Время ужаса

Состав персонажей

АРКОНА

Клан лошадей Черен

Джин — дочь Ульдина, короля Черена. Она была взята в качестве подопечной Бен-Элимами и воспитана в Драссиле.

Ульдин — король Черена и отец Джин.

Клан лошадей Сирака

Алтан — воин Сирака. Брат Бледы и Хексы; сын Эрдене, королевы Сирака.

Бледа — брат Алтана и Хексы, сын Эрдене, королевы Сирака. Он был взят Бен-Элимом в качестве подопечного и вырос в Драссиле.

Эллак — однорукий воин Сирака. Страж Бледы.

Эрдене — королева сираков. Мать Бледы, Алтана и Гексы.

Хекса — дочь Эрдене, королевы Сирака. Сестра Алтана и Бледы.

АРДЕН

Элгин — боевой командир королевы Нары.

Мадок — первый меч королевы Нары.

Нара — королева Ардена.

ЗАПУСТЕНИЕ

Аэд — житель Кергарда. Сын кузнеца Кальдера.

Асгер — торговец, живущий в Кергарде.

Бодил — траппер Запустения и по совместительству житель Кергарда.

Бург — предводитель группы рабочих с шахт Кергарда.

Колдер — кузнец из Кергарда, друг Олина.

Дрем — траппер Запустения. Сын Олина.

Фрита — новоприбывшая в Кергард. Внучка Хаска.

Хаск — новоприбывший в Кергард. Дед Фритхи.

Хильдит — жительница Кергарда, владелица медоварни. Член Ассамблеи.

Олин — траппер из Запустения. Отец Дрема.

Сурл — гончая Фритхи и Хаска.

Ульф — житель Кергарда и член Собрания. Кожевник по профессии.

Виспи Борода — новичок в Кергарде.

ЗЕМЛЯ ВЕРНЫХ

Алкион — великан, живущий в Драссиле.

Афра — сестра Рива. Дочь Далмэ. Капитан сотни. Белокрылая из Драссила.

Балур Одноглазый — отец Этлинн, королевы великанов. Живет в Драссиле.

Далмэ — бывшая белокрылая. Мать Афры и Рива.

Эстель — белокрылый из Драссила.

Этлинн — королева великанов. Дочь Балура Одноглазого.

Фиа — белокрылая из Драссила.

Гаридас — белокрылый Драссил и капитан сотни.

Йост — обучающий Белокрылый из Драссила.

Лорина — Белокрылая Драссила и капитан сотни.

Вальд — обучающий Белокрылый из Драссила.

Рив — дочь Далме и сестра Афры. Обучающаяся Белокрылая.

ОРДЕН ЯРКОЙ ЗВЕЗДЫ, ДАН СЕРЕН

Бирн — верховный капитан Ордена Дан Серен. Потомок Сайвен и Верадиса.

Каллен — молодой воин Дан Сирена. Потомок Корбана и Корален.

Фен — одна из волчьих гончих Кельда.

Хаммер — огромный медведь Сига.

Кельд — воин и егерь Дан Сирена.

Рэб — белый говорящий ворон из Дан Сирена.

Сиг — великанша. Мастер оружия из Дан-Серена, которая много путешествует, охотясь на Кадошимов.

Таин — повелитель воронов Дан Сирена. Сын Алкиона.

Варан — великан из Дан-Сирена.

БЕН-ЭЛИМ

Адонай — Бен-Элим из Драссила.

Исрафил — лорд-защитник Земли Верных. Верховный капитан Бен-Элима.

Кол — один из Бен-Элимов Драссила. Один из капитанов Исрафила.

Кушиэль — один из Бен-Элимов Драссила. Один из капитанов Исрафила.

Мейкал — некогда верховный капитан Бен-Элима. Сейчас застыл в металле звездного камня, запечатанный с Асротом в Драссиле.

КАДОШИМ

Асрот — повелитель Кадошимов. Застыл в металле звездного камня в Большом зале Драссила.

Галла — верховный капитан кадошимов.

Риммон — Кадошим.

Как тот, кто по одинокой дороге

Идет в страхе и ужасе,

И, повернув однажды, идет дальше,

И больше не поворачивает головы;

Потому что знает, что страшный зверь

За ним по пятам идет".

Сэмюэл Тейлор Кольридж, "Похождения древнего мореплавателя".

ВЫПИСКА ИЗ

Книги Падших

Рваный отрывок, найденный на трупе демона Кадошима, 131 год Эпохи Лор:

Они думают, что мы сломлены.

Это не так.

Они думают, что мы побеждены.

Это не так.

Более двух тысяч лет, братья мои, мы вели нашу благородную войну против Великого Тирана Элиона и его слуг, Бен-Элима. Две тысячи лет местом нашей битвы был потусторонний мир, место духа, где все вещи вечны. И вот, чуть более века назад, мы увидели исполнение нашего давно задуманного плана: прорваться в этот мир плоти, стать плотью, чтобы вести войну с творением Элиона, человечеством; завоевывать и править, или уничтожать, как нам заблагорассудится.

Но нас предали, братья мои, и заманили в ловушку, созданную Бен-Элимом. В тот день мы сражались как рожденные воины, посрамляя героев, о которых рассказывают люди этого мира. В тот страшный день несчастья мы сражались острым железом, зубами и когтями. Кровь лилась реками, но, увы, нас перебили Бен-Элим и их союзники, которых возглавлял один из тех карликов, которого люди называли героем, Корбан Яркая Звезда.

Я говорю на это: Корбан давно мертв, а мы все еще здесь. Когда-нибудь я плюну на его могилу, раскопаю его труп и буду пировать на его костях, ибо именно Корбан осмелился поднять клинок на нашего господина, нашего великого лорда Асрота, и именно родственник Корбана, Сайвен, наложила заклятие, заключившее Асрота в железную тюрьму.

Мы сражались еще долго после того дня, сто лет войны, но всегда их было слишком много, и наша численность уменьшалась.

И теперь Бен-Элим охотятся на нас, как и последователи давно умершего и трижды проклятого Корбана.

Итак, братья мои, я говорю вам, что мы должны изменить способ ведения войны. Отступите в тень, поселитесь в темных местах и собирайте свои силы. Не торопитесь, ибо наш триумф приближается. День, когда мы снова объединимся, когда мы освободим нашего лорда Асрота, когда мы вернем то, что принадлежит нам по праву.

Только сделайте это: ответьте на призыв, когда он прозвучит.

Они думают, что это последняя глава нашего долгого поражения.

Но они ошибаются.

Так пишет Галла, Верховный капитан Кадошим до восстановления нашего короля, Асрота Великого.

ГЛАВА ПЕРВАЯ БЛЕДА

Год 132 Эпохи Лор, Луна Жнеца

Я должен быть там, внизу", — сказал Бледа, костяшки пальцев побелели на рукоятке его лука. Он сидел на крутом склоне холма, глядя вниз на потрясающую сцену.

Война.

Лошади и их всадники кружились по равнине в постоянном движении, с высоты казались двумя огромными стаями птиц, сближающимися все ближе, и от отдаленного грохота копыт земля дрожала под ногами Бледы. Пока он смотрел на них с завистью и восхищением, до него донеслось слабое эхо брошенных вызовов и оскорблений, предвестников насилия.

Нет, ты не должен быть там внизу", — раздался голос позади него, и Старый Эллак рассеянно потер обрубок правой руки. Кожа вокруг его глаз сморщилась и потрескалась, как старая кожа, когда он, прищурившись, смотрел на битву, которая вот-вот начнется на равнине внизу.

Конечно, я должен, — пробормотал Бледа. Моя мать там, внизу, возглавляет наш клан. Мой брат скачет по одну сторону от нее, сестра — по другую".

Но отца нет.

Да, но им всем больше десяти лет", — заметил Эллак.

'Ну и что?' огрызнулся Бледа. 'Я умею сражаться, я лучше владею луком, чем многие. Даже лучше, чем ты".

'В наше время это несложно'. Эллак фыркнул и одной рукой дал Бледе подзатыльник по голове.

Бледа сразу же почувствовал стыд за свое замечание, более болезненный, чем пощечина. Он знал, что никто из них не хочет сидеть на этом холме, пока их сородичи сражаются и проливают кровь на поле внизу.

Язык острее меча, говорил ему отец.

Смотри, — сказал Эллак, указывая своим обрубком. Алтан.

На равнине внизу от их клана отделился одинокий всадник, в котором Бледа сразу узнала своего старшего брата, Алтана.

Семнадцать лет — не так уж много, чтобы быть старше меня. Но он достаточно взрослый, чтобы сражаться, а я — нет. Бледа нахмурился от такой несправедливости, хотя весь его гнев не был направлен на Алтана. Он горячо любил своего брата.

Алтан мчался тяжелым галопом, приближаясь к вражескому отряду. Навстречу ему выехал всадник, скачущий так же быстро. Оба воина опустились в седла, вытянули руки и натянули луки.

Бледа почувствовал прилив гордости, а также холодный кулак страха, сжавший его сердце.

Целься верно, Алтан. Я не могу потерять и тебя.

Мир словно замедлился, звук стал глуше, пока Бледа смотрел на двух чемпионов.

А потом Алтан покатился прочь, второй всадник покачнулся в седле, перевернулся набок, упал на землю, зацепившись одной ногой за стремя. Эллак издал возглас восхищения, а Бледа ударил кулаком по воздуху, крича и выкрикивая слова гордости. Он почувствовал неодобрение Эллака за всплеск эмоций: воины его клана должны были носить холодное лицо как щит, но там, внизу, был Алтан, и он только что сразил чемпиона их древних соперников.

Раздались радостные возгласы, перешедшие в боевые крики, когда две боевые группы сошлись с сотрясающим грохотом. Бледа сглотнул, в животе у него зашевелилось беспокойство. Он и раньше видел смерть, держал холодную, восково-гладкую руку отца, слышал рассказы о воинах, вернувшихся из набегов, даже помогал зашивать их раны — но это…

Предсмертные крики людей и лошадей эхом донеслись до них, и через несколько мгновений равнина превратилась в удушливую, кипящую массу тел, брызг крови, резкого лязга стали.

'Что это?' сказал Эллак позади него, указывая на небо. 'Твои глаза лучше моих'.

'Грифы и вороны', - сказал Бледа, вглядываясь в синеву и разглядывая силуэты крыльев.

'Слишком большие', - пробормотал Эллак.

Бледа оторвал взгляд от битвы и уставился. В небе появлялось все больше и больше крылатых фигур, они стремительно приближались к полю боя, увеличиваясь в размерах по мере приближения. Огромные белые крылья били по воздуху, а затем Бледа увидел блеск солнечного света на стали.

'Бен-Элим', - прошептал он.

Крылатые воины, закутанные в сверкающую броню, спускались на поле боя, проносясь над головами людей, нанося беспорядочные удары копьем и мечом, поднимая людей в воздух, круто взлетая вверх и бросая их, кричащих, бьющихся конечностями.

'Нет!' зашипел Бледа, потянувшись рукой к стрелам в своем колчане на поясе, когда он стоял, собираясь броситься бегом вниз по склону. Эллак схватил его за запястье.

'Мы должны помочь', - крикнул Бледа. Это не битва Бен-Элима; они не должны вмешиваться".

'Они сказали, что придут, не позволят кланам начать войну', - сказал Эллак. И независимо от того, их это битва или нет, они сейчас здесь. Смотри.

К западу от битвы царство Арконы простиралось до горизонта, бесконечное море травы, обширные равнины, пронизанные то тут, то там грядами низменных холмов. Из-за ближайшего холма Бледа увидел стену пыли, поднимающуюся вверх, и понял, что такое облако могло быть взбудоражено только топотом множества ног. Приближалось огромное войско.

Священная армия Бен-Элима. Великаны на своих огромных медведях и со своими стенами щитов.

Затем Эллак потащил его обратно на холм, к их привязанным лошадям.

'Что ты делаешь? Мы должны помочь моей матери", — крикнул Бледа, но Эллак не обратил на него внимания, водрузил его в седло, а затем, проворно для человека с одной рукой, схватил поводья Бледы. Щелкнув языком и прикоснувшись пятками к бокам лошади, они понеслись галопом вверх по холму.

"Пожалуйста", — крикнул Бледа. Как принцу Сирака, это слово редко касалось его губ.

Эллак смотрел между Бледой и битвой.

Я не могу позволить тебе спуститься туда, — сказал старый воин. Твоя мать отнимет у меня вторую руку, а заодно и глаза". Он пришпорил своего коня, поднялся на холм и пошел прочь от битвы. Бледа оглянулся назад, когда они достигли вершины холма, и его сердце заколотилось в груди. На поле внизу царили хаос и кровь, крылатые воины пикировали и проносились, убивая всех, кто попадался под руку. Потом поле боя исчезло, и они поскакали к своему лагерю.

Бледа смотрел на горизонт, прокладывая дорожку в траве перед их лагерем, все еще сжимая в руке свой лук с двойным изгибом. Его брат Алтан сделал его для него, и прошло несколько лун, прежде чем он был закончен, а Бледа зачарованно смотрел и учился.

Он слишком велик для тебя, — сказал ему Алтан, взъерошив его черные волосы. Это мужской лук, натяжение слишком сильное для тебя, но как еще ты станешь крепким, а?

Это было больше года назад, и теперь Бледа мог выпустить третью стрелу, прежде чем первая достигнет цели.

В воздухе висело напряжение, все ждали, позади него собралась толпа молодых, старых и немощных; все, кто мог сесть на коня и натянуть лук, ушли сражаться. Геры и повозки стояли пустые и неухоженные, собаки лаяли, козы блеяли.

"Там", — раздался голос позади Бледы, и все посмотрели на небо. Появились крылатые фигуры. А на земле под ними появилось темное пятно — приближались всадники.

Мать, — прошептал Бледа, узнав ее раньше всех.

Эрдене, королева Сирака, въехала в их военный лагерь. Ее шлем был снят, голова склонилась, на бритой голове красовался длинный порез. Толстая коса воина, которая была аккуратно переплетена и намотана на плечо, как спящая змея, теперь была разорвана и потрепана, в крови. Утром ее рубашка из кольчуги сверкала в лучах солнца, но теперь она потускнела и покрылась вмятинами. То, что осталось от ее почетного караула, скакало вокруг нее, молчаливое и избитое, а позади и вокруг них простиралось зрелище, от которого у Бледы перехватило дыхание.

Огромные медведи, огромные бродячие чудовища с зубами и когтями, а на них сидели великаны: мужчины и женщины, закутанные в кожу, сталь и мех, с топорами и боевыми молотами на спинах. По их рукам вились татуировки из лозы и колючек.

Эрдене пришпорила коня, и ее воины остановились.

Где Алтан? Где Хекса? подумал Бледа, оглядывая всадников в поисках брата и сестры, и тут его ноги зашевелились, и он побежал к матери, Эллак спотыкался позади него, стараясь и не пытаясь поймать его.

Эрдене увидела его и покачала головой, но было уже слишком поздно, и через несколько мгновений Бледа был рядом с ней, глядя на свою мать, а вокруг него возвышались медведи и великаны.

Алтан и Хекса? позвал Бледа свою мать, схватившись за ее сапог.

Эрдене посмотрела на него сверху вниз с выражением, которого Бледа никогда раньше не видела.

Стыд.

Она моргнула, как бы не узнавая Бледу, затем глаза Эрдене сфокусировались.

Беги", — сказала ему мать.

Бледа не знал, что делать; его разум и сердце были заполнены железным кодексом Сирака, который велел ему носить свою храбрость как плащ, жить свободно и сражаться до последнего вздоха за свой клан. Не показывать слабости или страха и никогда, никогда не сдаваться. Но его мать сказала свое слово. Она также была его королевой, и она велела ему бежать.

Он повернулся, огляделся, увидел, что в лагере царит хаос, повсюду великаны и медведи. Прибывали другие, колонны пеших воинов обычного роста, одетых в черную кожу, с огромными прямоугольными щитами на руках, на которых были выбиты серебряные крылья. Они тесными рядами расположились вокруг лагеря, окружая всех, кто находился в нем, и их щиты со звонким щелчком сошлись вместе. Бледа разглядел тени лиц в серебряных шлемах, среди них появились фигуры поменьше: дети, понял он, подающие шкуры для воды после тяжелого марша. Приглядевшись, он увидел, что на него смотрит бледная и светловолосая девушка, протягивающая воину шкуру с водой, хотя она смотрела прямо на него.

Тени мелькали по земле, и шум крыльев наполнил уши Бледы, когда Бен-Элим пронесся низко. Один из них летел ниже всех, огромные крылья бились, он долго висел над Эрдене и Бледой, вздымая траву и пыль, а затем мягко опустился на землю. Он был высок, выше всех, кого Бледа видела, волосы его были черными, как вороново крыло, одет он был в яркий панцирь и сжимал в кулаке копье. На лезвии копья запеклась кровь.

"Это он?" — спросил Бен-Элим, на мгновение задержав взгляд на Бледе, а затем подняв его на Эрдене.

Эрдене молчала так долго, что Бледа подумал, что она не ответит.

Ты должен быть сильным", — сказал Эрдене Бледе.

В голосе матери и в том, как крылатый воин смотрел на него, Бледе почудился страх.

Он попытался совладать со своим страхом, сдержать колючие слезы, грозившие пролиться на глаза.

Нет. Я Сирак. Я сын Эрдене, повелительницы всего, что она видит.

'Хорошо.' Бен-Элим наклонился и схватил Бледу за воротник туники, подняв его в воздух. Бледа инстинктивно выхватил стрелу из колчана, прилаживая ее к луку, но Бен-Элим одним движением руки выбил ее из рук Бледы, отчего лук упал на землю. Бледа уставился на Бен-Элима, ожидая, что его мать вмешается, защитит его, как она всегда делала, но она просто сидела на своем коне и смотрела на него своими серыми глазами.

Я Исрафил, лорд-защитник Земли Верующих, и ты пойдешь со мной", — сказал Бен-Элим. Я уверен, что твоя мать сохранит мир после нашего отъезда".

'Что? Где? сказал Бледа, слова Бен-Элима просачивались к нему медленно, как сквозь воду.

Ты мой подопечный, Бледа, и Драссил станет твоим новым домом, — сказал Бен-Элим.

Подопечный. Драссил.

Эти слова заставили Бледу отшатнуться, словно от удара. Драссил был крепостью Бен-Элима, далеко на западе.

Я буду их подопечным. То есть пленником.

Нет, — шепотом сказал Бледа. Мама?

Долгое молчание, взгляд между Эрдене и Исрафилом, говорящий о гордости и стыде, о победителе и побежденном. Затем вернулся страх, холод в сердце Бледы, просочился в вены, пронесся дрожью по губам.

Холодное лицо. Не позорь мать. Не позорь мой народ.

Мы договорились, — сказала Эрдене, ее лицо было маской, только глаза говорили ее слова.

Ты должен быть сильным.

Это цена, которую необходимо заплатить, — произнес Бен-Элим. В Земле Верных будет мир. Есть только один враг, только один враг, с которым нужно сражаться: это Кадошим и их последователи".

"Нет", — сказала Бледа, одновременно отрицая и отказываясь. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются горячие слезы, и схватился за них, зная, какой позор они принесут.

Алтан и Хекса не позволят тебе сделать это", — сказал Бледа, гнев и страх исказили его голос, а затем раздался порыв воздуха и биение крыльев: с неба спустились еще несколько Бен-Элимов, приземлившись вокруг Исрафила. Первый был светловолосым, со шрамом от лба до подбородка. Он бросил что-то к ногам Исрафила. Они упали с грохотом, покатились по траве и упали неподвижно.

Две головы, глаза выпучены, кровь еще капает.

Алтан и Хекса.

Мир погрузился в безмолвие. В поле зрения Бледы попали отрубленные головы брата и сестры. Он что-то услышал, отдаленно, понял, что это он, что он кричит, извивается и бьется в хватке Исрафила, руки тянутся выколоть глаза Бен-Элиму, но Исрафил держит его на расстоянии вытянутой руки, пока силы Бледы не иссякли, как вино из проколотой кожи. Исрафил смотрел на Бледу темными, лишенными эмоций глазами, затем наконец перевел взгляд на светловолосого Бен-Элима, который бросил головы к ногам Исрафила. Хотя Исрафил не задавал вопросов, даже не произнес ни слова, светловолосый Бен-Элим заговорил, словно отвечая на выговор, опустив глаза.

Они не сдались, — сказал он, шаркая ногами по грязи. Они убили Ремиэля". Его глаза поднялись, яростные и вызывающие, и встретились с глазами Исрафила. Они убили Бен-Элима, не оставив мне выбора". Исрафил долго смотрел на него, затем отрывисто кивнул. Взмахом руки он подбросил Бледу в воздух, великан поймал его и усадил в седло перед собой. Бледа обрел новые силы, бился и корчился, слезы затуманили его зрение, но великан крепко держал его.

Исрафил взмахнул рукой, а затем великан натянул поводья, выкрикивая команду, и огромная гора меха и мышц под Бледой повернулась, уносясь прочь от Бен-Элима и матери Бледы, от своих сородичей и людей, от всего, что он знал, от всего мира Бледы.

К своему новому дому.

К Драссилу.

ГЛАВА ВТОРАЯ ДРЕМ

Год 137 Эпохи Лор, Луна Охотника

Дрем с ворчанием поднял еще одну лопату земли и высыпал ее из вырытой им ямы. Он немного отдохнул, попил из шкуры, поднял голову и увидел холодное голубое небо сквозь колышущиеся на ветру ветви. До него доносилось пение птиц; судя по углу наклона солнца, близился закат. Яма была глубокой, уже на уровне его головы, но он продолжал копать, сменив шкуру на кирку, которой размахивал с отработанным ритмом. Десять взмахов киркой, разрыхлить землю, наполнить лопату и выбросить ее из ямы. Снова к кирке. Плечи и спина болели, пот заливал глаза, но он не обращал внимания на дискомфорт, моргал от пота и продолжал безжалостно рубить твердую как железо землю.

Сквозь ритм его работы и шум реки за ямой пробился какой-то звук. Шаги. Он бросил кирку, схватил копье и направил его вверх.

На него упала тень.

" Этого хватит", — сказал Олин, его отец, глядя на него сверху вниз сквозь путаницу серо-железных волос.

'Недостаточно глубоко', - пробурчал Дрем, опустив копье и снова взяв в руки кирку.

Она достаточно глубока, чтобы вместить любого лося, которого я когда-либо видел", — сказал Олин.

Дрем копал ямы с десяти лет. Насколько глубокие? спрашивал он своего отца все эти годы. В два раза больше твоего роста, — отвечал ему отец. Тогда отец копал яму вместе с ним, разбивал землю, а Дрем занимался лопатой. Но теперь, одиннадцать лет спустя, Дрем копал в основном сам, а его отец расставлял ловушки на охоте, используя петлю и веревку. Ему приходилось напоминать себе, что больше не нужно копать охотничьи ямы в два раза выше его роста, не теперь, когда он вырос в мужчину, да еще и высокого. Однако ему все равно было неловко останавливаться. Он любил делать все так, как ему сказали в первый раз, и не любил перемен. Усилием воли он в последний раз ударил киркой по земле и почувствовал, как она соприкоснулась с чем-то твердым, отчего по его руке пробежала дрожь.

Похоже, ты нашел корень горы", — сказал Олин. Давай, поедим.

Дрем выдернул кирку, подбросил ее вверх, потом лопату, а напоследок протянул древко копья. Олин ухватился за него и крепко держал, пока Дрем выбирался из ямы. Его отец хрипел от напряжения, хотя, казалось, он был сделан из мышц, тощих и узловатых, как старые корни.

Дрем повернулся и посмотрел на свою работу.

Ты выбрал хорошее место, — сказал Олин, глядя на хорошо утоптанную тропинку, которую пересекала яма. Она вела вниз от предгорий, где они стояли, к плодородной равнине, а земля вокруг реки была мягкой и болотистой.

Дрем улыбнулся похвале отца.

Вместе они набросили на яму решетку из ивовых прутьев, затем тонкий покров из веток и листьев, наконец, немного коры и лилий.

Для лося это вкуснее, чем горячая каша с медом в зимний день", — сказали они вместе, завершая свой ритуал, а затем повернулись и пошли вверх по крутому склону к своему лагерю, а река белой пеной текла рядом с ними.

Когда Дрем поворачивал вертел на маленьком костерке, жир с четвертованного зайца плевался и шипел, капая в пламя.

Хорошо пахнет, — пробурчал Олин, закончив ухаживать за вьючными лошадьми и мехами, а затем подошел и сел, накинув оленью шкуру на плечи Дрема и натянув одну на свои. Дрему стало холодно, когда он перестал копать, ночной холод проникал в его кости. Вокруг них лежали рулоны шкур, связанные и сложенные в кучу. Охотничий сезон был щедрым, и теперь они почти вернулись домой.

Дрем разделывал мясо своим любимым ножом, широкое лезвие которого было остро отточено и длиннее, чем обычно для охотничьего ножа.

В этой части Изгнанных земель такой нож называют сикс, сказал ему отец, когда они вместе ковали его.

Дрему было все равно, как он называется; он просто знал, что любит его, что он чувствует себя его частью, его постоянным спутником. Костяная рукоять была изношена до идеального соответствия кулаку Дрема. Он разделил трапезу между ними, и они сидели и ели в дружеском молчании. Они находились в предгорьях, которые вели к заснеженным горам у них за спиной, но Дрем смотрел в противоположную сторону, на раскинувшийся под ними пейзаж. Над ними возвышалось огромное озеро, воды которого темнели и переливались в лучах заходящего солнца, а вокруг него простирались деревья и луга, окрашенные в красные и золотые тона, когда осень переходила в зиму. Между Дремом и озером мерцали огни большого города, крошечные, как светлячки на таком расстоянии. Крепкая крепостная стена окружала город, усеянный огнями факелов. Это был Кергард, самый северный город Запустения, построенный суровыми людьми для выживания в тяжелых условиях. Дрему нравилось, как все это выглядит: цвета сливались, огни светились мягко и тепло, как свечи. За стенами острога вспыхивали другие огни — разбросанные по земле усадьбы. Дрем отыскал глазами свой собственный дом, расположенный немного севернее, среди лесных зарослей, но он знал, что там не будет ни костров, ни факелов, ни свечей, горящих у окна.

Дом, если я могу назвать так любое место, когда большую часть своей жизни я провел в путешествиях из одного места в другое. Это будет наша пятая зима в одном и том же месте, и это самый долгий срок, который я могу вспомнить со времен Мам…

Он с нетерпением ждал возвращения домой после полугода охоты и ловли в Боунфеллах. Ему нравилась жизнь в Диких землях с отцом — даже очень нравилась, — но отец был прав: зима почти наступила, а это не то время, чтобы спать на корнях и камнях.

Вглядываясь в пестрый пейзаж, он увидел новое скопление огней, расположенное дальше к северу и востоку от его дома, недалеко от северного берега озера.

"Этого не было, когда мы уезжали", — сказал он отцу, показывая пальцем.

'Нет.' Олин нахмурился. 'Похоже, Кергард вырос. Надеюсь, они знают, что такое зима так далеко на севере. Земля не будет такой же зеленой еще долго". Его отец посмотрел на панораму перед ними, а затем вверх и через плечо на заснеженные горы и темнеющее небо, наблюдая за дыханием тумана перед собой. 'Зима следует за нами".

Да, — хмыкнул Дрем, поплотнее натягивая свою оленью шкуру. Странно, что эта земля называется Запустением", — пробормотал он, с трудом представляя перед собой необитаемую пустошь из камня и пепла.

Его отец хрюкнул, слизывая жир с пальцев.

"И это озеро когда-то было кратером?

Да, было", — сказал Олин. Кратер Звездного Камня, где камень упал с неба. Этот камень наделал много бед".

Дрем знал об этом, слушал, как сказители рассказывали о том, как Звездный камень упал на землю, хотя ему трудно было представить, что такое может случиться. В сказках говорилось о семи сокровищах, которые были выкованы из Звездного камня, и о том, что первая война велась за эти сокровища, люди и великаны пролили реки крови. Чтобы остановить ее, потребовался бог; Элион Создатель выпустил свои легионы Бен-Элима, обрушив на мир и его обитателей смертный и разрушительный дождь. Элион остановился только тогда, когда понял, что его обманули, заманили в план его великого врага, Асрота, Демона-Повелителя Падших. Тогда Элион ушел, оставив мир плоти и изгнав как своего Бен-Элима, так и Асрота и его орды Кадошимов в мир духа, потусторонний мир, где они оставались в ловушке две тысячи лет, пока люди и великаны медленно восстанавливали свой разрушенный мир.

И только чуть более ста лет назад Кадошимы нашли колдовской способ разорвать свои узы в потустороннем мире. Они вернулись в Изгнанные земли в порыве ненависти и резни, но Бен-Элим последовали за ними, и их вечная война перекинулась в мир плоти.

Многое изменилось с приходом Бен-Элимов", — сказал Дрем.

Да, — хмыкнул Олин. И мало что хорошего".

Отец Дрема не был сторонником Бен-Элимов. Он вообще редко упоминал о них, несмотря на попытки Дрема втянуть его в разговор.

'А вот превратить Запустение в это — это хорошо', - сказал Дрем, махнув рукой на раскинувшийся перед ними пейзаж.

'Это хорошо, — согласился его отец, — но Бен-Элим этого не делал. Это сделали они, — сказал он, указывая на поселение у озера, — и другие, подобные им. Такие, как мы".

'Мы трапперы, охотники.'

'Да, но я имею в виду людей, которые путешествовали на север и поселились здесь, орошая, занимаясь сельским хозяйством, сажая, выращивая. Запустение стало таким, потому что поколения людей вроде нас сделали его лучшим местом. Хотя я полагаю, что Бен-Элим тоже причина этого, их защита на юге была тем, что привело многих сюда".

Дрем ненадолго задумался. Звезды зажглись в вороньей тьме ночи, когда темнота просочилась в окружающий мир.

'Но ведь они придут и сюда, не так ли?' сказал Дрем в ночь. Бен-Элим. Рано или поздно, как и в других местах, они придут охотиться на Кадошимов".

Последнее слово он произнес быстро, зная, что его отец не любит, когда его произносят.

Кадошимы. Ужасные демоны Асрота, вырвавшиеся из своих уз в потустороннем мире и попавшие в мир Дрема, чтобы стать существами из плоти и крови, монстрами, пришедшими уничтожить все, что живет в этих Изгнанных Землях. Его отец ненавидел их, ненавидел сам звук их имени.

Потому что они убили мою маму.

Он не хотел расстраивать своего отца, слышал, как участилось его дыхание, как напрягся его корпус только от этих нескольких слов, но если он сможет заставить его говорить о Кадошиме, может быть, тогда он сможет говорить и о маме Дрема…

Да, — прорычал Олин, сплюнув на пол рядом с собой. Бен-Элим однажды придет сюда. Но скорее позже, чем раньше, я надеюсь. Пусть они пробудут в Драссиле еще сто лет. И каждый день до тех пор будет лучше из-за их отсутствия. Я много лет искал место, где мы могли бы жить свободно". Он перевел дыхание, казалось, собираясь сказать что-то еще, но за этим последовало молчание.

Дрем глубоко вдохнул, в воздухе витал аромат сосен и зимы.

Ты не видел Драссил?" — спросил он, используя новую тактику.

Олин бросил на него косой взгляд.

'Видел, как ты прекрасно знаешь'.

Дрем открыл рот, чтобы задать еще один вопрос.

Довольно, — процедил его отец, быстро вставая. Назавтра долгий день, я в постель". Он топнул ногой и на мгновение замер в нерешительности, глядя на Дрема. Затем он отошел и лег поближе к огню. Дрем слышал шорох мехов и хлопанье пробки, откупоривающей медовуху.

Дрем сидел и смотрел в темноту, прислушиваясь к ночным звукам.

Дрем проснулся от сильного грохота. Пошатываясь, он поднялся на ноги, свалил с себя меха, мокрые от рассветной росы, и посмотрел на своего отца, который стоял на ногах, держа в одной руке топор с короткой рукояткой, в другой — нож. Рассветная тишина была нарушена ревом, который эхом разнесся по предгорьям, спугивая птиц с веток.

"Яма", — сказал Олин и бросился бежать. Дрем опустился на землю и поднял копье, его длинные ноги понесли его за отцом, который уже исчезал среди сосен, укрывавших склон холма.

Тропинка изгибалась рядом с рекой, в которой плескалась и пенилась ледяная вода, свежая с гор. Дрем приблизился к дану, когда земля начала выравниваться, и увидел, как тот остановился в двадцати шагах впереди.

Дрем догнал его, тяжело дыша и с недоверием глядя на зрелище, заставившее Олина остановиться.

Лосиная яма представляла собой массу сучьев и шерсти: огромный лосиный бык с головой и плечами скребся по земле, пытаясь выбраться наружу. Он неистово выл, облака холодного дыхания клубились в воздухе, в его криках слышались ужас и агония.

Потому что вместе с ним в яме было что-то еще. Или его часть — слишком большая, чтобы яма могла ее вместить.

Позади бьющегося лося Дрем разглядел белый мех, длинные когти и широкую зияющую пасть, полную зубов, вцепившихся в мускулистую шею лося.

Медведь. Гигантский медведь. Что он делает здесь, так далеко к югу от Боунфеллов?

Когти, похожие на косы, прочертили кровавые следы на груди лося, медведь злобно замотал головой, и Дрем услышал треск ломающихся костей, лось попятился, медленно сползая обратно в яму.

Даже сквозь туман шока Дрем понял, что никогда раньше не видел белого медведя. Рядом с ним стоял его отец, такой же застывший, как и он, потрясенный дикой силой, представшей перед ними.

"Что нам делать? прошептал Дрем.

Голова медведя высунулась из ямы, пасть была красной от крови, белый мех окрасился в розовый цвет, и он посмотрел прямо на них.

Беги, как черт", — сказал его отец, подталкивая Дрема назад по тропинке. Через несколько ударов сердца они оба помчались, толкаясь ногами, позади них слышался звук медведя, выбирающегося из лосиной ямы, гром его походки, когда он бежал за ними, Дрем чувствовал, как земля дрожит под его ногами.

Они бежали среди сосен, где земля была пористой от лесной подстилки и хвои. Сердце Дрема словно разрывалось в груди, позади них раздался сильный треск, когда медведь врезался в дерево, послышался звук раскалывающейся древесины. Затем резкая боль, нога Дрема провалилась в яму, его тело пролетело по воздуху и с хрустом упало на землю. Он попытался подняться, но резкая боль пронзила лодыжку и ногу, и он упал на землю.

Он перекатился на спину и увидел медведя, несущегося к нему, — гора меха и мышц, затмевающая все остальное, маленькие глазки сверкали в огромной голове. Страх пронесся через Дрема. Леденящий до костей, лишающий конечностей страх. Он знал, что должен что-то сделать, двигаться, бежать, ковылять, что угодно, ведь смерть приближалась все ближе и ближе, но он не мог ничего сделать, только смотрел с широко раскрытыми глазами, как смерть настигает его.

А потом его отец стоял над ним, с топором и ножом в кулаках.

Беги, папа, — прохрипел Дрем.

Олин отвел руку назад и со всей силы метнул топор; топор пронесся по воздуху и с мясистым стуком врезался в плечо медведя. Он издал грозный рык, но бросился вперед. Дрем вспомнил о своем собственном ручном топоре на поясе и стал вытаскивать его из петли, в то время как его отец схватил копье Дрема и тоже направил его в сторону медведя. Не успел Олин убедиться, что оружие попало точно в цель, как он бросился на Дрема, закрывая его своим телом.

Мир потемнел, звук медведя был подобен раскату грома над головой, рев боли, запах пота его отца, земля дрожала, когда медведь приблизился к ним. Потом его отца потащило, потянуло и отбросило в сторону, медведь был так близко, что Дрем чувствовал его запах и воздух. Он ударил своим маленьким топориком по лапе, которая была больше его головы, когда она вонзилась в землю на расстоянии менее чем в ладонь, и почувствовал медный привкус крови на губах. Когти, похожие на косы, загребали землю, разбрызгивая почву, пока медведь несся вперед.

Вставай, — гаркнул Олин, поднимая Дрема на ноги. Боль пронзила лодыжку, и он чуть не упал: отец схватил его за руку и перетянул через плечо. В нескольких шагах от них медведь остановился и повернулся, из его груди торчало копье Дрема. Взмахом лапы копье было вырвано; хлынула кровь, древко раскололось. Чудовище двинулось обратно к ним.

Вдруг Дрема, как мешок с зерном, взвалили на спину отца и понесли прочь от тропы. Дрем видел, как медведь несется за ними, пробиваясь сквозь деревья, все ближе и ближе.

Страх окутал Дрема, как туман, перехватывая дыхание, но сквозь эту дымку пробилась одна мысль. Его отец собирался умереть, пытаясь спасти его. Волна любви к отцу заглушила всепоглощающий страх перед неминуемой смертью, но тут же поднялся новый страх: его отец собирался умереть.

'Оставь меня, папа, спаси себя', - вздохнул Дрем. Единственным ответом Олина было ворчание. Затем Дрем увидел, куда бежит его отец.

К реке.

А потом Олин прыгнул, медведь замахнулся на них когтями, его отец закричал, в воздухе взметнулась кровавая дуга, и они шлепнулись в ледяную воду. Дрем задыхался в белой пене, потом его потянуло под воду, он не знал, в какую сторону плыть, руки дергались, ноги толкались, легкие горели. Его голова пробила воду, он втянул воздух с огромным усилием и захрипел, когда течение подхватило и закружило его, ударив о камень. Оттолкнувшись, он увидел, как впереди него на воде покачивается его отец, проносясь сквозь ледяные брызги, а затем исчезая в реке. Он поплыл следом, течение снова подхватило его и погнало в том же направлении. Позади себя он увидел белого медведя, склонившегося над краем реки и рычащего от ярости.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ РИВ

Копье Рив вонзилось в цель с удовлетворительным стуком, пронзив сердце соломенного человека. Она яростно зарычала, когда он покачнулся и упал назад, а ее глаза метнулись к толпе, стоявшей вокруг оружейного поля и наблюдавшей за ней и несколькими другими воинами на их испытаниях. Ее глаза нашли мать и Афру, ее сестру, выглядевшую как перворожденная воительница в своем лучшем боевом облачении — белые крылья, выбитые на черном кожаном кирасе, сверкавшем под холодным зимним солнцем. Их взгляды встретились, и глаза Афры засияли гордостью, заставив грудь Рив вздыматься.

"Стена щитов", — прозвучал голос, отразившись от каменных стен Драссила, и Рив снова сосредоточилась, ускоряя шаг к своим спутникам, на бегу снимая щит со спины и доставая деревянный короткий меч у бедра. Она была одной из первых в строю, ее товарищи теснились вокруг нее, поднимая щиты, ставя ноги. Вальд толкнул ее в левый бок — смуглый, как и она, весь в мышцах и поту, на полголовы выше Рив и почти такой же широкий, как он сам.

Почти на подходе, — пробурчал Вальд. Осталось недолго, и мы отправимся в Долгую Ночь".

Если старый Одноглазый не переломает нам сначала кости на растопку", — ответила Рив и усмехнулась тому, как быстро улыбка Вальда превратилась в хмурое выражение.

Раздался звук рога, и по всей линии загрохотало дерево и железо, огромные прямоугольные щиты наложились друг на друга, Рив и ее спутники плотно прижались друг к другу, как их учили бесчисленное количество раз. Рив заглянула за железный щит и увидела, как из толпы вышел Балур Одноглазый, капитан легиона великанов Бен-Элима, его боевая слава была едва ли не больше, чем его собственная огромная фигура. Он возвышался на полтора человеческих роста, его белые волосы были заплетены в толстую воинскую косу, усы завязаны узлом из кожи, а на толстых руках красовались татуировки из шипов и лозы. Закутанный в кожу и мех, он шел к ним, сжимая в массивных кулаках длиннозубый боевой молот. За ним следовали еще несколько мрачных великанов, направляясь к стене щитов Рив. При виде старого Одноглазого в ее животе зашевелился червячок страха, и она поборола желание рассмеяться: внутри нее всколыхнулась дикая радость.

Я мечтала об этом так долго, кажется, с самого рождения. Шестнадцать лет я мечтала стать воином Белокрылых, и теперь это так близко, что я чувствую вкус.

"Готова", — воскликнула она, ее голос дрожал от эмоций этого момента, и она наклонила голову и крепко уперлась плечом в свой щит.

Вальд что-то неразборчиво пробурчал, когда щиты второго ряда поднялись и накрыли головы тех, кто стоял в первом ряду, и тут появился Балур, воздух засвистел, когда он раскрутил свой боевой молот и обрушил его на них, дерево треснуло, как раскат грома. Рив почувствовала, как от его силы содрогнулась стена щитов, дрожь прошла по дереву и железу, по плоти и костям, но, насколько она могла судить, никто не упал, и стена выдержала. Еще один толчок — один из спутников Балура присоединился к схватке, и еще один, гораздо ближе, — удар, от которого онемела рука, державшая щит, и Рив попятилась назад, ногами выкапывая борозды в дерне, пытаясь удержаться на ногах. Рив смахнула пот с глаз. Все еще ощущая вибрацию от последнего удара в костях, она увидела, что по центру щита идет трещина.

Давай, отдай приказ, подумала Рив, ее правая рука сжалась вокруг рукояти короткого меча, но она знала, что если выхватит его раньше времени, то провалит это испытание воина.

Она выкрикнула проклятие и стиснула зубы.

На них сыпались новые удары, ее спутники пытались удержаться и переждать бурю, глубоко зарываясь в землю. Даже много раз практикуясь в этом и зная, что это не настоящий бой, они все равно ощущали страх: в том, как Балур и его гиганты колотили по стене щитов, было что-то другое, дикость, с которой Рив никогда раньше не сталкивалась. Где-то вверху и справа лопнул щит, превратившись в сплошное месиво, а затем раздался резкий крик.

Раздался звук рога, два коротких удара, и через мгновение деревянный клинок Рив уже был выхвачен и вонзался в маленькие щели над и под щитом. Она почувствовала сопротивление, услышала ворчание и улыбнулась. Она попыталась выглянуть из-за щита, чтобы посмотреть, не Балура ли она поразила, но не увидела ничего, кроме меха и байрнских колец кольчуги.

Сзади раздался еще один звук рога — сигнал стене приготовиться к маршу, затем еще одна длинная нота, и Рив сделала ковыляющий шаг вперед, преодолевая давление на свой щит, Вальд не отставал от нее, а остальная часть стены двинулась вперед, между щитами появлялись щели, но они быстро закрывались.

Снова затрубил рог, и звук этот положил начало движению, которое Рив называл "маршем смерти", когда враг был близок к разгрому, а продвижение стены было направлено на то, чтобы подавить дух тех, кто еще сопротивлялся. Рив продолжала наносить удары над и под щитом, пот застилал ей глаза и капал с подбородка, Вальд держался рядом с ней.

С другой стороны щита Рив раздался приглушенный крик, а затем удары по стене щита прекратились, последовал еще один звук рога, долгий и продолжительный, и стена остановилась. Рив опустила свой дрожащий щит; те, кто был рядом с ней, делали то же самое, все они были мокрыми от пота и боли, в синяках и побоях от нападения Балура. Одноглазый и его спутники ухмылялись, глядя на них, его пустые глазницы морщились от смеха.

"Ну что ж, они выдержали железную бурю", — громко воскликнул Балур под звонкие возгласы, которые разнеслись среди зрителей по всему полю. Балур наклонил голову к Рив и остальным, стоявшим вокруг нее.

Кроме Йоста, подумала Рив, глядя на одного из своих товарищей по тренировкам, которого, спотыкаясь, несли с поля боя, одна рука у него была сломана.

Рив успела вытереть пот со лба, провести пальцами по коротко остриженным волосам и почувствовать облегчение от того, что она все еще стоит на ногах, как раздалось биение крыльев. Несколько Бен-Элимов поднялись из-за спин толпы и опустились на поле, грациозно приземлившись между Балуром и Рив. Первым среди них был Исрафил, лорд-протектор, одетый в сверкающую броню, волосы черные, глаза как угли. Он направился прямо к ней, держа в руке деревянный тренировочный меч. Его спутники рассредоточились вокруг него, чтобы вступить со спутниками Рив в последний поединок.

Исрафил поднял меч, наклонил голову, а затем атаковал ее, его оружие опускалось по дуге сверху вниз. Рив подняла щит, отбив деревянный клинок Исрафила в сторону, а затем инстинктивно нанесла ответный удар по его шее. Он отклонился в сторону, как человек, не используя преимущество своих крыльев, и стал наносить удары комбинациями тех приемов, которым ее учили и которые она знала лучше, чем любой из друзей.

В мгновение ока она вспотела, запястья, локти и плечи болели до боли в костях, сила ударов Исрафила шокировала ее, хотя он и сохранял идеальное равновесие и самообладание.

Он бьет сильнее, чем Вальд, и быстрее, чем кто-либо, с кем я когда-либо сталкивалась".

Затем Исрафил отступил назад, давая ей пространство и минутную передышку. Его белые крылья, сложенные за спиной, подрагивали, когда он маршировал перед ней взад-вперед, его яркие глаза оценивали ее, голова была склонена набок, как у хищной птицы. Взмахом руки он приказал ей опустить щит. Не успел щит упасть на землю, как он снова бросился на нее, его клинок резал со всех сторон, пока она отступала перед ним. Даже ее скорость, которой она была хорошо известна среди тех, кому приходилось пользоваться оружием, спасла ее только от вмятого черепа и сломанных ребер. А потом, без слов и предупреждений, его крылья сильно взмахнули, и он поднялся в воздух, над ней, за ней, Рив отчаянно извивалась, пытаясь отбиться от его ударов, и хрипела, когда его меч задевал ее плечо.

Что может быть лучше, чем проверить, готовы ли мы охотиться на кадошимов? Бен-Элим — самые приближенные к нашему врагу.

Рив увернулась от удара, который мог бы лишить ее головы, и откатилась в сторону, вскочила на ноги и бросилась на Исрафила, который, судя по короткому изгибу губ, застал ее врасплох — меч Рив проскочил сквозь его защиту и вонзился в бедро.

Если бы это была холодная сталь, ты бы сейчас истекал кровью, как кабан, — подумала она и усмехнулась.

"Ты слишком стараешься", — сказал Исрафил, подлетая ближе, и его меч ударил ее по голове, отклонился, перешел в удар по горлу, отлетел, вернулся, чтобы ударить ее по лицу, Рив покачнулась, отступила назад, выведенная из равновесия его словами, а не клинком.

Я всю жизнь старалась быть лучшей, чтобы быть достойной носить белые крылья, сражаться за Бен-Элим. Разве это плохо?

Ты сражаешься, чтобы доказать другим, — продолжал Исрафил, голос был низким и свирепым, предназначенным только для ее ушей. Гордость движет тобой, и ты думаешь, что это делает тебя сильным". Его слова подействовали на нее так же сильно, как и последовавший за ними шквал ударов. Рив пошатнулась назад, ее парирования и блоки стали еще более дикими, а ее ответные удары рассекали лишь пустой воздух. 'Но ты ошибаешься, — продолжал Исрафил, — твоя гордость — твоя слабость'.

Она почувствовала боль в груди от его слов, мир вокруг нее померк, ее зрение сосредоточилось только на Исрафиле.

'Она делает тебя хрупкой', - сказал он, скривив губы в отвращении и разочаровании.

Рив отшатнулась, вылетела в открытое пространство, чтобы прийти в себя; она задыхалась, как будто ее только что ударили в живот.

Хрупкая? Нет. Я сильная, я тренировалась для этого каждый день, всю свою жизнь.

Клинок Исрафила проскользнул сквозь ее защиту, но быстрые ноги отвели его в сторону, и острие задело кожу ее куртки.

'Это потому, что у тебя нет отца?' сказал Исрафил, кружась вокруг нее. Ты чувствуешь, что должна так сильно стараться, чтобы доказать свою правоту?

'Что?' Рив впервые заговорила, чувствуя, как ее шок и боль переходят в нечто другое, окрашенное в красный цвет. 'Нет, — сказала она с рычанием, — моя сестра — Белокрылая, как и моя мама до нее. У меня достаточно поводов для восхищения. .' Еще удары, вытесняя воздух и слова из ее легких, деревянный клинок Исрафила уперся ей в плечо, один удар перетек в другой, врезаясь в ребра. Взмах его крыльев, и она отшатнулась назад, опустившись на одно колено, боль в боку усиливала гнев, разбухающий в ее нутре, возмущение тем, что ее так обидел тот, кого она уважала полностью и безраздельно всего несколько ударов сердца назад.

Мой отец? Он давно мертв.

Она подняла глаза на Исрафила, который висел над ней, рот его был искривлен в какой-то неразборчивой эмоции.

'Ты слаба', - сказал он ей.

Рив прыгнула на Исрафила, и ее охватила красная ярость. Она схватила его за пояс и подтянулась выше, увидела, что рот его шевелится, но смогла лишь смутно расслышать выкрикиваемые им слова, потому что в голове у нее стоял такой рев, словно буря сотрясала деревья Драссила, а потом ее кулак врезался в лицо Исрафила, раз, два, кровь хлынула из его носа, а его крылья бились, поднимая их выше. Часть ее была потрясена тем, что она делала, но эта часть была маленькой и бессильной, наблюдателем событий, не более того, наблюдая, как она обрушивает на Бен-Элима дождь ударов. Но даже тогда она слышала только его слова: "Ты слаба, ты хрупка", а потом красный туман заполнил ее голову и зрение, и она не видела и не слышала ничего, кроме собственного беззвучного воя.

Рив моргнула, очнувшись, и резко села. Она почувствовала давление на грудь и увидела лицо своей матери, которая смотрела на нее, прищурив обеспокоенные глаза.

Спокойно, Рив, — сказала мама. Отдохни немного.

Как будто я когда-нибудь воспользовалась этим советом. Рив фыркнула, оттолкнув мамину руку. Она села и увидела, что все еще находится на поле для боя, ее мама стоит на коленях рядом с ней, а толпа собралась полукругом вокруг Вальда и других, прошедших испытание воинов. Они стояли в ряд, их лица светились от напряжения и гордости, а Исрафил стоял перед ними, одобряя их мастерство.

Ты слаба.

Рив приложила руку к голове, зажмурив глаза, вспоминая застывшие мгновения: прыжок на Исрафила, кровь из носа, взлет в небо.

"Что… случилось?" — пробормотала она, боль в спине между лопатками пульсировала в голове. Она повернулась, передернула плечами.

'Ты напала на Исрафила', - сказала ее мама ужасающим шепотом.

Голоса ее спутников и друзей поднялись вверх, произнося первые строки Клятвы.

"Я защитник Верных", — начали все они, и голоса их зазвучали звонко.

Я должна быть там, рядом с ними, подумала она. Они должны быть моими соратниками по мечу, за исключением того, что они прошли свое испытание воина, а я потерпела неудачу.

Я — острый клинок, который сразит Падшего", — эхом разнеслось по полю.

Она оглянулась на маму, которая смотрела на нее грустными, разочарованными глазами.

С задыхающимся звуком в горле Рив протиснулась мимо мамы и побежала. Она увидела, как головы из собравшейся толпы повернулись и уставились на нее; ее сестра, Афра, ее прежний гордый взгляд теперь остался в прошлом.

И тут она врезалась в кого-то, и они оба упали на землю. С ворчанием она поднялась на одно колено и увидела, как другой человек проворно вскочил на ноги. На нее смотрел юноша, худой и остролицый, с глубокими миндалевидными глазами и темной обветренной кожей, почти такого же цвета, как ольховое дерево рукояти короткого меча ее сестры. Она знала его, или, по крайней мере, знала его имя. Бледа, сиракский принц, который был воспитанником Бен-Элима. Рив помнила тот день, когда его забрали, все те годы, когда она была прислугой своей сестры, носительницей щитов, чистильщицей оружия, подавальщицей воды и прочего. Ей это нравилось. Но не в тот давний момент. В голове промелькнула сцена: гордое лицо мальчика, его изогнутый лук, выпавший из руки, пораженное лицо, когда головы его сородичей были повергнуты в грязь перед ним, слезы, стекающие по его лицу, когда гигант Алкион уносил его.

Теперь Бледа смотрел на нее, стоя над ней, его лицо было таким же безэмоциональным, как у Бен-Элима, глаза — темные лужи.

Я слышал, что он сказал тебе, — прошептал Бледа. Он протянул руку, но не для того, чтобы помочь, а чтобы вытереть слезу с ее лица. Он посмотрел на нее, блестевшую на кончике его пальца. Что-то в нем изменилось, но это было только в его глазах, лицо оставалось таким же высеченным из камня.

Это его победа, твое поражение, — сказал он, показывая ей ее собственную слезу.

Она вызывающе посмотрела в ответ, позволяя ему увидеть ее гнев и стыд, и позволила еще одной слезе скатиться по ее щеке. Ее собственная форма неповиновения.

Ты вернешься, более сильной". Он пожал плечами, затем положил руку на ее руку, чтобы помочь ей подняться, но она стряхнула ее, вскочила на ноги и помчалась за угол, где здания скрывали от глаз Бледу и оружейное поле.

Рив бежала по улицам Драссила. Вокруг нее высились огромные каменные башни, а высоко вверху, даже над их крышами, колыхались на холодном ветру безлистные ветви великого дерева Драссила. Мимо Рив мелькали лица, некоторые произносили приветствия или кивали головой, но Рив не обращала на них внимания, сжимая в кулак холодный стыд, и ее толкала вперед необходимость быть подальше от оружейного поля. Она замедлила шаг, огляделась вокруг и увидела, что ноги сами привели ее во двор перед Большим залом Драссила.

Перед ней возвышался огромный каменный купол, выстроенный вокруг ствола великого дерева Драссила, который сам по себе был шире любой башни, построенной человеком, на которую Рив когда-либо обращала внимание. Широкие ступени вели со двора к массивным дубовым воротам, окованным железом, распахнутым так, что вход выглядел как зияющий, наполненный тенями рот в черепе великана. Рив пересекла двор и поднялась по ступеням, заслужив пристальный взгляд стражников, стоявших у входа, — дюжины белокрылых в черных кирасах из вываренной кожи и ярко-серебряных шлемах. Однако они знали ее, и поэтому Рив прошла через порог без сопротивления. Оказавшись внутри, она на мгновение замешкалась на пороге и заглянула в комнату.

Это была огромная круглая комната, над ней возвышался свод купола, звуки отдавались эхом и усиливались; даже дыхание в ее горле звучало громко и резко для ее собственных ушей. Пол обрывался от нее в виде изгибающихся каменных ступеней, которые каскадом спускались на землю в пятидесяти шагах под ней. Рив спустилась по ступеням, и свет огня от огромных железных мангалов омыл ее. Она увидела Бен-Элима, стоящего в алькове высоко наверху, и других, изящно скользящих по косым лучам зимнего дневного света, проникающего через закрытые ставнями окна, вделанные в стены купола.

Дойдя до последней дюжины ступеней, она остановилась и заглянула в комнату. Под ней земля выравнивалась, переходя в широкое пространство, ведущее к центру комнаты, где возвышался ствол древнего дерева Драссила. Перед ним стояла шеренга из мышц, плоти и стали: несколько великанов королевы Этлинн расположились на помосте. Их называли щитоносцами, некоторые из них были теми самыми великанами, что стояли и сражались против стены щита Черного Солнца более ста лет назад, на равнинах за стенами Драссила. В тот день Асрот и его воинство ужасных Кадошимов заполнили небо, а его поборник Черное Солнце повел на землю многотысячный отряд.

И все же мы победили. Бен-Элим спас нас, подумала Рив, опускаясь на одну из холодных ступеней и глядя поверх голов гигантов внизу. Ее взгляд устремился на помост позади них, на то, что они охраняли.

Две статуи, выкованные из черного железа, — так казалось на первый взгляд. Один Бен-Элим, другой Кадошим, сошедшиеся в битве. Их крылья были расправлены: у одного — пернатые, у другого — крылья, больше похожие на крылья летучей мыши, из шкуры и кожи.

Но это не статуи.

Она уставилась на Бен-Элима, черты его лица напряглись от напряжения. Мейкал, некогда капитан "Бен-Элима". Она даже увидела бисеринку пота, стекающую по его лбу. А в его руках — Владыка Кадошимов.

Асрот, Повелитель Падших.

Его длинные волосы были связаны в косы и переплетены проволокой, его лицо было царственным и красивым, излучающим яростную гордость.

И глубокую злобу.

Я должна противостоять этой злобе, должна защищать Верных и убивать Падших. Что со мной не так? Почему я так поступила на оружейном поле? И с Лордом-Протектором, среди всех людей.

И почему он сказал мне эти слова?

В животе у нее заурчало от эха его слов, боль глубоко внутри была острой, как любой нож для сдирания кожи. На глаза навернулись горячие слезы, и она сердито вытерла их.

Позади нее раздались шаги, знакомая походка, которую Рив узнала бы где угодно. Уверенная, полная цели.

Ее сестра, Афра, темноволосая там, где она была светлой, спокойная и контролируемая там, где Рив не была такой.

Шаги прекратились.

"Ты могла бы сесть", — пробормотала Рив, шлепая по каменной лестнице.

Афра сидела молча, ожидая.

Я ненавижу себя", — прошептала Рив в тишине.

Афра глубоко вздохнула. 'Это неудача, — сказала она. Но это не конец твоих шансов присоединиться к Белокрылым".

Я же ударила Лорда-Протектора по лицу", — заметила Рив.

Да. Афра кивнула, проведя рукой по темным волосам, подстриженным, как у всех Белокрылых. Практично и единообразно. 'Да, тогда это большая неудача'. Она посмотрела на Рив, ее рука дернулась, чтобы вытереть слезу, скатившуюся по щеке Рив. Рив увидела, как она сжала кулак, пытаясь не поддаться этому желанию.

'Почему?' вместо этого сказала Афра. Не обвиняя и не осуждая.

'Потому что…' Голос Рив застрял у нее в горле при воспоминании о словах Исрафила. Она сделала глубокий вдох, контролируя эмоции, которые крали ее голос. Он сказал мне, что я слабая, потому что у меня нет отца", — сказала Рив, а затем остальное полилось потоком шепота, и Афра спокойно слушала.

Когда Рив закончила, Афра сидела и кивала, глядя в никуда. Взглянув на сестру, Рив заметила несколько седых прядей в ее волосах и удивилась этому. Ее сестра всегда казалась такой сильной и способной. Яростной и мудрой, никогда не меняющейся.

Она стареет.

Он проверял тебя, — сказала Афра.

'Что?'

'Многие из нас лишены отца и матери. Мы рождаемся от воинов, Рив, а воины умирают — так уж заведено. Наш отец был белокрылым, он сражался и умер, служа священной войне. Это просто часть нашей жизни". Она замолчала на мгновение, ее глаза были отрешенными.

Каким был наш отец? спросила Рив. Она никогда не знала его, он был белокрылым, как и ее мама, но погиб во время похода, вскоре после рождения Рив.

Афра посмотрела на нее сверху вниз, погладила Рив по волосам. 'Воин'. Она пожала плечами. Белокрылый, он отдал всего себя делу, умер за него".

"Я знаю это, — сказал Рив, — я это слышала тысячу раз. Но каким он был?

"А, Ривен ап Лорин", — сказала Афра, впервые назвав Рив полным именем. Он был похож на тебя: дикий, как северный ветер".

Рив это понравилось, хотя она подумала, что это качество, возможно, не помогло бы ей сегодня в испытании воина.

Значит, это вина нашего отца, что я ударила Лорда-Протектора".

Не думаю, что это будет приемлемым оправданием для Исрафила. Афра улыбнулась. Хотя я бы не волновалась, — добавила она, покачав головой. Исрафил не имел в виду то, что сказал".

'Тогда почему он это сказал?' прорычала Рив.

Подумай, — сказала Афра, ткнув Рива пальцем в висок. Испытание воина — это не только умение владеть оружием, Рив. Подумай об этом. Это все испытание, чтобы определить, годимся ли мы для битвы с Кадошимом. Для этого тебе, конечно, нужен безупречный клинок, потому что Кадошим сильны, да, свирепы и смертоносны, это тоже. Но они также обладают страшной хитростью и воспользуются любой слабостью. Представь, что ты находишься в стене из щитов, и нужные оскорбления проникают в твою голову и сердце — что, если бы ярость охватила тебя тогда, и ты прыгнула бы со стены в красной убийственной дымке? Стена разбилась бы вдребезги, и твой товарищ по мечу погиб бы".

Рив подумала об этом некоторое время, и как бы она ни смотрела на это, от смысла было не уйти.

"Это похоже на правду, — согласилась она, — но это не значит, что это правда".

На этот раз это так, — сказала Афра. Подобное случилось и со мной, на моем испытании воина".

'Правда?' спросила Рив, желая, чтобы это было правдой. В ее представлении это был гораздо лучший вариант, чем если бы Лорд-Протектор втайне был злобным, исполненным злобы ублюдком. 'Лорд-протектор?'

Нет, это Кол обучил меня владению мечом". Ее глаза приняли отстраненный вид. 'Но он сказал мне несколько тяжелых вещей. Вещи, которые были достаточно близки к истине; если посмотреть на его слова с другой стороны, то можно было бы подумать, может быть…".

'Да', - согласилась Рив, с шипением переводя дыхание.

'Но это не было правдой', - сказала Афра, покачав головой. Кол говорил со мной после этого и сказал, что это была всего лишь проверка".

Тогда скажет ли мне то же самое Лорд-Протектор?

'Ну, я думаю, нет', - сказала Афра. Я контролировала свой гнев, в отличие от тебя, и все равно прошла свои испытания, помнишь, там, где ты потерпела неудачу. Тебе придется пройти их снова, поэтому Лорд-Протектор не захочет, чтобы ты знала. Я не должна была тебе говорить". Она сурово посмотрела на Рив. Никому не говори, даже маме.

Я не скажу, — пробурчала Рив, почти оскорбленная, как будто она когда-нибудь предаст доверие сестры.

'И потом, есть вопрос о том, как бить лорда-протектора по лицу', - продолжала Афра.

Рив повесила голову и закрыла лицо руками.

'Извинения могут быть самым мудрым шагом, — сказала Афра.

Инстинкт подсказывал Рив, что она должна огрызнуться. Слова Исрафила все еще были острым ножом в ее душе, но, если все это было испытанием…

В этом есть смысл, и это то, чем занимаются Бен-Элимы: проверяют каждый аспект воина, как психический, так и физический.

Это была большая честь — Лорд-Протектор выбрал тебя для битвы, для испытания. Должно быть, он видит в тебе величие", — сказала Афра. Как и я.

"Ха, — хмыкнула Рив. Жаль, что я не дожила до этого". Тогда я извинюсь, — нехотя сказала Рив.

Хорошо, — сказала Афра, взяла Рив за руку и подняла ее на ноги. Теперь пойдем и найдем Мам. Она ищет тебя по всему Драссилу".

Рив встала, чувствуя, как ее обида и гнев уходят.

Как ты думаешь, когда пройдут следующие испытания воинов?" — спросила она сестру.

'Скорее всего, через несколько лун. Как только наберется достаточно новобранцев, достигших своих именин, чтобы создать стену щита".

Может быть, еще в этом году, подумала Рив, до Дня Середины Зимы..

'До этого тебе придется что-то сделать с твоим характером, однако. Кажется, он становится хуже, а не лучше, а это не то качество, которое Бен-Элим хочет видеть в своих Белокрылых. Дисциплина, контроль, — сказала Афра, обнимая Рив за плечи и направляя ее вверх по лестнице к открытому входу.

Да, — согласилась Рив, понимая, что эту истину сложнее сделать, чем сказать.

Я никогда не была самой спокойной, никогда не была такой спокойной, как Афра, но она права, все становится хуже".

Иначе в один прекрасный день это может привести тебя к большим неприятностям.

Я думаю, это уже произошло.

'Зачем ты пришла сюда?' спросила ее Афра.

'Не знаю.' Рив пожала плечами, хотя знала. Она остановилась и оглядела зал, ее взгляд остановился на фигурах Мейкала и Асрота на помосте.

Они застыли так со времен великой битвы, более ста лет назад. Все Семь Сокровищ были на месте, выкованные из Звездного Камня, и именно силой Сокровищ был открыт портал между Запредельем и потусторонним миром. Через эти врата Кадошимы хлынули как темная чума, смерть и разрушение были их единственной целью, но, к счастью, Бен-Элим последовали за ними, спасая человечество.

Каким-то образом Сокровища были уничтожены, превратившись в расплавленный металл, а Асрот и Мейкал были захвачены их разрушением, покрыты остывающей рудой и заморожены навечно. Живы они или мертвы, никто не знал, но Бен-Элим в унизительном акте самопожертвования решили остаться и охранять человечество от возможности возвращения Асрота, а также выследить и уничтожить кадошимов, переживших битву при Драссиле.

Вот почему она пришла в этот зал. Чтобы напомнить себе, почему она так упорно тренировалась каждый день своей жизни; напомнить себе, что лежало в основе всей этой крови и пота, мрачных утренних часов, напряжения мышц, изнеможения, самопожертвования и дисциплины. Что-то, что было больше, чем ее ничтожная жизнь. То, что придавало ей смысл и цель.

Великая борьба. Священная война. И я должна быть частью этого.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ДРЕМ

'Хватайся за ветку!' услышал Дрем крик своего отца. Он дико барахтался, увидел ветку, когда она приблизилась, и потянулся к ней, обхватив ее пальцами одной руки. Он почувствовал, что течение реки все еще тянет его, мышцы рук и плеч растягиваются и напрягаются — на мгновение он был уверен, что река победит, — затем Олин потянул его к берегу, а рука под мышкой помогла ему подняться. Дрем ковылял по берегу реки, его лодыжка пульсировала болью.

Олин выглядел не лучше: седые волосы висели длинными прядями, лицо было бледным и исхудалым, под глазами темные впадины. Рукав одной руки был разорван, длинная красная рана под ним пульсировала кровью.

Нужно взглянуть на это, — сказал Дрем, стараясь не стучать зубами.

Давай сначала согреемся, — пробормотал Олин, глядя на темнеющее небо.

Река вынесла их из предгорий на равнину, окружавшую озеро Звездного Камня. Дрем оглянулся на холмы и горы, и в его голове пронеслись воспоминания о белом медведе, который был так близок к тому, чтобы убить их обоих. Он задрожал.

Огонь.

Оба их мешка с хворостом промокли насквозь, но они нашли поблизости от реки мертвый камыш и набрали из него большие пучки, а затем с помощью огнива пустили искры. Дрем застонал от удовольствия, когда первое тепло пламени коснулось его. Они сняли мокрую одежду и развесили ее сушиться. Оба они были покрыты порезами и синяками, которые река нанесла им о камни и ветки во время бурного путешествия от предгорий до равнины. Костяная рукоять сикса Дрема осталась в ножнах; он держал ее поблизости, не забывая о белом медведе.

Олин наложил шину на его лодыжку, которая распухла и покрылась багровыми синяками, но не казалась сломанной, а затем Дрем принялся накладывать швы на руку отца. Коготь от разящего удара медведя прочертил длинную борозду почти от плеча до локтя. Дрем вскипятил воду, дал ей немного остыть, а затем промыл рану. Он достал из мешочка на поясе отца рыболовный крючок и нитки и принялся методично зашивать рану.

"В прошлый раз, когда ты это делал, я сначала выпил полшкуры медовухи", — шипел отец, ворча каждый раз, когда Дрем прокалывал плоть и протыкал кожу.

Тихо, — прошептал Дрем, вытирая свежую кровь и сосредотачиваясь на наложении швов. Это занятие доставляло ему удовольствие, он находил его захватывающим, видя, как плоть стягивается. Было что-то привлекательное в упорядоченности стежков, и что-то прекрасное в том, что это действие помогало телу исцелять себя, позволяло плоти и коже снова срастаться.

Когда Дрем закончил, он сел поудобнее, улыбаясь своей работе. Его отец повернулся, чтобы осмотреть его, и одобрительно кивнул.

Когда решишь покончить с охотой, из тебя выйдет отличный целитель, — сказал он. Или, может быть, швея". Его губы искривились в улыбке.

"И что теперь? спросил Дрем.

Мы могли бы хромать домой, в нашу хижину, — сказал Олин, — но какой в этом смысл, когда у нас есть еще целая куча ловушек в тех предгорьях?

'Смысл?' сказал Дрем, подняв бровь. 'Я полагаю, это избежать смерти от гигантского медведя'.

'Ага.' Его отец рассмеялся. 'И это хорошая мысль. Но этот медведь уже давно должен был уйти. В том лосе, которого он завалил, достаточно еды, чтобы хватило на десять ночей. Он погнался за нами только потому, что подумал, что мы можем откусить кусочек его ужина".

В этом была логика, а логика Дрему нравилась. Более того, логика была тем ритмом, по которому он шел по жизни. Но воспоминания о медведе, его когтях и зубах все еще были живы в его памяти.

И нам нужно продать эти шкуры, если мы не хотим голодать всю зиму", — добавил Олин. Мы не фермеры, у нас нет урожая, чтобы продержаться".

Дрем посмотрел на предгорья и горы за горами, сплошные плиты тьмы, так как ночь опустилась на них, как саван.

'Тогда возвращаемся в лагерь'. Он кивнул.

'С первыми лучами солнца', - сказал Олин.

Они расположились у костра, переодевшись в высохшую одежду, но все это время Дрем мысленно перебирал в памяти нападение медведя. Он много лет путешествовал и жил в Диких землях вместе со своим отцом, и ему была не чужда жестокость Изгнанных земель и их кровожадных хищников. Стаи волков, кровососущие летучие мыши — однажды он даже видел дрейга. Но никогда еще он не сталкивался с чем-то, что подействовало бы на него так, как этот белый медведь. Он застыл от страха. Но было и уважение: за ошеломляющее величие его силы и за его несгибаемую волю. Любое существо, сделавшее своим домом дикую природу Запустения, было силой, с которой приходилось считаться.

Он подумал о своем отце, стоявшем над ним, когда медведь бросился на него.

И мой отец не так уж отличается от этого медведя. Он тоже неукротим.

Спасибо, — прошептал Дрем.

Что? Олин хрюкнул, повернувшись к нему спиной. Дрем думал, что он спит.

Я сказал, спасибо. Ты спас мне жизнь".

'Ну, я твой отец. Это моя работа".

Жизнь и смерть — это не шутка", — пробормотал Дрем.

Его отец перевел взгляд на сына, его лицо было глубоко изрезано, все в темных бороздах и тенях в мерцающем свете камина.

'Нет, ты прав.' Он сел, подтянул колени к груди. По правде говоря, в этой жизни я не так уж много сделал правильно. Привязанность к твоей маме была одной из них. Ты — другое, Дрем; единственное хорошее, что у меня осталось. И будь я проклят, если позволю чему-то отнять тебя у меня. Во всяком случае, не без борьбы".

Дрем почувствовал всплеск эмоций при этих словах отца. Они оба были практичными людьми, оба смотрели на жизнь логически, редко поддаваясь эмоциональным проявлениям. Они оба не любили длинных слов и долгих разговоров, и Дрем никогда не слышал, чтобы отец говорил ему что-то подобное.

Может быть, потому что смерть была так близка. Сегодня утром мы оба смотрели ей в лицо.

Его голос не подчинялся, когда он пытался говорить. Он кашлянул, прочистил горло.

Я хотел бы вспомнить больше о Маме, — сказал он. Если я хорошенько подумаю, то смогу увидеть ее лицо, ее глаза. Ее улыбку. Но как бы я ни старался, я не могу вспомнить ее голос".

Огонь потрескивал между ними — единственный звук, когда Олин смотрел в пламя.

Ее голос был прекрасен, — в конце концов сказал он. Как река для иссохшего человека. По крайней мере, для меня". Он улыбнулся про себя. Она много смеялась и мало плакала. Она любила хорошо пошутить. Бывало, она падала со стула, когда смеялась так сильно". Он пожал плечами и наконец посмотрел на Дрема. Она очень любила тебя.

Как и я ее.

Его воспоминания о маме были смутными и полустертыми, как фигуры в тумане.

Длинные темные волосы, смеющиеся глаза.

Обрывочные воспоминания мелькали в его голове. Песня, напеваемая ему на ухо, крепкие объятия. Другое лицо, женщина, высокая, светловолосая, с палкой в руке, наклонившаяся, чтобы поднять его. Башня на холме.

Дрем был совсем маленьким, когда умерла его мама, ему было три или четыре лета, но он помнил, что она заставила его почувствовать: теплое сияние в груди, окантованное тоской утраты.

Безопасность и любовь — вот что я чувствую, когда думаю о ней.

Я ненавижу Кадошимов", — прорычал Дрем.

Олин просто смотрел в пламя, его глаза блестели от отраженного света огня.

'Почему она должна была умереть? Почему Кадошимы убили ее? сказал Дрем, скорее себе, чем своему отцу, но Олин посмотрел на него.

'Потому что этот мир суров и жесток', - вздохнул Олин. Этот белый медведь, ничто другое, с чем ты когда-либо сталкивался, не сравнится со злобой, которую Кадошимы питают к нам, к человечеству. Они — зло во плоти".

Дрем ненадолго задумался над этим; между ними воцарилось молчание.

Кадошим и Бен-Элим, древние враги, ведущие свою вечную войну друг против друга.

В костре потрескивал и вспыхивал уголек.

Если это кадошимы убили мою маму, — сказал он в конце концов, — почему ты так ненавидишь Бен-Элимов, ведь они охотятся на кадошимов?

'Да, полагаю, для тебя это не имеет смысла'. Он нахмурился в темноту. Я не люблю говорить об этих вещах, уже много лет я пытаюсь оставить их позади, выстроить для нас жизнь, свободную от их пятен и влияния. Разговоры об этом только раскапывают обиду, которую я долгое время хоронил". Олин вздохнул. "Но, всегда вопросы". Он глубоко вздохнул. Итак. Я отвечу тебе, и тогда, возможно, ты дашь мне немного покоя. Бен-Элим действительно охотятся на Кадошимов, это их древние враги. Но именно Бен-Элим замышляли и интриговали, чтобы Кадошимы вошли в эти Изгнанные Земли. Бен-Элим использовали Кадошимов, чтобы открыть портал между потусторонним миром и миром плоти, а затем Бен-Элим последовали за ними, их духовные тела стали плотью в результате этого процесса, как и Кадошимы".

Дрем нахмурился. 'Почему? Почему Бен-Элим так поступили?'

'У них были свои причины, — сказал его отец, — рассказывать о которых у меня нет ни времени, ни желания. Просто поверь мне. Бен-Элим не наши друзья или союзники, потому что они охотятся на кадошимов. Кадошим не были бы здесь, если бы не Бен-Элим".

'Но…'

Ах. Его отец сплюнул. Тогда ответь вот на что. Медведь и волк, они оба охотятся на лося, не так ли?

'Да, охотятся'.

Тогда медведь и волк — друзья? Разделили бы они трапезу один с другим?

'Скорее всего, они подерутся', - ответил Дрем. Или, может быть, один уйдет, в зависимости от того, насколько они голодны, насколько велик медведь и сколько волков в стае.

Да, ты прав, парень. Вещи редко бывают чистыми, черно-белыми, правильными или неправильными. Жизнь сложнее. Так и между Бен-Элимом и людьми. Или так и должно быть… Рука Олина опустилась к ножу на поясе, кончики пальцев коснулись потертой кожаной рукояти. Кроме того, Бен-Элим — не единственные, кто охотится на Кадошимов".

'Кто же еще охотится?' спросил Дрем, наклонившись вперед.

'Неужели нет конца твоим вопросам?' — пробормотал его отец. Сегодня ты больше ничего от меня не добьешься. Нам рано вставать, а утром предстоит долгая прогулка. Я бы посоветовал тебе поспать". И с этими словами он перевернулся на спину.

Что не так с вопросами? подумал Дрем, чувствуя разочарование. Это все, что у меня есть. Незаметно он поднес два пальца к горлу, нащупывая пульс. Что-то в его ровном ритме успокаивало и умиротворяло его, когда он чувствовал тревогу или беспокойство. Он сосчитал удары, шепот дыхания.

Дрем, — сказал его отец. 'Перестань измерять пульс, или, по крайней мере, считай в уме'.

"Да, папа".

Вон она", — сказал Дрем, указывая на лосиную яму, видневшуюся на тропе впереди них. Это было ближе к закату, чем к восходу солнца, и оба они замедлились из-за полученных накануне травм. Они разделились, погрузившись в прохладную тень сосен по обе стороны тропы, медленно продвигаясь вперед и ища любые признаки белого медведя. Их не было, и они встретились возле лосиной ямы.

Лося не было, зацепившийся мех и засохшая кровь запятнали дно ямы, земля была взрыхлена и разбросана, большие выемки от когтей медведя и колеи в почве от предсмертных рыков лося.

Отнес его обратно в берлогу — в какую-нибудь пещеру или безопасное место, — сказал Олин. "Где он может спокойно поесть".

Должно быть, пещера размером с медоварню, подумал Дрем, глядя на отпечаток одной из медвежьих лап.

Ну, пока он далеко от нас, мне все равно", — сказал его отец. Он принюхался и огляделся; склон был тихим и спокойным.

Пойдем посмотрим, что осталось от нашего лагеря.

Их тропинка завела в сосны недалеко от реки, и Дрем увидел место, где он упал, где над ним стоял его отец. На мгновение он почувствовал, как кровь стынет в жилах при воспоминании об этом…

Хотел бы я иметь мужество отца.

Среди лесной подстилки, неподалеку от места его падения, остались следы крови и топор Дрема, а рядом с ним — коготь, длинный и скрученный, с пучком меха и плоти, все еще сохранившимся там, где топор отсек его от медвежьей лапы.

Вот тебе на память, — сказал Олин, приседая и передавая коготь Дрему, который присвистнул, поворачивая его в руке: коготь был длиной от кончика пальца до запястья.

Не то чтобы тебе нужно было напоминать об этом звере, — сказал его отец.

Вряд ли", — пробормотал Дрем. Коготь вызвал у него калейдоскоп воспоминаний о том, как он лежал на спине и смотрел на надвигающегося медведя.

Топор отца они нашли неподалеку, его лезвие было покрыто черной коркой крови.

"Хороший топор, — сказал отец с улыбкой, — Рад, что не увидел его последний раз".

Их лагерь был почти нетронут, кучи мехов лежали там, где они их оставили. У одной из вьючных лошадей соскочила веревка, но они нашли ее всего в нескольких сотнях шагов от лагеря, удовлетворенно поедающей траву. Нечто порылось в остатках их ужина и разорвало мешок с сыром, но, судя по следам зубов, оно было размером скорее с ласку или горностая, чем с огромного медведя. Им не потребовалось много времени, чтобы свернуть лагерь, и вскоре они уже спускались по склону холма, ведя за собой трех пони, навьюченных мехами и вещами. Уже близился закат, но они договорились уйти как можно дальше от этого места, прежде чем темнота заставит их остановиться. Дрем чувствовал себя гораздо лучше в толстом плаще, накинутом на плечи, с копьем, которое он держал в руке, и топором, висевшим у него на поясе — не то чтобы оружие принесло ему или его папе много пользы вчера.

Когда они добрались до лосиной ямы, Дрем снова поразился тому, какую резню устроил один зверь. Когда он заглянул в яму, его внимание привлекло что-то еще. Не блеск, скорее наоборот: матовая темнота. Что-то черное и твердое.

Дрем спустился в яму, стараясь не нагружать травмированную лодыжку, когда опускался на последние несколько шагов, затем присел на землю.

Что это?" — позвал его отец с края ямы.

Я не знаю", — ответил Дрем, скребя и копая у своих ног. Затем он сел обратно, нахмурившись.

Это было похоже на каменную плиту, черную и с ямами. Она была длиной примерно с его предплечье, по форме напоминала каплю и была холодной на ощупь. Когда Дрем попытался вытащить ее из земли, он понял, что она тяжелая, гораздо тяжелее, чем можно было бы ожидать от гранитной плиты или железной руды такого же размера.

Ноги стучали по земле рядом с ним, когда к нему присоединился Олин.

Что это?" — снова спросил его отец.

'Помнишь, я задел что-то твердое, когда копал яму — ты назвал это корнями горы', - сказал Дрем.

'Да. Это была шутка", — пробормотал Олин.

Думаю, я ударил именно по этому. Когти медведя вспороли его, выкопали на свободу". Дрем отошел в сторону, чтобы показать своему отцу, который присел и протянул руку, чтобы потрогать камень. Он отдернул руку, шипя, как будто его обожгли или укусили.

'Что случилось?' спросил Дрем.

Олин выглядел бледным. Принеси мне лопату, — сказал он.

ГЛАВА ПЯТАЯ СИГ

Сиг сидела в седле, сгорбившись от дождя, и смотрела в темноту. Под ним Хаммер переставлял свои огромные лапы и издавал низкий, ворчливый рык — скорее вибрация в животе медведя, от которой у Сиг дрожали кости. Лошади жалобно заскулили и зацокали, несомненно, встревоженные огромной массой мышц и зубов, с которой они стояли слишком близко, что им не нравилось.

Такому гиганту, как я, не так-то просто оставаться незамеченной, но в основе этого лежит молчание, и у меня это получается лучше, чем у них!

Сиг с назиданием смотрела на мужчин, собравшихся вокруг него, даже если самым близким к нему всадником был Элгин, Боевой вождь Ардейна. В темноте он казался старым, на его лице залегли глубокие морщины, хотя его прямая спина и крепкая хватка, когда он подъехал, сказали Сиг все, что нужно было знать.

Мы не в первый раз охотимся и сражаемся вместе. Не многим я бы доверила свою сторону, помимо моих друзей-мечников, но он — один из них.

Когда-то для нее это было бы немыслимо: великан из клана йотунов, стоящий среди людей в дружеском молчании. Но теперь кланы великанов воссоединились, и с человечеством был заключен мир.

Хотя в Изгнанных Землях еще не наступил мир.

Сколько еще осталось, — услышала Сиг чей-то шепот, бесплотный голос во мраке.

Тише, — заглушил голос Элгин.

Сиг понюхала воздух и посмотрела на небо, хотя там ничего не было видно, кроме темноты и брызг дождя на лице.

Перед рассветом всегда темнее всего.

Она пожала плечами, расслабляя застывшие мышцы, отчего по ее широким плечам, словно вода с дерева, потекли каскады воды, и переместила вес своего щита и длинного меча в ножнах на спину. Луна выскользнула из-за рваных облаков, посеребрив лес, в котором они стояли, и смягчив темноту холма перед ними, видневшегося вдалеке среди скрученного боярышника и побитых ветром скал. Сиг посмотрела направо и увидела Каллена, сидящего в седле с прямой спиной, кольчуга блестела черным от дождя, копье было зажато в его сжатом кулаке. Его рыжие волосы были стянуты на затылке, на спине висел такой же круглый щит, как у нее, с белой четырехконечной звездой.

Яркая звезда, сигил нашего Ордена.

Сейчас? пробормотал Каллен, обращаясь к Сиг. Она нахмурилась в ответ.

От молодого воина исходили предвкушение и энергия, и Сиг не в первый раз задумалась о том, насколько разумно приводить его, только что пережившего Долгую Ночь, на такое испытание, как это.

Это решение уже давно принято. Назад пути нет. Кроме того, он был лучшим в своем году, что неудивительно, учитывая кровь, текущую в его жилах.

Сиг повернулась в седле в другую сторону, скрип кожи и кольчуги, и мельком оглядела лица людей, холодных, мокрых и уставших от ночного путешествия и бдения, но их лица были суровы и строги. Ей понравилось то, что она увидела.

Я просила суровых мужчин. Они будут такими.

Серый цвет вливался в мир, рассвет заставлял тени двигаться и формироваться там, где раньше была лишь воронья чернота ночи. Шепот крыльев над головой, намек на что-то гораздо большее, чем сова или ястреб, когда темная тень пронеслась над деревьями, ускоряясь к холму. Сиг напрягла глаза и уши, но больше ничего не было.

Через сотню ударов сердца раздался новый звук. Шаги, затем мелькнуло движение. Появились фигуры: один человек, две гончие, проскальзывающие сквозь серость. Огромные звери, груди широкие и твердые от мускулов, морды плоские и широкие, ощетинившиеся угрозой острых зубов. Один из них был темно-темного цвета, другой — серый, как горный сланец. Сиг почувствовала, как люди напряглись при виде их, как быстро последовали шепот и понукания, чтобы успокоить лошадей, но Сиг усмехнулась, увидев волчьих гончих, названных так из-за смешанной крови, текущей в их жилах. На мгновение Сиг мысленно перенеслась на сто лиг и более чем на сто лет назад, увидев первородителей этой линии: великую волчицу Бурю и ее напарника, медного пса Будая, сражавшихся и растерзавших Кадошимов в День Дней. Она почувствовала прилив гордости, но в то же время грусть по давно минувшим и угасшим друзьям и славе.

Мужчина с ними был одет в кожу, меха и мягкие шкуры, его глаза были темными тенями над спутанной бородой. Он тоже носил круглый щит, перекинутый через спину, как и все в Ордене. Однолезвийный топор висел в петле на поясе, компанию ему составляли ножи. В одной руке он держал ненатянутый лук. Кельд, ее егерь. Сиг хватило одного его взгляда, чтобы понять, что время пришло. Ее пронзила волна возбуждения, что удивило ее саму.

Но не каждый день удается выследить кадошима до его логова.

'Охрана?' сказала Сиг, ее голос скрипел, как старый железный шарнир.

Да, была, но малыши позаботились об этом", — сказал Келд, поглаживая большую голову одной из гончих.

Ну ладно, — хмыкнула Сиг, чувствуя, как в ней зарождается неизбежность насилия, дрожь в костях, дикость в крови, и посмотрела на Элгина.

Он выпрямился в седле и кивнул ей.

Агайдх, — прошептал Сиг, и Хаммер пришел в движение, выехал из-под деревьев и понесся по продуваемому ветрами открытому пространству к холму перед ними. Восходящее солнце заливало землю бледным светом, создавая глубокие долины тени среди валунов. Элгин и его три боевых меча шли следом, все они были проверенными людьми, отобранными из почетной гвардии королевы Нары. Они выстроились в широкую линию позади Сиг, Каллена и Келда.

Элгин поднял руку и подал знак своим воинам; несколько из них отделились, чтобы обогнуть холм, высматривая любые скрытые укрытия.

Земля начала уклоняться вверх, и глаза Сиг остановились на темной тени впереди нее, не более чем складка в открытом участке скалы холма.

Пещера. Логово.

Кельд прикрепил свой ненатянутый лук к седлу Сиг и бросил мрачный взгляд на дождевые тучи над головой — они были слишком мокры, чтобы натягивать тетиву. Егерь негромко свистнул, и его гончие понеслись вправо и влево, сливаясь с тенью.

Сиг миновал заросли боярышника, увидел сапоги, торчащие из них, темное пятно крови на траве, куда Кельд затащил охранника. Хаммер бросил на труп беглый взгляд и принюхался, когда она прошла мимо.

Всего в пятидесяти шагах от расщелины в скале от входа в пещеру отделились фигуры: две, три, четыре, появившиеся словно из самой скалы. Их склоненные головы были скрыты капюшонами, накинутыми от дождя, один держал копье, у других из плащей торчали рукояти мечей.

Каллен", — сказала Сиг, подгоняя Хаммера, и медведь перешел на неуклюжий бег. Позади нее рыжеволосый воин привстал на стременах и метнул копье, когда первая фигура подняла голову и увидела их. Он широко раскрыл рот, втягивая воздух, но копье вонзилось ему в грудь прежде, чем он успел произнести предупреждающий крик. Сила удара отбросила его назад к своим товарищам в темных брызгах крови, увлекая за собой одного человека, который упал на землю, спутав конечности. Двое других потянулись к клинкам, когда гончие Кельда набросились на них с двух сторон: мельчайшие движения, хруст плоти и костей, череда рычащих и влажных раздирающих звуков, булькающий крик.

Хаммер настиг их, когда последний выживший поднимался с земли, задыхаясь от предостерегающего крика, блеск стали, когда он вытаскивал свой клинок из ножен. Хаммер взмахнул лапой, длинные и острые, как кинжалы, когти полоснули его по лицу и груди, и он упал быстрее, чем успел подняться, захлебываясь кровавым туманом и кровью.

А потом наступила тишина, только ветер и дождь, скрип и звяканье упряжи, одна из волчьих гончих лакает кровь. Кельд зарычал, и гончая остановилась. Сиг сидел в седле, положив одну руку на рукоять длинноствольного меча, все еще висевшего на спине, а другой придерживая увесистую сеть, висевшую на поясе. Это были опасные моменты, когда вход оставался открытым и неохраняемым. Когда враг еще мог сбежать.

Они ждали, застыв, казалось, все затаили дыхание, даже ветер утих на несколько ударов сердца.

Новый враг не появлялся из тени, и Сиг соскочила с седла и подошла ко входу. Длинный меч выскользнул из ножен. Каллен выхватил копье у мертвеца и присоединился к ней на подходе к логову Кадошима. Кельд был у ее плеча, его короткоручный топор был зажат в одном кулаке, нож — в другом. Позади них Элгин и его воины сошли с коней и последовали за ними.

В дюжине шагов от туннеля в каменную стену был вбит факел. Он вспыхивал и разгорался, под ним виднелись остатки догорающего костра. Над костром покоился вертел, рядом с ним стоял котелок, вокруг него — несколько чашек из дерева и кожи. Никого не было. Кельд присел, чтобы потрогать золу и угли, и тут мимо него проскочили его гончие. Вместе они остановились, принюхиваясь к воздуху, и подняли головы. Все вместе они зарычали — низким, диким рычанием. Кельд оглянулся на Сиг.

'Это здесь', - вздохнул он.

По Сиг пробежала волна возбуждения, все вокруг стало немного острее.

Шесть лет прошло с тех пор, как род в последний раз охотился на Кадошима и убил его.

Каллен промчался мимо нее — бескровная гончая, жаждущая убийства.

Сиг схватила его за плечо своей железной хваткой и предостерегающе нахмурилась.

Она прошла мимо него и Кельда, следуя за туннелем, который углублялся в склон холма и плавно поднимался вверх. Факелы периодически мерцали, свет сменялся тьмой. По мере того как она поднималась все выше, воздух словно сгущался, в нем витал запах давно умерших тварей и тлена.

Туннель впереди открылся, и Сиг вошла в небольшую пещеру. На дальней стороне был единственный затененный выход. В центре камеры горел костер, угли еще тлели, по краям были разложены меха и одеяла, у одной стены стояла стойка с оружием, копьями и ржавыми мечами, но живых не было видно. Из трещин в стене сочилась сырая земля, в ней извивались черви толщиной с веревку.

Пятьдесят два, — сказал Каллен, пересчитывая меха, разбросанные по краям пещеры. Он переглянулся с Сиг и Кельдом.

Никогда столько не было. Значит, слухи правдивы.

Лучшая драка, если они все здесь", — заявил Каллен, не в силах сдержать ухмылку.

Сиг пристально посмотрела на него.

Гончие зарычали, лапы раздвинулись, полуприседая, шерсть вздыбилась на спине, губы скривились, обнажая острые зубы. Кельд прорычал команду. Затем из темноты выхода на дальней стене до них донесся звук: голоса, соединенные вместе, напевные, с нарастающей и убывающей каденцией. От них по позвоночнику Сиг пробежал холодок, а позади нее послышалось бормотание людей Элгина.

Сиг шагнула в темноту, песнопения становились все громче, когда она поднялась выше, мимо еще одного мерцающего факела. Она чувствовала, как по ее плоти бегут мурашки, в нее проникал ужас, витавший в воздухе и заставлявший ее конечности становиться тяжелыми. В ее сознании зародилось желание остановиться и вернуться назад.

Здесь что-то происходит.

Правда и Мужество", — прошипела она в темноту и увидела, как по обе стороны от нее Каллен и Кельд выпрямились при этих словах, боевом кличе и мантре Ордена. И тут перед ними возник арочный дверной проем, силуэт которого вырисовывался на фоне красного сияния костра. Скандирование было громким, эхом разносилось по туннелю, наполняя голову и сердце Сиг ужасом.

Возвращайся, возвращайся, — шептал голос страха в ее голове.

Правда и Мужество", — прорычала она в ответ и бросилась вперед. Силуэт повернулся: мужчина, голова которого была обрита до щетины. Его рот открылся при виде Сиг, вырвавшейся из темноты, вокруг нее были гончие и воины. Копье в его руках устремилось на Сиг, но ее огромный меч уже пронзил древко насквозь и отрубил ему половину руки. Мужчина попятился назад, ампутированные пальцы кружились в воздухе, его взгляд был прикован к культям, на которых были пальцы. Сиг передернула плечами, и ее меч снова опустился, чтобы вонзиться в мясо между шеей и плечом, раздался влажный звук, словно топор расщеплял сырое дерево, кости треснули, и мужчина упал назад, разбрызгивая кровавую пену. Сиг вырвала свой клинок и встала над его дергающимся трупом.

Перед ней раскинулась круглая пещера, высокая и широкая, крыша скрыта в тени и дыму. Огненные мангалы источали красный свет, отбрасывая бесформенные тени. Толпа мужчин и женщин численностью не менее сорока человек собралась вокруг помоста в центре камеры, скандируя на языке, которого Сиг никогда раньше не слышал. Все они были бритоголовыми, и Сиг мельком заметила блеск кольчуги и оружия.

Это не недовольные фермеры и не заблуждающиеся диссиденты, подумала Сиг. Скорее, это воины-аколиты.

На помосте стояла деревянная рама с крестом; к ней была привязана фигура мужчины, раздетого догола.

А рядом с ним, как возлюбленная, стояла фигура, высокая, голова обрита, кожа бледная, как алебастр, испещренная темными венами. На ней была рубаха из ржавой ткани, у бедра висел меч в ножнах, а со спины свисали огромные крылья из кожи. Сила и злость исходили от него, как жаркая дымка.

Кадошим.

Что-то внутри Сиг вскочило при виде этого существа, толчок ненависти пронесся через нее, сжигая все остатки страха, которые еще оставались в ее жилах. Когда-то она видела этих кадошимов, тысячами заполнявших небо над Драссилом, и с тех пор она и подобные ей охотились на этих ужасных существ, более ста лет крови и войны. Поначалу бои шли постоянно, но в последние несколько лет кадошим встречались редко — настолько, что ее Орден сомневался, не были ли эти существа доведены до полного исчезновения в Изгнанных Землях.

Пока не еще вымерли.

Пока Сиг смотрела, кадошим вонзил нож в живот пленника, из зияющей раны брызнула кровь и свернувшиеся внутренности. В воздухе резко запахло кровью и раскаленным металлом, когда человек закричал в агонии, перекрывая судорожные крики толпы.

Затем Кадошим увидел Сиг и теневые фигуры ее спутников позади нее. Их взгляды встретились, и песнопения в зале заглохли и утихли.

Кадошим направил свой блестящий от крови нож на Сиг, лица повернулись.

Убить их, — прохрипел Кадошим.

ГЛАВА ШЕСТАЯ БЛЕДА

Бледа стоял на стенах Драссила, глядя на оружейное поле внизу. Здесь тренировались всевозможные воины, обучаясь владению копьем, луком и мечом, а также другим приемам.

"Стратегия, так они это называют", — сказала его подруга Джин, указывая на стену из щитов, образовавшуюся в центре поля. Она тоже была подопечной Бен-Элима — ее взяли в тот же день, что и его. Это было достаточным основанием для дружбы.

Трусость — вот как я это называю, — продолжала она, склонив голову набок и рассматривая воинов далеко внизу. Ее светлые волосы были коротко подстрижены, а резкие черты щек и слегка вздернутый нос напомнили Бледе о парящем ястребе, который был знаком ее клана. Воин должен стоять один против другого, будь то с луком, копьем или клинком. Это мастерство, это честь. Но не это! Прятаться за своим оружием, прятаться за деревом и железом!

Бледа хмыкнул, переведя взгляд со стены щита на фигуру конного воина, скачущего галопом с поднятым копьем и набрасывающегося на соломенного человека. Барабан копыт донесся до Бледы, и один его звук будоражил кровь, даже если лошадь была огромным, мускулистым зверем, настолько далеким от быстрых и выносливых пони, на которых он вырос, насколько он отличался от великана.

Ах, скакать по травянистым равнинам, не видя перед собой ничего, кроме ветра и неба. Воспоминание о том, как он делал именно это, заполнило его разум. Это было тусклое, блеклое воспоминание, более ценное для Бледы, чем золото, серебро или драгоценные камни. Он на мгновение закрыл глаза и сосредоточился, почти ощущая ветер, хлещущий его по лицу, почти слыша далекое эхо своего смеха, смешивающегося с смехом его брата, который ехал рядом с ним в тот давний день.

Алтан.

Прежде чем он успел сдержаться, в его голове промелькнул другой образ. Отрубленная голова его брата в грязи, выпученные глаза, высунутый язык. Усилием воли он отогнал это воспоминание, загнал его в затененную дыру в своем сознании и сделал длинный вдох, как будто он закончил какую-то физическую нагрузку.

'Они трусы, да?' сказала Джин, явно наслаждаясь своей речью против воинов Драссила и желая получить поддержку Бледы в этом вопросе. Они не часто оставались наедине, чтобы вот так говорить, всегда кто-то был рядом, учил или присматривал за ними. Даже сейчас они должны были быть с мастером-краеведом и усердно изучать свои письмена. Вместо этого они тайком пробрались на стены Драссила, найдя свободное место между стражниками, несущими вахту.

"Их пути странны и не имеют чести", — сказал Бледа, и, по правде говоря, многие из путей Бен-Элима все еще казались ему такими, даже после пяти лет жизни среди этих людей в качестве их подопечных. Но Бен-Элим и их союзники были не только этим. Многое из того, что раньше казалось странным, теперь имело гораздо больше смысла.

И они не трусы, как бы не хотелось согласиться с Джин в этом вопросе. Но Бледа оставил свое мнение при себе, как он часто делал. Я не буду спорить со своим единственным другом, самым близким человеком в этой странной стране.

По правде говоря, Джин должна была быть его врагом. Пока Бледа не был похищен Бен-Элимом в тот темный и далекий день, Джин была его врагом: дочь и наследница владыки Черена, клана, с которым люди Бледы сражались в день прихода Бен-Элима. Формально между Бледом и Джин существовала кровная вражда, поскольку отец Беды был убит людьми клана Джин, а в ответ старший брат Джин и наследник клана Черен был убит Сираком. Но теперь, в течение пяти долгих лет, все, что у них было, — это они сами, каждый из которых служил для другого неким непрочным мостом к дому.

Треск стрел, вылетающих из луков, отвлек его взгляд от скачущего коня, и он успел увидеть, как задрожали соломенные мишени, когда выпущенные стрелы попали в цель. Даже Бледа не смог удержаться от того, чтобы не скривить губы в усмешке.

Большие длинные луки из ясеня или вяза. Как можно натягивать тетиву или стрелять из такого лука со спины лошади?

Он видел, как один лучник поздравлял другого, хлопая по плечу.

Несомненно, считая, что они очень искусны. Я попадал в такие мишени, когда мне было восемь лет. А когда в бою случается такое? Когда враг стоит на месте, пока ты тщательно прицеливаешься?

Он с отвращением покачал головой, и Джин усмехнулась, увидев это.

'Они не сравнятся с Череном, — сказала она, проследив за его взглядом, — и даже с Сираком, — добавила она с легкой улыбкой.

Однако они победили оба наших клана", — пробормотал Бледа.

Джин нахмурилась. 'Они застали их врасплох', - проворчала она.

Да, это так. Но в их победе было нечто большее, чем неожиданность. Я был там. Я видел это". Он никогда не забывал напоминать ей об этом факте, что давало ему небольшое преимущество в разговорах о доме.

'И все же, если бы наши кланы были готовы и держались вместе', - сказала Джин, выпятив подбородок.

Да, возможно, — согласился Бледа, хотя и не был в этом уверен.

'Как и они, когда мы вернемся домой и будем править нашими кланами'. Она ухмыльнулась.

'Именно так', - ответил он, скрывая сомнения в своем сердце.

