Ни в субботу, ни в воскресенье мама так и не призналась, в чем же дело, хотя в последние месяцы мы сблизились и многим друг с другом делились. Наташка предположила, что маму накрыла женская тоска: я старая, страшная, меня никто не любит, и парня, то есть мужчины, у меня нет.
Память взрослого напомнила о существовании такой беспощадной штуки как кризис среднего возраста, которого мало кому удалось избежать. Я-взрослый тоже его пережил, но мне пришлось проще, поскольку осуществил цели, которые поставил в начале пути: выhваться из этой дыры, построить дом, вырастить сына, посадить дерево. С сыном вышло не очень, но все-таки он у меня был. В остальном — не дом, но квартира в Подмосковье, хорошо оплачиваемая работа, доля в прибыльном бизнесе: я вложился в Виталину задумку и закупил технику на полтора миллиона, он рулил процессом: сколотил бригаду и искал заказы. Занимались они расчисткой участков, корчеванием кустов, покосом травы. Дело по большей части сезонное, но прибыльное.
Так что кризис среднего возраста изводил меня-взрослого осознанием, что все лучшее в моей жизни уже было: семью не сумел создать, женщину, с которой мог бы быть счастлив, встретил не вовремя и упустил, сына не воспитал… Дальше — только старость: больная спина, простатит, геморрой и подагра.
Большинство убивается по другому поводу: я никто, я ничего не добился, живу с нелюбимой на съемном жилье, у меня двадцать кэгэ лишнего веса, диабет, атеросклероз и приближающаяся деменция.
«Черт побери! Теперь уже точно ясно, что не быть мне космонавтом/футболистом/миллионером» — вот к чему все обычно сводится. Я-взрослый не понял главного: что прожил чужую жизнь.
Так что вполне возможно, что и у мамы кризис среднего возраста. Правда, у большинства женщин жизнь вращается вокруг семьи, а когда вдруг оказывается, что это мертворожденный проект и семьи как таковой никогда не было, дети выросли и не нуждаются в постоянной опеке, их и накрывает.
Причем накрывает так, что приходится обращаться к психотерапевту. Надеюсь, маме антидепрессанты не понадобятся.
Что касается Чумы, он мне по-прежнему не нравился. Если бы не таймер, плевал бы я на его здоровье. Но, как выяснилось ночью, мои старания по спасению Чумакова оказались напрасными: в белую комнату я больше не попал, ничего поправить не получилось, а значит, так это не работает. А может, просто не накопилась критическая масса действий, способных повлиять на реальность.
В субботу в областном центре я продал почти два пака кофе вместо запланированного одного, вечером залип с английским, готовя каверзные дополнения для Барановой, но ни до чего конкретного не додумался, тема-то вольная. Буду импровизировать.
В воскресенье отвез оставшиеся десять пачек кофе в ближайший курорт и к обеду освободился, и мы поехали домой — к огромному облегчению бабушки, которой не придется весь день провести в машине. Заработанное я сразу же обменял у своего валютчика, часть долларов, как обычно, оставил на хранение у бабушки, часть сдал маме — все равно в квартире нет уголка, куда бы она не добралась и где бы не порылась. Наверняка она знает, где и сколько денег прячут Боря и Наташка.
В подвал идти не было смысла: наши торговали на рынке и закончат не раньше пяти, и я отправился домой, где Борис, никого и ничего не замечая, работал над конкурсными рисунками.
Сестру стало не узнать. Резкая и дерзкая, она превратилась в плавную и томную — кто-то словно выключил Наташку, которую мы все знали. Ни меня, ни Борю она будто бы не замечала, ходила по квартире, как лунатик, мысленно проговаривая слова и накручивая на палец прядь волос. Торговлю она закончила сегодня в четыре, заработав за два дня 5700, но не это для нее было главным, если бы не спросил — не сказала бы.
И вроде бы надо радоваться, что осуществляется мечта сестренки, но от осознания, что она неизбежно отдалится, делалось грустно.
Потом и у Бориса появятся свои интересы, новые друзья, брат и сестра обзаведутся семьями, и мы будем собираться в лучшем случае на новый год и дни рождения. Вроде все пока по-прежнему, но появилось ощущение неизбежности, как во время осеннего купания.
Ладно, это все нескоро, пока мы — одна дружная семья. В прошлой реальности каждый взрослел в среде «человек человеку волк», ни у кого ни в чем не было уверенности. Еще в апреле мы хотели поубивать друг друга, теперь же готовы убить всякого, кто обидит кого-то из нас.
Уроки Наташка с нами делать не пошла — нечего ей с мелюзгой водиться, это раз, два — ей надо было на репетицию.
