Время для перемен

Вступление

С начала русско-японской войны минуло три года. Нельзя сказать, что это время было особенно бурным, хотя и спокойным его тоже не назовешь. Британская империя под руководством миролюбивого Генри Кемпбелл-Баннермана зализывала раны своему престижу, нанесенные авантюрами предыдущего правительства. Несколько раскрытых покушений (с британским участием) на русского императора и утопленная эскадра адмирала Ноэля еще долго отдавались на Даунинг-стрит тупой саднящей болью. Даже разгром мятежа в Финляндии не мог сподвигнуть джентльменов на что-то более громкое, чем дежурные протесты. Сэр Эдуард Грей, только-только назначенный министром, отметился в парламенте довольно вялой речью в защиту «свободы и демократии», и на этом все кончилось.

Этот джентльмен тоже был сторонником активной политики, но только на германском направлении. Второй Рейх, как это ни удивительно (при почти полном отсутствии колониальной подпитки), развивался быстрее всех своих европейских соседей, и поспорить с ним в этом могли только Североамериканские Соединенные Штаты. В Британском Адмиралтействе посчитали, что, исходя их колониальных амбиций кайзера Вильгельма и растущей мощи германской промышленности, к восемнадцатому году двадцатого века германский Хохзеефлотте по силе сравняется с британским Роял Нэви и дальнейшая гонка военно-морских вооружений грозит Великобритании финансовым разорением. А посему последовал вывод, что если джентльмены желают положить предел амбициям диких германских гуннов, сделать это необходимо задолго до наступления означенной даты.

Тем временем главный возмутитель европейского спокойствия, германский кайзер Вильгельм, неловко ворочался, стараясь поудобнее устроиться в новой реальности. С одной стороны, его немало радовали понижение градуса франко-русских отношений и щелчок в нос, что получили зазнайки из Роял Нэви; а с другой стороны, он просто не знал, как вести себя с Россией императрицы Ольги. В той, другой реальности, он распоясался в условиях резкого ослабления России после проигранной русско-японской войны и инспирированной ею первой русской революции; но в этом мире все было совсем не так. Россия была сильна как никогда и очень зла, а единственного визита в Санкт-Петербург кайзеру хватило, чтобы понять: Ольга – это далеко не кузен Ники. Она олицетворяла собой мрачную суровую простоту, величие которой не требуется подкреплять жемчугами и бриллиантами.

Но больше всего кайзеру запомнился российский князь-консорт, Великий князь Цусимский новейшего происхождения, который тяжелой тенью маячил за спиной августейшей супруги и смотрел на Вильгельма таким взглядом, будто целил из винтовки. Разумеется, кайзеру было известно британское прозвище этого человека – «Воин Пришельцев», также он знал и то, что российская аристократия прозвала этого человека «Викингом». Причиной тому стали как выигранное им сражение под Тюренченом, так и его гордый и независимый нрав. Разговаривать с великими князьями так, будто это неразумные детишки, дано не каждому. И императрица вела себя под стать супругу – сурово указала, что не позволит в очередной раз положить Францию пусту (что, впрочем, не касается колониальных войн: где-нибудь в Африке немцы могут сколько угодно меситься с французами, и ни один русский солдат от этого даже не пошевелится). Но чтобы попытаться оспорить французские колонии в Африке или где-нибудь еще, кайзеру нужен был флот. Солдат к месту сражений надо было еще доставить, их требовалось снабжать, а транспорты снабжения, которые пойдут мимо французских берегов, было необходимо охранять…

Что касается французов, то они сидели тихо. Воинственный как вождь племени мумба-юмба Теофиль Делькассе, получив пинка под зад, покинул здание на набережной Ка-де-Орсе (уж слишком серьезные последствия повлек отказ Французской Республики поддержать Российскую Империю в русско-японской войне) и его сменил трусоватый и жуликоватый Морис Рувье. А потом началась министерская чехарда: министры то и дело сменяли друг друга, и от этого качество французской дипломатии неуклонно снижалось.