Бледа отвернулась от оружейного поля и уставилась на стены Драссила. Высоко над ним ветви великого дерева дугой раскинулись над равнинами, окружавшими древнюю крепость, освещая луговую траву солнечным светом и тенью. Равнина к западу была покрыта кирнами, тысячи их, курганов из покрытого мхом камня, воздвигнутых над теми, кто пал в день прихода Бен-Элима, в день поражения Кадошим. Через их центр проходила дорога к воротам Драссила.

Дорога, за которой следят мертвые, подумал Бледа.

Вдали лес огибал Драссил: древний Форн, хотя его деревья вырубали и прореживали уже более ста лет, пока Бен-Элим выкорчевывал Кадошимов из темных мест. Через лес пролегали дороги, расходившиеся от крепости на север, юг, восток и запад, как спицы от ступицы колеса. Они были широкими и прямыми, соединяя Драссил, резиденцию власти Бен-Элима, с остальными землями Верных, и именно по этим дорогам шли их армии, сражаясь с Кадошимами или устанавливая мир на землях в их постоянно расширяющихся границах.

Бледа посмотрел на восток, как он часто делал, представляя себе, что за зеленолиственным оплотом леса Форн он видит равнины своей родины. Но на этот раз он увидел колонну на восточной дороге, уверенно шедшую к Драссилу, и далекий трепет знамен, развевающихся на ветру.

Он хлопнул Джин по плечу. Она все еще презирала тех, кто занимался оружием, но ее глаза сузились, когда она увидела, на что он указывает.

Гиганты и медведи на переднем крае, — прошептала она.

'И Бен-Элим наверху', - сказал Бледа, заметив фигуры, кружащие в воздухе над колонной.

'Но знамена?' сказала Джин. 'Значит, это не войска Бен-Элима'.

Они стояли молча, гадая, кто же эти приближающиеся гости, достаточно важные, чтобы заслужить такой эскорт. Над ними пронеслась тень, раздался порыв ветра, легкие шаги, и рядом с ними приземлился Бен-Элим. Он был высок, изящен и красив, как прекрасная статуя, как и все Бен-Элимы, хотя он был светловолосым, в то время как большинство из них были темноволосыми. При виде его Бледа почувствовал, как в его крови всколыхнулся гнев, ибо это был Кол, тот самый Бен-Элим, который бросил к его ногам головы его брата и сестры.

Многие ищут вас двоих, — сказал Бен-Элим. Вас разыскивают в замке".

"За что? ответила Джин, надменно, словно она уже была королевой Черена.

У вас гости, — сказал Бен-Элим, глядя на равнину перед Драссилом.

Приближающаяся колонна была еще далеко, но уже достаточно близко, чтобы Бледа смог разглядеть вихрь и треск знамен. Джин вздрогнула: ее глаза всегда были немного зорче его, но он быстро узнал эти изображения, и сердце заколотилось у него в груди.

Два знамени, на одном — парящий ястреб на фоне голубого неба, на другом — скачущий жеребец на зеленом поле.

Кланы Черен и Сирак.

Наши родственники пришли.

Бледа сидел за столом в слишком большом для него кресле, возился и ковырял струп на большом пальце. В ответ на их шквал задыхающихся вопросов Кол, Бен-Элим, не дал им ничего, кроме мрачного хмурого взгляда. Единственное, что Бледа действительно хотел знать, — это кто едет под знаменем Сирака.

Приехала ли моя мама, чтобы забрать меня? Наконец-то забрать меня домой?

Джин сидела рядом с ним, и он видел, как она старается выглядеть спокойной и равнодушной, хотя он был уверен, что она испытывает ту же смесь страха и волнения, что и он. Лорд-протектор пронесся через открытые двери, за ним маршировала дюжина белокрылых. Выражение лица Исрафила было таким же безэмоциональным, как обычно.

Его мастерское владение лицом с холодным выражением заслужило бы уважение даже моей матери.

Однако что-то в его походке говорило о другом.

Возбуждение?

Исрафил стоял перед Бледой и Джин, каким-то образом умудряясь удерживать их взгляды одновременно. Бледа заметил, как подрагивают его крылья, посылая рябь по белым перьям.

Письма не было", — сказал Исрафил. Тебя не смогли найти, когда ты был нужен, и, как следствие, ты не был проинформирован о прибытии своих соклановцев и не смог подготовиться к нему".

Бледа отвел взгляд Исрафила, сколько мог, почувствовал, как Джин сделала то же самое рядом с ним, почувствовал, как она сдвинулась, склонив голову. Он не отставал от нее.

Здесь тебе предоставляют все преимущества. Обучение — языку, письму, истории, всевозможным знаниям. Тебя обучают владению оружием, не хуже, чем наших величайших воинов. Еда, одежда, все, что ты можешь пожелать, тебе дается; подготовка к великой задаче, стоящей перед тобой, править своим народом, распространять мир Элиона".

Вы имеете в виду, что нас будут готовить как короля-марионетку и королеву-марионетку кланов Арконы.

'Вам оказывают величайшее уважение, не так ли?'

Бледа и Джин молчали несколько мгновений.

'Да, Лорд Командующий', - сказал Бледа. Он не мог отрицать, что с ними обращались хорошо.

Для пленных.

Он почувствовал, как глаза Джин впились в него, и этот взгляд не остался незамеченным Исрафилом.

'Все, чего от вас ждут, — это ответного уважения', - сказал Исрафил, хмуро глядя на Джин.

Джин мрачно промолчала.

Бледа сжал губы. Часть его была согласна с Исрафилом, знала, что его поведение было наглым и грубым, и чувствовал стыд за это. Но другая его часть помнила, никогда не забудет. Его брата. Его сестру.

Я представляю здесь свой клан. Я лицо и голос Сирака.

'Я прошу прощения за нашу грубость', - сказал Бледа, увидев, как Джин вскинула голову и проигнорировала взгляд отвращения, который она ему послала.

'Хорошо.' Исрафил кивнул и издал протяжный вздох. Бледа почувствовал, что его шея покраснела.

И тут раздался звон рогов, и в открытую дверь замка ввалились несколько фигур: сначала вошла горстка великанов с топорами и боевыми молотами на спинах, сверкающие кольчужные рубахи. Джин зашипела, когда великаны отошли в сторону, открывая взору сурового человека с бритым лицом и длинной темной воинской косой, вьющейся через плечо, и серой бородой на лице. На нем была тонкая одежда небесно-голубого цвета, отделанная золотой нитью, подпоясанная ремнем из мягкой кожи, бриджи были затянуты от щиколотки до колена и мешковаты сверху. Его глаза встретились с глазами Джин, и суровое лицо смягчилось, а глаза скривились в намеке на улыбку.

Отец, — прошептала Джин, наполовину приподнявшись.

Останься, дитя, — пробормотал Кол сзади них, и Джин села обратно.

А затем все остальное в комнате померкло для Бледы.

Его мать, Эрдене, королева Сирака, прошла через дверной проем.

Она постарела, на ее коричневом, обветренном лице появились морщины, которых не было, когда он видел ее в последний раз, а в толстой косе воина появились седые полосы. На бритой голове выделялся белый шрам.

Она выглядела так хорошо, как никогда не выглядела владычица Сирака, одетая в богатую тунику из белого дэла, воротник и подолы оторочены лисьим мехом, на талии толстый кожаный пояс, украшенный цепями из серебра и золота, и его сердце заколотилось от гордости, когда он увидел, как она идет к нему. Он почувствовал, как его лицо меняется, а рот растягивается в улыбке.

Ее глаза заглянули в его, увидели его улыбку, но он ничего не получил в ответ, только ее холодное лицо, плоское и бесстрастное. Он стиснул зубы и усилием воли стер все эмоции со своего лица.

Позади Ульдина и Эрдене шла небольшая свита их придворных. Бледа увидел, что на него смотрит старое лицо.

Старый Эллак!

Сердце Бледы слегка подпрыгнуло от радости при виде еще одного знакомого лица. Старый воин пристально смотрел на Бледу, но и он не выказал ни искры эмоций.

Добро пожаловать в Драссил", — сказал Исрафил, когда все расселись за столом. Принесли еду и налили напитки, а Исрафил продолжал свое приветствие, рассказывая о путешествии из Арконы и новом мире в Земле Верных. Его голос превратился в сплошное звуковое пятно, которого Бледа не слышал, все его внимание было сосредоточено на матери и на сохранении необходимого фасада безучастности.

Она стыдится меня? Пять лет прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз, а она даже не кивнула головой. Он вдруг с болью осознал свою внешность, то, как мало он сейчас похож на сиракского принца. Особенно его волосы, которые должны были вырасти достаточно длинными для воинской косы, остальная часть головы была бы обрита, а длинная коса заплетена по завершении испытания воина и Долгой ночи. Вместо этого его волосы были коротко острижены, так же, как носили волосы другие обучающиеся воины в Драссиле.

Для нее это должно выглядеть так, словно я стал одним из них. Неужели она думает, что я предал свой клан?

Бледа чувствовал, как все это бушует в нем, вздымается и бьет копытами, как дикий жеребец. Бусинка пота скатилась по его лбу от усилия скрыть все это.

Я не опозорю ее больше, чем уже опозорил.

Затем голос Исрафила затих, и Бледа осознал, что за столом воцарилась тишина.

Благодарю за вежливый прием, — сказал Ульдин из Черена, его голос был теплым и сильным. Мне очень приятно оказаться в легендарном Драссиле. Воистину, это место великолепных чудес, даже больше, чем мы могли себе представить, и у меня остается только вопрос, почему я не ездил сюда раньше. Почему я оставлял это так…

'Ульдин пытается сказать, — прервала его Эрдене, ее голос был спокойным и ровным, как безветренное море, — почему мы здесь? Зачем вы вызвали нас?

Исрафил склонил голову к Эрдене.

'Пять лет прошло с тех пор, как два ваших клана вступили в войну, — сказал Исрафил, — нарушив мир Верных. Нарушив Предание Элиона. И за эти пять лет ваши кланы познали нерушимый мир, не так ли?

'Это правда', - сказал Ульдин, взглянув на Эрдене, которая лишь коротко кивнула.

Мы, Бен-Элим, здесь по одной причине: защитить творение Элиона. Все народы этих Изгнанных земель". Асрот привел свои легионы Падших, Кадошимов, в этот мир, и мы последовали за ними, чтобы защитить вас как можно лучше. Война с Кадошим была жестокой и кровавой, и многие из моих сородичей пали в бою в тот роковой день. И все же мы выиграли ту битву, спасли человечество от страшной участи, но война еще не окончена. Асрот остался, заключенный в кожу из железного звездного камня, и многие из его Кадошим выжили, укрывшись, чтобы сражаться дальше скрытно и хитро. Поэтому мы остались, чтобы охранять тело Асрота, и мы продолжаем сражаться против Кадошим".

"Эту историю мы все слышали", — сказала Эрдене. Ты созвал нас за сто лиг не для того, чтобы рассказать нам это".

"Нет, не для того, — сказал Исрафил, ничем не выдавая раздражения по поводу того, что Эрдене прервала его. Я получил известие о передвижениях Кадошим в ваших землях, о смертях от их рук".

Да, это правда, — сказал Ульдин. Было совершено какое-то нечестивое жертвоприношение".

'Мы найдем этих чудовищ и искореним их', - сказал Исрафил, в его голосе прозвучали нотки рычания и железа — самое близкое к эмоциям, что Бледа когда-либо видел в Лорде-Протекторе. Но мы очень растянуты, Изгнанные земли огромны, поэтому мы благословлены теми союзниками, которые у нас есть. Великаны, а также воины со всей Земли Верных; они — десятина благодарности, чтобы помочь нам в делах войны, которую мы ведем".

Исрафил остановился, давая своим словам осмыслиться.

'Что вы хотите сказать?' проворчал Ульдин, его голос стал менее теплым, чем прежде.

'Он говорит, что хочет, чтобы мы сражались с Кадошим', - категорично заявила Эрдене.

'Да, и даже больше', - сказал Исрафил. Пришло время показать свою благодарность Верным, время доказать свою приверженность как миру друг с другом, так и великой войне. Пришло время, чтобы вы отдали десятину воинов на это дело, как и другие народы, живущие в границах Земли Верных".

'Ну, теперь мы выложили все на стол и выложили для всеобщего обозрения', - сказал Ульдин.

'Если это все,' сказал Эрдене.

'Это все, — сказал Исрафил, — хотя есть еще кое-что. Мы хотим получить десятину воинов в ближайшее время, а после этого — ежегодную десятину вашей молодежи, которая будет обучаться здесь, в Драссиле".

Бледа почувствовал, как его лицо дернулось при этом, на мгновение с него слетело холодное выражение.

Они украдут сердце у нашего народа и лишат нашу культуру каждого нового поколения. Он сдержал усмешку, которая грозила исказить его лицо. Они сделают из всех нас марионеток, превратят нас в них, благочестивых, бескрылых пешек.

Ульдин и Эрдене просто уставились на Исрафила, не выдавая своей внутренней реакции.

"И чтобы скрепить ваш мир друг с другом и вашу приверженность делу, — сказал Исрафил, — символический акт, который свяжет ваши кланы в дальнейшем мире, два ваших наследника также должны посвятить себя друг другу".

Впервые на лице Эрдене промелькнула дрожь.

'Что он имеет в виду?' Джин прошептала Бледе.

'Я. .' сказал Бледа, его голос не работал правильно, его голова кружилась, потому что он был уверен, что точно знает, что сказал Исрафил.

'Бледа и Джин должны пожениться', - объявил Лорд-Протектор.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ СИГ

Мужчины и женщины в плащах с капюшонами набросились на Сиг, железо сверкало красным в мерцающем свете костра, а из-за ее спины выскочили волчьи псы Кельда и врезались в набегающую толпу, извергая кровь, крики и оскал, злобное рычание. Сиг стремительно шла вперед, Кельд и Каллен — следом, Элгин выкрикивал боевой клич и вел своих людей от входа в туннель.

Сиг вонзила меч в живот первого бросившегося на нее человека и, вырвав клинок, ударила его ногой в грудь, отбрасывая в сторону тех, кто стоял позади, — они падали, скрежеща от боли конечностями. Каллен вскочил на ноги и ударил копьем, увернувшись от удара меча человека, который знал свое мастерство немного лучше, но это ему не слишком помогло, так как топор Кельда врезался в его череп, и он вырвался на свободу в брызгах костей и мозгов.

Сиг продолжала наступать, длинный меч размахивал огромными петлями, отчего головы кружились в воздухе, а из обрубка перерубленной шеи вырывалась струя крови. Ее собратья по мечу кололи и рубили слева и справа от нее, волчьи гончие сеяли кровавый хаос в тенях, а воины Элгина широко раскинулись, когда последователи Кадошима бросились в бешеную атаку.

Сиг утерла пот с глаз, ища Кадошима. Он все еще стоял на помосте, передавая что-то одному из своих бритоголовых последователей и наклоняясь, чтобы что-то прошипеть ему на ухо.

Сиг закричала, указывая мечом на Кадошима, и Кельд с Калленом ответили, двигаясь к алтарю, как корабли в штормовом море.

Женщина набросилась на Сиг, орудуя мечом и ножом, вихревая атака остановила продвижение Сиг, лязг стали, когда Сиг парировала удар меча, скрежет, когда нож вонзился ей в живот, остановленный кольчужной рубашкой. Она ударила локтем в челюсть женщины, затем перерубила ее предплечье, которое упало на пол, все еще сжимая меч. Женщина зашаталась и упала на колени, лицо ее побелело, когда кровь ее жизни хлынула в землю. Она упала набок, проклиная Сиг, когда умирала.

Сиг наступала, грохот и зловоние битвы в этой подземной пещере были огромны: предсмертные крики, боевые вопли, раненые, корчащиеся и кричащие от боли. Она увидела, как кадошим оттолкнула своего товарища, стоявшего на возвышении, и отправила его бежать в затененный альков. Меч с шипением вонзился в кадошимский кулак, его крылья расправились и сжались, воздух с шипением понес зловоние разложения, когда кадошим поднялся с земли; топор Кельда со свистом пронесся по пустому воздуху там, где она только что стояла.

Сиг ворвалась на помост через узел нападавших, ее мощь рассеяла их. От толчка силы у нее подкашивались ноги, внезапная тошнота заставила ее пошатнуться; взглянув на помост, она увидела нацарапанные на земле руны. Она покачала головой и направилась к Кельду и Каллену. Взглянув на пленника, привязанного к деревянной раме, она поняла, что помочь ему невозможно: он скорчился в своих узах, внутренности валялись у его ног. Грудь его была неподвижна, с отвисшей челюсти свисала струйка слюны.

Кельд, — сказала Сиг, указывая на спешащего посыльного, который исчезал в тенистом алькове, но, приглядевшись, она увидела, что это был выход из пещеры.

Кадошим что-то ему дал", — сказал Сиг. Что бы это ни было, я должна это увидеть".

Это уже сделано", — пробурчал Кельд, сбегая и спрыгивая с помоста, приложив два пальца к губам и свистя, из камеры донесся ответный звук, похожий на треск и рычание.

'Где Кадошим?' рыкнула Сиг, стоя спина к спине с Калленом, и они медленно повернулись, ища Кадошима в красном мерцании света и тени.

'Там!' крикнул Каллен, когда кадошим спустился с крыши палаты, разрубил одного из людей Элгина, другого поднял в воздух и вонзил меч ему в живот, отбросив умирающего воина в хаос.

Без единого слова они покинули возвышение и направились к Кадошиму..

Человек прыгнул на них, подняв топор над головой, копье Каллена вынырнуло и пробило его открытый рот, вырвавшись на волю в потоке крови и зубов. Каллен стряхнул щит со спины, поймал удар меча, направленный на Сиг, вонзил железный обод в горло меченосца и отправил его, задыхающегося и захлебывающегося, на землю. Сиг надавила на упавшего, и они понеслись дальше, кости трещали под ее обутыми в железо сапогами.

Кадошим был всего в нескольких шагах перед ними, зависнув над схваткой и вздымая крыльями бурю пыли.

'ПАДШИЙ ОДИН', - прокричала Сиг, и ее крик разнесся по помещению, на мгновение наступило затишье, когда обе стороны замерли. Кадошим уставился на Сиг, увидел, как Каллен рядом с ней поднял свой щит, на котором красовалась яркая звезда их ордена, и шипел на них, брызгая слюной. Затем он полетел на них, темное пятно. Сиг подняла свой клинок и взмахнула двумя руками: крылья Кадошима плотно сомкнулись, и каким-то образом он закрутился, меч Сига пронесся на расстоянии вытянутой руки. Сиг повернулась, Каллен зарычал, когда кадошим пронесся над ним, обрушив на него шквал ударов, и Каллен согнулся под ними во вспышке раскаленных искр, когда лезвие кадошима врезалось в железный обод его щита, пробив его насквозь.

Каллен вскрикнул от ярости и ударил копьем вверх, лезвие полоснуло по кольчуге Кадошима, звенья закрутились и затрещали. Кадошим только рассмеялся и схватил древко копья Каллена, вырвав его из рук.

Сиг бросилась на Кадошима, ее меч прочертил дугу над головой, но тот каким-то образом увидел приближение гиганта и, взмахнув крыльями, взмыл вверх, а кончик меча Сиг прорезал кожу его сапога. Кровь красным дождем капала из раны, пока он парил над ними.

'Вы далеко от Дан Серена', - прорычал Кадошим, его гортанный голос прорезался сквозь шум битвы.

'Мы пройдем вдвое большее расстояние, чтобы вбить немного боли в твою вонючую шкуру', - прокричал в ответ Каллен.

Кадошим шипел на них.

'Кто ты?' крикнула Сиг. 'Гулла?'

Кадошим рассмеялся, звук скрежета ногтей по камню. Более ста лет, а вы ничего о нас не знаете.

Гулла — вождь твоего рода, я слышала", — сказала Сиг, не сводя глаз с Кадошима, обходящего справа от нее. Если не Гулла, то кто же ты?

Я Риммон, — прорычал Кадошим. Я — твоя смерть".

Хотелось бы посмотреть, как ты попытаешься", — огрызнулся Каллен, ухмыляясь.

Риммон закричал и набросился на них, рубя, кромсая, нанося удары.

Сиг отпрыгнул в сторону, а Кадошим развернулся в воздухе и ударил Каллена клинком, когда тот бросился на него, отчего молодой воин отлетел в сторону, пошатываясь, с раной на лбу. Он исчез среди давки и грохота битвы.

Сиг прокричала боевой клич и нанесла удар, но Риммон извернулся, и выпад Сиг рассек только воздух. Битва бушевала вокруг них, пока она противостояла твари.

Хватит об этом.

Сиг подскочила вплотную, и клинок кадошима встретился с ее клинком в потоке искр, прежде чем он упал перед ней.

Крылья Риммона сильно бились; кадошим схватил упавшее копье, взмывая обратно в воздух. Сиг протянула руку к поясу, нащупала увесистую сеть, отцепила ее и одним движением запястья распустила.

Она подняла сеть и закрутила ее над головой, когда Кадошим отдернул руку и метнул в нее копье. Сиг повернулась, перед ней прыгнула фигура и помешала ей бросить сеть. Это был Каллен, его побитый щит принял на себя силу копья Кадошима. Сиг споткнулась, когда вес Каллена врезался в нее. Он упал на пол, а Риммон с победным криком помчался прочь через всю пещеру. Сиг сделала шаг за ним и тут услышала стон.

Каллен.

Молодой воин был бледен как молоко, рыжие волосы пропитаны потом и прилипли к голове. Копье пробило его полуразбитый щит и прижало руку к телу. Он пытался что-то сказать, но его дыхание превратилось в хриплое шипение. Сиг не могла сказать, какова рана за щитом, но, судя по его виду, она опасалась худшего.

От ожидания лучше не станет.

Она поставила один большой сапог на остатки щита, ухватилась за древко копья и выдернула его.

Каллен застонал, лицо исказилось от боли, и Сиг опустилась на колени рядом с ним. Подняв разбитый щит, она вздохнула с облегчением. Копье пронзило бицепс, пробив его насквозь и выйдя с другой стороны, но цепная рубашка Каллена затормозила его там, и этого оказалось достаточно, чтобы спасти парня. Несколько колец разлетелись вдребезги, острие копья прорезало шерсть и лен под рубашкой, из них хлестала кровь, но это была лишь неглубокая рана.

Не то чтобы глупый мальчишка собирался еще долго скакать по окрестностям в течение суток или двух.

Я могу бороться дальше", — пробормотал Каллен, пытаясь встать. Его глаза закатились, и он со стоном опустился на землю.

Нет, ты не можешь, — возразила Сиг.

'Тогда я умру?' прошептал Каллен, борясь за дыхание.

От старости, скорее всего, но не сегодня, парень", — сказала Сиг и встала, подняв копье в руке. Она увидела, как Риммон тенью метнулся к выходу из пещеры, подержала копье мгновение, чтобы найти равновесие и оценить его вес, а затем бросила. Оно полетело прямо, как стрела, пробив одно из крыльев Кадошима, низко, там, где оно утолщалось и соединялось с плечом. Раздался крик, и Риммон плюхнулся на землю.

'Придется оставить тебя на некоторое время', - пробурчал Сиг, глядя на Каллена.

Принеси мне его голову", — пробормотал Каллен.

Сиг промчался по залу, сбивая с пути всех, кто попадался ей на пути. В мгновение ока она оказалась на том месте, где упал Кадошим, увидела копье, которое она бросила в Кадошима, лежащее на земле, его лезвие потемнело от крови. Темнота, густая, как дым, заполнила туннель, поэтому Сиг схватила оружие, сорвала со спины мертвеца плащ, обернула его вокруг древка копья и воткнула в огонь мангала. Вскоре пламя затрещало, она подняла факел и огляделась.

В камере все еще бушевали схватки, но, на взгляд Сиг, Элгин и его люди были в полном порядке: их стояло гораздо больше, чем их взбешенного врага.

Они могут закончить здесь. Мне нужно убить Кадошима.

Сиг стиснула зубы и побежала в туннель, не обращая внимания на осторожность.

Темнота отступала перед ней; туннель уходил вверх, плотно смыкаясь с Сиг, сжимая ее и вызывая клаустрофобию после пещеры с высокой крышей. Вскоре шум битвы утих. Боковые туннели разрывали основной путь, но жирные пятна крови указывали Сиг дорогу, ведя ее все выше по главному туннелю. Потом она увидела бегущего впереди Риммона — тень на краю досягаемости ее факела, туннель был слишком близко, чтобы он мог расправить свои огромные крылья.

Или, возможно, мой бросок копья повредил ему крыло.

Риммон споткнулся, ударившись плечом о стену туннеля, выпрямился и побежал дальше. Сиг ускорила шаг, не нуждаясь в скрытности. Риммон знал, что она там; знал, что она настигает.

Впереди показался свет, яркий в темноте. Дневной свет, а не свет факела или костра.

Сиг прибавила скорость, и вот уже Кадошим в двадцати шагах от нее. Десять. Паутина облепила лицо Сиг. Дневной свет разгорался, яркий и ослепительный, Кадошим был черным силуэтом.

Прищурившись от белого света, Сиг бросила копье. Оно полетело вперед по дуге, распространяя огонь и дым, и Сиг увидел, как темная тень Кадошима покачнулась и упала. Мгновение спустя она выскочила на зимнее солнце, бледное, затянутое облаками утро почти ослепило ее.

Они стояли на вершине холма, вокруг слышалось карканье потревоженных ворон, вокруг был открытый воздух, ветер трепал одежду, трепал светлую косу Сиг. Вдали виднелось пятно Темнолесья и башни Утандуна.

Риммон скорчился на ровном участке травы, копье запуталось у него между ног и клубилось черным дымом. Сиг взмахнула мечом над головой, намереваясь разрубить чудовище надвое. С рычанием Кадошим метнулся в сторону, частично перекатился, частично взмахнул крыльями, через мгновение он был уже на ногах, с мечом в кулаке, хотя Сиг видела, что одно из крыльев было вывернуто, как поврежденная рука. Темные глаза Кадошима излучали злобу.

С треском развернулись кожистые крылья, и Риммон неустойчиво поднялся в воздух, порыв ветра раскачал его, одно крыло кровоточило в плечевом суставе. На мгновение Кадошим завис в небе, солнце позади обрамляло его светящимся ореолом.

'Закончи это в другой раз', - шипел Риммон. Еще один взмах крыльев, и Кадошим отклонился в сторону, виляя в воздухе, как человек, перебравший медовухи. Попробовав свои крылья, он снова бросился вперед, оказавшись вне досягаемости меча Сига, когда гигант добежал до плоского края холма и на мгновение покачнулся, рискуя упасть на землю далеко внизу. Кадошим немного опустился в воздух, еще один взмах крыльев унес его дальше, хотя он и держался за склон холма.

Лучше я прикончу тебя сейчас, Риммон из Кадошимов", — пробормотала Сиг.

Она отстегнула сеть и взмахнула ею над головой, раздался свистящий звук, когда шнур и грузы в четырех углах разрезали воздух, затем она запустила ее, высоко, по дуге вверх, а затем вниз, грациозно опускаясь, углы расправились.

Сеть сомкнулась вокруг Кадошима, зацепив его крылья, обхватив конечности, и Риммон закричал, извиваясь в воздухе, пытаясь вырваться, отплевываясь и стараясь укусить, но с каждым движением шнуры затягивались все туже, и Кадошим сложился и плюхнулся на землю.

Сиг перевесила меч через спину и бросилась через край, скользя и скользя по травянистому склону. Она перевернулась и прокатилась сотню шагов, выпрямилась, увидела, что кадошим все еще падает, уже почти у основания холма.

Хаммер", — прорычала Сиг через сцепленные руки и услышала слабый грохот, донесшийся до нее, когда Кадошим ударился о склон холма и отскочил в сторону, пролетел по воздуху около пятидесяти шагов, хрустнул и покатился, когда земля выровнялась.

Сиг продолжал падать вниз по склону и заметила Хаммера, вынырнувшего из-за валунов. Риммон уже перестал катиться, несколько мгновений стоял неподвижно, а потом медленно освободился от сети и начал тащиться по траве, волоча за собой крылья.

Хаммер остановился у подножия холма, глядя на Сиг, которая выкрикивала отрывистые команды, пробираясь вниз по склону. Медведь повернулся, покачивая головой на толстой мускулистой шее, а затем с грохотом бросился за Кадошимом.

Земля под Сиг выровнялась, и она наполовину бежала, наполовину спотыкалась, направляясь к Хаммеру. Огромный медведь стоял над Кадошимом, положив одну лапу ему на грудь и прижав его к земле. Риммон корчился и извивался под весом медведя, конечности и крылья слабо бились об него, но Хаммер не двигался.

Сиг выхватила меч и встала над Кадошимом. Он был окровавлен и сломан, конечности и крылья вывернуты, на одной ноге виднелась кость, бледное лицо с темными пятнами было забрызгано кровью, но глаза по-прежнему излучали зловещую ярость.

Сиг приставил меч к горлу существа.

Я бы хотела убить тебя сейчас, — проворчала она, — но у меня есть к тебе вопросы: здесь так много последователей? Человек, которого ты принес в жертву — зачем? А послание, которое ты отправил?

Кадошим на мгновение замолчал.

'Я ничего тебе не скажу', - прошипел Риммон, его голос был таким же надломленным, как и тело. Из уголка его рта потекла струйка черной крови.

'Посмотрим', - сказала Сиг, доставая сеть с земли в дюжине шагов от него. Возможно, не сейчас, и я не самая терпеливая из тех, кто задает вопросы. Но я отведу тебя обратно в Дан Серен…

Что-то пронеслось по лицу Кадошима при упоминании дома Сиг, крепости, где базировался Орден Яркой Звезды.

Неужели Кадошим научились бояться нас? Сто лет кровопролития дали им веские основания.

Внезапно в кулаке Кадошима появился нож, и он с остервенением вонзил его в лапу Хаммера, погружая глубоко, хлынула кровь. Медведь зарычал и дернулся в сторону, Кадошим — резко освободившись — поднялся и, спотыкаясь, бросился на Сиг, метя ножом ей в живот.

Затем челюсти Хаммера сомкнулись вокруг туловища Риммона, поднимая его с земли, челюсти защелкнулись еще крепче, яростно тряся Кадошима, кровь брызгала, кости трещали. Медведь повалил Кадошима на землю, ударил одной лапой по туловищу крылатого демона и схватил его за голову, вырвав ее из плеч с мокрым, раздирающим звуком.

Сиг стояла и смотрела. Все было кончено за несколько ударов сердца.

Думаю, ты еще более злой, чем я, — пробормотала она, поглаживая шею медведя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ РИВ

Рив ругалась себе под нос, непрерывно бормоча, пока драила пол одного из многочисленных общественных туалетов в Драссиле. Было еще рано, и она дежурила в уборной — не самое любимое занятие в лучшие времена, а сегодня тем более. Ее мучили дурные сны. При свете дня они были эфемерны, лишь смутное воспоминание о невесомом, бесконечном падении.

'Что это?' сказал Карстен. Как и Рив, он был ребенком Белокрылого, родился в Драссиле и вырос, чтобы стать воином Белокрылых. Он был на год младше Рив, как и все, кто был с ней в команде уборщиков; поскольку она провалила испытание воина, все ее друзья тренировались на оружейном поле как белокрылые, но не она.

К моему стыду", — пробормотала она, затем подняла на него глаза. 'Что такое?'

Карстен должен был выливать ведра воды на длинный каменный сидячий блок, который Рив только что отмыла, но он остановился. Стены позади него были заполнены пастельными изображениями Бен-Элима, сбрасывающего Кадошима с небес, напоминание о великой жертве, которую они принесли, чтобы защитить человечество от зла демонической орды. Рив как раз собиралась отчитать Карстена за уклонение от своих обязанностей, когда он снова заговорил.

"Что это?" — сказал он, и тут она услышала звук, проникающий через незашторенное окно и открытый дверной проем. Звук рога.

'Это призыв в палату Предания', - сказала Рив, вскакивая на ноги. Обычно Палата Предания собиралась раз в десять ночей: Исрафил и его капитаны собирались в Большом зале Драссила и выносили приговор по всем вопросам, вынесенным на их рассмотрение, будь то споры между жителями Драссила, мелкие обвинения в пьянстве или мелком непослушании и более серьезные дела, вплоть до убийства.

Но следующее заседание состоится только через четыре ночи.

Снова прозвучали звуки рога.

Пошли, — сказала Рив, направляясь к открытому дверному проему.

'Но, уборные,' сказал Карстен.

Это же экскременты, они все еще будут здесь, когда мы закончим". Рив вышла на улицы Драссила, слыша, как Карстен следует за ней.

Улицы были полны, все, кто не был занят важными делами, направлялись к большой палате Драссила.

'Что происходит?' спросил Рив у белокрылого на улице.

Этлинн и Гаридас вернулись", — ответила она.

Снова затрубили рога, и Рив пустилась бежать, чувствуя боль в суставах, которой не было еще несколько дней назад.

Не могу заснуть, и у меня все болит, как будто у меня лихорадка. Я навещу целителей, когда у меня будет время.

Когда Рив достигла двора Большого зала, толпа стала еще гуще, люди хлынули через открытые ворота, и Рив пробиралась сквозь них локтями. Внутри все сгрудились вдоль каменных ступеней, использовали их как скамейки, сотни людей уже сидели там. Рив увидела свою маму, Далме, несколькими рядами ниже и протиснулась сквозь толпу, чтобы добраться до нее.

Привет, дорогая, — сказала ее мама.

'Я слышала, это Этлинн и Гаридас вернулись', - прошептала Рив, садясь рядом с мамой.

Да, это правда, — сказала Далме, жестом указывая на пол зала под ними.

Покрытые железом статуи Асрота и Мейкала стояли там же, где и всегда, высокие и задумчивые перед стволом древнего дерева Драссила, а вокруг них, как всегда, кольцом стояли великаны Этлинна. На широком пространстве между ними и Рив была расставлена дюжина стульев: Исрафил и его капитаны сидели по обе стороны от него. Светловолосый Кол сидел в дальнем конце. Рив заметила, что ее взгляд задержался на покрытом шрамами Бен-Элиме. Он чем-то отличался от Бен-Элима, рядом с которым сидел, его идеальные черты были изменены шрамом, который шел по лицу, меняя прямую линию рта. Возможно, он почувствовал на себе ее взгляд, потому что посмотрел вверх, прямо на нее, как будто она была единственным человеком в комнате. Она выдержала его взгляд несколько ударов сердца, затем отвернулась.

Перед Бен-Элимом стоял вейн, на нем лежало что-то громоздкое, покрытое полотном из сшитых шкур. Около него стояло несколько белокрылых и великанов. Рив увидела Гаридаса, который был капитаном белокрылой сотни, как и Афра. Он стоял, как всегда, с прямой спиной и суровым лицом, коротко остриженные темные волосы обрамляли серьезное лицо. Рив любила его: он был набожным человеком, всецело преданным Бен-Элиму, и прекрасным воином. Он поставил Рив несколько синяков на поле боя, хотя в последнее время она обычно получала не меньше, чем получала. Если что, подумал Рив, ему не повредит больше улыбаться.

Рядом с Гаридасом возвышалась Этлинн, королева великанов. Она была бледна как молоко, длиннонога, даже для великана, стройнее и менее мускулиста, чем большинство, хотя в ее мускулатуре явно чувствовалась сила. Черные волосы, завязанные в толстую косу, обвивали ее плечо, а на шее покоился тонкий серебряный торк.

'Где они были?' спросила Рив свою маму. Ходили слухи, но никто ничего не знал, даже Афра, что было редкостью, потому что Афра всегда знала все, что происходит.

'Думаю, мы скоро узнаем'. Далме пожала плечами.

Ропот толпы затих, когда Этлинн подошла и встала перед Исрафилом.

Когда Исрафил садился в свое кресло в дни Дарования знаний, он начинал церемонию с молитвы Элиону и чтения из Книги Верных, но сегодня все было иначе. Он встал, и в зале сразу же воцарилась тишина.

'Вера, сила и чистота', - провозгласил Исрафил.

'Ибо таков Путь Элиона', - автоматически ответила Рив, как и все остальные.

Исрафил сел и кивнул Этлинн.

Слухи оказались правдой, — сказала Этлинн. Мы нашли логово кадошимов, хотя недавно оно было заброшено. В нем обитало большое количество людей, тридцать, сорок, по крайней мере".

По толпе прокатились вздохи и ропот. Кадошимы встречались редко; последний раз их видели в горах Агуллас далеко на юге, больше года назад. На них охотились и убивали, полуголодное, жалкое существо, по всем признакам, с ним была лишь горстка заблуждающихся слуг, больше фермеров, чем воинов.

'Где?' — спросил Исрафил.

'В Форне. В тридцати лигах к югу, между нами и Бриканом, — сказала Этлинн.

Так близко. Как они посмели? подумала Рив, ее гнев разгорался.

"Откуда вы знаете, что это было логово Кадошим, — сказал Кол, — если оно было заброшено?

Мы нашли тело, прибитое к поперечной балке. Он был принесен в жертву, на полу были руны, написанные его кровью". Она сделала паузу. 'С ним были сделаны ужасные вещи'.

Исрафил ничего не сказал, но другие Бен-Элимы, находившиеся рядом с ним, перешептывались между собой.

"И мы нашли вот это", — воскликнул Гаридас, одновременно срывая шкуру с тента.

Под ним оказалась клетка из железных прутьев, а внутри нее — фигура. Рив пристально вгляделась, стараясь разглядеть все как следует. Один человек, мускулистый и бритоволосый, одежда поношенная и рваная. Он сидел на коленях, между его запястьями висела цепь. В нем было что-то… неправильное. Потом он пошевелился, и что-то сдвинулось на его спине. Сначала Рив подумал, что это плащ, но он двигался.

Этого не может быть, — шипела рядом с ней мама.

Потому что у человека в клетке были крылья".

"Это Кадошим? спросила Рив. Он был не таким, как она ожидала, совсем не похож на картины на стенах уборной, которые она только что рассматривала. Он выглядел гораздо более человечным, чем она предполагала, и, хотя он сидел, он казался невысоким, точно ниже высокого, элегантного Бен-Элима.

"Нет", — сказала ее мама.

Поднесите его ближе, — приказал Исрафил, в его голосе слышалась дрожь и ярость.

Белокрылые отперли клетку и вытащили крылатого человека. Он не сопротивлялся, просто шел к Исрафилу, а Гаридас и полдюжины белокрылых окружали его. Рив увидела, как крылатый человек приостановился, уставившись на помост и сплетенные фигуры Асрота и Мейкала. Гаридас дернул его за цепи, и он, спотыкаясь, двинулся вперед.

Ты — полукровка. Порождение неподобающих отношений между Кадошимом и женщиной, не так ли?" — сказал Исрафил, едва сдерживая ярость в голосе.

Да, — сказал мужчина, стоя во весь рост перед Исрафилом, его голос был глубоким и гортанным.

'На колени перед Лордом-Защитником', - сказал Гаридас; один из охранников Белокрылых ударил древком копья по плечам полукровки. Он покачнулся, но устоял на ногах; еще один удар — и он упал на одно колено.

Крики и гневные вопли эхом отразились от скамей вокруг Рив. Она огляделась, увидела Белокрылого и многих других, выкрикивающих проклятия и потрясающих кулаками. Среди толпы несколько человек стояли неподвижно и без эмоций: Подопечный Бледа, а также те из его клана, кто прибыл недавно. Он смотрел на Исрафила и полукровку, его смуглая кожа и миндалевидные глаза притягивали взгляд Рив. Его спутница, Джин, заметила взгляд Рив и подтолкнула Бледу. Рив отвела взгляд.

Исрафил встал, по его крыльям прошла рябь, и он подошел к полукровке.

'Из чьего семени ты порожден?' — спросил Исрафил. 'Кто твой отец?'

Полукровка посмотрел на Исрафила холодными от ненависти глазами.

'Ты — грязная мерзость, запятнанное пятно на земле', - сказал Исрафил. Само твое существование оправдывает войну, которую мы ведем против Кадошим. Они нарушили величайший закон, смешав кровь вечных и смертных, и ты — результат". Лицо Исрафила исказилось от отвращения.

Какое-то движение заставило Рив перевести взгляд с Исрафила на Бен-Элима, сидящего позади него, на Кола. Вспышка гнева мелькнула на его лице, заставив его шрам дернуться, а затем исчезла.

"Кто твой отец? повторил Исрафил.

Зачем мне говорить тебе?" — сказал полукровка. Он сплюнул под ноги Исрафилу.

Каскад ударов обрушился на полукровку, на голову, плечи, спину. Он упал вперед, на руки.

Стой, — прошипел Исрафил.

Кто твой отец?

"Мы знаем о тебе, Исрафил, мелкая пешка Тиранта", — сказал полукровка. Он улыбнулся окровавленными губами. 'Твои дни сочтены'.

'Нет, полукровка, — сказал Исрафил. Это ты скоро испустишь свой последний вздох. Но не раньше, чем ты будешь поставлен перед вопросом. Это не будет быстро — есть Бен-Элим, которые овладели искусством поддерживать жизнь тела бесконечно долго, на грани смерти. К концу мы будем знать все, что знаешь ты. Удивительно, как долго может жить даже такой кусок испорченной грязи, как ты". Взгляд презрения и отвращения. 'Это не та задача, которая доставляет мне удовольствие, но моя святая обязанность — защищать творение Элиона, а ты и тебе подобные — это разложение, которое должно быть искоренено'. Исрафил поднял руку, подавая знак продолжать избиение.

Дрекар — мой отец, — промолвил полукровка. А я — Салк.

У тебя нет имени, ты не должен существовать. Ты — язва", — сказал Исрафил. Где сейчас Дрекар?

Ты увидишь его, когда он решит", — сказал Салк. А пока он посылает тебе послание". С невероятной скоростью и силой Салк вскочил на ноги, кожистые крылья бились, когда он бросился в сторону и врезался в одного из своих белокрылых охранников, обмотав цепь, свисавшую с его закованных запястий, вокруг шеи воина. Другие белокрылые нанесли удары своими клинками, но полукровка оказался быстрее, вскочив с земли на мощных ногах и крыльях, и другие воины бросились вперед.

В зале раздался общий вздох, Рив вскочила на ноги и проскочила сквозь толпу, хотя и понимала, что слишком далеко и слишком поздно.

Полукровка взвился в воздух и завис над своими похитителями, Белокрылый в его руках бился и извивался, но Салк в последний раз жестоко дернул цепи, раздался треск, и Белокрылый обмяк, а голова повисла безвольно. Салк швырнул тело на воинов внизу, выхватил из ножен мертвеца короткий меч, взмахнул крыльями и бросился к Исрафилу. Он издал беззвучный крик.

Исрафил выхватил свой меч, за ним поднялись в воздух другие Бен-Элимы.

Губы Салка скривились в первобытном рычании, когда он направил свой меч на Исрафила.

Этлинн вонзила копье в плечо полукровки, вырвавшееся из его спины в брызгах крови. Не отпуская копье, она размахнулась и повалила Салка на каменный пол, где он извивался и корчился на ее копье, как застрявший лосось.

Исрафил и еще несколько человек бросились к нему, но прежде чем они смогли до него добраться, Салк приставил короткий меч к собственному горлу.

Отец говорит, что отправит тебя обратно в потусторонний мир", — сказал полукровка, а затем провел мечом по шее, пуская струю артериальной крови.

Исрафил закричал, Этлинн выбила меч из рук полукровки, но было уже поздно: лужа крови вокруг него расширялась. Через несколько мгновений его не стало.

Исрафил стоял над трупом, качая головой. Мы могли бы многому у него научиться".

"Когда его схватили, мы обыскали его и нашли вот это", — сказал Гаридас, порылся в плаще и достал потрепанный клочок пергамента.

'Что здесь написано?' спросил Кол, стоя у плеча Исрафила.

Гаридас посмотрел на Исрафила, ожидая его разрешения. 'Возможно, вам стоит посмотреть это наедине', - сказал капитан Белокрылых. Лорд-протектор кивнул.

Этлинн все равно заговорила, и ее голос эхом разнесся по залу.

'Здесь сказано: 'Идет Луат'. Скоро".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ДРЕМ

Дрем хромал рядом со своим папой и их вьючными лошадьми, не в первый раз желая, чтобы он сидел на спине одной из этих лошадей, а не шел рядом с ней с пульсирующей лодыжкой. Но дело было в том, что у них было слишком много мехов и шкур, и когда перед ними встала перспектива оставить эти шкуры позади или идти пешком…

Олин с радостью оставил бы пару свертков, но Дрем знал, как долго и тяжело они работали ради этих шкур, рискуя жизнью и здоровьем, и им нужно было их продать, если они хотели прокормиться зимой.

Чем ближе они подходили к новому городу, расположенному на краю озера Звездного Камня, тем больше возвышались крепостные стены Кергарда. Шум и активность доносились от него, как жар от навозной кучи.

Он выглядит больше, — сказал Дрем, и это было потому, что так оно и было. Больше, чем когда он видел его в последний раз, шесть лун назад. Свежепостроенные дома из дерева и камня, крытые соломой и дерном, спускались по склону на луга и леса, окружавшие стены Кергарда.

Олин ничего не ответил, просто смотрел, нахмурив лицо. Не говоря ни слова, он вывел их верхового пони с главной дороги в Кергард на луг, обогнул город и направился на северо-восток, к их дому. Так он вел себя с тех пор, как три дня назад они нашли его в предгорьях. Дрем видел, как его отец протянул руку к куску черного железа, который они вытащили из лосиной ямы и завернули в полдюжины шкур.

Он уверен, что это металл звездного камня. И он странный: вдвое тяжелее, чем должен быть, и такой черный, что, кажется, втягивает в себя свет. Я никогда не видел ничего подобного. Но звездный камень…?

Однако чем больше Дрем думал об этом, тем больше ему приходилось признавать, что существует небольшая вероятность того, что его отец прав, какой бы надуманной ни казалась эта вероятность. Кроме того, его отец был человеком практичным, не склонным к диким теориям и полетам фантазии. Местные легенды рассказывали, что озеро за Кергардом якобы было кратером, образовавшимся в результате падения на землю Звездного камня. Он оглянулся через плечо на предгорья, которые они только недавно покинули, и рассеянно погладил рукой медвежий коготь, который он привязал к полоске кожи на шее.

За этими холмами возвышались зубчатые зубцы Боунфеллов, казалось, что они держат небо. Он прищурил глаза и попытался представить, как Звездный камень проносится над этими горными вершинами, извергая огромные клубы огня и дыма и оставляя за собой огненный след.

Он моргнул и кивнул сам себе.

Кто скажет, что часть Звездного камня не раскололась и не отвалилась при падении на землю?

Он нахмурился, не понимая, что это значит, если то, что они несли, спрятанное в рюкзаке, действительно было куском легендарного камня.

Нет времени останавливаться, мы уже почти дома, — отозвался отец.

Надеюсь, это не кусок Звездного камня. Посмотри, что случилось в прошлый раз — кровь, война и смерть по всем Изгнанным землям.

С чувством тревоги, проникающим в него, Дрем зашагал дальше.

Дрем улыбнулся, увидев их усадьбу: крыша сарая виднелась за рощей дубов и ольхи. Усадьба не была такой изолированной, как в тот момент, когда они с Олином уезжали. Горстка свежепостроенных домов тянулась вдоль ручья, вытекавшего из густого леса на севере и впадавшего в озеро. Они миновали ограду последнего из этих новых домов и свернули на поросшую травой тропинку, которая вела к их усадьбе. Залаяла собака, и раздался голос. Дрем увидел большую гончую, стоявшую на их пути, губы которой были изогнуты в рычании. Она была старой, шрамы пересекали ее темную шерсть, одно ухо было наполовину отгрызено. Голос окликнул их: с крыльца деревянного дома спешил старик, ковыляя и опираясь на длинный посох. В десятке шагов за ним показалась молодая женщина. Задыхаясь, старик добежал до ограды и на мгновение прислонился к деревянным перилам, но все же успел взмахнуть наконечником копья, которое нес в сторону Дрема. Дрем подумал, что это посох, но у старика, похоже, были другие мысли, когда он направил его на Дрема и его отца.

'Это твоя гончая?' спросил Олин, не сводя глаз с огрызающегося, рычащего зверя.

Да, — ответила женщина, подойдя к ним. Она была ровесницей Дрема, насколько он мог судить, волосы, желтые как солнце, были завязаны и прижаты к голове, голубые глаза прищурены от беспокойства, когда она протянула руку к старику.

Он отдернул руку и недовольно посмотрел на нее.

Я был бы благодарен, если бы вы отозвали его". Олин кивнул на гончую.

'Может, отзову, а может, и нет', - сказал старик. Кто вы такой? И какое дело вам до того, что вы крадетесь по моему дому?

'Мы не крадемся!' сказал Дрем, раздраженный несправедливым и неточным обвинением.

Острие копья уперлось Дрему в грудь.

Это наш дом", — сказал Олин, встав между Дремом и стариком и указывая на их дом.

Там никто не живет, — огрызнулся старик. Он пустует с тех пор, как мы пришли сюда".

"Он пустует чуть больше шести лун, — сказал Олин, — и, как и прежде, внутри холодно и сыро, и нужно разжечь огонь в очаге. Но это наш дом, построенный нашими собственными руками. Когда мы уезжали, у нас не было соседей, но теперь, похоже, их больше, чем нужно".

Женщина посмотрела на их вьючных лошадей, на шкуры и меха, увязанные в большие связки.

Кузнец Колдер сказал, что это место построили трапперы, дедушка, — сказала она старику. Он сказал, что они вернутся сюда на зиму".

"Так и есть?

'Так и есть', - сказала она.

Тогда почему вы не сказали?" — огрызнулся он на Дрема и его отца.

Мы только что сказали, — сказал Дрем.

Старик опустил острие копья, немного неохотно, подумал Дрем.

Тебя зовут Олин, не так ли?" — сказала женщина.

Олин нахмурился, но в конце концов кивнул в наступившей тишине. Да, это так.

Отлично познакомились и добро пожаловать домой", — сказала девушка. Я Фрита, а мой дед — Хаск".

Отлично встречены, — сказал Олин. А это мой сын, Дрем".

Хорошо бы иметь здесь соседей, — сказала Фрита, — так близко к лесу и горам".

Дрем посмотрел туда, куда она указывала, — на лес сразу за его владениями и холмы за ними.

Это не горы", — поправил Дрем, не любивший, когда что-то говорили неправильно. Его дочь посмотрела на него ровным взглядом.

Что ж, какими бы они ни были, мы рады встрече с вами", — сказала Фрита. 'Разве не так, дедушка?'

Что? Да, наверное, так и есть, — пробормотал Хаск. 'Никогда нельзя быть слишком осторожным', - добавил он, покачивая копьем.

Верно, — сказал Олин.

Гончая все еще рычала и преграждала путь. Олин пристально посмотрел на нее.

Мы уже шесть лун спим на корнях и камнях; было бы неплохо разжечь костер и увидеть наши постели".

'Конечно', - сказала Фрита.

'Сурл, хватит', - огрызнулся Хаск, и гончая с последним рычанием опустилась на пятки, а потом затихла.

Олин попрощался с ними и повел Дрема и вереницу пони дальше.

"Ты можешь быть очень дипломатичным, если хорошенько подумать", — сказал Дрем своему отцу, когда они приблизились к воротам своего холда.

'Не обязательно использовать острый край, чтобы справиться с любой ситуацией', - ответил Олин. Чаще добрым или вежливым словом можно уладить разногласия". Он долго смотрел на Дрема. И ты не обязан исправлять каждую неточность, которую слышишь в разговоре".

Мне просто не нравится, когда люди что-то неправильно понимают. Это было нечто большее — принуждение, выходящее далеко за рамки привычки или раздражения. Дрем чувствовал, что должен это делать, внутри него нарастало давление, пока он не озвучивал свои исправления. Он знал, что отцу не нравится, когда он так поступает, и часто говорил с ним об этом.

Я знаю это, сынок, но другие люди могут воспринять это неправильно, подумать, что ты критикуешь, грубишь. Некоторые люди плохо реагируют, если им кажется, что ты их не уважаешь".

'Но…'

Я знаю, ты не хочешь ничего плохого, но просто думай, прежде чем говорить, а? И держи язык за зубами, если это вообще возможно. Даже если ты не понимаешь, почему это важно. Сделай это для своего старого отца".

Дрем поморщился, зная, что это причинит ему боль, но кивнул. Я постараюсь, — согласился он.

Олин улыбнулся и похлопал Дрема по плечу.

Хорошо было быть дома. Олин разгрузил во дворе вьючных лошадей, за исключением камня, который они выкопали из лосиной ямы. Он повел лошадь с камнем на спине вокруг задней части сарая, велев Дрему продолжать работу до его возвращения. Дрем так и сделал: разжег огонь, вычистил паутину и крыс из комнат, вытер лошадей и вывел их в загон, а в горшке на очаге поставил вариться рагу. Пока он занимался этими рутинными делами, Дрем думал о своем отце и о куске черного камня, который они откопали.

Лучше бы мы его не находили и не тащили с собой домой! Если это то, о чем думает папа, то война, поглотившая весь мир, началась из-за чего-то очень похожего.

Эта мысль не утешала, и Дрем решил поговорить об этом с отцом. Он относил шкуры в сарай, когда к нему присоединился отец, руки и сапоги которого были липкими от грязи. Дрем бросил на отца вопросительный взгляд, но не получил ответа, поэтому продолжил переносить шкурки, а отец мыл их в дождевой бочке, а потом молча помогал. Когда все шкуры были уложены, Дрем начал разбирать инструменты, готовясь к дублению.

Ненавижу дубление шкур, подумал он, сморщив нос от запаха известкового молока. Ощущение было такое, будто оно выжгло все волоски у него в носу.

Мы начнем дубление завтра", — сказал Олин. Приготовься к этому сейчас, а потом мы пойдем и набьем животы горячей едой".

Глядя, как его отец кладет руку на груду шкур, склоняет голову и щиплет себя за переносицу, Дрем подумал, что он выглядит таким озабоченным, каким никогда его не видел.

Из-за того камня, который мы нашли? Я тоже обеспокоен.

'Па, стоило ли нам приносить этот камень сюда? Это…

'Лучше со мной, чем с кем-либо еще', - сказал Олин, прерывая его.

Но мы могли бы оставить его там, похоронить снова".

Я не мог бы жить с осознанием того, что оно лежит там, — сказал Олин, — и ждет, когда его найдут. По крайней мере, со мной я знаю, что он не может быть использован во зло".

Зло!

'Но…'

'Хватит', - огрызнулся Олин. 'Пусть лежит, Дрем, я не передумаю'.

Дрем глубоко вдохнул, взвешивая, стоит ли продолжать.

Как только он принял решение, его редко можно изменить. Пока что.

Дрем любил своего отца, но в последнее время его все больше и больше расстраивало то, как отец обращался с ним, избегал вопросов, относился к нему как к младенцу.

Двадцать одно лето. Я мужчина.

Его отец перевернул его поврежденную руку, которую Дрем зашил.

'Как дела?' спросил Дрем.

'Чешется', - сказал Олин, затем пожал плечами. Хороший знак. Лодыжка?

'Болит. Я выживу".

Давай закончим с этим, запряжем пони и будем ждать горячей еды, чашку медовухи и миску горячей воды, чтобы отмочить ноги, и сможем оценить травмы".

Дрему понравилось, как это звучит, и мысль об этом разожгла огонь в его конечностях. Это сделало работу по поиску и очистке от пыли ведер и бочек с негашеной известью, солью и дубовой корой менее утомительной.

У Дрема уже урчало в животе, когда они привели пони из загона и разместили их в конюшне. Как ни заманчиво это было, но в прошлом году они на собственном опыте убедились, что нельзя оставлять животных на ночь на улице. На севере водились хищники, которым нравился вкус лошади.

Облака были низкими и раздутыми, солнце лишь слабо светило на горизонте, когда они вышли из конюшни и направились через небольшой двор к своей хижине.

Звук приближающихся копыт нарушил их дружескую тишину, становясь все громче. Они остановились на ступеньках хижины, и Дрем заметил, как его отец ослабил нож в ножнах и сделал шаг ближе к топору, прислоненному к деревянному столбу.

Это был Ульф, кожевник. Он въехал во двор на гнедом пони, который казался слишком маленьким для него, поднял руку в знак приветствия и с трудом сошел с него, приближаясь к ним своей неспешной походкой.

Я так и думал, что ты вернулся", — с ухмылкой сказал Ульф, указывая на дым, поднимающийся из трубы.

Ульф был на несколько лет моложе отца Дрема, но выглядел старше. В основном седой, с несколькими полосками черного цвета в волосах, толстопузый, с пальцами, испачканными химией его ремесла. Он был одним из немногих, к кому Олин испытывал нечто большее, чем простое расположение, и прошлой зимой они провели много вечеров у костра в обществе друг друга.

Может быть, это потому, что он был таким же, как мы, когда-то. До своей травмы.

Ульф был траппером, как и они, любил похвастаться, что помогал ставить первые столбы в стенах Кергарда более десятка лет назад, и каждую весну и лето ставил капканы вдоль Бонефелла. После ранения — в рассказе о волчице, которая с каждым разом становилась все больше и страшнее, — Ульф отошел от ловли и стал городским кожевником, скупая шкуры и шкурки у тех, кто все еще охотился на севере, и превращая их в выделанную кожу. Он был искусным мастером; отец Дрема говорил, что у него никогда не было пары более подходящих сапог, чем те, что сделал Ульф. Когда Дрем и Олин приехали в Кергард пять лет назад, Олин завязал дружбу с кожевником, который помог им построить хижину и прилегающую к ней усадьбу.

Однако сейчас Дрем заметил, как напрягся Олин при появлении кожевника, и его взгляд на мгновение переместился за сарай.

Он беспокоится об этой глыбе камня.

'Хороший сезон охоты?' спросил Ульф.

Да, достаточно хороший", — сказал Олин.

Я надеялся купить или обменять твои шкуры, — сказал Ульф.

Пожалуйста, подумал Дрем. Он ненавидел процесс дубления гораздо больше, чем холодные ночи, твердый камень и корни во время охоты.

Мы как раз говорили о том, что начнем дубить с утра, — сказал Олин, поглаживая свою короткую бороду.

Я дам вам хорошую цену и избавлю вас от тяжелой работы, а запах…

Мы не боимся тяжелой работы, не так ли, парень? сказал Олин.

'Нет, па.'

Но запах. Пожалуйста…

Олин увидел взгляд Дрема.

'Ну, это то, что мы не против обсудить, я полагаю, не так ли, Дрем?'

'Нет, нет, не против', - сказал Дрем, стараясь, чтобы его надежда не расплылась по лицу.

'Мы съездим в город на утро и поговорим об этом еще раз', - сказал Олин.

Ну, я бы хотел поговорить об этом сейчас, если тебе не все равно. Не люблю ложиться спать с незаконченными делами, у меня болят кишки, и я не могу заснуть. Но это трудно, когда пахнет готовящейся едой", — сказал Ульф, чмокнув губами и подняв голову, чтобы принюхаться. 'Отвлекает, это точно'.

Олин нахмурился, его взгляд снова переместился за сарай, но затем его лицо расплылось в улыбке. Тогда лучше сделать что-нибудь с этой дырой в твоем животе", — и с этими словами они все вошли в хижину.

Кергард стал больше, чем когда мы уезжали, — сказал Олин, макая в миску черный хлеб.

Ульф достал буханку из седельной сумки, пристегнутой к его лошади. "Никогда и никуда не ходи без буханки хлеба — с ним любая еда становится вкуснее", — сказал Ульф, и Дрем вынужден был признать, что с ним его миска тушеного мяса стала намного вкуснее, так как он отломил большой кусок и впитал последнюю порцию густой подливы, блестящей от жира и лукового сока на дне миски.

Да, это точно", — сказал Ульф, откинувшись на спинку стула и отпивая медовуху, опустошил кубок, не переводя дыхания, а затем отрыгнул так долго и громко, как Дрем никогда не слышал. Его отец наполнил кубок Ульфа и отпил немного из своего. Ночь наступила уже давно, сильный ветер снаружи заставлял скрипеть бревна и заставлял пламя костра мерцать и сворачиваться, а темнота надвигалась на них, заставляя тени плясать и извиваться на стенах.

По моим подсчетам, вокруг кратера живет около четырехсот новых душ", — сказал Ульф. Все они появились с тех пор, как ты ушел весной к Бонефеллам. Не то чтобы я жаловался: все они будут охотиться за сапогами и плащами с меховой подкладкой, как только почувствуют вкус зимы".

'Есть трапперы вроде нас?' спросил Дрем.

'Да, несколько. Но не такие, как вы двое", — сказал Ульф. Шесть лун жить дикарями в Боунфелле — вот что я называю преданностью работе. Большинство остальных вернулись по крайней мере через луну, а также те, кто возвращается".

'Значит, не все вернулись?'

'Нет, Видар и Стен все еще там, хотя они почти такие же безумцы, как и вы двое, так что еще есть надежда, что они пережили Дикий еще один сезон. Старый Бодил тоже не вернулся, что не очень хорошо. Не надейтесь его увидеть. Он восемь лет зимовал в Кергарде и всегда возвращался до конца Луны Жнеца". Ульф прищурился и посмотрел на Олина одним глазом — верный признак того, что медовуха подействовала. 'Ты не видел его в своих странствиях?'

Нет. Ни он, ни какая-либо другая душа, — ответил Олин.

Надеюсь, с ним все в порядке, подумал Дрем. Ему нравился старый Бодил, хотя многие называли его раздражительным и вспыльчивым. Дрем считал, что в большинстве случаев он просто говорит прямо, без прикрас.

Ну что ж. Он не первый траппер, окончивший свои дни в этих горах, и не последний. Может быть, он встретил родственников той волчицы, которая покончила с моим траппером. Конечно, я сомневаюсь, чтобы они были такими же свирепыми зверями, как те, с которыми мне посчастливилось столкнуться, бродя в высоких местах".

Наверное, так оно и есть, волки не становятся менее свирепыми, подумал Дрем, стиснув зубы, чтобы не выдать себя. Он старался следовать советам отца и невольно не оскорбить Ульфа; не то чтобы он видел оскорбление в исправлении ошибки, но он научился следовать советам отца в таких вопросах, как бы сильно это его ни беспокоило. А это его беспокоило. Слушать, как кто-то совершает ошибку и не исправляет ее, было все равно что слушать, как гвозди скребут по шиферу, и не просить их остановиться.

"Они были большие, как дрейги, эти волки". Ульф провел рукой по бедру, нога вытянута прямо перед ним, взгляд отрешенный.

В этих холмах нужно остерегаться не только волков, — сказал Олин. Мы наткнулись на огромного медведя. Он был белый как снег".

Ульф зарычал и с интересом сел. Шкура белого медведя — вот это редкая цена. Почему вы не принесли ее домой?

'Мы были слишком заняты, пытаясь не дать ему себя съесть'. Олин горько улыбнулся.

Дрем энергично кивнул головой.

Ульф поднял бровь.

"Он был большой, — сказал Олин, — больше всех, кого я видел раньше, даже тех, у кого на спине сидел великан".

'Pffft.' Ульф с улыбкой сплюнул. 'Животные растут по рассказам, я научился'. Тем не менее, Дрем заметил, как он окинул Олина оценивающим взглядом.

Ха, это ты хорошо сказал! подумал Дрем, почти скрестив челюсти, чтобы не сказать ничего. Вместо этого его рука полезла в шерстяную рубашку, и он вытащил медвежий коготь, висевший у него на шее, и протянул его Ульфу.

Ульф присвистнул и поднял руки вверх. 'Справедливо', - сказал он, широко раскрыв глаза. Зверь на конце этого когтя, должно быть, был редким зрелищем".

Мы не стояли на месте, чтобы полюбоваться им", — сказал Олин.

"Нет, мы больше времени провели в беге и плавании", — добавил Дрем.

"И чуть не испачкали свои штаны", — добавил Олин.

Ульф выплеснул полный рот медовухи на огонь, который зашипел, и пламя запрыгало.

"Ах, как я скучаю по тем временам". Он тоскливо рассмеялся.

И даже тогда нам не удалось уйти невредимыми", — добавил Дрем, указывая на свою лодыжку и руку отца.

Хорошо, что Дрем умеет зашивать раны", — сказал Олин.

"Вот так, да? Ульф понимающе кивнул. Значит, людоед. Я встречал их раньше. Интересно… Ульф посмотрел на огонь и замолчал.

'Интересно что?' спросил Дрем.

'Не только трапперы пропадают в дикой природе. Горожане тоже пропадают. В основном, парни на охоте. Некоторые возле озера". Он пожал плечами. "И один или два ребенка. Сначала я подумал, что южане недостаточно уважают северную зиму. Но их слишком много. Потом я подумал, что стая волков, возможно, рано пришла на юг. Мне показалось, что я слышал вой, прошлой ночью, на северо-востоке. Возможно, это был ветер. Но, может, это твой белый медведь. Как только они почувствуют вкус человеческой плоти… .' Он посмотрел в плоскую темноту закрытого ставнями окна, и Дрем вдруг представил себе белого медведя, пробирающегося через их двор.

Это было просто дикое животное, защищающее свою добычу, — сказал Олин, махнув рукой, хотя его слова Ульфа обеспокоили. Он пристально посмотрел на Ульфа. Скажи мне, эти новоприбывшие в Кергард. Случалось ли такое раньше? Так много их прибывает на север за один сезон?

"С тех пор, как я здесь, — сказал Ульф, — а это более десятка лет. Самое большее, что я помню, это дюжина за один год. Обычно это люди вроде вас, приезжающие по двое, по трое, по четверо. Иногда целыми семьями".

Олин задумчиво кивнул. 'Почему так много, как ты думаешь?'

'Две причины, насколько я могу судить', - сказал Ульф. Они нашли железную руду, много руды, недалеко от северного края озера. Возникла шахта, и всякие люди приходят на север, чтобы ее разрабатывать".

Это объясняет огни, которые мы видели ночью, подумал Дрем, переглянувшись с отцом.

И еще одна причина, — продолжал Ульф, оглядывая комнату и прижимаясь ближе к Олину, словно в тени были шпионы. Дрем сделал то же самое. 'На юге беда', - сказал старый кожевник. Трудно узнать правду, слух здесь, другой там. Много беспорядков, как я слышал, люди недовольны".

'Чем недовольны?' спросил Дрем.

'Бен-Элим,' сказал Ульф. 'Есть и другая сторона их так называемого мира, и жизни в их Земле Верных'. Он сделал большой глоток из своей чашки. Я видел это все эти годы назад, но, по-видимому, все становится еще хуже".

'Что именно?' спросил Олин, его голос был нетерпеливым.

'Ты знаешь, что Бен-Элим требуют десятину за свой мир и защиту. Монеты или товары, и мясо? сказал Ульф.

Олин кивнул.

Как получилось, что Па знает это, а я не знаю.

'Что ты имеешь в виду, говоря о мясе?' спросил Дрем, пристально глядя на своего отца, который только нахмурился, избегая взгляда Дрема.

'Я имею в виду людей, Дрем, — сказал Ульф. Земля Верных продолжает расти, а Бен-Элимов не хватает, чтобы патрулировать ее, поэтому им нужна десятина воинов. Конечно, у них есть великаны, или почти все, кроме тех, что в Дан-Серене, но этого все равно недостаточно. Они требуют молодых людей, которых они могли бы обучить своим способам ведения войны, чтобы те шли и сражались за них".

'О,' сказал Дрем. 'Это кажется неверным. Мне это не нравится". Он почувствовал желание померить пульс, пальцы дернулись, но он сдержал себя.

'Нет? Ну, тогда тебе это не понравится. До сих пор Бен-Элим просили десятину плоти. Но теперь они просто берут ее. Похоже, не все рады отправлять своих детей в Драссил для обучения воинов, и поэтому Бен-Элим просто берут свою десятину, независимо от того, хотят люди этого или нет".

'Это близко к рабству', - вздохнул Дрем.

Олин посмотрел на пламя.

Ты не единственный, кто так думает, — сказал Ульф, — и многие из тех, кто думает так же, оказываются здесь, где Бен-Элим не правят".

'Достаточно веская причина', - сказал Олин.

Ульф долго смотрел на них обоих, в доме царила тишина, лишь потрескивали дрова в очаге.

'И потом, есть и другие истории, которые я слышу', - сказал он.

'И какие же они?' спросил Олин. Дрем почувствовал перемену в Ульфе еще до того, как он это сказал. Изменения в его голосе, в поведении плеч.

Как будто он испугался.

Ну, сначала никто не говорит об этом, но моя работа, ну, я вижу много людей и, поверь мне, я слышу много народных историй. Через некоторое время они рассказывают мне вещи, серьезные вещи. И кажется, что есть одна вещь, с которой все согласны". Он сделал паузу, отпил еще из своей чашки. Дрем заметил дрожь в его руке.

Продолжай, — попросил Олин.

'Кадошим находятся в самом центре этого'.

Дрем застыл на месте, его челюсть напряглась.

'Что ты имеешь в виду?' спросил Олин.

Я слышал разговоры о возникновении культа Кадошим. И разговоры о странных ритуалах. О жертвоприношениях". Его голос упал почти до шепота, и Дрем почувствовал, что даже пламя и тьма придвинулись ближе, напрягая слух.

'Человеческие жертвоприношения'.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ РИВ

Рив натягивала стрелу, тисовый лук поскрипывал от напряжения мышц рук и спины, пока перья не защекотали ей щеку. Она прицелилась по всей длине древка, слегка приподняла наконечник и отпустила.

Стрела полетела по дуге вверх через поле для стрельбы из лука, ветер подхватил ее, прежде чем она опустилась и вонзилась в соломенную мишень. Она попала ниже, чем намеревалась. Она выругалась.

Если бы это был мой враг, в худшем случае он бы сейчас ходил хромая.

Мечом и копьем она могла сравниться с большинством тех, с кем тренировалась, но с луком ей еще предстояло многому научиться.

Позади неё послышался смешок. Рив обернулся и увидел двух подопечных Арконы, Джин и Бледу, стоявших во главе небольшой толпы.

'Видишь ли, отец, они используют лук такой же длины, как копье, и большинство из них так же искусны, как любой пятилетний ребенок из Черена'.

Джин повернула голову через плечо, разговаривая с мужчиной позади нее. Его голова была обрита, кроме воинской косы, как и у всех воинов, которых Рив видела с востока. Он стоял с горсткой других людей, мужчин и женщин, похожих друг на друга.

Вожди Черена и Сирака, а также их сопровождающие.

Среди них Рив увидела Исрафила и Кола. В голове промелькнуло воспоминание о полукровке в Большом зале Драссила: Исрафил стоит над ними, лицо его искажено отвращением.

Обычно он так спокоен, так контролирует себя. Как глубока должна быть его ненависть к Кадошим и к нарушению Закона Элиона!

Лорд-протектор разговаривал с женщиной рядом с Бледой, а позади них стояли два великана.

Рив услышала о прибытии этой партии из Арконы, и весть о том, что они пришли обсудить десятину их воинов, распространилась по Белокрылым быстрее, чем болезнь по лагерю. Рив испытывала по этому поводу смешанные чувства: ей нравилось, как все устроено в Драссиле, и появление новых людей с новыми устоями казалось угрозой ее образу жизни.

Исрафил не допустит этого. Им придется стать такими же, как мы, последователями Лор, а не наоборот.

Отчетливое ощущение, что над ней сейчас насмехаются, не ослабило ее беспокойства. Она почувствовала, что ее щеки покраснели, появилось ощущение жжения.

'Почему бы тебе не показать мне, как это делается?' сказала Рив, слова вырвались из ее рта прежде, чем она успела осознать, что они там были, и в то же время она бросила лук в Джин. Рив была немного разочарована тем, с какой легкостью Джин поймала лук. На лице девушки промелькнуло удивление, когда она шагнула вперед и ловко выхватила лук из воздуха.

Джин взяла его в руку, изучая его с ровным, безэмоциональным лицом, пока она крутила его слева направо.

"Это не пригодно для дров", — произнесла она, скривив губы, и передала лук стоящему за ней мужчине постарше, с бородой цвета железа. Другой воин Черена передал Джин изогнутый лук, уже натянутый, и мешок со стрелами. Рив перевела взгляд на Исрафила, увидела, что он смотрит на нее, и быстро отвела глаза, вернувшись к Джин, которая прошла вперед несколько шагов, доставая из сумки горсть стрел. Она нацепила одну стрелу, остальные держала свободно в руке, обхватившей лук, и одним плавным движением натянула и выпустила. Даже когда стрела поднималась в воздух, она натягивала следующую, отпускала, затем третью. Она отпустила лук и уставилась на Рив, даже не глядя, попадут ли ее стрелы в цель.

Рив все же увидела, как первая стрела вонзилась в грудь выбранной Рив цели, причем ее стрела все еще торчала из ноги. Вторая стрела попала в горло, третья пробила плечо, и соломенный человек покачнулся на своем основании от ударов стрел.

"Тебе следует закрыть рот, это не очень красивый вид", — сказал ей Джин.

Рив просто стояла, разрываясь между восхищением и уважением к мастерству, свидетелем которого она только что стала, и бурлящим гневом, который не слишком терпел, когда унижают ее. В голове Рив промелькнул образ ее кулака с презрительно отвисшей челюстью Джин. Это было очень заманчиво. Но даже сквозь первые нити красного тумана, просочившиеся сквозь нее, она знала, что это унижение она заслужила.

Исрафил смотрит. Покажи ему, что ты усвоила урок. Покажи ему, что ты контролируешь свой гнев.

'Это было…' Она заколебалась, ее челюсть сжалась и не давала ей сказать то, что она знала, что должна сказать. 'Хорошо', - выдавила она из себя, не совсем то, что хотела, но лучше, чем множество других ответов, которые заполняли ее мысли.

'Пах', - сказала Джин. Это не больше, чем может сделать любой ребенок Черена. Наши воины делают то же самое со спины скачущей лошади. К моему стыду, я немного не умею".

Рив поискала слова, чтобы ответить на это, но так и не нашла, поэтому лишь чопорно кивнула и пошла прочь.

Выйдя на мощеную дорогу, ведущую от оружейного поля, она остановилась и оглянулась. Поле было оживленным, как и всегда: различные когорты войск тренировались посменно в течение дня. Сейчас на поле стояли великаны: они сражались деревянными молотами и топорами, заставляя дрожать землю, а Бен-Элим взлетали и пикировали в имитации воздушного боя.

А еще был Валд, ее друг и до недавнего времени партнер по тренировкам. Он был вместе с другими, прошедшими испытание оружием и Длинную ночь. Он гордо стоял среди отряда Белокрылых, которых обучали построению щитовой стены и фланговым маневрам.

Нет, не среди Белокрылых. Теперь он — Белокрылый.

От этого зрелища у Рив заныло в животе, и она отвела взгляд, вернувшись к Джин и остальным. Похоже, Исрафил показывал двум лордам из Арконы кое-что о подготовке воинов и жизни в Драссиле.

Лорд-протектор разговаривал с человеком, которому Джин отдала лук Рив. Рив предположила, что это отец Джин, Ульдин. Остальные выстроились в ряд, наблюдая за всадниками, скачущими галопом к мишеням с мечом и копьем. Наблюдая за ними, Рив заметила среди толпы Бледу, но он не смотрел на всадников. Он смотрел прямо на Рив. Женщина, мать Бледы, наклонилась к нему и зашептала ему на ухо. Рив хорошо ее запомнила: Эрдене, сидящая на своем коне, окровавленная и склоненная. Она по-прежнему была явно рожденной воином, крепкая и жилистая, как витая веревка, голова обрита начисто, если не считать намотанной воинской косы.

Рив увидел, как Бледа вздрогнул от шепота Эрдене, и отпрянул от нее, заглянув ей в глаза; на его лице отразилось столько эмоций, сколько Рив не видела у него с того дня, когда его оторвали от клана и рода. Потом эмоции исчезли, лицо очистилось, словно их и не было. Он отрывисто кивнул матери и повернулся, чтобы посмотреть на всадников, проскакавших мимо.

Рив повернулась и вышла из оружейной. Она чувствовала себя взволнованной, ее беспокоила встреча с Джин и последовавшее за ней унижение, и что-то в том, что она только что наблюдала между Бледа и его матерью, беспокоило ее, заставляя хмуриться.

На улицах Драссила кипела жизнь. Рив прошла через торговый рынок, наполненный звуками и запахами еды и напитков: продавцы готовили всевозможные виды мяса и рыбы, смесь трав и специй смешивалась в пьянящий аромат. Неподалеку на углях жарились жирные стейки из аврора и нарезанный лук, от чего у Рив заурчало в животе, но она пошла дальше: улицы немного поредели, когда она оставила рынок позади, и дороги изменились, когда она двинулась через район гончаров, где на столах перед мастерскими были выставлены всевозможные кувшины, вазы, чашки и тарелки. Потом она прошла через них, сквозь стук молота о наковальню, шипение, пар и жар кузнечного квартала, и вот, наконец, она стоит перед казармами Белокрылых: ряд каменных зданий по обе стороны широкой улицы, большие арочные дверные проемы, ведущие во входные покои размером с крепость.

Военная мощь Верных была разделена на различные дисциплины. Были Белокрылые, сердце армии — пехота, мастера стены щита, меча и копья. Были отряды лучников, небольшие группы мужчин и женщин, которые вели разведку и добычу во время кампаний и формировали сплошные отряды лучников во время битвы. Была легкая кавалерия, умело владевшая конем, копьем и копьем, использовавшаяся в основном в бою для быстрых фланговых атак и преследования разбитых войск. Затем гиганты, меньшие по численности, которые в пешем строю служили ударной силой армии и становились тяжелой кавалерией, когда садились на своих гигантских медведей.

И, конечно, Бен-Элимы, смерть с высоты.

В Драссиле было достаточно помещений для всей армии Верных, в общей сложности более двадцати тысяч человек, одних только Белокрылых насчитывалось более десяти тысяч мечей, но основная часть армии была разбросана по всей Земле Верных, размещаясь на аванпостах и в гарнизонах вдоль дальних границ, в Башне Залива в Рипе на юге, в Гулготе на востоке, в Брикане, Джеролине и Тарбе.

Многие здания перед Рив были пустыми и темными. В Драссиле сейчас было около тысячи белокрылых, и они были разделены на десять отрядов, каждая сотня — своя компактная боевая сила. Сестра Рив, Афра, была капитаном одной из сотен. Рив помнила тот день, когда Афру повысили в звании, а крылья ей вручил Кол, один из капитанов Исрафила. Рив думала, что она лопнет от гордости.

Сейчас она входила в открытые двери сотни, к которой была приписана, насколько хватало памяти. Та же сотня, которой командовала ее сестра, и та, в которой до нее служила ее мать. Два поколения, жизни которых были посвящены Белокрылым и Бен-Элиму. Это было все, что знала Рив. Центр ее жизни, вокруг которого вращалось все остальное.

Пиршественный зал был пуст, костер холоден, как Рив и ожидала. Вся сотня должна быть в карауле, а затем тренироваться в стрельбе, поэтому Рив удивилась, когда открыла дверь, ведущую в казарму, и услышала голоса. Женский, не кричащий, но голос повысился, в гневе или тревоге. И другой голос, тише, спокойнее, глубже. Рив склонила голову на одну сторону, напрягаясь, чтобы прислушаться. Она поднялась по нескольким каменным ступеням в палату, которую делила с матерью и сестрой и другими членами их сотни — десятью воинами и их помощниками, которые делили одно спальное помещение, связанные узами, скрепленными целой жизнью — едой, сном, тренировками, сражениями, жизнью и смертью вместе.

Голос женщины стал громче, отягощенный эмоциями, голос другой — ниже, в нем слышалось железо. Оба голоса были размыты, слова неясны.

Дверь за Рив с грохотом захлопнулась, и голоса за закрытой дверью наверху лестницы смолкли, быстро, как погасшая свеча.

Рив на мгновение приостановилась, слышно было только ее дыхание, затем она решила продолжить.

Я живу здесь, это и мои покои тоже. Кроме того, ей было интересно узнать, кому принадлежат эти голоса.

Дверь на верху лестницы открылась, и навстречу ей спустилась фигура. Это была Фиа, высокая и темноволосая, ближайшая подруга ее сестры. Увидев Рив, она кивнула в знак приветствия, но не остановилась, а просто прошла мимо нее. Она смотрела в сторону, но Рив заметила, что глаза у Фиа были с красной поволокой.

Все еще оглядываясь через плечо, Рив вошла в палату — большое помещение, в котором находилось почти тридцать человек. Это была одна длинная большая комната, аккуратные ряды кроватей вдоль двух стен, сундуки у основания каждой кровати, проход посередине.

Больше в палате никого не было.

Рив нахмурилась.

Странно.

Ставни над ее койкой были открыты, и она выглянула на улицу, но там никого не было видно. Рив пожала плечами и подошла к краю своей койки, опустилась на колени перед сундуком, где хранились все ее вещи, хотя на самом деле они ей не принадлежали. Белокрылые отказались от всего мирского имущества, подражая Бен-Элиму в своем благочестивом желании служить Элиону. Все, чем они владели, было подарено им Бен-Элимом, и каждый предмет был полезен для продвижения царства Элиона на земле. Она отперла засов, задвинула его без единого звука — Белокрылые учили дисциплине и чистоте, словно это был путь к святости, — и подняла крышку, придвинув ее к спинке кровати. Внутри оказался целый набор вещей: одежда, сапоги, пара сандалий с железными колодками, ремни, ее лучший плащ, набор для разведения огня, ножи разных лезвий и длины, топор с коротким топорищем, тряпки и масла для ухода за ее маленьким арсеналом. Она порылась в них, заглянула поглубже, а затем вытащила предмет, спрятанный в плаще из тюленьей кожи. Она положила его на пол перед собой и осторожно развернула, обнаружив изогнутый лук.

Лук Бледы.

При виде этого предмета ее охватило чувство вины: он не принадлежал ей, не был выделен ей Бен-Элимом, и поэтому в некотором смысле мог считаться ее собственностью, чем-то запретным.

Но он не мой, он принадлежит Бледе. Я просто присматриваю за ним.

Она видела, как он бросил его в тот день, когда Сирак был побежден, все эти годы назад, в тот самый день, когда он был взят Бен-Элимом в качестве подопечного. Он так и лежал в грязи еще долго после того, как Бледа скрылся за горизонтом, а Эрдене и Исрафил удалились в укромный шатер, чтобы Исрафил обсудил условия и детали капитуляции клана. Когда солнце опустилось за холмы, Рив увидела лук, все еще лежащий на земле, и, не задумываясь, подобрала его, завернула в плащ и положила в палатку вместе с вещами сестры. Она проделала с ним весь путь до Драссила, сама не зная зачем, но что-то внутри неё отозвалось о мальчике, когда Исрафил держал его в воздухе, а обезглавленные головы его брата и сестры лежали на земле у его ног. Она подумала, как бы она себя чувствовала, если бы это была она, а голова Афры валялась бы в грязи. Не то чтобы действия Бен-Элима были неправильными, она это знала. Сирак и Черен ослушались завета Бен-Элима: беречь жизнь, убивать только кадошим и их слуг. Смерть в тот день установила мир, который длился пять лет, и Рив была уверена, что их действия были оправданы.

Но взгляд Бледы…

Она почувствовала волну сочувствия к нему, потому что Рив знала, что Исрафил наказал Кола за этот ужасный поступок. Кол должен был заковать брата и сестру Бледы в цепи и привести их на суд Исрафила, но у Кола была репутация человека, взявшего все в свои руки, более спонтанного, чем большинство Бен-Элимов.

Прошло столько времени, а она так и не вернула лук Бледе, хотя сотни раз решалась сделать это. Что-то всегда останавливало ее.

Она провела кончиками пальцев по рукояти, гладкой и потной от изношенной кожи — Элион знал, сколько часов Бледа тренировался с ним.

Сотни, если он похож на Джин. Чтобы быть в состоянии сделать это после пяти лет бездействия.

Лук был примерно такого же размера, как и тот, которым с таким мастерством пользовалась Джин, меньше, чем в два раза, чем длинный лук, с которым упражнялся Рив, и значительно короче даже охотничьих луков, которыми пользовались разведчики и следопыты Драссила. В выраженных изгибах его конечностей чувствовалась элегантность и красота конструкции. Рив провела по ним пальцами: слои дерева, рога и сухожилий были гладкими и холодными на ощупь.

Я должна вернуть его ему. Возможно, он сможет научить меня…

Шлепанье сапог по камню доносилось до Рив через открытую ставню, по улице снаружи, а затем эхом отдавалось, когда они входили в барак сотни. Несколько ударов сердца — и она услышала, как открылась дверь и ноги загрохотали по лестнице. Поспешно завернув лук в плащ из тюленьей кожи, Рив засунула его обратно в сундук, закрыла крышку и защелкнула замок, когда в комнату общежития вбежала сестра.

'Что ты здесь делаешь?' спросила Афра, хотя она казалась рассеянной, даже не глядя на Рив, вместо этого ее глаза сканировали общежитие.

Ничего", — пожала плечами Рив, усаживаясь на свою койку, и холодный ветерок из открытых ставней взъерошил ее короткие волосы. Афра прошлась по центральному проходу, заглядывая между кроватями.

'Что ты здесь делаешь?' спросила Рив.

Афра прекратила свои поиски и посмотрела на Рив.

'Ты видела Фиа?'

Да. Она уходила, когда я пришла. Она выглядела не слишком счастливой.

'Куда она пошла? Она говорила с тобой?

'Нет, она прошла мимо меня на лестничной площадке. Не сказала мне ни слова".

Афра изучала ее мгновение. Если увидишь ее, скажи, что я ее искала и что мне нужно с ней поговорить".

'О чем?'

'Не твое дело.'

Рив нахмурилась, когда Афра выходила за дверь, а ее сестра повернулась на пятках и ушла.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ДРЕМ

Дрем сидел на сиденье их вейна, свободно держа поводья в одной руке, рядом с ним был его отец. Небо было бледно-голубого зимнего цвета, отчего Дрем подумал о льде, а с Боунфелла дул холодный ветер, от которого нос и уши Дрема казались ледяными.

Ну же, — сказал Дрем, взмахом кнута подгоняя двух пони, тянувших вьюк, к склону, ведущему к стенам Кергарда, и их фыркающее дыхание поднимало облака пара в холодном воздухе. Вьюк был набит шкурками, которые они добыли на охоте, и за шесть лун их жизни были проданы дубильщику Ульфу, за что Дрем был ему благодарен.

Да договорились, что монет хватит на всю зиму и даже дольше, и мне не придется проводить полмесяца с заложенным носом, тряпкой, обмотанной вокруг лица, и руками в оранжевых пятнах.

За деревянными стенами Кергарда были построены новые холмы, раскинувшиеся по обеим сторонам тракта без всякого видимого плана или замысла, — грохот дерева, плетня и соломы, заборы, свиньи, козы, куры, собаки, какофония шума, когда Дрем и Олин проезжали мимо.

"Выглядит по-другому", — заметил Дрем.

Да, и пахнет по-другому", — сказал Олин, хмурясь на прогресс цивилизации вокруг.

После того как они с грохотом въехали в открытые ворота, запах не стал намного лучше, и Олин кивнул охраннику. В Кергарде не было владыки или короля, Запустение было свободно от таких правителей и власти, даже от Бен-Элима, поскольку это были недавно заселенные земли. Группа основателей Кергарда вместе работала над строительством деревни и решила создать демократический совет, в котором не было ни одного человека, который бы руководил или управлял ими. Они назвали себя Собранием, и с годами некоторые умерли или покинули Кергард, а некоторые из новых поселенцев были приглашены присоединиться к Собранию, но ядро Собрания оставалось тем же, что и двадцать лет назад. Среди них был и кожевник Ульф. Они собирали десятину с тех, кто жил в стенах деревни, и из этой десятины оплачивали дороги, ремонт зданий, рабочую силу и, помимо всего прочего, небольшой отряд стражников. В конце концов, это была Дикая земля, и посевы, стада и дома часто нуждались в защите от хищников, которые скрывались и бродили в темных и бушующих северных районах. Большинство стражников были пожилыми людьми, отставными трапперами и охотниками, чьи дни скитаний по Бонефеллу остались позади.

Дрем вел пони по оживленным улицам с твердым покрытием, и людей здесь было больше, чем когда-либо в Кергарде. Они проехали через деревню и направились к восточной окраине, где находился кожевенный двор Ульфа. Дрем почувствовал запах еще до того, как увидел это место: резкий привкус чанов с известковой водой и тошнотворная вонь от выделанных шкур, стоявшая в воздухе, как дым.

Ульф встретил их с ухмылкой и мешком серебра и поручил двум своим сыновьям разгрузить телегу со шкурами, пока Олин и Ульф болтали, в основном о медовухе и больной голове.

Пока они разговаривали, во двор вошла женщина, высокая, со строгим лицом, в накинутом на плечи плаще из шкуры выдры. Двое мужчин шли на шаг позади нее, оба мускулистые и покрытые шрамами, на поясах у них висели топоры и ножи.

Хильдит. Дрем кивнул в знак приветствия. Она управляла медоварней Кергарда, помогала строить ее своими руками и была одним из первых членов Собрания.

'Значит, все еще живы', - сказала Хильдит Дрему и Олину.

Да, — ответил Дрем.

Только он подумал о белом медведе.

Простите меня, но я не могу стоять здесь и разговаривать", — сказала Хильдит, сделав кислое лицо. Запах слишком сильный. Я пришла за своими новыми сапогами и плащом, Ульф".

Ульф побежал за ними, а Олин повел Дрема обратно к их повозке, уже разгруженной.

Приходи ко мне в медоварню и расскажи мне свои трапперские байки, — позвала их Хильдит.

Олин поднял руку.

" Неплохо", — сказал Дрем своему отцу, выезжая на повозке со двора кожевника; колеса подпрыгивали, но теперь груз был легче. Они свернули на широкую улицу, где из крыши кузницы Колдера с шипением вырывались клубы пара.

Олин хмыкнул, заставив Дрема нахмуриться. С тех пор как они нашли кусок черного камня в лосиной яме, его отец был таким — отстраненным, тихим, беспокойным, как бы он ни старался это скрыть.

Это звездный камень так его беспокоит, если, конечно, дело в нем. Я не виню его; я тоже беспокоюсь. Несмотря на причины, побудившие его отца взять и сохранить глыбу черного камня, Дрем решил, что для всех будет лучше, если они возьмут ее и снова закопают или выбросят в озеро Звездного камня.

"Здесь", — сказал Олин, указывая, и Дрем свистнул и натянул поводья. Они оказались на рыночной площади, где стояли всевозможные палатки и ларьки, торгующие самыми разными товарами. Дрем следовал за своим па и слушал, как Олин торгуется, а Дрем несет каждую покупку обратно в повозку. Прошло совсем немного времени, и телега застонала от тяжести мешков с зерном, бочонков с соленым мясом и рыбой и нескольких шкур с медовухой. Олин также купил ящик с десятью курами и двумя козами, которые теперь были привязаны к телеге.

Рядом с повозкой стояла группа мужчин, семь или восемь человек, судя по всему, трапперы, одетые в меха и оленьи шкуры, с ножами и топорами на поясах.

Один из них, человек с рыжей клочковатой бородой, тыкал концом копья в ноги новым козам Дрема, заставляя их танцевать. Он находил это гораздо более забавным, чем считал Дрем.

Дрем загрузил в вейн огромный круг сыра и посмотрел на Виспи Бороду.

Они не любят этого", — сказал Дрем.

'Наверное, нравится, иначе они бы не танцевали', - сказал Виспи, так сильно смеясь над своей шуткой, что начал кашлять и задыхаться. Один из тех, кто был с ним, с лицом, скрытым капюшоном, коснулся его руки, и Виспи поднял руку.

Хорошо, тогда я остановлюсь, — сказал он, — если вы считаете, что они уже отплясали".

По его спутникам пробежала рябь смешков.

Спасибо, — сказал Дрем, вспомнив совет отца всегда быть вежливым.

Человек в капюшоне посмотрел на Дрема. Под капюшоном плаща он казался лысым, но Дрем заметил шрам, проходящий через одну щеку, через край рта и челюсть, придавая ему постоянную угрюмость.

Мы недавно в городе, — сказал человек в капюшоне. Слышали, что поблизости есть шахта, и там нужны люди".

Да, это к северу от озера, — сказал Дрем. Легко найти.

А где можно промочить пересохшие глотки, пока мы здесь? спросил Виспи.

Медоварня Хильдита — вон там. Дрем указал, а затем направился обратно на рынок.

Повсюду были новые лица, некоторые среди торговцев, но в основном это были те, кто ходил по рыночным улицам в поисках покупки, а не продажи. Когда Дрем вернулся, Олин как раз разговаривал об этом с одним из торговцев.

'Как-то многолюдно для севера', - сказал Олин.

Да, — ответил торговец, Асгер, невысокий, круглый человек, его предплечья были настолько волосатыми, что Дрем едва мог разглядеть кожу под ними. В Кергарде много новых лиц, повсюду открываются новые холды. А тут еще шахта на северном берегу озера. Правда, несколько лиц исчезло". Он наклонился ближе к Олину и посмотрел на него слева и справа. Я не имею в виду, что они собрали вещи и уехали. Я имею в виду исчезли. Просто исчезли. Если бы это были все новички, я бы списал это на то, что они не уважают зиму на севере. Но это и некоторые горожане, те, кто живет здесь годами, как Хакон и его выводок. Их больше нет. Скот все еще в сарае, все их вещи все еще там".

Он подергал себя за кустистую бороду.

'Я слышал, как волки воют по ночам. Может, стая спустилась с Боунфелла…".

Возможно", — сказал Олин с задумчивым видом.

"Я не жалуюсь на новичков, — продолжал Аскер. Это хорошо для бизнеса. Хотя иногда и нет". Аскер посмотрел в обе стороны и снова наклонился поближе, понизив голос. Воровство становится проблемой. Было время, когда мне не нужно было запирать двери сарая. Сейчас я бы и не подумал оставить их открытыми. Это все новые шахтеры. Не то же самое, что хорошие, честные трапперы, как по мне".

Дрем фыркнул. Он встречал немало трапперов, которые с радостью всадили бы ему нож в спину, чтобы забрать его меха, а некоторые пытались, хотя его отец научил их ошибочности такого решения.

Хотя они нанимали своих трапперов, чтобы те их кормили и одевали. По-моему, они больше похожи на воров".

Дрем хотел бы остаться и послушать еще, но отец нагрузил его бочкой яблок, и он поплелся обратно к вейну. Он думал о том, что сказал Аскер, о ворах, думал о тех людях у коновязи и решил подождать там, пока его отец не закончит на рынке.

Когда он свернул за угол и впереди показался вейн, он увидел на улице женщину, бледно-желтые волосы которой развевались на ветру под капюшоном плаща. Это была Фрита, его новая соседка, с большой корзиной из ивовой лозы, перекинутой через одну руку. Она не заметила Дрема, так как смотрела на кого-то, кто звал ее: Виспи Борода, часть группы трапперов и шахтеров, которую видел Дрем.

'Нужна помощь?' сказала Виспи, подойдя к Фрите.

Дрем не расслышал, что сказала Фрита, но Виспи, похоже, это не понравилось: он шагнул к ней, преграждая путь. Она попыталась обойти его, но он, как зеркало, шагнул ей навстречу. Некоторые из его спутников засмеялись. Дрем поставил свой бочонок с яблоками в вейн, поглядывая через плечо на Фриту.

Между Виспи и Фритой прозвучали слова, не услышанные, но явно гневные по своей сути. Затем Виспи шлепнул корзину, высыпав ее содержимое на землю. Красные ягоды.

Ягоды, собранные в лесу, для продажи на рынке? подумал Дрем.

Фрита присела, чтобы собрать их обратно в корзину, а Виспи поднял сапог, чтобы раздавить их.

Не успел он осознать, что сделал, как Дрем уже стоял над Фритой, а Виспи растянулся на земле. Ухмылка на его лице быстро превратилась в рычание. Его спутники отошли от стены, вокруг которой они сгрудились, — их было семеро, и все они одарили Дрема мрачными взглядами. Человек в плаще откинул капюшон, открыв бритую голову и напряженные голубые глаза.

'Не стоило этого делать', - сказал лысый мужчина.

Наверное, нет, подумал Дрем. Но какой был выбор?

Дрем не любил драться. Он вообще ненавидел их, считая бессмысленными. За свои двадцать один год он подрался один раз, когда ему было тринадцать лет, и сломал парню челюсть. Иногда по ночам он все еще чувствовал, как костяшки его пальцев врезаются в плоть, как шлепает мясо, как молоток бьет по стейку, как хрустит челюстная кость и скрежещут выбитые зубы. При воспоминании об этом ему становилось грустно.

Извини, — сказал он Виспи, лежащему на земле, и протянул руку, чтобы помочь ему подняться.

Уходи, — шипела Фрита, делая шаг в сторону рынка.

Виспи схватил его за руку и поднялся, ухмыляясь.

А, вот видишь. Папа был прав. Вежливость и дружелюбие решают большинство проблем.

Виспи все еще ухмылялся, когда ударил Дрема кулаком в брюхо, перевернув его на спину.

В голове Дрема хрустнуло, перед глазами вспыхнул белый свет, что-то холодное врезалось в лицо.

Грязь. Он понял, что лежит лицом вниз на земле.

Он поднялся на локте, и мир на мгновение потерял фокус. Он моргнул и увидел, что Виспи стоит над ним, все еще ухмыляясь, и держит Фриту за руку.

"Ты пожалеешь об этом", — прорычала она и влепила Виспи яростную пощечину, проведя ногтями по его щеке. Виспи завыл, выплюнул проклятие и ударил кулаком по лицу Фриты; ее ноги внезапно подкосились, и только траппер удержал ее на ногах.

Дрем сильно ударил Виспи между ног, увидел, как у того выпучились глаза от боли, а потом Дрем каким-то образом оказался на ногах, когда Виспи падал на колени, а другой траппер надвигался на него, замахиваясь кулаком. Дрем не любил драться, всегда избегал этого, но он был большим, выше многих, и сильнее многих. Он поймал кулак мужчины в свой собственный и остановил его. В животе у него вспыхнул гнев на этих людей. На бессмысленность этого конфликта. Он мог понять белого медведя, преследовавшего его, стремление выжить, защитить свою добычу.

Но это! Ради чего?

Он обхватил пальцами кулак мужчины, сжимая и выкручивая запястье и руку, почувствовал хруст ломающихся костей, крик траппера, и он ударил коленом в ребра мужчины, который согнулся в талии, чтобы вырваться из хватки Дрема. Снова ломаются кости, на этот раз ребра, и ловец рухнул на землю.

Отпусти ее, — сказал Дрем человеку, державшему Фриту.

На мгновение воцарилось молчание.

Затем мужчины набросились на него со всех сторон, сыпались удары. Он блокировал удар в голову, отмахнулся от него, нанес свой удар, почувствовал, как костяшки пальцев соединились с плотью, захрипел, когда кулак врезался ему в бок, удар ногой по задней части колена отправил его, спотыкаясь, вперед. Лысый мужчина появился перед ним, схватил Дрема за рубашку и ударил его головой в лицо. Взрыв звезд, мир закружился, во рту появился соленый привкус крови, и он каким-то образом оказался на коленях. Наступило затишье, мужчины на мгновение отступили, и Дрем обнаружил, что находится рядом с Виспи, который тоже с трудом поднимался на ноги. Они оба долго смотрели друг на друга.

"Воображаешь себя охотником на медведей, да? Виспи хрюкнул, и Дрем увидел, что его медвежий коготь болтается у него на шее.

Я возьму этот коготь и сделаю тебе новую красную улыбку", — прорычал Виспи.

Затем те, кто стоял на ногах, снова двинулись вперед, снова удары, и все усилия Дрема достигнуть этой позиции оказались напрасными: он рухнул на землю, пытаясь свернуться калачиком и закрыть голову руками. Вдалеке послышались крики — Фрита? — хотел что-то предпринять, но тело не поддавалось, удары и пинки сливались воедино.

