Время Вспомнить. Хроники Метрополии. Часть 1

Старик повел девушек подальше от дорогой монастырской корчмы. В грязноватом питейном заведении, где за клубами дыма не было видно лиц, многие посетители наверняка подходили под описания окаянников, оглашаемых кликунами на площадях. Тай, по примеру подруги, набросила на голову нагрудную косынку, Преван с уверенностью старого завсегдатая присел за столик в крошечном закутке в углу, сделав приглашающий жест рукой. Подавальщик с неодобрением посмотрев на выставленную посреди столешницы бутыль, немного подобрел, приняв заказ на морс, сыр, соленья и ржаные лепешки. Преван осушил кружку с морсом, и Мейри поспешила налить в нее доверху брэнди. Когда старик выпил и удовлетворенно потер щетину над губой, сагиня встала и задернула пеструю занавеску. За покрытой подозрительными багровыми пятнами деревянной перегородкой и дырявой, но не прозрачной тканью странной троицы не было видно из общего зала.

Девушки тянули морс, выжидательно посматривая на вошедшего во вкус Превана. Старый пьяница разошелся вовсю и нес какую-то ерунду о бершанцах верхом на драконах и безголовых трупах, толпами нападавших на одинокого храброго воина. Тай так и не удалось выяснить, на чьей стороне воевал Преван. Старик не ел, но в одиночку опустошил почти всю бутыль. Опасения Тайилы оказались напрасны - брэнди оправдало возложенные на него надежды. Вскоре Преван застыл, подперев голову рукой, и затянул нудную и слезливую песнь на бершанском. За шумом, царящим в корчме, слова были почти неразличимы. Старик склонил голову на грудь и, казалось, позабыл о собеседницах; иногда, прерывая песню, он что-то шептал самому себе, пыхтя трубкой с едким табаком.

― Что теперь? ― спросила Тай.

Мейри встала, выглянула за занавеску, перелила остатки брэнди в кружку старика и протянула пустую бутыль подруге:

― Если что пойдет не так, успокоишь его этим. Держи за горлышко.

― Как успокоить? Ударить? ― ужаснулась Тайила. ― Что может пойти не так?

― Все. Сейчас увидишь.

Преван уже спал, обслюнявленная трубка выпала изо рта и висела, зацепившись за лямку штанов. Мейри села, потянулась через стол и толкнула старика в грудь. Тот покачнулся и открыл один осоловелый глаз, пробурчав что-то недовольное. Потом веко его опустились, голова начала склонятся ниже, и сагиня толкнула его еще раз.

― Чего тебе? ― пробурчал старик.

― Хочу поговорить.

― Ну...поговори...поговорим...

― Не с тобой, а с твоим хозяином.

― Хы..хозяином? Каким хозяином? Нет у Превана хозяев! Иди отсюда, девка! Я таких, как ты, по четыре штуки в ряд драил! ― старик разразился грязной бранью.

Мейри заметно нервничала - Тай почувствовала, как подруга сжала ее ладонь под столом. Сагиня повысила голос:

― Я тебя уже слышу, покажись, хочу с тобой говорить!

Преван ругался, дергаясь и раскидывая в стороны руки, чуть не задевая Тайилу.

― Покажись! ― звонко повторила сагиня.

Старик вдруг замер, откинувшись на спинку стула, голова его свесилась на грудь.

― Я тебя вижу и слышу! ― с ноткой отчаяния в голосе проговорила Мейри.

'Семь золотушек', ― мрачно подумала Тайила.

― А имеешь ли ты на это полномочия, сажеская дочь? ― над столом раздался ясный, негромкий, низковатый голос, совсем не похожий на пропитой хрип Превана.

Старик поднял глаза. Тай зажала рот ладонью, чтобы не закричать: она уже видела подобный взгляд: в Тай-Бреле, в бурлящей воде Бароха и в тягостно-сладострастных снах.

― Я тебя знаю, ― существо, смотревшее наружу из спившегося вояки Превана, обращалось к Тайиле. ― Маленькая беглянка. Спряталась на Той Стороне. Такая хитрая. А мы тебя искали-искали. А ты, оказывается, жива.

Пленс тихо засмеялся.

― Смотри на меня, ― жестко произнесла Мейри. ― Это я тебя позвала. Я имею на это полномочия.

Существо неестественно медленно, с усилием повернуло голову к сагине:

― Ты так думаешь? Мы так хорошо сидели, наслаждались чудным напитком, а тут ты. Выманила меня на брэнди, сажеская дочь? Ца-ца-ца, мы первый раз говорим с инакоживущим? Не бойся, я тебя не съем, девочка. Может, надкушу немного. Чтоб неповадно было беспокоить нас впредь.

― Ошибаешься, не в первый, ― проговорила сквозь зубы Мейри. ― Я не в первый раз говорю с такими, как ты. ОттовЭ'шма мэ аал виил.

'Говори, когда я буду тебя спрашивать', ― мысленно перевела Тай с ээксидера. Идея 'успокоить' старика бутылкой ужу не казалась ей такой уж отвратительной.

Пленс внимательно вгляделся в лицо Мейри, даже слегка подавшись телом вперед над столом, от чего Тайила крепче сжала в ладони глиняное горлышко.

― Не признал тебя, ― заговорил пленс, жадно изучая сидящую напротив него девушку. ― Слышал о тебе, ца-ца-ца. Смешной расклад: ты здесь, а он - там.

― Кто он? ― спросила Мейри, чуть сбитая с толку.

Пленсу, видимо, только это и нужно было. Старик пошевелился, неуверенным движением поставил локти на стол, оперся подбородком на сомкнутые руки и одарил сагиню жутковатой 'милой' улыбкой:

― Я признаю твои полномочия. Спрашивай.

****

Рядом раздалось выразительное покашливание. Тай обернулась. За спиной стоял мажордом. Тайила спокойно выдержала полупрезрительный взгляд:

― Не могли бы вы уточнить, во сколько госпожа Дейдра сможет меня принять?

Слуга искривил тонкие губы:

― Боюсь, что сегодня это вряд ли возможно.

― Передайте госпоже...

― Госпожа...

― Передайте госпоже, ― чуть повысила голос Тай (если сильно настаивать, то лакей, чего доброго, позовет охрану), ― что дело мое очень важное. Если госпожа Олез соблаговолит меня принять...

― Простите?

― Если госпожа Дейдра Олез...

― Извините, о ком вы?

― О вашей госпоже, Дейдре, вошедшей в род Олез, супруге господина Жарда...

Брови мажордома поползли вверх:

― Вы ошиблись, юная ор...госпожа, господа Олез не живут в этом доме, и юный владетель господин Жард не женат, он всего лишь...э...друг госпожи Дейдры из славного рода Текрей...

Тай замерла на секунду, потом, ловко шмыгнув за спину слуги, бросилась вверх по лестнице. Вслед ей раздался возмущенный крик, и сапоги слуги застучали по ступенькам, но Тайила, метнувшись на звук голоса Дейдры, на бегу распахнула двустворчатую дверь и ворвалась в изысканно обставленную маленькую гостиную.

****

― Тебя спрашивали о ней? ― Мейри старалась говорить твердо, но голос ее предательски подрагивал.

Пленс, судя по всему, наслаждался страхом собеседницы. Он скосил глаза на Тай, улыбнулся и сказал:

― О рыженькой? Мно-о-ого раз.

― Кто спрашивал больше всех? Кто ее искал?

― Ой, да был там один, ― старик скривился.

― Кто?

― Какая тебе разница уже, кто. Сказал же, 'был'!

― Мертв? Или остался здесь?

― Мертв-остался. Что ты заладила? Чего тебе бояться, сажеская дочь? Или ей? ― старик глумливо ухмыльнулся. ― У тебя ж полномочия! А? Или все-таки есть чего?

― Не твое дело!

Мейри почувствовала, что это прозвучало слишком запальчиво. Еще немного, и она выйдет из себя. Плохо. Пленсы чувствуют эмоции, большинство может уловить мысли - тем они и живут, для них брешь в силе Духа - самое сладкое угощение.

― И не твое, ― отрезал старик. ― Что ты, что твоя мать - вечно лезете, куда не надо! Да и папаша твой, такой же самоуверенный: вся морда в наколках, а у него под носом инакоживущие...

Пленс всмотрелся в лицо Мейри, брови на невыразительной физиономии старика поползли вверх. Существо расхохоталось, неестественно открывая рот:

― Ца-ца-ца! Так ты не знаешь! Ох, ты!! Ты бы сейчас видела себя! Может, лучше о тебе поговорим? ― старик отсмеялся и продолжил. ― Слушай, как тебя там, Ласточка, ты какая-то...дурковатая что ли. Я ж тебя два раза сажеской дочерью назвал! Не сагиней, не толковательницей! Назвал бы бесовской дочерью, заметила бы? Это вы, люди, черное белым назовете и не поморщитесь, а мы, инакоживущие, все знаем и видим... Нет, это ж надо! ― не унимался пленс, любуясь на растерянное лицо собеседницы. ― Дочь татуированного не знает, кто ее папаша! Не-е-е, Ласточка. В Междумирье разное о тебе толкуют, но меня ты не впечатлила. Я, пожалуй, не буду на тебя время тратить? Если ты за столько лет о своем собственном семействе не разузнала...А могла бы: столько наших на Ту Сторону отправила - Домина слуг лишила, чего тебе стоило-то поинтересоваться разок? Хотя, откуда тебе догадаться? Думала, небось, что твои мать и отец землю пашут? Славно-то как, хоть раз довелось сагам нос утереть! Ну, довольно, теперь с Преваном поговори, твоих 'полномочий' на него только и хватит.

Глаза старика потухли, на губах вздулись пузыри слюны, голова мотнулась и повисла. Пленс ушел, спрятался, воспользовавшись замешательством сагини. Тайила растерянно смотрела на подругу. Мейри чувствовала, что душа ее вскипела, потом покрылась коркой льда, а потом потрескалась и вспучилась, вновь обжигая грудь языками пламени.

― Мей, ― тихонько позвала Тайила.

Мейри поняла, что сидит, уставившись на изъеденную древоточцем столешницу. Старик благодушно похрапывал, чтица, бледная, как полотно, прижимала к груди бутылку от 'лучшего брэнди на свете'.

― Ах ты..! ― взревела сагиня, приходя в себя. ― Вот же тварь! Нос утереть!?

― Мей... ― начала Тайила.

― Что он сказал?! Тай, что он говорил?! Молчи, я помню! Бесовская дочь, значит!? Полномочия, значит!?!

Мейри жестом остановила чтицу, раскрывшую было рот, и сосредоточилась. Древняя энергия Дома затопила тело и сорвалась с кончиков пальцев, сагиня старалась краем холодного расчетливого разума, жившего в каком-то таинственном уголке ее порывистой натуры, контролировать движение стихий. Старик вздрогнул, затрясся, все сильнее и сильнее, попытался открыть глаза (с выражением искреннего недоумения на физиономии), но за него это сделал уже пленс. Стул под Преваном зашатался. Лицо старика исказила страшная гримаса, голова откинулась назад, кадык запрыгал, невнятный хрип заклокотал во рту. Сагиня чуть ослабила 'натиск', но тут же об этом пожалела. Преван выкинул вбок костлявую руку, дотянулся до Тайилы, сидевшей на расстоянии пары локтей, вцепился ей в волосы и потянул ее к себе.

― Хва-а-атит! Скажи ей, чтоб прекратила! ― провизжал пленс в ухо Тай, клацая зубами.

Мейри не успела даже привстать. Сползшая с головы чтицы косынка осталась в руке у старого солдата. Тай извернулась, раздался звук глуховатого удара - на пол посыпались глиняные черепки. Преван взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и завалился вперед, затихнув, устроившись подбородком в миске с соленьями. Тайила, брезгливо морщась, вынула из безвольных старческих пальцев свою косынку и тщательно отерла ладонь от потеков брэнди.

****

― Если опять захочешь меня выкинуть на Ту Сторону, добрый Преван помрет. Мы с ним теперь одно целое, ― сказал пленс. ― А у него, между прочим, дочь есть. Вот убиваться будет.

Он пытался дотянуться непослушной рукой до кровоточащей раны на макушки, наконец, нащупал липкое и поморщился. Тай со вздохом сунула ему под пальцы вконец испорченную косынку. Ей было неудобно, не перед пленсом, конечно, а перед стариком - ссадина получилась изрядная. От Превана несло чесноком и укропом, пленс принюхивался и морщился, жалуясь, что его тошнит от чесночного аромата.

― Пфффээ... ― Мейри фыркнула. ― Ничего с твоим воякой не случится. Без тебя ему только лучше будет. Старый пьяница, может, и пить бросит. Кто его к пьянству принуждает, а?

― А кто мне нож в сердце всадил, а? ― кривляясь, передразнил девушку инакоживущий. ― Я между прочим, в него и не целился, как раз драпать собирался - нужна мне была та война. Я, между прочим, на тот момент толком и не пожил да не все стопки выпил. Что мне оставалось?

― Ладно, ладно, ― почти благодушно проговорила сагиня. ― МНЕ еще будешь на судьбу жаловаться. Говори то, что я хочу услышать, да и разойдемся с миром.

― Откуда ты такая взялась на мою голову? Прицепилась, как репей к заднице!― причитал пленс, не делая разницы между эфирным собой и отдельными частями тела старого Превана. ― Эх, ца-ца, как я отключился-то! Больно. Вечно так: бьют Превана, а больно нам обоим...Хорошо, хорошо. Был один, интересовался лисой твоей рыжей, помер уже. Что там с ним приключилось, я не ведаю, наши говорят, нашелся кто-то посильнее и переманил его пленсов на свою сторону, ну, а те его вроде в реке утопили. Тхуутовщина какая-то, если хотите знать мое мнение. В междумирье сейчас вообще неразбериха. Пастырь какой-то объявился. Инакоживущим, говорят, всем по телу обещал, мол, хватит крохами питаться. Татуированные уже не те, ца-ца, власть делят. Храм сейчас твоей подружкой мало интересуется, ну разве тварь какую по следу пустит. Что глазами хлопаешь, не любишь тварюшек, рыжая? Бо-о-ольших таких.

― Как они могут выследить Тайилу? ― напряженно спросила Мейри. ― Дом у нее чист, я проверяла. Что у них на нее есть?

Пленс отнял руку от головы и продемонстрировал сагине мятую, в пятнах крови и брэнди косынку:

― Твоя подруга любит за собой вещи разбрасывать.

― Четыре тхуута, ― в сердцах выругалась Мейри.

― Не четыре, поболе. Да не переживай, красавица, ― злорадствовал пленс, подмигивая чтице. ― Говорю же, сейчас не до тебя. Сейчас у Храма кто поинтереснее имеется. Не хочешь узнать, кто, а, Ласточка?

― И кто?

― А вот ТЫ!

― Врешь, ― небрежно бросила Мейри. ― Какое до меня дело бесовикам?

