Возвращение воина

Глава 1. ПРИМЕТЫ И ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

У меня было достаточно времени, чтобы внимательно обдумать то, что рассказала Маранония. Достаточно, потому что я плыла в Ориссу от самого дна мира. Я отбросила в сторону все случайные совпадения, рассматривала каждый отрезок прошедшего времени и наполнявшие его события с различных точек зрения, после чего постаралась снова свести все воедино, чтобы взвесить результат. После этого я и обрела цель.

Даже Новари теперь уже не являлась для меня такой загадкой, какой была поначалу.

Я назвала ее злой. В действительности же это понятие давало бы волшебнице гораздо больше человеческих качеств, чем у нее имелось на самом деле. Птица Лира скорее напоминала чуму. Чума существует благодаря тому, что убивает. Когда все вблизи нее мертвы, она переплывает на кораблях по морю, бороздит с караванами пустыни, чтобы достигнуть других земель, уничтожить тех, кто привел ее туда, и возобновить свой пир на новом месте. Со временем, когда потенциальных жертв становится очень мало или же они слишком далеко, чума уничтожает сама себя. И ждет подходящего момента, чтобы вновь воскреснуть.

В первый раз Новари пришлось ждать много веков. Во второй, похоже, ей потребовалось менее пятидесяти лет. Существовали веские причины, благодаря которым она должна была стать очень мстительным призраком. Для того чтобы создать ее, было совершено массовое убийство. Птица Лира явилась средоточием сущностей сотен невинных девушек, чьи души должны непрерывно взывать к отмщению. Я хорошо понимаю это. Какой-то частью своего рассудка я даже симпатизирую Новари. Ненормальность порождает ненормальность. Логичным и доступным пониманию было и то, что все мысли и действия Новари концентрировались на мести и на стремлении обладать таким могуществом, чтобы никто больше не посмел причинить ей зла.

Однажды Новари попыталась достичь цели, но потерпела неудачу. Преданная, с ее точки зрения, женщиной. Той, которую она любила. Эта женщина с презрением отвергла ее и чуть-чуть не уничтожила.

На этот раз Новари должна быть более злой и мстительной, чем когда-либо раньше. И более хитрой. Гораздо более хитрой. Я сомневалась, что Новари будет действовать прямолинейно. Она постарается зайти со стороны, взвешивая свои действия и укрощая пыл.

Во время нашего последнего сражения мне потребовались вся сила и воля, чтобы одержать верх. Моя сила значительно возросла за время долгого сна вблизи Салимар. Я постоянно ощущала в эфире огромный источник волшебной энергии, к которому могла бы припасть в любой удобный для меня момент.

Но будет ли этого достаточно для достижения цели?

В течение длительного времени я не видела ни одного смертного. Не сталкивалась ни с одним проявлением иного разума, пока бороздила часто штормящие ледяные моря далеких южных областей мира.

Но вот однажды, в нескольких неделях пути от Писидии, я огибала огромный айсберг бледно-зеленого цвета, наслаждаясь фантастическими формами, созданными стихией. При этом заложила широкий вираж, чтобы избежать столкновения. Выбрав точный курс, я устремилась на север. На некотором удалении я увидела бьющий вверх небольшой фонтанчик. Потом еще один и еще… пока не рассмотрела длинные серые тела, плывущие недалеко от меня. Я догадалась, что это стая китов.

Улыбнувшись самой себе, я тут же позабыла о них. Но киты развернулись и направились в сторону корабля, испытывая, без сомнения, любопытство. Когда стая приблизилась, я увидела, что одно огромное животное отделилось от остальных и подплыло поближе.

Самка кита казалась старой, как само время. К ее бокам прильнуло множество морских уточек, здесь и там — виднелись водоросли. Она неслышно скользила параллельно курсу корабля, внимательно рассматривая меня своим единственным глазом.

Присмотревшись пристальнее, я заметила в этом глазу отблеск разума, и где-то в подсознании шевельнулось смутное воспоминание.

Почти сразу вслед за этим я почувствовала присутствие живого существа. В моей голове зазвучал голос, глубокий и бархатный

— Я знаю тебя, сестра.

— И я знаю тебя, — ответила я при помощи мысленных образов. Способность к экстрасенсорному общению каким-то неведомым способом стала доступна и этому древнему существу.

Снова во мне зазвучал голос пожилой самки кита:

— Ты шла тем же путем много свадебных сезонов назад. Тогда я была в затруднительном положении.

— Помню, сестра, — сказала я, — это было страшное время. Из-за охотников Мэгона ты потеряла дитя.

— Охотники не появляются уже много свадебных сезонов подряд, — продолжала она, — с тех пор как ты убила Мэгона.

— Как же ты узнала об этом, сестра? — спросила я.

— Мы разговариваем и с тюленями, и с морскими львами, — ответила она, — а они общаются с птицами. Те разговаривают со всеми… Птицы так надоедливы. Они слишком болтливы. Хотя, надо отдать должное, я была другом одного старого альбатроса на протяжении многих свадебных сезонов. Он случайно натолкнулся на меня, когда однажды пролетал в том же направлении, в каком и ты сейчас плывешь. Старая, мудрая птица. Но очень разговорчивая, как и все остальные пернатые. К сожалению, он стал многое забывать. И меньше заботиться о том, куда садится, кому и что рассказывает. Последнее время я его что-то не вижу. Боюсь, его съела акула.

Моя пожилая подруга немного помолчала. Я ощутила легкое недоумение.

— Я уже стара, — продолжала китиха, — теперь я старше, по крайней мере, на пятьдесят свадебных сезонов, чем в день нашей предыдущей встречи. Тогда ты направлялась на юг, чтобы убить Мэгона и Птицу Лиру. С тех пор эти воды стали безопасными. Животные, которые обитают на суше, также говорят, что живут в мире. После того как не стало Мэгона, жизнь стала хороша как в тундре, так и на море. Многие благословляют тебя за то, что ты сделала, сестра. Матери рассказывают детенышам, как женщина-воин спасла нас от истребления дикарями Мэгона.

Я промолчала. Я почуяла, что встреча не была случайной. Представила себе огромные расстояния, которые пришлось преодолеть стае китов, какие могучие течения пересечь, прежде чем найти мой корабль.

— Я некоторое время искала тебя, сестра, — продолжала китиха, — мне сказали, что ты вновь охотишься за Птицей Лирой. Я приплыла сюда специально, чтобы рассказать тебе, что одна из моих внучек видела ее несколько свадебных сезонов назад.

— Где ее видели, сестра? — спросила я. — И когда?

— Я точно не знаю когда, — ответила пожилая самка кита, — внучка вспомнила это случайно, когда мы услышали новости о том, что ты снова охотишься за Птицей Лирой. Это произошло семь или восемь свадебных сезонов назад. Внучка рассказала, что видела Птицу Лиру вблизи черных рифов, в полутора месяцах пути на юг. Внучка видела, как на рифах разбился корабль. Акулы были счастливы, они опьянели от крови. Вся команда корабля погибла. Внучка увидела, что на самой высокой мачте сидит большая золотая птица. Птица стала подзывать внучку с помощью музыки. Прекрасной музыки. Почти такой же красивой, как и песня кита. Но моя внучка испугалась, поэтому она не подплыла близко, как того хотела птица. Испугалась и уплыла.

Я начала расспрашивать других и обнаружила, что у меня есть внучатая племянница, которая тоже была вблизи черных рифов, когда там произошло кораблекрушение. Племянница сообщила, что видела, как на север направлялся корабль, вышедший, по всей вероятности, из района крушения. Она запомнила это, потому что снова слышала чудесную музыку. Но на этот раз она подумала, что музыка предназначается не для нее, а для мужчин, находящихся на борту.

На борту корабля племянница не увидела никакой птицы, там была женщина, которая играла на музыкальном инструменте. В воздухе чувствовалось очень большое возбуждение. Как показалось племяннице, это напоминало волнение свадебного сезона. Хотя при этом моя племянница была почти уверена, что женщина не собиралась петь свадебную песню, ей явно не нравился ни один из мужчин команды.

Все свидетельствовало о том, что это была Новари. Она, по всей вероятности, соблазнила матросов проходящего мимо судна и заставила их снять ее с обломков погибшего корабля. И потом использовала их для того, чтобы добраться до места, где находились более богатые и достойные ее внимания жертвы. Здесь Новари ухватилась за конец длинной цепи предоставленных ей возможностей и, преодолев огромные расстояния, оказалась в конце концов в Ориссе.

Думаю, что ей потребовалось несколько лет, чтобы достичь цели. Несмотря на перенесенные тяготы, она была вознаграждена, так как, без сомнения, обнаружила в Ориссе множество богатых и жадных до наслаждений мужчин, послуживших ей хорошим источником энергии.

Я еще некоторое время поспрашивала свою мудрую помощницу, но больше ничего не сумела добавить к тому, что уже знала. В конце концов я поблагодарила ее и попрощалась.

Удаляясь от стаи китов, я чувствовала, как китиха посылает мне вслед благословления. И еще долго после того, как я потеряла стаю из виду, серебряная палуба моего корабля вибрировала в такт напутственной песни.

Через несколько недель я достигла Писидии. Был самый разгар утра, ярко светило солнце, а свежий ветер дул ровно. Я приблизилась к городу без какого-либо опасения, обогнув далеко вдающийся в море мыс, в прежние времена густо поросший лесом.

С течением времени Писидия изменилась до неузнаваемости. Сначала я не признала ее и непроизвольно сверилась с картами, чтобы проверить, не совершила ли каким-то образом чудовищную ошибку. Первое, что бросалось в глаза, было поистине восхитительное отсутствие отвратительного запаха дубилен, который в прошлые времена встречал мореплавателей за несколько дней до того, как они прибывали к пристани. Теперь же воздух был очень приятным, наполненным ароматами богатого портового города. Дубильни исчезли.

За прошедшие годы город неимоверно разросся, широко раскинувшись по обеим сторонам от гавани, рассек леса, продвигаясь в глубь суши, расставляя на пути грозди домов, вилл, поселков.

Порт стал гораздо больше и работал с полной нагрузкой. Я посмотрела на торговые корабли и была разочарована, когда обнаружила, что ни один из них не несет флага Антеро.

Но основной приметой, по которой я признала Писидию, был впечатляющего вида храм, расположенный на знакомом холме. Старая деревянная постройка, в которой обитала Дасиар, мать провидица, исчезла. Когда я в последний раз была здесь, каменный храм, который заменил ее, только-только начинали строить. Теперь храм выглядел очень древним. Довольно убедительным свидетельством того, что прошло несколько десятилетий с тех пор, как Дасиар и я столкнулись с воинами-великанами Мэгона.

Я подняла на флагштоке торговый флаг, принадлежащий свободному мореплавателю, и сформулировала заклинание, с помощью которого замаскировала серебряный корабль так, чтобы он казался построенным из дерева. Причалив, я не привлекала к себе ненужного внимания, при этом портовый служащий поинтересовался лишь размерами взятки, которую я дам ему, чтобы обеспечить кораблю безопасную, удобную стоянку.

Я уделила особое внимание одежде. Мои чулки, туника и плащ были превосходного качества, но не броской расцветки, преимущественно серой и черной. Кроме того, на борту я оставила почти все украшения, за исключением простых золотых серег-колечек. Я надела перчатки по локоть, чтобы скрыть золотую руку. Латка на глазу придавала мне удалой вид, поэтому мне не составляло труда войти в образ, который выручал меня и прежде, — искателя приключений, купца, ищущего новые возможности для расширения торговли.

Мне не доставило особого труда влиться в Новую Писидию. В воздухе чувствовалась деловая лихорадка, и казалось, что каждый встречный спешил по точному адресу и с весьма определенной целью. Нарядные жилые дома и магазины радовали глаз. Горожане выглядели более солидно. Повсюду — обилие клиентов. Представители нового среднего класса, ремесленники, мастеровые, владельцы лавочек строили себе довольно красивые дома — они тянулись вдоль холмистых склонов, которыми раньше никто не интересовался. Писидия не только разбогатела, но и окончательно сложилась как город.

Я обнаружила таверну около одного из посещаемых мелкооптовых магазинов, где капитаны, одетые в дорогие одежды, похоже, не обращали никакого внимания на цены, стремясь как можно лучше обеспечить предстоящее плавание. Купцы помоложе, многие из которых были одеты, как и я, часто забегали в эту таверну. Я с радостью заметила, что многие из купцов — женщины.