Медленно он осознал, что удары прекратились. Он открыл глаза, увидел сапоги в полукруге вокруг себя, увидел, что Виспи поднимается на ноги, а человек, которому он раздробил руку и сломал ребра, тащится прочь. Фрита прислонилась к стене, на ее челюсти расплывался багровый синяк.

А за сапогами Дрема на земле лежал еще один траппер, без сознания, и над ним стоял человек.

Отец Дрема.

Отойди от моего мальчика", — сказал отец, голос его был жестким, холодным, как обмороженное железо.

'Не лезь, старик', - ответил голос, и новая пара сапог переступила через Дрема. Лысый мужчина.

Старик? Он говорит о моем отце? Эта мысль потрясла Дрема, даже сквозь туман боли, которая пульсировала в нем, но когда он посмотрел на своего отца, то увидел человека, чьи волосы были в основном седыми, глубокие складки вокруг глаз и рта, обветренное и изношенное жизнью в дикой местности, худое и жилистое тело.

Однако он не говорил как старик.

'Все кончено', - сказал Олин. Его взгляд метнулся к Дрему, затем к стоящим перед ним мужчинам, пятеро из которых, по подсчетам Дрема, все еще стояли, и наконец вернулся к лысому мужчине. 'Я попрошу тебя еще раз. Отойди от моего сына".

'Я не подчиняюсь приказам таких, как ты', - сказал лысый мужчина, сделав шаг к Олину и сплюнув на землю.

'Не приказываю, просто спрашиваю', - сказал Олин. Больше я не буду просить".

Дрем попытался встать, ему нужно было встать, он знал, что эти люди не отступят, и не хотел, чтобы его отца избили до полусмерти, как его, или даже хуже. Но только его кулак открывался и закрывался, а одна нога скребла грязь. Он капал кровью и слюной.

Мы еще не закончили с ним, — сказал лысый мужчина, уперев подбородок в Дрема. Давай сражайся с нами или уходи, старик".

Олин вытянул шею влево и вправо, кости щелкнули. Я буду драться с тобой, если ты хочешь. Но знай: Я не просто так стар".

'Ха, послушай о…' — начал лысый мужчина, но тут он попятился назад и задохнулся. Олин сделал выпад вперед и ударил его кулаком в горло, он бросился за ним и нанес удар кулаком в грудь, лысый споткнулся о Дрема и упал навзничь. Другие набросились на Олина, и удары посыпались со всей силы, слишком быстро, чтобы Дрем мог уследить за ними. Он услышал вопли боли, громкий треск, за которым последовал еще более громкий крик, стук тела о грязь. На мгновение хаос рассеялся, и Дрем увидел, как его отец увернулся от удара, подошел вплотную и нанес размытую комбинацию ударов в живот и голову Виспи, который, казалось, поднялся на ноги. Апперкот от отца поднял его с земли, а затем он снова лежал в грязи рядом с Дремом.

Мужчины отступили от Олина, трое остались на ногах, задыхаясь, расположившись полукругом. Олин стоял, расставив ноги, балансируя, кровь на костяшках пальцев, тонкая струйка крови из пореза под глазом.

Как он еще стоит?

Он сломал мне руку!" — закричал кто-то за пределами видимости Дрема.

Лысый мужчина появился снова, переместившись в поле зрения Дрема, на этот раз с копьем в кулаке, наконечник которого был направлен в грудь Олина. Дрем услышал, как сталь заскрежетала в ножнах, а остальные трое вытащили клинки. Что-то изменилось в глазах Олина, он переступил с ноги на ногу, правой рукой достал короткий топор на поясе, левой — нож.

Возможно, лысый мужчина увидел в глазах Олина ту же перемену, что и Дрем, потому что он на мгновение замешкался; только шум ветра, стоны людей с переломанными костями, скрежет грязи, когда Дрему удалось опуститься на одно колено.

Потом послышались голоса, шаги, и Дрем увидел, как появился кузнец Колдер — огромный мужчина, без оружия и с голой грудью, если не считать толстого кожаного фартука, с молотом в руке. С ним были Хильдит и два ее грузных охранника. Асгер и другие торговцы с рынка появились с другой стороны и встали позади Олина.

Лысый мужчина постоял мгновение, затем, пожав плечами, отступил назад и опустил копье. Он помог встать одному из своих товарищей, остальные, все еще стоявшие на ногах, сделали то же самое, отходя в сторону и неся тех, кто не мог сделать это сам.

Нужно ли их бросить в тюрьму Кергарда? спросил Колдер у Олина, нахмурившись.

'Нет.' Олин покачал головой, сунул нож и топор обратно в свои чехлы на поясе и поспешил к Дрему.

'Медленно', - сказал Олин, опускаясь на колени рядом с ним, лицо его было искажено беспокойством. Он помог ему встать, проверяя конечности на предмет переломов, водя пальцем перед глазами Дрема, приказывая ему следить за ними. Задавал ему вопросы, например, какая сейчас луна.

'А как же добрые и вежливые слова при разногласиях?' прохрипел Дрем на Олина, во рту у него был медный привкус крови, раздробленный нос пульсировал в такт биению сердца.

'Для этого есть время, — сказал Олин. Но иногда, сынок, единственный ответ — это кровь и сталь".

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ СИГ

Сиг размотала повязку с лапы Хаммера, медведь тоскливо заурчал.

'Вот что ты получаешь за то, что встал на Кадошима', - сказала Сиг.

Ножевые раны заживали, не было ни гноя, ни запаха гнили, и Сиг почувствовала облегчение. Она осторожно промыла их, затем достала свежую припарку из меда, тысячелистника и окопника, плотно наложила ее на многочисленные красные раны и, наконец, перевязала свежей повязкой из чистого льна. Она встала и похлопала огромного медведя по шее. Морда Хаммера обнюхала лицо Сиг, от порыва воздуха ее белокурая коса растрепалась.

Ты в порядке, мой верный друг, — пробормотала Сиг. Мы не уедем еще несколько дней, пока ты не будешь готов к этому, так что просто отдыхай и ешь".

Хаммер лизнул щеку Сиг, оставив след слюны.

Лижи вместо этого вот этого брата, он вкуснее меня", — сказал Сиг, наливая в ведро густую, вязкую жидкость, больше похожую на кашу, чем на что-то другое. Это была основная дорожная еда великанов, невероятно сытная и обладающая к тому же целебными свойствами. Хаммер понюхал ее и стал с наслаждением поглощать.

Сиг хлопнула медведя по мускулистому плечу и покинула переоборудованную конюшню. Теперь Хаммер был единственным обитателем конюшни, поскольку лошади Утандуна ясно дали понять, что им не по душе делить конюшню с огромным медведем.

Во дворе Утандуна кипела жизнь, повсюду сновали воины в серых и зеленых плащах Ардаина, почетный караул королевы Нары, недавно прибывший из Дан-Ванера на северо-запад. Слухи о шабаше Кадошим быстро распространились, и в воздухе витало ощущение угрозы и напряженности.

Воины расступались перед Сиг, когда она проходила через двор, на их лицах отражалась смесь тревоги и восхищения. Великаны были редкостью в Ардаине, даже несмотря на тесные отношения между королевой Ардаина Нарой и Орденом Яркой Звезды Дан Серена, но слух об убийстве Сиг Кадошима распространился быстро, и это был подвиг, уважаемый всеми.

Хотя на самом деле я не убила зверя, думала Сиг, поднимаясь по лестнице на стены над южными воротами Утхандуна. С севера дул холодный ветер, напоминая о приближении зимы.

Хаммеру следует отдать должное за этот подвиг.

Каллен был там, ждал ее, его раненая рука была в перевязи, но кроме этого он выглядел самым счастливым человеком на свете.

'Как дела?' Сиг хмыкнула, уперев подбородок в его раненую руку.

Все в порядке. Просто царапина, едва заметно".

'Копье пронзило твою руку и вышло с другой стороны', - сказала Сиг. Даже по моим понятиям, это не царапина".

Каллен пожал плечами. Щекотка, не более того.

"Сожми кулак", — велела Сиг.

Каллен прищурил глаза, когда пальцы на его левой руке дернулись и медленно сложились в свободный кулак. С его носа стекала струйка пота.

'Ха,' хмыкнула Сиг. 'Ты не сможешь долго держать в этой руке. В следующий раз смотри, прежде чем прыгать".

Каллен моргнул на это. 'Я взял копье, предназначенное для тебя', - сказал он, где-то между злостью и расстройством.

'Что, ты думал, меня нужно спасать?' прорычала Сиг. Я бы разобралась с копьем, не теряя руки. А ты испортил мой бросок сетью, который мог бы закончить битву там и тогда".

Каллен на мгновение выдержал взгляд Сиг, затем отвернулся.

'Я-'

'Нет', - огрызнулась Сиг. Ты действовал безрассудно. Правда и храбрость не означает бросаться под каждое брошенное копье".

Каллен молчал.

Сиг пристально смотрела на него, понимала, что задела его гордость, и почувствовала к нему сочувствие.

Он молод и безрассуден. Я помню это чувство. Но я бы предпочла, чтобы он вернулся в Дан Серен рядом со мной с уязвленной гордостью, чем везти его труп, привязанный к лошади.

Дай своей руке время; отдохни как следует, и не пройдет много времени, как ты снова начнешь рисковать своей шеей", — сказала она.

Каллен усмехнулся. 'Не могу дождаться', - сказал он.

Сиг закатила глаза.

Ты тоже не ушла бескровно", — сказал Каллен, глядя на решетку порезов на Сиг, на ее лице, предплечьях, ногах. Она чувствовала их, когда двигалась, струпья тянулись, натянутая кожа зудела. Длинная рана пересекла ее новую татуировку в виде лоз и шипов, добавившись к той, что уже вилась по одной руке и вниз по другой, рассказывая о жизнях, которые она забрала.

"Да, но на мне только царапины".

'Что ж, это был хороший бой, так оно и было, — заявил Каллен, — и не отрицаю'.

Скажи это мертвым братьям-меченосцам Элгина. Двенадцать человек под грудой камней, теперь не более чем холодные мешки с мясом. Он как молодой щенок, чувствующий себя непобедимым и слишком желающий угодить.

Однако она ничего не сказала. Каллен сражался хорошо, храбро и умело, и действовал, чтобы спасти ее жизнь, не задумываясь о своей собственной.

Кадошим мертв, его последователи убиты", — сказала Сиг в знак согласия.

Теперь мы идем домой? спросил Каллен.

Хаммеру нужен еще день или два. Сиг пожала плечами. 'Это даст Келду время, необходимое для возвращения к нам'.

Я думал, он уже вернется. Он когда-нибудь отсутствовал так долго? спросил Каллен.

Сиг не ответила, просто смотрела на луг, уходящий от стен Утандуна к мосту, перекинутому через реку Афрен, которая медленно и вяло текла к морю. На дальнем берегу реки росла стена деревьев — граница Темнолесья, быстро превращавшаяся в море зеленого, золотого и русого цвета, заполнявшее южный горизонт.

Где ты, Кельд?

На самом деле Сиг беспокоилась за своего егеря. Прошло уже четыре ночи с момента нападения на ковен Кадошима, четыре ночи с тех пор, как он отправился в погоню за бритоволосым аколитом, сбежавшим по приказу Кадошима.

Четыре ночи прошло с тех пор, как она попросила Кельда преследовать слугу Кадошима.

Кельд может сам о себе позаботиться, успокаивала она себя, хороня беспокойство, зародившееся внутри. А Элгин отправил на его поиски своих егерей.

И я хочу увидеть, что Кадошим передал тому гонцу.

Ее беспокоило не только задержка Кельда. Вся эта миссия была тревожной. Никогда прежде она не видела кадошим в окружении стольких фанатиков, и они явно были не просто сборищем слабоумных фанатиков. Они были организованы, знали свое оружие и были скрытными. Они построили защищенный лабиринт в дюжине лиг от Утандуна.

Почему? Что за ним стоит?

Страх наполнил ее, холод в крови и костях с тех пор, как она услышала песнопения в туннелях этого холма, увидела Кадошима, принесшего в жертву своего пленника. И увидела руны, начертанные по кругу вокруг человеческого жертвоприношения.

Это какая-то новая магия, и мне не нравится не знать, что это такое.

Сига привлекло движение: в небе над Темнолесьем мелькнуло пятнышко. Птица, отличавшаяся от других в воздухе своим полетом. Там, где другие кружили и парили, оседлав потоки, эта летела к Утандуну прямо и безошибочно.

Каллен тоже увидел его и уставился на него, наклонив голову.

"Это тот, о ком я думаю?" — спросил он, когда птица приблизилась.

Да, — проурчал Сиг. Это Рэб".

Белая птица подлетела к стенам Утхандуна, увидела Сиг и Каллена и закружилась над ними, пронзительно каркая и хлопая крыльями, опустилась на бревенчатую стену. Это была белая ворона, ее розовый клюв был длинным и толстым, перья взъерошены и торчали в разные стороны.

Наконец-то, — прокаркала ворона. Я искал вас повсюду".

Воин, стоявший на страже у крепостных стен, затрусил прочь, бормоча себе под нос.

'Ну, теперь ты нас нашел', - сказал Каллен ворону.

'Ты принес послание от Бирн', - сказал Сиг. Это был не вопрос.

'Рэб принес', - ответила птица, прыгая вдоль стены и широко расправляя крылья. Рэб болит", — пробормотал он. Каллен протянул свою хорошую руку и погладил птицу по крыльям, и Рэб откликнулся на ласку.

Далековато лететь из Дан Серена, — сказал Каллен, пожав плечами.

Послание, — спросила Сиг у белой вороны.

Да, — прокаркал Рэб, щелкая клювом. Сначала проверьте, в безопасности ли Сиг и ее команда, — сказала Бирн. Рэб сделал паузу и окинул их внимательным взглядом красных глаз, задержавшись на руке Каллена в перевязи и порезах и ранах на Сиг.

Хаммер. Кельд. Гончие? Рэб вскрикнул.

У Хаммера ножевая рана в лапе, но все заживает хорошо, — сказал Сиг. Кельд и его гончие пропали; они преследуют человека, который сбежал из нашего рейда".

"Рейд? прокаркал Рэб. Нет. Сначала Рэб закончит сообщение. Бирн хочет, чтобы ты вернулась, Дан Серен, Дан Серен. Дела идут.

Неужели? Какие дела? Сиг нахмурилась.

Бирн не сказала Рэбу, — печально прокаркал ворон, качая головой. Рэб просто посланец".

'Я знаю, знаю', - сказала Сиг, подняв руку, много раз выслушивая мнение ворона о том, что от него скрывают информацию.

Сиг возвращайся в Дан Серен, как только сможешь", — закончил Рэб.

Я просто жду Кельда", — хмыкнула Сиг, уже не в первый раз подумывая о том, чтобы самой отправиться на его поиски. Но Кельд знал, что Утандун — место встречи, а Сиг не была следопытом. И тут ее осенила мысль.

Ты можешь поискать Кельда, Рэб. Чем быстрее мы его найдем, тем быстрее мы все сможем вернуться в Дан Серен. Последний раз мы видели его там", — сказала Сиг, указывая на северо-восток, к линии холмов.

Белый ворон надул грудь, белые перья зашелестели.

Это было бы очень кстати", — сказал Каллен, почесывая шею Раба. Мы беспокоимся за Кельда. И мы были бы благодарны".

Рэб полезен, — прокаркал ворон, покачивая головой вверх-вниз. И Рэб любит Кельда. Ворон посмотрел на Сиг. Рэб ищет Кельда", — сказал он, как будто идея принадлежала Рэбу.

Спасибо, — сказал Каллен, подталкивая Сиг локтем.

'Моя благодарность', - сказала Сиг с ворчанием.

Добро пожаловать", — сказал Рэб и спрыгнул с вала, расправил крылья, ловя восходящий поток, а затем ворон поднялся выше, кружа над их головами.

'Рэб скоро вернется', - прокаркал ворон, а затем взмахнул крыльями и улетел.

Хорошая птица, — с улыбкой сказал Каллен.

Сиг приподняла бровь.

'Так и есть, — сказал Каллен. Он всегда стремится помочь. И мне его жаль. Другие вороны в башне не всегда добры к нему".

Правда? Сиг нахмурилась.

Нет. Я думаю, это из-за его перьев". Каллен пожал плечами. 'По-моему, неправильно винить птицу за цвет перьев, с которым она родилась, не так ли?'

'Ха,' — хмыкнула Сиг. Она была согласна, но ее больше интересовало, почему Каллен так много знает о поведении воронов в их башне в Дан Серен. Рэб был не единственным говорящим вороном, обитавшим в крепости.

Что ж, я рад, что у Рэба есть ты, чтобы присматривать за ним", — сказала Сиг. Она вздохнула, протяжно и задумчиво. Пойдем, — сказала она. Я голодна, давай найдем нам горячую еду. А после этого мне нужно поговорить с королевой Нарой, и тебе лучше пойти со мной. Все-таки она твоя дальняя родня".

Нара, королева Ардаина, сидела на высоком стуле в большом замке Утандуна, высокая для человека, темноволосая, с бледным лицом. Она была закутана в толстую медвежью шкуру, в волосы была вплетена серебряная проволока, на поясе висел длинный нож, что Сиг одобрила. В пиршественном зале было почти пусто, один человек возился у центрального очага, помешивая угли и добавляя поленья. Когда Сиг и Каллен прибыли, королева Нара была занята беседой с Элгином, своим боевым командиром. На голове у него была повязка — сувенир после битвы с аколитами Кадошима. Другой мужчина стоял у плеча Нары: Мадок, первый меч королевы.

Сиг остановилась на почтительном расстоянии, Каллен — рядом с ней, но Нара нетерпеливым жестом пригласила их пройти вперед.

Хорошо встретили, королева Нара", — сказала Сиг, пытаясь поклониться. Это был скорее жесткий поклон, поскольку Сиг не привыкла кланяться. Каллену это удалось лучше, хотя его рука в перевязи не помогла.

Хватит об этом, — сказала Нара, глядя на Сиг. Между нами нет необходимости в церемониях, Сиг. Я давно надеялась встретиться с тобой, знавшая моих прадедов и основателей королевства Ардейн. Подумать только, ты говорила с королевой Эданой и королем Коналлом", — с тоской сказала она. А ты, Каллен, мой кузен". Нара долго смотрела на Каллена сверху вниз, серьезные глаза остановились на его лице, ее губы сжались. В Дан-Тарасе есть статуя короля Коналла, и я вижу в тебе его подобие".

Мне сказали, что я больше всего похож на свою прабабушку, Корален, которая была сестрой Коналла, — сказал Каллен.

Возможно, именно поэтому ты с такой готовностью бросаешься в любую битву, подумала Сиг, с нежностью вспоминая Корален. Сиг восхищалась свирепостью и мастерством Корален, помнила, как впервые увидела ее, сражаясь с предательскими великанами из клана йотунов. Она посмотрела на Каллена, на его рыжие волосы, плечи и челюсть. Но в тебе тоже есть что-то от прадеда. В тебе есть доброта. В голове Сиг внезапно всплыли мысли о Корбане, человеке, который основал их Орден. Яркая Звезда, в честь которого он был назван. Человека, которого она стала уважать больше всех остальных. При мысли о Корбане она почувствовала боль, едва притупленную течением времени.

Тебя очень не хватает, Яркая Звезда.

Возможно, если ты останешься здесь надолго, ты сможешь рассказать мне что-нибудь о моих предках", — обратилась Нара к Сиг. Было бы прекрасно поговорить с кем-то, кто действительно знал Эдану и Коналла, кто говорил с ними, пил с ними, сражался с ними".

'Я делала все это', - сказала Сиг. Эдана и Коналл были сильными союзниками в те ранние дни борьбы против Кадошим, и верными друзьями Корбана, основателя нашего Ордена.

'Да.' Нара кивнула. 'И ничего не изменилось; всегда будет существовать связь между моим королевством и мечами Дан Серена'.

'Я не сомневаюсь в этом,' сказала Сиг.

'Чтобы доказать, что мои слова не пустой звук, у меня есть кое-что для тебя, — сказала Нара. Группа моих молодых воинов, проходящих обучение, вызвалась сопровождать тебя обратно в Дан Серен. Более сорока или около того желающих стать воинами вашего Ордена".

'Это хорошие новости, — сказала Сиг, — за которые я очень благодарен. Борьба продолжается, и свежие рекруты всегда нужны". Ее брови сошлись вместе. Но если они приедут в Дан Серен, это еще не значит, что они останутся. Наши тренировки тяжелы. Они проверяют и силу мускулов, и силу сердца".

"Так и должно быть", — сказала королева Нара. "Это благородное дело".

Да, — согласилась Сиг.

Все добровольцы знают это". Нара пожала плечами. 'Нет ничего оскорбительного или позорного в том, чтобы попытаться и потерпеть неудачу'.

'Хорошо', - хмыкнула Сиг. И я с удовольствием расскажу тебе свои воспоминания о твоем роде. Если можно, я бы осталась еще на ночь или две, пока Хаммер не поправится настолько, чтобы отправиться в путь".

Отлично", — сказала Нара, улыбка озарила ее серьезное лицо.

И я надеюсь, что мой егерь присоединится ко мне здесь. Он преследовал одного из слуг Кадошима, который бежал из битвы".

Да, тогда к делу. Элгин рассказал мне о том, что произошло на том холме. Темное и ужасное дело, и наглость этого падшего существа, — прорычала Нара, — устроившего свое логово так близко к одной из моих крепостей. Я только жалею, что не смогла вовремя оказаться здесь и принять участие в вашем набеге". Ее рука скользнула к рукояти кинжала.

Эта королева нравится мне все больше и больше.

Элгин оказал нам огромную помощь", — сказала Сиг. Без него мы бы не преуспели. И его люди сражались храбро. Нелегко идти во тьму, а еще хуже, когда знаешь, что там скрывается Кадошим".

Мои люди храбры и верны, — с гордостью сказала Нара. Элгин рассказал мне обо всем, что произошло в логове этого существа. О… церемонии.

Да, — сказала Сиг. 'Это тревожно. Жертвоприношение, так много аколитов". Она покачала головой. 'Это что-то новое'.

'Думаешь, есть еще такие же?'

Сиг пожала плечами. 'Я подозреваю, — сказала она, — но доказательств пока нет'.

Я послала гонцов к своим лордам по всему Ардейну, предупреждая их. Мы прочешем землю".

Это хорошо. Мы должны выследить их и искоренить. Кадошим — это чума, их самое заветное желание — утопить мир в нашей крови".

Если они здесь, в Ардейне, я найду их", — сказала Нара.

Из дальнего конца зала, за закрытыми дверями, послышался шум. Крики, и вдруг все потянулись за оружием, Мадок, первый меч Нары, шагнул к ней, сверкнув сталью. Сиг и Каллен шли через пиршественный зал, Элгин с ними, выкрикивая команды. Двери приоткрылись, и в них просунулась голова воина. Он что-то крикнул, но тут над ним пронеслась какая-то фигура, пучок белых перьев.

СИГ! завопил Раб, когда воин ударил копьем в белую ворону.

Держись!" — крикнула Сиг. Каллен сорвался на бег.

Рэб увидел их и полетел прямо, как стрела, навстречу, одарив воина, который пытался проткнуть его копьем, злобным взглядом.

'Почему ты здесь?' сказала Сиг, глядя на дневной свет, пробивающийся сквозь высокие окна. Его не было чуть больше половины дня".

Рэб вспорхнул и уселся на плечо Каллена, взволнованно перепрыгивая с одной когтистой лапки на другую.

Следуй за Рэбом, — прокаркала птица, взмывая обратно в воздух. Быстро, быстро. Рэб нашел гончих Кельда".

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ БЛЕДА

Бледа стоял во дворе Драссила и ждал. Джин была рядом, и он чувствовал на себе ее взгляд, хотя и отказывался смотреть. С тех пор как Исрафил объявил, что они поженятся, она стала чаще улыбаться ему, чаще прикасаться к нему, даже если просто клала руку ему на плечо, когда он ее смешил.

Отчасти ему это нравилось. Он должен был признать, что это было приятно и вызывало в животе другие ощущения, которые тоже не были неприятными. Но он также остро ощущал присутствие своей матери в Драссиле, а также старого Эллака и еще дюжины его сиракских сородичей, и казалось, что они все время наблюдают за ним. Он так напрягался, чтобы сохранить холодное лицо, что, когда он ложился ночью в койку и гасили факелы, это было облегчением. Мышцы на лице болели так, что он даже не подозревал об этом.

Контролировать свои эмоции — дело непростое.

И Джин, похоже, становится все хуже, а не лучше.

Послышался стук копыт по булыжникам, и он был благодарен за то, что отвлекся, хотя и почувствовал прилив грусти.

Его родственники покидали Драссил.

Первой он увидел свою мать, которая въезжала во двор, словно жила в седле, что она, в основном, и делала. Она была в Драссиле почти всю луну, и все же они почти не разговаривали, и никогда не оставались наедине, хотя Бен-Элим был в этом повинен. Бледа смотрел на нее сейчас и не понимал, что она думает о нем: гордится или стыдится. Мысль об этом причиняла ему слишком сильную боль, и он быстро отогнал ее, быстро моргая — единственный признак того, что он вообще что-то почувствовал. Глаза матери коснулись его, переместились на Джин, затем на великие ворота и на небо, на вечно присутствующие очертания Бен-Элима, плывущего по течению. Рядом с ней ехал Ульдин, владыка Черена и отец Джин. Он тоже не улыбнулся своей дочери, но на мгновение склонил к ней голову, когда они приблизились к паре. Затем их свиты с грохотом въехали во двор; Эллак был там, и, несмотря на отсутствие одной руки, он держался в седле так же уверенно, как и все остальные.

Порыв ветра и шелест перьев — Исрафил и Кол грациозно приземлились по обе стороны от Бледы и Джин, ожидая, пока всадники доберутся до них. Великаны, королева Этлинн и ее отец, Балур Одноглазый, тоже стояли неподалеку, а во дворе выстроилось множество белокрылых — знак уважения или напоминание о силе, Бледа не был уверен.

Возможно, и то, и другое.

Что бы это ни было, Бледа чувствовал напряжение в воздухе. Члены свиты его матери, возможно, и владели искусством холодного лица, но некоторые из них не так хорошо умели скрывать свои эмоции. Бледа замечал белые костяшки на поводьях, натянутые луки на седельных колышках, лошадей с оттопыренными ушами или щелкающих ушами, когда настроение всадника ощущалось на каком-то уровне и передавалось. А Исрафил и Кол по обе стороны от него ерзали в такт, что, возможно, только Бледа мог прочесть: дрожь в крыльях, напряженность в мускулатуре.

Что-то не так.

Эрден и Ульдин остановились перед Бледой и Джин, Исрафилом и Колом.

"Мы дадим вам вашу десятину плоти, — сказал Ульдин без предисловий, — пошлем вам воинов из числа Сирака и Черена".

Тихий вздох пронесся по двору, казалось, изменения в Исрафиле и Коле были незначительными, но Бледа заметил их: расслабление крыльев, медленный вздох Кола.

Мать и Ульдин еще не сказали им, и Исрафил подумал, что они уйдут, не приняв условий. Он бы этого не допустил. Моя мать и остальные, без сомнения, были напряжены из-за стыда. Еще одно пятно, когда мы преклоняем колено перед нашими новыми хозяевами. Почему нас просто не оставили жить на свободе? Сирак не создан для правил и предписаний Бен-Элима; мы — народ равнины, движемся вместе с временами года и солнцем, и нет ни ига, ни хозяина, который привязал бы нас к одному месту.

По возвращении в Аркону мы отправим небольшой отряд, чтобы показать нашу добрую волю, пока мы подбираем и организуем более крупные силы", — сказал Эрдене. Сначала вы получите сто всадников из Сирака, сто из Черена. Больше будет позже".

Сирак и Черен отличаются честью в этом деле, — сказал Исрафил.

Честь? Их заставляют преклонить колено, чего Сирак не делал ни с кем до тех пор, пока дул травяной ветер.

'Они будут почетным караулом наших наследников. Бледы и Джин. Свадебный подарок, чтобы показать нашу приверженность их предстоящему браку".

Даже слово "брак" вызвало у Бледы значительный дискомфорт, и ему было трудно скрыть это от его лица.

Наш почетный караул! Разрешит ли Исрафил это? Формально воины не будут подчиняться никому, кроме нас с Джин. Мы были бы их повелителями.

Наступило молчание, затянувшееся, пока Исрафил обдумывал сказанное. В тот момент, когда Бледа решил, что время для ответа без оскорблений прошло, Исрафил кивнул.

Конечно, — сказал он.

Эрдене кивнула, а затем посмотрела на Бледу.

Пусть твоя стрела летит верно, — сказала она ему.

А твой конь никогда не споткнется", — ответил он, чувствуя, как его охватывает радостное тепло.

Она думает обо мне как о родне.

Ульдин что-то сказал Джин, но Бледа не расслышал, его сердце все еще взлетало от признания матери, а затем Эрдене и Ульдин поскакали прочь, к открытым воротам Драссила, их свита следовала позади. Только старый Эллак посмотрел на Бледу, когда они проезжали мимо.

Прежде чем Эрдене и Ульдин достигли ворот, перед ними выехала дюжина великанов на медведях — почетный караул, сопровождавший владык Арконы по восточной дороге.

Бледа и Джин стояли и смотрели на своих сородичей, великанов перед ними, горстка Бен-Элимов кружила в небе над ними, пока они ехали коротким путем по дороге мертвых, среди полей с каирнами, а затем повернули и направились на восток, быстро скрывшись из виду. Бледа пожалел, что не может взбежать по широкой лестнице на боевые башни и смотреть им вслед, пока они не исчезнут вдали.

Ее больше нет, но у меня есть ее напутствие. И еще те слова, которые она прошептала мне на ухо на оружейном поле, в тот день, когда Джин пристыдила Рив, стажера Белокрылого..

'Ну, что вы двое делаете, стоите тут?' Кол сказал им с легкой улыбкой, глядя на солнце, которое не так давно покинуло высокие стены Драссила. Вы ведь должны быть на уроках, не так ли?

Бледа и Джин ворвались в учебную комнату — каменное помещение с высокими сводами и широкими окнами, одна длинная стена которого была заставлена полками, до отказа забитыми свитками и пергаментами. Эта комната была знакома Бледе лучше, чем любая другая часть крепости, потому что он провел в ней большую часть своей жизни, изучая буквы, историю, теорию оружия и войны, трав и лечения, пути земли и неба. И, конечно, учения Элиона, как жить жизнью веры, силы и чистоты. Жертвенности, чести и долга.

Хотя, на мой взгляд, это больше похоже на Бен-Элима, чем на Элиона.

Было справедливо сказать, что Бен-Элим принесли с собой нечто большее, чем просто правила и железную ногу на шее тех, кто жил и дышал в Изгнанных Землях. Хотя никакая торговля, к которой тебя принуждают, не является честной.

Где Джибрил?" — спросил Бледа, остановившись.

Перед одним из длинных окон стоял великан. Он склонился над столом, опираясь на него руками, как на два узловатых ствола. Это был великан, которого Бледа знал хорошо, или даже лучше, чем большинство в Драссиле, потому что именно этот великан вырвал его из хватки Исрафила в тот день в Арконе, когда он был похищен у своего народа. Он проехал с этим великаном на спине медведя весь долгий путь от Арконы до Драссила, и для великана он был более разговорчив, чем большинство других.

Алкион, где Джибрил?" — снова спросил Бледа.

Джибрил был их наставником, темноволосым Бен-Элимом, который преподавал им историю с тех пор, как они прибыли в Драссил, около пяти лет назад. Разные Бен-Элимы преподавали разные предметы. Бледа подозревал, что это не потому, что они специализировались на разных предметах, что некоторые из них знали больше или меньше по определенным предметам. Бледа считал, что все Бен-Элимы были одинаково сведущи, но у них были свои симпатии и антипатии, предметы, которые приносили им удовольствие, и предметы, которые они презирали.

Джибрил сопровождает твоих родственников по восточной дороге, — сказал Алкион. Исрафил попросил меня дать тебе сегодня урок".

" Тебя? спросила Джин, оглядывая Алкиона с ног до головы.

Как и любой другой великан, он был ростом в полтора человеческих роста, с толстыми мышцами, его лицо представляло собой плиту лба и угловатых линий, длинные усы свисали и были переплетены кожей. Татуировка в виде лозы и шипов тянулась по одной руке и частично по другой. По сравнению с другими гигантами его отличали волосы и оружие. Его волосы были сбриты налысо, кроме толстой черной полосы через центр черепа, заплетенной в воинскую косу. Он владел двумя топорами, однолезвийными, а не двулезвийными, как большинство великанов. Обычно он носил их на спине, но сейчас они были прислонены к стене, длинные, с крючковатыми лезвиями, покрытыми бородками.

Да, я. Я не Бен-Элим, но у меня есть немного знаний в этой моей голове". Он потрогал свой висок толстым пальцем.

Джин выглядела так, словно не совсем верила ему.

'На что ты смотришь?' спросил Бледа, придвинувшись к столу. На столе лежал огромный пергамент, на котором чернела карта. Бледа нахмурился, глядя на нее: сначала она выглядела как карта Изгнанных земель, но там, где сейчас находилась Земля Верных, она была разделена на разные царства. Бледа улыбнулся, увидев Аркону, широкое пространство к востоку от темного пятна, которым был лес Форн.

'Исильтир, Карнутан, Гельвет, Тенебраль', - прочитал Бледа. Что это за места?" — спросил он.

'Это Изгнанные Земли до Дня Гнева, — сказал Алкион. Тогда было много царств".

'Куда они делись?' спросил Бледа.

'Они были приняты в Протекторат Бен-Элима, стали частью Земли Верных, — сказал Алкион.

Так вот что случится с Арконой? подумал Бледа, и его пронзила дрожь страха: " Аркона будет поглощена Протекторатом, как будто ее никогда не существовало".

Садись, — сказал Алкион, махнул рукой и свернул карту.

Здесь были стол и скамья для письма, со связками пергамента, перьями, горшками с чернилами, промокашками, запасом соли и порошка из молотой каракатицы. Если писать не требовалось, то были другие стулья, которые они обычно занимали — более удобные, обитые кожей и мехом — обычно их использовали, когда преподавался предмет, требующий более глубокого мышления.

Бледа, взглянув на огромные руки Алкиона, решил, что он не будет обучать искусству письма, и села в более удобное кресло из кожи, задрапированное мехом. Джин последовала его примеру, хотя и перетащила свое кресло так, что оказалась гораздо ближе к Бледе.

'Чему же ты нас учишь, с таким-то знающим мозгом?' спросила Джин у Алкиона, не скрывая сарказма, который, как был уверен Бледа, таился за ее темными глазами. Она смахнула с лица прядь своих иссиня-черных волос, ее взгляд метнулся к Бледе, и намек на улыбку дрогнул на ее губах.

Алкион обошел стол и сел на скамью, дерево скрипнуло. Он улыбнулся и широко раскинул руки.

'Чему бы вы хотели, чтобы я вас научил?'

'Джибрил никогда не дает нам выбора!' сказала Джин, удивляясь.

Бледа бросил на нее мрачный взгляд.

'Военным стратегиям', - поспешно сказал Бледа, решив воспользоваться этим промахом в дисциплине Бен-Элима.

Алкион нахмурился, его массивные брови громоздились, как грозовая туча.

И как же Джибрил учит этому?" — хмыкнул он.

Битвы описываются, вовлеченные силы, противоборствующие стороны. Численность, стили боя, сильные и слабые стороны. Стратегии и тактики", — сказал Бледа, взмахнув рукой. Джин посмотрела на него, широкая улыбка быстро сгладилась.

А, понятно, — сказал Алкион, задумчиво глядя на них обоих. Бледа подумал, что тот разгадал его план, но затем Алкион кивнул. 'Хорошо. Битва при Драссиле. День середины зимы, первый год Лора".

'Мы слышали это столько раз', - сказал Бледа. Это была правда, слышали. Все о триумфальном вступлении Бен-Элима в Изгнанные Земли, о спасении осажденных сил человечества от подавляющего числа Кадошим и их ужасных союзников. Джин сделал скучающее лицо.

'Какая битва?' сказал Алкион.

'Назови несколько', - пожав плечами, сказал Бледа.

Битва при Дан Багуле: она произошла через двадцать лет после Драссила". Он посмотрел на них обоих.

'Может, мы послушаем несколько других, а потом выберем?' ласково спросила Джин.

Алкион пожал плечами, отчего его скамья снова заскрипела. Битва при Халдисе, за несколько лет до Драссила. Перевал Домейн. Холд Грамма, Таур…

'А как насчет битвы при Варан Фоллс', - сказал Бледа.

Алкион нахмурился. 'Откуда ты узнал об этом?' — спросил он.

'Джибрил упоминал о ней', - сказала Джин.

'Упоминал?'

Упоминал, но только для того, чтобы отбросить мысль о том, чтобы когда-нибудь рассказать нам об этом.

'Почему ты думаешь, что он не сделает этого?' Бледа спросил Алкиона.

'Потому что это был плохой день для Бен-Элима, вот этот'. Он сделал паузу. 'Тяжелый день для всех нас'. Тише.

'Важно анализировать поражения, чтобы они не повторились, не так ли?' — сказал Бледа.

Верно, — пробормотал Алкион, потирая подбородок. Он смотрел мимо них, в его глазах был далекий взгляд. 'Тогда очень хорошо.'

Алкион подергал себя за усы.

Во-первых, это не битва при Варан Фоллс. Это Битва при Падении Варана".

'О. Я думала, что она должна была произойти рядом с водопадом, или что-то в этом роде', - сказала Джин.

'Так и есть, что еще больше запутывает ситуацию. Это произошло на северо-западе леса Форн. Но свое название она получила потому, что в этой битве пал Варан".

'Варан?'

'Великан, великий среди нас', - сказал Алкион, в его глазах застыла печаль. И мой друг. Он был храбрым и верным. Владыка клана Йотунов на короткое время, прежде чем он склонил колено перед Этлинн, когда она объединила кланы, и мы стали одним целым — то, что от нас осталось".

Наступило молчание, когда Алкион погрузился в размышления. Бледа взглянул на великана по-другому, хотя бы на несколько мгновений. До сих пор он думал о Бен-Элиме, великанах и белокрылых только как о Победителях. О победоносной, завоевательной армии, которой чужды потери и поражения. На мгновение он увидел скорбь на лице Алкиона, в его глазах, и на несколько ударов сердца почувствовал родство с ним, связь, возникшую между теми, кто страдал от одной и той же боли.

Алкион покачал головой.

У нас была информация, что Кадошим строят крепость на северо-востоке Форна. Наши информаторы говорили о месте, построенном в основном под землей, о подземной структуре из лабиринтных туннелей. И мы отправились на поиски. Гиганты, Бен-Элим, Белокрылые. И мы работали с нашими союзниками, Орденом Яркой Звезды".

'Я думал, между Орденом и Драссилом была неприязнь?' — сказал Бледа. 'Разве им нельзя доверять?'

'Орден? Я бы доверил любому из них свою жизнь, и часто доверял". Алкион пожал плечами в знак признания. 'Есть некоторые проблемы с доверием между Орденом и Бен-Элимом, да. Но Кадошим — враг всех, и Орден так же яростно ненавидит Кадошим, как и Бен-Элим".

Но я… — начал Бледа, но Алкион поднял руку.

Если вы хотите услышать о битве при падении Варана до того, как зазвучат рога и вас захотят увидеть в молитвенном зале, то я предлагаю вам придержать свои слова.

Бледа и Джин молча кивнули.

Отряд выступил из Драссила, и я в том числе. Другие великаны, Балур вел нас. Белокрылые и Бен-Элим".

"Сколько вас? спросил Бледа.

'Тысяча, примерно. Половина из них — Белокрылые. Наш план состоял в том, чтобы встретиться с силами Светлой Звезды, шедшими на восток от их крепости Дан Серен, и вместе штурмовать новое логово Кадошима. Мы шли на северо-восток, медленно продвигаясь все дальше и дальше. Форн может быть темным и опасным местом, хорошо подходящим для укрытия демонов, вот почему мы потратили сто лет на строительство дорог и прореживание деревьев. Но в этой части Форна мы не уделяли ему должного внимания, поэтому деревья были древними, их полог представлял собой решетку из сучьев шириной с мою ногу, а тропинки заросли терновником и лозой. И рек было много, они стекали из Форна в Мельничное море. Идти было трудно. Пока мы не вышли на хорошо протоптанную тропу — почти дорогу, земля была расчищена и выровнена, достаточно широкая, чтобы по ней можно было маршировать. Мы решили, что это дорога Кадошим, расчищенная ими, когда они везли материалы для строительства своего логова. Бен-Элим не могли хорошо разведать, мешал густой полог, но то, что они видели, они считали безопасным. Мы догадались, что Кадошим считали себя в безопасности так далеко на севере, скрытые нитями Форна".

Его рот искривился в рычании.

'Мы ошиблись. Это была ловушка для лосося".

"Что? спросили Бледа и Джин вместе.

'Когда вы ловите лосося, самый простой способ поймать его — это построить для него более легкий путь, направляя его в безопасные воды, или они так думают. Но он ведет в никуда, и когда они сбиваются в кучу на своем пути в никуда, как скот в загоне… Он щелкнул пальцами — громкий треск, когда его издают гигантские пальцы.

'Мы опоздали к месту встречи, вы понимаете. Что и спасло нас, я не сомневаюсь. Мы услышали крики, шум битвы, пронесшийся через лес. Я побежал, потому что знал, что это Орден, и среди них были и родственники, и друзья. Балур побежал со мной, все великаны тоже, но Бен-Элим и Белокрылый были более осторожны, опасаясь засады. Разумно, ведь так и случилось, но иногда стоит прислушаться к своему сердцу. Бен-Элим были не слишком довольны этим, как я потом узнал".

Бен-Элим наказал тебя за непослушание? спросил Бледа, зная, что Исрафил обрушивается на Драссил, как молот, за малейшие проступки. Это было частью Пути Элиона, как и все навязанные правила Бен-Элима.

'Непослушание?' Алкион нахмурился.

Бен-Элим — ваши хозяева, а вы сбежали и бросили их, не подчинились их приказу остаться с ними.

'Бен-Элим не хозяин нам, великанам'. Алкион нахмурился. 'Мы союзники. Драссил — наш дом, построенный великанами. Мы согласились, чтобы Бен-Элим жили здесь. Они наши гости".

'Похоже, именно они отдают все приказы', - сказал Джин.

Да, но Бен-Элиму нравятся свои правила. Этлинн — дипломатичная женщина и не станет открыто выступать против них, если только не сочтет это жизненно важным; но мы не будем властвовать".

Это интересно. Я думал, что великаны — это другой завоеванный народ, как и мой клан.

Итак, битва, — сказала Джин. Вы убежали и оставили Бен-Элима позади…

'Да. Это была часть плана Кадошима, как стало ясно после битвы, разделить нас. Бен-Элим и Белокрылые были атакованы по отдельности".

Он вздохнул, снова погрузившись в размышления.

Когда мы прибыли, Орден был уже перебит, они стояли спиной к реке и водопаду, а со всех сторон их окружали кадошим и их фанатики. С деревьев сверху, из подлеска, казалось, что сам воздух кипит от них. Я видел, что многие товарищи уже пали, друзья, которые сражались и выжили во тьме, которая была битвой при Драссиле. Мой сын все еще стоял, слава Элиону".

'А что с Вараном?' спросил Бледа. 'Был ли он с вами? Маршировал из Драссила?

Варан? Нет. Он вступил в Орден Яркой Звезды много лет назад. Мы все сражаемся с Кадошим, просто выбираем, с кем стоять рядом, вот и все. Варан стоял рядом со своим братом, Гунилом. Он был намного младше Варана, родился после прихода Бен-Элима, совсем еще великаном. Но он был свирепым, великим воином. Они вдвоем стояли по пояс в реке, водопад с ревом обрушивался им на спины, а Кадошим лежал в куче убитых вокруг них. Я побежал к ним, но это был хаос. Битва всегда хаос, когда ты в ней, и если кто-то скажет тебе обратное — он лжец. Это не клинический акт стратегии, хотя это и помогает в начале. Но когда доходит до дела, это кровь, сталь и грязь, вонь и кишки, крики, достаточно громкие, чтобы разорвать голову, страх и ярость, и все остальное между ними, и ты продолжаешь махать клинком на врага перед тобой, пока твои руки не онемеют и их не останется, или ты умрешь.

Я потерял Варана из виду, пытался пробиться к нему, хотя двигаться в одном направлении в бою — достаточно трудная задача". Бен-Элим наконец прибыли, с ними белокрылые, окровавленные после очередной засады, припасенной для них. К тому времени кадошим поняли, что с ними покончено, и скрылись в лесу. К тому времени никто уже не стоял в реке, не говоря уже о том, чтобы сражаться в ней. Я зашел в воду, густую от тел и крови, и нашел Варана, плавающего лицом вниз. Он упал со множеством ран".

Алкион повесил голову, и Бледа был потрясен, увидев слезу, скатившуюся по щеке гиганта. Джин смотрел на него с выражением отвращения.

За такое проявление слабости он был бы изгнан из Сирака; его эмоции были его хозяином.

'Его брат?' спросил Бледа, желая положить конец этой демонстрации. Он чувствовал себя неловко.

Мне сказали, что он упал в водопад", — сказал Алкион. Длинное падение, а потом Мельничное море". Он фыркнул и вытер лицо. Это было Падение Варана, и это был темный день".

"А как же логово Кадошима? спросила Джин. Что случилось, когда вы туда добрались?

Мы так и не нашли его. Возможно, все это было выдумкой, разведданные, которые мы получили, были ложными, все это было сделано, чтобы заманить нас в эту засаду. Если бы мы вошли туда вместе, все было бы гораздо хуже".

Алкион посмотрел на них обоих.

'Итак. Анализируйте", — сказал он им. Почему мы проиграли? Или, по крайней мере, почему мы не выиграли?

'Самоуверенность', - сказал Бледа.

'Верно. Хорошо", — сказал Алкион. Со времен битвы при Драссиле с Кадошим было проведено множество сражений и стычек, и мы ни разу не проиграли. Падение Варана не было сокрушительным поражением, конечно; но все же это было поражение. Что еще?

'Планирование, разведка, знание местности', - сказал Джин. Джибрил говорит, что это ключевые шаги к победе".

Да, это правда, — согласился Алкион. Кадошим были подготовлены гораздо лучше нас, это было очевидно. Они знали, что мы придем. Знали, что нас две силы. Знали, какими путями мы будем приближаться, и хорошо подготовили свои засады. А мы провалились, ожидая разгромить их, как и раньше. Ха. Он ткнул пальцем в их обоих. 'Никогда не недооценивайте своего врага, но особенно Кадошим. Их число сократилось в тот первый день, когда пал Асрот, и их, конечно, гораздо меньше, чем Бен-Элимов, но они — существа очень хитрые".

Как и их родственники, Бен-Элимы.

Снаружи затрубили рога, доносясь до них эхом.

"Лучше отправиться на молитву", — сказал Алкион.

'Ты не идешь?' спросила Джин.

"Я? Нет", — сказал Алкион, скривив губы.

Бледа с интересом отметил это.

Значит, великаны не такие уж послушные рабы, как я думал.

Наша благодарность, — сказал Бледа. Сегодня ты многому нас научил.

Больше, чем старый Джибрил.

Алкион махнул рукой, но взгляд его снова стал отрешенным. Бледа и Джин поднялись и оставили его в раздумьях.

Видишь, они не непобедимы, — сказала ему Джин, когда они вышли на улицу. Не то что Черен и Сирак, когда мы поженимся".

Она сжала его руку и побежала к молитвенному залу, оглядываясь назад, чтобы усмехнуться над изумленным выражением, которое появилось на его холодном лице.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ СИГ

Я должна была сразу же отправиться за Кельдом, а не сидеть в Утандуне и ждать его, — ругала себя Сиг, уже не в первый раз, когда бежала под дождем, и каждая капля казалась ей ледяной крошкой, брошенной в лицо злобным ветром. Она оставила Хаммера в конюшне в Утандуне, его лапа еще не достаточно окрепла для тяжелого бега по продуваемым ветром холмам Ардайна. На краю зрения Сига она увидела Рэба, ворона-альбиноса, который невозмутимо летел вперед, белое пятно на фоне проливного дождя.

Каллен двигался рядом с Сиг, опустив голову и прикрывшись плащом от ветра и дождя. Сиг подумывала приказать ему остаться позади, но он был частью ее команды. Он наложил шину и перевязал раненую руку полосками дерева и кожи.

Элгин шел слева от Сиг с мрачным лицом, за ними в колонне ехали несколько человек. Нара хотела приехать сама, но Элгин и Сиг убедили королеву Ардена остаться в Утандуне. Рэб сказал, что нашел гончих Кельда, а не самого Кельда. После прибытия Рэба они отправились в путь, как только смогли, максимально использовав оставшийся до наступления ночи день. С тех пор Сиг не обмолвилась ни словом с белым вороном, который вел их на северо-запад, за холм, где был обнаружен Кадошим, в предгорья, некогда разделявшие королевства Нарвон и Камбрен, объединенные теперь браком Коналла и Эданы более ста лет назад.

Они разбили лагерь с наступлением темноты. Рэб исчез и вернулся к ним только с криком, призывающим поторопиться, когда рассвет без предупреждения забрезжил над землей серым, пропитанным дождем саваном. Теперь Сиг догадалась, что рассвет уже близок, хотя сказать об этом было трудно — рассеянное сияние лишь намекало на солнце за свинцовым небом. Они неуклонно поднимались в гору, местность представляла собой мрачную смесь обнаженного гранита и чахлых, скрюченных деревьев.

'Хороший темп у твоего ворона', - сказал Элгин.

Ага", — пробурчала Сиг, сосредоточившись на рыхлых камнях и кроличьих норах у своих ног. К своему удивлению и гневу, она чувствовала темп, который задавал Рэб, легкие горели, ноги болели — она, которая раньше бегала за десяток ночей так же легко, как и поднималась.

Можно многое сказать о том, что медведи вступают в бой верхом, но с этим придется что-то делать.

Впереди Рэб начал огибать точку, спиралью уходящую вниз.

Сиг смахнула дождь с глаз и увидела формы, материализующиеся на тропе, где она сужалась перед резким поворотом. Справа была отвесная скала, слева — крутой спуск к быстрому ручью. Сиг замедлила шаг, ослабила меч, висевший у нее на спине, Элгин и Каллен сделали то же самое.

По тропинке были разбросаны тела, скрюченные смертью. Восемь, десять, — подсчитала Сиг, тщательно проверяя их. Кельда среди них не было, хотя Сиг нашла его егерский топор, всаженный в череп бритоволосого мужчины. Сиг поставила ногу на голову мужчины и выдернула топор. У всех мертвых были бритые головы, как у тех, кого они нашли в логове Кадошима. Многие смертельные раны были рваными, плоть разорвана и растерзана. Одна из гончих Кельда, сука Хелла, лежала на тропе, вокруг нее громоздились трупы, в пасти была безжизненная рука, с плеча свисали полосы истертой плоти и сухожилий. На боку гончей виднелись несколько темных от крови колотых ран, а задняя нога была почти перебита насквозь.

Сиг опустилась на колени возле мертвой гончей и на мгновение положила руку на ее голову.

Спасибо тебе, Хелла, верная гончая, за твою жертву. Ты будешь отомщена".

Ах. Каллен сплюнул. Кельд тяжело это воспримет.

Да, если он еще жив, подумала Сиг. Кельд никогда бы не оставил Хеллу в таком состоянии. Он либо убит, либо попал в плен. Она почувствовала укол страха за друга, который быстро перерос в ярость.

Они заплатят за это.

За мертвыми была небольшая хижина, расположенная прямо за поворотом. Она была похожа на хижину козопаса. Элгин и несколько человек подошли к ней, Элгин выбил дверь одной обутой ногой и просунул голову внутрь.

Пусто, — сказал он через плечо.

Вскрик привлек внимание Сиг. Она огляделась в поисках Рэба, сначала не увидела его, потом заметила ворона у ручья в нижней части склона.

"Идем, идем", — кричал Рэб, прыгая по камню, покачиваясь и тряся головой, бормоча про себя.

"БЫСТРЕЕ! крикнул Рэб.

Сиг спустилась вниз по склону, скользя и поскальзываясь на скользкой, поросшей козьей зеленью траве.

Рэб нашел вторую гончую Кельда, Фена, лежащим на трупе другого бритоволосого мужчины, длинный окровавленный нож все еще был зажат в его кулаке. Его горло представляло собой красную, рваную рану.

Задние лапы гончей болтались в ручье. Пес был весь в ранах, одно ухо отсутствовало, но он был еще жив, его большая грудь вздымалась и опадала.

'Бедный Фен', - скорбно прокричал Рэб. Сиг поможет Фену?

Да, — хмыкнула Сиг, оторвала полоску от своего плаща и намочила ее в ручье, а затем принялась промывать раны гончей, осторожно прощупывая пальцами сломанные кости. Вокруг них раздавались шаги, к ним присоединились Элгин и еще несколько человек.

"Следы ведут дальше в холмы", — сказал Элгин. Мой следопыт говорит, что их десять, может быть, двенадцать. Похоже, ваш человек тогда был еще жив. Он говорит, что они опережают нас на один день, так что мы их обогнали". Он посмотрел на большую гончую, на неглубокий подъем и опускание ее груди. "Мы должны преследовать их".

Несколько минут, — произнесла Сиг. Кельд зарубит меня топором, если услышит, что я оставила его Фена умирать". Она рылась в своей сумке, крошила в больших кулаках сушеный окопник и лаванду, капала в смесь мед и прикладывала ее к многочисленным ранам гончей. Фен заскулил, поднял голову, чтобы посмотреть на Сиг, а потом упал обратно. Сиг накладывала бинты, где могла.

Один человек должен остаться и охранять его. Дай ему воды". Сиг откупорила бутылку с отваром и налила немного в полоску, оторванную от плаща, выдавила несколько капель в рот Фену. И дай ему это.

Один человек охраняет умирающую гончую? Можем ли мы его пощадить, не зная, что нас ждет впереди? Элгин нахмурился.

'Это не обычная гончая, как ты хорошо знаешь. В его жилах течет волчья кровь Бури, и Кельд будет не в восторге, если мы бросим его, пока в его теле есть дыхание".

"Я не убежден в мудрости", — сказал Элгин.

"Фен один из нас! проскрипел Рэб, тряся крыльями на Элгина.

Доверься мне, и я не забуду твоей услуги", — сказала Сиг, удерживая взгляд Элгина. Боевой командир потер свою бородатую челюсть, наконец кивнул и закричал своим людям, поднимаясь по склону.

Рэб, за Кельдом, — гаркнула Сиг, и ворон прыгнул в воздух, хлопая крыльями и поднимаясь вверх. Сиг наклонилась и погладила Фена по голове. Живи, — прошептала она, — ты еще нужен Кельду".

Гончая заскулила, а Сиг уже поднималась по склону; Каллен ждал ее на вершине. Она протянула ему топор Кельда. 'Присмотри за этим для Кельда', - сказала она. Он захочет его вернуть".

Я согрею его, может быть, проломлю им несколько черепов, прежде чем вложить его ему в руку", — сказал Каллен..

Сиг ползла в гору по траве, изо всех сил стараясь скрыть свою массу, ее дыхание звучало так, словно оно могло разбудить спящего дрейга. Четверо из людей Элгина были с ней, остальные вернулись на тропу, ожидая сигнала. Три дня она проклинала дождь, но теперь, когда он прекратился, она жалела, что он закончился, зная, что он скрыл бы их приближение лучше, чем чистое небо над головой, переходящее из голубого в фиолетовый по мере того, как солнце опускалось к горизонту.

Наступили сумерки, когда тени стали густыми, как туман, и впереди Сиг увидела темные очертания хижины, несколько хозяйственных построек, загон для свиней, судя по запаху, доносившемуся до нее с холма. Позади и над хижиной на вершине холма виднелся силуэт большого кургана, на котором поблескивали последние лучи солнца.

Что это? Незажженный костер?

Рэб вернулся после разведки и сообщил, что Кельд всего в полулиге впереди. Ворон видел, как Кельда затащили его похитители в хижину, которая стояла сейчас перед Сиг. Первым побуждением Сиг было броситься на врагов с криками смерти и убийства, но она знала, что Кельду первому перережут горло. Поэтому она надеялась, что скрытность послужит им лучше; Элгин и остальные все еще были на лошадях и ожидали звуков битвы на небольшом расстоянии.

Что они здесь делают? Почему Кельд все еще жив? Почему они просто не убили его еще на тропе вместе с его гончими?

Она подползла ближе к хижине, может быть, на сотню своих длинных шагов, потом еще ближе, трава щекотала ей нос.

Из хижины донесся крик, сырой и полный боли.

Кельд.

Сиг поднялась на ноги прежде, чем осознала это, остальные отстали от нее на несколько ударов сердца, а потом она уже бежала к хижине, доставая нож из ножен на поясе.

План поможет вам только в том случае, если идти далеко.

Грохот ее сапог, каждый вздох, громкий, как барабанный бой в ее голове, позади нее бегут люди Элгина, сталь с шипением вылетает из ножен. Еще один крик, долгий и протяжный. Звук открывающейся двери в дальней части хижины, шаги по деревянным доскам, потом по грязи. Сиг указала на дверь; трое мужчин с ней отступили в сторону и обошли хижину. Далекий стук копыт.

А потом Сиг оказалась там, вскочила на деревянные ступеньки и ударила ногой в дверь. Она рухнула внутрь, взметнув облако пыли. Когда оно осело, Сиг увидела отблеск света костра, повернутые лица, все смотрели на нее, десять, двенадцать человек, еще больше в тени. И Кельд в центре комнаты, привязанный к раме, похожей на ту, что Сиг видела в логове Кадошима, крестообразной формы, с туго перетянутыми запястьями и лодыжками, раздетый до пояса, обливающийся потом. На левой руке не хватало пальцев, кровь струилась по предплечью, капала на доски пола, собираясь в лужи. Он изрыгал проклятия в адрес своих похитителей, изо рта у него шла пена.

Ближайший к Кельду бритоволосый мужчина застыл с открытым ртом, подняв окровавленный нож.

Сиг метнула свой нож, большое лезвие, вращаясь, вонзилось в лицо мужчины, отбросив его на полпути через всю комнату. Мгновение тишины, затем мужчины бросились на нее, с мечами, ножами, топорами в кулаках. Длинный меч Сиг выскочил из ножен у нее за спиной, и она выкрикнула проклятие в их адрес, проходя через дверной проем, не дожидаясь, пока они до нее доберутся.

Правда и мужество", — прорычала она, размахивая мечом, и от первого удара у нее закружилась голова, а тело наткнулось на меч. Сиг отбросила его в сторону, сдерживая бросившегося на нее мужчину, ее кулак врезался ему в рот, губы искалечились, зубы разлетелись, когда он упал на безголовый труп. Сталь звенела, удары сыпались на нее, она ловила одни клинком, другие попадали в щит, пристегнутый к спине, или отскакивали от кольчуги. Затем люди Элгина стали подниматься по лестнице за ней, чтобы защитить ее фланги и тыл, когда она ворвалась в комнату, прокладывая себе путь к Кельду.

Смутно Сиг осознавала, что дверь в дальней части комнаты распахнулась: остальные люди Элгина, сопровождавшие ее, ворвались внутрь, обрушившись на бритоволосых аколитов, а за деревянными стенами послышался стук копыт. Но все это было как в тумане, ее внимание было сосредоточено на Кельде и всех, кто был настолько глуп, чтобы встать у нее на пути. Она рубила, колола и кромсала плоть, кость и сталь, мужчины бросались на нее, один из них царапал ей лицо, впивался в него почерневшими ногтями, зубы щелкали на шее. Она ударила его головой в лоб, разбив ему нос, схватила в кулак капюшон его плаща и ударила его головой о свое колено, а затем отбросила его обмякшее тело в сторону.

Потом она стояла перед Кельдом; его глаза были дикими от боли, но он узнал ее, рот двигался, слова шептались, сначала бессвязно.

'Прости меня', - наконец услышала Сиг.

'За что?' Сиг зарычала, когда она потянула за его путы. Они были туго затянуты, врезаясь в его плоть. Она прорвала их, принимая его вес на себя, когда он упал на нее.

Подвел тебя", — пробормотал он, слюна и кровь свисали с его челюсти.

Ах, друг мой, — сказала Сиг, — это я подвела тебя. Я должна была быть здесь раньше".

Лучше поздно, чем… никогда", — сказал он, дрогнув в маниакальной улыбке. 'Мои малыши?' прорычал Кельд.

Сиг глубоко вздохнула.

Фен еще жив, — сказала она, — но Хеллы больше нет.

Лицо Кельда исказилось, на нем промелькнула гримаса горя, а затем Сиг повернулась, когда аколит бросился к ней с высоко поднятым мечом. Кельд упал на колени. Сиг поймала удар на свой клинок, но прежде чем она успела нанести ответный удар, топор вонзился в голову аколита и вырвался на свободу в брызгах костей и крови, когда человек рухнул, дергаясь. Каллен стоял над трупом.

Принес для тебя топор, — сказал он Кельду.

"Хороший… парень", — пробормотал Кельд. 'Сообщение,' сказал он, голос прервался. Его голова откинулась, глаза закатились.

'Сообщение?' спросила Сиг, когда они с Калленом присели рядом с Кельдом. Его глаза снова сфокусировались.

"Там", — сказал Кельд, кивнув головой в сторону задней двери. Он ушел, как раз перед…

Только не это. Сиг зарычала, вспомнив звук открывающейся двери и шаги, когда она подходила к хижине. 'Присмотри за Кельдом', - приказала она Каллену, встала и побежала к задней двери, выскочив в полумрак. Бешеный взгляд. Она увидела Элгина и его воинов, спрыгивающих с лошадей, на земле была густая грязь. Один всадник настигает убегающего аколита. Взгляд Сиг устремился дальше: небольшой холм превратился в массу тенистых стен. Потом движение, выше по склону. Искра и факел вспыхнули.

Сиг побежала по утоптанной в грязи дорожке, проложенной через клубок хозяйственных построек, все выше и выше, вырвалась на открытую площадку и увидела бритоволосого мужчину, который засовывал свой факел в костер. Дым расцвел, просачиваясь в ночь, мерцание и треск пламени, когда загорелись дрова. Языки пламени взметнулись ввысь, оранжевое сияние распространилось в сердце костра. Сиг бросилась на аколита, который увидел ее, одной рукой достал из-за бедра меч, другой — короткий топор, и понесся навстречу.

Сталь столкнулась, Сиг парировала удар меча, направленного ей в горло, повернулась так, что топор просвистел в воздухе на расстоянии вытянутой руки от ее головы, и ударила острием меча в лицо мужчины. Он зашатался, выплевывая кровь и зубы, и Сиг, сильно толкнув его в грудь, отчего он попятился назад, взмахнула мечом в петле над головой и низко опустилась, разрубив его ногу чуть выше колена, рассекая плоть и кость, оставляя в воздухе капли крови, которые сверкали в отблесках костра, как нитка красного жемчуга.

Аколит с криком рухнул, выронив меч. Сиг ударила ногой по топору и кулаку, в котором он был зажат. Кости хрустнули, и топор отлетел в сторону.

Какое у тебя было послание? прорычала Сиг, но аколит просто смотрел на нее, костер потрескивал и разгорался, тепло волнами отражалось от него. Аколит усмехнулся окровавленными губами. Сиг поставила один сапог с железными колодками на отсеченную ногу мужчины и ударила каблуком, крики раздались по холму, громче, чем шипение и треск пламени.

'Что это было за послание?' прорычала Сиг.

Аколит начал смеяться, кровь и слюна пенились сквозь его раздробленные зубы и изуродованные губы. Сиг наклонилась и схватила его за рубашку, подняла и встряхнула, но он только еще больше расхохотался.

Позади нее раздались шаги: Каллен поддерживал Кельда, за ними Элгин и несколько его людей. Сиг снова тряхнула аколита, и клочок пергамента выскользнул оттуда, где он был засунут в рубашку. Сиг бросила аколита и схватила пергамент, развернула и стала читать при свете костра, пока Каллен и Келд добирались до нее.

'Что здесь написано?' спросил Элгин, когда Сиг обменялась мрачным взглядом с Калленом и Кельдом. Она показала Элгину послание — на нем было нацарапано одно слово.

Аноис.

'Что это значит?' крикнул Элгин, перекрикивая ветер и голодное пламя.

Каллен хлопнул Сиг по руке и указал в темноту. Вдалеке показалось пятнышко света, оно вспыхнуло ярче, разгораясь в трещащую жизнь. А потом, еще дальше, еще одно пламя, еще один костер. Ощущение подкрадывающегося ужаса, преследовавшее Сиг, разбухло в ее венах, заставляя волосы на шее встать дыбом.

Это слово из древнего языка", — сказала Сиг, не отрывая взгляда от вереницы маяков, появлявшихся в темноте, как звезды. И оно означает: Сейчас".

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ДРЕМ

Дрем проснулся от того, что сапог его отца пинал деревянную ножку его кровати.

"Еще темно", — пробормотал Дрем.

'Дела есть', - ответил Олин, еще раз пнул ножку кровати для верности, затем повернулся и вышел из комнаты Дрема. На мгновение Дрем подумал о том, чтобы перевернуться на спину; изменение привычного распорядка его тревожило. Ему нравилось видеть серый рассвет перед тем, как встать.

Дрем, — настойчиво позвал его голос отца.

Со стоном он поднялся с постели. Это был болезненный опыт, и не только потому, что сеть сна все еще держала его на крючке. Он был весь в синяках и кровоподтеках после драки в Кергарде.

Драки! Скорее, избиения.

После стычки на рынке Кергарда прошло пять ночей. Его отец помог Дрему взобраться на вейн, и, забравшись в него вместе с Фритой, они как можно быстрее вернулись домой. Перед тем как они покинули город, кузнец Кальдер, один из первых членов Собрания Кергарда, рассказал им, что трапперы, с которыми сражался Дрем, были новичками в Кергарде, прибывшими в тот день. Очевидно, все они были родственниками и искали работу и крышу над головой на новом руднике на берегу озера Звездного Камня.

'Очень похоже на тех, что приходят с юга', - мрачно сказал Колдер. Им не нравится то, что затеяли кадошим, или правила Бен-Элима; это справедливо, — сказал Колдер, — но они не будут приходить сюда и вести себя так, будто правил вообще нет".

Дрем натянул бриджи и сапоги, морщась от боли в мышцах и пульсирующих синяков. Его нос распух от удара головой, и из него все еще сочились густые сгустки крови.

Лучше бы все было хорошо, ворчал он про себя, отправляясь на поиски своего па.

Дрем нашел его сидящим на ступеньках их хижины и смотрящим во двор, когда рассвет просочился в мир. Дрем был спокоен, непроницаемо спокоен с тех пор, как произошла драка. Он и до этого был беспокойным и замкнутым, размышлял о куске черного камня, который закопал в саду, но после драки Дрем почувствовал, что живет сам по себе.

'Ты в порядке, па?' спросил Дрем, садясь рядом с ним, дрожа от холодного ветра, когтями царапавшего его кожу. Его отец просто указал вдаль, в темноту. Дрем нахмурился. Там был свет, маленький и яркий, мерцающий в чернильной темноте ночи.

'Что?' прошептал Дрем. Это огонь? В Боунфелле?

'Это должен быть большой костер', - сказал его отец, нахмурившись, и его лицо превратилось в место глубоких затененных долин.

Не нравится мне это", — пробормотал Дрем. Незаметно он прижал пальцы к шее, нащупывая успокаивающий ритм пульса.

Смотри, вон там, — сказал Олин, поворачиваясь и указывая на юго-запад. Там появился еще один огонек, меньше и слабее первого.

Они повернулись назад и молча наблюдали за приближающимся огоньком: рассвет оттеснял ночь, тени то сгущались, то медленно растворялись, когда тьма отступала перед светом, а огонь в Боунфелле тускнел с приходом солнца на сером, затянутом облаками небе.

Похоже на снег, подумал Дрем, его дыхание стало туманным.

Всю свою жизнь я пытался защитить тебя, — сказал отец, нарушая молчание. С тех пор, как твоя мама… Мышца на его челюсти дернулась, и он ущипнул себя за нос. Я поклялся уберечь тебя от беды. Уберечь тебя от войны, от зла, которое творят люди. Не только люди — другие вещи".

Да, ты следил за каждым моим шагом. Но чего же ты так боишься? От чего ты меня защищаешь? Что значит "другие вещи"?

'Кадошим?' прошептал Дрем.

Олин пожал плечами. 'Да. И их потомки". Между ними снова воцарилось молчание, отец Дрема явно размышлял о прошлом. Дрем хотел было подтолкнуть его к разговору, но побоялся торопить его, зная, что отец может легко пойти в другую сторону. Ему нравилось слышать, как он говорит вот так, поэтому он сделал длинный, ровный вдох и сосредоточился на том, чтобы сдержать свое разочарование.

Вот почему мы путешествовали, продолжали двигаться, только ты и я, Дрем", — со вздохом сказал его отец. Он протянул руку и похлопал сына по колену. И это сработало, пока что. Шестнадцать лет я заставлял нас двигаться вперед, опережая прилив. Но он безжалостен".

'Какой прилив, па? От чего бежать?

Я уже говорил тебе, — сказал Олин, неопределенно махнув рукой в сторону юга.

Никогда не говорил прямо. Больше загадками, чем фактами".

'Не обращай на это внимания', - сказал его отец, явно положив конец этой линии разговора. Олин замолчал, глядя вдаль.

Совершил ли он преступление, охотились ли за ним за чем-то?

Олин покачал головой, глубоко вдохнул и посмотрел на Дрема. 'Ты не любишь драться, я видел это в тебе на днях'.

'Мне жаль, па,' сказал Дрем. Я хотел бы быть таким же храбрым и…

'Ты храбрый', - прервал его отец, в его голосе прозвучала ярость. Я спросил Фриту, что случилось. Она рассказала мне, что ты сделал. Ты, против восьми мужчин. Пытаешься защитить слабых, тех, кто в меньшинстве. Это напоминает мне о клятве, которую я однажды услышал… Он снова замолчал. "Зная, каким человеком ты стал, я горжусь тобой больше, чем могу выразить". Он положил руку на сердце, его губы искривились, но слов не последовало.

Дрем хотел что-то сказать в ответ, но речь отца ударила его, как молот, украла слова и поставила комок в горле, который слова все равно не могли преодолеть.

"Я бы хотел, чтобы твоя мама была здесь и видела тебя сейчас".

Я бы тоже этого хотел.

Некоторое время они сидели в тишине, Дрем чувствовал себя счастливее, чем когда-либо.

Ты хорошо учишься, Дрем, — сказал его отец. Ты слушаешь; ты все обдумываешь. Например, говорить с людьми разумно, проявлять доброту и хорошие манеры".

Да, я видел, как ты это делаешь, — сказал Дрем. 'Видел, как это работает'.

'Да, в большинстве случаев. Но не всегда. Как в тот раз. Иногда единственный ответ — это кровь и сталь". Он втянул длинный, глубокий воздух, выпрямил спину, как бы ставя перед собой задачу. Я научил тебя пользоваться кулаками, если это было необходимо, немного работать копьем, использовать нож и топор для самозащиты. Но теперь пришло время для чего-то большего. На случай, если тот прилив, от которого я все время убегал, настигнет нас. Я думал, что мы сможем найти мир, ты и я. Что я смогу отделить нас от тьмы этого мира". Он вздохнул, потирая глаза. 'Оглядываясь назад, я должен был научить тебя давным-давно'.

Что ты имеешь в виду, папа?

'Это', - сказал его отец. Он встал и спустился по скрипучим деревянным ступеням во двор, земля была промерзшей. Дрем последовал за ним, отец повернулся и бросил ему что-то, Дрем инстинктивно поймал это.

Это был деревянный меч, длинный и тяжелый, и Дрем увидел, что его отец тоже держит такой.

Отец научил его владеть мечом, но это было не то оружие, которое требовалось трапперу так же, как топор, нож и копье, поэтому в руке Дрема он чувствовал себя неловко и странно.

Что мне нужно, чтобы сражаться мечом? Почему он просто не скажет мне?

Пора научиться настоящему фехтованию", — сказал Олин, вставая на ноги и поднимая над головой свой деревянный двуручный меч. Это называется " падающий сокол". Это первая форма танца с мечом. Хорошая позиция для удара и защиты. Теперь поставь ноги, как я".

Звук копыт, грохот, похожий на далекий гром. Отец Дрема сделал паузу, поднял руку, повернул голову, и Дрем опустил свой тренировочный меч, пот капал с его носа. Ему казалось, что каждый мускул его тела горит, или плачет. Или умоляет о пощаде. Или все три.

Его отец направился к их хижине, протянул руку, и Дрем бросил ему свой тренировочный меч, а затем последовал за ним. Они дошли до деревянного крыльца, Олин прислонил мечи к стене и опирался рукой на короткий топор у пояса, когда появились всадники, скачущие галопом по дороге и въезжающие во двор. Десять или двенадцать человек, во главе — кожевник Ульф и кузнец Колдер.

Это из-за драки?

Потом Дрем увидел среди них Фриту. Она была одета так же, как и все остальные: меха и шкуры, сапоги с меховой отделкой и шерстяные бриджи. Она кивнула ему в знак приветствия.

Олин подождал, пока они заговорят.

Ты видел тот огонь в Боунфелле? сказал Ульф.

'Видел', - ответил Олин.

Мы собираемся посмотреть поближе, — сказал Колдер. Я подумал, что вы захотите пойти с нами".

Дрем обменялся взглядом со своим отцом.

Хорошо, что ты спросил, — сказал Олин. Мы соскучились по Боунфеллу".

'Ха, что я тебе говорил?' Ульф разразился смехом, хлопнув Колдера по плечу. Тогда иди седлай коня — нам предстоит проехать много земли, а дней на это не так много. Не хотелось бы ночевать в этих холмах".

Горы, — тихо поправил Дрем, — это его новая стратегия, чтобы не обидеть отца, хотя с принципом он был полностью согласен. Он побежал седлать их лошадей.

Это не лучший способ оправиться от побоев, заключил про себя Дрем. Как бы он ни перемещался в седле, всегда возникала боль в разных частях тела. Сейчас боль исходила от его бедер, которые пульсировали неприятными ощущениями при каждом шаге его лошади..

Его отец ехал впереди вместе с Ульфом и Кальдером, пробираясь по наклонной тропе через скалы и сосны. Остальная часть их группы, состоящая из горожан и трапперов, ехала неплотной колонной. Некоторые переговаривались между собой, но Дрем молчал. Ему было комфортно со своим па, но рядом с другими людьми он чувствовал себя неловко. Он никогда не знал, что говорить, и что он должен сказать.

Сзади зазвенела упряжь, и рядом с ним прискакала Фрита. На поясе у нее висела пара ножей. На ее челюсти все еще красовался синяк, пестрый и фиолетовый, как ягодное пятно.

"Почему ты здесь? спросил Дрем, беспокоясь за Фриту и думая, что здесь слишком опасно, погода грозит зимой, а Дикие уже близко.

Теперь это мой дом. Там, откуда я родом, мы помогаем заботиться друг о друге". Увидела Ульфа и Колдера, подумала, что лишнее копье никогда не помешает".

"Справедливо", — сказал Дрем.

Я хотела сказать тебе спасибо, — обратилась она к нему, — за то, что ты сделал".

Он пожал плечами, чувствуя, как тепло приливает к шее, хотя и не мог понять почему.

Любой бы сделал то же самое, — сказал он.

Я не думаю, что они сделали бы это, — сказала Фрита. Она протянула руку и сжала его руку. Что-то в этом было приятное, хотя ему пришлось бороться с желанием отстраниться. Улыбка дрогнула на губах Фриты. Дрем увидел, что она вздрогнула.

Попробуй сделать компресс из окопника и ведьминой лещины, — сказал он, кивнув на синяк.

Тебе помогло?

"Да". Он подумал об этом. "Немного. Не так сильно, как хотелось бы".

Фрита рассмеялась, заставив его снова вздрогнуть.

'Как ты думаешь, что это за огонь?' — спросила она.

'Не знаю', - ответил Дрем. Но мы узнаем. И лучше бы поскорее". Он поднял голову, бледный свет дневного светила пробивался сквозь полог сосновых иголок.

Что случилось? спросила Фрита.

'Уже почти рассвело, — сказал он, пожав плечами. Если мы скоро не найдем то, что ищем, нам придется провести ночь под звездами".

Так? сказала Фрита. У нас есть меха и одеяла. Здесь достаточно тел, чтобы согреться, если станет так холодно". Она сделала паузу и долго смотрела на него. Он почувствовал, что его шея снова покраснела, хотя он все еще не знал, почему. Он увидел, что на губах Фриты мелькнула тень улыбки.

Так говорит южанка, подумал он. Никто из тех, кто пережил зиму на севере, не стал бы так говорить.

Что-то прикоснулось к его лицу, холодное. Он моргнул и увидел, как снежинка лениво опускается на землю, а за ней, словно бесшумные перья, летят другие.

Боунфеллы — не то место, где ты захочешь ночевать, когда наступит Воронья Луна", — сказал Дрем.

Почему? Зима на севере сурова, я представляю. Но к нам она еще не пришла". Она посмотрела на парящие вокруг нее снежинки и пожала плечами. 'Немного снега. Это не метель, и мы всего в половине дня пути от наших холдов".

Еще не метель, — поправил он, зная, как быстро ласка зимы может превратиться в кулак.

Я говорил не о снеге, — сказал Дрем. Я говорил о том, что снег гонит на юг. О тех существах, которые уходят с севера, чтобы избежать худшего. Мы видели огромного медведя, немного западнее; должно быть, не просто так он пришел на юг. Бури и метели приближаются". Как бы в подтверждение его слов, снежинка приземлилась ему на нос. Он почувствовал приятное ощущение, когда она растаяла, на мгновение ослабив пульсирующую боль в том месте, где был сломан нос.

'Медведь'. Фрита пожала плечами.

'И другие вещи. Волчьи стаи", — сказал Дрем, содрогаясь при воспоминании о прошлой зиме. 'И летучие мыши'.

'Летучие мыши?'

Да.

Я слышала рассказы, — сказала Фрита, и в ее голос закралось сомнение.

Они размером со щит и высасывают кровь прямо из человека, как будто это медовуха". сказал Дрем.

'Я думала, это просто сказки', - пробормотала Фрита.

Нет. Я видел, на что они способны".

Впервые Фрита не выглядела такой уверенной. Она с подозрением смотрела на деревья.

'Тогда лучше всего вернуться домой до наступления ночи', - сказала она.

'Так будет лучше', - согласился Дрем. Не думаю, что они зашли так далеко на юг. Но я бы не хотел испытывать это на прочность".

Да.

Они вышли из леса на открытую полосу земли, в нескольких сотнях шагов впереди склон выровнялся. Снег начал падать сильнее, ветер гнал его вихрями. Дрем мельком увидел своего отца во главе колонны, увидел, как он скачет по склону на ровную землю, а с ним Ульф и Кальдер, увидел, как они пришпоривают своих коней и останавливаются, не двигаясь, пока валуны вгрызаются в землю вокруг них.

Дрем присоединился к ним, и их отряд выстроился в свободную линию вдоль холмистого плато. Перед ними лежали догорающие останки огромного костра, черные и обугленные, ветер выхватывал хлопья пепла и смешивал их со снегом — танец черного и белого. От остывающего сердца костра все еще вилась тонкая полоска дыма, а у его корней мерцал слабый огонек умирающего угля.

Дрем не стал задерживать взгляд на костре. В дюжине шагов от костра на валуне лежало тело. Его живот был распорот, на нем лежали рваные клочья разорванной плоти, а кишки, словно синяя веревка, собрались вокруг сапог.

Олин был рядом с ним, Ульф и Кальдер — в нескольких ударах сердца позади. Дрем сошел с коня и отправился на помощь, хотя сделать он мог немногое. Когда он приблизился, то увидел, что мертвец был стар, клочья белых волос примерзли к гранитному валуну, а его лицо исказилось в гримасе ужаса и агонии. Олин стоял на одном колене рядом с ним, приподняв клочья разорванной одежды, чтобы посмотреть на разорванный в клочья живот.

Это Старый Бодил", — сказал Колдер, повесив голову.

'Что здесь произошло?' спросила Фрита, глядя от костра на замерзший труп.

'Я думаю, Бодил мог встретить твоего медведя', - сказал Ульф Олину.

Дрем посмотрел на землю, уже покрытую тонким слоем снега. Он соскреб немного снега и припечатал его к земле, почувствовав толчок в ногу через каблук.

Земля промерзла.

Он все еще ожидал увидеть какой-нибудь признак присутствия медведя, воспоминание о его огромной массе было живо в его памяти, но снег скрывал все, и не было смысла искать: Раны старого Бодила говорили об этом достаточно ясно.

"Развели костер, чтобы отпугнуть зверя", — сказал Колдер, глядя с трупа на костер.

Дрем кивнул. Эту тактику он и его отец уже использовали раньше, против волков, а не медведей, но она работала примерно так же, если только поддерживать огонь всю ночь.

Правда, на старого Бодила это не подействовало.

Мы должны воздвигнуть над ним кирну", — сказала Фрита.

Да, — согласился Олин, все еще осматривая раны Бодила.

Нет, если мы хотим к ночи быть у очага, — сказал Ульф. 'Не будем выкапывать из этого камни'. Он уперся каблуком в ледяную землю.

'Нельзя оставлять его на растерзание', - пробормотал Колдер.

'Нет. Костер,' сказал Ульф. И побыстрее.

Им не потребовалось много времени, чтобы собрать побольше валежника. Дрем помог отцу, Ульфу и нескольким другим отнести замерзший труп к костру. Потом затрещали кремень и зола, пламя затрещало в сухих дровах, несмотря на падающий снег, и вскоре голодные языки пламени когтями вцепились в небо, снег шипел и дымился.

Они ехали обратно к своим домам в тишине, а костер Бодила ревел и извергал пламя и дым позади них. Дрему не нравился запах: шипящая и обугливающаяся плоть.

Фрита пыталась заговорить с ним, пока они ехали сквозь деревья, жутко молчаливые, так как снег падал все гуще, но он был рассеян, занят своими мыслями. У него было то тревожное чувство, которое возникало в животе, когда он чувствовал, что что-то не так, покалывание в крови, вплоть до кончиков пальцев. Необъяснимый страх.

Костер, чтобы сдержать медведя, возможно, но как насчет другого костра, который мы видели вдалеке, далеко на юго-западе?

Это был вопрос, на который он хотел получить ответ, но Дрему на ум приходило нечто другое. Он вспоминал, как держал в руках труп Бодила, когда нес мертвеца к костру, и шрам, который увидел на запястье Бодила, когда Ульф споткнулся.

Нет, не шрам. Свежая рана. Как будто ему связали запястье и он пытался вырваться, как животное в проволочной ловушке..

.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ РИВ

Рив нависла над Афрой, наливая ей еще вина, когда сестра протянула ей пустой кубок.

Они находились в пиршественном зале своего барака в Драссиле, сотня Афры заканчивала вечернюю трапезу. Как только белокрылые заканчивали, Рив и другие воины-стажеры садились есть, хотя обычно Афра вела себя более неформально, позволяя Рив и остальным сидеть и есть вместе с ними. Иногда некоторые из Бен-Элимов приходили в гости и принимали вечернюю трапезу вместе с Афрой и Белокрылыми. Это был один из таких вечеров: белокрылый, светловолосый Кол сидел на скамье рядом с Афрой, с ним был Бен-Элим по имени Адонай, такой же безупречно красивый, как и все Бен-Элимы, с обезоруживающей невинной улыбкой. По пиршественному залу были разбросаны еще дюжина их сородичей.

Не все они такие отстраненные, как Исрафил, заметила Рив; Бен-Элимы выглядели расслабленными, ели, пили вино и смеялись.

‘Я бы хотела, чтобы они поторопились и ушли или закончили свою трапезу. Я умираю с голоду!’ — прошептала Рив. Он стоял рядом, его сломанная рука после неудавшегося испытания воином теперь была снята с перевязи, но все еще туго перевязана. Он ухаживал за Фиа, ближайшей подругой Афры, и несколькими другими людьми и честно разливал вино, несмотря на свою поврежденную руку. Фиа была погружена в приглушенный разговор с Афрой. Рив заметила, что между ними, казалось, возникло напряжение. Никто другой не заметил бы, но Рив заметила что-то в положении плеч Афры, в выпячивании ее челюсти.

Афра протянула свой пустой стакан, и Рив налила еще вина.

Обычно она так не пьет.

— Что вы думаете об этой новости? — сказала Рив своей сестре, чтобы отвлечь ее и как-то изменить ее настроение с Фиа, как и всем остальным. Афра подняла на нее расфокусированный взгляд на мгновение, поскольку ее мысли задержались на том, о чем она говорила с Фиа.

‘ Новости? Ты имеешь в виду маяки?’

— Да. — кивнула Рив. Весть достигла Драссила, распространившись по Белокрылым быстрее, чем огонь по сухому летнему лесу, что пылающие костры были замечены по всей Земле Правелных и даже дальше, в Ардене на западе и в Пустоши на севере. Вместе с ними распространялись слухи о беспорядках. Слухи о человеческих жертвоприношениях, вроде тела, которое Этлинн и Гаридас обнаружили в логове Кадошим, где они захватили полукровку.

Афра пожала плечами, осушила свою чашку и протянула ее за добавкой. ‘Я поступлю так, как поступает хороший солдат, и буду ждать слова моих командиров", — сказала она. ‘Впрочем, ты всегда можешь спросить его’. Она кивнула Колу, который сидел рядом с ней, хотя и был отвернут, его крылья занимали отдельное пространство. Он добродушно смеялся с Адонаем и одним из капитанов Афры, Эстелем, светловолосым и недавно получившим повышение.

‘Не то чтобы он казался слишком обеспокоенным", — прокомментировала Афра.

— Эти маяки, — сказал Кол, ерзая на своем сиденье, чтобы посмотреть на Афру.

Значит, вино не повлияло на его слух.

‘Эти маяки", — повторил Кол громче, разговор поблизости прекратился, тишина расходилась от него волнами, привлекая внимание комнаты. ‘Шепот и слухи порождают страх и тени, поэтому я не буду ничего добавлять к ним". Он встал, взмахнул крыльями и оказался на столе.

— Кадошим, — сказал он. ‘Они находятся за маяками; это информация, которую мне дали. Что они предвещают, я не знаю. — Он пожал плечами, взмахнув крыльями. — Но что я знаю точно, так это то, что мы будем наблюдать, и если кадошимы двинутся, мы будем готовы. Бен-Элим и их Белокрылые защитники Праведных, как мы это делали более ста лет.’

При этих словах сотня Афры разразилась радостным криком, эхом разнесшимся по сводчатому залу, и Рив присоединила к нему свой голос. Сквозь рев прорезался другой звук, ближе, выше, вздох, и Рив увидел, как Эстель, моргая, смотрит на Адоная, когда он что-то шепчет ей на ухо, застенчивая улыбка расползается по ее покрасневшему лицу.

Рив нахмурилась; было что-то неподобающее в том, как Адонай задержался слишком близко к Эстель.

Воспоминание о кадошимском полукровке в Большом зале, дрожь отвращения пробежала по ее телу.

Кол спрыгнул со своего места на скамейке, даже это стало грациозным благодаря расправленным крыльям, скорее скольжению, чем крушению.

— Немного вина, пожалуйста, — сказал он Рив, взмахнув кубком. Наливая, она чувствовала на себе его взгляд.

‘Ах, но ты похожа на свою мать, — сказал он, — за исключением ее волос’. Он провел рукой по коротко остриженным светлым волосам Рив, все еще жестким и колючим от пота и грязи на оружейном поле. ‘И у тебя глаза твоей сестры, что является комплиментом’.

Рив почувствовала, что улыбается.

‘И ее улыбка", — сказал Кол, его собственные глаза сияли весельем.

‘Улыбка и глаза Рив — ее собственные", — коротко сказала Афра, когда Кол сел. ‘Что еще ты можешь рассказать мне об этих кострах или маяках?’

‘Мое спасибо", — сказал Кол за вино, пожав плечами и напоследок печально улыбнувшись Рив, когда он повернулся, чтобы поговорить с Афрой, как бы говоря, что хотел бы поговорить с ней еще.

Рив немного постояла в стороне, просто наблюдая за тем, как продолжается трапеза, доливая вино там, где хотелось, убирая тарелки.

Афра тихо разговаривала с Колом, казалось, половину вечера, и как только он вышел из-за стола, Фиа наклонилась ближе и прошептала на ухо Афре, сжав челюсти, что раздражало Рив, потому что она хотела поговорить с Афрой. И она хотела есть.

Фиа сидела неподвижно и напряженно, как камень, когда Афра прошептала ей в ответ, затем коротко кивнула. Рив придвинулась ближе, пытаясь разобрать слова Афры, но ничего не услышала, а затем Фиа встала и ушла.

Теперь у меня есть шанс попросить разрешения поесть! Я умираю с голоду!

Громкий звонок, совсем рядом.

Рив стиснула зубы.

Это был ее друг Вальд, сидящий на скамейке с дюжиной Белокрылых, размахивающий своей чашкой для питья и громко зовущий Джоста наполнить ее для него.

Прошло всего несколько лун после его Долгой Ночи, а до этого он стоял в очереди с Джостом по одну сторону от него, а я по другую!

Рив нахмурилась и посмотрела на Вальда; на лице ее друга была широкая ухмылка. Она была рада за него, точнее, была рада ему. Но, видя его сейчас, слыша, как он говорит о Белокрылых, словно ветеран сотни миссий, надувшись от собственной значимости, она скрежетала зубами.

Ты справишься, — сказал Вальд, видя, что Рив наблюдает за ним. Вино сюда. Он усмехнулся прямо на нее. Рив скривила губы и нарочито отвернулась.

Эй, Неоперившаяся Рив, — позвал Вальд, используя ее официальный и никогда не используемый титул.

Рив почувствовала, как напряглись ее конечности.

Просто не обращай на него внимания. Он в своих чашах, наслаждается исполнением своей мечты — стать одним из Белокрылых. Позволь ему насладиться этим моментом.

Делай свою работу, — закончил Вальд.

Рив развернулась на каблуках и направилась прямо к нему. Вальд выплеснул на нее остатки из своей чашки, широкая улыбка все еще растягивалась на его лице, хотя с каждым шагом, который она делала ближе к нему, улыбка, казалось, немного увядала.

Рив стояла над ним.

— Твоя чашка, — сказала она, встряхивая мешком с вином.

Улыбка Вальда вернулась, и он протянул ей свою чашку.

Рив откупорила бурдюк и вылила вино на голову Вальда.

Смех прокатился по скамейке, а также один или два предупреждающих возгласа. Кто-то звал ее по имени. Рив слышала это как будто сквозь туман.

"Никто не позволит, чтобы надо мной издевались и обращались как с рабыней, и меньше всего ты, жирная свинья", — прорычала она. — Хочешь немного вина? Налей его сам.’

Он вскочил, отплевываясь, и толкнул Рив в грудь. Вальд был столь же широк, сколь и высок, и силен, как бык, но Рив была готова к этому, много раз спарринговала с ним. Она шагнула влево, отбросила его руки и ударила его ногой. Должно быть, она задела его камни, потому что он побагровел и упал на колени, схватившись руками за пах, изрыгая проклятия с пеной изо рта. Он попытался подняться, но у него не хватило на это сил, вместо этого он, пошатываясь, врезался в Рив, его масса отбросила ее назад. Ее каблук ударился обо что-то, и она начала падать, с мгновением совершенной ясности осознав, что они оба направлялись к кострищу, где туша оленя поворачивалась над пламенем, и она ничего не могла сделать, чтобы остановить это.

Затем ее дернули за воротник, потащили вверх, сильный поток воздуха обдал ее. Пламя в яме шипело и потрескивало, высоко подпрыгивая.

Рив обнаружила, что повисла в воздухе, кулак Кола сжимал ее плащ, ноги болтались. Вальд повис на другой руке Кола.

Вот это впечатляющий подвиг силы, учитывая габариты Вальда.

‘У нас достаточно врагов, чтобы сражаться, не нападая друг на друга", — сказал Кол, бросая их обоих на землю. Он перевел взгляд с Рив на Вальда, затем покачал головой.

‘Тебе следует что-нибудь съесть", — сказал он Рив. "Афра, ты заставила ждать их слишком долго — они умирают с голоду на ногах. А голод, знаете ли, закаляет характер. И ты, ’ сказал он, глядя на Вальда, который кряхтел под тяжестью своего тела, с трудом поднимаясь на одно колено. ‘Возможно, тебе следует подумать о том, чтобы проявить смирение и честь, которые подобают Белокрылому’.

Вальд, пошатываясь, поднялся на ноги.

‘И, может быть, попробуй есть немного меньше".

Смех прокатился по комнате, Кол присоединился к своей собственной шутке.

Рив избегала смотреть на сестру, зная, какой суровый взгляд она получит, и направилась к прилавку с едой.

— Моя благодарность, — сказала Рив Колу, усаживаясь за стол с миской горячего рагу из оленины, жареным луком и грибами, плавающими в блестящей от жира подливке.

Кол отпил из своего кубка вина, но обнаружил, что он пуст, и Рив наклонилась ближе, чтобы наполнить его для него. Он протянул руку, чтобы взять у нее винный бурдюк. Когда он это сделал, его рука сомкнулась вокруг руки Рив, большая и теплая, от нее исходил жар. Инстинктом Рив было отдернуть руку, но она удержалась и вместо этого посмотрела на него. Тень улыбки тронула его губы, глаза заискрились весельем, и он подмигнул ей, мерцая в свете камина.

‘Не за что", — сказал он.

Потом его рука исчезла, и он взял винный бурдюк и налил себе полный кубок. Рив вернулась к своему рагу из оленины, не уверенная, что именно только что произошло.

Рив пробормотала команду и вонзила пятки в своего скакуна, переходя с кентера на галоп в течение нескольких ударов сердца, когда она наклонилась вперед, крепко сжимая копье, древко зажато между ее рукой и туловищем. Ветер хлестал ее по лицу и вырывал слезы из глаз. Ей хотелось кричать от радости, грохот копыт отбивал дрожащий ритм, вторя ритму ее сердца.

Ее цель казалась очень далекой, все вокруг нее замедлялось, двигаясь в четверть часа. С одной стороны от нее Белокрылые тренировались в стене щитов, с другой стороны гиганты сотрясали землю в индивидуальных спаррингах. Подойдя ближе, она мельком увидела Джоста, размытое пятно, атакующее тренировочный манекен; даже со сломанной рукой, все еще связанной, он был быстр и смертоносен.

И затем, внезапно, ее цель была близка, мчалась к ней, мир вокруг нее набрал скорость и движение, и все исчезло, мир превратился в наконечник ее копья и его цель, одно, казалось, безошибочно притягивалось к другому.

Взрыв соломы, и она отпускала копье, скакала дальше, откидываясь назад и перенося давление на поводья. Брызги дерна, когда ее лошадь замедлила ход и остановилась.

Рив оглянулась, чтобы увидеть, что ее копье все еще дрожит в голове соломенной мишени, почувствовала трепет от идеально нанесенного удара, ухмылка расплылась на ее лице. Она увидела, как Джост поднял к ней здоровую руку в приветствии; они сблизились после неудачных попыток пройти испытание воином. Ей все еще было больно видеть, как другие ее друзья тренируются как Белокрылые, хотя она также испытывала сильную гордость за них, братьев и сестер по мечу, с которыми она выросла, тренировалась бок о бок более трех лет. За исключением Вальда. Она все еще чувствовала закипающую неприязнь к нему, хотя удар ботинком по его камням помогло немного приглушить это чувство.

Рив похлопала своего коня по шее и похвалила его, направляясь на нем к загонам, примыкающим к оружейному полю. Она спешилась и принялась снимать с него привязь и растирать его, прежде чем передать конюхам.

Вдруг она наткнулась на ограду, боль пронзила спину, перехватила дыхание и превратила ноги в кашу. Она держалась за перила загона, зажмурив глаза, когда боль пронзила ее туловище, распространяясь от лопаток, а затем, так же быстро, как и появилась, прошла, осталась только тупая боль, слабый отголосок боли.

— С тобой все в порядке? — спросил один из конюхов загона. Она выпрямилась и расправила плечи.

"Хорошо", — буркнула она, хотя это было не так: у нее болела спина и, если подумать, большинство суставов тоже, пульсировали запястья и колени.

Я должна навестить целителей по этому поводу. Когда у меня будет немного времени.

Она направилась к Джосту и тренировочным манекенам. По пути ее внимание привлек шум: в стене щитов тренировались воины, птенцы из другой сотни Белокрылых. Она остановилась и уставилась на них. Происходила какая-то заварушка, раздавались голоса, стена щита раскалывалась, одна фигура толкнулась и упала на пол, другая шагнула вперед и встала над упавшим.

На полу лежал Бледа, молодой сирак. Он медленно поднялся, спотыкаясь о длинный деревянный щит в своей руке. Другой парень, стоявший над ним, смеялся. Он толкнул щит Бледы, когда тот наполовину поднялся, и Бледа снова покатился по земле. Он засмеялся сильнее, и еще сильнее засмеялись остальные члены стены щитов, их было около двадцати. Но он перестал смеяться, когда щит Бледы врезался ему в лодыжки, отчего он с воем упал на пол.

Бледа поднялся первым, отбросив на этот раз свой щит, второй парень поднимался на ноги чуть медленнее. Бледа налетел на него, шквал ударов и пинков отбросил парня назад.

Другие члены группы прыгнули вперед, хватая Бледу. Их было пятеро, семеро, больше. Рив видела, как летят удары, а потом она побежала, и от этой несправедливости ее кровь закипела. Она быстро настигла их, хотя и недостаточно быстро, чтобы предотвратить десятки ударов, обрушившихся на Бледу. Она схватила одного из птенцов сзади, дернула и бросила его, и он покатился по траве. Следующий так просто не освободился, и она ударила его ногой в колено, повалив на землю, схватила за запястье и вывернула, услышав его крик. Следующий увидел ее, повернулся и нанес ей удар. Она покачнулась, костяшки его пальцев лишь задели ее щеку, и она ударила его кулаком в горло, увидела, как он попятился назад. Потом кто-то сжал ее кожаную куртку, и голова врезалась ей в нос. Она увидела взрыв звезд, почувствовала, как на мгновение задрожали ноги, но вместо слабости и падения, красный туман вдруг оказался там, без ползучего роста, просто полностью сформированный и заполнивший ее; гром в голове, в венах, горячая ярость, накачивающая силой ее конечности.

'Не стоило этого делать', - прорычала она сквозь окровавленные зубы на молодого воина, ударившего ее головой.

'Теперь ты меня разозлил'.

Рив, — раздался голос в темноте. Он сменился красной пеленой, густой и клубящейся, как морской туман в ее голове.

Рив! Громче, настойчивее, голос был точкой в тумане, горящим факелом, сжигающим туман. Она моргнула. Фигура перед ней, кто-то близко.

Джост.

Она стояла, но не могла пошевелиться. И не могла понять, почему.

"Да", — сказала она с металлическим привкусом во рту. Она охнула и сплюнула. Увидела кровь на траве. Свою или чужую, она не знала — или ей было все равно.

Там были тела. Люди. Некоторые сидели, держась за окровавленные головы или рты. Двое без сознания. Другие стояли в группе позади Джоста, стажера Белокрылого, мрачно глядя на нее.

Бледа сидел с одной стороны, с ним был гигант, помогавший ему. На его лице было много крови. Его губа была разбита. Один глаз распух.

'Ты в порядке?' сказал Джост, на его лице появилось странное выражение.

Да", — ответила она, слабый гнев внутри нее все еще присутствовал настолько, что она почувствовала раздражение на него. 'Почему?'

Ха, — рявкнул голос позади нее, глубокий и резкий. Затем она поняла, почему не могла пошевелиться.

Кто-то держал ее.

Толстые руки, узловатые, как веревка, твердые, как железо.

Теперь ты можешь отпустить, — сказала Рив.

