сможете. Вы, несомненно, можете надавить на какие-нибудь кнопки. Но это не решение проблемы.

– А по-моему, это идеальное решение.

– Я буду продолжать борьбу с вами как рядовой гражданин. Если придется, обращусь в Организацию Объединенных Наций.

Теперь оба стояли лицом к лицу, разделенные лишь письменным столом.

– Мне жаль, – добавил Спенсер, – что все так обернулось. Но я готов подписаться под каждым своим словом.

– Я тоже, – бросил Равенхолт и гордо прошествовал в дверь.

Спенсер медленно уселся в кресло. Потрясающее начало дня! Но этот тип задел его за живое.

Вошедшая мисс Крейн положила на стол стопку бумаг.

– Мистер Спенсер, пригласить мистера Хадсона? Он уже давно ждет.

– Хадсон – кандидат на должность?

– Нет, это мистер Кейбл.

– Значит, я хочу видеть мистера Кейбла. Принесите мне его личное дело.

Она презрительно фыркнула и вышла.

«Черт ее дери, – подумал Спенсер, – я буду видеться с теми, кого хочу видеть, если хочу кого-нибудь видеть!»

Охватившая его ярость поразила Спенсера. Да что с ним стряслось? Все наперекосяк. Неужели он больше ни с кем не может поладить? Просто слишком натянуты нервы. Чересчур много дел, чересчур много поводов для беспокойства.

Быть может, просто надо перейти в оперативный отдел; работа в нем вполне сойдет за длительный отпуск. Обратно в добрый ранний каменный век, для которого не нужна Индоктринация. Народу там не очень много, а то и вовсе никого – зато в комарах недостатка нет. И в пещерных медведях. А еще в саблезубых тиграх и массе всяческих прочих, не менее противных тварей. Надо будет собрать кое-какое снаряжение и… Да ну его к черту!

Хотя идея не так уж плоха.

Спенсер частенько об этом думал. Когда-нибудь он непременно так и сделает. А пока что… Он подхватил принесенную мисс Крейн стопку бумаг и плюхнул ее на стол перед собой.

Это сегодняшняя доза измышлений на будущее – детище отдела мерзких выходок. С ними вечно какие-нибудь проблемы. Спенсер внутренне напрягся и взялся за бумаги.

Первая командировка оказалась достаточно заурядной – расследование на предмет дани, уплаченной готами Риму. Вроде есть легенда, что сокровище зарыто где-то в Альпах. Возможно, его так и не откопали. Розыск кладов – процедура стандартная.

А вот второй документ…

– Мисс Крейн! – взревел Спенсер.

Она возникла в дверном проеме с папкой под мышкой, внешне никак не отреагировав на прозвучавшую в его голосе муку: к этому она уже привыкла.

– В чем дело, мистер Спенсер? – осведомилась она по крайней мере на три порядка спокойнее.

Спенсер припечатал стопку листов кулаком.

– Они не имеют права так со мной поступать! Я этого не потерплю! Соедините меня с Роджерсом!

– Хорошо, сэр.

– Нет, погодите-ка минутку, – мрачно остановил ее Спенсер. – Лучше я сделаю это лично. Пойду к нему. В общем-то, я смогу разорвать его на куски голыми руками.

– Но вас ведь люди ждут…

– Пусть еще подождут. Это заставит их забыть о гордыне.

Он подхватил командировочный лист и устремился к выходу. Лифтом он пренебрег. Промахнув вверх по лестнице два пролета, он направился к двери с табличкой «Отдел оценки».

Роджерс сидел, откинувшись на спинку кресла, положив ноги на стол и глазея в потолок.

Опустив глаза, он уставился на Спенсера с явным беспокойством, снял ноги со стола и подался вперед.

– Ну? Что стряслось на сей раз?

– Вот это! – Спенсер швырнул лист на стол.

Роджерс легонько постучал по бумаге тонким пальцем.

– Ничего трудного. Всего лишь чуточку изобретательности и…

– Ничего трудного?! – взвыл Спенсер. – Кино об устроенном Нероном римском пожаре!

– Киношники нам порядочно заплатят за это, – вздохнул Роджерс.

– Всего-навсего! Значит, кто-то из моей команды просто появляется на улицах пылающего Рима и устанавливает кинокамеру – и это в эпоху, когда о кино и речи не шло!

– Ну, я же сказал, что нужно проявить изобретательность. Послушай, будет масса беготни, люди будут тащить барахло, пытаясь спасти себя и свое имущество, насколько возможно. На вашего человека никто и внимания не обратит. Он может замаскировать камеру под что-нибудь, напоминающее…

– Толпы будут настроены весьма недоброжелательно, – настаивал Спенсер. – Это не просто городской пожар. Пойдут слухи, что поджог устроили христиане. Толпы будут высматривать подозрительных типов.

– Элемент риска есть в любом предприятии, – заметил Роджерс.

– Риска, но не такого же! – вспыльчиво отозвался Спенсер. – И не преднамеренного, как на сей раз. Но дело не только в этом.

– А в чем же еще?

– В доставке сложной техники в прошлое. Если твоя толпа побьет моего человека и расколошматит камеру…

– И что с того? – пожал плечами Роджерс. – Они в ней ничего не поймут.

– Быть может. Но по-настоящему меня тревожит, – стоял на своем Спенсер, – что скажут цепные псы-аудиторы, когда будут поднимать наши бумаги. Это предприятие должно принести нам бешеную кучу денег, прежде чем я решусь за него взяться.

– Поверь, оно и принесет кучу денег! А заодно откроет для нас новое поле деятельности. Потому-то оно мне и понравилось.

– Вам, спецам по низким выходкам, на все начхать! – с горечью бросил Спенсер. – Вы готовы всучить нам что угодно…

– Вовсе не что угодно, – возразил Роджерс. – Но принять этот проект нас просто-таки вынуждают расценки…

– Расценки! – презрительно сплюнул Спенсер.

– На днях к нам заходила женщина, горевшая желанием послать двух своих детей к прапрапрапрадедушке в девятнадцатый век. На каникулы, прошу заметить. Чтобы провели лето на лоне природы в ином столетии. Дескать, это будет для них весьма познавательно, да и отдохнут на славу. Дескать, старики поймут и обрадуются, как только мы им все растолкуем. – Роджерс тяжело вздохнул. – Ну и разговорчик был! Плевать она хотела на наши правила. Она, мол…

– Вы прозевали прекрасную возможность, – саркастически усмехнулся Спенсер. – Это открыло бы новое поле деятельности – отдых в прошлом. Я вижу как наяву: воссоединение со старыми друзьями и соседями, нить, протянутая сквозь столетия!

– Как будто проблемы есть у тебя одного.

– Сердце мое кровью обливается, глядя на вас, – откликнулся Спенсер.

– А есть еще телевизионщики, жаждущие взять интервью у Наполеона, Цезаря, Александра и прочих древних шишек. Хватает и охотников, мечтающих отправиться в первобытную глушь и пострелять вволю. Университеты мечтают выслать исследовательские команды в…

– Ты же знаешь, что ни о чем таком не может быть и речи. Мы вправе посылать лишь обученных нами времяпроходцев.

– Но ведь были же случаи…

– А, ну да, пару раз. Но лишь по особому разрешению. И потом, с ними мы посылали охрану, так что получалась целая экспедиция, а не просто небольшая исследовательская команда. – Спенсер поднялся с кресла. – Так что там насчет последнего мозгового штурма?

Роджерс взял отвергнутый командировочный лист и швырнул его в переполненную корзинку для бумаг.