В таверне стоял гомон, посетители делились последними сплетнями и слухами о торговых делах. Я с усилием протиснулась на свободное место около одного из длинных, грубо обработанных дубовых столов. Симпатичная служанка, раскрасневшаяся от непрерывного снования от стола к столу, принесла мне в конце концов кувшин хорошего вина и вкусный мясной пирог. Прошло много лет с той поры, когда мне в последний раз выпадала такая удача, поэтому я смаковала каждый глоток и каждую крошку.

Говоря по правде, я слегка растерялась от шума. Доносящиеся с улицы отзвуки напряженного движения, лай собак, ржание лошадей, мычание коров, скрип и скрежет телег и повозок — все это в сочетании с громкими голосами завсегдатаев таверны заставило меня почувствовать себя как-то необычно одинокой. Но, вслушиваясь в разговоры, я постепенно восстанавливала душевное равновесие.

— Что говорят о торговле шкурами? — спросила я соседа справа, краснолицего молодого человека с густыми, топорщащимися усами и дружелюбной улыбкой.

— Не очень выгодно, если у вас недостаточно средств для инвестиций, друг мой, — ответил краснолицый. — Цена за тюк выше, чем когда-либо. Но существует возможность получить большую прибыль, если накладные расходы низки, а рынки сбыта весьма отдалены.

Молодая женщина слева от меня услышала, что сказал мой собеседник, качнула головой в знак несогласия и произнесла:

— Будь я на твоем месте, сестра, я бы не вложила в шкуры и потертого медяка. В этом году они весьма низкого качества. Особенно плохие шкуры вам подсовывают, если вы покупаете маленькими партиями. Если путь неблизкий, то рискуете не довезти товар. Откроете трюмы, а там зловоние и черви… плакали денежки.

— О, я думаю, что дела обстоят не столь плачевно, — сказал краснолицый, отстаивая свою точку зрения. — Вы просто должны знать, какой товар покупаете. Нужно разбираться в шкурах.

— Раньше бывало совсем по-другому, — вступил в разговор осанистого вида пожилой человек, стоявший недалеко от нас. Хотя его купеческая одежда уже была сильно запачкана вином, было заметно, что она дорогая и отличного качества. В придачу с довольно толстой шеи свисала тяжелая золотая цепочка. Он продолжал: — В мое время здешние шкуры задавали тон и правили балом. Они высоко ценились повсюду. Не было ни одной плохо выделанной шкуры на тысячу.

Новый собеседник залпом осушил свой бокал. Его сосредоточенный вид как бы подчеркивал искреннюю веру в то, что с той поры все потускнело и измельчало.

— Но потом дубильни перенесли, — рассказывал он, — в Новую Писидию. За много миль отсюда, в сторону гор. После этого качество сразу же полетело к чертям. Новая технология. Волшебный процесс. Никаких мух, сточных вод, дубильных чанов. Вот так и говорят.

Он взглянул на меня. Произнес с прояснившимся лицом:

— На самом деле должен быть запах созревшей шкуры, и никто не сможет убедить меня в обратном.

Мои соседи стали смеяться над ним.

— Кому какое дело? — сказала женщина. Она была невысока ростом и довольно активно выражала свое мнение. — Мой дедушка рассказывал, что в те времена, когда шкуры обрабатывали по старинке, в городе стояла невыносимая вонь. Такая, что в городе не имело смысла жить. Теперь же торговый оборот Писидии значительно превышает наши возможности справиться с потоком товаров. И шкуры составляют в нем только незначительную часть. Посмотри получше вокруг, старый пень. Воздух свеж. Улицы чисты. И у многих живущих в Писидии появилась возможность заработать. — Женщина подмигнула мне и продолжила: — Не ошибусь, если предположу, что твоя мать была так же изумлена, как и моя, когда узнала, что ее дочь собирается стать коммерсантом. В старые времена в Писидии женщина и думать не могла о том, чтобы заниматься подобными делами.

Я улыбнулась и кивнула в знак согласия. Потом сказала:

— Я не слишком понимаю, куда лучше вложить деньги. Я подумала о том, что стоит посоветоваться у вашей матери провидицы.

— Мудрое решение, коллега, — сказал краснолицый, — наша провидица все еще лучшая в мире. — Он посмотрел на осанистого мужчину и продолжал: — Этого никто не сможет оспаривать.

— Это близко к истине, — произнес пожилой человек, — хотя главная жрица Писидии никогда и близко не была так хороша, как мать Дасиар.

Он тряхнул головой и вновь заговорил:

— Она умерла, когда я был еще мальчиком. С той поры у нас сменилось две провидицы. А нынешняя, по моему разумению, слишком молода. Но это мое личное мнение, которое я не хотел бы широко распространять.

Краснолицый усмехнулся, поглядев на меня, и сказал:

— Не обращайте на него внимания. Обязательно навестите мать провидицу. Она не моложе меня и в десять раз мудрее любого мужчины и любой женщины Писидии. Она подскажет вам правильное решение — касается ли это любви или способа получения дополнительного дохода.

— Или того и другого, вместе взятых, — почти ликующе произнесла соседка, — если вы достаточно удачливы, чтобы ухитряться сочетать бизнес и удовольствие.

Красивый юноша, обслуживающий посетителей таверны, прошел мимо, умело неся поднос. Женщина подмигнула мне и сделала недвусмысленный жест рукой.

Времена определенно изменились — по крайней мере в Писидии.

Я имела твердое намерение посетить провидицу задолго до того, как приплыла в Писидию, но в таверне я изобразила стремление получить совет случайной компании на этот счет и подробно расспросила соседей о сложившихся правилах таких визитов, узнала цену и имя матери провидицы, которую звали Хана.

Я была слишком уставшей, чтобы предпринять визит в тот же день, поэтому сняла хорошие комнаты, расположенные недалеко от таверны. Мальчику я дала монету и послала его к книжным развалам, чтобы он нашел копию книги, повествующей о последнем путешествии моего брата. Я уже видела наиболее важный этап этих приключений Амальрика и Янилы Серый Плащ в наиболее мощных видениях, которые растревожили мой ледяной сон. Но теперь мне было необходимо получить более материальные свидетельства о подвигах брата. А что может быть лучше, чем слова самого Амальрика?

Мальчик вернулся с потрепанной книгой. Судя по всему, она прошла через множество рук.

Я приняла ванну, поужинала, а затем прочитала книгу от корки до корки. Меня так затянуло в волшебное заклинание, созданное моим братом, что я не заметила, как пролетела ночь. Я вновь пережила вместе с братом мучительное разочарование в Клайгиусе, в сыне, чье будущее предательство я почувствовала, когда много лет назад бросила кости в саду на вилле Амальрика. Я вместе с ним и Янилой Серый Плащ пробивалась сквозь неисследованные просторы, за которыми лежала Тирения — настоящие Далекие Королевства. Я разделила отчаяние Амальрика после того, как он едва не был побежден, и его радость после победы, одержанной над Бейлендом, королем демонов. И я плакала, когда читала последние, полные любви слова Амальрика, написанные за несколько мгновений до того, как он и Янила совершили обряд вечной любви и во имя ее ушли из жизни. Я молила богов о том, чтобы они нашли тот счастливый Другой Мир, который искали.

Когда я в конце концов заснула, мне приснилось, что я путешествую с ними в этом желанном Мире, и те картины, которые открывались перед нашими изумленными глазами, были настолько великолепны, что при попытке пересказать впечатление будет искажено.

Я проснулась поздно, разморенная непривычной роскошью, в которой оказалась после долгого пребывания на море, потом оделась. Я наняла экипаж, который доставил меня на вершину холма, к храму.

Я добралась до храма к вечеру. Последние просители выходили из его дверей. После довольно значительных пожертвований мне было дозволено увидеть мать провидицу Хану.

Ее комнаты располагались в отдаленном конце храма, и, пока меня вели по святому месту, курился столь густой фимиам, что я с трудом сдерживала чих. По дороге я заметила, что стены храма украшают рельефы с изображением важных событий истории Писидии и ее провидиц. Когда мы остановились перед дверью в покои матери провидицы, я попыталась более внимательно присмотреться к этим изображениям, но как только провожавшая меня священница постучалась в дверь, раздался голос, приглашающий нас войти.

Это была очень деловая мать провидица. Когда мы вошли, она быстро надела официальное платье и готовилась поприветствовать гостей. Я успела заметить, что провидица собралась отдохнуть перед началом вечерней службы. Но внезапно появилась я и сделала пожертвования, размер которых лишал возможности отказать во внеочередной аудиенции.

Мать Хана была красивой женщиной лет тридцати пяти. Она обладала царственной внешностью: темные брови, нос с горбинкой и пронзительный взгляд. На ее лице застыла та вызванная усилием воли улыбка, которую служители церкви надевают при виде богато одетого посетителя в надежде пополнить скудную казну храма.

Я не сомневалась в том, что в ту минуту Хана думала: «Я буду ласковой, независимо оттого, насколько грубой и жадной является эта торговка. Думай о всех нуждающихся и страдающих младенцах, Хана. И улыбайся, улыбайся».

Я низко поклонилась. Потом произнесла:

— Для меня высокая честь, ваше святейшество. Благодарю вас от всего сердца за то, что нашли возможность пригласить незнакомку на задушевную беседу.

Она пробормотала что-то вежливое в ответ, но в тот момент, когда я распрямилась после поклона, выражение ее лица на миг изменилось. Я постаралась не обращать на это внимания, подумав, что ее заинтриговала золотая латка на моем правом глазу. И продолжала:

— Ваше святейшество, жизнь снова привела меня на перепутье, и я пришла, чтобы попросить у вас совета. Если вы сочтете мои цели стоящими, может быть, я смогу убедить вас обратиться непосредственно к оракулу Писидии, который поможет мне выбрать верный путь.

Вместо ответа Хана еще внимательнее всмотрелась в мое лицо. Потом внезапно кинулась к двери, на ходу бросив:

— Подождите здесь!

Я забеспокоилась. Что-то не так. Может, я чем-то оскорбила ее? Или существует более серьезная причина? Я начала уже было сожалеть о том, что оставила все свое оружие при входе, но в этот момент Хана снова порывисто вошла в комнату. На ее лице было нескрываемое изумление.

— Я знаю, кого вы мне напоминаете! — воскликнула она. — Вы Антеро, не так ли?

Я уже было затараторила не особо убедительные оправдания, но вовремя спохватилась и спросила:

— Как вы догадались?

— Ну что ж, даже несмотря на эту… хм… латку, я вполне уверена.

Хана схватила меня под руку и с силой повлекла из комнаты.

— Смотрите, — скомандовала она, указывая на фреску на ближней стене.

Там, в два раза превышая натуральные размеры, были написаны сцены, показывающие сражение женщины-воина с великанами. У женщины было мое лицо, но, конечно, без латки. Рядом с женщиной-воином была изображена другая сражающаяся женщина. Похожая на Дасиар, одетая в платье провидицы и с волшебной диадемой в волосах.

— Вы могли бы стать близнецом Рали Антеро! — сказала Хана. — Так что давайте все начистоту, друг мой. Если вы пришли к нам в поисках святого убежища, то я дарую его без колебаний. Вся Писидия посчитает за великую честь защитить последнего Антеро от любого, кто может причинить ему зло.

Мое сердце остановилось.

— Последнего Антеро? — спросила я. — Еще есть ребенок. Эмили Антеро. Дочь моей племянницы.

— Боюсь, она мертва, мой бедный друг, — ответила Хана. — Думаю, что все Антеро были убиты этими сошедшими с ума орисситами. Но вы только посмотрите! Вы — вылитая Антеро. Может быть, остался еще кто-нибудь, кто знает? Может быть, на самом деле ребенок жив. Орисса далеко, новости поступают с задержкой и иногда сильно искажаются.

Слухи слухами, но я была поглощена мыслью о вероятности того, что проиграла до начала решающего сражения. Хана тем временем отвела меня к удобной кушетке и принесла коньяку, чтобы успокоить нервы.

Мне потребуется еще несколько месяцев, чтобы добраться до Ориссы и выяснить правду. Если Эмили мертва, мне придется действовать иначе. В моем сознании зазвучал горький смех. Я подумала: «Какие планы, Рали? У тебя ведь нет никаких идей». Хана присела напротив меня в кресло. Мы находились в приемных покоях, стены которых были выложены мрамором. Хана поставила удобную мебель, а на стены повесила несколько гобеленов с пасторальными сюжетами. Я подозреваю, что ее личные апартаменты должны быть менее уютными, чем комнаты Дасиар, но столь же гостеприимными.