'Твое слово: больше никакого насилия'.

"Мое слово", — сказал Рив.

Балур Одноглазый отпустил ее. Ты гораздо сильнее, чем кажешься, девочка, — сказал он, глядя на нее своим единственным глазом. Зачем ты это сделала?" — прорычал он.

Что я сделала? Такими темпами Исрафил не позволит мне пройти испытание воина, пока мне не исполнится сто два года!

Рив моргнула и снова огляделась по сторонам, голова ее теперь была ясной, и она чувствовала лишь остатки шока от той бойни, которую она устроила. Она не могла вспомнить всего этого. Только Бледа, опрокинутый на нее, множество фигур. Кто-то бил ее головой. Ярость берсерка. Красная, красная, красная ярость.

'Они все напали на него. Десять, двенадцать из них. Больше. Это было… нечестно".

'Обостренное чувство справедливости, значит', - сказал Балур.

Может быть, слишком острое, — пробормотал Джост.

Балур посмотрел вверх, на бледно-голубое небо, проступающее сквозь безлистные ветви. Рив тоже поднял голову и увидел силуэт крыльев, спускающихся к ним по спирали.

О нет, я снова буду унижена и опозорена. В животе у нее засел камень, стыд и страх.

Лучше тебе уйти, — сказал ей Балур.

Спасибо, Балур. Рив усмехнулась великану. Ей не нужно было повторять дважды, она повернулась и пошла прочь, чувствуя себя немного неуравновешенной, покачивающейся и легкой на ногах, как будто если сделать слишком большой шаг, то она улетит.

Тридцать, сорок шагов, и позади нее раздались шаги, рука легла ей на плечо. Она развернулась, готовая снова драться.

Это был Бледа.

"Почему?" — спросил он. "Они — твой народ’. Он выглядел искренне сбитым с толку, искренне желая понять.

— Потому что, — Рив пожала плечами, ‘ это было нечестно. Это было неправильно. Это было нечестно.’

Он уставился на нее, склонив голову набок, его лицо было избито и в синяках, порезано и распухло, но по-прежнему оставалось пустым, непроницаемой маской.

‘Моя благодарность", — сказал он.

Они уставились друг на друга, и тут же Рив приняла решение.

‘ Сегодня ночью, в лесу за полем пирамид, ’ сказала Рив. ‘После восьмого гудка’.

Прежде чем у него появился шанс ответить, Рив повернулась и ушла.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ДРЕМ

'Куда мы идем?' спросил Дрем у своего отца.

Увидишь, — ответил Олин через плечо, пускаясь в галоп.

Этот человек никогда не давал прямого ответа. Дрем сдержал разочарование и гневную отповедь.

Он взглянул на небо: облака были низкими и тяжелыми, светящийся нимб угрожал грядущим снегопадом. То, что осталось от скрытого зимним солнцем дня, было блеклым отблеском на краю света. Он что-то пробормотал себе под нос и подстегнул своего пони, понуждая его догнать свою папу, когда выезжал со двора.

Дрем занимался их новым скотом: привязывал коз в сарае и загонял туда кур, следя за тем, чтобы пересчитать их и не оставить ни одной по ошибке. В это время года ночь, проведенная взаперти в сарае или конюшне, скорее всего, стала бы смертным приговором для любого из животных. В конце концов, это было Запустение, и были вещи и похуже лисиц, которые приходили на юг из Боунфелла, когда зима обрушивалась на север, как удар молота.

Под копытами их лошадей хрустел и скрипел подмерзший снег, когда они проезжали мимо дома Фриты; теплый свет камина мерцал сквозь щели закрытых ставнями окон и выглядел еще более привлекательным с этой стороны холода. У Дрема уже пощипывало в носу, а дыхание с каждым выдохом становилось все более и более туманным. Собака Фриты залаяла, когда они проходили мимо, привязанная к веревке и железному кольцу рядом с их дверью.

Я сказал ей, чтобы ночью она приводила в дом гончую. Дрем нахмурился. При мысли о Фрите его охватило странное чувство, словно в животе запорхал трепещущий мотылек.

Когда они добрались до Кергарда, сумерки были густыми, как дым. Дрем удивился, что ворота все еще открыты. Одинокий стражник стоял у ворот, натянув на голову капюшон плаща, и дул на руки. Олин пришпорил коня и наклонился, забирая что-то у стражника, раздался скрежет металла. Дрем моргнул, разглядев лицо под капюшоном. Это был кузнец Колдер.

Не говоря ни слова, здоровяк задвинул ворота и вставил на место дубовый брус, затем отошел и скрылся в тени.

Пойдем, — пробормотал отец Дрема и пришпорил своего пони.

Улицы Кергарда были пусты и неподвижны, падали плотные снежинки, бесшумные и усыпляющие, одна приземлялась на губы Дрема так же нежно, как поцелуй на ночь. Дрем знал, куда направляется его отец, задолго до их приезда — он только не знал, зачем. Его отец сошел с коня и провел его через арочные ворота на мощеный двор, расположенный за кузницей Колдера. Олин отстегнул от седла сверток и передал поводья Дрему.

Быстро, как только сможешь, — сказал его отец, кивнув в сторону конюшен, затем повернулся на пятках и зашагал к кузнице. Звякнули ключи, и дверь отворилась, а Олин на мгновение предстал в красном сиянии. Вздохнув, Дрем направился в конюшню.

"Почему ты так долго?" — спросил его отец, когда Дрем вошел в кузницу. Он работал мехом, всасывая и выталкивая воздух, как больные легкие великана, а свечение кузницы менялось от красного к оранжевому, с желтыми краями.

'Что мы здесь делаем, па?' спросил Дрем.

Вот, надень это и продолжай", — сказал Олин, игнорируя вопрос, тряхнул кожаным фартуком и жестом приказал Дрему взяться за мехи. Олин носил свой собственный фартук кузнеца, черный от шрамов и пятен.

Дрем так и сделал, ворча от тяжести фартука. Ему уже доводилось работать в кузнице, хотя это была самодельная кузница, которую построил его отец, когда они жили в Ардане. Ему это нравилось, он находил глубокое удовольствие в ритме работы, будь то мехи или молот. Мысли Дрема о сне улетучились вместе с его раздражительным настроением. Позади него раздавался лязг и грохот инструментов, снимаемых со стеллажей, двигались ведра, перекладывалось железо.

Уголь начал светиться желтым, с белым оттенком.

Па! позвал Дрем через плечо.

Тишина.

Жарче, — сказал отец.

Дрем зачерпнул побольше золы и пепла из зольника под кузницей и раздул огонь, а затем вернулся к работе над мехом.

Появился Олин, положил на верстак груду железных прутьев и что-то еще, завернутое в овечью шкуру. Тот самый сверток, который был пристегнут к его седлу. Почти благоговейно Олин развернул его, открыв черную глыбу камня, которую они обнаружили в предгорьях Боунфелла. Чувство тревоги вернулось к Дрему подобно лавине.

Папа, пожалуйста, что ты делаешь?

Его отец поднял глаза на Дрема, словно впервые заметив его.

Пожалуйста, папа, хоть раз скажи мне. Я не ребенок".

'Я делаю меч', - сказал Олин, его глаза ярко светились в кузне.

'Что? Зачем?

Бежать больше некуда, Дрем. Со времен твоей мамы мы путешествовали по Изгнанным землям, постоянно искали, бежали, спасались от прилива. Пять лет назад мы поселились здесь, и я думал, что мы наконец-то обрели покой. А теперь оно приходит сюда, проклятие Кадошим и Бен-Элим загрязняет все в этих Изгнанных Землях. Некуда больше идти. Я устал от этого, измучен этим". Он вернулся к сбору инструментов, снял с плеча сумку и порылся в ней. Дрем протянул руку и схватил отца за запястье, притянув его к себе.

'Па, ты меня беспокоишь'.

Олин глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

Новые люди в Кергарде, те, с кем ты дрался. Они мне не нравятся.

'Мне они тоже не нравятся', - сказал Дрем. 'Хотя нет нужды делать меч, чтобы убивать их'.

Мелькнула улыбка. 'Нет, сынок. Я не буду ковать меч, чтобы убивать их. Для этого достаточно моего топора или ножа. Нет, я имею в виду, есть что-то неправильное в том, что они здесь. Я чувствую это. И старый Бодил, которого якобы убил наш белый медведь…

У меня были… сомнения на этот счет, — сказал Дрем, нахмурившись, вспоминая след от ремня, врезавшийся в плоть запястья Бодила. Он рассказал об этом своему отцу.

Отец кивнул, одарив его гордым взглядом.

Да, вот о чем я говорю. Здесь происходят странные вещи. Новая шахта, шахтеры, люди, найденные мертвыми в Дикой местности, костры. Считайте меня подозрительным, но мне все это не нравится".

Мне не нравятся новые шахтеры! подумал Дрем, вспоминая Виспа Бороду и драку возле рынка.

И вдобавок ко всему проклятые кадошим разжигают страсти на юге — говорят о человеческих жертвоприношениях и кто знает о чем, — а бен-элим требуют от своих воинов десятину и налоги. Это они во всем виноваты, — прорычал Олин, с трудом сдерживая ярость и дикость. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. И с меня хватит, — сказал он с медленным выдохом. 'Что-то не так, и когда я чувствовал это раньше, мы собирали вещи и уходили. Уезжали. Но куда еще идти теперь?

Дрем пожал плечами.

'Я собираюсь покончить с этим. Со всем этим".

Дрему не нравилось, как вел себя его отец, как он говорил, как смотрел в его глаза — сосредоточенность, граничащая с безумием.

'Как? Па, ты не в себе. Что ты имеешь в виду?

'Я собираюсь выковать меч из звездного камня и отрубить им голову Асроту'.

Дрем почувствовал непреодолимое желание померить пульс и чуть не выпустил из рук мехи. Между ними надолго воцарилось молчание, даже треск огня и углей утих.

'Что?' недоверчиво спросил Дрем.

Он что, сошел с ума?

В голове Дрема вспыхнула тысяча вопросов. Его отец игнорировал его.

Дрем крикнул "ПА!", но тут его отец зашевелился, весь мрачный, сосредоточенный, и по выражению лица Олина Дрем понял, что тот не собирается больше болтать. Олин щипцами опустил кусок металла из звездного камня в кузницу, положил его на белый жар углей, такой горячий, что в воздухе висела мерцающая дымка.

Дрему стало дурно от всех этих разговоров о бегстве и прятках, о Бен-Элиме и Кадошиме. Сколько он себя помнил, Дрем и его отец жили вдвоем, в одиночестве, но Дрем привык к нему и любил его. Разговоры о том, что мир прорвет их пузырь и ворвется в их жизнь, изменив все, вызывали у Дрема чувство страха и тошноты.

И он говорит об Асроте? Владыке демонов Кадошима. Но он мертв уже сто лет, или жив и запечатан в расплавленном камне в Драссиле, вечной тюрьме. Все это знают.

Они оба стояли в тишине, глядя на черный матовый металл. Ничего не происходило.

'Недостаточно горячо?' сказал Дрем.

Олин стоял, глядя на кусок металла, тусклого, непроницаемо-черного, потом кивнул сам себе, выпрямился. Он снял с пояса нож и открыл рот, заговорил, но не на том языке, который узнал Дрем, слова вырывались из его горла, жидкие и неземные, от которых у Дрема волосы вставали дыбом на руках и затылке, ледяной холод струился по венам даже в потном жаре кузницы.

"Tine agus fola, iarann agus cruach, lann a maraigh an aingeal dorcha", — сказал его отец, одновременно проводя ножом по ладони, на которой появилась темная полоса, и щелчком запястья разбрызгивая кровь по кузнице и звездному камню. Раздался шипящий звук и сладковатый запах, а там, где капли крови попали на звездный камень, камень начал пузыриться, поднимаясь, как волдыри, распространяясь по темному металлу, словно пролитые чернила.

Па, — прохрипел Дрем, его голос был сухим и надтреснутым. 'Ты меня пугаешь'.

Черный металл начал светиться, сначала красным, потом оранжевым, а затем белым.

"Па! сказал Дрем громче.

Олин проигнорировал его, потянувшись за щипцами и молотком.

Когда они вышли из кузницы, на востоке забрезжил рассвет, и вода в озере Звездного Камня окрасилась в бронзовый цвет. За ночь выпал снег, толстым слоем легший на землю, но теперь крыша мира была безоблачной, бледная, свежая синева казалась бесконечной, а воздух холодным и резким. Дрем нашел его освежающим после ночи густого жара и ударов молота в кузнице.

Дрем ехал позади своего папы, глядя на его спину со смесью ужаса и благоговения.

Что произошло прошлой ночью? Меч выкован, мой отец произнес заклинание…

Его разум пытался разобрать события, распутать их и собрать воедино в форме, напоминающей логику. Но ничего не получалось.

Кто мой отец? Это было ужасающее чувство — осознавать, что он не знает человека, с которым провел всю свою жизнь, почти как головокружение, как будто мир смещается под его ногами.

Они почти не разговаривали после того, как Олин начал придавать форму раскаленному металлу: молот, молот, кручение, охлаждение, нагрев и снова молот, и окалина вытекала из металла, как черные слезы. Дрем работал над мехом, между ударами обмакивал меч в воду и масло, а под конец разделил работу с Олином. Шум и запахи кузницы наполняли чувства Дрема, пока он пытался осмыслить то, что рассказал ему отец. В конце концов он потерялся в ритме и грохоте их работы.

Глаза Дрема остановились на свертке из овечьей шкуры, притороченном к седлу Олина, — всего лишь тень в первых лучах рассвета.

Мы закончим его дома. Рукоять из ясеня, перевязанная кожей. Это были единственные слова, которые произнес Олин, когда они стояли и смотрели на результат своего труда. Длинное лезвие, сужающееся к тонкому острию, тяжелая перемычка и фуллер, словно черная жила, проходящая по центру клинка.

Ворота Кергарда были закрыты, когда они подъехали к ним; Олин нахмурился.

"Колдер должен быть здесь", — сказал Олин, оглядывая тени в поисках большого кузнеца, но его там не было. Дрем спрыгнул с лошади и перебросил засов через ворота. Он оказался тяжелее, чем он думал, судя по тому, как Колдер поднимал ее прошлой ночью. Ворота открылись со скрипом, Олин завис еще на несколько ударов сердца, ожидая Колдера.

Дрем вопросительно посмотрел на своего отца.

Он должен быть здесь, — снова пробормотал Олин.

Похоже, он волнуется".

Олин осмотрел улицы, сходящиеся к воротам. Они были тихи и неподвижны, лишь тающие тени составляли им компанию. 'Не хотелось бы оставлять ворота открытыми и неохраняемыми', - сказал Олин.

Скоро должны появиться стражники", — сказал Дрем.

Да, — согласился Олин.

И если мы все еще здесь, папе придется объяснить, что он делает".

Эта мысль, похоже, пронеслась и в голове Олина.

Больше ждать нельзя", — сказал Олин, и, пожав плечами Дрему, они поскакали рысью, когда перед ними открылся белый мир.

Дрем посмотрел на дом Фриты, когда они проезжали мимо него, и с удовлетворением увидел, что во дворе нет гончей, все еще привязанной к веревке и кольцу. Вдалеке, из леса на севере, донеслось эхо. Тусклое и приглушенное. Дрем напрягся, чтобы расслышать его. Грохот, возможно, рев. Они с Олином переглянулись.

Волки сбивают добычу. Во всяком случае, что-то крупное.

Когда они начали долгий путь к своей стоянке, Дрем заметил на снегу следы, которые шли по тропе, а затем отклонились в сторону, к лесу, обрамленному вдали Бонефеллом. Олин тоже заметил их, привстав на дыбы.

Один мужчина, одна гончая. Может быть, женщина — у мужчины маленькие ноги.

Толчок беспокойства.

Фрита?

Дрем посмотрел на небо, затянутое снегом, с севера дул сильный ветер, принося с собой вкус льда. Дрем посмотрел на своего отца. В любое другое время не было бы ни вопросов, ни колебаний, но Дрем знал, что отец хочет вернуть меч домой. Это было написано на его лице.

Дрем просто ждал, зная, каким будет результат, но позволяя своему отцу пройти через весь процесс.

'Лучше пойти посмотреть, кому принадлежат эти следы', - сказал Олин.

'Думаю, нам лучше', - согласился Дрем.

Дрем услышал что-то слева от себя, из кустарника, окаймлявшего лес, который скатывался с Костяных гор.

Ты тоже это слышал?" — спросил его отец.

Тот кивнул, и они вместе натянули поводья и поскакали прочь от тропы, в сторону кустарника и леса.

Они шли по следам на снегу и слышали голос, который звал их, повторяя одно и то же слово снова и снова.

Дрем пригнул голову под ветки, занесенные снегом, и голос зазвучал громче. Он узнал его.

"Это Фрита", — сказал он и погнал коня вперед. И тут он увидел ее: она металась между темными стволами деревьев, продолжая звать.

Сурл! Дрем услышал ее крик.

Ее гончая.

Она увидела их, стояла и ждала.

Это Сурл, он ушел", — сказала она и указала на следы лап на снегу, уходящие вглубь леса. Она не была одета для холодов, на ней были только бриджи и сапоги, шерстяная рубашка и плащ.

Этого недостаточно, чтобы кровь не замерзла. И никакого оружия.

" Поднимайся наверх с Дремом", — сказал Олин Фрите и пришпорил коня, Дрем взял Фриту за руку и подтянул ее в седло позади себя. Она обхватила его за талию.

"Как долго нет гончей? спросил Дрем, следуя за своим папой в гущу деревьев.

С рассветом", — ответила Фрита, и он почувствовал, как она пожала плечами. Недолго. Я выпустила его, и он просто побежал. Я пошла следом".

"Надо было взять копье и надеть что-нибудь из снежной одежды", — сказал Дрем через плечо.

'Все произошло так быстро, что я не успела подумать…' Фрита сказала ему в затылок.

"Не думать — это то, из-за чего тебя убивают в Дикой природе", — пробормотал Дрем, и эти слова вбили в него его отец. Было приятно произносить эти слова, но не получать их в ответ.

Фрита ничего не ответила.

"Там", — сказал Олин, и Дрем пришпорил свою лошадь, пробираясь сквозь широко расставленные деревья, и, поравнявшись с отцом, увидел впереди, в тридцати или сорока шагах, темную фигуру. Это была гончая Фритхи, Сурл. Он привалился к ясеню.

Что-то не так. Дрем нахмурился. Темная шерсть гончей казалась намного темнее, а снег вокруг усиливал разницу в цвете: белый, ничем не примятый снег почти светился, а гончая была темна как ночь.

Олин пришпорил коня, Дрем сделал то же самое, и оба животных попятились, пританцовывая, когда оба мужчины соскользнули с седел. Фрита последовала за ним, и Дрем поднял руку, предупреждая ее держаться подальше. Фрита нахмурилась и проигнорировала его.

Подойдя ближе, Олин и Дрем инстинктивно разбежались в разные стороны: рука Дрема лежала на рукояти ножа, а его отец снимал с пояса короткий топор. Дрем увидел брызги на снегу, капли крови на гончей, нить рубинов. Он осмотрел деревья вокруг них, широко раскинувшиеся, снег был хрустящим и нетронутым.

Ничто и никто не прятался поблизости.

Сурл, — сказала Фрита, одновременно и приказывая, и спрашивая.

Гончая заворчала, поднимая голову от ствола, и казалось, что даже это движение потребовало огромных усилий.

Дрем уставился на туловище гончей, пытаясь понять, в чем дело. Он видел форму плеча, линию спины, но цвет был неправильным, и казалось, что на нее накинули плащ. Темный плащ с красными полосами, цвета перегоревшего угля из кузницы. Затем ее тело сдвинулось, пульсация прошла от шеи к хвосту, и угольно-черная фигура отделилась от гончей, поднялась, превратившись в существо с красными глазами на раздутой, плоской голове и длинными, похожими на иглы клыками, с которых капала кровь. По его телу пробежала дрожь, пергаментные крылья затрепетали, расправились, стали в два раза шире, чем у гончей, и затрещали, натягиваясь, и зашуршали, когда существо зашевелилось.

ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ! закричал Олин, бросаясь на землю, когда летучая мышь бросилась на него. Она была больше боевого щита, из ее пасти доносился высокочастотный визг, похожий на скрежет костей, когти впивались в спину Олина, его конь позади взревел и закричал, ударяя копытами. Летучая мышь отклонилась в сторону, как тень в полете, и снова налетела на Олина, который поворачивался, затрудненный глубоким снегом. Летучая мышь приземлилась ему на грудь, повалив его на спину, и длинные клыки метнулись вниз, к шее Олина.

Дрем бросился на тварь, его охватила слепая ярость при мысли о том, что она может причинить боль его отцу, и из его горла вырвался отчасти рев, отчасти крик, когда он врезался в гигантскую летучую мышь, отбросив ее от Олина, и Дрем покатился вместе с ней в фонтане снега, запутавшись крыльями в его руках, отвратительная вонь гнили и разложения смешалась с тошнотворно-сладким привкусом свежей крови. Дрем упал на спину и схватился за крылья летучей мыши, когда клыки сомкнулись на расстоянии вытянутой руки от его лица, волна гниения омыла его, заставив его захлебнуться. Он попытался схватить чудовище за горло, но крылья били вихрем ему в лицо. Острый коготь на позвоночнике крыла прорезал его руку, пробив шкуру и густую шерсть, чтобы открыть плоть под ней, жгучая боль и брызги крови по лицу.

На поясе висел сикс. Но он не мог протянуть к нему руку, пытался повалить тварь на снег, но вес ее тела, рывки и толчки мускулистой шеи не позволяли ничего сделать, кроме как удержать ее, а это у него получалось плохо.

Фрита появилась над ним, замахнулась на летучую мышь ветвью, которая с хрустом врезалась в ее тело. Ветка с треском раскололась, Фрита схватила крыло, навалилась на него, но летучая мышь, обезумевшая от крови, не обращала на нее внимания, челюсти все ближе и ближе смыкались на горле Дрема.

Еще одна очередь огня — и снова в руку вонзилось крыло-коготь, а затем голова летучей мыши метнулась вперед, клыки вонзились в плечо Дрема.

Он закричал, громко и звонко, новая сила наполнила его тело, и он вырвал летучую мышь из своей плоти, кровь стекала по багровой дуге, тварь неистовствовала, скрежетала челюстями, краснела, а потом, резко, ее голова взорвалась, кровь, кости и прогорклая кожа хлынули на Дрема, в глаза, в рот, в нос.

Он закашлялся и захлебнулся, отбросил труп летучей мыши, крылья которой еще подергивались, вытер сгустки крови и кости из глаз и увидел, что над ним стоит его отец в обрамлении снега в пологе над головой.

Дрем перекатился на бок, и его вырвало желчью на снег, где она испарилась в морозном воздухе. Рука под мышкой, и он уже стоял, а отец осматривал его.

Просто плечо, — сказал Дрем, дрожа при мысли о длинных клыках в его плоти. Странно, но оно не болело, даже под прощупывающими пальцами отца оно казалось онемевшим, просто слабый отголосок того, что он ожидал.

'Не чувствую', - пробормотал он.

Это слюна летучей мыши, — пробормотал его отец. Она онемела, как ивовая кора или пустырник. Они обычно нападают на спящую добычу, могут высушить тебя до дна, и ты ничего не почувствуешь".

'Это опасно?' спросил Дрем, панически боясь, что онемение распространится, остановит сердце и легкие, или что он может умереть от какой-нибудь инфекционной болезни.

Давай отведем тебя домой и вымоем все как следует".

Да, — с энтузиазмом согласился Дрем.

Фрита сидела со своей гончей; животное еще дышало, его голова лежала у нее на коленях.

Будет ли он жить? спросила Фрита, по ее щеке скатилась слеза.

Зависит от того, как долго эта тварь питалась им", — сказал Олин, наклонившись и поглаживая шею гончей. Доставь его домой, очисти рану, накорми". Олин пожал плечами. Затем он посмотрел мимо Фриты, устремив взгляд на что-то за борзой. Он встал и медленно пошел вперед, осматривая землю.

Позови пони, — сказал он через плечо. Посмотрим, сможем ли мы затащить эту гончую на одну из их спин".

Дрем повернулся, чтобы найти пони, но успел сделать всего несколько шагов, как почувствовал руку на своей руке. Это была Фрита.

Спасибо, — сказала она. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она наклонилась вперед и поцеловала его в щеку, нежно касаясь губами кожи, с медовым запахом изо рта. По сравнению с удушливой вонью крови, витавшей вокруг его лица, это было похоже на шепот рая.

Пойдем за пони", — сказала она и пошла дальше, оставив его стоять на месте с зачатками улыбки на губах.

Ни один из пони не ушел далеко; Дрем стоял и обдирал кору со ствола дерева, а Олин остался почти там же, где и был.

Что это такое? спросила Фрита, указывая на темный предмет в снегу.

Это был новый выкованный меч, лежащий на снегу, из его овчины торчали рукоять, перекрестие гарды и рукоять черного клинка.

"Ничего", — пробормотал Дрем, наклонился и поднял его, поспешно натянув овчину на рукоять.

Дрем, — крикнул его отец, голос которого был приглушен в лесу, укутанном снегом. В этом голосе были нотки, от которых у него задрожала кожа.

Дрем побежал, оставив пони, меч был крепко зажат под мышкой, за спиной хрустели ноги Фриты. Далеко идти не пришлось. Запах дошел до Дрема раньше, чем он увидел.

Кажется, я нашел, что привело эту гончую в лес", — сказал Олин, стоя и глядя на Дрема и Фриту, остановившихся по обе стороны от него.

Асрот под землей", — вздохнула Фрита.

Перед ними была сцена резни. Земля была утрамбована и взрыхлена, снег и кровь смешались в кровавую жижу. Дрем видел огромные отпечатки лап среди розовой трясины. По всей площади были разбросаны куски мяса. Дрему потребовалось несколько мгновений, чтобы распознать в них части тела. Рука, половина ноги, плечо и рука, разорванная плоть. Туловище и голова, тело почти разорвано, кишки разбросаны, как старая веревка.

"Нет", — прошептал Дрем, потому что голова, безжизненно глядящая в никуда, принадлежала тому, кого он знал, кому его отец называл другом.

Это был кузнец Колдер.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ БЛЕДА

Бледа вышел через открытые ворота Драссила. Десяток шагов в кромешной тьме, пока он пробирался по арочному туннелю под крепостными стенами и надвратной башней, а затем он вышел в последние лучи дневного света — солнце бледно светилось над деревьями Форна. Перед ним расстилалось поле мертвых, дорога прочерчивала линию через кирхи, заполнявшие равнину. Бледа глубоко вздохнул и зашагал вперед.

Он много раз смотрел на эти самые кирхи с вершин крепостных стен, знал, что они укрывают павших с того дня, когда мир изменился. В тот день, когда Кадошим и Бен-Элим вырвались из потустороннего мира и обрели плоть.

Но те же самые камни выглядели иначе, если смотреть на них с высоты, словно камешки, брошенные на полотно зеленой ткани. Теперь же они возвышались по обе стороны от Бледы, высокие, как он сам, а некоторые и выше, нависая, заполняя его мир, давя на него.

Так много мертвых! Была ли когда-нибудь такая битва, с таким количеством убитых?

Они были покрыты мхом и лишайником, земля заполняла щели между камнями, росла трава и сорняки, улитки, слизни и прочие твари шныряли между каменными плитами. Ветер вздыхал в них, словно тысячи голосов шептались.

И что расскажут мне мертвые о том страшном Дне Гнева? О доблести, храбрости и чести. Об убийствах и резне?

На мгновение он вспомнил другую битву, фигуры на земле, похожие на муравьев, Бен-Элим, слетающий на них, крики, доносящиеся до мальчика на склоне холма. Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, как мух, и вернулся к кирнам и их шепоту о битве при Драссиле.

Бледа много раз слышал эту историю о том, как союзники Бен-Элима были сильно потеснены и подавлены на равнине превосходящими силами Кадошима. Если Бледа не ошибается, их возглавлял черный сердцем король Натаир. Человек, который выезжал на битву на спине дрейга, страшного зверя, который теперь почти вымер в Изгнанных Землях. Кадошим первыми прошли через портал из потустороннего мира и, заполнив небо, пикировали на осажденных союзников Бен-Элима, отряд из западного королевства Ардан, где бы оно ни находилось. Все, что Бледа помнил о них, так это то, что их возглавляла прекрасная королева, прекрасная как солнце.

Эдана.

Кадошим обрушились на них как чума, сея резню. Но Бен-Элим были рядом, они бросились через портал из потустороннего мира, рискуя всем, как Джибрил часто говорил Бледе и Джин на их уроках, в отчаянной попытке спасти добрых людей изгнанных земель. Асрот был побежден, заморожен, Кадошим повержены, их союзники убиты или рассеяны, и так началась Эпоха Предания. Протекторат Бен-Элима.

Правление Бен-Элима, как бы они это ни называли.

Бледа взглянул на небо, бледное и открытое сейчас, когда он вышел за пределы полога великого дерева, и представил себе Кадошима и Бен-Элима наверху, заслоняющих солнце, проносящихся и кружащихся в воздушном бою. Он почти слышал эхо их боевых криков, их предсмертные вопли, взрывы дерна, когда они рушились на землю.

Должно быть, это было зрелище, на которое стоило посмотреть.

А потом он прошел через кирхи, и по обе стороны дороги выросли первые деревья Форна, густеющие по мере того, как он шел дальше. Всего за несколько шагов мир вокруг него изменился, превратившись в место сумерек и теней, царапающих ветвей, меняющегося света и шелеста листвы. Птицы звали птиц, насекомые стрекотали, дерево скрипело.

Лес шумит громче, чем я мог себе представить!

Он редко ступал за пределы Драссила. Ему было позволено: в качестве подопечного Бен-Элима на него не налагалось никаких ограничений. К нему относились как к почетному гостю, а не пленнику, даже если Джин говорила обратное, поэтому он мог свободно выходить на равнины вокруг Драссила или даже в лес, хотя и не решался это делать. Он не хотел делать ничего такого, что могло бы заставить Бен-Элима усомниться в нем или опозорить его клан. Бледа знал, что путы вокруг него — это не толстая веревка или тяжелое железо. Это были узы долга, чести и угрозы, и они связывали его крепче, чем что-либо, созданное человеком. Он знал, что если попытается уйти, сбежать, вернуться к своим сородичам, то будет виновен в нарушении мира между Сираком и Бен-Элимом. Он не хотел делать того, что опозорит его род или навлечет на них гнев Бен-Элима.

"Ты должен быть сильным", — говорила ему мать все эти годы. И он старался быть сильным, каждый миг с того дня до нынешнего.

В некоторые дни это дается труднее, чем в другие, подумал он, поднося руку к своему пульсирующему лицу. Один глаз все еще был закрыт от удара, и он все еще чувствовал вкус крови. И он ходил, прихрамывая, с болью в бедре. Он знал, что могло быть и хуже.

Было бы хуже, если бы не Рив.

Он знал ее имя. В стенах Драссила жило много людей, многие тысячи, но через пять лет ты, как правило, знал большинство из тех, кто тебя окружал. Особенно тех, кто проводил время на оружейном поле, которое он посещал чаще всего. Он часто ходил туда просто посмотреть, как тренируются другие, когда его не учили, или послушать, как Джин издевается над ними, и он заметил, что Рив, похоже, проводит там больше времени, чем другие. Определенно больше, чем требовал режим ее тренировок.

Она смущала его: она владела многими видами оружия.

Но не луком!

Воин, преданный своему ремеслу, и храбрый. Но такая слабая. У нее буквально не было холодного лица, она даже не пыталась, и ее контроль над эмоциями, очевидно, был таким же хрупким.

Сегодня я должен быть благодарен ей за эту слабость, ведь она спасла меня от более страшных побоев. Возможно, даже моей жизни.

Сегодня был долгий, страшный момент, когда он подумал, что они собираются убить его, когда он упал на землю от дюжины ударов и почувствовал, как их сапоги врезаются в него, как их вес давит на него, душит.

А потом появилась она: Рив, рычащая и плюющаяся, как волк в мешке.

"Сегодня вечером, в лесу за полем с кирхами", — сказала она ему, и вот он здесь, хотя и не совсем понимал, зачем пришел. Любопытство, да, и что-то в ее глазах и голосе подсказывало, что это важно.

Что ей от меня нужно?

"Сюда", — сказал голос в темноте.

Бледа остановился и уставился, увидел тень, отделившуюся от ствола огромного дуба. Она помахала ему рукой.

Он сошел с дороги и заскользил по пологому склону, когда Рив вышла в луч света. Он освещал ее светлые волосы, выделяя золотые нити.

Я думала, ты не придешь", — сказала она, на ее лице и в глазах читалась ранимость. Ее нос распух и покраснел, засохшая кровь запеклась в одной ноздре. Напоминание о том, что она заплатила цену за помощь ему на оружейном поле ранее в тот день.

Почему бы и нет?" — спросил он, нахмурившись. Он должен был поблагодарить ее.

'Неважно, — пожала она плечами. Вот.

Она сняла со спины сумку и протянула ему. Она была кожаной, из тех, в которые белокрылые упаковывали свое снаряжение, отправляясь в поход. Форма внутри надавила на кожу.

'Что?' сказала Бледа, нахмурив лоб.

'Просто возьми это', - сказала Рив, встряхивая его.

Он нерешительно взял, затем открыл шнурок и заглянул внутрь. Было трудно разглядеть, тени леса были густыми и тяжелыми, свет колебался вокруг них, когда ветви качались высоко вверху.

Тогда доставай, — нетерпеливо сказала Рив.

Даже ее голос выдает ее эмоции!

Бледа поднял взгляд и увидел, что она пристально смотрит на него.

Он запустил руку в сумку, нащупал что-то гладкое, извилистое. Его желудок подпрыгнул, и через мгновение его замешательство сменилось шоком и радостью, потому что он мгновенно понял, что это.

Сиракский лук.

Он медленно, с недоверием достал его из кожаного мешка и взял в руки.

Не просто сиракский лук. Мой лук.

И мысленно он вернулся в Аркону, девяти лет от роду, сидел в герре с открытым окном и смотрел, как его брат делает этот самый лук с чувством, близким к поклонению.

Подай мне рашпиль из акульей кожи, братишка, — сказал ему Алтан. Теперь, когда сухожилие высохло, нам нужно убрать эти грубые края. Иначе оно будет похоже на кулек колючек, что не поможет, когда ты будешь целиться в задницу Черена, а?

Алтан засмеялся и показал ему, как расправить тетиву, приклеенную к луку, с помощью акульей кожи, которую они выменяли у купцов, проделавших долгий путь из Тарбеша, далеко-далеко на жарком юге. Другой мир, думал тогда Бледа, все его существование состояло из Арконы и Травяного моря.

Он так сильно любил своего брата, и внезапно нахлынувшие воспоминания были настолько яркими и четкими в его сознании, что на мгновение ему показалось, что он чувствует запах пота брата. Это было как удар в его нутро. С его губ сорвался стон, и зрение помутилось, слезы залили глаза.

'Ты в порядке?' спросила Рив.

Бледа моргнул, покачнулся в тени деревьев.

'Я…' — сказал он. 'Мой лук. Как?

'Я увидел его в грязи, в тот день в Арконе. Просто подобрала его, не знаю почему. Я должна была отдать его тебе давным-давно, не знаю, почему я этого не сделала. Я просто… Она странно посмотрела на него, затем пожала плечами и опустила голову. 'Мне жаль.'

И глядя на нее, слыша ее слова, Бледа почувствовал, что его почти захлестнул новый прилив эмоций. Гнев, что его лук был так близко, все эти годы, эта физическая, осязаемая связь с братом, с домом, когда все остальное было лишь хрупким воспоминанием, слабым и мимолетным, как утренний туман. Но другой эмоцией, пронизывающей его, была радость. Это было почти как возвращение брата, призрачные воспоминания, пропитавшие этот лук, словно клей для осетровых, которым они его скрепляли. Радость от того, что он видит свой лук, прикасается к нему, от ощущения целостности, которого ему так долго не хватало, что он не понимал, что его нет. До сих пор.

Глядя на Рив, эти две эмоции боролись внутри него, туда-сюда, ярость и радость, радость и ярость.

Радость победила.

Спасибо, — прошептал он и позволил себе призрак улыбки, глядя на лук в своих руках: кончики пальцев переходили с потертой, обтянутой кожей рукояти на плавные, изогнутые линии нервных конечностей, рог на поясе, сухожилия на спине, все покрыто бесчисленными слоями лака, последний щелчок по костяным ушкам, где крепилась нутряная тетива.

Я старалась заботиться о нем, — пробормотала Рив, и Бледа убедился в этом. Он слегка потянул за тетиву, почувствовал ее сухость и понял, что при большем нажиме она лопнет и порвется.

Это достаточно просто исправить.

В остальном лук выглядел почти так же, как и прежде.

'Ты сделала, я вижу', - сказала Бледа. Он в прекрасном состоянии".

Она улыбнулась ему, от нее исходило тепло и счастье.

Она как солнце, когда счастлива, и как печь, когда сердится. Я никогда не знал никого, кто был бы настолько противоположен моему народу. Все кипящие эмоции зажаты в мешке из кожи, крови и костей. Только наедине со своими сородичами или кланом мы, сираки, можем быть такими. Перед врагом холодное лицо — король.

В этом было что-то привлекательное, если бы не бесчисленные годы, в течение которых дисциплина и контроль вдалбливались Бледе в каждое мгновение жизни.

Свобода в том, чтобы быть таким, никакой тайны, никакого сокрытия того, кто ты есть. А иногда усилия по сохранению контроля настолько изнурительны, что ощущение провала при малейшем промахе становится сокрушительным.

'Значит, ты доволен?' спросила Рив, нахмурившись.

'Да', - сказала Бледа, внутренне усмехаясь от недосказанности.

'Ну, ты мог бы быть хотя бы немного благодарным', - заметила Рив.

'Я благодарен, — сказал Бледа. 'Очень благодарен'.

'Правда? Ты уверен? произнесла Рив, сузив глаза.

Да. Я никогда не чувствовала себя более благодарным за всю свою жизнь. Словами не выразить мою благодарность".

'Ну, ты так не выглядишь, — сказала Рив, — но тогда я поверю тебе на слово'.

Я бы сделал кое-что для тебя, чтобы вернуть долг, который я теперь должен тебе", — сказала Бледа. Он сразу же почувствовал себя в глубоком долгу перед Рив и был вынужден попытаться что-то с этим сделать. Хотя, по его расчетам, ничто и никогда не могло полностью возместить поступок Рив.

Не беспокойся об этом, — ответила Рив, пожав плечами. Просто сейчас я жалею, что не сделала этого раньше".

'Должно же быть что-то, что я могу для тебя сделать', - сказал Бледа, хотя на самом деле в этот момент он не мог ни о чем думать.

'Твой прицел так же хорош, как у Джин?' — спросила она, в ее глазах появился блеск.

'Лучше', - ответил Бледа, в его голосе не было ни намека на хвастовство или бахвальство, только полная убежденность.

Тогда научи меня. Пользоваться луком. Я не очень хороша".

Не умеешь, — согласился Бледа, вспомнив те усилия, которые она прилагала в тот день с Джин. Я постараюсь, хотя и не обещаю чудес".

'Ha.' Рив рассмеялась 'А я и не жду'.

И я не знаю, насколько хорошо я смогу научить тебя пользоваться луками. Они похожи на дубину великана".

'Что ж, я буду благодарен за любую помощь. Не хочу упустить соломенного человека во время моих воинских испытаний. Если Исрафил когда-нибудь позволит мне пройти еще одно", — пробормотала она.

Они стояли молча. Бледа не знал, что сказать. Рив шаркала ногами. Солнце уже скрылось, и вокруг них была лишь тьма разной степени.

Почему они так поступили с тобой, — спросила Рив, потрогав губы, — в поле для оружия?

"Это надо спросить у них", — ответил Бледа. Я не очень хорошо держал стену щита, медленно маневрировал. Это сбило их расчеты. Я все время натыкаюсь на Сорча, того, кто начал… Он коснулся своей губы.

'Я знаю Сорча,' сказала Рив. 'Высокого мнения о себе'.

Гордость — первый шаг на пути к поражению", — процитировал Бледа кодекс Сирака. На мгновение он оказался верхом на лошади, ветер развевал его волосы, по обе стороны от него были его мать и отец, Алтан и Хекса, его брат и сестра, скачущие по ветру. Он слышал их смех.

"Гордость — первый шаг к поражению", — говорил ему отец.

Эмоции — дикая лошадь, которую нужно укротить", — говорила его мать. 'Будь властелином, а не управляемым…'

"Носи мужество как плащ, живи свободно, никогда не преклоняй колено", — прошептал он.

'Что?' спросила Рив.

'Ничего', - сказал Бледа. Сорх. Я ему не нравлюсь. Я думаю, это только потому, что я Сирак. Не один из них".

'Это глупо'. Рив пожала плечами. 'Какая разница, если у тебя глаза странной формы или кожа другого цвета? Мы все приходим из другого места, когда начинаем обучение. Ну, я не пришла, но многие приходят. Люди приезжают со всех концов Земли Верных, чтобы закончить обучение в Драссиле, в надежде стать Белокрылым".

Белокрылые — прекрасные воины. Их дисциплина достойна восхищения", — сказал Бледа, и он говорил серьезно. Он много лет тренировался в обращении с оружием, но так и не выбрал, что ему больше по душе. Лишь недавно он поднял щит и попытался потренироваться на стене. Это оказалось гораздо сложнее, чем казалось. Не просто стоять и направлять щит в ту или иную сторону, как всегда насмехалась Джин. В этом было единство дела, узы, укрепляемые защитой своего брата по оружию. В этом был шепотом выраженный призыв.

"Где же ты родился? спросил Бледа у Рив.

Я родился у Белокрылых. Моя мать была белокрылой, родила меня во время похода. Она встала на ноги и сразу после этого вернулась на свой пост, так гласит история. Не уверена, что верю в это, хотя я бы не прогнала маму. Она жесткая".

'А что насчет твоего отца? Тоже Белокрылый? Бледа не помнит, чтобы когда-нибудь видела Рив рядом с мужчиной.

Он был. Погиб в той же кампании, где я родилась. Мама рассказывала, что он сражался с кадошимцами в горах Агуллас на юге. Эта кампания длилась почти два года".

Мне жаль, — сказал Бледа.

Я никогда не знала его. Рив пожала плечами.

У меня тоже нет отца. Он погиб во время набега. На соперничающий клан".

Клан Джин.

'Я знаю. Вот почему они были в состоянии войны, твой клан и клан Джин, когда… мы пришли в Аркону".

'Да', - пробурчал Бледа.

Между ними снова воцарилось молчание. Бледа еще раз провел руками по своему луку, затем положил его обратно в кожаную сумку.

'Нам пора возвращаться', - сказала Рив. Иначе я пропущу молитвы".

Они повернулись, чтобы идти обратно к дороге, но тут услышали какой-то звук. Шаги, и инстинктивно оба они скользнули в укрытие дуба.

Шаги становились все отчетливее, больше, чем один человек. На дороге появились две тени, одна высокая, другая покороче. Звездный свет посеребрил их, изломанные лучи блестели на дороге.

По какому-то взаимному согласию две фигуры остановились и встали лицом друг к другу. Бледа напрягся, чтобы разглядеть их, но свет звезды был слабым и все время менялся. Тот, что повыше, был одет в плащ и меха, похоже, для зимнего путешествия.

"Это так далеко, как я могу дойти", — сказал более низкий, женский голос. Бледа услышал шипение Рив, ее тело напряглось, как у воина при осмотре. 'Ты должна идти одна, сейчас'.

Я не хочу, — сказала та, что повыше. Тоже женщина.

Я бы хотела идти дальше, быть с тобой через…

'Нет. Я имею в виду, я не хочу этого делать. Ничего из этого".

Тишина.

'Ты должна. У тебя нет выбора", — сказала женщина пониже ростом.

Выбор есть всегда", — шепотом ответила та, что повыше.

Да, и ты сделала свой. Теперь ты должна довести его до конца. Плохое с хорошим".

"Что хорошего!" — прошипела высокая. Единственная причина, по которой я ухожу, это то, что я не вынесу еще одного дня рядом с ними. Если я останусь, я могу… Рука потянулась к эфесу меча.

'Не будь идиоткой', - сказала та, что пониже ростом. 'Уходи. Сейчас же.

Раздалось сопение, высокая протерла глаза.

Тишина, даже собственное дыхание Бледы звучало громко в его ушах. Он чувствовал, как напряжение вытекает из Рив.

'Я не думаю, что смогу это сделать', - сказала высокая в тишине. 'Я… не могу'.

'Ты должна, иначе ты убьешь нас всех', - сказала та, что пониже ростом, вложив что-то в руку другой. Они обнялись, шепотом попрощались, а потом высокая зашагала по дороге, свернула на десяток шагов, спустилась с насыпи на дальнюю сторону и перешла на бег. Через несколько мгновений она исчезла в тени Форнского леса.

Та, что пониже ростом, стояла неподвижно, как каменная, и долго смотрела вслед своей спутнице, когда та исчезла. В тот самый момент, когда Бледа подумал, что больше не может этого выносить, она повернулась и пошла обратно по дороге, в сторону Драссила.

Подожди, — прошептала Рив, схватив Бледу за запястье. Он чувствовал силу ее хватки, железную хватку.

Они простояли так сотню ударов сердца. Потом еще сто. Наконец Рив протяжно вздохнула и, не говоря ни слова, пошла обратно к дороге. Бледа последовал за ней.

Возможно, было слишком темно, чтобы узнать их, но Рив прекрасно знала, кто они.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СИГ

Сиг сидела на конце скамьи королевы в пиршественном зале Утандуна, вытянув ноги на край слишком низкого стола. С момента спасения Кельда и зажигания маяков прошло десять суток. Шесть дней прошло в пути до Утандуна, еще четыре — пока Сиг готовилась к отъезду. Кельду требовалось время на выздоровление, как и его гончей Фену. И хотя Сиг очень хотелось уехать, она задержалась еще на день или два, чтобы узнать новости, которые поступали к королеве Наре. Сиг надеялась на подсказки о том, что означал свет сигнальных огней.

Нара читала недавно прибывший пергамент, а слуги убирали еду со стола, где все собрались, чтобы прервать пост.

Глаза Нары сужались по мере того, как она читала. Она свернула пергамент в клубок и подняла глаза.

Нападения на мой народ, на мои города, по всей длине Ардена", — сказала она. Кадошим были замечены, хотя, судя по первым сообщениям, большинство нападающих — это новые аколиты". Она ругнулась не по-королевски и бросила скомканный пергамент на пол.

Элгин сидел рядом с ней, а Мэдок, первый меч королевы, стоял у ее плеча. Его глаза проследили за листком пергамента, он нагнулся и поднял его.

Похоже, мы немного запоздали с натиском на осиное гнездо, — сказал Элгин.

Может быть, все, чего я добилась, это пинка и взбудоражила его, подумала Сиг

'Орден поможет тебе бороться с этим', - прорычала Сиг, чувствуя глубокий гнев. Мысль о том, что Кадошим и его слуги вот так нападут на народ Ардена, близкого союзника и друга Ордена…

Она почувствовала, что ее кулаки сжались.

'Мне не хочется уходить, ведь мой приход мог стать началом этого', - сказала Сиг. Но сначала я должна вернуться в Дан Серен и рассказать Бирн о том, что происходит. Это еще не все, я чувствую это, и мне не нравится это незнание. Маяки — я подозреваю, что они не были ограничены пределами Ардена".

'Нет, это не так. Мои разведчики доложили, что они пылают за пределами моих границ. В Земле Верных", — сказала Нара. Интересно, как отнесутся к этой проблеме Бен-Элим?

Сиг пожала плечами. Она и ее Орден были не в лучших отношениях с Бен-Элимом. Они терпели друг друга, в основном потому, что у них был общий враг, но между ними было мало доверия или дружбы.

Кадошим движется, колеса какого-то заговора поворачиваются. Я пошлю к вам помощь", — сказала Сиг. Более одного великана, егеря и воина, только что пережившего Долгую Ночь".

Мы будем сражаться с Кадошимом вместе, как и всегда", — сказала Нара. И ты не должна чувствовать вины за возвращение в Дан Серен. Судя по донесениям, Элгин и мой отряд не могут с ним справиться. Ночные набеги, сожженные здания, нападения на путников на моих дорогах". Нара взмахнула рукой. Мы приведем их в чувство. Самое большое преступление в том, что ты уезжаешь, не рассказав мне своих историй о моих прадедах и прабабках, чего я так ждала".

'Когда я вернусь', - сказала Сиг, склонив голову от милости Нары. В ее сознании промелькнули родственники Нары: Эдана, королева из Ардана, и Коналл, король из Домейна. Они были хорошей парой: здравый смысл и спокойная храбрость Эданы смягчали вспыльчивый характер и спонтанность Коналла. В ее памяти мелькнул еще один потерянный друг, темноволосый, с серьезным лицом. Великан. Укол боли. Ах, мой Гунил. Как получилось, что сейчас я скучаю по тебе так же сильно, как в тот день, когда ты пал? Вздрогнув, она вернула свои мысли в настоящее.

'С твоего позволения, я отправлюсь в Дан Серен сегодня', - сказала Сиг.

Когда Сиг забиралась в седло Хаммера, пошел мелкий дождь. Медведь негромко зарычал; Сиг почувствовала в ней силу и энергию, ей не терпелось поскорее покинуть крепость после почти луны выздоровления в конюшне. Ее раненая лапа казалась в порядке, шрамы отмечали места, где ее проткнул нож Кадошима.

У нее есть свой собственный сгеул, подумал Сиг, глядя на свежие татуировки шипов на своей руке, отмечающие жизни, которые она забрала после штурма логова Кадошима. Сгеул — это древняя традиция великанов, татуированная полоса шипов, отмечающая каждую душу, которую они отправили через мост мечей.

Если я буду продолжать в том же духе, мне скоро понадобится новая рука.

Каллен и Кельд подвели своих коней к Сиг, оба немного неуклюже забрались в седла. Левая рука Кельда все еще была перевязана вокруг культей отсутствующих пальцев, хотя раны заживали так хорошо, как только можно было надеяться. В глазах Кельда появился новый взгляд, едва сдерживаемый гнев, с тех пор как они нашли его привязанным к кресту мучителя, и Сиг не думала, что это связано с потерей пальцев, хотя это сильно его задело. Он был охотником, мастерски владел луком, копьем, топором и ножом. Сиг знала его с детства, наблюдала, как он растет, обучаясь в Дан-Серене, и всегда был смертельно опасен с двумя видами оружия в руках, предпочтительно с топором и ножом.

Ему придется учиться заново. Он силен, как древний дуб. Но потеря гончей ударила по нему сильнее всего.

Сиг опустила взгляд и увидел Фена, сидящего рядом с Кельдом: иссиня-серый мех выжившей гончей теперь полосатился толстыми шрамами, одно ухо почти отсутствовало, его край был зазубрен, как сломанный зуб.

Ах, сколько крови пролилось за войну между Кадошимом и Бен-Элимом, а мы оказались посередине.

'Ну что, все в порядке?' сказал ей Каллен. Он выглядел более уверенным в себе, его рука уже не была забинтована, хотя, очевидно, все еще причиняла некоторую боль.

'Тебе нужно немного макового молока, прежде чем мы уедем?' спросила Сиг.

'Нет.' Каллен покачал головой. 'Боль делает тебя острее', - усмехнулся он.

Сиг вздохнула и покачала головой.

Послышалось хлопанье крыльев, и Рэб опустился с неба, приземлившись на подпругу седла Сиг. Хаммер посмотрел на него через плечо и прорычал.

Не любит незваных гостей, — сказала Сиг.

С визгом Рэб взмыл в воздух.

Можешь сесть здесь, — позвал Каллен, и Рэб подлетел к нему и обхватил когтями подпругу седла.

Спасибо, — прокаркала белая ворона.

Не за что, — сказал Каллен с улыбкой.

"Счастлив", — заметил Рэб.

Да, — ответил Каллен. 'Я сражался с Кадошимом, окровавил свой меч и копье ради Ордена. Получил рану за Орден. И там, снаружи, нас ждет еще не одна битва, — сказал он, махнув рукой в сторону крепостных стен Утандуна.

Снова стать молодым.

О чем еще я могу просить? закончил Каллен.

Вернуть мою Хеллу, — прорычал Кельд. Вернуть мои пальцы. Месть".

Улыбка Каллена дрогнула.

Недуг молодых — говорить, не думая.

Сиг приказала Хаммеру, и медведь пришел в движение, пересекая широкий двор. По краям были выстроены лица, на стенах тоже. Сиг увидела королеву Нару, стоящую у открытых ворот с Мадоком и горсткой щитоносцев вокруг нее, воинов и горожан, собравшихся попрощаться с ними, и толпу на крепостных стенах. Во дворе было больше всадников, сорок или около того собрались перед длинной конюшней: те, кто вызвался закончить обучение на оружейном дворе в Дан-Серене, надеясь вступить в Орден и стать мужчинами и женщинами Яркой Звезды.

Они похожи на малышей, подумала Сиг, хотя знала, что всем им около пятнадцати лет, все они — мужчины и женщины — прошли первый год обучения на оружейном дворе. Она остановилась перед ними и долго молча смотрела каждому в глаза.

Впереди нас ждет долгий путь, — сказала она, — зима и кто знает, что еще. Кадошим, может быть. И я буду путешествовать быстро, мне нужно быть в Дан Серене до Дня Середины Зимы. Но если это слишком много для вас, то вы долго не протянете в оружейном дворе Дан-Серена. Хотите носить эту яркую звезду? Она постучала пальцем по серебряной броши, скреплявшей ее плащ, и увидела кивки собравшихся перед ней людей, в глазах которых горели мечты о подвиге и славе. Вам придется заслужить ее кровью, потом и, скорее всего, слезами".

Она окинула их еще одним долгим взглядом, в основном ей понравилось то, что она увидела, и она одобрительно хмыкнула. Как раз когда она собиралась отдать приказ выезжать, с надвратной башни раздался звук рога, голос крикнул, а стражник указал в небо.

Из дождя показались крылатые фигуры, подлетевшие ближе. Рука Сиг поднялась к эфесу меча, она подумала, что это Кадошим, но потом увидела их крылья. Они были с белыми перьями.

Во дворе воцарилась тишина, когда крылатые воины увеличились в размерах, и во дворе, недалеко от ворот, перед королевой Нарой открылось пространство. Биение крыльев стало громче, три Бен-Элима по спирали спустились к ним, один приземлился перед королевой, два других остались в воздухе, медленно кружа над ними.

Хаммер зарычал, глубоко и грозно, и Сиг положила руку на плечо медведя.

Приветствую тебя, — наклонив голову, сказал Бен-Элим перед Нарой, не обращая внимания на рычащего медведя позади него. Он был высок и грациозен, как и все Бен-Элимы, великолепные крылья из белых перьев развевались на его спине, стряхивая с них дождь. Он был темноволос, одет в плащ из чешуйчатой кожи, в одном кулаке держал длинное копье.

Кушиэль, подумала Сиг, сразу же узнав его. Высокомерие в его походке раздражало ее почти сразу.

Хорошо встретились, Кушиэль, — обратилась королева Нара к Бен-Элиму. Прошло много лет с тех пор, как я имела удовольствие общаться с тобой. К сожалению, я не получила никаких известий о твоем приезде. Я бы приготовила для тебя лучшее приветствие".

"Не было времени", — сказал Кушиэль. Я пришел из-за маяков, я шел по их следу. Они горят по всей Земле Верных. Они привели меня сюда".

Только вас троих? сказала Нара.

"Нас больше, мы все еще на тропе", — Кушиэль жестом указал на запад. Но я подумал, что… — он наклонил голову на одну сторону, подыскивая слово, — "вежливо сообщить вам о нашем присутствии". Кушиэль оглядел стены и двор, увидел Сиг на ее медведе. Он поднял бровь.

'Вежливо было бы попросить разрешения пересечь мои границы', - сказала Нара. 'Прежде чем ты их пересек'.

Сиг остановила улыбку на своем лице.

Мы сделали Изгнанные земли безопасными, победили орду Кадошима, — сказал Кушиэль. Все это было до твоего рождения, я знаю, но все же я надеюсь, что это что-то значит, что течение времени не притупило нашу жертву ради тебя и твоего народа".

Будь вежлив, подумала Сиг, видя, как в Наре нарастает гнев. Я чувствую то же самое, но сейчас не время для ссоры с Бен-Элимом. Ничто не сделает Кадошим счастливее.

Ардану известно обо всем, что Бен-Элим сделали для нас, — категорично заявила Нара.

Молодец, девочка.

Я приготовлю комнату, — продолжала Нара, — еду и питье, где я смогу оказать тебе должную любезность, которую ты заслуживаешь. Где мы сможем поговорить в более комфортных условиях. Иди, следуй за мной".

Благодарю. Но сначала еще кое-что. Я пришел сюда и по другой причине. Исрафил посылал меня во многие места, ко многим лордам по всей Земле Верных с одной и той же просьбой. И наконец, к тебе, нашему союзнику в Ардене. Я бы приберег это для более приватной встречи, но… Глаза Кушиэля снова обратились к Сиг и тем, кто собрался позади нее. 'Я не думаю, что это должно ждать'.

'И какова же эта причина?' спросила Нара.

'Время опасное, Кадошим коварны, и, как показывают эти маяки, они, кажется, зашевелились'.

'Да, все это я знаю, — сказала Нара.

Мы, Бен-Элим, стремимся защитить вас, расу людей и великанов, — он снова посмотрел на Сиг, — от ужасной руки Кадошим. Но это практично. Нас так много, мы можем патрулировать и защищать только столько земли, пока наш дозор не иссякнет. Есть много таких, как вы, которые… Он снова сделал паузу, обдумывая свои слова. 'Кто помогает в практических делах по поддержанию мира. Белокрылые, клан великанов".

Не все великаны.

Но их недостаточно. Нам нужно больше. Те, кто находится на границах нашей защиты, отдают десятину плоти, как и положено.

Десятина плоти! Сиг нахмурилась, чувствуя, как поднимается ее рука.

Исрафил послал меня потребовать десятину от наших соседей, наших союзников, — продолжал Кушиэль. 'От вас. Десятина воинов, чтобы сражаться в доброй борьбе. Священная война против Кадошима".

Нара замолчала на долгий миг, тишина опустилась на весь двор, только легкий вздох дождя, да пульсация крыльев Бен-Элима от двух кружащих над головой.

Я не стану приказывать воинам Ардана покидать своих сородичей и свои дома, покидать Ардан против их воли", — сказала Нара.

Тогда почему я вижу, что за представителем Дан Серена и его Ордена Яркой Звезды собралось два отряда? спросил Кушиэль, его голос теперь был далеко не вежливым. Плоский и холодный.

'Они решили — добровольно — пойти', - спокойно ответила Нара. 'И поэтому у них есть мое благословение'.

'Правда?' спросил Кушиэль, его брови снова поднялись. Почему они выбрали именно их? Башня на севере, когда они могут присоединиться к Бен-Элим, чемпионам и защитникам вашей расы? Бен-Элим, которые победили Кадошим и их союзников в тот День Дней…

'Ты лжешь', - произнес голос, низкий, скрипучий, но слышный всем на площади. Сиг только через мгновение осознала, что голос принадлежит ей.

Кушиэль медленно повернул голову и посмотрел на нее.

Я тоже была там, — сказала Сиг. Я была в отряде, который разбил союзников Асрота на равнине перед стенами Драссила. Я знаю, что сделал Корбан. Он сражался с Асротом, убил Калидуса, помог уничтожить Семь Сокровищ и ваши врата в потусторонний мир".

'Хватит!' огрызнулся Кушиэль.

'В тот день было принесено много жертв, — сказала Сиг. Они никогда не будут забыты".

'Мы никогда не забудем', - произнесли Каллен и Кельд по обе стороны от нее, как мантру своего Ордена.

И тебе стоит поберечься, — сказал Каллен, — это мой прадед, которого ты принижаешь. Возможно, это самый быстрый способ подрезать себе крылья".

Сиг предупреждающе рыкнула, одновременно желая, чтобы она сказала то же самое.

Глаза Кушиэля вспыхнули.

'Крылья подрезать?' — шипел он, 'Ты, высокомерный щенок'. Он потянулся к мечу у своего бедра.

'Не в моем королевстве', - сказала королева Нара, и в воздухе повисло внезапное напряжение.

Кушиэль глубоко вздохнул и убрал руку с рукояти меча. Он уставился на Сиг, Каллена и Кельда, только его глаза намекали на эмоции, которые он контролировал внутри.

'Они свободны в своем выборе, говоришь?' — обратился он к Наре.

'Да. Да. Они выбрали. Более того, они попросили привилегию отправиться в Дан Серен", — сказала Нара.

'Привилегия!' пробормотал Кушиэль. Взмахнув крыльями, он поднялся в воздух и грациозно завис над группой добровольцев.

'Стажеры Ардана, я говорю с вами', - сказал Кушиэль. Сиг почувствовал, как Хаммер начал рычать, дрожь в глубине живота медведя отозвалась вибрацией в сапогах Сига.

'Перед вами стоит выбор, — сказал Кушиэль. Дан Серен или Драссил. Орден Яркой Звезды или Бен-Элим. Где бы вы предпочли завершить свое обучение? В разрушающейся башне, наполненной угасающим орденом, или в величайшей крепости мира, где обитают самые могучие отряды и воины, которых когда-либо видели Изгнанные Земли. К чему бы вы предпочли принадлежать?

Тишина заполнила двор, скрип упряжи, стук копыт лошади.

Дан Серен за мной, — произнес голос, высокий, дрожащий. Кушиэль перевел взгляд на говорившую. Девушка, темноволосая и исхудавшая. Несмотря на дрожащий голос, она выдержала взгляд Кушиэля и вернула его.

Я тоже, — отозвался другой голос. Корбан был величайшим из когда-либо живших воинов, и он пришел отсюда. С запада".

'Да. Он был одним из нас, — отозвался кто-то еще, — и он построил Дан Серен. Вот где я хочу быть, а не в Драссиле".

По молодым воинам прокатился ропот.

Я слышал, что в Дан-Серене водятся волчьи гончие, — отозвался другой голос, — большие стаи". Фен издал глубокий рокочущий рык, как бы соглашаясь.

И я, — проскрипел Рэб, заставив Кушиэля моргнуть. Рэб из Дан Серена, тоже.

Сиг повернулась в седле, оглядывая их всех.

'Кто-нибудь из вас за Драссил? Говорите сейчас, в этом нет ничего постыдного или оскорбительного. Я не буду думать о вас хуже, но лучше знать сейчас, чем держать это в себе".

Долгое молчание, серьезные лица смотрят на нее. Все встретились взглядом с Сиг, никто не отвернулся, и это имело больший вес в сознании Сиг, чем любое произнесенное слово.

Сиг кивнула сама себе и повернулась обратно к Бен-Элиму.

Вот и все, — сказала Сиг Кушиэлю. Ты получил свой ответ". Она села прямо в седле. 'Теперь убирайся с дороги'.

Кушиэль надолго завис перед Сиг, затем его крылья забили, и он поднялся в воздух.

Исрафил услышит об этом", — сказал он Наре, а затем взмыл ввысь, присоединившись к своим сородичам, и с сильными ударами белоперых крыльев они полетели прочь от Утандуна, растворяясь в пропитанном дождем небе.

Сиг посмотрела на Нару и склонила голову перед королевой Ардана. Затем она подняла кулак и произнесла команду, а Хаммер с грохотом понесся вперед.

"В Дан Серен", — выкрикнула она, проезжая через ворота Утандуна, и голос ее звучал гулко и громко, и ей было приятно услышать эти слова вслух. Каллен и Кельд ехали по обе стороны от нее, а их небольшая группа будущих воинов скакала за ними неровной двойной колонной. Сиг скакала по длинному склону к Темнолесью и широкому мосту, пересекавшему Афрен, Фен несся впереди нее, сливаясь с тенями и туманом Темнолесья. Рэб цеплялся за седло Каллена так, словно от этого зависела его жизнь, покачиваясь и раскачиваясь в такт ритму, крылья его были взъерошены и направлены во все стороны.

При мысли о возвращении домой Сиг почувствовала подъем настроения, но над ее душой нависла тень, ощущение невиданных ужасов становилось все сильнее.

Итак, Кадошим движется, и теперь я обнаружила, что Бен-Элим навязывает десятину плоти. Просить добровольцев — это одно, но это! Они порабощают тех, кто находится в пределах их границ, на военную кабалу". Это то, о чем Бирн должна услышать, если еще не знает. Как могут Этлинн и Балур Одноглазый потворствовать этому?

Она услышала ворчание Хаммера под собой, почувствовав ее настроение, и похлопала ее по плечу.

'Впереди темные дни, мой вспыльчивый друг, — сказала она, — но мы встретим их вместе'.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ДРЕМ

Дрем вернулся с загона, сапоги хрустели по свежему снегу во дворе, поднялся по ступенькам своей хижины, где он притоптывал ногами, а затем вошел в тепло дома. Тепло от очага омыло его лицо, когда он скинул плащ и стянул перчатки с озябших и неуклюжих рук.

Его голова была словно набита шерстью — столько всего произошло.

Сейчас был самый разгар дня, хотя солнце на небе было не слишком ясным, скрываясь где-то за густыми снежными тучами, которые накатывались с севера. На то, чтобы разобраться с трупом Колдера, ушло почти полдня. Дрем отвел Фриту и ее гончую обратно в их дом, причем гончая, насколько он видел, еще дышала. Хаск, дед Фриты, начал каркать на нее, как старый ворон, как только Фрита переступила порог дома, укоряя ее за то, что она ушла, не сварив ему каши.

Твоя внучка сама нуждается в заботе, — сказал Дрем старику. У нее было тяжелое утро. Ей не помешало бы немного заботы".

"Что ты сделал с Сурлом! крикнул Хаск на Дрема, так как гончая в это время была у него на руках; Дрем отнес ее в дом и положил на мех, который притащила Фрита.

"Корми его: красным мясом, молоком, сыром", — говорил Дрем Фрите, предпочитая игнорировать шквал оскорблений и обвинений, которые сыпались из уст Хаска. Он сильное животное, у него есть сердце, чтобы убежать в дикую природу, как он это сделал. И не слушай его", — тихо добавила Дрем, кивнув на деда.

Иногда возраст не сглаживает и не смягчает, иногда он скручивает и ужесточает, выжимая из души всю доброту.

Он не всегда такой, — сказала Фрита. Хуже по утрам". Она сделала паузу. "И по вечерам".

Дрем встал, чтобы уйти, желая вернуться к Олину.

Фрита взяла его за запястье, когда он направился к двери.

В тебе что-то есть, Дрем бен Олин, — сказала она.

'Есть?' — ответил он, нисколько не понимая, что она имеет в виду.

'Да.' Она кивнула, подойдя ближе, и он вдруг отчетливо увидел голубизну ее глаз, россыпь веснушек на щеках и носу.

Ты отличаешься от других мужчин.

Правда? Это хорошо? Плохо? Как?

'В тебе есть невинность, ничего не просишь и не ждешь. И преданность". Она кивнула сама себе. Ты хороший друг, Дрем, редкая находка, и я благодарна тебе".

Что ж, не за что, — сказал Дрем, чувствуя, как краснеет его шея. Не зная, что еще сказать, он повернулся и ушел, наслаждаясь приятным чувством, которое трепетало у него в животе, а потом поскакал в Кергард, разыскал кожевника Ульфа и рассказал ему о страшной находке. Дрем вернулся к своему папе, а Ульф разыскал Хильдит и других членов Ассамблеи, пообещав собрать людей и вейн. Олин, похоже, мало что сделал: куски Колдера все еще были разбросаны по большой площади, но он стоял на одном колене, осматривая землю.

Здесь был медведь", — сказал Олин, когда Дрем сошел с коня. Медвежьи отпечатки были повсюду. Но Олин нахмурился, изучая землю.

"Что случилось, па? спросил Дрем.

Потом подъехал Ульф, с ним было несколько человек, некоторых Дрем узнал, многих не узнал. Прошло совсем немного времени, и все следы и подсказки, почему Колдер оказался здесь, были затоптаны. Дрем стоял рядом с Олином, пока тот говорил с Ульфом, в стороне от остальных, пока люди собирали разбросанные останки Колдера и грузили их в вьюк.

Посмотри на раны на теле Колдера, — сказал Олин Ульфу.

'Там не на что больше смотреть', - с горечью ответил Ульф. Мы должны выследить этого медведя".

Под ребрами у него еще одна рана, не похожая на медвежью, как мне кажется. Больше похоже на лезвие", — сказал Олин. Ульф нахмурился.

'Ты, должно быть, ошибаешься', - сказал Ульф.

Просто посмотри", — сказал Олин, а потом позвал Дрема, и они ушли.

И вот они уже дома, Дрем чувствует, как его конечности начинают оттаивать, а огонь в очаге делает свое дело.

Его отец стоял спиной к Дрему, склонившись над скамьей в их скудно обставленной комнате, и черное железо нового меча тускло поблескивало на темном дереве. Он приклепывал к рукояти деревянную рукоять из ясеня.

Как твое плечо?" — спросил его отец, не отрываясь от работы.

Я снова его чувствую", — ответил Дрем. Болит так, будто меня лягнула лошадь.

Хорошо, — хмыкнул отец. Дрем понял, что он имел в виду. Хорошо, что чувствительность возвращается, анестезия слюны летучей мыши проходит. Первое, что сделал его отец по возвращении в холд, — промыл рану Дрема: нашел немного уска, вскипятил его, дал немного остыть, а затем влил в разорванную плоть. Тогда Дрем был благодарен за онемение. После этого он наложил припарку из окопника и меда, а затем отправился в сарай, чтобы выпустить скот, и в загон для их двух пони.

Он думал о Колдере, не в силах поверить, что тот умер. Он посмотрел на своего отца и почувствовал волну сочувствия к нему, он знал, что они с Колдером были хорошими друзьями.

И смерть Колдера. Что-то в этом есть неправильное. Еще одно нападение медведя? И почему он оказался в лесу, когда должен был встретиться с Па у ворот Кергарда? Его разум перебирал нити и путы этого узла, но он не мог сосредоточиться на этом, пока не мог, потому что на первом месте у него было что-то другое.

Па, нам нужно поговорить.

Олин сделал паузу в своей работе, на мгновение застыв, затем продолжил, доставая полоску дубленой кожи. Дрем наблюдал, как он прижал ее к поперечной гарде, а затем начал плотно обматывать ее вокруг ясеневой рукояти, по спирали поднимаясь к рукояти.

Мы делаем, — ответил Олин. У тебя есть вопросы.

Па всегда умел преуменьшать значение вопроса, но это самое большое преуменьшение, которое я когда-либо слышал.

Да, — ответил он. 'Прошлой ночью, то, что ты сделал, то, что ты сказал!'

Дрем глубоко вдохнул и собрал все крутящиеся вопросы в один.

'Кто ты, па?' — вздохнул он.

Пауза в работе Олина. 'Твой отец. Первый, прежде всего".

'Я знаю это.' Дрем вздохнул. Это все равно, что заставлять лошадь идти туда, куда она не хочет. Просто скажи прямо.

'Па, прошлой ночью ты произнес заклинание. На другом языке. И оно сработало! Металл не размягчался, даже от белого жара кузницы. Но потом ты заговорил, и…

И ты окропил своей кровью огонь и металл…

Но некоторые вещи он просто не мог произнести вслух.

'И металл размягчился. И теперь ты хочешь побежать и отрубить голову Асроту. Я думал, Асрот уже мертв, и как бы ты нашел его, чтобы подобраться достаточно близко, чтобы отрубить ему голову и…

'Стоп!' сказал Олин, оборачиваясь. Он закончил обматывать рукоять меча и теперь держал его, опустив лезвие. Что-то в нем было такое, что притягивало взгляд Дрема, несмотря на то, что он был просто переплетен, без золотой или серебряной проволоки, без драгоценных камней или замысловатых завитков. Теневые руны были вырезаны на темном металле клинка и перекрестья гарды. Дрем заметил еще кое-что: на вершине клинка, перед самой гардой, была вырезана маленькая четырехконечная звезда.

'Есть кое-что, что я должен тебе показать. Это поможет тебе понять". Олин вышел из их общей комнаты, все еще сжимая в руках меч из Звездного камня, и направился в свою спальню. Он опустился на колени рядом со своей кроватью, отодвинул кучу мехов и вытащил на свет сундук. Он был не особенно велик и примерно такой же длины, как рука Дрема. Дерево было простое, старое и потертое.

Скажи мне, Дрем. Что ты помнишь?

"Что?

'О том, что было до этого. Пять лет мы живем в Запустении. А до этого что ты помнишь?

'Траву и горы, Аркону и горы на севере.'

'Да.' Олин кивнул. Я думал, что там мы в безопасности, но потом кланы Лошадей начали воевать, и прибежали Бен-Элим. Или полетели, накладывая печать на любой признак конфликта, который они не создали, порабощая все больше свободных людей, и слишком близко к нам, чтобы я мог чувствовать себя комфортно. А до этого?

'Путешествия, много мест. Некоторые жаркие. Я помню башню с видом на залив, море синее, как небо. Шум чаек".

"Да, башня и залив Рипы", — хмыкнул Олин. В Стране Верных".

Теперь, когда Дрем начал, воспоминания стали приходить быстрее, нагромождаясь одно на другое.

'Крепость с черными стенами у озера, большого, как море'. Он закрыл глаза и увидел крепость с высокой башней, возвышающуюся над лугом и озером. Корабли, покачивающиеся на волнах, и что-то вдалеке. Горы.

Джеролин", — сказал Олин.

Он снова задумался, наслаждаясь этим упражнением, хотя оно становилось все труднее.

Деревья высотой до небес, серая башня. Черная река".

'Брикан, на окраине леса Форн. До этого?

Дрем нахмурился, закрыв глаза. Он не был уверен, как долго он молчал, перебирая воспоминания. Седые волосы, смеющийся мужчина? Все размыто, как во сне".

'Да, это твой дед', - сказал Олин, и редкая улыбка мелькнула на его лице.

"Где? спросил Дрем.

Недалеко от Дан-Тараса, на крайнем западе Ардена".

Дрем вспомнил мрачную, пропитанную дождями землю. Вместе с воспоминаниями пришло теплое, приятное ощущение в животе. Затем кисловатая нота, образ сбора вещей, бегущего в темноте.

"Мне там нравилось".

Да, нравилось. Я пытался обосноваться там, но…

Что? спросил Дрем.

'Слишком много людей знали меня, помнили. Поэтому мы пошли дальше, после смерти твоего дедушки".

Я не помню его. Или помню, но только застывшую картинку, звук или два. Он почувствовал вспышку гнева — на что, он не знал, просто… гнев.

Тебе было шесть лет, когда мы появились на пороге дома твоего деда. Восемь, когда мы уехали. А до этого?

Дрем потер виски, закрыл глаза, пытаясь вытащить из глубин сознания новые воспоминания.

"Мама", — сказал он. "Ее улыбка". Он пожал плечами, почувствовал жжение, жгучее ощущение за глазами. Он отогнал его, пытаясь вспомнить. "На самом деле, только разбитые образы, — сказал он. В основном Мам, ее глаза, ее улыбка. Башня на холме. Другая женщина, светловолосая и высокая, поднимает меня на руки".

Олин приподнял бровь.

'Больше ничего', - закончил Дрем.

Хорошо, — сказал Олин. Это все, что осталось от нашего прошлого, запертое в этом сундуке". Он глубоко вздохнул, отстегнул сундук и открыл крышку. Дрем наклонился, чтобы заглянуть внутрь, и увидел, как его отец достает рулон…

Что?

Олин встряхнул его и протянул Дрему. Кольчужная рубашка, ухоженная, блестящая от масла. Отец положил ее на его койку, потом повернулся к сундуку. Он достал меч, вложенный в ножны из черной кожи, обмотанные ремнем. Эфес был обтянут кожей, изношен и испачкан солью от использования и пота, разрыв в коже показывал костяную рукоять.

Дрем начал было говорить, но его отец поднял руку и достал сложенный плащ из черной шерсти, на котором висела большая серебряная брошь в форме четырехконечной звезды. Она была прекрасно выточена, серебро потускнело и нуждалось в полировке, но все равно ловило луч дневного света из ставней и отбрасывало его назад.

"Я знаю это", — сказал Дрем, вспоминая знамя, развевающееся на ветру над каменной крепостью, над арочными воротами.

Ты должен", — сказал Олин, подняв брошь вверх и поймав еще больше лучей света. Это сигил Дан Серена, Дрем, где ты родился, где провел первые пять лет своей жизни. Потому что твоя мама и я, мы принадлежали к Ордену Яркой Звезды".

Дрем покачнулся, на мгновение почувствовал себя неустойчиво, ему показалось, что некогда твердая почва его жизни зашаталась под ногами. Он сел на пол рядом с отцом, моргая.

Дан Серен. Я слышал его название много раз, — сказал Дрем. Но никогда от тебя. Люди говорят о нем… Он подыскал нужное слово. 'С почтением'.

Да, — кивнул Олин, — полагаю, некоторые так и делают. Дан Серен охраняет один из мостов в Запустение, но это гораздо большее. Это центр касты воинов, ордена, посвященного изучению боевых и целительских искусств. Посвященный выслеживанию и уничтожению Кадошим".

Олин замолчал, затем его голова поникла.

'Так вот как умерла Мам?' прошептал Дрем.

'Да. Сражаясь с Кадошим. Мы получили известие от Бен-Элима — он никогда не был нашим надежным союзником, но у нас был общий враг, и поэтому иногда мы обменивались информацией — твоя мама, я и многие другие отправились в путь. Мы попали в засаду…

'Мама?' спросил Дрем, хотя он уже знал.

Да, — ответил отец с трещиной в голосе. Она пала. Многие пали". Олин долго молчал, глядя в никуда. Слеза скатилась по его щеке и скрылась в бороде, пропитанной железом. В конце концов он вздохнул и поднял меч, повернув его так, чтобы показать Дрему рукоять.

Я убил Кадошима, который убил твою маму. Мне понадобилось полгода, чтобы выследить его, но — он пожал плечами — я забрал его голову и вернул ее в Дан-Серен. Думаю, она там до сих пор. Кроме этого куска". Олин провел пальцем по рукояти меча в том месте, где, как показалось Дрему, кожа истерлась, обнажив костяную рукоять. Присмотревшись, он увидел, что это не так. В рукоять был вделан зуб, длинный изогнутый клык размером с палец.

"Это… — начал Дрем.

'Это клык Кадошима, который убил твою маму, да', - сказал Олин. Не могу же я таскать его голову по всем Изгнанным Землям, куда бы мы ни пошли, верно? А вот меч — да". Олин пожал плечами. Теперь он твой. Он протянул меч Дрему, предлагая его.

Медленно, нерешительно Дрем протянул руку и взял его, провел кончиками пальцев по кожаной рукояти и длинному зубу, почувствовал, как по позвоночнику пробежала дрожь от истории, которую он мог рассказать. Поммель был круглый, с гравировкой в виде четырехконечной звезды. Он обхватил рукоять одним кулаком, другим — ножны и потянул на себя. Раздалось шипение стали и кожи. Клинок был длинный, тяжелый, но хорошо сбалансированный, сталь блестела и сверкала, на лезвии виднелись зазубрины, обработанные точильным камнем.

Пора бы тебе обзавестись собственным клинком, — сказал отец. Ты делаешь большие успехи в танце с мечом".

"Правда? спросил Дрем. Прошло не так много времени с тех пор, как отец ввел его в их новый утренний распорядок — танец с мечом и спарринг, но Дрем чувствовал, что все идет хорошо. Это было похоже на надевание старого плаща, немного жестковатого от непривычки, но хорошо сидящего на нем и быстро облегающего его. Это было похоже на возвращение домой.

Да, — сказал Олин. Но это неудивительно. В Дан Серене ты владел клинком с двух лет, и Сиг поднимала тебя и сажала на стену, чтобы ты не лез на площадку с оружием, когда мы проводили спарринги".

"Сиг?

Да. И ты тоже ее помнишь, я думаю. Ты только что говорил о ней. Светловолосая женщина, высокая. Ты прав, она великанша". Олин фыркнул от смеха, его улыбка была редким зрелищем. Она брала тебя на руки и сажала на стену, когда мы танцевали на мечах, а ты бегал вокруг со своим деревянным мечом, упражняясь на наших голенях".

Дрем улыбнулся на это. 'Я?'

Да. Сиг была моим мастером по оружию. Великий воин". Он помолчал несколько мгновений. 'И еще лучший друг'.

Дрем поднял брови.

Почему ты никогда не рассказывал мне об этом раньше. Ни о чем из этого?

В Дреме бурлило столько эмоций, борясь за право быть услышанным. Он чувствовал себя обиженным, обманутым, не заслуживающим доверия. И единственная константа в его жизни, твердая скала, за которую он цеплялся в каждый памятный момент, его папа, оказался не тем человеком, за которого он его принимал. Он глубоко вдохнул.

'Чтобы защитить тебя', - сказал Олин. Чтобы уберечь тебя. И, если говорить правду, потому что вспоминать… больно".

Но от чего защищать меня? Насколько Дрем помнил, его воспоминания были связаны с одиноким, уединенным существованием в путешествиях, переездах, только его отец был компаньоном, он занимался многими ремеслами во время путешествий, работал на ферме, в другом месте кузнецом, охотился и ставил капканы.

От чего именно мы бежали?

От Кадошима, от войны и смерти", — сказал Олин. Но что-то в голосе отца было пустое. Как тогда, когда их выслеживали волчицы в Боунфелле, и Олин сказал Дрему, что надо спать, что все хорошо, но на самом деле Дрем знал, что это не так. Он проснулся от того, что его отец зашивал ряд ран на его плече и груди, а рядом с ним лежал мертвый волк.

'Есть еще кое-что, о чем ты не рассказываешь. Если я жил в Дан Сирене, доме Ордена Яркой Звезды, доме величайших воинов, которые когда-либо жили, если половина из того, что рассказывают легенды, правда, почему я не был в безопасности там? Конечно, покинув Дан Серен, я оказался в большей опасности".

Олин отвернулась, не в силах встретиться с ним взглядом.

Пожалуйста, папа, скажи мне. Я больше не могу выносить эти тайны, это незнание". Он почувствовал прилив гнева. "Я мужчина, полностью вырос. Перестань обращаться со мной как с ребенком!

Олин встретил его взгляд, в его глазах была печаль. Но ты мой ребенок, — сказал он. И всегда им будешь.

'Это несправедливо. Я заслуживаю знать", — сказал Дрем. Он держал взгляд своего отца, пока Олин наконец не вздохнул.

Я забрал тебя из Дан Сирена, чтобы остановить войну.

'Что…'

Дай мне рассказать, — прервал Олин, — а потом задавай свои вопросы.

Дрем кивнул, стиснув зубы. Он чувствовал злость на своего отца, ярость кипела в его нутре.

Перед смертью твоей мамы, когда Орден отправился на битву с Кадошимом, она… Олин сделал паузу, взгляд стал отрешенным. Он глубоко вздохнул. Она убила Бен-Элима. Это было в лесу Форн. Этот Бен-Элим был капитаном, его звали Гальзур. Он оскорбил Орден. Когда я ответил гневом, он оскорбил меня и вызвал на дуэль. Я… отказался. Он ударил меня". Олин остановился, поглаживая рукой челюсть, словно вспоминая удар. "И твоя мать убила его".

Он остановился и потер глаза пятками ладоней. "Что бы я отдал, чтобы вернуться в тот момент и принять вызов Гальзура. Многое было бы по-другому".

'Что случилось? Я все еще не понимаю? сказал Дрем.

Бен-Элим были возмущены, назвали твою маму убийцей и потребовали ее смерти. Орден, конечно, так не считал. Было принято решение, что суд состоится, как только закончится битва с Кадошимом. Что ж, вскоре после этого мы сразились с Кадошимом. Мы попали в засаду, Орден понес большие потери — именно там погибла твоя мама, — а Бен-Элим прибыл с опозданием", — последнее слово отец проговорил с едва сдерживаемой ненавистью в голосе. После битвы, когда мы вернулись в Дан-Серен, Бен-Элим прислали посланника. Кол, капитан среди них, с требованием от их верховного капитана, Исрафила. Лорд-протектор, как они его называют". Губы Олина искривились в усмешке. 'Они требуют возмещения за смерть Гальзура, утверждая, что это было убийство, и что за это полагается кровный долг'.

"Какого возмещения? спросил Дрем.

Олин посмотрел ему в глаза. Тебя, Дрем. Они хотели заполучить тебя как своего подопечного. Они хотели забрать тебя у меня и вырастить в Драссиле. Видишь ли, ты не просто сын моей и твоей матери. Сестра твоей матери была капитаном Ордена, и до сих пор им является, насколько я знаю. Бирн. Хорошая женщина. Прекрасный лидер. Так что из тебя получился бы отличный заложник, используемый для манипуляций и контроля над Орденом Яркой Звезды, который с самого начала не подчинялся никакой другой власти. Я не собирался отдавать тебя, как и Бирн или Орден. У нас было много друзей…

Он покачал головой. В глазах его отца была боль, которую Дрем никогда раньше не видел.

Бирн и Орден отказались, а Бен-Элим сказали, что вернутся и заберут тебя силой, если придется. Напряжение было велико. Поэтому я встал глубокой ночью, собрал наши вещи и забрал тебя из Дан-Серена. Я не питаю любви к Бен-Элиму, но видеть, как Орден вступает в войну с ними, ради нас — я почти слышал, как смеются Кадошимы. Это было бы катастрофой для Изгнанных земель. Кто бы ни победил, они были бы сильно ослаблены и готовы к тому, чтобы Кадошим их прикончил. Так что… Он мрачно улыбнулся. 'Вот мы и пришли.'

Дрем посмотрел на своего отца; лицо Олина было изборождено возрастом и беспокойством, тяжестью его ноши. Дрем знал, что отец любит его.

Но выбор, который он сделал…

И внезапно гнев и боль ушли, растаяли, сменившись волной печали — за отца, за себя, за маму, за жизнь, которую они могли бы прожить вместе. Его отец пошевелился, раскрыв руки; Дрем растерялся, а затем Олин обнял его, притянув к себе так, что у него затрещали кости.

"Мне жаль", — прошептал Олин, а затем Дрем обхватил своего отца, прижимаясь к нему, как утопающий, оба молчали, но в их объятиях была произнесена тысяча слов.

В конце концов Олин отстранился, слезы окрасили его щеки.

Дрем чувствовал себя так, словно с его плеч свалился груз, ведь он наконец-то все понял. Но это новое знание породило еще столько вопросов. Он выдохнул и нерешительно улыбнулся.

У меня так много новых вопросов! Но сначала мне нужны ответы на первоначальные.

Дрем сосредоточился, пытаясь обуздать свой вихрящийся разум.

Заклинания, — сказал он, вспомнив кузницу и голос отца, странный язык, шипение крови, шипящей в темноте и отблески огня.

В Дан Серене учатся не только мечному делу, — сказал Олин. Если ты там достаточно долго и тебе доверяют". Орден был основан Корбаном, великим воином и лидером. Ты слышал о нем?

Да, конечно. Но не от тебя", — нехотя ответил Дрем.

'Ну, я избегал этой темы. Что ты знаешь о Корбане?

"Что он основал Орден в Дан Серене", — сказал Дрем, перебирая в памяти бесчисленные легенды и байки, которые он слышал на протяжении многих лет. У него была прирученная волчица".

Она не была прирученной, — пробормотал Олин. Продолжай.

Дрем пожал плечами. 'Что он участвовал в войне против Кадошима, что он был в битве при Драссиле, помог Бен-Элиму победить Кадошима. И что Орден Яркой Звезды готовит самых страшных, искусных воинов, которые ходят по земле".

Он посмотрел на своего па, и его взгляд погрузился в раздумья.

Ты один из этих воинов.

Корбан сражался не только против Кадошим", — сказал Олин, не замечая, что Дрем смотрит на него. Он объединил врагов Кадошим — мужчин и женщин всех наций, великанов, воинов Джехара, все сплотились вокруг него, сражались за него. Они любили его". Олин пожал плечами. 'Он уже лежал под кирхой до моего вступления в Орден, но я говорил с теми, кто его знал. Они говорили, что это был простой человек. Скромный, тихий. Яростно преданный своим сородичам и близким. И, как мне сказали, неплохо владел клинком. В значительной степени Корбан был причиной поражения Кадошим в тот день середины зимы в Драссиле, что бы вам ни говорили Бен-Элимы. Но он не просто построил школу воинов. Это было сделано в память о двух людях, двух его самых любимых друзьях, павших в великой битве. Воина и целительницы. Гар и Брина — таковы были их имена. И Брина была не просто целительницей. В Дан Серен нас учат, что заклинания — не большее зло, чем клинок. Выбор делает тот, кто его применяет".

Дрему это показалось очень логичным, и он задумчиво кивнул.

'А голова Асрота? Я думал, у тебя лихорадка или ты сходишь с ума".

Может, и так, — сказал Олин, — но я хочу покончить с этим прямо сейчас. Асрот заключен под слоем звездного камня в Большом зале Драссила. Жив он или мертв, заморожен или убит — никто не знает, хотя многие подозревают, что он все еще жив. И именно поэтому все они здесь: Кадошим, Бен-Элим. Кадошим ищут способ освободить Асрота со дня его замурования; он — их единственная надежда на победу над Бен-Элимом, единственный, кто достаточно силен, чтобы противостоять им. А Бен-Элим, они остаются, чтобы охранять его, чтобы гарантировать, что он никогда больше не будет ходить по земле".

Почему они просто не убили его?

'Потому что Асрот заключен в звездный камень, и не просто в маленькую глыбу, как мы обнаружили. Это совокупность Семи Сокровищ, все они были уничтожены и переплавлены в расплавленный шлак. В них было вложено много слов силы, и они до сих пор хранят остатки этой силы".

'Так как же ты можешь надеяться убить его?'

Потому что это металл звездного камня, — сказал Олин, поднимая новый клинок. Единственная вещь на этой земле, способная пробить гробницу Асрота".

Олин перевел взгляд на Дрема, наблюдая за тем, как в его голове проясняется смысл сказанного.

"Когда Асрот будет убит, с Кадошим будет покончено, они будут побеждены навсегда", — продолжал Олин. А у Бен-Элима не останется причин для борьбы. Нет причин рыскать по земле в поисках Кадошим, нет причин контролировать и порабощать народ Изгнанных земель. Их великая ложь была бы выведена на свет, раскрыта, как она есть".

'И что же это?' спросил Дрем.

'Оправдание, уловка, придуманная для захвата и удержания власти. Ничего больше.

'Ты уверен в этом?' спросил Дрем, нахмурившись.

'Всем своим существом я верю, что это правда', - ответил Олин.

Дрем ненадолго задумался, прикидывая последствия и вероятные следствия всего того, что говорил ему его отец. Чувствовалось, что на них ложится огромная ответственность, как на ветви в лесу, склонившиеся под тяжестью снега.

"Значит, предстоит многое сделать", — сказал он как самому себе, так и своему отцу.

Олин на это рассмеялся. 'А ты говоришь, что я все преуменьшаю'.

Для этого тебе понадобятся ножны, — сказал Дрем, кивнув на клинок из звездного камня.

Да. Это следующее в моем списке дел. Ты можешь мне помочь". Олин встал, схватил Дрема за запястье и потянул его к себе. 'Ты должен примерить его', - сказал он, указывая на новый меч Дрема.

Ты уверен, па? Мне кажется, он не подходит. Он твой.

Нет. Он твой. Подарок от отца к сыну. К тому же, у меня теперь новый меч".

"Двадцать одно лето, и у меня есть меч", — размышлял Дрем, застегивая на талии ремень с ножнами. Он хорошо сидел, хотя вес меча, прижатого к бедру, казался странным.

Я хотел, чтобы он тебе никогда не понадобился, — сказал его отец. Но в последнее время у меня плохое предчувствие".

Тогда, может, мне стоит обзавестись еще и кольчужной рубахой?

Наверное, стоит, — улыбнулся Олин, — но эта тебе мала. А вот тебе не мешало бы иметь свою собственную. Эта рубашка сто раз спасала мне жизнь".

'Мы должны пойти посмотреть…'

Дрем остановился. Он уже собирался сказать о кузнеце Колдере. Но Колдер не стал бы делать никому кольчужную рубашку. Или что-нибудь еще, больше никогда.

Снаружи послышался стук копыт, становившийся все громче.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ РИВ

Рив сосредоточилась, все ее существо было сосредоточено на том, чтобы идеально натянуть тетиву. Она почувствовала, как перо щекочет ей щеку.

Получилось.

'Нет. Ты все делаешь неправильно', - сказал Бледа ей на ухо.

'Как?' — хмыкнула Рив, стараясь не выдать ни намека на рычание, которое она чувствовала в своем голосе.

Начни с руки для лука, а не с руки для натягивания". Бледа обошел вокруг нее, попав в поле ее зрения.

Во-первых. У тебя костяшки пальцев белые. Нет, нет, нет. Не сжимай лук в кулак. Когда ты отпустишь древко и тетиву, твой кулак немного провернет лук, и прицел сбивается. Пусть лук лежит в руке, а натяжение тетивы создает давление. Понятно?

Да", — пробурчала Рив, чувствуя, как в глубине плечевой мышцы правой руки начинается дрожь. Все тело ныло, боль усилилась в суставах. Она подозревала, что это не просто натягивание тисового лука, хотя ее запястья и локти кричали под усиленным давлением.

Во-вторых, твоя рука прямая. Это неправильно. Я постоянно повторяю тебе: сгиб руки в локте, иначе, когда ты отпустишь лук, тетива порвет тебе кожу. Помнишь прошлый раз?

Рив помнила, пульсирующий синяк на руке не давал ей забыть.

Итак, — продолжил Бледа, — рука лука согнута, не прямая, а согнутая. Он сделал паузу. 'Понятно?'

Аргх.

'Да.'

'Ослабь свою тягу, ты не сможешь удерживать это маленькое дерево под таким углом дольше нескольких мгновений. Это плохая конструкция". На краю его губ появился намек на улыбку, всего на мгновение.

Неужели ему это нравится? Рив стиснула зубы и поборола желание бросить лук в Бледу.

'Он достаточно хорош для наших охотников', - прорычала Рив.

'Ты видела Джин с луком', - напомнил ей Бледа.

Да, — вздохнула Рив, в ее голосе слышался намек на поражение.

Не думай слишком долго обо всем этом, — сказал Бледа. Бой — это постоянное движение, текучесть, ты двигаешься, твой враг двигается. У кого есть время стоять на месте в течение дюжины ударов сердца и целиться?

Покажи мне, — произнесла Рив, протягивая ему лук.

Мне не нравятся эти луки, но… Он пожал плечами и взял у нее длинный тисовый лук. Рив отступила на шаг, посмотрела на мишень, потом снова на Бледу. Тетива его лука натянулась.

Вот, — сказал он, протягивая ей лук.

'А?' Рив хрюкнула. Она снова посмотрела на мишень и увидела стрелу в голове мишени, как раз в том месте, где должна была находиться глазница.

Глаз — более верная цель, если на враге надеты кираса и кольчуга. В зависимости от расстояния", — сказал Бледа.

'Это удивительно', - заметила Рив.

Пах, — сказал Бледа. 'С лошади, против конного противника. Вот где действительно начинает проявляться мастерство. Но ты никогда не сможешь стрелять с лошади из такого лука", — сказал он, возвращая Рив ее лук. Слишком длинный, слишком трудно натягивать. Вот почему в Арконе у нас есть такие луки". Он погладил свой лук, висевший в чехле на бедре. Казалось, он никогда не расставался с ним в эти дни.

Не унывай, — сказал ей Бледа. Скоро я заставлю тебя потерять три стрелы, прежде чем первая попадет в цель".

Ты веришь в меня больше, чем я сама.

Шаги, постукивание по плечу Рив.

Это был Вальд, ее друг.

Мой бывший друг, поправила она себя. Странно, но с тех пор, как я пнула его ногой в камни, мы не были так близки.

"Мы можем поговорить? сказал ей Вальд. Рив поняла, что смотрит ему в глаза.

Я думала, он выше меня.

Он все еще шире, покрыт блеском пота, мышцы выпуклые после тренировки на оружейном поле.

Вид у него напряженный.

Да, — сказала Рив.

Где-нибудь в укромном месте", — сказал Вальд, не встречаясь с ней взглядом.

Рив почувствовала, как в ней закипает гнев, вспомнив, как он обращался с ней, как со служанкой, на глазах у всей сотни. Воины, среди которых она жила всю свою жизнь.

Что бы это ни было, ты можешь сказать это здесь. И если ты собираешься попросить меня почистить твои сапоги, то тебе лучше окончательно распрощаться со своими камнями".

Мгновение паузы, гордость боролась с чем-то другим на его лице.

Стыд?

Вальд вздохнул, раздувая щеки. 'Я просто хотел сказать…' Вальд оглянулся, увидел стоящего неподалеку Бледу, внешне спокойного и контролируемого, как всегда, но все же было что-то в том, как он смотрел на Вальда. В его глазах была угроза. Вальд вернул ему взгляд, затем снова обратился к Рив.

Я хотел сказать, что мне жаль. Я не должен был так с тобой обращаться. Мы были друзьями много лет, тренировались вместе, прикрывали друг друга". Он пожал плечами. 'Что я могу сказать? Я идиот, когда выпью".

Рив почувствовала, как ее гнев улетучивается, сменяясь приятным сиянием. Она улыбнулась ему.

'Все забыто', - легко сказала она. Вальд широко улыбнулся, облегчение волнами накатывало на него, и протянул ей рукоять воина, которая технически предназначалась только для тех, кто прошел испытание воином. Рив оценила этот жест и взяла его за руку.

Их внимание привлек шум — звук рога.

Все трое посмотрели друг на друга.

Слишком рано для молитв, — сказал Вальд.

'Это Дарование знаний', - сказал Бледа.

'Да', - согласилась Рив. Люди начали покидать оружейное поле, направляясь в Большой зал Драссила.

Пойдемте, — сказала Рив и, пожав плечами, повела их с поля.

В последний раз, когда это случилось, полукровка Кадошим пытался убить Исрафила на глазах у всех в Драссиле.

Она ускорила шаг.

Когда они шли за толпой, спешащей по широким улицам Драссила, Рив увидела свою сестру Афру. Она поспешила к ней.

Ведь две женщины, которых она видела на дороге в ту ночь с Бледой, были ее сестра и Фиа, а с тех пор Фиа исчезла из их барака, и в Драссиле ее не видели. Афру было трудно вычислить каждый раз, когда Рив к ней подходила.

Они стояли посреди толпы, спешащей на призыв Дарующего Знания, — скала среди быстро текущей реки.

Афра моргнула. 'На это нет времени'. Она нахмурилась, взмахнув рукой в воздухе. Призыв.

Рив схватил ее за руку и прижал к себе. Я видела тебя, — сказала она низким голосом, — на дороге с Фиа. Где она?

Вспышка беспокойства, затем гнев.

Афра вырвалась из ее хватки и устремилась дальше в быстротекущую толпу, оставив Рив гадать, что же скрывает ее сестра.

Большой зал наполнился журчащими разговорами, до отказа набитый жителями Драссила. Ярусных ступеней не хватало, чтобы вместить всех, толпы стояли тесно прижавшись друг к другу на лестничных площадках вокруг зала. В вышине палаты ленивыми кругами летали Бен-Элим. Они подняли рога к губам, когда дверь открылась и в комнату вошел Исрафил, лорд-протектор, а за ним процессия Бен-Элимов. Первым среди них шел золотоволосый Кол, за ним еще несколько человек, выстроившихся в две широкие колонны, а между ними шли две фигуры. Одна — Бен-Элим, другая — женщина в тренировочной ливрее Белокрылого.

Исрафил остановился на помосте, стоя перед фигурами Асрота и Мейкала, за его спиной маячили гигантские стражники.