Что касается Российской Империи, то она, подобно гадкой гусенице, желающей превратиться в прекрасную бабочку, замкнулась в себе и проявляла минимум международной активности. Она занималась тем, что решала свои внутренние проблемы. Двадцать лет покоя, как мечтал Столыпин, Российской Империи никто не обещал, поэтому даже краткосрочную передышку нужно было использовать с максимальной пользой. А дел в государстве у правительства императрицы Ольги и канцлера Одинцова было невпроворот. В качестве первоочередной задачи требовалось в кратчайшие сроки избавить российское чиновничество от проказы коррупции, оптимизировать денежное обращение, реформировать армию, очистить офицерский корпус и генералитет от дураков и потенциальных предателей, а также провести первый этап большой программы переселения крестьян в Сибирь и на Дальний Восток. Помимо этого, было необходимо переварить добычу русско-японской войны: урегулировать отношение с бессильным корейским ваном и цинским Китаем, которым правила доживающая последние годы императрица Цыси, протянуть нити железнодорожных путей к Сеулу и Фузану, а также обустроить базу крейсеров на Цусиме.

С корейским ваном было проще всего. Еще осенью тысяча девятьсот четвертого года под давлением обстоятельств он подписал первое русско-корейское соглашение, предусматривающее преимущественные интересы Российской Империи на территории Кореи, как и следовало из русско-японского мирного договора, а чуть больше чем через год это соглашение сменилось Договором о Протекторате. С этого момента ван Коджон царствовал, но не правил. Однако известие о Протекторате вызвало волну возмущения в Цинском Китае, считавшем Корею своей вассально территорией, незаконно отторгнутой японцами. Кроме всего прочего, на китайской земле еще не остыли угли восстания ихэтуаней, протестовавших против проникновения в страну европейцев и обращения ими части китайского населения в христианство. Едва ли Конфуций учил убивать иноверцев и иностранцев, но его далекие последователи оказались крайне воинственны, тем более что эта воинственность стимулировалась как указами богдыханши Цыси, так и наущениями «некоторых» европейских посланников. Командующий Бэйянской армией генерал Юань Шикай собрал около ста тысяч своего войска нового строя и двинулся воевать против белых чертей и длинноносых варваров. Предполагалась, что его армия, вымуштрованная с помощью европейских инструкторов, с легкостью сомнет немногочисленные русские гарнизоны, оставшиеся после перевода большей части Маньчжурской армии в центральные губернии Российской Империи.

По счастью, китайским башибузукам противостоял не кто-нибудь вроде Куропаткина, а фельдмаршал Линевич, с которого еще не сняли обязанности главнокомандующего русской армией в Маньчжурии. Сил у старика и вправду было значительно меньше, чем у Юань Шикая: не считая гарнизонов городов, примерно сорок пять тысяч штыков при сорока восьми трехдюймовках. Но это были русские солдаты, прекрасно вооруженные и имеющие боевой опыт победоносной русско-японской войны. Сражение русской и китайской армий состоялось неподалеку от порта Инкоу, который китайцы попытались взять с налету. Ощущение от этой битвы у разного рода иностранных «наблюдателей» возникло такое, что по гигантской глиняной корчаге подвыпивший русский богатырь врезал железным ломом: черепки веером во все стороны и облако густой пыли. Ап-чхи!

Этих самых наблюдателей потом еще два дня отлавливали по окрестностям и сцапали почти всех. А все потому, что Линевич повелел распространить среди китайских крестьян, что за каждого инглиза, немца, франка и и т. п., доставленного живым к русскому командованию, дадут лян серебра, но если длинноносый варвар окажется мертвым, то дадут только десять палок… Дураков получать палки вместо серебра среди крестьян не было, поэтому они переловили и доставили русским всех сопровождающих армию Юань Шикая европейцев. Впрочем, и самого этого генерала (единственного из китайцев, кто интересовал русское командование в живом виде) они тоже поймали и сдали в пункт приема человеческого вторсырья за один лян. И никакого почтения к мундиру. Если у тебя есть армия – то ты генерал, а если армии больше нет – то обыкновенный бандит-хунхуз, за голову которого назначена награда. Теперь, когда грянет Синхайская революция (а она непременно грянет, и, может быть, даже раньше, чем в другой реальности), одна из самых амбициозных политических фигур окажется вне игры.