В подвале уже были Алиса, Ян и Илья, парни учили ее играть в шахматы, судя по выражению лица, она слабо понимала, что, зачем и куда.
— Салют! — воскликнул я и глянул на старые часы с кукушкой и гирьками в форме сосновых шишек. Эти часы занимали полстены, родители Димона Чабанова попытались их продать, но желающих не нашлось. Отчаявшись заработать хоть что-то, Чабановы собирались их выкинуть, но парень причинил добро: спас раритет — раз, два — нам стало легче ориентироваться во времени.
— Привет, — кивнула Алиса и показала два пальца — мол, я заработала две тысячи. — Молча отдала мне еще две — то, что вложено в товар.
Не сдержав порыва, обняла меня и пролепетала:
— Спасибо! Я тебе и свою жизнь должна, и обязана тем, что теперь не нищебродина.
Устыдившись порыва, Алиса отпрянула и уселась между Яном и Ильей. Она не жаловалась, выглядела довольнее обычного — не было причин о ней волноваться. Похоже, одноклассники и правда забыли историю с работорговцами, или просто хорошо к ней относились и понимали, что болезненную тему лучше не поднимать.
Случись такое с нашей Подберезной, все бы, скорее всего, молчали. Да и о Поповой молчали бы. А окажись на их месте Желткова, Гаечка или Заячковская, задергали бы.
Следующей в помещение ворвалась Гаечка, которая торговала тем же товаром, что Алиса, в субботу. Кувыркнувшись на матах, она подпрыгнула на манер Супермена с криком:
— Йо-хо! Две двести!
Подбежала ко мне, ударила ладонью о ладонь, потрясла отсушенной рукой, сдала мне две двести — мы прибавляли 110% к закупочной стоимости: 10% шло на погашение текущих нужд, например, на оплату торгового места.
Развалившись на диване, Гаечка достала листок, куда выписала дополнения к теме про Чехова, которую нам задали по литературе.
— Вот! Шесть вопросов — шесть ответов, чтобы вам самим не копать. Вчера весь вечер рожала. Три по биографии, три по «Тоске».
— Подожди остальных.
Рамиль не прибежал на тренировку, а еле приполз, разлегся прямо на матрасе и сказал:
— Сколько сейчас? Полшестого. Я чуть посплю. В шесть встал, весь день таскал ящики и мешки.
Его голос все затихал, затихал, затих вовсе, и Меликов вырубился. Аж завидно стало, сам с превеликим удовольствием прикорнул бы рядом.
Димоны явились без десяти шесть, оба заработали по полторы тысячи, мне сдали три.
— Ну что, народ, по коням! — скомандовал я, решив сегодня особо не усердствовать и сделав упор на партер.
Когда отзанимались, Гаечка отдала листок с дополнениями, которые она нарыла по литературе: вопрос — развернутый ответ. Мы выписали себе то, что приглянулось.
По английскому, за который ответственный я, нам задали написать сочинение на тему «Планы на будущее». Потом его, очевидно, придется пересказать. Что-либо наперед спланировать сложно, ведь я не знаю, о чем Баранова будет говорить. Надеюсь, память взрослого поможет найти ошибку или придумать каверзный вопрос. Потому, чтобы помочь нашим, я просто проверил их работы и подсказал, как сделать лучше.
Удобнее всех готовить ловушку на Баранову было Илье, по алгебре мы повторяли то, что учили в восьмом классе, а там материала море. Трепещи, Баранесса! Твои враги до зубов вооружены знаниями!
Остаток вечера мы выполняли домашку на понедельник, потом — на вторник химию и геометрию, чтобы разгрузить завтрашний день. Затем помогли Каюку и Алисе с физикой и алгеброй, и выяснилось, что Юрка практически не знает таблицу умножения, все, что он умеет — считать, складывать, вычитать, а умножать и делить — постольку-поскольку. Еще он не мог связно пересказать материал и читать, не запинаясь.
Помнится, уже когда мы заканчивали одиннадцатый класс, Заславский сделал открытие, что свинец, оказывается, — плюмбум, беспрестанно повторял: «Плюм-бум!» — и покатывался со смеху. «Плюм! Бум! Плямбум!» Во как интересно и весло, оказывается, учиться! Какие, оказывается, мутанты водятся в таблице Менделеева!
И таких учеников в каждом классе хорошо если четверть. Похоже, не светит Каюку мопед. По-хорошему, Юрке следовало бы вернуться в третий класс, а еще лучше — во второй и наверстать все, что он прогулял, но это невозможно, потому приходилось работать с тем, что есть.
Его мозг не привык к интенсивной умственной нагрузке, и парень, неспособный подолгу концентрироваться, постоянно отвлекался. Но соображалка у него работала. Если не отступит, подтянет пропущенное, возможно, закончит девять классов без двоек.