Старик глумливо захихикал:

― Точно, дурковатая. Я тебе, кстати, большое одолжение делаю. Мог бы ничего и не говорить. Дождался бы спокойненько, когда татуированные до тебя доберутся и поминай как звали.

― Это я тебя сейчас помяну, ― прошипела сагиня, наклоняясь к старику через стол. ― Скину прямиком в ад и пойду другого искать, посговорчивее.

― Ладно, ладно, ладно,― покладисто затараторил пленс. ― Про лису твою я уже рассказал. Чего тебе еще?

― Кто меня ищет? Кто моя мать? Какое отношение ко всему этому имеет мой отец? Как их зовут? Что в междумирье сейчас происходит?

Старик вздохнул, потянулся за кружкой, выцедил остатки хмельного, а потом, красноречиво кашлянув, продемонстрировал подругам пустую кружку. Тай с обреченным вздохом полезла пальцами в кошель.

****

Имен пленс им так и не назвал: долго оправдывался, что инакоживущие имен не различает, и он и своего-то не знает. Отца Мейри он язвительно описал как человека 'душевного', но глупого, мол, сагине было в кого уродиться. Татуировки жреца пересчитывать пленсу было недосуг, он знал только, что тот богат и крутится возле главного храма, сея по междумирью раздор и смуту, потому как тычется куда ни попадя, рушит налаженные тысячелетиями взаимоотношения между живыми и мертвыми.

Это как раньше было, сетовал пленс, инакоживущие клеились к людям через дыры в Доме, привечались чародейками и выгонялись, кому не повезет, сагами. Многие, не по своему желанию заблудившись в Двух Сторонах, уходили добровольно на другое рождение, не дожидаясь пока их вышибут стихиями, остальные тихонько питались энергией людских пороков, позволяя и смертным поиметь от себя что-нибудь полезное. Те, кто знались с магией, бесовики, использовали, правда, самых бедовых пленсов в своих целях, но далеко не заходили, знали тот предел, за которым саги могли им объявить войну. А сейчас? Преван пожимал плечами. Вокруг тысячи мутных морд, и непонятно, кто из них люди, а кто ими притворяется, он сам уже иногда не понимает. Видал уже и сагов одержимых, не говоря уже о храмовниках Единого.

Пастырь? Он, Преван, в это не верит. Не может один человек, хоть с сорока татуировками, изменить порядок вещей, брешет, небось, наобещал мертвым невесть чего. Среди инакоживущих никогда не было особого согласия, а тут вдруг все принялись толковать о телах, владельцев которых даже не надо подчинять, а можно сразу стать им хозяином.

Магрета? Упаси Домин, он, Преван, и близко бы к ней не приблизился (старик с ехидной физиономией подул на пальцы). Что за Домин такой? А Преван и сам не знает, все говорят, и он говорит. Вроде, господин всех инакоживущих, но кто ж его видел-то? Это те знают, кто пролез к живым из царства мертвых, а Преван туда и не сунется, ему и тут неплохо.

Мать Ласточки - сагиня, среди своих не последняя, у инакоживущих немало кровушки попила. А что ее искать, кому она нужна? Тебе нужна, ты и ищи. Говорю, что знаю. Чего не знаю, того не говорю. Как я тебе ее найду? Наш брат от таких, как она, подальше держится. И вообще, Преван в первый раз слышит, чтобы саг и бесовик образовали союз и родили дитя, тем более такое...неугомонное.

Чего хотят от Ласточки бесовики? А меньше надо было бахвалиться своей силой! Даже в своей глуши не смогла вести себя скромно, заинтересовала одного... нет, одну...нет, одного - тьфу ты, время настало, человека от инакоживущего уже и не отличить, а мужика - от бабы - заинтересовала, короче, одну персону, сама разбирайся. Преван устал. А старик сейчас обмочится. Подавальщик и так зол на то, что пол осколками усыпали, будешь еще своими сажескими ручками мочу подтирать.

Да, еще одно. Та девка, о которой так переживает рыжая, сама горазда к чародейкам шастать, нужно будет - предупредят. Пусть лиса лучше о себе переживает. И вообще, красавицы, чтоб вы делали без старого Превана?

****

― Плел, плел, а смысл-то? Ца-ца да ца-ца, ― проворчала Мейри, когда подруги уходили из корчмы, оставив за столом простодушно храпящего старика. ― Как не знали толком ничего, так и не знаем.

Тай промолчала, внимательно посмотрев в лицо подруги. У нее было иное мнение на этот счет.

****

Мейри

Утром Мейри приняла от разносчицы увесистую корзину с едой, расплатившись из тех денег, что адман Лард оставил на хозяйство и проживание девушек. Она заглянула внутрь корзины, раздумывая, из чего она сможет приготовить завтрак, не испортив продукты и без урона для нежных девичьих желудков. В животе у Мейри забурчало. Она поразмыслила и решила, что желудок у нее не такой уж и нежный, и после вчерашней скудной трапезы (девушки вернулись домой разбитые и не смогли даже спуститься в банную, не говоря о том, чтобы приготовить поесть) ему подойдет все горячее и не очень сырое. Выбор у нее был небольшой: яичница с солониной, чай с молоком. С остальным справится только Тайила, а вернется чтица не скоро.

Из того, что наговорил вчера пленс, следовало, что в доме Дейдры Тай пока ничто не угрожает. Этому Мейри верила. Саг Берф перед отъездом говорил о невиданной доселе возне бесовиков вокруг королевского трона. Все те, кто так яро укреплял Лоджира на престоле, составляя союзы с прежними врагами, теперь расселись в столице по теплым местам, огляделись и задвигали отъевшимися боками, стараясь подмять под себя вчерашних союзников. Все остальное, об отце-бесовике, матери-сагини и интересе высокопоставленного смерть приносящего к скромной персоне сагини из Четырех Сел, пленс мог и напридумать. Среди, как он выразился, инакоживущих, встречались и лгуны, и выдумщики. Некоторые и селились-то в людских телах, чтобы продолжать в эфирной жизни врать и от этого выгадывать. Неужто саг Берф не предупредил бы девушку о подобном родстве?

Мейри достала из корзины плетенку с земляникой, с сожалением вспомнила о ягодном пироге, который всегда так хорошо получался у Тай, подумала, вздохнула и налила себе кружку молока. Пока разогревалась печь, сагиня разрезала булку, щедро намазала половинки свежим маслом из глиняного горшочка и сунула между ними кусок ноздреватого выдержанного сыра. Запивая еду молоком, Мейри залила водой и присыпала солью оставшееся в горшочке масло - так оно не пропадет без ледника. В городе в начале сезона лета лед достать было трудно, и девушки не покупали еду впрок. Хорошо, что по улице Осенних Снопов рано утром сновали предприимчивые разносчицы с корзинами, мальчишки с рыбой и свежениной и торговцы с тележками, гружеными овощами: богатые неименитые, жившие здесь, с удовольствием переплачивали пару медных за то, что на рынке можно было купить подешевле.

Полоски солонины уже аппетитно шкворчали на сковородке и запах шел такой, что Мейри совсем не жалела о съеденной булке, как вдруг в сердце сагини будто вонзилась игла. Кружка с остатками молока полетела на пол и брызнула во все стороны беловато-коричневым крошевом. Ощущение разрывающегося на части сердца было резким, но непродолжительным, но за ним нахлынула слабость, сознание заволокло серым туманом. Мейри оперлась о стол, вцепившись в него побелевшими пальцами, дернувшись, задела голым запястьем раскаленную сковороду - боль немного привела ее в чувство. Сагиня постаралась расслабиться, вздохнуть, не потерять сознание и не упасть. Не хватало в доме еще одной припадочной, мелькнуло у нее в голове.

****

Тайила

Дейдра даже не поднялась ей навстречу. Вторая девушка, находившаяся в комнате, судя по скромной одежде и нарочито благонравному выражению лица - компаньонка, бросила на Тай быстрый взгляд и опять склонилась над вышиванием.

Тайила молча смотрела на иронично улыбающуюся Дейдру. Мажордом вбежал вслед за чтицой и принялся что-то бормотать, но хозяйка кивком показала ему, что все в порядке. Слуга вышел, оглядываясь.

― Тайила, ― мягко произнесла Дейдра. ― Тайила Нами. Какой сюрприз! Пришла поблагодарить меня за покровительство? Как тебе работается на новом месте, дорогая?

― Прекрасное место, ― с чувством отозвалась Тай. ― Сразу поняла: ты с душой подбирала, прямо как для себя.

Холодное спокойствие, казалось, текло в жилах чтицы вместо крови. Тайила позволяла ему питать разум и сердце, гневу, даже праведному, внутри нее не было сейчас места.

Губы Дейдры слегка дрогнули, она прищелкнула языком:

― Ошибаешься, дорогая, место для меня уготовано совсем иное.

― В королевском дворце? Ты для этого назвалась родовым именем покойной Магреты?

Дейдра помедлила с ответом, потом повернулась к компаньонке, уши которой даже порозовели от усердного подслушивания.

― Выйди, Веточка, ― приказала Дейдра тоном, не терпящим возражения.

Девушка вышла, притворив за собой дверь. Тайила готова была поставить все свое золото, на то, что она подслушивает под дверью. Но молодая хозяйка встала и плотно закрыла дверь за компаньонкой.

― Может, и назвалась. Вечно я все путаю, ― мило улыбнулась Дейдра, усаживаясь и касаясь струн золоченого санторна, прислоненного к спинке кресла. ― Что ж, Магрета была мне как мать. Что плохого в том, что я пару раз назвалась Текрей? Хочу сохранить память о ней любым способом.

На лице Тайилы явственно читалось: 'Ты полная дура или притворяешься?':

― А как же род Олез? Или юный Жард тебе уже не супруг?

― Жард? Супруг. Перед богами и священным огнем. Ты думаешь, я всем наврала? Хотя, не удивляюсь - ты всегда была обо мне невысокого мнения.

― Четыре...храма, ― чуть не ругнувшись, проговорила Тайила. ― Ты соединена с ним святым браком?!

― Именно, ― спокойно произнесла 'наследница'. ― Мы соединены огненной церемонией в Пятихрамье.

― И все?! Всего лишь ритуалом, который сейчас никто не воспринимает всерьез? Вы хотя бы подписали договор о брачном союзе в документарии?

Самообладание Дейдры чуть было не изменило ей, она бросила на Тай яростный взгляд, но сдержалась и продолжила ровным светским тоном:

― Мне не нужен был договор, он связал бы меня. По нему мы должны были бы жить вместе три года, соблюдая супружескую верность. Это не в моих интересах. Кто сказал тебе, что я хочу за него замуж? У меня другие планы, и мелкий владетель - это не та партия, которую я готова принять.

― Ах, верность? ― Тай покачала головой. ― С браком ты получила бы защиту...

― Защиту? ― струны санторна жалобно звякнули под небрежным прикосновением. ― О какой защите ты говоришь, Тайила Нами? Папочка Жарда, господин Гераш, в замке старался разлучить нас, а потом вдруг сам предложил, чтобы я соединилась с его любимым сыночком. Но я уже почувствовала вкус Патчала, поняла его возможности. Я согласилась только на святой брак. А что? Знаешь, дорогая, в окружении никчемыша, каким является мой супруг, и честолюбца - его отца, мне приходится заботиться о себе самой. Жард меня защитит? ― Дейдра горько рассмеялась. ― Он бежит на свисток своего отца подобно хорошо выдрессированной собаке. Если его отец будет мне благоволить и дальше, то Жард будет с радостью пользоваться мной, но если его женят на другой, он будет смотреть в окно и вздыхать по мне, но никогда не посмеет отстаивать свое право на личные решения. Ты права - никто и никогда не воспримет святой брак серьезно. А мне и лучше! У меня уже есть несколько покровителей, а дальше все изменится!

― Боги, все еще хуже, чем я думала, ― пробормотала Тай.

― Какое вообще твое дело? ― взвилась Дейдра, не выдержав игры в благочинность. ― Вечно строишь из себя опекуншу! Я думала, уеду и отдохну от вас, а ты и здесь меня нашла! Ни ты, ни Релана никогда не оставляли меня в покое! Кратти, эта...умалишенная...Одна Латия...

― Не вспоминай Латию! ― выкрикнула Тайила.

― Чего вдруг! Она единственная меня жалела! Вы все обращались со мной, как с маленькой дурочкой! Она единственная среди вас, кто может слышать других!

'Она не знает', ― поняла Тай.

― Изображали из себя благовоспитанных девиц! Одна Латия могла меня выслушать. Да! Я все помню! Мне было тринадцать лет, вы все пошли на церемониал, а меня не взяли, ― из глаз Дейдры брызнули слезы. Она вскочила и забегала по комнате. ― А я плакала, и только Латия принесла мне потом веер и шкатулку, отдала мне подарок, который полагался ей! И много раз происходило так: вы шушукались, а меня выгоняли из комнаты! А я шла к Латии, сидела там и ждала, когда она придет и поговорит со мной, как со взрослой! У нас даже были свои секреты! И ей одной я писала письма, когда сбежала. А потом она перестала отвечать! Ни строчки! Вы ее отговорили, я знаю! Ты ее отговорила писать мне! Вы отняли у меня любовь Магреты!! Вы все! Ту любовь, на которую я имела полное право! И единственную мою подругу вы тоже отняли!

― Латия умерла, ― тихо сказала Тай.

― Я уговаривала ее бежать, но она боялась! Как же, вы бы сказали, что она нарушила приличия! Как вы меня поучали, эти...ваши...постные лица! 'Ты ведешь себя неблагоразумно, Дейдра!' 'Подумай о приличиях, Дейдра!' Если бы я вас слушала, сейчас сидела бы до сих пор в этом вашем загаженном чайками каменном гробу, Тай-Бреле!

― Латия мертва! ― Тайила повысила голос. ― Ее больше нет!

― Что? Что?! ― Дейдра остановилась перед камином.

― Я хотела тебе сказать, когда мы встретились в театре, а потом...Ее больше нет, Дейдра. Ее убили.

― Убили? Что ты такое говоришь?

― Да, бесовики, в замке, поэтому она не писала тебе, ― продолжила Тайила, видя, как на лице у ее собеседницы появляется выражение ужаса.

― Я тебе не верю, ― прошептала Дейдра.

― Я думала, господин Гераш тебе сообщил, ― Тай против воли почувствовала к Дейдре жалость. ― Он бывал в Тай-Бреле и после смерти Латии. Он не мог об этом не знать.

Лицо Дейдры было бледным, взгляд голубых глаз с расширенными зрачками блуждал по комнате:

― Умерла, умерла, убили. Они ее убили.

Тай испугалась, что девушка сейчас впадет в истерику. Светская холодность и сдержанность спали с Дейдры в одно мгновенье. Перед Тайилой опять стояла испуганная, растерянная девочка. Все это напомнило чтице день, когда она объявила девушкам о смерти Магреты. Она поднялась и схватила собеседницу за руку. Та непроизвольно сжала пальцы Тайилы в своей ладони:

― Послушай меня, Дей! Ты в опасности! Мы все в опасности! Успокойся, выслушай меня.

