Всё будет хорошо

ИЗ ВСЕХ РЕШЕНИЙ… Антон Фарб

— Извините, Кирилл Геннадьевич, но в лицензии вам отказано, — сообщила тетка в собесе будничным тоном. — Получите, пожалуйста, детское питание и подгузники, десять комплектов. И распишитесь здесь и здесь.

Кирилл молча черкнул авторучкой в накладной. Он даже как-то не особенно расстроился. Глупо было и надеяться.

— Сами понимаете, — проявила сочувствие тетка. — Третий ребенок. Самая большая вероятность. Желающих просто море.

— Угу, — кивнул Кирилл, упаковывая коробки с сухой смесью и памперсами в рюкзак.

Вроде все влезет. Они еще с Таней ругались: мол, нельзя по этикету к деловому костюму и пальто таскать рюкзак, положено портфель, да и не солидно сорокалетнему мужику бегать с рюкзаком — но Кириллу было пофиг на стиль, а в портфель все это богатство точно не поместилось бы.

— Вы не отчаивайтесь, — сказала тетка на прощание. — Пробуйте еще, вдруг разрешат!

Кирилл опять кивнул и молча вышел в промозглый вечер. Еще тянулся конец февраля, но в воздухе пахло весной. Под ногами чавкало.

В метро он думал, где взять денег на аборт. Шестая неделя, не поздно еще. Опять в кредит влезать. Потому что надо сначала лицензию получать, а потом пробовать. Танька расстроится. Тане уже тридцать восемь. Следующего шанса может и не быть.

На выходе из подземного перехода его обступила небольшая стайка питерпенов. Чумазые попрошайки протягивали ладошки и смотрели жалобно, со слезой. Кирилл привычно их растолкал, отсыпал старшему — лет двенадцати — горсть леденцов, и пошел дальше. В спину ему полетел отборный мат. Правду говорят, что большинство питерпенов попрошайничает не для себя, а какого-нибудь пубера постарше да понаглее. А пуберу не конфеты нужны, ему деньги нужны — на водку и на энергетик.

А по весне, когда теплеет, и девки начинают заголяться, пуберы становятся особенно опасны. Стая пуберов, бегущих за девкой, любого взрослого рвет на куски не задумываясь: инстинкты — страшная сила.

Каждый раз, проходя через скверик под домом, Кирилл думал о стае пуберов, оккупировавших песочницу и горку на детской площадке, и давал себе клятву купить газовый баллончик — специальный, с натуральным перечным экстрактом, одобренный организацией детозащитников, а лучше два, один себе, второй — Татьяне… Пуберы сегодня были настроены добродушно, из песочницы доносилось довольное гоготание пацанов и веселое повизгивание девок. Начинался сезон брачных игр.

У самого подъезда его встретила Галина Федоровна — пенсионерка с первого этажа, лет эдак семидесяти, лицо как печеное яблоко, в руке вечный пакетик с печеньем и ломтиками хлеба.

— Галина Федоровна, — сказал Кирилл укоризненно. — Ну что вы делаете!

— А что, что я делаю? — заволновалась бабулька. — Я же деточкам, питерпенчикам нашим. Им же голодно, и холодно, в подвале-то.

То ли два, то ли три питерпена — совсем мелких, лет по семь, завелись в подвале дома месяц назад, а гицели из детдома все не могли приехать и забрать.

— Опять на скамейке оставите, — обвинил старушку Кирилл. — А пуберы отберут и на закусь пустят. А потом все тут заблюют. Помните, что в прошлый раз было?

— Ох, Кирюша, миленький, — всплеснула руками Галина Федоровна. — Ну как же их не накормить? Они же плачут по ночам, я же слышу, на первом этаже знаете всегда слышно!

— Эх, Галина Федоровна… — вздохнул Кирилл. — Ну нельзя же. Все говорят: нельзя их кормить. Неправильно.

Диалог этот с небольшими вариациями повторялся уже в тысячный раз. Бабка была непрошибаема, словно танк.

— Не знаю, как вас, Кирилл, — поджала губы старушенция, — а меня в детстве учили из всех возможных решений выбирать самое доброе, а не самое правильное.