'Вера, Сила и Чистота', - страстно прокричал Исрафил, далекий от монотонной декламации, которая была обычным способом произнесения Элайонского Языка. Его глаза пылали, крылья подрагивали от сдерживаемого гнева.

'Ибо таков Путь Элиона', - пробормотала Рив вместе с остальными членами палаты, хотя поведение Исрафила ее тревожило.

'Здесь, в Драссиле, совершено преступление', - прогремел голос Исрафила, и в зале воцарилась тишина.

Рив различала две фигуры, сопровождаемые Бен-Элимом. Один из них был Бен-Элим Адонай, друг Кола. Он пировал с сотней Афры в ту ночь, когда Рив ударила Вальда ногой по камням, и сидел на почетном столе вместе с Афрой. Кожа его была бледна как молоко, глаза — темные впадины. Воительница рядом с ним подняла голову. Это была Эстель, которая сидела на скамье рядом с ним в ту же ночь. Ее глаза были красными от слез, а лицо искажено стыдом.

"Их обвиняют в неподобающих отношениях, — продолжал Исрафил, — в поведении, которое считается недопустимым между Бен-Элимом и смертной из Изгнанных земель".

По залу прокатился шепот. Рив почувствовала, как пошатнулась на своем месте, ужас от заявления Исрафила был как удар.

"Элион Создатель создал всех нас, — продолжал Исрафил, — но Бен-Элим он создал как существ духовных, без желаний плоти. Сейчас мы стали плотью, как вы, люди, плотью, но это не значит, что он создал бен-элимов и людей, чтобы они легли один с другим. Мы, Бен-Элим, — Сыны Могущественных, Отдельные, такими нас создал Элион, и такими мы и останемся! Он поднял руку вверх, когда раздались крики. Эти двое не совершали такого подлого поступка, иначе их жизни были бы потеряны. Но они поступили неподобающим образом, один с другим, и совершили действия, которые, если оставить их безнаказанными, могут привести к Великому Поступку. Смешать кровь вечного и смертного". Он сделал паузу, его глаза пылали гневом. 'Мы — Бен-Элим, отдельные, чистые, созданные так Элионом. Наша кровь не может разбавиться, мутировать. И эта истина одинакова для смертных этих Изгнанных земель, будь то человек или великан". Он сделал паузу, презрительно глядя на Адонаи. 'Ты сделаешь нас меньше, твой необдуманный поступок грозит привести на эту землю новую, запятнанную породу, испорченную слабостью человеческих чувств, управляемую желаниями плоти, а не Законом Элиона. Ты сделаешь нас слишком слабыми, чтобы обеспечить соблюдение Предания Элиона". Он почти выплюнул последние слова и сделал долгий, дрожащий вдох, чтобы успокоиться. Мы были созданы отдельно, и наша кровь должна оставаться такой. Этого требует Закон. Под страхом смерти".

Он повернулся к Бен-Элиму, стоявшему во фланге Адонаи, и кивнул им, одновременно выхватывая меч.

Бен-Элим схватил Адоная и заставил его опуститься на колени.

В зале воцарилась тишина, как показалось Рив, на весь Драссил.

Адонай посмотрел на Исрафила, когда тот подошел к нему.

'Не делай этого', - прошептал Адонай, хотя его голос разносился по толпе. Мы все — творение Элиона". Его взгляд метнулся к Бен-Элиму, стоявшему на страже около него, и на мгновение задержался на Коле. Он снова уставился на Адоная суровыми глазами.

'Молчи, нарушитель Закона', - прорычал Исрафил, стоя перед Адонаем.

'Адонай из Бен-Элима, я признаю тебя виновным в нарушении нашего Священного Писания, — воскликнул Исрафил, поднимая меч, — и в приговоре я отнимаю у тебя крылья'. Меч вонзился, раздался звук, похожий на раскалывание мягкого дерева, взрыв белых перьев, когда крылья были отрезаны, за ним последовал пронзительный крик, звонкий, еще один, наложенный на другой, казалось Рив, что они никогда не закончатся, медленно затихая до жалобного скуления, когда Адонай упал в хватку Бен-Элима по обе стороны от него. Два его белых крыла лежали в грязи, испещренные багровыми пятнами, а кровь вяло сочилась из двух обрубков на спине.

Исрафил и охранники Бен-Элима смотрели на Адоная. Рив заметил, как на лице Кола промелькнула эмоция, нечто среднее между жалостью и стыдом.

Исрафил повернулся к Эстель.

К удивлению Рив, женщина не плакала и не хныкала, а стояла и смотрела на Исрафила с молчаливым мужеством.

Как Белокрылая, подумала Рив.

'Ты, Эстель ап Торил, лишаешься своего звания и положения в Белокрылых. С этого момента ты изгоняешься из Драссила и Страны Верных. У тебя есть две луны на то, чтобы покинуть это королевство, после чего, если тебя обнаружат в наших пределах, ты будешь казнена без суда и следствия".

Он смотрел на нее сверху вниз, его меч все еще капал кровью Адоная.

Белое перо опустилось на землю между ними.

Он шагнул вперед, схватил эмблему Белокрылых, нашитую на плече ее тренировочного жилета, сорвал ее и бросил на каменный пол.

'Ты понимаешь свое наказание?' сказал Исрафил.

Эстель не ответила, просто уставилась на Исрафила.

'Эстель ап Торил, ты понимаешь свое наказание?' повторил Исрафил, тише, но еще более грозно.

'Понимаю', - сказала Эстель, склонив голову, и в ней прорвался всхлип, который она быстро сдержала.

'Уберите их с глаз моих', - прорычал Исрафил и вышел из Большого зала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ДРЕМ

Дрем открыл дверь, выглянул наружу и посмотрел вдоль дорожки, которая вела к их холду. Всадники приближались. Много.

Папа, — сказал Дрем, выходя на крыльцо. Его отец последовал за ним, двинулся впереди него, накинув на плечи плащ и сунув в него меч Звездного Камня.

Во двор въехали всадники — десять, двенадцать, шестнадцать человек, и все еще прибывали новые. Дрем почувствовал свинцовую тяжесть в животе, потому что узнал некоторых из них. Во главе их ехал бритоголовый мужчина со шрамом от рта до челюсти, а за ним скакал человек с окладистой рыжей бородой. У него был новый синяк, покрывавший половину лица, один глаз покраснел и опух.

Он дрался с кем-то еще?

Когда они остановили своих лошадей перед хижиной, Дрем узнал еще нескольких: у одного было сломано предплечье, у другого — рука, которую Дрем раздробил и сломал кости пальцев. Позади собрались другие, от них исходила аура дурных намерений. Дрем привык жить среди трапперов и людей, существовавших на задворках цивилизации, людей, которые жили по своим законам или вообще без них. Но в этих людях было что-то другое, что-то худшее, как будто на их душах было пятно.

'Что вам нужно?' сказал Олин лысому со шрамом, который все еще казался их лидером. 'Зачем вы здесь?'

Мы здесь, чтобы повесить убийц кузнеца Колдера, — сказал лысый, слезая с коня, — а потом я лишу вас всего, что стоит монеты, а остальное сожгу, оставив вас двоих качаться на балке". Он усмехнулся им обоим, отвязывая от седла длинную толстую веревку, и направился к хижине, за ним копошились люди.

'О чем ты говоришь?' сказал Дрем. 'Убийцы?'

Не отрицай, — сказал лысый мужчина. Ульф говорит, что Колдера зарезали и оставили в лесу на растерзание медведю. Все знают, что вы были в кузнице Кальдера всю ночь — грабили его, без сомнения. Есть свидетели. Городские стражники видели, как вы покидали Кергард на рассвете, а ваш дом находится ближе всех к тому месту, где его нашли".

Он поставил сапог на первую ступеньку к хижине, мужчины встали по обе стороны от него.

Дрем почувствовал, как его охватывает паника. Он открыл было рот, чтобы возразить, указать, что их логика ошибочна: как они могли убить Колдера и бросить его в лесу, если свидетели видели их в Кергарде на рассвете? Но он знал, что это бесполезно.

Эти люди хотят видеть нас мертвыми, им нужен лишь повод, чтобы это произошло, а их тут почти целый десяток! Даже оружейное мастерство и магия Па не смогут это исправить!

Дрем, — сказал его отец шипящим шепотом. Один взгляд на него, и Дрем понял, что он пришел к тому же выводу. Возвращайся внутрь, пройди через хижину и вылезай через заднее окно".

На мгновение Дрем почти сделал это, настолько он привык следовать указаниям отца. Потом он понял, что отец не собирался следовать за ним. Дрем прижал пальцы к горлу, считая удары своего сердца. Оно билось намного быстрее, чем обычно.

Нет, — сказал Дрем, шагнув вперед, чтобы встать рядом с отцом.

Олин взглянул на него, увидел решимость на лице Дрема и отрывисто кивнул.

"Мы невиновны в смерти Колдера, — крикнул Олин, — но еще шаг, и твоя кровь будет на моей совести, и я не потеряю из-за этого ни одной ночи сна". Он стряхнул плащ с плеча, освобождая рукоять меча, и поднял над головой свой черный двуручный клинок.

Лысый человек замешкался на ступеньках, то ли от слов Олина, то ли от меча в руках Олина, Дрем не знал, но его взгляд был прикован к лезвию черного меча.

Однако другие вокруг и позади лысого протискивались вперед, и для Дрема все замедлилось. Он увидел, как по ступеням поднимается Виспи Борода, с копьем в руке, с неистовой ухмылкой на лице, и понял, что этот человек обрил голову.

Должно быть, ему холодно. Непрактичный поступок для того, кто зимует на севере.

Затем кто-то метнул в Олина копье, лезвие которого было нацелено в брюхо его отца. Олин, казалось, только шаркнул ногами, а затем копье пронеслось мимо него, по воздуху, в то же самое время черный меч Олина рубил вниз, рассекая голову мужчины, прямо за ухом. Раздался влажный треск, и вокруг лезвия из звездного камня и головы мужчины вспыхнуло пламя, только пламя было черным и сернистым, а затем меч пробил нижнюю часть челюсти мужчины, и его лицо со шлепком упало на ступеньку, кровь, кости и мозги брызнули по обе стороны от него. Олин отшвырнул неподвижный труп назад, на тех, кто стоял сзади, мужчины упали, спутанные.

Дрем боролся с желанием вызвать рвоту. Вид человека, замахнувшегося на него мечом, помог ему взять это под контроль. Он отступил на шаг, почувствовал, как воздух с шипением пронесся мимо его лица, когда меч промахнулся на расстояние вытянутой руки.

Как это может происходить? Я только что видел, как мой отец убил человека, а другие жаждут нашей крови. Могу ли я так поступить? Могу ли я забрать чужую жизнь?

Ему стало плохо, он пожалел, что не последовал совету отца и не побежал к заднему окну, хотя без отца он бы не ушел.

Что мне делать? Стоять и сражаться? Убить или быть убитым?

Взгляд на своего па, который держался на вершине лестницы, пробивая древко копья, раскалывая его, как хворост, обратным ударом пробивая чьи-то глаза, брызги крови при падении.

И тогда решение было принято Дремом. Когда на ступеньки хижины навалилось еще больше людей, человека с мечом, который только что пытался вырезать кусок из лица Дрема, толкнули вперед, и Дрем, не задумываясь, шагнул ему навстречу, проскользнул мимо меча, полоснул костяной рукоятью секиры по руке человека, рубанул топором между шеей и плечом. Человек закричал, кровь хлынула фонтаном, и он рухнул, повалив стоящего за ним человека.

Боль пронзила руку Дрема: удар копья задел его, рука схватилась за древко топора и потянула его вперед. Он дико рубил и колол своим сиксом, услышал крик, и хватка на топоре вывела его из равновесия. Он споткнулся, упал на одно колено, что-то твердое ударило его по голове, в глазах вспыхнули белые огни, когда он наносил удары вслепую, почувствовал, как его лезвие врезается во что-то, сопротивление плоти, скрежет кости.

Зрение прояснилось, он все еще стоял на коленях, лезвие его ножа до рукояти вонзилось в бедро человека, схватившегося за рукоять его топора. Позади него лежали еще тела, мужчины кричали, вопили, тянулись к нему. Он пытался разглядеть своего отца, но вокруг была давка, Олина не было видно, хотя он услышал крик человека, что обнадеживало — значит, бой еще продолжается, только бы кричавший не был его отцом.

Дрем вонзил лезвие в ногу человека, услышал соответствующий крик, нарастающий по силе, и почувствовал, что рукоять его топора исчезла. Он выдернул свой сикс из бедра мужчины, на его руку хлынула горячая кровь, и он, пошатываясь, попытался встать на ноги. Снова удары, руки хватали его, тащили во все стороны, и он рванулся вперед, потом его ноги оторвались от земли, и его понесли, спустили по ступеням хижины во двор. Петлю из веревки накинули ему на шею и затянули; настал черед Дрема кричать, страх вырвался из его живота, придал его конечностям силу, и он стал брыкаться, колоть и рубить. Резкая боль в левой руке, и топор исчез, руки держали другую руку, прижав его, скручивая, а затем исчез и его сикс.

ДРЕМ. Он услышал рев своего отца, ДРЕМ.

Папа, — попытался крикнуть он в ответ, но петля на его шее была слишком тугой, чтобы он мог полностью разогнуть голосовые связки. Он увидел сучья над головой, веревку, перекинутую через них, руки, хватающиеся за нее, и давление на его шею все усиливалось, его поднимали вертикально, ноги болтались, люди кричали и издевались, а он не мог дышать, его руки хватались за веревку вокруг его горла.

Она слишком толстая, слишком тугая, и слепой ужас охватил его, его легкие горели, он кричал, пытаясь вдохнуть, все в нем исчезало, когда инстинкт жить, дышать, поглощал его. Черные пятна затуманили его зрение, соединяясь, как пролитые чернила, затуманивая мир.

Другой звук, слившийся с бешеным стуком его сердца, заглушил рев толпы, набросившейся на него, — ритмичный гром. Голоса, крики, все громче, а потом он закружился, кто-то схватил его, поднял на ноги, и внезапно он смог дышать, только струйкой, как через тростник, задыхаясь, но все же со сладким, славным облегчением. Рывок за веревку, и он понял, что кто-то ее перерезал. Голос рядом, и зрение вернулось, затуманенное, медленно фокусируясь.

"Чем это Олин тебя кормит?" — сказал голос, и он увидел Хильдит, хозяйку медоварни, сидящую на лошади. Один из ее грузных стражников держал Дрема. Другой стражник перерезал веревку над ним, и его бесцеремонно сбросили на землю.

Благодарю, — прохрипел Дрем, и Хильдит кивнула ему.

Соберите их, — крикнула Хильдит, и тут же появились еще стражники и собрали тех, кто пытался линчевать Дрема. Во дворе появился Ульф во главе дюжины мужчин. Он дико огляделся, а потом увидел Дрема, соскочил с коня и поспешил к нему.

Па, — прохрипел Дрем.

С твоим отцом все в порядке, — сказал Ульф. По крайней мере, я не думаю, что кровь, которой он покрыт, принадлежит ему".

Ульф начал смеяться, баритональным смехом, который вскоре перешел в нечто, напоминающее блеяние осла. Затем зрение Дрема снова затуманилось, темнота надвинулась с края его зрения. Последним ощущением было чувство невесомости, падения.

Дрем рывком поднялся на ноги, кашляя и отплевываясь. Его горло словно горело, а воздух просачивался через отверстие размером с иголку.

Они убивали меня, вешали меня.

Спокойно, сынок, — раздался рядом голос его отца, который мгновенно успокаивал его, и он расслабился.

Дыши спокойно и медленно. Ты в порядке".

Дрем так и сделал и, открыв глаза, увидел склонившегося над ним отца с озабоченным выражением лица.

"Ах, мой мальчик, я думал, что потерял тебя на несколько мгновений", — сказал Олин. Он прикоснулся к щеке Дрема. Мой чудесный, замечательный мальчик, — прошептал он, и улыбка смягчила его глаза. Брызги крови усеяли его лицо и одежду.

Всего его, понял Дрем, когда он сел, не торопясь, а отец подал ему ковш с водой.

Первый глоток показался ему ножом, вонзившимся в горло, но после этого он стал дышать легче и пить более нормально.

"Что случилось? прохрипел Дрем, его голос скрипел, как ржавые петли.

Прибыли Хильдит и Ульф, похоже, с половиной Кергарда".

Дрем огляделся, увидел, что его отнесли на крыльцо и теперь он сидит на скамье под окном. Его спина была мокрой от талого снега.

Что они здесь делают?

'Они ведут охоту на медведя; подумали, что мы могли бы присоединиться к ним. Прибыли как раз вовремя".

Я с тобой полностью согласен, — сказал Дрем, потрогав горло. Кожа была сырой и местами кровоточила от ожога веревкой. Ты в порядке?

Да, — сказал его отец, — хотя я не был бы в порядке, если бы Хильдит прибыла на сотню ударов сердца позже".

А остальные, те трапперы и шахтеры?

'Они все еще здесь. Ульф пригрозил им, и за его спиной больше мечей, чем за спиной Бурга".

" Кого?

'Их вождь. Лысый, со шрамом. Так что они подчинятся слову Ульфа. Пока.

'Пока', - пробормотал Дрем и медленно поднялся. Он огляделся, увидел людей и лошадей, снующих по двору, несколько свор гончих, возбужденно лающих. Виспи Борода бросил на него мрачный взгляд. Дрем посмотрел в сторону, увидел ряд тел, распростертых на крыльце, семь из них были укутаны плащами.

'Теперь это кровная месть', - сказал Олин. Дальше будет только хуже". Он понизил голос, возвращая Дрему его секиру и топор. Пора нам покинуть север".

"Не могу не согласиться", — сказал Дрем. Мысль о том, чтобы убраться подальше от этой шайки убийц, была радостной, хотя, как ни странно, следующей его мыслью была Фрита, целующая его в щеку под тяжелыми от снега ветвями.

Может быть, она могла бы пойти с нами? Мне не нравится мысль оставить ее здесь, когда вокруг такие, как они.

Он бросил мрачный взгляд на Бурга, Виспи и их команду, засовывая свое оружие обратно в ножны и петли на поясе. Когда он это сделал, то почувствовал рукоять своего нового меча и понял, что даже не подумал использовать его во время боя.

'Привычка'. Его отец пожал плечами, заметив его взгляд. 'Кроме того, это был бой в ближнем бою, ты сделал хороший выбор'.

'Правда?'

Ты еще дышишь, но двое там внизу не дышат, и это из-за тебя".

Дрем почувствовал это как удар, где-то глубоко внутри. Две жизни исчезли из-за него. Он посмотрел на их тела под плащами: когда-то они были людьми, которые смеялись, любили, улыбались, клялись, а теперь превратились в мешки с мясом и костями.

"Ты бы предпочел, чтобы вместо них там был ты?" — спросил его отец, внимательно наблюдая за его лицом.

'Нет', - ответил Дрем без колебаний.

'Вот и все, — сказал его отец. Ты не искал крови, не заставлял это делать. Иногда ты можешь только ответить, и иногда единственный ответ — это…

'Кровь и сталь', - закончил Дрем.

Да. Сиг научила меня этому". Олин улыбнулся, нерешительно подергивая губами. Но мне приятно говорить с тобой о ней. Говорить о прошлом. Я чувствую, как будто с меня сняли груз. Я должен был рассказать тебе раньше".

Да, стоило.

Стук шагов: Хильдит и Ульф поднимаются по лестнице к ним, Ульф опирается на раненую ногу, Асгер, торговец на рынке, рядом с ним.

'Ты в порядке, парень?' спросила Хильдит у Дрема.

'Благодаря вам'. Дрем кивнул.

"Пожалуй, я с тобой соглашусь", — сказала она, усмехаясь. Думаю, ты мне задолжал".

"Я в долгу", — сказал Дрем.

"Мы оба должны", — добавил Олин. Всем вам. Он посмотрел на Ульфа и Асгера.

"Вы должны пойти с нами", — сказал Ульф. На эту охоту на медведя. Чтобы я мог присматривать за вами. Я слышал, что вы неплохо выслеживаете…

'А что насчет них?' Олин кивнул на группу трапперов, которые пытались их повесить.

'Они тоже идут. Мы выстроимся в линию: ты на одном конце, они на другом, я, Хилдит и наши парни между ними. Вы никогда не будете ближе, чем на пол-лиги". Ульф подергал свою седеющую бороду, оглядывая холд. "Мне не нравится мысль о том, что вы здесь одни".

Мне тоже, подумал Дрем. Мне тоже не очень нравится мысль бродить с ними по лесу. Но иногда безопаснее, когда ты можешь видеть своего врага.

Олин нахмурился. Мы пойдем, — сказал он.

И когда мы вернемся, — сказала Хильдит, — нам нужно задать вам двоим несколько вопросов о Колдере. Вас видели в его кузнице глубокой ночью и видели, как вы покидали Кергард на рассвете".

Я заплатил Колдеру за использование его кузницы, — сказал Олин. Нужно было сделать кое-какие железные работы. Он должен был встретить нас у ворот Кергарда на рассвете. Его там не было, мы уехали". Олин пожал плечами.

Хм, — хмыкнул Ульф. Но это не объясняет, что он делал здесь, в заднице Дикого края".

'Или то, что выглядит как ножевое ранение на его трупе', - добавила Хильдит.

'Это поспешные выводы, — сказал Ульф. Колдер мог упасть на что-то острое, даже на свой собственный клинок, если он пытался защититься". Ульф пожал плечами. Есть вопросы, и будет много времени, чтобы ответить на них, но пока мы знаем, что медведь там, и нам нужно убить его, пока он не напал снова. Так что сначала мы сделаем эту работу, а?

'Согласен', - хмыкнула Хильдит.

Ульф подмигнул Дрему, а потом повернулся, выкрикивая команды, и люди забрались в седла. Дрем бежал к загонам, а его отец подгонял седла и упряжь. Прошло совсем немного времени, и все они поскакали по тропинке, ведущей от холда Дрема и Олина, обратно к месту, где они шли по следам Фриты. План состоял в том, чтобы вернуться к месту, где было обнаружено тело Колдера, и начать поиски оттуда.

Дрем и его отец ехали во главе колонны, их численность больше напоминала небольшой отряд.

Колдера все в Кергарде любили. Если мы найдем этого медведя, он не уйдет от этой группы.

Дрем бросил взгляд на холд Фриты, когда они подъехали к тому месту, где утром видели ее следы. Он нахмурился и пришпорил коня. Уставился.

'О нет'.

'Что?' Олин хрюкнул рядом с ним, проследив за его взглядом.

Дрем подстегнул свою лошадь, натянул поводья и перешел на галоп за несколько ударов сердца. Он слышал позади себя топот копыт, крики, но не остановился и даже не замедлился, впился пятками в ребра своего пони, когда они приблизились к ограде, и его лошадь прыгнула, полетела по воздуху, ограда пронеслась под ними, стук копыт, взрывы снега, галоп продолжался. Когда они приблизились к деревянной хижине, Дрем затормозил, взметнув снежные брызги, и спрыгнул со спины своего скакуна, выхватив меч, и побежал по деревянным ступеням к двери.

Она была выбита, рама и стена вокруг нее представляли собой развалины, достаточно широкие, чтобы в них могли проехать две лошади. Кровь была размазана по половицам.

Дрем, подожди, — услышал он позади себя крик отца, но проигнорировал его и шагнул внутрь хижины.

Ему пришлось подождать мгновение, чтобы глаза привыкли: ни огня, ни факелов, только тени, пронизанные лучами дневного света, проникающего через огромное отверстие в боковой стенке хижины. Затем Дрем увидел какую-то фигуру, на полу вокруг нее расплывались струйки темной крови, и он бросился вперед.

Это была гончая Сурл, ее брюхо и бока были распороты когтями. Дрем погрузил пальцы в кровь. Оттуда донесся отзвук тепла, слабый, как первый поцелуй рассвета. На зубах гончей тоже была кровь, немного плоти и меха, что-то похожее на клочок кожи.

Смелая гончая, взяла кое-что перед концом, подумал Дрем, погладив животное по голове.

Фрита, где ты? Пожалуйста, будь жива.

Он стоял, продолжая поиски, когда в разбитом дверном проеме показался силуэт его отца.

Более плотная тень в темноте, тело. Дрем почувствовал, как заколотилось сердце, когда он приблизился к нему, на этот раз медленно, пытаясь подготовиться к тому, что увидит светлые волосы Фриты, бледную, тонкую красоту ее лица. Он встал над телом. Оно было отвернуто от него, наполовину погребено под разбитой дверью. Он присел, положил руку на плечо и повернул его к себе.

Это был Хаск, дедушка Фриты. Глаза и рот широко раскрыты, шок и ужас смешались, огромная рваная рана на груди, осколки кости в разорванной плоти. Дрем слышал, как его отец рылся в завалах, ведя тщательный поиск — непревзойденный следопыт.

Дрем подошел к дыре в стене, увидел кровавый медвежий след, деревянный пол, изрезанный когтями. Еще кровь.

Но Фриты нет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ РИВ

Рив сидела в пиршественном зале своего барака, ковыряясь в тарелке с кабаньими ребрышками и сладким пастернаком. Джост и Вальд были рядом с ней, сидя друг подле друга. В любое другое время их вид вызвал бы у нее усмешку: Джост, стройный и высокий, как сажень, выглядел так, словно состоял из одних сухожилий и костей, а Вальд, такой мускулистый, что льняная рубаха и кожаный жилет обтягивали его, отчего он казался приземистым, но он не был таким, поскольку был выше Рив.

Нет, не выше, чем я сейчас. Должно быть, я выросла, и быстро. Разве это нормально?

В пиршественном зале было тихо. Афру и ее капитанов вызвали на встречу с Исрафилом и советом лорда-протектора.

Впрочем, это не единственная причина тишины.

Настроение среди сотни Афры было приглушенным и мрачным с тех пор, как в Большом зале Драссила после обеда состоялся суд.

Бедняга Эстель, у тебя отняли крылья — то, ради чего ты работала и тренировалась всю жизнь, — а потом изгнали. Ни родственников, ни друзей, все придется начинать сначала. И куда ей идти? В Ардан, Тарбеш, Аркону, Запустение? Куда еще?

Рив вздохнула, поддевая еду ножом. Она знала, что Эстель и Адонай поступили неправильно, что они ослушались величайшего из Законов Элиона, запрещающих Великий Проступок.

Но на самом деле они этого не делали. За чем их застали? Целовались, обнимались? Флиртовали? Рив видела их за столом Афры, ей показалось, что они были слишком близки, что прикосновение было слишком долгим, и тогда она почувствовала всю неправильность этого.

Но разве это заслуживает столь сурового наказания? Крылья Адоная отрезаны. Эстель изгнана…

Она чувствовала растерянность и вину за то, что усомнилась в правоте Исрафила.

Она все еще видела багровый оттенок крови Адоная, капающий на его отрезанные крылья, лежащие в грязи.

Когда у тебя отнимают полет. Это все равно, что потерять ноги.

Я должна была сказать Афре, когда увидела их. Она бы знала, что делать.

'Не хочешь? Я доем за тебя", — сказал Вальд, разглядывая ее тарелку и заглатывая последнюю подливку толстым куском черного хлеба. Деревянная тарелка выглядела такой чистой, словно с нее ничего не ели.

Возьми, — сказал Рив, подталкивая недоеденную еду к Вальду.

'Я бы это съел!' воскликнул Джост, выпучив глаза на своем исхудалом лице. Он ел почти столько же, сколько и Вальд, но, глядя на него, этого не скажешь: они часто спорили из-за еды.

'Слишком медленно'. Вальд подмигнул Джосту.

Как они могут шутить в такое время?

Она увидела свою маму, сидящую в тенистом углу пиршественного зала, и встала.

Пойду к маме, — сказала она Джосту и Вальду, зачерпнула вина и два кубка и оставила их препираться над недоеденной тарелкой с едой.

Рив была глубоко тронута судом над Адонаем и Эстель, и до сих пор чувствовала это, ее чувства менялись от осуждения до жалости каждые несколько ударов сердца.

Глядя на Рив, ее мама подумала, как сильно та похожа на постаревшую Афру: складки вокруг глаз и рта, седые полосы в волосах — теперь их было больше, чем черных. Ей показалось, что она сама очень мало похожа на них: светлые волосы там, где у них были темные, более тонкие черты лица там, где у мамы и Афры они были сильнее.

Афра так похожа на маму. А я должна быть похожа на нашего отца. Я бы хотела, чтобы он был здесь, чтобы я его знала. Мой характер — это тоже его наследие? Потому что я не вижу ничего подобного ни в Афре, ни в Маме.

Далме одарила Рив слабой улыбкой, которая частично перешла в решительную, но не смогла скрыть беспокойство, таившееся в ее глазах.

'Что случилось, мама? Расстроилась из-за Адоная и Эстель? сказала Рив, садясь, зубами вытаскивая пробку из винной кожи и наливая вино в два кубка.

"Да, — сказала ее мама, — ужасная вещь". Она вздохнула. 'И я беспокоюсь за Афру', - добавила она.

'Волнуешься за Афру?' Ее сестра всегда была такой способной, идеальной ученицей Элиона Лор. Дисциплинированная, спокойная, непревзойденный воин и лидер, и набожная, воплощающая в себе представления Рив о том, чем на самом деле являются Вера, Сила и Чистота. И все же сейчас она была согласна со своей матерью. С той ночи, когда Рив увидела ее с Фией, Афра вела себя не в своей тарелке. Я хотела спросить тебя о ней. Она была… странной в последнее время".

'Ты тоже так думаешь?' спросил Далме. 'Как так?'

'Не в духе, не интересуется ничем, что я могу ей сказать'.

Иногда руководить трудно", — сказала ее мама, сжав руку Рив. 'Все время', - поправила она себя. 'И это темные дни — маяки, слухи о перемещении Кадошим. Эстель".

Да, — сказала Рив, делая долгий глоток из своей чашки.

По правде говоря, Рив нечасто задумывался о трудностях и стрессах, связанных с руководством сотней. Только о славе. Гордость и уважение, которые она испытывала к сестре и к маме, выполнившей ту же задачу раньше Афры. И постоянно растущее давление на ее собственные плечи, которое усугублялось мыслью о том, что она, возможно, никогда не станет Белокрылой, не говоря уже о том, чтобы подняться в их рядах до позиции лидера.

'Как ты думаешь, зачем Исрафил собирает собрание? Уже поздно его созывать, да?" — спросила она у мамы, желая отвлечь себя от этой неприятной мысли.

Да, — сказала Далме, медленно и обдуманно кивнув. Что бы это ни было, это должно быть важно".

Мама Рив возглавляла сотню в течение многих лет, уйдя со своего поста только тогда, когда совокупный эффект возраста и накопленных травм принял решение за нее. Если кто и понимал давление и политику лидерства в сотне, так это она.

Может быть, эти маяки, — сказала Рив.

'Может быть'. Ее мама наклонилась к ней. Не позволяй настроениям Афры беспокоить тебя. У нее свои проблемы, и иногда мы вымещаем их на тех, кто нам ближе всего".

'Значит, это комплимент.' Рив фыркнула и улыбнулась.

'Да, можно и так сказать.' Ее мама рассмеялась.

Но не очень-то похоже на комплимент.

Нет, я уверена, что нет, но Афра разберется со своими проблемами, рано или поздно. И тогда ты, без сомнения, насладишься ее извинениями".

Да, так и будет, — согласилась Рив. Просто я бы хотела, чтобы это случилось раньше, а не позже".

'А ты?' — спросила ее мама. "Как ты себя чувствуешь?

"Я? Я чувствую себя немного тяжеловато", — сказала Рив шепотом, как будто даже говорить об этом было неправильно, предательством по отношению к Бен-Элиму и сотне. Сегодня днем", — сказала она, взмахнув рукой в качестве объяснения. Каждый раз, когда она закрывала глаза, она видела крылья Адоная, падающие в грязь, слышала его крики. Она испытывала почти сочувствие к нему, ее спина болела между лопатками.

Если бы эти боли только начались, я бы поверила в это.

Отчасти я понимаю. Лор говорит, что то, что они сделали, было неправильно, значит, это неправильно".

Хотя я не совсем понимаю, что они сделали. Неправильные отношения? Что это вообще значит?

Есть только один путь к Элиону, и это — Вера, Сила и Чистота", — произнесла Далме из Книги Верных. 'Сказания нельзя нарушать, а если нарушили, то те, кто нарушил, должны быть наказаны, иначе Сказания теряют смысл', - сказала ее мама.

Я знаю. Но часть меня… Рив покачала головой. 'Они потеряли так много. Почти жизнь".

'Иногда сердце ведет нас по пути, которого голова избегает', - сказала ее мама. Вот почему воин должен научиться владеть своими эмоциями. Самоконтроль может спасти твою жизнь, в то время как отсутствие контроля… Оно может заставить чувствовать, что ничего не существует, кроме настоящего момента. И что будущее, — она пожала плечами, — "меркнет в сознании".

Рив понимала это, помня, как подначивания Исрафила во время испытания воина привели к взрыву ее гнева. Он управлял ею, нет, поглощал её. В один момент она осознавала последствия, в другой — ей было все равно.

Я вообще не задумывалась о будущем.

"Но мы не звери, — сказала ее мама, — вот почему мы так усердно тренируемся. Дисциплина, телесная и умственная, режим, выносливость — все это учит контролю, который ведет к чистоте". Она самоуничижительно улыбнулась. "Но все это я могу говорить, сидя в тишине и спокойствии нашего пиршественного зала, с кубком вина в руке, с моей прекрасной дочерью рядом. Я рада, что ты сострадаешь Эстель и Адонаю. У тебя большое сердце, Рив. И… эмоциональное".

Рив горько улыбнулась.

Мой характер. Всегда, мой характер.

Мама, я когда-нибудь стану Белокрылой?

Конечно, станешь, — твердо сказала Далме, прижимаясь ладонью к щеке Рив. Она была прохладной на ощупь, кожа на ней была твердой от десятилетий работы с оружием. В следующий раз воздержись от того, чтобы ударить Лорда-Протектора по лицу".

"Хороший совет", — проворчала Рив. Ее мама улыбнулась и налила ей еще один кубок вина.

Двери барака со скрипом отворились, ворвался холодный ветер, от которого по рукам Рив побежали мурашки. В двери вошла Афра, за ней — капитаны ее подразделений. Они промаршировали к кострищу, и все взгляды устремились на них.

Убедитесь, что ваши сумки собраны, а оружие начищено, — сказала Афра. Мы выступаем на рассвете".

" Что? воскликнула Рив, прежде чем смогла обуздать свой язык.

Афра долго смотрела на Рив, и в зале воцарилась тишина.

Мы идем в Ориенс, город на восточной дороге, примерно в десяти ночах пути. Исрафил получил странные сообщения. Крики слышали путники на дороге. С тех пор оттуда нет никаких вестей". Афра оглядела весь зал, и наконец ее взгляд остановился на Рив и ее маме.

Исрафил опасается, что за этим стоят Кадошим.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ ДРЕМ

Хильдит, Ульф и их всадники подъезжали, когда Дрем вышел во двор через огромную дыру в стене здания. Дыра вылетала наружу, щепки разлетелись по двору, усеяв землю и пробившись сквозь снег, словно скелет левиафана в белом море.

Кроме крови.

Капли усеяли землю, смертельной раны не было, но раны, тем не менее, были.

Медведь ранен? От Сурла, когда гончая вступила в бой? Или это кровь Фриты, пролитая, когда он раздавил ее в своих челюстях?

Ему не понравилась эта мысль, и он отогнал ее.

Его отец появился рядом с ним.

Тебе нравится эта девушка, не так ли?

"Да", — пробормотал Дрем, признаваясь в этой мысли только самому себе, одновременно со своим па. При этом внутреннем и внешнем признании он почувствовал прилив страха и ужаса перед тем, что могло с ней случиться. Мысль о жизни без ее голубых глаз и веснушек.

'Тогда нам лучше всего заняться ею', - сказал Олин.

Дрем кивнул.

'Почему медведь забрал ее?' пробормотал Олин.

Медведи так делают, уносят свою добычу в берлогу, где они могут спокойно поесть, — сказал Дрем. Белый медведь сделал это с нашим лосем, помнишь? Он думал, что его отец был добр, говоря ему это, хотя они оба знали, что Фрита, несмотря на то, что ее здесь нет, скорее всего, мертва.

'Почему он оставил Хаска и гончую?' пробормотал Олин, тише, больше для себя, чем для Дрема.

Впервые в жизни Дрему не хотелось задавать вопросы. Он чувствовал бешеную тревогу за Фриту, отчаянно желая найти ее или отомстить за нее.

Сейчас самое время охотиться, па, — сказал Дрем.

Олин поднял на него глаза и кивнул.

Дрем молча сидел на своем коне, а снежинки беспрерывно падали вокруг него, порывы ветра подхватывали их и закручивали в крутящиеся, спиральные узоры, похожие на калейдоскоп белых бабочек. Его отец был рядом с ним, Хильдит и Ульф — чуть впереди.

Мы теряем время. Давай поскорее, подумал Дрем, до белизны в костяшках пальцев сжимая поводья.

Ульф поднял рог к губам и дал большой, звонкий сигнал. Гончие сорвались с поводков и понеслись во мрак, прижав носы к земле. Слева и справа раздались ответные крики рогов, тусклые, далекие в окутанном снегом лесу. Они шли по медвежьим следам на снегу от стойбища Фриты назад к лесу, а затем образовали длинную линию через деревья, шириной более сотни человек, гораздо шире, чем Дрем мог видеть, достаточно длинную, чтобы, как он надеялся, поймать любое подлое существо, которое вздумает обойти гончих по следу, как это может сделать зверь на охоте. Дрожа от страха, Дрем двинулся в путь, следуя за Ульфом и гончими, которые вели его по следу, по забрызганным кровью медвежьим следам в лесную чащу из тени и колючек.

Дрем увидел, как его отец посмотрел на небо, ища хоть какой-то признак положения солнца сквозь снежную завесу за ветвями. Трудно было сказать, но Дрем догадался, что сейчас ближе к закату, чем к рассвету.

Не самое лучшее время для охоты на медведя. На самом деле охота должна начаться с рассветом на следующий день.

Но тогда Фриты не будет еще целый день. Холод убьет ее, даже если не убьет медведь.

Ветка ударила Дрема по лицу, острые пальцы потрепали его по щеке. Деревья вокруг них становились все гуще, ветки ниже, мужчины пригибались в седлах. Они приняли решение оставаться верхом как можно дольше, чтобы использовать каждую минуту дополнительной скорости, чтобы сократить разрыв между ними и их добычей, но время сняться с коней и оставить их позади быстро приближалось.

Линия охотников становилась все более раздробленной, густые деревья и густой кустарник стали преградой, заставляя лошадей искать более легкие пути. Раздался звук рога, и все стали расходиться: Ульф выбрал несколько человек из своих последователей, чтобы они остались с лошадьми, остальные перестроились, как могли, и двинулись в путь.

Где-то впереди Дрема залаяли гончие, в их лае слышалось свежее возбуждение. Его отец был рядом с ним, следующий охотник — смутная тень, то появляющаяся, то исчезающая из виду.

Как ты думаешь, они нашли его? спросил Дрем у отца, потянувшись рукой к мечу.

Надо было взять копье.

Его горло все еще болело, внутри и снаружи, плащ натирал его от ожога веревкой, а голос звучал сыро, когда он говорил.

Нет, — сказал Олин. Они бы издавали совсем другие звуки, если бы издавали. Больше похоже на умирающих". Он посмотрел на лицо Дрема, увидел беспокойство в его глазах. Хотя, возможно, они приближаются, запах сильнее".

Я так и думал", — пробормотал Дрем.

Снег падал толстым слоем на них, закручиваясь порывами и вихрями в берега у их ног.

Если снег такой густой внутри этого леса, то каков он за его пределами? Нам придется прорываться сквозь снежные завалы, чтобы попасть в нашу парадную дверь.

Рука сомкнулась вокруг его запястья.

Дрем, — сказал его отец, наклонившись ближе, — нам пора уходить".

'Что!'

Я не могу. Фрита.

Олин увидел выражение лица Дрема, но все равно продолжил.

'Мы должны уйти, сейчас. Пока у нас есть шанс".

'Па, как ты можешь так говорить?'

'Дрем, ты обычно практичен. Подумай. Я уже сказал тебе, что я планирую делать". Он поднес руку к мечу, висевшему на кожаном ремне у его бедра, лезвие было обмотано кожей и овчиной.

Асрот. Драссил. Когда на нас напали, похитили Фриту, я почти забыл о своих планах по уничтожению повелителя демонов.

'Хильдит и Ульф сказали нам, что мы участвуем в расследовании смерти Колдера. Думаешь, нам просто так позволят уйти? А теперь против нас разгорелась кровная месть. Целый город шахтеров и трапперов жаждет нашей крови. Я уже говорил тебе: здесь что-то не так, и мы должны уехать, пока не стало слишком поздно. Это прекрасная возможность, пока горожане и те, кто желает нам смерти, бродят по снегу вслепую среди этих лесов. Мы можем просто развернуться и пойти обратно, и никто не узнает об этом в течение долгого времени. У нас будет день форы. Надо идти".

Он отпустил запястье Дрема и просто выдержал его взгляд. Его взгляд выражал скорбь, он явно знал, какое потрясение испытывает Дрем из-за Фриты.

Ты прав, — сказал Дрем, — это логично. В этом есть смысл. Но… Фрита… Он прервался, не зная, что он хотел сказать, просто понимая, что чувствует себя разорванным, через него проходили эмоции, которые он не мог выразить словами. Он посмотрел на отца, чувствуя себя настолько несчастным и противоречивым, насколько он когда-либо мог вспомнить.

Его отец вздохнул и кивнул.

Мы доведем дело до конца, — сказал он, — найдем Фриту…

Живой или мертвый, Дрем закончил предложение отца.

'А потом мы уйдем, быстро и тихо, как только сможем', - добавил Олин.

Спасибо, папа, — сказал Дрем, и его охватило облегчение. Отказаться от нее сейчас было бы неправильно.

Олин взял на себя инициативу, продвигаясь вперед по снегу. Гончие молчали, и Дрем не видел никого ни слева, ни справа, только снег и его постоянное мельтешение у его лица. Глаза Олина были устремлены на листву вокруг них, на ветки и кусты. Один раз он приостановился, поднимая листья, которые срывались, проскакивали мимо; затем он зашагал быстрее.

И тут где-то впереди раздался лай гончих, яростный лай, близко, гораздо ближе, чем Дрем мог подумать, и он почувствовал, как сердце заколотилось в груди. Он перешел на бег, проскочив мимо своего отца, звук гончих становился все громче, теперь уже оглушительный, и менялся, рычание, рык, треск, визг и вой. Дрем ворвался на поляну, или, по крайней мере, теперь это была поляна, поскольку огромный белый медведь ломал ветки, рвал кусты и вырывал с корнем деревья в борьбе с гончими, которые выследили его и загнали в угол.

На снегу была кровь, одна гончая ползла, скуля и не работая задними лапами, другая лежала неподвижно, как каменная, с вывернутой под страшным углом головой. Другие кружили вокруг медведя, рыча и огрызаясь, а огромный зверь рычал и размахивал огромными когтями, похожими на косы.

Где Фрита? подумал Дрем, судорожно оглядываясь в поисках ее, но не увидел никаких следов. Надежда покинула его.

Зверь не оставил бы ее живой в своем логове или где-нибудь еще. Скорее, мертвую и припасенную. Он много раз видел, как это делают хищники, пряча свою жертву до тех пор, пока не почувствуют, что ее можно достать. Он почувствовал прилив гнева, ярости, какой никогда раньше не испытывал.

Я убью тебя, медведь, за то, что ты сделал.

Ульф ворвался на поляну, вокруг него собралась горстка мужчин, все они замерли на мгновение, изумленно глядя на белого зверя. Потом на него набросился человек, копье было направлено в грудь медведя, вонзаясь в мех и плоть, медведь взвыл от боли, дернул плечом, и когти раздробили древко копья, еще один взмах — и человек закружился в воздухе, за ним тянулась кровавая дуга. Он рухнул на землю, перекатился и больше не двигался.

Словно разрушив заклинание, гибель первого человека вывела остальных из оцепенения: Ульф зарычал, остальные бросились вперед, рассредоточились вокруг медведя, нанося ему удары своим оружием. Дрем бросился за ними, Олин следовал осторожнее, не снимая клинков. Дрем услышал отчетливый шипящий звук, увидел, как снежинки тают, превращаясь в пар там, где они касались черного меча его отца. Затем они стали частью сети, сомкнувшейся над белым медведем, Дрем наносил удары, когда тот резал или кусал в другом направлении, отпрыгивал назад, когда он бросал свой злобный взгляд в его сторону.

Это точно тот, из лосиной ямы, подумал Дрем, разглядывая его правую лапу, один длинный коготь которой явно отсутствовал.

Осталось только разделать тебя до конца.

На звере появились красные линии, кровь просачивалась в его шерсть, и все больше людей погибало, тех, кто был слишком медлителен или слишком безрассуден. Через несколько сотен ударов сердца пять человек лежали, истекая кровью, на лесной подстилке, только две собаки еще стояли, но на поляну просочилась горстка новых людей, и одним из них, как заметил Дрем, был Виспи Борода.

Медведь бросился вперед, зацепил когтями бедро воина, пытавшегося отпрыгнуть в сторону, повалил его на землю, а голова медведя на длинной мощной шее метнулась вперед, челюсти с хрустом сомкнулись на туловище мужчины, подняли его в воздух и встряхнули, как терьер крысу. Кровь брызнула фонтаном, крики мужчины стали более громкими и внезапно смолкли, когда затрещали кости. Олин заскочил в тыл медведя и ударил зверя с двух рук, прочертив красную полосу по боку и ноге медведя, вонь от горящего мяса, шипение плоти и жира. Зверь взревел от боли, отбросил мертвеца и бросился вперед, прямо на Дрема, спасаясь от новой агонии. Оно врезалось в него и в толпу людей вокруг Дрема, посылая их вращаться и лететь по воздуху, как множество веток. Дрем рухнул на землю, воздух вытеснили из его легких. Он попытался пошевелиться, схватился рукой за рукоять своего клинка, и тут когтистая лапа впечаталась в землю возле его головы, и медвежья пасть заполнила его зрение. Он стоял над ним и смотрел на него сверху вниз, слюна капала с одного длинного зуба и попадала на лоб Дрема.

Он обнюхал его, раскрыл пасть и издал грозный рев, а затем рванулся прочь от него и рухнул в подлесок, исчезая в сумерках.

Только Олин все еще стоял на ногах, несколько человек стонали, пытаясь подняться. Олин подбежал к Дрему и помог ему встать на ноги, вернул меч в его руку.

Я в порядке, — ответил Дрем на обеспокоенный взгляд отца.

Я должен быть мертв. Это не убило меня".

Дрем переглянулся с отцом, и они последовали за медведем, двигаясь быстро, не совсем бегом, по звукам, раздававшимся впереди, им было легко следить за зверем.

Шум медведя постепенно стихал, несмотря на то, что Дрем и Олин ускоряли шаг, в груди Дрема поселилось чувство безысходности. В конце концов Олин остановился, сумерки сгустились вокруг него.

Мы не догоним его в беге", — сказал его отец. И вообще, у него нет Фриты, ты же видел. Он мог обронить или выбросить ее где-нибудь в лесу. Лучше всего проследить его путь. А потом…

Мы найдем мертвое тело Фриты в снегу и лесной подстилке, мрачно подумал Дрем.

‘She may have escaped the bear of her own accord,’ Olin said. ‘She may still live.’ Drem could tell that his da didn’t believe that, though. And neither did he.

Дрем кивнул, признавая свое поражение. Лес молчал вокруг них, окутанный тенью, снег все еще падал, хотя он скорее чувствовал его, чем видел, сумерки скрывали мир в серых тонах. Вдалеке послышался голос, зов рога, слабый и далекий.

'Ульф и Хильдит, перегруппировываются. Наверное, лучше разбить здесь лагерь, чем пытаться вернуться домой пешком", — сказал Олин.

Думаю, ты прав, и пора уходить, па, — сказал Дрем, — в темноте, где нас не хватятся. Фрита, должно быть, мертва, хотя мне бы очень хотелось, чтобы это было не так".

Олин посмотрел на него.

Только если ты уверен, сынок. Она много значит для тебя; мы останемся и будем искать, пока ты не будешь готов".

Дрем кивнул, затем замер, склонив голову на одну сторону.

Справа от них, в глубине подлеска, послышался какой-то звук. Его отец тоже услышал его, и оба насторожились. И медленно в тени что-то образовалось, темнота стала еще глубже, зашевелились мышцы, раздался низкий грохочущий рык.

БЕЖИМ! крикнул Олин, толкнув Дрема в ту сторону, откуда они пришли, и тут же подлесок взорвался, осыпаясь снегом и листьями, и оглушительный рев разнесся по всей округе, наполнив голову Дрема, когда он, спотыкаясь, упал на землю. Он увидел, как его отец встал на ноги, поднял клинок, услышал треск и рычание медведя, выскочившего из тени.

Он вернулся. Как ему удалось так тихо обойти нас с фланга?

Голос его отца возвысился боевым кличем, а медведь издал рев боли. Дрем поднялся на колени, схватился за меч, и тут что-то врезалось ему в затылок. За его глазами вспыхнул яркий свет, за которым быстро последовала темнота, и он рухнул на землю, сознание улетучилось.

Глоток воздуха, рваный, боль в горле, в голове, везде, казалось, весь его мир — свод боли. Он открыл рот, почувствовал вкус снега и грязи, с ворчанием перевернулся на спину и несколько мгновений лежал, задыхаясь.

Над ним скрежетали и шумели лишенные листьев ветви, шевелимые вздыхающим ветром, сучья, обвисшие от снега. Снежинки падали на его лицо, покалывая.

Потом он вспомнил.

Медведя.

Па, — прохрипел он шепотом, его ушибленное горло саднило и горело. Он перекатился, поднялся на руки и колени, потом на ноги, не обращая внимания на боль, шипами пульсирующую в основании черепа. Он встал. Судорожно огляделся.

В сумеречном мире все еще горел тусклый свет, слабое свечение от снега на земле. Он посмотрел на дыру размером с сарай, на черноту среди подлеска и деревьев, на ветки и кусты, обломанные и разорванные там, где на них набросился медведь.

"Па", — сказал Дрем громче, в животе у него упал камень ужаса; с каждым ударом сердца в тишине ужас нарастал, становился все сильнее.

Дрем прошептал что-то, от чего сердце его подпрыгнуло, и он увидел его — темную, неподвижную фигуру, лежащую на земле. Дрем, спотыкаясь, подошел к отцу, упал на колени и в то же время услышал голоса вдалеке позади себя, услышал, как звали мужчин, узнал голос Ульфа.

Его отец был бледен и залит кровью, и на этот раз Дрем знал, что это не кровь его врагов. Он лежал на спине, одна нога была вывернута под странным углом, а туловище выглядело как одна большая рана. Кровь вяло пульсировала из длинных ран, начинавшихся у плеча и заканчивавшихся у бедра. Между ними плоть была разорвана и потрепана, среди багрового цвета виднелись осколки кости.

'О, папа', - прошептал Дрем, дыхание сбилось в груди, что-то холодное сжалось в животе, сдавливая сердце. Он видел такие раны, но не на человеке, но знал, что это значит, что-то в нем отказывалось принять это. Не мог смириться с этим.

Глаза Олина были отрешенными, но при виде Дрема он моргнул и поднял голову.

Лежи спокойно, па, Ульф идет, — отчаянно сказал Дрем, поглаживая мокрые от пота волосы на лбу отца. Все, чем он был поглощен — поиски Фриты, убийство белого медведя, — все это испарилось, когда весь его мир сжался до этого момента. Его отец, единственный человек в его жизни, который действительно имел значение. Он смахнул слезы с глаз.

Олин сдвинулся, его рот зашевелился. Струйка крови потекла по его губам, он прошептал воздух.

'Меч', - сказал он.

Он хочет держать меч в руке. Он думает, что умрет, перейдет мост мечей.

Дрем судорожно огляделся в поисках черного меча, но нигде его не увидел, хотя земля была изрыта и усеяна обломками деревьев и кустов. Не в силах оставить отца, чтобы поискать более тщательно, Дрем достал свой собственный клинок и положил рукоять на ладонь, сомкнув на ней пальцы. Взгляд Олина скользнул по нему, потом оттолкнул клинок.

Звездный камень, — прохрипел Олин.

Я не вижу его, па, — сказал Дрем, поднял руку отца и поцеловал ее, почувствовал, как пальцы отца дрогнули, и он приложил их к своей щеке, как отец делал с ним много-много раз до этого.

'Мой… мальчик', - прошептал Олин с булькающим хрипом. 'Я был… не прав'. Олин дернулся, его вторая рука поднялась, ладонь легла на грудь Дрема, пальцы сжались, вцепившись в медвежий коготь на шее Дрема. Один долгий, медленный выдох, который, казалось, никогда не закончится, его глаза устремились на Дрема с горящим взглядом, а затем Олин затих, свет в его глазах померк, потускнел.

Нет, папа, нет, — вздохнул Дрем, его зрение затуманилось от слез, когда пальцы Олина выскользнули из когтей на его шее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ СИГ

Сиг взобралась на невысокий холм и, сказав пару слов и коснувшись пятками земли, пришпорила Хаммера. Где-то позади она слышала, как Кельд выкрикивает команду, как стучат копыта, приближаясь к их свободной колонне. Но Сиг смотрела только на горизонт, раскинувшийся перед ней.

Дан Серен.

Бледное солнце висело в небе над крепостью из серого камня, как ориентир. Крепость возвышалась на пологом холме, на горизонте силуэтом вырисовывались крепость и башня. Вокруг него темные стены опоясывали холм, намекая на мириады зданий, заключенных внутри. Еще одна стена возвышалась ближе и шире, на ровных лугах, окружавших холм Дан Серен. Сиг была там, когда принималось решение о ее возведении. Орден разросся больше, чем предполагал его основатель, а два искусства — оружейное и врачевание — привлекли в его залы многих. Корбан, создатель Ордена, был тогда седовласым, и он улыбался, видя, как семя его мечты расцвело в нечто гораздо большее, чем он мог себе представить.

Сейчас, глядя на него, в голове Сига промелькнул калейдоскоп воспоминаний, более чем столетняя память, уместившаяся в несколько ударов сердца: тренировки с оружием, боль, пот, сломанные кости, битвы и потери. Но гораздо важнее были воспоминания о песнях и смехе, о дружбе с людьми и великанами, в возможность которой она никогда не верила. Перед ее мысленным взором пронеслось множество имен и лиц: Корбан, Гунил, Варан, Корален, Верадис, Сайвен, Дат, Кулла, Фаррел, Буря, многие, многие другие.

И многих из них уже нет в живых. Но память о них жива.

Мы никогда не забудем.

Мы никогда не забудем", — пробормотал Кельд рядом с ней, и она посмотрела на него, чтобы увидеть, как он смотрит на стены Дан Серена с отрешенным выражением в глазах.

Пойдем, — крикнул Каллен, весь в волнении и страсти. Чего мы ждем? Пойдем домой!

Домой.

"Домой", — пискнул Рэб, взлетая на плечо Каллена, и молодой воин вздрогнул, когда вороньи когти сжались.

И вовремя. До Дня Середины Зимы оставалось еще десять ночей.

Она оглянулась, увидела выражения удивления и благоговения на лицах молодых новобранцев из Ардена, а затем Сиг пришпорила Хаммера, медведь с ревом помчался вниз по склону, Кельд, Каллен и новобранцы из Ардена скакали позади, а волчья гончая Фен — серым пятном впереди.

Скрежет когтей Хаммера и стук копыт отдавались эхом, когда они проехали через арочные ворота внутренней стены Дан Серена и вышли во двор перед серым замком. Над воротами развевалось знамя с яркой звездой на черном поле, трепетавшее и колыхавшееся на холодном ветру, дувшем с севера. Сиг почувствовала на нем намек на снег. Воины выстроились вдоль стен, звучали рога и голоса, приветствующие возвращение Сиг, братья и сестры по мечу, несколько великанов, и Сиг улыбнулась, увидев их, и подняла руку в знак приветствия. Каллен ухмылялся и махал рукой, словно вернувшийся герой, хотя Кельд рядом с ним был более сдержан, все еще переживая потерю своей волчьей гончей Хеллы.

В центре двора возвышалась статуя, вдвое выше Сиг, сидящей на спине медведя. Две фигуры были высечены из темного камня, сквозь который проступали бледные вены. Один из них — мужчина, красивый и серьезный, широкогрудый и толсторукий, его волосы были заплетены в толстую воинскую косу, перекинутую через одно плечо. Одет он был как воин: в кольчугу и кожаный плащ, бриджи и сапоги, на спине висел круглый щит. На шее у него висел торк с рычащими волчьими головами на обоих концах, а на бицепсе красовалось нарукавное кольцо с двумя волчьими головами в начале и в конце. В одной руке воин держал обнаженный меч, кончик которого упирался в землю, а на его рукояти была еще одна волчья голова, поднятая с раскрытой пастью и воем.

Другая рука воина лежала на шее волка, широкой и мускулистой, почти такой же высокой, как грудь воина. Зубы оскалились в оскале, длинные клыки изогнулись, тело покрывали шрамы.

'Вот Корбан, Яркая Звезда, основатель этого Ордена', - прорычала Сиг. 'И Буря, его верный спутник'.

"Я же говорил, что у него есть домашний волчонок", — сказал кто-то.

" Буря не была домашним животным", — прорычала на них Сиг.

Из огненного сияния хранилища позади статуи вышла фигура с изогнутым мечом наперевес. Бирн, верховный капитан их ордена. Рядом с ней шел великан, на его плече виднелся контур ворона. Сиг подняла руку в их сторону, Бирн подняла ее в ответ, затем повернулась и пошла обратно в крепость.

Сиг повела их отряд через двор к главной конюшне, сказала слово Хаммеру, и медведь затормозил, а конюхи бросились им навстречу.

Возвращайся в свою башню и доложи хозяину воронов", — сказала Сиг Рэбу, который все еще крепко держался за плечо Каллена. Белый ворон посмотрел на нее со своего человеческого насеста, вздохнул — взмах и опускание крыльев, если такое вообще возможно для ворона, — а затем взмыл в воздух и медленно по спирали поднялся вверх, огибая башню, возвышавшуюся за замком. Из башни показались другие темнокрылые фигуры, с них доносилось громогласное карканье.

Надеюсь, они будут добры к нему", — пробормотал Каллен рядом с Сиг.

Сиг только покачала головой.

Позаботьтесь о своих лошадях, поприветствуйте своих сородичей, а потом встретимся в покоях Верховного Капитана, — сказала Сиг Каллену и Кельду, — я прослежу, чтобы о наших новобранцах позаботились". Они кивнули ей и разошлись, ведя своих лошадей к конюшням.

Сиг повернулась и посмотрела на двух молодых воинов, стоявших позади нее.

'Добро пожаловать в Дан Серен', - сказала она.

Добро пожаловать домой", — с теплой улыбкой сказала Бирн, когда Сиг вошла в покои Верховного капитана, а Каллен и Кельд — по обе стороны от нее. Фен, волчья гончая, был с ними, пробираясь к огню, пылавшему в очаге размером почти с одну стену. Он с довольным вздохом опустился перед ним.

Хорошо, что Дан Серен построили великаны, подумала Сиг. По крайней мере, мне не придется опускать голову, входя в каждую комнату, или рисковать разбить стул, на котором я сижу.

Бирн выглядела старше. Сиг отсутствовала в Дан-Серене меньше шести лун, но морщины на лице Бирн стали глубже, а в ее некогда черных волосах появилось больше серебра.

'Ты скучал по мне, кузина?' сказал Каллен, улыбаясь и размахивая руками, вернувшийся герой, закатав рукава, чтобы показать свой новоприобретенный шрам — белую полосу по центру левого бицепса.

Глупый мальчишка. Придет время, когда он пожалеет, что у него нет шрамов и боли, которую они вызывают.

Вишт", — угрюмо сказала ему Сиг.

Бирн приподняла бровь.

Улыбка Каллена дрогнула.

Бирн подняла другую бровь, продолжая ругать его взглядом.

Простите, Верховный капитан, — пробормотал он.

Ах, она похожа на свою прабабушку, когда корчит такую рожу".

Бирн был потомком Сайвен, сестры Корбана, которая основала центр целителей в Дан-Серене, обучая и внедряя новые методы искусства врачевания, травы, лекарства и медицинские процедуры. Все, кто приходил в Дан Серен, кто мечтал стать воинами Яркой Звезды, обучались искусству врачевания не меньше, чем совершенствовались в искусстве владения оружием. То же самое происходило и в обратном порядке: любого, кто приходил со страстью к врачеванию, с не меньшей строгостью учили сражаться, убивать. А Бирн преуспела и в том, и в другом. Сиг с детства разглядела в ней талант. Она просто сияла.

Однажды Сиг видел, как Бирн просверлила небольшое отверстие в черепе павшего соратника, чтобы снять отек и давление на мозг, возникшие в результате сильного удара острием меча. В лучшие времена это было непросто, но в тот раз она стояла по колено в ловушке, вокруг были кадошим и их слуги. Сиг стояла над ней, пытаясь прикрыть ее спину, пока она это делала.

Неудивительно, что она дослужилась до высокого звания капитана Ордена.

И она хороший друг.

Хорошо, что я вернулась", — сказала Сиг. Она бросила кожаную сумку на широкий стол, где она упала с тяжелым стуком, содержимое высыпалось и покатилось по полукругу. Это была отрубленная голова Кадошима из Ардена, плоть гнила и шелушилась, воняло, длинные клыки во рту подчеркивались разлагающимися губами, стянутыми и склизкими от гниения.

'Ты знаешь его имя?'

'Риммон', - сказала Сиг.

Бирн кивнула, ее губы сжались в плотную линию. Она открыла большую книгу в кожаном переплете на своем столе, обмакнула перо в чернила и написала на странице. Сиг наклонилась и увидел, что Бирн написала "Риммон" в самом низу списка, длиной в несколько страниц. Над ним были имена Чарун, Малек, Балам, Драмал и многие, многие другие.

Я знаю. Всегда приятно видеть мертвого Кадошим, новое имя в списке. Но было бы лучше, если бы это был Галла, самопровозглашенный Новый Владыка Кадошим.

Значит, слухи оказались правдой, — сказала Бирн, наклоняясь ближе, чтобы изучить черты лица Кадошима, ее выражение было клиническим и отстраненным, каким может быть только целитель.

В дверь покоев постучали, и Каллен поднялся с кресла, на котором сидел, чтобы пойти и открыть ее. У Бирн не было слуг.

Вошел великан, выше ростом, чем Сиг, хотя и не такой широкий, темноволосый, как она, светлокожий, его волосы были дикими, торчащими во все стороны, кроме воинской косы, которая вилась через одно плечо.

Приветствую тебя, Таин", — сказала ему Сиг, и он засиял, увидев ее, широкая улыбка, казалось, заняла почти все его лицо. Непривычно было видеть улыбку гиганта, не говоря уже о такой огромной улыбке или таких ярких зубах, которые могли бы ослепить отряд воинов.

Я рад, что вы благополучно вернулись к нам", — сказал Тейн, переводя взгляд с Сиг на ее спутников. Он был вороньим мастером Дан-Серена и следил за птицами вроде Рэба, гнездившимися в Вороньей башне, — несколькими редкими и одаренными воронами, овладевшими искусством речи. Они рождались и размножались в Вороньей башне, их талант передавался им от их отца, который в этот момент сидел на другом плече Тейна.

Половина перьев ворона отсутствовала, розовая кожа шелушилась, клюв был длинным и изогнутым, старым, как годы. Ворон смотрел на Сиг и ее спутников яркими, умными глазами, не омраченными возрастом. Эти глаза переместились на голову Кадошима на столе Бирн, и он закаркал и заклокотал, возбужденный.

Нет. Довольный собой.

Хорошо встретились, Краф, — сказала Сиг, сдерживая свою привязанность к старому ворону. Не стоило выказывать ворону такую доброту, он был известен тем, что пользовался ею, о чем охотно свидетельствовал Тейн, великан, на котором он сидел.

Кадошим в Ардене, — прокаркала птица.

Теперь он называется Ардайн, но да, Краф, — отозвалась Бирн.

Ардайн, Арден, — проворчал Краф.

Мир сильно изменился с тех пор, как ты вылупился, старый ворон, подумала Сиг. Королевства приходят и уходят. Ардан, Домейн, Нарвон и Камбрен на западе стали одним королевством, Ардайн. И Земля Верных, которой правит Бен-Элим. Когда-то это были королевства Тенебраль, Гельвет, Карнутан, Тарбеш и Исилтир. И все равно Бен-Элим распространяли свое влияние все шире.

Хотя, если честно, мы все так думали и послали Сиг, основываясь на этом решении", — указала Бирн на Крафа.

'Первыми об этом расскажут птенцы Крафа', - сказал Краф, раздраженно хлопая крыльями, и черное перо полетело на землю. Краф следил за его падением глазами-бусинками.

Теперь посмотрите, что заставило Крафа сделать, — пробормотал он. 'И так холодно, теперь еще одним перышком меньше'.

Я потом принесу тебе одеяло, — тихо сказал Тейн.

"Добрый Тейн, — проворчал Краф.

Мы назвали его хозяином ворона, но это больше похоже на слугу ворона, подумала Сиг, не давая улыбке коснуться ее губ.

'Значит, в Ардейне стало на одного Кадошима меньше', - сказала Бирн, возвращая их внимание к отрубленной голове на своем столе.

Да, — подтвердила Сиг, — хотя в этом было нечто большее, чем мы могли предположить. Нам есть что рассказать вам: об аколитах, о жертвоприношениях и заклинаниях. О новой стратегии среди Кадошим". Дремлющий зверь пробуждается, — зловеще произнесла Сиг. Что-то страшное надвигается".

"Расскажи мне", — попросила Бирн.

И они рассказали.

Сиг рассказала почти все: как они выследили Кадошима до его логова, заручились помощью Элгина, Боевого вождя Ардейна, а затем напали на логово Кадошима. О количестве аколитов, о человеческих жертвах и заклинаниях, о сбежавшем гонце. Кельд повесил голову — от стыда или горя, Сиг не знала, — когда она рассказала о его пленении и смерти его волчьей гончей Хеллы. При упоминании ее имени Фен поднял голову от костра и заскулил. Краф тихонько заскулил, и в этом звуке чувствовалась меланхолия.

И Сиг рассказала о прибытии Рэба в Утандун, о помощи белой вороны в спасении Кельда. Краф на это клюнул головой, громко клацнув клювом. Сиг не обратила на него внимания и продолжала, рассказывая о зажженном маяке на промокших от дождя холмах Ардейна, о других маяках, зажженных в ответ. О записке, которая просто гласила: Сейчас. И, наконец, о новобранцах, которых королева Нара отправила с ними на север, и о Бен-Элиме, о визите Кушиэля в Утандун, когда Сиг готовилась к отъезду.

Все это Сиг рассказывала ровным, невыразительным голосом, словно пересказывала утренний спарринг на оружейной площадке, давая анализ сильных и слабых сторон ученика Ордена. Кроме тех случаев, когда она говорила о Кельде и Каллене, о Рэбе, Фене и Хаммере. Тех, кого она хвалила.

Каллен сиял так, словно это был день его именин. Кельд сидел мрачный и угрюмый, хмурое лицо, казалось, было вытравлено плугом.

Когда Сиг закончила, наступила тишина, только огонь потрескивал в большом очаге, да храпел Фен, спавший перед очагом.

'Есть еще новости из Гнезда, — сказал Тейн, имея в виду Воронью Башню, — теперь, когда мы услышали рассказ из уст Сиа, в них больше смысла'.

Продолжай, — велела Бирн.

Фрик вернулся из Джеролина, — сказал Тейн. Бедный парень; это долгий путь, он совершенно разбит, он…

'Скажи им, скажи им', - нетерпеливо проскрипел Краф на ухо Тейну, заставив его подпрыгнуть.

Маяки появились по всей территории, где когда-то был Тенебраль, а теперь южная часть Земли Верных. И нападения. Во многом такие же, как ты описал в Ардейне. Холды сожжены, на купцов и путешественников нападают в пути. Некоторые деревни. Никаких организованных нападений на то, что вы бы назвали военной силой, однако. Или, по крайней мере, так слышал Фрик".

'Спасибо, Тейн', - сказала Бирн, наклонив голову.

'Неужели нельзя было вернуть этого Кадошима живым, с головой, все еще прикрепленной к телу?' — сказала Бирн, ее темные глаза смотрели на Сиг. Несмотря на то, что Бирн была чуть больше половины роста Сиг, ей все еще удавалось удерживать ее взглядом. Было бы полезно, если бы мы могли задать пару вопросов. И, насколько я помню, это была твоя задача. Найти его и привести сюда".

'Да, но Кадошим не был склонен к сотрудничеству,' сказала Сиг. Я пыталась, даже держала его в своей сети. И, если честно, не я убила зверя".

Сиг чувствовал себя нелояльным, сообщая о Хаммере, но Бирн как-то так влияла на людей. Она могла высосать правду из камня, и Сиг уже давно пришла к выводу, что бороться с ней бессмысленно.

'Хаммер убила ее'.

Да уж, она медведица, у нее широкие плечи.

Бирн подняла бровь. Удивительно эффективный способ вызвать у Сиг желание предоставить дополнительную информацию.

'Кадошим проткнул ей лапу'.

'Ахх', - сказали Бирн и Тейн вместе.

'Неважно', — прокаркал Краф. 'Только хороший Кадошим — это мертвый Кадошим'.

Что ж, что сделано, то сделано", — сказала Бирн. Нет смысла желать, чтобы это было не так. Но я думаю, ты права, Сиг, это предвещает что-то новое. Не просто очередную стычку в бесконечной войне. Новая стратегия. Но что они задумали и почему?

'Краф подумает об этом', - каркнул ворон, как будто все они теперь могли перестать волноваться. Краф слетел с плеча Тейна, расправил крылья и скользнул к столу Бирн, где перепрыгнул на голову Кадошима. Он ткнул клювом вниз и вернулся с длинной полоской разлагающейся плоти.

Тьфу! простонал Каллен. 'От этого у тебя заболят кишки, точно!'

"Мертвое — это мертвое, мясо — это мясо, — проворчал Краф, шумно глотая, — а Краф не привередлив".

Очевидно, что нет.

Даже Бирн скорчил гримасу отвращения.

Мы должны поговорить об этом подробнее, — сказала она, отвернувшись от Крафа, хотя это не заглушило мокрых, отвратительных звуков его пиршества. Она заговорила громче. Капитаны " Убийства" и "Излечения" должны быть извещены. Мы проведем собрание на следующий день со всеми капитанами и мастерами Дан Серена. И Тейн, нужно послать весть на наши заставы в Брикан и Балару". Она поджала губы, размышляя. 'И мы должны сказать Бен-Элиму. Это больше, чем наши… разногласия. Выбери птицу и пошли весточку своему отцу в Драссил".

Тейн кивнул.

Я призываю вас всех, — сказала Бирн, тревога закралась в ее глаза. Хорошо подумайте над этим. Я нутром чую: Кадошим выходят из тени и нападают впервые за четверть века. Вопрос в том, почему? С какой целью? Мы должны разгадать эту загадку, пока не стало слишком поздно".

'Какое чувство?' спросил Каллен. Я имею в виду, в вашем нутре.

'Ужас', - сказал Бирн, и Сиг кивнула в знак согласия, потому что она тоже это чувствовала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ДРЕМ

Дрем сидел в темноте своей хижины, ни на что не глядя. Два пальца были прижаты к пульсу на шее, и он плавно раскачивался взад-вперед, считая.

Шел третий день с тех пор, как умер его отец. По крайней мере, так ему казалось, но он не мог быть уверен. Возвращение домой заняло день, после того как Ульф и Хильдис собрали к себе разрозненный охотничий отряд, в этом он был уверен. Он напряг память, и с приходом воспоминаний на него обрушилась волна свежей боли, заставившая его поморщиться и застонать. В ту ночь они разбили лагерь в лесу, разожгли пылающие костры и завернули мертвых в плащи. Не только его отец пал жертвой белого медведя. На следующий день они мрачной процессией прошли через лес, неся подстилки из копий и плащей, Дрем нес своего отца. Он замечал людей вокруг, Ульф выражал сочувствие, другие, такие как Виспи Борода и Бург, ничего ему не говорили, но по большей части Дрем не знал о существовании других людей. Все, о чем он мог думать, — это о своем папе, и то, что его сейчас нет, ощущалось так же, как когда огромная летучая мышь вонзила свои клыки в его плечо. Резкая, мучительная боль, затем онемение всего остального, затем воспоминание, всплывающее сквозь туман, которое возвращало его к боли, затем снова онемение, снова и снова.

Они добрались до его холда вечером первого дня и занесли тело его отца в хижину. На второй день вернулись Ульф и Хильдит с полудюжиной мужчин, они отнесли тело Олина в луга и там помогли Дрему соорудить кирху. Были произнесены слова, Ульфом, и Дрем помнил, что даже сам что-то сказал, хотя и не мог вспомнить, что именно. Еще ярче была боль в коленях, когда он от горя опустился на землю. На его бриджах до сих пор виднелись пятна от соли и травы.

Шел третий день с тех пор, как умер его отец.

Я думаю.

Его желудок заурчал, но он проигнорировал его, мысль о том, чтобы положить еду в рот, вызывала у него тошноту.

Или уже четвертый день? Сколько я уже здесь сижу?

Он не знал.

По телу пробежала дрожь, подсказывая, что ему холодно, но ему было все равно. Он был близко к очагу, хотя огонь в нем не горел; только холодная зола и черные угли наполняли его. Моргнув, он посмотрел на закрытые ставнями окна и понял, что на улице становится светлее, слабые лучи света пробиваются сквозь щели.

Четвертый день, значит.

Какое это имеет значение?

Папа ушел.

Я остался один.

Никого и ничего, ради чего стоило бы жить.

Он чувствовал себя таким одиноким, глубину этого чувства не могли передать слова, и он чувствовал себя потерянным, как сломанный компас, игла которого бешено вращается. Его отец был его компасом, его путеводной звездой, его северной звездой, а теперь его нет.

Он понял, что у него в руках что-то есть, посмотрел вниз, когда дневной свет залил все вокруг, и увидел серебряный блеск.

Серебряный плащ-брошь Да.

Солнечный свет отражался от четырех точек звезды на нем.

Орден Яркой Звезды. Мой отец был воином, сражался за дело.

Но он ушел от него, отвернулся от него.

Ради меня. Чтобы защитить меня и предотвратить войну.

Так он и делал, до самого конца. Говорил мне бежать, стоял передо мной, защищал меня. Он был там, в том лесу, только ради меня. Потому что я хотел найти Фриту. И она тоже ушла.

Слезы пришли тогда, не в первый раз, когда он проливал их с тех пор, как его отец пал, но на этот раз они пришли в виде сильных, грохочущих рыданий, вырывающихся из него, все его тело конвульсировало, его голос и горло превратились в сырой, израненный вой. В конце он сидел, раскачиваясь взад-вперед, обхватив руками колени. Брошь блестела на полу, где он ее уронил, и, сам не зная почему, он нагнулся и поднял ее, вытирая слезы и сопли с лица.

Он был воином, и хотя он ушел из Ордена, он никогда не отвернулся от меня.

Одно из немногих, что Дрем помнил отчетливо из тех смутных мгновений, когда напал медведь, — это то, как его отец встал на ноги и поднял меч, и боевой клич, прозвучавший из его уст.

Правда и мужество.

Почему так?

Во дворе раздался стук копыт — одна лошадь, не больше, звук чьей-то сбруи, стук ног по ступенькам. Стук в дверь.

Дрем?

Ручка повернулась, дверь медленно открылась, раздался скрип петель, свет хлынул внутрь. Фигура с силуэтом шагнула внутрь, открывая дверь шире.

Вот ты где, парень, — сказала фигура, повернувшись так, что дневной свет залил его лицо. Это был Асгер, владелец рыночной лавки. Он был на охоте, вспомнил Дрем, и был одним из тех, кто помог возвести кирху над его папой.

Аскер посмотрел на Дрема, потом на комнату, наконец на очаг и принялся за работу. Он распахнул ставни, впустив холодный воздух и дневной свет, и небо за оконной рамой стало бледно-голубым. Он очистил очаг от золы и пепла, нашел груду расколотых поленьев, корзину с хворостом и развел огонь, а затем занялся поисками на кухне. Не прошло и нескольких минут, как над огнем, потрескивающим в очаге, висел железный горшок, а по комнате разносился запах каши, которую Аскер помешивал деревянной ложкой. К удивлению Дрема, когда его желудок на этот раз заурчал, он не почувствовал немедленной тошноты, как в прошлый раз.

Тяжелая штука — то, что с тобой случилось, — сказал Аскер Дрему, передавая ему миску с кашей и зачерпывая одну для себя. Он пододвинул табурет и сел рядом с Дремом.

Никакие слова не помогут тебе избавиться от этого, и никакие поступки тоже". Аскер пристально посмотрел на Дрема, который смотрел в свою кашу. Дрем помешал ложкой, потом взял полный рот.

Я хотел поговорить с тобой кое о чем, — продолжал Аскер. Я уезжаю, я, моя жена и дети. Мы собираем вещи и покидаем Кергард, направляясь обратно на юг. Мне не очень нравится, как здесь идут дела. И новая толпа тоже не очень нравится. Все вместе оставляет кислый привкус во рту".

Он набрал полный рот каши, подождал несколько мгновений ответа от Дрема, но не получил его.

"Итак, я уезжаю утром. И я подумал, может быть, ты захочешь пойти со мной? Он поднял руку. Это не благотворительность, хотя, возможно, в этом есть доля доброты. Но мне нужна помощь с ларьком, а мои дети слишком малы, чтобы помочь. Я буду честно платить тебе, кормить тебя, дам крышу над головой".

Он пожал плечами, резко закончив свою речь, и принялся доедать кашу. Затем он встал, вымыл тарелку и, оставив ее на кухне, вернулся.

Ульф, по его словам, через несколько дней поведет новую охоту за белым медведем. Полагаю, у тебя есть желание остаться и отомстить. Я бы это понял, но месть не вернет твоего отца". Он пожал плечами. 'Это зависит от тебя. Просто хотел, чтобы ты знала, что предложение в силе, если ты хочешь его принять. Я уезжаю на рассвете завтрашнего дня. Ты знаешь, где меня найти". Он еще немного постоял перед Дремом, затем направился к двери.

Спасибо, — хрипло сказал Дрем, и Аскер остановился и оглянулся.

Не за что, парень. Твой отец был хорошим человеком. И ты тоже".

Могу я задать тебе вопрос? сказал Дрем, глядя на него.

Конечно, можешь. Может, у меня и нет ответа, но спросить еще никому не вредило".

'Правда и мужество. Ты когда-нибудь слышал это раньше?

Аскер фыркнул. 'Не слышал, но я знаю, откуда это. Я думал, все знают".

Дрем просто посмотрел на него.

'Это их боевой клич в Дан Серене. Орден Яркой Звезды".

Дрем кивнул, чувствуя, как внутри него что-то сдвигается.

Дрем освободил ступени к своей хижине от снега, сложив его в кучи по обе стороны, затем соскреб последний лед. Закончив с этим, он сел на ступеньки.

После ухода Асгера он почувствовал, как к нему возвращается жизнь; может быть, это была каша, а может быть, тот факт, что другой человек проявил заботу и нашел его, он не знал. В его сердце и животе по-прежнему лежал груз горя, как холодный, твердый камень, но он не чувствовал себя недееспособным, по крайней мере, в данный момент. Он доел кашу, встал, выпустил коз и кур, проверил лошадей в конюшне, постоял у отцовского капища, положил на него руку и пролил еще несколько слез, а теперь он был здесь. Думал.

Он был благодарен Аскеру за его визит, благодарен за проявление доброты, хотя это была тусклая, отстраненная благодарность — его горе было слишком сырым и сильным, чтобы другие эмоции могли произвести на него хоть сколько-нибудь продолжительное впечатление. И он обдумывал предложение Асгера. В конце концов, он и его отец собирались уехать. Хотя Дрем знал, что у его отца на уме совсем другое.

Но Дрему нравился Асгер, он всегда был о нем хорошего мнения, и предложение было хорошим. Новая жизнь. Новое начало. Одна мысль о доброте и компании была достаточно заманчивой причиной, чтобы отправиться в путь, не считая того, что неподалеку были люди, кровно враждовавшие с ним. Это тоже не могло пройти бесследно. И как бы ему ни казалось, что сердце его разбито, что все краски жизни просто улетучились, мысль о том, чтобы быть насаженным на конец клинка Бурга или Виспи, все равно не была привлекательной.

К тому же он думал и о других вещах. О том, что нужно было сначала просеять, прежде чем полностью согласиться на предложение Асгера. Он думал о последних словах своего отца. Его крик о правде и мужестве, о том, что это все еще было частью его самого, даже после шестнадцати лет новой жизни с Дремом, что это сорвалось с его губ в такой важный момент.

В момент жизни и смерти.

А потом, когда он умирал, когда он знал, что умирает, он попросил свой меч. Меч Звездного Камня.

Дрем не мог искать его, пока сидел с отцом, пока в его теле еще было дыхание, и каждый вздох и мгновение были драгоценны. Но после Дрем искал везде, тем более отчаянно, что отец просил его об этом.

Но Дрем не нашел.

Может быть, просто пропустил. Было темно. Я был ранен и убит горем.

Нет. Он знал, насколько методичен, даже в тревожные, напряженные времена.

Тогда где же меч?

Он перешел к последним словам своего отца.

Я был неправ.

Что он имел в виду?

Это могло означать очень многое. Неправильно было уходить из Ордена Яркой Звезды. Неправильно думать, что он сможет защитить Дрема. Неправильно было идти за медведем. Неправильно поддаться желанию Дрема найти Фриту, даже когда они оба знали, что она, скорее всего, мертва и что они упускают свою лучшую возможность уйти незамеченными.

Но ни один из этих вариантов не подходил Дрему.

Я ошибался.

Это еще не все, я знаю. Вспомни дальше.

Хижина Фриты. Тогда Па был обеспокоен.

Дрем закрыл глаза и увидел хижину, разрушения и тела. Он вспомнил, как его отец присел возле гончей, потом перешел к телу Хаска, поднял кусок дерева.

Часть двери.

Возможно, его не так беспокоила необходимость уходить, как то, что он увидел в хижине.

И это был не первый раз, когда па был обеспокоен в последнее время. Подумайте еще раз, еще.

Он вспомнил их ночь в кузнице Колдера, перебирал обрывки разговоров под грохот ударов молота или между ними.

Мы говорили о Бодил, о том, как оба были встревожены сценой смерти. Никаких следов. И следы от ремня на его запястье, как у животного, попавшего в силки. А Па сказал, что на трупе Колдера было ножевое ранение.

Дрем откладывал эту информацию, но ноющий голос подсказывал ему, что он что-то упускает. Ему казалось, что он сидит за ткацким станком, смотрит на нити гобелена, но не видит картины.

И вот, наконец, он заставил себя вспомнить сцену в лесу, среди сумерек и снега, где умер его отец. Дрожащее дыхание грозило снова захлестнуть его, в груди забурлили слезы и боль, но он несколько долгих мгновений глубоко дышал, как учил его отец, когда он волновался или испытывал тревогу, и постепенно это ощущение улеглось. Не исчезло, но стало спокойным морем горя, а не огромной волной.

Белый медведь, его звуки стихали. Разговор — что делать.

Он осознал, что стоит, физически повторяя моменты и шаги со своим Па.

Преследовать. Оставаться. Уходить. Вот о чем мы говорили. Я сказал, что пора уходить. Если бы я только сказал это до того, как медведь был загнан в угол. Па все еще был бы здесь.

При этих словах океан его горя угрожающе вздыбился, и некоторое время Дрем стоял с катящимися по щекам слезами. Через некоторое время он вздрогнул и вытер их. Он заставил свой разум вернуться к месту гибели отца.

Медведь. Мы оба слышали его. Справа от нас.

Он повернулся и уставился направо, зажмурив глаза, вспоминая.

Как ему удалось обойти нас так тихо, если совсем недавно он громыхал по лесу?

Ответа на этот вопрос не последовало, поэтому он пошел дальше.

Па говорит мне бежать. Я падаю. Отрывочные взгляды. Боевой клич папы.

Теперь он лежал на земле во внутреннем дворе, снег холодный, бодрящий.

Я пытаюсь встать.

Он стоял на коленях во дворе, пытаясь встать.

Взрыв в затылке.

Падаю обратно в снег.

Очнулся, боль, повернулся, встал.

Он заново воспроизвел все это, как помнил и видел в своем сознании.

Удар по голове? Что это было? Не медведь — его когти разрезали бы меня, как дыню. И, кроме того, он пришелся не в ту сторону.

Он покрутился на ногах, обвиняюще оглядывая двор в поисках скрытого виновника, но только одна из его коз оглянулась на него, жуя.

Возможно, это была ветка, пролетевшая по воздуху в результате атаки медведя.

Он перешел к последним мгновениям, когда он держал своего папу, говорил с ним. Сначала меч. Потом…

Я был неправ.

Козы блеяли, вторая тоже была там. Обе они наблюдали за ним.

Он почувствовал досаду, потому что все еще не понимал. Его рука поднялась к медвежьему когтю на шее, на рубашке остались пятна крови от того места, где его схватил отец.

Я был неправ.

И тут Дрем сорвался на бег, пробежал мимо сарая и конюшни в загон, пробираясь по глубокому снегу, пока не оказался перед отцовским кирхой. Тогда он остановился, вдохнул глубоко, долго, словно бежал полдня, и мысль о том, что он собирается сделать, остановила его, сковала железной хваткой.

Я не могу этого сделать.

Ты должен. Это единственный способ узнать.

Еще один глубокий вдох.

Я не могу.

Ты должен. Да хотел бы, чтобы ты это сделал, если это приведет к правде. К ответу.

Усилием воли он потянулся и схватил один из камней на кирхе, покрытый толстым слоем снега и льда, и потянул его на себя. Камень сопротивлялся мгновение, его сковывал раствор, но потом с треском освободился. Он повернулся и осторожно положил камень на землю. Затем еще один, и еще. Вскоре пот залил его, и он трудился, удаляя камень за камнем, пока не увидел шерсть и блеск бледной плоти. Тогда он остановился, с его губ сорвался стон. Но теперь он был предан этому делу и должен был довести его до конца.

Пока, наконец, тело его отца не оказалось на свету. До него донесся слабый запах сырости и гнили, хотя, к счастью, снег и лед сделали это гораздо лучше, чем могло бы быть. Дрожащей рукой Дрем протянул руку и откинул плащ, обнажив голову и туловище своего отца. Он издал придушенный всхлип и еще несколько мгновений переводил дух, пытаясь сохранить мужество. В ту ночь в лесу он, как мог, обмыл своего отца. Сейчас лицо отца было бескровно-серым, бледным, как зимнее утро. Дрем оторвал взгляд от своей задачи и посмотрел на раны на груди отца. Он поднял правую руку, пальцы которой были скрючены, как когти, и в замедленном движении проследил путь ран на груди отца. Один ужасный взмах когтями, справа налево, сверху вниз, начиная с левого плеча отца и заканчивая правым бедром, уничтожая все, что было между ними. Дрем сделал паузу, подумал, попробовал сделать то же движение в обратном направлении, от бедра к плечу.

Нет. Не то. Это не могло быть так. Плоть разорвана и растерзана в другом направлении. Должно быть, это была правая лапа, режущая вниз, справа налево.

Он уставился на нее.

Потом он поднял руку к когтю на своей шее, крепко обхватил его и слегка покачнулся, когда до него дошла правда.

Потому что рану на груди его отца нанес медведь с пятью когтями, а у белого медведя было только четыре.

Дрем остановил коня перед домом Асгера. Он стоял на окраине Кергарда, крепкий домик из плетня с крышей из дерна, с воротами и дорожкой между домом и сараем. Дрем услышал скрип и грохот колес и увидел, как из сарая вышел Асгер, сидящий на скамье тяжело нагруженной вьючной телеги, с вожжами в руках, рядом с ним прижались жена и дети. Под складками одеял и мехов, которыми они были укрыты, защищаясь от предрассветного холода, могла быть еще дюжина детей.

Асгер улыбнулся, увидев его, и подстегнул двух крепких пони, которые тянули вьюк.

Я рад тебя видеть, — сказал Аскер. Ты идешь с нами?

Нет, — сказал Дрем, слезая со своего пони. Но я хотел поблагодарить тебя за твое предложение. Ты поступил по-доброму".

'Ах, парень, это было больше для того, чтобы спасти мою больную спину!' Аскер хрюкнул, хотя Дрем видел, как жена пихнула его локтем, и слышал хихиканье малышей где-то под всеми мехами.

"И, может быть, намек на доброту", — признал Аскер.

'Больше чем намек', - сказал Дрем. И я этого не забуду. Никогда. Когда ты пришел ко мне вчера, я думал, что мне больше не для чего жить, а теперь у меня есть две жизни. У тебя есть друг во мне, Аскер. На всю жизнь". Он посмотрел торговцу в глаза, как часто говорил ему его отец, когда говоришь серьезно, и Аскер кивнул.

'Уверен, что хочешь остаться? сказал Аскер. Кергард уже не тот, что был, и я думаю, что дальше будет только хуже".

'Я уверен, что ты прав, но у меня есть дела. Должен сделать", — сказал Дрем. 'Но есть одна услуга, которую ты мог бы для меня сделать. Я буду благодарен.

"Я скажу тебе, когда узнаю, что это за услуга", — сказал Аскер, недоверчиво вздернув бровь.

Дрем полез в седельную сумку и достал пакет. Он был размером с тарелку, плотно завернут в плащ из черной шерсти, перевязанный бечевкой. Дрем протянул его, но Аскер не взял его, а просто уставился на него.

'И куда бы ты хотел, чтобы я доставил эту твою посылку?' спросил Аскер.

'Если ты едешь на юг, то, скорее всего, пройдешь мимо их дверей', - сказал Дрем, его глаза были серьезными и полными надежды.

'Где?' повторил Аскер.

В Дан Серен. Она должна быть передана в руки воина их ордена. Ее зовут Сиг".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ РИВ

С каждым шагом по восточной дороге Рив ощущала толчки страха и волнения. Она уже много раз ходила в патрули с сотней Афры: охраняла торговые караваны и сопровождала государственных послов, даже восстанавливала мир в тех случаях, когда спор между деревнями или городами переходил в кровавый конфликт, как это случилось между кланами Бледы и Джин. Но этот…

Кадошим!

Они могут сражаться с ними, и скоро. Это было все, ради чего она тренировалась. Вся цель ее становления Белокрылой. Это было похоже на исполнение какой-то жизненной обязанности.

И, по правде говоря, было хорошо оказаться подальше от Драссила. После того, что случилось с Эстель и Адонаем, крепость стала казаться другой, мрачной и холодной — чего она никогда не чувствовала в месте, где родилась и выросла. Каждый день вдали от Драссила у нее поднималось настроение, да и у их компании, похоже, тоже. Три отряда Белокрылых маршировали по дороге Арконы: первую сотню возглавляла Афра, вторую — Гаридас, всегда искренний и набожный, третью — суровая женщина по имени Лорина.

Рив находилась в хвосте колонны, входя в группу, которая путешествовала с сотней Белокрылых в качестве помощников Афры, большинство из которых были начинающими воинами в течение года после прохождения воинских испытаний. В действительности они выполняли большую часть задач, необходимых для движущегося отряда. Разбить лагерь, вырыть окопы и уборные, заготовить дрова и развести костры, добыть свежую воду и наполнить сотни шкур для воды. А затем заботились о нуждах того воина, к которому они были приставлены, в случае Рив — ее сестры Афры, что включало поддержание оружия и доспехов в порядке, чистоте и полировке.

Позади нее катились два десятка фургонов, запряженных крупнокостными лошадьми; фургоны были полны лагерных припасов. А за ними в хвосте колонны маршировали два десятка великанов, во главе которых шел Балур Одноглазый — беловолосый великан, одетый для войны в кольчугу и кожу, с огромным боевым молотом, перекинутым через спину.

Железные сапоги Сотни трещали по камням восточной дороги. По обеим сторонам насыпи на протяжении доброй сотни шагов земля была очищена от деревьев — эта работа никогда не заканчивалась, ее приходилось выполнять каждый год, поскольку лес все время пытался вернуть утраченное. За расчищенным пространством возвышался Форн — стена из скрученной коры и шелестящих листьев.

Они могут быть там, прямо сейчас. Наблюдают за нами.

Именно такие участки леса, как этот, были опасны, там, где лес Форн еще предстояло проредить и прочесать, объявить его свободным от кадошим и сделать безопасным.

Небо над головой было чистым и голубым, как светлая дорога между пологом. Силуэты Бен-Элима летали невесомыми кругами, охраняя сверху, патрулируя впереди, ища.

Хотела бы я летать, подумала она. Чувство свободы, возможность видеть так много, так далеко…

Золотоволосый Кол возглавил Бен-Элим, пятьдесят или шестьдесят белокрылых воинов рассеялись по небу.

Как ты думаешь, мы уже почти у цели? сказал Джост рядом с ней.

'Я не знаю, — пробормотала Рив.

Клянусь, если он спросит меня об этом еще раз…

Сверху до них донесся звук рога, и вдруг Бен-Элим низко пронесся над колонной, выкрикивая приказы. Рив почувствовала, как перья коснулись ее вздернутого лица, когда один из Бен-Элимов пронесся над ней. Это был Кол, ухмыляющийся и кричащий. Рив улыбнулась его веселью.

Он и Исрафил не могли отличаться друг от друга.

Затрубили рога, и колонна остановилась, Рив и те, кто был с ней, побежали к своим командирам. Она мельком взглянула на Бен-Элим, летящий впереди, двенадцать из них в форме наконечника стрелы в небе.

"Ты мне не нужна", — сказала ее сестра Афра, когда Рив протянула ей шкуру с водой. Она глубоко отпила. Я хочу, чтобы ты была в хвосте колонны. Защищай фургоны".

"Но… сказал Рив, глядя за Афру и белокрылых на очертание крепостных стен и зданий впереди.

'Сейчас же!' — прошипела сестра, голос был холоден и тверд, в нем не было уступчивости.

Когда она в таком настроении, ее не переубедить.

Плечи Рив опустились, и она повернулась, чтобы уйти.

Держись поближе к Одноглазому, — окликнула ее сестра. Рив не ответила — ничтожная последняя победа и протест.

Рив топала обратно по линии, увидела, как Вальд проверяет ремни своего щита и становится в ряд с другими Белокрылыми. Он кивнул ей и ухмыльнулся. Она попыталась ответить ему, но поняла, что это слабо и вынужденно: стыд за то, что она не участвует в этом, за то, что ее снова отбросили в безопасное место…

Раздался звук рога, и щиты с треском сошлись, заставив сердце Рив подпрыгнуть. Ей нравился этот звук, хотя она предпочитала его, когда сама находилась в гуще щитовой стены.

Смирившись, она обнаружила, что Джост ждет ее вместе с остальными, собравшимися вокруг и среди фургонов. Позади них, обхватив фланги, словно защитная рука, стояли Балур и его великаны, все с топорами или боевыми молотами в руках, их взгляды были устремлены на стены города, к которому приближались Белокрылые.

Он назывался Ориенс, это был пункт на восточной дороге для тех, кто ехал в Аркону или из Арконы. С тех пор как Бен-Элим подавил семена гражданской войны между Сираком и Череном, торговля с востоком процветала. Из небольшого пиршественного зала для путников и нескольких построек из плетня и дуба Ориенс превратился в процветающий город, обнесенный стеной. До Драссила доходили сообщения, что что-то не так, что путники слышали крики, звуки битвы и резни, доносившиеся от стен, и вместо того, чтобы остановиться, проскакивали мимо. Бен-Элим обследовали окрестности с воздуха, но не заметили никаких признаков движения. Что-то было не так, и они решили не входить в городские стены, пока не получат наземную поддержку от Белокрылых. Они усвоили урок после битвы при Падении Варана, где многие погибли из-за того, что вслепую бросились в засаду.

Афре и ее сотне было сказано не более того, хотя слово "Кадошим" было произнесено шепотом.

Рив смотрела, как Афра выводит сотню Белокрылых. Они маршировали по широкой дороге к городу, сохраняя строй, пока шли по отлогой насыпи и дальше по открытой местности к распахнутым воротам Ориенса. На стенах города никто не стоял, в воздухе, где должны были гореть многочисленные костры, не вились клубы дыма. Все было спокойно, напряжение висело, как густой туман.

Что-то не так.

Снова звуки рога и выкрикиваемые приказы, и вторая сотня Гаридаса пришла в движение, и стук их обутых в железные сапоги сапог стал барабанным боем для сердца Рив. Сотня Лорины ждала в резерве, пока Белокрылые Афры маршировали через открытые ворота Ориенса, Бен-Элим низко проносился над стенами, а один пролетел над воротами. По коже Рив пробежали мурашки, словно по ней скользили пауки.

Афра там, возможно, рискует жизнью. Я тоже должна быть там.

Она почувствовала знакомое покалывание гнева в венах, заставляющее ее подпрыгивать на ногах, сжимая и разжимая кулаки.

Последние Белокрылые Гаридаса прошли через ворота Ориенса и скрылись в тени. В городе по-прежнему царила тишина, пульсирующая почти осязаемыми волнами. Скрип кожи и звон цепей позади нее; великаны проскальзывали между фургонами, Балур пронесся мимо Рив, когда они приближались к городу.

И они ждали, ждали… тишина исходила от города, как жар от костра. С каждым мгновением тревога Рив нарастала, она неподвижно смотрела на стены, и в голове ее проносились образы Афры, идущей в засаду. Ее пальцы сжались вокруг рукояти кинжала на поясе.

Беспокойство, страх, переходящий в гнев из-за того, что ее бросили, из-за того, как Афра обращалась с ней, — эмоции бурлили внутри нее.

Как обычно, гнев сжег все остальное. Здравый смысл. Приказ сестры. Мысли о последствиях. Рив почти чувствовала, как он растекается по ее венам, как чернила по воде, просачивается в голову, нашептывая ей.

Ты уже должна быть Белокрылой, в этих стенах, с другими воинами, а не здесь, с непроверенными, неопытными птенцами. Ты владеешь клинком не хуже любого из них, лучше многих, а они дают тебе только нож!

Прежде чем Рив осознала, что делает, она уже бежала. Не в сторону города, потому что тогда ей пришлось бы пройти через Балура и его великанов, а даже ослепленная яростью, она не была такой уж дурой. Она соскочила с насыпи и помчалась по открытому пространству к деревьям Форнского леса. Она услышала позади себя голос Джоста, шипящего ее имя, не успела оглянуться, как оказалась среди деревьев, в одно мгновение переместившись из яркого дня в мир сумерек, тени менялись, ветви качались, лоза цеплялась за ноги.

Она бежала, почти не сбавляя шага, проносилась сквозь лес, огибала деревья, сама становясь одной из теней. Даже звуки в лесу были другими, шум усиливался: хруст лесной подстилки под ногами, шелест ветвей над головой. Ее собственное дыхание звучало в голове, как барабан в такт.

Посмотрев направо, она увидела за деревьями тени стен, свернула к ним и вырвалась на полосу расчищенного луга между лесом и стенами Ориенса. Эта стена, выходящая на север, была не так ухожена, как западные ворота: Рив увидела участки бревенчатой стены, заросшие лозой, а дальше огромный дуб раскинул шишковатые ветви над городской стеной.

Она побежала к дубу, почти не сбавляя шага, когда достигла скрюченного ствола древнего дерева, взбираясь по толстым корням, хватаясь за шершавую кору, цепляясь, как ящерица, за выжженную солнцем стену. Сокращение и растяжение мышц в икрах и бедрах, и она прыгнула, почти почувствовала, что летит, ухмыляясь от радости, а затем ее руки обхватили ветку, подтянулись, поставили ноги, и она оказалась в вертикальном положении, бегущая по дереву, широко раскинув руки для равновесия. В мгновение ока она перемахнула через стену и спрыгнула с дуба на деревянную дорожку.

