Возьмите нас в стаю

Забытые «подводные развалины» грозят катастрофой всему Тусканору — а может быть, и всей Галактике. Алексу совершенно не хочется становиться героем, но кроме него некому. А тут еще Кора со свежеобретенным разумом и местные повстанцы, которые хотят непонятно чего…

Тиму совершенно не хочется брать на себя руководство экспедицией по уничтожению дотуша, но, опять-таки, других кандидатур не предусмотрено. А тут еще его отношения с Тэной — странные, непрошенные, вроде бы, чисто дружеские, но…

Глава 33

Мир включался и выключался чередой нестерпимых вспышек и паники.

Вокруг с силой тысячи громов грохотал воздух, грудь давило перегрузкой и не хватало дыхания. Проблески сознания выхватывали вокруг то синее, то зеленое, то белое — все это в первородном хаосе. Не понять, что вода, что небо, что клочья облаков.

Алексу казалось, что он тонет: лицо и рот заливало водой, вдохнуть удавалось не каждый раз. Но почему тогда воды не было под руками, почему тогда ему не удавалось всплыть, почему в глаза брызгало солнце?!

И почему кто-то орал в ухо на общеторговом?!

— Спокойно! — разобрал Алекс наконец-то. — Успокойся, а то оба хряпнемся! Дыши! Раз-два, раз-два, раз-два!

Он сделал заполошенный вдох, потом другой — и обнаружил, что несется над самой водой, чуть не срезая края волн. Несется, встегнутый в какую-то железную раму, а вокруг трещит по швам разрываемый его движением океанский ветер… но не только он: еще и ревел где-то сзади мотор. Ревел на повышенных тонах, явно едва справляясь: потому и вода хлестала в лицо.

Еще Алекс не сомневался, что до этого он таки окунулся: по неопреновому костюму хрен поймешь, но волосы его, густые и жесткие, сильно намокли и прилипли к голове. Случайных брызг для этого было бы недостаточно.

Но что произошло — и что продолжает происходить? Что это были за белые фейерверки среди бела дня? И кто его спас, да еще почему орет в ухо на общеторговом?

Сперва у Алекса мелькнула дикая мысль, что Кора каким-то образом научилась летать и спасла его, но нет, эта версия не выдерживала критики. К тому же, он наконец узнал, в чем его тащили: аэропланчик, который использовали салафодиаки (в смысле, конечно же, фоди) для прогулок над океаном. Маленькая штука вроде земных планеров, только моторчик посовершеннее. Они могли нести двоих — двоих фоди, естественно, два человека туда бы не влезли. Поэтому эта штука чуть не ловит носом волну: пилот с Алексом для нее, стало быть, тяжелы. Выходит, его спас салафодиак?

Он попытался повернуть голову — не вышло.

— Не крутись, и так тяжело! — прикрикнул голос. — Не будешь слушаться — укушу!

Тут Алекс голос узнал: Риу! Ну конечно же, это была Риу, но почему она, тлилиль, не побрезговала воспользоваться «нечистым», «мертвым» инопланетным творением? А впрочем, она ведь с Аше и в «мертвом» доме жила…

Алекс послушно обмяк, гадая, насколько еще хватит горючего в маленьком двигателе. Даже сейчас, когда он опомнился и кое-как перевел дыхание, полет нельзя было назвать приятным. К тому же он почувствовал, как сильно давит на грудь железная сбруя.

— Не нравится — только скажи, — зло крикнула Риу на ухо, — ссажу хоть сейчас! Это все только ради Коры!

«Понятно, что не ради моей неземной красы», — хотел сказать Алекс вслух, но промолчал: вспомнил, что все тлилили в той или иной степени телепаты. И уж точно — контактные телепаты. Он не чувствовал, где его прижимало к Риу, а где — к каркасу планера, но, по всей видимости, такой близости ей для чтения мыслей хватало.

Зато вслух он спросил:

— Где Кора?!

— Впереди! И заткнись! И не думай по возможности!

«Ну точно баба, — пронеслось у Алекса в голове. — Истерит…»

К счастью, Риу на эту мысль не среагировала — может, просто не поняла. Вряд ли она так уж хорошо знала английский, чтобы в стрессовой ситуации считать незнакомые ей гендерные коннотации.

Вдруг мотор взвыл совсем уж непередаваемо, и планер рванул вверх. У Алекса вылетела из головы вся ругань, осталась только гулкая пустота и непрошибаемая уверенность, что вода сейчас очень больно ударит по животу.

Но нет, самолетик выдюжил — не иначе как чудом.

Алекс бросил взгляд вниз — и понял, почему Риу подняла машину вверх.

Они, наверное, добрались до Дипломатического плота. Ну или Алекс не знал, как еще это объяснить (хотя объяснять не хотелось). Во-первых, в нос ему ударил густой запах пыли, химикатов и перегретого пара, он закашлялся — показалось даже, что сейчас задохнется. Вода под ними вся была замусорена. Сложно объяснить. Сперва возникла ассоциация с детской, в которой по полу разбросаны игрушки самой причудливой формы, потом — с прудом, у которого на поверхности плавают скрюченные, иссушенные осенью листья. И только потом до него дошло, что это никакие не листья и не игрушки, это обломки.

Все самое тяжелое, наверное, утонуло быстро: теперь на поверхности плавали клочья пластика, целофана, какого-то пенистого материала — тераны, чье посольство находилось по-соседству с землянами, на нем и спали, и катались по морю. А еще вода раскрашена была полосами разного цвета: тут вам и радужная бензиновая пленка, которая глушила волны, и нечто ярко-синее, вроде медного купороса, и что-то розовое…

«Только бы не кровь, — пронеслось в голове у Алекса. — Только бы не кровь!»

Но мало оставалось надежды, что кто-то спасся: куски и осколки, что валялись тут, все были сильно обожжены, обуглены, перекручены до невозможности.

— Обхожу облако, — проорала Риу ему на ухо. — Но надо спуститься! Закрой голову руками и задержи дыхание!

Алекс торопливо глотнул нечистый, неприятный, полный чей-то смерти воздух — боже мой, подумалось, может быть, я сейчас дышу Эрикой? Или Шоной? Мы ведь говорили только что…

Но думать об этом было некогда, и он отпихнул мысль прочь. Потом, все потом. Может быть, разбита только часть Плота. Может быть, они успели эвакуироваться. Может быть, кто-то уцелел. Он ведь ничего не знает. Даже сколько времени прошло с тех пор, как его вырубило. А вдруг он был в отключке пару часов?

(В глубине души Алекс знал, что это не так, что его вытащили из воды максимум через пару секунд — иначе он бы задохнулся. Но разум отказывался верить. Слишком быстро и внезапно все произошло.)

Планер резко нырнул к поверхности воды, мотор всхлипнул от облегчения. Алекс чуть ли не вводу погрузился. «Какого черта! Так же выше сопротивление!»

Но нет, не погрузился, они шли по верхушкам, словно скользя по поверхности моря, используя тела пилотов вместо водных лыж. По Алексу несколько раз что-то ударило — к счастью, мягкое. К сожалению, горячее. Черт, а если вода еще и радиоактивная? Какими такими ракетами оно — кстати, что за оно? — пульнулось? И лишь бы Риу не потащила их в центр пятна — если здесь, на окраине, вода горячая, то что творится там, невозможно даже представить…

Нет, пар миновал, и едкий запах дыма миновал, и они вырвались на морской простор, еще более ослепительно прекрасный, чем обычно. Алекса начало мутить. Его бы, наверное, вырвало, но, к счастью, все, что он успел съесть с утра, уже успело переработаться: во время работы на воде биомасса сгорает быстро.

— Все погибли, — крикнула Риу.

— Не фига, — крикнул ей Алекс в ответ. — Наши не могли погибнуть! Леднев и Хонда… они уплыли!

Риу промолчала, но в молчании ее читался приговор: никуда не уплыли. Хонда и Леднев-то как раз это все устроили. Алекс рассказал все Хонде, а потом не успел их остановить, и они отправились туда, и погибли, и спровоцировали смерть всех остальных. Но, может быть, все-таки выжили? Ведь Хонда — это ж такая… Она ж не могла умереть, правда? Да и Леднев — тот еще тихий омут, жизненного опыта ему не занимать, сразу видно. Наверняка вдвоем они просто так не могли пропасть…

— Сейчас надо остановить Кору! — прокричала ему Риу. — Ты должен остановить!

— Ты же телепат!

— Я хреновый телепат! А ты — ее семья! Сейчас мы ее обгоним, и я тебя сброшу!

Тут Алекс увидел впереди Кору — или, точнее, сообразил, что он уже довольно давно видел ее, но не понимал, что вот этот белый след у поверхности воды и есть его касатка.

Каким-то чудом Риу выжала все силы из чихающего моторчика и умудрилась обойти несущуюся вперед Кору, а потом — не столько посадить, сколько плюхнуться прямо на воду.

Матерясь сквозь зубы, Алекс с грехом пополам выпутался из «сбруи». К счастью, когда он последний раз был на Плоту, он переоделся в костюм для дальних заплывов и глубоких погружений — в обычной «резинке» он бы сейчас просто бултыхался в воде, не в силах достичь Коры. А так он врубил мини-моторы на бедрах — и костюм подтолкнул его вперед. Надолго в них энергии не хватит, но счтобы догнать Кору…

— Кора! — он нажал на браслете кнопку, отвечающую за сигнал бедствия, но еще и заорал просто вслух, сам не понимая, зачем. — Кора, стой! Остановись! Кора! Не несись так! Нам нужна твоя помощь!

Кора обошла его по дуге, продолжая удаляться куда-то в океан. Бесполезно. Если уж она стала таким сильным телепатом, что могла общаться с лилуна, которые черт знает как далеко от нее находятся, уж наверняка она чуяла, что Риу и Алекс гонятся за ней. И если она не вышла с ними на связь, если ничего не сделала, то значит, либо ей наплевать, либо она в состоянии аффекта и не видит и не слышит ничего вокруг…

— Кора! Ты не виновата! Ты никого не спасешь! Спаси нас! Кора! Видишь, у нас планер сломался!

Кажется, г Кора притормозила.

— Кора! — это уже кричала Риу. Моторчиков на бедрах у нее не было, да и она дала Алексу фору, поскольку дольше выпутывалась из сбруи. Но при всем том тлилиль умудрилась его догнать. — Кора, ты нужна нам! Ты нужна всей Галактике! Только ты можешь ее спасти!

— Чего?! — от удивления Алекс чуть было ко дну не пошел.

— Она подросток по развитию, — огрызнулась Риу. — Подростки… во всех видах…

Видимо, она хотела сказать «одинаковы», но порыв ветра скомкал ее слова, унес.

Если бы Алекс не тратил все силы на то, чтобы плыть, и если бы во рту у него не было солено от брызг, он бы высказал ей все, что думает о ее предположении. Но, как это ни удивительно, оно подействовало.

Кора развернулась, нырнула, черной тенью почти неспешно проскользнула под ними и вынырнула позади.

— Да, — услышал Алекс свист. — Да, они все уничтожат, если не остановить! И вы виноваты!

— Мы виноваты, да, — Риу задыхалась. — Мы поможем все исправить! Не оставляй нас, Кора. Мы пропадем друг без друга!

В ответ пришел короткий сигнал.

— Что это значит? — спросила Риу. — Я такого не слышала!

— Либо «хвайтесь за плавник», либо «я вас сожру», по интонации, — крикнул Алекс. — Выхода у нас нет.

И они из последних сил поплыли к Коре.

Глава 34

После памятного обоим посещения «собачьей площадки» Тим и Таня начали проводить вместе больше времени, чем раньше — сколько того времени у них оставалось. Соглашаясь выкроить выходной, они ехали куда-нибудь на берег моря, в горы, в лес, пару раз были в музеях. Однажды Тим вспомнил, что ему Белое Перо рассказывал о ночных клубах Линкара, и уговорил Тэну сводить его в такой клуб. Место оказалось прескучнейшим, — музыкальный гений шемин-мингрелей не изобрел ударных, а весь остальной спектр был бедноват вариациями на человеческий вкус. В результате создавалось впечатление детского утренника, на котором почему-то приглушили свет, подавали алкоголь и по углам целовались парочки. То, что танцующие шарахались от Тима, радости тоже не добавляло.

Попытка совместного просмотра кинофильмов, увы, не увенчалась особым успехом. Начали они с земной видеокультуры, поскольку Тэну она интересовала — познакомившись в свое время с книгами, она до фильмов так и не добралась.

Начали они с классики: покопавшись в соответствующих библиотеках, Тим специально выбрал из небольшого количества фильмов с субтитрами на общеторговом самый, по его мнению, подходящий. То был как можно более красочный фильм середины двадцатого века, комедия с костюмированными элементами и достаточным количеством социальных деталей, которые Таню интересовали, но без излишней жестокости. Не то что Тим стал бы смотреть для собственного удовольствия, но все-таки классика, не совсем уж любовный роман, наверное, можно будет вытерпеть…

Предупредив Таню, что речь пойдет об обществе, которое уже не существовало на момент съемок, что в целом людям не свойственно петь и танцевать на улицах (во всяком случае, не более, чем шемин-мингрелям), и что «Пигмалион» Бернарда Шоу — это не любовный роман, а сатира, он настроился на пару часов приятной скуки (впрочем, актриса в главной роли была хороша), усадил ее на диван в пустовавшей по случаю выходного комнате для просмотра видеосъемок, а сам пошел за местными семечками, которые они с Айрин приспособили вместо попкорна.

Таня обескуражила его на первой же сцене:

— Как зовут героиню?

— Элайза, кажется, — удивился Тим. — Сейчас представится…

— О, то есть я не пропустила, — обрадовалась Таня. — Как интересно! А у вас так положено, чтобы на героях не было написано, кто они?

— Ну… да, — сказал Тим. — Это было бы глупо. В жизни ведь ни на ком не написаны ни имя, ни профессия.

— Ну во-первых, — серьезно сказала Таня, — в жизни мы имеем дело с современниками и можем считывать социальные маркеры, а создатели фильма ведь должны рассчитывать на то, что их будут смотреть много веков спустя? Тем более, ты сам сказал, что здесь дело происходит уже на несколько веков в прошлом от того времени, когда снимался фильм.

— Менее чем на сто лет. И сомневаюсь, что они на это рассчитывают.

— Да, ваша культура гораздо больше ценит мимолетную и неповторимую красоту мгновенья, — вздохнула Тэна. — Давай дальше. Хотя, должна признаться, мне будет трудновато упомнить, кто есть кто.

Дальше она обескуражила его, разрыдавшись на первой же песне. Тим в панике переводил взгляд с Тани на экран, с экрана на Таню, пытаясь понять, что ее так расстроило. На экране проходили довольно вялые пляски с использованием капустных кочанов и старых тележек в качестве реквизита. Едва ли это могло расстрогать. А Таня сидела молча, прикусив нижнюю губу, и из глаз ее самым натуральным образом катились слезы!

— Что… — Тим махнул рукой, чтобы изображение остановилось. — Таня, в чем дело? Почему ты вдруг?..

— Сколько силы в этой сцене! — Таня сжала ткань юбки на коленях. — Тим, я не уверена, что я смогу смотреть дальше.

— В чем дело?!

— Но ведь это так ужасно! Это люди лишены крыши над головой, куска хлеба, человеческого тепла, образования…

— Тань, но ведь у вас тоже были такие периоды, — осторожно произнес Тим. — Ты ведь изучала историю. А помнишь, в тот самый день, на выставке? У одной планеты была экспозиция про гетто и религиозные самосожжения, ты же тогда не плакала?

— Да, но они… они не пели про это… и не шутили… не смеялись… боже и все его подвижники, прости меня, Тим, но вы так спокойно про это… и поэтому так сильно… у вас великое искусство, просто великое…

Тут Таня разрыдалась вовсю, как какая-нибудь молоденькая дурочка на романтической комедии. Охваченный одновременно легкой паникой и стремлением заржать, как конь, Тим не знал, что ему делать, а потом позорно сбежал.

Вечер закончился ничем.

На следующий день Тим нашел Таню и попытался извиниться, на что она мягко возразила, что погорячилась сама.

— Ну нет, — возразил Тим. — У тебя до сих пор глаза распухшие. Мне следовало думать головой.

Таня улыбнулась.

— Это не от слез. Я всю ночь читала. Нашла в библиотеке пьесу и прочла. Со словарем, конечно. Очень трудно, но кое-как осилила, плюс мне еще помогали субтитры от фильма.

— Ого, — сказал Тим. — Надо же, как тебя зацепило… Даже не ожидал. И как оно тебе?

— Сначала, — серьезно произнесла Таня, — я была в ужасе. Я думала: что за ужасный человек этот Бернард Шоу, его следовало подвергнуть одиночному заключению! Что за отвратительные вещи и манеру поведения он продвигает, как лицемерны его герои, он, наверное, был одним из тех людей, которыми сорохи обязаны самыми темными страницами вашей истории!

— Ты маленько хватила, — Тим почувствовал, как его снова разбирает истерический смех. — Он, может, и ниспровергал некоторые моральные нормы…

— А потом я поняла, — с торжеством произнесла Таня, — что он вовсе не одобряет того, о чем говорят его герои! Что если герой говорит про себя, что он спокойный и терпимый человек, а ведет себя как сноб и нарцисс, то это значит не что автор плох, а что герой лицемер! Или что герой, как всякое разумное существо, заблуждается насчет себя. Но мне понадобилось дочитать почти до конца, чтобы понять это. И когда я это поняла, — она счастливо улыбнулась, — я подумала, что вы как аршалоки! Что ваше искусство может гораздо больше дать Галактическому Содружеству, чем полагали до сих пор!

— Погоди, погоди, — Тим ощутил, будто над ним издеваются. — Ты пытаешься сказать, что у вас нет сарказма? То есть вообще? Или иронии? Я ведь сам слышал, как ты иронизировала! Или… — Тим подумал, не пора ли бежать отсюда без оглядки, — или ты всегда говоришь серьезно?

— Конечно у нас есть и ирония, и сарказм, — удивилась Тэна. — Мы пока еще не нашли ни единой расы без чувства юмора. Просто одно дело шутить серьезным тоном или о серьезных вещах, а другое дело — написать серьезную книгу, где, показывая одно, на деле имеешь в виду совсем другое! Ваши писатели гении, что до этого додумались.

— По-моему, одно и то же…

— Нет-нет, это огромный скачок, уж поверь мне, — Тэна кивнула. — Знаешь, я не специалист-филолог, я не знаю всей литературы всех планет. Только то, что в школе проходили — избранное галактической классики. А это один-два рассказа на планету…

— На каждую? — усмехнулся Тим. — Их ведь больше сотни.

— Угу, — кивнула Тэна. — Я, честно сказать, всегда ненавидела литературу. Ужасный предмет!

Тим кивнул.

— Я тоже. У нас только в университете оказался хороший профессор. Умудрялся рассказывать о книгах так, что их хотелось читать. Хотя, должен признать, не всегда наши вкусы совпадали.

— Ну вот а мне не повезло. Может быть, нам рассказывали о таком литературном приеме на одном из уроков, который я проспала, не знаю. Но, возможно, вы, сорохи, создали нечто уникальное! Не знаю только, как это проглядели специалисты по контактам…

— Да нет, вряд ли, — усомнился Тим. — Наверняка кто-то еще это придумал…

А сам почему-то подумал о дотушах. Их стихи, даже в половинчатом переводе, бередили душу; их песни не отпускали; их представления об эстетики казались человеческому глазу вполне приятному. Возможно их жестокость — тоже что-то, что специалисты по контактам «проглядели»?

Или, может быть, дело в другом. Чтобы породить великую литературу, нужны великие потрясения. Шутки тем смешнее, тем хуже реальность, над которой шутят. У шемин-мингрелей никогда даже не было настоящих казней: худшее, что они делали со своими преступниками, это отправляли их в изгнание или приговаривали к пожизненному (правда, Тим видел их древние тюрьмы: не лучше арабских зинданов — то есть пожизненное в такой норе длилось, скорее всего, пару-тройку лет, а в холодном климате и того меньше). Никогда у них не было гонений по этническому принципу, почти не было межнациональной розни и даже классовая борьба проходила мягче: ребятам вроде Шолома Алейхема, Ярослава Гашека, Даниила Хармса или Марка Твена здесь просто неоткуда было взяться; не говоря уже о широчайшем спектре более позднего героико-сатирического эпоса, появившегося вместе с освоением космоса — книжками, которые Тим зачитывал до ошибок в файлах, когда был подростком…

Может быть, это какой-то закон жизни? Чем кровавее и ужаснее история, тем богаче культура…

И насколько тогда кровава реальность дотушей, если уж на то пошло?

Неделю спустя (триокскую неделю — то есть через десять дней) они попробовали посмотреть фильмы шемин-мингрелей.

Что ж, в некотором смысле вечер прошел очень познавательно. Действительно, над героями плавали полупрозрачные надписи с именем, возрастом и родом занятий (даже над второстепенными, которые и говорили-то пару слов), все диалоги подавались в лоб, а значение каждой сцены проговаривалось персонажами чуть ли не прямым текстом.

При всем при том, персонажи носили подчеркнуто яркую одежду, говорили громко и отчетливо, а действие двигалось сногсшибательно быстро, иногда перемежаясь музыкальными номерами, которые, однако, никто даже не пытался вплести в ткань сюжета. Например, герои сидят в кафе — почему бы не показать выступление местной группы?

А еще иногда герой просто откровенно поворачивался к камере и хорошо поставленным голосом излагал свою предысторию и свои мысли.

Все это — а в особенности подсознательные попытки отыскать джойстик — Тима быстро утомило, и он задремал, съехав вниз по спинке мягкого дивана в просмотровой. Проснулся от того, что Таня слегка толкнула его в плечо.

— Эй, проснись, — сказала она. — Я уже поняла, что наши фильмы для тебя слишком слабые. Не буду тебя дальше мучить.

— Да нет, очень… мило, — соврал Тим спросонья.

— Помнишь Мерха? Он работал в вашем посольстве вместе со мной.

Тим не помнил, но кивнул.

— Я еще неделю назад позвонила ему и попросила найти в вашей видеотеке что-нибудь интересное, с субтитрами. И он нашел! Думаю, это понравится нам обоим.

— Что? — довольно испуганно поинтересовался Тим.

Таня взяла пульт, зашла в свою личную директорию и выбрала файл. Когда она развернула его на весь экран, Тим почувствовал, что у него волосы становятся дыбом.

— Таня, — сказал он. — Это очень старый фильм! И ты же понимаешь, что в целом люди не рассматривают все контакты с инопланетянами таким образом…

— Шшш, — сказала Таня. — Я уже посмотрела несколько сцен. Спецэффекты, конечно, староваты, но такая экспрессия! Даже с вашей мимикой актеры умудряются передавать очень сильные эмоции, и все понятно. К тому же, уровень агрессивности этого фильма должен отвечать социально определяемой части твоего вкусового диапазона… я имею в виду, мужчинам и военным такое должно нравиться, да?

— Мм… да, — пробормотал Тим, — если не считать воды на космическом корабле[8].

Таня пожала плечами.

— Мало ли по какой причине на космическом корабле может оказаться вода. Полным-полно водных рас, которые строят космические корабли.

И вот этот фильм Таня просмотрела с большим удовольствием от начала до конца, к огромному удивлению Тима.

После этого он грустно думал, что в некотором смысле чужие всегда останутся чужими. Ты можешь дружить с ними, можешь, наверное, даже любить их — хотя он, пожалуй, пока не рискнул бы описать свои чувства к Тане в таком ключе, — но некоторую пропасть никогда не перейти.

Джек сидел в смотровой вместе с ними, и больше дремал под фильм. Когда пошли титры, Тим вдруг обнаружил, что что-то теплое привалило его сверху: Джек обнаглел и полез на него. Это безобразие следовало немедленно пресечь, но отталкивать собаку было лень: киномарафон после целого дня копания в записях Тима изрядно утомил. «Сейчас посижу немного — и пойду», — подумал он, зарываясь пальцами левой руки в мягкий собачий мех.

Разумеется, он задремал тоже. Наверное, Таня тоже задремала — или, по крайней мере. он не слышал, как она вставала и уходила.

А потом вспыхнул яркий свет, и Джек обиженно заворчал, и Таня стала трясти его за плечо.

— Тим, вставай! Вставай! Дотуши обнаружены!

— Что? — он потрясенно глядел на нее, встрепанную со сна. — Где?!

— Предположительно дотуши, — поправила она. — Искусственный спутник, который вращался вокруг Тусканора по настоянию межпланетного сообщества, только что взорвался. Во время взрыва был передан аварийный пакет гравит-сообщений. Там у них что-то произошло. Посольства уничтожены!

— Земное посольство?!

— Все! Их там было много! А теперь нет ни одного: их взорвали за секунду до атаки на спутник.

— Погоди, погоди, — Тим соображал все еще неважно. — А это точно дотуши? Может быть, это местные жители решили взбунтоваться и сбросить ярмо Галактического Содружества?

Таня фыркнула.

— С тлилилями все может быть, но учитывая, что они помогали его создавать… не думаю, Тим. Пошли. У нас, кажется, только что появилось много работы. Народ созывают со всей планеты, несмотря на выходной.

Тим с неприятным чувством подумал, что кое-какие сцены из сегодняшнего фильма могут оказаться пророческими — если уж шемин-мингрели решили пренебречь священным отдыхом в конце недели.

Глава 35

Чтобы нырнуть на пятьдесят метров вслед за Риу, от Алекса потребовались чудеса доверия и самообладания. Вообще-то, у него имелось оборудование, чтобы нырять на глубину до трехсот метров — максимум для Коры — но с собой в погоню он его не взял. Как выяснилось, зря: теперь вся эта дорогостоящая техника, вне всякого сомнения, летала где-то в атмосфере облачком газа.

Тот костюм, что был на Алексе, плюс кислородный экстрактор, годились только как раз метров до пятидесяти — далее могла навалиться и кессонная болезнь, и переутомление, и прочие неприятные последствия.

Но выбирать, похоже, не приходилось: Риу безапелляционно заявила, что раз уж эта непонятная хреновина начала пулять ракетами куда попало, то плыть к ближайшему острову опасно.

— А что у вас внизу? — спросил Алекс, отплевываясь от океанских брызг.

— Тайное убежище, о котором никто не знает, — ответила Риу. — Впрочем, если ты предпочитаешь болтаться здесь, как экскремент…

С пятидесяти метров это убежище даже не было видно, несмотря на прозрачность воды. Но они погружались все глубже и глубже (Алекс, плюнув на гордость, держался за спинной плавник Коры, а Риу плыла рядом) и в конце концов впереди стало видно нечто, то ли темное пятно, то ли мутное, то ли некая ребристая область, и не поймешь, какой величины…

Под водой в слабом свете ее можно было разглядеть, только сильно напрягая зрение. Алекс ругнулся про себя: если тлилили настолько хорошо умеют прятать подводные объекты, и если эти подводные объекты могут быть живыми и, допустим, обладают слухом не хуже Коры, то можно в принципе забыть о какой-либо защите от прослушки Дипломатического плота!

Тут Алекс вспомнил, что вопрос с прослушкой Дипломатического плота больше не стоит, и помрачнел еще сильнее.

А потом серебристое марево, к которому они подпывали все ближе и ближе, вдруг распахнуло здоровый ярко-синий глаз и уставилось на них.

Алекс сглотнул. Показалось, что воздуха, который поступал в ноздри из «воротника» на шее, недостаточно, захотелось импульсивно вздохнуть. Штуковина была огромной! Гораздо больше Коры, с небольшой дом размером. Вытащи ее на сушу, и она бы весила…

И тут, как будто этого было мало, чудовище распахнуло пасть!

Алекс хотел протестовать. Алекс хотел заявить, что ни в коем случае он не полезет в эту штуковину, даже если для тлилилей это самое обычное дело и они жизни не мыслят без того, чтобы не прокатиться в желудке какого-нибудь монстра. Но поздно: Кора уже без всякого страха вплыла в эту огромную пасть, и у Алекса было два выбора: последовать за ней, или отпустить свою подопечную на милость… чему бы то ни было.

