Все дозволено (Сборник)

Глава 4
СВЕРХЛЮДИ. СРАЖЕНИЕ НА ПЛОЩАДИ

Да, это был он, собеседник Капитана из мира зеленого солнца. Он ничуть не изменился, даже одежда та же: синяя сетка и плавки, неприхотливый школьный стандарт.

— А где же Гром, Хлыст? Где Колючка? — приветливо спрашивал Капитан.

Понять его было можно: радость человека, встретившего в чужом городе своего знакомца, пусть даже не очень близкого. Его можно было хлопнуть дружески по спине, горестно посетовать на одиночество в равнодушной толпе Аоры и даже воскликнуть: «А помнишь?», благо было что вспомнить. Сколько раз это спасительное «А помнишь?» поддерживало огонек беседы и даже завязывало дружбу, пока хватало воспоминаний.

Однако на этот раз «сезам» не сработал. Стойкий явно не хотел ничего вспоминать. На вопрос Капитана он ответил равнодушно и коротко:

— Не знаю. Вероятно, в Аоре. — И, усевшись в тотчас же выросшее рядом кресло-лепесток у стола, он спросил, кивнув на примолкших ксоров: — Они с тобой?

— Это мы с ними, — сказал Капитан. — Они знакомят нас с городом.

— А где бородатый?

— Остался дома. Сегодня со мной Малыш.

Стойкий оценивающе посмотрел на гиганта Малыша, а тот, в свою очередь, с неподдельным интересом разглядывал одного из тех, о которых ему рассказывали Капитан и Библ, вернувшиеся из экспедиции в мире зеленого солнца.

— Ты — Малыш? — спросил Стойкий.

Как всегда, мысль его была лишена окраски, но Капитан готов был поклясться, что он удивлен. Еще бы: прозвище космонавта никак не соответствовало его внешности, а такое несоответствие было трудно понять не обладающему чувством юмора гедонийцу.

— Что ж поделаешь, — усмехнулся Малыш, — больше не вырос.

— Не понимаю, — равнодушно заметил Стойкий, — внешние качества исключают имя.

— И не поймешь, — подал мысль Капитан, — ты слов таких даже не знаешь ирония, шутка. А кто ты в Аоре, вольный или подражатель?

Стойкий едва заметно усмехнулся, а может, это Капитану только показалось.

— Спроси у своих спутников. Они знают.

Малыш вопросительно посмотрел на ксора, и тот кратко и, как всегда, не очень понятно ответил:

— Сверхлюди, первая ступень.

Так вот они какие — сверхлюди! Капитан с интересом разглядывал вчерашнего школьника. Ничего особенного ни во внешности, ни в поведении. Даже одежда не изменилась. Значит, информация накапливалась за счет других качеств и, вероятно, никому не угрожающих. Да и в голосе ксора не было страха. И никто не обращал внимания на их столик, никто не пытался незаметно ускользнуть, как получасом ранее, когда в лепо резвились маги.

Капитан снова внимательно посмотрел на Стойкого, пытаясь разгадать его сущность. Тот сидел нагнув голову и полуприкрыв глаза, словно слушал неслышное ни Капитану, ни его собеседникам. Потом встал, чем-то озабоченный.

— Пошли, — мысленно приказал он. — В третьем порядке волнение. Не будем терять времени. — Он посмотрел на ксора: — Ты тоже пойдешь с нами, будешь нужен. — И добавил торопливо: — Один, один, без корпорантов. Нас и так слишком много.

Капитан снова отметил, что никто не обратил внимания на их уход: пришли люди, посидели, ушли. Что тут удивительного?

— Не отставайте. — Стойкий подхватил Капитана под руку, а его товарищ протянул руку Малышу:

— С нами. Скорее.

Они шагнули в уже привычную пустоту, на мгновение кольнувшую сердце, и снова вышли в городе, в каком-то «третьем порядке», который ничем не отличался от тех «порядков», какие они видели на открытых плоскостях Аоры. Та же ровная, чуть поблескивающая крыша-улица, та же замысловатая игра красок на стенах домов-туннелей, те же голубые площади внизу. И только не было тишины, привычной уже в Аоре, насыщенной шуршанием платьев женщин, всегда более изобретательных в одежде, мягкой поступью никуда не спешащих прохожих, еле слышным дыханием соседа рядом — тишины, чуть звенящей, как в летний полдень над полем клевера.