Кирилл предпочел промолчать. В подъезде воняло кошками и детьми. Кто-то из питерпенов нагадил на лестничной клетке. Лифт уже давно сломали пуберы, и на пятый этаж Кирилл поднялся пешком.

Он повернул ключ в замке, дверь распахнулась, и на шею ему бросилась Дашка — полтора метра жизнерадостного энтузиазма с зелеными светящимися глазами.

— Папка пришел! Папка!

Через полторы минуты обнимашек-целовашек Кирилл спустил дочку на пол и, вытащив носовой платок, вытер лицо.

— Как там в школе? — спросил он.

— Ой, нам столько всего задали! — заволновалась Дашка. — А завтра еще контрольная по математике и диктант!

Она ускакала к себе в комнату, а Кирилл снял рюкзак, закрыл глаза и привалился к стене.

Школа для Дашки обходилась в половину его зарплаты. Специальная школа, где девочку будут вечно держать в пятом классе, задавать домашнее, проверять контрольные и диктанты, водить на экскурсии, окружать заботой и любовью — словом, имитировать учебный процесс и обеспечивать счастливое детство.

Навсегда.

Пока не кончатся деньги.

Это длилось уже восемь лет. Нормальный ребенок поступил бы в институт или завел семью. Дашке это не светит. Кирилл любил ее. Любил из последних сил. Как может любить отец дочь, которая никогда не вырастет. Которая до самой смерти останется веселой одиннадцатилетней девчонкой.

Иногда он жалел, что Дашка осталась питерпеном. Если бы она успела повзрослеть — хотя бы на пару лет, стать пубером… Хотя еще неизвестно, что хуже.

В спальне зашевелился и заплакал Глебушек. Кирилл взял годовалого младенца на руки и, мурлыкая колыбельную, пошел на кухню, ставить воду и распаковывать сухую смесь.

Два года назад, когда у Глеба диагностировали синдром инфанта, доктор — высокий и очень худой интеллигент с огромными крестьянскими ладонями — отозвал Кирилла в сторону и сказал негромко: редчайший случай, один на тысячу. Если хотите, я могу дать чуть-чуть эфира. Так многие делают. Совершенно обалдевший Кирилл передал это Тане, и когда до нее дошло, она с визгом вцепилась доктору в волосы. Не смей, верещала она, не смей трогать моего ребенка!

Да поймите же вы, отбивался доктор, он никогда не вырастет! Питерпены, пуберы — их развитие останавливается на определенном этапе, это связано с гормонами, они перестают расти физически, психологически, эмоционально. А Глеб навсегда останется младенцем, мальком, живой агукающей куклой. На что вы его обрекаете? Что это за жизнь?!

Я на вас в суд подам, заорала Татьяна, и доктор предпочел ретироваться.

Тогда эвтаназию для инфантов еще не легализовали…

Накормив Глебушка, — тот сыто зачмокал и моментально уснул — Кирилл положил сына в кроватку и включил телевизор без звука. На экране детозащитники выступали против закона о детском труде — и, заодно, против повышения пенсионного возраста. Тот факт, что одно неминуемо повлечет за собой другое, до затуманенных эмоциями мозгов детолюбов не доходил.

А как иначе спасти мировую экономику, если две трети детей, рожденных после Пандемии, навсегда останутся иждивенцами общества?..

В дверь тихонько поскреблись. Опять Танюха ключи забыла, рассердился Кирилл и пошел открывать.

— Таня?! — вскрикнул он в ужасе, когда она ввалилась в квартиру. — Что с тобой, Таня?!!

Все лицо у жены было одним сплошным кровоподтеком. Нос сломан, из ушей течет кровь. Светлые джинсы в паху тоже пропитались черной кровью. Выкидыш, наверняка. Лишь бы ребра не сломали.

— Пу… беры… — разбитыми губами прошептала Таня. — В сквере…

Кирилл не помнил, как схватил молоток и выскочил во двор. Перед глазами все плыло, кровь стучала в висках, лицо горело огнем. Конечно, ни одного пубера там уже не сидело, и только валялись пустые водочные бутылки и жестяные банки из-под «ягуара».