— Скажите мне, пожалуйста, как вас зовут, — попросила Хана с теплой улыбкой. — Не могу же я каждый раз называть вас Антеро. Это звучит так… ну, не знаю… воинственно!

Я криво усмехнулась и сказала:

— Вы даже не подозреваете, ваше святейшество, как близки к истине.

— Пожалуйста, называйте меня Ханой, — попросила она, — или я вынуждена буду спрятать коньяк.

— Хорошо, Хана, — согласилась я и протянула ей рюмку.

Душевное равновесие постепенно возвращалось, и я постаралась дать взвешенный ответ. В конце концов я решила сказать правду — хотя и косвенно, как это заведено у колдунов.

— Думаю, лучше всего будет, если ты сама узнаешь, кем я являюсь в действительности.

Я наклонила рюмку, медленно выливая ее содержимое на ладонь руки, затянутой в перчатку. Вместо коньяка засверкал ручеек серебряных блесток. Они образовали маленькую мерцающую горсть на моей ладони. Я высыпала блестки обратно в бокал, и они снова превратились в коньяк. Пока я исполняла этот маленький трюк, почувствовала, что магические чувства Ханы как бы отпрянули от изумления, но потом осторожно двинулись вперед, ощупывая эфир.

Она усмехнулась, в ее глазах сверкнуло знание.

— Так вот почему ты уцелела, — сказала Хана, — ты колдунья! Как и твоя великая предшественница Рали Антеро.

— Но есть еще кое-что более значительное, — сказала я.

Я опустила все защитные оболочки биополя и предстала пред Ханой. Приглашая ее узнать истину. Я ощутила, как она приняла приглашение, следом возникло ощущение мягкого существа, проникшего под мою ауру. Любопытные щупальца заскользили по астральному телу, осторожно огибая края старых ран и еще более старых грехов, пока не добрались до самого центра. Там они дрогнули от изумления. Проверили еще раз. Затем медленно отошли.

Хана посмотрела на меня глазами, похожими на две полные луны, излучающие суеверный восторг.

— Так ты и есть Рали Антеро? — спросила она. — Но разве это возможно? Или я сплю? Если это так, то не буди меня, иначе я подумаю, что определенно сошла с ума!

— Все те, кто сошел с ума, обитают на небесах и сидят на божественных тронах, — ответила я. — Не буду произносить вслух их имена, так как боюсь, что нас поразит молния.

После этого мы с Ханой подняли бокалы, звонко чокнулись, и я рассказала ей свою историю. Немало времени протекло прежде, чем я закончила.

Хана стерла слезы с лица и произнесла:

— Столько боли и отчаяния! Тем не менее более всего меня удручает мысль о твоей нежной Салимар. Как ей должно быть одиноко без тебя! Как отвратительно должна ты себя чувствовать в результате того, что тебе пришлось отлучиться. Ведь если тебя постигнет неудача, то ты не сможешь вернуться.

— Это может произойти и в том случае, если удача улыбнется мне, — возразила я, не скрывая горечи, — ведь победа может стоить мне жизни. Иногда я думаю, что должна была примириться с Хранителем Тьмы много лет назад. Я вовсе не жажду умереть, наоборот, испытываю совершенно нормальный, присущий каждому страх смерти. Но теперь…

Мой голос пресекся. Я в отчаянии тряхнула головой.

— Теперь у тебя есть что-то особенное, личное — то, что ты очень боишься потерять, Рали, — сказала Хана, — у тебя есть Салимар. Раньше ты сражалась за родину, за семью. Но не было ничего, чем обладала бы только ты, и никто больше. Деньги? Не думаю, что деньги имеют для тебя какое-либо значение. Власть? Я прочитала твою книгу и обе книги, написанные твоим братом, и не почувствовала властных амбиций ни в тебе, ни в Амальрике. Однако твой брат встретил в своей жизни любовь. Большую любовь. А ты — до встречи с Салимар — долгое время не имела ничего, кроме печальных воспоминаний о первой настоящей любви.

— Об Отаре, — вставила я. Хана кивнула и продолжала:

— Да, именно так ее звали. Теперь я вспомнила — Отара. Из твоего путевого журнала определенно следует, что после того, как ты потеряла ее, ты уже не надеялась когда-либо в будущем встретить такую любовь.

— Да, это так, — подтвердила я.

— Тогда я должна сказать тебе, что завтра совершу жертвоприношение. Там соберется все население Писидии. И мы потребуем, чтобы боги помогли тебе выполнить намеченное. Рали Антеро заслуживает и большего.

— Пожалуйста, позволь отклонить это свидетельство необыкновенного уважения ко мне, — сказала я. — Ни одна живая душа не должна знать, что я вернулась. Мне хотелось бы, чтобы у Новари не возникло ни малейшего подозрения, что я жива.

Хана вздохнула, но потом кивнула в знак согласия:

— Понимаю, но, если все должно быть проделано втайне,то чем же мы сможем помочь тебе? Только скажи — все будет исполнено. Я позабочусь о том, чтобы не возникало никаких осложнений.

— Вот чего бы мне хотелось сейчас — так это информации от того, кому я могу доверять. Пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь о событиях в Ориссе. И о том, как эти события влияют на остальной мир.

— О последнем поведать несложно, — начала Хана. — Весь цивилизованный мир находится в шоке. Твоя родина истерзана кровавой гражданской войной, которая уничтожила торговлю, разбила все союзы, породила тьму проходимцев, умело ловящих рыбу в мутной воде, наживающихся на чужом несчастье.

Мы находимся так далеко от всех этих тревожных событий, что единственным следствием для Писидии стало увеличение объемов торговли с теми купцами, которые начали искать новые пути. Но мы внимательно прислушиваемся ко всем новостям, потому что наши чувства традиционно находятся на стороне граждан Ориссы, и в особенности — на стороне Антеро.

— Сколько времени продолжается гражданская война? — спросила я.

— Более двух лет, — ответила Хана. — Она вспыхнула, когда презренный заклинатель по имени Като выиграл выборы на должность главы магистрата. Он немедленно избавился от тех членов магистрата, которые не являлись его приятелями, и закрепил за собой пост главы. Затем он объявил о введении законов военного времени и нарек себя диктатором, ограничив практически все права граждан.

— Мой народ никогда не наденет такое ярмо по собственной воле, — возразила я.

— Так произошло, — подтвердила Хана. — Значительная часть жителей Ориссы взбунтовалась. Их возглавляли два лидера. Первым и наиболее популярным из них был твой племянник Гермиас Антеро. Вторым — главный заклинатель лорд Пальмирас.

Я даже моргнула, узнав имя второго вождя восставших. Пальмирас был главным заклинателем, когда Амальрик отправился в свое последнее путешествие. Из путевого журнала, который был издан впоследствии отдельной книгой, я узнала, что брат был высокого мнения об этом человеке.

— Ты представляешь, — продолжала Хана, — одной из первых акций Като был захват Дворца Заклинателей. Конечно же, он хотел добраться до волшебных мастерских, где каждый божий день совершались все новые открытия, которые продолжали и развивали открытия, сделанные Янилой Серый Плащ. Пальмираса выгнали из дворца. Он покинул дворец с небольшой группой верных ему заклинателей.

Я улыбнулась печальной улыбкой и сказала:

— Не удивлена, что группа была маленькой. Мы, колдуны, такое жадное и завистливое племя.

Хана кивнула в знак согласия.

— Они пытались завладеть технологией полного контроля над тем, что наши ученые называют законом Унификации Серого Плаща.

Я не смогла на этот раз сдержать эмоций. Иногда ученые умудряются заставить наиболее ошеломляющие теории казаться серыми, присваивая им свои имена.

— Ряды заклинателей Ориссы раскололись в результате этих событий, — продолжала Хана, — но большинство граждан поддерживало твоего племянника и Пальмираса. Продолжались обмены ударами, столкновения, которые время от времени угрожали сделать правление диктатора Като кратковременным. К несчастью, в ближайшее окружение Като входили влиятельные военные. По этой причине он контролировал значительную часть армии.

— Но не Стражу Маранонии, — вклинилась я. — Они никогда не поддавались на такие соблазны.

— Тогда я думаю, тебе будет приятно узнать, что твои сестры не разочаровали тебя. Стража Маранонии влилась в состав восставших — насколько я поняла, это были части специального назначения. Горные стрелки. Как правило, это были весьма незначительные по численности силы, но настолько умелые и опасные для врага, что в течение некоторого времени даже казалось, что они помогут взять верх. Увы! Последние новости, которые поступили ко мне, свидетельствуют о том, что Като одерживает победу за победой.

Сначала был убит Гермиас, который возглавлял штурм Дворца Заклинателей, где располагается резиденция. Как мне рассказали, наемный убийца хладнокровно зарезал Гермиаса.

После этого в предместьях города была проиграна решающая битва, армия восставших в беспорядке отступила. Пальмирасу и большинству заклинателей удалось скрыться. Как и многим твоим сестрам из Стражи Маранонии. Остаткам армии пришлось очень туго. Как мне рассказали, человеком, который пытался организовать отступление, был генерал Квотерволс. Впоследствии этот маневр знатоки военного дела называли безукоризненным, отзывались о нем с восхищением и считали достойным того, чтобы его описание вошло во все учебники тактики.

Имя генерала Квотерволса было мне тоже знакомо. Он являлся правой рукой моего брата во время экспедиции в Тирению, известную впоследствии как Королевство Ночи. Генерал был также одним из четверых людей, которым доверили выполнить чрезвычайное поручение — вернуть в Ориссу путеводный журнал Амальрика.

— Вся Орисса и большая часть окружающих ее земель контролируется диктатором Като, — продолжала Хана. — Я узнала, что он использовал термин «умиротворение». На деле это означало, что все, кто находился в оппозиции, были схвачены и уничтожены. Вместе с семьями и друзьями. Антеро возглавляли этот список смертников.

Тебе следует знать, моя дорогая Рали, что Писидия испытала шок, когда узнала о нападении на твою семью. Мы долго плакали и молились за то, чтобы боги не покинули ваши души. Были безжалостно убиты мужчины, женщины и даже дети. Ходят слухи, что Антеро были стерты с лица земли.

— А как же Эмили? — спросила я. — Моя внучатая племянница? Насколько ты уверена в том, что ее тоже убили? Приходилось ли тебе когда-либо слышать о ней?

Мое сердце упало, когда Хана кивнула в знак подтверждения.

— Это очень трагичная история, поверь мне, Рали, — отвечала провидица, — один из капитанов, которому полностью доверял твой брат, погиб, пытаясь спасти твою маленькую Эмили. Ее звали Келе — ты сможешь вспомнить, если еще раз посмотришь журнал Амальрика.

Да, я очень хорошо ее знала. Келе была наиболее преданным и опытным шкипером Амальрика. Она командовала флотом, на котором было совершено плавание в Тирению. А ее отец, Луйр, был капитаном во время самого первого путешествия, предпринятого в поисках Далеких Королевств.

Хана продолжала рассказ:

— Келе тайно увезла Эмили из города, как только начался хаос и наемные убийцы начали охотиться за членами твоей семьи. Она отправилась по реке, к укрепленному лагерю восставших, в течение нескольких недель скрываясь и увертываясь от патрулей и войск Като. Если не ошибаюсь, этот лагерь называется Галана. Тебе известно это место?

Я кивнула. Именно в маленьком храме Галаны и началось мое путешествие пятьдесят лет назад. Кроме того, Галана всегда была пристанищем для стражниц Маранонии, достигших преклонного возраста. Галана являлась идеальным местом, чтобы выдержать длительную вражескую осаду.

— Капитан Келе, — продолжала Хана, — успела достичь Галаны. Перед лицом врага она отослала всех, приказав доставить Эмили в крепость как можно быстрее, а сама осталась биться до конца. В конце концов Келе погибла, но девочка была спасена. К сожалению, лишь временно. По крайней мере, это последние сведения, которые дошли до меня. Хочу подчеркнуть, что это скорее слухи. Думаю, что нам лучше всего строить расчеты исходя из того, что оборона восставших в Галане пробита и, несмотря на то что они не сломлены окончательно, ребенок все-таки захвачен.