– Пойду в отдел сбыта со слезами, сбегающими по щекам…

– Спасибо, – проронил Спенсер и вышел.

Вернувшись в кабинет, он уселся за стол и взял папку Кейбла.

Тут задребезжал интерком, и Спенсер щелкнул тумблером.

– Ну, что еще?

– Хэл, говорит оперативный. Уильямс только что вернулся. Все в порядке – он вытащил Пикассо без проблем. Только это заняло шесть недель.

– Шесть недель?! – завопил Спенсер. – Да за это время он мог написать это полотно сам!

– Возникли осложнения.

– А бывало такое, чтобы они не возникали?

– Хорошее полотно, Хэл. Не повреждено. За него можно сорвать изрядный куш.

– Ладно! Отнесите его в таможенный, пусть проведут формальности. Старое доброе правительство должно получить причитающееся. А как насчет остальных?

– Никерсон вот-вот отправится.

– А И-Джи?

– Поднял хай насчет локализации времени. Заявляет Дугу…

– Слушай, – возмущенно заорал Спенсер, – скажи ему от моего имени, что локализация времени – работа Дуга. Дуг ведает о ней больше, чем И-Джи узнает за всю свою жизнь. Как Дуг скажет, что пора делать скачок, так И-Джи пусть и отправляется вместе со своей нелепой шляпой и прочим!

Резко отключив интерком, Спенсер вернулся к личному делу Кейбла, мгновение посидев неподвижно, чтобы освободиться от нервного напряжения и дать снизиться кровяному давлению.

«Я завожусь слишком легко, – твердил он себе. – Слишком много вскидываюсь. Впрочем, другой работы с таким количеством осложнений еще не бывало!»

Открыв папку, он принялся читать личное дело Кейбла.

Стюарт Белмонт Кейбл, 27 лет, холост, блестящие отзывы, докторантура по социологии в престижном колледже. Неизменно высокие результаты по всем тестам, в том числе в отношении характера, и ошеломительно высокий коэффициент интеллекта. Безоговорочно рекомендуется для принятия на работу в качестве времяпроходца.

Захлопнув папку, Спенсер отодвинул ее в сторону и попросил мисс Крейн:

– Пригласите мистера Кейбла.

Долговязый и неуклюжий Кейбл выглядел моложе своих лет. Застенчиво ответив на рукопожатие Спенсера, он сел в предложенное кресло и без особого успеха попытался устроиться поудобнее.

– Значит, вы хотите войти в наш коллектив, – начал Спенсер. – Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что делаете.

– Да, сэр, – отозвался молодой человек. – Я знаю об этом все. А пожалуй, лучше сказать…

Он запнулся и умолк.

– Все в порядке, – подхватил Спенсер. – Насколько я понимаю, вы очень этого хотите.

Кейбл ответил кивком.

– Я знаю, каково это. Кажется, что вы просто умрете, если вас не примут.

Спенсеру припомнилось, как сам сидел на месте юноши, испытывая жуткую, терзающую боль в сердце, когда ему сказали, что во времяпроходцы он не годится, и как он упорно держался за эту работу, несмотря на муку и огорчение. Сперва он был оператором, затем руководителем оперативного отдела и наконец оказался в этом кресле, получив вместе с ним и многочисленные поводы для головной боли.

– Хотя сам я никогда не был в роли времяпроходца, – закончил он.

– Я этого не знал, сэр.

– Я не подошел. Не тот склад характера.

Спенсер разглядел во взоре юноши по ту сторону стола знакомую надежду и жажду – а заодно еще какой-то огонек, наполнивший душу смутной тревогой.

– Это вовсе не развлечение, – бросил он чуточку грубей, чем намеревался. – Поначалу все окрашено романтическим ореолом, но это скоро проходит. Время становится просто работой, и порой несладкой.

Он помолчал, разглядывая Кейбла, в глазах которого по-прежнему тлел странный, тревожный огонек, и проговорил, на сей раз намеренно грубо:

– Да будет вам известно, что если вы войдете в наше число, то лет через пять умрете дряхлым старцем.

– Знаю, сэр, – беззаботно кивнул Кейбл. – В отделе кадров мне объяснили.

– Хорошо. Порой мне кажется, что отдел кадров чем дальше, тем хуже разъясняет ситуацию. Говорят ровно столько, чтобы это казалось убедительным, но всей правды не выкладывают. Чересчур пекутся о том, чтобы у нас было в достатке работников. У нас вечная нехватка времяпроходцев – они чересчур быстро выходят в тираж. – Он снова помолчал, разглядывая прибывшего, но никаких изменений в выражении лица юноши не заметил. – У нас есть определенные правила. И накладывает их не столько «Прошлое», сколько сама суть нашей работы. Вы не сможете вести оседлую жизнь. Ваша жизнь будет состоять из обрывков, как лоскутное одеяло; вам придется скакать с места на место, и все эти места будут разделены многими годами. У нас нет запрета на женитьбу, но ни один из наших времяпроходцев ни разу не женился. Это просто невозможно: через пять лет муж умрет от старости, а жена будет по-прежнему молода.

– По-моему, я это осознаю, сэр.

– На самом деле это вопрос элементарной экономии. Мы не можем себе позволить надолго лишаться машин и людей. Сколько бы человек ни отсутствовал – неделю, месяц или десять лет, – машина возвращается вместе с ним через шестьдесят секунд после старта. Эти шестьдесят секунд взяты с потолка; он мог бы вернуться в тот же миг, или через час, или через день – словом, как нам взбредет в голову. Одна минута показалась нам разумным периодом.

– А если он не вернется через минуту? – поинтересовался Кейбл.

– Тогда он не вернется никогда.

– И такое бывает?

– Разумеется, бывает. Путешествия во времени не поездка на пикник. Всякий раз, отправляясь в прошлое, человек ставит свою жизнь на карту, полагаясь на то, что сумеет выжить в совершенно чуждом окружении, порой столь же чужом, как на иной планете. Конечно, мы помогаем ему, чем только можем. Мы сделали своей первейшей обязанностью заботиться о том, чтобы он был хорошо проинформирован и прошел полную Индоктринацию, а также обеспечиваем наилучшим возможным снаряжением. Его обучают всем языкам, какие могут пригодиться, одевают соответствующим образом. Но бывают случаи, когда мы просто не знаем житейских мелочей, от которых зависит его жизнь. Порой мы узнаем их после того, как наш посланец вернется и сообщит о них нам. Обычно и ему мало что известно об этом. А иногда мы вообще не получаем сведений – человек просто не возвращается.

– Можно подумать, – заметил Кейбл, – что вы пытаетесь меня отпугнуть.

– Вовсе нет! Я излагаю вам это лишь потому, что хочу избегнуть малейшего недопонимания. Обучение путешественников обходится весьма недешево. Мы хотим, чтобы затраты окупались. Нам не нужны люди, задерживающиеся у нас лишь ненадолго. Нам нужен не год-два вашей жизни, а вся она без остатка. Мы примем вас и выжмем каждую минуту вашего времени досуха…

– Могу уверить вас, сэр…

– Мы будем посылать вас туда, куда нужно нам, – не унимался Спенсер, – и хотя после отправки связь теряется, мы не хотим, чтобы вы валяли там дурака. Дело не в шестидесяти секундах, потому что вы, естественно, вернетесь вовремя – если вообще вернетесь. Но мы хотим, чтобы вы вернулись как можно более молодым. «Прошлое» – предприятие чисто коммерческое. Мы намерены выжать из вас все путешествия, на какие вы способны.

– Все это я осознаю, – отозвался Кейбл, – но в отделе кадров сказали, что я же сам в этом заинтересован.