Она остановилась и огляделась вокруг, ее грудь вздымалась. Перед ней раскинулся город — лоскутное одеяло из соломы и дерева. На западе мелькнуло движение, и ее взгляд привлекли высокая крыша и длинное строение пиршественного зала, а перед ним — городская площадь. Она услышала марширующие шаги, поднимающиеся по главной дороге, ведущей от ворот к городской площади.

Сотня Афры.

По земле промелькнула тень.

Бен-Элим. Или Кадошим?

Не раздумывая, она спрыгнула с лестницы и побежала дальше, на широкую улицу, затем зигзагом на более мелкую. Она прижалась к затененной стене и повернула голову, чтобы посмотреть вверх, на небо, но что бы ни создало тень, оно исчезло из виду.

Что я здесь делаю? Что я натворила?

Она стояла там, тяжело дыша. Мысль о возвращении пришла ей в голову, но красный туман все еще застилал все вокруг; мысль о том, что ее сестра может оказаться в опасности без нее, разжигала дикий пожар. Она побежала дальше, по небольшим грунтовым дорогам, в поисках Афры, думая, что сможет проведать ее, убедиться в ее безопасности, а затем, возможно, вернуться к фургонам. В городе стояла жуткая тишина, окна были затворены, двери закрыты, на них висели паутины, наполненные росой. А потом тень снова метнулась по земле, и Рив подняла голову, увидела темные очертания крыльев, освещенных солнцем. Она побежала дальше.

Она выскочила на открытое пространство, на городскую площадь, на длинный пиршественный зал из дерева и соломы перед ней. Остановившись на месте, разбрызгивая грязь, скребя ногами, отчаянно мотая руками, она замерла на мгновение, в ужасе глядя на открывшуюся перед ней сцену.

В центре площади, прямо перед ступенями к пиршественному залу, возвышалась гора отрубленных голов, дымящихся от зимнего холода.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ СИГ

Сиг взмахнула своим оружием, по кривой, от высокого к низкому, которая дугой обошла попытку ее противника парировать удар. Слишком поздно она попытался отпрыгнуть назад, но длина руки Сиг с клинком была слишком велика, чтобы любой человек смог уклониться за мгновение. Ее оружие врезалось ему в ногу, чуть ниже колена, подняв его с земли и прокрутив в воздухе полный круг, прежде чем он рухнул на жесткую мерзлую траву, плашмя на спину, и воздух покинул его легкие одним мощным толчком.

За спиной послышался топот ног, и Сиг, не раздумывая ни секунды, крутанулась на пятке, парируя удар топора, направленный ей в голову, подбросила его высоко вверх и шагнула ближе, чтобы вонзить острие меча в грудь стоящего перед ней гиганта. Когда он попятился назад, упав на одно колено, Сиг пригнулась, с шипением втянула в себя воздух и снова крутанулась, на этот раз нанося двуручный удар клинком в поясницу другого гиганта, отчего тот покачнулся и медленно опустился на землю. Сиг сделала шаг вперед и встала над ним, приставив кончик меча к его горлу.

Гигант, лежащий на земле, посмотрел на нее, затем выругался.

'Ах, ты просто выпендриваешься перед новичками', - сказал он ворчливо.

Дай мне руку", — ответила Сиг, отводя свой деревянный тренировочный клинок от горла Тейна.

Он улыбнулся своей заразительной улыбкой, даже когда поморщился от боли при движении, так как его поясницу скрутило, а ушибленные ребра сжались.

Я вернусь в свою Воронью башню, — сказал Тейн с насмешливым стоном, — там безопаснее".

'Судя по твоему плащу, нет', - прокомментировала Сиг, глядя на то, что когда-то было черным плащом из медвежьей шкуры, а теперь было измазано и перетянуто вороньими задницами.

С этим я могу смириться, но боль — гораздо более глубокая проблема", — пробурчал Тейн.

Позади нее Фашен, еще один гигантский воин Ордена, поднимался на ноги.

'Ты в порядке?' спросила Сиг.

Он поднял руку к Сиг, кивнул.

'Ты замедляешься', - пробурчал он.

Сиг сделала долгий, глубокий вдох, наслаждаясь ощущением холода, проникающего в легкие. У них уже выпало немного снега, и, судя по запаху, на подходе было еще больше. Она была рада вернуться. Хотя чувство ужаса, о котором говорил Бирн, не исчезло, оно поблекло, и Сиг оказалась дома как раз ко Дню Середины Зимы. Это был святой день для Ордена Яркой Звезды, день памяти, ведь именно в День Середины Зимы состоялась битва при Драссиле, Кадошим и Бен-Элим развязали войну на Изгнанных Землях. Кадошим были побеждены, изгнаны с поля боя, а Асрот заперт в своей клетке из расплавленного камня. Корбан Яркая Звезда был центральным участником тех событий, и именно в этот день его дорогие друзья, Гар и Брина, пали в великой битве. В этот день Корбан решил создать Орден Яркой Звезды, как в память о Гаре и Брине, так и для продолжения борьбы с Кадошимом. Назавтра был праздник, день мрачных воспоминаний, а вечером они пировали в сером хранилище и пили за павших товарищей. Для Сиг было важно, чтобы их помнили, чтили их жертвы. Назавтра они собирались перед Камнем Героев, склоняли головы и вспоминали павших братьев и сестер по мечу. .

Они находились на оружейном поле Дан Серена: огромном пространстве, расположенном между внутренней и внешней стенами крепости. На разных участках поля воины упорно сражались, тренируясь. Некоторые были верхом на лошадях, великаны — на медведях, еще около сотни выстроились в стену из щитов. Орден Яркой Звезды использовал в своей стене круглые щиты, в отличие от прямоугольных, которые предпочитали Белокрылые Драссила. Это объяснялось тем, что, чтобы стать воином Яркой Звезды, новичок должен был овладеть всеми дисциплинами, уметь сражаться в стене щитов, верхом на коне или на ногах в одиночку, а прямоугольный щит был непрактичен на коне или в индивидуальном бою. Круглый щит был более удобен для всех дисциплин, поэтому его и использовали.

Сиг услышал отдаленную команду, и первый ряд щитов опустился, когда воины метнули копья в небо, железные наконечники взвились ввысь, а затем с грохотом упали на землю. Сиг почти видел воображаемых кадошимов, сорвавшихся с неба, представила себе гибель от их падения, стену щитов, идущую вперед, короткие мечи, чтобы добить всех выживших, пока они топчут мертвых и раненых.

Многое осталось прежним, и все же многое изменилось с того дня в Драссиле. Сердце и мужество, железо и кровь стары как холмы, но мы постоянно находим новые способы убивать наших врагов. Беспокойство вызывает то, что они так же старательно ищут новые способы убивать нас.

Сиг повернулась, оглядываясь по сторонам, и увидела группу людей, уставившихся на нее: два зачетных новобранца из Ардейна. Рты были открыты, выражения лиц — смесь шока и благоговения.

Они находились в Дан-Серене уже почти десять суток, но это было первое утро, когда Сиг вернулась к своим обязанностям мастера меча в крепости. Капитаны каждой дисциплины сменяли друг друга, так что одни тренировали воинов в крепости, а другие возглавляли миссии и кампании в Изгнанных Землях против Кадошим. Это хорошо работало на протяжении последних ста лет, поддерживая всех воинов в тонусе, как в обучении, так и в опыте, будь то капитан, ветеран или новичок.

'Помогите…..мне", — прохрипел тонкий, осипший голос.

Это был Каллен, все еще лежавший на спине, когда Сиг подбросила его в воздух.

Ты просил разрешения присоединиться, — сказала Сиг, стоя над ним.

Думал, что Тейн и Фашен достаточно, чтобы выбить из тебя дух", — вздохнул он. Он попытался сесть, скривился от боли. 'Я ошибался'.

Он снова попытался сесть и снова поморщился.

"Я думаю, ты сломала мне спину".

"Ерунда, — сказала Сиг, — хватит суетиться". Она схватила его за кожаную куртку и бесцеремонно подняла на ноги. Он хныкал.

'Немного ушибся, может быть, — согласилась Сиг.

'Скорее, сильно ушибся'. Каллен потер спину, затем поднял свой деревянный тренировочный меч и помахал им перед ней.

'Опять?' — усмехнулся он.

Сиг покачала головой, пряча улыбку.

У него есть желание умереть.

Позади них раздался ропот, и Сиг увидел, как новобранцы повернули головы, когда к ним подошла Бирн, одетая в свои тренировочные одежды, тусклые и потертые, покрытые пятнами пота от многолетнего использования.

'Отличное зрелище', - сказала Бирн Сиг. Рад видеть, что полгода в дороге не притупили твои навыки".

Борьба с Кадошимом заставляет быть всегда начеку.

They were standing on the part of the field where individual sparring took place, with all manner of weapons. Byrne approached a weapons rack and sifted through the wooden replicas on offer. They were dull edged, of course, but every weapon had been hollowed out and filled with iron, making it heavy. Heavier than the weapons they were fashioned to represent, usually, unless it was a giant’s war-hammer or battle-axe, but Sig thought that was a good thing, forging strength in muscle and tendon and sinew, so that when a warrior came to use the sharp steel version, it felt light and responsive in their hands.

Byrne selected a curved sword with a two-handed grip, the wooden likeness of the blade that she usually wore slung across her back. All who came to Dun Seren were trained in a multitude of martial disciplines: sword, spear, axe, hammer, bow; shield-work, knife-fighting, axe-throwing; the shield wall. Various swords — short-swords, longswords, curved swords, single grip, one-and-a-half hand, double grip. Blade-work on foot and mounted. Horsemanship, tracking and hunting. Everything imaginable, and all had to master each discipline. Most had a preference, though, a weapon or combination of weapons that they gravitated towards, a style of fighting, and they were free to choose it, once they’d mastered all of the disciplines and proved it in their warrior trial and Long Night. Sig preferred her longsword, loved the simplicity and elegance of it. Byrne had always been drawn to the curved blade of the Jehar, warriors from the east that had dedicated themselves fanatically to Corban. Gar, the man in whose honour Corban had built the weapons school, had been such a warrior.

'Кто-нибудь?' сказала Бирн, выходя на открытое пространство. Сиг усмехнулась и сделала шаг, вспоминая тысячу часов, которые они провели вместе в спарринге за эти годы, но прежде чем она смогла встать перед Бирн, перед Верховным Капитаном Ордена прыгнула другая фигура.

Каллен, его деревянный меч покоился на одном плече.

Он просто жаждет наказания, подумала Сиг, отступая назад и прислоняясь к стойке с оружием, сложив руки.

Бирн наклонила голову, подняла меч, не сводя глаз с Каллена, и это была хорошая работа, потому что он метнулся, меч мелькнул в воздухе и вонзился прямо в сердце Бирн. Треск дерева, лезвие Каллена отбито, он крутится, горизонтальный удар по талии Бирн снова блокирован, почти случайно, Бирн переместила ноги, не тратя силы на контрудар, так как Каллен был уже вне зоны досягаемости, В этот раз комбинация ударов, рубящих, колющих и выпадов, все они были встречены клинком Бирн, диссонансный ритм нарушил синхронность их боя, когда Бирн стала спокойным центром бури Каллена.

Спина разболелась, задница блин, подумала Сиг.

'Его тактика — измотать ее?' — раздался голос рядом с Сиг. Кельд был там, молчаливый, как может быть только мастер охоты. Его мрачное настроение немного улучшилось за последние несколько недель, Дан Серен была для него таким же источником энергии, как и для Сиг.

Сиг пожала плечами. 'Если так, то это он должен стоять на месте, а не плясать вокруг Бирн, как будто он выпил бочку медовухи в канун зимы'.

Я тоже так думаю", — сказал Кельд. Пойми, он меня изматывает, просто наблюдая за ним. Может быть, это его мысли".

Сиг Фыркнула.

Несмотря на их мягкие насмешки, Сиг прекрасно знала, что Каллен хорош. Более того, он был исключительным. Но он был не единственным исключительным воином в Дан Серен. Чтобы стать верховным капитаном Ордена, требовалась большая доза исключительности, а также немалая доля мудрости.

И, возможно, именно мудрости сейчас не хватает Каллену, в то время как из Бирн просачивается все, что только можно.

И, как бы в подтверждение слов Сиг, Каллен резко оказался на спине, перекатившись, чтобы избежать экономных ударов Бирн, рассыпавших дерн там, где за мгновение до этого было его тело. Каллену каким-то образом удалось подняться на ноги, он обошел Бирн кругом, когда она снова стала соколом, высоко подняв меч над головой, и ждала, когда он снова бросится на нее.

"Ну вот, я дал тебе шанс, — задыхаясь, сказал Каллен, — но я уже проголодался, так что пора заканчивать". Он снова сделал выпад, смех прокатился по зрителям.

'Как ты думаешь, у него есть шанс хотя бы коснуться ее своим клинком?' спросил Кельд.

Сиг дышала уже семьсот лет и, по подсчетам великанов, была уже в расцвете сил и клонилась к старости, и за это время она сражалась с самыми разными противниками. Только три человека когда-либо побеждали ее в бою: Корбан, его жена Корален и человек по имени Верадис, который был одним из мастеров в Дан-Серене, обучавших щитовой стене. Он тоже превосходно владел клинком, предпочитая короткий меч, которым пользовались воины стены. И он был прадедом Бирн, поскольку женился на Сайвен, сестре Корбана. Наблюдая за тем, как Бирн сражается, Сиг видела в ней Верадиса — не в ее внешности, которая принадлежала Сайвен, а в ее поведении, в экономности движений и тактическом уме, в том, как она спокойно выдерживала любую бурю клинков и ждала своего момента. И когда она его видела, она не колебалась.

Как будто это был ее сигнал, Бирн начала двигаться, но не вихрем, как Каллен, а уверенно продвигаясь вперед, оттесняя Каллена назад, сдерживая его, ограничивая его. Ее клинок ударил его по руке, затем вонзился в бедро, высоко поднялся и разрубил плечо, заставив Каллена вскрикнуть, а Кельда рассмеяться, после чего Каллен оказался спиной к стойке с оружием, а меч Бирн — у его горла.

Он стоял, тяжело дыша.

Звук рога возвестил о том, что пора переходить к новому оружию.

'Хорошо, тогда мы можем остановиться, если хочешь', - сказал Каллен. Считай это ничьей, и считайте, что тебе повезло".

Бирн просто уставилась на него. Сиг подумала, что он, наконец, зашел слишком далеко, и что Бирн даст ему неделю дежурства на кухне, но вместо этого ее лицо озарила улыбка.

'Займись собой', - сказала она.

'У него не все в порядке с головой', - сказал Кельд Сиг.

'Я знаю, это часть того, что сделает его великим. Если он проживет достаточно долго".

'Надо любить его за это, хотя мне часто хочется придушить его за это тоже'.

Сиг заметила, как к Бирн подошел какой-то мужчина. Это был Одрас, прекрасный целитель и, кроме того, воин. Он был главным квартирмейстером в замке и умел следить за тем, чтобы припасы шли рекой, а амбары и зернохранилища были полны. Он заговорил на ухо Бирн, и она повернулась, подзывая к себе Сиг.

К нам посетитель, — хмуро сказала Бирн.

'Кто?'

'Купец с севера, говорит Одрас. И он просит встречи с тобой. Думаю, я все же пойду с вами. Мне любопытно, кто бы мог посетить не в меру вспыльчивую Сиг!

Они вместе покинули оружейное поле, оставив позади себя несколько сотен воинов. Когда они вышли с поля на широкую улицу, Сиг остановилась возле огромной каменной плиты, возвышавшейся над землей, выше и шире ее самой. Камень Героев, так ее называли, на нем было высечено множество имен. Сиг провела кончиками пальцев по некоторым из них.

Гар и Брина были первыми именами, высеченными крупно на вершине камня, а под ними — многие сотни других. Сиг прошептала некоторые из них, обращаясь к небу.

Дат, Акар, Кулла, Фаррел, Верадис, Корбан, Корален, — вздохнула она. По мере того, как она произносила их имена, перед ее мысленным взором возникали их лица, многие, многие другие, имена тех, кто отдал свои жизни Ордену, независимо от того, пали ли они в битве или от времени и возраста, если они служили Ордену, их имена почитались.

Ее взгляд остановился на последнем имени, кончики пальцев проследили за рунами, вырезанными на камне.

Гунил", — прошептала она, один звук его имени вызвал в ней столько эмоций, сплетенная паутина закрутилась в ее венах и сердце.

Сиг покачала головой.

К ней прикоснулась рука Бирн — небольшое утешение.

Мы никогда не забудем, — пробормотала Бирн рядом с ней, затем повернулась и пошла прочь.

Нет, Гунил, я никогда не забуду тебя. Со вздохом Сиг последовала за Бирн.

Купец ждал в одной из комнат замка, сидя за столом с блюдом еды и чашей вина, налитой для него. Это был грудастый мужчина с толстыми мускулистыми руками, на которых было больше волос, чем на голове. Он встал, когда Бирн и Сиг вошли в комнату, с полным ртом крошащегося сыра, его глаза расширились, когда он оценил размеры и мускулатуру Сиг, остановившись на рукояти меча, висевшего у нее над плечом.

'Когда он сказал "воин", он имел в виду чудовищную машину для убийства', - пробормотал мужчина.

Сиг нахмурилсась. Он тронулся умом?

После того, как торговец оправился от общего шока, вызванного встречей с Сиг — вид гиганта-воина, казалось, на мгновение вывел его из себя, а затем еще и от того, что его представили Бирн, лидеру легендарного Ордена Яркой Звезды, — он назвал себя Асгером, торговцем, недавно прибывшим из Кергарда, самого северного форпоста Запустения.

Когда я в последний раз путешествовал по Запустению, там не было ничего, кроме пепла и камня", — хмыкнула Сиг. Она посмотрела в окно в дальнем конце комнаты, из которого открывался вид на север. Крепость спускалась с холма к реке Эльв, темной и широкой, она вяло огибала холм, на котором был построен Дан-Серен, и сотня причалов и пристаней вдавалась в ее воды. Через реку перекинулся каменный мост, ведущий в Запустение, теперь более зеленое, чем серое, когда там обитала Сиг. Вдали громоздились свинцовые тучи, ползущие на юг.

И, несомненно, несли с собой снег.

Сейчас он процветает", — сказал Аскер, все еще с сомнением глядя на Сиг. Кергард, я имею в виду. С тех пор как кратер превратился в озеро, земля снова стала зеленой. Там есть поля и фермы, множество мехов и шкур, которые можно купить у дикарей. Хорошая жизнь, если не боишься тяжелой работы и холода, конечно. Или, по крайней мере, это была хорошая жизнь…

'Что ты имеешь в виду?'

'"Все пошло наперекосяк", — сказал он. ‘Новые люди, плохие люди, бегущие от происходящего на юге’.

'Тогда зачем вы едете на юг, ввязываетесь в эти неприятности?' спросила его Бирн.

'Там повсюду проблемы, как мне кажется, — пробормотал Аскер, — но мне не нравилось то, что я видел. Драки на улицах, убитые друзья, гигантский медведь на свободе. Линчевания. Все началось с того костра в Бонефелсе и смерти старого Бодила". Он остановился.

'Костер? Как маяк? спросил Сиг.

Да, можно сказать и так, — ответил Аскер. Но я пришел сюда не для того, чтобы рассказывать вам о бедах севера; я уверен, что у вас своих проблем хватает".

'Кадошим — это наша беда, — сказала Бирн. И они были бы вашей бедой в той же мере, что и нашей, если бы мы не были щитом, который стремится защитить вас от них".

'Я уверен', - сказал Аскер, хотя вид у него был такой, словно он думал, что никогда не видел кадошим и надеется, что никогда не увидит.

'По крайней мере, вы не берете десятину с плоти за услуги, как Бен-Элим', - сказал он, затем покачал головой. Я пришел сюда не для того, чтобы ворчать и жаловаться. Меня попросили доставить посылку. Тебе", — добавил он, глядя на Сиг. Он нагнулся, порылся в сумке у своих ног, выпрямился, взял в руки пакет размером с деревянную дощечку, перевязанный бечевкой, и протянул его ей.

Сиг повертела его в руках и увидела, что это какая-то пряденая шерсть, окрашенная в черный цвет, хотя и выцветшая. Сильными пальцами она развязала бечевку и отпустила ее, развернув ткань. С минуту она стояла и смотрела.

Сиг шла по винтовой лестнице Вороньей башни, свет факелов мерцал, ее тень тянулась впереди и позади нее. Карканье ворон становилось все громче, и вот она уже ступила в палату — комнату с высокой крышей, в центре которой росло дерево, раскинувшее широкие ветви, полные темных гнезд.

Сиг, Сиг, Сиг", — каркнул ворон, к нему присоединились другие, пока ее имя не прозвучало как маниакальный боевой клич, и Сиг не захотела закрыть уши.

Хорошо!" — крикнула она, и вороны замолчали.

Она осмотрела гнезда на дереве, увидела головы с черными перьями и блестящие глаза, уставившиеся на нее, и в конце концов нашла то, что искала. Блеск белых перьев в вышине, Рэб, выглядывающий из гнезда, которое держалось на тончайших ветвях. Он распушил перья, довольный тем, что увидел ее.

Тейн стоял под веткой и беседовал с вороном, сидевшим над ним. Краф сидел на столе, прикрыв голову одним чесоточным крылом, и спал. Сиг показалось, что она слышит храп. Тейн увидел Сиг и поднял руку, затем подошел.

Стен вернулся с востока. Опять маяки и беспорядки", — сказал Тейн. Он сделал паузу, вглядываясь в лицо Сиг. 'Что случилось?'

'Мне нужно поговорить с Рэбом, и у меня есть сообщение, которое я хотел бы, чтобы ты отправил своему отцу в Драссил'.

Каллен, — сказала Сиг, стоя над молодым воином в пиршественном зале. Темноволосая женщина лежала у него на коленях, а он пальцем завивал колечки в ее волосах, другой рукой опустошая рог с медовухой в горло. Сиг узнала в женщине одну из помощниц Тейна из Вороньей башни.

Теперь понятно, почему Каллен так много знает о поведении воронов.

"А? Что? сказал Каллен, когда его глаза сфокусировались на Сиг.

Она повернулась и пошла прочь. Когда она услышала, как Каллен выругался и, спотыкаясь, поднялся на ноги, как он за ней побежал, она кивнула сама себе.

В псарне было тихо и тепло, она больше походила на конюшню, чем на псарню, — длинное, выложенное камнем здание, на земле лежала толстая солома. Широкие мохнатые головы поднимались, над ними сверкали янтарные глаза и клыки в свете факелов, когда Сиг и Каллен проходили через них. Две гончие зарычали, одна из них лишь на несколько мгновений уловила их запах. Все волчьи гончие Дан Серена знали воинов Ордена по запаху. Другая гончая, которая зарычала, находилась в отдельном стойле, потому что только что родила восемь щенков и с радостью разорвала бы морду любому живому существу, которое приблизилось бы к ее детенышам на расстояние дюжины шагов. Когда гости отошли на некоторое расстояние от новорожденных щенков, рычание стихло.

Они обнаружили Кельда, играющего в "костяшки" с полудюжиной других. Судя по лицам окружающих, Кельд выигрывал. Он увидел выражение лица Сиг и вышел из игры.

Уединимся где-нибудь", — сказала Сиг, и Кельд повел их в дальний конец псарни, в пустой хлев, который использовался как кладовая. Каллен с тяжелым вздохом опустился на мешок с костями.

'Лучше бы это было хорошее', - сказал он. 'Я наслаждаюсь праздником'.

Кельд прислонился к разделанной туше кабана, и оба они уставились на Сиг.

Она достала из кармана плаща сверток, который дал ей Асгер.

'Это мне сегодня доставил купец из Кергарда', - сказала она. Она открыла его, развернула шерсть черного прядения и обнаружила серебряную плащевую брошь в форме четырехконечной звезды. Каллен и Кельд сразу же узнали в ней одного из членов своего Ордена; они носили такую же, как и Сиг.

Под брошью лежал сложенный листок пергамента. Сиг открыл его и начал читать.

Это послание для глаз Сиг и для Бирн, члена Ордена Яркой Звезды. Если кто-то из вас еще жив. Я — Дрем, сын Олина, который когда-то был воином вашего Ордена. Я узнал об этом совсем недавно, а также о том, что являюсь кровным родственником Бирн. Я пишу, чтобы сообщить вам обоим, что мой отец, Олин, мертв. Я подозреваю, что он был убит, и не знаю, что делать. Странные дела". Сиг сделала паузу, глядя на них сверху. Слово "странные" здесь зачеркнуто и заменено на "зловещие", — сказала она, а затем вернулась к пергаменту.

Происходят зловещие вещи. Мужчины и женщины похищены, связаны и убиты, большой костер. Новоприбывшие с убийством в сердце. Я не знаю, что делать. Я знаю, что мой отец когда-то был членом вашего Ордена, хотя он давно ушел, и он говорил мне о тебе, Бирн, и о тебе, Сиг, с большой любовью. Если это имеет значение после стольких лет, то я прошу вас о помощи. Я хочу попросить вас помочь мне восстановить справедливость. Я думал покинуть Кергард и прийти к вам лично, но мое сердце не позволит мне уйти, пока мой отец не отомщен".

Сиг подняла голову, чувствуя, как будоражит ее кровь, холодный гнев, белое пламя в животе. Тишина заполнила конюшню.

Маленький Дрем, — прошептал Кельд, — племянник Бирн. Бен-Элим хотели взять его в подопечные, а Бирн отказала. Ты сажала его на Камень Героев, чтобы он перестал рубить тебе голени, пока ты учишь владению мечом".

'Да.' Сиг улыбнулась воспоминаниям.

Что ты хочешь делать? спросил Каллен.

'Я собираюсь сделать то, что он просит, — сказал Сиг, — Бирн хочет вернуть своего племянника — мне пришлось отговаривать ее ехать со мной. Она нужна здесь со всем, что происходит. Похоже, Кадошим тоже движутся в Запустение, так что я собираюсь сунуть туда нос и посмотреть, что смогу найти. Более того, я собираюсь восстановить справедливость для моего брата-мечника и друга Олина, и я собираюсь вернуть Дрема в Дан-Серен. Он один из нас. Он родился здесь. Это его дом". Она посмотрела на них обоих. 'Я прошу вас обоих пойти со мной. Вы — моя команда". Она пожала плечами. Не обязательно. Я знаю, что будет после полудня, и не стану думать плохо о каждом из вас, если вы захотите остаться".

'Конечно, я иду', - сказал Кельд, затягивая пояс и ища плащ, как будто собирался выйти и отправиться на север прямо там и сейчас.

Но как же День Середины Зимы? Память? Пир. Питье! сказал Каллен.

'Мы уедем на следующий день, останемся на Наречение, уедем сразу после, задолго до Солнцестояния'.

Но вечерний пир, тост за павших, — сказал Каллен. Он знал, какое значение Сиг придавала чествованию их павших родственников-мечников, но Сиг подозревала, что и сам он с нетерпением ждет вечернего пира по своим собственным причинам.

Почитать мертвых — это хорошо и правильно", — заметила Сиг. Но я не отвернусь от брата, который нуждается в нас".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ РИВ

Вороны поднялись в воздух, когда Рив появилась на городской площади, и закаркали, оставив свой мрачный пир. С губ Рив сорвался сдавленный крик, когда она уставилась на кучу голов. Курган был в два раза выше ее, широкий у основания, от гниющих черепов клубился пар. У большинства были красные дыры вместо глаз, плоть разорвана в клочья, под ней тускло блестели кости. Вонь разложения и гниения вырывалась из кургана, впиваясь в нос и рот Рив, словно гниющие пальцы. Ее вырвало, она отвернулась, и ее вырвало на грязь.

Звук марширующих шагов становился все громче, а где-то над ней и позади нее — порыв воздуха, биение крыльев. Скрежет вынимаемого из ножен меча.

Повернись, медленно, — сказал голос позади нее, спокойный и холодный. Потянись за клинком, и ты умрешь".

Толчок страха, словно яркий солнечный свет, прожег красную дымку, которая сковывала ее ноги и туманила голову. Внезапно похолодев до кончиков пальцев, Рив медленно повернулась, стараясь держать руки подальше от пояса и рукояти кинжала.

Кол смотрел на нее, белые крылья были расправлены, готовые к полету, яркий меч был направлен ей в грудь.

'Рив!' — сказал он, нахмурив свое покрытое шрамами лицо. Тебе не следует быть здесь.

Что я наделала? Думала, что спасу Афру в одиночку. Думала, что я герой каждой истории, — ругала она себя. Я просто идиотка, которой правит ее детский характер. Исрафил никогда не позволит мне пройти испытание воина.

'Что ты здесь делаешь?' — подозрительно спросил Бен-Элим.

'Веду себя как идиотка', - пробормотал Рив. Я волновалась за Афру", — добавила она, прекрасно понимая, как глупо это звучит.

'Тебе отдали приказ', - сказал Кол.

"Да", — сказала Рив. Я нарушила их".

Наступило молчание, взгляд Кола был напряженным, буравящим ее.

Правила не железные, и нарушать их не всегда грех, — сказал он.

Рив моргнула. Это был не тот ответ, которого она ожидала от Бен-Элима.

Шум приближающихся Белокрылых заполнил городскую площадь, и они уже почти настигли их. Кол перевел взгляд с Рив на улицу, по которой приближались белокрылые, затем снова на Рив.

Убирайся отсюда", — сказал Кол, дернув головой в сторону улицы, по которой она бежала, чтобы попасть сюда. Быстро; если тебя увидят, я не смогу тебе помочь".

Рив не нуждалась в дополнительном поощрении. Она бросилась вперед и скрылась из виду как раз в тот момент, когда во двор вошел первый ряд щитовой стены Белокрылых. Прижавшись к стене, она оглянулась и увидела, как Кол взмахнул крыльями и скользнул на двадцать шагов к черепам. Белокрылые распространились по городской площади, разведчики стали обыскивать здания, ища возможную засаду, а с неба спустились другие Бен-Элимы.

Появилась Афра со своей гвардией; были отданы приказы, небольшие отряды из десятков человек отделились, маршируя к окраинам площади, устанавливая надежные периметры, пока Афра, с оружием наизготовку, вела своих воинов мимо кургана с головами, их сапоги стучали по деревянным ступеням пиршественного зала. Затем она скрылась в тени дверей, а Рив напрягла слух, сердце билось тяжело, как барабан.

Будьте осторожны, будьте осторожны, — умоляла Рив, возвращаясь взглядом к куче голов.

Кто бы или что бы ни совершил это, он может быть еще здесь, может ждать в тени этого пиршественного зала.

В дверях появилась Афра, убирая меч в ножны, и подала знак, что здание свободно. Рив испустила вздох, о котором не подозревала.

Послышался топот ног: во двор вошла вторая сотня белокрылых во главе с Гаридасом. Они разделились на небольшие отряды, продолжая обыскивать здания и переулки вокруг двора, продвигаясь к дальнему концу и к тому месту, где скрывалась Рив.

Время идти.

Рив повернулась и побежала туда, где, по ее мнению, находились главные ворота. Приблизившись, она услышала знакомые голоса, увидела Джоста и других помощников, движущихся в город теперь, когда периметр был установлен. Она пробиралась к ним как можно ближе, держась в тени, легко и бесшумно ступая. Когда они прошли мимо нее, она вышла и присоединилась к ним. Джост сделал облегченное лицо.

Слава Элиону, ты вернулась, — прошептал он. Я могу долго говорить людям, что у тебя перерыв в сортире".

Спасибо, — сказала она и улыбнулась ему.

Рив села рядом с Афрой, которая вела глубокую беседу с Гаридасом, Лориной и Колом.

Они сидели вокруг костра, вырытого на лугу, окружавшем город Ориенс.

По всему лугу потрескивали костры — маленькие оазисы света в ночной тьме. Белокрылые сидели и принимали пищу, среди них расположились гиганты и Бен-Элимы, причем Бен-Элимы выглядели такими расслабленными, какими она их никогда не видела. Это напомнило ей ночь в ее собственном пиршественном зале в Драссиле, когда она видела Адоная с Эстель. В животе у Рив что-то скрутило, во рту появился кислый привкус, и она отогнала воспоминание прочь.

В этом дне и так достаточно тьмы, не нужно копаться в старых воспоминаниях, чтобы найти ее.

Стража патрулировала границу между лугом и лесом, а над головой Рив время от времени слышала шепот крыльев и надеялась, что это Бен-Элим, а не одна из огромных кровососущих летучих мышей, обитающих во мраке Форна.

Или Кадошим.

Рив окинула взглядом обнесенный стеной город, безмолвный и неподвижный. Там было достаточно места для воинов, а стены и крыши могли защитить от лесных хищников. Но никто не хотел ночевать в стенах Ориенса. Курган с головами произвел на всех впечатление. Это явно были горожане, а не просто воины или люди, взявшие в руки оружие против налетчиков. Мужчины, женщины, дети — все лежали среди мрачного, залитого кровью кургана.

Кол приказал разобрать курган, что само по себе было ужасным деянием, поскольку были предприняты поиски тел, но ни одно из них не было найдено до того, как начало смеркаться. Тогда была вырыта глубокая яма, руки Рив до волдырей покрылись волдырями от тяжелой работы лопатой, и головы были похоронены. Кол произнес над ними слова из Книги Верных.

"Неправедные будут смеяться и издеваться над праведными, они могут пережить свои темные дела на день или год, но праведные найдут их, и когда они найдут их, неправедные будут трепетать".

Голоса призывали к согласию, клялись отомстить за убитых.

'Кто бы мог сделать такое?' Джост прошептал Рив.

'Кадошим, — произнесла Рив в ответ.

Должно быть. Кто еще может убивать невинных, калечить детей и младенцев?

Запах вернулся к Рив без предупреждения, и она увидела крошечный череп с красными отверстиями для глаз. Она дышала глубоко и медленно, контролируя толчки в животе.

Спроси Афру", — посоветовал ей Джост.

Она посмотрела на сестру, которая смотрела в пламя костра, не участвуя в разговоре между Колом и Лориной. Гаридас тоже молчал, хотя его взгляд был устремлен на Афру, а не на пламя. Рив давно заметила, что он испытывает к ее сестре нечто большее, чем уважение воина.

'Продолжай.' Джост подтолкнул Рив локтем.

'Это Кадошим?' Рив приблизилась и прошептала Афре на ухо.

Ее сестра подскочила, как от удара ножом, и уставилась на Рив.

'Я не знаю, Рив. Мы нашли только мертвых в Ориенсе", — сказала Афра, ее голос был прерывистым, как будто она напрягалась, чтобы сдержать все остальное.

Кол смотрел между Афрой и Рив.

"Здесь совершено мрачное, ужасное дело", — сказал Кол, вставая; остальные повернулись, чтобы послушать. Он посмотрел на лица у костра, все смотрели на него, омытые кроваво-красным мерцанием.

'Это был Кадошим?' — спросил голос. Джост.

Кол посмотрел на Джоста: молодой белокрылый стоял неподвижно, как камень, весь в сухожилиях, растянутых мышцах и жилах. Под пристальным взглядом стольких глаз он выглядел на десять тонов неуютно.

Я не знаю. Это вполне может быть делом рук Кадошим", — сказал Кол, оскал исказил его черты, золотистая щетина блестела в свете костра. Я не могу представить никого другого, кто мог бы совершить такое злодеяние".

Вот что я подумал.

Кто бы они ни были, мы их найдем", — заговорил Гаридас. Он был прекрасным воином и уважаемым лидером, хотя Рив считала его слишком серьезным, слишком одержимым следованием всем предписаниям Лора, а это уже о чем-то говорит, ведь она принимала Путь Элиона более серьезно, чем большинство. Пока Рив наблюдала за ним, его взгляд метнулся за крылья Кола к Афре.

Что касается того, как это делается, — продолжал Кол. С восходом солнца мы ищем, прочесываем это место в поисках следов, признаков того, кто это сделал. Затем мы выследим их. Будет расплата". Он пожал плечами, его крылья вздохнули от этого движения, а затем зашагал в темноту.

Вот тебе и ответ, — устало вздохнув, сказала Афра вдогонку Рив.

"Что с тобой? спросила Рив, садясь рядом с сестрой. Я что-то сделала?

Афра посмотрела на нее долгим взглядом. 'Нет', - сказала она в конце концов.

Тогда что…

'Оставь это', - огрызнулась Афра, тихо и холодно. Мир не вращается вокруг тебя и твоих бед, Рив. Как это ни шокирует, у людей есть свои проблемы".

Рив пристально посмотрела на нее, затем встала и ушла.

Надоело быть тренировочной куклой Афры. Думает, что может выместить свой гнев на мне!

Она услышала шаги позади себя и понадеялась, что это Афра идет за ней. Ей не нравилось, какой холодной и отстраненной стала ее сестра, хотелось, чтобы она вернулась к нормальной жизни.

Наверное, мама права. Вести за собой тяжело. Особенно в такие моменты.

Оглянувшись через плечо, она увидела Джоста, спешащего за ней, и почувствовала прилив разочарования от того, что это была не ее сестра.

Что тебе нужно?" — спросила она Джоста более отрывисто, чем хотела.

'Не следует разгуливать в одиночку', - твердо сказал Джост. 'Приказ. Безопасность в численности, эти гигантские летучие мыши Форна…

Рив это знала. Приказ — не железо, — сказала она и пошла дальше.

Лагерь располагался на лугу и дороге: аккуратные ряды палаток, отгороженный загон для лошадей, вьюки на приподнятой насыпи дороги. Рив топала рядом с загоном, всего в нескольких сотнях шагов от деревьев Форна, нависших над ним, как темные скалы.

Рив знала, что Джост прав, и не собиралась бродить одна в темноте. Курган голов в Ориенсе оставил свой след. И она была рада обществу Джоста, по крайней мере, это означало, что ему не все равно, будет Рив жить или умрет. Она передернула плечами, пытаясь унять тупую боль в спине, высоко, между лопатками.

Наверное, потянула мышцу, забираясь на дерево.

Они прошли мимо группы белокрылых, собравшихся вокруг костра — охранники загона, часть Лориной сотни. Некоторые из них пели; один пригласил их подойти, но Рив зашагала дальше.

Голос раздался перед ними; из темноты вышли две фигуры с копьями в руках. Два Белокрылых стояли на страже. Один из них был Вальд. Он выглядел напряженным, его глаза постоянно сканировали мрак и меняющиеся тени в лесу.

'Не подходите так близко к деревьям', - сказал другой, более старый воин из сотни Гаридаса.

'Они в порядке', - сказал Вальд.

Да. Конечно, да, они будут Белокрылыми. Хотя это не помешает им быть съеденными одной из голодных пастей Форна, или похищенными Кадошимом, или тем, что сделало это с теми людьми в городе". Он пристально посмотрел на Рив и Джоста. 'Вернемся на луг, а?'

Рив согласилась, и они двинулись в обратный путь, вскоре добравшись до дорожных стражников. Они все еще пили из своих кружек, песни звучали громче и невнятнее.

'Разве это не те два птенца, которые не прошли испытание воином?' — сказал невнятный голос.

Не обращай на них внимания, — прошептал Джост.

Беги обратно к фартуку своей сестры", — сказал один из них, указывая на Рив, а потом упал, смеясь.

Рив хмуро посмотрела на воинов, среди которых было много молодых и старых. Тот, что упал, поднялся на ноги, он был всего на несколько лет старше ее. Джост потянул ее за руку, и она разочарованно вздохнула, подавляя в себе вечную ярость, которая снова начала разгораться. Она отвернулась от Джоста и стала уходить.

Летите, маленькие птенцы, — сказал другой охранник, делая машущее движение. Возвращайтесь к Старшей Сестре, пока не поздно". Тот, что упал, засмеялся так сильно, что показалось, будто он плачет.

Рив повернулась на пятках и пошла к ним, ярость снова спустилась, как красный туман.

'Что?' сказал Джост. Рив, что ты делаешь? Рив, нет, вернись, Рив. Рив, пожалуйста". Он поспешил за ней, схватил ее за руку, но она отдернула ее.

'Итак, кто из вас, жополизы, хочет быть первым?' спросила Рив, оглядывая их всех.

'А?'

'Просто не обращай на нее внимания', - сказал Джост, потянув Рив за руку.

'Слушай своего друга', - сказал один из других охранников, остроносый мужчина, меньше остальных.

Да, послушай этого мешка с веревками и беги", — сказал другой, женщина, со шрамом от глаза до челюсти. Без сомнения, ты скоро станешь Белокрылым — твоя сестра позаботится об этом, хотя ты этого и не заслуживаешь". Она оглядела Джоста с ног до головы. Кто он такой? Твой охранный посох?

'Мешок с веревкой? Охранная палка? сказал Джост.

'Тогда ты первая', - ответил Рив и бросилась на женщину.

Она врезалась в воина, и они покатились вместе, Рив наносил удары и использовал локти. Кто-то схватил ее за воротник, отталкивая от себя. Мелькнул взгляд Джоста, бьющего кого-то в подбородок.

У него длинные руки, как они выяснили, подумала Рив, чувствуя, как ее охватывает прилив радости, как ухмылка расплывается по ее лицу, когда она дает волю своему разочарованию, выливаясь в физическую разрядку насилия. Она вывернулась из захвата на шее, ударила коленом, задев что-то мягкое. Раздался свист воздуха, булькающий стон, и ее больше не держали. Люди вокруг нее, лица, конечности — все это было одним длинным, яростным, размытым пьяным танцем. Она бросала удары руками и ногами, чувствовала, как некоторые попадают в землю, смутно, сквозь эйфорию, видела мелькнувшее лицо, похожее на Вальда.

Но это не могло быть так.

И вдруг она оказалась в воздухе, невесомая, ноги бьются, рычание тел под ней останавливается в середине удара или пинка. Она увидела Джоста на земле, чья-то рука обвилась вокруг его шеи, но он держал в захвате ногу другого, его рот был открыт, чтобы укусить его за икры.

Воздух пронесся над ней, послышался шум. Она подняла голову, увидела широкие белые крылья, мрачное лицо Кола, смотрящего на нее.

Рассвет был близок, серое пятно проступало на горизонте, превращая сплошную черноту ночи в изменчивые тени. Во рту у Рив запульсировало, боли повсюду требовали ее внимания, и она поднесла руку к лицу, нащупала порез на губе, шатающийся зуб.

Она находилась в фургоне с багажным составом, ее голова лежала на мешке с зерном, она выглядывала через щель в высоких бортах фургона. Это была самая близкая к изолятору камера, которую Кол смог найти в кратчайшие сроки. У Джоста и Вальда были свои собственные карцеры в нескольких десятках шагов от нее. Рив слышала храп Вальда, слышала, как ритмично трясутся и дребезжат скобы его фургона, словно во время шторма.

Это было лицо Вальда, которое она видела в бою прошлой ночью. Он увидел, что произошло, и бросился, нырнув в драку.

Он хороший друг, раз так пришел на помощь. А теперь он в изоляторе за то, что дезертировал со своего поста!

Я должна контролировать свой характер, должна контролировать свой характер, — повторяла про себя Рив снова и снова.

Если я не возьму себя в руки, я никогда не пройду испытание воина. Я даже не смогу пройти его. Когда Исрафил услышит об этом…

Она ударила кулаком по боку ковшика, выкрикнула несколько проклятий и вздохнула, собираясь убрать осколки с костяшек пальцев.

Шепот крыльев, силуэт, затушевывающий серый рассвет, и вот Кол уже спускается внутрь тента, садится так, чтобы его не было видно снаружи, и обхватывает себя огромными крыльями. Он уставился на Рив, его темные глаза смотрели на нее, золотые волосы мерцали в первых лучах солнца.

'Не подчинилась приказу и пробралась в Ориенс. Драка с охранниками. Давайте вернемся немного назад. Драка на оружейном поле. Дальше. Драка в пиршественном зале, пинание друга по камням. Еще дальше. Ты бьешь Исрафила, лорда-защитника Бен-Элима, владыку Земли Верных, по лицу". Его губы дернулись при последнем слове. 'Похоже, у тебя проблемы с гневом, Рив.' Он покачал головой. "Что мне с тобой делать?

Между ними воцарилась тишина, только его пристальный взгляд.

"Это был риторический вопрос?" — спросила она, чувствуя себя неловко, — "или ты хочешь, чтобы я ответила?".

Кол фыркнул от смеха. Он много смеялся, судя по складкам у его глаз.

Я могу помочь тебе только в одном — как сегодня на рыночной площади. Ты должна помочь себе сама".

'Почему тебя это волнует?' ворчала Рив. Она знала, что это было нелепо, как только она это сказала, но, похоже, в последнее время она часто поступала подобным образом. Действовать, говорить, делать, прежде чем думать.

'Ты мне нравишься, Рив.' Кол пожал плечами. У тебя есть дух. Я вижу в тебе твою маму, и твою сестру, и это не оскорбление. Но продолжай в том же духе, и ты никогда не станешь Белокрылым".

'Я знаю', - ответила Рив с расстроенным вздохом. 'И это мое самое большое, мое единственное желание'.

Тогда позволь мне помочь тебе исполнить его, — прошептал он.

Ты поможешь мне?

Да. Если смогу. Но ты должна помочь и себе. Начни с того, что прекрати драться. Это не поможет. Это портит твою внешность". Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и Рив почувствовала, что краснеет. Звездный свет высветил дугу его бровей и скулы, а шрам от лба до подбородка превратил в темную долину. Каким-то образом это делало его лицо более красивым, отличающимся от совершенства Бен-Элима. И свирепым. Она была рада, что солнце еще не поднялось настолько, чтобы Кол мог увидеть ее румянец. Он протянул руку и провел пальцами по порезу на ее губе. Рив поборола инстинкт отпрянуть, и отпрянула бы, если бы не доска, закрепленная за ее головой. От его прикосновения ее пробрала дрожь.

Ты так отличаешься от Исрафила", — прошептала она, напуганная его прикосновением, улыбкой в его глазах, но ей это тоже нравилось.

Он слишком серьезен", — прошептал Кол, кончики пальцев все еще касались ее порезанной губы. Эта жизнь во плоти, в ней есть гораздо больше, чем его постоянная хмурость и зацикленность на Лор".

Рив улыбнулась и фыркнула шокированным смехом.

Я думала, что Лор — это все, — сказала она.

Правда? сказал Кол. Кадошим должны быть уничтожены, это единственный способ исполнить наше Святое Призвание, защитить человечество. Но что касается остального… Он пожал плечами, взмахнув крыльями. Его пальцы отодвинулись от ее губ, ласково погладили ее щеку.

Шаги, мягкие шаги, фигура, вырисовывающаяся над бортом фургона.

Рив… — сказала сестра, заглянув в тент, потом замерла, переведя взгляд с Рив на Кола.

'Нет', - сказала она тихим голосом, холодным, как зима, лицо было жестким и ровным, но Рив увидел внезапную ярость в ее глазах. Нет", — повторила она, и ярость просочилась в ее голос.

Кол улыбнулся Афре, когда встал, роскошно потянувшись. Взмахнув крыльями, он поднялся в воздух — силуэт на фоне восходящего солнца.

Афра уставилась на Рив, ее рот дергался, но ничего не выходило.

Зазвучали рога, возвещая о смене караула и наступлении утра.

Сегодня день Середины зимы, осознала Рив.

Деревья заслонили день, когда Рив вошла в Форн. Близилось солнце, и она маршировала в строю вместе с другими птенцами из сотни Афры, все они были вооружены щитами и копьями.

Как только рассвело, разведчики прошли через Ориенс и вышли в окрестности, и вскоре после этого на северо-восточной стороне города были обнаружены следы, ведущие в лес Форн. Кол послал двух белокрылых разведать дорогу, пока остальные три отряда готовились к походу.

Пока они шли, Кол приземлился на стене Ориенса и обратился ко всем с волнующей речью о справедливости по отношению к убитым, о суде Элиона над убийцами. Он снова процитировал Книгу Верных, больше о том, что беззакония падших настигнут их, о справедливости и крови. Затем он приказал снарядить новичков к бою и сопровождать их в поисках в Форн. Рив увидела, как нахмурилась Афра, но не знала, было ли это от беспокойства за безопасность самой Рив, или по какой-то другой причине.

И вот теперь они шли в Форн, а вокруг — тени и листва.

Неужели Кол сделал это для меня? Это он имел в виду, когда сказал, что постарается осуществить мою мечту?

Это было похоже на сон, возбуждение пронеслось через нее, когда она выстроилась в линию и подняла свой щит, Джост был рядом с ней. Слева от нее раздался громкий треск, когда сломалась ветка, и между деревьями появился великан. Они расположились по обе стороны от потрепанной колонны Белокрылых — на этой местности невозможно было выстроиться в четкий строй.

И они шли дальше, все глубже в Форн.

Что-то в них изменилось. Сначала Рив не могла понять, что именно изменилось. Потом она поняла.

Стало тихо.

Ни пения птиц, ни насекомых. И вместе с этим в воздухе повисло напряжение, густое и удушающее.

Раздался звук рога, передняя часть колонны остановилась, остальные остановились позади.

"Что происходит? сказал Джост, оглядывая строй.

'Ты выше меня', - ответила Рив. Я вижу только чью-то спину. Джост, я хотела поблагодарить тебя за прошлую ночь".

Ты мой брат по мечу, для чего нужны друзья, а?" — сказал он, улыбаясь, один глаз был полузакрыт, вокруг него красовался фиолетовый синяк.

"Твой бедный глаз", — сказала она.

'А, это не так уж плохо. Лучше уж так, чем проснуться сегодня утром со следами зубов на лодыжке, как это пришлось сделать одному из них".

Они оба рассмеялись, получив строгие взгляды от Белокрылого в рядах впереди.

Еще один сигнал рожка, и колонна снова двинулась вперед. Внезапно Рив увидел, что заставило их остановиться.

Они нашли тела горожан. С нависшей ветки дерева свисало тело. Петля на одной лодыжке, без головы, содранная и выпотрошенная, как кабан, готовый к вертелу. Рив заставила себя отвести взгляд, пока они шли под ним и дальше в лес.

По мере того как они продвигались вперед, становилось видно все больше тел, свисающих с веток, раскачивающихся, болтающихся, обгрызаемых теми, кто летал или лазал.

Они как маркеры, указывающие путь.

Что вызывает беспокойство. Это засада? Мы идем на убой?

Рив почувствовала страх, покалывающий в венах, но также и возбуждение, мысль о том, что она наконец-то сможет сразиться с Кадошим. Ей казалось, что она рождена для этого. Единственное, ради чего она существовала.

А потом они нашли их.

Тела на небольшой поляне, сотни и сотни, наваленные друг на друга в спутанную, зловонную кучу. Вороны и мухи поднялись жужжащей, квакающей тучей, зловоние гнили накатывало от мертвецов, как волна. Джост был не единственным, кто опорожнил содержимое своих кишок в куст.

Раздались приказы, из мрака показался Балур Одноглазый. Все помнили о засаде, подозрительно оглядывали деревья, трубили в рога, белокрылые расступались, некоторые двигались на помощь Балуру и его гигантам, устанавливая периметр, гиганты рубили тонкие деревья, белокрылые с помощью мачете и топоров рубили лозу и кустарник, немного отодвигая лес, освобождая защитное пространство. Остальные белокрылые и молодые слились в круговой оборонительный строй, ощетинившись оружием, а Кол и его капитаны стояли и совещались у кучи убитых.

Рив осматривала лес, сжимая копье наготове, ее взгляд устремлен ввысь, она знала, что Кадошим может нанести удар под любым углом и в любом направлении. Она увидела Бен-Элима, проносящегося среди ветвей высоко вверху. Чем больше она смотрела, тем больше думала.

Здесь нет никого, кроме мертвых.

Это кажется неправильным, подумала Рив. Кто бы это ни был, он должен был сделать все это, даже обозначить дорогу к этому месту. След из тел. Зачем все это? Должно быть, это засада. Иначе зачем бы нас сюда заманивали.

Зачем еще мы им здесь нужны.

И тут ее осенило.

Так далеко от Драссила.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ БЛЕДА

Глаза Бледы открылись.

Что-то не так.

Было темно, глазам требовалось некоторое время, чтобы приспособиться, но какой-то инстинкт подсказывал ему, что это время между полуночью и рассветом, хотя он не мог быть уверен. И голова болела.

Слишком много вина.

Но это был день середины зимы.

Потом он услышал это. Слабые крики.

Что?

Он спрыгнул с кровати, ноги замерзли на каменном полу. В кострище все еще тлели угли — полусвет, при котором он одевался, быстро натягивая бриджи и сапоги, шерстяную тунику, инстинктивно потянувшись к поясу с чехлом для лука и колчаном стрел.

С тех пор как Рив вернула мне мой лук, я чувствую себя заново созданным человеком.

При одной мысли об этом он почувствовал дрожь эмоций, которая грозила разбить его холодное лицо. Потребовалось несколько мгновений, чтобы овладеть им.

Еще крики, громче. Стук сапог по камню.

Он подошел к окну и открыл ставню, вздрогнул от порыва морозного воздуха и выглянул на освещенную звездами улицу. Белокрылые бежали, все еще в свободном строю, но бежали.

Они никогда не бегают. Они маршируют везде. Даже в постель, скорее всего.

Крики в ночном воздухе. Лязг стали. Бледа почувствовал толчок страха, шок.

Смерть, битва, в неприступном Драссиле, сердце Бен-Элима.

Он вышел из своих покоев с колотящимся в груди сердцем и обнаружил Джин стоящей в дверях их общего дома. Их охранников, обычно полдюжины белокрылых, которые жили в том же здании, нигде не было видно.

'Они убежали, к воротам', - прошипела Джин в ответ на его взгляд на пустую комнату охраны, где вода в железном котелке бурлила над пламенем в очаге. 'Что происходит?'

'На нас напали', - сказал Бледа.

'Кто?'

Он только пожал плечами.

Набег? Полномасштабное нападение?

Пошли узнаем", — сказала Джин, выходя на улицу, ее дыхание замирало в звездной ночи. Она выглядела воодушевленной перспективой, одна рука лежала на рукояти длинного кинжала, висевшего на поясе. Бледа последовал за ней, поскольку это было именно то, что он собирался сделать.

Они пробирались сквозь тьму Драссила, ветви древних деревьев колыхались высоко вверху, отбрасывая тени на мощенные камнем улицы. Шум битвы нарастал, и вот они уже во дворе перед воротами Драссила. Бледа втянул Джин в затемненный альков.

Перед ними была сцена хаоса.

Ворота были открыты, из одной из наполненных маслом жаровен, которые горели день и ночь, вырывались языки пламени, дым и пламя вырывались из одной из конюшен, выходящих во двор. Лошади визжали внутри.

Во дворе шли бои, звенела сталь. Фигуры людей, освещенные пламенем, сражались, боролись, когда через открытые ворота хлынула волна фигур в темных плащах — сотни, как показалось Бледе, хотя сквозь дым и пламя трудно было понять. Белокрылые формировали стену щитов, с каждым мгновением их становилось все больше, а затем раздался звук рога, и они плавно пришли в движение, надвигаясь на ворота, и враги в темных плащах падали перед их короткими колющими клинками.

Две фигуры врезались в стену неподалеку и с грохотом обрушились на них: Белокрылый и Темный плащ. Раздался влажный звук удара, и Белокрылый упал у их ног, изо рта у него хлестала кровь, черная в звездном свете. Темный Плащ стоял над своим врагом, его капюшон откинулся, открывая бледнолицего мужчину, бритого и дикоглазого. Он огляделся в поисках новых Белокрылых и снова бросился в бой.

Не подходи, — прошипел Бледа на Джин, когда та сделала шаг вперед, — у тебя только нож.

А у тебя, как я вижу, есть подарок", — сказал Джин, не сумев скрыть ядовитую нотку в ее голосе, когда она взглянула на лук в его руке.

Джин была потрясена, когда увидела лук Бледы, и чуть меньше, когда узнала, откуда он взялся.

"Все эти годы она скрывала его от тебя", — сказала Джин.

"Да", — согласилась Бледа. Но теперь она отдала его мне". И Джин увидела в его глазах что-то такое, что ей не понравилось. Ни капельки. С тех пор Джин хорошо скрывала это, но всякий раз, когда он использовал свой лук или говорил о нем, ее голос был позолочен злобой, завуалированные нити ревности просачивались из нее.

Ревность к его луку или к Рив, он не знал.

Не беспокойся за мою безопасность, — сказала Джин, стоя над мертвым Белокрылым и поворачивая ногой голову упавшего. Я просто хотела убедиться, что он мертв. У меня нет намерения вмешиваться. Пусть они убивают друг друга, какое мне дело? Хорошо, — говорю я. Мир станет лучше, если в нем будет меньше Бен-Элимов и Белокрылых".

Еще совсем недавно Бледа согласился бы без раздумий, но сейчас, при словах Джина, первым образом, промелькнувшим в его сознании, стала Рив.

Птенец Белокрыла.

Он скучал по ней с тех пор, как ее не было, больше десяти ночей, что удивило его, но сейчас он чувствовал облегчение от того, что ее нет здесь, что она не сражается, рискуя погибнуть в этом дворе.

Хотя, возможно, она не в большей безопасности, где бы она ни была.

Он отогнал эту мысль, возвращенный в настоящее еще одним предсмертным криком.

Как они сюда попали? Открыли ворота, застали Драссила врасплох? И где Бен-Элим?

Словно отвечая на свои мысли, он почувствовал, как воздух над ним изменился, увидел тени, мелькающие по небу.

Но это были не Бен-Элимы.

Бледа понял это через мгновение. Их форма была иной, их очертания — посеребренные звездным светом сверху, с красными отблесками снизу — выглядели как-то неправильно. Их крылья были потрепанными и тонкими, как разорванные ветром облака после бури, и окантованы острыми изогнутыми когтями.

Кадошим!

Пока он думал об этом, одна из крылатых фигур опустилась на землю, всего в пятнадцати-двадцати шагах от Бледы и Джин. И она несла что-то в своих длинных руках — еще одну фигуру, которую она швырнула в узел Белокрылых, образовавших небольшую щитовую стену из дюжины человек, призывая к себе других.

Фигура, брошенная в их середину, разметала их, как хворост, проревев боевой клич, когда белокрылые вскочили на ноги. Его руки взмахнули, в руке появился какой-то серповидный клинок, а голова закружилась в воздухе. Затем он набросился еще на двух белокрылых, и все трое рухнули на землю в грохочущем клубке конечностей.

Кадошим приземлился между ними и Бледой, его крылья с треском расправились, и в воздух ворвался привкус могилы, гнили и разложения. Бледа и Джин просто стояли и смотрели на это существо. Всю свою жизнь Бледа слышал о Кадошим, страшных врагах Бен-Элимов, их противоположностях во всех отношениях. Но никакие сказки не могли подготовить его к тому, что всего в десяти шагах от них он увидит одного из них во плоти, живого, дышащего, вонючего. Ростом он был выше человека, черные глаза на рептилоидном лице смотрели на него, темные вены паутиной покрывали бледную плоть. Его лицо изменилось — улыбка или оскал, Бледа не был уверен, — обнажив белые острые зубы, оно двинулось к ним, вытаскивая меч из ножен, темные крылья обрамляли его, как плащ.

Убей его! Джин зашипела рядом с ним, но Бледа замер, эти черные глаза смотрели на него. Он почувствовал близость смерти, холодное дыхание на шее. Он отчаянно возился со стрелами, роняя их под ноги, а Джин рядом с ним встала в боевую стойку, согнув колени, ее нож сверкал в кулаке.

Кадошим поднял меч.

Бледа прикрепил стрелу к луку, пальцы онемели, распухли, как после укуса пчелы. Он попытался достать стрелу, прицелиться, но понял, что слишком медлит, слишком поздно: тень Кадошима падала на него, смрад его дыхания заполнял все его чувства, и все, что Бледа мог сделать, это смотреть в его бледное, как смерть, лицо.

Джин шагнула вперед, приседая, с ножом наготове. Она бросила вызов.

Топор вонзился в череп Кадошима, голова исчезла в мгновение ока, взрыв крови, костей и мозгов, топор продолжал опускаться, пробивая все глубже, через ключицы, грудину и ребра, дальше и дальше в грудную полость. Затем лезвие топора было вырвано, и кадошим рухнул на землю с влажным шлепком, паря кровью. На его месте появилась фигура.

Алкион, весь в крови.

Убирайтесь отсюда, — крикнул им гигант, жестом приказав Бледе и Джин бежать. Затем он повернулся и ринулся в бой, появились другие великаны, во двор ворвалась Этлинн в сверкающем защитном плаще, с длинным копьем в кулаке.

Воздух над головой внезапно наполнился движением, над головой пронеслись крылья Кадошима. И другие фигуры, крылатые, но их очертания были короче и менее рептилийными, более человеческими.

Как полукровка, напавший на Исрафила.

Бледный блеск белых перьев отражал звездный свет, когда появились Бен-Элим, грохот лязгающей стали, кружащиеся фигуры, Бен-Элим и Кадошим кружились в ночном небе, нанося друг другу удары, рубя и крича.

Бледа чувствовал себя ошеломленным, хаос, смятение и смерть бурлили вокруг. Он почувствовал, что не может дышать.

Он повернулся и побежал со двора на дюжину шагов, на десяток, на два шага, шум быстро стихал позади него. Он остановился, положив руки на колени, глубоко вдыхая воздух.

Что ты делаешь? сказала Джин позади него. 'Не уходи, я хочу посмотреть!'

Теперь он чувствовал себя лучше, голова прояснилась, он злился на себя. Стыдился своего страха.

Шепот крыльев над головой, стремительная тень, и Бледа поднял голову, увидел кадошима, летящего вглубь Драссила, несущего на руках фигуру, их было больше, слишком темно, чтобы сосчитать.

Куда они летят?

Позови Алкиона", — сказал он Джин и бросился вслед за исчезающим Кадошимом.

Через несколько мгновений на улицах стало тихо, битва, казалось, сосредоточилась и затихла во внутреннем дворе. Бледа уловил тусклый металлический блеск над головой, еще больше кадошим и полукровок летели над ним, все сжимали в руках своего воина, двигаясь в том же направлении, куда, как он догадался, летели остальные. Вглубь крепости.

Куда?

И тут он понял: он вбежал в другой двор, почти пустой, и перед ним возвышались огромные куполообразные стены великой крепости Драссила. На ступенях лежали тела: несколько кадошимов, несколько Темноплащников и Белокрылых. В холодном ночном воздухе клубились клубы крови.

А из открытых дверей доносились звуки битвы.

Асрот.

Бледа посетил Большой зал Драссила в свой первый день с Исрафилом. Бен-Элим показал ему закованного в железо Асрота и Мейкала на помосте перед стволом великого дерева. Он тихо стоял и слушал, как Исрафил рассказывал историю о Семи Сокровищах, о том, как Асрот и Мейкал были заключены под страшные чары во время битвы при Драссиле, может быть, живыми, может быть, мертвыми, навечно заключенными и под вечной охраной. Все это казалось ему сказкой, предлогом для Бен-Элима, чтобы поработить народ Изгнанных Земель.

До этого момента.

Внезапно, с ужасом, его посетила мысль, что все это правда. Что Асрот существует.

И Кадошим здесь, чтобы освободить его.

Тогда Бледа побежал, прыгая по широким каменным ступеням, через мертвых. У открытых ворот он остановился и заглянул внутрь. Пол Большого зала освещали огромные железные жаровни, синее пламя, пылающее в гигантском масле, придавало помещению жутковатый, сказочный вид.

Около статуй стояла гвардия великанов, десяток из них в кольчугах, с боевыми молотами и топорами, полукругом стояли перед помостом, на котором возвышались статуи Асрота и Мейкала, а их окружали Кадошим, полукровки, Темноплащники и… другие.

Некоторые из них были людьми, бритоголовыми воинами, сражающимися с неистовой, беспечной энергией. Но были и человекоподобные существа, ковыляющие и разрозненные, руки слишком длинные для их тел, ногти изогнутые и длинные, как когти. Бледа видел, как трое из них напали на гиганта, действуя, как стая волков, вгрызаясь в него зубами и когтями, сковывая его, а затем разрывая когтями его горло. Когда великан упал, один из них поднял голову и завыл.

В воздухе огромного купола летали Бен-Элим, не меньше дюжины, но они падали, даже когда Бледа смотрел на них, превосходя числом и вступая в воздушный бой с Кадошимом.

Страх снова дышал на его шею, холодный кулак сжимался в животе.

Это не твоя битва. Кадошим, Бен-Элим, им здесь не место. Пусть они убивают друг друга, как сказала Джин, и радуются этому.

Это не твоя битва.

Он посмотрел на распростертый труп кадошима у своих ног, мертвые глаза смотрели на него, темные вены покрывали лицо и руки.

Бен-Элим плохи, но эти Кадошим…

Они еще хуже!

В своем воображении он видел того, кто был во дворе, с высоко поднятым мечом, злобой, излучаемой из каждой его поры, как туман. Мысль о том, что они освободят Асрота, о том, что они сделают, если победят Бен-Элима, вызывала у него дрожь по позвоночнику.

Он оглянулся через плечо, надеясь увидеть Алкиона, ведущего во двор толпу великанов и белокрылых. Но там была лишь тишина и безмолвие.

Он потянулся к своему колчану, вытащил три стрелы и шагнул в Большой зал Драссила.

Этажом ниже многие великаны падали, выжившие теснились к железно-черным статуям Асрота и Мейкала, Темноплащники и те, что были с ними, бросались на великанов, Кадошим проносился сверху.

Бледа поднял лук, не задумываясь, натянул и отпустил тетиву; кадошим вскрикнул, перевернулся в воздухе, а затем, кувыркаясь, без чувств рухнул на каменный пол. Он приостановился, осознав, что впервые стреляет в живого врага, впервые лишает жизни врага. От осознания этого его бросило в дрожь.

Крики вернули его к себе. Он встряхнул головой и сосредоточился. Нацелил стрелу и снова выстрелил: Темный Плащ споткнулся и упал, еще одна стрела, еще один Темный Плащ упал.

Еще стрелы из колчана, пока он спускался по широким ступеням, ведущим на пол камеры. Еще один Темноплащник падает со стрелой в спине. Потом его увидел Кадошим, прокричал предупреждение, и некоторые из Темноплащников, лежавших на земле, подняли на него глаза.

Полдюжины из них, а то и больше, повернулись и бросились на него, Темноплащники выкрикивали боевые клички, звери с ними тревожно молчали.

Дыши. Не паникуй. Это как стрелять в крыс в соляном ущелье.

Выстрел, выстрел, выстрел. Выстрел, выстрел, выстрел.

Темный плащ падает в брызгах крови. Другой переворачивается, стрела в брюхе.

Легче, когда они бегут прямо на меня.

Нок, выстрел, спуск.

Искры, когда наконечник стрелы врезается в камень — первый промах.

Хотя тот факт, что они идут, чтобы убить меня, не способствует моей концентрации.

Стрела вонзается в плечо, отбрасывая Темного Плаща.

Нок, натягиваю, отпускаю. Выстрел, выстрел, выстрел.

Одно из бродячих существ упало на одно колено, стрела Бледы застряла в мясе между шеей и плечом. Еще одна стрела проскочила по камню — второй промах.

Джин рассмеялась бы, увидев эти выстрелы.

В лицо ему ударил ветер, и он инстинктивно пригнулся: меч Кадошима сверху промахнулся мимо его головы. Он упал, покатился, роняя стрелы, отчаянно сжимая свой лук. Задыхаясь, он поднялся на ноги и отпрыгнул в сторону, пробежав дюжину шагов по многоярусным ступеням, когда кадошим бросился за ним. Он выхватил стрелу из поясного колчана и резко выстрелил: кадошим отклонился в сторону, и стрела пробила его кожистое крыло. Бледа смутно осознавал, что оставшиеся в живых Темноплащники и их спутники все еще атакуют его. Теперь уже гораздо ближе. Схватив оставшиеся в колчане стрелы, которых осталось всего несколько штук, он отступил назад, не спеша накладывая тетиву и прицеливаясь, и промахнулся: одна стрела вонзилась в грудь Темноплащника, повалив его на землю.

Всего в двадцати шагах от него все еще бежали две фигуры — те самые ковыляющие твари, которых Кадошим переправил через стены Драссила. Бледа вгляделась в лицо дикоглазого человека, если его можно было так назвать. В нем было что-то дикое, бездушное, зубы оскалены, клыки тревожно острые, ногти длинные и черные, толще, чем должны быть, конечности вытянутые, походка неровная, шаткая, словно кости выросли за ночь.

Бледа приготовился, нацелился и всадил стрелу в грудь мужчины с расстояния менее двадцати шагов, от чего тот отлетел назад, переваливаясь с ноги на ногу, вниз по широким ступеням. Бледа наложил еще одну стрелу и уже целился в последнего одичалого, когда увидел, что первый поднялся, пошатываясь, встал на ноги, встряхнулся, как раненая гончая, и тут глаза устремились на него. Бледу пронзил страх.

Это должно было убить его. Что это?

Он перевел прицел с более близкого нападающего на это трудноубиваемое существо, прицелился, и стрела вылетела из лука. Бледа знал, что стрела попала удачно, не видя, как она попала, и попятился назад, чтобы успеть к последнему одичавшему.

Его стрела попала в глаз первой твари, отправив ее кувыркаться, лишая жизни. На этот раз, к его облегчению, оно не поднялось.

Он быстро наложил еще одну стрелу и переключился на последнего одичалого, но слишком поздно. Он налетел на него, удар с хрустом подбросил его в воздух, на мгновение он оказался в невесомости, а затем плечо врезалось в камень. Задыхаясь, он потерял контроль над луком, затем человек-зверь оказался на нем, когти тянулись к его горлу, раздирая грудь, боль вспыхивала, как огненные линии; горячее, едкое дыхание било ему в лицо, когда слишком длинные зубы раздвинули челюсти на расстояние вытянутой руки. Он пинался и бил, боль пронзала плечо, извивался и выгибался в хватке твари, чувствовал, как длинные когти ищут его горло, неумолимо приближаясь.

Я не умру так!

Его цепкие руки наткнулись на валявшуюся на полу стрелу, и он отчаянно схватился за нее, вонзил ее в бок головы существа, в щеку, вырвал ее, вонзил снова, увидел зубы в прорехе. Существо, казалось, почти ничего не замечало. Он наносил удары снова и снова, пока оно не завыло, широко раскрыв челюсти, красную пасть с зазубренными зубами, и не вгрызлось ему в плечо.

Боль была шокирующей, жгучая, раздирающая агония…

Затем большие руки обхватили шею нападавшего, оттаскивая его, существо вырывало куски плоти из его плеча, а Алкион удерживал в воздухе плюющуюся, рычащую тварь, а затем швырнул ее прочь. Оно ударилось о камень, покатилось, слишком проворно вскочило на ноги и побежало на них. Алкион с ревом шагнул к Бледе, его сдвоенные топоры завертелись, пробивая плечо и талию твари. Оно рухнуло, завывая, и Алкион ударил его сапогом по голове, чтобы освободить лезвия. Тварь на земле извивалась, пыталась вгрызться в его ногу, но почему-то все еще отказывалась умирать.

Еще один удар топора, и тварь забилась в судорогах, барабаня одной ногой, а потом окончательно затихла.

Позади Алкиона Бен-Элим пронесся через широко распахнутые двери, Белокрылые стояли под ними стеной щитов, выходя из темноты внутреннего двора, спускаясь по каменным ступеням в сине-мерцающее безумие Большого зала.

Вот, парень, — сказал Алкион, протягивая Бледе пропитанное кровью древко одного из своих топоров. Плечо кричало от боли, в животе подкатывала тошнота, но все, о чем он мог думать, был его лук. Он уронил его, но он лишь мельком увидел, как он скользит по камню.

Вот.

Спотыкаясь, он спустился на дюжину ступенек, уже на половину пола камеры, и поднял его.

Кто-то схватил его за руку и развернул.

'Ты мог умереть!' яростно сказала ему Джин, выглядя так, словно хотела дать ему пощечину.

'Все еще мог', - пробормотал он, отдергивая руку, и грохот битвы раздался громким и яростным эхом.

Новая волна белокрылых, великанов и Бен-Элима вступила в битву на полу палаты, и хотя бой был ожесточенным, не похоже было, что он продлится долго: Темные плащи и их одичавшие товарищи теперь были в меньшинстве и с разных сторон. Хотя, даже когда Бледа смотрел, он видел, как сокращающаяся линия гигантских стражников вокруг статуи Асрота и Мейкала ломается и распадается на островки рукопашного боя.

Одна фигура привлекла его внимание. Высокий Темный Плащ, капюшон которого откинулся, когда он вскочил на помост. Стройный и атлетически сложенный, светлые волосы сбриты до щетины на голове. Он вытащил меч из ножен; что-то в нем было странное, металл был тусклым, без блеска, черного цвета. Воин подошел к фигуре Асрота и поднял клинок. Его губы шевельнулись, шум в зале был слишком сильным, чтобы что-то услышать, но опять же, в этом было что-то неправильное.

Нет!

Бледа потянулся к своему колчану, в котором осталась только одна стрела, и нацелил ее. В плече, куда его укусил дикарь, раздался взрыв боли.

Из меча с шипением повалил черный дым.

Бледа стиснул зубы, прицелился и отпустил, надеясь, что прицел у него хороший.

На мгновение он задержал дыхание.

Стрела попала человеку в плечо, он пошатнулся и выронил меч.

Бледа усмехнулся.

Рядом с бритоволосым мужчиной приземлился кадошим, этот выделялся среди других, он был больше, в нем чувствовалась угроза и сила. Он поднял воина, которого Бледа подстрелил, на ноги, и они вместе взялись за рукоять черного меча и прикоснулись лезвием к звездному камню, в который были заключены Асрот и Мейкал. Затем они начали скандировать.

"Cumhacht cloch star, a rugadh ar an domhan eile, a leagtar aingeal dorcha saor in aisce. Хотя Бледа не понимал их слов, они леденили его кровь. Скандирование продолжалось, нарастая в грохоте битвы, одна и та же фраза, снова и снова.

И тут черный меч начал светиться, красные жилы спиралью протянулись сквозь него, вверх, просачиваясь в металл звездного камня, в который были заключены Асрот и Мейкал.

'AINGEAL DUBH', - раздался голос, и Этлинн ворвалась в комнату с копьем в руке. 'Ar ais go dtí an dorchadas, cumhacht réalta cloiche', - вскричала Королева Великанов, и Бледа поклялся, что на мгновение ее глаза сверкнули яркой вспышкой.

Кадошим и бритоволосый аколит покачнулись, красные швы на гробнице Асрота отступили, сжимаясь обратно в чёрный меч.

Они удвоили свои песнопения, и красные прожилки выросли снова.

Исрафил влетел в комнату и приземлился рядом с Этлинн, подхватив ее песнопение, сила исходила от них, как тепловая дымка. Красные нити уменьшились.

Кадошим зарычал, выпустил меч, повернулся и метнул копье в Исрафил. Этлинн отразила его своим копьем и послала его по камню.

Аколит с черным мечом огляделся, увидел, что их отряд уменьшается, а Этлинн и Исрафил идут к ним.

Они побеждены, и они это знают.

Бледа увидел, как что-то пронеслось по его лицу, выкрикнул слово Кадошим, который вскочил в воздух, мощные крылья подняли его ввысь. Аколит взял черный меч в обе руки и высоко поднял его. И опустил его на руку Асрота.

На мгновение показалось, что из комнаты высосали все звуки, как при задержке дыхания, а затем раздался огромный шум, похожий на треск дерева, за которым немедленно последовала детонация воздуха, вырвавшегося с помоста в виде все расширяющегося кольца, сбивая все на своем пути. Бледа на мгновение почувствовал страх, а затем стена воздуха врезалась в него, сбив с ног, и он врезался спиной в камень. Он увидел, как Джин упала на пол от взрыва, услышал ворчание Алкиона где-то дальше по лестнице.

Он опустился на колени и уставился на помост.

Облако пыли медленно осело, и две статуи из черного железа остались на месте, хотя кое-что изменилось. Красные прожилки проступили сквозь железо, словно золотые швы, и на мгновение показалось, что железный корпус дрогнул и вздулся. Бледе показалось, что он увидел, как Асрот шевельнулся. Взмах головы, вспышка света в глазах. Затем красные прожилки потускнели, втягиваясь в фигуры, сходясь в одну точку. Правый кулак Асрота. Точнее, там, где был его правый кулак. Теперь там был обрубок, а яркое кузнечное сияние вокруг него быстро угасало.

Бритоволосый воин с черным мечом снова был на ногах, обломанное древко стрелы Бледы все еще торчало из его спины. Он нагнулся и поднял что-то черное и тяжелое, положил в кожаный мешок.

Другие поднимались на ноги, великаны и белокрылые, полукровки, Фералы и Темноплащники. Кадошим с визгом сорвался с крыши палаты, пронесся низко, проносясь над головами. Человек на помосте поднял руку, и кадошим схватил его, развернул так, что он оказался у него на спине между крыльями, а потом отскочил влево, сделал круг, взмахнул крыльями и устремился к дверям палаты; другие кадошим и полукровки падали за ним, другие хватали выживших Темноплащников и Фералов, а потом они вылетели из дверей палаты, как северный ветер. Этлинн метнула копье в одного, пронзила его грудь и швырнула в одну из дверей зала — лезвие глубоко вошло в дерево, раздался треск, и кадошим повалился, прижатый к стене. Бен-Элим пронесся за исчезающим кадошимом, взмахнув крыльями.

Бледа оглянулась на статуи, пол зала был завален и усыпан мертвыми и умирающими, крики, стоны отдавались эхом, выжившие медленно поднимались на ноги.

Асрот и Мейкал находились в тех же позах, что и раньше: Мейкал стоял на коленях, ухватившись за Асрота, чьи крылья были расправлены, пытаясь освободиться, одна рука обхватила горло Мейкала, другая сжалась в кулак.

Вот только кулака уже не было.

Не было и отблеска огня, только обрубок у запястья, черное железо стало таким же матово-тусклым, каким было всегда. В глазах Асрота не было и намека на жизнь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ДРЕМ

Дрем прошел в центр двора и достал меч своего отца.

Мой меч, напомнил он себе. Отец отдал его мне перед смертью.

Он поднял его над головой, держа его двумя руками.

Сокол, — повторял он про себя, застывая в позе, считая удары сердца, чувствуя медленное жжение в запястьях, в согнутых бедрах.

Девяносто девять, сто, и вот он уже рубит, справа налево, одним плавным, текучим движением, с шипением воздуха, когда лезвие проходит сквозь него. "Удар молнии", — пробормотал он и продержал его еще сто секунд, затем нанес мощный удар клыком кабана в живот воображаемого противника, продержал его, затем медленно, методично перешел к танцу с мечом, которому научил его отец, мышцы и сухожилия постепенно переходили от жжения к дрожи и изнеможению, пот бисером струился по его лбу среди снега и льда, дыхание окутывало его туманом.

Закончив, он потренировался в одном движении убирать меч в ножны — пока что это оказалось сложнее, чем большинство танцевальных форм. Он поклялся, что снова порезал большой палец, и, оглянувшись, увидел, что не только две козы, но и куры стоят во дворе и смотрят на него.

Не смешно, — пробормотал он им вслед, а затем, услышав стук копыт, перевел взгляд на ворота своего холда и увидел приближающихся по дорожке всадников.

Мы убьем этого белого медведя", — сказал Ульф, глядя на Дрема со спины своего коня. С ней были Хильдит и несколько ее парней.

Если ты хочешь отомстить за своего отца, то можешь присоединиться к нам", — сказала она ему, и сочувствие в ее глазах смягчило твердость ее лица.

Дрем потер подбородок, удивляясь тому, насколько длинной стала его борода. Он уже ходил к Ульфу и сказал ему, что белый медведь не убивал его отца, что это был другой медведь.

Ульф ему не поверил.

Мы все видели медведя, парень. Мы сражались с ним на той поляне", — сказал ему Ульф. Многие не ушли с поляны, не дождавшись ответа. Конечно, это был белый медведь, который убил твоего отца".

Дрем рассказал Ульфу свои доводы, но Ульф отказался от идеи выкопать тело Олина и осмотреть его раны.

'Неуважительно', - сказал он, глядя на Дрема с легким ужасом и большим отвращением в глазах. 'Не стоит раскапывать труп, который был похоронен десять ночей назад. Подумай об этом. Удар другой лапой, под другим углом, чем ты помнишь в своем воображении". Ульф пожал плечами. 'Это было быстро, запутано, и у тебя была трещина на голове, Дрем. Легко ошибиться. А теперь перестань излагать свою вздорную теорию, как будто это факт, и иди точи копье. Скоро мы выследим этого белого медведя".

Дрем знал, что лучше не спорить, зная, как мужчины смотрят в глаза и наклоняют голову, когда обсуждение переходит за рамки фактов и превращается в вопрос о том, кто умнее, мудрее, сильнее, искуснее и так далее.

Поэтому Дрем просто вздохнул и ушел.

Дрем, мы говорим с тобой, — сказал ему Ульф.

Дрем моргнул и снова сосредоточился на Ульфе и Хильдит.

'Ты идешь или нет?'

Уголком глаза он увидел коз, которые стояли и смотрели на него. Они переводили взгляд с Ульфа на Дрема, словно ожидая его ответа.

'Нет', - сказал Дрем.

Тогда ладно. Слишком уж больно. Это вернет все назад, я понимаю". Ульф кивнул, поворачивая коня по кругу. 'Хотел сделать предложение, однако. Я принесу тебе набор когтей, которые будут соответствовать тем, что у тебя на шее".

Дрем ничего на это не ответил, и после минутного молчания Ульф пришпорил коня, возвращаясь к воротам и дороге. Хильдит на мгновение зависла, потом наклонила голову к Дрему и последовала за ним.

Дрем подождал, пока они не скрылись из виду, и путь стал пустым, только вздыбленный снег и лед, да дозорные деревья. Он глубоко выдохнул и тяжело вздохнул.

'Тогда лучше продолжить'.

Дрем остановился у ворот во владения Фрита и уставился на развалины ее хижины. С одной стороны, между хижиной и конюшнями, возвышалась кирха.

Дрем вернулся к хижине в тот же день, когда отдал Асгеру свой пакет. Он нашел ее точно такой же, как и в прошлый раз, — ни родственников, ни друзей Фриты и Хаска, чтобы воздвигнуть над телом кирху.

Кроме меня, подумал он. Поэтому он вынес труп Хаска во двор, и гончую тоже, положив Хаска и Сурла рядом, а потом набрал камней с поля за хижиной, погрузил их в вьюк, который нашел в сарае, и принес обратно, чтобы навалить на оба тела. Когда дошло до того, чтобы сказать несколько слов за умерших, он некоторое время стоял молча, с грустью думая о том, что единственным скорбящим по Хаску был незнакомец, который почти ничего о нем не знал.

Зато я знал его внучку. И вырастить такую прекрасную, храбрую и добрую женщину — что ж, должно быть, он сделал что-то правильное.

И Дрем так и сказал — произнес слова вслух, обращаясь к камням и снегу, добавив что-то о верности гончей и духе Хаска.

Он махнул копьем на отца, и этого было достаточно!

Потом он ушел.

Но прежде чем отнести тела во двор и возвести над ними кирху, Дрем потратил полдня на то, чтобы осмотреть разрушенную хижину: каждую щепку дерева, каждый пролет руки в комнате, пол, стены, зияющие отверстия входа и выхода, тщательно проверил оба тела, их раны, ногти, зубы, когти. Все. Это было неприятно, конечности частично замерзли от холода, кровь застыла и стала черной.

Сейчас, когда он думал о том, что нашел, его рука опустилась к мешочку на поясе, и кончики пальцев сквозь перчатки нащупали его. Затем он повернулся и посмотрел в сторону занесенного снегом леса, увидел проложенный Хильдит и охотничьим отрядом Ульфа след и последовал за ними.

Дрем стоял в лесном полумраке, глядя на утоптанную землю. Искал. Он нашел пряжку с пояса своего отца среди лесного мусора и чего-то более темного. Он не хотел смотреть слишком близко, да и не нужно было. Перед ним была тропинка, протоптанная белым медведем, по которой он и его отец шли за ним, ветки были обломаны, кусты и подлесок вытоптаны и вырваны. А справа от Дрема лежала другая тропа — разрушения, которые другой "медведь" причинил своим нападением, выпрыгивая из темноты. Дрем всмотрелся в нее, в меняющиеся тени и редкий блеск дневного света на льду.

Позади себя он услышал далекий лай гончих, где-то к северу и западу от него — охота Ульфа уловила запах белого медведя. Он держался к нему спиной.

Для меня это ничто.

Тогда он подумал о своем папе, акте выбора, воли, погрузился в воспоминания о нем, почувствовал, как горе зашевелилось в животе, а что-то другое, гнев, разгорелось в жилах. Он думал о решении, которое принял, когда отказался от предложения Асгера покинуть Кергард и отправиться на юг, и о причинах этого.

Две причины жить, сказал я Асгеру, хотя и не сказал ему, в чем они заключаются. Первая — завершить поиски Да. Пойти к Драссилу и срубить голову Асрота с его плеч. Но для этого мне нужен Меч Звездного Камня.

А вторая причина — чтобы справедливость восторжествовала над моим отцом

Он стянул зубами перчатку и потянулся к мешочку на поясе, достал ткань и осторожно открыл ее, обнаружив несколько полосок рваной, изорванной кожи. Он нашел их в пасти Сурла, гончей Фриты, а еще одна полоска свисала с лапы гончей. Они не подходили ни к одной одежде в хижине.

Если я найду Меч Звездного Камня, то найду ответ на вопрос, кто убил моего отца. Медведь — да, но не белый, с четырьмя когтями на правой лапе. И он был не один. Медведи не подбирают мечи и не уходят с ними, и не носят кожаной одежды. Не медведь ударил меня по голове, а человек. Кто бы или что бы это ни было, оно сыграло свою роль в смерти моего отца и теперь владеет мечом Звездного Камня.

Дрем завернул полоски кожи обратно и положил их в сумку, затем методично перебрал свой набор. Кожа с водой через одно плечо. На спине висела сумка, набитая самым необходимым: огниво и хворост, кремень и ударное железо, рыболовные крючки и звериные кишки для зашивания ран, рулон льна для перевязки. Лекарственные травы — мед, щавель, тысячелистник, окопник, пустырник, семена мака. Овес для каши и полоски соленой свинины. Кусок сыра. И котелок. Он носил многослойную одежду, льняную, шерстяную, кожаную и меховую, на поясе у него висели костяная секира и топор его отца, а также меч, а в кулаке — копье с толстым древком.

И храбрость в сердце, и месть на уме.

Дрем глубоко вздохнул, выпрямил спину, а затем сошел с тропы и шагнул в расколотый мрак, созданный убийцами его отца.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ РИВ

Рив подошла к стенам Драссила. Они возвышались перед ней высокими и грозными.

Они вернулись из Ориенса так быстро, как только могли передвигаться белокрылые. Рив бросилась к Колу, Афре и другим капитанам на той мрачной поляне в глубине Форнского леса и рассказала им о своих подозрениях, что их выманили из Драссила не просто так. Поначалу Афра не хотела и думать об этом, вместо этого приказав ей уйти, чтобы вернуться в строй, пока ее не наказали за неподчинение и нарушение правил. Но Кол позвал ее обратно и спросил, почему она так подозревает. Тем временем в лес были отправлены разведчики, которые провели глубокую разведку в поисках каких-либо признаков недавней жизни или смутного намека на ловушку.

Они вернулись, качая головами.

Кол приказал трубить в рог и организованно отступать. Затем они развернулись и двинулись в поход к Драссилу так быстро, как только могли физически. Кол повел многих Бен-Элимов вперед, и два дня назад он вернулся к их колонне на восточной дороге, сообщив мрачную новость о том, что Кадошим действительно совершил набег на Драссил, предприняв дерзкую попытку освободить Асрота из его железной тюрьмы. Многие погибли, сообщил он, но план Кадошима был сорван.

Первая мысль Рив была о маме и о Бледе. Она спросила Кола, и тот сказал, что они оба живы, что успокоило ее.

После этого ужас от новостей Кола проник в ее душу. Одна только наглость нападения глубоко потрясла Рив.

Со времени битвы при Драссиле прошло сто тридцать семь лет, и ни разу кадошим не нападали на эту крепость, будь то набег или штурм.

Почему же сейчас?

И как им освободить Асрота из клетки, выкованной из звездного камня? Я думала, это невозможно.

Ей хотелось расспросить Афру, поговорить о возможностях, но сестра со времен Ориенса была неизменно немногословна и замкнута.

Что с ней не так? Она никогда раньше не была такой недоброй и вспыльчивой.

Затем они вышли на равнину, окружавшую Драссил, и сердце Рив подпрыгнуло при виде ее дома, белокрылого знамени, развевающегося на холодном ветру над воротами. Она присмотрелась и на некоторое время забыла об Афре.

На равнине перед стенами Драссила возвышались новые кирхи, и реальность трагедии, постигшей их дом, их друзей и родственников, поразила ее, всех их; тишина опустилась на Белокрылых и великанов, когда они в мрачном настроении маршировали мимо.

Туша кадошима была прибита к стенам над большими воротами; Рив была не единственной, кто взглянул на нее, когда она проходила через ворота. Его голова болталась между широкими кожистыми крыльями, в глазницах зияли темные дыры, выдолбленные воронами.

Еще выше, на крепостных стенах, она увидела темнокожее лицо, смотревшее на нее сверху вниз, и почувствовала, как в животе зажглась теплая искорка, желанная после тревожного гнева, таившегося в ее жилах.

Это Бледа.

Камни двора были испачканы кровью, хотя с момента нападения прошло восемь ночей. Пятна были слабыми, всего лишь отголоски того, что произошло, но Рив видела их.

Кровь всегда оставляет пятна.

Приятно было войти в свой барак, где пылал костер, на вертеле жарился олень, жир шипел и потрескивал в пламени. Рив поднялась в свою комнату, и ей не потребовалось много времени, чтобы распаковать их с сестрой вещи — все они уже сияли безупречной чистотой, так как Рив каждую ночь ухаживала за ними в дороге. Когда она закончила, Джост и Вальд попытались соблазнить ее чашей вина в пиршественном зале, но она почувствовала зов оружейного поля. Ступив на газон, она увидела Бледу на поле, где он обычно и находился — на стрельбище для стрельбы из лука. Рив почувствовала легкое трепетание в животе и прибавила шагу, но тут же осеклась, увидев, как из-за его спины появилась Джин.

Хорошо встретились", — сказал Бледа Рив, когда она подошла к ним, и ей показалось, что на его губах мелькнул намек на улыбку, но лишь на мгновение. Его волосы были длиннее, чем она помнила, они больше не были подстрижены, как у белокрылых, как это было много лет назад. Они торчали под углом, придавая ему неряшливый вид. Рив подавила желание пригладить непокорный хохолок за ухом.

Бледа держал свой лук с двойным изгибом, колчан стрел на поясе. А на плече у него была намотана повязка.

'Ты был ранен во время нападения?' сказал Рив, поспешив вперед и протягивая руку к ране Бледы.

'Да', - кивнул он, его серьезное лицо вернулось на место.

'Бледа сражался', - с гордостью сказала Джин. 'Это он разгадал план Кадошима. Он сражался в Большом зале, убил многих Кадошим и их Темных плащей и одичавших зверей. И он сорвал заговор, пустил стрелу в Черный Меч".

Темные плащи и одичавшие звери?

'Черный меч?'

'Воин с клинком из Звездного Камня, который пытался освободить Асрота', - сказала Джин. 'Мой суженый — герой Драссила'.

Рив растерянно смотрела с гордого лица Джин на смущенное лицо Бледы, и казалось, что они оба потеряли способность сохранять холодное выражение лица.

Бледа — герой!

Прилив гордости заставил её усмехнуться.

Обрученные!

Она почувствовала что-то еще, услышав это слово, но предпочла задвинуть это в какой-то темный угол, даже не признавая его.

Миссия? спросил Бледа, переставляя ноги.

'Уловка, чтобы заманить нас подальше от Драссила и ослабить оборону здесь. Во всяком случае, мы так считаем".

'Значит, вы не сражались?' произнесла Джин. Слова были произнесены ровно, без интонации, но Рив прочувствовала в них обиду.

Пожалуйста, не зли меня.

Нет. Я не сражалась.

По крайней мере, не с врагами.

Приманка, чтобы выманить нас из Драссила, была ужасной", — сказала Рив, стараясь не обращать внимания на Джин.

Она рассказала Бледе о своих открытиях в городе Ориенс, Джин придвинулась ближе, чтобы лучше слышать. Рив все еще говорила, когда рядом с ними приземлился Бен-Элим.

Лорд-протектор желает поговорить с тобой, — сказал Рив Бен-Элим.

О, Боже. Рив сглотнула. Неужели он уже слышал о моей драке в Ориенсе?

Она сделала решительный шаг.

"И тебя", — сказал Бен-Элим Бледе.

Не тебя", — сказал он Джин, когда она направилась к Рив и Бледе.

Единственное, что делало мысль о выволочке, которую она, без сомнения, получит от лорда-протектора, более терпимой, — это выражение лица Джин, когда они оставили ее позади.

Рив и Бледа сидели в прихожей покоев Исрафила.

'Значит, ты герой', - сказала Бледа Риву, когда они сидели в ожидании.

"Нет", — ответил Бледа, похоже, совершенно уверенный в этом факте. Через несколько мгновений, когда он уставился прямо перед собой, он посмотрел на нее, и на его лице отразилось больше эмоций, чем она когда-либо видела. Я хотел бы рассказать тебе кое-что, — сказал он. Я не могу сказать никому другому.

'Даже Джин?'

'Нет. Особенно ей.'

При этом она почувствовала теплое сияние.

'Конечно, можешь, Бледа. Ты можешь рассказать мне все, мы же друзья".

Я был в ужасе", — сказал он, глядя на свои сцепленные руки.

'Что?'

Во время битвы. Во дворе на нас напал кадошим. На меня и Джин. Я выронил стрелы, запутался в луке. Удивительно, что я не поранился. Я застыл от ужаса".

Но вы живы?

'Алкион разрубил его на мелкие кусочки'.

'Он хорош в этом, я слышал', - ответила Рив. А как насчет этих актов храбрости, кадошим, которых ты убил?

'Это случилось позже. В большом зале. С моим луком". На мгновение мелькнула улыбка.

Он любит этот лук.

Итак, позволь мне понять правильно. На вас напал кадошим, и вы почувствовали страх…

Ужас, — уточнил Бледа.

'Испуг. А затем, вскоре после этого, ты убил кадошим и их слуг в Большом зале. И боролся с какой-то человеко-звериной тварью, которая перегрызла тебе плечо до крови".

'Да. А потом Алкион спас меня. Снова.

'Бледа, это и есть определение храбрости. Так сказал мне Балур Одноглазый, и если ты хочешь с ним спорить, что ж, это не делает тебя храбрым, это делает тебя глупым.

Что это значит? сказал Бледа.

'Ты не можешь быть по-настоящему храбрым, если не испытываешь настоящего страха. Вот что такое храбрость. Делать это в любом случае, даже если тебе страшно. Прости, в ужасе. И ты сделал. Ты решил бороться. Шагнуть в это пекло крови, безумия и боли, и сражаться. Несмотря на свой страх".

Она наблюдала за ним, видела, как его лицо меняется так, как она никогда раньше не видела, когда ее слова проникали в него. В конце он вздохнул с облегчением.

Моя мать сказала мне что-то подобное, давным-давно. Я забыл, пока ты не сказала эти слова".

У него прекрасные глаза, подумала она. Миндалевидные, глубокого карего цвета.

Ты все время дерешься, — сказал он ей. Это то, что ты чувствуешь?

Она задумалась над этим, ее хмурый взгляд стал еще глубже.

Я никогда не помню, чтобы чувствовала страх. В основном только злость. Нет. Только злость.

И даже больше в последнее время.

"Расскажи мне о своей матери, о своем доме", — попросила Рив, избегая отвечать на его вопрос.

Моя мать, — сказал он, откинувшись назад, и слегка нахмурил лоб. Она сильная, храбрая, мудрая. Она уважаемый лидер Сирака".

Я это уже знаю, расскажи мне о ней что-нибудь другое.

Бледа задумался на мгновение.

'Ее смех', - сказал он. Когда она смеется, по-настоящему смеется, она хрюкает, как свинья. Мой брат, Алтан, он всегда мог рассмешить ее, одним лишь взглядом, поднятой бровью. И как только моя мать начинала смеяться — как свинья, — мы все начинали смеяться". Рив был поражена, увидев, как по его лицу расползается улыбка, глубокая и искренняя, мышцы расслабляются. Он посмотрел на нее. Спасибо, — сказал он. Это как подарок, как забытое воспоминание. Ах, снова стать Сираком, жить свободно, путешествовать в зависимости от времени года, разбирать и сворачивать герры, пасти стада коз, охотиться с моим отцом, с ястребом и копьем. Свобода Травяного моря…".

Я верю в Путь Элиона всем сердцем и каждый день молюсь о том, чтобы его Слова распространились по Изгнанным Землям, принесли мир и гармонию, но, слушая Бледу… . Она вздохнула. Жизнь не кажется такой уж плохой, Сирак, похоже, не очень-то нуждается в спасении или защите.

Бледа, — произнес голос, и они вместе подняли глаза, увидели Исрафила, стоящего в открытом дверном проеме.

Входи, — сказал Исрафил, и холодное лицо Бледы снова скрыло улыбку, как маску. Он поднялся и вошел в покои лорда-протектора. Дверь закрылась, голоса звучали приглушенно. Рив могла лишь долго терпеть, когда слышала их голоса, но не слова. Потом она встала и тихонько прокралась по выложенному камнем полу к закрытой двери.

'…горжусь тобой, Бледа", — говорил Исрафил. Ты сражалась за нас. За народ Верных. Я хотел выразить тебе свою благодарность не только за тот поступок, который ты совершил. Остановить злодеяние, которое вполне могло освободить Асрота из его тюрьмы, но и за сам принцип твоего поступка. За то, что ты выстоял. Сражаться за нас. Самоотверженный поступок против нашего общего врага. Я знал, что моя вера в тебя была обоснована, так же как я знаю, что ты станешь прекрасным лидером своего народа. Мы совершим великие дела вместе, когда ты станешь повелителем Арконы".

'Сирак, ты имеешь в виду.'

Сирак и Черен станут единым целым, когда ты и Джин поженитесь. Один народ, который будет работать с нами, изгоняя Кадошим с этой земли".

Кадошим, они ужасны, — сказал Бледа. Я увидел их ненависть, почувствовал ее вкус".

'Они такие', - согласился Исрафил.

Но я не думаю, что я остановил их…

Наступила пауза.

'Что ты имеешь в виду?' сказал Исрафил.

'Я думаю, им нужна была рука Асрота. Или его часть".

Шаги раздались в коридоре за входной дверью, и Рив бросилась на свое место, только услышав, как шаги прошли мимо двери и стихли. Она подумала о том, чтобы вернуться и снова подслушать у двери Исрафила, но тут дверь открылась, и оттуда появился Бледа.

Рив, — сурово сказал Исрафил, и она поднялась и вошла в комнату, слегка улыбнувшись Бледе, когда они проходили мимо друг друга. Он не обратил на нее внимания, выглядел растерянным.

Закрой за собой дверь, — сказал Исрафил и отошел, чтобы встать перед открытым окном: из его покоев открывался вид на Драссил и равнину за ним.

Садись, — сказал Исрафил, жестом указав на стул, стоявший к ней спиной.

Рив нервно села, дерево заскрежетало по камню.

Я беспокоюсь за тебя, — сказал Исрафил, повернувшись к ней лицом.

Рив ничего не ответила: за последнее время она натворила столько дел, что не знала, о чем говорит Исрафил, и не хотела еще больше уличать себя.

'Драка с Белокрылыми во время выполнения задания'.

Кол рассказал

Она со вздохом опустила голову. Мне очень жаль, лорд-протектор, — сказала она.