— И убит? — спросила я. — Что говорят слухи, была ли Эмили убита?

Хана развела руками. Ей не хотелось вселять в меня ложную надежду. Но ей также не хотелось и причинять мне боль.

— Да, слухи таковы, — сказала Хана, — однако я уверена, что это ложные слухи… Хотя рассуди сама, какой может быть судьба Эмили в сложившейся ситуации?

— Если сравнивать с перспективой попасть к Новари, смерть может показаться не самым худшим концом.

Хана поморщилась. Помимо истории о своих злоключениях, я рассказала ей, что сообщила мне Маранония о врожденном могуществе Эмили. О том могуществе, которого так безуспешно и так отчаянно добивается Новари. А Хане не представляло труда догадаться, какие действия может предпринять Птица Лира, чтобы достичь желаемого.

— И ее не остановит то, что перед ней — ребенок? — спросила Хана.

— Да, — ответила я, — не остановит. Она и душу ребенка готова отправить в преисподнюю.

Потом я спросила:

— А что слышно о Новари? Какую роль она играла во всех этих событиях? Кроме, конечно, создания заклинаний. Это она хорошо умеет делать, оставаясь вне поля боя.

— Боюсь, дорогая Рали, что ты глубоко ошибаешься, — сказала Хана, — как раз теперь наступил звездный час Птицы Лиры. В действительности она в центре событий. Подожди-ка, я покажу тебе…

Хана поднялась, чтобы немного порыться в сундуке, и вернулась, держа в руках сверток голубой материи. Начала разворачивать, приговаривая:

— Привез один купец несколько недель назад.

На ткани была изображена чудесная золотая птица, сидящая на древней арфе.

Новари. Птица Лира. Хана продолжала:

— Это новый флаг Ориссы, Рали. Новари провозгласили живой богиней, и именно под этим флагом плавает Като, отдает приказы и заставляет людей ради него умирать. — Хана скомкала флаг, швырнула его на пол, затем ударом ноги отбросила далеко в сторону, опустилась в кресло и продолжала: — Я с горечью должна признать, что многие стали убежденными сторонниками Новари и уверовали в ее божественность. Магия Птицы Лиры чрезвычайно сильна. В особенности сейчас, когда в ее руках оказались Мастерские Заклинателей. Она все больше и больше овладевает новыми возможностями, вытекающими из закона Унификации. Просто удивительно, что Пальмирас и его соратники оказались в состоянии противостоять Новари столь продолжительное время.

— Это Эмили, — ответила я, — маленькая девочка экранирует восставших и не дает Птице Лире наносить удары в полную силу. — Я взглянула на Хану в упор. Потом произнесла: — Но если Эмили мертва…

Хана вздохнула и сказала:

— Да, тогда все потеряно. Но мы все молимся за то, чтобы этого не случилось. И если на то будет воля богов, то ты вскоре ее увидишь.

Когда я на следующий день отплывала из Писидии, меня провожал колокольный звон. Я все еще ощущала на щеке прощальный поцелуй Ханы и слышала произнесенные шепотом мне на ухо добрые напутствия.

Ветер был попутным. Боги, похоже, совершенно не интересовались мной, потому что я без каких-либо происшествий плыла на протяжении многих дней и ночей. Но это было унылое и мрачное путешествие. День за днем меня непрерывно терзали мысли о том, что случилось с родным городом. Я стала еще более мрачной и опустошенной, когда до меня полностью дошел истинный масштаб несчастья, обрушившегося на мою семью, и когти боли и отчаяния вгрызались все глубже и глубже в сердце, по мере того как я приближалась к Ориссе.

Хана сказала, что все мои родственники убиты. Так много жизней было положено, так много сил, страданий и боли пережито ради семьи Антеро!

И все Антеро уничтожены Новари.

Я о многом передумала за время продолжительного плавания. Оттачивала оружие и старательно готовилась к встрече с Новари.

Глава 2. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОРИССУ

Когда я достигла устья реки Ориссы, был конец лета.

Я приближалась с максимальной осторожностью. Мне уже приходилось укрываться от назойливых, как осиный рой, патрулей, плавающих под флагом Птицы Лиры. Эти суда ощетинились оружием. На каждом патрульном судне имелся свой заклинатель, чтобы распознавать магическую контрабанду. Но я очень хорошо знала дельту реки. Знала, где располагались отмели, закрытые в то время года туманом, бухточки, служившие мне убежищем еще в юности; знала, в каких местах дельты берег обычно пустынен и дает возможность спрятаться от посторонних глаз.

Я короткими бросками перебиралась от одной туманной отмели до другой, от одной бухты до следующей. Несколько раз, проскользнув в очередное убежище, я почти сразу сходила на берег и поднималась на ближайший холм, чтобы посмотреть, нет ли поблизости вражеских патрулей. Однажды я стала свидетелем того, как патруль захватил мелкого контрабандиста. Его судно было тщательно обыскано, небольшой груз, обнаруженный в трюмах, конфискован.

Это не показалось мне столь уж необычным. Все цивилизованные государства имеют законы, призванные защитить их торговлю от нежелательного вмешательства. По законам Ориссы — той Ориссы, которую я знала пятьдесят лет назад, — судно, капитан и команда подвергались в таких случаях аресту и должны были впоследствии предстать перед судом. Наказание, которое грозило контрабандистам, изменялось от очень больших штрафов до тюремного заключения. В отдельных случаях — вплоть до ссылки, если нарушившие закон были гражданами Ориссы.

Однако то, что произошло вслед за изъятием груза, было не только необычным, но и пугающим. С помощью подзорной трубы я увидела, как патрульный заклинатель приказал спрятать отобранные у контрабандиста товары в специальное помещение, которое он опечатал личной печатью. После этого капитан и команда захваченного судна были обезглавлены на месте, их трупы — спрятаны в трюме, а корабль — сожжен.

В течение ближайших двух дней я следовала неотступной тенью за другим патрулем. Наблюдала, как они берут на абордаж одно судно за другим. Почти никому не было причинено вреда и многим дозволили плыть дальше после того, как завершился досмотр судов. Но я видела, что отдельным беднягам не повезло, и они разделили судьбу первого контрабандиста.

Чтобы избежать подобной фатальной встречи, я должна была приблизиться к Ориссе по суше. От дельты до города была неделя пешего пути. Четыре дня — на лошади. Я приняла дополнительные меры предосторожности и изменила свою внешность, что смогла без труда миновать многочисленные контрольные пункты.

При обдумывании дальнейшего продвижения по суше труднее всего было принять мысль оставить корабль. Поблизости не было ни одного укрытия, за которое я была бы спокойна. Если на корабль кто-нибудь случайно наткнется, то вскоре заклинатели Новари будут прочесывать окрестности, быстро подхватят мой магический след, в отношении принадлежности которого Птица Лира не ошибется.

Поразмыслив, я получше разогнала корабль и выбросила его подальше на берег. От мачты я отрезала небольшую серебряную полоску. Если мне посчастливится уцелеть, я смогу с помощью этой полоски восстановить корабль и полететь домой, к Салимар. Тогда я не думала, что обстоятельства складываются в мою пользу, вероятность того, что я останусь жива, была незначительна, но я все равно запаслась этой полоской и хорошенько припрятала ее.

После этого я попросила прощения у души корабля и создала заклинание, которое его уничтожило. Корабль охватило холодное голубое пламя. Дыма не было, но, как только он загорелся, воздух замерцал. А когда корабль исчез, раздался резкий звук, как будто бы взорвалась шаровая молния.

К тому моменту, когда я отправилась в путь, в том месте, где я выбросилась на берег, оставался только неглубокий след от киля.

Через два дня пути я выбралась из непрерывной череды холмов и увидела главную дорогу, ведущую в Ориссу. Я была верхом на старой боевой лошади, лучшие дни которой остались далеко позади. Она великолепно подходила к той маске, которую я для себя придумала.

Я изображала из себя стражницу, которая была уволена по ранению, полученному в сражениях за Ориссу. Для того чтобы лучше соответствовать принятому образу, я сняла золотую руку, завернула ее в чистую белую тряпку и спрятала в седельной сумке. Культю я прикрыла специально вырезанной деревянной чашкой. На внешней поверхности чашки имелось приспособление, позволяющее крепко удерживать лук, который был перекинут за спину. Я приказала своей магической латке принять вид лоскута кожи темно-коричневого цвета и втерла немного румян в шрам под ней, чтобы он стал более заметным.

Я понизила себя в звании до сержанта, а для того чтобы полностью исключить досадные оговорки, сохранила свое старое имя — Рали. Мне не нужно было беспокоиться по поводу возникновения каких-либо подозрений. Если уж на то пошло, очень многие орисские девочки были названы таким именем после победы над Архонтом. Если даже кто-нибудь и подумает об этом, то, по всей вероятности, посчитает, что я одна из тех девочек, которым довелось стать стражницами Маранонии вслед за знаменитой тезкой.

Мой костюм представлял собой подходящую смесь: армейский плащ и сапоги, обычная сорочка и брюки, на голове потрепанная шляпа лучника с широкими полями. Я сформулировала заклинание, с помощью которого заставила меч и остальное мое оружие выглядеть соответственно чину. Кроме меча и лука, у меня были удобно припрятанные различные ножи и кинжалы. А в седельных сумках и в тюках с вещами были припрятаны неприятные сюрпризы для тех, кто может стать неумеренно любопытным.

Стараясь постоянно чувствовать реку до левую сторону от себя, я не спеша ехала в течение часа, произвольно выбирая дорогу. В этот короткий промежуток времени я почувствовала сладкий вкус свободы. Это был тот редкий момент в моей жизни, когда, несмотря на враждебное окружение, я внезапно ощутила, как все тревоги улетучиваются и душа обретает умиротворение.

Я продвигалась вперед под теплым орисским солнцем. До меня свежим бризом доносился знакомый с детства запах орисской реки. Несколько рыбаков усердно работали сетями, стараясь раскинуть их пошире. Над рыбаками непрерывно кружились и кричали птицы, как будто бы подзывая своих многочисленных сородичей побыстрее прилететь и принять участие в предстоящем пире.

Справа от меня раскинулись поля, за которыми виднелся лес. Встречались фермы. Земля была заботливо обработана. Иногда из ближайшего куста выскакивали то заяц, то косуля, в течение неуловимого мгновения, застыв, смотрели на меня, а потом стремглав бросались обратно в заросли. Фермерские буренки подходили к самой ограде и, слегка опустив головы, провожали меня, пока я проезжала мимо. Запахи оливок, винограда и апельсинов смешивались с речным воздухом, образуя в результате неповторимый аромат — запах родного дома.

Я нежилась в этом аромате, как какое-нибудь животное, которое получает удовольствие, всякий раз когда жизнь предоставляет ему такую возможность. Затем я заметила фермерскую повозку, которая направлялась прямо ко мне, и на меня вновь обрушилась действительность.

Но как раз перед тем как приблизиться к путникам, я прошептала себе: «Добро пожаловать домой, Рали».

Тяжело нагруженную телегу тащил обиженный мул. Фермер с седой бородой шел рядом, время от времени подгоняя его палкой. Всякий раз мул кривил губы, как бы собираясь укусить, из-за чего его погонщик приходил в ярость и больно бил животину.

— Доброе утро, дедушка, — сказала я.

И старик и мул резко вскинули головы. Они так увлеклись выяснением взаимоотношений, что не заметили моего приближения. Оба встревожено посмотрели на меня.

— Доброе, — односложно ответил фермер.

— Скажите, дедушка, есть ли какое-нибудь жилье поблизости? — спросила я. — Место, где старый сержант мог бы отдохнуть, промочить пересохшее горло, если вы не забыли, как это делается?

К этому времени фермер успел рассмотреть мои боевые шрамы и узнал сержантскую форму. Внезапно он дружески улыбнулся и ответил:

— Приблизительно в часе езды отсюда есть подходящее место, сержант. Но будь осторожна с хозяином, он бывает груб с незнакомцами.

— Пусть только попробует отнять у меня законное, — угрожающим тоном произнесла я, — и без него на моем пути было столько лжецов и обманщиков. Когда-нибудь Тедейт накажет всех этих толстозадых подонков, которые крадут у старых солдат последнее.

— Знаю, о чем ты толкуешь, сержант, — сказал фермер, — мне пришлось послужить. Я был тогда еще совсем молод. По-моему, нет ничего более почетного, чем быть стражницей, как ты. Но я свое отбарабанил. Все по чести. А когда срок кончился, я не имел ничего, кроме нужды.