И тогда Кирилл принялся крушить молотком детскую площадку. Бессмысленно и озверело, тяжело дыша и смачно хакая при каждом ударе. Качели, на которых сидел вожак стаи — Кирилл его хорошо запомнил, маленькие гадкие глазки, редкие усики над верхней губой, спортивный костюм «адидас». Скамейка, где хихикали девки — дебелые кобылы, волосы в хвост, яркий макияж и розовые валенки. Карусель, место токования остальных пуберов — кожанки, кепки, дешевые сигареты. Все вокруг заплевано, загажено, усыпано окурками и битым стеклом. Все это следовало уничтожить. Сжечь. Стереть в порошок. Раскрошить в труху.

Он успел разломать скамейку и качели, когда приехали гицели.

— Ну все, все, — прогудел коренастый вислоусый мужик, сгребая Кирилла в охапку и отбирая молоток. — Чего буянишь-то?

— Жену, — выдохнул Кирилл яростно. — Жену! Твари, подонки! Убью!

— Изнасиловали? — уточнил гицель. Лицо у него было грубое, потертое, кожа в пигментных пятнах.

— Избили!

— Это еще ничего.

— Ничего?!

— Вон, на прошлой неделе случай. Свадьба у пуберов. Так они двух взрослых баб изнасиловали, а потом убили. Хорошо хоть не съели. Зверье малолетнее.

От холодного ночного воздуха Кирилла начало знобить. Гицеля он узнал — мужик жил в соседнем доме, и звали его, кажется, Матвей Петрович. Когда-то, до Пандемии, работал в милиции, участковым.

— К-кто в-вас в-в-вызвал? — спросил он, с трудом попадая зубом на зуб.

— Никто. Мы по разнарядке. За питерпенами. Сигнал поступил, вот и приехали. Ну-ка, накинь плед, мститель доморощенный.

Кирилл с благодарностью завернулся в плед. Плед оказался хороший, шерстяной. Для питерпенов, небось. Деточкам — все самое лучшее. Забота и уход со стороны государства. Детдом и трехразовое питание.

В теории, конечно.

Кирилл с Таней — когда та носила Глебчика, и искренне верила, что второй ребенок родится здоровеньким — даже хотели отдать туда Дашку, ездили смотреть. Духота, теснота, вонь прокисшего супа, совершенно озверелые питерпены и давно на все забившие воспитатели, драки за место в иерархии, регулярные визиты педофилов, якобы желающих удочерить… Место для беспризорников и индульгенция для тех родителей, что в тщетной попытке родить здорового наплодили слишком много дармоедов.

Но у питерпенов имелось хотя бы это. И закон, дырявый и дурацкий, но все-таки закон о защите детей, не достигший половой зрелости.

А на тех, кто остановился, пережив пубертат, было всем наплевать.

— Что ж вы пуберов не ловите, а? — протянул Кирилл тоскливо. — От них же вреда куда больше.

— Да ловим мы! — крякнул Матвей Петрович. — Только что с ними потом делать? Из колоний они бегут. На заводы, в артели — нельзя, негуманно, детский труд, ё-моё. Вот и выходит: утром поймали, вечером отпустили. Разве что девок стерилизуют, чтобы не плодились, вот и вся работа. Толку ноль, конечно.

— Маразм, — простонал Кирилл. — Какой маразм!

— А ты, — понизил голос гицель, — в следующий раз поосторожнее молотком-то маши. А то заснимет кто, и посадят тебя, за жестокое обращение с детьми. У нас же все добренькие. И такими хотят остаться. Ну все, мужик, иди домой. «Скорую» жене вызови, побои сними. Авось разнарядку дадут. Тогда и отловим этих гаденышей.

Кирилл стряхнул с плеч одеяло и на негнущихся ногах побрел к подъезду.

Следующий день прошел как в тумане. Таню положили в больницу. Про отказ в лицензии на третьего ребенка Кирилл ей говорить не стал, смысла не видел. Врач диагностировал сотрясение мозга и выкидыш. Ребра уцелели. Тане вкололи успокоительное и пообещали выписать через пару дней. Дашка все время ревела. Глеб тоже ревел. А Кирилл, не обращая внимания на детский вой, сидел в интернете.

Решение у проблемы было. Оно не было добрым; оно было правильным.

И люди, которые пришли к этому решению, называли себя кидхантерами. Они устали ждать от государства осмысленных действий. Они начали действовать сами. Втихаря.