Прибрав за собой разбросанный мусор, армия Линевича двинулась на Пекин – выяснять, к чему был весь этот гай-гуй. Когда известие об этом дошло до богдыханши Цыси, та так разволновалась так, что чуть было скоропостижно не прекратила своего существования. Ей была памятна история с подавлением восстания ихэтуаней, когда объединенная армия европейских держав взяла Пекин и поставила Цинскую империю в унизительное положение, обычно свойственное побежденным. Извинения, которые тогда пришлось приносить длинноносым варварам, были наименьшей из бед. Гораздо серьезней оказалась контрибуция, наложенная победителями на Китай, поскольку взыскивать ее требовалось с населения, и так уже ободранного до костей. Но армия Линевича брать Пекин не стала, ибо такой задачи ей не ставилось. Переговоры между дипломатами Поднебесной и фельдмаршалом Линевичем состоялись в местечке Фэнжунь.

Собственно, китайские сановники предполагали, что жадные варвары потребуют денежной компенсации «за беспокойство», но когда им озвучили сумму, даже прожженным конфуцианцам изменила их хваленая невозмутимость. Контрибуция, наложенная на цинское правительство, вдвое превосходила сумму, на которую по итогам русско-японской войны «обули» императора Муцухито (значительно более состоятельного, чем богдыханша Цыся). Такое изъятие денежных средств должно было полностью разорить Китай, и так уже отягощенный контрибуциями по итогам японо-китайской войны и подавления восстания ихэтуаней. А ведь во всем виновата как импульсивность Цыси (нечего было писать пламенные воззвания к солдатам убивать и русских, и обращенных в православие китайцев), так и репутация русских как людей кротких и незлобивых, которых требуется очень долго раскачивать на какие-нибудь ответные действия. А тут, поди ж ты: молниеносный ответный удар и сокрушительный разгром. У китайских сановников, окружавших трон богдыханши, создалось впечатление, что Наместник Алексеев и главнокомандующий Линевич только и ждали момента, когда Бэйянская армия, ведомая народным гневом (а на самом деле по приказу Цыси), вторгнется в Манчжурию и даст им повод снова немного повоевать…

И вот в тот момент, когда китайские дипломаты уже были на грани отчаяния, фельдмаршал Линевич как бы невзначай заметил, что его императрица согласна была бы зачесть контрибуцию в счет арендной платы за девяносто девять лет использования Манчжурии. В любом случае, манчжур там уже почти не осталось, все выехали в Китай. Поскольку территория Манчжурии являлась родовым владением чжурчжэньского клана Айсиньгьоро, основавшего империю Цин, договор заключался лично с Цысей как с главой клана, а не как с китайской императрицей. Как там богдыханша и ее наследники будут в свою пользу взыскивать компенсацию с нищего Китая, русских уже не касалось. Дело было сделано. Теперь сразу после того как грянет Синьхайская революция и династия Цин будет свергнута с китайского трона, арендованная Российской Империей Манчжурия превратится в выморочное имущество. Новые китайские власти не будут иметь к этой провинции никакого отношения, поскольку она никогда не входила в состав доманчжурского Китая, а свергнутый император Пу И (на момент заключения договора аренды находившийся еще в стадии эмбриона) станет российским подданным.

Но это были дела восточные. На европейском направлении, несмотря на все изменения и отсутствие такого явления как «первая русская революция», события шли почти привычным для другой истории курсом. Основными противниками Российской Империи по-прежнему оставались Германская Империя, Австро-Венгрия и Оттоманская Порта. При этом союзников у нее не было совсем. Не называть же союзниками Сербию и Черногорию. Помочь в войне такие «союзники» в виду своей слабосильности ничем не смогут, зато неприятностей могут организовать столько, что потом с разбегу не перепрыгнешь. Болгария в силу предпочтений своего князя болтается между Россией и Австро-Венгрией как известная субстанция в проруби, а Румыния, по извечной цыганской привычке, только и ищет, чего бы стащить с чужого стола. Великобритания, несмотря ни на что, под давлением обстоятельства, называемого «германской угрозой», из состояния прямой враждебности переходит в состояние недружественного нейтралитета.