— Проклятые казначеи, — громко продолжала я, — вычеркнули меня из списков тех, кому полагается повышенная пенсия.

Я подняла культю.

— Рассчитывала получить добавку вот за это. — Я потрогала латку на глазу. — И еще чуток за потерянный глаз. Теперь я наполовину слепа, уважаемый! Нет, конечно, те жалкие гроши, которые я смогла бы получить, не способны возместить потери. Но это хоть что-то, понимаешь? — Я насупилась. — Поэтому я направилась в Ориссу, чтобы вправить хорошенько мозги казначеям. Но пока у меня достаточно денег. На обратную дорогу хватит. И, может быть, еще на пару выпивок для успокоения нервов. Так что хозяину постоялого двора, о котором вы говорили, лучше будет сразу же налить мне полный стакан. Потому что я все думаю об этих казначеях и пенсии, которую мне недоплатили. Клянусь, я не отвечаю за последствия, если он вздумает недолить или отказать.

— Мне не в чем винить тебя, сержант, — сказал фермер, — мне даже захотелось поехать с тобой и убедиться, что он все сделал правильно. — Потом крякнул и продолжал: — И посмотреть, что произойдет, если этот сквалыга откажется.

У фермера к поясу была пристегнута фляга. Он приподнял ее, отстегнул и протянул мне.

— Тут есть глоток-другой. Промочи горло, сержант. А то путь дальний.

Усмехнувшись, я поблагодарила фермера и сделала глоток. От души. Жидкий огонь разлился по внутренностям. Потом ударило в голову.

— Вот это да! — произнесла я, расплываясь в широкой улыбке. — Но горло я не промочила, оно горит!

Фермер засмеялся, а я тем временем приложилась к фляге второй раз.

— Этот ром годится для самого короля демонов, — сказала я, — не приходилось пробовать ничего подобного в течение долгого времени.

— Все говорят, что я наливаю хороший ром, — сказал фермер.

— Тот, кто утверждает обратное, — лгун. И будет иметь дело со мной, уважаемый. А я с лжецами не церемонюсь.

Фермер внимательно посмотрел на меня. Он, казалось, колебался, потом пришел к решению.

— Ты поосторожней там, в Ориссе, сержант, — предупредил он, — ты в курсе, что сейчас не все в порядке?

— Вы намекаете на негодяев, которые управляют страной? — спросила я.

Несмотря на то что в радиусе нескольких миль вокруг нас никого не было, фермер рефлекторно оглянулся. Потом сказал:

— Что-то вроде этого, сержант. Послушай, тебе лучше бросить этот тон, когда приедешь в Ориссу. Не гневи богов, называя правителей негодяями.

Я презрительно фыркнула, но опустила голову, как бы сдерживая эмоции.

— Обещаю, дедушка, что попридержу длинный язык, — сказала я, — хотя, честно говоря, не понимаю, к чему катится наш мир, в котором даже солдат не может пожаловаться на тяготы судьбы. Черт побери, ведь это наше право!

— Но не с такой командой наверху, попомни, — настаивал фермер. Потом вздохнул и продолжал: — Я стараюсь уйти в сторону. Прячу урожай и скотину, когда приходят налоговые агенты. Плачу им только за то, с чем им удается меня захватить. И улыбаюсь. Так широко улыбаюсь им, как только могу. Потому что эти парни шутить не любят. Они очень любят чужие деньги. Я слышал, что они поймали нескольких фермеров и повесили на городских площадях, так чтобы до каждого получше дошла суть дела. Мне стало ясно, как следует себя вести. Не высовывайся. Плати по счетам. Помалкивай.

— Я не боюсь драки, — сказала я, — казначеи еще услышат обо мне. Настучит кто-нибудь или нет — все равно.

— Хорошо-хорошо, только не называй, ради богов, хозяев казначеев подонками, — умоляющим голосом попросил фермер. — А когда ты будешь возвращаться, я с радостью налью тебе рома, и ты все подробно мне расскажешь.

Я по-военному отдала фермеру честь, взметнув пальцы под широкие поля шляпы со словами:

— Благодарю вас, дедушка, за предостережение. Благодарю вас также за выпивку и за обещанную — тоже.

Я протянула ему флягу. Фермер махнул рукой и сказал:

— Оставь себе. Кто знает, свидимся ли… Если я случайно не встречу тебя на обратном пути, то совесть у меня будет чиста.

Я еще раз поблагодарила его и попрощалась.

Я торопилась, поэтому проехала мимо постоялого двора, о котором говорил фермер, и мне весьма пригодилась фляга с ромом, великодушно им подаренная. И вскоре состоялась моя первая встреча с патрулем.

К счастью, я вовремя заметила патруль и у меня было время подготовиться. Всадники легким галопом выехали из-за поворота, такого резкого, что казалось, будто дорога упирается в реку. Первым предупреждением мне явился трепет голубого с позолотой знамени с изображением Птицы Лиры. Вслед за этим я услышала лязг доспехов и стук копыт, и в поле зрения появился патруль. Я увидела, как всадник, несущий знамя, указал в мою сторону, повернулся и что-то громко прокричал остальным.

Солдаты пришпорили лошадей и галопом направились ко мне.

Всего их было десять человек. Восьмеро всадников, в том числе и заклинатель, и двое на открытой тележке, запряженной лошадью и доверху нагруженной дорожными заграждениями. Не составляло труда догадаться, что патруль направлялся к какому-нибудь перекрестку, чтобы установить там очередной пост.

За знаменосцем ехали командиры патруля — седовласый сержант и наглого вида молодой заклинатель. Пока они приближались, я внутренне собралась, откупорила фляжку и сделала большой глоток. Потом покачнулась в седле.

Сержант приказал патрулю остановиться, и они вдвоем с заклинателем быстро направились ко мне.

Я неуверенно отдала честь, чуть не свалившись при этом с лошади.

— Привет, сержант, — произнесла я заплетающимся языком, — я вот тоже сержант. Как видишь. Так приятно с тобой по-знак… познак… ик… ну, в общем, здрасте.

Я пьяно икнула и еще раз отхлебнула из фляжки, что привело почти к полной потере равновесия, и мне пришлось судорожно замахать руками, чтобы вновь выпрямиться в седле.

Потом я сделала вид, что только сейчас заметила заклинателя. Я вытаращила глаза, изображая изумление.

— … звините, ваше святейшество, с-с-разу не заметила, — сказала я и потрогала латку на правом глазу, — с одной гляделкой немудрено.

Юный заклинатель был явно новичком, но у него были жуликоватые, блестящие, как у старого сутенера, глазки. Он цинично ухмыльнулся, как могут ухмыляться только испорченные дети.

— Вы только посмотрите на фляжку, в которую она вцепилась, — сказал заклинатель сержанту, — старуха точно наполовину слепа… И так пьяна, что не видит дальше носа.

Он засмеялся.

Сержант слегка ежился, как будто бы его силой заставляли слушать этот раздражающий слух полувизжащий-полускрежещущий смех.

— Именно на пенсии вот таким, как она, мы тратим большие средства, — произнес заклинатель.

Он снисходительно посмотрел на меня. Я снова икнула, постаралась выпрямиться и звонко ударила себя по лбу, пытаясь отдать честь.

Заклинатель снова издал радостное повизгивание. Сержанта передернуло, но он быстро изобразил на своем лице слабую улыбку и кивнул в знак согласия.

— Это присуще всей ее породе, заклинатель Джейхенс, — сказал он, — как вы точно указали нам приблизительно месяц назад.

Молодой колдун нахмурился, поэтому сержант быстро продолжал:

— Конечно же, это для нашего просвещения, заклинатель Джейхенс. И все парни были так тронуты тем, что вы проявляете такую заботу о нас. И повторяете свой маленький урок всякий раз, когда представится подходящий случай. Поэтому мы ничего не забудем.

Сразу вслед за этим сержант сильно пришпорил лошадь, оказался совсем рядом со мной и рявкнул:

— Какая твоя забота, сержант?

Но я знала, что эта грубость была показной. Я смогла прочитать симпатию в усталых глазах старого служаки.

— Он сказал, — ответила я, кивая на заклинателя и мучительно икая.

Сержант удивился:

— Напиться — и все?

Отрицая услышанное, я так сильно затрясла головой, что едва не скатилась на землю.

Кобыла выпустила с испугу вибрирующую струю газов и немного подвинулась, чтобы помочь мне восстановить равновесие. Старая кляча была явно раздражена внезапным изменением моего поведения.

— Нет, кое-что другое, — ответила я сержанту, — эт-та… кас-с-сается пенсии. И солдата, который д-должен получить, что ему п-причитается.

Заклинатель Джейхенс вновь засмеялся. Смех был отвратителен.

— Ты что-нибудь понимаешь, сержант?

Я успела выпрямиться в седле. Мое чувство собственного достоинства было чрезвычайно оскорблено.

— Эт-т-т-о оч-ч-чень просто, — сумела выговорить я, — мне урезали п-пенсию. Не д-дали, что п-причитается. С-собираюсь свидеться с казначеем в Ориссе и в-в-вправить ему мозги!

Джейхенс захохотал.

— Пьяная дура, — сказал он, быстро становясь серьезным, — твоя попытка приведет к тому, что ты просто поймешь, какую огромную ответственность несут наши лидеры. Директор Като и богиня Новари являются наиболее великодушными из всех правителей. И получается, что похожие на этого пьяного солдата первыми пользуются всеми преимуществами, вытекающими из этого великодушия.

— Вы уже не раз говорили об этом, заклинатель Джейхенс, — заметил сержант, — и ваши слова сейчас звучат так же мудро, как и тогда, когда вы произнесли их в первый раз.

Изнеженное лицо Джейхенса засветилось от самодовольства. Но я обратила внимание, что некоторые из патрульных закатывают глаза и прячут усмешки, втайне наслаждаясь скрытой издевкой, умело замаскированной старым сержантом.

— Так что же решим с ней, заклинатель Джейхенс? — спросил сержант. — Я прикажу отпустить ее восвояси? Она напилась и не представляет опасности.

Заклинатель пожал плечами и начал разворачивать лошадь.

— Думаю, что ты прав, сержант, — презрительно бросил он, — до тех пор, пока у нас не будет более строгих законов относительно бродяг и других маргиналов, мы повязаны по рукам и ногам необходимостью церемониться с отбросами общества, которые встречаются на дорогах владений богини Новари.

Я постаралась сдержать облегчение. К сожалению, оно было слишком непродолжительным, потому что заклинатель Джейхенс помедлил и повернул назад. Я тут же почувствовала предупреждающий укол его магического поля и поняла, что он намеревался проверить мою ауру, а также мои вещи на предмет колдовской контрабанды.

— Может быть, мне все-таки следовало бы сначала посмотреть… — бормотал он, приближаясь ко мне.

Я мгновенно превратила содержимое моих седельных сумок и тюка с вещами в заляпанное рвотной массой тряпье закоренелого забулдыги. Я почувствовала, как Джейхенс запустил туда щупалец, буквально выстрелил заклинание отвращения и быстро отпрянул.

Лицо заклинателя Джейхенса выглядело так, как будто бы он случайно попал рукой в нечистоты. Он посмотрел на меня. Я встретила этот взгляд с широкой улыбкой окончательной идиотки, спрашивающей всех встречных: «Как меня зовут?» Затем я рыгнула прямо ему в лицо, он резко отвернулся, крикнув:

— Пусть едет, сержант!

Из оттопыренного кармана сержант достал стопку замусоленных пропусков. Вытащив один из них, он протянул его мне.

— Это поможет тебе, сержант, добраться до цели путешествия, — сказал он тихо, — счастливо тебе!

Потом показал в сторону дороги, ведущей в Ориссу, и произнес:

— Тебе лучше двигать отсюда, сестра. Пока их придурковатое святейшество не передумало.

Пьяным голосом я промямлила слова благодарности, еще раз приложилась к фляжке и пришпорила кобылу.