Дейдра вдруг тоненько взвизгнула и оттолкнула руку Тайилы:

― Зачем ты пришла? Тебе нужны деньги? Так бы сразу и сказала! У меня есть! Я дам! Я дам, если ты уйдешь! Ты нарочно меня пугаешь! Эти ваши вечные интриги! Жард сказал бы мне! Гераш сказал бы!

― Дей! Мы все хоронили Латию! К нам в замок приехали два чиновника из храма смерть победивших. Якобы для проверки. Я думаю, что они искали наследницу Магреты. Латия стала первой. Она была там будто...будто она сама ...там, в петле, в Пятихрамье, но мы нашли толковательницу. Мы узнали, что бесовики...что это сделали они. Что ты знаешь о королевской крови, Дей?

Дейдра смотрела пред собой, кусая губы. Тай пришлось еще раз повторить свой вопрос. Она старалась говорить как можно ласковее, игнорируя недоверчивый взгляд собеседницы:

― Потом они... следующими должны были стать я и Кратти. Таймиир отослал нас. Он не смог нам больше покровительствовать, мы сами попросили его сделать вид, что сбежали без его позволения. Он очень волновался обо всех нас, о тебе. Послушай, Дей, посмотри на меня, сосредоточься! Расскажи, что ты услышала тогда в замке. О какой королевской крови говорила королева? С кем она говорила?

Дейдра судорожно вдохнула в себя воздух и спросила:

― Это сделали бесовики?

― Да. Ты веришь мне?

― Почему Катрифа так говорила? Она говорила, что никто не узнает...Я не понимаю, причем здесь Латия.

Тайила осторожно усадила девушку на кушетку. В комнате стоял навязчивый сладковатый запах: в вазе с мутной зеленоватой воде умирали белые лилии, золотистая пыльца осыпалась на столик красного дерева. Цветы и гниющая вода пахли смертью и разложением. Тай рассказывала о последних днях Латии, хаосе и страхе, поселившихся в Тай-Бреле. Она умолчала о покушении на нее саму, стараясь лишний раз не пугать и так расстроенную собеседницу, и не стала говорить о том, что, возможно, именно слухи, пущенные младшей воспитанницей, послужили причиной преследования остальных компаньонок королевы Храмом Смерть Победивших. Чтица чувствовала облегчение от того, что Дейдра испугалась и отбросила все притворство. При этом ей было немного не по себе: она воспользовалась печальной новостью о смерти Латии, чтобы завладеть вниманием собеседницы

― Я не могу в это поверить, ― шептала Дейдра. ― Я не верю. Несчастная Латия. Она же...она должна была выйти за...этого...

― Дей, что ты слышала тогда в Тай-Бреле? Какой разговор был у Магреты с владетелем? Почему поползли слухи?

― Слухи? ― непонимающе переспросила девушка. ― Какие слухи?

― Слухи о том, что у королевы была дочь, рожденная в святом браке, и внучка, наследница.

― Тай, ― взгляд Дейдры стал напряженным, ― это не слухи. Магрета всегда врала нам. Одна из нас не была сиротой. У Добрейшей была дочь, которую она отослала на север и выдала замуж за владетеля. Дочь Магреты родила девочку. Королева забрала ребенка во дворец и воспитала среди других компаньонок. Я - внучка королевы! Я - наследница короны!

****

― Она в это верит? ― задумчиво спросила Мейри.

― Верит, ― устало ответила Тай. ― Искренне. Может, сейчас уже меньше, чем раньше. В тот вечер она слышала, как королева говорила в библиотеке с неизвестным человеком. Дейдра утверждает, что не знает, кто был этот человек - она пряталась за шторами, ей, якобы, срочно понадобилась книга со стихами, чтобы продолжить очаровывать юного Жарда. Лица говорящего она не видела. По содержанию разговора она сделала вывод, что это кто-то из владетелей Севера, пробравшийся в Тай-Брел для тайной встречи с королевой. Они сначала говорили о политике, а потом Магрета сказала, что в молодости сочеталась браком, что все эти годы держала внучку при себе и так далее. Следом она упомянула о том, что сделала запись в своем дневнике, и по ней в дальнейшем верные ей люди приведут на престол наследницу Хранителей Хартии. Когда владетель спросил, кто эта девочка, Добрейшая ответила, что это Дейдра. Вот так. Полный бред.

― Почему? ― Мейри болезненно поморщилась.

Тай с сочувствием посмотрела на забинтованный ожог на руке у подруги. Свою порцию яичницы чтица уже съела, нахваливая стряпню сагини. Она подавила улыбку, заметив, что яйца на сковороде чуть было не растеклись, и Мейри, помня о том, что Тай любит макать хлеб в жидкий желток, 'подперла' их кусочками солонины.

― Потому что я знаю, как Дейдра попала к королеве, ― вздохнув, призналась Тайила. ― Я была этому свидетельницей. Ее привел на кухню резиденции королевский мажордом - маленькая девочка пролезла в дворцовый сад под забором, через дыру, выкопанную любимым псом Магреты. Она рылась в отходах возле кухни, и была перепачкана, как поросенок, ― Тай улыбнулась воспоминаниям. ― В руке у нее была рыбья голова, и она жадно ела суп из спаржи, не соглашаясь выбросить свой 'трофей'. Ей было года три-четыре, может больше - возраст трудно было определить, она была худая, грязная, оборванная и плохо говорила. Это я спустилась на кухню и увидела, что старшая служанка кормит нищенку. Я почему-то взяла Дейдру за руку и отвела в каминный зал. Не помню, что подвигло меня на это. Мне было десять. По дороге я расспрашивала девочку о том, кто она и как попала во дворец. Помню, что я важничала и изображала из себя придворную даму. Магрета, конечно же, всплеснула руками и запричитала. Остальные девочки смотрели на нищенку с ужасом. Королева тоже попыталась расспросить ребенка, но малышка смотрела только на булочки на блюде. Когда Магрета протянула девочке угощение, та вдруг поклонилась и запела по-медебрски, танцуя и хлопая в ладоши. Она выступала, понимаешь. За булочку. Королева сказала, что ребенок, должно быть, отстал от бродячих актеров. Она собиралась найти ей семью, а через несколько дней сообщила нам, что девочка - она назвала ее Дейдрой - останется с нами. Магрета шутила, что нас четверо, как лепестков у цветов древа жизни, а теперь будет пятеро, как пять стихий. Дейдра была очень умненькой и одаренной музыкально, но она всегда отличалась от нас - ее тяжело было обучать манерам, а лет с тринадцати она стала кокетничать с мужчинами: молодым садовником, слугами, ― Тай помолчала. ― Она забыла то, что было до жизни во дворце. Детская память очень коротка, особенно тогда, когда это нечто плохое. Но когда я рассказала об этом сегодня, она, мне кажется, что-то вспомнила. И растерялась, в очередной раз обвинив меня во лжи.

― Ты рассказала ей об опасности?

― Да. О подозрениях Таймиира и Армеера, о слухах, болтовне в Озорном и том человеке, что проник в наш дом. Понятное дело, я не стала говорить о пленсе.

― И?

― В этот момент вошел мажордом и объявил о визите господина Гераша. Дей растерялась. Она, по-моему, не ожидала визита отца Жарда. Она попросила меня уйти. И я ушла. Я ничего не добилась.

Мейри хмыкнула, рассеянно провела по губам забинтованной рукой, зашипела от боли.

― Знаешь, Тай, ― сказала сагиня чуть смущенно. ― Похоже, теперь это уже не самое важное для нас - тот пленс был прав.

― Что? ― Тайила стояла к Мейри спиной и искала среди кухонной посуды свою любимую кружку.

― Я говорю, старый паразит сказал обо мне правду.

Тай обернулась и внимательно посмотрела на подругу.

― Меня ищут, ― с неохотой продолжила сагиня. ― Кто-то ищет меня через междумирье. Скоро найдет.

― Как?

― Есть такие способы. И есть способы определить, что идет поиск. Одним словом, времени у нас немного.

― Сколько?

― Дней пять-семь.

― Что дальше?

― Мы должны 'потеряться'.

― Надеюсь, не... ― Тай испуганно поднесла руку к горлу.

― Что? А, нет, ― сагиня улыбнулась. ― Умирать тебе больше не придется. Но со мной тебе теперь опасно.

― Я тебя не брошу!

― Это я тебя брошу! ― Мейри нахмурилась в притворном возмущении. ― Я уеду. Тебе со мной нельзя. Но и в Патчале ты оставаться не должна. Возьмешь свое золото и поезжай туда, где тебя никто не знает. Нельзя, чтобы ты тоже попала в поиск, а рядом со мной это очень вероятно. Это кто-то сильный, кто-то, хорошо знающий темные пути. Сама я не справлюсь. Если учитель еще в Кувшинках, он мне поможет, если нет - я отправлюсь за ним в Медебр.

― Как ты думаешь, кто может тебя искать?

― Если бы я знала.

― А определить? Ну, это, по-сажески? ― Тай неопределенно помахала рукой в воздухе.

― Если бы я знала, как, ― призналась Мейри. ― На самом деле, я мало что умею. Бесовики очень сильны. У пастыря трех-четырех строк, к примеру, тени всегда к услугам - кружатся над головой, как мошкара над болотом. Что я могу одна? ― сагиня запнулась. ― А если пленс прав, и мой отец - какой-то бесовик? Эх! Нужно было отправить преванова паразита в ад, чтоб не смог рассказать обо мне своим эфирным друзьям. Еще предупредят, кого не следует.

Тай кивнула.

― Я вижу Дом, два Берега и Жизненное Течение, ― продолжила Мейри в порыве откровенности. ― Я знаю, каким пороком одержим тот или иной человек. Я могу видеть танец пленсов, тхуутов и пишей над людскими Домами. Ко мне приходят люди. Меня называют 'та, кто говорит с мертвыми'... Их так много, этих людей. Я уже не помню всех лиц. Они рассказывают обо мне друг другу, одни благословляют меня, другие проклинают. Почему проклинают? Не хотят слышать правду или слышат только мое молчание. Знаешь, скольких людей, приходящих ко мне каждый день, я отсылаю прочь? Гораздо больше, чем тех, кому я хоть что-то говорю. Сама я ничего не решаю. Иногда вижу то, чего сначала не понимаю. Проходят месяцы, и все открывается. Как с теми снами, о тебе и твоей подруге. Но иногда я слепа. Иногда боги играют со мной. В детстве я думала, что я одержимая, такая же, как те беснующиеся старухи у входа в Единохрамье. Дед говорил, что я проклятая, гнилая внутри. Хорошо, что я никогда ему не верила. Тхууты съели его мозг задолго до того, как я родилась.

****

Несколькими четвертями ранее в темном подвале недостроенного Храма на правом берегу Неды под тонким шилом храмового дознавателя Рюпера кричал и корчился пожилой человек, в котором Мейри узнала бы своего деда, отравителя адмана Вала. Она не ошиблась - именно его она видела в аптекарском ряду на ярмарке в честь Тан-Дана. Несколько человек с крашеными в черное пальцами увели бывшего лекаря прямо от лотка, не дав собрать пузырьки с тинктурами.

Адман Вала уже был готов признаться даже в том, чего не совершал, когда дверь пыточной распахнулась, и в комнату вошло несколько человек с факелами. Кривясь от яркого света, старик поднял голову. Роскошно одетый господин, лицо которого адман Вала силился рассмотреть в надежде на то, что недоразумение разрешится (он много раз выкрикивал, что ничего не знает о дальнейшей судьбе своего зятя, дочери и внучки), и пытка будет остановлена, подошел поближе и спросил певучим женским голосом:

― Что, если мы просто поговорим?

Адман Вала поспешно закивал, щуря слезящиеся глаза. Он был лишь стариком, несчастным человеком, желающим жить и не стремящимся на Ту Сторону за своей давно покойной женой. Он рассказал беловолосой женщине, чье лицо пряталось в тени, все, что знал. Через несколько минут после разговора адман Вала умер от тонкого шила, пронзившего его сердце. Беловолосая фигура покинула пыточную, разочарованно качая головой.

Глава 17. Шантаж

432 год от подписания Хартии (сезон поздней весны).

Тормант.

Тормант встрепенулся от ощущения, что что-то движется рядом. Несколько минут жрец пытался понять, где находится. Голова была свежа, и тело дышало бодростью, но комната, в которой он проснулся, вернее сказать, очнулся, была ему незнакома. Окажись рядом сейчас наемный убийца, и королевский духовник был бы ему подан, как цыпленок на блюде, с гарниром из путаных мыслей и приправой из непонимания. Движение повторилось. Тормант подскочил и сел, зашарив рукой у пояса. Привычной одежды на нем не оказалось, лишь воздушная сорочка из дорогой кружевной ткани. Что-то мелькнуло в голове, какая-то неприятная мысль всплыла в уголке памяти и исчезла.

Наконец жрец заметил в углу комнаты немолодую женщину в коричневом фартуке, она, стоя у манекена для платья, чистила щеткой темно-серое одеяние, в которой Тормант признал свой собственный жакет, надетый им почти семиднев назад и с тех пор немало загрязнившийся. Служанка хмурилась и вздыхала.

― Выкиньте его, ― чувствуя, что голос еще не совсем слушается его, проговорил жрец.

― Что? ― служанка вздрогнула и повернулась к кровати.

― Выбросьте. К бесам. Ничего уже вы с ним не сделаете. И лучше вообще не трогайте. Аккуратно сверните и в огонь, ― Тормант скривился от всплывших в голове рваных воспоминаний последних 'веселых' дней ― даже слугам не стоило возиться с той грязью, что могла осесть на его одежде в грязных подвалах Озорного Патчала.

― Господин, ― служанка присела в поклоне. ― Простите, что я здесь. Я ждала вашего пробуждения, чтобы получить распоряжения насчет платья.

― Все выбросьте, ― Тормант махнул рукой. ― Только скажите сначала, где я.

― О! ― служанка кивнула и заговорила деловитым тоном. ― Вы в покоях господина Агталия, секретаря Господина Нашего короля Лоджира, да будет он четырежды благословлен Двумя Сторонами. Вы спали со вчерашнего рассвета. Господин Агталий велел вас не беспокоить. Мне также велено выполнять любые ваши распоряжения.

― Понятно, ― жрец оглядел комнату. ― Что ничего не понятно.

Покои были обставлена роскошно, но вульгарно: много позолоты и лака, кричащих цветов обивка на стульях и кушетке, кровать в кружевах и рюшечках. Господин Агталий, должно быть, обставлял гостевые покои, руководствуясь исключительно собственным вкусом. Ну, разве что, еще и вкусом короля. Поговаривали, что Лоджир любит бывать в поместье господина секретаря. Любил.