Я наблюдал за тобой на поле боя. У тебя есть потенциал, чтобы стать исключительным воином, Рив. Одним из самых искусных, которых я видел в рядах Драссила с тех пор, как Бен-Элим поселились в этом мире. Но более того, в тебе есть огонь, чистота преданности нашему делу. Ты ненавидишь Кадошим, жаждешь занять свое место в строю в этой священной войне".

'Я хочу.' Рив перевела дыхание, поднял голову и встретился взглядом с Исрафилом.

Как он может знать меня так хорошо?

Но в тебе есть что-то еще. Гнев, который невозможно утолить".

Да, — признала она.

'То, что я сказал тебе во время испытания воина. Помнишь?

О моем отце. О моей гордости. О том, что мне нужно доказывать свою правоту. Что я поверхностная и хрупкая. Не контролирую себя…

Даже при воспоминании о словах Исрафила Рив почувствовала, как забурлила ее кровь, как заклокотал гнев.

Да.

Это была неправда. Это было испытание, призванное спровоцировать, подтолкнуть, укрепить твой контроль, твою способность выдержать любую бурю".

Так мне сказала Афра. И я провалилась.

Да.

Ты первый человек, которому я рассказал эту правду, прежде чем они ушли. Все проходят через это, не зная. Это тяжелое испытание".

Она мрачно кивнула.

Я хочу, чтобы ты прошла испытание воина, Рив. И поскорее. Впереди темные времена, я чувствую это. Твоя сила меча и пыл понадобятся".

"Нет ничего, чего бы я желала больше".

Скоро ты снова пройдешь испытание воина. Так что овладей своим гневом.

'Да, Лорд Протектор.'

'Есть и другие вещи, о которых я хотел поговорить с тобой'. Исрафил замолчал и просто смотрел на Рив, в его взгляде была такая суровость, какой она раньше не видела.

О нет. Он знает обо всех драках.

'О других драках', - уточнила Рив, затем сделала паузу. Исрафил нахмурился. 'Что Кол сказал вам?' — спросила она.

'Кол? Нет, не Кол рассказал мне о твоей ссоре в Ориенсе. Это была Афра".

Что! Моя родная сестра! Как она могла?

Рив почувствовала, как ее гнев разгорается, как змея разворачивается, шипит и скалится, обнажая клыки.

Рив! Рука хлопнула по столу, раздался громкий треск. 'Ты помнишь последний приказ. Овладеть своим гневом. Я предлагаю тебе начать прямо сейчас. Я вижу это в тебе.

Становится хуже. Я чувствую его там все время, как глубокий океан, любое оскорбление или травма, ветер, который разгоняет его в шторм.

Рив почувствовала, как ее гнев разгорается, как змея разворачивается, шипит и скалится, обнажая клыки.

Рив! Рука хлопнула по столу, раздался громкий треск. 'Ты помнишь последний приказ. Овладеть своим гневом. Я предлагаю тебе начать прямо сейчас. Я вижу это в тебе.

Становится хуже. Я чувствую его там все время, как глубокий океан, любое оскорбление или травма, ветер, который разгоняет его в шторм. Рив почувствовала, как ее гнев разгорается, как змея разворачивается, шипит и скалится, обнажая клыки.

Рив! Рука хлопнула по столу, раздался громкий треск. 'Ты помнишь последний приказ. Овладеть своим гневом. Я предлагаю тебе начать прямо сейчас. Я вижу это в тебе.

Становится хуже. Я чувствую его там все время, как глубокий океан, любое оскорбление или травма, ветер, который разгоняет его в шторм.

Теперь перейдем к другому вопросу, о котором я хотел поговорить с тобой. Это серьезное дело, и его возможные последствия далеко идущие".

'Если я могу чем-то помочь, лорд-протектор, я помогу'.

Адонай и Эстель," — сказал Исрафил, и вдруг голова Рива наполнилась кровью и перьями, знаками отличия Белокрылого Эстеля, разорванными и выбитыми на каменном полу. Ты знаешь, о чем я говорю.

Это был не вопрос.

'Неправильные отношения', - пробормотала Рив, вспомнив слова Исрафила в Большом зале.

'Да. До меня дошли слухи. Что это поведение… Он сделал паузу, лицо его исказилось от необычайной страсти. 'Этот грех более распространен, чем я мог надеяться. Что Адонай был не единственным Бен-Элимом, а Эстель — не единственной смертной, вовлеченной в эти… занятия".

Рив почувствовала, как ее охватывает жар, как будто ее терзало чувство вины.

Но я не сделала ничего плохого.

И тут она подумала о Коле, в ту лунную ночь за Ориенсом. Его улыбку, прикосновение кончиков пальцев к ее губам. Это вызвало в ней дрожь.

'Ты знаешь о подобном поведении?' спросил Исрафил.

Она сглотнула. 'Я, я, нет. Нет, лорд-протектор".

Он долго смотрел на нее, затем медленно кивнул.

Возможно, я ошибаюсь. Но если это происходит, то это должно быть искоренено, быстро и безжалостно, пока это не распространилось. Это неправильно, и это уничтожит нас".

Рив кивнула, хотя у нее снова возникло ощущение, что Исрафил говорит больше с собой, чем с ней.

"Я собираю вокруг себя небольшую группу", — сказал Исрафил, точно обращаясь к Рив, и впился в нее взглядом. Несколько человек, которым я доверяю. Ты — одна из них, Рив, потому что я вижу твою страсть и преданность делу, несмотря на твои проблемы. Я доверяю тебе, даже говоря с тобой об этом. Но я хочу попросить большего. Я хочу попросить тебя быть моими глазами и ушами".

Он просит меня шпионить за собой. Но он — лорд-протектор, высшая сила в моем мире. Как я могу ему отказать?

Конечно, лорд-протектор", — услышала она свои слова.

В дверь постучали, заставив Рив подпрыгнуть.

Исрафил застыл на мгновение, не сводя глаз с Рив. 'Моя благодарность', - сказал он ей. Затем: "Войдите".

Этлинн вошла, Балур Одноглазый у ее плеча.

У нас есть новости от наших разведчиков, отслеживающих Кадошим, — сказала Этлинн. Она увидела Рив, сидящую перед Исрафилом, подняла бровь, но продолжила.

'Вернулся ли один из моих Бен-Элимов?' спросил Исрафил.

Нет, — раздался скрипучий голос из незашторенного окна, и в комнату влетел большой черный ворон, облетел вокруг и сел на подлокотник кресла Рив. Он посмотрел на нее одним глазом-бусинкой.

Наши друзья из Дан Серена прислали помощь, — сказала Этлинн, и на ее губах заиграла улыбка.

Флик, — прокаркала птица.

Рив слышала о говорящих воронах из Дан Сирена, но никогда не видела ни одного во плоти. Она всегда думала, что было бы забавно встретить такую птицу, но сейчас, когда она сидела на расстоянии вытянутой руки от нее и смотрела на нее с излишним вниманием, все происходящее скорее нервировало ее, чем забавляло.

'Тебя зовут Флик?' спросил Рив, чувствуя странную неловкость.

'Да. А тебя?'

'Меня зовут Рив', - ответила Рив.

'Ну вот и познакомились', - прокаркал ворон.

Да, все это очень вежливо, — перебил Исрафил. Но есть ли у тебя новости о силах Кадошим, которые напали на Драссил?

Они рассеялись, разбежались в разные стороны, затерялись в Форне, — прокаркал ворон, его когти тревожно сжимались при каждом слоге. Одна группа, самая большая, ушла в Падение Варана. Мельничное море".

Исрафил посмотрел на Этлинн. 'Что ты об этом думаешь?'

'Там ничего нет, только море'.

'Лодки', - проворчал Флик.

На земле видны лодки, которые были пришвартованы на берегу", — сказал Балур, его голос звучал глубоким рычанием. Они уплыли".

'Куда?' — размышлял Исрафил. 'Это умный ход — сделать их неотслеживаемыми. Какие есть варианты их назначения?

Побережье идет с запада на восток. На востоке в нескольких сотнях лиг Форнский лес, потом горы, потом Аркона".

'Значит, вряд ли они пойдут этим путем. Запад?

'Это Дан Серен и Запустение'.

'Дан-Серен — настолько маловероятное направление, насколько я могу себе представить', - хмыкнул Балур. Рив вдруг поняла, что он смеется.

'А север?' — спросил Исрафил.

Мельничное море", — ответила Этлинн.

Поначалу Рив чувствовала себя неловко, словно не должна была участвовать в этой встрече, и ей не нравилось, как ворон, казалось, подбирается к ее руке. Но теперь она была увлечена разговором.

Итак, — сказал Исрафил. Если только в Мельничном море нет какого-то тайного места, логический вывод заключается в том, что наш враг бежал в Запустение".

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ДРЕМ

Не лучшее время года для похода в Запустение, подумал Дрем, уже не в первый раз, когда проснулся и обнаружил лед в своей растущей бороде. Он содрал его и соскреб еще льда с бровей, затем выполз из своей импровизированной палатки — медвежьей шкуры, подпертой ветками, — и увидел, что она покрыта еще одним слоем свежевыпавшего снега. Он посмотрел на небо сквозь полог сосен и увидел далеко вверху чистую яркую синеву. Разбивка лагеря была делом быстрым, Дрема успокаивала рутина, все те маленькие правила, которые его отец вдалбливал ему на протяжении бесчисленных лет. Вскоре его сумка была перекинута через плечо, толстое копье зажато в кулаке, и он уже шагал по снегу.

Он шел по следу медведя, убившего его отца, уже более десяти суток. Дважды он полностью терял его следы — свежий снег скрывал все, и ему приходилось прокладывать себе путь заново, обыскивая не только землю, но и все, что росло — кусты, кустарники, деревья, — пока он снова не находил след медведя. А однажды он увидел два отпечатка ботинок, один из которых был необычно большим, но это мог быть и крупный человек в снегоступах.

След вел на север, в предгорья Боунфелла, хотя и петлял, и Дрем обнаружил вдоль него несколько ям и ловушек, как будто медведь шел по следу траппера, возвращаясь за добычей. А теперь тропа кружила обратно, на юг. Дрем приостановился, выйдя на открытое, свободное от сосен плато. Он подошел к краю, встал на гребень и посмотрел на юг, на белый мир, который, казалось, тянулся бесконечно. Единственными пятнами были озеро Старстоун, расположенное прямо к югу от него, его воды темнели и сверкали под зимним солнцем, и Кергард, расположенный дальше к западу и югу.

И это, подумал он, сузив глаза. В нескольких лигах впереди, за ярусами предгорий и леса, виднелась небольшая деревня, дым от очагов и кострищ поднимался вверх. Она была построена на берегу озера Старстоун, и в темные воды вдавался пирс.

"Шахта", — сказал он себе, чувствуя, как что-то сдвигается в его нутре.

Каким-то образом он знал, чувствовал, что именно здесь он найдет ответы на свои вопросы. Его рука легла на рукоять меча, пока он смотрел. Затем он взял копье и пошел дальше.

Дрем пробрался через последние заросли кустов и кустарника и присел на снег.

Наступили сумерки, небо окрасилось в пурпурные и розовые тона, и он стоял на вершине пологого склона, глядя вниз на раскинувшуюся перед ним шахту — приземистое, разросшееся нагромождение зданий. Даже с такого расстояния Дрем понимал, что здесь что-то не так. Сараи, хижины и похожие на бараки домики были разбросаны по территории шахты без всякой логики в их расположении. Все это было окружено стеной из частокола, огибающей берег озера, с воротами со всех сторон. Большая часть территории была погружена во тьму, несколько факелов коптили стены, несколько огоньков мерцали внутри хижин. Он не видел никаких признаков жизни, ни движения на стенах, ни голосов, ни пения, ни даже ритмичного треска и хруста шахтеров за работой, высекающих себе пропитание из скалы.

Затем поднялся животный шум, отчасти рев, отчасти заунывный вой, и по венам Дрема пробежал лед.

Он провел много лет в дикой природе, охотясь, ставя капканы, и думал, что слышал все, что можно услышать из глотки животного, но этот звук…

Дрем сидел и ждал, наблюдая, как солнце превращается в тонкую линию на горизонте. Он стряхнул с себя сумку, достал моток веревки и прицепил его к поясу, а затем встал и побежал, низко пригнувшись, прямо к стене. Его сердце колотилось в голове, он ждал, ожидал голоса или сигнала тревоги.

Осталось тридцать шагов, он посмотрел вверх, увидел, что стена пуста.

Пятнадцать шагов. Десять.

И вот он уже там, прижался спиной к дереву, втягивая воздух.

Он был рядом с большими двойными воротами, рядом с ними — маленькая одинарная дверь, на двери — простая задвижка. Он планировал обмотать веревку вокруг одной из деревянных балок частокола и подтянуться, но подумал, что сначала можно попробовать защелку.

Дверь открылась.

Он проскользнул внутрь, закрыл ее за собой и двинулся вдоль стены. Уже почти стемнело, массивные здания и тени между ними слились воедино. Мерцали звезды. Он огляделся, не зная, что делать, куда идти.

Что я здесь делаю?

Его охватил страх, грозящий захлестнуть его. Он сделал паузу, чтобы вспомнить.

Медведь. Убийца моего отца. Меч Звездного Камня.

Он сделал глубокий вдох, сосредоточился на этих трех вещах, укрепив свою решимость, и двинулся дальше. Перебежал через щель между стеной и зданием, проскользнув глубже в загон.

Затем его поразил запах. Сначала явственно запахло навозом, но было и нечто большее, не сладковатый аромат, как у лошади, а что-то едкое.

Мясоеды.

Голоса. Он пошел на звук и оказался в переулке между двумя длинными зданиями, похожими на спальные бараки, а за ними — здание побольше, длинное и широкое, с деревянными стенами и крышей из дерна. В закрытых ставнями окнах мерцал свет, слышалось бормотание голосов. Один из мужчин разразился смехом.

Он приблизился к закрытому ставнями окну и осторожно заглянул внутрь.

Длинный стол, вокруг него несколько бритоголовых мужчин, деревянная доска, один мужчина стоит, ухмыляется, бросая кости на доску, и смотрит, как они катятся.

Играют в кости-костяшки.

The man barked a laugh, punching the air, turning so that Drem could see his face.

Это был Виспи Борода.

При виде его у него возникли противоречивые эмоции, гнев и страх смешались, когда он вспомнил петлю на своей шее, которую затягивали в воздухе. Виспи смеялся.

Дрем осмотрел остальных, узнал некоторых, хотя и не видел там Бурга, вождя со шрамом на лице. Во мраке сидел кто-то еще, в свете костра и темноте он казался слишком большим, длиннее и шире человека, вытянув ноги, откинувшись в кресле, сложив руки, казалось, спал.

Снова звериный рев, печальный, ближе, громче, вибрирующий сквозь снежную кашу и отдающийся в подошвах сапог Дрема. Большинство в комнате не обращали на него внимания, ноги здоровяка подергивались, но никто не двигался, чтобы унять то, что издавало такой звук. Вонь экскрементов тоже была сильнее, проникая в горло Дрема.

Он пошел дальше: вся жизнь в ловушках научила его молчанию и терпению. Он инстинктивно знал, когда ждать, когда двигаться, и как ступать бесшумно, как лиса. Но не было в мире такой хитрости, которая позволила бы избежать следов на снегу. Он старался идти по хорошо протоптанным следам, и его отпечатки смешивались с потоком других.

Перед ним возвышалась конюшня, возле которой горел факел, закрепленный на столбе. Дрем замер в тени здания и стал смотреть. Вскоре над дверью конюшни показалась голова, но это была не лошадь. Это был медведь, темно-бордовый, огромный, со злобными глазами. Он открыл пасть и издал звук, больше похожий на стон, чем на рычание.

Это тот самый медведь, который убил моего отца?

Дрем сжал в кулаке копье, и его охватило желание подбежать и вонзить его в грудь существа.

Подожди. Охотник терпелив.

В ответ на заунывный стон по лагерю разнесся другой звук, хор воя и скулежа.

'Заткнись', - раздался голос. Дрем повернул голову и увидел темную ложбину, плотную и густую за медвежьим загоном. Он пробрался вдоль стены здания, чтобы лучше видеть, и увидел открытое пространство, длинный стол, накрытый на толстые, как стволы деревьев, ножки. На столе были разбросаны фигуры, неясные в темноте.

Странно, стол под открытым небом.

Позади него возвышался огромный валун, похожий на скалу. Когда Дрем переместился, чтобы лучше видеть, вонь усилилась, стала едкой и одуряющей.

В тени валуна стоял человек, закутанный в меха и плащ, в руке у него было копье, которым он стучал о камень, звеня по железу, и Дрем увидел в валуне более темные фигуры с железными прутьями.

Клетки, вырытые в скале, ворота с железными прутьями.

"Закрой свой карцер", — снова крикнул охранник, когда из многих камер раздались странные вопли и вой, преследующие, леденящие кровь Дрема.

Пока Дрем наблюдал, мужчина прошел дюжину шагов, повернулся лицом к стене, спиной к Дрему, и помочился на камень. Дрем поспешил через открытое пространство, его длинные ноги ускорили шаг, человек услышал его в последний момент, повернулся, моча запарилась на ледяном холоде, но недостаточно быстро, чтобы избежать удара Дрема копьем в голову. Он упал с воплем, капюшон плаща откинулся. Еще один бритоголовый мужчина.

Дрем ударил его еще раз, просто для уверенности.

В ближайшей к нему камере послышался шум, он подошел к ней и увидел только темноту внутри, шевелящуюся форму, глубоко сзади. Предупреждающий рык.

Дрем наткнулся на стол, повернулся и посмотрел на него.

Инструменты были разбросаны по его поверхности, пилы и ножи, мясницкий тесак, вырубленный в дерево. Толстые железные кольца были глубоко вбиты в древесину, с них свисали цепи. Потом Дрем понял, что это были за куски, которые он видел на столе.

Части тела.

Некоторые животные, некоторые люди. Руки, ноги, туловища. Голова волка, мохнатое плечо и нога, лапа размером с тарелку. Летучая мышь, похожая на ту, которую он видел пирующей на гончей Фриты, была приколота к столу шипом в грудь, крылья широко раскинуты, пронзенные железными гвоздями. Она пыталась взмахнуть крыльями — слабое движение, голова поворачивалась, чтобы посмотреть на него своими красными глазами. На столе рядом с ней лежала человеческая рука, в зияющую рану запястья был воткнут железный стержень, сухожилия как-то прикреплены. Другие предметы, неузнаваемые. Деревянная рама, натянутая на нее какая-то ткань. Дрем присмотрелся.

Кожа! Это содранная кожа!

'Помогите…..мне", — прошептал голос, и Дрем вскочил на ноги, выставив копье. В одной из камер шевельнулась какая-то фигура, темная тень.

"Пожалуйста", — прошептал голос, невнятный, словно пьяный или с разбитой челюстью.

На столе в подставках стояли чадящие факелы: одни почерневшие, обгоревшие огрызки, другие еще свежие. Дрем достал из поясной сумки свое огниво и высек искры, факел вспыхнул. Он знал, как опасно здесь, посреди этого места, кругом враги, но этот голос… Он узнал его.

Стен?" — сказал он, поднял факел и подошел к валуну. Темнота отступила, оранжевое сияние омыло скалу, тени замерцали и заплясали, ячейки стали похожи на мириады темных глаз, смотрящих на него, молчаливых, как тайны. Стен?" — снова спросил Дрем.

Стен был одним из трапперов из Кергарда, который не вернулся из Боунфелла вместе со своим напарником Видаром. Дрем помнил, как Ульф рассказывал об этом ему и его дочери за кружкой медовухи и у теплого костра. Казалось, это было так давно.

Свет от факела Дрема раздвинул темноту в камере, и в ней медленно появилась фигура — человек, сутулый и сгорбленный, бредущий вперед, волоча за собой одну ногу, вывернутую под странным углом.

"Стенннн", — прошептала фигура, наконец взглянув на Дрема.

Он чуть не выронил факел.

Это был Стен, но не такой, каким Дрем его помнил. Его нижняя челюсть была перекошена, казалась слишком большой для его головы и висела открытой, острые зубы располагались в ряд на красных, распухших деснах, а глаза были желтыми. Его руки были скрючены, как будто болели и распухли, ногти стали длинными и черными.

'Стен, что они с тобой сделали?' прошептал Дрем.

Убеййййй меня", — вздохнуло то, что было Стеном.

Видар, где Видар? спросил Дрем, подойдя вплотную к железным прутьям. Стен повернул голову, кости щелкнули. Мышцы сгрудились в его плечах и спине, неестественно большие между плечом и шеей, натянутые, как узловатая веревка.

Видарррррррррррррррррррррррррр, — простонал Стен, переводя взгляд на стол позади Дрема. Он попятился, как парус без ветра, потом вдруг вырос, раздулся и бросился на железные прутья клетки, когтистыми руками вцепился в Дрема, вцепился в его факел, в его плащ. Дрем отпрыгнул назад, споткнулся и упал в снег. Стен колотил, рычал и бил по железным прутьям, с дикой яростью выбрасывая в скалу клубы пыли и каменные осколки.

По всему валуну к прутьям клетки стали подходить какие-то твари: то сгорбленные, то на четвереньках, похожие на огромных, мутировавших волков, медведей, барсуков и других диких существ. А потом появились существа, которые стояли как люди или полулюди, тела неестественно мускулистые, местами покрытые мехом, кости удлиненные. У одной клетки сидел малыш и спотыкался, вытянув вперед лапки и когти. Он обхватил своими слишком длинными челюстями железный прут и затряс его, слюна и кровь длинными полосами стекали по железу.

Дрем, пошатываясь, поднялся на ноги и отступил назад, направив копье на клетки, а его факел зашипел и погас. Его руки дрожали. Ужас и страх охватили его, угрожая захлестнуть.

Позади него медведь зарычал в своем загоне, дверь задребезжала, раздался громкий треск, когда он ударил лапой по замку. Голоса кричали. Охранник стонал на снегу.

Вдалеке раздался звук рога, слабый и далекий. За оградой, со стороны озера.

Дрем побежал, вслепую, без цели, просто прочь от этих кошмарных созданий. Пробегая мимо, он ударил ногой по голове зазевавшегося охранника, а затем бросился в темноту. Через несколько мгновений он оказался у стены лагеря, ощутил дикий приступ паники, чувствуя себя в ловушке, знал, что если его найдут, то бросят к этим тварям в камеры или, что еще хуже, превратят в одного из них. Он увидел лестницу, поднимавшуюся на частокол, и помчался по ней, поскользнулся на полузамерзшем снегу, выпрямился и добрался до верха.

Он повернулся и посмотрел назад в комплекс, увидел фигуры с факелами, бегущие к валуну, один из них направил горящий факел в клетку, раздался высокий крик. Что-то еще двигалось рядом с загоном для медведей, высокая фигура, окутанная тенью.

Слишком высокая, это не может быть человек.

Ему стало плохо, желудок грозил опорожниться, холодный ветер пронизывал его. Он поднес руку к шее и обнаружил, что плащ и нижнее белье разорваны до самой кожи.

Когти Стена.

Он задрожал.

Дрема привлекло движение в другом месте: рог, который он слышал, все еще звучал, и он увидел активность в южном конце лагеря: фигуры, спешащие на пирс. Еще дальше из темноты появились фигуры: две лодки, ощетинившиеся веслами, уверенно гребли к причалу. А в темном небе над ними пролетела фигура, потом появились еще две — темные тени, скользящие по воде, мерцающие в свете звезд.

Слишком большие для птиц, — нахмурился Дрем. Потом он увидел, как одна из них приземлилась на пирсе — крылатый человек в кольчуге. Бритоволосые воины упали на колени и склонились в поклоне.

По его венам прокатился ледяной поток, страх перешел на новый уровень.

Этого не может быть! Кадошим.

Он почувствовал, что его ноги превратились в воду, ему пришлось ухватиться за деревянные подпорки стены, чтобы удержаться в вертикальном положении.

Но, конечно же, это возможно. Посмотри, что я только что видел в этих клетках, извращенных Элион знает какой нечистой магией и темными практиками. О, па, ты был прав. От этого некуда больше бежать.

Дрем перепрыгнул через стену и на мгновение потерял равновесие, прежде чем с хрустом упасть в снег и подняться на ноги. Затем он побежал к деревьям.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ БЛЕДА

Бледа стоял во дворе Драссила, ступая ногами от холода.

Почему мы здесь?" — спросил он Джин, которая стояла рядом с ним, каким-то образом умудряясь выглядеть гораздо менее замерзшей, чем он сам.

'Я не знаю.' Она пожала плечами. Кол попросил меня быть здесь к восходу солнца, и он попросил, чтобы я привела тебя".

Кол. Ты вдруг подружилась с Бен-Элимом? спросил ее Бледа.

'Не настолько, насколько ты дружен с Лордом-Протектором', - ответила она ему. Это было сказано достаточно безобидно, но Бледа знал, что в словах Джин была какая-то грань. Недоумение и подозрение.

Я понимаю это, потому что сам нахожусь в замешательстве.

Прошло два дня с тех пор, как его вызвали в комнату Исрафила, с тех пор, как его похвалили за выступление, за борьбу с кадошим. Он не мог лгать, ему было приятно, когда его так хвалили. И в этом было много правды. Он решил сражаться с Кадошим, а не смотреть, как они и Бен-Элим убивают друг друга.

И я до сих пор не совсем понимаю, почему.

Большая часть этого была связана с тем, что он увидел Кадошим. Он никогда не представлял себе такую злобу во плоти. Политику, пограничные споры, даже кровную вражду он понимал. Но при виде Кадошим все это исчезало.

Это было зло. Я видел зло, облеченное в форму крови и костей. Вот почему я сражался.

Но была ли это единственная причина?

И то, что Исрафил похвалил его, казалось неправильным, не только потому, что он стал видеть в Исрафиле олицетворение всего того, против чего он выступал, империи, которая поработит его народ, уже поработила его народ.

А теперь он провозглашает меня героем Верных.

Я не дружу с Исрафилом", — пробормотал он.

Тогда расскажи мне, что он тебе сказал", — сказала Джин.

Бледа просто смотрел на нее, в ее глазах было видно желание понять его, желание, чтобы он развеял ее подозрения.

Он поблагодарил меня за то, что я сделал во время нападения". Бледа пожал плечами, глядя в сторону.

Джин кивнула, но ее глаза по-прежнему внимательно следили за ним.

Твои волосы стали длиннее, — сказала она, убирая прядь с его лица.

Да, — согласился он. Он отращивал их с того самого дня, когда к нему приехала мама, и ему стало стыдно за то, что она, должно быть, думает о его внешности. Волосы выросли до такой степени, что теперь ему приходилось завязывать их в узел, но они были недостаточно длинными, чтобы все его волосы были достаточно густыми и оставались там, куда он их укладывал. Это раздражало.

Во двор вошли фигуры, великаны верхом на медведях. Бледа был рад отвлечься. Во главе их ехала Этлинн, плащ из белого меха был накинут на ее плечи, темная коса воина обвивала одно плечо. Копье было засунуто в седельную кобуру и свободно лежало в ее руке. Балур Одноглазый ехал рядом с ней, белые волосы рассыпались по черному плащу — полная противоположность своей дочери и королеве. Через плечо у него был перекинут боевой молот, тело обтянуто кожей, нагрудник и наплечник из стали. За ним следовали другие гиганты, десяток, два, три, все верхом. Бледа заметил Алкиона среди них; великан увидел его и кивнул в знак приветствия, широкая ухмылка расплылась по его лицу.

Этот великан на редкость добродушен, подумал Бледа, склонив голову в ответ. В конце концов, Алкион спас ему жизнь, и Бледа прекрасно осознавал этот долг.

Этлинн вывела их через ворота Драссила, колонна повернула на север и скрылась из виду.

Послышалось биение крыльев, и Бледа подняла голову, чтобы увидеть Бен-Элима, приземлившегося рядом с ними: Кол с золотыми волосами и легкой улыбкой.

Мы пришли, как ты просил", — сказала ему Джин.

Моя благодарность", — сказал Кол, приблизившись к ней и положив руку ей на плечо. Бледа удивился, что она не отстранилась.

"Хотя, если это было для того, чтобы смотреть, как великаны скачут вдаль, — сказал Бледа, не отрывая глаз от руки Кола на плече Джин, — я бы лучше узнал об этом, сидя у костра".

'Они? Нет, я пригласил тебя сюда не для того, чтобы смотреть, как Этлинн выезжает", — сказал Кол, наконец, отходя от Джин. 'Лучше смотреть, как высыхает смола, я думаю'. Он усмехнулся, и Джин наполовину рассмеялась.

'Куда они едут?' сказал Бледа. 'Это, должно быть, все до последнего великана в Драссиле'.

'Не бойся за свою безопасность, тебя хорошо охраняют мои Бен-Элим и Белокрылые', - сказал Кол, его тон и улыбка смягчили оскорбление в его словах, но Бледа все равно вздрогнул.

'Я не боюсь', - сумел сказать он сквозь тонкую линию губ.

Конечно, не боишься, — сказал Кол. Это была плохая шутка, прошу прощения. Отвечая на твой вопрос, они идут в Дан Серен. Настали темные времена, и враги Кадошим должны объединиться против них. У Этлинн и Балура лучшие отношения с Орденом Яркой Звезды, чем у нас, Бен-Элимов, и поэтому у них больше возможностей поговорить с ними, обменяться информацией и прийти к согласованному плану нападения на Кадошим.

'Значит, мы нападем на Кадошим?' спросил Бледа. При виде этой перспективы его пронзила дрожь страха, но вместе с тем пришло понимание ее важности.

'О, да, если мы сможем их найти', - сказал Кол, теперь он не улыбался, только холодная ненависть излучалась из его глаз. 'Когда мы их найдем'.

Звук рога эхом донесся с крепостных стен над воротами.

'А, вот и они', - сказал Кол, снова улыбаясь, эмоции менялись, как ветер.

'Кто они?' спросила Бледа.

Грохот, низкий и далекий, быстро нарастал. Джин тоже услышала его и наклонила голову.

'Стук копыт. Много всадников", — сказал Бледа.

Да, — легко согласился Кол. Около двухсот, я думаю".

Грохот перерос в рев, а затем всадники хлынули через ворота Драссила, и сердце Бледы забилось, потому что он увидел знамя белого коня на зеленом поле над ними, воинов Сирака в серых одеждах, проходящих через ворота, головы обриты, косы воинов треплет ветер, а за ними еще больше всадников, синее знамя с парящим ястребом на нем.

"Наш почетный караул", — вздохнула Джин, ее улыбка проскользнула сквозь страх, а рука потянулась, чтобы сжать руку Бледы.

Сиракские и черенские всадники влетели во двор Драссила, две сотни, всадники слились, серые сиракские и синие черенские — размытым вихрем пронеслись по краю двора. Потом они разъехались, перегруппировались, Бледа и Джин уставились на них в безудержной радости, холодные лица забылись на несколько славных ударов сердца, а затем всадники замедлились, выстраиваясь перед Бледой и Джин.

Бледа заставил свое холодное лицо вернуться на место, хотя сердце его колотилось от радости, что он видит своих сородичей, от яростной гордости за мастерство сиракских воинов. Один из них появился перед ним, лицо его было испещрено глубокими линиями, и Бледа глубоко вздохнул, чтобы сдержать улыбку, которая хотела расплыться по его лицу. Старый Эллак на черном коне, остальные члены почетного караула Бледы встали на место позади старого воина.

А потом двор затих, пыль осела, лошадь вздыбилась.

Эллак сошел с коня, за ним сотня других сделала то же самое, и те, кто собрался перед Джин, последовали его примеру. А потом все они опустились на колени, склонив головы, чтобы коснуться холодного камня двора.

Бледа просто стоял и смотрел на них, не зная, что сказать, буря эмоций бурлила в нем.

Добро пожаловать в Драссил", — крикнул Кол, широко раскинув руки и крылья в знак приветствия.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ ДРЕМ

Дрем, спотыкаясь, вошел во двор, ноги и руки полуонемели, он все еще сжимал копье замерзшими пальцами, его зрение было затуманено, тело обливалось потом, но было так холодно, что он чувствовал, как лед потрескивает в его волосах.

Полтора дня он бежал, ожидая в любой момент услышать за спиной рев огромного медведя, или шепот крыльев над головой, или жуткий вой извращенных, мутировавших существ. Слепой ужас длился довольно долго, но к наступлению первого рассвета усталость окончательно вытеснила его, и даже когда он заставлял свои ноги двигаться дальше, пробираясь сквозь снег и лед, он начал думать. Прежде всего, о том, как выжить, как добраться до дома, и он использовал все уловки и тактики, которым научила его отец за годы их жизни в Диких Землях, чтобы скрыть свои следы от нежелательного последователя. Он пробирался вверх и вниз по ручьям, входя в одну точку и выходя на пол-лиги севернее или южнее, проделывая то же самое у полудюжины ручьев, впадавших в озеро Старстоун из Бонефеллов. Он взбирался на деревья, которые росли тесно и близко, перебирался по ветвям на соседнее дерево, потом на следующее, и следующее, и следующее, и следующее, и в конце концов спускался и бежал дальше. Он натыкался на лисью нору и копал топором кучу замерзшего помета, размазывая по себе мягкие экскременты, чтобы скрыть свой запах от всего, что могло бы выследить его носом. Он искал возвышенности, поросшие соснами, где снежный покров был тонким, а лесная подстилка — густой, с губчатыми сосновыми иголками, которые разрастались и скрывали следы гораздо лучше, чем снег глубиной по щиколотку.

И теперь, вопреки всем ожиданиям, он был дома.

Он не стал заходить в свою хижину, а просто, пошатываясь, прошел в сарай, где его встретили козы и куры, которых он запер и оставил с запасом корма на целую луну. Он разбил лед в бочке с водой и напился вдоволь, нашел несколько яиц, разбил их и проглотил сырыми, затем снова запер сарай и принялся седлать лошадь в конюшне.

"Садись, девочка", — сказал он и коснулся пятками ребер своей кобылы, а затем она галопом выехала со двора на дорожку, ведущую к Кергарду.

На лугу перед Кергардом было расчищено большое пространство, разбиты палатки и устроен ринг, а за ними возвышались прутья, похоже, железной клетки. Дрем едва взглянул на все это, его глаза были устремлены на дорогу.

'Ульф?' — спросил он у стражников.

'Собрание Ассамблеи, у него во дворе', - ответил один из них, оглядев его с ног до головы и сморщив нос.

Дрем поскакал дальше, по улицам Кергарда, люди странно смотрели на него, пока он не въехал на кожевенный двор Ульфа, едкие запахи известковой воды и животного жира почти не действовали на него. Там была горстка людей: стражники Хильдит и другие. Они уставились на него, когда он соскочил с коня и, пошатываясь, вошел в дверь Ульфа. Спотыкаясь и едва не падая, он прошел через еще одну дверь в большую комнату, где за столом сидело полдюжины человек. Там были Ульф, Хильдит, еще несколько человек, которых Дрем узнал, а некоторых не разглядел.

Ульф заговорил, когда Дрем ворвался, но приостановился, увидев Дрема, и нахмурился, как на незнакомца. Его осенило узнавание.

'Боже правый, парень, что с тобой случилось? Мы только-только вернулись с семидневной охоты на медведя и, судя по всему, чувствуем себя куда лучше тебя!

Дрем покачнулся, и Ульф вскочил со стула, поймав Дрема.

"Объявляй тревогу, призыв к оружию", — сказал Дрем, его голос был надтреснут и дрожал от непривычки.

Принеси парню выпить и поесть, — крикнул Ульф, усаживая Дрема в кресло у потрескивающего очага. Он принюхался. 'Клянусь камнями Асрота, но ты пахнешь не очень хорошо, парень. Что ты хочешь сказать? Призываешь к оружию? Нет нужды, мы поймали твоего белого медведя. Не беспокойся, он в клетке на лугу". Он нахмурился, приложил руку ко лбу Дрема. У тебя лихорадка, парень? Снятся лихорадочные сны?

Нет, — сказал Дрем, отстраняясь от Ульфа. Я не говорю о белом медведе. Там есть вещи и похуже этого медведя".

Лица за столом то приближались, то удалялись, все они смотрели на него.

Собрание Ассамблеи. Хорошо, я могу рассказать им всем.

Дрем, ты ничего не понимаешь, — сказала Хильдит. Мы пришли к тебе в холд, когда вернулись с медведем, хотели сказать тебе. Но тебя там не было, не было похоже, чтобы ты был там какое-то время. Где ты был?

В шахте, на озере Старстоун, — сказал Дрем. Тепло костра Ульфа проникало в него, покалывая пальцы рук и ног. Вместо того чтобы разбудить его, сделать его ум острее, оно притупляло его чувства, на него оседал туман. Кто-то появился и сунул ему в руки чашку с чем-то теплым, и он отпил глоток. Это было похоже на теплый мед, успокаивающий горло и согревающий живот.

"А что с шахтой? сказал Ульф. Пойдем, поешь тушеного мяса. Он поставил перед Дремом миску с подливкой и луком, в которой плавали куски говядины. От аромата у Дрема забурчало в животе. Не успел он сообразить, что делает, как стал набирать блюдо в рот и дуть на него, а подливка попала ему в бороду.

"Помедленнее, парень, а то у тебя живот заболит. Когда ты в последний раз ел что-нибудь?

'Два дня', - пробормотал Дрем. 'Три?'

"Думаю, тебе нужен отдых, парень, — сказал Хильдит, — и кто-нибудь, кто присмотрит за тобой".

Да, — согласился Ульф. Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Мои люди освободят для тебя место".

"Нет", — сказал Дрем, поставив миску с тушеным мясом. Спасибо, — добавил он, вспомнив, как его отец постоянно твердил о пользе хороших манер. "Нет, я не могу остаться, — сказал Дрем, — хотя я благодарен за предложение и за доброту, которая за ним стоит". Он глубоко вздохнул. "Мне нужно сказать вам кое-что важное".

Как мне это сказать, чтобы не показаться безумцем?

'Шахта на озере Старстоун. Это не то, чем кажется. Пропавшие люди; они там, они были похищены. Они были… изменены".

Вздохи и шипящее дыхание. Кто-то засмеялся.

Что ты имеешь в виду, парень? сказал Ульф.

'Над ними ставили эксперименты. Неистовые колдовские действия. Превратили в полулюдей, одичавших, похожих на зверей". Он посмотрел Ульфу в глаза. 'И Кадошим там'.

Ульф моргнул. Откинулся назад, моргнул еще раз, его лицо нахмурилось. Он покачал головой.

Лад, я не понимаю.

'На той шахте есть Кадошим и похуже. Достаточно ясно для вас?

Ульф мягко улыбнулся, покачав головой. Он обменялся взглядом с Хильдит.

Дрем, здесь нет кадошим. Все эти неприятности на юге. Вот почему мы все здесь. И почему в этом году так много людей пришло на север".

'Они здесь', - настойчиво сказал Дрем. 'И они убивают жителей города. Или превращают их в нечто новое. И сами становятся убийцами". Он посмотрел в глаза Ульфа и увидел там только беспокойство и сочувствие. Ни малейшей доли веры в страх. Хильдис уставилась на него, нахмурив лицо. Другие шептались друг с другом.

Я могу съездить туда, если тебе от этого станет легче, — сказал Ульф.

'Только если ты возьмешь с собой всех мужчин, способных держать копье', - сказал Дрем.

Не думай, что это случится, Дрем. Я лишь предлагаю немного успокоить тебя. И я бы хотел пошарить в этой шахте".

Это вызвало ропот согласия.

В памяти всплыли клетки в скале, лодки на озере, люди, стоящие на коленях перед Кадошимом на пирсе. Он посмотрел на Ульфа и увидел, что тот не верит ни единому слову из того, что говорит ему Дрем.

"Может быть, продолжим наше дело?" — сказал мужчина за столом, мускулистый, лысый, с седой бородой. Дрем не узнал его.

Погоди-ка, Ридав, — сказала Хильдит.

Да, парень недавно потерял отца, — сказал Ульф.

"Я ему сочувствую, — сказал Ридав, — но он явно измучен и бредит. Дайте ему постель и кувшин медовухи, и мы сможем продолжить наши дела".

Я возьму нескольких своих парней и поеду за тобой в шахту, Дрем, — сказал Ульф, — но это будет только через несколько дней".

Если бы Ульф поехал в шахту, не веря мне и не подготовившись, это было бы все равно что послать его в забой.

Иногда до человека не достучаться. И иногда единственный ответ — кровь и сталь.

Со вздохом Дрем встал. Спасибо за тушеное мясо и выпивку, Ульф, — сказал он.

Оставайся, парень, — сказал Ульф. Ты захочешь посмотреть на приманку медведя на следующий день, а после дня отдыха и стряпни моей Тайны тебе станет легче от всего этого… Он махнул рукой. Дела.

Медвежья приманка? сказал Дрем.

Да. Мы поймали его в ловушку в ущелье, дали ему кабанью ногу, полную валерианы, достаточной, чтобы убить лошадь, заковали его в цепи и потащили обратно".

'Зачем?'

'В этом городе много людей, которые потеряли родственников из-за этого медведя. Похоже, это способ восстановить справедливость. А людям всегда нравится травля медведей. Натравить на него гончих, поставить несколько монет. Это будет хороший день. Как раз то, что нам всем нужно".

На всем севере не хватит гончих, чтобы завалить этого белого медведя, — сказал Дрем.

Может быть, придется сначала пустить ему кровь или дать еще немного валерианы, чтобы замедлить его", — сказала Хильдит. В любом случае, это будет зрелище и веселье. Тебе лучше остаться. Это убило твоего отца".

" Моего отца он не убивал", — сказал Дрем, его рука инстинктивно потянулась к медвежьему когтю на шее. Он с удивлением обнаружил, что когтя нет, плащ и рубашка порваны, когтя и кожаного шнура нет.

Когда Стен попытался схватить меня.

Это убило твоего отца, парень, — успокаивающе сказал Ульф. У тебя просто немного помутилось в голове. Тебе стоит остаться с нами на день или два".

Ты добрый человек, Ульф. Ты всегда нравился моему отцу", — сказал Дрем. Надеюсь, кадошим не убьют тебя. Он вышел из помещения, а Ульф и остальные члены Ассамблеи уставились на него с открытыми глазами.

Выехав за ворота Кергарда, он затормозил и остановился. Он посмотрел на юг и подумал о послании, которое отправил с Асгером. Затем он посмотрел на север, на свой холд, потом мимо него, на восток, к озеру Старстоун и шахте.

Я не знаю, что делать. Я должен бежать. В конце концов, они придут за мной. Как бы хорошо я ни прятал свои следы, в конце концов они их найдут. Я могу пойти в Дан Серен, рассказать им, что я нашел. Они должны знать.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на юг, на белый пейзаж, уходящий вдаль. Изнеможение снова охватило его, и он понял, что не сможет обогнать никакую погоню за пятьдесят лиг Запустения.

А как же моя клятва. Месть за моего отца и исполнение его последнего желания. Забрать голову Асрота? Как я это сделаю, если убегу? Меч должен быть в шахте, в руках Кадошима.

Он услышал глубокий рев, от которого у него свело живот, потом понял, что он доносится не с севера, а с запада, с луга перед ним.

Белый медведь.

Сам не зная почему, он щелкнул языком и направил лошадь вниз по склону к лугу. Он миновал дворы, скорее даже один большой двор, несколько домов, слившихся в деревню на пороге Кергарда, дети смеялись среди снега, бросали снежки, большая гончая лаяла, прыгала и выхватывала снежки из воздуха.

Он выехал на открытый луг, устланный белым ковром, и увидел клетку. Она была огромной, как застенок из железных прутьев. Внутри нее неподвижно лежал белый медведь, сливаясь со снегом. Только когда Дрем приблизился, он зашевелился, поднял большую голову и посмотрел на него, а может быть, на его лошадь. Один стражник сидел на табурете в отдалении от клетки, горел костер, над ним булькал котелок. Дрем знал его — Аэд, один из сыновей Колдера.

"Не слишком близко", — сказал ему Аэд, когда Дрем подъехал. Его лошадь заскулила, навострив уши при виде и запахе медведя, и заплясала на месте, не желая идти дальше. Дрем сошел с коня, даже не взглянув на Аэда, и подошел к клетке.

Железные прутья были толщиной с руку Дрема, и он мог видеть, где медведь выплеснул на них свою ярость: царапины и выбоины в металле, хотя даже сила и вес белого медведя не могли разорвать эти узы.

Из глубины медвежьего брюха донеслось грозное рычание. Дрем увидел шрамы и рубцы, пересекающие тело зверя, и коготь, отсутствующий на правой лапе. Он почувствовал волну сочувствия к нему.

Ты в клетке, тебя собираются разорвать на куски наутро, а толпа будет смотреть, ликовать и смеяться. И все это за действия, которых ты не совершал.

"На утро будет хорошее шоу", — сказал Аэд позади него.

Медведь вскочил на ноги с поразительной быстротой, а затем его голова оказалась на расстоянии вытянутой руки от прутьев, на одном уровне с Дремом, и уставилась на него. Аэд отступил на несколько шагов.

Осторожно, Дрем, — сказал Аэд.

Медведь наклонился вперед, прижав морду к железным прутьям, и сделал большой вдох, вдыхая запах Дрема, и выдохнул с фырканьем, запотевшим от холода.

Дрем заглянул в глаза медведя и увидел в них непокорность, силу и дух животного. Непокоренный. Неукротимый. Он никогда не сдастся.

Как мой отец.

И растерянность от внезапно перевернувшегося мира, вывернутого наизнанку. Он вспомнил, как лежал на спине в лесу, как белый медведь смотрел на него, а потом скрылся в подлеске.

Ты пощадил мою жизнь.

Ты не делал этого, — печально сказал Дрем, — ты не заслуживаешь ничего из этого.

И я в долгу перед тобой.

Дрем одним плавным движением снял с пояса короткий топор, поднял его двумя руками и обрушил на замок и цепь, обвивавшие железные ворота. Взрыв искр, звенья рассыпались.

"Что ты делаешь? крикнул Аэд.

Топор поднялся и снова опустился, а затем цепь упала, распутавшись на земле в длинную извилистую спираль.

"Что ты наделал? прошептал Аэд.

Дрем схватился за дверцу клетки и распахнул ее.

Думаю, тебе лучше бежать", — сказал он Аэду, спокойно возвращаясь к своей лошади.

Аэд закричал, когда белый медведь выскочил из клетки, высоко подняв голову и нюхая воздух. Он зарычал, грозным, вызывающим ревом, от которого зазвенели железные прутья клетки, и огляделся, рассматривая Аэда, Дрема, вернувшегося в седло, и открытое пространство луга, ведущее к лесу и Бонефеллам.

Он не убийца; он доказал это в лесу, когда оставил меня в живых и решил бежать.

Еще один рев, и он затрусил прочь, переходя на задумчивый бег, разбрасывая снежные брызги и устремляясь, как стрела, к деревьям и горам.

Твой дом. подумал Дрем. И я должен делать то же самое.

Тронув поводья и пришпорив коня, он пустил его в галоп по белому лугу, направляясь на северо-восток.

К дому.

Когда он въехал во двор, усталость навалилась на него тяжелым грузом, но он знал, что не может пока отдыхать.

Скоро за мной придут люди из шахты или еще кто похуже. Сегодня, может быть, завтра. У меня нет ни сил, ни желания бежать дальше, и даже если бы я бежал, они бы догнали меня на просторах Дикого леса, где я буду беззащитен. Они не будут ожидать, что я буду сопротивляться, и, кроме того, это мой дом, где я провел последние пять лет со своим отцом. Самое подходящее место, чтобы выстоять.

Он пришпорил лошадь, отвязал скот и посмотрел на небо. Солнце уже давно зашло, близился закат.

Еще достаточно времени.

И он принялся за работу.

Ближе к ночи он наконец рухнул на импровизированную кровать из конопляных мешков, набитых сеном. Его оружие все еще было пристегнуто к поясу: меч, топор, костяная рукоять секиры, еще несколько топоров и ножей в связке на земле, а копье прислонено к стене возле его головы. Было темно, ветер свистел в воздухе над головой, когда усталость окончательно взяла верх над Дремом.

Я сделал все, что мог. Никогда не знаешь, может, я и справлюсь. Зависит от того, сколько человек меня выслеживает.

Последнее, что он запомнил, прежде чем провалиться в черный колодец сна, был звук блеяния козы рядом с его ухом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ РИВ

Рив с благоговением смотрела на Бледу и дюжину его почетного караула. Они скакали по оружейному полю в строю стрелков, низко склонившись в седлах, с натянутыми луками, с двумя или тремя стрелами, зажатыми в том же кулаке, что и луки. Без всяких видимых признаков, по которым Рив могла бы судить, они дружно натянули луки, и стрелы полетели в соломенные мишени перед ними; в считанные мгновения они натянули и спустили еще одну стрелу, а затем с грохотом пронеслись мимо своих мишеней с мягкими подушками, поворачиваясь в седлах, чтобы выпустить последнюю стрелу в спины соломенных человечков.

На тот случай, если двух стрел в лицо недостаточно, чтобы уложить врага.

Рив одобрительно закричала, когда всадники закружились по полю, замедляя галоп, и еще дюжина поскакала к соломенным мишеням.

'Должен признать, это впечатляющий трюк', - сказал Джост рядом с ней.

Да. Как Бледа все еще может делать это, после пяти лет отсутствия? сказала Рив.

'Это как ездить на лошади', - раздался голос позади нее, и она обернулась, чтобы увидеть Джин, сидящую на своей собственной лошади с изогнутым луком в руке. Однажды научившись этому мастерству, уже никогда не забудешь". Она пожала плечами. Это может занять некоторое время, как счищать ржавчину с неухоженного клинка, но железо и сталь все равно остаются".

'Мудрые слова', - сказал Джост.

'Ха', - хмыкнула Рив. Она не очень любила Джин, всегда считала ее резкой и грубой. А теперь, когда у нее был почетный караул из сотни воинов, в ней появился новый уровень высокомерия, то, как она говорила, даже то, как она ходила, раздражало Рив.

'Все дело в дисциплине, самоконтроле, собранности', - сказала Джин, проезжая мимо них. Она посмотрела вниз и встретилась с глазами Рив. 'То, о чем ты мало что знаешь'.

'И что это значит?' сказала Рив, в ее жилах закипал гнев. Она почувствовала руку Джоста на своей руке, услышала его голос. И проигнорировала его.

Ты прекрасно знаешь, что это значит, — ответила Джин. Я видел твое испытание воина. У тебя нет ни дисциплины, ни контроля". Она фыркнула от смеха. Какой же ты воин? Ответ: совсем никакой. Я сомневаюсь, что ты когда-нибудь пройдешь испытание воина, ты всегда будешь желать, надеяться, мечтать. Как и мечтаешь о других вещах".

Рив открыла рот, но вырвалось лишь придушенное шипение.

'Я вижу, как ты смотришь на моего суженого. Бледа — мой. Обручен со мной. Мы будем править Арконой вместе, пока ты еще полируешь сапоги воинов и мечтаешь стать одним из них".

Джин пришпорила коня. Рив зарычала, сжимая кулаки, и пустилась за ней. Джост держался за нее, умоляя успокоиться, образумиться, хотя она тащила его по траве. Но гнев снова полностью контролировал ситуацию, разжигал огонь в ее руках, и, хотя она знала, что не должна этого делать, должна владеть своими эмоциями, она не могла. Часть ее даже не хотела пытаться, было что-то горько-сладкое в этой сдаче, в отказе от необходимости думать, вместо этого она просто делала.

Порыв ветра, и Бен-Элим оказался между Рив и спиной сжавшейся Джин и ее лошади.

Это был Кол, весь в сверкающей броне, с золотыми волосами и белыми зубами.

Вот, — сказал он, подбрасывая что-то в воздух и бросая Рив.

Инстинктивно она поймала его — это был тренировочный меч. Она подняла голову и увидела, что Кол приближается к ней с высоко поднятым оружием, со свистом проносящимся над ее головой. Не думая, она блокировала удар, повернула запястье и плечо, посылая его в широкую сторону, выбивая противника из равновесия, и уже замахивалась на него своим клинком, вся ярость, которую она чувствовала мгновение назад, все еще была там, проходя через нее, только теперь она была сосредоточена на чем-то другом. С дикой яростью она атаковала Кола, рубя, нанося удары, делая выпады, притворяясь, снова нанося удары. Ее клинок чаще попадал в цель, чем промахивался, сильные удары оставляли синяки, Кол хрипел от боли, но все время ухмылялся.

'Приятные ощущения, не так ли?' — прошептал он, когда она бросилась на него, пытаясь проткнуть его, но он отступил в сторону, и их тела столкнулись.

Что?" — прорычала она.

'Отпускаю', - вздохнул он, толкнул ее пустой рукой и обрушил свой деревянный клинок на ее шею — удар, который обезглавил бы ее, будь он из острой стали.

Если бы он коснулся меня.

Рив увернулась, крутанулась на месте и встала на ноги.

Кол последовал за ней, и их бой возобновился, превратившись в сплошное пятно ударов. Он нанес несколько собственных ударов, хотя и с меньшей силой, чем Рив, просто давая ей понять, что он может. Она отбивала их, атакуя, как сила природы, кружась вокруг Кола, пот застилал ей глаза.

Вдруг Рив заметила, что вокруг них образовался круг: Бен-Элим, крылья с белыми перьями и яркие в лучах зимнего солнца кольчуги. Она не обращала на них внимания, продолжая бить, крутить и рубить Кола, полностью отдавшись эмоциям, которые бурлили в ней, позволив своему гневу получить свободу действий, как жеребцу, несущемуся галопом, и некоторое время гнев вел ее, и она позволила своему телу слепо следовать за ним.

В конце концов, красный туман начал рассеиваться, и она увидела открывающуюся возможность против Кола, низко взмахнула рукой, ее клинок зацепил его за лодыжки, а затем он упал, Рив была готова сделать шаг и приставить свой клинок к его горлу, но он не оказался на земле, вместо этого, взмахнув крыльями, он поднялся, вращаясь в воздухе, и вдруг оказался позади нее, когда она шагнула вперед, потеряв равновесие. Лезвие его меча прижалось к ее горлу, другая рука обхватила ее талию, тело плотно прижалось к ее спине.

'Я победил', - прошептал он ей на ухо, так близко, что Рив не была уверена, было ли это прикосновение его дыхания или губ к ее шее. Но что бы это ни было, по ее коже побежали мурашки, а по телу пробежала дрожь тепла. Затем Кол отошел, оставив ее стоять на месте, тяжело дыша, сердце стучало в голове, как барабан.

Она осознала, что вокруг нее кольцом стоят Бен-Элим, их было пятьдесят, шестьдесят, может быть, больше, и она узнала многих из них, как тех, кого Кол взял с собой в миссию на Ориенс. Все они уставились на нее, их тела и крылья затмевали все остальное поле.

Сквозь них протиснулась фигура поменьше, темноволосая. Афра.

Рив сделала шаг к сестре, почувствовала головокружение, череда болей пронеслась по телу. В животе, ниже, но их всех пересилила внезапная боль, пронзившая спину, между лопаток, словно Кол пронзил ее своим мечом. Она захрипела, а потом упала, и земля устремилась ей навстречу.

Голоса, размытые, как будто слышимые сквозь воду.

'…так беспокоюсь о ней, что не могу думать", — сказал кто-то.

Афра?

У нее ее кровь, она становится женщиной, и у нее жар. Она поправится".

Это не просто лихорадка, мама, да? А как же ее спина?!

Вода, — сказала Рив, или попыталась сказать, но не была уверена, что это слово действительно сорвалось с ее губ.

Она лежала лицом вниз, подушка под ее лицом была мокрой, что было неудобно. Она почувствовала вкус соли.

Мой собственный пот, поняла она, что было странно, ведь ей было так холодно.

Холодно! Почему они не накинут на меня одеяло? Она попыталась пошевелиться, заговорить, но даже палец на ноге не дернулся. Боль, глубоко в животе, ощущение, будто ее внутренности вываливаются наружу, а спина…

Дорогой Элион, эта боль.

Возможно, она задыхалась, потому что на ее спине лежала рука, мокрая ткань, ощущаемая как небо.

'Что с ней происходит?' сказала Афра, и Рив почувствовала, как ее по спине тянет, как тогда, когда она слишком долго сидела на солнце и через несколько дней сдирала полоски обгоревшей кожи с плеч и рук.

Шаги, тень, Рив приоткрыла глаза. Перед ней стояла мама. Позади нее каменная стена, а не комната в бараке.

Где я?

Я не знаю, — ответила мама. Тишина. Возможно, нам придется забрать ее из Драссила".

А потом сон снова навалился на нее, Рив боролась с ним, но голоса мамы и сестры затихали…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ДРЕМ

Дрем проснулся от толчка. Луч дневного света пробивался сквозь щель в стене сарая, где он спал, в солнечных лучах плавали пылинки. Коза щипала его за бриджи.

"Прочь", — вздохнул он, отталкивая ее.

Снаружи раздавались звуки раскалывающегося льда, хруст снега. Голоса, шепот.

Дрем открыл глаза, полностью проснувшись, и поднялся в сидячее положение, сдерживая стон, который хотел вырваться из его рта.

Они здесь.

Схватив копье, он тяжело поднялся на ноги, подхватил связку оружия и пополз к двери сарая.

Во дворе стояли фигуры, закутанные в меха, головы близко друг к другу, шепот, блеск стали в руках. Другие тени двигались по краям двора, крались по сторонам его хижины. Чья-то спина двигалась вдоль двери сарая, прижимаясь к щели, через которую он подглядывал, перекрывая ему обзор.

Насчитал восемнадцать. Услышал еще. Это нехорошо.

Он подумал о том, чтобы на цыпочках выйти через заднюю стенку сарая, спрятаться, убежать. Он осознал, что эти мысли вызвали в нем страх, и отодвинул их на задний план. Но логика в его голове смогла увидеть их такими, какими они были. Просто рефлекторная реакция. К которой он не стал прислушиваться.

Он принял решение. Остаться и сражаться. Если бы он побежал в Дан-Серен, они бы догнали его в Диких землях, и там у него было бы меньше шансов, чем здесь. Он подумал о своем па, на мгновение закрыл глаза, вдохнул долго и глубоко, а затем медленно выдохнул.

Фигура отодвинулась от двери, и он увидел Виспи Бороду, свежевыбритую голову, хотя он и не очень хорошо побрился, клочки рыжей щетины ловили солнечные лучи. Он подал знак рукой и направил трех человек к входной двери хижины Дрема, остальные расселись по двору.

Виспи за главного, значит. Ни Бург, ни Кадошим. Эта часть моей авантюры окупилась. Жаль только, что он не прихватил с собой так много.

Из глубины хижины донесся далекий крик.

Дрем улыбнулся.

Гвозди и лезвия старых ножей вмерзли в оконные рамы.

Раскалывающийся хруст, крики, сменяющиеся стуком и воплями. Намного ближе, чем первые, и более громкие, передающие гораздо большую боль.

Дрем заглянул в щель в двери сарая и увидел, что трое мужчин, которых Виспи послал к его входной двери, исчезли, а перед ступеньками на крыльцо его хижины осталась большая дыра.

Самая трудная лосиная яма, которую я когда-либо копал. И первая, в которую я воткнул копье.

Все мужчины во дворе были настороже, встревожены, держали оружие наготове и смотрели на хижину Дрема. Двое мужчин перелезли через перила по обе стороны от ступенек. Хруст снега, который Дрем решил оставить толстым слоем на крыльце. Другой хруст — один из мужчин наступил на медвежий капкан, железные челюсти захлопнулись, разрывая плоть и ломая кости.

Еще один пронзительный вопль.

Последний мужчина у двери, пинком распахивает ее. Дерево раскалывается.

Скрип веревки, и вот человек в дверном проеме летит по воздуху, деревянный столб размером со ствол дерева качается в открытой двери.

Пора двигаться.

Дрем задвинул засов на двери сарая, зашел за поклажу пони, которых он привел из конюшни. С громким криком он ударил по крупу одну, другую и третью, послал их с кличем и рванул через двери амбара, и они вырвались во двор; люди оборачивались, кричали, отпрыгивали с дороги, скользили, падали на снег и лед.

Люди падали, их топтали, раздавались крики, трещали кости, лошади бежали направо и налево, кто-то в загон, кто-то к воротам двора и к дорожке, ведущей прочь от холда Дрема.

Мужчины стонали, поднимаясь со снега, другие поворачивались и смотрели на амбар. Один, по крайней мере, неподвижно лежал во дворе. Дрем стоял чуть поодаль, расставив ноги и метнув копье, и видел, как оно вонзилось в грудь мужчины, повалив его на спину, и кровь хлынула яркой струей на снег.

Мужчины закричали, увидели его. Начали двигаться.

Их было слишком много.

Дрем дотянулся до своей связки оружия, лежащей на ящике рядом с ним, взял короткий топор, поднял его вес и бросил. Человек упал, разбрызгивая зубы и кровь.

Он схватил рукоятку ножа, еще раз прикинул его вес и метнул его в людей, толпившихся у открытых ворот. Крик, споткнувшийся человек, еще один топор и нож, и снова бросок. Потом они оказались слишком близко, и Дрем уже бежал к задней части сарая, остановился у бочки с известковой водой, оставшейся после дубления прошлогодних мехов, взмахнул огнивом и высек искры.

Когда бочка загорелась, он ударил по ней ногой, волосы запылали, люди позади него заскользили, одного из них толкнули в пламя, и он закричал в агонии, а Дрем бежал дальше, схватив поводья пони, которого он оставил оседланным и привязанным у задней стенки сарая, и пиная доски, которые он срезал вчера вечером. Он выскочил на яркий дневной свет и снег, а его пони с готовностью последовал за ним, спасаясь от пламени и криков. Дрем взобрался на свою лошадь, натянул поводья и пустился галопом вокруг сарая к передней части двора. Крики позади него, хруст шагов по снегу подсказали ему, что по крайней мере несколько человек все еще преследуют его.

Во дворе оставалась горстка мужчин, трое или четверо. Еще больше шаталось, выходя из сарая. Один из них горел, точно человеческий факел.

Шестеро все еще стоят во дворе, по крайней мере, и еще больше позади меня, и у меня кончились фокусы. Их слишком много, чтобы я мог их принять. Пора скакать в Кергард, чтобы все эти люди погнались за мной. Если я успею, то Ульфу, Хильдит и Собранию придется вмешаться, придется защищать меня. Это может привести к тому, что они что-то сделают с шахтой.

Он пришпорил пони, она взревела и рванулась вперед, дюжина шагов — и она уже почти скачет, ветер вырывает слезы из глаз Дрема, ворота его двора приближаются.

Удар, крик его лошади, и он упал, отбросил себя в сторону, захрипел, ударившись о снег, и увидел, что его пони падает, а из ее груди торчит копье. Она снова закричала, попыталась встать на ноги, но силы ее покидали, кровь окрасила снег в розовый цвет.

Дрем, шатаясь, поднялся на ноги, дико огляделся, увидел Виспи и горстку людей, бегущих на него, шум людей позади.

Какой-то отстраненной, аналитической частью сознания Дрем надеялся, что с козами и курами все в порядке, что они спаслись от огня, который теперь полыхал в сарае, поднимая в небо черный дым.

Почти спаслись.

Он вытащил меч и почувствовал утешение от осознания того, что он даст хороший бой, более чем хороший. Достаточно, чтобы его отец гордился им. Теперь он просто хотел забрать с собой Виспи Бороду. Виспи бежал к Дрему, с мечом в руке, выкрикивая приказы, брызгая слюной, почти бессвязно.

'Почему бы тебе самому не прийти и не убить меня?' крикнул Дрем, сам удивляясь своей страсти, и бросился к Виспи. Он был рад увидеть, что в его глазах мелькнул страх. Но тут его обступили другие, выстроившись полукругом вокруг Дрема.

Он не стал ждать их, а бросился на Виспи, поразив его, и с разбегу рубанул мечом. Виспи попятился назад, скорее спотыкаясь, чем делая выпад мечом, и успел поднять свой меч, отразив клинок Дрема, хотя тот все равно прорезал красную полосу на руке Виспи сквозь меховой плащ. Дрем снова замахнулся, дикий удар, его понесло дальше, его клинок врезался в торс Виспи, кожа и мех отклонили лезвие, но Дрем услышал отчетливый звук ломающихся ребер, а затем Дрем врезался в человека, оба споткнулись, упали на землю, конечности спутались, меч Дрема вращался в стороне. Виспи ругался и плевался, пытался ударить Дрема головой, не смог, вместо этого попытался укусить его, сумел вцепиться в ухо. Дрем почувствовал боль, но как бы отстраненно, полностью сосредоточившись на том, чтобы нанести этому человеку как можно больше увечий, пока не кончилось время. Ему удалось нанести удар по лысому затылку Виспи, он почувствовал, как тот на мгновение ослаб, зубы отлетели от уха, и Дрем вырвался, поднялся на ноги.

Что-то ударило его по плечам, и он рухнул обратно на Виспи, чувствуя, как утекают силы, но все же успел подставить колено под пах Виспи и откатился в сторону, когда дубинка снова обрушилась на него, промахнувшись и вонзившись в брюхо Виспи. Дрем вспомнил о своем ноже с костяной рукояткой, все еще висевшем у него на поясе, обхватил его кулаком, рубанул по чьей-то ноге, на глазах погрузившейся в снег, увидел струйку крови, дико взмахнул своим сиксом, пытаясь вскочить на ноги и поскальзываясь в снежной каше.

Удар сапогом в живот выбил из него воздух, и он рухнул обратно на землю. В спину ударило — самая сильная боль на сегодняшний день, и он задыхался, не хватало воздуха, чтобы закричать. Его снова ударили морским копьем, кто-то закричал, выкрикнул ругательство, сапог ударил по предплечью, и хватка резко ослабла. Ослепительная боль в запястье, на этот раз крик, дыхание или его отсутствие. Удар ногой в рот, вкус крови, снова удар ногой в грудь, перекат на спину. Что-то холодное и острое у горла. Открыв глаза, он увидел силуэты на фоне яркого неба.

Поднимай его, — прорычал голос. Виспи, догадался он. Дрему было все равно, он был в таком состоянии, что его это не волновало, он сделал все, что мог, убил больше, чем считал возможным. В небе над ним заклубился дым, и Дрем увидел фигуру, выделяющуюся на фоне черных облаков.

Белая птица, кружащая над ним.

Это смерть, пришедшая за моим духом? Что за птица принимает форму смерти? Похоже на ворона!

Он услышал карканье, неистовое карканье.

Затем его подняли на ноги, на шею накинули петлю.

Только не это.

Он нашел в себе силы закричать, хотя знал, что это не принесет ему ни малейшей пользы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ СИГ

Сиг заметила дым первой, гаркнула на Каллена и указала на него. Кельд был где-то в лесу к северу, и только вспышка меха показывала, что они с Феном близко. Они только что миновали заброшенный холд справа от них, главную хижину с двумя дырами в ней, кирху во дворе. Сиг остановилась бы, но что-то шептало ей о необходимости спешить. Они планировали остановиться в Кергарде, но там все гудело, как растревоженное осиное гнездо, и Сиг решила ехать дальше полукругом вокруг города, чтобы не быть замеченной. Торговец Асгер дал четкие указания, как добраться до дома Олина и Дрема, и после почти двух десятков ночей пути по льду и снегу Сиг с нетерпением ждала конца своего путешествия.

Мне не нравится вид этого дыма", — заметила Сиг.

Разве это не близко к тому месту, куда мы направляемся? спросил Каллен.

Да, — хмыкнул Сиг. 'Немного скорости, я думаю, и освободите свои клинки. Мороз…

"Я знаю, — сказал Каллен, проверяя меч и нож в ножнах, — от него лезвие может прилипнуть".

'Значит, ты кое-чему научился', - сказала Сиг, бормоча Хаммеру под собой, а медведь перешел с неуклюжей ходьбы на неуклюжий бег.

Да, — кивнул Каллен, касаясь пятками ребер своей лошади. Может быть, потому что мне повторяют один и тот же факт пять раз в день, каждый день с тех пор, как мы покинули Дан Серен".

"Ну, на севере становится…

'Холодно на севере. Я знаю.

В кои-то веки Каллену не хватило юмора.

В небе появилась фигура: Рэб, летящий к ним на огромной скорости.

Они собираются убить его!" — прокаркал ворон, вращаясь в тугом круге вокруг Сиг и Каллена.

"Сколько их? обратился Каллен к птице.

'Десять, двенадцать. Многие уже мертвы", — прокаркал Рэб вниз на них.

Скажи Кельду", — велела Сиг, подавая команду Хаммеру, который с рычанием прыгнул вперед, сотрясая землю. Сиг стряхнула плащ с одной руки и выхватил свой длинный меч, а Рэб помчался в сторону занесенных снегом деревьев.

В конце дорожки, по которой они мчались, показался забор и открытые ворота, а на ветру развевались черные клубы дыма. Сиг увидела фигуры во дворе, увеличивающиеся с каждым ударом сердца по мере того, как стремительный бег Хаммера сжирал землю.

В небо взметнулось пламя, загорелся сарай, и под ветвями дерева собрались люди, подтягиваясь на веревке, перекинутой через ветку, на конце которой болталась фигура, пальцы хватались за петлю на шее, ноги подкашивались.

Сиг была почти у ворот, когда первый мужчина услышал ее. Она направила Хаммер в сторону от дороги, рассекая глубокий снег, и увидела, как мужчина повернулся и посмотрел прямо на нее, как раз перед тем, как Хаммер пробил забор из столбов и перил, ограждавший двор. Он был бритоголовый, на его лице была злобная улыбка от усмешки над человеком на конце веревки.

Забор сломался с оглушительным треском, раздался взрыв осколков, один из которых пронзил мужчину, смотревшего на нее, прямо в глаз. Он упал, как марионетка, у которой перерезали ниточки. Другие пригнулись или отпрыгнули в сторону от шума. Хаммер врезался прямо в тех, кто остался, — валун среди веток. Кости трещали, плоть рвалась, люди кричали и умирали, разлетаясь по воздуху в разные стороны. Сиг взмахнула мечом, перерубая веревку, и человек на ее конце упал на землю. Он кашлял и корчился, тело билось в конвульсиях, руки рвали петлю на его шее.

Хорошо, он жив.

Справа от Сиг возникло движение, и она взмахнула мечом, отсекла голову человеку, пытавшемуся воткнуть копье в бок Хаммеру, и увидела, как она пролетела по воздуху, а тело человека протащилось несколько шагов, прежде чем рухнуть. Другой с криком бросился на них, и Хаммер одним взмахом лапы распорол его, когти раздробили его на кровавые полосы мяса и костей. Сиг повернулась в седле и увидела, как во двор въезжает Каллен с копьем наперевес, пронзая мечом человека. Каллен оставил копье в умирающем, выхватил меч и поскакал на двух других бритоволосых мужчин, метавшихся между боем и бегством. Его лошадь врезалась в них, повалив одного из них на землю, другой замахнулся мечом на ноги Каллена, но Сиг знала, что Каллен им не ровня.

Она огляделась, оценивая опасность.

Никто не стоял перед ней или близко к дереву. Три фигуры бежали прочь от нее и от двора, на север, к деревьям, окаймлявшим холм. Рэб взмахнул крыльями и приземлился на ветку перед ними, сбив снег в кучу на голову одного из мужчин. Он поднял голову и открыл рот, чтобы выругаться, но тут из тени деревьев вырвалась фигура — огромная, покрытая серыми пятнами гончая, с толстыми мускулами и широко разинутыми челюстями. Фен врезался в человека, вцепившись зубами в его лицо и горло, и от его прыжка они оба рухнули на землю, засыпанные снегом. Мужчина кричал, набрасываясь на гончую, когда их кувырок замедлился и остановился, Фен вскарабкался на него сверху. Зверское движение головой, как будто он тряс пойманного кролика, брызги крови, и мужчина резко замолчал.

Двое других мужчин замерли на мгновение, но теперь они бежали.

Один из них рухнул на снег, хватаясь за топор, который внезапно вырос из его груди. Из его рта текла кровавая пена. Из-за деревьев выскочил Кельд, он бежал, в одной руке держал еще один топор. Его взгляд остановился на последнем стоящем человеке.

Это был бритоголовый воин, с мечом в руке, на подбородке росла рыжая борода. Он знал, что у него нет шансов обогнать Кельда, поэтому принял единственную возможность и замахнулся мечом на набегающего охотника. Кельд поймал лезвие своим топором, крутанулся, и человек вскрикнул, его клинок выпал из хватки.

'Он нужен мне живым', - прорычала Сиг, и Кельд закружился вокруг рыжеволосого, его рука уже двигалась, все тело было готово к удару. Сиг увидела, как он пытается проверить, но на это хватило всего полсекунды: топор сместил угол, удар пришелся в основание шеи, а не в череп, и, судя по тому, как мужчина закричал, падая, его уже было не вернуть.

Слишком поздно.

Кельд посмотрел на Сиг и пожал плечами, пробормотав "Прости". Затем егерь обрушил свой топор на голову мужчины, заглушив крики.

Сиг соскочила со спины Хаммера, погладила медведя по шее и подошла к лежащему на земле человеку. Тот уже сидел, уставившись на нее.

Ты, должно быть, Сиг, — прохрипел он.

Да", — сказала Сиг, чувствуя, как ухмылка расплывается по ее лицу, потому что она узнала этого человека, все еще видела очертания мальчика в резких чертах его лица, отголоски его мамы и папы.

Хорошо встретились, Дрем бен Олин, — сказала она, приседая и протягивая ему руку.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ РИВ

Рив лежала на раскладушке, медленно осознавая, что проснулась. Ей снились странные, тревожные сны о стали и крови, о Бледе, Афре и Коле. Джин открывала рот, и вместо слов появлялась змея, длинная и извилистая, челюсти раскрывались, обнажая клыки, с которых капал яд. Гора голов с глазами, следящими за каждым ее движением. Она была рада, что проснулась, хотя горло болело и саднило, и ей все еще было холодно. Очень холодно.

Она открыла глаза, только чуть-чуть, но ей показалось, что на это ушло больше сил, чем на утреннюю тренировку на оружейном поле. Перед открытым окном, сквозь которое лился лунный свет, спиной к ней стояла фигура, лишь очертания. Афра. Горел факел, пламя мерцало, тени плясали на изогнутой каменной стене.

Это не моя комната.

Пламя больно резануло Рив по глазам, и она закрыла их.

Биение крыльев, завеса лунного света, фигура у окна. Мягкое скольжение кожи по камню, шелест крыльев.

"Моя благодарность", — произнес голос, глубокий и теплый.

Кол.

Чего ты хочешь? Голос Афры, холодный и усталый.

'Мне нужно поговорить с тобой. Наедине.

'Ну, я здесь, — сказала Афра.

'Я должен задать вопрос, мне нужно знать — должен знать — ответ…' Непроизвольный вздох. 'Я сказал, наедине', - шипел Кол.

Я не оставлю ее. Если ты хочешь поговорить со мной, то либо здесь, либо никак".

'Кто это?'

'Это Рив. И тебе нечего бояться. Она нас не слышит".

'Почему?

У нее лихорадка. У нее галлюцинации уже два дня. Худшее прошло, и теперь она спит как мертвая".

" Ты уверена?

"Да, смотри". Шаги, рука, накрывшая голову Рив. У нее не было сил открыть веки, не говоря уже о чем-то другом.

'Почему ты здесь?' Афра, холодность в голосе, которую Рив никогда раньше не слышала.

'Есть вопрос, который я должен задать тебе'. Глубокий вздох, затянувшееся молчание.

'Тогда задай его', - сказала Афра.

'Надвигается буря', - сказал Кол. 'Я чувствую это.'

Нет. Афра сказала, отрицая.

'Ты должна выбрать сторону.'

'Нет. Этого не произойдет'.

Он ищет, проникает все глубже, — сказал Кол, в его голосе слышался намек на недосказанное. Возбуждение, сдобренное гневом. Ты видела, что он с ними сделал, а их застали только целующимися! Если бы он знал только половину этого". Пауза, шаги. Ты можешь представить, что бы он сделал?

'Он лорд-протектор. Он сделает то, что по его мнению верно", — сказала Афра.

'Да, он сделает. И это именно то, о чем я беспокоюсь", — сказал Кол.

'Всемогущий Кол, испугался?'

‘Да, это я. Молчание. 'И ты должна быть такой же. Не думай, что течение времени разрушает все вещи или даже смягчает их. Время — целитель, говорите вы, смертные. Но не для нас, Бен-Элим. Преступление есть преступление, обида есть обида, до конца дней. Кровная вражда будет длиться вечно. Исрафил бессмертен, он видит вещи иначе, чем вы. И он слишком серьезно относится к своей работе. Он догматичен, бескомпромиссен и непреклонен, как в тот день, когда Элион создал его. Он очень… жесток в своих действиях и не боится выносить приговоры с жестокими последствиями. Для него грех есть грех; чем он старше, тем глубже пятно. Неужели ты думаешь, что он будет рассматривать грехи прошлого иначе, чем грехи настоящего? Правда?

Вздохнув, Афра переключилась.

'Нет', - сказала она.

Так что мне нужно знать. Когда разразится буря…

'Если она разразится,' сказала Афра.

Хорошо. Если буря разразится, ты со мной?

Еще один шаг. На этот раз шаги стали мягче, и она опустилась рядом с Рив. Рука легла ей на лоб, нежно поглаживая влажные волосы на лице Рив.

'Оставь Рив в покое', - сказала Афра.

'Что?'

Я видела тебя. Я знаю, что ты делаешь".

Мягкий смех.

Я бы отрицал это, но не перед тобой. Никто не может утверждать, что знает меня лучше", — сказал Кол, в его голосе появились новые нотки. Игривые. Насмешливо.

Оставь ее в покое, — повторила Афра.

'Ты никогда не жаловалась'.

'Я была молода'.

'Да, ты была. И красива. Как и она. И полная духа, полная огня. Пылает им.

"Оставь ее в покое.

'Мне нужно знать. Ты со мной?

'Поклянись своим драгоценным Элионом. Ты оставишь Рив в покое". Теперь в голосе Афры звучало железо.

Шаги, Кол приблизился к Афре, почти касаясь ее.

'Я клянусь', - прорычал он.

Долгий, протяжный вздох.

'Тогда я с тобой'.

Никаких слов, только шорох и треск расправляемых крыльев, порыв воздуха в этом замкнутом пространстве, а затем все исчезло, когда Кол выпрыгнул из окна в темноту.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ ДРЕМ

Дрем проснулся, его шея пульсировала, жжение было не слишком приятным. Ухо болело; он поднял руку, чтобы нащупать царапины.

Виспи укусил меня.

Множество болячек требовали его внимания, но одна мысль все же смогла протиснуться сквозь них. Он не чувствовал немедленной тревоги за свою жизнь.

В последнее время это новое ощущение, и приятное.

Наверное, потому, что у моего очага сидит гигант размером с дерево. Медведь размером с мой сарай во дворе, двое мужчин, которые, похоже, могут убивать своих врагов по желанию, пока завязывают шнурки, и гончая, которая больше похожа на волка. И разрывает горло моим врагам.

И говорящий ворон, стоящий на страже.

Все сложилось гораздо лучше, чем Дрем ожидал, хотя, поскольку он представлял себе смерть как единственный выход, его ожидания были не столь уж высоки.

Тем не менее, жив и в безопасности — это хорошо. Или настолько, насколько я могу быть в безопасности, когда Кадошим и одичавшие люди, желающие моей смерти, находятся менее чем в дне пути.

Он скатился с кровати и увидел, что сапоги на нем все еще надеты, да и вообще вся одежда. Оружейный пояс был перекинут через стул, меч, топор и секира — все в ножнах. Он потянулся, щелкнул себя по шее и застегнул ремень, ощутив знакомый вес.

Когда это стало успокаивать?

Затем он вышел в главную комнату своей хижины. Она была пуста, не считая котелка, булькающего на очаге.

'Доброе утро', - проскрипел грубый голос, заставив его подпрыгнуть.

Дрем оглянулся и увидел белую ворону, сидящую на балке крыши прямо над паром, поднимавшимся от котелка. Его голова была подтянута под одно крыло, один красный глаз смотрел на него.

"Доброе утро…", — сказал он, помня наставления отца всегда быть вежливым, хотя и чувствовал себя немного странно, разговаривая с вороном.

Рэб, — прокаркала белая ворона. 'Имя — Рэб'.

'Доброе утро, Рэб', - сказал Дрем. Затем он нахмурился. "Я думал, ты на вахте?

'Рэб замерз', - сказала птица, изображая дрожь, чтобы подкрепить свои слова, перья раздувались и торчали в разные стороны.

'Никаких страхов, Фен рыщет'.

'Остальные?'

Снаружи", — проскрипел Рэб, тыкая клювом в открытый дверной проем и двор за ним.

Когда он вышел за порог, было уже почти рассвело, а солнце нежарко светило, пробиваясь над краем мира.

Что случилось вчера? Я помню, как Сиг срубила меня с дерева, другие. Рассказывал им о Кадошиме. Он нахмурился, все остальное было размыто.

Во дворе Сиг, Кельд и Каллен стояли с мечами в руках и щитами, перекинутыми через спину, и исполняли танец с мечами. Дрем сразу же узнал его по тому, чему научил его отец, но, глядя на то, как эти трое исполняют его, он чувствовал себя неуклюжим олухом.

Они делали это красиво. И смертельно опасно.

Тем не менее, его так и тянуло присоединиться к ним, и рука сама собой легла на рукоять меча. На крыльце справа от него снег был испачкан кровью, медвежий капкан закрыт и отложен в сторону. Дрем не знал, что сделали с телом, которое нашли в капкане, — оно истекло кровью к тому времени, когда они пошли проверить. Потом он увидел ряд сапог и ног, торчащих из-за края его хижины, и вспомнил, как Сиг и двое других возились там с мертвецами.

Ночью на расколотую дверную раму прибили доску, чтобы уберечься от холода, а теперь она лежала поперек лосиной ямы, которую вырыл Дрем. Он осторожно спустился по ступенькам крыльца и прошел по деревянной доске, слегка забеспокоившись, когда она скрипнула под его весом.

Его сарай был не более чем дымящейся развалиной, обугленные обломки дерева и железные части коновязи составляли большую часть того, что уцелело после пожара.

Надеюсь, козы и куры выжили. Хотя не уверен, что они были бы в безопасности, если бы здесь были медведь и волчья гончая.

Он увидел козу, выходящую из конюшни, и улыбнулся.

Он присоединился к Сиг и двум другим, вытащил меч и двинулся вместе с ними, переступая с железных ворот на скорпионий хвост. Он видел, как глаза Каллена метнулись к нему, но Сиг и Кельд не обратили на это внимания, и вскоре он уже терялся в каждом мгновении танца.

Меч Сиг вернулся в ножны, Кельд и Каллен убрали свои клинки в ножны без всякой заметной или осознанной мысли. Дрем почувствовал, как на большом пальце запеклась кровь, когда он порезал его, пытаясь и не умея убрать в ножны свой меч, не глядя на него.

'Нужно поработать над этим', - сказала Сиг, вытирая наручниками пот со лба.

'Вот, используй большой палец как направляющий, а не как овощ, который ты нарезаешь для кастрюли; вот так', - сказал Каллен, шагая рядом с Дремом и разбивая движение на мелкие кусочки. Дрем смотрел, как отдельные части щелкают в его голове, и с третьей попытки ему удалось выполнить движение правильно.

'Молодец, Дрем, мой парень. У нас тут быстро учатся", — сказал Каллен, поднимаясь по ступенькам и хлопая его по спине. Но ты же мой кузен, в конце концов, так что я не удивлен".

Кузен? Обо мне никогда не говорили как о родственнике, кроме моего отца.

Кузен", — повторил Дрем, ему понравилось, как это звучит.

Кровь не поможет в танце с мечом, — заметила Сиг, — здесь нет коротких путей; это самоотверженность, день за днем. Вот и все.

Дрем вспомнил, как Каллен входил во двор с копьем в руке, как звенела сталь, когда он сражался. Он был ниже Дрема ростом, стройнее, но Дрем узнал в нем силу удара хлыстом, которую часто видел у трапперов.

Жизнь в дикой природе закаляет человека, часто говорил ему отец. Тело и разум.

Значит, жизнь в Дан-Серене должна делать что-то подобное.

Не обращай на нее внимания, — прошептал Каллен, — она слишком серьезна. Ты — сын сестры Бирн, происходишь от Сайвен, сестры Корбана, так что в твоих жилах течет королевская кровь".

Дрем приостановился на ступеньке. Его отец никогда не рассказывал ему о своей родословной после матери, только о том, что он состоит в кровном родстве с Бирн.

'Королевская?'

'Ну, не хуже, если ты житель Дан Серена'.

"И от кого же ты происходишь, чтобы быть моим кузеном?

Грудь Каллена слегка вздымалась. 'Корбан и Корален — мои прадед и прабабка', - сказал он.

Дрем моргнул.

Корбан. Он посмотрел на Каллена свежим взглядом.

'Хватит об этом', - произнесла Сиг из разбитого дверного проема Дрема. Нам нужно поговорить.

Все расселись на табуретах или стульях вокруг очага Дрема. Сиг села на пол, ее ноги заняли половину комнаты.

Мы пришли из-за твоего послания", — сказала Сиг, когда Каллен поставил перед всеми миски с горячей кашей и горячим чаем.

Ты попросил меня прийти, если моя дружба с Олином что-то значит для меня после стольких лет. Справедливый вопрос. И вот твой ответ, — сказала она, разводя руками, как бы говоря: Мы пришли.

Сначала я должна сказать вам, что Бирн хотела бы быть здесь. Она почти собралась, только я и ее капитаны отговорили ее от этого. В Изгнанных Землях происходят странные вещи, в воздухе витает запах войны с Кадошимом, а Бирн — верховный капитан Ордена Яркой Звезды. Она не могла оставить свой пост в такое опасное время. Но она просила передать тебе, что думала о тебе каждый день, с того момента, как Олин забрал тебя из Дан-Серена, и до сих пор, искала тебя и сражалась бы с Бен-Элимом, чтобы сохранить твою свободу".

'Мой отец знал это, — сказал Дрем, — вот почему он забрал меня. Чтобы предотвратить войну".

Да, — ответила Сиг, — мы знали это и любили его за это. Но мы бы предпочли, чтобы вы оба остались с нами". Сиг на мгновение наклонила голову. Последнее, что Бирн попросила меня сказать тебе. Что Дан Серен — твой дом. Он всегда был и всегда будет, если ты этого захочешь".

Дом. Это было странное понятие для Дрема. Дом всегда был рядом с его отцом.

И я бы добавила, — продолжала Сиг, — что ты не только родственник Бирн, но и родственник всех нас. Мы, члены Ордена, связаны узами, которые невозможно разорвать, и ты родился здесь, провел свои первые четыре года среди нас. Олин был моим братом по мечу. Он был моим другом, и этого мне более чем достаточно, независимо от того, родственник ты Бирн или нет".

Дрем почувствовал, как его грудь вздымается от нахлынувших эмоций. После смерти отца он чувствовал себя одиноким, и слова Сиг словно открыли дверь в его сердце. Слезы блестели в его глазах.

'Мое сердце разрывается из-за Олина', - сказала Сиг. Он был братом для всех нас, и его очень не хватало в последние годы". Она склонила голову, Кельд и Каллен последовали ее примеру, даже белая ворона. Дрем был глубоко тронут этим проявлением уважения.

Он говорил о тебе, — сказал Дрем, когда Сиг подняла голову. Правда, не раньше, чем луну или две назад. До этого я ничего не знал ни о его прошлом, ни об Ордене Яркой Звезды. Он сказал, что вы были друзьями".

'Да, хотя друзья — слишком малое слово для этого', - сказалаСиг. И я знал твою мать, Нив. Мы все были близки, ближе, чем родня. И ты. Ты не раз бил меня по голени своим деревянным мечом. Я не удивилась, когда увидела, что ты присоединился к нам в танце с мечом, ведь мы едва ли могли удержать тебя от него в детстве. Ты показал большие перспективы на поле боя".

"Я показал? Я не помню.

Были разрывы, вспышки молний, скорее застывшие образы и мгновения. Огромная башня на холме. Камень, на нем высечены слова, гладкие под пальцами Дрема. Светловолосая женщина, со смехом наставляющая его.

Сиг!

'Маленький Дрем'. Кельд хихикнул, покачав головой. Почему-то Дрему показалось, что улыбка на лице этого человека — редкое явление.

Дрем хотел бы рассказать тебе еще кое-что, что я узнал с тех пор, как написал тебе письмо, — сказал Дрем, отчаянно желая узнать больше о своем прошлом, о маме и папе, но он знал, что то, что он узнал, было очень важным.

Ты что-то сказал прошлой ночью. О Кадошиме, но к тому времени ты уже был в бреду", — сказал Келд.

"Да, ты был с феями". Каллен усмехнулся.

Три дня и ночи без сна, а потом снова быть повешенным — вот что делает с человеком.

А Асгер рассказал нам о большом костре в Бонефелле".

'Да,' сказал Дрем. "И что же?

'По всей Изгнанной земле были зажжены костры, маяки. Мы знаем, что это какой-то сигнал среди Кадошим. Это еще одна причина моего присутствия. Это намек на то, что Кадошим здесь, так далеко на севере, и если это так, Орден должен знать об этом".

'Они здесь', - сказал Дрем. Кадошим. Я видел их. Всего в полудне пути отсюда". Он жестом указал на северо-восток.

'Они?' спросил Каллен. Больше один?

'Да.' Дрем кивнул.

Трое новичков переглянулись.

'Сколько?' спросил Сиг у Дрема.

Дрем закрыл глаза, вспоминая те моменты, когда он стоял на частоколе и смотрел на озеро Старстоун.

Я видел троих, по крайней мере", — сказал он наконец. Была ночь, их могло быть больше".

Он увидел, что у всех на губах застыли вопросы, и поднял руку. Но прежде я должен рассказать вам вот что. Мой отец нашел кусок Звездного камня и сделал из него меч".

'Что?' Сиг, Кельд и Каллен сказали в унисон. Рэб пронзительно закричал над ними.

'Почему?' — сказал Сиг. Человек, которого я знала, не поступил бы так опрометчиво, не имея на то веских причин".

'Он хотел покончить со всем этим. Войне между Кадошимом и Бен-Элимом, хотел, чтобы они ушли из Изгнанных земель".

И как он собирался добиться этого с помощью одного меча? сказал Каллен. Даже если бы он был волшебным.

Он планировал срубить голову Асрота с его плеч".

Наступила тишина, Сиг и Кельд обменялись долгим взглядом.

Каллен присвистнул.

'Ну, наверное, так и будет', - сказал Кельд.

"И у кого теперь этот меч? спросила Сиг.

У Кадошима. Убийца моего отца забрал его у него".

Сиг пристально посмотрела на него.

'Расскажи нам все, что ты знаешь'.

И Дрем рассказал, начиная с улик, которые он обнаружил и которые указывали на то, что убийцами его отца были другой медведь и человек, и заканчивая кошмарными сценами, на которые он наткнулся в шахте. Возвращающиеся лодки, Кадошим в воздухе. Отчаянный, измученный бег через лес.

А потом вы все пришли, спасли меня", — сказал Дрем, пожав плечами.

'Если честно, ты сделал большую часть этой работы за нас, — сказал Кельд. Мы пересчитали мертвых. Ты, должно быть, уложил пятнадцать из них до того, как мы пришли сюда".

'Шестнадцать', - сказал Каллен.

Олин гордился бы тобой", — сказал Кельд.

Вопрос, — прорычала Сиг, — что они делают на этой шахте и зачем?

'Они создают монстров', - сказал Дрем. Дикие люди-звери, сильные, быстрые, и они хотят разорвать твое горло своими когтями и зубами!

'Это не самая плохая черта, — сказал Кельд. Хотя я бы предпочел, чтобы она осталась у моих гончих".

Но это похоже на эксперимент, — сказал Каллен, нахмурив брови. 'Что бы они ни пытались создать, они еще не довели это до совершенства'.

Да. То, что я видел, было настолько же искалечено, насколько это были машины для убийства.

'Мне кажется, что Кадошим делают оружие', - сказала Сиг. Что вполне логично. У них есть свои аколиты, и их гораздо больше, чем мы думали, но им все еще не хватает численности, чтобы выиграть эту войну. Им нужно что-то, чтобы переломить баланс в свою пользу". Она посмотрела на всех. Во время Войны Сокровищ, первой войны за Звездный камень, когда из него были выкованы Семь Сокровищ, гигантские кланы сделали нечто подобное. Они вывели новые виды: волков. Белых вирмов. Дрейгов. Живые звери, но они также были оружием войны, используемым в сражениях. Кадошим делают то же самое, но идут на сто шагов дальше, используя темную магию и злые умыслы для создания мутировавших полукровок".

'Почему здесь?' спросил Дрем.

'Потому что это Запустение, свободное от власти Бен-Элима и их бдительного ока', - сказал Кельд.

"Да, и как ты думаешь, это совпадение, что все это происходит там, где упал Звездный камень? спросил Каллен. Не думаю. Вот почему они построили шахту. Они искали обломки звездного камня. Они знают, что единственный способ освободить Асрота из тюрьмы — это Звездный камень".

'И мой отец отдал его им', - прошептал Дрем.

'Нет, парень, — хмыкнул Сиг. Он был убит, и у него его украли. Это совсем другое дело. И оно требует отмщения".

Дрему понравилось, как Сиг это сказала. Не просто как будто она это имела в виду, а как будто это уже произошло, было неизбежно, и оставалось только сделать это.

Есть еще одна вещь, о которой я хочу тебя спросить, — сказала Сиг. Ты видел огромного медведя, который стоял в стойле у этой шахты. И ты думаешь, что это тот самый, который убил Олина".

Да, — кивнул Дрем.

И ты видел фигуру, похожую на человека, но больше. Такой же большой, как я?

Дрем оглядел ее с ног до головы, закрыл глаза, вспоминая фигуру в тени в пиршественном зале шахты.

Возможно, — кивнул он.

'У них есть великан-изгой?' сказал Кельд.

'Похоже на то', - прорычала Сиг. Возможно, это он, или она, ударил Дрема, когда Олин был убит. А потом забрал Меч Звездного Камня".

Дрем задумчиво кивнул.

Это объяснило бы похищения, убийства и жертвы медведю. Медведь, великан и Кадошим — все работают вместе.

Его осенила мысль.

Дом Фриты, разбитый медведем, и кожа в челюстях гончей. Гончая Сурла укусила великана, который убил ее и старого Хаска, и похитил Фриту, чтобы отвезти ее туда, в шахту, для опытов. Теперь она одна из их одичавших тварей. Это могли быть ее части тела на том столе, или она могла быть одной из тех тварей, что бросились на прутья клетки.

От одной мысли об этом ему стало физически плохо. Красивая, добрая Фрита, превращенная в какое-то существо, охваченное жаждой крови и используемое в качестве оружия.

'Так что теперь, вождь?' спросил Келд у Сиг.

'Мы пойдем и убьем их', - сказал Каллен. 'Что еще?'

'Нет', - ответила Сиг. Мы отвезем Дрема обратно в Дан Серен и доложим Бирн".

'Но мы так близко', - сказал Каллен. А как же эти Фералы и Меч Звездного Камня? Как мы можем просто уйти от этого?

'Ты помнишь Ардейн?' ответила Сиг. Там мы напали на одного Кадошима и его шабаш. У нас за спиной был Боевой Вождь Ардейна с несколькими десятками его лучших щитоносцев, и все равно это был тяжелый бой".

"Ничего особенного, — сказал Каллен, — мы почти не вспотели".

"Этот шрам на твоей руке говорит о другом", — сказал Кельд.

Да, но с тех пор я повзрослел".

Рэб скривился.

'Три Кадошима вместе', - бормотала Сиг. И что, если каждый из их ковенов с ними? Это самое большое количество Кадошим, замеченных вместе со времен битвы при Падении Варана. Там, где пала твоя мать". Она кивнула Дрему.

Отец рассказал мне лишь немногое, — сказал Дрем.

Я расскажу тебе об этом. О ней. В этот день о ней поют песни".

'Я бы хотел это услышать', - тихо сказал Дрем.

'Сколько аколитов?' спросила Сиг.

'Аколитов?'

Бритоголовые воины.

'Много,' сказал Дрем. Две лодки, и другие уже в поселке".

"А эти существа, эти Фералы?

В клетках. Их может быть десять, может быть пятьдесят. Сотня. Я предполагаю многое из этого, вы понимаете? сказал Дрем. 'Было темно. Я был напуган".

'Бедный Дрем', - крикнул Рэб сверху.

Да. Приблизительные цифры, но результат тот же. Много. Слишком много, и по крайней мере три Кадошима. Одного Кадошима убить достаточно сложно". Она посмотрела на Кельда и Каллена. 'Я очень верю в вас двоих, в Хаммера и Фена. И в мою собственную руку с мечом. Но…

'И я. И Дрем", — проскрипел Рэб.

'Да, даже ты, Рэб,' сказала Сиг. И Дрем, но мы не имеем права просить его идти с нами в бой, тем более в такой, где нас так сильно превосходят числом. И Бирн должна знать об этом. Мы должны вернуться в Дан Серен, вернуться с несколькими сотнями мечей".

'Ах, мы не зря проделали этот путь', - сказал Каллен.

Мы уже многого добились", — заметила Сиг, нахмурившись. Мы спасли нашего давно потерянного брата, во-первых. А его информация ценнее золота, во-вторых". Несмотря на это, Дрем видел, что ей больно даже думать о том, чтобы уйти от этой битвы. Но это был логичный поступок.

Ты сказал, что я твой брат, твой родственник? сказал Дрем.

Да, это так, Дрем, — проговорила Сиг. Я уже говорил тебе, что ты мне родня. Ты такая же часть нас, как и Олин, и знай: если тебе понадобится, я — мы — будем рядом, на твоей стороне. Мы связаны, мы, немногие из Ордена Яркой Звезды, узами крови и дружбы, до самой смерти".

Она долго смотрела на него, давая своим словам время укорениться в нем.

Тогда я пойду туда, куда идешь ты. Бой или свобода, в любом случае", — пожал он плечами. 'Хотя свобода — логичный выбор'.

Сиг улыбнулась ему.

'Просить тебя вернуться в эту адскую дыру, вполне возможно, чтобы сражаться и умереть'. Она подумала об этом и пожала плечами. 'Возможно, не вероятно. Нет, я не буду просить тебя об этом. Мы пришли помочь тебе, а не проводить тебя до могилы".

Я могу разведать эту шахту вместе с Феном, — сказал Кельд. Я не сомневаюсь в рассказе Дрема, но то, что мы увидим это место при дневном свете, даст нам лучшее представление, более прочную основу для принятия решения Бирна".

Сиг задумчиво посмотрела на него.

Я могла бы отправить Дрема обратно с Калленом и Рэбом, — сказала Сиг, — и поехать с тобой.

'Тебе не удастся повеселиться, пока я буду возвращаться в Дан Серен, — угрюмо пробормотал Каллен.

Этот рудник — не то, что я называю весельем".

Во дворе послышался стук копыт, все стояли, доставая оружие, потом раздался придушенный крик, высокий, женский.

Дрем ворвался на крыльцо следом за Сиг и Кельдом и увидел женщину на темной лошади. Она была бледна, как смерть, и смотрела широко раскрытыми глазами на медведя Хаммера, вылезшего из-за деревьев на горизонте.

'Дорогой Элион, он собирается нас съесть!' — закричала женщина.

'Стой, Хаммер', - выкрикнула Сиг, и медведь остановился.

Дрем побежал вперед, узнав в женщине Тайну, жену кожевника Ульфа. Она выглядела так, словно собиралась упасть в обморок при виде Сиг.

'Что случилось, Тайна?' спросил Дрем. Что случилось? Почему ты здесь?

'Я беспокоюсь о своем Ульфе', - сказала она. Послушав тебя и твои разговоры о Кадошиме, я сказала ему, что он должен взглянуть на эту шахту, чтобы хоть немного успокоиться".

Но он не пошел, да? спросил Дрем.

Конечно, поехал, и взял с собой трех моих мальчиков, а также дюжину других. Ушел вчера утром и до сих пор не вернулся".