Он сцепил покрепче руки на плавнике, зажмурил глаза и сжал зубы, жалея, что у него во рту нет загубника, как в старинных аквалангах. Ооох, черт…

Огромная пасть захлопнулась позади них — Алексу даже показалось, что тварь с аппетитом причмокнула. Но темнота не настала: откуда-то пришел свет, фосфоресцирующий и ярко-синий. Задрав голову, Алекс увидел что-то вроде фонарей, закрепленных на небе огромной рыбины.

Вода, между тем, стала уходить — во всяком случае, отчасти. И откуда-то пришел кислород. Скоро Алекс, Риу и Кора смогли высунуть головы над водой. Против всяких ожиданий, во рту у рыбины не воняло — в смысле, пахло просто морской водой и гниющими водорослями, примерно как на берегу океана.

— Коре придется остаться здесь, — сказала Риу, выбираясь на небный выступ, шедший вдоль ротовой полости. — Здесь достаточно воды. Ты имеешь мое разрешение слушать моими ушами и смотреть моими глазами, — обратилась она к Коре.

Та просвистела короткое «Спасибо». Потом добавила:

«Остановить этих. Вы обещали».

— Посмотрим, что мы можем сделать, — мягко сказала Риу. — Сначала надо разобраться, с чем мы имеем дело.

Она действительно разговаривала с Корой очень ласково, и у Алекса даже почему-то появилось чувство, что это ненаигранное.

Прошлепав босыми перепончатыми ступнями по небному выступу до странного звездчатого шрама, Риу похлопала по этому шраму ладонью. Тотчас тот растворился, явив собой небольшое и не очень ровное отверстие. Тлилиль легко мог пройти, и даже человеку можно было протиснуться.

С нелегким чувством Алекс осознал, что это сфинктер, который пускает их во внутренности существа.

Его охватило сильнейшая брезгливость пополам с восторгом. Брезгливость была связана с тем, что Алекс, конечно, разделывал морских животных, но никогда ему не приходилось оказываться внутри живого существа, играя роль, по сути, кого-то типа кишечного паразита.

Восторг был связан с тем же самым: во имя всего святого, ему предстояло оказаться внутри живого существа! Если он до этого мнил себя биологом, то теперь ему предстояло взглянуть на работу настоящих биологов — ребят, которым он едва был достоин подносить лабораторное оборудование… Ибо, конечно же, такая рыба не могла появиться на свет сама по себе.

Ну еще он боялся. Просто до колик боялся. И пойти туда с Риу, и бросить Кору здесь…

Кора ткнулась носом ему в спину, будто подталкивая, и Алекс привычно потрепал ее по гладкой, шелковистой коже. Кора тоже могал откусить ему голову одним махом; да что там, она могла перекусить его пополам, не особенно напрягаясь. Но ее он не боялся. Ее он… даже любил, хотя Алекс никогда не был так уж уверен в определении этого слова.

Жест Коры придал ему сил, и он — довольно неловко, надо сказать — выбрался за Риу на узкий небный выступ. Для человеческих стоп здесь места явно не хватало, но кое-как он добрался до сфинктерного отверстия и ввалился во внутреннее помещение.

Оно было меньше пасти в несколько раз, но тоже было довольно большим, с просторную комнату размером. И напоминало оно… жилище какого-нибудь восточного султана, наверное? Алекс не был силен в истории.

Помещение заливал мягкий золотистый свет, в мягкие даже на вид розоватые стены были вделаны огромные зеркала из чего-то вроде слюды. Алекс поймал в одном и них свое изображение: слегка искаженное и мутное, но в целом узнаваемое. Тотчас он попытался принять не такой испуганный вид. С другой стороны, какой смысл строить лицо: мало шансов, что Риу различает человеческую мимику, но раз она в той или иной степени телепатка, у Алекса никаких шансов нет скрыть свои чувства.

Так что он расслабился, и вовремя: ему бы все равно не удалось скрыть свои эмоции, когда он рассмотрел ту штуковину, что находилась в центре помещения. Именно она и вызвала у него ассоциацию с жилищем — или сералем — султана. Классическим сералем, а не таким, каким его любили изображать в более поздних книгах и фильмах.

Посередине комнаты, примерно на равном расстоянии ото всех зеркал, была навалена гора разноцветных подушек. В центре, на самой большой подушке, возлежал невыносимо разжиревший тлилиль… нет, тлилилька… хотя у них нет пола, но эти несколько рядов разбухших молочных желез… Алекс никогда таких у тлилилей не видел… с другой стороны, и размером это существо было куда больше обычного тлилиля, с человека размером. С очень разжиревшего человека: складки жира лежали на подушках буквально слоями.

«Лилуна!» — понял Алекс. И ассоциация со свиноматкой стала полной.

Хотя нет, не только со свиноматкой. К голове лилуна со всех сторон стягивались какие-то гирлянды — поначалу Алекс принял их за осветительные приборы, потому что от них шла по крайней мере часть синеватого свечения комнаты. Но освещением функции этих штук явно не ограничивались: оканчиваясь тонкими щупами, они уходили в уши, в ноздри и даже в края глазниц лилуна.

Разрываемый научным любопытством и брезгливостью, Алекс не знал, что ему делать. Подойти как можно ближе? Держаться подальше и ни в коем случае не приближаться? Вежливо поздороваться?

Лилуна смотрела на него круглыми, ничего не выражающими синими глазами и молчала. Риу подошла к ней, проверила поступающие к голове трубки — все с клинической деловитостью, словно под руками у нее было не живое существо, а какая-то машина, которая требовала настройки.

— Ээээ… — начал Алекс. — Извините за вторжение… вы понимаете общеторговый?

— Она ничего не понимает, — ответила Риу довольно резко, не поворачивая головы. — Она вообще безмозглая.

Она оставила лилуна, прошлепала по мягкому полу к одному из зеркал и провела по серебристо-ртутной поверхности рукой. На зеркале тотчас вспыхнул компьютерный интерфейс — или что-то очень на него похожее: разноцветные плиты и полосы со знаками языка тлилилей.

— То есть как? — Алекс почувствовал себя еще более не в своей тарелке, потому что выражение лица лежащего в центре помещения колосса совершенно не изменилось: только колыхались складки жира от дыхания, и мерно пульсировали огоньки светящихся гирлянд. — Вы же защищаете права лилуна!

— Мы защищаем права лилуна, но это не лилуна. Это вообще не… разумное существо. Оно — овощ. И искусственно созданный овощ при том.

Риу обернулась и вздохнула, увидев выражение лица Алекса.

— Вы ведь биолог, но в вашем, инопланетном смысле? Не техник? И не специалист по нейропрограммированию?

Алекс кивнул.

— Вы что-нибудь знаете о перпендикулярных временных потоках? О свертке через многие измерения?

— В той мере, в какой это знает всякий образованный человек, — ответил Алекс неловко. — Что это технология, которая используется для космических путешествий…

— Ну вы ведь хоть знаете, что для этого при перемещении создается копия человеческой личности?

— В вашей версии, — довольно резко возразил Алекс. — Мы, земляне, личность не копируем. Даже если бы умели, это следовало бы запретить.

Риу на секунду опустила глаза и тут же их подняла — Алекс вдруг вспомнил, что это аналогично человеческому закатыванию глаз. Один из случайных кусков информации, которые затолкала в него Хонда: люди возводят глаза к небу, потому что там обитает сверхъестественное существо, которое они призывают в свидетели; древние тлилили же верили, что верховное божество обитает в центре Тусканора.

— Неважно, — сказала Риу. — Главное, вы знаете, что эту копию можно наложить на тело человека при выходе из зоны перемещения, даже на недавно мертвое тело? И человек в известном смысле воскресает… ну или забывает все, что произошло с ним в зоне перпендикулярного времени, если он был живым.

— Смутно слышал. Но какое это имеет отношение к…

— Такое, — сказала Риу неприятным тоном, — что вот что бывает, когда тело все-таки гибнет безвозвратно, с полной дезинтеграцией, но кто-то из вышестоящих не может смириться с потерей ценного ресурса! Потому что у этой личности, видите ли, в сознании были сохранены очень важные данные… И тогда этот вышестоящий приказывает создать искусственное тело, биологически идентичное исходному… и записать в нее копию сознания… Но вот беда, мы так и не знаем до конца, что делает личность личностью. И создать так человека — не выходит. Получается нечто растительное. Но ведь лилуна и не люди, что особенно стараться?

Алекс ощутил сильнейшее отвращение. Отвращение ко всему вместе — и к разжиревшей лилуна без мозгов, и к Риу, которая говорила обо всем этом хоть с горьким сарказмом, если он правильно разобрал ее интонации, но более-менее спокойно, к тому факту, что он находился внутри живого существа, тоже каким-то образом лишенного собственных устремлений и поставленного на службу местной разумной расе, а главное — ко всему этому отвратительному миру. Мерзкая планета. Мерзкая. Даже воздух, которым он дышал, казался мерзким.

На секунду ему показалось, что он физически не может тут находиться, что его неприязнь столь сильна, что он либо проснется, либо магическим образом перенесется вместе с Корой на землю, на родную Новозеландскую базу…

Алекс подавил приступ отвращения — еще не хватало закатить истерику перед тлилилькой. Надо разобраться, что происходит. Надо действовать, а не жалеть себя.

— Главное, вся информация на месте, и к ней можно получить доступ, — продолжала Риу. — Что мы и собираемся сделать…

С этими словами она вновь вернулась к лилуна и сказала длинную, сложную фразу на языке тлилилей.

По экранам прошла рябь, будто волны — и сложилась эта рябь в знаки и картинки.

— Что там? — спросил Алекс встревоженно. — Что ты сказала?

— Это данные правительственных информационных следящих сетей, — проговорила Риу. — Когда это… лилуна было живым, на него замыкались самые важные секретные информационные каналы. С тех пор, как оно было возвращено к жизни, правительство создало новые каналы, подключило к ним других лилуна… Это лилуна было оставлено доживать свой век, уж какой ни есть, в одиночестве, под моей опекой. Но я умудрилась воспользоваться теми сведениями, что оставались у него в голове, и подключиться к новым каналам. И теперь мы можем узнать, что происходит на планете.

— Светящиеся рыбы? — спросил Алекс, чувствуя, что начинает понимать.

Кажется, на нечеловеческой морде Риу проступила ирония.

— Светящиеся рыбы — это каналы более-менее общего оповещения. Все каналы правительственного информирования — телепатические, передаются специальными животными с телепатическими способностями. Вам, землянам, их не перехватить, как не старайся.

Чувство понимание сменилось чувством уязвленного достоинства.

— Но Кора же владеет этой вашей дальнобойной телепатией, — сказал он, чтобы в свою очередь достать Риу.

— И вы заметили, когда она ею «овладела»? — усмехнулась Риу. — Что-то не похоже… Да и к тому же, чтобы перехватить эти передачи, надо точно знать… Ох! — уставившись в экраны, она изрекла длинное, заковыристое выражение на тлилильском языке. Алекс распознал в нем призыв к божеству, но не мог бы точно сказать, что это было — молитва или богохульство.

Может быть, и то и другое.

Ибо и то и другое было бы к месту: Алекс и сам вгляделся в изображения на экранах.

Зрение тлилилей походило на человеческое в том смысле, что они могли, например, разбирать изображения на плоских поверхностях. Но спектр их цветового восприятия был слегка смещен, поэтому для Алекса картинки на экране выглядели слегка разбалансированными, как будто на испорченном экране или пропущенными через голубой фильтр шутки ради. И что это были за картины!

Кто бы ни выпустил из-под воды эти ракеты, целиться он умел. Перед Алексом пронеслись вереницы панорам разрушенных морских сооружений: что-то вроде нефтяной платформы, плавающие обломки чего-то, похожего на Дипломатический плот, но море (может быть, он это и был), выжженные острова… Ему показалось, что он узнал характерные фигурные скалы, вырастающие из воды. Всего несколько дней назад они с Хондой любовались ими на острове, где жил Аше.

— Они разрушили все искусственные сооружения на планете и в ближнем космосе, — пробормотала Риу. — Точечные удары… Боже мой!

— У тлилилей нет искусственных сооружений! Вы не пострадали! — Алекс почувствовал, как в нем поднимается холодный гнев.

Эрика и Шона, и даже тот уборщик, как там его звали, скорее всего, мертвы; что случилось с Хондой и Ледневым — непонятно; погибло многие и многие, а эти скользкие зубастые тлилили невредимы!

В этот момент Алекс, вообще-то не жаловавший рукопашную и не умевший драться, готов был придушить Риу голыми руками.

— Разумеется, пострадали, — сказала Риу холодно. — Гляди.

Взмахом руки она вызвала на экран серию других изображений — на сей раз по воде плавали ошметки одного из коралловых островов; кусок другого острова был велик, его обугленный край походил на обгорелый пирог, и маленькое дерево с черными ветвями и без листьев накренялось над толстой береговой «коркой» прямо к морской воде.

— Удар уничтожил и основные центры населения с численностью свыше миллиона в ближней досягаемости, — сказала Риу. — И теперь эта штука плывет — очевидно, чтобы расширить свою зону досягаемости и выпустить еще ракеты.

Экраны переключились снова — теперь демонстрируя нечто…

Как всякий ученый-практик — а значит, наблюдатель — Алекс обладал хорошей зрительной памятью и способностью описывать увиденное. Но в данном случае эта способность его покинула. Он не мог удержать эту штуковину в памяти даже на короткое время, тем паче описать. Одно он запомнил четко: она была красива. Как роза, или как абсолютно неправильная, до глупости упрощенная модель атома со множеством пересекающихся эллиптических орбит. Пропорции ее вызывали в памяти готические соборы: все эти высокие арки, все эти витражи… Хотя цветного стекла не было, он мог бы поручиться. Устройство, или штуковина взрезало воду, поднимая облака белых брызг.

— Какое оно величины? — спросил Алекс непослушным языком.

Риу назвала в галактических величинах, Алекс быстро перевел в земные. И подумал с облегчением, что не так уж она велика: с авианосец размером.

— Это, конечно, только надводная часть, — добавила Риу.

— Что это вообще такое? — Алекс едва удержался от желания постучать по экрану. — Тот подземный кусок дерьма был совсем не такой!

— Тот подземный кусок дерьма был автономным достраиваемым модулем, — ответила Риу. — По крайней мере, я так думаю. А спросить мне не у кого: другие лилуна не отвечают.

— Они погибли?

— Кто-то, вероятно, погиб. Но многие в таких же убежищах, как это. Некоторые, возможно, просто в панике.

— Послушай, кто ты вообще такая? Как получила доступ в это убежище? Почему ты была служанкой у Аше? Как ты связана с вашими повстанцами или кто они там?

Риу мрачно сощурилась, глядя на Алекса. Сказала:

— Я — Риу, дитя Зане, которая умерла и с которой была сделана копия. Вот она, — Риу качнула головой на безучастную тушу в центре комнаты. — Я числюсь особо благонадежной, поэтому я была приставлена ухаживать за копией Зане. Потом я была отправлена к Аше как ученица, чтобы шпионить за ним от правительства. Я переняла его идеи и стала помогать лилуна. Но Аше не знает об этом и не верит мне… или не верил — я думаю, он погиб. Его дом был уничтожен во время бомбежки. Сам Аше был связан с движением лилуна меньше, чем хотел бы. Он трепло и ненадежен, они его не посвящали в тайны. Твое любопытство удовлетворено, о землянин, или мне продолжить тратить наше время на что-нибудь столь же полезное?

Даже не пытаясь проглотить колкость на кончике языка, Алекс спросил:

— Отлично, о мудрый двойной агент неизвестных мне организаций! Какое же мудрое использование нашего времени ты готова предложить?

Наверное, Алекс переборщил с попыткой возвышенного разговора на общеторговом — это язык, достаточно простой и конкретный, к таким извращением приспособлен не был. Кажется, Риу его не поняла и поглядела странно. А потом сказала:

— Правительство попытается остановить эту штуку. И у них получится. Ресурсов у них куча.

— Да? Прекрасно! Превосходно! Дальше что?

— То, что мы никогда не собирались использовать эту штуку как оружие! Мы собирались использовать ее для переговоров с Содружеством… точнее, с Проектом — организацией, которая могла бы нам помочь. И в этом качестве она еще может нам пригодиться.

— Как, если твое правительство ее уничтожит?

— Вот именно. Я собираюсь добраться до нее раньше правительства, забраться внутрь и снять подробные данные. А вы с Корой мне поможете.

Алекс невесело захохотал.

— Ну да, конечно, полезть в хреновину, которая швыряется ракетами по наземным и воздушным целям, с одним фотоаппаратом наперевес… или чем ты там собралась снимать информацию! Еще и Кору туда потащить! Держи карман шире. Такое проходит только в авантюрных боевиках.

Риу продолжала смотреть на него, как на идиота.

— Да и зачем? — зло добавил Алекс. — Мне цели твоей революции не сдались. Спасибо, конечно, что укрыла здесь, но я могу и уйти. И Кору уведу, — у Алекса мелькнуло опасение, что Кора может с ним по доброй воле и не уплыть: что-то уж больно она подружилась с тлилилями и лилуна. Мысль была нова и очень ему не понравилась, поэтому он добавил: — Пускай она разумна, ей еще нет и пятнадцати. По любым законам она должна подчиняться мне как опекуну!

— Ты поможешь мне, — ответила Риу, — потому что два человека из вашего посольства могут быть внутри этой штуки. Ты ведь говорил, что ты за землян, Алекс Флинт.

Глава 36

Едва Риу сказала это, Алекс понял, что стал жертвой гнусной манипуляции.

Он уважал Хонду и Леднева. Хонда, пожалуй, даже начинала ему по-человечески нравиться — хотя он не назвал бы ее другом и вообще сомневался, смогут ли они когда-нибудь найти по-настоящему общий язык. Он не желал им зла. Если бы у него была возможность их спасти, он бы, конечно, воспользовался этим.

Но по доброй воле кинуться к этой штуковине, что уничтожила Плот и разбомбила черт знает сколько островов — это, извините, не надежда на спасение кого-либо или чего-либо. Это — полное безумие.

Так он и сказал ей.

— Я так не думаю, — ответила Риу. — Думаю, у нас есть шанс подобраться к этой штуке близко. И Кора тоже так думает.

Вот тогда-то до Алекса и дошла вся гнусь тлилильки.

Она не просто затаскивала его в ловушку лояльности — она еще и держала наготове замок от клетки под видом Коры. Алекс знал, насколько Кора была лояльна. Он, правда, не знал, входила ли для нее Хонда в «ближнюю семью» — вряд ли — но наверняка Кора считала ее так или иначе членом их большой стаи. Да и Леднев ей, вроде бы, нравился: доктор умудрился даже выучить несколько фраз на языке касаток и пару раз щегольнул ими в присутствии Коры. К тому же, она молода. В некотором смысле она даже моложе своих четырнадцати с половиной (что аналогичны примерно тому же возрасту у людей) — она только недавно обрела разум и вряд ли успела научиться с ним обращаться. Если, конечно, интерпретация Риу и самого Алекса верны…

Алекс смутно помнил собственный подростковый период, хотя, честно говоря, предпочел бы, чтобы его поглотила пучина забвения. Сам он особенным максимализмом никогда не отличался. Но если пятитонной касатке взбредет в голову, что она должна кого-то освободить, Алекс ее не удержит.

Решив пользоваться единственным оружием, что осталось в его распоряжении, — логикой, — он спросил у Риу:

— Объясни мне, почему ты считаешь, что проникнуть туда в самом деле возможно?

— Я думаю, что на этой штуке нет разумных существ, — сказала Риу. — Во-первых, наши сканеры — я имею в виду, правительственные — не засекли на ней никаких форм жизни. А уж это мы обнаруживать умеем.

— Да уж… — пробормотал Алекс, снова вспоминая, что стоит внутри гигантского живого существа.

— С этим согласуется и то, — продолжила Риу, — что эта штука явно действует по алгоритму.

— По какому а… — начал Алекс, и тут до него дошло. — А, то есть — уничтожила всю технику и все популяционные центры? Думаешь, она не различает ваши живые технологии? В нее это не заложено?

— Может быть, заложено, иначе она бы не стала бить чисто по центрам популяции, а выбирала бы только объекты инфраструктуры, — сказала Риу. — Ведь население с голыми руками ничем не способно ей повредить. Или уж выкашивала бы всех подряд, если она заточена именно на максимальный геноцид.

— Может быть, заточена, просто у нее ракет не хватает.

— Может, и так, — согласилась Риу. — Но велики шансы, что это что-то вроде автоматического зонда. Что он действует в соответствии с инстинктом… в смысле, с заложенной программой. И что эта программа знает, что существуют биологические технологии, но не умеет отделять их от обычных животных. Иначе эта штука уничтожала бы не наши большие города, а наши военные базы. А они остались нетронутыми. Поэтому, если мы приблизимся к этой штуке без источников энергии, она посчитает нас безобидными и не тронет.

— Или посчитает биологическим оружием и покромсает в любом случае, — заметил Алекс. — Если там действительно нет живых существ внутри, он может хоть смертельной радиацией все вокруг облучать, чтобы уж точно никто живой не подобрался. Зачем рисковать?

— Да, — ответила Риу. — Внутрь забираться я и не планирую. Возможно, там вообще внутри нет помещений, пригодных для живых существ. Но на тот случай, если Леднев и Хонда все еще внутри, у меня есть план…

И пока Риу рассказывала свой план, у Алекса все сильнее и сильнее вставали дыбом волосы. Пока он не объявил:

— Нет! Решительно — нет! Это бессмысленно! Это глупо! Это… это даже аморально!

Риу только зубасто оскалилась.

— Это единственный выход, — сказала она. — Для нас — способ когда-нибудь обрести независимость. Для тебя — способ хоть как-то помочь своим. Для Содружества — способ, может быть, рано или поздно выиграть войну с могущественной межзвездной цивилизацией. А эта война неизбежно начнется — так считают лучшие аналитики лилуна.

Она сделала паузу.

— Последнее, возможно, для тебя пустой звук. Для меня, пожалуй, тоже. Я не питаю к Галактическому Содружеству особой любви. Но я не хочу, чтобы хозяева этого проба когда-нибудь вернулись на мою планету.

— Да, пустой звук, — кивнул Алекс.

А потом он еще раз подумал о Хонде и Ледневе. И о том, что он никогда не бросал «своих» — даже в тот раз, когда шторм унес катер с двумя лаборантами по их собственной глупости, он искал их… пусть даже злые языки утверждали, что делал он это ради ценного оборудования.

Хонда и Леднев не были его лаборантами. Он не нес за них ответственности; скорее уж, наоборот, это Алекс состоял у них в подчинении и им следовало заботиться о его безопасности. Но нельзя столько общаться с китовыми и не усвоить понятие стаи.

И потом, если уж совсем начистоту, Алекс понятия не имел, как ему теперь выбираться с планеты. Да еще и с Корой.

— Ладно, — сказал он. — Но при одном условии. Когда мы с этим разберемся, ты поможешь нам с Корой. Либо укрыться здесь, либо улететь отсюда — как мы решим.

Риу кивнула.

— Да, Кора тоже мне об этом сказала. Она быстро учится.

Алекс вновь почувствовал раздражение: Кора все это время вела с Риу разговор, который ему не транслировали. Но делать было нечего — оставалось принимать условия игры. Хорошо еще хоть, эти чокнутые телепатки к нему в голову не лезли. Может, конечно, только делали вид, но он читал, что мысли землян вроде бы действительно непроницаемы для большинства галактических видов…

— Хорошо, — сказал Алекс. — По рукам.

Тиму Крюкову было не по себе.

То, как быстро организовали это совещание, говорило о том, что оно было хорошо подготовлено. Его же в эти планы не посвящали.

Еще меньше грело то, что Таня, кажется, была удивлена скоростью этого совещания не меньше — она сидела рядом с ним с максимально спокойным лицом и со сложенными на коленях руками, но это Тима уже не обманывало.

Таня была в снежно-белом платье: это у шемин-мингрелей, Тим знал, означало наивысшую степень формальности наряда. Формальных покроев они не признавали, только цвет («Раньше, когда не было грязеотталкивающих тканей, так сразу было заметно, насколько ты внимательно подошел к собственному виду…»).

Сам Тим к своему виду никак не подошел: пригладил волосы после сна, да и все. Приятно иногда быть дикарем.

Неприятно быть пешкой. Еще неприятнее, что та, кому ты доверял все это время, тоже похоже не более такой пешки. Может быть, у нее обзор побольше…

А может быть, сказал он себе, я беспокоюсь зря. Может быть, решение еще не приянто…

Они с Таней сидели на деревянных креслах, стоящих вдоль круглой стены небольшой, утонувшей в темноте комнате. Комната находилась в том белом комплексе, который занимал часть подземной пещеры с двумя кораблями, искусственным и муляжом, прямо за кабинетом Сэяны Фил. Сама Сэяна Фил тоже была тут. Ей стула не требовалось: как обычное четвероногое животное она сидела прямо на полу, ближе к центру комнаты, спиной к Тиму и Тане. Джек замер в напряженной позе рядом с ногой Тима: ему не очень нравилось, что он здеьс раньше никогда не был.

Тим, Таня, Сэяна Фил и Джек были единственными четырьмя существами, присутствовавшими на совещании «во плоти». Остальные должны были прибыть в виде голограмм.

В полутьме комнаты вспыхнули столбы зеленого света, и в нем проступили контуры лиц. Наверное, это опять же был пример несовершенной медийной аппаратуры шемин-мингрелей — земляне умели создавать голограммы куда более натурального вида. А это все выглядело декорацией из старинного фантастического боевика.

Но это бы ничего. В одной из голограмм Тим с удивлением узнал Вонга! Узкое поле зрение голокамеры выхватило посла, сидящего за своим массивным столом в посольстве. Тим не видел своего прямого, получается, начальника (если не считать Ренаты) вот уже несколько месяцев. Насколько можно было судить, Вонг за это время прилично похудел. Надо же.

Впрочем, голограмма с Вонгом тотчас отодвинулась в задний ряд. Предполагалось, наверное, что он, как и Таня с Тимом, будет говорить только тогда, когда к ним станут обращаться. Сэяна Фил уже их предупредила.

Две другие голограммы Тим не узнал. Впрочем, Таня наклонилась к нему и шепотом сказала:

— Мингрель — это многоуважаемый вождь по защите планеты, Лоян Кинелини. Что-то вроде министра обороны на ваши деньги. А сухти — достопочтенный помощник наблюдателя Галактического Совета на Триоке. Его имя я выговорить не могу, но их допустимо называть просто «достопочтенный посланник», это нормально.

Название «сухти» вообще-то принадлежало очень интересной, можно даже сказать уникальной расе. Тим хорошо в них разбирался, интересовался ими, но, разумеется, даже не пытался получить назначение на Сухтияр: для человека это равнялось бы изощренному мазохизму.

По очевидным причинам сухти мало путешествовали, и у Тима разыгралось любопытство: что за биография у этого типа, почему он решил служить в администрации Галактического Совета (впрочем, это он, может быть, по квоте), а потом еще согласился на назначение так далеко от дома!

Тим никогда не видел живого сухти, и изо всех сил напряг глаза, пытаясь его разглядеть. Но увы: обзор в зеленоватой голограмме был сильно ограничен, движений щупалец не видно. А формой тела сухти больше всего напоминал обыкновенного такого земного слизняка без панциря, глядеть не на что.

Типичная ситуация: жизнь сталкивает друг с другом разумных существ или сталкивает тебя, одно разумное существо, с чем-то безумно интересным, и ты рад бы узнать об этом поподробнее, но не до того. Все заняты другими вещами.

— Дотуши наконец-то появились? — «вождь» Кинелини сразу взял быка за рога. — Это точно не ошибки?

— Исключено, — отрывисто сказала («Пролаяла», — неприязненно подумал Тим) Сэяна Фил. — Мы не получили других данных с Тусканора, но то, что успели засечь датчики посольского спутника, указывают на характерный для дотушей спектр излучения.