При этом градус союзных отношений с Францией существенно понизился – как по причине предательского поведения Третьей Республики во время русско-японской войны, так и в силу того, что вышедшее из золотого стандарта правительство канцлера Одинцова перестало брать обеспечительные кредиты в звонкой валюте. И Одинцов, и Новиков, и другие ответственные товарищи не испытывают к Третьей Республике особенного доверия. А с французской стороны свои пять копеек добавила монополия на внешнюю хлебную торговлю, которую все тот же канцлер Одинцов отдал частно-государственной корпорации «Росзерно». Таким образом, былые «деловые партнеры» европейских буржуа сгинули в неизвестном направлении, а их место заняли люди, с которыми, как оказалось, совершенно невозможно «договориться».

Больше всего Ротшильдов, стоящих за спиной у французских властей, бесит то, что государственная часть уставного капитала этой корпорации, была составлена из денег, конфискованных у разгромленного франкофильского лобби, а его частной составляющей оказались личные взносы императрицы Ольги, ее брата Михаила, экс-императора и Великого князя Финляндского Николая, а также контролируемой канцлером Одинцовым корпорации пришельцев с устрашающим названием «Белый Медведь». Впрочем, не секрет, что некоторым крупным русским буржуа тоже предлагали принять посильное участие в этом прибыльном деле, но бывшие воротилы хлебного рынка гордо отказались, рассчитывая, что через полгода-год это неумная затея молоденькой девчонки-императрицы все равно пойдет прахом. Теперь эти деловые люди усиленно кусали локти, сетуя на свою недальновидность, поскольку корпорация, умело руководимая господином Коншиным, не только не разорилась, но и пустила корни в каждой губернии и каждом уезде страны.

В активе молодой корпорации имеются не только элеваторы, ссыпные зерноприемные пункты, новейшие паровые мельницы и отлаженная логистика по доставке, но и разбросанные по всей территории Империи селекционные и семеноводческие хозяйства, а также агрономические пункты и конно-машинные станции, предоставляющие бедняцким хозяйствам доступную возможность аренды рабочих лошадей, сеялок, плугов и борон. Благотворительности в этих действиях был самый минимум. В основном такие действия преследовали цель увеличить обороты корпорации за счет мелких производителей. Нельзя не сказать и о том, что недорогая аренда и такие же легкодоступные для бедных крестьян семенные ссуды возбудили лютую ненависть представителей кулацкого сословия. Кулак – он ведь не просто зажиточный крестьянин, поднявшийся из крестьянской нищеты с помощью своего ума и смекалки, а еще и сельский буржуа, ростовщик и лавочник, живущий за счет ограбления односельчан. И тут вдруг откуда ни возьмись появляется конкурент, который вырывает у кулака вкусное прямо изо рта, а взамен сует туда кукиш.

И вот что удивительно: никакой коллективизации не наблюдалось вообще, тем более принудительной; большевики держались от деревни на почтительном расстоянии, а вот поджоги конно-машинных станций и ссыпных пунктов, а также убийства управляющих уездных отделений Росзерна и даже рядовых работников на какое-то время сделались обычным явлением. Правда, наряду с насильственными методами борьбы за прибыли мелкой буржуазии нередки были случае хищений, приписок и банальной коррупции, когда за определенную мзду ссуды предоставлялись совершенно не тем людям, что нуждались в помощи.