И поехала прочь от патруля, качаясь, отхлебывая из фляжки и горланя любимую кабацкую песню одного из старых моих приятелей:

По бурному морю скиталась братва, Пристала к таверне у Глейда. Плясали и пели они до тех пор, Пока не иссякли бочонки, А их небывалый и смелый напор Запомнят надолго девчонки…

В течение ближайших нескольких дней я поменяла этот пропуск на несколько других, пока сумела добраться до столицы. В прежние времена свободные, ныне дороги моей родины охранялись патрулями на всех главных перекрестках. У каждого поста необходимо было доказывать, что идешь по делу, и предъявить пропуск, который удостоверял законность проезда от предыдущего пункта. Потом этот пропуск погашали и выдавали следующий, который также внимательно изучали на очередном контрольном пункте. Поэтому жест старого сержанта оказался гораздо более полезным, чем мне представилось поначалу.

Большинство патрульных бросали на меня беглый взгляд и сразу же становились равнодушными и слегка недоброжелательными, как только я начинала вновь докладывать о своих заботах, изливая желчь на «этого негодяя казначея из Ориссы». Некоторые из стражников держались настороженно. Но небольшая магическая маскировка, которая скрывала все чувства, кроме благородного негодования незаслуженно обиженного пенсионера, всегда помогала мне благополучно пройти очередной досмотр.

Чем ближе я подъезжала к Ориссе, тем более удручающие картины появлялись перед моим взором. Ни разу за всю свою историю Орисса не попадала под пяту тирана. Несколько раз враги были близки к тому, чтобы одолеть нас, но нам всегда удавалось найти силы и возможности отбить агрессоров.

На этот раз мы не просто проиграли, нас атаковали изнутри. Повсюду я встречала незарубцевавшиеся шрамы гражданской войны, которая продолжалась около двух лет. Сожженные деревни. Вытоптанные поля, искореженные и местами сгоревшие леса, которым был нанесен непоправимый ущерб боевыми действиями. И в довершение всего — голубое с позолотой полотнище Птицы Лиры, венчающее каждое учреждение.

Однако самым печальным было то, что гражданская война сделала с людьми. Обычно орисситы были радушным и открытым народом, отличавшимся гостеприимством. Сейчас же все куда-то озабоченно спешили, сгорбив от страха плечи и бросая на встречных подозрительные взгляды. Короткие разговоры состояли из тщательно продуманных фраз.

Когда тебя непрерывно буравят жадные и злые глаза доносчиков, когда каждое твое слово улавливают их уши, дергающиеся от садистского наслаждения, самое разумное — показывать всем постоянно сомкнутые губы. Именно я это чаще всего и видела на постоялых дворах и рынках. Убедительным подтверждением разумности такого поведения были трупы мужчин и женщин, которые болтались на виселицах, расставленных на площадях и рынках. Но наиболее ошеломляющее впечатление произвели на меня бригады закованных в цепи невольников, которых стражники Новари кнутами заставляли работать. Сейчас, когда правили Новари и Като, потеря свободы была самым мягким наказанием для отступников, а по количеству трудящихся осужденных я поняла, что законы теперь могли нарушаться с пугающей простотой.

У меня сложилось твердое убеждение, что дело не ограничилось полным уничтожением моей семьи, было ликвидировано главное достижение, которое Антеро ценили выше всех остальных благ, — отсутствие рабства как элемента государственного устройства Ориссы.

Я не слышала никаких новостей о сражении при Галане. Даже деревенский простак не решился бы сейчас обсуждать эту тему. В особенности с незнакомцем. Поэтому у меня не было никаких свидетельств, подтверждающих или опровергающих слухи, о которых мне поведала провидица Хана. Могли ли возглавляемые Квотерволсом остатки защитников Галаны и Стражи Маранонии в действительности сдаться Като и Новари? Была ли Эмили захвачена и убита? Или она все еще жива? Продолжается ли битва за Галану?

Пальмирас, как я узнала из книги Амальрика, являлся не только способным заклинателем, но и достаточно хитрым, как большинство представителей его профессии. Из всего того, что я сумела вычислить и вспомнить, я сделала вывод, что именно благодаря его усилиям была создана магическая защита, позволяющая держать Новари на расстоянии.

Я хорошо понимала, что не смогу получить ответы на мучившие меня вопросы, пока пробираюсь по опаленной пожаром земле.

Час ответов настанет, когда я достигну Ориссы.

Когда я наконец попала в город, был рыночный день. Все въезды в столицу усиленно охранялись. Я растворилась в потоке фермеров, жителей окрестных деревень, которые трижды в неделю наводняли Ориссу. Я спрятала лошадь и большую часть своих вещей, поэтому при входе в город не привлекла внимания.

Стоял теплый солнечный день, но небо казалось грязно-серым от зловонных испарений, поднимавшихся от реки. От нее воняло отходами и канализацией. В прежние времена ни один мало-мальски уважающий себя ориссит не потерпел бы этого ни минуты. Загрязнение реки считалось святотатством. Я увидела, что и улицы Ориссы теперь заполнены давно не убиравшимся мусором, то и дело попадались лужи нечистот — для меня это было еще одним свидетельством того, что нынешнее правительство не справляется со своими прямыми обязанностями. Сборщики мусора и старьевщики всегда получали дотации от городских властей, и это позволяло содержать город в чистоте. Заваленные хламом и залитые помоями улицы означали, что даже это простое и эффективное средство теперь не действовало.

Неприятные впечатления на этом не закончились. Я увидела, как неестественно покорно, с опущенными головами толпа молчаливо вливалась сквозь ворота. Мне не составило труда догадаться, в чем дело, когда проходила вместе со всеми между двух огромных статуй, стоящих с двух сторон главной рыночной дороги.

Одна из них была фигурой закованного в броню высокого, мускулистого молодого мужчины, который в одной руке держал знамя, а во второй — поднятый меч. На знамени был изображен символ Птицы Лиры. На постаменте были выбиты слова: «КАТО — ЗАЩИТНИК БОГИНИ НОВАРИ».

Другая статуя изображала саму Новари. Она сидела, играя на лире. Каменное лицо было задумчивым и мягким, пальцы изящно изогнулись, перебирая струны.

Когда я проходила мимо статуи Новари, мое сердце неистово забилось.

Вслед за этим я почувствовала, что над толпой пролетел сгусток магического поля, несущий в себе заклинание. Источником его являлась статуя Новари, которая сканировала толпу в поисках скрытой магической угрозы. Я поставила непроницаемую защиту, пробиться сквозь которую не сумел бы никто, но чувствовала себя все еще неуверенно, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из солдат, выслеживающих злоумышленников, с грубыми криками бросится ко мне. Но я прошла благополучно. Мое заклинание сработало. На этот раз я была хорошо подготовлена к встрече с Новари.

Мне следовало обращаться осторожнее с собственными магическими способностями. Я не должна была проявлять их слишком открыто, но при этом должна была иметь доступ к магической силе по первому желанию. Поэтому я сформулировала маскирующее заклинание, которое полностью экранировало меня от всех энергетических воздействий со стороны Новари, кроме, может быть, самых мощных прямых ударов.

Я придерживалась главного людского потока, который неуклонно увлекал меня к центральному рынку. Даже животные замолчали, когда мы проходили мимо Дворца Заклинателей.

Ни один цыпленок не пискнул, ни один осел не заревел. Несмотря на то что день был солнечный, дворец казался темным, от него веяло холодом. Окна мерцали, а в воздухе ощущался неприятный запах озона. Слегка наклонив голову, я внимательно посмотрела на дворец с помощью своего волшебного глаза. И увидела все в темно-красных тонах. Вокруг кружились призрачные силуэты, часть которых издавала стоны, а часть смеялась. Я сосредоточилась и услышала очень слабые звуки лиры. На тон ниже звучал непрерывный, низкий гул, напоминающий отголосок огромного пожара, бушующего за десятки километров отсюда.

Я вновь переключилась на обычное восприятие, позволяя запахам и шуму толпы вновь вернуть меня к действительности. Однако за короткое время, проведенное в магическом мире, я получила весьма определенные свидетельства того, что Новари что-то затевает. Птица Лира была так же могущественна, как и прежде. Возможно, даже стала еще сильнее. Но у меня сложилось впечатление, что ее внимание сосредоточено на чем-то, не относящемся к городу.

Город был охвачен скрытым негодованием. Многие магазины и жилые дома были разграблены, а то и разрушены в ходе недавней гражданской войны. Люди держались настороженно. Я видела совершенно голых детей, стоявших на улицах, как в пустыне, и плачущих без видимой причины, видела, как солдаты избивали старика. Толпа зевак молча наблюдала за этим, никто не вмешивался, но во взглядах горожан тлела ненависть.

На главной площади перед рынком был установлен эшафот с виселицей. С нее свисали закованные в цепи тела как напоминание о том, что может произойти, если позволишь себе оказать сопротивление новым правителям.

Толпа инстинктивно ускорила шаг и вскоре влилась в ворота центрального рынка.

Хотя было заметно, что многие еще дрожат от только что увиденной картины, я ощутила, что напряжение толпы уменьшается. Мы попали в более приятное окружение. Суета, шум и запахи огромного орисского базара вскоре вытеснили чувство опасности. Атмосфера Центрального рынка казалась наэлектризованной гораздо в большей степени, чем обычно. Это напоминало мне истерический срыв.

Пока я шла по рынку, со всех сторон кричали зазывалы, расхваливающие тот или иной товар:

— Пироги! Свежие мясные пироги! Отлично пропеченное тесто, вкусное мясо, бесподобная подливка!

— Мед! Апельсиновый мед! Прямо из улья!

— Груши! Вы только попробуйте мои груши! Шесть штук за медяк!

Последний призыв пришел от старой плутовки, и я задержалась около ее прилавка, чтобы схватить сочную грушу и устранить отвратительный кислый привкус во рту. Груши она держала во льду, и я выловила одну большую, понравившуюся мне и тут же вонзила в нее зубы. Заплатив за удовольствие медной монетой, я отказалась от сдачи и двинулась дальше по рынку, стараясь выглядеть обычно, не выдавая своих намерений и уплетая грушу.

Специально для визита в Ориссу я слегка изменила свою внешность. Я была по-прежнему отставным сержантом, тяжело израненным в битвах и жестоко обиженным чиновниками из пенсионного департамента. — Но теперь я открыто демонстрировала, что мои требования частично удовлетворены. Перед визитом в Ориссу я помылась, надела более качественную одежду и придала деревянной чашке, которая прикрывала обрубок моей левой руки, надлежащий блеск. Мой кошелек был набит монетами. Я имела вид человека, который намеревается хорошо провести время после того, как им так долго и незаслуженно пренебрегали.

Протискиваясь сквозь толпу толстолицых фермеров, деревенских парней и девушек с широко раскрытыми от возбуждения глазами, я изучала толпу в поисках заветной цели. И вскоре была вознаграждена.

Я увидела, как двое мальчишек, толкавших ручную тележку, наполненную товаром, врезались в пьяного мужика. Фрукты рассыпались по земле. Упал и пьяный. Один из мальчишек бросился поднимать его, непрерывно извиняясь за свою неловкость. Помогая пьяному встать, мальчик стряхивал пыль с его одежды. Я увидела, как он ловко подцепил кошелек и быстро передал его напарнику, а тот мгновенно спрятал кошелек в кармане.

Это было проделано столь профессионально, что, кроме меня, никто ничего не заметил, даже сам пьяница, которого к этому моменту подняли на ноги и подтолкнули в нужном направлении, дружески похлопывая по спине. Это движение избавило жертву от шелкового носового платка.

Отрадно было наблюдать за тем, что, по крайней мере, некоторые из орисских традиций все еще сохранялись, несмотря на все усилия Новари и ее марионетки Като положить им конец. Орисские воры по-прежнему были в теле, как мухи в старой Писидии. Сейчас моя судьба в значительной степени зависела от способности преступного мира Ориссы противостоять диктату Новари. Я не имела ни малейшего представления о том, кто именно остался в живых из партнеров и друзей моего брата. Я была готова пожертвовать чем угодно ради того, чтобы хотя бы один из них оказался достаточно хитрым и изворотливым и выскользнул из магических сетей, расставленных Птицей Лирой.

Такой человек существовал, и он однажды спас брата, прибегнув к услугам своей преступной братии. Я не представляла, где смогу найти его. Но знала, в каком направлении двигаться и кого следует расспросить.

Я последовала за мальчиками, с усилием прокладывая путь по рынку. В течение получаса они столкнулись еще с четырьмя посетителями. Дальний конец центрального рынка венчал знакомый многоквартирный дом, которым было отмечено начало трущоб, где воровские кланы процветали с самого основания Ориссы. В те дни, когда я была молодым солдатом и любила иногда отлучаться со службы, я частенько захаживала в этот район, пировала с друзьями, и мне часто доставалось на орехи.