— Госпожа Фил, — произнес механический голос из голографического столба сухти. — По вашей оценке, инфраструктура тлилилей повреждена настолько сильно, что они не могут послать срочный грависигнал о помощи?

— Я этого не говорила.

— Тогда почему они молчат? — это спросил Кинелини. — Или атака дотушей не затронула их острова?

— По нашим данным — затронула. Но я считаю, что тлилили, как всегда, не хотят, чтобы Совет или другие миры вмешивались в их дела. Думаю, они собираются справиться сами. Идиоты, — добавила Сэяна от души, и Тим чуть не засмеялся от удивления.

Тим, разумеется, знал, что дипломатический протокол Галактического Содружества отличается от земного, но понятия не имел, что он допускает такие вольности.

— Ваш вывод о причине молчания тлилией совпадает с моим, — прошелестел тот же механический безразличный голос. — Но ваша эмоциональная оценка — нет. Я думаю, что их самонадеянность не беспочвенна. Они способны справиться с тем, что пришло в их мир.

— При всем уважении, достопочтенный посланник, не думаете же вы, что они умудрились скрыть от нас супероружие?

— Я не сомневаюсь в эффективности вашей службы, госпожа Фил. Но я не думаю, что у них пробудился настоящий дотуш.

— А кто же там пробудился? — удивился Кинелини. — Кто там мог пробудиться, я вас спрашиваю?

Он напоминал Тиму суетливого придурка-бюрократа, и даже удивительно было, до чего этот инопланетный типаж, рожденный хоть и похожим, но чужим разумом, тождественен земному.

— Он посылал сигнал, — прошелестел сухти и умолк.

Кажется, Сэяна Филл и Кинелини удивленно переглянулись.

— Да, спутник засек упорядоченные колебания структуры измерений, — проговорила Фил раздумчиво. — Но они распространялись медленнее, чем гравитация. Быстрее скорости света, но не мгновенно. Какой смысл использовать их в качестве сигнала?

— Осмелюсь сказать, — подал голос Вонг, — дотуши могут не владеть контролем гравитации.

Звучал посол елейно и, когда он говорил, его столб засветился ярче и выдвинулся вперед.

— Каким же образом они тогда вышли в космос? — хмыкнула Сэяна Фил.

— Мы почти сто лет уже летали, прежде чем открыли контроль гравитации, — пожал плечами Вонг. — Мы вращали сегменты кораблей или пристегивались.

— Нет, а как же вы сворачивали пространство без учета гравитации?

— Не понимая, что делаем, — спокойно ответил Вонг.

Повисло короткое молчание. Кинелини что-то пробормотал на одном из диалектом Триоки. На этом же языке говорили в Линкаре, поэтому Тим разобрал что-то насчет «через коленку». Или, может, имелась в виду другая часть тела.

— И много кораблей у вас гибло? — спросила Фил. — Каждый второй или больше?

— Эти цифры в открытом доступе, можете ознакомиться, — сдержано, но по-прежнему исключительно произнес Вонг.

Снова пауза. И тогда Сэяна Фил произнесла:

— Таким образом, достопочтенный посланник намекает, что штука, которая вдруг начала крушить все направо и налево на Тусканоре, не может быть дотушем или даже детенышем дотуша, поскольку дотуши одиночки? И один дотуш не стал бы передавать сигнал другом?

— Да, думаю, что это автоматический модуль, хотя и не стал бы исключать версию детеныша дотуша, — ответил сухти. — Как мы знаем из исследований многоуважаемых работников Проекта, дотуши, скорее всего, телепатически контролировали свой молодняк. Если их контроль работает на дальних расстояниях, вполне возможно, что такой детеныш будет сохранять верность матке.

— Телепатическая связь на таком расстоянии? — уточнил Кинелини. — При всем уважении, достопочтенный, что-то вы…

— Да, это вряд ли, — кивнула Сэяна Фил, — но исключать мы ничего не имеем право. А то Совет Содружества нас самих… исключит.

— В каком это смысле? — встревожился Кинелини.

— В таком, что гравипередача со спутника была замкнута на нас, как на ближайшую планету Содружества. Я задействовала свое право на срочную гравипередачу и отправила посылку в Центр.

— И какой был ответ?!

— Пока ожидаю. Но я думаю, что они ответят…

В этот момент слова Сэяны Фил прервал мелодичный голос с потолка.

— Срочная передача для Триокского резидента комитета по границам.

— Разверните здесь, — велела Сэяна.

— Не могу, — сказал голос. — В помещении присутствуют люди без уровня допуска, в том числе не являющиеся гражданами Содружества.

Сэяна Фил досадливо оскалилась, потом сказала:

— Госпожа Гмакури, господин Крюков, выйдите, пожалуйста. Мне недосуг ходить до своего кабинета и обратно. А вы, господин Вонг, не могли бы временно отключиться? Я с вами свяжусь.

— Как вам угодно, — вежливо ответил Вонг, бросил на Тима быстрый взгляд, который тот не сумел расшифровать, и столб его погас.

— Боже мой, что тут делает еще один сорох! — воскликнул Кинелини. Наверное, он только сейчас заметил Тима.

— Он не просто «еще один», он жизненно важное звено в плане, которое вы же помогали разрабатывать, — резко сказала Фил. — Соберитесь, Лоян!

Пришлось Тиму и Тане подниматься и ощупью в полумраке искать дверь. Тим порадовался, что у него сохранилась армейская привычка запоминать пути отступления при входе в помещение — не пришлось позориться под взглядами голограмм.

Но вот тяжелая дверь закрылась за ними тремя. считая Джека, и Тим молча повернулся к Тане — за разъяснениями.

Пусть она уверяла его, что мысли сорохов читать не может, но сейчас повела себя так, будто поняла его без слов. Сказала:

— Нет, Тим, я понятия не имела, что у них уже есть какой-то план обращения с сорохами! Я думала, его только разрабатывают! И, честно говоря, уязвлена, что меня не посветили.

— Я не уязвлен, — сказал Тим. — Меня это больше пугает.

Таня увидела, видимо, что он серьезен, и переспросила:

— Пугает? Тебя?

— Да, — сказал Тим. — Я тебе говорил, у меня начальству веры нет. Если они придумали какой-то великолепный план без согласования с теми, кто реально изучал Корабль и дотушей, жди беды.

— Нет, не думаю, что дело в этом, — покачала головой Таня. — План там был один, собственно: найти, где прячется дотуш. Или дотуши, если их осталось несколько. Найти и уничтожить.

У Тани был такой серьезный взгляд, что Тим опять очень явственно и неприятно ощутил ее чуждость. Джек даже прижался к его ноге, почувствовав дискомфорт.

— Очень странно слышать призыв к убийству от тебя, — заметил он. — Тем более, у них такие красивые стихи. А ты так ценишь поэзию.

— Поэзия поэзией, но еще больше я ценю жизнь. В том числе мою жизнь. И твою, если на то пошло… А эти существа… — она очень по-человечески обхватила себя за плечи.

Может быть, подумал Тим, ей не хватало еще какого-то человеческого нервного жеста: полезть в сумочку за сигаретой, щелкнуть зажигалкой…

Иногда он неделями не думал об этом, а иногда на него несколько раз в день накатывало это удивительное ощущение чуждости Тэны Гмакури, которую он называл Таней. То он замечал, что волосы у нее все-таки мягче текстурой, чем человеческие, больше похожи на шерсть; что золотистые глаза — все-таки не светло-карие, а именно желтые; то обращал внимание на более короткие пальцы и на более легкую походку… Часто после таких моментов Таня делалась ему как-то ближе, словно он обрабатывал очередную крупицу их разности и примирялся с ней.

Но сейчас ему было удивительным образом не до нее, хоть он и думал о ней. И ей, он знал это, было не до него тоже. Может быть, поэтому он ожидал, что она вытащит из сумочки сигарету. Этот жест бы их как-то сблизил.

— Какие предписания им даст Совет, как ты думаешь? — спросил Тим, чтобы как-то нарушить паузу.

— Какие он может дать? — Таня удивленно посмотрела на него. — Триока — богатая планета, но не настолько, чтобы обмениваться грависообщениями с Центром туда-сюда. Ты хоть представляешь, какая это энергия?

Тим представлял очень смутно, но решил поверить Тане на слово. Он знал, что прямая связь существовала далеко не между всеми планетами Галактики. Земля вот грависвязью вообще не пользовалась; впрочем, люди так и не овладели всеми секретами гравитации до конца.

— Они скажут «действуйте по обстоятельствам», — продолжила Таня. — Раз Триока была ближайшей к Тусканору, раз к нам был направлен сигнал, значит, решение за нами. Так всегда бывает в таких случаях.

— А если Фил и эти двое решат действовать неправильно? Я имею в виду, потом окажется, что они совершили ошибку?

— Тогда им достанется, конечно. Уже потом.

У Тима завибрировал браслет. Вызов на «тихую» связь. Он послушно снял с него миниатюрный наушник, вставил. Прямо в ухе зазвучал голос Вонга:

— Крюков, отвечайте односложно. Вы меня слышите?

— Да, — Тим подавил рефлекс ответить «так точно». Нужно напоминать, что ты не в армии. В основном, себе. Нужно помнить, что что бы тебе ни предложили, ты имеешь право отказаться.

— Мои источники говорят, что подкомитет совета по проекту «Приручение» передал Сэяне Фил действовать по обстоятельствам.

(«Твои источники… — подумал Тим. — Если Таня говорит верно, может быть, это обыкновенные какие-нибудь аналитические отчеты по действиям Совета за последние пару сотен лет, которые можно найти в библиотеке? Или просто чьи-то должностные инструкции, которые можно найти там же?»).

— Да, — сказал он, показывая, что понял.

— С шансами, они примут решение не посылать спасательную экспедицию на Тусканор. Они проследят за направлением сигнала и отправят флот к месту, куда был послан этот сигнал. Вам понятно?

— Да.

— Они захотят, чтобы вы отправились с этим флотом в качестве фокуса атаки, — «в качестве убийцы» — расшифровал Тим. — От имени Земли я даю вам на это добро. При условии, что вы потребуете командования этим флотом.

От Тима потребовалось все самообладание, чтобы не расхохотаться и не сказать послу, что он сошел с ума.

— И я думаю, — продолжил Вонг хладнокровно, — что они вам это командование дадут. Они слишком напуганы перед дотушем, но при этом первыми нападать на живое существо не смогут. Они будут рады перейти под ваше командование даже номинально. А нам нужен этот прецедент. Если не согласятся — откажитесь. Пусть убивают свою древнюю космическую угрозу сами.

«А губа не треснет?» — хотел поинтересоваться Тим. Но в глубине души он даже восхитился наглостью отечественных бюрократов. Надо же!

Или отечественные бюрократы тут вовсе не при чем, а все дело в том, что Вонг таким вот хитрым способом пытается поднять акции дома.

Но Вонг добавил:

— И я рассчитываю, что вы будете не только номинальной главой. От вас зависит положение Земли в Галактике. Не подведите.

С этими словами он отключился, а Тиму самому захотелось полезть за сигаретой, хоть он и не курил. И крепко, крепко выругаться.

Глава 37

У Тима не было ни квалификации, ни опыта, ни навыков, чтобы командовать космическим кораблем. Он и за один-то корабль не взялся бы, что уж говорить о целой группе — об эскадре, о флоте или как там оно называется?

Нет, самого командования он не боялся: имел же он в подчинении целый взвод, а, говорят, кто сумел построил трех человек, тот построит и сотню. Другое было у него на уме: он ведь ни хрена не разбирался ни в навигации, ни в сложной инженерии — и подавно в инженерии галактического содружества! — разве человек с такими пробелами в знаниях может быть капитаном?

С другой стороны, он отчасти понимал настойчивость Вонга. Ему и самому не нравилось, что кто-то вздумал, образно говоря, въехать в рай на горбу землян. Уж по крайней мере он не собирался оставаться простым исполнителем.

Но лидерство?..

В результате, когда он выдвигал свое требование перед Сэяной Фил, сухти и Кинелини, он сформулировал его так: тактическое руководство группой кораблей. Все-таки в тактическом руководстве он понимал побольше, чем в каком-то там абстрактном командовании.

— И еще, — сказал он сухо, — я понимаю, что ваша военная доктрина не предусматривает того, чтобы полководец отдавал приказ кому-то заведомо жертвовать жизнью. Но я должен иметь такие полномочия. И они не должны потом быть списаны на мое варварское происхождение или на врожденную агрессивность сорохов. Нет, эти полномочия должны быть реально прописаны как те права, которые вы, Галактическое Содружество, самостоятельно и добровольно мне дали! Потому что вам, шайтан вас подери, вот настолько хочется увидеть ваших врагов мертвыми! Любой ценой!

Тим сам почувствовал, что дал маху, особенно когда Тэна тихо коснулась его локтя. Но извиняться не собирался. Его самого, право, уже несколько достало, что его привели в этот проект как личного наемного убийцу, тогда как сами тоже не щеголяли белизной. В конце концов, именно он говорил, что, возможно, с дотушами можно договориться! Если они настолько не хотят даже попробовать установить диалог, а сразу намерены швырять ракеты — пусть под этим распишутся!

Он был убежден, что ему откажут. Однако Сэяна Фил только сказала:

— А у вас есть чувство исторической справедливости. Что ж, начинайте готовиться. Мы должны обсудить это и создать документ.

— Обсудите еще вот что, — проговорил Тим с уверенностью, которой на деле не чувствовал. — Передовой корабль, тот, который будет заниматься разведкой, должен иметь в составе экипажа не одного меня. Нескольких сорохов.

— Мы выбрали вас, — Сэяна Филл раздраженно взмахнула хвостом, из чего Тим заключил, что наконец-то ее достал. — Мы вас готовили. Остальные… не имею доступа к документам.

— Но я-то его имею, — не сдался Тим. — И из этих документов, — он произнес последнее слово с нотой сарказма, — несмотря на их неполноту, я понял вот что. Практически все ваши биологи не сомневаются, что дотуши в той или иной степени использовали телепатию для подавления своих противников?

— Допустим, — сказала Сэяна Фил.

— Это куда более существенная причина, по которой вы хотите сорохов в экипаж — потому что мы куда более устойчивы к телепатии, чем практически любая другая раса Содружества. Вы все телепаты или эмпаты!

Тут Тим намеренно упрощал картину и сгущал краски: пси-восприимчивость некоторых раз в Содружестве была значительно ниже, почти как у людей; другим обязательно требовался физический контакт для передачи мыслей; у третьих телепатический орган был сильно атрофирован и они вообще реагировали только на грубые выбросы ментального излучения. Но в целом картина была примерно такова: те же шемин-мингрели, которые самому Тиму казались на диво восприимчивыми к телепатии, не умели воспринимать мысли, облеченные в слова, только мыслеобразы, что относило их к нижней части телепатического спектра. Около пятидесяти процентов рас в Содружестве отличались куда большей тонкостью восприятия, и около десяти процентов даже не разговаривали вслух.

— А вот это, — сказала Сэяна Фил, — уже не планировалось. Когда мы дали добро на подбор подходящего сороха, про телепатические таланты дотушей еще не было известно. Мы подбирали вас только и исключительно потому, что вы лучшие хищники, чем мы.

— А вот и нет, — хмыкнул Тим, — мы — так себе хищники. Далеко не самые грозные. Вы нас выбрали потому, что мы лучшие стадные животные, чем вы.

Фил фыркнула.

— Избавьте меня от урока биологии.

— А она права, — неожиданно сказал сухти. — То есть, прошу прощения, он прав. Вы ведь самец, не так ли? — не ожидая от Тима ответа, он продолжил. — Одно из признаков стадного поведения — готовность пожертвовать частью стада ради выживания всех остальных. И, соответственно, готовность пожертвовать собой ради стада. Хищники в аналогичной ситуации просто сбегают, не принимая боя. Стайные частенько жертвуют молодняком, чтобы спасти взрослых особей. Стадные сгоняют молодняк в центр и обеспечивают кольцо защиты.

Тим хмыкнул про себя, подумав, что, как бы то ни было, а все-таки «стая» в человеческих языках звучит лучше «стада», пусть даже поведение последнего куда прогрессивнее. Лицемерие иногда проявляется весьма странным образом, как у людей, так и у всех остальных разумных рас.

Диалектика в действии: готовность жертвовать собой и готовность жертвовать другими — ладно еще, если они в одном человеке (разумном существе), а вот если в разных, как чаще случается, то это уже совсем беда… Интересная мысль: если большинства рас содружества первое — нечто настолько немыслимое, что даже отсутствует в военной доктрине, то, может быть, и второй — редчайшее исключение? Как же они выживали тогда как вид? Только и исключительно за счет взаимопомощи?

Тим решил обязательно проверить, есть ли статистика по поводу того, как часто у разных рас встречается добровольное самопожертвование? В конце концов, какие только причудливые данные не собирают ученые… Может быть, все его измышления — чепуха на постном масле.

— Спасибо, — сухо ответила Сэяна Фил похожему на слизняка сухти. Очевидно, от него она готова была терпеть уроки биологии. — И чего же от нас вы хотите… стадное животное?

— Хочу, чтобы в переднем корабле, том, который будет заниматься глубокой разведкой, в числе экипажа было больше одного сороха. То есть не только я. На случай, если этот ваш дотуш действительно начнет излучать и сведет весь остальной экипаж с ума, или подчинит их своей воле, или еще что.

— И у вас есть кто-то на примете?

— На Триоке не так много людей, — Тим пожал плечами. — Сотрудники посольства подойдут. У вас есть их досье, можете проверить.

— Данилова не подходит, — быстро сказалая Сэяна Фил. И это многое говорило как об уровне ее профессионализма, так и о профессионализме Даниловой, что она знала имя своей коллеги наизусть.

— Да, — согласился Тим, — Данилова не подходит, потому что она не пилот и не инженер. И не специалист по вашей технике. А подойдут мне Мейснер, Бергман и Вонг.

Всех этих людей Тим выбрал не просто так: Рената разбиралась в новейшей шемин-мингрельской технике, потому что на полставке шпионила на какую-то крупную земную корпорацию — в смысле, обрабатывала для них данные в открытом доступе. К тому же она разбиралась в программном взломе и хорошо знала как письменный общеторговый, так и шемин-мингрельский. Бергман, мало того, что был хорошим инженером, но еще и просто импонировал Тиму своим хладнокровием под огнем. Если кто и мог держаться спокойно под дотушской атакой, так только он. Ну и Вонг… во-первых, у Тима не было под рукой больше никого с опытом пилотирования, а во-вторых, Вонг его в это втянул — вот пусть теперь и расплачивается.

С другой стороны, Вонг был единственным семейным человеком из всех вышеперечисленных… возможно, Тиму стоило испытать угрызения совести перед Линдой.

Нет, еще не хватало. Миссис Вонг сама выбрала свою судьбу жены межзвездного дипломата. В некоторых отношениях это все равно что жена моряка или военного. К тому же Таня будет его ждать — а она чем хуже?

Эта мысль почти напугала Тима — он не был готов к ней. Что значит, Таня будет его ждать? Разве Таня — его девушка или невеста? Она просто друг… она даже не человек, и не настолько похожа на человека, чтобы испытывать к ней плотские чувства… да черт возьми, он же и не испытывает, правда? Не так давно — меньше года назад — ему казалось, что она похожа на жизнерадостную мультяшную свинку, что изменилось?

Впрочем, Тим быстро подавил непрошеный разгул чувств — сейчас было не время размышлять об отношениях с женщиной, инопланетянка там она или нет. Сейчас он выдерживал поединок воль, уставившись в многочисленные глазки воротника-симбионта на шее Сэяны Фил.

— По-моему, он говорил дело, — вдруг решил высказаться Кинелини.

— Да, его просьба звучит логично, — проговорил сухти.

И Тим понял: Сэяна Фил позволит.

Но вот что действительно подозрительно: почему они все, включая Таню, так убеждены, что с дотушем наладить контакт невозможно и так хотят, чтобы Тим его убил? Разве эта раса не должна ценить переговоры?

Может быть, это только страх перед неизвестным и агрессией, возведенный в квадрат…

Глава 38

Сократ наставлял «Познай себя» (или это Платон все переврал), и в свой век отсутствия психотерапевтов он, будьте спокойны, знал, что говорил. Алекс не считал себя человеком просветленным и уж тем паче мудрецом. Но одно он знал про себя твердо: он не был героем. Даже особенным храбрецом не был.

Тогда какого черта он несся на встречу смертельной опасности, прицепившись к гигантской рыбе?!

И под гигантской рыбой он не имел в виду Кору. Кору он бы не назвал «рыбой» даже под страхом мучительной смерти. Нет, он держался за существо, которую Риу достала из встроенного «шкафа» внутри комнаты с зеркалами. Просто отодвинула одно из зеркал в сторону небрежным жестом, вытащила из внутреннего помещения полупрозрачный мешок с пол-себя размером и сунула Алексу. Потом вывалила еще несколько таких мешков и потащила их к переднему «ангару», он же пасть животного, где осталась Кора.

— Это что? — не понял Алекс. — Это зачем?

Он был привычен ко всяким био-мерзостям, но вынужден был признать, что на посторонний взгляд мешки бы казались изрядно противными. Мутно-серого света, они шли мерзкой рябью, слегка вибрировала и ужасающе воняли рыбой.

— Оболочку надо вскрыть в воде, а то рыба внутри погибнет, — объяснила Риу. — Сейчас она закуклилась. А дальше прикрепляешь ее на живот, у нее есть присоска. И она плывет.

— И что?

— И ничего. Просто плывет. Она очень быстрая. Только мне надо, чтобы ты помог закрепить штуки четыре на Коре.

— Кора и сама быстрая.

— Да, но не настолько.

Теперь, когда эти «рыбы» — а без защитной оболочки оказались они плоскими и вовсе не такими противными, этакие серебристые диски для игры во фрисби — показали себя в действии, Алекс понял, что Риу имела в виду.

Каждая из таких рыб выбрасывала из одного из естественных отверстий тела реактивную струю воды, что изрядно толкала ее вперед. Спереди рыба эту воду заглатывала. Алекс понятия не имел, как этот процесс удалось реализовать, но одно он знал точно: кое-кто на Земли душу бы продал за эдаких рыбок.

С другой стороны, захоти тлилили, они могли бы покупать души землян пачками: одни их живые звездолеты чего стоили… Но тлилили свою живую технологию даже соседям по Галактическому Содружеству продавали неохотно и с кучей оговорок: Хонда как-то рассказывала Алексу, что договор, на основе которого тлилили входили в Содружества, был в пять раз длинее стандартного. Тлилилям это сошло с рук только потому, что они были такой вот древней и развитой расой.

Хорошо быть древним и развитым… Куда хуже быть молодым и неуважаемым.

Короче говоря, рыба-фрисби несла Алекса со скоростью где-то под сорок узлов — или, если угодно, что-то около семьдесят километров в час. Уж в который раз он порадовался, что несколько раз переоделся в свой глубинный костюм вместо обычного неопренового! В частности, воротник-«акваланг» на шее давал ему возможность дышать на такой скорости, не захлебываясь, а то от летящих в лицо брызг он мог бы захлебнуться.

Однако даже так от этого полуполета, полузаплыва радости было мало. Даже Риу, которая иногда показывалась рядмо с ним над водой, казалось, не слишком-то радовалась: ее длинная морда была оскалена, вся в клочьях пены. Тлилили, кажется, не улыбались, значит, этот оскал не мог значить восторг, ведь так?

Наслаждалась, кажется, одна Кора: он легко рассекала волны чуть впереди них, время от времени испуская трубный клич радости. Да, касатки любят скорость, неудивительно. А с такой скоростью ей еще плавать не приходилось.

Вдруг крик восторга сменился другим громким воплем: «Всем стоять!»

И тут Алекс с ужасом понял, что не знает, как «выключать» рыбу. То ли Риу ему не сказала (типично!), то ли он забыл от волнения.

По-настоящему испугаться или рассердиться он не успел: его рыба послушно замерла и даже с чавканьем отлепилась от его костюма. От неожиданности Алекс слегка притонул, испытал короткий приступ паники — вдвойне смешной, в костюме-то — но онемевшие руки и ноги быстро разошлись, он справился, вынырнув.

Риу, тоже избавившись от рыбы, подплыла к нему.

— Ну вот, — сказала она, — мы обогнали эту штуковину. Теперь она должна к нам приплыть и, если повезет, затянет в струю… Только надо избавиться от одежды.

Об этом они договорились еще внутри той гигантской рыбы: не представляло сомнений, что гигантская автоматизированная база пришельцев умеет распознавать искусственные предметы. Но умеет ли она распознавать самих разумных существ? И, что еще важнее, дан ли ей приказ уничтожать любых живых существ, которые к ней приближаются?

— Я думаю, что такой программы у нее нет, — сказала Риу, — потому что у нас были бы данные, если бы она уничтожала планктон и бактерии. А она их не уничтожает. Это значит, что высока вероятность, что она стремится убивать только организмы, которые действительно представляют для нее опасность, не более того. И если ты разденешься и избавишься от всего, что может показаться источником энергии, она на тебя среагировать не должна. У тебя есть искусственные органы? Кости? Я читала, вы иногда вставляете.

— А если есть, ты мне их ампутируешь?

— Если нет, то вместо тебя пойду я, и, вероятно, погибну, потому что у значительно меньше мышечная сила в воздушной среде, — невозмутимо сказала Риу.

— Очень смешно, — буркнул Алекс, у которого на большинстве зубов стояли искусственные коронки. Фирма-производитель уверяла, что по структуре они неотличимы от настоящей эмали, только не подвержены кариесу.

Видимо, настала пора проверить рекламные заявления.

Соблазнительно, конечно, было пустить Риу вместо себя. Уж если кому погибать, то лучше инопланетянке, чем ему.

Но… спасать-то надо было все-таки людей. И было еще одно, неприятное, надоедливое. Если бы Риу была чуть более «мужественной», безотносительно ее реального пола или отсутствия такового, Алекс, может быть, так бы себя не чувствовал. Но мысль прятаться за спину женщины ему претила.

Итак, об этом они договорились еще тогда, а сейчас Алекс, с чувством колоссального внутреннего неудобства, повернул регулятор на запястье на два оборота.

Костюм прямо на нем начал медленно расползаться по швам, сползаться в темные густые трубочки и стягиваться к браслету. Разворачивать потом его придется долго, почти несколько часов. Но для экстренного снятия ничего нет лучше. К тому же, так он становится очень компактен…

Плотный черный материал свернулся до браслета на правом запястье, который Алекс легко снял и отдал Риу. Вода сразу показалась ему ощутимо холоднее, да и держаться в ней стало сложнее. А еще нагота давало чувство особенной неловкости, беззащитности.

Мало того, что Алекс оказывался один на один с бездной внизу, без малейшего защитного слоя, так еще он и не был ничем защищен от взгляда Риу, которая и не подумала отвести взгляд. И от взгляда Коры, что описывала вокруг них круги, тоже…

Преодолевая внутреннее сопротивление, он отдал Риу браслет и беспомощно наблюдал, как она прицепила его на одну из рыб-фрисби и отправила рыбу прочь, шлепнув ее по боку. Рыба поплыла — не так быстро, как с ними, но все же.

— Она вернется на базу, — сказала Риу.

— Хорошо, — ответил Алекс глухо. И не выдержал: — Не сверли так меня взглядом!

(Он знал, что тлилили неплохо видят сквозь толщу воды).

— Почему… — начала она, и тут же осознала: — А! Табу на наготу. Хорошо, — и старательно отвернулась.

И вдруг Алекс осознал, как это смешно.

Даже если бы Риу была «полноценной» женщиной, ей дела не было до его тела. Ей дела не было до того, способен ли он на сексуальное возбуждение от ее облика. (Или нет, точнее, было: скорее всего, она бы предпочла, чтобы он такого возбуждения не испытывал). И Коре — тем более. И это было не как с земными женщинами на нудистском пляже, когда тоже никто ни к кому не испытывает особенного репродуктивного интереса; тут было другое.