И точно так же, как и большевики тридцатых годов иного мира, власть ответила на кулацкий террор и разгул коррупции самым неприкрытым насилием. Правда, оно не было массовым (можно сказать, огульным) по отношению ко всем представителям зажиточного крестьянства: эсбисты «брали» лишь непосредственно замешанных в актах саботажа, диверсий, хищений и коррупции, а суды, в зависимости от тяжести содеянного, штамповали сроки от пяти до пятнадцати лет каторги. Умели грешить – умейте и лес пилить и тачку на стройке катать. Вместе с преступниками к месту будущего вечного поселения отправлялись их бабы и ребятишки. Тоже переселенческая программа, но только не совсем добровольная. Впрочем, на новом месте ссыльные получали такое же вспомоществование, как и обычные переселенцы, ведь власти хотели убрать этих людей из центральных губерний, а не заморить их нищетой, голодом и холодом. Империя интенсивно развивалась – и на ее карте появлялись такие населенные пункты как Магадан, Воркута, Инта, Мурманск, Норильск, не говоря уже и о том, что активное строительство железных дорог в Сибири и на Дальнем Востоке также требовало большого количества рабочих рук. Великий Сибирский путь обрастал разъездами, а на некоторых участках с особо интенсивным движением магистраль становилась двухпутной. Также интенсивно проектировались и строились новые дороги, в первую очередь, в направлении на Сеул-Фузан, на Воркуту и Мурманск.

В рамках подготовки к грядущей войне развивались и западные губернии Российской Империи. Если польские территории было велено считать стратегическим предпольем, то по рубежу рек Западный Буг, Нарев, Бобр и Неман возводился некий аналог «линии Сталина», протянувшийся от Либавы на побережье Балтийского моря до предгорий Карпат. В Прибалтике, напротив русской оборонительной линии, еще давно немцы возвели свои укрепрайоны, прикрывающие с востока Кенигсберг. Кстати, сама Либава, в связи с особенностями своего положения и гидрографии района, утратила статус передовой военно-морской базы Балтийского флота; теперь на нее базировались исключительно миноносцы, минные заградители и тральщики (в перспективе торпедные катера), но никаких крупных артиллерийских кораблей. Какой смысл в военно-морской базе, если после каждого шторма ее акватория намертво забивается песчаными заносами, с которыми в разумные сроки не силах справиться ни один земснаряд? Огромные средства, при соучастии Витте вбуханные в эту базу при императоре Николае Втором, на самом деле оказались выброшенными в песок… правда, не все эти деньги пропали даром. Часть сооружений удалось приспособить для базирования москитного флота, часть оборудования вывезти и использовать для доукомплектования других военно-морских баз – например, Мурманска, Цусимы и Мозампо.

Собственно, не базами едиными жил флот. В Петербурге и Николаеве на воду уже были спущены карманные линкоры первых серий. На Балтике – «Гангут», «Петропавловск», «Петр Великий» и «Андрей Первозванный». На Черном море – «Императрица Мария», «Императрица Екатерина» и «Иоанн Златоуст». И, поскольку свято место пусто не бывает, на стапеля тут же легли кили линкоров второй, улучшенной серии, в конструкции которых были предусмотрены самые новейшие достижения науки и техники. В Британии известный адмирал Фишер поначалу пришел в изумление от прыткости русских, но потом британской разведке удалось раздобыть характеристики строящихся кораблей – и тогда стало ясно, что британским интересам русские линкоры могут угрожать только в случае прямого нападения Британской империи на Россию. Для наступательной войны против Владычицы Морей у этих кораблей банально не хватит дальности, однако во внутренних морях они способны перебить множество горшков на неприятельских кухнях.

На Балтике единственными реальными противниками русских эскадр могли стать флоты Германии и отчасти Швеции, а на Черном море роль основной жертвы русской агрессии предназначалась Турции. Случись нечто подобное лет тридцать назад, когда англо-турецкая дружба цвела и пахла – британцы, несомненно, восприняли бы такое усиление русского флота враждебно… Но сейчас, по мере сближения Второго Рейха и Оттоманской Порты, британцы стали поглядывать на Больного Человека Европы с усиливающимися подозрением и недружелюбием. Но по большому счету, коалиция, которая должна была противостоять наглости Центральных держав, к началу 1907 года еще не сложилась. Уж слишком сильно британцы, да и французы, оказались напуганы и сбиты с толку предшествующими событиями. Все застыло в неустойчивом равновесии и от дуновения ветра могло качнуться в любую сторону.