Дрем переглянулся с Сиг, Кельдом и Калленом.

Еще один корм для кадошимцев, чтобы изуродовать и превратить. Только не Ульф.

'Мы пойдем и посмотрим'. Сиг согласно кивнула.

'Ну, было бы обидно проделать такой долгий путь ради одной маленькой драки', - сказал Каллен.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ РИВ

Вода", — прошептала Рив, ее дыхание, как скрежет в горле, царапало ее плоть. Темнота, шум дождя, стук и шипение о камень, яркий свет факела, хотя теперь ей почти удавалось держать глаза открытыми без ощущения острых, тонких ножей, вонзающихся в мозг и скребущих по внутренней поверхности черепа.

Это прогресс.

В ее голове пронеслись обрывочные воспоминания. Спарринг с Колом на оружейном поле. Его рука крепко обхватывает ее, его дыхание на ее шее. Обморок, калейдоскоп образов в этой комнате. Афра, ее мама, Кол. Встреча шепотом в темноте.

Над ней была темная фигура, рука за головой, помогающая ей сесть. Вода, о благословенная, сладкая, небесная вода, струйкой стекала по ее губам, на распухший язык и в покрасневшее горло.

"Медленно", — сказала Афра, пока Рив пыталась влить в рот побольше воды.

"Где я? простонала Рив, оглядываясь по сторонам. Комната была круглой, одно длинное окно начиналось от пола и заканчивалось дугообразным верхом, достаточно высоким и широким, чтобы через него мог пройти великан. Темнота, ветер и дождь просачивались внутрь, давя на свет факела, заставляя его вихриться и шипеть. То, как ветер свистел в окно, говорило Риву о высоте.

"Комната в башне, — сказала Афра, — над нашим бараком".

Никогда не знала, что она здесь есть!

Это моя комната для уединения, — сказала Афра с грустной улыбкой. 'Что ты чувствуешь?'

Рив не была уверена. Она чувствовала себя так, словно ее тело пропустили через мясорубку, оно болело и в нем не было ничего похожего на энергию. Держать глаза открытыми и смотреть по сторонам было достаточно тяжело.

'Слабость', - вздохнула она. 'Холодно'. Она дрожала, пытаясь поплотнее укутаться в шерстяное одеяло. Она нахмурилась, глядя на открытое окно.

Ставни бы помогли.

Лихорадка возвращается", — нахмурившись, сказала Афра, положив руку на лоб Рив. Это уже третий раз. Дважды я думала, что все обошлось и ты поправляешься".

'Как долго?'

Несколько десятков ночей.

Что! Это так долго я…?' Она не знала, как это назвать. Нездоровится?

'Да.' Афра кивнула. 'С тех пор, как ты упала на оружейном поле'.

Рив выпила еще воды, смогла моргнуть и повернуть шею, не чувствуя себя так, словно провела утро в стене щита. Спина болела, тупая боль пульсировала в лопатках.

"Спина", — сказала она, пытаясь развернуть плечи. Она чувствовала себя как-то иначе. Как будто она выросла. 'Болит'. Она сдвинулась, чувствуя, как двигаются мышцы, которых не было, когда она проверяла в последний раз.

Спина. Ну, я не удивлена, что она болит".

'Почему?' спросила Рив, которой не понравилось ни то, как это прозвучало, ни выражение лица Афры. Не просто беспокойство. Что-то большее. Что-то гораздо большее, чем беспокойство.

Афра взяла в руки полоску чего-то похожего на пергамент, сморщенную и непрозрачную.

'Что это?' Рив скривила лицо.

'Твоя кожа. Она отслаивается от твоей спины уже полдесятка ночей".

Уф!

'И там еще много чего, откуда это взялось'.

Что со мной происходит? Неужели я подхватил какую-то болезнь во время полета на Ориенс и в Форн? Какие-то споры растений заразили меня? Я слышала рассказы о воинах, которые вдыхали споры или семена в легкие, в желудок, и грибок рос внутри них, прогрызая себе путь наружу!

'Я умру?'

Тот факт, что Афра не сразу отбросила этот вариант, вызвал у Рив глубокое беспокойство.

'Нет', - в конце концов сказала Афра. Но я думаю, нам придется забрать тебя из Драссила".

'Что! Почему?'

Рив, ты растешь. У тебя формируются новые мышцы…

Я чувствую это, — сказала Рив, разгибая плечи, чувствуя, как между плечом и шеей сжимаются мышцы. Это было странное ощущение.

'Должно быть, так чувствует себя Вальд', - сказала она.

Ты начинаешь походить на него, — согласилась Афра с язвительной улыбкой. Она погладила Рив по лицу. Прости меня, — прошептала она.

'Почему?' спросила Рив. 'За что?'

'Так много всего. За то, как я вела себя с тобой. У меня были свои проблемы, но это не оправдание. Ты — моя кровь, самое важное для меня во всем мире, а я пренебрегал тобой, подвела тебя". По щеке Афры скатилась жирная слеза.

Рив посмотрела на нее, в ней бурлил целый поток эмоций. Она пыталась найти слова, но они не приходили, и она остановилась на улыбке.

Замок на двери скрежетнул. Рив подпрыгнула, повернулась, чтобы посмотреть, и тут же пожалела об этом — накатила волна головокружения.

Вошла фигура. Афра стояла, положив руку на рукоять меча, встав между Рив и дверью. Она расслабилась, когда увидела, кто это.

Мама, ты меня напугала.

"Как она? сказала мама Рив.

Афра отступила с дороги.

Привет, мама, — сказала Рив.

'О, моя дорогая', - сказала Далмае, приседая рядом с Рив и поглаживая ее по лицу.

Рада тебя видеть", — прошептала Рив, чувствуя, как бред снова начинает туманить ее мозг.

Я тоже рада тебя видеть", — полусмеясь, ответила ее мама. Рив удивилась, увидев слезы в маминых глазах. Она не любила плакать. Рив также был удивлена, увидев, что под плащом ее мама одета в старую форму Белокрылых, а на поясе висит короткий меч.

Что происходит? спросила Рив, наморщив лоб, ее чувство опасности покалывало, слабым эхом отдаваясь в голове.

Крепость приведена в состояние боевой готовности, — сказала Афра, переведя взгляд на маму. Поступило сообщение о возможном нападении кадошим".

Мне лучше… — начала Рив, пытаясь подняться, но слишком быстро, новая волна головокружения, и она, моргнув, обнаружила, что снова лежит в своей кроватке.

Попробуй еще раз, на этот раз медленнее.

Гаридас внизу, спрашивает тебя", — сказала мама Афре. Он не один. В казарме его сотня. Еще больше снаружи". В этих словах был смысл, которого Рив не понимала.

'Что ты ему сказала?' спросила Афра.

'Что он не может тебя видеть. Что ты сейчас нездорова".

Как ты думаешь, он на это согласится?

Звук шагов на лестничной площадке. Стук в дверь. Тишина.

'Вот твой ответ, — прошептала Далме.

Афра. Афра, это я, Гаридас. Если ты там, я должен поговорить с тобой".

Афра и ее мать посмотрели друг на друга.

'Входи', - сказала Афра, и ее мама скользнула в тень за дверью, когда та открылась.

Гаридас вошел, и Рив, пытаясь сесть, резко осознала, что на ней почти нет одежды. Она подтянула шерстяное одеяло повыше и увидела свою одежду на кровати.

Глаза Гаридаса окинули Рив обеспокоенным взглядом. Искренне.

Рив нравился Гаридас. Он всегда казался ей прямым и добрым, хотя и немного напыщенным. Сейчас она видела эту доброту в его глазах.

'Ты здорова?' — спросил он Рив.

"Нет", — ответила Рив, чувствуя, что честность уместнее вежливости, а на светские любезности у нее все равно не было сил.

Извини, если я тебя отвлекаю, — сказал Гаридас, глядя на Афру, — но мне нужно поговорить с тобой. Это очень срочно".

'Моя сестра нездорова', - сказала Афра. Сейчас неподходящее время". Ее взгляд устремился к темному окну, выходящему на улицу, хотя Рив могла видеть только черноту ночи, слышать стук дождя по камню и дикие порывы ветра в ветвях большого дерева.

Я быстро", — сказал Гаридас, и что-то в его лице давало понять, что он не уйдет, пока не скажет то, что пришел.

Тогда иди, — вздохнув, сказала Афра, и в ее голосе прозвучал намек на покорность.

Ты должна покинуть Драссил, — сказал Гаридас. Сегодня же. Сейчас.

Афра не ответила, просто смотрела на него. Очевидно, предстояло еще что-то сказать.

'Ты в опасности'. Он открыл рот, закрыл его, ущипнул себя за нос. Ты знаешь, что я высокого мнения о тебе. Я надеялся, что однажды…

Он сделал паузу, слова словно застряли у него в горле, и глубоко вздохнул.

С Колом покончено. Его проступки раскрыты. Я знаю, что вы были… связаны с ним в прошлом. Но не в течение многих лет. Я не хочу, чтобы ты была разрушена и уничтожена вместе с ним в его гибели".

Долгое молчание, эмоции играют на лице Афры.

Кол и Афра, как Адонай и Эстель! Рив чувствовала себя так, словно переживала все это через завесу, как тайный наблюдатель. Как будто все это было сном, просто еще одним из многих ярких, иррациональных, иногда безумных снов, которые она пережила в последнее время.

Нет, я здесь. Это жар в моем теле вызывает такие ощущения.

'Что значит "закончил"? сказала Афра.

Мои люди взяли Кола под стражу и сейчас ведут его к Исрафилу".

'Кто еще знает?' спросила Афра.

'Это не имеет значения, — огрызнулся Гаридас. Вся эта грязная история скоро выльется из уст Кола. Его признание — лишь формальность. Исрафил уже знает, и он выжмет из него признание, если понадобится. Иди, пока не поздно. Когда все уладится и закончится, ты сможешь вернуться…

'Это будет невозможно', - сказала Афра. Лорина? Она знает?

'Не об аресте Кола, нет'. Гаридас нахмурился. Она в сговоре с ним. Разве ты не знала?

'Я подозревала', - сказала Афра.

Мы теряем слишком много времени. Ты должен уйти, сейчас же, иначе будет слишком поздно. Я приготовила для тебя лошадей и вейн, если понадобится. Идем. Он протянул руку Афре и долго стоял, пока она колебалась.

"Пожалуйста", — сказал Гаридас.

Позади него раздался скрип кожи, знакомое шипение, которое они все сразу же узнали. Звук выхватываемого меча.

Гаридас повернулся, положил руку на рукоять меча, выхватывая клинок на ходу.

Меч вонзился ему в живот, низко, под линией его кирасы, и он задохнулся, упал вперед на свою убийцу, положив голову ей на плечо, как будто она была его любовницей.

Прости меня, мой брат-мечник, — сказала Далме, отталкивая его, и вытаскивая меч, — кровь брызнула на камень, и он упал назад, сжимая свое нутро и глядя на нее. Он закричал, громко, без слов, как о предательстве, полный боли, и Рив услышала внизу ответный крик. Далме шагнула вперед и ударила его ножом в горло.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ СИГ

Нам лучше сойти с тропы", — сказал Дрем рядом с Сиг. Выслушав новости от жены Ульфа, они выехали из холда Дрема по хорошо утоптанной тропе, которая шла вдоль северного леса. Справа от них было озеро Звездного Камня, темное и неподвижное, а вдали Сиг разглядела очертания крепостной стены, внутри которой возвышались строения. В озеро вдавался пирс, вдоль которого были пришвартованы лодки.

Сиг посмотрела на солнце, скрытое за истертыми лучами, и увидела, что оно немного зашло за горизонт. Она согласилась с Дремом и рявкнула команду, и они вчетвером поскакали к опушке леса, Хаммер прокладывал дорогу в снегу, прокладывая новый след, а остальные шли позади. Время от времени Сиг видела серую полосу Фена, маячившую за ними.

Через некоторое время лес стал слишком тесным и густым, и они разошлись, Дрем взял на себя инициативу, так как сказал им, что немного знает землю, то есть гораздо больше, чем они.

Пять лет мой отец учил меня выслеживать, охотиться и ставить ловушки в этом северном Диком краю, — сказал он, — а до этого долгое время на юге. Если я не могу сделать работу, или кто-то может сделать ее лучше меня, я скажу тебе". Он посмотрел на Кельда. Он такой же охотник, как и его волчья гончая, и гораздо лучше меня, но я знаю эту землю. Знаю, куда я вас веду".

Сиг взглянула на Кельда, который всегда был ее первым помощником, и он кивнул.

Он знает, что делает", — сказал Кельд. Я с радостью последую за ним". Он рассказал Сиг о множестве ловушек и работ, которые он нашел в трюме Дрема, о его подготовке к приходу аколитов Кадошима. Кельд рассмеялся, настолько он был впечатлен.

'Он вырыл лосиную яму. В самом сердце зимы, а потом вонзил в нее дюжину копий. И это было еще не все. Ловушка из гвоздей, медвежий капкан, мини-засада, и он взорвал амбар. Нарочно".

Сиг нравилось то, что она видела в Дреме. Казалось, в нем нет фальши, пустословия или скрытых приемов. Он говорил правду так, как видел, и не проявлял особой бравады.

И это хорошо, поскольку мне хватает этого в Каллене. Хотя он тоже хороший парень, просто пытается соответствовать своему наследию. Когда-нибудь он поймет, что важнее то, что он делает, чем то, что он говорит. Думаю, они с Дремом могли бы хорошо сработаться".

Сиг уже начала строить планы, как изменится ее маленькая команда, когда они вернутся в Дан Серен.

Лучше не забегать вперед. Если Дрем прав, там есть Кадошим и множество врагов. Вернуться в Дан-Серен живыми будет достаточно сложной задачей.

Сверху и сзади раздалось хлопанье. Появился Рэб, сливаясь с сиянием снега.

" Сделано", — проскрипел он, приземляясь на плечо Каллена. Молодой воин почесал шею.

Сиг не хотела идти в такую опасную ситуацию, знала об опасностях вокруг них и боялась, что, если все пойдет плохо, Бирн никогда не узнает о Кадошимах и их темных делишках на севере, поэтому она написала письмо на свитке пергамента в холде Дрема. Она не могла послать Рэба в Дан-Серен, чтобы он переправил пергамент, поскольку здесь ей нужен был человек с его глазами, но Дрем рассказал ей о женщине в Кергарде, которой он доверял и которая, по его мнению, позаботится о том, чтобы свиток добрался до Дан-Серена. Это был не такой надежный вариант, как хотелось бы Сиг, но, оценивая ситуацию, она не могла придумать другого способа передать весточку Бирн.

'Ты уверен, что отдал пергамент нужной женщине?' спросила Сиг.

'Хильдит, Хильдит', - пискнул Рэб.

'Как она выглядела?' спросил Дрем.

'Строгая. С ней были большие мужчины. От нее пахло медовухой".

'Это она', - сказал Дрем.

'Достаточно хорошо.' Сиг просто кивнула. 'Молодец, Рэб.'

Рэб тряхнул головой и распушил перья.

Добро пожаловать, — прокричал он.

Теперь, не мог бы ты слетать вперед и осмотреть эту шахту для нас? спросила Сиг.

"Конечно", — проскрипел Рэб и умчался прочь.

Дрем повел их дальше.

"Как умерла моя мама?" — произнес голос. Сиг посмотрела вниз и увидела Дрема, который шел рядом с ней, ведя свою лошадь за поводья. Хаммер следовал за ним в своем собственном темпе, ступая по своей собственной тропе на краю зрения Сиг.

Она была убита кадошимом в битве при Падении Варана, — сказала Сиг, и воспоминания нахлынули на нее. Деревья, кадошим и кровь.

Я знаю это, — сказал Дрем. У меня есть зуб Кадошима". Он достал свой меч и показал Сиг рукоять клинка своего отца.

Я помню, — сказал Сиг. Я помогла твоему отцу выследить зверя. Молох — так его звали. Это был Кадошим, который сразил твою маму. Олин заставил его кричать, когда мы, наконец, загнали его в ловушку. Это была не быстрая смерть".

Дрем кивнул, выглядел он так, словно хранил это знание глубоко внутри.

'Падение Варана?' сказал Дрем. Мой отец сказал, что это была засада.

Да. На севере леса Форн. Мы охотились за капитаном Кадошим, вторым после Асрота. Его зовут Галла. Но мы были слишком самоуверенны, не разведали все как следует. В тот день вокруг твоей мамы кучами лежали мертвые Кадошим. Она и твой отец сражались спина к спине, но были отрезаны от остальных на некоторое время. Многие из наших родственников-мечников пали в тот день. Гунил, — прошептала она, потом замолчала, вспоминая других, кто был отсечен и убит. Храбрый, благородный Варан. И его брат…

Гунил. Как я скучаю по тебе. Воспоминание о его улыбке заполнило ее разум, о том, как она начиналась в его глазах.

'Гунил?' сказал Дрем.

У него хороший слух.

'Гигант', - сказал Сиг. 'Друг.'

Больше, чем друг.

'Вы были близки?'

Да, — вздохнула Сиг.

Я никогда и ни с кем не говорила о Гуниле. Есть что-то в этом парне, в нем есть доброта.

'Смерть и душевная боль — это все о смерти', - тихо сказал Дрем. Он поднял глаза на Сиг. Значит, Галла виновен в смерти моей мамы. Не он нанес удар, но он возглавил атаку".

'Да, можно сказать и так'. Сиг согласно кивнула.

'И за смерть твоего Гунила тоже.'

Сиг долго смотрела на него.

'Да', - прорычала она.

Рэб взмахнул крыльями и пролетел сквозь щель в пологе над головой.

'Уже близко, — прокаркал ворон. Здания, факелы горят.

Вот оно, — сказал Дрем, хотя место вряд ли нуждалось в указании.

Они стояли к северу от шахты, за скоплением валунов и боярышника; Дрем повел их по широкому кругу вокруг лагеря, и все они считали, что любой дозор должен быть направлен скорее на запад, к дороге на Кергард. Был закат, небо над головой было тускло-оранжевым, переходящим в розовый и фиолетовый цвета.

"Выглядит тихо", — заметил Каллен.

Да, так и есть, — согласился Кельд. Возможно, это засада.

Надеюсь, это засада", — сказал Каллен, кончиками пальцев касаясь рукояти меча.

Сиг вдохнула.

'Он всегда такой?' спросил Дрем.

'Как что?' Каллен нахмурился.

'Так жаждет кровопролития'.

'Да', - сказали Сиг и Кельд вместе.

Рэб пролетел вниз и приземлился на ветку боярышника.

'Только несколько на стенах. Что-то происходит внутри. Встреча. Плохой запах".

'Какой план, шеф?' спросил ее Кельд.

Мы будем штурмовать укрепленную позицию с неизвестным количеством врагов внутри, только вчетвером, с медведем, гончей и вороном?

Кельд прав, нам нужна надежная информация, чтобы передать ее Бирн.

Но там горожане из Кергарда, среди них друг Дрема. Еще больше невинных, которых, скорее всего, убьют кадошимские подонки.

Она вспомнила о клятве Ордена — защищать слабых, сражаться за них. Она посмотрела на свою ладонь, на шрам — серебряную линию, где она скрепила его собственной кровью.

Она знала, что они уже должны вернуться в Дан-Серен.

Но если я уйду сейчас, погибнут невинные. А как же этот Меч Звездного Камня? Могу ли я просто уйти и оставить его в руках Кадошим, чтобы творить Элион знает какое зло. Если мы сможем получить его, я полагаю, мы остановим мир от зла.

Сиг посмотрела на небо.

Мы подождем сумерек", — сказала она, чувствуя, как будоражится кровь, и скривила губы при мысли о том, что Кадошим так близко. И я думаю, что Хаммер должен быть одет по случаю". Затем она сняла с пояса нож и проверила его острие большим пальцем.

Как раз достаточно времени для бритья. Она улыбнулась Каллену.

'Что?' подозрительно сказал Каллен.

Дай мне руку", — прошипела Сиг, перегнувшись через стену и протягивая руку Дрему. Он подпрыгнул и поймал ее запястье, а затем Сиг уже тащила его вверх и вверх по частоколу стены шахты, оба низко пригнувшись.

Было уже совсем темно; приготовления Сиг заняли немного больше времени, чем она ожидала. Стена была плохо охраняемой и освещалась лишь изредка, поэтому потребовалось всего несколько ударов сердца, чтобы убедиться, что их не заметили, и вот Дрем уже спускался по лестнице, а Сиг спрыгнула с дорожки в снег. Они пересекли открытое пространство и прижались к стене, Дрем скользнул вперед, а Сиг уверенно последовала его примеру. Сотня ударов сердца, и они оказались в глубине лагеря, а кислотная вонь впилась Сиг в горло. Дрем повернулся и подал знак, указывая на крышу одноэтажного здания с дерновой крышей. Сиг в мгновение ока оказался на ней, а затем протянул Дрему руку помощи. Они ползли по дерну, Сиг старалась распределить свой вес. Трава щекотала ей лицо. А потом они смотрели вниз на сцену, от которой даже у Сиг мурашки побежали по коже.

Это было открытое пространство, освещенное множеством факелов, пламя которых развевал ветер. На одном конце поляны возвышался валун размером с дом, и тусклый блеск железных прутьев, освещенных пламенем, указывал на бесчисленные тюрьмы, о которых рассказывал Дрем. В их тени бродили какие-то фигуры. Из этих укромных уголков исходило осязаемое зловоние. В центре поляны стоял стол, на нем были разложены различные мясницкие инструменты, а также множество частей тела. Местами древесина была окрашена в черный цвет.

На дальнем краю поляны виднелись другие строения. Сиг слышала, как со стороны этих построек доносилось медвежье ворчание и повизгивание, хотя не могла с уверенностью сказать, что это именно то здание.

А на поляне стояла толпа аколитов, человек сорок, может, пятьдесят. Среди них двигались другие формы, их движения были неестественными: спины, обтянутые мускулами, руки и ноги слишком длинные для их тел, рты и руки изрезаны зубами и когтями, не принадлежащими людям. Еще больше фигур двигалось в тени за светом факелов.

Дрем не преувеличивал.

'Ты видишь своего друга, Ульфа?' прошептала Сиг Дрему.

Тот покачал головой.

Наступила тишина, и из темноты появились фигуры — процессия, во главе которой шел кадошим. Он был высок, темные волосы зачесаны назад и завязаны в узел на затылке, резкие черты лица и разрез глаз придавали ему вид рептилии. Его нос был тонкой линией.

Когда он вошел на поляну, среди собравшихся аколитов раздалось скандирование.

'Гулла, Гулла, Гулла'.

Сиг протянула руку к Дрему и схватил его за запястье.

Гулла, верховный капитан Кадошим, — шипела она. Второй после Асрота.

Капитан Кадошим прошел сквозь толпу, и она расступилась перед ним, его процессия следовала позади: двенадцать, четырнадцать фигур, подсчитал Сиг, все в плащах и капюшонах. Они остановились в пространстве между столом и валуном, образовав полукруг позади Галлы. Двое из них встали у его плеча, откинув капюшоны. Как и Гулла, они были светлокожими и темноволосыми, с размашистыми крыльями, одетыми в ржавые, железно-серые кольчуги и рваные плащи. Но они были другими: их головы были обриты, как у аколитов, и они были ниже ростом и коренастее.

Кто они? Кадошим? Но они не похожи ни на одного кадошима, которого я когда-либо видела.

"Этой ночью перелом в великой войне", — прокричал Гулла, голос был извилистым и чужим. Раздались одобрительные возгласы, рычание и шипение.

'Дети мои', - позвал Гулла, и двое за его плечом шагнули вперед, направляясь к огромному валуну.

Дети Гуллы! Какое злодеяние совершили эти Кадошимы? Какую тьму они навели на человечество! В нутре Сиг вспыхнул новый гнев, желание избавить мир от порока Кадошим

Двое полукровок достигли ворот в скале, раздался лязг цепей и скрип железных петель, затем звериный визг. Они появились вновь, держа между собой гигантскую летучую мышь; огромное существо извивалось и билось в их руках, его голова крутилась и огрызалась, но оно не могло до них дотянуться.

Дети Гуллы прихлопнули летучую мышь на столе, прижали ее к столу и держали за огромные крылья.

Гулла подошел к столу, и тут из толпы раздалось скандирование на языке, который мало кто понимал, но Сиг его знала слишком хорошо.

В толпе воцарилась тишина.

'Fuil agus cnámh, uirlisí an cruthaitheoir', - выкрикнул Гулла.

Кровь и кости, орудия творца, — прошептала Сиг. Дрем рядом с ней был напряжен, как натянутый лук.

Длинным черным ногтем Гулла перерезала летучей мыши горло, ее испуганный крик перешел в пенистый хрип, и жизненная кровь существа полилась на стол, собираясь и пузырясь, пока существо билось в конвульсиях.

"Шаг вперед", — сказал Гулла одной из фигур в капюшоне, которая следовала за ним сквозь толпу, высокая и стройная. Фигура откинула капюшон, голова была выбрита до светлой щетины, которая блестела в свете костра.

Женщина? подумала Сиг, хотя она не была полностью уверена; в этом человеке было что-то андрогинное. Мужчина или женщина, но он достал из плаща меч. Черный меч.

Меч Звездного Камня!

Рядом с ней Дрем зашипел, его тело дернулось, и он чуть не спрыгнул с крыши, только рука Сиг, метнувшаяся в сторону, удержала его. Он сделал глубокий вдох, одна рука потянулась к шее, пальцы прощупывали ее.

Он меряет пульс?

Дрем посмотрел на Сиг, в его глазах стояли слезы.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ РИВ

Пошатываясь, Рив поднялась с постели, усилия почти одолели ее, она чувствовала себя слабой, как новорожденный котенок, но вид Гаридаса, мертвого на выложенном камнями полу, его темная лужа крови и ее мама, стоящая над трупом с мечом в руке, придали Рив бодрости, которой ей так не хватало.

Она натянула бриджи и сапоги, льняную рубашку, которая затрещала на спине, шершавая, как наждак, но ей удалось ее надеть.

Афра подбежала к Гаридасу и опустилась рядом с ним на колени. Она закрыла его мертвые, остановившиеся глаза. Обвиняющий взгляд. Афра взяла его руку, измазанную кровью, и уставилась на свою маму.

Прости меня, — прошептала Далме. Затем, громче. Прости меня. У меня не было выбора. Я бы убила весь мир, чтобы защитить тебя и Рив".

Афра молчала, ее плечи дрожали, и Рив поняла, что сестра плачет.

Мама, почему? Что происходит? пролепетала Рив. 'Я не понимаю'. Ее переполняли эмоции, шок, ужас, смятение. Гаридас так много говорил о Коле и Исрафиле, о неподобающих отношениях.

Афра и Кол замешаны, сказал Гаридас. Это дело рук Кола. Он нарушил Путь Элиона, нарушил Предание. И Мама убила Гаридаса! Хороший, добрый человек; он предлагал как-то помочь Афре.

Мать не смотрела на нее, не хотела смотреть, только продолжала вытирать кровь с рук о плащ.

Афра? сказала Рив, но ее сестра просто смотрела на нее. Вонь крови наполняла комнату. Тяжесть всего этого: убийство, Афра, Кол, добро и зло; всю жизнь ее воспитывали в повиновении Лор, и она не хотела делать ничего, кроме как подчиняться ему.

Чистота — это устранение эго, сказал Исрафил. Что такое чистота здесь? Как правильно поступить? У нее перехватило дыхание, в животе забурчало.

Мне плохо. Надо уходить отсюда. И вдруг она поняла, что должна увидеть Исрафила, поговорить с ним, объяснить Афре ее невиновность, пока все не стало еще хуже.

"Вытащи маму отсюда", — прокричала она Афре, когда, спотыкаясь, прошла мимо них, вышла из двери и попала на винтовую лестницу. Мама и Афра звали ее за собой, но она не останавливалась, шатаясь, спускалась по винтовой лестнице, натыкаясь и ударяясь о стены по пути вниз.

До нее доносились крики, скрежет выхватываемых мечей. Она бежала дальше, позади и над ней раздавалось шлепанье сапог по камню. Рив чуть не провалилась в дверь, ведущую в пиршественный зал ее казармы, и увидела зрелище, от которого ей стало физически плохо.

Белокрылые, близкие к нанесению ударов.

Люди Гаридаса, десятка два. Они услышали его крик, попытались добраться до него, но им преградила путь сотня Афры. Одни кричали, толкались, другие держали клинки наготове, угрожая, но удерживаясь от страшного шага — убийства своих.

Рив пошатнулась на дюжину шагов и упала на стул с высокой спинкой, ее равновесие было неправильным, как будто она пыталась пройти по палубе корабля, охваченного штормом. Лица то появлялись, то исчезали из фокуса, она подумала, что видит Джоста и Вальда, но не была уверена, моргала, трясла головой.

Из двери лестничной площадки показались Афра и Далме. Они остановились, рассматривая открывшуюся перед ними сцену.

Предатели, — крикнула Далме во весь голос, — Гаридас в союзе с Кадошимом! На мгновение воцарилась тишина, даже те, кто кричал друг на друга, приостановились, а затем взорвался хаос. Раздался звон стали, крики, кровь на каменном полу барака.

Рив оттолкнулась от стула и побежала через зал, продираясь сквозь хаотический бой, спотыкаясь об упавшие тела, к выходу на улицу.

Двери распахнулись прежде, чем она добежала до них: все новые и новые люди Гаридаса ринулись вперед, выхватывая клинки. Порыв холодного воздуха ударил Рив в лицо, как пощечина, дождь обрушился на нее, как разъяренная рука, жалящий и освежающий. Это помогло ей на мгновение сосредоточиться, и она выбежала в пронизанную бурей ночь, глубоко вдыхая воздух и чувствуя, что задыхается.

На улице стояла запряженная вьючная лошадь и полдюжины лошадей.

Это были те, кого Гаридас привел сюда, чтобы помочь Афре бежать. Он был хорошим человеком, с добрыми намерениями, а Мама просто убила его!

Она повернулась и побежала по пустой улице, дождь лил ливнем, камень был темным и скользким. Спина зудела и горела, как струп, готовый вот-вот соскочить, ощущение пульсации и набухания новых мышц тревожило ее, а туман в голове то поднимался, то опускался, как прилив.

Что со мной не так?

На это будет время позже. Сначала я должна сделать то, что правильно.

Повернув за угол, она услышала звуки битвы, доносившиеся из барака в открытое пространство позади нее. Свернув на другую улицу, она увидела фигуры, больше Белокрылых. Они устанавливали дубовые решетки на двери другого барака. Рив узнала Лорину, капитана другой сотни, которая отправилась на Ориенс. Еще больше ее Белокрылых стояли в тени и ждали. Когда Рив пробегала мимо, раздались приглушенные голоса, и в дальние двери барака ударили молотки.

Это все Кол. Обаятельный, красивый, очаровательный Кол. Надвигается буря, — сказал он Афре. Какую сторону ты выберешь?

Кол арестован, его обвиняют в неподобающих отношениях, — сказал Гаридас. Она вдруг вспомнила руку Кола на своей щеке, пальцы, касавшиеся ее губ, и задрожала.

Он устроил бурю, он все спланировал. Отослал великанов, взял с собой Лорину и мою сестру. Но Гаридас сказал, что Кол у него под стражей, что его везут к Исрафилу.

Все это было в ее голове, все, что происходило, но, как лобзик, части были разрозненными, не соединялись, чтобы сделать картину ясной.

Она побежала дальше, к покоям Исрафила.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ ДРЕМ

Это Фрита! Слезы жгли ему глаза, чувство предательства было горячим, как желчь в горле.

Не похищенная ими, не экспериментированная и не изуродованная ими. Она одна из них! И была одной из них все это время.

Я самый большой дурак в мире.

"Это Фрита", — прошептал он, контролируя себя, по крайней мере, настолько, чтобы не броситься с крыши в попытке убить коварную, лживую ведьму.

Какую роль она сыграла в смерти моего отца? Это она ударила меня? Забрала меч? Теперь он точно у нее.

Он почувствовал, как его тело снова напряглось, но сдержал себя. Он не собирался совершать самоубийство, когда шанс на справедливость или месть был так мал.

Подождать, выждать время. Быть охотником, как учил меня папа. Но знай, Фрита: за то, что ты сделала, я убью тебя.

Она подняла черный меч.

"Fuil agus cnámh, rud éigin nua a dhéanamh", — крикнул Гулла, и его голос наполнил поляну.

Кровь и кости, чтобы создать что-то новое", — прошептала Сиг рядом с ним.

На поляне воцарилась тишина.

'Сделай это', - прорычал Гулла.

И Фрита перерезала Гулле горло, а двое его детей-полукровок шагнули вперед и помогли ей подхватить обмякшее тело, положив его на стол, поверх все еще дергающейся летучей мыши. Фрита убрала в ножны свой черный меч и полезла в какую-то сумку у своих ног.

'Этого не может быть?' пробормотал Сиг рядом с Дремом. Что они делают?

Фрита держала что-то в руках, похожее на отрубленную руку, пальцы были сжаты в кулак, но оно было темным, блестящим и явно тяжелым. Она выставила ее на всеобщее обозрение, и по головам собравшихся прошла волна благоговения.

Fola agus cnámh an Asroth, — прокричала Фрита и бросила то, что это было, на сплетенные трупы Галлы и летучей мыши.

'Дорогой Элион, нет', - прошептала Сиг.

'Что?' шипел Дрем.

'Кровь и кости Асрота', - вздохнула она. 'Это рука Асрота'.

'Bheith ar cheann, a bheith rud éigin nua', - крикнула Фрита, и толпа перед ней присоединила свои голоса к ее голосам, зазвучавшим в зимней ночи. Два трупа на столе конвульсировали и вздымались, конечности и крылья переплетались, спазмировались, сливались, плоть размягчалась, словно они таяли вместе, их смешанная кровь бурлила и кипела.

'Стань одним, стань чем-то новым', - произнесла Сиг.

От сплетенных тел на столе распространился пар, огромное облако вырвалось наружу и осело на поляне. Раздался хлюпающий звук, серия сильных тресков, а затем, медленно, туман испарился, и наступила тишина.

Надо уходить отсюда, подумал Дрем. Пока все сосредоточены на этом ужасном деянии.

Но он не мог оторвать глаз от представшей перед ним картины, его тело так же не реагировало.

На почерневшей древесине лежало тело, скрюченное, как нерожденный младенец в утробе матери.

Узрите, — воскликнула Фрита голосом, не похожим на ее собственный. 'Первый ревенант!'

Медленно, пока все наблюдали в тишине, тело шевельнулось, подергиваясь, превратилось в пульсацию конечностей и крыльев, и оно встало. Гулла, но другой. Он казался крупнее, мускулистее, сила едва сдерживалась в его теле. Его вены пульсировали темным светом. Его голова дернулась, как у хищника, когда он огляделся, длинные клыки выгнулись на иссохших губах.

'Кто будет моим первенцем, первым учеником?' сказал Гулла, и даже его голос изменился, стал более глубоким, звучным, хотя и более звериным.

Ты?" Он указал на Фриту.

Она снова уставилась на него.

'Я обещана другому', - сказала она и, склонив голову, отступила назад.

Из аколитов, которые последовали за ним на поляну, выскочил человек, отряхивая плащ. Дрем сразу узнал его: Бург со шрамом на лице, предводитель Виспи.

'Выбери меня, Владыка, молю тебя о чести', - вскричал он, в его голосе звучали истерика и удивление.

Крылья Гуллы распахнулись с мощным щелчком, широко раскинулись, а затем свернулись внутрь, обхватили Бурга, притянули его ближе к Гулле, голова которого опустилась вниз, а затем Гулла широко раскрыл рот, длинные клыки сверкнули красным в свете костра, и он впился в шею Бурга.

Бург закричал — полный ужаса вопль, который постепенно перешел в слабое лепетание, постепенно сменившееся новым звуком — отвратительным, похожим на детское сосание, которое эхом разносилось по поляне, заставляя Дрема ползать по коже, словно над ним ползали тысячи пауков.

Ноги Бурга подкосились, и он упал, а Гулла подхватил его вес так же легко, как кукурузную куклу, хотя Бург все еще был в сознании, его глаза выпучились от восторга.

Вздрогнув, Гулла отцепился от шеи Бурга и поднял его голову. Он поднял Бурга и положил его на стол: бритоголовый аколит дергался и дрожал, как будто его охватила лихорадка. Из колотых ран на его шее текла кровь.

Дрем, — прошептала Сиг. 'Мы должны вернуться в Дан Серен. Бирн должна услышать об этом, Орден должен быть предупрежден", — сказала она. Мы не можем искать твоего друга Ульфа, это слишком важно, слишком опасно. Судьба Изгнанных Земель зависит от того, узнают ли об этом другие".

Дрем кивнул, но на поляне воцарилась тишина, когда Гулла подозвал вперед еще одного аколита.

Нам нужен шум, чтобы прикрыть наш отход.

'Он здесь?' обратился Гулла к новому аколиту.

Фигура откинула капюшон — еще один бритоголовый фанатик, хотя этот был старше.

Это был Ульф, кожевник.

Да, мой господин, — сказал Ульф.

'Он где-то здесь', - раздался еще один голос из толпы, шагнувший вперед. На этот раз женщина, тоже бритоголовая. Дрему потребовалось мгновение, чтобы узнать ее.

Тайна, жена Ульфа, которую Дрем видел тем утром, в страхе за безопасность своего мужа.

"Покажи ему", — сказала Гулла аколитам, рассевшимся по поляне, окровавленные губы растянулись в сангвинической улыбке.

Все больше и больше аколитов стали откидывать капюшоны, все больше бритых голов, но это были лица, которые Дрем узнал. И тут его охватил страх, паралич, грозивший вывести его из строя, потому что в основном это были лица, знакомые ему последние пять лет, соседи, горожане, некоторых он даже считал друзьями.

Неужели все и все — ложь?

Похоже, здесь половина города Кергарда, — прохрипел Дрем, с трудом переводя дыхание.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ БЛЕДА

Бледа сидел перед окном в своих покоях, ставни трещали от ветра и дождя. Позади него в очаге тлело несколько углей, которые почти догорели. Он был неспокоен, вот уже несколько дней, и не мог заснуть. Он знал причину этого, хотя ему потребовалось время, чтобы признаться себе в этом.

Я беспокоюсь о Рив.

Сколько он себя помнил, он думал только о Сираке. О своей родне, о погибших брате и сестре, о разбитой гордостью матери. Об Арконе, Травяном море, лелеющем свои обиды, о том, как они с Джин подпитывают друг в друге пламя ненависти, об их злобных насмешках над всем Драссилом, об их отвращении ко всем, кто был достаточно слаб, чтобы проявить эмоции, об их горьких мечтах о справедливости или мести, как бы вы это ни называли.

Но сейчас я беспокоюсь о чем-то — о ком-то — другом. Рив. О моем друге.

Это было новое чувство — иметь друга. Заботиться о ком-то, кто не пришел из Кланов. Особенно когда этот кто-то был диким и эмоционально раскрепощенным, как необъезженный жеребенок.

Но она была его другом, и он мог отрицать это так же, как отрицать, что вода мокрая или небо голубое. Она совершила нечто беспрецедентное в тот день, когда подарила ему лук. Она каким-то образом установила с ним связь через бездну его боли и презрения.

Значит, она мой друг. Я забочусь о ее благополучии.

И именно поэтому он бросился за ней, когда увидел, как ее несут с оружейного поля, почти десять ночей назад, почему он стучал в двери ее барака, но ему сказали, чтобы он уходил, что она нездорова и не может принимать посетителей.

Каждый день он возвращался, и каждый день ему говорили одно и то же, то ли ее мама, то ли сестра. Иногда другая Белокрылая. Однажды даже мускулистый Вальд. Он окликнул Бледу, когда повернулся, чтобы уйти.

Не принимай это на свой счет, — сказал Вальд. Я тоже ее не видел. Никто из нас не видел. Только Афра и Далме. У Рив какая-то лихорадка, так они говорят".

Почему-то от этого Бледе стало немного легче.

Пока Джин не поговорила с ним.

И она тоже не в восторге.

Джин без обиняков заявила ему, что он унижает ее и себя своим жалким увлечением Рив. Джин назвала ее варваром с плохим характером, что почти заставило Бледу улыбнуться — подергивание лицевых мышц, которое не осталось незамеченным Джин и не помогло успокоить ее настроение.

Возможно, Джин права. Я должен больше заботиться о своем обучении, зарабатывать право вести свою сотню и их уважение. Конечно, старый Эллак странно смотрел на него каждый раз, когда Бледа шел к бараку Рив, потому что Эллак сопровождал его, говоря, что поклялся защищать его, и у Бледы не было причин приказывать ему не делать этого.

Но пока Бледа сидел здесь в темноте, обдумывая все это, он пришел к выводу.

Мне все равно. Ни о том, что я должен чувствовать, ни о том, как я должен себя вести. Рив — мой друг.

Он вздохнул от этой мысли, сбросив напряжение, и сел в кресло чуть прямее.

Какой-то звук привлек его внимание, выделяясь на фоне ветра и дождя. Он приоткрыл ставни и выглянул наружу. Движение на улице внизу привлекло его внимание, мелькнувшее сквозь клубящиеся вихри дождя.

Человек, плетущийся по улице, как будто он выпил слишком много вина. Женщина, светлые волосы прилипли к лицу.

Это…?

Он наклонился вперед, раздвигая ставни.

Рив?

За ней появились другие фигуры, следующие за ней, набирающие силу.

Не успел он осознать, что делает, как натянул сапоги и застегнул оружейный ремень, а привычный вес лука и колчана ощущался как возвращение отсутствующей конечности. Он накинул на плечи плащ и выскользнул за дверь.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ СИГ

Выходи, Дрем, сын траппера, кователь меча Звездного Камня, — позвала Гулла. И ты тоже, Сиг из Яркой Звезды. Я знаю, что ты где-то здесь. Ты не можешь думать, что проедешь мимо города с населением в четыреста человек на своем огромном медведе и останешься незамеченной".

По поляне прокатился шипящий смех.

"Долго ты была для нас бичом, занозой в нашей плоти, а теперь ты будешь вырвана и брошена в огонь, и мы будем пировать на твоих костях, на плоти твоего медведя и на сердцах и органах твоих братьев-меченосцев".

Как бы страшно и глупо Сиг себя сейчас ни чувствовала, это ее разозлило.

Есть время для скрытности, и есть время для убийства.

"Выходите, выходите", — скандировал Гулла, смеясь, и аколиты подхватили клич, который раздавался по всей поляне, поворачиваясь, ища. Шепот крыльев, и дети Гуллы поднялись в воздух. С победным криком они заметили Сиг и Дрема и устремились к ним. Один из них был быстрее, женщина. Она метнула в них копье. Сиг оттолкнула Дрема, схватила копье и потянула полукровку Кадошима к себе, схватила в кулак кожистое крыло, а потом уже тащила вертикально, ухватившись за крыло обеими руками, ставя на ноги и крутясь, Дрем ударил полукровку ногой в живот и со всей силы ударил его о крышу, раздался взрыв дерна, тварь на несколько ударов сердца ослабла, а затем Дрем ударил ее ногой в живот, отчего она скатилась с крыши.

Раздался пронзительный вопль, и его брат взвился к ним, крылья напряглись, когда он пикировал, в руке был меч. Мимо уха Сиг пронесся свист воздуха, и из груди полукровки вдруг выросло копье. Он уклонился в сторону, крылья слабо бились, а потом крылья сложились, и он рухнул на землю.

Под ними раздался крик Гуллы.

'Ульфанг!'

Яростный рев аколитов внизу, и они бросились к зданию, на котором стояли Сиг и Дрем.

Сиг посмотрела на Дрема.

'Иногда единственный ответ — это кровь и сталь', - сказал он.

Ты мальчик Олина, и не отрицай этого". Сиг рассмеялась.

Я любил своего отца, — сказал Дрем.

Сиг быстро огляделась вокруг, задержав взгляд на темных переулках, которые вели к стене, всего в нескольких шагах.

Мы могли бы прорваться туда. Нужно только перебраться через стену и добраться до деревьев за ней. К Хаммеру.

Взмах крыльев, и дочь Гуллы появилась вновь, ее рука метнулась и схватила Дрема за лодыжку.

На мгновение он замер на краю крыши, а потом упал.

Длинный меч Сиг с шипением впился ей в руку.

Правда и мужество", — прокричала она, прыгая в толпу аколитов, сгрудившихся вокруг Дрема и жаждущих его крови.

Падая, она взмахнула мечом обеими руками, прорезая кровавую дорожку в коже, плоти и костях, и импульс повернул ее так, что она врезалась в новую массу бритоголовых фанатиков, расплющивая некоторых, ломая кости, разбрасывая других. Дрем лежал на земле, поднявшись на колени.

Сиг в мгновение ока оказалась на ногах и начала размахивать мечом, делая огромные двуручные петли. Конечности и головы отрывались от тел, кровь била фонтанами, мужчины и женщины кричали. Потом на нее бросилось что-то еще, что-то скрюченное и неправильной формы, с оскаленными зубами и крючковатыми когтями. Она замахнулась на голову, но оно увернулось, сгребло ее слишком длинными когтями и пронеслось мимо нее, разорвав звенья цепной рубашки, из-под которой хлынула кровь, а затем оно крутанулось на пятках и снова бросилось на нее. Сиг сделала выпад вперед, кончик меча стал центром всего ее тела, словно продолжением ее самой, ноги, торс, руки — все слилось в выпад. Неистовый налетел на нее так быстро, что не успел изменить импульс или траекторию, и налетел на ее меч, рассекая широкую грудь, лезвие Сиг вырвалось из спины во взрыве крови.

Она вырвала свой клинок, услышала звон стали и увидела, как Дрем блокирует удар сверху копьем, которое он, должно быть, вырвал у одного из нападавших, уворачивается от другого аколита, наносящего ему удар, и еще одного, заходящего ему во фланг. В два длинных шага Сиг оказалась рядом, ударила одного из них ногой в колено, хрустнули хрящи и кости, и разрубила шею другого, брызнула кровь, когда она вырвала свой меч.

Дрем уклонился от дикого удара последнего, вогнал копье в грудь мужчины, оставил его там, когда оно зацепилось за кость, и вытащил меч отца одной рукой, а в другой — короткий топор.

Уходи, — рявкнула на него Сиг, — туда. Она дернула головой в сторону теней и стены, а в следующее мгновение уже бежала, крича от ярости на новую волну врагов, петляющим взмахом меча расшвыривая их, один пригнулся под ее мечом и встал на защиту, слишком близко для ее меча. Импульс удара рассек ей правый бок, оставив ее уязвимой, и она поняла, что ничего не может сделать. Аколит усмехнулся, нанося удар длинным ножом.

Раздался влажный стук, и аколит упал на колени. Дрем подбежал к нему и ударил мечом по голове, от чего разлетелись осколки кости. Он потянулся вниз и вытащил свой короткий топор из его груди.

Он должен был уходить, а не рубить последователей Кадошима на мелкие кусочки!

Сиг продолжала наступать, зная, что замедлиться против такого количества — значит умереть. Она врезалась в других аколитов, сотрясающий удар заставил тела кружиться в воздухе. Она спотыкалась, но держалась на ногах, продолжая без устали наносить колющие, рубящие удары и выпады, ее руки были залиты их кровью, а враги умирали вокруг нее, падая с криками или молча, окровавленные и изломанные. Но их становилось все больше. Удары сыпались на нее, цепная рубашка разрывалась, по щиту раздавался звонкий стук, на руках и ногах открывались порезы, тупой удар по плечу, что-то более серьезное по бедру, вспышка боли, а затем покалывающее онемение.

Нет времени на боль. Нет времени умирать. Где Гулла?

Это был водоворот крови и хаоса, и она была центром этой бури, вырывая конечности из тел, оставляя за собой алые дуги крови, оставляя за собой мертвых. Но их было слишком много. Она пыталась двигаться дальше, быть олицетворением бури, но вокруг нее нагромождались тела, спотыкались, хватались за руки, цеплялись за нее, вонзались клинки, и постепенно она почувствовала, как силы утекают из нее вместе с кровью.

Удар по ноге заставил ее опуститься на колено, на нее посыпались люди, и она ударила одного из них кулаком, отчего аколит рухнул на землю с разбитым носом и меньшим количеством зубов, чем было у него несколько ударов сердца назад. Резкая боль в спине — кто-то пытался ударить ее ножом, но, похоже, ее рубашка выдержала. Она блокировала удар меча своим клинком, перевернула запястья и полоснула острием по горлу. Аколит, на этот раз женщина, с бульканьем отшатнулась, упала на колени, тщетно пытаясь остановить кровь, хлынувшую сквозь пальцы.

Хруст в голове, перед глазами вспыхнули белые огни, и она упала вперед в снежную кашу, захлебываясь кровью и грязью, потеряв хватку меча. Она подняла голову, кровь затекала в один глаз, рука слепо тянулась к рукояти меча.

На нее снизошло спокойствие: вокруг нее были ноги, фигуры, казалось, замедлились в своем стремлении убить ее, как будто они пробирались по воде.

Это мой конец, подумала она, понимая, что число людей слишком велико, даже для нее и ее команды, и она отдала приказ Каллену и Кельду держаться отдельно, вывести Дрема и вернуться в Дан Серен, пока она не отдаст приказ, сигнал к бою. И она не дала. Их было слишком много в одиночку, без одичавших человекозверей и того, чем в потустороннем мире стала Гулла и чем заражала других.

Надеюсь, они вытащили Дрема, подумала она, пытаясь подняться на колени.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ РИВ

Рив остановилась перед дверями башни Исрафила, на мгновение прислонившись к стене. Свет мерцал в закрытых ставнями окнах высоко наверху. Глубокий вдох и покачивание головой, и она побежала дальше, распахнув двери и спотыкаясь.

Где все? Его охранники? Бен-Элим, Белокрылые?

Она поспешила вверх по пустой лестнице, тащась все выше и выше, пока не увидела отблеск света в дверях покоев. Неохраняемые покои Исрафила. Рив услышала голоса, приглушенные дубовыми дверями.

На плечо Рив легла рука, и она повернулась.

'Что ты делаешь?' шипели на нее Афра и ее мать.

'Это должно закончиться', - сказала Рив. Кол. Он — яд".

Ее сестра уставилась на нее, ее лицо подергивалось от множества эмоций.

Исрафил должен знать, — сказала Рив.

'Нет!' — прорычала ее мать. Ты больна, твой разум помутился. Ты не понимаешь, что говоришь".

Я точно знаю, что я делаю, — сказала Рив. Я знаю, что правильно, а что нет", — и она собиралась продолжить.

Ее мама схватила ее.

'Ты не пойдешь туда', - сказала она, ее глаза пылали.

Я пойду", — пробурчала Рив, вырываясь, но хватка матери была крепкой.

В стену между ними с грохотом вонзилась стрела.

Бледа стоял в нескольких шагах от лестницы, вокруг него стояла горстка его почетного караула, включая старика, лишенного руки.

Отпусти ее, — сказал Бледа.

Далме крепче сжала руку Рива, а другая ее рука потянулась к короткому мечу.

'Пойдем со мной', - сказала Далме. Это для твоего же блага".

Я не могу, — ответила Рив.

Следующая стрела пронзит твое бедро. Я не задену кость, и ты сможешь снова ходить, если я задену артерию. Но ты всегда будешь хромать".

Мама, — тихо сказала Рив. Пожалуйста. Кол — это яд".

"Но я так боюсь за тебя и Афру", — сказала ее мама, дрожь коснулась ее голоса, такого сильного и решительного до сих пор.

Посмотри, что он заставляет нас всех делать. Ты убила Гаридаса".

Стыд наполнил глаза ее матери, и она со вздохом опустила голову и отпустила запястье Рив.

Спасибо", — сказала Рив и побежала дальше. Она достигла дверей в покои Исрафила, увидела фигуру в капюшоне, стоящую в тени алькова, но громкие голоса внутри покоев привлекли ее. Она бросилась в двери Исрафила, голоса стали громче, отчетливее. Пошатываясь, она прошла через приемную и ворвалась в его покои, двери широко распахнулись и врезались в стены, все внутри повернули изумленные головы и уставились на нее.

"Это Кол", — крикнула Рив, — "Кол — тот самый".

Она споткнулась и остановилась.

Исрафил стоял перед темной рамой своего открытого окна, руки сцеплены за спиной, на лице смесь ярости и отвращения. По бокам от него стоял другой Бен-Элим, Кушиэль, которого Рив узнала — один из членов высшего совета Исрафила. Другие Бен-Элимы расположились по комнате свободным кругом, а в центре комнаты стоял Кол, по бокам от него — Бен-Элимы, каждый из которых сжимал одну из рук Кола. По бокам от них стояли Белокрылые — дюжина людей Гаридаса, предположила Рив.

Это Кол, — прошептала Рив.

Исрафил долго смотрел на нее, его лицо было полно осуждения и скорби.

Я знаю, что это Кол, — сказал Исрафил Рив. Его выражение лица на мгновение смягчилось, когда он посмотрел на нее.

Садись, Рив. У тебя такой вид, будто ты вот-вот упадешь".

"Но это еще не все", — сказала Рив.

Да, есть, гораздо больше, чем я когда-либо могла подумать. Кол только что во всем признался".

Рив покачнулась на ногах, ей хотелось рассказать Исрафилу все, что она знала, во всяком случае, на случай, если Кол что-то утаил. Но тут на нее накатила волна головокружения, комната накренилась и закружилась. Она протянула руку, нашла стул и опустилась на него.

Итак, Кол из Бен-Элима, — сказал Исрафил, глядя на покрытое шрамами лицо Бен-Элима, и все остатки сострадания или доброты исчезли вместе с отвращением, которое наполняло его сейчас. Ты признаешься в неподобающих отношениях со смертными, и не с одним, на протяжении многих лет".

"Да", — сказал Кол.

'Ты знаешь наказание за это преступление?' сказал Исрафил.

'Преступления', - поправил Кол. 'Не один раз, с более чем одним смертным. Много больше. И да, я знаю наказание, хотя я думаю, что мы должны поговорить о еще одном шансе".

Исрафил разразился шокированным смехом.

'Тебе не дадут второго шанса. Ты будешь казнен на Высоком Солнце, твоя голова будет снята с плеч перед всеми, кто живет в этих стенах".

'Я говорил не о том, что у меня будет еще один шанс', - сказал Кол, на его лице теперь не было и намека на улыбку. 'Я говорил о тебе'.

Один из охранников Бен-Элима, державших Кола, отпустил его, что-то сверкнуло в его кулаке, шаг к другому охраннику, удар, и охранник рухнул, кровь хлынула из его горла, а первый охранник стоял с багровым лезвием в кулаке. Он подбросил нож в воздух и выхватил меч, Кол схватил нож в воздухе и, взмахнув крыльями, прыгнул на Кушиэля.

На мгновение Исрафил застыл от потрясения, а затем потянулся к собственному клинку, когда в кольце вокруг него Бен-Элим бросился на своих братьев, нанося удары, убивая.

Рив сидела в кресле, ошеломленная увиденным: повсюду кровь, Бен-Элим рычит, кричит, Белокрылые в центре комнаты образуют свободный квадрат, не зная, что делать, кого атаковать или защищать. Один из них собрался с духом и выкрикнул команду, а затем они устремились к Исрафилу, Лорду-Протектору.

Нет, это неправильно, весь мир сходит с ума.

В открытое окно ворвались фигуры, больше Бен-Элима, которых Рив узнала по кругу, образовавшемуся вокруг нее во время спарринга с Колом, как раз перед тем, как она упала.

Кол боролся с Кушиэлем, оба они кружились в воздухе, яростно били крыльями, Кушиэль сжимал ножом запястье Кола, а другим кулаком бил по лицу Кола. Бен-Элим, влетевший через окно, схватил Кушиэля, один из них ударил его мечом по крылу. Крик, всплеск перьев, и Кушиэль падает, Кол вырывает свой нож и вонзает его в торс Кушиэля, пока они падают вместе, снова, снова и снова.

Рука на руке Рив: Афра, за ней Далме, потом Бледа и его люди. Все они ошеломленно смотрели на него, забыв о своих холодных лицах. В комнату вплыли другие фигуры: Бен-Элим, Белокрылые Лорины, несколько человек из сотни Афры — все с оружием наготове, вступая в схватку. Рив заметил кого-то в плаще и накидке.

Идем, Рив, — сказала Афра. Пока мы можем".

'Нет, — прорычала Рив, — мы должны помочь Исрафилу'. Она вскочила на ноги, слишком быстро, голова закружилась; она покачнулась, споткнулась, вырвалась из хватки Афры, пробираясь сквозь кровопролитие и хаос.

Исрафил обменивался ударами с двумя Бен-Элимами, проткнул одному плечо, когда тот поднялся выше, а другой замахнулся и поймал его за лодыжку.

Рив обогнула Белокрылых, пытаясь добраться до Исрафила, которого сверху осаждали Бен-Элимы. Она врезалась в двух Бен-Элимов, повалив их обоих на землю, и отшатнулась в сторону, увидев, как Кол летит на Исрафила, врезается в Лорда-Протектора сзади, подрезает крыло, Исрафил вскрикивает и падает, разбиваясь о землю. Кол приземлился позади него, Исрафил пытался подняться, одно крыло было вывернуто и обмякло, брызги крови забрызгали его белые перья. Кол надавил на руку Исрафила, сломав запястье, и, схватив Исрафила за волосы, дернул его за голову, упираясь лезвием ножа в горло Лорда-Протектора.

Рив вскрикнула и бросилась на них, выхватывая короткий меч у мертвого Белокрылого и поднимая свой клинок для удара, который должен был раздробить голову Кола. Кол услышал ее крик и уставился на нее, частично закричал, частично засмеялся, бросая ей дикий вызов.

Что-то врезалось в Рив, повалив ее на землю. Она перекатилась, попыталась встать, но смогла лишь подняться на четвереньки, а мир превратился в кружащиеся в хаотическом море обломки. Она моргнула, отчаянно пытаясь остановить вращение и ища, кто или что врезалось в нее.

Это была фигура в капюшоне, которую она мельком видела, когда входила в комнату, а теперь она шла к Исрафилу и Колу. Она остановилась перед ними, сбросила с себя плащ и накидку, открыв человека с двумя огромными ранами на спине, зарубцевавшимися, истекающими кровью и гноем.

Бен-Элим с отрезанными крыльями.

Адонай.

Он просто смотрел на Исрафила, не произнося ни слова. А потом он выхватил меч и вонзил его в грудь Лорда-Защитника.

Рив закричала.

Этого не может быть!

Каким-то образом она встала на ноги, глаза были устремлены на Кола, все остальное было лишь периферийным размытым пятном, гнев, нет, раскаленная до бела ярость за убийство Исрафила — единственное, что удерживало ее в вертикальном положении и сознании. Она замахнулась на Кола своим клинком. Он увидел, мелькнуло удивление, когда он крутанулся, блокировал удар ножом, отводя его в сторону.

Остановись, — сказал он ей. Все кончено, Исрафил мертв, больше нечего бояться".

Убийца, нарушитель легенд, — крикнула она, приставив свой короткий меч к горлу Кола. Он покачнулся, уклоняясь от нее.

'Не делай этого, Рив', - сказал он. Ты в смятении, в лихорадке, ты не хотела этого, и я не хочу тебя убивать. Впереди великие дела, и ты можешь стать их частью".

Она зарычала и ударила его по ребрам; на этот раз он был слишком медлителен, ее лезвие пронзило перья, и его кончик прочертил красную линию по плечу Кола, когда он отпрыгнул в сторону.

Он посмотрел на кровь, вытекающую из его раны, и посмотрел на нее.

Я предупреждаю тебя, девочка, ты можешь стать такой же мертвой, как Исрафил, если захочешь".

Он изменил все, изменил наш мир, нарушил все кодексы Лор, ради собственного эгоистичного желания и чтобы спасти свою шкуру.

Она сделала выпад в его сторону, короткий, мощный удар прямо в сердце Кола.

Он отклонил ее лезвие своим клинком, широко размахнувшись, и ударил ее кулаком в спину, подняв с земли, заставив кружиться, потерять вес на несколько ударов сердца, а затем снова шлепнуться на землю. Она перекатилась на спину, почувствовала, как сознание улетает на черных крыльях, отчаянно попыталась уцепиться за него, увидела Кола, шагающего за ней, с мечом в руке.

Так тому и быть, — рычал Кол на нее. Там, откуда ты пришла, их еще много".

Сквозь мутное зрение Рив заметила, как кто-то другой встал между ними, напал на Кола, Белокрылый с коротким мечом, обрушился шквал ударов, в течение дюжины ударов сердца Кол пытался защищаться, по щеке, по руке шла красная полоса, белые перья были порезаны и падали на голову Рив. Он отступил на несколько шагов, взмахнул крыльями, отбрасывая противника назад к Рив, увернулся от удара, выбившего его из равновесия, и подступил ближе, всаживая нож в подмышку нападавшего, закручивая глубже. Брызнула кровь, когда он вырвал свой клинок, вздох, и нападавший рухнул, запрокинув голову и глядя на Рив безжизненными глазами.

Это была ее мама.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ ДРЕМ

Дрем в ужасе смотрел, как Сиг падает на землю, слепо хватаясь одной рукой за меч.

Нет, она не может пасть. Мы только что нашли друг друга.

Странно, между ними было не больше дня, но Дрем чувствовал себя так, словно знал Сиг всю жизнь, чувствовал, что она ему родня, и от этого боль, которую он испытал при виде ее падения, была еще сильнее.

Он поднял меч над головой и прорычал.

Правда и мужество, — боевой клич его отца.

Теперь он мой, подумал он, если то, что сказали Сиг и остальные, правда.

Он стоял над телом какого-то получеловека-полузверя, чей труп он изрубил в кровавые куски — это был единственный способ заставить его прекратить попытки кусать, царапать и грызть его. Он впал в безумие, когда расправился с ним, подгоняемый ужасом и страхом перед тем, что напало на него, и чувствовал себя так, словно шел сквозь какой-то живой, пробуждающийся кошмар.

Он бежал к Сиг, или туда, где, как он думал, она была, но врагов было слишком много, чтобы он мог разглядеть ее в безумной пляске теней, создаваемых факелами, ветром и звездным светом.

И он услышал, как его боевой клич отозвался эхом.

Правда и мужество", — раздался голос, и на стол ужасов вскочила фигура, аколит откинул капюшон, открыв свежевыбритую голову, меч и щит в руке.

Каллен!

Даже когда Дрем увидел его, молодой воин взмахнул мечом, танцуя по столу, уклоняясь от ударов меча и копья, хватаясь за руки, щелкая челюстями и вонзая когти, рубя и нанося удары на ходу, аколиты и фералы падали, все больше пытаясь встать на ноги, а сапоги Каллена, меч и щит врезались в них, отбрасывая их. Если Сиг сражалась как сила природы, сила и неизбежность были заложены в каждом ее движении, то Каллен сражался со смесью мастерства и радости, улыбаясь и смеясь, рисуя пропитанные кровью линии, точность и мастерство в каждом его движении были такими, что это было почти как наблюдение за искусством. Смертельным искусством.

Дрем добежал до аколитов, копошащихся вокруг Сиг, вздымая и опуская руки. Он взмахнул мечом и коротким топором, раздались крики и ворчание, брызнула кровь, когда он прорубал и вырезал себе путь сквозь них. Затем те, что были перед ним, поднялись в воздух.

Нет, не вскочили, а взлетели.

И Сиг поднялась среди них, лицо ее было залито кровью, со щеки свисал лоскут кожи, один глаз распух, остальное тело было покрыто множеством ран, щит на спине помят и расколот, но она усмехнулась, увидев его, кровь на зубах, меч в ее кулаке.

Ты не должен был быть здесь, — прорычала она.

Друзья — редкая вещь", — ответил он ей.

Они сражались спина к спине, затем, поворачиваясь, нанося удары, рубя, конечности Дрема становились свинцовыми, у него болели кости от ударов по руке, а дыхание — горячим хрипом в горле.

Дочь Гуллы спустилась к ним, взвизгивая, нанося удары, колеблясь. Сиг сорвала с пояса увесистую сеть, закрутила ее вокруг головы, как лассо, и отпустила. Сеть обвилась вокруг полукровки, крылья и все остальное, свинцовые грузила закрутились в петли, и тварь рухнула на землю.

Вокруг них освободилось пространство, воины в капюшонах и с бритыми головами остановились, задыхаясь, истекая кровью. Сиг сплюнула каплю крови. Дрем увидел на краю поляны фигуру в одежде аколита с капюшоном, которая вышла из тени и ударила ножом другого аколита, а затем снова скрылась в темноте.

Что?

В пространство вокруг Сиг и Дрема шагнула фигура, стройная и высокая, светлые волосы обриты наголо.

Фрита, в ее руке меч Звездного Камня.

Она остановилась перед Дремом, вне досягаемости его клинка, и подняла руку к стоящим за ней аколитам, приказывая. Долгое мгновение она смотрела на Дрема своими синими глазами, которые когда-то казались ему яркими и красивыми. Теперь они казались ему просто холодными. На ее плечо и спину по диагонали была намотана повязка.

Опусти оружие, — сказала она ему. Тебе не победить. Опусти оружие и живи".

Что, стать одним из этих полулюдей? Он вздрогнул. 'Или вот так?' Он кивнул на лежащего на столе Бурга, который все еще лежал там, свернувшись калачиком, дергаясь и подрагивая. Каллен боролся рядом; силуэтные фигуры забирались на стол, отталкивая Каллена от Бурга.

'Это было бы слишком большой честью. Но нет, не Ферал. Может быть, моим щитоносцем". Она улыбнулась ему, но улыбка не произвела на него того эффекта, что раньше.

Ты солгала мне, — сказал Дрем, вспоминая все обманы, улыбки и ложь, скрывающиеся за этими глазами.

Я спасла тебе жизнь, — сказала она. Я могла бы убить тебя, позволить им убить тебя в лесу. Я запретила им".

'Почему?'

Я знаю, кто ты, Дрем. Сын Олина и Нив, племянник Бирн, верховного капитана Ордена Яркой Звезды. Ты будешь ценным призом, особенно если встанешь на мою сторону".

'Этого никогда не случится', - пробурчал Дрем.

'Все, что тебе нужно сделать, это открыть глаза и увидеть правду'.

'Правду?' Дрем сплюнул.

'Да, что все не так, как тебе говорят Бен-Элимы. Что они — великое зло, а не Кадошим".

'Я хорошо знаю правду, когда вижу ее', - прорычал Дрем. От тебя только ложь и убийство, от моих друзей — правда и дружба".

'Ха, видишь, — сказала Фрита, — я же говорила тебе. В тебе что-то есть, Дрем бен Олин. Что-то невинное и верное. Как верная гончая. Когда ты отдашь себя, твоя преданность будет непоколебимой, я думаю. Мне бы это понравилось. Я предназначена для великих дел, ты знаешь". Она снова улыбнулась, в ее улыбке был намек на будущее, обещание славы и величия.

Дрем бен Олин. Вот кто я. Сын моего отца.

Он думал о том, как остался искать ее в тот день в лесу, вместо того чтобы уйти с отцом. Тогда его отец был жив, а сейчас мертв. Из-за этого решения. Из-за нее.

Ты убийца, Фрита, и я убью тебя за это. Сейчас или в другой раз". Он пожал плечами. Правосудие, для моего отца.

'Жаль', - сказала она.

И я собираюсь взять этот черный меч из твоих мертвых пальцев и с его помощью срубить голову Асрота с его плеч".

'Богохульство', - шипела она на него, оскалившись, и это была первая настоящая эмоция, которую он увидел от нее, и по взмаху ее руки аколиты бросились вперед.

Дрем колол и размахивал мечом, а топор использовал больше для защиты или для того, чтобы отрубить пальцы, запястья или руки, которые слишком близко подходили в давке. Он не был могучим воином, как Сиг или Каллен, но он много лет учился владению топором и ножом у своего отца, а ярость, которую он испытывал к убийце своего отца, придавала ему новую силу и скорость. А эти аколиты, хотя многие из них явно владели искусством владения клинком, не были такими мастерами оружия, как Сиг и Каллен. Теперь, когда бешеное кровопролитие первых мгновений битвы прошло, Дрем увидел, что некоторые из них колеблются, сдерживаются, в их глазах мелькает страх. Он сделал выпад, ударил человека ножом в горло и отшвырнул тело. Оно упало обратно на тех, кто стоял позади, на мгновение затихая, давая Дрему несколько мгновений, чтобы наполнить легкие. Треск привлек его внимание к Каллену, все еще лежавшему на столе, хотя на нем лежал и одичавший человек. Каллен швырнул один из факелов в толпу, пламя охватило плащ, распространилось, люди закричали, и он поднял другой факел в руке со щитом, когда одичалый бросился на него, весь в крови, рычании и слюне. Каллен скользнул в сторону, и когда тварь пронеслась мимо него, воткнул свой горящий факел в ее торс, пламя затрещало в рваных лохмотьях, служивших одеждой, и он сильно толкнул ее своим щитом, отправив тварь со стола в узел аколитов. Взрывы пламени и рычания, крики аколитов.

Каллен усмехнулся, довольный собой.

На столе позади него что-то зашевелилось. Фигура сдвинулась, тень поднялась.

Бург.

Но не Бург. Он изменился, как и Гулла, — пульсирующее, злобное чувство злобы и жизненной силы, словно черный ореол.

И что-то не так с его ртом. Как будто он вырос, слишком большой для его лица, зубы стали более острыми, похожими на иглы, и их стало слишком много.

Каллен что-то почувствовал, а может, услышал движение, и крутанулся на ногах, чтобы встретить нового врага. Бург сделал несколько шагов, неуверенных рывков и подергиваний, а Каллен, танцуя, бросился вперед и вонзил меч ему в живот.

Бург изогнулся вокруг лезвия, затем усмехнулся и встал во весь рост.

Каллен попытался вырвать меч, но Бург схватил его за рукоятку меча, мелькнуло движение, и Бург схватил Каллена, поднял его высоко над головой, Каллен врезался щитом в лицо Бурга, но без особого эффекта. А потом Каллен пролетел по воздуху, с хрустом упал на землю и покатился, остановившись в дюжине шагов от Дрема и Сиг.

Они пробились к нему, встали по обе стороны, и Каллен медленно поднялся на шаткие ноги.

'Ну, он гораздо сильнее, чем кажется'.

Дрем отдал Каллену свой топор и достал свой сикс с костяной рукояткой.

'Ты попал в засаду, на которую рассчитывал, или, по крайней мере, в ловушку', - прорычала Сиг на Каллена, перекладывая щит со спины на руку. Они образовали свободный круг: Сиг и Каллен с поднятыми щитами, вокруг них — аколиты, по периферии рыскали фералы.

Да. Каллен усмехнулся. 'И это тот, кто занят тем, что вонзает нож им в задницу!' Он бросился вперед с быстротой гадюки, топор запел, врезавшись в лоб аколита. 'Или в голову', - поправил он. "Хотя я не понимаю, как они это выдерживают", — кричал Каллен, потирая щетину на своей бритой голове. Так холодно! И уж точно яйца не помогут мне с дамами в Дан-Серене!

Дрем почувствовал, как внутри него закипает смех, даже когда смерть была на расстоянии удара сердца.

Мне нравится моя новая семья.

Правда, он не слишком надеялся на то, как долго они проведут время в обществе друг друга. Им удалось продержаться так долго благодаря свирепости Сиг и ее постоянному движению, а также позиции Каллена на огромном столе, где он мог ускользать, прыгать и танцевать над каждым выпадом и ударом. Теперь, однако, их окружила толпа врагов.

Я думаю, мы здесь умрем.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ БЛЕДА

Бледа смотрел на то, что когда-то было покоями Исрафила, а теперь больше походило на поле битвы. Бен-Элим сражался с Бен-Элимом, Белокрылые бились один с другим, и посреди всего этого, пробираясь сквозь них, он с ужасом наблюдал, как Рив бросилась на Кола. Он наложил стрелу и прицелился, но тела кружились по палате, как ветки в урагане.

В оцепенении он наблюдал, как мать и сестра Рив вскочили в схватку, и мать первой настигла Рив, заступив ей дорогу, чтобы защитить ее от разъяренного Кола. Когда она упала замертво рядом с дочерью, Бледа пошевелился, словно освободившись от заклинания. Он направился к водовороту, но тут его схватили за руку.

Останься, — сказал ему старый Эллак, за спиной старого воина стояло еще полдюжины почетного караула Бледы. Что-то предупредило Эллака о том, что Бледа незаметно покинул их покои, когда он отправился вслед за Рив, и Бледа не возражал против их компании. Что-то в этой бурной ночи казалось зловещим и притягательным.

"Я у нее в долгу", — произнес Бледа — самый быстрый, нет, единственный способ для Эллака понять, что он делает. Он высвободил руку и бросился в бой, свободно нацепив стрелу на лук. Эллак и остальные последовали за Бледой, пробираясь сквозь резню, в воздухе висела вонь крови и испражнений. На несколько мгновений он потерял из виду Рив и Кола, потом увидел, как к ним подошла Афра, как воительница бросилась на землю рядом с сестрой и матерью, а затем подняла глаза на Кола, который выкрикивал приказы Бен-Элиму, организуя безумие, хотя Бледа мог сказать, что оно направлено на Кола и его повстанцев.

Переворот среди Бен-Элимов, пуританских Дарителей Сведений.

Никогда прежде он не думал о соперничающих фракциях среди Бен-Элимов; он отложил эту мысль для дальнейшего рассмотрения в более подходящее время.

Если я выйду из этого живым.

Он был уже близко, слышал горестные рыдания Афры, державшей на руках свою мертвую мать, на мгновение подумал, что Рив тоже мертва, но потом увидел, как поднимается и опускается ее грудь, хотя глаза были крепко зажмурены.

Значит, без сознания.

И он услышал, как Кол выкрикивает приказы Адонаю, бескрылому Бен-Элиму, который убил Исрафила.

"Возьми эту маленькую сучку в плен, — кричал он, — брось ее в камеру, пока у меня не будет времени с ней разобраться".

'Нет!' крикнула Афра.

'Она пыталась убить меня, — рычал на нее Кол, — я не могу игнорировать это. Теперь я — Лорд Защитник".

Темноволосый воин подошел к Рив, наклонился и схватил в кулак ее короткие волосы.

И Бледа выстрелил, его стрела вонзилась в грудь Адоная. Когда Бен-Элим потянулся, чтобы вырвать оперение, еще одна стрела вонзилась ему в горло. Еще четыре стрелы вонзились в его туловище в быстрой последовательности от людей Бледы. Адонай попятился назад и рухнул на землю.

'Ты посмел!' прорычал Кол.

'Вот тебе еще одна', - прорычал Бледа, нацеливая новую стрелу.

Кол отошел в сторону, в безумие битвы.

'Возьми ее', - крикнула Афра. Уведите Рив отсюда".

Бледа переводил взгляд с Кола на Афру и Рив.

"Пожалуйста", — крикнула Афра.

'Куда?' — сказал он.

Два Белокрылых налетели на них, Бледа прицелился, но узнал в них друзей Рив: человека-быка, Вальда, и палку, Джоста.

Афра выкрикнула указания Бледе и приказы Вальду и Джосту. Затем она встала и, выхватив меч, ринулась в хаос. Вальд подхватил Рив на руки и повернулся к Бледе.

'Веди, Мертвый Глаз'.

И Бледа повел, его почетный караул вбивал клин в палату, и вскоре они уже выходили в коридор за палатой Исрафила.

Звуки битвы доносились со всех сторон: из палаты позади них, с улицы внизу.

Эллак подошел ближе и прошептал ему на ухо.

'Мы можем использовать это. Нанести удар сейчас…

Бледа вспомнил слова матери, которые она шептала ему на ухо на оружейном поле Драссила. Он посмотрел на Эллака и его людей, на Джоста и Вальда, наконец, на Рив.

Он улыбнулся Рив — волевым, намеренным актом, зная, что Эллак и его люди будут шокированы.

Я отведу Рив в безопасное место, — сказал он, затем повернулся и повел их через зал, вниз по лестнице и в шум битвы.

ГЛАВА ПЯТАЯ СИГ

Огонь полыхал на поляне, сильные порывы ветра раздували пламя. Огонь зацепился за деревянное строение и с ревом разгорелся, заливая поляну красным и оранжевым светом, над которым клубились клубы черного дыма. Между дымом и пламенем Сиг разглядела Гуллу. Он сгорбился над другим аколитом, выпивая кровь из его горла, как он сделал это с Бургом. Другие аколиты лежали на земле, скрючившись и дергаясь в конвульсиях перерождения, а остальные расположились вокруг них полукругом.

Охраняют их, пока они уязвимы.

Она заметила теневую фигуру на дальнем конце стола, бегущую к валуну, превращенному в тюрьму для тех, над кем проводились эксперименты, но кому явно не доверяли. Капюшон фигуры откинулся, когда он бежал, еще одна бритая голова, но Сиг узнала Кельда, его борода все еще была в беспорядке. Он подбежал к первой камере, ударил топором по замку и цепям, и они разлетелись искрами, а Кельд сорвал цепь и распахнул дверь с решеткой. Он подбежал к следующим воротам и ударил по замку, тот сломался быстрее, вырвал дверь и бросился к следующей двери, когда из открытых тюрем позади него вырвалось множество тварей. Еще клетки и цепи, еще одичавшие звери, выпрыгивающие, бредущие, рычащие из своих застенков, бросающиеся на аколитов, окруживших Сиг, Дрема и Каллена.

'СЕЙЧАС', - крикнула Сиг во всю мощь своих легких, ее голос зазвенел, и в то же время они втроем ринулись сквозь облако дыма на врага перед ними, разбивая его о землю своими щитами, топча его, превращая в кровавые остовы. Вдалеке раздался голос Кельда: "Правда и мужество", и его подхватили Сиг, Каллен и Дрем.

На поляне вновь воцарился хаос, огонь и дым, сталь и кровь, крики, рыки и рычание полулюдей и умирающих, и сквозь все это Сиг и ее спутники прокладывали кровавый путь с поляны. Внезапно они обнаружили, что перед ними нет врага. Кельд вынырнул из облака черного дыма с дикой ухмылкой на лице, а Сиг бежала по освещенному огнем проему между двумя зданиями, остальные — следом.

В мгновение ока они оказались у крепостной стены, Каллен взбежал по лестнице, но порыв ветра и предупреждающий крик Сиг заставили его остановиться — копье, брошенное с неба, вонзилось в лестницу прямо перед ним. Она подняла щит и поймала еще одно копье, направленное прямо в сердце Дрема. Сиг отбила древко, но лезвие, все еще впивавшееся в щит, потянуло ее руку вниз. Она уронила его на землю. Дочь-полукровка Гуллы спустилась на помост палисада.

'Не так легко', - шипела она, голос ее был таким же извращенным, как и тело.

Позади них раздался топот ног, и Сиг обернулась, чтобы увидеть аколитов и людей Ферала, бегущих за ними. Они остановились в дюжине шагов от Сиг и ее спутников, и к ним навстречу шагнула фигура — бритоголовая женщина, Фрита, с мечом Звездного Камня в руке. Взмах крыльев, и рядом с ней приземлился кадошим: Гулла, копье в его руке, вены на его теле темные и вздутые, даже его крылья казались тяжелыми, отягощенными кровью, которую он выпил. По его бледному подбородку тянулись багровые линии.

Ты не можешь покинуть нас, — сказал Гулла. Я должен тебя кое-кому представить".

Позади копошащихся аколитов вырисовывалась темная тень, шире и выше Сиг. Из темноты показалась морда и голова огромного медведя, в его глазах светилось безумие. А на его спине сидел огромный, широкий, закутанный в кожу и мех великан, которого по-прежнему скрывали тени. На спине у него висел боевой молот.

А, ну что ж, — прорычала Сиг, — если пришло время для знакомства, позвольте представить вам Хаммера".

Сиг приложила два пальца к губам и свистнула, и справа от нее стена частокола раскололась, древесина разлетелась в щепки, и Хаммер на двух передних лапах ввалился в лагерь. Ее темную шерсть покрывал кольчужный панцирь, скрепленный кожаными ремнями и пряжками, сверкавший и переливавшийся в звездном свете, как плащ с бриллиантами. Она прорычала вызов, брызгая слюной. Аколиты рассыпались, как плоды перед приливной волной. Взмахом лапы она снесла одного, который двигался слишком медленно, ее голова метнулась вперед, челюсти схватили другого, раздался треск костей, крик оборвался.

Полукровка на стене палисада взлетел в воздух, рухнув под ее ногами, и набросился на Хаммера, метнув копье, но оно было остановлено ее кольчугой и безвредно пролетело мимо.

Другой медведь прорычал свой собственный вызов, гигант на его спине выкрикнул команду, и он бросился вперед, на Хаммера, который не собирался стоять и ждать его. Она бросилась в атаку, аколиты ныряли во все стороны, чтобы избежать растоптанных и сломанных ног. Сиг тоже побежала, несколько длинных шагов, но тут на нее налетел Гулла, за ним роились аколиты, а она уворачивалась от мечей и копий, отбивала клинки своими, ударила плечом в одного аколита, отбросила его в сторону здания, где он, дергаясь, сполз на землю.

Два медведя сошлись с костедробительной силой, щелкая зубами, скрежеща когтями и ревя. Сиг видел, как Хаммер пустила первую кровь: ее когти прорезали красные борозды в плоти плеча другого медведя.

Вокруг Сиг разгорелась битва, Каллен, Кельд и Дрем тесно прижались друг к другу, защищаясь от Кадошима сверху и аколитов, которые сумели обойти двух медведей, пока те занимались превращением лагеря в развалины. Одно из зданий распалось, когда два зверя врезались в него, и на всех обрушился фонтан осколков дерева.

Сиг оторвала голову одичавшему зверю, когда тот прыгнул на нее, тело и голова крутились в разные стороны, и бросилась за Хаммером, но что-то врезалось ей в бок, повалив ее на землю, и полукровка расправила крылья. У нее было плоское, широкое лицо, волосы были сбриты и росли темными клочьями, тело было сильно мускулистым. Она оскалила зубы на Сиг, скорее звериные, чем человеческие.

Рука легла ей на плечо, оттаскивая назад, отбрасывая в темноту, и Гулла шагнул к ней.

'Она моя', - прорычал Кадошим.

Сиг попыталась подняться, но он ударил ее ногой в голову, отчего она покатилась, схватил ее за колбчугу и поднял на ноги, сильнее, чем она могла себе представить, даже для кадошима.

'Теперь в моем теле течет кровь и кости Асрота', - прорычал он, его челюсти широко раскрылись, зубы сверкнули.

Страх охватил Сиг, толчок был подобен прыжку в ледяную воду, когда она поняла, что Гулла собирается с ней сделать. Она боролась, но его хватка держала ее, зубы неумолимо приближались к ее горлу.

И тут в лицо Гуллы устремилась полоса перьев, клювов и когтей, царапающая, клюющая, бьющая клювом и когтями.

Гулла уронил Сиг и отшатнулся в сторону, а Рэб яростно набросился на Кадошима, осыпая его оскорблениями и болью. Гулла схватился руками за белую ворону, но Рэб отлетел в сторону, из его клюва свисало что-то склизкое, Гулла закричал, прикрыл рукой один глаз, кровь потекла сквозь пальцы, и он, спотыкаясь, скрылся в тени. Аколит двинулся на Сиг, когда она подняла меч с земли, копье вонзилось ей в сердце, но масса меха и мышц врезалась в аколита — Фен, воспользовавшись дырой, которую Хаммер пробил в стене. Челюсти гончей сомкнулись на горле аколита, и оба они упали на землю, спутав конечности. Пока они катились по земле, Фен стоял на трупе своей жертвы, подняв голову и завывая.

Сиг услышала, как Хаммер вскрикнула от боли. Она бросилась за ним, пробираясь через картину разрушений, сплющенные, полуразрушенные здания, балки и обломки повсюду.

Два медведя рвали друг друга зубами и когтями, причем Хаммер выглядел гораздо лучше из-за своего цепного плаща, хотя и он был местами изорван в клочья. Другой медведь волочил одну переднюю лапу, голова его болталась, слюна и кровь капали, но дух его был силен, и он поднял голову, чтобы укусить Хаммера за шею. То, что вызвало крик боли у Хаммера, — это гигант на спине другого медведя, который наклонился в седле и замахнулся своим боевым молотом на голову Хаммера. Она сместила свой вес, видя, что удар приближается, так что он прошелся по ее плечу, но в ударе все еще была сила, и Хаммер, покрываясь синяками и кровоподтеками, слабел. Медленно.

Гигант поднял свой боевой молот высоко над головой.

Сиг подхватила расколотый обломок дерева, длинный, как копье, и отвела руку назад, чтобы бросить. Прицелилась, рука рванулась вперед.

Медведь великана шевельнулся, выходя из теней на свет красного пламени.

Это был Гунил.

Не может быть!

Но это было так, без сомнения. Его темные волосы, противоположные Варану, его брату, его плоский вздернутый нос с драки на ринге.

Осколок дерева вылетел из ее руки и безошибочно полетел в сторону гиганта. К Гунилу, ее другу и возлюбленному, которого она шестнадцать лет считала мертвым. Импровизированное копье ударило его высоко, в грудь или в плечо, Сиг не могла сказать, знала только, что он был сброшен с седла в брызгах крови и исчез за медведем в клубах дыма.

Сиг сделала шаг к нему.

СИГ! Кельд кричал, чтобы она подошла. Он дико жестикулировал, стоя за пределами лагеря, за дырой в стене, которую проделал Хаммер. Каллен и Дрем были рядом с ним, в темноте и на свободе, ожидая ее. На несколько мгновений у них появился шанс сбежать, аколиты разбежались от Хаммера, Фена и остальных, а Гулла и его отродья нигде не было видно.

Сиг взглянула назад, туда, где исчез Гунил, его не было видно среди дыма и пламени, увидела, как его медведь споткнулся и упал под ударами когтей Хаммера.

"Хаммер, — крикнула Сиг, — ко мне", и она бросилась бежать, назад к Кельду и остальным, к свободе. Медведь бросил последний презрительный взгляд на поверженного врага, затем повернулся и побежал за Сиг, обгоняя ее и приближаясь к отверстию в стене.

Перед Сиг появилась фигура, окутанная дымом и пламенем, с черным мечом в руке.

Фрита, — окликнул Дрем.

Сиг бросилась на нее, поднял меч, не сбавляя шага. Замахнулась.

Фрита двигалась быстрее, чем Сиг предполагала, изворачиваясь, пригибаясь, уклоняясь от меча Сиг, вращаясь вокруг Сиг, проносясь мимо.

Что ж, пора идти. Мы вернемся с Бирн и тысячей Ярких Звезд за этим мечом.

Что-то врезалось в заднюю часть ее ноги, высоко, по ощущениям как удар.

Она побежала дальше.

На ее глазах рот Кельда открылся, его лицо исказилось. Каллен что-то крикнул. Сиг не могла разобрать, что именно, так как в ушах звенело. Она почувствовала слабость, внезапную, очень сильную усталость. Споткнулась, воспользовалась мечом, чтобы удержаться на ногах, побежала дальше, или попыталась, но правая нога была тяжелой и не делала того, что она хотела. Споткнувшись, она посмотрела вниз и увидела, что ее нога залита темной кровью.

Моей кровью.

Она чувствовала, как из нее утекают силы, оступилась на дюжине шагов и упала в объятия Кельда и Дрема, которые бежали к ней, встретив ее в проломе в разрушенной стене, где остался только деревянный столб. Вдвоем они с трудом удержали Сиг на ногах и осторожно опустили ее на землю. Каллен оторвал полоски от своего плаща, завязал их высоко на ее бедре, взял кинжал в ножнах, чтобы закрутить узел — полевой жгут. Кельд наклонился, чтобы осмотреть рану, его лицо сказало Сиг все.

Она знала, во всяком случае. Чтобы так истечь кровью, шок, который она уже ощущала по всему телу, был одной из точек поражения, артерия в паху.

Я истекаю кровью. Ничто не остановит ее. Осталось недолго.

Появилась покрытая шрамами голова Хаммера, морда обнюхала лицо Сиг, подталкивая ее встать.

Не в этот раз, мой старый друг", — сказала Сиг, потрепав Хаммера по шерсти на щеках.

Идите, — сказала она Кельду, Каллену и Дрему. Вы должны вернуться в Дан Серен и рассказать об этом Бирн".

'Ни за что во всех семи адах потустороннего мира мы не оставим тебя здесь', - сказал Каллен.

'Я мертва, мальчик,' — прорычала Сиг, волна головокружения накатила на нее. Ты не отдашь свою жизнь за того, кто уже мертв".

'Нет.' Каллен покачал головой, в его глазах стояли слезы. 'Нет.' Отрицание, а не отказ. Кельд просто стоял, склонив голову. Дрем выглядел так, словно его мир только что закончился.

'Дан Серен. Это приказ. Хаммер может забрать вас всех. Она — ваш единственный шанс".

Крики и вопли аколитов и фералов, собравшихся вместе, биение крыльев, копье с шипением летит вниз, Каллен рубит его с неба.

Сиг подтащила себя к деревянному столбу и начала подтягиваться.

Она не смотрела на своих друзей, но почувствовала руки, помогающие ей встать на ноги. Это был Дрем. Расстегни ремень моего меча", — сказала она ему, и он безропотно согласился. Она обвязала его вокруг столба, обернула вокруг талии и застегнула.

'Пристегни меня', - попросила она, и Каллен пристегнул.

Меч.

Кельд вложил его ей в руку.

А теперь уходите отсюда, — сказала она им, погладила Каллена по щеке и провела кончиками пальцев по лицу Кельда. Он выглядел так, словно собирался ослушаться ее последнего приказа.

'Ты им нужен', - сказала она шепотом. Я доверяю тебе, мой друг".

Слезы наполнили глаза Кельда, и он смахнул их. Искривив губы, он кивнул. Сиг сжала руку Дрема, затем повернулась лицом к встречному врагу, ее тело заполнило оставшийся промежуток.

Шелест крыльев, и Рэб приземлился на плечо Сиг.

Бедняга Сиг, — сказал Рэб. Ворон провел окровавленным клювом по волосам Сиг.

'Храбрый Рэб', - ответила Сиг. Отведи их домой. Проследи, чтобы Бирн об этом узнала".

Рэб скорбно каркнул.

Послышалось шарканье сапог, поднимающихся к Хаммеру.

Сиг, — позвал ее Кельд со спины медведя, и она оглянулась на них, ее зрение поплыло.

Мы никогда не забудем", — сказал он, сжимая кулак у сердца.

Мы никогда не забудем", — повторили Каллен и Дрем.

'Мои братья', - сказала Сиг, улыбка дрогнула на ее губах.

Хаммер", — позвала она, как можно громче, даже челюсть у нее отяжелела. Отведи моих друзей домой".

Огромная медведица подняла голову и зарычала на ночное небо, а затем повернулась и бросилась в темноту, переходя на бег. Рэб взмыл в воздух, быстро исчезая.

'Деревья, где Кадошим не может преследовать', - прошептал Сиг, затем повернулся лицом к своему врагу.

Из дыма и пламени вырисовывалась фигура: бритоголовый аколит, меч вонзался ей в сердце. Каким-то образом Сиг сумела взмахнуть клинком вверх, отбив меч и раскроив аколиту лицо от челюсти до уха. Он упал, булькая.

Еще двое, одному Сиг позволил весом своего клинка врезаться в череп, повалив его без звука. Второй ударил Сиг в живот, Сиг ударила ее головой, нос разорвался.

Ее пальцы покалывало, меч был таким тяжелым, и Сиг сползла по ремню, пристегивающему ее к столбу. Ее голова откинулась.

Перед ней собрались фигуры: аколиты, Фрита, Ферал, рычащий в тени. Гулла был там, повязка, намотанная на один глаз, окрасилась в красный цвет.

Сиг улыбнулась, увидев его рану, и почувствовала, как слюна капает у нее изо рта.

Что-то нависло позади них, более высокое, более широкое, гигант, шагающий вплотную, с кровавой раной между плечом и грудью.

Гунил, — прошептала Сиг.

Он стоял и смотрел на нее. В его глазах мелькнула память, но ее быстро сменило что-то другое, больное полубезумие, как у его медведя.

Что вы с ним сделали?

'Я нашел его плавающим лицом вниз на дне водопада, ближе к смерти, чем я думал", — сказал Гулла. Он предал тебя при падении Варана. Он ненавидел своего брата и поэтому сдал тебя нам. Засада была его замыслом".

'Ты…..лжешь", — простонала Сиг.

Гулла улыбнулся, сверкнув множеством зубов. С тех пор он был полезным инструментом, и, без сомнения, будет им снова".

'Ты можешь обратить ее', - сказала Фрита Гулле, ее голова наклонилась под углом, изучая Сиг. 'Два гиганта на твоей службе'.

В ней не осталось крови, чтобы пить", — сказал Гулла.

Меч Сига выскользнул из ее пальцев.

'Очень хорошо.' Фрита шагнула вперед и уперлась острием своего черного клинка в грудину Сиг. Гунил, помоги мне, — сказала Фрита. Гигант шагнул ближе и обхватил свой огромный кулак Фриты, которая посмотрела Сиг в глаза и улыбнулась.

Гунил, — прошептала Сиг, с трудом веря, что он стоит перед ней. Это причиняло ей больше боли, чем тысячи ран, нанесенных ее телу.

Фрита рассмеялась, а затем они с Гунилом медленно надавили на меч.

Сиг едва почувствовала, как лезвие вошло в ее тело. Она не чувствовала ни рук, ни рук, ни ног — все онемело, втягиваясь в какую-то центральную точку, глубоко внутри. Зрение помутнело, потемнело по краям. Она почувствовала боль, затем, захрипев от нее, увидела, что по меньшей мере половина длины клинка вошла в ее плоть.

Стой, — сказала Фрита, все еще глядя в глаза Сиг, смакуя ее боль, ее смерть. Гунил остановился.

Мы выследим твоих друзей. Убьем их медленно, вот так. Или обратим их", — сказала Фрита, холодная, как звездная ночь.

Нет, не обратишь, подумала Сиг.

Она крикнула Фрите, а затем, когда мир сузился до одной точки света, с ее губ слетел лишь шепот.

Правда и мужество.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ РИВ

Рив открыла глаза. Она лежала на спине и смотрела вверх. Над ней виднелись толстые деревянные балки крыши. Луч солнечного света, мотыльки пыли. Она слышала пение птиц. Знакомый скрип ветвей, скрежет, поскрипывание на ветру.

Где я? Не дома. Не в своем бараке. И даже не в Драссиле, кажется. Хотя она не была уверена, откуда ей это известно.

И тут на нее обрушился груз воспоминаний.

Кол, Исрафил.

Мам.

Слезы потекли из ее глаз, скатываясь в волосы. Она не знала, как долго она оставалась в таком положении, плача беззвучными слезами, но, должно быть, довольно долго, потому что луч солнечного света изменился, когда она посмотрела на него в следующий раз. Затем раздался новый звук — плач ребенка. Она перевернулась на бок; в спине было странное ощущение. Тяжесть. Онемение. Рядом с ее лицом пролетело большое перо с серыми крапинками.

Матрас, набитый перьями! Неудивительно, что мне кажется, будто я проспала целую луну.

Она потянулась, мышцы задвигались, и провела рукой по волосам. Они казались длиннее. Длиннее, чем когда-либо.

Светловолосая женщина сидела неподалеку, наполовину скрытая тенью, на одной руке у нее лежал завернутый в пеленку младенец, кормившийся у ее груди.

Привет, Рив, — сказала женщина.

Это была Фиа.

Рив попыталась сесть, но спина ощущалась как-то странно, как будто она была тяжелее, чем должна быть, и тянула ее назад на кровать, а потом раздался стук сапог, и ее взяли за руки, помогая подняться, и лица погрузились в ее видение. Вальд, ухмыляющийся, Джост, глаза расширенные, странные. Смотрят на нее. Она посмотрела на себя, увидела, что на ней бриджи и льняная рубаха, мешковатая и бесформенная.

'Где я?' спросила Рив, на мгновение закрыв глаза, чувствуя легкое головокружение. Открыв их, она поняла, что физически чувствует себя лучше, чем когда-либо в течение долгого времени.

Лихорадка прошла. И я чувствую себя сильнее, полной энергии.

'Хижина лесника, в глубине Форна', - сказала Фиа.

'Безопасно', - сказал Вальд.

Джост все еще смотрел на нее с удивлением в белых глазах.

"Что случилось?" — спросила она. Он начинал ее раздражать.

'Что случилось? Ничего", — сказал Джост. Он отвел взгляд, но почти сразу же вернулся к ней. Нет, за ней.

'В чем же дело?' огрызнулась Рив.

'Ну… у тебя есть крылья', - удивленно сказал Джост.

'Не будь идиотом…' — начала Рив. Потом остановилась. Еще одно перо бесцельно опустилось на землю. Она оглянулась через плечо.

Там возвышалась дуга крыла, большая. Она, шатаясь, шагнула вперед, и крыло последовало за ней. Она повернула голову к другому плечу, там тоже было крыло.

"У меня есть крылья", — сказала она, страх и удивление смешались.

Сама не зная как, подсознательным движением, она расправила их, движение мышц, рябь перьев, и ее крылья широко распахнулись, почти заполнив комнату.

"Не здесь! Фиа засмеялась, глядя, как кастрюли и тарелки падают и разбиваются, а Рив каким-то образом с треском расправила их. Вальд и Джост вывели ее на улицу, Фиа последовала за ней, и Рив вышла на деревянное крыльцо, а вокруг них расстилалась лесная поляна. Крылья тяжело легли на спину, смещая вес и равновесие, к которым она не привыкла. Где-то неподалеку заскулили лошади, и она увидела фигуру, сидящую на пне, с луком на коленях.

Это был Бледа.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся, и Рив показалось, что это самая естественная вещь в мире. Она улыбнулась ему в ответ.

Она нерешительно ступила босыми ногами на прохладную, мягкую траву и мох.

Затем она расправила крылья — мои крылья! — плавная пульсация мышц расширилась, и она посмотрела на себя. Ее крылья были широко раскинуты, почти так же широко, как хижина дровосека. Они были не сверкающе-белыми, как у Бен-Элима, а мягкими, приглушенно-серыми.

Рив почувствовала, как в ней пронеслась тысяча эмоций — изумление, страх, удивление, беспокойство, растерянность, мгновение слепого ужаса — и все это вокруг горя от потери мамы, которое пробилось сквозь нее, как серебряный шов сквозь камень, а затем снова вернулось к удивлению. Потому что ее крылья были великолепны. Она почувствовала, как ухмылка расплывается по ее лицу.

И тут она увидела странную вещь на поляне перед собой. Ряды каменных раковин, но миниатюрных, как будто это было захоронение мелких животных — кошек или зайцев.

Или…

В животе у нее зашевелилась тяжесть, словно змея, разматываясь, пробиралась сквозь нее.

"Что это?" — сказала она.

Это могильники твоего рода, Рив, — сказала Фиа позади нее. Кладбище детей, потомства Бен-Элима и смертных. Ты первый из своего рода, кто прожил дольше одного дня".

Рив посмотрела в сторону рядов камней — их было так много — и на ребенка на руках у Фиа.

"И это второй? спросила Рив.

Да, это он, — ответила Фиа, в ее глазах светилась неистовая любовь.

Рив просто стояла там, все это омывало ее, проникало сквозь нее, а ее друзья собрались вокруг нее.

'Ну, и что теперь?' — произнес голос Вальда.

"Теперь?" — сказала Рив. Она моргнула, думая о своей маме и Афре, об Исрафиле и предательстве Кола. Как неизмеримо изменился ее мир. Она посмотрела на своих друзей, на Фию и ребенка на ее руках и почувствовала неистовую заботу о нем.

'Мы исправим мир', - прорычала она, эхом своего прежнего гнева. Но сначала я научусь пользоваться этим", — и с этими словами ее крылья забили, закружили лесную подстилку у их ног, и она поднялась, сначала неуверенно, потом быстрее, увереннее. С криком радости она ворвалась под полог леса, ветер вырывал слезы из ее глаз, и она кричала от радости.