– Разумеется, это верно, но вы довольно скоро обнаружите, что для времяпроходца деньги особой роли не играют. Раз семьи у вас нет и, мы надеемся, не будет – зачем же вам деньги? Единственный досуг, какой у вас будет, – это ежегодный шестинедельный отпуск; но за одно-два путешествия вы заработаете столько, что сможете провести свой отпуск в крайней роскоши или глубочайшем пороке.

Однако большинство времяпроходцев не дают себе труда заняться этим. Они просто блуждают без системы и заново знакомятся с родной эпохой. Порок и роскошь нашего века не привлекают их после того, как они задают жару в прошлых веках за счет фирмы.

– Вы шутите, сэр!

– Ну, разве что самую малость. Но в определенных случаях, которые я подразумеваю, это чистейшая правда. – Спенсер пристально вгляделся в лицо Кейбла. – Мои слова вас не настораживают?

– Пока что ни в малейшей степени.

– Тогда еще одно, мистер Кейбл, что вам следует знать. Это необходимость – крайняя, острейшая нужда в объективности. Отправляясь в прошлое, вы не можете в него вторгаться. Не должны вмешиваться. Вы не имеете права на участие.

– Это нетрудно.

– Предупреждаю вас, мистер Кейбл, это требует моральной стойкости. Человек, странствующий во времени, обладает ужасающей мощью. А ощущение собственной мощи зачастую понуждает человека ее применить. Идти рука об руку с мощью – это искушение приложить руку к истории. Направить меч правосудия, произнести то самое слово, которое крайне нужно произнести. Спасти жизнь, которая, продлившись на несколько лет, подтолкнула бы человечество еще на шаг к величию.

– Да, это может быть трудновато, – признал Кейбл.

Спенсер подтвердил это кивком.

– Насколько я знаю, мистер Кейбл, пока что никто не поддался этому искушению. Но я живу в постоянном страхе, что настанет день – и кто-нибудь уступит ему.

Говоря это, Спенсер гадал, не вздор ли он несет, не напускная ли это бравада. Без вмешательства наверняка не обошлось.

А как насчет тех, кто не вернулся?

Некоторые наверняка погибли. Но, несомненно, кое-кто остался. А разве остаться в прошлом – это не самое нарочитое вмешательство?! В самом деле, каковы могут быть последствия рождения ребенка вне своего времени – ребенка, которому вообще не следовало рождаться? Дети этого ребенка и дети этих детей покатятся волнами темпоральной интерференции, простирающейся сквозь века.

– Сэр, что-нибудь не так? – осведомился Кейбл.

– Нет, я просто думал о том, что наверняка придет день – когда-нибудь, – когда мы разработаем формулу безопасного вмешательства в прошлое. И тогда наша ответственность даже возрастет по сравнению с нынешней. Тогда нам дадут разрешение на вмешательство, но при условии определенных ограничений, дабы использовать свою власть лишь во благо. Как вы понимаете, я даже не догадываюсь, какие принципы лягут в основу этого, но уверен, что рано или поздно мы их отыщем. А заодно, наверно, мы отыщем и другую формулу, которая позволит нам вторгаться в будущее.

Спенсер тряхнул головой, подумав: «Это так по-стариковски – трясти головой в бессильном недоумении. Но я еще не стар – во всяком случае, не так уж стар».

– В данный момент, – продолжал он, – мы всего-навсего крохоборы. Мы выработали определенные правила, дабы никогда даже пальцем не коснуться снопов, а берем лишь упавшие на землю колосья.

– Вроде Александрийской библиотеки?

– Ну да, пожалуй… Хотя на извлечение всех этих рукописей и книг нас вдохновила вульгарная прибыль. Куда проще было скопировать их. С некоторыми мы именно так и поступили; но сами по себе оригиналы стоили грандиозную сумму. Мне даже не хочется вам говорить, сколько Гарвард уплатил нам за эти манускрипты. Впрочем, если подумать, – вдруг сообразил Спенсер, – это даже не покрыло расходы. Дело потребовало самого жесткого планирования, согласованного вплоть до долей секунды; пришлось задействовать всех до единого. Видите ли, мы могли брать манускрипты, лишь когда они угрожали вот-вот загореться. Мы не имели даже права позволить хоть одному человеку просто бросить взгляд на рукопись. Мы не можем взять вещь, пока она не утрачена. Это железное правило.

Возьмем, скажем, шпалеры из Эли. Мы ждали многие годы, приходя и уходя, пока не убедились, что они наконец потеряны. Но не могли притронуться к ним, пока они не были утрачены окончательно. Тогда-то мы их и утащили. – Он помахал ладонью. – Что-то я заболтался. Я вам наскучил.

– Мистер Спенсер, сэр, – запротестовал Кейбл, – подобные разговоры никогда мне не наскучат. Я мечтал об этом. Не могу выразить, насколько я счастлив…

Спенсер движением руки остановил его.

– Не так быстро. Мы вас еще не наняли.

– Но мистер Дженсен из отдела кадров…

– Я знаю, что сказал Дженсен. Но последнее слово за мной.

– А что я сделал не так?

– Вы ничего такого не сделали. Приходите во второй половине дня.

– Но, мистер Спенсер, если бы вы мне только сказали…

– Я хочу поразмыслить о вас. Зайдите ко мне после обеда.

Кейбл выбрался из недр кресла и встал. Ему явно было не по себе.

– Человек, что был тут до меня…

– Да. И что он?

– Он был ужасно зол, сэр. Словно замышляет что-то против вас.

– А это не ваше чертово дело! – огрызнулся Спенсер.

– Я только хочу сказать, сэр, что узнал его, – стоял на своем Кейбл.

– И что же?

– Если он попытается навлечь на вас беду, вам стоило бы выяснить его взаимоотношения со стриптизершей из «Золотого часа». Ее зовут Серебряная Звезда.

Спенсер уставился на Кейбла, не отозвавшись ни словом. Тот дошел до двери, положил ладонь на ручку и обернулся.

– Наверно, это ее псевдоним, но зато прекрасный рекламный ход: Серебряная Звезда в «Золотом часе». «Золотой час» расположен в…

– Мистер Кейбл, – перебил его Спенсер. – Я бывал в «Золотом часе».

Бесстыдный юнец! Он что, удумал заработать место этим своеобразным подкупом?

После его ухода Спенсер немного посидел без движения, чтобы остыть и поразмыслить о юноше. Что-то в нем есть настораживающее. Взять хотя бы огонек во взоре. Неуклюжесть и застенчивость тоже какие-то ненатуральные, будто он их разыгрывает.

Но зачем, ради всего святого, пускаться на подобное действо, если оно совершенно явно говорит не в его пользу?

«Ты псих, – сказал себе Спенсер. – Ты на таком взводе, что подскакиваешь от каждой тени, видишь затаившуюся фигуру под каждым кустом. Ладно, от двоих избавились, осталось повидать еще одного – конечно, если в приемную не набежали другие желающие встретиться со мной».

Он протянул руку к интеркому, но не успел включить его, как задняя дверь с грохотом распахнулась и в кабинет ввалился человек с обезумевшим взором, сжимая в руках что-то белое и извивающееся. Швырнув белое и извивающееся на стол Хэллока Спенсера, он с несчастным видом отступил назад.

На столе сидел кролик – белый кролик с большим розовым бантом на шее.

Напуганный Спенсер поднял глаза на человека, принесшего кролика, выкрикнув:

– Аккерман, ради Христа, Аккерман, что с вами?! Еще не Пасха!