В понедельник, шестого сентября, мы, пожалуй, впервые шли в школу абсолютно подготовленными. Я так на экзамен не готовился, как к сегодняшним урокам. Не зубрежки ради, а интереса для мы проштудировали заданные параграфы от и до, подняли прошлогодние материалы — бойся, Баранова! Ты объявила нам войну, но самом деле выстрелила себе в ногу.
Возле шелковицы меня и Борю ждал Илья и младшие. Наташка специально вышла позже, чтобы с нами не отсвечивать. Дружить со старшими — почетно, водиться с мелюзгой — стыдно. Не по статусу одиннадцатикласснице с нами ходить.
Вскоре к нам присоединились Димоны, перемигивающиеся заговорщицки.
Только я подумал, что Гаечка снова опаздывает, как она появилась с другой стороны дороги, красная и запыхавшаяся.
— Ты чего там ходишь? — спросила Алиса. — Опять Карасиха поджидала?
Саша наградила подругу убийственным взглядом и из пятнисто-розовой стала пунцовой.
— Нет.
Совершенно не умея врать, она пыталась нас обмануть, но я быстро сообразил, в чем дело! Она боится Карасиху, но стыдится показать нам свой страх и предпочитает бегать он нее по закоулкам. Боря тоже почувствовал ложь и предложил:
— Давай я Наташке скажу, чтобы она Карасиху шуганула…
— Не надо, — холодно ответила Гаечка, гордо вскинув голову. — Никто меня не преследует.
Алиса вздохнула и отвела взгляд. Я сам недавно боялся собственной тени и предпочитал обходить скопления гопников, а от незнакомой молодежи так вовсе шарахался. И еще помню это жгучее ощущение стыда за свою никчемность. Признаться кому-то, что да, не справляюсь, боюсь — все равно, что обделаться при честном народе. Девочки, наверное, испытывают нечто подобное, потому родители могут и не подозревать, как несладко приходится их детям.
В этот раз злобная бабка нас не прогнала, мы двинулись в школу спокойно и вдесятером.
— Нет письма от толстяка? — поинтересовалась участью Тимофея Гаечка.
— Как только он напишет, я вам расскажу, — пообещал я. — И зачитаю письмо, если на то будет разрешение.
В школьном дворе Гаечка зыркнула куда-то влево и вверх, дернулась, словно ее подстрелили. Я проследил направление ее взгляда и различил силуэт Карасихи, смотрящей на меня и показывающей средний палец. Я сделал вид, что сильно обиделся и отзеркалил жест, но конфликтовать со мной эта страхолюдина не планировала, и ее силуэт призраком растаял в заоконной темноте.
Значит, все-таки конфликт не угас. Нужно будет поговорить с Сашей, поддержать ее, а то она сама не своя. Карасиху заметил еще и Рамиль, задумался и выдал:
— Прикиньте, кто-то бухой снимет Катьку на дискаче!
— Не позарятся, — мотнул головой Алиса.
— В том и дело! Сильно бухой. Она его затащит в постель… А-ха-ха! А теперь прикиньте: открываете вы глаза, а тут — эта рожа!
— Да чтоб тебя! — буркнул Чабанов.
— И все. На всю жизнь нестоячка!
Гаечка залилась заразительным смехом. Таким, что невозможно не присоединиться, и Илья с Алисой тоже захохотали, Димоны заулыбались.
География проходила на втором этаже. Соседний кабинет, где вели биологию, был уже открыт, и в галерее собрались только наши. Голос Барика был слышен издали:
— Прикинь, да? Топчется, как медведь, а на газетке — сервиз, похожий на кучу говна.
— Как старый пердун с вилками и ложками, — поддакнул Памфилов.
— Та да, и вокруг — одни пердуны торгуют.
В коридор выглянул Райко, и голоса стихли, остался только галдеж наших девчонок. У Димонов вспыхнули щеки.
— Это они про нас? — прогудел Чабанов. — Ну, что мы торгуем?
— Кто-то продавал сервиз? — уточнил я.
Когда мы остановились возле окна, треп прекратился, доносились шепотки и хихиканье, я то и дело ловил на себе недобрые взгляды. А может, просто казалось, потому что мы ждали подвох в любой момент. Но прямых атак и подколок не было, мы с Рамилем показали, на что способны, и получать в глаз никто не спешил.
Вскоре наши недоброжелатели начали тихонько хрюкать и повизгивать, но смолкли, когда пришел Кабанов. Разговоры закончились, воцарилась мертвая тишина, которую нарушил Барик:
— Санек, здорово. Мы тут… — шу-шу-шу, — Чуме в больницу, — шу-шу-шу, — наторговал… есть?