― Ваша рубашка выстирана, но брюки и жакет...

― Я же сказал, кинуть в огонь. Ваш господин одолжит мне что-нибудь...― Тормант запнулся, вспомнив предпочтения господина Агталия в одежде, ― ...а лучше пошлите за моим камердинером.

― Сию минуту, господин. В банной приготовлена для вас горячая вода, вас ждут цирюльник и лекарь. А пока, вот, я взяла на себя смелость... ― женщина подхватила с прикроватной скамьи светлое шелковое одеяние и развернула его, вопросительно глядя на гостя.

Тормант со вздохом кивнул. Пусть это будет домашний халат. С кружевами на груди и шлейфом. Слишком хлопотно сейчас убеждать служанку в том, что он не из тех мужчин, что, бывая в гостях у королевского секретаря, рядятся в женские туалеты. Бесы с ним, с халатом. Он дождется Орешка и выяснит, какого тхуута делает в гостях у 'подружки' Лоджира. Тормант отказался от лекаря, но с удовольствием согласился на ванну и услуги брадобрея.

Агталий расположился в зимнем саду. Перед ним стоял стол, накрытый на двоих. Над серебряным кофейником струился дивно пахнущий дымок, в чашах были мясо, хлеб и фрукты - простая, несмотря на статус владельца поместья, еда.

Королевский секретарь поднял голову и с удивлением и любопытством посмотрел на вошедшего.

― Боги. Вы свежи, как маргаритка, ― произнес Агталий вместо приветствия. ― Будь я на вашем месте, мое бессознательное тело уже отпаивали бы тинктурами лекари. И трудно сказать, отпоили бы. О, это какой-то секрет? ПодЕлитесь?

Тормант на ходу завязывал тесемки на рубашке, мысленно ругая Орешка за то, что тот так долго доставлял ему одежду. Впрочем, испуганный и растерянный вид слуги, в первый раз попавшего в дом любовника короля и возомнившего уже, что его хозяин решил удариться в мужеложство, рассмешил жреца. В противоположность Орешку, Тормант совсем не боялся за свою 'честь'. Он знал, как предан фаворит Лоджира своему возлюбленному, в отличие от последнего.

Тормант чувствовал себя неожиданно хорошо. Несмотря на все недавние несчастья, приключившиеся с ним и заставившие его пойти искать утешения в самых злачных местах столицы, настроение его было на диво бодрым; он забавлялся мыслью о том, что судьба к нему по-прежнему благосклонна - его пребывание в доме любовника Лоджира казалось весьма и весьма удачным стечением обстоятельств - пришло время узнать последние придворные новости и почему бы не из уст королевского секретаря?

― Приветствую вас, господин Агталий, ― Тормант в свою очередь, не выходя за рамки приличий, рассматривал хозяина дома. ― Не ожидал, что проведу утро в вашей компании.

Агталий улыбнулся. Фаворит Лоджира был худощав и тонок в кости, от того издали казался по-девичьи хрупким, но возраст и неспокойная придворная жизнь наложили уже отпечаток на его внешность. Его длинные выбеленные волосы носили следы тщательного ухода, но лимонный сок и яркое солнце уничтожили их густоту и блеск. Густые черные брови на бледном лице странно контрастировали с бесцветными волосами, умные серые глаза с поволокой грусти довершали необычный, одновременно притягивающий и отталкивающий, облик. Агталий не был сегодня накрашен, и его кожа казалась прозрачной и болезненно-нежной.

― На все воля богов, ― тонким голосом произнес секретарь. ― Однако вы не ответили на мой вопрос, господин Тормант. Как вам удается так быстро вернуть себе здравие после подобных...излишеств?

― Ничего секретного, господин Агталий - всего лишь Дар от Храма. Я не простужаюсь, не мучаюсь похмельем и не боюсь подхватить срамную болезнь.

― О, вот чего нам всем так недостает! ― воскликнул фаворит короля, всплеснув изящными руками и по-птичьи наклоняя голову набок.

― Обратитесь к господину Сюблиму, ― поморщившись, предложил Тормант, усаживаясь за стол. ― Теперь это его ведомство - раздавать Дары.

― И вам туда нынче путь закрыт? ― откровенно улыбаясь, предположил Агталий.

― Вы необыкновенно проницательны. И хорошо осведомлены, ― жрец криво усмехнулся в ответ. ― Ничего нет хуже, чем бывший друг, ставший соперником и победивший... все равно в каком вопросе.

Он занялся едой. Агталий сидел напротив, цедя свежесваренный кофе, и с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как ест его гость.

― Я вас понимаю, ― протянул секретарь. ― В политике, как и в любви, тяжело подчинятся равным. Жаль, что мне еще несколько лет ждать от Храма следующего Дара. Я бы с удовольствием выбрал то же, что и вы. Кстати о Дарах. Хотите знать, как мы вас нашли?

― Сгораю от нетерпения. Я не ожидал, что меня так скоро...спасут. Мой камердинер должен был явиться за мной не раньше седьмого дня.

― Явиться в Бежра- Гамбэ? Мы нашли вас там.

― Бежра-Гамбэ? Сорок тхуутов! Это как же меня туда занесло? ― Тормант со звоном поставил на блюдце кофейную чашечку, изумленно и недоверчиво глядя на собеседника.

У Бежра-Гамбэ, бершанского притона в пригороде столицы Грязном Патчале, была наисквернейшая репутация. Даже самые бедовые курители древесной щепы и любители азартных игр не отваживались туда заглядывать без особой надобности. Если кто-то пропадал в городе без вести, о нем говорили 'сгинул, как в Бежра-Гамбэ'. Некто из владельцев притона имел высокие связи среди гардов и мортальных чиновников. До сих пор все темные дела, творимые в стенах этого заведения, сходили бершанцам с рук. В Бежра-Гамбэ можно было без страха купить то, к чему в любом другом месте города в довесок частенько полагались кандалы или веревка, продать жену и детей, нанять окаянника за десяток золотых, проиграть собственную свободу ― и все это без опаски, что среди посетителей заведения окажется переодетый гард.

― Ну, это уж вам виднее, как вас туда занесло. Вы 'веселились' в маленькой комнате, в компании двух курильщиков и трех явных окаянников. Вызволить вас оттуда без ущерба оказалось делом непростым. Хорошо, что господин Мефей прихватил с собой целый патруль Храма.

― Мефей?

― Да, ваш друг прибыл в столицу, чтобы в очередной раз испросить у Синклита положенный ему Дар, так он сказал. Получив отказ, он принялся искать вас. Выяснив, что вас уже несколько дней никто не видел, господин Мефей отправился к вам домой, а там, получив невнятные объяснения от вашего...хм...нетрезвого слуги, в тревоге вернулся на Храмовый Двор. Мы нашли вас только под утро. Слава богам, по описанию вас узнала какая-то шлюха, она подсказала, где вас искать...

― Розочка, ― пробормотал Тормант. ― Ее я еще помню.

―...а бершанцы, увидев патруль Храма, не стали препятствовать нам.

― И вы там были, господин Агталий? ― в изумлении спросил жрец.

― О да, ― с притворной скромностью ответил секретарь. ― Мне всегда хотелось посмотреть на злачные места Патчала. Увы, я слишком заметная личность, чтобы посещать подобные заведения. Даже вчера, под капюшоном, я боялся, что меня узнают. Но вы мне были нужны, господин Тормант! ― Агталий любимым жестом всплеснул руками. ― Я был рад поучаствовать в поисках.

― Король требовал меня к себе? ― предположил Тормант. ― Меня, должно быть, ждет выволочка.

― Пустяки, ― королевский фаворит пренебрежительно махнул рукой. ― Да, он пару раз звал вас, но внимание короля в эти дни было совсем на ином.

― На чем же?

― Ах, вы же не знаете? Непременно расскажу вас. Это так интересно! Это то, из-за чего мне захотелось пригласить вас к себе. Тем более, вчера ваш слуга был до неприличия пьян, а с ним в доме находился лишь второй слуга, мальчик...такой...немного странный. Я предположил, что после пробуждения вам понадобится ванна и, возможно, что-нибудь особенное...травы, лекарства...к счастью, вы совсем здоровы и бодры... За вами, я надеюсь, здесь хорошо поухаживали?

― Отлично, просто отлично. И еда - как раз то, что нужно.

― Что вы там делали? ― с любопытством спросил Агталий. ― В Грязном Патчале.

― Если б я помнил, ― Тормант хмыкнул. ― Развлекался. Я даже не взял с собой кошель, все равно после первой трубки далеко бы я его не унес. Орешек должен был пройтись повсюду позже и оплатить мои долги, я в таких заведениях клиент давний, благонадежный...хм...чем же я расплатился в Бежра-Гамбэ?

― А вы там и не расплачивались? ― безмятежно ответил секретарь. ― Вы должны мне три золотых.

― Значит, вы подоспели вовремя, ― с чувством заметил жрец, с содроганием вспомнив о том, что бывает в бершанском притоне с должниками. ― Моя искренняя вам благодарность. Впредь буду осторожен с 'прогулками'. Теперь удовлетворите мой интерес: зачем я вам понадобился, вам, а не королю, будь он четырежды благословлен Двумя Сторонами?

Тормант откинулся назад и вытер губы накрахмаленной салфеткой. Королевский секретарь не спешил отвечать. Он передернул худенькими плечами в ослепительно белом, расшитом речным жемчугом жилете поверх рубашки с кружевным жабо, холодный рассеянный взгляд его скользнул по пустым кадкам из-под перезимовавших и уже высаженных в сад растений. Тормант подумал, что разговор только начинается (жрец признался себе, что понятия не имел, в какую сторону он будет направлен), а весь обмен любезностями, что предшествовал ему, ― всего лишь светская болтовня.

― Вы счастливый человек, господин Тормант, ― заговорил Агталий после долгого молчания. ― Вы так удачно ушли в загул. Многие полагают, что слишком удачно.

Тормант удивленно шевельнул бровью.

― Пять дней в забытьи, ― задумчиво проговорил королевский секретарь, словно беседуя самим с собой, ― и наверняка, многие видели вас в тех...заведениях, что вы посещали? Но будет ли вера пьяницам и курителям древесной щепы? ― рассуждал секретарь. ― С другой стороны, Я - свидетель того, что вы были абсолютно...не в себе, когда я вас нашел. Но опять же, кто подтвердит, что вы не организовали свое забытье и не обвели всех нас вокруг пальца?

― О чем вы, любезный господин Агталий? ― Тормант потянулся было к кофейнику, но опустил руку, озадаченный поворотом разговора.

― Получается, друг мой, что после того, что произошло в ночь Тан-Дана, я ― единственный надежный свидетель вашей невиновности. Господин Мефей не в счет. Репутация у него в Храме, насколько я знаю, ...хм...не самая лучшая. Перед судом дознавателей, господин Тормант, не к месту сказанное слово... ― Агталий сокрушенно покачал головой.

― Господин Агталий, ― мягко спросил Тормант, шевеля желвакам, ― вы пытаетесь сказать мне что-то, чего я не понимаю.

Он вдруг осознал, что находится в доме человека, политические взгляды и пристрастия которого ему совершенно неизвестны, что королевский секретарь близок к Лоджиру, благоволящему своему лекарю, ныне Высшему Пастырю Храма Смерть Победивших господину Сюблиму. Последние откровения Лоджира свидетельствовали о том, что король охладел к любовнику и хочет 'освежить' свои ощущения. Тормант всегда считал Агталия королевской игрушкой, тенью Ставленника, и не задумывался о том, что беловолосый ажезец может попробовать поиграть в собственные игры за спиной у Стремительного.

― Пять дней в забытьи, ― королевский фаворит сам подхватил кофейник и налили жрецу кофе. ― Вы совсем ничего не помните?

― Господин Агталий, ― Тормант отпил из чашки, ― вы говорите намеками. Я же не балаганная чародейка, чтоб гадать на камнях, саже и кофейной гуще.

― О, ― Агталий всплеснул руками. ― А я вот с удовольствием сыграл бы роль чародейки! Допивайте кофе и дайте-ка мне вашу чашку!

Жрец неохотно отдал фавориту короля крошечную фарфоровую чашечку на пару глотков. Тот опрокинул на блюдце крупянистую гущу и с шутливым вниманием вгляделся в неровную лужицу.

― Что я вижу? Как интересно! Забавную историю рассказала мне ваша чашка, господин Тормант. Желаете послушать?

Тормант не желал. Напряжение его росло. Но Агталий вряд ли прекратил бы игру, даже если бы жрец умолял его сделать это.

― Жила-была семья одного, скажем так, весьма небедного такшеарского купца, ― продолжил королевский секретарь. ― В семье родился замечательный сын, талантливый, умный, прилежный в обучении, - гордость отца и матери. Когда юноше исполнилось восемнадцать, он отправился в Коксеаф и поступил в университет, чтобы в дальнейшем стать ученым мужем и тутором теологии. В столице всех наук, коей часто называют Коксеаф, юноша познакомился с юной красавицей - хозяйкой маленькой эпистолярной лавочки, куда он частенько заходил за разной учебной всячиной. Молодые люди соединились браком по такшеарским обычаям - на этом настоял молодой человек. Ему хотелось, чтобы семейные узы связали их как можно крепче, а по такшеарскому обычаю расторгнуть подобный брак могла только смерть одного из супругов - юноша был очень сильно влюблен, даже бросил все свои ...не очень...пристойные привычки. Через год у пары родилась дочь, милая малышка, очень похожая на отца, а юноша стал замечать - он и раньше подозревал подобное, но тщательно скрывал, - что его привлекали сферы, далекие от божественного и всего того, что преподавали ему почтенные туторы теологии. Тайком от супруги молодой человек стал проводить довольно опасные эксперименты. Однако жена молодого человека, Дарина, так, кажется, ее звали, оказалась очень проницательной женщиной. И чувствительной в отношении...энергий. Между супругами стало нарастать напряжение, и молодой школяр решился: он попытался связать слабеющее взаимное влечение магическим обрядом. Эффект от него, увы, получился обратным. К немалому горю юноши, ората Дарина, не сказав ни слова, бежала от своего супруга, забрав дочь. Юноша понял, что в водовороте любви никогда даже не расспрашивал жену о том, из какой она семьи и кто ее родичи. Молодой человек - забыл упомянуть, что звали его Льонел, - стал искать супругу и дочь. Продолжая совершенствовать свои магические таланты, он почти выследил их до маленького селения, где жили родители Дарины, но вновь потерял, когда супругам Вала пришлось бежать от мортальных дознавателей. Чета Вала хорошо скрывалась. Впрочем, как и Дарина, которая на какое-то время тоже потеряла связь с близкими: маленькая девочка оставалась у пожилых супругов, и женщина искала их по всем Главным Землям и даже колониям. А вы не знали этого, господин Тормант? Рад, что хоть чем-то смог вас удивить... Так вот...шли годы, а вы, мой друг, подобрались совсем близко к жене. Вам осталась пара шагов, и вы уже догадывались, кого вам предстояло встретить и почему поиски затянулись так надолго. Что вы на это скажете, господин Тормант?