Именно в трущобах я поклялась, что обязательно заплачу сторицей за те дорогостоящие уроки, которые получила в воровских малинах. Для достижения заветной цели мне потребуются все преступные навыки, которые я смогу извлечь из подсознания, помноженные на волшебство, и это должно заставить обитателей трущоб исполнить мою волю. Чем ближе я приближалась к району, тем хуже становились дороги. Повсюду виднелись торговые ряды, ломившиеся от разнообразных товаров, по большей части — домашней утвари. Товар был превосходного качества. Я знала, что все это ввезено контрабандным путем, за время регулярно повторяющихся ночных набегов на богатые соседние районы. И там проживало немало негодяев, втайне потирающих ладони в предвкушении от потерь тех, на кого они навели воришек. И здесь, как и на центральном рынке, зазывалы непрерывно расхваливали свой товар или же повторяли без устали названия известных всему городу и пользующихся дурной славой кабаков и домов терпимости.

Парни с тележкой направились к столу, за которым десять или двенадцать подвыпивших мужиков плотно окружили долговязого наперсточника. Наперсточник быстро передвигал по столу три половинки от скорлупы грецкого ореха, а потом предлагал кому-нибудь из возбужденной аудитории угадать, под какой из них спрятана горошина. Мальчишки с фруктовой тележкой остановились около этого стола и вступили в переговоры со скользкого вида кричаще одетым типом. Слова произносились тихим шепотом. Этот тип явно наблюдал за действиями наперсточника. Такие вот ребята, снующие с тележками по улицам и рынкам, являются глазами и ушами владык преступного мира Ориссы. Беспрепятственно перевозя фрукты или другую поклажу от места к месту, прихватывая по случаю плохо лежащее имущество или выуживая из карманов кошельки, они собирают информацию, представляющую интерес для хозяев.

Цветисто одетый мошенник очень внимательно выслушал то, что ему прошептали мальчишки, кивнул, сунул каждому по монете и отпустил. Я не стала более следить за ними и метнулась к столу наперсточника, врезавшись в разодетого наблюдателя, чтобы наверняка привлечь его внимание. Он выразительно на меня посмотрел, отряхнул пыль с одежды. Его лицо в этот момент было преисполнено величия.

Отлично, подумала я. Ты именно тот человек, которого я ищу. Этот разодетый мошенник будет первым звеном той цепи, которая, как я надеялась, приведет меня к тому, кто руководит здешними ворами.

— Дайте мне взглянуть на скорлупки, ребята! — заорала я, изо всех сил протискиваясь к столу. — Кладу новый полтинник на то, что угадаю с первого захода, где горошина!

Я рыгнула прямо в лицо наперсточнику, так что он отчетливо почувствовал, что от меня несет перегаром. Я потрясла кошельком перед его носом.

— Меня зовут сержант Рали, приятель, — прокричала я, — сделай мне игру. Начинай!

Наперсточник пребывал в нерешительности. Он уже успел наметить жертву. Его мозг был не в состоянии быстро переключиться на другую мишень. Я с силой шлепнула серебряной монетой по столу, чтобы улучшить его сообразительность.

— Давай, приятель, не медли, крути скорлупки! — произнесла я.

При виде серебряной монеты его глаза заблестели. Для пущей убедительности я еще раз тряхнула кошельком. Услышав звон, он широко улыбнулся, до самых своих обрезанных ушей преступника.

— Щас изобразим, точно как в аптеке, сержант, — ответил он сальным голосом, — ну я враз растаю, когда ты влепишь в десятку. Просто обязан отдать тебе всю казну, усекаешь? Эк как тебя уделало ради нашей старушки Ориссы!

Он положил руку на сердце, а все собравшиеся громко захлопали в ладоши, услышав слова, звучащие весьма искренне.

— Давай начинай, — произнесла я, — и поглядим, улыбнутся ли сегодня боги своему любимому старому сержанту Рали.

И наперсточник начал игру. Показал три пустые половинки скорлупы ореха, перевернув их на столе. Артистично взмахнул зеленой горошинкой, зажатой между большим и указательным пальцами. Скороговоркой произнес свою считалку:

— В первую постельку идет-ложится она. Теперя во второй, потому как первая холодна. А вот и с третьим парнем спит, бо второй тюфяк. Но у третьего сосиска мягка, и она прыг-скок взад в холод, но туда, где твердо.

Я смотрела, как горошинка переходила от одной скорлупки к другой. У меня не было необходимости следить за тем, куда она в конце концов попадет. Я могла совершенно отчетливо видеть горошинку с помощью волшебного глаза. Кстати, я предвидела, что наперсточник позволит мне выиграть первый раунд, чтобы я сразу не утратила интереса к игре.

Сразу, как только он прекратил тасовать горошину, я прокричала:

— Вот здесь она!

И, хлопнув рукой по среднему наперстку, добавила:

— Ждет меня, хорошая, послушная горошинка! Наперсточник приподнял скорлупу, открывая горошину всеобщему обозрению, и с силой шлепнул себя по лбу, как будто бы был так же изумлен, как и все остальные.

— Она взяла меня тепленького, парни! — прокричал он собравшимся.

Толпа ответила радостными криками, одобряя мой выигрыш.

— Рискни еще раз, сестренка, — сказал наперсточник, — не смотри, что у тебя только один глаз, не дрейфь, сержант, ты зыришь так, что и фраера с двумя лампочками не могут.

Я засмеялась, сгребла выигрыш, после чего высыпала на стол и добавила еще несколько серебряных монет из кошелька.

— Сегодня, приятель, Тедейт мне улыбается, — с пьяным ликованием произнесла я, — заставила этого проклятого казначея отстегнуть по-хорошему, что мне причиталось. — Я высоко подняла кошелек, так чтобы все его видели, и продолжала с пьяным упорством: — Сидела на мели еще два часа назад. Но теперь вода высока. Четыре года я ждала… ик… когда же мне вернут должок, ребята. Четыре года, черт побери! — Я грохнула кулаком по столу и крикнула: — Как насчет того, чтобы удвоить ставки? Покажи горошину!

Наперсточник пожелал мне удачи, забормотал какое-то подобие молитвы, ни на секунду не переставая перемещать горошину от одной скорлупы к другой. Однако на сей раз он действовал нарочито медленно. Неуверенно. Так, как будто бы старался сделать так, чтобы я наверняка угадала, где именно осталась горошинка после того, как он прекратит тасовать скорлупки. Волшебный глаз ясно показал мне, что наперсточник прикрыл горошинку ладонью после последнего круга. Но его умело наработанные движения уверяли нетренированного наблюдателя в том, что и на этот раз горошина попала под средний наперсток.

— Давай, не робей, сержант! — громко крикнул наперсточник, сделав свое дело. — Сорви куш! Угадай, где горошина!

Я снова сильно шлепнула по центральному наперстку.

— Вот здесь! — крикнула я. — Прячется в той же постельке! К тому моменту, когда наперсточник протянул руку, чтобы перевернуть расположенный посередине наперсток, его лицо уже почти успело принять выражение сожаления о моем проигрыше.

Я знала, что он незаметно протолкнул горошину в одну из крайних скорлупок почти одновременно с моими словами. Но в тот момент, когда он приподнял наперсток, на который показала я, под ним на столе лежала горошина, которая, казалось, весело мне подмигнула. Зрители, собравшиеся на этот спектакль, взревели от восторга. Я увидела, как наперсточник инстинктивно сжал кулак, все еще предполагая, что в нем спрятана настоящая горошина. Его изумление стремительно приблизилось к состоянию шока, когда он убедился в том, что горошина исчезла. В течение нескольких секунд наперсточник тупо таращил глаза на горошину, не находя объяснения своему промаху.

— Вот те на! — крикнула я. — Счастье все еще улыбается старине Рали! Давай еще раз! Ну как — слабо?

Собравшиеся вокруг нас подвыпившие зеваки единодушно решили, что необходимо продолжить игру. Но наперсточник, который до сих пор пытался выяснить, где совершил ошибку, казалось, не слышал. Он начал было подниматься от стола. Я заметила, что одетый в яркие одежды тип приблизился к нам, пытаясь понять, что происходит. Потом он кивнул наперсточнику, разрешив ему продолжать. Собравшиеся начали заметно негодовать из-за его медлительности. Прежде чем опустел кошелек наперсточника, я четыре раза точно угадывала, где спрятана горошина. Каждый раз ставка на кону и количество зрителей резко возрастали.

В конце концов хозяин стола поднял руки:

— Все, ребята, продулся вчистую!

Он попытался изобразить на лице легкую ироническую усмешку, но походил скорее на улыбающуюся змею.

— Тем не менее, — продолжал он, — я сегодня вечером обязательно поставлю свечу в храме, клянусь богами, парни! Деньги уплыли, но — на стоящее дело.

Наперсточник похлопал меня по спине.

— Пусть тебе это будет на пользу, сержант. Ты — прирожденный игрок.

Толпа начала постепенно таять, а наперсточник протянул мне кувшин.

— Ну, это мне сейчас вовсе не помешает, уважаемый! — сказала я и сделала глоток.

— Как насчет того, чтобы потолковать тут с одним моим корешом, а? — спросил наперсточник, кивая в сторону ярко одетого типа. Тот обнажил в улыбке выступающие, как у лошади, зубы.

Когда он приблизился, я улыбнулась в ответ. Тип выглядел миролюбиво, но был смертельно опасен: одну руку он протянул для рукопожатия, а другую в этот момент держал у бедра, где в кармане наверняка был спрятан острый клинок. В то мгновение, когда наши ладони соприкоснулись, я почувствовала, что он пристально и бесцеремонно меня разглядывает, внимательно изучая мои физические недостатки. Но самое пристальное внимание он уделил качеству моего оружия.

— Меня звать Легг, — произнес он довольно дружелюбно, неделовым тоном, — я тоже, как и ты, сержант Рали, азартный игрок. Однако наперстки не моя игра. Нужна слишком острая интуиция и железные нервы, чтобы успешно охотиться за горошиной. Поэтому прими самые теплые поздравления, сержант. И похвалу твоей выдержке. Смотреть было — одно удовольствие.

Я осушила кувшин и протянула его наперсточнику. При этом я ухмыльнулась — пьяная и счастливая.

— Никогда раньше не ш-шлепала по скорлупе! Выигрыш не имеет никакого отношения к опыту. Слепая солдатская удача. Которая всегда проходила мимо меня в прошлом.

Для подтверждения сказанного я потрясла деревянной чашкой, прикрывающей культю.

— Я случайно узнал, что тут неподалеку есть небольшое, но вполне пристойное заведение, — сказал Легг, нервным движением выдергивая длинную нитку из своей цветастой одежды, — там можно перекинуться и в кости, и в карты.

Я колебалась, как будто бы взвешивая все «за» и «против». Потом тряхнула головой и сказала с задумчивым лицом, но покачиваясь, как и полагается пьяному сержанту:

— Я стараюсь не заходить в незнакомые кабаки, Легг. Там имеют обык… ик… новение раздевать догола бедных солдат, в особенности когда рядом никого нет. Нет друга, чтобы прикрыть спину.

— Тогда можешь считать, что я твой друг, сержант Рали, — заметил Легг, похлопывая меня по плечу, — и вот что я тебе скажу. Сегодня тебе здорово везет. Я готов даже допустить, что ни я, ни один из моих корешей не сравнится с тобой в удаче.

Я уставилась на него подозрительным взглядом и спросила:

— Ты давай, это, не темни.

— Почему бы не пропустить по маленькой и не потолковать о деле в более подходящей обстановке? — спросил Легг и кивнул в сторону небольшой забегаловки под открытым небом, расположенной недалеко от нас. — Если тебя не устроит дельце, которое я обрисую, то сразу завяжем — и никаких фокусов. У тебя останется только веселое воспоминание о крутой шараге и легкий балдеж от забуханного подогрева.