Им было в самом деле плевать — социально и биологически. Он для них не был мужчиной, а значит, был свободен от обязательств вести себя в соответствии с этой социальной ролью. Он был свободен. Все его поступки формировал только он сам, Алекс Флинт, кусочек серого вещества в черепной коробке, со всеми своими фобиями, фанабериями, честолюбием и неукротимым любопытством стандартного человеческими существа. Ни до формы, ни до реакций его тел окружающим не было никакого дела, лишь бы эти реакции им не мешали.

Наверное, очень глупо было вдруг испытать этакое откровение, болтаясь как говно в проруби на траектории инопланетной машины смерти. Но Алексу вдруг стало так легко и хорошо, как не было уже давно, с детства; а может быть, даже никогда. Эйфория и осознание иронии ситуации, даже собственной глупости были так сильны, что он чуть было не рассмеялся — удержало его только опасение наглотаться воды, ибо рябь была приличная.

И тут он услышал шум двигателей громады.

Они все это обсуждали с Риу и даже с Корой, но Алекс был совершенно не убежден, что трюк удастся. Совершенно. Он не был ни математиком, ни физиком, но даже ему делалось ясно, что нельзя вот просто так придать человеку ускорение подводными струями и вытолкнуть его наверх, да еще чтобы он попал, куда надо. Рассуждения о том, что «да касатки так и прыгают» или «да касатки так и выталкивают рыбу из воды», успокаивали его мало.

Кора клялась, что она не даст ему пропасть, что она поймет оптимальную траекторию. «Вычислишь? — спросил Алекс. — Ты и тригонометрию, что ли, успела выучить?» Кора ответила, что нет нужды учить то, что знала всегда.

Алекс прекрасно знал, до чего хорошо касатки ориентируются в воде и как инстинктивно они просчитывают сложнейшие прыжки, но все это слишком отдавало цирковыми трюками на его вкус. И уж тем более он не собирался ставить на эту ловкость свою жизнь.

Но пришлось.

«Главное, не ударьяся о воду, — сказала (точнее, подумала) Кора, когда он держался за ее плавник. — Если что-то не получится, я тебя подберу».

«Нет, — ответил Алекс, хотя на деле очень, очень хотел, чтобы она именно так и поступила. — Не суйся к этой штуке близко. Под винт попадешь или что у него там».

«Риу говорит, у него нет винтов».

«Значит, обожжешься. И не спорь со мной, я вроде пока еще тебя старше».

«Буду спорить, — ответила Кора. — Я тебя не брошу. Но все будет хорошо. Ты сильный. Риу верно сказал. Только он еще плохо тебя знает. Ты еще сильнее, чем он говорит».

Алекс выслушал это со смешанными чувствами. Приятно, когда тебя считают героем. Но от того, кого считают героем, и требуют героических деяний. А он считал, что его шансы на выживание в данном конкретном случае — ниже не придумаешь.

И все-таки, делать было нечего. Ему было почти плевать на сбор данных о проснувшемся в глубине вод механическом кракене, но если Хонда и Леднев действительно там…

Шум по по воде приближался, делался оглушительным. Им сложно было увидеть махину — для этого пришлось бы слишком высоко приподнять голову над водой — но болтанка начиналась классическая.

«Ну, держись, — сказала Кора. — Вдохни!»

И нырнула.

Алекс держал глаза закрытыми, чтобы в них не попала соль — еще одно неудобство, свалившееся на его голову после того, как пришлось избавиться от костюма. Но струи, ударившие в лицо, мало оставляли для воображения. Он знал, что увидит, если откроет глаза: водяной хаос, сине-лазурный ад…

«Отпускай!» — передала Кора.

Алекс подумал, что не разожмет пальцы, нет-нет-нет, нашли идиота, какого хрена он на это согласился! И разжал.

Водный поток налетел, смял и закружил его. «Я, блядь, идиот!» — успел подумать он, когда мощная волна потащила его вглубь, к черноте глубинных слоев океана, не обращая внимания на его новообретенную внутреннюю свободу и благие намерения.

А потом еще подумал: «Мама!»

Но — возможно, Риу и Кора в самом деле знали, что делали. А возможно, удача просто любит идиотов.

Волна придавила весом нескольких человек на его многострадальные ребра, да и выкинула, задыхающегося, вверх, по пологой дуге, пребольно долбанув коленом и плечом о твердое, металлическое. Он попытался ухватиться за поверхность пальцами — к своему удивлению быстро нашел опору, и, упираясь пальцами ног, затормозил скольжение, да так и замер нелепой раскорякой.

Поверхность, об которую его приложило, была покрыта чем-то вроде трепещущих черных чешуек, теплых на ощупь. Под ними чувствовались ямки, за которых держаться было мило-дорого. Правда, там что-то покусывало пальцы, будто небольшой электрический заряд, но ошалевший и обескураженный Алекс понял это не сразу. А если бы и понял, не отпустил бы.

Вцепившись покрепче обеими руками, он первым делом ощупал языком внутреннюю поверхность щек. Как ни странно, «камешки», что дала ему Риу, были на месте. Он умудрился их не проглотить. Слизистая рта слегка побаливала: Риу предупредила, что они прицепятся, и это будет неприятно. Но пока терпеть было можно.

Потом он огляделся.

Алекс висел на корпусе этой громады, что перла через океан на всех парах. Насколько высоко, понять было невозможно. Самому Алексу казалось, что под ним этажей пять — вода выглядела невероятно далекой. А вот если поднять голову, он видел круто уходящий выпуклый бок устройства, и видел, как над этим боком ходят какие-то широкие лопасти, то ли крылья, то ли плавники… Точно неживые: слишком они были ровных и острых форм для живого организма, да и знал Алекс уже от Риу, что эта штука чисто механическая.

«Как вошь на черной шкуре», — мелькнула мысль.

Нужно было как-то искать вход внутрь. Риу говорила, он должен был где-то быть, что у этой штуковины предусмотрены отверстия для взятия образцов. Может быть, даже не одно, а несколько. Но как его найти?

Тут, словно в ответ на вопрос Алекса, откуда-то сбоку выметнулся длинный манипулятор с шаром на конце, погрузился в воду, словно забирая на анализ, потом грациозно приподнялся вверх и скрылся в шарообразном боку.

Оставалось, значит, только найти, где он прячется.

Предприятие оказалось не из приятных: предки Алекса, возможно, и были обезьянами, но он гордился тем, насколько далеко от них ушел. Карабкаться по чешуйчатому корпусу инопланетной громадины у него получалось едва-едва. К счастью, довольно скоро он понял, что корпус не совершенно гладкий: из него хаотично, без всякой видимой системы, торчали те же темные блестящие панели, но уже параллельно океанической поверхности.

«Солнечные батареи, — догадался Алекс. — Эти, мелкие, чешуеобразные, функционируют всегда, а эти, побольше, только когда эта херня прет крейсерским ходом…»

Пластины вибрировали, но кое-как держали его вес. Прыгать с одной на другую было страшно: Алекс привык сигать с вышки в бассейн, но там мимо бассейна промахнуться сложно, даже если на первый взгляд кажется иначе, не то что тут… Да еще и ветер мешал прыжкам, грозясь стряхнуть его вниз. Молясь про себя, чтобы еще какой-нибудь манипулятор ни появился и не сбросил его с бока, словно пресловутую вошь, он медленно продвигался — ни дать ни взять пополз — вперед.

К счастью, щуп для сбора образцов появлялся еще пару раз, а то бы Алекс, наверное, забыл, куда ему нужно держать путь. Он засек промежутки времени — каждую минуту.

Наконец он оказался прямо под круглым отверстием, где этакой личинкой гусеницы белел ковш для образцов. Потянулся, втащил себя внутрь, стараясь, чтобы манипулятор его не ухватил. Ну, осталось только выяснить, соединяется ли эта штука со внутренностями устройства…

Алекс забился в самый дальний угол, откуда ему удалось пронаблюдать, как щуп разворачивается и грациозным многочленным телом уносится наружу. Довольно быстро манипулятор вернулся, круглый ковш раскрылся, вылив в камеру морскую воду с мелкими медузками, прозрачными червями и рыбешками. Тут же пол камеры (манипулятор был закреплен в стене) раскрылся, вода провалилась вниз, а с нею Алекс.

Он успел испугаться, что лететь окажется глубоко или что внизу не окажется воздуха, но нет. Вода упала вниз метра на три максимум, и Алекс с плюхом приземлился в довольно глубокий бассейн — метра два.

Он оказался в помещении среднего размера, три на три метра примерно. Что его особенно удивило, так это то, что в пещере был свет: слабо фосфоресцировали какие-то полосы по стенам. Да к тому же, светились кое-какие организмы в ночной воде — странно, Алекс считал, что все люминофоры днем держатся поглубже. Может быть, проб черпал их из более глубоких слоев?

Для кого, интересно, другой свет, на стенах и на потолке? Если тут сплошные механизмы и нет живых существ, как говорила Риу…

Однако Алекс решил пока не удивляться и не подозревать подвоха. Во-первых, фосфоресцирование могло быть каким-то побочным эффектом чего-то там. Во-вторых, если в камере для сбора образцов имелись какие-нибудь механизмы, они могли быть снабжены контроллерами с камерами — он слышал, что на земных автоматических станках такие ставили. И, может быть, слабо осветить камеру было дешевле, чем снабжать эти камеры «глазами», видящими в каком-нибудь ином излучении.

Ну или совсем просто: автоматическая хрень была рассчитана на то, чтобы рано или поздно вернуться к хозяевам. А уж хозяева, разумеется, захотят посмотреть, что тут внутри происходит…

В общем, света хватило, чтобы осмотреть, и Алекс с нарастающим волнением увидел на другом конце залитой водой камеры приподнятый постамент, на котором что-то лежало. С его места трудно было рассмотреть, что это, но, кажется, там были какие-то фигуры, покрытые колпаками…

Алекс в несколько гребков преодолел расстояние до постамента. Зрение его не обмануло: действительно, фигуры… Какая-то длинная рыбина с зубастой пастью и закрытой щитком головой, навроде тунца, скорее всего, дохлая; россыпь тускло светящихся камней (яиц?); внезапный хоггош, этот уж точно дохлый или контуженный — живые хоггоши бросались на все, что двигалось…. И — Хонда с Ледневым!

Леднев лежал на спине, Хонда на боку. Оба одетые в неопреновые костюмы — черт, неужели они таки слушали его инструктаж? Костюм Хонды был разорван на ноге, в царапине запеклась кровь (значит, она хотя бы была жива на момент царапины! жива и вне воды!); костюм Леднева казался совершенно целым. Каждого прикрывал длинный прозрачный колпак. Алекс прижал к ближайшему руку, почти уверенный, что колпак намертво врос в постамент (кстати, не железный, а из чего-то вроде камня на ощупь). Но, к его удивлению, колпак сдвинулся легко, будто того и ждал, оказавшись из очень легкого пластика. Или материала, похожего на пластик.

Кожа у Хонды оказалась холодной. Алекс потянулся проверить пульс на шее, и увидел, что руки у него дрожат.

У него был опыт первой помощью, но сперва он потерял драгоценные секунды: ему показалось, что он щупает не там. Но артерия под пальцами затрепетала. Очередь Леднева — тот тоже был жив и, по всей видимости, оказался в лучшем состоянии, чем Хонда, потому что он двинул рукой и что-то застонал.

Так.

Сперва Алекс попытался их разбудить. Он тормошил их, окрикивал — правда, осторожно, на случай, если тут есть звуковые сенсоры, способные отличить членораздельную речь от нечленораздельной. Наконец, он даже врезал Ледневу пару раз в челюсть. Ничего не помогало. Леднев, правда, что-то пробормотал, но подниматься и не думал.

И тут перед Алексом проблема встала в полный рост.

Он сам не знал, чего ждал, когда соглашался на эту авантюру. Он был уверен, что погибнет сам; что Хонда и Леднев, разбудившие этого монстра, давным-давно мертвы. В самом оптимистичном случае он думал, что, может быть, спасет кого-то одного из них.

Но они были живы, оба! И что, спрашивается, делать дальше? Он просто физически не мог вытащить их обоих из этой махины! А Риу велела ему поторапливаться: мол, рано или поздно тлилильское правительство отправит десант, который уничтожит эту штуку. Правда, находясь внутри нее, Алекс не очень верил, что ее можно уничтожить каким-нибудь гигантским кальмаром, или что тут местные считают непобедимым оружием… Но, допустим, одна-две ракеты «земля-земля» или «воздух-земля»… Только боеголовки надо взять помощнее.

Впрочем, для Алекса это ничего не меняло. Один выбраться он как-то мог. Допустим, он еще как-то мог вытащить Хонду: их с Корой междусобойное прозвище «Большая женщина» относилась к ее статусу, а не к внешнему виду. Несмотря на светлые волосы и голубые глаза, в остальном Хонда пошла в своих японских предков и весила, наверное, килограммов пятьдесят. Но Леднев! Он был где-то на голову выше Алекса, а такие высокие тощие господа только кажутся легкими.

Да и вытаскивать одну Хонду — тоже предприятие непростое. Он еще помнил, как они намучились вдвоем на воде. А если она повиснет мертвым грузом…

Он вновь ругнулся на сетсвана, потом больше от отчаяния сказал, тоже на языке его предков:

— Вставал бы уж, дурная башка!

И, к его удивлению, Леднев встал! Точнее, сел, уставившись на Алекса серыми, ничего не выражающими глазами. Одновременно с ним Хонда дернулась, будто сквозь нее пропустили электрический ток.

— Леднев, — воскликнул Алекс по-английски. — Альберт, ты в порядке?

Но Леднев не ответил, только так же молча смотрел. Пораженный, Алекс повторил свой вопрос на сествана, назвав Леднева и по имени, и по фамилии для верности. Никакого эффекта.

И тут с леденящим чувством Алекс осознал, что, когда он пытался разбудить посла и доктора, он просто звал их по именам или говорил «Очнитесь!» или «Просыпайтесь!» А надо, по всей видимости, действовать по-другому.

— Встань на ноги, — приказал Алекс Ледневу, на сей раз по-английски.

Тот поднялся, плавным, но медлительным движением и остался стоять — ну что ж, хотя бы не покачивался.

— Подними правую ногу, — приказал Алекс, теперь уже на сетсвана.

Леднев послушался, и неприятное чувство усилилось.

Алекс попробовал еще пару раз, переключаясь с сетсвана на английский, а с английского на общеторговый — о том, что стены здесь могут иметь уши и анализировать его речь, он благополучно забыл. Эффект во всех случаях был потрясающий: Леднев повиновался как под гипнозом. Правда, когда Алекс потребовал от него дать ответы на простые вопросы (сколько будет дважды два и основные аминокислоты в ДНК), Леднев промолчал. Что бы ни подчинило его разум, очевидно, на речевые центры контроль не распространялся. Возможно, они были попросту угнетены.

— Неужели ты знаешь сетсвана, доктор? — пробормотал Алекс. — Или дело в том, что его знаю я?

Он обратился с несколькими командами и к Хонде, но увы — она разве что дергалась, ни разу даже не села. Не помогло и мобилизованное им знание японского (а его Алекс знал только в пределах «передай мне вот это» и «осторожно, образцы!»).

Увы, ничего не помогало. По подергиваниям рук и ног Хонды и по движению ее глазных яблок под сомкнутыми веками у Алекса сложилось впечатление, что она регистрировала его команды и, может быть, даже желала — если тут допустимо использовать такое слово — их выполнить, но что-то мешало. Может быть, ее разум был угнетен глубже, чему Леднева… Что ж, остается радоваться тогда, что она хотя бы не испражняется рефлекторно.

А впрочем, испражнения в неопреновых костюмах не вдруг заметишь. И запаха Алекс бы не почувствовал: у него все еще щипало ноздри от морской соли.

Алекс старательно гнал от себя мысли, что же такое с ними сотворило, — уж не та ли штука, что повысила разумность Коры? — обратимо ли это и, главное, не случиться ли с ним чего-то подобного. Сейчас было не время и не место. У него все равно не оставалось другого выхода.

По крайней мере, уступчивость Леднева была кстати. Алекс вручил ему бессознательную Хонду — для этого пришлось сгибать и разбигать его руки самостоятельно.

— Береги, — велел он. — Держи ее голову над водой. Кивни, если понял.

Леднев смотрел прямо перед собой, даже не думая кивать. Очевидно, сложные когнитивные функции он тоже проявлять не мог. Только «подай принеси». Черт, а ведь тогда и Хонду он не удержит. И — она ведь не сможет задержать дыхание! Или все-таки задержит рефлекторно?

Ладно, главное — попасть обратно в воду из этого творения шизофреника. А там они все равно погибнут все, если их не подберут Кора и Риу. Да, и поэтому попасть надо побыстрее: едва ли Кора сможет долго держаться вровень, у нее все-таки мышцы, а не мотор…

Алекс попытался выплюнуть «камешки» Риу в подставленную ладонь. Не плевалось. Пришлось лезть грязными пальцами за щеку и вытаскивать эти штуки — больно, черт! Риу не соврала, они действительно «прицепились». Ну, теперь найти наружную стенку…

Алекс прикинул, что он оказался в достаточно прямом отверстии, без поворотов, упал через пол, оказался вон в том дальнем углу… поплыл в эту сторону… значит, наружная стенка — или, по крайней мере, стенка ближе всего к наружной части судна — будет вот тут. Очень удобно, прямо под рукой, никуда не надо плыть.

Алекс с трудом разъял гроздь из маленьких камушков на отдельные и начал их закреплять через разные промежутки, чтобы получился круг. И разделять, и налеплять было очень трудно, особенно последнее — приходилось наваливаться всем телом. Именно это Риу и имела в виду в первую очередь, говоря, что Алекс физически сильнее. Как она объяснила, вообще-то эти миниатюрные организмы предназначались для выплевывания другим организмом — этакие живые миниатюрные бомбочки. Ударная нагрузка нужна была для того, чтобы пошла химическая реакция.

Наверное, не так давно Алекс непременно попытался бы утаить хотя бы одну такую штуковину, чтобы как следует ее исследовать. Сейчас он слишком устал, чтобы делать хоть одну попытку. А мысль о том, чтобы вновь запихать эту штуку в рот — ну а куда, не в задницу же! — вызывала нешуточное отвращение.

Он отошел назад, как можно дальше, слез с постамента и даже приказал Ледневу сделать то же. Тот неловко топтался, видно, не зная, как поступить в этом случае. Алексу пришлось забрать у него Хонду — он надеялся, что тогда безмозглая кукла, в которую превратили посольского врача, начнет двигаться нормально.

И тут кругляши начали действовать.

Если бы они вели себя примерно как взрывчатка-пластит, чего Алекс подсознательно ожидал (еще с детства у него сохранился образ из какого-то фильма, где герои таким образом взрывали сейф банка), тут бы им троим и пришел конец. Или, по крайней мере, они бы все трое могли серьезно пострадать. Но вместо взрыва и вспышки раздался какой-то скрежет, шипение.

Металл словно размягчался, разрывался, словно мокрый картон. И вот уже Алекс зачарованно наблюдал, что эти кругляши образовали довольно большую дыру… От этой дыры, правда, был словно отсечен сегмент — там, где отверстия «мокрого картона» не встретились, и остался этакий металлический мостик. Но это был пустяк — в оставшийся кусок он мог бы протиснуться даже с Хондой на руках. И оставалось надеяться, что Леднев сможет последовать за ним.

Однако за этой дырой не было сверкающей поверхности моря! Вообще ничего не было, только блестящая тьма — именно это пришло в голову Алексу. Потом блестящая тьма подвинулась, засверкала каплями — и Алекс понял, что смотрит на черный «плавник» большой солнечной панели. Видно, над дырой сверху оказался еще один такой плавник или какой-то другой выступ, поменьше, который загораживал прямой солнечный свет. А нижний плавник был достаточно велик, чтобы загораживать все остальное. Так смотришь с перевала на озеро, и кажется, что вода совсем рядом и с тобой на одном уровне, а на самом деле до нее спускаться и спускаться.

— Быстрее, туда, — велел он, забирая Хонду у куклы-Леднева. — Следуй за мной!

Выбраться в эту дыру оказалось не так-то просто, тем более, что Леднев по-дурацки топтался позади. Однако удалось. И они оказались на плоской поверхности солнечной батареи, которая пружинила под их весом, даже сильно прогнулась, рискуя сбросить в море, но держала!

Обернувшись, Алекс увидел, как из дыры, поводя усиками, выглядывает нечто — какой-то механизм, наверное. Оно механически поблескивало и направило на них что-то вроде объектива. Это, наверное, сработала внутренняя защитная система. Возможно, этот железный крабик умел стрелять лазерами — ни рассматривать его, ни выяснять Алексу было некогда.

Ухватив Леднева за запястье, а другой рукой прижимая к себе безучастную Хонду, он дернул их всех вниз, и они заскользили по выгнувшейся солнечной панели — вниз, вниз, к пенам и волнам далеко внизу…

«Хоть бы у этих сомнамбул не вышибло дух при ударе о воду!» — успел еще подумать Алекс.

А потом поздно: вода встретила его и, вкупе с моментом инерции от движущеся жестянки, встреча была жесткой. Очень жесткой.

Глава 39

На схеме планетная система выглядела настоящим сокровищем: сверкающий топаз местного солнца в центре (кстати, звезда типа G), блестящие камешки планет вокруг него. Такова была шемин-мингрельская традиция изобразительного искусства: все звездные карты у них походили на собрания ограненных самоцветов. И, конечно, эта картина служила прекрасным украшением капитанской рубки.

Тим, однако, все еще не мог переварить, что на шемин-мингрельском корабле в принципе была капитанская рубка.

Конечно, он никогда не служил «на» флоте в полном смысле этого понятия. Но он летал на космических кораблях достаточно, чтобы неплохо представлять, по какому принципу они устроены. Поскольку он любил фильмы докосмической эпохи, он прекрасно понимал, что когда раньше представляли этакую рубку управления, отдавали дань древним же морским кораблям: капитан сидит в кресле или стоит, заложив руки за спину, перед ним рулевой за штурвалом или за панелью с кнопками… Но реальная действительность космоса, а тем паче околопланетных боев быстро развеяла эти наивные представления.

Рубка — вещь совершенно излишня. Космонавтам все равно приходится сидеть в креслам плотно пристегнутыми, потому что, даже если на корабле есть искусственная гравитация, она все равно на время боя неизбежно отключается. А даже если бы не отключалась — мало хорошего валиться на пол от каждого толчка или от резкого торможения, чей эффект никак не зависит от вакуума.

Управление кораблем лучше всего децентрализовать: если выведут из строя один центр управления, всегда можно будет положиться на другой. А общаться лицом к лицу экипажу нет никакой необходимости, были бы целы коммуникационные системы корабля. Ну а если они окажутся повреждены, корабль ведь все равно не сможет функционировать.

Поэтому уже очень давно на всех земных кораблях вместо одной общей рубки делалось три или четыре центра управления. В центральном, «на мостике», несли вахту, остальные дополнительные навигаторы и пилоты занимали на время боя. Причем членов экипажа старались усаживать так, чтобы даже одна выжившая пара офицерского состава могла бы отстрелить все поврежденные модули, рассчитать траекторию входа в «перпендикулярное пространство» и с оставшимися модулями кое-как добраться до ближайшего порта — были бы целы ходовые двигатели!

И это ведь был не какой-то гениальный ход, не какое-то великое открытие — просто мера предосторожности!

А у шемин-мингрелей действительно имелась рубка, примерно такая, какая рисовалась в этих старых фильмов: просторная, с двумя рядами рабочих станций, что находились на ступеньках, одна ниже другой, с капитанским креслом на возвышении и даже с передним куполом большого обзорного экрана, на который выводился вид с любых корабельных камер или нужные схемы. Тиму объяснили, что можно было бы сделать и голографию, но плоское изображение проще для восприятия.

Спасибо хоть на том, что они догадались упрятать рубку вглубь корабля, а не пристроить ее на наружную обшивку в виде мезонина.

Может, причина была в этой неистребимой шемин-мингрельской тяге к коммунальности, может быть, в том, что на их кораблях искусственная гравитация в самом деле работала. Работала, черт побери.

Например, сейчас, когда корабль входил в плотные слои атмосферы четвертой планеты и, по идее, они должны были ощущать планетное гравитационное поле, в рубке все оставалось по-прежнему. Пол не кренился, забавная фигурка какого-то зверька, что стояла на панели перед одним из штурманов, не норовила никуда съехать. Как будто они не в настоящем корабле, а в симуляторе.

Рената что-то вполголоса пробормотала по-немецки. Кажется, все-таки что-то цензурное, вроде «Офигеть», но Тим не был уверен. Немкого он нахватался в свое время только поверхностно, от ребят в казармах. Зато Вонг не скрывал своего удивления и досады:

— Блин, — произнес он, глядя на показания экранов, согласно которым корабль был наклонен под углом восемьдесят градусов, — продали бы они технологию Земле, мы бы уж говно носом на маневрах не размазывали.

Вонг говорил по-русски, а на этом языке его лексикон отличался колоритом, ибо он выучил его тем же способом, что Тим — китайский и немецкий: в казармах. Они все условились общаться именно на русском, потому что шемин-мингрели поднахватались и упрощенного китайского, и английского, что были в ходу в посольстве. Тим, правда, еще знал кантонский диалект (была у него девушка оттуда), и Вонг его тоже знал, потому что половина его семьи обитала в Шанхае, но это исключило бы из диалога Ренату и Бергмана. А так, на удивление, исключало только Бергмана: Рената немного знала русский, так как учила его на факультативе в институте.

Но Бергман все равно на мостике отсутствовал: он нес вахту в инженерном отсеке.

Тим мог только солидарно вздохнуть.

Да, эта чертова рубка, отрицающая законы физики, имела свои преимущества. Во-первых, то самое пресловутое чувство локтя, которое не чуждо людям точно так же, как и шемин-мингрелям. Во-вторых, он мог взять сюда Джека, и никто и слова не сказал: у всех шемин-мингрелей нэли были с собой.

Если бы Джек не сидел смирно у его кресла, Тим бы чувствовал себя гораздо хуже.

Четвертая планета — четвертая от конца на самом деле, так, от внешнего края системы считали планеты шемин-мингрели — теперь предстала перед ними в хай-деф, развернутая на весь передний экран. Вблизи, нельзя было увидеть на ней ничего такогого, чего они не видели заранее: мрачный мир, с тяжелой серной атмосферой, плюющимися лавой вулканами и кипящими морями. Его первый помощник, шемин-мингрелька с практическим земным именем Олежа Пирс, была абсолютно уверена, что местечко самое подходящее.

— Господин капитан, — проговорила она из-под его правой руки: справа и чуть ниже находилось ее кресло. — При всем уважении, разрешите все-таки выяснить, для чего мы произвели снижение? Что может дать визуальный осмотр такого, что не могут дать сенсоры?

Тим промолчал. Олежа продолжала:

— Осмотр планеты затруднен из-за высокого уровня радиоактивного излучения и этих облаков высокотемпературного газа. Нашим сенсорам даже рельеф местности тяжело отследить. А у дотушей высокая технология. Им тут спрятаться ничего не стоит. По-моему, нам стоит вызвать вспомогательную группу для прочесывания…

Тим покачал головой, и прекрасно вышколенная Пирс осеклась на полуслове. Сначала Тиму казалось, что уютные невысокие шемин-мингрели словно бы любили играть в армию, с такой комичной серьезностью они выполняли его приказы и следовали протоколу, который тоже до смешного напоминал земной. Разве что «сэром» или «товарищем капитаном» его никто не называл. Но нет, это была не игра, и Тим отлично это понимал. Как и все остальные на корабле.

Тим еще раз окинул взглядом пейзаж. Он думал, может быть, он красив — сухие схемы съемки не могли бы это передать. Может быть, тут мрачно-свинцовое небо, клубящее облаками всех оттенков багрового, нависает над сверкающими скалами вулканизированного хрусталя… Нет, ничего подобного. Небо навалилось косматой вздувшейся крышей. Желто-серый туман окутывал все, скрадывая даже демонические очертания гор, если они тут были; жидкость растекшаяся внизу, казалась мутной и грязной. Корабль летел над планетой, а под ним тянулась все та же равнина, унылая в своем многообразии. Безрадостный мир.