Тормант молчал. У него вдруг неприятно запульсировало в груди. Странно, что сердце его иногда болело, оно словно не подчинялось Дару и временами пугало жреца. Тормант действительно раньше искал Дарину, надеясь...он не знал на что надеется: на месть или покаяние? Но последний год и новые цели отвлекли его от поиска жены и дочери, он осознал, что Дарина ему уже не интересна, дочь, если жива, выросла и не знает отца. Светловолосая красавица, загадочная женщина, полная нежности и чувственности, рядом с которой он когда-то потерял голову, стала сагиней. Она каждый раз выскальзывала из его сетей, словно заранее зная, где и когда он расставит ловушки. Игра в догонялки надоела жрецу. У него теперь были другие интересы, и он верил, что и так получит свое, добившись высокой цели. Торманта больше тревожило то, что фаворит короля теперь знает о присвоении им титула господина из рода Эшир. За это его вполне могли повесить на главной площади перед Кальпикой. У жреца теперь не было сомнений в том, что недооценив Агталия, он оказался в ловушке.

― Что вы на это скажете, господин Тормант? ― повторил ажезец.

― Скажу, что при других обстоятельствах прикопал бы вас где-нибудь под дубом, ― помедлив, хрипло заметил Тормант.

Агталий неожиданно залился мелодичным смехом.

― Как же, как же, наслышан, вы в этих делах мастак, ― сказал он без тени недовольства.

Продолжая улыбаться, королевский секретарь то ли с притворным, то ли с естественным простодушием поинтересовался:

― Вы удивлены, господин Тормант?

― Поражен, ― от жреца не укрылось, что его собеседник все же зовет его 'господином', а не 'адманом'.

― Хотите знать, откуда я все это узнал?

― Не уверен.

― Вот как?

― Мне кажется, я и так знаю, ― неохотно объяснил Тормант. ― Был только один человек, которому я это все рассказывал, и этот человек был некогда моим другом. Вам обо всем проболтался Сюблим.

― Проболтался?! ― Агталий вдруг захохотал.

Отсмеявшись, ажезец промокнул веки салфеткой, объяснил в ответ на немой вопрос собеседника, уже с трудом сдерживающего раздражение:

― Простите, так забавно, что вы употребили это слово. Ваш друг...бывший, как вы выразились, друг рассказал мне это все под пытками.

― Под пытками? ― Тормант сжал руками резные подлокотники.

― Да, да, ― Агталий прикладывал ткань к уголкам глаз, он напомнил жрецу женщину, старающуюся не размазать по лицу сурьму и румяна. ― Вы же не знаете. Вас же не было шесть дней. Вы пьянствовали, а несколько человек из вашего Храма в ночь Тан-Дана проникли во дворец и попытались заставить короля передать власть жрецам Храма Смерть Победивших. Среди этих людей было три члена Синклита.

― И Сюблим?

― Нет, он не участвовал в нападении на короля. Его вина не доказана, ― Агталий задумчиво постучал по губам тонкими пальцами в перстеньках с самоцветами. ― Ни один из допрошенных на него не донес, наоборот, все отрицали его участие в заговоре. Король был рад: ему не хотелось бы потерять хорошего врачевателя. На вас тоже никто не указал. Хотя...знаете...это было бы так логично: отодвинутый в сторону претендент на кресло Высшего пытается получить все и сразу...Но не пугайтесь. Вам ничего не грозит. Господин Мефей и ваш покорный слуга уже свидетельствовали в вашу защиту вчера, на заседании нового Совета. Лоджир не стал трубить о заговоре. Он казнил заговорщиков и сам пришел в допросную, чтобы освободить вашего...своего лекаря, запретив дальнейшие пытки.

― Король видел, как вы допрашиваете Сюблима? ― Тормант чувствовал, что его голова вот-вот лопнет от переизбытка новостей и откровений.

― Ну что вы! Я его не допрашивал. И он, конечно же, меня не видел. Но я все слышал и, как бы так выразиться, направлял беседу. Знаете, господин Тормант, я ведь довольно богат. Если бы моя семья знала, сколько золота приносят мне рудники и плавильни на западе, она не спешила бы изгонять меня из рода. Я к тому, что королевские дознаватели - тоже люди, и им хочется почаще любоваться древом жизни на желтеньких монетах Метрополии. А у господина Рюпера от прикосновения к благородному металлу руки становятся просто золотыми. Вы бы видели, что он выделывает одним только тонким шилом! Я никогда не знал, что таким хрупким инструментом можно причинить столько боли, почти не оставив следов. Оказывается, на теле множество крошечных точек, попав в которые, можно вызвать ощущение молнии, пронизывающей человека от головы до пят.

Тормант внутренне содрогнулся. Он страшился услышать, о чем еще рассказал Сюблим под пытками. Агталий, почувствовав страх собеседника, перегнулся через стол и приятельски похлопал жреца по руке.

― Вы не представляете, что господин лекарь поведал адману Рюперу! Я даже знаю, где он прячет своего сына.

― У Сюблима есть сын?

― Да. Он - никчемыш, и может умереть со дня на день. Ему всего три года, но у него голова большая, как тыква.

― Боги, ― прошептал Тормант, вспоминая, как бывший друг избавлялся от последствий экспериментов жреца.

Что он тогда думал? Что чувствовал? Почему молчал? Чего хотел от дружбы с мучителем детей, подобных его сыну? Чего желает ныне?

― Он рассказал вам о...переносах?

― Да. И вашем мальчике-слуге.

― Вам...это от меня нужно?

― Перенос? Не-е-ет. Если бы я хотел, то еще при жизни господина Толия воспользовался бы его щедрым предложением, ― с легким смешком проговорил Агталий. ― Неужели вы думаете, что мне нужно новое тело? Господин Толий предлагал мне переселиться в юную девицу. Каково?

― И вы отказались?

― Конечно! Стать женщиной и лишиться любви Лоджа?! ― голос секретаря на миг отказал ему, он овладел своими чувствами и сухо договорил. ― Такой перенос приблизил бы меня к моей истинной сути, но жертва была бы слишком великой.

― Что же? ― напряженно спросил жрец. ― Что вам от меня нужно?

Агталий посмотрел собеседнику в глаза:

― Скажите, кого вы видите сейчас перед собой? Любовника короля? Уже нет. Придворного секретаря? Я не столь хорош в этой должности, найдутся умельцы и помоложе, и пошустрее. Я как пена в прибое - жил в движении, умираю в штиль... Мне было пятнадцать, когда Лоджир увез меня из моего родового поместья. Ему было двадцать. Он был младшим сыном владетеля, отправился на восток, чтобы налаживать новые торговые связи. Я поплыл с ним в трюме корабля, в углу, накрытый овчиной. Мы не могли жить друг без друга. Мы были счастливы. Теперь все по-другому. Вы понимаете. Вы с ним говорили, он не мог не пооткровенничать с собственным духовником.

Тормант кивнул.

― Я не хочу стать паразитом в женском теле, ― Агталий передернулся. ― Ни в каком теле, даже мужском, молодом. Вы не можете помочь мне, перенеся мою суть куда-то еще. Это противоестественно. Лоджир никогда не полюбит...пленса...А мне нужен лишь мой король. Он еще молод, а я...стар, хоть и не годами. Мне может помочь другое... Я хочу, чтобы вы отыскали для меня одну женщину. Ваш никчемыш, по словам Сюблима, способен привести меня к ней.

― Хорошо, ― жрец пожал плечами. ― Мне всего лишь нужна вещь, к которой она прикасалась. Или сильная связь - страсть. Все остальное не сложно.

― ВСЕ сложно, ― с силой возразил ажезец. ― Вы поймете. А что касается вещи? Я стану той вещью. Я прикасался к ней. Она не захотела даже говорить со мной и молчала, пока я пытался объяснить и старался...совладать с плохим самочувствием...мне было плохо рядом с ней. Она прогнала меня. Я хочу, чтобы вы ее нашли. Что же касается страсти, то... ― Агталий улыбнулся уголком рта, ― ...я страстно желаю подчинить себе ее саму и ее мастерство.

― Да кто же это? Кто вам нужен?

― Сагиня. Одна молодая сагиня с восточного побережья.

― Вы с ума сошли! ― не сдержался жрец. ― Зачем вам сагиня? Думаете, что вам помогут в Пятихрамье?

― К бесам Пятихрамье! Мне нужна только эта девушка...Еще одна история для вас, мой друг, ― Агталий усмехнулся, ― из той же потусторонней области, такая же правдивая, что и ваша, но только из моей жизни...Когда-то давно мне и Лоджиру гадала чародейка. Лодж был пьян, он смеялся, а я...не знаю почему...я слушал. Гадалка говорила о времени, когда люди падут ниц перед новым королем, а его возлюбленный потеряет свою любовь. Перед самой 'войной близнецов' я напомнил Лоджу слова той женщины. Он прислушался, поверил, победил. А я...потерял свою единственную любовь.

― Чем вам поможет сагиня? ― Тормант досадливо покачал головой.

― Я вернусь к началу. К началу своего пути. Дороги души человеческой всегда были мне интересны. Я прочел сотни книг, целые четверти сезона проводя в подвалах Двора. По моей указке десятки людей скупали и изымали из библиотек Метрополии все тома о Пятихрамье. Я изучил ээксидер. И я нашел этот путь... На берегах востока и Н'Котега, и не только там, многие знают о девушке, которая может говорить с мертвыми и с одного взгляда способна узнать всю подноготную человека. Даже ее наставники признают, что равных ей нет. Покойный господин Толий говорил, что о ней знают все духи междумирья...В книге сказано, что такие рождаются редко. И только саги могут провести душу через перерождение и воплотить ее в новом теле так, чтобы она помнила прошлую жизнь. Гадалка говорила... ― королевский секретарь осекся, посмотрел на Торманта.

― Вы умрете и родитесь вновь?!

― Да. Я смогу родится в молодом теле, я вырасту, возмужаю и вернусь к своему королю. Он будет еще достаточно молод. Он вспомнит меня, полюбит...В жизни каждого есть только одна Великая Любовь. Я ― любовь Лоджира, что бы он ни говорил.

― Вы безумец, ― с откровенностью сказал жрец, глядя в глаза Агталия.

― Я знаю.

― Это же саги! Настоящие, а не шуты, подобные Бедзеке. Нам пришлось осквернять храмы, чтобы изгнать их племя подальше. Многие в Синклите до сих пор трепещут при одной мысли о том, что они отбросят свое человеколюбие и соберут силы для настоящей войны с Храмом. Пусть некоторые смерть победившие твердят о том, что древняя вера стара и косна, мы-то с вами знаем, на что способны саги и толкователи.

― Вы найдете ее. В противном случае вас повесят за присвоение чужого имени и рода.

― Почему бы вам снова не отправится к этой вашей девушке и не попросить ее саму?

― Она откажет мне и в этот раз... Нет. Мне нужно получить ее в свою власть, и надолго. По моим сведениям, сейчас она в столице, здесь, одна, без защиты своего Храма. Вы найдете ее, а дальше - моя забота. Я обещаю вам, что перед...перерождением...позабочусь о том, чтобы вы получили должность Высшего. У меня достаточно денег и связей. Я смогу долгое время сдерживать Сюблима - всего два слова, и он не захочет вредить вам и сообщать кому-либо, включая короля, то, что вы ему понарассказывали в порыве дружественной откровенности.

― Если сагиня достаточно сильна, я не смогу заставить духов найти ее. Пленсы держаться от таких, как она, подальше. Я даже не представляю, как убедить их искать сага! Кто отважиться подобраться к той, что может оправить мертвых в ад или в лучшем случае на Ту Сторону!? И не хочу рисковать своим никчемышем! Он и так не силен здоровьем!

― Вы знаете, что вашего подопечного, адмана Филиба, выловили на днях из Неды? Раки объели ему лицо, но его узнала какая-то шлюха из Озорного, ― Агталий поцокал языком. ― Досадно, да? Вы ведь посылали его по какому-то важному поручению? А он взял и не вернулся! Унес все сведения с собой в могилу. Я плохо знал адмана Филиба. Мог ли он дать себе волю, хлебнуть лишку в ночь Тан-Дана и от того...кхе-кхе...нахлебаться водички? Судя по вашему лицу, не мог. В городе усилены патрули. Вашего подопечного видели в городе накануне праздника. Он разговаривал с братьями из патруля на улице Осенних Снопов, а те заметили его неприкрытый интерес к их службе. А вышли они на улицы Патчала, чтобы не позволить врагам короля взбунтоваться, пока добропорядочные горожане веселятся. Сначала заговор жрецов, теперь вот ходят слухи о том, что в Озорном голытьба готовит переворот. Люди болтают, что у королевы была внучка - законная наследница престола Хранителей Хартии, и, поверьте, многих эта идея воодушевляет! И я говорю не только о разном сброде, но и об аристократии. Иначе эту мошенницу давно бы поймали. Вот только кто покрывает ее? Как бы вас, господин Тормант, не сделали козлом отпущения. Скажите, с каким поручением вы посылали вашего подопечного в Озорной Патчал, и кто мог настигнуть его там. Молчите? Не хотите рассказывать? Правильно, не усугубляйте свое положение. В трудное время мы с вами живем, друг мой, в трудное. Все, что угодно, может случиться.

Тормант почувствовал, что уничтожен. Словно во время игры в 'Леса и болота' кто-то нахально из-за спины протянул руку и забрал из его коробки все монетки-'лесенки', и он остался посреди расчерченной доски - одинокая фишка, не знающая, куда ступить так, чтобы не потерять все.

― Я сделаю все, что смогу.

― Вы сможете, я уверен. Вам придется. Адман Рюпер сумел извлечь много сведений из господина Сюблима. Господин королевский лекарь не подозревал о моем присутствии на пытках, а адман Рюпер сделал вид, что ничего не понял из болтовни очередного 'клиента'. Многие хотят обладать тем же могуществом, что и Толий Лец, - снабжать богатеньких поклонников новыми телами и грести лопатой золото. Уверен, что когда Сюблим убьет вас, то отнимет у вас Борая, чтобы тот служил медиумом другому, послушному королевскому лекарю, жрецу. Если бы не покушение на короля, ваш загул и мое вмешательство, вы были бы мертвы.

― Где Борай? ― встрепенулся Тормант.

― Не волнуйтесь, он здесь, в этом доме. Сыт и доволен. Оставайтесь и вы здесь, вам опасно сейчас возвращаться в дом. Пошлите за камердинером и вещами. Начинайте свою работу.

― Конечно, господин Агталий. У меня нет иного выбора.

― Рад, что вы это понимаете. Заканчивайте свой завтрак. Я отдам необходимые распоряжения.