Аккерман страдальчески зашевелил губами, задергав кадыком вверх-вниз, но не сумел вымолвить ни слова.

– Ну же, в чем дело?!

Дар речи наконец вернулся к Аккерману.

– Никерсон! – выпалил он.

– Ладно. Итак, Никерсон принес кролика…

– Да не принес он его! Кролик прибыл сам!

– А Никерсон?

– Там был только кролик, – затряс головой Аккерман.

Спенсер, приподнявшийся в кресле, уселся обратно с куда большей силой, чем намеревался.

– Сэр, к банту привязан конверт.

– Я вижу, – безразлично отозвался Спенсер, ощутив, как по жилам разливается холод.

Кролик бродил по столу, пока не оказался перед Спенсером. Пошевелив ушами, он сморщил свой розовый нос, осторожно склонил голову набок и решительно задрал заднюю ногу, чтобы вычесать блоху.

Развернувшись в кресле, Спенсер взглядом проводил выходящего оператора. За последние десять дней пропали трое – и вот теперь четвертый.

Но на сей раз он хоть вернул носитель, доставленный обратно кроликом. Как только механизм взведен, любое живое существо может привести его в действие и одним лишь своим присутствием вернуть обратно. Человек для этого отнюдь не обязателен.

Но Никерсон?! Никерсон был одним из лучших. Если уж нельзя надеяться на Никерсона, то нельзя надеяться ни на кого.

Спенсер обернулся к столу и протянул руку к кролику. Тот и не пытался удрать. Вытащив сложенный лист бумаги, Спенсер сломал скрепляющий его сургуч. Бумага оказалась такой толстой и плотной, что хрустела, пока Спенсер ее разглаживал.

Корявые буквы были написаны угольно-черными чернилами. Это явно не авторучка, а не что иное, как гусиное перо.

Адресованное ему письмо гласило:

Просто в голове не укладывается! Спенсер уставился на записку: черные каракули больше напоминали каббалистическую вязь, чем послание.

Итак, он ощутил весну. Что он хочет этим сказать? Весну сердца? Весну духа? Может, и так, ведь Никерсон отправился в Италию Раннего Возрождения. Весна духа и ощущение величия грядущих свершений. Быть может, дело не только в этом. Не исключено, что причиной всему чувство некой духовной безопасности в более миниатюрном мире – мире, не балующемся со временем, не устремляющемся к звездам.

Негромко запищал зуммер. Спенсер толкнул рычажок интеркома.

– Да, мисс Крейн?

– Звонит мистер Гарсайд.

Кролик покусывал телефонный провод, и Спенсер оттолкнул его в сторону.

– Да, Крис.

– Хэл, что там у тебя с Равенхолтом? – послышался серый прилизанный голос. – Он мне полчаса нервы мотал.

– Это насчет проекта «Бог».

– Да, он говорил. Угрожал поднять хай насчет этичности проекта нашего журнала.

– Это у него не выйдет, – возразил Спенсер. – У него нет никаких оснований. Этот проект чист. Ему дали зеленый свет и юридический, и этический отделы, а комитет надзора дал свое благословение. Это просто исторический отчет. Свидетельство очевидца битвы при Геттисберге, обзор мод, бытовавших во времена королевы Виктории, – это самое крупное, что мы затронули. Рекламная ценность журнала, не говоря уж о доходах…

– Да-да, знаю, – устало отозвался Гарсайд. – Все это верно. Но я не хочу затевать ссоры ни с кем – а уж с Равенхолтом и подавно. У нас слишком много железа, которое давно надо ковать, пока не остыло. Мы не можем позволить себе роскошь непредвиденных осложнений, а Равенхолт в поединке не остановится ни перед какими низостями.

– Слушай, Крис, Равенхолта я беру на себя.

– Я так и думал. Более того, это в твоих же личных интересах.

– В каком смысле? – ощетинился Спенсер.

– В общем, если честно, Хэл, твои дела обстоят не лучшим образом. У тебя были проблемы…

– Ты имеешь в виду людей, которых мы лишились.

– И машины, – подхватил Гарсайд. – Ты все время упускаешь из виду, что каждая машина стоит четверть миллиона.

– А люди? – с горечью бросил Спенсер. – Наверно, ты считаешь, что они сравнительно дешевы.

– Я не предполагал, – вкрадчиво отозвался Гарсайд, – что можно определить реальную стоимость человеческой жизни.

– Сегодня мы потеряли еще одного, – сообщил Спенсер. – Полагаю, ты будешь счастлив слышать, что он оказался лоялен сверх велений долга и послал назад кролика. Машина цела и невредима.

– Хэл, – сурово отрезал Гарсайд, – это мы можем обсудить как-нибудь в другой раз. Сейчас меня волнует только Равенхолт. Если ты пойдешь к нему, извинишься и попробуешь все уладить…

– Извиниться?! – взорвался Спенсер. – У меня есть способ получше. Он путался со стриптизершей из «Золотого часа». Как только я все выясню…

– Хэл! – вскричал Гарсайд. – Ты не имеешь права так поступать! Не имеешь права впутывать «Прошлое» в подобные дела! Да это же непристойно!

– Ты имеешь в виду, что это низко? Не ниже Равенхолта. Чего с ним чикаться?

– Это роли не играет. Молодой человек…

– Не называй меня молодым человеком! – вспылил Спенсер. – У меня забот полон рот и без твоей опеки.

– Наверно, забот чересчур много для тебя. – Голос Гарсайда стал совсем серым и прилизанным. – Наверно, надо найти на твое место другого.

– Ну так найди! – рявкнул Спенсер. – Нечего сидеть там и орать на меня до потери пульса! Иди сюда и вышвырни меня за дверь!

Грохнув трубку на рычаг, он откинулся на спинку кресла, дрожа от ярости.

Проклятый Гарсайд! К чертям собачьим «Прошлое»! Сыт по горло!

И все-таки это дерьмовый финал для пятнадцатилетней работы. Вонючая ситуация. Быть может, надо было держать язык за зубами, настроение в узде и быть тише воды, ниже травы.

Наверно, можно было сделать по-другому: уверить Равенхолта, что все будет улажено, и ни словом не упомянуть о Серебряной Звезде. И с чего это он так доверчиво ухватился за реплику Кейбла перед уходом? Что Кейбл может об этом знать? В ближайшее время надо выяснить, есть ли в «Золотом часе» какая-нибудь Серебряная Звезда.

А пока надо заняться делом.

Теперь Хадсон. Спенсер потянулся к кнопке зуммера.

Но так и не нажал ее. Задняя дверь снова с грохотом распахнулась, ударившись о стену, и в кабинет ворвался Дуглас Маршалл, оператор машины И-Джи.

– Хэл, – выдохнул он, – лучше зайди к нам. И-Джи такое учудил!..

Задавать вопросы Спенсер не стал. С первого же взгляда на лицо Дуга стало ясно, что новости очень скверные. Вскочив с кресла, Спенсер бросился к двери, вслед за Дугом.

Они ураганом пронеслись по коридору, свернув налево, к оперативному отделу, где вдоль стены выстроился ряд выпуклых, громоздких носителей.

В дальнем конце помещения операторы и техники сгрудились толпой, образовав неровный круг. Из центра круга доносилась похабная песня. Слова разобрать было невозможно.

Спенсер сердито подошел к толпе и протолкнулся сквозь нее. В центре сидел И-Джи, а рядом с ним еще один человек – грязный, бородатый, шумливый дикарь, облаченный в медвежью шкуру, с огромным мечом на поясе. Запрокинув голову, он вливал в себя содержимое бочонка; из уголков рта сбегали два ручейка светло-коричневой жидкости и терялись в густой растительности на груди.