— Нет, — сказал он, — дотуша тут нет. Почти наверняка. Подробное исследование этой планеты оставим напоследок.

— Разрешите спросить, почему? — уточнила Олежа.

— Вы же читали материалы по дотушам, — сказал Тим. — Они эстеты. Или хотя бы тот, кого мы ищем, — эстет. Он бы в этой дыре и дня не провел.

На лицах всего экипажа мостика (а кроме Олежи, Вонга и Мейснер тут присутствовал еще шемин-мингрельский штурман) отразился порядочный скепсис. Один Джек смотрел на Тима с неизменным максимальным доверием.

— Даже если так, — проговорила Олежа, — а что если он маскируется?

— Он гордец, — ответил Тим, — и считается только с собой. Нет, он бы до такого не опустился. Крайне маловероятно. Следующая планета.

— Есть следующая планета, — ответила Олежа. — Только какая? У нас мало времени.

Тиму почудилась в ее глазах некоторая издевка. Действительно, какая?

Да, время поджимало.

Хуже всего было отсутствие прямых вестей с Тусканора. Получив информацию от спутника, правительство Триоки прямой грависвязью запросило Тусканор, как у них дела. Тусканор ответил: все в порядке, держим ситуацию под контролем. Тима заверили, что правительство Тусканора знает, о чем говорит: уж конечно, они смогут справиться с одним-единственным автоматическим устройством дотушей! Тусканор — громадшная планета, а тлили хранят неведомые биотехнологические секреты, не желая делиться ими с Галактическим Содружеством.

И верно: на следующий день по грависвязи доложили: угроза ликвидирована. В связи со сверхопасностью для населения чужеродное устройство было уничтожено без взятия образцов.

Вонг по этому поводу сказал:

— Дурят. Не могли не взять. Протокол бы не позволил.

Но Таня, которую Тим увидел в состоянии редкой для нее нервной ажитации (даже ее нэли Кира ходила по комнате взад-вперед, время от времени разражаясь нервным кудахтаньем), возразила. Возразила не ему, сама она с Вонгом не разговаривала. Возразила Тиму, который эти слова передал.

Она сказала:

— Самое худшее, что они могут и не врать. Если бы они собрали сведения и образцы об этом устройстве по-тихому, мы бы могли надеяться это получить по тем или иным каналам. Я знаю, у Комитета по границам есть какие-то способы. Но тлилили могли и не врать.

— Серьезно что ли? — не поверил Тим. — Хер знает какая штука поднялась к нам из морских глубин, а мы ее уничтожим без следа и забудем?

— Именно так, — кивнула Таня. — Забудут. Они ведь до смешного ценят «жизненность», чистоту своего мира. Нехорошо ставить диагноз целой расе, но мне это напоминает танатафобию в масштабах планеты. Они настолько боятся, что хотят поскорее забыть о том, что это вообще произошло. Ладно, хоть уничтожили. Но разрушения, какие разрушения!

Она вновь в отчаянии показала на планшет с фотографиями, который они с Тимом рассматривали вдвоем, сидя в рабочем кабинете Тани. Джек был с ними же: пытался поддержать Тима, положив голову ему на колени. Джек нервничал: он тоже понимал, что времени не хватает. Ему не нравилась опасность, в которую нельзя запустить зубы.

Как раз тем утром на Триоку прибыл корабль «Маджика Тофь», который находился на орбите возле Тусканора, когда там запахло жареным. Одна ракета уничтожила спутник, другая почти прилетела в корабль, но «Маджика» была скоростным курьерским судном. Она умудрилась задурить ракету, переманеврировать ее и заставить врезаться в одну из голых, каменных тусканорских лун. Вонг, когда узнал об этом и посмотрел телеметрию, с восхищение сказал, что их капитан — то ли гений, то ли псих, но в любом случае отчаянный везунчик. Тим ничего в этом не понимал, но не стал с ним спорить.

Так вот, «Маджика», перед тем как удариться в бегство к Триоке, умудрилась облететь Тусканор и сделать несколько снимков. Картины разрушений, которые устройство дотушей умудрилось произвести на тусканорских землях, ужасали. Тим до этого видел изображения ярких, тропических (тлилии вполне сознательно держали большинство островов в экваториальном поясе) парадизов, рядом с которыми большинство земных курортов смотрелись бы бледно. А видел он выжженные остовы, обугленные останки и пятна дохлых рыб на поверхности воды, которых некому было есть — морские хищники тоже оказались уничтожены…

Хуже всего был плавающий вверх брюхом дельфин с безобразно обожженной шкурой. Снимок был сделан в районе, где в основном курсировал «Дипломатический плот» с поселениями инопланетян; там жили и люди тоже. Жили и держали дельфинов, а также, говорят, и кита…

Тим вспомнил симпатичную касатку и ее несимпатичного тренера, с которым они оказались невольными попутчиками на «Евразии». Его охватила холодная, ледяная ярость. Если раньше он еще мог сомневаться в агрессивности дотуша, то теперь последние сомнения покинули его.

Какие бы стихи и песни ни сочинял дотуш, ему или им не было места в одной вселенной с людьми — и остальной галактической цивилизацией.

Первая заповедь войны — лиши человечности тех, кого собираешься убивать. Дотуши этой «человечностью» не обладали изначально. За прошедшие недели и месяцы Тим «достраивал» для них человечность из разных кирпичиков — песни, видеозаписи, эти дневниковые записи, если только их правильно перевели…

Это была его ошибка. Больше он ее не повторит.

— Ты завтра улетаешь? — спросила у него Таня.

Тим поднял голову от стола, и сообразил, что отвлекся. Еще сообразил, что в Танином кабинете, который она устроила себе в глубине муляжа дотушского корабля, они были совсем одни. Все уже разошлись — по случаю тусканорского кризиса обстоятельные шемин-мингрели продлили рабочий день на два часа, но даже эти два дополнительных часа давно истекли.

— Да, — сказал Тим. — Ты же знаешь. Под гипнозом запихну в себя сколько получится знаний о ваших кораблях сегодня ночью, а завтра уже… к этим планетам. Итак придется идти на вложенных.

«Идти на вложенных» означало сворачивать пространство внутри пространства: трюк, который рисковали проделывать очень немногие человеческие пилоты и навигаторы. У шемин-мингрелей он был чуть более освоен, но только чуть: это считалось опасной и нерекомендованной практикой.

— Боишься не успеть?

— Конечно.

Насколько они успели засечь, устройство дотушей, находящееся на Тусканоре, успело передать три сигнала. Точнее, два с половиной. Третий оборвали на середине: примерно тогда это огромное устройство было уничтожено. Теперь уже не оставалось сомнений, что это было нечто целиком автоматическое, продремавшее невесть сколько лет под поверхностью тусканорского океана.

Сигнал проследили до планетной системы: звезда с пятью крупными планетами, на которых, в принципе, дотуш мог найти приют. (Или, скажем, он мог, покрывшись коконом, плавать в межзвездном пространстве между ними — что они, в конце концов, знали о дотушах?) Уже на месте предстояло определить, где именно прячется величайшая угроза Галактики. И одна ли она там.

Но на деле они не знали, что это были за сигналы и как среагирует на них дотуш — и среагирует ли он на них хоть как-то. Может быть, он находится в спячке и пробудится. На военном совете даже обсуждалась версия, что, дотуш перешел на следующий уровень бытия, постигает суть мироздания и ему плевать на всю мирскую суету, а автоматическое устройство действовало само по себе, на то она и автоматика. И самый неприятный вариант: может быть, дотуш проснется до их прилета и будет зол и сердит.

Однако ускорить отбытие никак не получалось: нужно было вычислить координаты отправки сигнала и хотя бы вчерне подготовить людей-специалистов. Они сократили время подготовки до трех дней. Три дня, за время которых дотуш мог очухиваться и набираться сил…

Одно оказалось хорошо: сигнал ушел в один из наружных секторов пространства, во внешние области спиральных рукавов Галактики. Триока была одной из ближайших планет к этому сектору, но другая крупная планета, участвовавшая в Проекте, Геллора, оказалась даже ближе. И у них был флот в полной готовности, потому что Геллора готовилась к непосредственному конфликту с дотушами куда серьезнее Триоки. Корабль Тима (прикинув тактику столкновения с дотушами, он передумал брать больше одного корабля) должен был встретиться с этим флотом непосредственно у цели.

— Знаешь, — сказала Таня, — я говорила с нашими биологами. У Кейро, она очень умная, есть теория.

— Ну? — спросил Тим.

Таня села рядом с ним на маленький диванчик: его поставили в ее кабинете специально для Тима, потому что обычные кресла и стулья для посетителей были ему слегка маловато. Потрепала Джека за ушами: тот убрал голову с колен Тима и переволз к ногам Тани, предатель. Птица Кира подошла к нему и, недовольно курлыкнув, улеглась рядом, как бы оспаривая свою подругу.

Таня же продолжала говорить, не обращая внимания на зверей — глядела только на Тима:

— Раз дотуши спят так долго, может, миллионы лет, и живут так долго, то у них должен быть очень медленный метаболизм. Они очень медленно раскачиваются. Даже если сигнал с Тусканора разбудил его, он, может, будет приходить в себя месяцами. Может, даже годами. Вы успеете.

— Все-таки не хотелось бы искушать судьбу, — усмехнулся Тим и привычным уже движением приобнял Таню за плечи. — Я как-то уже привык быть живым.

— Я тоже привыкла к тебе живому.

Джек, почуяв, что хозяин совсем успокаивается, опустил голову на лапы, приготовившись задремать. Но Кира не дремала, вертела головой туда-сюда, что показывало, что Таню что-то беспокоит..

— Вот не знаю, что делать с Джеком? — вслух подумал Тим, опустив руку и погладив собаку по голове. — Может, не брать его? Толку от него там…

— Я не думаю, что он выживет, если ты погибнешь, — серьезно сказала Таня. — Или будет ждать тебя. Что хорошего?

— Лучше ждать и быть живым, — покачал головой Тим.

— Не лучше, — ответила Таня.

Впервые за много дней Тим будто увидел ее по-настоящему: и тревогу в глазах, и поджатые губы, и чуть похудевшие руки. Про земную женщину он бы сказал «она выглядела старше»; у шеминки связь была не так очевидна, хотя он уже научился различать их возраста и больше Таню бы за девочку не принял, как в начале их знакомства. Она отчаянно напоминала ему кого-то, и он не мог вспомнить, кого, а потом сердце дрогнуло — Мадонну, одну из, он не помнил точно, такую, знаменитую, с темно-вишневым покрывалом[9]…

Тим осторожно взял ее руку, и Таня, словно вспомнив о чем-то, переплела их пальцы.

Это был очень интимный жест у шемин-мингрелей, интимней, чем объятья, что-то вроде поцелуя — которые у них считались строго сексуальной практикой, а не чем-то практически невинным, как на Земле.

Тогда Тим наклонился и прижался лбом к ее лбу.

— Я не знаю, как сказать… — прошептала Таня.

— Я тоже, — ответил он.

Так они и сидели еще минуты две, а потом Таня фыркнула. И Тим не выдержал и засмеялся тоже: у него затекла шея. В голове мелькали и крутились, будто бабочки, какие-то нелепые, счастливые и перепуганные мысли. Что-то насчет того, что угораздило же влюбиться в инопланетянку, да еще надо вспомнить, что сначала они ему показались страшненькими, и что бы сказала мама; и как же они вообще, особенно если учесть, что шемин-мингрельское порно — да, разумеется он интересовался, это вообще все чуть ли не первым делом смотрят на чужой планете! — наводило на него тоску и недоумение; и в принципе о каком сексе тут можно говорить, когда она у него даже и эмоций-то таких не вызывает, но как он хочет быть с ней, просто с ней, и пропади оно пропадом все, а там как-нибудь с остальным они разберутся — вон у шемин-мингрелей вообще нормально любовниц и любовников заводить в браке, и это ему, конечно, не по душе, но надо же идти на компромиссы…

Вдруг Таня притянула его за шею к себе и все-таки поцеловала, и, черт возьми, это был настоящий хороший такой поцелуй, сердечный, глубокий и совершенно не скучный.

— Вернешься — разберемся, — сказала она.

— Точно, — ответил ей Тим.

— Капитан, а все-таки я настаиваю, что вторая планета перспективнее, — упрямо проговорила Олежа Пирс. — Напоминаю вам, что Тусканор тоже является гигантом без твердой поверхности. Возможно, дотуши предпочитают прятаться именно на таких планетах.

Тим хмыкнул.

Он запретил остальным кораблям входить в атмосферу любой из планетных систем — исключительно из опасения того, как повлияет на членов экипажей ментальное поле дотушей. И сейчс он спорил с Олежей на счет того, на какой же планете проводить личное исследование их кораблем.

Олежа ему не нравилась. У Тима складывалось иррациональное ощущение, что ее поставили первым помощником не столько чтобы делать дело, сколько чтобы спорить с ним. А что, вполне возможно, так оно и было. Ее нэли, которая, конечно, тоже присутствовала на мостике, сидела на своем насесте, распушась в толстый белый шар с перьями, и провожала Тима неприятными глазками-бусинками. Он думал, что его раздражало дружелюбие Киры, которая так и норовила усесться ему на голову, его раздражала, но нет. Это тупое, неостановимое внимание, как будто на тебя хотят броситься из засады, гораздо хуже.

— А я напоминаю вам, Пирс, что одной точки недостаточно для построения кривой. И что я являюсь командиром корабля.

Олежа послушно замолчала — все та же игра в армию. Если честно, Тим и сам не чувствовал себя уверенным. Ему просто казалось, он печенкой чувствовал, что дотуш не в газовом гиганте находится. Что ему там делать? Там нет никого. Он помнил эти стихи об упоении битвой, о желании окунуть… конечности, они так и не поняли, как эти конечности должны выглянуть… в бегущую кровь. На газовом гиганте не могло быть никакой бегущей крови.

И уж подавно никакой бегущей крови не могло быть на первой планете — крошечном каменном шарике с крайне разряженной атмосферой, очень далеко от остального светила. Этот шарик едва и планетой-то заслуживал называться по стандартной классификации.

Пятая планета, ближайшая к звезде, походила на Меркурий: половина темная и холодная, половина раскаленная. Там, конечно, дотуш теоретически прятаться мог, но Тим в этом тоже сомневался..

Значит, оставалась третья, до того похожая на Землю, что даже нелепо: у нее были два спутника, которые должны были обеспечивать приливно-отливную активность; она находилась на подходящем расстоянии от своей звезды; тот самый газовый гигант, Вторая, должен был служить заслонкой от космических булыжников; наконец, они знали, что на планете есть атмосфера. Все это указывало на возможность возникновения жизни, причем жизни, похожей на жизнь на многих землеподобных планетах, каких в Галактическом Содружестве, как ни странно, большинство — что-то около тридцати пяти процентов. Все прочее виды жизни куда более экзотичны.

Воздух в корабле дотуша, скорее всего, не походил на земной. Собственно, специалисты ни одной из планет Проекта так и не поняли, на что он походил: на корабле хранился целый набор самых разных газов. Некоторые из сохранившихся изображений и видео указывали на то, что атмосфера могла быть кислородно-азотная, другие — что серная или даже совсем экзотичная метановая. Возможно, дотуши могли жить при широком спектре различных условий. (Хотя, как сказала Таня, у биологов начинали болеть головы при одной попытке представить, на какой такой планете подобные существа могли сформироваться).

В общем, на деле не было никаких причин отдавать предпочтение третьей планете. Ничего, кроме интуиции, а то могла быть обыкновенная ловушка мышления, дань ее сентиментальной похожести на Землю (и на Триоку, кстати сказать).

И все-таки Тим приказал держать курс к Третьей.

Неспециалисты часто с трудом представляют расстояния внутри планетных систем. Людям как-то трудно понять, что даже свету, самому быстрому агенту во вселенной, требуется несколько часов, чтобы добраться от одной планеты до другой. Нельзя просто взять и долететь с Земли до Марса за несколько часов; это путешествие на досветовых скоростях потребовало бы нескольких лет.

Заблуждаются они и касательно простоты использования перпендикулярного пространства. Казалось бы, сворачивай измерения в свое удовольствия, уменьшай масштабы, лети с той скоростью, какой тебе заблагорассудится (точнее, скорость та же самая, но расстояния словно сжимаются). И, казалось бы, межпланетное пространство сворачивать должно быть так же легко, чем межвездное, даже проще: расстояния-то меньше. На самом деле деле все обстоит ровно наоборот: чем меньше пространство, которое нужно свернуть, и чем больше рядом центров гравитации — читай, планет и звезд — тем сложнее требуются расчеты. Не всякий компьютер справится. На земных кораблях расчет навигации в пределах планетных систем велся с помощью симуляторов, упрощающих систему уравнений до сравнительно простого набора объектов, и людей-навигаторов, которые доделывали остальное с помощью опыта и интуиции (поэтому корабли чаще всего гибли именно в путешествиях в пределах одной солнечной системы). Операционные системы шемин-мингрелей позволяли вести эти расчеты полностью автоматически, но все равно полет грозил занять много дней. Вот почему Тим колебался: полети они сразу ко Второй, минуя Третью, времени можно было бы затратить вразы меньше.

Но все-таки он повторил:

— Курс к Третьей.

И добавил для навигатора из шемин-мингрелей:

— Келис, прошу в этот раз расчет свертывания делать вместе с Вонгом.

— Это может занять больше времени, — с тревогой заметил Келис.

Да, время поджимало, кому это было знать, как не Тиму.

— А вы постарайтесь, чтобы не заняло, — хмуро ответил Тим.

Если Третья окажется домом дотуша, он не мог позволить, чтобы навигатор оказался под властью его мысленного излучения.

— Хорошо, капитан, — сказал штурман.

Они сотворили почти невозможное: путь до Третьей занял всего два дня.

Для Тима это были очень неприятные два дня. Только Джек своей дружбой и облегчал его положение: Тим уже неоднократно порадвался, что послушал совета Тани и не стал оставлять его на планете.

Время от времени они выходили на сеансы связи с другими кораблями и получали данные о Третьей. Все больше и больше складывалось: атмосфера действительно кислородно-азотная; присутствуют неорганизованное ментальное излучение — это означает жизнь, но очень вряд ли разумная (впрочем, Тим помнил, что Земля своим «организованным» ментальным излучениям обязана исключительно китовым и некоторым видам шимпанзе).

— Я не думаю, что дотуш там, капитан, — прямо сказала ему Олежа, когда они получили данные о разумной жизни.

— Почему?

— Потому что, будь он там, он бы уже уничтожил эту жизнь. Мы знаем, что дотуши предпочитают властвовать в пустыне.

— Предпочитают ли? — Тим приподнял бровь. — Что мы на самом деле знаем о дотушах?

Но он все более и более убеждался, что Олежа права: ничего там нет. Они зря потеряют время, надо было лететь ко Второй… Или, может, не совсем зря? Насколько Тим имеет право застолбить эту планету как возможную колонию Земли?.. С другой стороны, вот чего-чего, а проблемы со свободным пространством для колонизации у Земли сейчас нет, и еще поколение-другое не будет… Да и Галактическое Содружество в лице шемин-мингрелей наверянка уже подсуетилось, оформив на планету свои права.

И все-таки что-то его не оставляло, какое-то ощущение…

Ощущение это укрепилось, когда они впервые вышли на отдаленную орбиту вокруг планеты.

Мастерство штурманов оказалось высоко: планета выглядела примерно так, как выглядит Земля с Луны — крупный диск, сверкающий синевой, с необыкновенно яркими и четкими очертаниями континентов. Фотографии не могли передать этого, но теперь Тим увидел воочию: планета была прекрасна. Яркие синие моря, сверкающая зелень суши, перемежая почти правильными темно-фиолетовыми и голубыми полосами и лоскутами, узкие золотые полосы пустынь, белые извивы облаков…

Почему-то ощущение, что дотуш именно на ней, стало особенным сильным.

Оно могло быть и ложным, это ощущение. Но не на ментальную связь или на телепатию это не походило; скорее, на интуицию, на очень сильную интуицию, когда чувствуешь на затылке вражеский прицел, и за долю секунду до выстрела успеваешь уклониться…

— Пришли последние данные, капитан, — сказала Олежа. — Все в пределах нормы. Ничего там нет.

— Почему так мало пустынь? — вдруг спросила Рената.

— Что? — обернулся к ней Тим.

— Пустыни, — ответила она. — Могли бы и знать, капитан, — она обращалась к нему на «вы» с легкой иронией, хотя и достаточно уважительно. — Посмотрите, какие тут большие континенты. В школе мы проходили, что пустыни всегда образуются в глубине континентов, куда не доходят водные массы. Это, конечно, еще и от розы ветров зависит и от течений… Но либо у полюсов, либо у экватора должны быть пустыни. А тут, посмотрите, суша есть и там, и там, но везде зелень.

— Можеть быть, у них пустыни зеленые? — предположил штурман Келис. — Или действует еще какой-то фактор? Ну, для переноса воздушных масс.

И тут до Тима дошло, что ему еще на планете не нравилось.

— Почему здесь нет гор? — поинтересовался он в пустоту. — На Земле очень хорошо видно горы. А тут не видно.

— Сейчас посмотрю, — ответили Рената и Олежа чуть не хором.

Олежа, видно, нашла информацию первой.

— Потом, капитан, — сказала она, — что горы тут очень старые. У планеты давно нет вулканической активности. Горы сточились. Она старше Триоки.

— Так, — сказал Тим. Тут уж хватило его школьных познаний в географии. — Вы понимаете, что вы говорите?

— В смысле? — удивилась Олежа.

— Если у нее нет вулканическое активности, — ответила за Тима Рената, — то как эта красотка удерживает вокруг себя атмосферу? Нужно же электромагнитное поле.

— Его может вырабатывать какой-то другой фактор…

— И я даже знаю какой, — сказал Тим. — Дотуш. И вы уже под его влиянием. Поэтому не замечаете очевидное и не хотите верить нам. Олежа Пирс, Келис Малс, я отстраняю вас от командования кораблем.

Шемин-мингрели переглянулись.

Тим ожидал, что они начнут возмущаться, может быть даже окажут сопротивление. На этот случай у него были приготовлены меры, но он отчаянно надеялся, что влияние дотуша не так велико, может быть, даже чисто автоматическое, на уровне рефлексов, если он еще до конца не проснулся. Очень уж ему не хотелось эти меры использовать.

— Слушаюсь, капитан, — Олежа символически поднялась со своего кресла, и Келис, повинуясь ее сигналу, сделал то же.

Потом добавила уже совершенно «гражданским» тоном:

— Хочется покомандовать единолично — валяйте. Только никто на нас не влияет. Мы тренированные.

Келис согласно кивнул.

Тим пробормотал:

— Этого-то я и боюсь.

Ощущение, что в спину смотрит невидимый глаз, сделалось особенно сильным, практически невыносимым.

Глава 40

«В Голливуде начала двадцатого века и то сняли бы лучше», — вот какая мысль крутилась у Алекса в голове, когда он смотрел на экран, где разгоралась борьба борбра с ослом. То есть, пардон, эсминца неведомых Чужих и гигантского кальмара тлилилей.

Мысль была нервная, и Алекс даже тихонько захихикал. Риу не обратила на него внимания. Может быть, она знала, что он еще не пришел в себя от пульсирующего в венах адреналинах; что он смертельно устал, очевидно, голоден (но мысль о еде казалась противоестественной), еще более очевидно, изранен… Кстати говоря, Риу дала ему какое-то тлилильское обезболивающее, заверив, что оно должно быть для Алекса безвредно и не вызвать привыкания. Алекс очень сильно подозревал, что то был обыкновенный этанол, потому что эффект казался очень похожим. (На вопрос, биолог ли Риу, та как-то очень изящно ушла от ответа, сказав, что обучалась всему понемногу, как то полагается тлилилю с высоким индексом интеллекта).

Так вот, о Голливуде…

На черно-белых экранах творилось нечто совершенно беспомощное.

«Эсминец», как называл его Алекс про себя, где он только что побывал — в это до сих пор не верилось — по-прежнему рассекал воду, но теперь его обвивали вынырнувшие из воды антрацитово-черные щупальца.

Длина этих щупальцев потрясала воображение. Они с некоторым напряжением обхватили эсминец, и теперь пытались то ли разломить его, как сухую деревяшку, то ли утащить под воду. Ни то, ни другое, не очень получалось. Щупальца елозили по бортам эсминца, эсминец пытался ускорить ход, и все это тянулось уже минут пять.

Любого режиссера за такую сцену в блокбастере сняли бы с его поста, освистали бы и подали бы в суд за растрату продюсерских денег. Да и спецэффекты к тому же подкачали: черные щупальца дергались как-то дергано, сегментировано, и казались слепленными из пластилина на скорую руку.

Алекс не удержался и спросил, отчего так:

— Это не щупальца, — неохотно сказала Риу. — В смысле, это не конечности. Это ротовой аппарат. И амплитуа движений характерна для заглатывания пищи.

Алекс содрогнулся, представив рот, к которому крепится такой ротовой аппарат. А потом снова не смог сдержать дурацкое хихиканье — нет, положительно, там был этанол!

— Она что, будет жрать эту железяку?

— Это гигантский завод, приспособленный для переработки металла в глубинных слоях океана, — сказала Риу. — Оно может сожрать и железяку.

Помолчав, она добавила:

— Поэтому они прождали так долго. Эту штуку так быстро из глубинных слоев не поднимаешь.

Прежде такая фраза напугала бы Алекса, заставив заселить ту самую аморфную бездонную бездну, что являлась к нему в кошмарах, вполне конкретными монстрами. Но сейчас ему было практически все равно. Ну что ж. Завод так завод. Бывает и не такое.

— Долго еще? — спросил Алекс.

— Теперь в любой момент. Оно и так что-то долго возится…

Тут, словно по сигналу, щупальца напряглись, словно собравшись для последующего решающего рывка. Эсминец тоже словно рванулся, окутавшись облаком пара — может быть, это был защитный механизм, а может быть, эсминец был серьезно поврежден…

Риу что-то сказала по-тлилильски, не озаботившись переводом, и начала тыкать пальцами в зеркало экрана.

Несколько видов сменилось, в частности, появилось что-то вроде радарной схемы, «вид сверху». В центре этого маленького экрана было пятнышко, по форме напоминающее эсминец, рядом с ним и под ним — пятнышко несколько большем размером. Видимо, этот подводный завод-кальмар. Вокруг — еще точки и пятнышки, значительно меньше и того и другого. То ли группа поддержки, то ли просто наблюдатели.

И вдруг большое пятнышко, кальмар, исчезло! И один за другим начали гаснуть пятнышки помельче.

Риу что-то сказала еще на своем языке, но на сей раз все было понятно Алексу без слов. Он и сам добавил пару ласковых на сествана. Они переглянулись.

— Ну что? — спросил Алекс. — Теперь надо начинать паниковать?

— Не думаю, — сказала Риу. — У них должен быть запасной план. У них не может не быть запасного плана. Предприятия такого рода… там протокол на протоколе на протоколе, никто и чихнуть не смеет без запасного плана. У вас не так?

— У нас точно так же, — мрачно сказал Алекс, — но у нас еще халатность на халатности и тупой некомпетентности.

— Ну, хоть что-то в Галактике не меняется, — Риу пожала плечами. — Но тут дело планетарной безопасности. Сейчас посмотрим…

Она вновь забарабанила пальцами по зеркалу, и внезапно посреди экрана появилось изображение эсминца в куда лучшем качестве, чем раньше, да к тому же цветное.

— Вот сразу бы так, — пробормотал Алекс.

— Это не я, — Риу казалась обеспокоенной. — Это наше… правительство, скажем так… затребовало лучший вид, а я просто к нему подключилась. Сейчас что-то должно произойти.

Снаружи картинка казалась даже мирной: с этого ракурса эсминец Чужих походил на этакий детский пароходик, шлепающий себе по воде, который кто-то обвесил ненужной машинерией странного вида. Если, конечно, забыть о размерах этого пароходика и о том, какие разрушения он уже причинил. Ярко светило солнце, играя на водных брызгах — идиллия!