Королевский фаворит встал и вышел из комнаты. Он прошел по коридору, на миг остановился у вазы с розами и вздохнул нежный аромат. Агталий не сомневался в успехе своего предприятия. Он умолчал о том, о чем еще некогда поведала ему с Лоджиром балаганная гадалка. Она показала им карту Иксид - изображение сажеской дочери, и добавила, что лишь один раз в тысячу лет возродить на Этой Стороне любовь, минуя уготованную богами гибель одного из возлюбленных, может только дева, в жилах которой течет кровь смерть приносящего и жизнь дающего, сагиня, рожденная от союза двух противоположностей. Агталий не понял тогда, что слова гадалки обращены именно к нему. Но прошли годы, и предсказание стало сбываться. На его глазах Судьба сплела в целое нити разных событий. Первым узелком стало то, что ведя протокол на совете дознавателей, королевский секретарь из длинного списка беглых преступников запомнил имя отравителя Вала. Мортальные гарды смогли отследить лекаря от Четырех Сел (где на него донесла госпожа Мелея, супруга местного управителя, и где супруги Вала отдали в Пятихрамье свою внучку) и до самой столицы. Дознаватели и об этом упомянули, о том, что внучка преступников прославилась как талантливая сагиня. Ее наставник свидетельствовал в расследовании, но многим следствию помочь не смог. Девушка, по сведениям дознавателей, никогда больше не встречалась с родным дедом, но слежка за ней была установлена до тех пор, пока следы беглых супругов Вала не обнаружились в Патчале и пригородах.

Год назад, уже познав отчаяние брошенного возлюбленного, секретарь, переодетый женщиной, в поисках девы из гадания побывал в Пятихрамье Четырех Сел. Мейри Вала один раз насмешливо посмотрела на 'девицу' и попросила двух парней-толкователей 'вывести это прочь'. Ажезец смог лишь вскользь коснуться ее руки. Ничего он тогда не почувствовал: громы не загремели среди ясного неба, и голоса свыше ни о чем не поведали. Сагиня брезгливо отдернула руку. Агталий продолжил поиски дочери бесовика и сага в других Пятихрамьях.

Агталий не поверил своим ушам, когда Сюблим, заливая потом пыточную, откровенничал о подвигах своего 'друга'. Королевский любимчик пытался очернить конкурента, а получается, сам попал в ощип. Дарина Вала, так звали жену жреца четырех строк, человека, выдавшего себя за господина из знатного рода Эшир. Мейри Вала была дочерью смерть победившего и сагини.

Старика Вала найти оказалось непросто - тот прятался от гардов в Грязном Патчале и лишь иногда выходил на ярмарки со своими притирками и каплями. Жена его умерла от городской лихорадки несколько лет назад. День Тан-Дана стал для пожилого лекаря роковым. Агталию оставалось лишь заманить к себе Торманта. Жрец четырех строк был всегда ему симпатичен. Но ажезец рассказал такшеарцу ровно столько, сколько требовалось. Агталий верил в зов крови. Больше, чем в зов мертвых.

Глава 18. Не обратится Сердце в камень никогда....

Не обратится Сердце в камень никогда,

Его не тронет сила злобного труда,

И вся та боль, что заслонила в Сердце Свет,

Чрез жизни и века сойдет на нет.

Седьмая священная граха из третьей книги 'Четырехкнижья'.

Перевод с ээксидера Тайилы Нами.

432 год от подписания Хартии (сезон раннего лета).

Тайила

Шли дожди. Тай несколько дней подряд выстаивала длинную очередь из таких же, как она, девушек, ищущих место. Она даже показала свои бумаги, свидетельствующие о том, что она служила при дворе, в надежде, что в столичном документарии не свяжут ее имя со слухами вокруг воспитанниц Магреты. Ей предложили пару мест в самом Патчале, но Мейри настаивала на том, чтобы Тай покинула столицу. Тай приходила домой промокшая и чуть не слегла с простудой. Мейри сварила целый кувшин горчайшего зелья и, чашка за чашкой, потчевала им подругу. Тай пропиталась насквозь запахом гвоздики. Простуда ушла, но ненастье не позволяло ей искать работу далее. Тайила часами сидела у открытого окна, глядя на потоки воды за окном. Хорошая компания, чашка чая, умная книга и вынужденное безделье раньше порадовали бы ее, но теперь ей было тягостно.

Мейри молчала и не торопила подругу, но Тай чувствовала, что сагиня напряжена. В те дни, когда чтица ходила от дома к дому вдоль набережной, Мейри садилась на кожаный коврик в укромном уголке у воды под каменным выступом и медитировала, держа пальцы в текущей воде. Она промокала не меньше Тайилы, но не болела, лишь с каждым днем становилась все более молчаливой и замкнутой.

Из-за дождей Доф и Алота вернулись немного раньше, чем планировали. Вечерами, влажными и ветреными, вся компания собиралась у камина. Женщины чинили одежду, писали письма, адман Лард, положив на кофейный столик эпистолярный короб, начисто переписывал переводы Тай с ээксидера, время от времени обращаясь к чтице по поводу того или иного отрывка.

Тай отвергала все предложения адмана Ларда, касающиеся работы в театре. Она объясняла постановщику, а заодно и недоумевающей Мейри, что быть чтицей и играть на сцене - совершенно разные вещи. В первом случае одушевляется книга, но чтица сама решает, какие чувства и в какой степени преподнести слушателям. В театре же идет настоящее действо, робости и сдержанности там не место, да и для сцены Тай уже 'стара'.

В один из вечеров, когда Тай зачитала вслух одну из переведенных ею древних легенд Н' Котега о заточенном в башню юноше, Алота вдруг сказала, что не любит театр. Доф взял ее за руку, говоря о чудесах перевоплощения и богах, покровительствующих актерскому творчеству. Девушка покачала головой и произнесла:

― Мой милый брат, твои пьесы прекрасны, твои актеры и актрисы очаровательны и талантливы. Но я готова часами слушать нашу Тайилу вместо того, чтобы смотреть на сцену и думать, что юношу, запертого в каменной ловушке и обреченного на смерть, ― человека, все же сохранившего веру в богов и людей, ― будет играть актер в жизни, регулярно и далеко не с целью общения на театральные темы, посещающий спальню Ставленника. Закулисье - это грязь и непотребство. Мне даже страшно, когда ты общаешься с барышнями со сцены.

В глазах постановщика мелькала надежда на то, что Алота выказывает ревность, но девушка, заметив взгляд Дофа, нахмурилась и объяснила:

― Ты можешь попасть в беду. Из-за этих девушек, которые благоволят тебе из-за...из-за твоей внешности и доброты...они все кокетничают с тобой, а у большинства из них есть именитые покровители. А ты...

― ...а я всего лишь адман, ― договорил за Алоту Доф.

― Да. Раньше за расположение женщины дрались на дуэлях, а сейчас убивают из-за угла или травят ядом.

― Я очень осторожен, ― уверил девушку Доф. ― Никогда не остаюсь ни с одной из них наедине. Многие актрисы считают меня жестоким тираном - настолько я строг с ними. Мне не нужны ни яды, ни даже дуэли.

― Ты не должен уговаривать Тай играть в театре. Она права ― ее талант для оживления книжных страниц и таких вот вечеров, когда понимаешь, что жизнь прекрасна. Я уверена, что в Метрополии найдутся люди, готовые оценить ее мастерство, если она так уж хочет покинуть нас, ― Алота с упреком посмотрела на Тайилу.

Тай виновато улыбнулась, а Доф развел руками:

― Древнее искусство сказительниц и чтиц, то, что наша Тайила продемонстрировала на еще не испорченном севере в Ко-Барох Брел, здесь, в столице, уходит в небытие. Театр превращается в балаган, да еще в самый худший его вариант - дешевый, для нетребовательной публики, охочей до грубых зрелищ, с фривольными сценками, глупыми шутами и шутовками. А ведь раньше балаганы были хранилищами древних легенд и сказаний, вестниками живых богов.

― Многие из них и сейчас поддерживают древнюю веру, хоть это иногда стоит им изрядной потери заработка, ― отозвалась Мейри. ― Крупные города им приходится объезжать стороной, ведь там за пьесы о старых временах могут и намять бока, а то и заставить исчезнуть.

Мейри сидела на полу на подушке, скрестив ноги. На ней была сажеская одежда - льняные брюки и длинная туника, расшитые красным крестом. Небрежно заплетенная смоляная коса была еще влажна после банной. Мейри читала письмо от учителя, вглядываясь в бисерно-мелкий почерк сага.

Доф спустя несколько семидневов после выздоровления Алоты все также смотрел сагине в рот. В день, когда он сидел у постели умирающей и не ждал уже спасения для своей любимой, Мейри просто вошла в его дом и заняла его место у изголовья кровати. Он не разу ей не прекословил: когда она сказала собрать и сжечь всю одежду Алоты, он сам увязал в тюк платья, блузы и юбки; когда в доме кончилась соль, которую Мейри засыпала в мешочек и клала в ноги больной, он приволок целый мешок. А потом вместе с Тай ходил высыпать использованную соль, почему-то покрывшуюся черной плесенью всего лишь за несколько дней, в Неду. Он покупал на рынке вязанки крепчайшего чеснока, а потом закапывал загнившие головки в землю у реки, ни разу не спросив у сагини объяснения; он заказал у ювелира широкие серебряные браслеты - Алоте на запястья и щиколотки, ― и хоть это для него было понятным. Адмана Ларда коснулась тень иного мира, и он совсем по-другому вчитывался теперь в старинные легенды и сказки, переведенные Тайилой. Для него Мейри была посланницей богов, настолько необычной, что заслонила в его глазах даже Тай, чтицу и одаренную свыше поэтессу.

― Расскажи мне о таких балаганах, ― у постановщика загорелись глаза. ― О тех, что еще помнят живых богов.

― Учитель как раз пишет о таком, ― Мейри перевернула страницу, скользя взглядом по строчкам. ― Он рассказал, что балаган с юга-запада был у них за три дня до того, как было написано это письмо. Балаганщики показали пьесу о дружбе охотника и преображенного.

― Преображенного?

― Животного, соединенного с человеческим духом.

― Да, конечно, я читал об этом, ― взгляд Дофа затуманился. ― Дивная, должно быть, вышла пьеса. Вот бы и мне суметь воплотить на сцене сажескую сказку. Карлик Провах смог бы сыграть любого зверя, найди мы подходящую шкуру.

― Не очень хорошая мысль, ― Тай покачала головой. ― Такая пьеса на сцене столичного театра будет равняться открытому протесту против власти бесовиков, а значит, и короля.

― Ты права, ― постановщик тряхнул волосами. ― Никто мне не позволит ставить в Патчале историю об охотнике, 'Сказание о Ронильде' попало на сцену лишь потому, что повествует о древних королях, но не ставит их власть под сомнение. Не кажется ли вам милые барышни, что самое время пить чай с пирогом. На этот раз Тай превзошла саму себя. Я трижды проходил мимо кухни и каждый раз с трудом сдерживался, чтобы не отхватить кусочек. В такую погоду чай со сладким - самое лучшее времяпровождение.

― Я принесу пирог и разолью чай, ― сказала Алота. ― Тай, Мейри, сидите, не вставайте. Наконец-то займу себя чем-нибудь полезным, а то сижу день-деньской как клуша. И чайник стоит на печи горячим.

― Что еще пишет саг Берф в письме? ― спросила Тайила, когда Доф с Алотой вышли.

Мейри помолчала, глядя на огонь:

― Он пишет, что отъезд откладывается.

― Это ведь плохо, да? ― встревожилась Тай.

― Плохо. Бесовики странно ведут себя по отношению к нашему Пятихрамью. У нас одних за все время с воцарения Ставленника на престоле не было ни одной попытки осквернить алтарь. Мы думали, что это из-за близости к Берше, которая продолжает угрожать нашей границе, но теперь я уже ни в чем не уверена...Все сложно. Вокруг храма крутятся соглядатаи, но никто не пытается навредить или потребовать чего. Шпионы приходили и раньше - старались затеряться в толпе прихожан, но мы всегда знали, кто из них кто, даже украдкой чистили их от мертвечинки. Но сейчас все по-иному. Учитель боится, что нам не дадут уйти так просто - найдут в чем обвинить. Если захотят, найдутся и те, кто будут свидетельствовать против Пятихрамья, мало ли что мы там натворили - ребенка полечили, а он возьми да помри, еще и трупик предъявят, или, того хуже, сказали что-то нехорошее о короле, ― Мейри грустно усмехнулась. ― Управитель Четырех Сел привечает бесовиков как дорогих гостей. Говорят, что ближе к морю смерть приносящие будут строить свой храм. А нас словно не замечают... Меня это все тревожит. Очень. Учитель отправил письмо не через королевскую почту, а через доверенного человека. Как только ты найдешь работу, хоть в Патчале, хоть за его пределами, я сразу же уеду.

― Я бы с удовольствием поехала с тобой, на восток или в Медебр, ― начала было Тай.

― Нет, ― отрезала Мейри, но потом, посмотрев на расстроенное лицо подруги, добавила уже помягче, ― Если все образуется, я напишу тебе, когда мы будем в Медебре.

Вернулись Доф и Алота, и компания села пить чай. Адман Лард с уморительным видом поглощал пирог, ахая и закатывая глаза, Алота смеялась и причитала, что разольет чай, Тайила переживала по поводу непропеченной, как ей казалось, начинки, и все наперебой убеждали ее в исключительном качестве фруктового лакомства. Мейри улыбалась.

****

Мейри

― Прочь! Прочь! Уходи! Прочь! ― верещала девчонка.

Она трясла головой, зажмурившись. Ее кудрявые волосы, разделенные на пробор, взлетали, как крылья встревоженной птицы. Снаружи шатра уже раздавались удивленные возгласы, того и гляди кто-нибудь сунется проверить, что случилось в шатре у гадалки. Мейри торопливо заговорила:

― Послушай, я тебе ничего не сделаю. Я пришла, чтобы просить о помощи. Просто посмотри иксид, спроси своих акай, ― сагиня нарочно употребила котегское слово, которым люди из племени юной гадалки называли пленсов.

― Нет! Нет! Выйди! Не хочу!

― Я ничего тебе не сделаю. Если я дам тебе слово, что не буду трогать твоих акай, ты разложишь для меня карты? Я заплачу.

Мейри полезла в кошель и сделала шаг к столу. Гадалка закрыла лицо ладонями, визжа почти в полный голос.

Чародейка оказалась молоденькой, хорошенькой девушкой, кудрявенькой и пухлогубой. Лишь взглянув на Мейри, она подняла крик. Сагиня не хотела вредить котегке, но сама не была полностью уверена в том, что ее присутствие не повлияет на 'дар' гадалки.

― Что происходит? Мисса?