– И-Джи! – гаркнул Спенсер.

При этом крике дикарь стремительно опустил бочонок, торопливо сунул его под мышку и утер усы большой грязной пятерней.

И-Джи неверной походкой двинулся вперед и бросился Спенсеру на шею, неустанно при этом смеясь. Спенсер стряхнул объятия и оттолкнул его от себя. И-Джи попятился на заплетающихся ногах.

– И-Джи! – заревел Спенсер. – Что, черт подери, тут смешного?!

Тот ухитрился остановиться и попытался подтянуться, но никак не мог – смех по-прежнему душил его.

Дикарь шагнул к Спенсеру и сунул ему в руки бочонок, что-то радостно проорав и изобразив руками, что в бочонке содержится доброе пойло.

И-Джи энергично ткнул пальцем в сторону джентльмена в медвежьей шкуре:

– Хэл, никакой это не римский офицер! – и снова затрясся в приступе смеха.

Дикарь тоже гомерически загоготал, запрокинув голову и издавая такие раскаты смеха, что вся комната затряслась.

И-Джи кое-как доковылял до него, и они пали друг к другу в объятия, радостно хохоча и хлопая друг друга по спинам. Потом запутались в конечностях, утратили равновесие и упали. Так они и сидели на полу, глазея на обступивших их людей.

– Ну же! – рявкнул Спенсер на И-Джи.

Тот звонко шлепнул витязя в медвежьей шкуре по волосатому плечу.

– Просто привез в гости к Райтсон-Некрополь ее дальнего-предальнего прадедулю. Не могу дождаться поглядеть на ее физиономию, когда я его к ней отвезу!

– О боже мой! – взвыл Спенсер. Обернувшись, он сунул в чьи-то руки подтекающий бочонок и отрывисто бросил: – Не выпускайте их. Суньте куда-нибудь отоспаться.

Кто-то вцепился ему в запястье. Обернувшись, Спенсер увидел взмокшего Дугласа Маршалла.

– Надо послать их обратно, шеф, – выдохнул он. – И-Джи должен доставить его обратно.

– Не знаю, можно ли, – покачал головой Спенсер. – Пусть юридический решает. Просто держите их здесь и скажите парням… Скажите им, что если кто хоть шепнет…

– Буду из кожи вон лезть, но особо не обольщаюсь. Это банда трепачей.

Спенсер вывернулся и бегом рванул по коридору.

Ну и денек, думал он, прямо исковерканный какой-то!

Промчавшись по коридору, он увидел, что дверь с надписью «Только для персонала» закрыта. Проскользив на подошвах и почти остановившись, Спенсер уже потянулся к ручке, когда дверь резко распахнулась и оттуда вылетела мисс Крейн.

Столкнувшись нос к носу, оба отлетели назад. От толчка очки мисс Крейн съехали с переносицы, повиснув под нелепым углом.

– Мистер Спенсер, – запричитала она, – мистер Спенсер, просто ужас что стряслось! Помните мистера Хадсона?

Она наконец отступила с дороги. Спенсер влетел в кабинет и захлопнул за собой дверь, с горечью бросив:

– Разве его забудешь!

– Мистер Хадсон мертв! – выпалила мисс Крейн.

Спенсера будто громом поразило.

– Если б вы только приняли его, когда я просила! – неистовствовала секретарша. – Если б вы не заставили его столько ждать!..

– Но послушайте…

– В конце концов он встал, лицо его побагровело. Я не виню его, мистер Спенсер.

– Вы хотите сказать, что он умер прямо здесь?!

– Он сказал мне: «Передайте своему мистеру Спенсеру…» – и больше уже не издал ни звука. Покачнулся, ухватился за край стола, чтобы не упасть, но рука соскользнула, он как-то переломился в поясе и…

Дальше Спенсер не дослушал. В три прыжка пересек кабинет и выскочил в приемную.

Словно брошенное кем-то тряпичное чучело, мистер Хадсон распростерся на ковре, вытянув перед собой руку, оплетенную синими узелками вен. Кожаная папка лежала у самых кончиков его пальцев, будто даже из-за гробовой черты он пытался до нее дотянуться. Пиджак его сбился наверх, горбом вздувшись на лопатках. Спенсеру бросилось в глаза, что воротник белой рубашки покойника обтрепан на уголках.

Медленно подойдя к бесчувственному телу, Спенсер опустился на колени и приложил ухо к груди лежащего.

Ни малейшего биения.

– Мистер Спенсер! – Все еще напуганная, но весьма довольная мисс Крейн замерла на пороге. Такого еще не случалось за все годы ее работы секретарем – да что там, за всю ее жизнь. Это даст ей пищу для разговоров на многие годы вперед.

– Заприте дверь, – распорядился Спенсер, – чтобы никто сюда не ворвался. Затем позвоните в полицию.

– В полицию?!

– Мисс Крейн! – резко осадил ее Спенсер.

Секретарша обошла и его, и распростертое на полу тело, пятясь бочком вдоль стены.

– И в юридический позвоните, – добавил Спенсер, сидя на корточках над покойником и ломая голову, как могло такое случиться. Скорее всего, сердечный приступ. Мисс Крейн говорила, что у Хадсона был больной вид, и уговаривала принять его первым, в обход двух остальных.

Спенсеру пришло в голову, что уж если будут искать повинного в случившемся, то непременно взвалят все на него. Если бы Хадсону не пришлось дожидаться, все более и более разъяряясь с течением времени, ничего подобного не произошло бы. Хадсон, больной, нервный человек – и к тому же гневный, дожидался в этой самой комнате… Но чего именно?

Спенсер пристально разглядывал вытянувшуюся на ковре тряпичную куклу, бывшую недавно человеком: поредевшие на макушке волосы, погнутые и скрученные падением очки с толстыми линзами, костлявые руки с выпуклыми узлами вен. Чего же мог хотеть от корпорации «Прошлое» подобный человек?

Вставая с корточек, Спенсер вдруг утратил равновесие и, чтобы не упасть, оперся на что-то позади себя. Под его ладонью оказалось что-то гладкое и прохладное. Даже не глядя, он понял, что это такое: папка Хадсона!

Ответ может находиться там!

Мисс Крейн возится с замком, запирая дверь. В помещении больше никого.

Одним резким толчком Спенсер послал папку по полу в сторону двери своего кабинета, плавным движением встал и обернулся. Папка остановилась на пороге. Одним стремительным шагом он оказался рядом с ней и носком ботинка подпихнул в кабинет, от глаз подальше.

Тут раздался щелчок вставшей на место защелки, и мисс Крейн обернулась.

– Мистер Спенсер, кому в первую очередь: полиции или юристам?

– Я полагаю, полиции.

Спенсер ушел в кабинет, осторожно прикрыв дверь, чтобы осталась щель шириной чуть меньше дюйма. Потом подхватил папку с пола и поспешил к своему месту.

Положив папку на стол, он расстегнул ее и обнаружил три отдельно скрепленные рукописи.

На первой вверху значился заголовок: «Исследование этики путешествий во времени». А дальше – страница за страницей машинописного текста, густо исчерканного остро отточенным красным карандашом.

Вторая, без всякого заголовка, состояла из ряда косо-криво нацарапанных пометок.

А вот третья, снова отпечатанная на машинке, с аккуратно вычерченными графиками и схемами, была озаглавлена: «Новая концепция механики путешествий во времени».

Спенсер, затаив дыхание, склонился над текстом. Как он ни торопился пробежать статью взглядом, но все же вынужден был сдерживаться, чтобы за спешкой не проглядеть смысла.