И тут…

Сначала Алексу показалось, что в воздухе появилось что-то вроде легкого тумана, этакая прозрачная дымка, застелившая горизонт. Дымка все сгущалась, превратившись уже в темно-фиолетовую пленку, и уже стало ясно, что она движется прямо на эсминец.

Риу оскалилась, глядя на экран, ее хвост замолотил по полу мелкой дробью: первый раз Алекс наблюдал такое! До этого ему казалось, что хвост у тлилилей, в отличие от наземных животных, вообще не принимает участия в выражении эмоций.

— Что это? — с тревогой спросил он.

— Что-то, о чем я только слышала… — сказала она неохотно. — Если это то, о чем я думаю… О, гнусные слизистые твари! Столько лет тяжелого труда!

Облако сгустилось до полной синевы, застелив экран, и так продолжалось минуты две. Потом дымка рассеялась — и все. Поверхность моря была чиста. Полностью. Будто и не было никакого корабля.

Алекс почувствовал себя полным и законченным идиотом.

— Он что, уплыл? — спросил он.

— Нет! Он был уничтожен.

— Но… каким образом?!

— Это такие… миниатюрные животные? Не знаю, как объяснить. Они пожирают металл и пластик. И все, что похоже по структуре на металл и пластик. Если правительство решилось их выпустить, то кто-то крупно напортачил.

— Почему?

— Потому что их не остановить! Так раньше проводили Столетние Очищения на планете! Их выпускаешь, они жрут все, что находят на поверхности и в верхних слоях воды, потом массово вымирают. И все! Понимаешь, все жрут. На всей планете.

— А разве у вас… Я думал, вы только в космосе используете…

— Они — нет, — сказала Риу совершенно безжизненным тоном. — Но мы инопланетными технологиями не брезговали. У нас, у Движения, есть свои базы. Точнее, были. О, подлые, подлые твари!

Алекс вычленил из этого главное:

— Так что, никакие специалисты посмотреть Хонду и Леднева не приплывут? — уточнил он.

Риу вызвала кого-то в свое убежище, чтобы они осмотрели спасенных. Пока Хонда и Леднева лежали на полу, у постамента с опутанной своими «проводами» лилуной, и до того походили на трупы, что Алексу делалось не по себе.

— Не знаю, — ответила Риу. — Я ничего не знаю.

«Дичь и круговерть, — подумал Тим. — Вот это — настоящие дичь и круговерть».

Он никак не мог понять, что творится с планетой. А хуже того — это не могли понять планетологи из геллорского флота.

Этот флот (шесть кораблей, хотя Тим подозревал, что на деле их больше) барражировал на расстоянии радиовидимости, на удаленных орбитах от планеты. Тим уже предупредил, что у него есть подозрения на действия дотушского излучения.

Тем не менее, ментальные сигналы дотуша никак не подтверждались: его экипаж вел себя адекватно, сидел себе по каютам (кстати, каюты тут были куда больше и роскошнее тех, что Тиму доводилось видеть на земных военных кораблях — ну разумеется) и не пытался оспаривать его капитанскую власть.

Между тем, планета медленно поворачивалась под ними, прекрасная, зелено-голубая и вроде бы лишенная малейших признаков разумной жизни.

Им недосуг было заниматься исследованиям таинственно отсутствующих пустынь; да и, если в действии был биогенный фактор, для этого пришлось бы высаживаться. А Тим не хотел этим рисковать. Однако магнитными полями планеты они занялись, благо, сделать это было нетрудно.

И довольно быстро выяснили, что магнитное поле, окружающее планету, имеет специфическую форму — как будто оно генерировалось не изнутри планеты, а с ее поверхности. Так оно и было: планета, явно старше Земли, уже полностью охладила свои недра; процесс горообразования на ней также прекратился. Методом несложных подсчетов и наблюдений они определили, что это магнитное поле имеет биологическое происхождение. Вот что именно его генерирует, — точнее, какие именно животные или растения или вся биосфера целиком, — они не поняли.

Планетолог из геллорского флота с непроизносимым именем прислал Тиму взволнованную депешу, что это совершенно невероятное открытие, и оно вполне может принести ему какую-то там премию. Заодно он запросил разрешения на исследование поверхности планеты.

Тим отказал.

— Если магнитное поле генерирует все-таки сама планета — значит, дотуша на ней нет? — спросила Рената, когда они в рубке рассматривали последние данные.

Тим же вспомнил галерею в корабле дотуша.

— Не вижу, как это противоречит версии капитана, что это работа дотуша, — неожиданно поддержал Тима Вонг.

Посол, кстати говоря, показал себя хорошим спортсменом и использовал это звание без малейшей иронии, в отличие от Ренаты. А может быть, то было унаследованное китайское почтение к рангам.

— Если это биосфера планеты, значит, это не дотуш, только и всего, — сказала Рената. — Значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Нет ни единого признака, что дотуш прячется где-то здесь. Мы же не можем просветить всю планету огромным рентгеном. Да если бы и могли, у нас есть только приблизительные представления, как дотуш выглядит.

— А вы что же, думали, что дотуш там построил гигантские аппараты, которые генерируют это магнитное поле? — усмехнулся Вонг.

— Не вижу другхи вариантов. И эти приборы должны быть тогда достаточно велики, мы бы засекли их с орбиты при облете. Но даже если они замаскированы…

— Рената, вы молодец, — сказал ей Вонг почти отечески. — Вы умная, яркая женщина. Но вы, при всем уважении, слишком технарь. А у меня всего лишь жизненный опыт работы с инопланетянами. Их никогда не следует рассматривать с лицевой стороны.

— В каком смысле? — не поняла Рената.

— Не та идиома, прошу прощения. Принимать за чистую монету, я хотел сказать. Вы же изучали резюме Крюкова.

«Резюме Крюкова» представляло собой краткий конспект всей информации о дотушах, который Тим составил во время своих изысканий. Ни одну курсовую работу он не писал с таким тщанием. К тому же ему очень помогла Таня.

— Изучала, — сказала Рената. — Там говорилось, что дотуши считают своим долгом формировать под себя планетарную среду.

— Ну а «формировать под себя» для вас непременно значит «залить бетоном и уставить механизмами»?

Рената замолчала.

— Я тоже подумал о генной инженерии, — сказал Тим. — Мы вообще не нашли почти никаких прямых записях о технологиях дотушей. Видимо, владелец корабля всерьез опасался, что он попадет в чужие руки, и постарался не оставить нам ничего полезного.

Вонг посмотрел на Тима непроницаемыми темными глазами, и у Тима сложилось четкое ощущение: знает, старый, опытный дипломатический лис, прекрасно знает, что Тим в растерянности и не знает, как поступить, и с каждым часом чувствует себя все большим идиотом, вращаясь вокруг этой планеты! Потому что не представляет, как искать на ней дотуша, если он спрятался за этой средой как за ширмой.

Джек толкнул Тима носом в бедро. Машинально почесав пса за ушами, Тим сказал:

— Да, приятель, застряли мы. Так что пойдем-ка я тебя покормлю…

(Можно было настроить кормежку автоматически, но Тиму это не нравилось и он всегда по возможности сам занимался своим другом).

И тут его осенило.

Спрятался как за ширмой, говорите? Очень может быть, что и так: дотуш явно постарался, чтобы ничего не выдавало его присутствия, когда он залег в спячку. Но спит он или нет, а питаться чем-то он должен. И это питание должна поставлять ему среда. И значит… значит…

Что-то полузабытое, даже не из школьного курса биологии, а из какой-то старой дурацкой книжки или комикса всплыло в голове. Что-то о сезонных миграциях, на первый взгляд совершенно бессмысленных, но оставляющих груды мертвых тел…

— Вот что, — сказал Тим. — Рената, можете составить для бортового компьютера задачу на поиск леммингов?

— На поиск кого? — не поняла Рената.

— Массовых перемещений биомассы! Очень объемных! Куда-нибудь в одно место. Спорим на что хотите, что они тут найдутся. Может быть, даже не единожды.

Коре новоприбывшие понравились, а Алексу нет. Их было двое. Они приплыли на таких же серебристых ракетных рыбах, какие использовали Риу и Алекс только недавно. Риу впустила их через наружный шлюз, где они долго отфыркивались и восхищались Корой, которая терпеливо лежала на дне, где долго восхищались ею. Мол, какая она огромная, какая красивая, и какие обводы, какая расцветка! А главное — какая мощная телепатия, они услышали ее издалека!

Алекс все это слышал только потому, что встречал их, положив руку на темную шкуру Коры. И он также чувствовал, что под комплиментами касатка попросту млела.

«Не расслабляйся, — сказал он ей. — Они все равно тебе не стая».

«Да знаю я, — досадливо ответила Кора. — Но было бы лучше, если бы ты меня почаще хвалил».

Алекс сразу почему-то счел обеих женщинами, а потом, подумав, для простоты решил считать женщинами всех представителей Движения. А что. Женщины против мужчин. В некотором роде в тему.

Он вспомнил лекцию по ксенобиологии — факкультативный предмет, который он посещал, чтобы набить часы. Ксенобиология двадцать лет назад, как и сейчас, находилась в зачаточном состоянии. Но он помнил, что лектор, немолодая женщина, с иронией сказала, что когда вы затрудняетесь определить, какой инопланетный пол считать мужским, какой женским (допустим, вынашиванием ребенка оба занимаются попеременно или вынашивает не тот организм, который производит яйцеклетки), то проще считать «мужским» более агрессивный пол. Или просто господствующий.

Так вот, исходя из этой парадигмы по крайней мере господствующим «полом» тлилилей вполне можно было назвать тех, кто сейчас держал власть. Хотя граница проходила не по биологическим признакам, строго говоря.

Одна из прибывших была очень маленького роста, гораздо пухлее Риу. Пухлость среди тлилилей не считалась уродством, наоборот ценилась, как дополнительная теплоизоляция под водой, но эта тетушка была практически шарообразной. Ее волосы были сплошь заплетены в косички и украшены каким-то диким количеством бусин и ленточек, которые она тут же начала выжимать и приводить в порядок, выбравшись на приступку-«десну» в предбаннике.

Вторая была высокая и очень несуетливая, без каких бы то ни было украшений в волосах в принципе. Ну прямо комический дуэт.

— Алекс, познакомься, Гора, спецалист по психопрограммированию, — представила Риу высокую. — А это Ния, ее охранник, — то относилось уже к маленькой.

— Спасибо, я уже знаю, — ответил Алекс. — Через Кору уловил.

Он думал, что Риу обидется на его резкость. Похоже, она как-то телепатически обратилась к гостям, потому что те без дальнейших слов прошли к внутренней диафрагме.

— Алекс, пойдем, — сказала Риу. — Или вы думаете, что они будут обследовать ваших соотечественников на расстоянии?

— Я лучше послежу отсюда, — сказал Алекс, погладив Кору по носу. — Она все равно все время на связи. А так ей будет спокойнее, я ее слишком часто одну оставлял.

Мотив у него, конечно, был совершенно другой: ему надоело, что Риу и Кора разговаривают телепатически у него за спиной, образно говоря, и он предпочел бы оставаться в курсе этого разговора. Ему требовался тактильный контакт либо с той, либо с другой, и тактильный контакт с Корой представлялся куда более приятным вариантом.

Риу это, разумеется, поняла, раздраженно — а может, иронично — хлестнула хвостом и так же без дальнейших слов удалилась.

«Мог бы и прямо сказать, — укорила его Кора. — Племянница обиделась».

Она переняла у Алекса привычку называть Риу «она», тем более, что самой Риу было, похоже, все равно.

«Вряд ли, — фыркнул Алекс. — И потом, я тоже сказал правду. Я слишком часто оставлял тебя одну».

У Алекса сложилось впечатление, что ментальный фон Коры потеплел. Будь она кошкой, она бы замурлыкала.

«Попробуй посмотреть моими глазами», — сказала она ему.

«Зачем…» — начал Алекс, но тут же ему стало понятно, что имела в виду Кора.

Она вовсе не собиралась показывать ему внутренности наружной каверны своими глазами, пусть даже зрение у китовых совсем неплохое. Оказывается, она прекрасно видела все то, что происходит за стенкой.

Это было странно. Благодаря тонкому слуху и вибрациям от стенок Кора уже могла формировать довольно сносную картину того, что происходило в соседнем помещении, но еще она, оказывается, читала мысли Риу, Горы и Нии, что все находились там. И это было что-то вроде три-д модели в техноколоре: все очень яркое, все плывет, перетекает одно в другое. И при этом ты словно бы видишь — нет, чувствуешь — эмоции, словно бы истекающие из всех троих. Алекс мог «видеть» их, словно ауры, окружающие головы. Нет, четверых! Кора, оказывается, чувствовала и лилуна. Хотя ее «аура» напоминала какую-то мешанину размытых, грязновато-коричневых цветов.

Леднев и Кора выглядели совершенно инертными, бледными фигурами. Все то время, когда трое тлилилек поднимали их, переворачивали, клали на пьедестал, подсоединяли к ним те же самые лианы, которые опутывали лилуну…

На этом месте Алекс хотел вмешаться, но Кора остановила его еще прежде, чем он сделал хотя бы одно движение:

«Они не хотят им зла. Эти штуки… они просто… позволяют смотреть внутрь разума? И позволяют разуму смотреть внутрь тебя?»

«Я думал, они контролируют лилуну…»

«Нет, Риу говорит, что лилун контролируют по-другому. Эта просто не имеет собственной личности, поэтому это все так… выглядит. И Гора — лилуна».

«Что?» — удивился Алекс.

«Да, лилуна. Ния при ней то же самое, что Риу — при этой лилуне. Они обе многим рисковали, что выбрались сюда. Если их отсутствие заметят, Нию могут убить, а Гору изолируют».

«Почему же они нам помогают?»

«Потому что рассчитывают на нашу помощь в ответ. И потому что Риу их попросила».

Тут Гора, которая словно ждала комментария Коры, нацепила лианы и на себя. Легла она, правда, не на постамент, на котором уже не оставалось места, а прямо на пол. Синие огоньки забегали по лиане, она прикрыла глаза.

«Сколько ждать?» — спросил Алекс у Коры.

«Сейчас спрошу Риу… Она говорит, снаружи — недолго. Полчаса, час. Внутри, в разуме, время субъективно течет гораздо быстрее…»

Полчаса показались Алексу ужасно долгим сроком. Он решил никуда не уходить из предбанника с Корой и только уселся на узкий бортик-десну, опустив ноги в мутную воду.

Ему отчаянно захотелось спать. Усталость всех прошедших часов вдруг навалилась на него десятикратно. Он попытался сообразить, сколько времени прошло с момента, когда они с Корой отправились смотреть датчики, — и не смог. И тем более не получалось представить, что еще совсем недавно все они были живы, здоровы и любые слова о галактической войне казались несмешной шуткой. Где, в Галактике, в наше-то время? Ну, может быть, где-то далеко, ближе к Ядру, или в дальних рукавах, которые Галактическое Содружество еще толком не исследовало…

А теперь эта большая война с неведомым, но невообразимо хорошо вооруженным противником — если он может позволить себе разбрасываться такими штуками, как «эсминец» на Тусканоре, и тем более вздергивать разумность Коры до человеческого уровня — подступила совсем близко. Как темная бездная под ногами. Как страшный зверь с щупальцами, что ворочается в этой бездне…

Алекс тряхнул головой. Голова звенела, перед глазами плыли разноцветные круги. С чего он вообще взял, что война неизбежная? Эта хрень плавала под водой Тусканора, может, миллионы лет! Есть большой шанс, что цивилизация, которая ее туда запустила, давным давно почила в бозе.

Тревожный сигнал Коры ворвался в его мысли, отразился от стенок помещения.

Ругнувшись, Алекс соскочил в воду, прошлепал к Коре и положил руки на ее бархатную шкуру.

«Что?»

Но вместо Коры он увидел Гору, сидевшую на полу. Она тряслась, была бледна, как смерть, и отворачивала голову от чашки, которую ей пихала под нос Ния — отказывалась лакать.

«Спроси ее, что с Хондой и Ледневым! Спроси!»

«Она уже мне все передала. С ними плохо. Хонда еще, может, выкарабкается, хотя часть ее самости будет потеряна…»

«Часть чего?! Личности?!»

«Самости. Она так сказала. Не перебивай. Большая женщина выкарабкается, а Леднев уже нет, он выжжен полностью. Но хуже другое. Гора говорит, что мы все в огромной опасности. Но не от того, кто прислал проб, а от Проекта».

Алекс не сразу вспомнил, что такое Проект. Потом сообразил. Риу ему рассказывала. Огромная организация внутри Галактического Содружества, которая занималась проблемами контакта с потенциально враждебной цивилизацией. Риу считала, что именно эта цивилизация и прислала «эсминец». Черт, как все сложно и как болит голова…

«И чем опасен Проект?»

«Тем, что они попытаются убить до… дотуша, который отправил штуку-разрушитель. А его убивать нельзя. Ни в коем случае нельзя! Он — единственный шанс на спасение!»

А в следующий миг диафрагма раздвинулась и в комнату ворвалась Риу.

— Вот тут ты нам и нужен, Алекс, — сказала она не терпящим возражения тоном. — Ты достанешь корабль и полетишь на ближайшую планету Проекта. Это Триока. Тебе надо будет связаться с ними…

— Откуда я достану корабль? — озлился Алекс. — Из дерьма соберу?! У вас даже дерьмо рыбы жрут!

— Откуда хочешь, — сказала Риу. — Я сказала, что не допущу гибели этой планеты от рук нашего правительства, и я ее не допущу. Если параллельно предотвратим гибель галактики, тем лучше для галактики, не так ли?

Глава 41

Космос огромен.

Собственно, это главное, что нужно понимать о космосе. Он непредставимо велик. Две межвездные империи, насчитывающие тысячи миров, могли бы воевать друг с другом много столетий, и их флоты ни разу не встретились бы, даже патрулируя примерно один и тот же участок пространства.

Можно сколько угодно приводить в примеры цифры с десятками, даже сотнями нулей. Можно рисовать картинки в каком угодно масштабе. Можно вспоминать, что солнечный свет идет до Юпитера целый час и привести в пример знаменитый снимок, сделанный на заре космической эры, где Земля с орбиты Нептуна кажется крошечной, едва различимой голубой точкой[10].

Но все равно все это колоссальное одиночество космической ночи, которая так же надежно сталкивает расы друг с другом, как и разделяет их, невозможно понять, пока не окажешься с ней один на один.

Тим почувствовал примерно это, когда крошечный «катер» отделился от огромного корабля-матки, на котором они прилетели… черт возьми, сообразил Тим, я даже не помню, как он называется! Да и есть ли у него название? У кого-то из знакомых Тиму инопланетных народов была традиция: не называть корабли, ни морские, ни космические, чтобы боги не знали, на кого гневаться. Использовались только порядковые номера. Он не помнил, может быть, это как раз касалось шемин-мингрелей.

Тим хотел было уже спросить у Вонга, который управлял их кораблем, но передумал. Все их разговоры записывались и передавались на корабль. Хорош бы он был, если названия у корабля все-таки было.

Итак, их крошечная лодочка отделилась от корабля, и вместе с ним — словно бы не просто от человечества, но и от всего сообщества разумных, что ждало за их спинами. Ждало, затаив дыхания.

Планета вращалась внизу, буквально под их ногами: огромная, красочная, непонятная. С орбиты удалось засечь то, что было, по их представлениям, массовой миграцией животных, но в таких вещах никогда нельзя быть абсолютно уверенными. И если они ошибутся, у них может не оказаться времени на второй заход…

— Что, никогда не был в рубке перед десантированием? — спросил Вонг.

У него стало злое, как будто даже помолодевшее лицо, и Тим подумал, что никогда как-то не размышлял, что заставило посла принять участие в Проекте, поставить все на карту, потащиться сюда. А ведь Вонг, пожалуй, авантюрист. Может быть, настолько авантюрист, что по-настоящему скучал по штурвалу небольшого космического кораблика — того, на котором действительно чувствуешь, что пилотируешь. Вот как сейчас, когда планета внезапно вылетает из-под ног и наваливается сверху…

— Никогда, — признал Тим.

Наверное, ему стоило остаться на корабле. Он капитан, должен был остаться. Послать с Вонгом Ренату или Бергмана, который так и просидел всю дорогу в машинном отделении; предположительно, узнавал что-то полезное у шемин-мингрелей, но с тем же успехом мог соображать с ними на троих.

— Ну так вообще ни хрена не похоже, — сказал Вонг весело. — Не чувствуешь даже, что летишь. Я мог бы вообще тебя за рычаги посадить, и то бы не хуже вышло!

Тим в этом сомневался: пульт управления, в котором Вонг ориентировался играючи, казался ему довольно сложным. Уж всяко посложнее, чем у шемин-мингрельского автомобиля, а это был предел тимовых возможностей. И никаких рычагов на нем, конечно, не было: Вонг пользовался устаревшим космическим жаргоном.

Шемин-мингрели, в отличие от людей, которые не полагались на сенсорику, устроили полностью сенсорную панель: вместо кнопок на большом экране горели значки вроде иконок. С другой стороны, у них большая часть техники управлась мысленно. Ручные элементы управления ставились только на тот случай, если пилот вдруг окажется в растерянном состоянии — настолько, что его разум начнет подавать противоречивые сигналы. Для управления людьми аппарат пришлось немного переделать.

Ну что ж, по крайней мере получилось красиво.

Сделав ошибку в одном, остальное посол определил абсолютно верно. Тим никогда не сидел в кабине челнока при спуске на планету, но прекрасно представлял себе, как это чувствуется: дикие перегрузки, обшивка накаляется, мотор воет, ты молишься, как бы тебя не садануло об этот булыжник на всей твоей чертовой скорости…

В этот раз все оказалось иначе. Никаких перегрузок, никакой вибрации. Шума двигателя, и в земных кораблях внутри не слышно, но шум вспомогательных механизмов, того же «холодильника», более чем ощутим. А тут ничего. Тишина, как в консерватории за секунду до того, как маэстро взмахнет смычков. Так тихо, что слышно, как волосы на голове шевелятся.

Планета перестала наваливаться сверху и заняла четкое место внизу. Теперь они уже не летели к ней «вверх», а падали, быстро и бесшумно. Рубка казалась прозрачной — не потому что на самом деле была таковой, а потому что вся ее поверхность, кроме пилотского пульта, поднимающегося из пола на тонкой ножке, и кресел-ложементов, представляла собой огромный стереоэкран — и было видно, какой ландафт, совершенно не похожий на Земной, открывается буквально под ногами. Круче, чем на аттракционе. Никакого четкого чередования лоскутов лугов и возделанных земель, никакой геометрически правильной паутины дорог. Совершенно девственный мир: плавные линии луговых холмов, причудливые петли реки, темно-зеленые протуберанцы лесов, отвоевывающие луговое пространство…

И вдруг земля перестала лететь на них, зависла совершенно ровно внизу, не приближаясь и не отдаляясь. Теперь под замер луг — пышное разнотравье, в котором выделялись полосы посветлее и потемнее, как на морской глади. Они висели примерно на высоте многоэтажного дома..

— Да-а, — пробормотал Вонг. — Были бы эти штуки у нас лет тридцать назад… Смотри, капитан. Привел тебя как по ниточке.

Тим сначала не понял, о чем он. А потом разобрал: широкий поток светло-коричневых спин толпился у переправы, бросаясь в воду и поднимая брызги. С этой высоты брызги выглядели легкой рябью.

— Давай за ними, — сказал Тим.

— Да я знаю, — ответил Вонг.

— И я знаю, что ты знаешь, — ответил Тим по-русски. — И вообще я здесь только за тем, чтобы потом тебя в случае чего под трибунал не отправили, так?

Вонг остро посмотрел на него черным глазом.

— Под трибунал меня не отправят, я штатский, — сказал он скучным голосом. — А суд на Земле мне грозит в любом случае, если что-то пойдет не так. Кто там сидит в капитанском кресле на Земле неважно, все равно главный я.

Тим подумал, что понятия не имеет, что он имеет в виду, выделяет голосом «на Земле» и «земной». Но сказал, на всякий случай с иронией:

— Спасибо.

— Не за что, молодой человек. А-абсолютно не за что…

И Тим перевел это так: Вонг рискует так же, как Тим, в случае провала, но в случае успеха все лавры тоже достанутся ему. По крайней мере, на Земле. А кому какая разница, что там подумают инопланетяне?

Ну а в случае, если их миссию инопланетяне расценят, как успех, а Земле результаты не понравятся, Вонг тоже сумеет вывернуться, подставив Тима… Ай да молодец!

Впрочем, сейчас это Тима не волновало.

— Разрешите опуститься ниже, капитан? — это Вонг спросил уже на общеторговом. — Хочу посмотреть на этих зверей.

— Зачем опускаться? Приблизьте изображение…

Вонг хмыкнул, но послушно сделал что-то на пульте. Изображение приблизилось, и Тим запоздало сообразил, что посол, может быть, хотел еще поиграться с возможностями маленького кораблика, доставшегося ему. Кто знает, сколько лет он не пилотировал.

А звери действительно были красивы. Похожи на оленей или лошадей, только еще более высокие, вытянутые, поджарые, с сильной мускулатурой и широкой грудью. Мягкая замшевая шерсть, на первый взгляд коричневая, при боковом освещении отливала зеленым. Тут и там в стаде мелькали рога. Кажется, имелись они не у всех самцов, а у которых были, вздымались вверх белыми башнями.

— Царские звери, — сказал Тим.

— Почти жалко, — согласился Вонг.

Тиму было жалко без всяких почти.

Если он не ошибся, звери бежали в пропасть. Вот она, уже показалась на горизонте, там, где луг медленно высыхал, переходя в жетскую гравийную косу. Дальше за ней начиналась плоская равнина, поросшая совсем мелкой рыжей травкой. А потом — пропасть. Слишком узкая для каньона и слишком глубокая… вообще для чего угодно слишком глубокая.

Они вообще-то сначала нашли эту пропасть, а потом уже проследили к ней миграцию. И вот теперь им предстояло увидеть все воочию…

Пропасть уже оказалась под ними — длинный разлом, оскаленный неровными зубьями.

— Рената, — сказал вслух Тим: она постоянно прослушивала разговоры.

— Да, кэп?

— Спускаемся в пропасть. Связь может прерваться, телеметрия тоже. Не паникуй.

— Ясно. А когда начинать паниковать?

— Если не поднимемся через семь часов, разрешаю поорать и побиться головой о пульт, — хмыкнул Тим. — Лезть нас доставать — запрещаю. Отведите с Бергманом корабль на безопасное расстояние о планеты, передай командование Олеже и действуй по обстоятельствам.

Все это они уже обговорили заранее, но сейчас Тим почувствовал необходимость повторить. Опять же, в прошлый раз запись была выключена. Теперь же все их слова фиксировались на пленку.

— Знаешь старые фильмы, кэп? — спросил Вонг.

— Насколько старые?

— Докосмической эры.

— Немного, — слукавил Тим. Он обожал эти фильмы.

— Нам в училище показывали, для культурного развития. Я чувствую себя долбаным Люком Скайуокером!

И кораблик нырнул в ущелье.

Алекс спал плохо, несколько раз просыпался. То ему снилось, что на него темной бездны под ногами смотрят горящие глаза; то — что стены вокруг начали смыкаться и переваривают его. Несколько раз он просыпался, только чтобы снова увидеть все то же: пульсирующие огоньки на лианах, обвитых вокруг непомерно толстой туши лилуна в центре, Хонду и Леднева по обеим сторонам нее на том же пьедестале, и темные силуэты вокруг — Гора, Ния, Риу, черт его знает, кто именно. Дикарские пляски, камлания вокруг костра — примерно с тем же результатом..

Ему выдали что-то вроде спального мешка и сказали спать прямо здесь. Алекс был чуть не до слез благодарен тлилилькам за это и не собирался спорить, только пожалуйста, оставьте его в покое, дайте ему поспать, а потом желательно поесть, он согласен даже на этих прозрачных червей, только не заставляйте все решать прямо сейчас…

— Вставай, — Риу потрясла его за плечо. — Я дала тебе выспаться, сколько можно, но уже пора что-то решать.