Мейри обернулась. В шатер вошла женщина лет пятидесяти, одетая в шелковые блузу и штаны, обильно расшитые бисером. Голова женщины была повязана пестрым платком наподобие тюрбана. Вошедшая бросила на Мейри короткий, холодный взгляд и проговорила:

― Та-а-ак. И чего это тебе здесь понадобилось, сажеская дочь? Мисса, она тебя обидела?

Молоденькая гадалка замотала головой и пропищала что-то через сомкнутые ладони.

― Я не хотела пугать Миссу, ― миролюбивым тоном объяснила Мейри. ― Я лишь...

― Вы, саги, будто бы никогда никого не хотите пугать, ― бросила старшая чародейка, ― только вот получается у вас всегда наоборот. Зачем ты сюда пришла? Поиздеваться над нами? Так мы сейчас кликнем гардов - они у нас прикормленные. Скажем, что выпытывала секреты, доверенные нам горожанами. А гарды пусть отдадут тебя смерть приносящим, на сагов-шпионов у тех сейчас большой спрос.

― Боги, ― Мейри подкатила глаза к потолку, ― я всего лишь хотела, чтобы вы разложили для меня иксид.

― Для тебя? ― чародейка недоуменно покачала головой. ― Если ты не врешь, то это даже смешно. Ты же сагиня, у вас там есть говорящие с мертвыми, а ты приходишь к бедным гадалкам с ярмарочной площади? Ой, нет. Не подходи ближе, не надо.

Женщина обошла Мейри по большой дуге и обняла за плечи Миссу, шепча той что-то на ухо. Молодая чародейки кивнула, встала и бочком выскользнула из шатра, избегая смотреть на сагиню.

― Мне действительно нужна ваша помощь. Дело в том, что ...― Мейри посмотрела вслед Миссе. ― Вы ведь знаете, что он когда-нибудь сожрет ее? Ее хозяин.

Гадалка присела за столик, положила перед собой руки, устало взглянула на сагиню:

― Мы, по-твоему, совсем недотепы? Мисса - моя племянница. Уж я-то позабочусь о том, чтобы дар ее не сгубил.

Мейри не сдержалась и хмыкнула.

― Чтоб ты понимала! ― взвилась гадалка. ― Тебе сколько? Восемнадцать? Двадцать? Считаешь, что можешь презирать нас, убогих, раз получила от богов чистый Дом? А что делать нам, проклятым? У нас в семье дар почти никого не пощадил. Миссу из-за припадков хотели в селе бершанцам отдать, да я не позволила. Я знаю, что ты скажешь - что саги ее вылечили бы. Да только у сагов в Пятихрамье тоже не приют для попрошаек, на что бы мы жили? Ничего, вот я ей уже и жениха нашла, хорошего, из цеховских, выйдет замуж, ремесло наше бросит, акай от нее и отступятся...Чего головой мотаешь? Ух, саги! Так и посадила бы вас на свое место! Посмотрели бы, как пропускать через себя тьму да видеть мерзость человеческую!

― Каждый хозяин себе и своей судьбе.

― Это ты, сажеская дочь, судьбы еще не видала, своей, кстати, тоже. Скажу тебе, что от шрамов лучше всего настойка крупнянки помогает, на льняном масле.

― Что?

― Да ничто. Говори уже, чего тебе разложить. Я-то тебя не боюсь, набоялась уже за жизнь. Да не подходи ты ближе, четыре храма! Что там у тебя стряслось?

― Меня ищут. Через междумирье.

― По три серебрушке мне и Миссе, мне за гадание, ей за испуг.

― Хорошо.

― Ишь, какие покладистые саги пошли! Как приспичило, так к нам. Хочешь знать, кто тебя ищет и зачем?

― Да.

― А что сама не посмотришь?

― Не могу.

Чародейка подняла от карт глаза, посмотрела удивленно:

― Что, не умеешь? Никогда бы не подумала. Жизненное течение у тебя вон какое. Захочешь - моего хозяина смоешь, и пикнуть не успею. Так что оставайся там, у входа, присядь на сундук...Надо же, она не может. Измельчали, видно, саги.

Женщина разложила карты и всмотрелась в расклад. Потом нахмурилась, перемешала картонки, выбрала несколько штук и перевернула их вверх рубашками. Она несколько минут сидела, тихонько покачиваясь, не моргая, зрачки ее сузились.

Мейри почувствовала чужое присутствие. Она постаралась закрыть сознание для пленсов и вдруг подумала, что чародейка совершенно права: она еще так мало знает о мире, совершает непродуманные, глупые поступки. Почему она поверила, что покопавшись в междумирье, гадалка не ткнет в нее пальцем и не объявит поиск оконченным? Мейри смежила веки, с трудом выдерживая напряжение.

Раздался глухой стук - это чародейка покачнулась на табурете. Мейри открыла глаза. Гадалка трясущимися руками суетливо собирала со стола иксиды.

― Вот, значит, как, ― женщина заговорила быстро и пискляво. ― А я тут раскудахталась. Ты вот кто, значит. Ты уж прости меня, но я тебе ничего не скажу.

― Умоляю, ― сорвавшимся голосом попросила Мейри.

― Девочка, милая, уходи. Мне-то ничего, а Мисса еще молода, не дай боги, акай скажут, что мы тебя видели, да не выдали. Я тебе зла тоже не желаю, но ты о себе лучше сможешь позаботиться. Уходи.

― Ну хоть что-нибудь!

Гадалка задрала голову к потолку, с запалом произнесла целую тираду на родном котегском, из которой Мейри разобрала только 'акай кошайнакай' ('защити, защити, хозяин'), подскочила к пирамиде из разновеликих сундучков и сунула пачку карт в верхний, хлопнув крышкой так, словно еще теплые от ее прикосновения иксид могли услышать ее. Женщина, словно уже не боясь близости сагини, схватила Мейри за локоть и вытащила девушку наружу, в блеск, шум и суету ярмарки. Они бегом пронеслись мимо большого балагана и остановились у клетки с павлином.

― Он посвящен одному из богов Древа, ― гадалка, тяжело дыша, кивнула в сторону чистящей перья птицы. ― Может, здесь нас не услышат.

Мейри кивнула.

― Слушай, у акай есть теперь пастырь. Он служит кому-то, кому - не знаю. Делает для него работу, а тот служит еще кому-то и готов из-под земли тебя добыть, чтобы услужить хозяину. Акай были против. Они о тебе знают, боятся. Но пастырь обещал человеческое тело тому, кто первым укажет на тебя. Мои акай тоже все с ума посходили. Я с трудом вырвалась. Поверь, еще немного, и они вынудили бы меня указать на тебя. Я притворилась, что ничего не знаю, что встречала Ласточку, но не знаю, где она теперь. Пастырь уже убивал таких, как я. Он странный - играет с живыми и мертвыми, могущество его растет. Я боюсь его, он может уничтожить меня или забрать себе всех моих акай. А это для меня - тоже смерть. На беду ты к нам пришла! Мне не надо от тебя денег. Я не выдала тебя только потому, что боюсь тебя не меньше. Ты пощадила одного акай, хозяина старика, пощади и меня! Пощадишь?

― Да, ― надтреснутым голосом сказала Мейри. ― Обещаю. Я не хочу, чтобы ты умерла. Вот, возьми. Спасибо.

Она протянула чародейки серебряный. Гадалка не протянула руку, чтобы забрать монету, и сагиня положила деньги в пыль у ее ног.

Мейри не помнила, как выбралась с ярмарки. Дорога привела ее на набережную. Здесь она села у самой воды и опустила пальцы в воду. Река, как всегда, молчала. Поиск велся грамотно, возня в Куртине была тщательно скрыта от стихий. Или же боги играли в свою любимую игру - 'забавляйся, человеческий малыш, расти и помни Отца да Мать'.

― Кхе, кхе...юная дева, не дашь ли на хлеб старому солдату, потерявшему здоровье и молодость на службе у Добрейшей...

Мейри подняла голову. Преван заморгал и попятился. Рука его потянулась к ярко-красному шраму на голове.

― Госпожа...

― Возьми, ― сагиня протянула ему пару серебрушек. ― Купи себе еды.

Преван с тоской оглянулся, потом приблизился и осторожно взял монеты из ладони Мейри сухими горячими пальцами.

― Прости нас за тот вечер, старик. Мы не хотели тебя обижать.

Преван крякнул, потоптался на месте и смущенно сказал:

― А я и не помню-то ничего. Крепкий, видно, был бренди. Я, может, тоже сделал чего не так, за то и получил...простите, барышня, ничего не помню. Вот, возьмите, это, кажется, ваше, ― он выудил из-за пазухи косынку Тайилы, мятую, в засохших пятнах крови.

― А ведь точно, ― улыбнулась Мейри. ― Наше. Спасибо, Преван.

Старик засеменил прочь, прихрамывая на речной гальке, но, отойдя на пару шагов, остановился и обернулся к девушке:

― Забыл совсем, ― старик почесал в затылке. ― А сейчас вспомнил. Я вроде говорил с кем-то, то ли давно, то ли недавно. Так тот человек просил передать вам, юная госпожа, чтобы вы, как придут по вашу душу, спрятались куда-то, запамятовал, куда, но место это вам с детства знакомо, он говорил, там тихо, но потеряться там легко, чтоб вы надолго туда не шли, а то потом не выберитесь. Вот так сказал. Только вот...когда ж я с ним говорил-то...и какой он был из себя? Не помню, стар стал.

― А сам, тот человек, не хочет со мной поговорить? ― с улыбкой спросила сагиня.

― Не-а, ― уверенно заявил старик. ― Не хочет. Меня потому попросил. А то, мало ли, война кругом. Вот и вам угроза есть. А он тоже солдат, как и я, навоевался уже...Обидел я его когда-то, ― признался Преван, утирая глаза. ― Жизни лишил. Такие дела. Пойду в Единохрамье. Покаюсь.

― Передавай привет монаху, что делает лучший на свете бренди.

Преван что-то припомнил, вздохнул, подбросил на ладони монетки и поспешил прочь, поклонившись на прощанье. Мейри долго смотрела ему вслед, потом наклонилась над водой, опустила руку в струю и разжала кулак. Тонкая кисея косынки потемнела, распрямилась, и Неда понесла свою добычу прочь.

*****

Борай

Бораю нравилось в поместье женщины, которую он называл Дамой. Сад был огромен, Река подходила совсем близко, и фруктовые деревья и кусты, орошаемые речной водой, давали отличный урожай. Мальчик вдоволь наелся вишни, покололся малиной и чуть не слег с животом от свежего гороха. В перерывах между забытьем, в которое укладывал его учитель, Борай гулял по саду, даже нашел место, где река намыла крошечный песчаный пляжик под обрывом, сам приладил к дереву веревку и спускался к самой воде, чтобы поплавать.

Наплескавшись и утершись рубахой, мальчик развешивал мокрое на ветках растущей у самой воды вербы, а потом доставал из мешочка и рассматривал свои 'сокровища': кожаный браслет, подаренный Учителем, изящный костяной ножик, найденный им в одной из гостиниц во время очередной поездки, кусочек слюды, сушёную жабку, свечу в форме древесного листика, с фитильком и будто бы настоящей росинкой из воска. Борай с равнодушием откладывал в сторону две золотые монеты - подарок от беловолосой Дамы ― красивое, но немного стершееся Древо он уже рассмотрел в деталях, а тратить деньги ему было не на что, если учитель когда и отпускал его в город, то только с Орехом, а тот, бывало, и отбирал монетки, выданные никчемышу на развлечение и сладости. В самом уголке мешочка, свернутый трубочкой, лежал клочок желтоватой бумаги. Борай ложился на спину, разворачивал листок и рассматривал его против солнца. Бумага начинала светиться насквозь, крошечные пятнышки и уплотнения в ней меняли рисунки самым неожиданным образом: то, казалось, что ласточка несет что-то в своей немного подмытой водой лапке, то лисичка принюхивается к несущейся по ветру треугольной черточке, похожей на девичью косынку.

Борай принимался мечтать. Что найдет улицу Осенних Снопов, придет в гости к Ласточке, а та, конечно, обрадуется и пригласит его жить с ними, с ней и рыжеволосой девочкой, похожей на лисичку, и он будет колоть для них дрова и носить воду, и собирать грибы, если станет голодно, и никого страшного близко не подпустит. Он уже знает, как одолеть страшных людей, делящих свое тело с жестокими тенями, знает, чего они боятся, вот только не понимает, почему в общем-то добрый и храбрый Учитель выбрал для него такую глупую и противную работу. Мальчик уже не раз предлагал ему помогать по дому или на кухне, вместо того, чтобы терзать маленьких мертвых. Учитель смотрел странно и опять играл в свои игры.

Беловолосой Даме тоже нужна была работа Борая. Борай все понимал: не будет работы - не будет денег и еды. Но Дама требовала от Учителя совсем уж чего-то невыполнимого. Учитель худел и мрачнел, а Бораю было его жалко.

У реки было тихо. Солнце стало съезжать вниз с неба, пора идти. Напоследок Борай разложил на песке красивые камушки. Вот этот, большой, золотистый, - мама, за ней - сам Борай, узенький, коричневый с крапинками, потом...Мальчик задумался: оба камушка были хороши, один темненький, в воде становящийся искристым и сочным, - Ласточка, другой, гладенький, полупрозрачный, с яркими разводами, - Цумэии. Какой положить первым? Решил подвинуть их друг к другу и на расстоянии одного мизинчика к Бораю. Потом - Учитель, черный, слоистый осколок, в трещинах которого серебрятся гладкие прожилки. Вода лизнула камешки, и 'друзья Борая' засверкали в мягких лучах предзакатного солнца.

― Борай! ― голос Учителя был не сердитым, а скорее уставшим.

― Учитель? ― мальчик поспешно запихнул камешки к другим 'сокровищам'. ― Я иду.

― Ты ел?

― Да, Учитель. Я кушал со слугами. Кашу, перепелку, ягоды и...

― Довольно, я понял. Поднимайся и пойдем.

Борай схватился за руку и вскарабкался на глинистый обрыв. Тормант, чуть ссутулясь, широким шагом пошел впереди, и мальчик засеменил следом. На холме, в столбе от особняка господина Агталия, мужчина остановился у лавки под дубом и сел лицом к заходящему солнцу.

― Здесь, ― сказал Тормант.

Жрец бросил в руки мальчику свернутый коврик:

― Расстели и ложись. Посмотри, нет ли там муравейника. А то будет, как в прошлый раз.

Борай опустился на коврик, но не лег, а сел, скрестив ноги:

― Учитель.

― Что?

― А вы ели?

― Что?! ― Тормант с трудом сосредоточил на никчемыше взгляд из-под отекших век.

Борай с серьезным видом покачал головой:

― Эта работа Дамы очень трудная. Вы плохо кушаете и не выздоравливаете, как раньше.

― Какой дамы? Что ты несешь?

― Вы очень устали, Учитель. И Борай устал. И маленькие мертвые устали. Давайте скажем Даме, что мы не хотим никого искать.