Надо ведь еще вернуть папку на место, и притом незаметно. Он присвоил ее не по праву. Если полиция обнаружит, что Спенсер шарил в ней, могут быть неприятности. И лежать она должна не пустая. Вряд ли человек мог прийти к нему на прием с пустой папкой в руках.

Услышав, что в приемной зазвучал голос мисс Крейн, Спенсер быстро принял решение и смахнул вторую и третью рукописи в ящик стола, а первую, об этике путешествий во времени, сунул обратно в папку и застегнул. Фараонам этого будет вполне довольно.

Взяв папку в левую руку, Спенсер прижал ее к бедру и вышел из двери кабинета, держась к секретарше правым боком, чтобы загородить папку телом. Мисс Крейн беседовала по телефону и на него не смотрела.

Спенсер выронил папку на ковер, у самых пальцев покойника.

Секретарша договорила, положила трубку на рычаг и увидела, что начальник стоит в приемной.

– Полиция вот-вот подъедет, – сообщила она. – А теперь я позвоню мистеру Гауксу из юридического.

– Спасибо. А пока ждем, я займусь бумагами.

Вернувшись за стол, Спенсер извлек «Новую концепцию механики путешествий во времени». На рукописи стояло имя Буна Хадсона.

По мере углубления в чтение Спенсера охватывало все большее изумление, а вместе с ним и странное, холодное волнение – ибо здесь наконец перед ним предстало то, что положит конец головным болям корпорации «Прошлое».

Больше никто не столкнется с кошмаром того, что хороший времяпроходец выходит в тираж за несколько лет.

Больше не будет человек уходить во Время юношей, а возвращаться через шестьдесят секунд со следами прожитых лет на лице. Больше никому не придется наблюдать, как друзья стареют от месяца к месяцу.

Ибо теперь уже делать это придется не самому человеку, а матрице его личности.

«Материальное дублирование», как мысленно назвал это Спенсер. Во всяком случае, можно назвать и так. Человека будут отправлять в прошлое, но носитель не станет физически перемещаться сквозь Время, как сейчас, а будет проецировать собственную матрицу и матрицу находящегося там человека, материализуя их в пункте назначения. А внутри носителя – основного носителя, первичного носителя, исходного носителя, остающегося в настоящем, – будет другая матрица, дубликат человека, посланного в прошлое.

А вернется человек в настоящее не таким, каким является в это мгновение прошлого, а таким, какова была матрица в момент его входа в глубины Времени.

Он выйдет из носителя в точности таким, как и вошел, не постарев ни на секунду, а фактически говоря, даже на минуту моложе, чем должен быть! Ибо для него шестидесяти секунд между отправкой и возвращением просто не было.

Многие годы собственный исследовательский отдел «Прошлого» искал решение этой проблемы, но даже близко к нему не подошел. И вдруг сегодня незваным явился какой-то посторонний; он сидел, сгорбившись, в приемной, баюкая на коленях папку с ответом, но его вынудили ждать – ждать до умопомрачения.

И вот он ждал, ждал, ждал – и в конце концов умер.

Раздался стук в дверь приемной. Послышались шаги мисс Крейн через комнату, чтобы открыть пришедшим.

Спенсер торопливо выдвинул ящик и сгреб бумаги туда. Затем встал из-за стола и направился в приемную.

Возле распростертого на ковре тела стоял Росс Гаукс, глава юридического отдела корпорации «Прошлое», и разглядывал покойника.

– Привет, Росс! – сказал Спенсер. – Скверное дело.

Гаукс озадаченно поглядел на него. Его блекло-голубые глаза поблескивали из-за стекол аккуратных, элегантных очков, а совершенно седые волосы почти не контрастировали с разлитой по лицу бледностью.

– Но что тут понадобилось Дэну?

– Дэну? – переспросил Спенсер. – Его зовут Бун Хадсон.

– Да-да, знаю. Но все звали его Дэном – Дэниелом Буном[1], понимаешь ли. Иногда он из-за этого раздражался. Работал в исследовательском. Пришлось выставить его за дверь лет пятнадцать-шестнадцать тому назад. Единственное, почему я его узнал, – с ним возникли какие-то неприятности. Ему взбрело в голову, что можно возбудить иск против нас.

– Спасибо, понял, – кивнул Спенсер. Уже на полпути к своему кабинету он вдруг обернулся. – Еще одно, Росс. За что его выставили?

– Точно уж и не помню. Он халатно относился к своим обязанностям. Делал не то, что поручено, а уклонился в сторону. По-моему, занялся дублированием материи.

– Так вот оно что, – протянул Спенсер.

Войдя в кабинет, он запер стол и удалился через другую дверь.

Сев на стоянке в свою машину, он задним ходом вывел ее на улицу и медленно поехал прочь.

Перед зданием стояла патрульная машина, из которой выбирались двое полицейских. Сзади к ней подъезжала карета «скорой помощи».

Вот оно как, думал Спенсер. Пятнадцать лет назад Хадсона выставили за дверь за то, что он был одержим безумной идеей материального дублирования и делом не занимался. И по сей день исследовательский отдел мало-помалу сходит с ума, пытаясь найти решение, которое Хадсон давным-давно преподнес бы на блюдечке, если бы его оставили на службе.

Спенсер попытался представить, каково было в эти годы Хадсону, скорее всего продолжавшему неустанно трудиться в тиши над своей безумной идеей. Как он наконец довел ее до окончательного решения, убедился в надежности выкладок и пришел в корпорацию «Прошлое», чтобы ткнуть результат им в нос.

Именно так, как теперь ткнет его Хэллок Спенсер.

Гринвич-стрит оказалась тихой улицей благородных бедняков, застроенной небольшими обветшавшими домиками. Несмотря на малые размеры, а порой и неухоженность домов, здесь ощущалась некая солидная гордость и респектабельность.

На рукописи значился адрес: «Гринвич, 241». Под этим номером оказался приземистый коричневый домик, окруженный ветхим деревянным забором. Двор буйствовал цветами, но, несмотря на это, дом казался нежилым.

Спенсер протиснулся сквозь покосившуюся калитку и пошел по дорожке, изрядно сузившейся из-за цветов, потеснивших ее с обеих сторон. Поднявшись по хлипким ступеням на шаткое крылечко и не найдя звонка, он постучал в закрытую дверь.

Ответа не последовало. Спенсер нажал на ручку, и она повернулась. Слегка приоткрыв дверь, он протиснулся в коридор. Там царила тишина.

– Алло, есть кто дома? – позвал Спенсер и подождал.

Никого.

Пройдя в гостиную, он огляделся.

Спартанская, почти монашеская обстановка. Совершенно очевидно, что Хадсон жил один: на всем лежит отпечаток временного, лагерного быта старого холостяка. У стены койка, на спинку которой брошена грязная рубашка. Под койкой в ряд выставлены две пары туфель и шлепанцы. Напротив койки – старомодный платяной шкаф. С приделанной к нему сбоку планки косо-криво свисают полдюжины галстуков. В ближайшем к кухоньке углу примостился небольшой столик. На нем – коробка крекеров и стакан с подсохшими потеками молока. Футах в пяти подальше – массивный письменный стол. Поверхность его девственно пуста, не считая пишущей машинки и оправленной в деревянную рамку фотографии.

Подойдя к столу, Спенсер принялся выдвигать ящики, один за другим. Ящики оказались почти пустыми. В одном он обнаружил курительную трубку, коробку скрепок, скрепкосшиватель и одинокую покерную фишку. В других валялся всяческий хлам и пустяки, но ничего стоящего. Нашлось еще полпачки писчей бумаги – но нигде ни строчки. В нижнем ящике слева лежала полупустая пузатая бутылка с хорошим шотландским виски.