На этот раз на площади внизу гудела толпа — человек сорок — пятьдесят, да еще зрители на крышах, — гудела угрожающе и сердито мощным пчелиным ульем. А присмотревшись, можно было увидеть, что толпа не однородна, а разделена на две группы, медленно сближающиеся — стенка на стенку. И мелькали в сжатых кулаках матовые рукоятки «хлыстов», гаечные ключи «парализаторов» и дубинки-разрядники, черные и пружинящие, как и та, что висела на поясе у Капитана. Все походили друг на друга, как близнецы, отличаясь только одеждой. Женщины были чуть стройнее и тоньше и не столь атлетичные, как мужчины. Но и они не выделялись в толпе — так же вооруженные, одинаково яростные. Только гортанные выкрики выдавали эту ярость, и было непонятно, кто кричал, женщины или мужчины.

— Успели, — беззвучно сказал Стойкий и, выхватив неизвестно откуда черный «огурец» с воронкой на конце, послал вслед торопливый приказ: — Не упускать нас из виду.

— А это что? — полюбопытствовал Малыш, заинтересованный «огурцом».

— Дист. У вас есть оружие?

— Есть. Только другое.

— Сойдет. Шагайте.

— Как? Вниз?

Стойкий исчез и тотчас же возник внизу, пройдя свой короткий нуль-переход за какую-то долю секунды. За ним последовали и его спутники, в том числе и земляне, уже привыкшие к этому сказочному передвижению. Их было пятеро против пятидесяти, а те даже не заметили их появления.

— Что они не поделили? — спросил Капитан.

— Не знаю, — ответил Стойкий. — Возможно, площади.

— Разве одна здесь такая площадь?

— Конечно, нет. Но они не рассуждают.

— А мы здесь зачем? Помешать драке?

Стойкий удивленно посмотрел на Капитана:

— Мешать! Зачем? Пусть дерутся. Лишняя информация.

— Для кого?

— Для всех. А мы здесь для того, чтобы предотвратить насилие над природой.

Капитан не понял:

— Убийство?

— Убийство — это только уничтожение одного «я», субъекта, повод для перекройки. Насилие над природой — нарушение циклического равновесия, когда объект уже нельзя перекроить из-за нарушенной фактуры.

— Что он имеет в виду? — спросил Малыш.

— Членовредительство, — бросил Капитан. — Руку тебе оторвут или голову срежут — фактура нарушена. А это бывает? — спросил он у Стойкого.

— Редко. И не должно быть. Для того мы и предназначены. Сохранение фактуры — максимум информации. — Он повернул рычажок на черной поверхности «огурца», и лепестки-воронки засветились голубоватым светом. — Отстегни дубинку и не лезь в драку сам. Наблюдай за мной. Когда надо, скажу.

А толпа сходилась с нарастающей яростью — нерассуждающей и бессмысленной. Кто-то должен был начать: половчее ударить «хлыстом» или парализовать выбранную наугад жертву и запустить механизм всеобщей драки, хорошо налаженной, бесперебойной. Драться здесь, видимо, умели и любили.

И нашелся смельчак. Взметнулся лучик «хлыста», полоснул кого-то в толпе, и пошла пляска голубых молний, словно длинных и гибких фехтовальных клинков. А потом к ним присоединились парализаторы. Драчуны начали валиться, как игрушечные солдатики, все смешалось в свалке — и победители и побежденные, если только можно было их различить.

Стойкий держался в стороне, поигрывая светящимся «огурцом», и смотрел на дерущихся — ленивый и равнодушный зритель; но вдруг напрягся, как сжатая пружина, и нырнул в толпу. Он пробирался сквозь нее, не обращая внимания на удары «хлыстов», ловко уклоняясь от лучей парализаторов, устремленный к долговязому гедонийцу с черной пиратской повязкой на глазу и каким-то рыжим «бруском» в руке. Должно быть, именно этот «брусок» и мог совершить насилие над природой, предотвратить которое обязан был Стойкий. Мог, но не совершил. Открытый раствор «огурца» извергнул струю синеватого газа, и гедониец сразу обмяк, тут же подхваченный Стойким. Тот вынес его, сбросил к расписанной стенке туннеля и потер щеку, на которой вспухал багровый рубец.

— Больно? — сочувственно спросил Малыш.

Стойкий равнодушно отмахнулся.

— Пустяки. Фактура не нарушена. — Он подкинул на ладони продолговатый рыжий «брусок». — Электронный нож. Легко режет любую ткань. Интересно, где он его достал.

— Сирги, — перебил мысль спутник Стойкого. — Их штучки. Дают, не подумав, кому. Здесь еще один с ножом.

— Откуда ты знаешь? — не поверил Малыш.

— Мы должны знать.

— Мистика, — процедил сквозь зубы Малыш и вгляделся в толпу. — У кого нож?