― Ты называешь Дамой господина Агталия? ― Тормант криво усмехнулся. ― Он не дама, к сожалению. Он - стервятник, который прилетает, когда чувствует, что его возможная добыча слаба и готова сдаться без сопротивления. А потом этот стервятник выклевывает жертве все брюхо в поисках кусочка поаппетитнее.

Никчемыш скривился, видно, представив сказанное учителем:

― Эта Дама...этот господин плохой, злой? Может нам надо убить его? Борай не хочет, чтобы его клевали.

― Как бы я хотел. Убить его, ― промолвил Тормант, сжимая руку в кулак. ― Но не могу, понимаешь, Борай? Мы должны выполнить обещанное, иначе нас ждут пытка и гибель. Ты должен мне помочь, пойми? Ты должен стараться. Делать то же, что и вчера, и семиднев назад. Подчиняться, чтобы я мог искать...того, кто...сможет...спрашивать много-много...маленьких мертвых, понимаешь? ― Тормант потер веки пальцами.

― Да. Борай понимает. Борай все сделает. Борай все уже придумал, ― закивал никчемыш.

― Что ты там придумал?

― Маленькие мертвые очень хотят быть живыми, ― объяснил никчемыш.

― Все хотят быть живыми, ― буркнул Тормант.

― Они все время говорили, что боятся. Бораю их очень жалко. Они не могут ходить и кушать, только сидят там и злятся. Вот Борай и обещал им, что они будут живыми.

― Что? ― жрец в ужасе уставился на мальчика.

Сохрани Домин, не может быть, чтобы мальчишка все-таки спятил! Неужели в кривой голове медиума лопнул все же какой-то сосуд, и Борай уже начал заговариваться и вот-вот помрет. Что с ним тогда сделает Агталий, мелькнуло в голове у Торманта.

― Они сказали, что это все равно страшно, но они подумают. Я не знаю, почему им страшно, но они сказали, что тот, кого мы ищем может их убить совсем-совсем. Какой-то страшный человек. Мне их жалко. Один из них приходил и все время слушал. А теперь он говорит, что поможет мне. А я сказал, что он будет живой и сможет ходить и все видеть по-настоящему...

― Борай, у тебя не болит голова? Ты хорошо себя чувствуешь? ― срывающимся голосом спросил жрец.

― Нет, у Борая ничего не болит, ― безмятежно отозвался никчемыш. ― Борай привык, и кровь уже не течет. Борай хорошо все придумал. Много людей умирает, и их тела никому не нужны. Когда Борай был маленьким, одна девочка умерла в доме рядом, она сидела возле своего тела, и она была грустная, а потом...ее забрали в хорошее место, а тело осталось и испортилось бы, как рыба на берегу, если бы люди не сожгли его. А если бы нашлась другая мертвая девочка, которая заблудилась или побоялась уходить, она могла бы пожить в том теле, и всем было бы хорошо...

Жрец вгляделся в лицо никчемыша. Мальчик, похоже, умирать не собирался и выглядел гораздо лучше самого учителя, ― оживленным и отдохнувшим.

― Борай! Что ты несешь, недоумок?

― Борай говорил с одним мертвым, который согласился найти для нас человека для Да... беловолосого господина.

Тормант молчал. На его поросших щетиной щеках перекатывались желваки. Вечерний ветер охладил плечи под взмокшей от пота рубашкой. Манжеты загрязнились, и, похоже, он мазнул рукавом по рыжей глине, когда помогал никчемышу влезать на обрыв. Руки тряслись.

― Признайся, что врешь, и я не накажу тебя, ― вымолвил, наконец, Тормант.

― Борай не врет, ― тихо сказал мальчик.

― Ты можешь говорить с мертвыми?

― Они сами говорят со мной. Мама учила меня, что не отвечать, когда с тобой разговаривают, -невежливо.

― И как давно?

― Давно, ― никчемыш замешкался, соображая. ― Был маленький. Было скучно. Борай играл с пятнышками. Потом я был уже взрослым, но скучно было все равно. Они сказали мне, что найдут мне Учителя. Чтобы я путешествовал и помогал им. И тогда приехали вы.

― Что они тебе говорят?

― Некоторые все время меня просят. И жалуются. Это скучно. Я их прогоняю. Другие злые. Они ищут людей и просят меня указать на них, чтобы сосать их, как та пиявка, что меня укусила в озере. Я тоже их прогоняю. Они приходят снова. Но другие очень добрые. Их жалко. Если дать им тела, они будут живыми хорошими людьми. Я все время говорю им, что еще не знаю, как это сделать, но они повсюду следуют за мной.

― Ты помнишь что-нибудь из транса...из того...когда я укладываю тебя спать?

― Нет. Не помню. Борай потом ничего не помнит. Бораю не нравится. Зачем говорить с маленькими мертвыми во сне, если можно спросить их так? Если бы они не нашептали мне, что мы ищем кого-то для беловолосой Дамы, ― никчемыш запнулся, ― для беловолосого господина, я никогда бы не узнал этого. Вы, Учитель, могли бы спрашивать меня просто так. А я бы вам все рассказал.

― Докажи мне, что ты говоришь с ними. Что они шепчут тебе сейчас?

Борай растерянно почесал в затылке:

― Они всегда шепчут всякую скучную ерунду. Но если вы спросите...

― Пусть скажут, откуда у меня этот шрам.

Борай прикусил губу, посидел, словно к чему-то прислушиваясь:

― Они говорят, что знали человека...маленькую тень, ту, которая оставила вам его. Они говорят, что он не остался среди них, а ушел дальше, принял свою судьбу.

― Тень? Да, он был тенью, наемным убийцей. Маленьким уродцем из катканского клана. Каткане считают, что убийство не грех. Странно, что он не стал пленсом.

Тормант нахмурился, долго молчал, сжимая и разжимая пальцы, потом попытался объяснить, с трудом подбирая слова:

― Если бы ты сказал мне раньше...Впрочем, я должен был понять...Какой же я дурак! Слепец! Все так очевидно. Судьба дала мне все оружие, а я все ловлю блох и шарю по карманам в поисках медяков. Я потерял столько времени. Я сошел со своего пути, сошел, ― жрец смотрел на заходящее солнце, на его глазах выступили слезы, он перевел взгляд на никчемыша. ― Послушай меня сейчас. Понимаешь, они говорят со мной твоим ртом, ты ищешь - я спрашиваю. Мне так...удобнее. Я как бы говорю с ними через тебя. Давай не будем ничего менять...пока...если уже ты привык. Только найди того, кто согласится, а я с ним поговорю. Я ведь хорошо знаю, что спрашивать, а ты...ты можешь что-нибудь перепутать...

― Ну хорошо, ― согласился мальчик. Он улегся на коврике и блаженно вытянул ноги. ― Учитель очень умный. Учитель ничего не перепутает, а Борай и впрямь может перепутать. Мне не трудно. Я позову того маленького мертвого, что не боится найти человека. А кто он, тот человек, которого мы все время ищем?

― Это тебя не...Это нас не должно тревожить. Тот человек нужен господину Агталию.

― Этот господин очень плохой. Второй плохой господин, чтобы мучить Борая. Борай поскорее найдет для него нужного человека, и мы уйдем отсюда, да, Учитель? Очень плохо, когда не хочется кушать и трудно спать, правда?

― Правда, Борай, ― Тормант присел на колени рядом с никчемышем. - Если все получится, мы сразу же уйдем отсюда.

― Борай только не поймет, как господин, который выглядит как женщина, и внутри тоже ― женщина, может быть мужчиной, ― проворчал мальчик, уже закрывая глаза. ― Врет, наверное.

― Ты мне покажешь потом, как говорить с мертвыми? ― тихо спросил жрец.

― Конечно, ― отрешенным голосом ответил Борай. ― Это легко. С ними весело. Тебе понравится.

****

Мейри

―Боги, боги! Мейри! Где ты была весь день! Столько всего случилось! ― Тай схватила сагиню за руку и потащила в комнату.

― Что случилось? Где Доф и Алота?

― Ушли прогуляться. Только что приходила Дейдра!

― Дейдра? Она знает, где ты живешь?

― Да. Конечно же, я ей сказала, где живу, словно знала, что она когда-нибудь придет.

― Скверно. Ты плакала?

― О Мейри, ― Тайила присела на кушетку. ― Ужасные вести из Тай-Брела. Господин Таймиир умер. В ночь Тан-Дана. Толкователи подтвердили ненасильственную смерть. Сердце просто остановилось. Юный Тарк пропал, уехал из замка после смерти отца.

― Печально. Большая утрата для тебя, Тай, ― Мейри с сочувствием обняла подругу.

― Да, ― лицо Тайилы скривилось от сдерживаемых слез. ― Я до сегодняшнего дня надеялась, что все успокоится и я смогу вернуться в Тай-Брел. Там я была счастлива. Таймиир уважал нас, заботился. Он был для всех примером...защитником для своих людей, добрым владетелем...Мне так жаль...О боги! Я все о себе! Бедная Патришиэ, бедная Делана, бедный Тарк. Почему Тарк уехал? Дейдра сказала, что его не было даже на погребении праха отца.

― Откуда Дейдра знает об этом?

― Господин Гераш. Он получил письмо и все ей рассказал. Но это еще не все. Госпожа Катрифа...Ящерица...она мертва. Убита прямо в документарии. Заколота. Дейдра нашла ее тело.

― Вот как? ― Мейри отошла к окну, выглянула на улицу. ― Когда?

― Вчера. А сегодня утром дознаватели и гарды схватили в Озорном почти полсотни человек, оружейников, плавильщиков.

― Да, я слышала, в городе говорили об облаве. Значит, бесовики все же зашевелились. Дейдра?

― Увидела мертвую Катрифу и убежала. Господин Гераш забирает ее сегодня вечером из Патчала. Он знает...знает обо всем. И всегда знал. Дейдра подозревает, что это он стоит за всем...за всем заговором. Дейдра солгала: не было никакого подслушанного разговора, это с Герашем королева говорила о наследнице престола. С его слов...Он подозвал Дейдру в день смерти королевы и рассказал ей о беседе, наказав оставаться в замке и ждать весточки. Гераш утверждал, что Магрета сообщила ему о том, что младшая воспитанница ― ее законная внучка, и попросила присматривать за ней. Господин Гераш выслал Дейдре деньги и договорился с Катрифой в Озорном, чтобы та приютила девушку на время, потом снял для них с Жардом дом. Дейдра согласилась только на святой брак, но сейчас он требует от нее полного скрепления союза. Они уезжают на Север. Господин Гераш полон намерения усадить ее и своего сына на трон Хранителей. За ним стоит много людей.

Мейри молчала, обдумывая услышанное:

― А как же история ее появления при дворе? Она все еще не верит тебе?

Тай покачала головой:

― Она помнит свое детство до дворца, помнит, что переезжала с места на место с какими-то людьми и танцевала. Она уверена, что Магрета это специально подстроила.

Мейри фыркнула:

― Глупая девушка. Разве можно подстроить голод, холод и унижение для собственной внучки?

― Я не смогла ее переубедить.

― Что ж, по крайней мере, она пришла предупредить тебя.

― И не только, ― Тай взяла со стола лист бумаги, протянула подруге. ― Прочитай.

Мейри внимательно изучила письмо с неизвестным гербом в уголке, написанное аккуратным твердым почерком. Внизу листа наискось более светлыми чернилами было приписано несколько строк. Некая госпожа Дезара, вошедшая в род Нейфеер, обращалась с личной просьбой к госпоже Катрифе из рода Палеен. Госпожа Дезара в шутливом, дружественном тоне умоляла Катрифу подыскать ей в столице скромную, в меру образованную компаньонку, чтицу и секретаря в одном лице. Девушке надлежало жить в поместье Баржах, развлекать владетельницу чтением и заниматься ее перепиской. Госпожа Катрифа дописала внизу: 'Тайила Нами, по рекомендации госпожи Дейдры, вошедшей в род Олез'.

Мейри вопросительно посмотрела на Тай.

― Дейдра пришла к Катрифе, чтобы забрать эту бумагу. Несколькими днями раньше она настояла на том, чтобы Ящерица подобрала мне место. Сказала, что это должно было стать ее извинением за то, как она выразилась, недоразумение, ― объяснила чтица.

― Поместье Баржах, где это?

― Я посмотрела по карте. К югу от Патчала. В долине между Коровьим Рядом и Анофскими горами. Я должна написать по адресу, указанному в этом письме, и предъявить его по приезде.

― Садись и пиши. Ты должна ехать.

Тай внимательно посмотрела на подругу:

― Вот так сразу и ехать? Это из-за поиска? Ты узнала что-нибудь?

― Нет. Что? О, четыре храма, не волнуйся ты так! Нам просто надо пока держаться друг от друга на расстоянии. Твоя Дейдра так накуролесила, что тебе одна дорога ― сидеть в норке серой мышкой и под носом у кота не разгуливать.

― А тебе? ― Тай упрямо сощурилась. ― По-моему, наши коты с одного подворья.

― Вот именно, ― сагиня усмехнулась. ― Нужно разбегаться. Мыши врозь, коту - суета! Пиши письмо и отправь с кликуном. Не экономь, заплати за скорость. Чем раньше получишь ответ, тем лучше. Хоть бы Дейдра не стала рассказывать Герашу, где ты живешь сейчас и где будешь жить! Не нравится мне все это. Этот господин так хочет посадить на трон своего сына, что готов на все. Магрета ему доверяла?

― Не знаю, ― растерялась Тай. ― Она была с ним так же приветлива, как с другими владетелями, посещавшими ее в замке, но я не уверена в том, что он был ее доверенным лицом. Магрета не посвящала нас в государственные дела. Мне кажется, королева удивилась, когда Гераш с сыном появились в Тай-Бреле да еще остались в нем на несколько семидневов. И в резиденцию он наведывался не часто. Хотя, я знаю, что род Олезов служит Хранителям Хартии несколько столетий. Много лет назад кто-то из Олезов помог раскрыть 'Заговор пчел'. Слышала о таком?

― Нет, не слышала.

― Несколько семей именитых хотели свергнуть Магрету, утверждая, что она не может наследовать своему супругу Гефрижу, поскольку тот изгнал ее. Изгнание равносильно лишению прав на трон, говорили они.

― Должно быть, это было очень давно.

― Нет, не очень. В Год Кометы. Заговорщики верили, что это доброе предзнаменование. Они носили булавки в форме жала, в знак того, что готовы погибнуть, нанеся удар.

― Почти двадцать лет назад.

― Об этом было упомянуто в 'Хрониках', что издаются каждую четверть столетия. В них всю вину возложили на самих заговорщиков, но поговаривали, что это бесовики смогли уговорить несколько родовитых семейств восстать против королевы - готовилось очередное покушение. Тайные гарды знали о нем заранее, но изменщикам все равно удалось подобраться близко к трону, и несколько близких к Магрете людей поплатились жизнью, защищая ее.