И все.

Обыскав шкаф, Спенсер обнаружил лишь рубашки, белье и носки.

Он пробрался на кухню. Только встроенные в стены плита, холодильник и буфет. Нигде ничего, кроме скудного запаса продуктов.

А спальни – их оказалось две – пребывали в запустении: ни следа мебели – лишь покрывающий пол и стены слой тонкой, легкой пыли. Спенсер постоял на пороге каждой из них, озираясь. Запустение и тоска. Входить он не стал.

Вернувшись в гостиную, он подошел к столу и взял фотографию. С нее смотрела женщина; на оттененном сединой волос лице усталая, но бодрая улыбка и выражение беспредельного терпения.

Тут нечего искать, подумал Спенсер, если только не располагать временем, чтобы обыскать каждый угол, каждую щелку, разобрать дом по дощечке и по камешку. Но и тогда вряд ли что найдется.

Выйдя из дома, он поехал обратно.

– Быстро же вы поели, – угрюмо изрекла мисс Крейн.

– Все в порядке? – осведомился Спенсер.

– Полицейские были весьма и весьма любезны. И мистер Гаукс, и мистер Снелл горят желанием вас видеть. А еще звонил мистер Гарсайд.

– Чуть позже. Мне надо заняться делом. Позаботьтесь, чтобы меня не беспокоили.

С этими словами он вошел в кабинет и с непререкаемым выражением на лице закрыл за собой дверь. Там он извлек из ящика стола бумаги Хадсона и углубился в чтение. Даже не обладая инженерным образованием, он знал достаточно, чтобы кое-как в них разобраться, хотя порой приходилось перечитывать отдельные места более внимательно или разбираться в графике, пролистнутом с излишней поспешностью. Наконец он перевернул последнюю страницу.

Здесь есть все, до последней детали.

Разумеется, работа будет проверена инженерами и техниками. При воплощении идеи в материале могут выявиться какие-нибудь закавыки, но концепция в комплекте с теорией и ее приложениями содержится в работе Хадсона от начала и до конца.

Хадсон ничего не утаил – никаких ключевых деталей, никаких существенных моментов.

Это безумие, недоумевал Спенсер. Надо всегда оставлять за собой зацепку, возможность поторговаться. Нельзя доверять другим людям, не говоря уж о корпорациях, да еще так безоговорочно, как намеревался Хадсон. Особенно нельзя доверять компании, из которой тебя вышвырнули пятнадцать лет назад за работу над этой самой концепцией.

Какое нелепое и трагичное стечение обстоятельств!

Корпорация «Прошлое» даже не догадывалась, куда метит Хадсон. А Хадсон, в свою очередь, был обречен на молчание из-за того, что не продвинулся достаточно далеко, чтобы проникнуться уверенностью в концепции или хотя бы в себе самом. Даже если бы он попытался выложить все начистоту, над ним лишь посмеялись бы, ведь его репутация не могла подтвердить основательность столь вопиющих мечтаний.

Сидя за столом, Спенсер вспоминал домик на Гринвич-стрит, где жизненное пространство человека стиснулось до размеров одной комнаты; в остальных же шаром покати; нигде ни следа удобств и уюта. Должно быть, вся мебель из этих комнат, все скопленное за многие годы добро было мало-помалу распродано – один драгоценный предмет за другим, чтобы кухонные полки не опустели.

Этот человек отдался мечте всей душой, ушел в мечту и жил одной лишь мечтой так долго, что она заменила ему все остальное. Наверное, он знал, что вот-вот умрет.

Не удивительно, что вынужденное ожидание тревожило его.

Отодвинув рукопись Хадсона в сторону, Спенсер взялся за рукописные пометки. Страницы были заполнены неразборчивыми карандашными строчками, длинными шеренгами математических формул, торопливо набросанных схем. Это вряд ли пригодится.

Интересно, а как же другая рукопись – та, что осталась в папке, касающаяся этики? Она не может не состоять в тесной взаимосвязи с концепцией Хадсона. Быть может, она содержит нечто существенное, сказывающееся на новом подходе к проблеме?

До сей поры вся этика путешествий во времени волей-неволей сводилась в основном к обширному списку всяческих «не»:

«Не вывези человека из прошлого.

Не укради, доколе вещь не утрачена.

Не поведай никому из прошлого о существовании путешествий во времени.

Не вмешивайся никоим образом в течение событий прошлого.

Не пытайся войти в будущее – и не спрашивай почему, ибо вопрос этот непристоен».

Зажужжал зуммер. Спенсер щелкнул тумблером.

– Да, мисс Крейн?

– К вам пришел мистер Гарсайд. С ним мистер Гаукс и мистер Снелл. – В голосе ее проскользнули едва уловимые нотки удовлетворения.

– Ладно. Пригласите их.

Собрав бумаги со стола и спрятав их в портфель, он откинулся на спинку кресла, озирая входящих.

– Итак, джентльмены? Похоже, ко мне целая делегация.

Не успев договорить, Спенсер понял, что сморозил непристойность. Они даже не улыбнулись. Значит, дело плохо. Всякий раз, когда юридический и отдел связи с прессой сходятся вместе, жди беды.

Вошедшие расселись.

– Мы полагали, – начал Снелл в своей отработанной манере бывалого пресс-секретаря, – что если соберемся вместе и попытаемся обсудить…

Но Гаукс не дал ему договорить, с упреком бросив Спенсеру:

– Ты умудрился поставить нас в самое затруднительное положение!

– Да, я знаю, – не смутился тот. – Давайте перечислим повестку дня. Мой подчиненный доставил человека из прошлого. Другой человек скончался в моем кабинете. Я забыл о необходимости лебезить перед надутым индюком, заявившимся, чтобы помочь нам заправлять нашими делами.

– Уж больно ты легко к этому относишься, – отозвался Гарсайд.

– Пожалуй, что так, – охотно согласился Спенсер. – Давай скажем покрепче: мне на это плевать. Нельзя же позволять формировать свою политику, уступая напору силовых элементов.

– Сейчас ты, разумеется, говоришь о деле Равенхолта.

– Крис, – с энтузиазмом подхватил Снелл, – ты попал в самую точку. Вот шанс по-настоящему подкупить общественность. Мы имеем дело с такими вещами, в которых обывателю мерещится привкус колдовства. Естественно, он старается держаться от нас подальше.

– И что более существенно, – с беспокойством вставил Гаукс, – если мы завернем этот проект, этот…

– Проект «Бог», – подсказал Спенсер.

– Мне не очень-то по душе твои формулировочки.

– Ну так придумай название сам, – спокойно откликнулся Спенсер. – А мы его зовем именно так.

– Если мы не двинем его вперед, нас могут обвинить в атеизме.

– А откуда общественность узнает, что мы завернули его? – осведомился Спенсер.

– Уж будьте покойны, – с горечью проронил Снелл, – Равенхолт постарается на совесть, чтобы оповестить об этом свет.

Спенсера вдруг охватила ярость. Грохнув кулаком о стол, он заорал:

– Я же сказал, как с ним управлюсь!

– Хэл, – тихо возразил Гарсайд, – мы просто не можем так поступить. У нас ведь есть чувство собственного достоинства.

– Да уж, так поступить вы не можете. Зато можете подладиться под Равенхолта и тех, кто его поддерживает. Можете запустить обзор возникновения религий. Можете фальсифицировать отчеты.