Алекс промычал что-то, понимая с ужасом, что решать он ничего не в состоянии.

Тогда Риу сунула ему в руку какие-то капсулы.

— На, — сказала она. — Это универсальный стимулятор. Действует на всех кислорододышащих с двумя кругами кровообращения и выделенными органами фильтрации. У вас же все так?

— Угу, — согласился Алекс, давясь капсулой. — А у вас?

— А у нас один общий орган фильтрации, который вместо ваших печени и почек, а кругов кровообращения три. Ты не знал?

— Забыл, — соврал Алекс, который не вчитывался в детали биологии тлилилей.

— Надо что-то решать. Я пробежалась по своим контактам. Корабля у нас нет. Потом, я не знаю, что делать с вами. Официально Плот был уничтожен. Я не могу просто так предъявить вас правительству и сказать, что вы прятались здесь, у меня.

— Я думал, ты официально директор этой штуки. Этой рыбы то есть.

— Я не имею права в нее никого пускать. И я не собираюсь ради вас подставляться. И так уже…

— Между прочим, я по твоей наводке лез в эсминец! — спросонья Алекс почувствовал дикое возмущение. — Ты же хотела получить информацию?

— Мы ее получили, а ты спас своих. Так что мы квиты. Дальше я подставляться за тебя не собираюсь.

— Офигеть. То есть мы все трое официально мертвы?

— Вроде того. Был бы жив Аше, я бы придумала, что с вами делать…

— А он мертв?

— Понятия не имею. Связаться не получается.

— Черт… а как же Кора?

— С Корой никаких проблем. Ее мы примем в любой из наших подводных баз как родную. Вот с вами проблема. Там для вас ничего не приспособлено. Да и что вам толку там жить? Нам нужен космический корабль и вернуть вас к другим инопланетникам, передать им послание.

Алекс обхватил руками голову. За что ему все это? Он обыкновенный биолог, специалист по китообразным, дипломат-недоучка, он вообще послан сюда чисто для того, чтобы присматривать за декоративным элементом — Корой. У него болят руки, ноги, голова… в ней, правда, проясняется: капсулы Риу оказались и впрямь чудодейственными. Но это не значит, что от этой ясности становится виднее, что делать…

И тут Алекса, кажется, наконец осенило.

— Где Гора и Ния?

— Уплыли. Они не могут долго отсутствовать на своем месте, Гору хватятся. И так задержались.

— Они сказали, что делать дальше с Хондой и Ледневым?

— Нет. Гора не специалист по реабилитации вашего вида. Она уверена только, что Хонда еще может оправиться, а Леднев нет.

— Это я помню, — отмахнулся Алекс, который в другое время пожалел бы Леднева: немногословный врач ему нравился. Сейчас, однако, ему было совершенно не до этого. — Она не сказала, как заставить Хонду очнуться?

— Нет, ничего не говорила. А зачем нужна Хонда?

— Затем, что Хонда придумает, что делать. У меня, честно говоря, отказывает воображение. Давай эту свою капсулу. Их запивать надо?

— Нет, растворяются слюной.

Алекс испытывал странное чувство, когда заталкивал капсулу в полуоткрытый рот Хонды. У нее были суховатые губы, чуть влажные у внутренней границы, и мелькнула мысль, что он уже очень давно не прикасался ни к кому так интимно. Секс и все прочее никогда не привлекали его, но знание чужого человеческого тела… может быть, если бы это было ему доступно…

Он подумал о том, что, может быть, Хонда и Леднев были любовниками. Шона ему ведь намекала. Или то была Эрика? И вот странно, может быть, Леднев так прикасался к ее губам последним, а теперь больше не прикоснется…

Ну и где-то совсем на задворках мелькнула мысль, что, потеряв сознание, Хонда кажется очень некрасивой и что японские корни проявляются сильнее: у становится нее какое-то плоское, старое лицо. А обычно куда живее и куда моложе…

Хонда задохнулась, открыла глаза и до боли сжала руку Алекса.

— Господи… — прошептала она. — Господи.

— Всего лишь я, — он постарался дежурно пошутить.

— Нет, — пробормотала Хонда. — Там была песня. Такая песня. Я была уверена, что умираю. Нельзя жить и слышать, это, нет…

Она открыла глаза, в этом освещении слишком бледные, и Алекс увидел, какие у нее воспаленные, покрасневшие белки, и как наворачиваются слезы.

— Мы умерли? — спросила она. — Я и Игорь? Мы правда умерли?

— Я не знаю, — честно сказал Алекс. — Но вас мы спасли. Вы…

— А Игоря, значит, нет, — она медленно, словно бы с усилием, разжала пальцы, отпуская его руку. — Ясно. Это я виновата. Он пытался меня отговорить. Но что теперь… — она посмотрела в сторону, мимо Алекса. — Где мы?

— Давайте я принесу вам пить, — предложил Алекс, которому и самому хотелось пить до того, что горло, кажется, трескалось. — И поесть. И все расскажу.

— Пить, — поправила Хонда. — Есть не надо, меня вывернет. Рассказывай.

…Алексу казалось, что рассказать про все, что произошло, быстро невозможно. Бывают дни длиннее года. Этот день — а может, прошло уже больше суток? — выдался именно из таких. Алекс не удивился бы, найди он у себя седые волосы и морщины. Хорошо, что тут нет зеркал.

Но, как ни странно, рассказ вышел довольно короткий.

Уже на середине Хонда потребовала помочь слезть ее с постамента. Поглядела на лилуну, осмотрела помещение. Потребовала уточнения, что они в самом деле в гигантской рыбе. На мгновение Алексу показалось, что вернулась старая Хонда, но его начальница ни разу не воскликнула «Ну и ну!» или «Вот это да», ни разу не усмехнулась и не хлопнула себя по бедрам, как бывало. Она молчала, впитывая информацию, словно черная дыра.

Леднева она даже не коснулась, только проговорила «Ясно», когда Риу вмешалась в разговор со словами, что синие лианы подключены к нему, чтобы стабилизировать и синхронизировать бессознательную деятельность организма. А Алекс ждал от нее какого-то жеста. Ну там что она по волосам ему проведет, пульс проверит…

Наконец, когда дело дошло до того, что правительство тлилилей утаивает от Проекта важную информацию — Риу знала это из правительственных переговоров, вся информация о последних событиях была помечена «не для распространения» — Хонда словно бы оживилась.

Убрав с лица подсохшие волосы, она сказала:

— То есть я так понимаю, что своего корабля нет, и нам нужно выбить у тлилилей живой корабль?

— Видимо, — ответил Алекс. — И я не знаю даже, как подступиться. В смысле, мы же не можем просто выбраться на берег какого-нибудь острова и начать требовать…

— Почему нет? — холодно проговорила Хонда. — В конце концов, они нам должны.

— За что?!

— За все, что случилось на этой жалкой планетке.

— Но это вы с Ледневым разбудили…

— Они этого не знают, — перебила Хонда. — А в некоторых обстоятельствах, Алекс, агрессия — лучшее оружие дипломата.

Она помолчала несколько минут, будто думая о чем-то. Потом спросила:

— Кора может довести нас отсюда до Главного острова?

— Что вы называете Главным? — уточнила Риу.

— Ты меня поняла, — покачала головой Хонда. — И вот что, Риу. Если хочешь сотрудничества и дальше, мне нужна равновесная услуга.

— Какая?

— Ты позаботишься о Ледневе. Хорошо позаботишься, пока мы не сможем его забрать. И упаси тебя все твои боги использовать его как заложника.

Риу выпрямилась с некоторым возмущением.

— Как ты можешь…

— Это все могут, — перебила ее Хонда. — У каждого есть то, ради чего он пойдет на все. У тебя это — твое дело. Если ты по-настоящему захочешь моей помощи, ты можешь попытаться крутить мною через инвалида.

— Я тебя вижу, — сказала Риу, положив свою лапку ей на руку. — Я тебя вижу, и я не буду с тобой играть.

«Ну да, — подумал Алекс. — С такой Хондой шутки плохи. Даже мне это видно. Без всякой телепатии».

— И еще, — продолжила Хонда. — Я не собираюсь служить у вас тут девочкой на посылках. Мне нужен кто-то, кто полетит со мной. Если ты не можешь бросить свою… — косой взгляд на лилуну и пауза, где она то ли не решилась, то ли расчетливо не стала говорить «мать», — подопечную, то подбери того, кто можешь. И помни, что не вы одни умеете читать мысли.

«Все-таки она хочет обменяться заложниками, — понял Алекс. — Черт, с нее и впрямь… как будто содрали слой. Но Кора… она как-то сразу сделала вывод, что Кора чисто на стороне землян. А Кора ведь сочувствует тлилилькам и их Движению…»

Ну что ж. Обо всем следовало волноваться по порядку.

Уничтожить планету с биосферой несложно.

Когда-то считали, что для этого и вовсе достаточно одного метеорита. Огромный камень из глубин космоса врезается в поверхность; небеса заслоняют тучи пепла; пробуждаются вулканы; океаны гонят разрушительную волну цунами, а то и вовсе превращаются в кислоту… Безрадостная картина.

Чуть позже выяснилось, что на деле биосферы куда устойчивее, чем предполагалось. Планету нужно долбить долго и упорно, чтобы жизнь на ней погибла до конца. Ну или взять по-настоящему большой камень.

И все-таки это не такая уж проблема. Космос невообразимо велик, подходящих булыжников в нем невообразимо много. Бери любой, присобачивай на него ракетные двигатели, разгоняй и врезай в планету по любой траектории. Даже если на планете есть система противокосмической обороны, с шансами, что камешек не заметят; а если и заметят, сделать особенно ничего не смогут — при условии, что скорость его достаточно велика. Ну а уж это только вопрос техники. И времени, конечно.

Если же у планеты системы противоракетной обороны нет, то задачка становится и вовсе тривиальной. Даже не нужно выгонять камешек из какого-нибудь местного Койперового пояса или облака Оорта. Бомбы и так делаются в промышленных количествах — для уничтожения опасных астероидов, для добычи ряда полезных ископаемых… да даже и в военных целях, как бы ни отрицало это мирное Галактическое Содружество!

В общем, бомбы были — и у шемин-мингрелей, и у геллорцев. И те и другие даже предложили Тиму ими воспользоваться. Тим отказался.

Причин было две. Во-первых, если дотуш действительно пристроился, как они подозревали, в мантийном веществе, ему все проблемы с биосферой были до лампочки. Землеподобную планету сделать непригодной для жизни сравнительно легко; разнести неживой булыжник, вроде Луны, — надо очень постараться. Конечно, при желании любую планету можно расколоть, как арбуз палкой. Но ведь это ресурсы.

А во-вторых, ему было жалко биосферу. Шемин-мингрели могут сколько угодно считать «сорохов» особо кровожадными, но никому не приятно быть убийцей многих миллиардов живых существ, пусть даже и неразумным. А где гарантия, что, допустим, в морях Третьей не живут полуразумные существа, типа земных дельфинов? Или памятники предыдущей разумной жизни? Планета ведь старая… кто знает, какая жизнь могла существовать на ней, какие цивилизации здесь закатились за много тысяч лет до того, как человечество сделало первый шаг по Солнечной системе?

Все это Тим ничуть не хотел уничтожать, и готов был придумывать любые доводы, чтобы этого не делать.

Правда, с точки зрения личного риска расколоть планету какими угодно бомбами издалека было, конечно, проще, чем спускаться в эту расселину. Страшно было, честно говоря, до усрачки.

Хотя пока ничего страшного не происходило: мимо просто скользили стенки ущелья, базальтовые, слоистые… Олени мимо не падали: Вонг взял хорошо в сторону от того места, где скалы были забрызганы кровью. Никому не приятно, когда мимо проносится беспомощное животное.

— Ну как, уши закладывает? — азартно спросил Вонг.

— С чего бы? Герметично.

— А нет, так заложило бы мощно. Мы уже на три километра спустились… оба на.

Да уж, это было на самом деле «оба на».

Тим считал, что животные летят во что-то типа мясорубки. Сканированием им не удалось ничего засечь, ни с орбиты, ни уже с их маленького суденышка. Но все равно его воображение рисовало что-то мрачное: разделочный цех, животных падают в какой-то туннель, откуда по трубе попадают к самому сердцу планеты…

Ничего подобного. Пропасть оказалась не такой уж бездонной: на глубине трех километров она пропадала, кончалась широким каменистым плато. Это плато усеивали кости. Тысячи, миллионы костей; полуразложившиеся туши; совсем свежие туши сколько хватает глаз. Солнечный свет проникал сюда еле-еле и из-за капризов спектра местной звездочки (а может, скальных пород, от которых он отражался) делался голубоватым. Это если не считать фар их катера. Туши и кости были до половины погружены в мелкий черный песок; фонарь выхватывал неестественно вывернутые конечности, расколотые обломки рогов, вывернутые раны, присыпанные песком… По большей части, правда, тела, сброшенные с такой высоты, раскрашивало в фарш — отвратительно.

Слева от них мерзко со свистом хряпнуло о землю еще одно тело.

— Не дергайся, — сказал Вонг, хотя Тим и не думал дергаться. — Если по нам попадет, эта штука и не то выдержит.

— Холодный и больной рассвет… — пробормотал Тим.

— Стихи, что ли, пишите? — удивленно посмотрел на него Вонг.

— Не я, парень у нас один[11], — Тим дернул плечом. — У вас есть идеи?

— Какие могут быть идеи? Просчитались мы. Если эти туши никому не доставляются…

— А я вот не уверен, что не доставляются, — перебил его Тим. — Гляди.

Из расселины в скалах вышмыгнуло непонятное существо размером с комнатную собачку или с большую кошку. Шубка серая, косматая; на голове то ли рожки, то ли антеннки. Существо практически сливалось по цвету со скалой и, может быть, они бы не разглядели его в тени. Но их там было больше одного: они шебуршались, копошились, и казалось, что это сама тьма там клубится.

Существа явно боялись пришельцев. Вот один сунулся в свет — и тут же отскочил.

— Выключи фары, — велел Тим.

Вонг послушно провел рукой по панели, и свет погас. Маневр возымел успех: существа с бурыми шубками явно осмелели и бросились к тушам — точнее, к фаршу, ошматкам и костям. Напрягая глаза, Тим и Вонг увидели, как те отрывают куски и волокут их куда-то в темноту.

— Ну вот, — сказал Вонг. — Просто местная живность. Приспособилась пир себе устраивать.

— Вонг, — ответил ему Тим, — я помню инструкцию. У тебя есть такой датчик, вроде рентгеновского. Просвети-ка этих малышей?

— Зачем? — спросил Вонг, хотя руки его уже двигались по панели: дисциплина вперед. Все-таки сейчас Тим был его начальником.

На панели прямо перед ними загорелось изображение одного из малышей.

— Снимем шкурку, — проговорил Вонг.

С изображения начали сниматься слои: сперва в самом деле шкурка, потом слой мускулов…

— Ого… — пробормотал посол. — Ты как догадался?

Тим склонен был с ним согласиться: именно ого.

— Интуиация, — ответил он.

Зверек изнутри был не живым. То есть отчасти живым, конечно: на металлических костях и шарнирах наросло живое мясо, а вместо сердца пульсировал крошечный шарик. Судя по графику, шарик излучал радиоволны, и из шли провода к плате позади глаз: своеобразный «мозг»… впрочем, биологический мозг тоже имелся.

— Они все такие? — спросил Тим.

— Откуда ж я знаю…

Вонг просканировал еще нескольких, на выбор: то же самое.

— М-да… ты как думаешь, это существа, в которые вживили микросхемы, или роботы с биологическими частями?

— По-моему, это шаг вперед, — высказал Тим лишь наполовину оформившуюся мысль. — По-моему, это более высокая ступень… Он создает их. Биологию, металл, все. Живое или неживое — неважно, он берет то, что более эффективно.

— Кто он? Дотуш?

— Вроде того.

— Представляю себе. Генетическая память, такая долгая жизнь, такие знания… Мог бы получить настоящую власть. Да хоть над нашей Галактикой. А вместо этого отшельничает.

«Все бы тебе только о власти да влиянии», — подумал Тим. Но вслух сказал:

— Они все уничтожают. Всех разумных, едва те могут с ними потягаться. Биологически не терпят конкурентов. Поэтому либо они, либо мы.

Вонг покачал головой.

— Поразительная агрессивность. Ну ладно. Теперь что, капитан? Даже если их создал дотуш, как мы его найдем?

— Пойдем за ними, элементарно, — сказал Тим, нажав на подлокотник кресла. — Защитные костюмы на нас.

Кресло послушно отпустило его из своих мягких объятий.

— Ты серьезно? — Вонг поднял брови.

— Я бы предложил тебе остаться. но в пещеры лучше не соваться одному, — сказал Тим. — Да и вообще, человек на подстраховке никогда не помешает. Кроме того, так у тебя будет шанс.

— Какой шанс? На что?

— Попытаться договориться с дотушем в обход Галактического Содружества.

Вонг досадливо крякнул.

— Эх, молодежь. Все-таки вы чертовски прямолинейны… Не «договориться», а «оценить обстановку»… И не «в обход»: мы Галактическому Содружеству ничего не должны… И ты что, задумал устанавливать бомбу вручную? Мы же не успеем отойти.

— Там таймер, — сказал Тим. — Три часа. Радиус поражения — десять километров, и нейробиологи меня уверяли, что размер цели неважен. Справимся как-нибудь

Глава 42

Алекс давно подозревал, что в Хонде возродилась душа какой-нибудь надежно отработавшей своей системы ПРО. Не отдельной ракеты, что вы; ракета взрывается с треском, выполнив свою миссию, только ее и видели. А Хонда вставала бастионом и не сдвигалась с намеченной точки. Большая Женщина. Прежде Алекс за это качество ее недолюбливал: с таким начальством невозможно было отвертеться от каких-нибудь дипломатических говорилен. Или вот от визита к писателю Аше. Но когда их цели совпадали…

Во-первых, Хонда заявила, что никакой проблемы с их легализацией быть не может: все, что им надо, — это оседлать Кору и подкатить к ближайшему же острову, даже не обязательно к Главному. На Кору далее можно валить все: и то, что она их спасла сначала; и то, что помогла пережить взрыв и последующее облако мини-троглодитов, которое уничтожило все искусственное на планете.

К счастью, у Хонды, как и у Алекса, искусственных органов не было. У Леднева были — коленный диск — но его решено было в любом случае оставить в рыбе Риу; та пообещала его укрывать. С известной долей достоверности они могли утверждать, что пережили все это в воде — с помощью Коры.

Хонда с полным безразличием самостоятельно вырезала ножом чип-передатчик из предплечья — у нее такой стоял, как у многих дипломатов. Сложнее было вырезать аналогичный передатчик у Коры: касатка внезапно заартачилась и заявила, что даже под анестезией свою шкуру трогать не позволит.

Алекс совсем было замучился ее уговаривать, но тут Хонда просто положила на лоб Коре руку — и та успокоилась как по волшебству. Потом только сказала Алексу, что ей не нравится, какой стала Большая женщина.

«Мне тоже, подруга, — ответил ей Алекс. — Мне тоже. Но мало ли что нам не нравится…»

А потом, кажется, Хонда только требовала. Требовала и еще раз требовала.

Сперва она обрушилась с обвинениями на правительство Тусканора — если бы они не профукали ту хрень, она бы не разнесла тут все. Тиму особенно нравилось, какие обвинительные интонации ее речь приобретала на этом месте. Счастье, что никто из тлилилей ее не касался — разоблачили бы в миг.

Итак, Хонда требовала публичных извинений, компенсаций, отстройки нового Плота и нового спутника и грависвязи с Землей. Последнее она как-то умудрилась вывести на первый план. Как-то так выходило, что она так глубоко обижена, что обо всем остальном нечего и говорить, пока его не предоставят.

Магическим образом для них нашелся временный дом: что-то вроде маленькой лодочки, привязанной к Центральному острову: такие предоставляли как временные квартиры важным дипломатам. И были с ней необыкновенно вежливы, хотя про себя, возможно, и выражали недовольство, что она не сдохла вместе с остальной дипломатической кликой.

А вообще тлилили ходили все какие-то пришибленные. По ним словно паровым катком проехалось. Алекса это не удивляло: случившееся ведь стало национальной трагедией. Причем такой трагедией, которую предпочитали замести под ковер. А это всегда оказывает разрушительное действие на моральный дух.

Грависвязь — штука очень дорогая. Как-то быстро выяснилось, что речь шла уже не о грависвязи, а о том, чтобы дать Хонде во временное пользование корабль. Но везти гостей до Земли — опять же дорого, и Хонда опять как-то повернула дело так, что уже самой дело оказалось решенным: их повезут на Триоку, вопрос только — когда?

И что будет с Корой, потому что поднять ее на корабль невозможно? А главное, в каком качестве она тут останется?

Хонда каким-то образом организовала все, как по волшебству: у Алекса оказалось звание чрезвычайного временного посла, а у Коры — статус помощницы с правом дипломатической неприкосновенности. Это оказалось как-то очень внезапно для Алекса: он вдруг понял, что все переговоры с тлилями враз повисли на нем. Точнее, повиснут, когда Хонда улетит — а она вот уже, собиралась!

В последние несколько часов перед ее отлетом Алекс устроил ей натуральную истерику:

— Какого черта! — говорил он ей. — Я — самый неквалифицированный из всех, кто был на Плоту! Я не могу, у меня нет ни связи, ничего! Земля молчит, Земля даже не в курсе, что тут произошло, у меня нет ни полномочий, ни… как я должен, по вашему, разговаривать с тлилилями? Да они скажут мне просто подтереть задницу этой бумажкой, которую вы оставили!

— А это уж ваше дело, как, — жестко сказала Хонда. — Что касается письма на Землю с рекомендациями о вашем продвижении — я его отправлю с Триоки, быстрее дойдет. И прекращайте ныть, Алекс. Пора взрослеть.

Алекс задохнулся от возмущения. Он хотел было сказать, что всего лишь лет на десять, ну, может, чуть больше, моложе Хонды; что он, вообще-то, собственными руками вытащил ее с Ледневым из «эсминца», и это было нелегко! Он прекрасно помнил, как обмирал от страха на обратном пути, в те ужасные минуты, полные соленой влаги и неминуемой уверенности, что их затянет под лопасти гигантского корабля — вплоть до момента, когда такое знакомое черно-белое туловище Коры не поднырнуло сбоку и не помогло ему выплыть на поверхность.

Но gромолчал. Хонда смотрела на него так, словно могла и не поблагодарить, напомни он ей о спасении.

— Я не в смысле, что вы ребенок, Алекс, — Хонда сменила тон, заговорила вдруг почти по-прежнему. — Просто вам пора уже прекратить прятаться за ярлыки. «Только океанолог», «я не дипломат», «моя хата с краю». Иногда ответственность сваливается на голову нежданно-негаданно, мы о ней не просим. И надо уметь ее принимать. Вы уже умеете. Вам просто надо с этим смириться. Из вас получится хороший посол, я думаю. Наивный немного, но если эта ваша Риу не сожрет вас в первый же месяц, вы у нее можете многому научиться.

— Постойте! — встревожился Алекс. — Вы что же, не вернетесь?

— Скорее всего, нет, — Хонда мотнула головой. — Скорее всего, я попаду под трибунал, как один из развязавших войну.

— Но вы ведь летите для того, чтобы ее предотвратить!

— Я думаю, что мы не успеем.

Ощущение безнадежности и бесполезности всего их существования наваливалось с каждым шагом.

Туннель сужался. Фонари на шлемах их скафандра еле разгоняли темноту. Тим думал о том, что такова вся эта планета: огромная груда мертвого камня. Без искры, без света… Он никогда не был клаустрофобом, а то не смог бы работать в космосе. И все-таки космос — это другое. Там за стенами корабля бесконечная пустота, и она, по крайней мере, не рушится на тебя неподъемной тяжестью.

А тут все эти мили камня и камня…

И никакого огня под ногами. Просто камень. Но камень, в котором может укрыться кто угодно.

Тим думал, как хорошо, может быть, было древним спелеологам. Они могли идти и идти, и «терять счет времени». А он отлично знал, сколько они тут находятся. Два часа пятьдесят одна минута. Скоро придется поворачивать назад. Не из-за воздуха: здесь воздух насыщен испарениями, приходилось пользоваться фильтрами, но фильтров у них был большой запас. Из-за таймера.

Бомба была снабжена таймером на три земных часа максимум. Когда Тим спросил, почему, ему ответили, что даже десятиминутный таймер казался нелепой предосторожностью: зачем нужен таймер на бомбе? («Голливуда на вас нет», — подумал тогда Тим). Но, раз уж сделали, решили перестраховаться. Три часа, по мнению шемин-мингрельских конструкторов, должно было хватить самому медлительному диверсанту, чтобы подорвать бомбу и улететь.

Никто ведь не думал, что тащить они ее будут на своем собственном горбу…

Существа с бурой шкуркой провели их в лабиринт узких пещерных ходов и лазов. Тим поначалу все время боялся застрять, но довольно скоро коридоры расширились настолько, что стало возможным не пригибаться и не задевать стены локтями.

Было полное впечатление, что они оказались в каких-то подсобных помещениях: сливавшаяся с темнотой мелюзга мельтешила и кипешила вокруг, время от времени задевая их ноги в защитных костюмах. Свет выхватывал из темноты то одну, то другую неровную стену.

Однажды они прошли через зал, залитый водой, — только верхушки камней торчали. Направив фонарик в воду, они увидели, что там мелко. Не заслуживало это названия подземного озера, так, подземная лужа. Но камни составляли довольно удобную тропу, а под землей никогда нельзя соваться в воду — и свет, и тени могут быть обманчивыми.

И все же, когда Тим посветил в воду примерно на середине пути, он заметил ровные ряды крупных икринок, с фасолину размером. Вокруг икринок, кажется, что-то плавало, какие-то маленькие жучки. Они прыскали в сторону от света фонаря, толком разглядеть не получалось. Тим вдруг представил: это крошечные конструкторы, которые добавляют в каждую икринку дополнительные искусственные материалы… а потом из икринок появляются головастики, а потом те самые зверьки с пушистой шубкой…

Он, конечно, не знал, прав ли. Просто ему казалось, что все это вокруг не зря. Ему казалось, что даже стены за ними следят.

Мелкое подземное озеро миновало, и снова потянулись одинаковые ходы в базальте и граните. Или в каких-то камнях, похожих на базальт и гранит.

— Нет, как хочешь, по-моему, мы просто заползли в жилище этих маленьких кротов, — недовольно сказал Вонг, глядя на планшет в руках: на нем прекрасно видна была карта всех пройденных ходов и ходы на несколько метров вперед: сколько доставали сканеры. — Никакой логики. По-моему, осмысленным лабиринтом тут и не пахнет.

Не пахло, факт: испарения внутри каменных расселин были ядовиты для человека, поэтому защитные костюмы надежно фильтровали воздух.

— Тогда почему эти штуки изнутри механизмы?

— Что мы знаем об инопланетной жизни? И об инопланетных сканерах, если на то пошло?

— Что мы знаем об инопланетных системах снабжения? — сцепив зубы, спросил Тим. — Чем дальше от нас технология, тем меньше она похожа на технологию. Народ планеты, с которой началась буча, тлилили… они вот вообще не пользуются механикой, считают ее «мертвой». Дотуш, если уж закладывался в спячку, предпочел не окружить себя роботами, а создать…. такие вот…

Тим хотел сказать «самоподдерживающиеся системы», но не выговорил. В чем смысл? Слова показались фальшивыми и дурацкими. Он подумал, что зря не взял Джека с собой с корабля, а потом подумал, что хорошо, что не взял — для собаки не было подходящих кислородных масок.

Было муторно. Попытался подумать о Тане — но тоже не смог. Захотелось упасть на землю, скинуть с плеч рюкзак с бомбой (не тяжело, килограммов семь, но смертоносная штуковина за плечами напрягала) и просто глазеть в темноту, пока та не сожрет его с потрохами.