Все необходимое свободно продавалось в аптеке. На форумах кидхантеров советовали покупать в разных: препараты в одной, шприцы в другой. За водкой пришлось зайти в супермаркет. На последние деньги Кирилл купил ящик самой дешевой водяры и еле допер его до дома. Остаток вечера он потратил на подготовку.

Около полуночи Кирилл оделся потеплее, замотал лицо шарфом (камеры-то повсюду теперь!), загрузил водку в рюкзак и отправился гулять по району.

Круглосуточный магазин на углу. Три питерпена — отнюдь не голодных, сытые мордашки лоснятся — выбежали навстречу просто поластиться; сердобольные старушки вроде Галины Федоровны всегда погладят, скажут доброе слово, пожалеют сиротинушек, которых родители, неспособные прокормить дармоедов, выкинули на улицу… Кирилл их шуганул и поставил первую бутылку возле урны. Бутылка была полупустая, мол, недопил кто, и отставил.

Скамейки в сквере, возле разгромленной детской площадки. Еще воняют табаком, Кирилл спугнул стаю пуберов только что. Под скамейками — пустые бутылки из-под водки и пива, презервативы, что бесплатно раздают пуберам в центрах защиты детей, окурки. Две бутылки Кирилл уронил за скамейку, на клумбу. Закатились.

Вход в подземный переход. Пуберы жмутся внизу, окружив одного с гитарой, и разноголосо поют что-то старое, чуть ли не из Цоя. Пытаются заработать на хлеб и водяру. Кирилл, пьяно пошатываясь, прошел мимо и поставил чекушку в футляр от гитары.

Центр защиты детей. Бесплатная столовка. Питерпены — от семи и до десяти — стоят в очереди за бульоном, пуберы хищно барражируют неподалеку, готовые отнять у слабых последнее. Тут Кирилл оставил рюкзак, стеклянно звякнувший об землю.

Автобусная остановка. Последние две бутылки Кирилл вытащил из кармана и протянул худющей проститутке из пуберов. Тусклые глаза девки вспыхнули жадно:

— У тебя место есть? Или в парк пойдем?

— Не надо, — сказал Кирилл. — Подарок. Тебе и твоему сутенеру.

— Правда, чо ли? — не поверила девка.

— Правда. День рожденья у меня… — Кирилл развернулся и пошел домой, оставив счастливую шлюху с двумя бутылками смерти.

На все про все ушло не больше часа.

Вернувшись домой, Кирилл принял горячий душ, выпил коньяку и лег спать.

На следующий день на работу он не пошел. Позвонил и соврал, что заболел.

К Тане в больницу тоже не поехал. Со слов врача, состояние стабильное, спит.

Отправил Дашку в школу. Покормил Глебушку. Сел на подоконник и стал курить одну сигарету за другой, ожидая, пока стемнеет.

Стемнело рано. Пуберы потянулись в сквер. Вскоре оттуда донеслось знакомое гоготание и визг. Сейчас они выжрут найденную водку, а через пару часов…

Кирилл затушил последнюю сигарету и скомкал пачку. Во рту горчило. Голова немножко кружилась.

Я все сделал правильно, сказал он себе. Ведь так?

В дверь позвонили. Кирилл слез с подоконника и пошел открывать. Дашка — обычно жизнерадостная и бойкая — вошла молча, чуть пошатываясь. Взгляд у нее был снулый, кожа бледная.

— Ты чего? — испугался Кирилл при виде вялой дочки. — Заболела?

— Не-е, — протянула Дашка и Кирилл отшатнулся. От дочери несло перегаром.

— Ты пила?!

— Да… ик! Мальчишки… в сквере угостили. Я не… ик!.. хотела. Но они заставили… Ой, — пробасила вдруг Дашка совершенно чужим, низким голосом. — Что-то мне нехорошо.

Она ломанулась в ванную и скорчилась над унитазом. Ее долго и мучительно вырвало.

Это первый симптом, подумал Кирилл. Дальше будет хуже. А может, так и надо? Может, так правильно?!

И только с этой гадкой мыслью до него дошло.

Что же я наделал?!

Он упал на колени, схватился за голову и завыл.

В спальне заплакал младенец.