Все трое ошеломленно замолкли. На мгновение Спенсер и сам изумился тому, что осмелился произнести это вслух. С начальством так не разговаривают. Но необходимо сказать еще кое-что.

– Крис, ты собираешься проигнорировать мою докладную и продвинуть проект вперед, не так ли?

– Боюсь, мы просто вынуждены, – с нарочитой учтивостью ответил Гарсайд.

Бросив взгляд на Гаукса и Снелла, Спенсер заметил потаенные улыбки обоих, затаившиеся по ту сторону губ, – презрительные, глумливые усмешки наделенных властью.

– Да, я так и думал, – неторопливо вымолвил он. – Что ж, теперь это на вашей шее, вы и выпутывайтесь.

– Это в твоей компетенции!

– Больше нет. Я оставляю эту работу.

– Эй, погоди, Хэл, послушай, – вскинулся Гарсайд. – Ты не можешь вот так взять да и уйти! И без какого бы то ни было предуведомления! Вспорхнул, как мотылек. У нас есть маленькие разногласия, но это же не повод…

– Я решил, что должен как-то вам помешать. Не могу допустить осуществление проекта «Бог». Предупреждаю, что, если вы на это пойдете, я дискредитирую вас. Я подвергну точной и нелицеприятной проверке каждый ваш шаг. А сам тем временем собираюсь открыть собственное дело.

– Наверно, путешествия во времени?

Спенсер понял, что его решили высмеять.

– Я подумывал об этом.

– Ты даже не получишь лицензии, – презрительно ухмыльнулся Снелл.

– А по-моему, получу. – Спенсер знал это наверняка. Совершенно новая концепция снимет большинство затруднений.

– Ладно, – вставая, изрек Гарсайд, – ты нынче не в духе. Когда чуток поостынешь, зайди ко мне потолковать.

– До свиданья, Крис, – отрицательно затряс головой Спенсер и, не вставая, проводил удаляющуюся троицу начальников взглядом.

Как ни странно, теперь, когда все кончено – или только начинается? – внутреннее напряжение покинуло его, сменившись ровным спокойствием. Надо раздобыть денег, надо нанять техников и инженеров, надо найти и обучить времяпроходцев – и еще много, много всякого. Подумав об этом, Спенсер вдруг ощутил мгновенный укол сомнения, но отверг его одним пожатием плеч.

Покинув кресло, он вышел в приемную.

– Мисс Крейн, во второй половине дня должен был зайти мистер Кейбл.

– Сэр, я его не видела.

– Ну конечно! – согласился Спенсер, ибо внезапно все встало на свои места – если только он осмелится поверить забрезжившему пониманию.

В глазах Кейбла теплился какой-то весьма настораживающий огонек. И вот сейчас, в нежданной вспышке просветления, Спенсер осознал, что именно выражали глаза юноши.

Это было восторженное почитание!

Именно так смотрят на человека, вошедшего в легенды.

«Я заблуждаюсь, – подумал Спенсер, – ведь я не легендарная личность, по крайней мере до сей поры».

Но в глазах юного Кейбла было и еще что-то. И снова Спенсер догадался, что именно. Кейбл молод, но в глазах его читалась мудрость старца. Это были глаза человека, повидавшего куда больше, чем способен увидеть кто-либо за тридцать лет своей жизни.

– А что передать, – осведомилась мисс Крейн, – если он зайдет?

– Не утруждайтесь. Я уверен, что не зайдет.

Ибо Кейбл свою работу сделал – если только это была работа. Она могла представлять собой вопиющее нарушение этики, совершенно явное вмешательство – а может быть, явилась просто уступкой искушению сыграть роль Бога.

И может статься, все было специально запланировано.

Неужели они где-то в будущем разрешили задачу, которую он изложил Кейблу, – задачу оправданного вмешательства в прошлое?

– Мисс Крейн, – произнес Спенсер, – не будете ли вы любезны напечатать мое заявление об уходе? Прямо с нынешнего момента. Сформулируйте его поофициальнее. Я в обиде на Гарсайда.

Мисс Крейн даже бровью не повела, невозмутимо заправляя бумагу в машинку.

– Мистер Спенсер, а какую указать причину?

– Можете написать, что я открываю собственное дело.

«Интересно, – ломал он голову, – а было ли такое время, когда события пошли по иному пути? Было ли такое время, когда Хадсон пришел меня повидать и вовсе не умер? Было ли время, когда я отдал концепцию Хадсона „Прошлому“, вместо того чтобы утаить ее для себя?

Ведь если бы не Кейбл, оттянувший время, скорее всего, я принял бы Хадсона, когда было еще не слишком поздно. А если бы принял, то непременно направил бы бумаги в надлежащие инстанции.

Но если даже так, – гадал он, – откуда у них уверенность (бог ведает, у кого именно), что я не приму Хадсона первым? Да-да, ведь мисс Крейн настоятельно рекомендовала мне поступить именно так.

Вот оно! – Его охватило волнение. – Именно то самое! Я бы непременно принял Хадсона первым, не настаивай на этом мисс Крейн».

Стоя посреди приемной, он вспоминал многие годы, на протяжении которых мисс Крейн старательно трудилась над выработкой у него обратного рефлекса, окончательно приучив его делать в точности противоположное тому, на чем она настаивает.

– Мистер Спенсер, – подала голос мисс Крейн, – я закончила заявление. И еще одно, едва не забыла.

Пошарив в ящике стола, она что-то извлекла и выложила на стол.

Папка Хадсона.

– Должно быть, полиция ее проглядела. Это было весьма неосмотрительно с их стороны. Я решила, что вам это может пригодиться, – пояснила секретарша. Спенсер ошеломленно молчал, воззрившись на папку. – Это придется очень кстати к остальным имеющимся у вас материалам.

Тут послышались приглушенные удары о пол, и Спенсер стремительно обернулся. Белый кролик с длинными обвисшими ушами скакал по ковру, высматривая морковку.

– Ой, какой лапушка! – совершенно не в своей манере воскликнула мисс Крейн. – Это тот, которого мистер Никерсон прислал вместо себя?

– Тот самый. Я напрочь о нем забыл.

– А можно я возьму его себе?

– Мисс Крейн, мне вот пришло в голову…

– Да, мистер Спенсер?

И что же теперь сказать?

Взять да и выпалить: мол, я знаю, что вы одна из них?

Это потребует пространных объяснений, да к тому же весьма запутанных. А кроме того, мисс Крейн не из тех, перед кем можно выпалить признание.

– Я вот подумал, мисс Крейн, – сглотнув, продолжал он, – не захотите ли вы перейти на работу ко мне? Мне понадобится секретарша.

– Нет, я уже стара, – покачала она головой. – Подумываю о пенсии. Пожалуй, теперь, раз вы уволились, я просто исчезну.

– Но, мисс Крейн, я отчаянно нуждаюсь в вас.

– Как-нибудь на днях, когда вам потребуется секретарша, к вам зайдет соискательница на должность. На ней будет ярко-зеленое платье и этакие новомодные очки, а еще она принесет с собой белоснежного кролика с бантом на шее. Она вам покажется несколько взбалмошной, но вы ее все равно примете.

– Запомню. Буду ее поджидать. Никого другого не найму.

– Она ни в малейшей степени не будет похожа на меня, – предупредила мисс Крейн. – Она намного милее.

– Благодарю вас, мисс Крейн, – совсем не к месту сказал Спенсер.

– И не забудьте вот это. – Она протянула папку.

Взяв папку, Спенсер направился к двери, но на пороге обернулся.

– До встречи.

И впервые за пятнадцать лет мисс Крейн улыбнулась ему.