Подумав, Тим все-таки сел. Проговорил: «Привал пять минут».

— Тим, — проговорил Вонг. — Слушай, мне как-то не по себе. Такое ощущение, что что-то… Черт. Я такого не испытывал с тех пор, как от меня жена ушла!

— Линда? — удивился Тим. Он думал, Линда не из тех, кто способен преподнести мужу такой сюрприз. Да и не складывалось впечатления, что Вонг очень уж ею дорожил.

— Нет, первая, я еще молодой был… дурак, — Вонг в наушнике тяжело дышал. — Сейчас — как будто смотрит кто.

И тут до Тима наконец-то дошло. Могло бы и побыстрее, честно говоря.

— Смотрит, — сказал он. — Кто. Вонг, мать твою, у меня пси-чувствительность выше, чем у тебя.

— Ты хочешь сказать… — Вонг начал с полуслова.

— Я уже давно плетусь через силу, — подтвердил Тим. — Мы были уверены, что эта штука на землян не влияет. А если влияет, только слабее? Или не так, как на прочих?

— Но впереди ничего нет… — Вонг снова уставился в планшет. Тиму не надо было смотреть, он и так знал, что там: абсолютно идентичная паутина ходов у них за спинами, абсолютно идентичная паутина ходов впереди.

— Посмотри под ногами, — посоветовал Тим.

Вонг опустил прибор, что-то покрутил с настройками. Тим приподнялся, чтобы встать рядом с ним и тоже глядеть на экран.

Это было… это было не описать словами.

Сначала они увидели какую-то мешанину линий. Не понять, что это. Ясно было одно — прямо у них под ногами находится нечто сложное — и очень-очень большое.

— Уменьши масштаб, — проговорил Тим пересохшими губами.

Вон опять что-то сделал, но понятнее от этого не стало. Потом посол покрутил планшет туда-сюда, и тут до Тима дошло: это же лапа! Ужасно похожая на обычную лапу земного млекопитающего, только фаланги пальцев куда длиннее, пропорционально — почти человеческой длины. И длинные же когти на концах лап.

— Черт, — сказал Вонг. — Каждый этот коготь длиной с наш катер.

— Все еще хочешь попытаться с этим договориться? — поинтересовался Тим.

Вместо ответа Вонг выпустил планшет из рук, позволив ему упасть и удариться о камни, выкинул вперед руку и вцепился Тиму в горло, прямо под маской, там, где ворот защитного костюма был мягче.

Пальцы у посла оказались железными.

— Извини, мальчик, — сказал он деревянно. — Каждый за себя.

«Как Айрин, — успел подумать Тим. — Совсем как Айрин!»

И в следующий миг он с Вонгом согласился: каждый за себя и всегда был за себя. Никогда не могло случиться по-иному, ибо эволюция не работает с допусками, и каждый из нас — единица, которая борется за бессмертие.

А потом ему уже было некогда думать: приходилось сражаться за свою жизнь.

Так вышло, что письмо от Хонды Алекс и Кора получили через неделю после отбытия самой Хонды. Оно гласило: «На Триоке отказались связаться с флотом. Ангажирую корабль местных авантюристов и спешу к флоту сама. Может быть, все-таки успею».

После этого он очень долго от нее ничего не слышал, да и неудивительно.

Потому что это письмо пришло одновременно с грависвязью о Начале.

Собственно, потом это событие так и называли просто: Начало. Или даже так: «когда началось».

Потому что назвать войной — не поворачивался язык. Поначалу ведь это была просто бойня.

Темнота и удушье. И отчаянное усилие, такое, что вот порвутся мышцы.

А еще ощущение одиночества. Полное. Горькое. Звериное. Ни Тани, ни Джека, словно не было их никогда. И никогда не будет. И ты один за всех, и нужно растерзать…

Обособленная единица эволюционного контроля. Все разговоры о стае или о популяции — ложь.

Он откидывал это все, вспоминая иное: робкие прикосновения, и поцелуй, и улыбки, и руки матери, и… Но до чего же трудно было драться и помнить одновременно!

«Я дерусь не против вас! — подумал, а может, даже выкрикнул Тим вслух, повалив Вонга на камни. — Я дерусь за вас! Чтобы выжить! Чтобы вернуться!»

Они не поняли. Ушли.

Был еще такой момент: он потерял Вонга и выслеживает его в темных коридорах. Выслеживает, чтобы убить. Он это знает твердо. Больше ничего не надо: только сорвать с него маску. Снять шлем, и тогда он задохнется сам.

Тим любит Вонга в эти моменты, обожает его, как никогда не мог бы даже представить. Как учителя, как друга — больше. Мысль о Вонге приводит его в экстаз, и он думает, что особенно насладится его предсмертными хрипами.

Еще Тим болезненно возбужден, и об это ощущение разбиваются последние осколки разумных мыслей.

Он не знал, как пришел в себя и почему.

С Тимом уже такое случалось: когда происходит что-то по-настоящему тяжелое, разум отказывается это воспринимать. Отключается. Говорят, в армии к этому быстро привыкаешь, но Тим общался и с ребятами, отслужившими столько же, сколько и он, и с теми, кто продержался дольше. У них у всех память походила на швейцарский сыр.

Так и поединок с Вонгом он не помнил. Помнил звериный азарт, помнил жажду крови — да. А как именно все было и что он делал: темнота. И, главное, костюмы прочные, их так просто не повредить. А то бы можно было восстановить рисунок боя по вмятинам и потертостям…

Правда, он как-то разнес приборы внутри шлема, не повредив сам шлем. Как он это так умудрился, Тим не помнил, но только всю дорогу назад он не мог ни время посмотреть, ни фонарик включить. Сенсорный интерфейс не подчинялся..

Единственное, что Тим помнил точно, — как выставлял таймер. На три часа, максимум. А потом — как тащил бесчувственное тело Вонга по тоннелю. Он не знал, что тащит, труп или живого человека, и посмотреть не мог: шлем у того тоже сделался непрозрачный. Еще по шлему змеилась длинная тонкая трещина, белая на черной матовой поверхности. Несколько раз Тим попытался стереть ее рукавом.

Но это не значило, что он мертв, нет. Такая же трещина (или почти такая же) рассекала экран планшета, а планшет работал, исправно показывая систему тоннелей и ползущую по ним алую точку-Тима. Это хорошо. А то иначе он бы заблудился точно. Не вышел бы никогда. Получилось бы обидно.

Правда, у Тима почему-то очень много времени занимало выбирать повороты. Двигаться против потока животных в бурых шубках — это он помнил. И если возникали сложности, шел против теней.

Вроде бы, красная точка выбиралась из лабиринта, и Тим вместе с нею. Хорошо. Молодец, красная точка.

Зверьки шелестели ему навстречу, мешались под ногами. Тим не мог посмотреть время, пот заливал глаза, мышцы не то что болели, но отказывались повиноваться. Он не сомневался, что движется отвратительно медленно и добраться за три часа не успеет. А еще началось хотеться есть. Очень сильно. Они поели перед выходом, не должно было еще…

Потом голод ушел, зато заболела голова, но это уже не имело особенного значения, потому что Вонг вдруг застонал (Тим услышал его в наушнике) и поднялся на ноги, опираясь о стенку.

— Где мы? — спросил он.

— Все там же, — ответил Тим.

— Я, кажется, на тебя напал… — сказал Вонг неуверенно.

— Это излучение дотушей, — ответил Тим. — Это, понимаешь, все излучение.

— Да, — Вонг сухо, отрывисто засмеялся. — Шемин-мингрели думают, мы, сорохи, опасные! И что опасными нас сделала телепатия. Но достаточно посмотреть, куда телепатия завела этих…

— Они очень одиноки, — сказал Тим.

— Архиодиноки, — ответил Вонг. — Они встречаются с себе подобными, только чтобы спариться и убить. Убийство для них равнозначно спариванию. Но ничего, ты не одинок, парень. Я с тобой. Тут нет никаких перпендикулярных вселенных, значит, нам надо выбраться. Так? Ну, понял ты меня?

Тим не ответил: сил не было.

— Нет, так не годится, — Вонг схватил его за плечи, встряхнул. — Командир ты ил не командир? Отвечай!

— Понял, — сказал Тим. — Командир. Сейчас пойду.

— Вот так, — ответил Вонг. — А я тебе помогу.

Но он почему-то не помог, только заходил вперед и кричал, звал оттуда, ругался матом похуже сержанта в бараках. Тим бы, наверное, упал давно, потому что сил не было никаких, да и какая разница, когда это все равно безнадежно?

Бомба…

Бомба не совсем нейронная, но, по словам шемин-мингрелей, уничтожает любую разумную жизнь в радиусе десяти километров. Любую. Разумную. Жизнь. Во все стороны. и вниз, и вверх, и вбок. Предназначена для десантирования, на худой конец для выстреливания. А то, что Тим активировал ее вручную, означает, что им с Вонгом надо убраться как можно раньше и как можно дальше. Просто залезть в кораблик — это не спасет.

Надо еще и поднять катер на большую высоту над планетой, лучше сразу в стратосферу. Или улететь на нем… как можно дальше…

И у Тима не было сил.

— Помоги мне, — попросил он Вонга. — Помоги, а?

— Э, нет, — засмеялся он. — Почему я все должен делать за тебя? Давай уж как-нибудь сам справляйся. Лететь что, тоже одному мне?

— Я не умею… им управлять…

— Инструкцию ты читал? Справишься как-нибудь.

Тим от души не понимал, зачем и как ему справляться, когда Вонг будет рядом и вполне способен окажется поднять это чертово устройство за пределы атмосферы и состыковаться с кораблем-маткой. Но послушно шел. Кажется, запинался и упал несколько раз, но все-таки кое-как вытащился, и увидел этот чертов кораблик — маленький черный диск, замерший среди темно-серых скал в мрачном, словно ультрафиолетовом сиянии едва сочащегося сверху солнца. Кажется, свет стал тусклее, или у Тима темнело в глазах?

— Не дури, — сказал Вонг. — У тебя, конечно, сотрясение мозга, сильное. Может быть, даже ушиб. Но стемнело не поэтому. Стемнело потому что прошло почти шесть часов, и солнце садится. Тут сутки примерно такие же, как на Земле. Ясно тебе?

— Ясно, — пробормотал Тим. — Не сердись.

Следующее впечатление: он сидит уже внутри кораблика и держит дверь открытой, чтобы Вонг вполз. Или, может быть, это Вонг сидит за пультом и глядит на какую-то нелепую фигуру в темно-зеленом защитном костюме, припорошенном серой каменной крошкой и какой-то грязью непонятного происхождения, которая лезет через порог катера?

— Все, — сказал Тим сочувственно. — Мы не успели. Свяжись с кораблем, скажи, что мы не успели? И передай Тане…

Что нужно было передать Тане, он не договорил. Вонг ругнулся еще раз, и нажал на кнопку сбоку — две сомкнутые руки. Рукопожатие. Он ведь читал инструкцию, он помнит, что это значит. Специальная иконка, чтобы корабль поднялся в воздух и повторил прежний маршрут…

Ему показалось, или нет, что стены скользят мимо? И что все заливает — наконец-то! — торжествующий свет предзакатного солнца.

— Не могу поднять корабль, — произнес Вонг голосом Тима. — Остался один, не могу поднять…

— Тим, что случилось? — голос Ренаты больно ударил по обнаженным нервам. — Ты активировал бомбу? Ни в коем случае не активируй бомбу!

— Бомба на таймере, — пробормотал Тим, сообразив, что сам наваливается на пульт, и что в кабине он один, только от двери тянется серый пыльный след. Умница-автоматика сама открыла ему дверь. А то бы черта с два он попал внутрь.

А, и дверь теперь закрыта. Они поднимаются…

Он нажал подбородком на кнопку, открывая шлем, и наконец-то вытер с лица надоевшую влагу. Тупо уставился на что-то темное на зеленой перчатке. Надо же. А он думал, пот. Это кровь, она залила информационный экран внутри шлема. Поэтому он не мог посмотреть. От ранений в голову всегда много крови.

— Поднимите меня. Я не умею… управлять этой штукой.

— Тим, ты уже идешь назад на реверс-пилоте. Что с тобой? Телеметрия показывает жуть. Где Вонг?

— У меня на совести, похоже… — ответил Тим на последний вопрос.

Планета проваливалась вниз, прямо из-под ног. Корпус снова корабля стал прозрачным; Тиму казалось, что он просто сам по себе поднимается вверх, все выше и выше. Вот мимо скользят стенки пропасти, и он выныривает на свет — наконец-то благостный закатный золотистый свет! Вот этот свет становится все ярче и ярче, пейзаж внизу подергивается синеватой дымкой, появляются слабые завитки облаков. Долина и пропасть скользят назад, становясь едва заметной щелью… И может быть, взрыв произошел, а может быть, и нет — Тим ведь не может посмотреть на часы. Планшет тоже. Разбитый, лежит внизу, там, где откуда стартовал кораблик.

И Вонг лежит там же, с разбитой лицевой пластиной.

У Тима, кажется, прояснялось в голове: он вспомнил, что Вонг был мертв, мертв все это время. Иначе, с живым противником, ни один из них не успокоился бы. И тогда, когда он тащил его, и тогда, когда он вроде как очнулся и начал помогать ему… Ну и выверты психики.

Ловушка дотуша сработала. Дотуш никогда не был беспомощен, он только играл с ними. Плевал он на резистентность людей к телепатии… Хотя нет, не плевал: все-таки им потребовалось подойти почти вплотную, чтобы эта штука подействовала.

Он теперь очень понимал Айрин. Айрин он тоже убил, как и Вонга. Но Айрин жива. Таня правильно сказала, что это кровь не на его руках.

А Вонга спасти не удалось. Никакого перпендикулярного пространства, это он сказал верно, хоть и был уже мертв, чудак…

— Капитан, — вновь сказал голос Ренаты, — как вы себя чувствуете?

Тим хотел попросить Вонга, чтобы тот пересказал свой диагноз, но вовремя спохватился.

— У меня, кажется, сотрясение мозга, — пробормотал он. — Или ушиб. Очень плохо. Но у меня получилось.

Он подумал: повезло, что не тошнило. Если бы стошнило, я мог бы и умереть — в костюме-то.

— У меня очень плохие новости, — сказала Рената. — Капитан, здесь корабль «Маджика Тофь», они прилетели с Триоки. У них на борту наша, человек, если не врут. Посол Земной Конфедерации Мэй Хонда на Тусканоре.

— Почему на Тусканоре, если они с Триоки? — тупо спросил Тим.

Сияние стратосферы сменилось прозрачной чернотой космоса: звезды уставились на Тима. Скоро уже можно будет увидеть корабль… корабли…

— Она сначала туда прилетела на тусканорском корабле, но они отказались везти ее дальше. И Сэяна Фил отказалась передавать нам ее сообщение. Так что она отправилась прямо сюда.

— Рекордная скорость, — голова раскалывалось все сильнее, и Тим никак не мог сосчитать, сколько же реально у неугомонного посла ушло на то, чтобы добраться до этой планетной системы. Еще и «Маджика Тофь»! Опять они! Он же помнил, это они доставили те фотографии с Тусканора.

— У нее сногсшибательное сообщение, — Рената звучала особенно сухо. — Она говорит, что дотуша нельзя было убивать, и теперь нас ждет целая лавина неприятностей.

— А мы его убили? — уточнил Тим.

— А это уж вам виднее. Но думаю, что да. Миграция оленей остановилась.

Глава 43

Первым его встретил Джек: просто бросился к люку входного шлюза и напрыгнул, и чуть не повалил. Это было самое самое лучшее из всего, что случилось в последние часы. Тиму больше всего хотелось зарыться лицом в собачий мех и отдохнуть, отпустить себя на волю; но этого он позволить себе не мог.

У них не было никакой возможности отследить, исчез ли дотуш на планете: сканеры кораблей туда не дотягивали. Они даже за бомбой проследить не могли, потому что сигнал из ущелья не проходил. Но и по самым щедрым прикидкам бомба должна была давно взорваться.

Единственное, что и в самом деле стало очевидным: на планете вдруг, как по волшебству, прекратились миграции. Точнее, миграции продолжались: толпы животных продолжали по-прежнему кидаться в неизвестном направлении то тут, то там. Но метались они в разные стороны, частенько сталкиваясь друг с другом.

Та упорядоченная миграция лошаде- или оленеподобных животных, которую наблюдали Тим и Вонг, та, что видна была из космоса, — фактически прекратилась. Широкая пропасть напрасно разевала свой оскаленный рот: никаких новых приношений не было.

А еще в нескольких местах на планете было зафиксировано значительное проседание почвы, как будто обрушились какие-то подземные каверны. Возможно, поддержанием структуры этих каверн занимался каким-то образом дотуш, и они обрушились, когда он погиб.

Тим вспомнил: «Рушится царство Кащеево».

И еще: Олежа Пирс и Келис Малс оба отрапортовали Тиму, что им перестало казаться, что на планете дотуша нет. Еще до исчезновения миграции. Это все приводило к одному-единственному выводу: дотуш на планете был и действительно погиб.

Вероятно, следовало слетать еще раз и посмотреть на труп. Тим абсолютно не горел желанием. Он понятия не имел, как выглядел дотуш живьем, если не считать той гигантской лапы, и ему совершенно не хотелось разглядывать эту зверюгу мертвой. А еще он не сомневался в том, что найдет там труп Вонга.

Кстати говоря, наверное, труп полагалось забрать. Ради родных. Может быть, потом…

Черт возьми, он убил Вонга.

Своими руками.

И в этот раз не было надежды, что посол мистическим образом окажется в живых.

Пусть на него воздействовало излучение дотуша, пусть на Вонга оно воздействовало тоже, но потом-то Тим нашел в себе силы справиться, активировать бомбу… Значит, мог справиться и раньше. Или это только потому, что его воспаленный разум и дотуша определял как угрозу, точно так же, как посла?

А тот еще думал попробовать договориться. Да и сам Тим, мать вашу, так думал — до того, как увидел картины разрушений на Тусканоре. И теперь уверился окончательно: разум дотушей чужд всем остальным разумам во вселенной. Точка.

Никто на корабле и слова не сказал про Вонга с тех пор, как Тим поднялся на борт. Возможно, они заключили, что посла убил дотуш. А может быть, что он свалился в трещину. Тим не сомневался, что рано или поздно, может быть, не члены экипажа, но кто-то другой, вышестоящий, потребует с него ответ.

Сейчас ему было все равно. Режьте его, бейте, расстреляйте, наградите, только дайте поспать…

Но спать как раз было нельзя. А все из-за этой «Маджики Тофь», будь она неладно.

— Капитан, вас вызывают, — сказала Олежа, появившись в виде изображения на экране его каюты.

Тим как раз, с трудом и морщась, натягивал на побитое тело парадную форму. Форма у него, кстати, была земная — тот же Вонг выкопал где-то, может, просто заказал в пошив. Сказал, мол, хорошо будет выглядеть на фото.

Мать вашу, вот до этого практически никогда не думал о Вонге — а теперь тот не идет из головы… Нужно было просто идти одному, и не только в ту пещеру, а вообще нужно было лететь одному… Правда, пилотировать он не умеет, но ничего, как-нибудь с автопилотом бы разобрался, или пусть бы управляли с корабля… а впрочем, это не получилось бы без связи…

Или не играл бы в благородство и отправил бы Вонга одного. Тот бы справился. А чего, собственно, не справиться… Если бы догадался про этих мелких сморчков, что таскали мясо…

Джек тихонько заскулил и ткнулся Тиму в бок. Это тоже было больно, но все-таки не так. И легче.

Тим положил руку на загривок собаки. Нужно было подумать еще о том, что ему приходило в голову тогда, во время драки: что и он, и Вонг думали точно так же, как Айрин. Точно так же. Этот телепатический компонент излучения дотушей… Сэяна, гадина ты четвероногая, ты ведь научилась его выделять, не так ли? Именно ты подкинула его тем, кто воздействовал на нас… ты хотела испытать нас, и нашла устойчивыми…

Ну что ж, будь уверена, Сэяна Фил, я найду, как тебя похоронить. Если меня утащат на трибунал, я утащу тебя с собой. Если не прикончу раньше.

Джек положил голову на колени Тиму.

— Не знаю, будет ли все хорошо, друг, — ответил Тим ему. — Может быть, мы проиграем. Но и они не выиграют.

Уверенности Тим, правда, не ощущал.

Но десять минут спустя он появился в этой их нарядной, как с киноэкрана рубке тоже нарядный, как с киноэкрана. Свежевыбритый, со свежезаглоченной таблеткой и с заклеенной головой.

Джек гордо вышагивал рядом с ним и сел рядом с капитанским креслом, как приклеенный. Он прямо светился от того, что Тим вернулся, и все остальное его не касалось. Хоть у кого-то хорошее настроение.

В середине рубки, прямо перед капитанским креслом вспыхнул голостолб. Он барахлил, словно передающая станция работала из рук вон плохо. Сперва в столбе возник жизнерадостный толстяк гуманоидной внешности, который пробасил: «А, ну все, соединение установлено» на общеторговом.

Потом в пятачок света вошла незнакомая Тиму женщина.

Она казалась невысокой, чуть ли не ниже Тани, худощавая, возраст — все что угодно от сорока до семидесяти, про женщин иной раз бывает трудно понять. Голограмма сильно уклоняла все цвета в зеленый, но даже по ней можно было сказать, что и волосы и глаза у женщины светлые. А вот в разрезе глаз все-таки чувствовалось что-то азиатское.

— Хонда Мэй, — представилась она коротко. — Прошу прощения, что так неофициально. Но официальные лица меня отказались слушать.

— Точно, отказались, — сказал откуда ни возьмись голос Тани. — А я подумала, что тебе все равно надо это услышать.

Голографический столб расширился, и стало видно, что Таня стоит рядом с Хондой. Она и впрямь оказалась повыше — а еще говорят, что все шемины коротышки. Таня была во всем белом: подчеркнуто официально, значит. Тим замер, разрываемый двумя противоречивыми порывами. Ему хотелось смотреть на нее и смотреть: как же, она же опять ломанулась ему на выручку, презрев официальные каналы, опять рискнула всем! (Как знать, не на свои ли деньги она наняла «Маджику Тофь»?) Но одновременно ему не хотелось рассказывать ей о Вонге. Ни слова не хотелось. И нельзя ведь было не рассказать.

Но Таня ни о чем не спросила, просто глядела и улыбалась.

— Коротко говоря, — сказала Хонда уверенным тоном человека, привычного к вниманию других, — на пробе дотуша, оставленном в океане Тусканора, нам удалось собрать кое-какие сведения. Говоря «нам» я подразумеваю в первую очередь себя, поскольку я была телепатически подключена к его системам какое-то время, и информация была извлечена из моего разума. А также моего ассистента Флинта и наших союзников из числа тлилилей.

— Флинт, — кивнул Тим. — Я его помню.

Про себя подумал: Хонда — похоже, тот еще подарочек, но хорошо, что прилетела она, а не тот зануда.

— Да, но это история для другого раза. Пока же важно вот что: нам удалось понять, что дотуш, оставивший этот проб, — последний дотуш в Галактике.

— Что мы подозревали, — вставила Таня.

— …Но не потому, что он убил всех остальных, — продолжала Хонда, как будто ее и не прерывали. — Убивать их очень трудно, кому-то одному это не под силу. Поэтому он всех остальных усыпил. Погрузил в летаргию с помощью своего ментального поля. И случилось это несколько миллионов лет назад.

— Они бы уже умерли… — неуверенно начал Тим.

— Возможно, — сказала Хонда. — А может быть, нет. И если они выжили, то вы сейчас уничтожили единственный фактор, который не давал им пробудиться.

— Черт, — сказал Тим.

— Боюсь, это ближе к дьявольским возможностям, — проговорила Хонда без иронии. — И у меня есть, что добавить: устройство, которое произвело столько разрушений на Тусканоре, мой помощник Флинт называл «эсминцем». Но сам дотуш, изготовивший его, считал его деликатным пробом. Посланным для мягкого исследования планеты. К тому же, этот проб был частично выведен из строя при приводнении. Поэтому он так долго не работал и поэтому, заработав, действовал хаотично и причинил сравнительно мало разрушений.

Рената, сидевшая в кресле по левую руку от Тима, нецензурно ругнулась на немецком. Тим этой роскоши был лишен. Он только не сомневался, что теперь уж точно попадет под трибунал. Даже под два трибунала: Земной и Галактический. Они точно передерутся за право его торжественно казнить…

«Может, все еще обойдется… — мелькнула дурацкая мыслишка. — Или по крайней мере обождет до тех пор, пока я не высплюсь как следует…»

Увы: иногда принцип драматичного работает и в жизни не хуже, чем на сцене. Раздался сдвоенный сигнал: одновременно на пульте у Тима и у Пирс. Олежа, которая еще и получала данные телепатически, произнесла:

— Сообщение с Триоки! Они получили гравидепепшу из Галактического Совета и приказывают нам срочно возвращаться.

Тут же, как по команде, на мостике возник еще один голографический столб — этот без всякой зелени, в изумительном качестве и с превосходной цветопередачей. В нем столбе нарисовался командир флота геллорцев (во всяком случае, так можно было предположить по желтой повязке у него на верхней правой руке: у геллорцев не было фиксированного командного состава, командиры каждый день выбирались из всего экипажа путем сложных астрологических расчетов).

— Капитан Крюков, с сожалением должен сообщить, что мы выбываем из состава миссии, — проговорил геллорец скороговоркой. — Чрезвычайная ситуация у нас на родине.

Он очень походил на человека, если не считать двух пар рук (нижние короче и меньше, верхние — невероятно длинные, и с кожаной складкой, вроде крыла; геллорцы ходили, опираясь на локти этих рук).

— Поясните.

— Полчаса назад на нашей планете проснулся дотуш и уже начал разворачивать свою базу. Флот нужен для эвакуации населения. Можете и вы помочь, лишними не будете, — буркнул геллорец и отключился.

На мостике повисла тишина.

— По-моему, — первой нарушила эту тишину Таня, — на Триоку можно не лететь. Такие сигналы будут поступать вскоре со всей Галактики. Нужно лететь прямо в Центр.

— Мы посчитали по дороге, — согласилась Хонда. — Около тридцати процентов планетных систем Содружества могут иметь следы присутствия дотушей.

— А Земля? — спросил Тим, и потом то, что его действительно волновало: — А Благодать?!

— Не знаем, — мотнула головой Хонда.

И не узнаем — следовало понимать ее слова. Земля не пользуется грависвязью. Корабли с Земли до Перекрестка идут всего пару дней, а на Перекрестке недавно появился излучатель, и номинально он еще входит в состав Конфедерации. Но передаст ли он сигнал бедствия с Земли?

А у Благодати и вовсе никаких шансов: до нее любому кораблю добираться месяцами.

«Нужно лететь туда, — подумал Тим. — Нужно… я не знаю, что я могу сделать, но наша бедная планетка столько всего пережила, что только вторжения безжалостных, контролирующих мысли гигантских монстров ей и не хватало!»

Но приказать такое он не мог: он чувствовал, что его капитанская власть никогда не была особенно крепкой, а сейчас трещит по швам. Никто его не послушает. К тому же, сейчас, пожалуй, у Земли все равно лучшая ставка в войне — Галактическое Содружество и его совет.

— Лучшая защита — это нападение, — Хонда не знала его, а он не знал ее, но по лицу Тим видел, что у них мелькнула одна и та же мысль. — Летите к планете Совета, Крюков, таково и мое мнение.

— Хорошо, — Тим принял решение. — Дайте на связь капитана «Маджики», пусть стыкуется с нами. Подхватим вас — и вперед.

Он по-прежнему не знал, что сказать Тане. Он не знал, что будет с ними в ближайшие дни, не говоря уже о неделях или больше того. Он не знал, в силе ли их уговор «разобраться» после того, как они встретятся снова.

Но он видел ее лицо и читал на нем, что она смотрит на самого Тима, и видит не сороха и даже не капитана Крюкова (до чего же неловко по-прежнему сидело на нем это украденное звание!) — видит человека.

И пока это было все, что имело значение.