Что ответил Кабанов, мы не расслышали, его голос был тихим, как шелест бумаги. Наши все навострили уши. Барик воскликнул:
— Ты не охренел? За две тысячи продал! Тебе шо, на кореша жалко?
Последовал неразборчивый ответ Кабанова.
— Шо ты свистишь? Есть вам что жрать! У вас там золота вагон.
— Слышь, а штаны продашь? — спросил Заславский. — Как раз мне подойдут.
— Попуститесь, парни, — вписался за Кабанова Райко. — Вы тупые? Если нет бабла, значит нет.
Похоже, Кабанов был замечен продающим валюту Советского Союза — фарфоровый сервиз, сейчас нафиг никому не нужный. Барик, который к Чуме в больницу на выходных не наведывался, не знал, что расходы покрыты, и все еще собирал ему на лечение, пытаясь выбить из некогда богатого Санька хоть что-то.
Мрачная Гаечка шепнула:
— Пойду послушаю, что там девки.
Я проследил за подругой взглядом. С ней никто не поздоровался. Даже Желткова демонстративно отвернулась. Девчонки делали вид, что Гаечки просто нет, только соседка по парте, Аня Ниженко, что-то сказала, и Гаечка вернулась еще более мрачная, процедила:
— Вот сучки! Морду воротят, даже Лихолетова. Ну, мисс сисян, придет война, попросишь кусок хлеба!
Хотелось утешить ее, что это мелочи, но я сдержался, потому что конкретно для нее — нет, не мелочи. У нее эта тема болит, и сколько ни говори ей, что кто-то в четырнадцать лет неизлечимо болен, у кого-то родителей убило при обстреле, кто-то лишился руки — это не поможет, только еще больше расстроит или разозлит, и потом она придет со свой болью к кому-то другому.
Гаечку всеобщее порицание задевало больше, чем кого бы то ни было, она старалась скрыть, что расстроена, но не владела эмоциями. Прятала неуверенность и обиду за злостью, но получалось не очень.
Когда географичка, Карина Георгиевна Сванидзе, с журналом под мышкой подошла к двери, приготовив ключ, Заславский и Памфилов бросились ей помогать.
Карине тридцать семь, но выглядит она на двадцать пять: маленькая, фигуристая, с осиной талией и кукольно-анимешным личиком, кожей белой, как сметана. Секс-символ нашей школы и тайная любовь многих парней, а ее муж — успешный бизнесмен и объект всеобщей ненависти.
Мы расселись по местам, и начался первый в этом году урок географии. Вела Карина так себе — была слегка косноязычной, зато отлично вдохновляла парней на подвиги. Вон, как Заславский глаза выкатил, а Барик и вовсе из штанов выпрыгивает, чтобы привлечь к себе внимание. Пожалуй, география — единственный предмет, который он учит не из-под палки.
Второй была алгебра, необъятнозадая Инночка вызвала к доске Илью, он решил задачу, быстренько отстрелялся, получив заслуженную «пятерку».
На третьем уроке, литературе, мы разбирали Чехова. Первый вопрос — биография Антона Павловича. Подняли руку я, Гаечка, Баранова, Илья, Памфилов, новенькие девчонки и Заячковская. Все хотели успеть получить «пятерку», ведь тема легкая, читать много не надо!
Джусь улыбнулась и сказала:
— Спасибо, ребята, вижу, что вы подготовились. Но мне хотелось бы услышать… — Она ткнула пальцем в журнал — все замерли, воцарилась мертвенная тишина, будто Циклоп в пещере выбирал, кого из Аргонавтов съесть. — Минаева.
Позади меня громыхнул стул — поднялся Димон и монотонно, как по писаному, принялся излагать факты биографии писателя. Димона потряхивало, он боялся чужого внимания и, если его сбить с мысли, терялся и начинал блеять. Тем более, мы слышали про Джусь много кровавых историй, но еще не знали, чего от нее ожидать и как она ведет урок.
Димон так нудно рассказывал, что в классе начался галдеж, а Тамара Кировна с трудом сдержала зевок. Когда Минаев закончил, она обратилась к классу:
— Минаев ответил на пять, изложив основные факты. Теперь — перекрестный опрос, отвечающий должен защитить свою «пятерку», ответив на три дополнительных вопроса. Почти как зрители против знатоков. Если Минаев не сможет ответить, он получает четыре, а пятерка переходит к тому, кто этот вопрос задал. Итак, вопросы?
Мне подумалось, что задумка неплохая, но практика порочная, не способствующая дружбе учеников, когда смысл — утопить соседа. Ну прям любимый конек Баранессы! И нарываться не надо, все легально.
Практически все наши враги, занявшие активную позицию, даже Плям, подняли руки, желая побольнее пнуть Димона за то, что поддержал меня.