— У вольного в черной рубахе. Шестой сектор.

Малыш не понял, что значит сектор в гедонийском понимании и почему он шестой, а не пятый, но вольного увидел. Тот уверенно действовал «хлыстом», зажатым в правой руке, а левую засунул в прорезь черной рубашки.

— Нужно обезвредить, — послал мысль Стойкий. — Кто пойдет?

— Я, — сказал Малыш. — Давай дубинку.

— С ума сошел! — закричал Капитан. — Тебя же собьют в два счета.

Но Малыш уже ворвался в толпу. Ловко орудуя дубинкой, уклоняясь от встречных ударов, боднул кого-то в живот, вовремя заметил руку с «хлыстом», направленным на него, ударил ребром ладони по этой руке, успел подхватить рукоятку «хлыста» и с оттяжкой, словно «хлыст» был нейлоновый, а не электронный, полоснул по надвинувшимся лицам, рукам, шеям. Кто-то взвыл от боли, кто-то упал, и Малыш продвинулся еще метров на пять. Он уже мог достать «хлыстом» вольного в черном, но не спешил: в конце концов, дубинка вернее, а не дубинка, так кулак не подведет. И вдруг что-то сверкнувшее обожгло ему плечи. Он зашатался от боли, перед глазами завертелись огненные колеса: попали, гады!

Он стиснул зубы и двинулся уже наугад, почти не видя, туда, где маячило черное пятно. И когда оно вдруг выросло перед ним, превратившись в сетку-шнуровку на загорелой спине вольного, он не задумываясь хлестнул дубинкой по этой спине — с размаху, изо всех сил. Гедониец охнул и осел, а Малыш подхватил его на плечи и, пошатываясь, двинулся назад, — так же как и Стойкий прикрываясь от ударов безжизненным телом — пусть хлещут: все равно на перекройку пойдет. Так он выбрался из толпы, сбросил обмякшее тело на полированный пластик площади и, пошарив за бортом черной шнуровки, вытащил прямоугольный рыжий брусочек.

— Держи, — бросил он Стойкому, и тот, поймав нож на лету, одобрил:

— Неплохо. Эта информация поможет тебе перейти к нам.

— К кому?

— К сверхлюдям.

Малыш вытер вспотевший лоб.

— Спасибо. Что-то не хочется. — Он осторожно повел плечами; спина нещадно горела, обожженная скользнувшим ножом вольного.

— Кто дал им эти ножи? — спросил Капитан.

— Сирги. Кто же еще?!

— А откуда ножи у сиргов?

— Из пространства.

Капитан не понял, но переспрашивать не стал: все равно понятнее не будет, здесь не любят бестолковых и любопытных.

— Зачем они вооружают вольных? Разве сирги не знают, что это опасно?

— Знают. Но они против стабильности. Бунтари.

Капитан задумался. Кто же может бунтовать в этом отлаженном механизме? Выходит, что не так уж хорошо он отлажен. Кому-то что-то не нравится, кто-то пытается что-то исправить. Или поломать. Сирги. Тот человечек, который назвал себя колебателем пространства?

— Их много в Аоре?

— Не знаю, — пожал плечами Стойкий, — но они мешают стабильности.

— Так остановите их.

— Нельзя. Они неуловимы.

— Даже для вас?

— Мы не владеем пространством, а они хозяева колебаний. Они играют миражами. Ты не поймешь.

— Почему? — хотелось спросить Капитану — о миражах-то он знал наверняка больше Стойкого, но из осторожности промолчал.

— А можно где-нибудь встретиться с сиргами? — спросил Малыш.

— Встретишься. — Стойкий к чему-то прислушивался. — Может быть, очень скоро.

Он что-то сказал своему спутнику, но что именно. Капитан не «услышал»: мысль была заблокирована.

— Уйдем отсюда, мы уже не нужны. — Стойкий взял Капитана под руку. Драка скоро закончится, а ножей у них больше нет.

— А что будет с ними? — Капитан кивнул на безжизненные тела гедонийцев.

— Отправят на перекройку.

— Когда?

— Ночью.

— Кто?

— Не знаю. Утром их уже не будет. Так всегда.

Капитан последовал за гатрами. Ксор давно уже исчез в толпе, предпочитая не оставаться в обществе сверхлюдей, а Малыш почему-то задержался на площади, внимательно оглядел ее, словно пытаясь запомнить что-то, и чуть было не прозевал своих спутников, которые шагали к центру города, избрав древний пешеходный маневр вместо сказочной телепортации.

А ярость оставшейся позади драки уже погасла, гедонийцы скучающе расходились, равнодушные к тем, кто не мог встать.