Немного подумав, я приняла предложение, и мы направились к столикам. После четырех-пяти тостов мы с Леггом и наперсточником стали лучшими друзьями. Я поведала им о своих злоключениях. О том, с каким трудом пробиралась в столицу от дельты Орисской реки, чтобы получить наконец причитающуюся мне по закону пенсию, которой я была так несправедливо лишена. О том, как в конце концов этот проклятый казначей смилостивился и выплатил почти все, но только после того, как потребовал и получил изрядную долю моих кровных в качестве вознаграждения за доброту. Собеседники активно сочувствовали мне. Вместе со мной переживали по поводу того, что добытой с таким трудом суммы не хватит на долгий срок и вскоре я вновь стану бедной. Потом мы условились о том, как обеспечить мне более сносные условия жизни после выхода на пенсию.

Мы должны были внести равные доли в общую казну. Те суммы, которые смогли себе позволить мои «компаньоны», по невероятному стечению обстоятельств были в точности равны сумме денег, которая находилась в моем кошельке. Содержимое кошелька перед этим подверглось быстрой профессиональной оценке в несколько мимолетных, но жадных взглядов. Я должна была держать общую казну. Так сильно мне доверяли. И мы направились в игорный дом. Меня постарались убедить в том, что это пристойное место, после посещения которого такая счастливица, как я, без сомнения, уйдет с выигрышем, достаточным, чтобы удовлетворить всех троих.

Я согласилась. И пошла вместе с новыми знакомыми, подвесив и их кошельки к поясу. Легг и наперсточник обнимали меня за плечи с демонстративным дружелюбием. Однако я заметила, что, как только я начинала медлить или делала вид, что хочу повернуть в сторону, их объятия мгновенно камелели, чтобы не предоставить мне ни малейшей возможности дать деру с деньгами. «Небольшое, но вполне пристойное заведение», о котором сообщил мне Легг, оказалось игорным притоном самого низкого пошиба. Он располагался в одном из боковых проходов темной, тесно застроенной улицы, напоминающей кроличий садок, которая в дни моей юности была известна как Смертельный ряд и поэтому, по сути дела, была идеальным местом для того, чтобы без свидетелей перерезать горло жертве и потом утопить раздетый догола труп.

Потрепанная вывеска извещала о том, что мы добрались до цели. Вход представлял расшатанную лестницу, ведущую в подвальное помещение старого многоквартирного дома. Безвкусно наляпанные буквы вывески складывались в название, которое можно было прочитать с некоторым трудом: «ДЫХАНИЕ ДИКОГО КАБАНА». Название полностью соответствовало обстановке, потому что именно такой аромат захлестнул меня сразу после того, как мы вошли. Потолок был низким, закопченным до черноты испарениями кухни. Сквозь этот смрад я увидела, как по стенам снуют ящерицы, охотясь за жуками, тараканами и клопами. При этом мне показалось, что корм для ящериц был в изобилии, так как их упругие бока лоснились. Несмотря на непереносимую вонь и удручающий интерьер, это место, похоже, было излюбленной воровской берлогой. Я увидела, что за столами собрались практически все представители этого крысиного племени, чтобы за рюмкой дрянной водки похвастать последними «достижениями». С легким раздражением я почувствовала, что со своей нынешней внешностью — с латкой на глазу и деревяшкой вместо кисти — я вполне подхожу к этому окружению. Половина помещения была заставлена столами для игры в карты и кости. От остальной части игорного дома ее отгораживал низкий парапет. Мужчины и женщины, выпятив зады, перегнулись через него, толкали друг друга локтями и громкими криками одобряли или порицали действия тех игроков, за кого болели.

— Так это здесь нам и предстоит приступить к делу? — спросила я, обращаясь одновременно к Леггу и к наперсточнику.

Легг кивнул.

— Ты, как всегда, чрезвычайно проницательна, сержант, — сказал он. — Теперь так — почему бы вам вдвоем не пойти не посмотреть, что там творится, а я раздобуду чего-нибудь выпить и потолкую с приятелями?

Наперсточник слегка подтолкнул меня в сторону игровых столов, а Легг принялся быстро шептать на ухо плотно сбитому мускулистому типу, явно воровскому авторитету, который был обвешан совершенно безвкусными украшениями из золота и драгоценных камней. В каждом его ухе болталось по четыре-пять серег, еще две серьги были продеты сквозь ноздрю, одна свисала из щеки, не менее дюжины тяжелых серебряных и золотых цепочек оттягивали шею, а его короткие толстые пальцы были унизаны перстнями и кольцами. Услышав то, что Легг нашептал ему на ухо, авторитет кивнул и улыбнулся мне, и я увидела, как блеснули два золотых зуба с брильянтовыми вставками. Такое впечатление, что они подмигивали, когда он улыбался.

Наперсточник потащил меня вперед, и мы начали прокладывать путь, бесцеремонно расталкивая завсегдатаев воровского притона. Впечатление было такое, будто я случайно наткнулась на тайник старой вороны. Казалось, что добрая половина богатства Ориссы выставлена напоказ мужчинами и женщинами, собравшимися в этом логове. По умолчанию принималось, что второй половине постоянно грозит опасность со стороны негромко разговаривающих друг с другом профессионалов, которые непрерывно замышляют что-нибудь новенькое.

Зарабатывающие себе на жизнь свободной любовью красотки и красавчики держались тесными группками. Они выглядели настолько вульгарно, были одеты так неестественно и безвкусно, что попавший сюда впервые деревенский парень с иссеченным ветром и снегом лицом, мозолистыми руками тут же грохнулся бы в обморок.

Профессиональные душители с каменными лицами сбились в тесный круг за одним из столов и о чем-то глубокомысленно толковали. Пьяные посыльные и возчики ручных тележек плясали под фальшивую мелодию, которую наигрывало трио обливавшихся потом музыкантов. Посетители, за исключением душителей, непрерывно кричали, били кулаками по столам, размахивали руками, толкались и требовали дополнительной выпивки от суетящихся слуг.

Около одного из карточных столов мы слегка задержались, чтобы немного вникнуть в игру. За этим столом играли в «Демонов и Заклинателей». На столе уже лежал солидный банк, и с дюжину плутоватого вида мужчин и женщин в поте лица делали ходы, повышали ставки, наотмашь шлепали картами, на пределе возможностей голосовых связок выкрикивали карту и масть:

— Король Демонов бьет Дракона!

— Призрачный охотник поймал Короля Демонов!

— Заклинатель войны захватил всех!

Крупье, казалось, не обращал абсолютно никакого внимания на играющих. Два круга он все поднимал ставки в ожидании того момента, когда кто-нибудь выиграет. Я угадала, что на третьем круге крупье распорядится удвоить ставки. После этого игра приобретет действительно захватывающий характер.

Я прошептала заклинание и вызвала образ той карты, которую собирался бросить крупье. Это была простая Рыночная Ведьма, которую модно было побить любой другой картой, кроме самых младших карт — Бедняк и Крестьянин. Вслед за этим я заметила, что крупье шевельнулся, его рука пошла вниз, как будто бы ему потребовалось почесать колено. Неуловимо мелькнули пальцы, и Рыночная Ведьма была заменена на всемогущего Арлекина, козырную карту, которая гарантировала выигрыш всего банка. То, что я увидела, было отработанным до совершенства профессиональным приемом карточного шулера, который пускался в ход при исключительных обстоятельствах, когда овчинка стоила выделки: в течение всей игры карта оставалась зажатой между нижней поверхностью стола и ногой игрока. Ему оставалось только незаметным движением колена приблизить к себе козырную карту и заменить на нее явно проигрышную, находящуюся на руках. В тот момент, когда ни у кого не останется ни одного старшего козыря.

Кивком я привлекла внимание Легга и сказала:

— Слушай, приятель, я не чувствую, что в картах мне повезет. Почему бы не попытаться кинуть кости?

Не успела я услышать ответ, как сдающий громко объявил:

— Арлекин обставил всех! Банк остается у заведения!

Заявление крупье сопровождалось громкими стонами проигравших. Когда наперсточник услышал это, он изобразил крайнее изумление моим отказом от участия в игре. Но выражение его лица мгновенно преобразилось, и он сказал, что я должна поступать в согласии со своими чувствами, и повел меня к площадкам, где играли в кости. Легг присоединился к нам у центральной площадки, где собралась самая густая толпа, наблюдавшая за тем, как игроки долго трясли кости, потом с силой швыряли их в стену, на полу под которой были нанесены деления. На этот раз Легга сопровождал обвешанный украшениями авторитет, с которым он несколько мгновений назад о чем-то шептался.

— Сержант Рали, — произнес он, — рад видеть в тебе доброго своего друга, а я, видишь ли, владелец этого замечательного уголка. — Он усмехнулся, демонстрируя золотые зубы, и продолжал: — Звать-то меня Фиорокс, сержант Рали, уж поди десять годков, как владею-то… К военным мы — завсегда с уважением, никто не даст соврать… Гордимся этим, хотя, если честно, не можем обслужить по заслугам доблестных защитников столицы.

Я дыхнула на него перегаром, когда он протянул руку, чтобы поприветствовать доблестную защитницу, и скомкала слова в невнятную скороговорку, выражая искренний восторг по поводу встречи с Фиороксом. Он еще шире улыбнулся, показывая язык с татуировкой, изображающей обнаженную женщину.

Я решила, что Фиорокс будет моей второй мишенью.

Он сказал:

— Легг тут вякал, что ты и Динк-кидала хочут сыграть с нами?

Легг захихикал и произнес:

— Все в лучшем виде. Всегда гордился спортивным азартом и следил за соблюдением правил.

— Конечно, конечно, — сказал Фиорокс, посмеиваясь. Наперсточник присоединился к нему и тоже начал смеяться.

Довольно скоро мы вчетвером громко ржали, хотя было совершенно очевидно, что единственное, что воспринималось как шутка, — был мой вызов жуликам.

— Каков предел ставки? — спросила я Фиорокса.

— Каков твой интерес? — ответил он.

— Мой интерес, — сказала я, — взять все, что у тебя есть! Боже, как они смеялись надо мной!

Четыре часа спустя я была единственной, кто был способен смеяться. Почти все посетители заведения собрались около нашей площадки, громкими криками подбадривая меня и выражая восторги по поводу кучи золота, скопившегося в моем банке. Фиорокс, владелец заведения, был мрачен. Он то и дело бросал злые взгляды на не менее мрачного Легга, а наперсточник не переставая шептал что-то утешительное ему на ухо.

Я только что сделала не идущий в зачет бросок, и женщина-крупье, сильно накрашенная стерва с длинными ногтями и одетая в платье, которое до отвращения выпячивало ее нарумяненные груди, возвратила мне кости.

— Шесть! — объявила она. — Пять палок, и точка!

Она достаточно громко выкрикнула ставки, соответствующие моему выбору, так что все слышали.

— Любая комбинация дает выигрыш. Прямой удар удваивает. Твой выбор?

Я игнорировала советы, которые стали доноситься из толпы собравшихся зрителей, и немного помедлила, размышляя. Окружающим я продемонстрировала со всей очевидностью «размышления» вдребезги пьяного сержанта, как следует при этом в очередной раз приложившись к своей кружке, которая каким-то невероятным образом оказывалась всякий раз наполненной крепким напитком, состав которого трудно было определить.

— Д-давай п-прямой удар! — произнесла я. — Пять и одна! Вот так… я решила!

Мое решение вызвало еще несколько дополнительных вздохов и упреков толпы. Ведь я претендовала на то, что выбью шесть очков самым трудным из всех возможных способов, — так что на одной костяшке выпадает пять полосок, или палок, а на другой — одна точка. Для того чтобы взвинтить и без того разгоряченную публику, я широким жестом показала на мой предыдущий выигрыш, чуть не повалившись навзничь.

— Ставлю все! — объявила я. — И будь все проклято!

Толпа заверещала от восторга. Моя смелость произвела впечатление. Я поняла, что новость о небывалой ставке передается из уст в уста, так чтобы все, кто не мог уже подобраться поближе, услышали и узнали. Женщина-крупье нахмурилась, потом вскинула глаза на Фиорокса. Он был в нерешительности. Легг что-то прошептал ему, и в конце концов он кивнул в знак согласия. И тут же сказал:

— Заведение настаивает на смене костей. Собравшиеся вокруг меня жулики хором выдохнули стон разочарования. Они хорошо знали, что это значит.

Все были уверены, что на сей раз мне подсунут специально обработанные кости. Некоторые даже прокричали мне предупреждение о грозящем полном провале.

Я покачнулась и, делая вид, что ничего не слышала, крикнула, слегка подбрасывая на ладони новые кости, которые мне только что вручила накрашенная стерва:

— Д-давай-ка нач-чнем!

При первом же беглом взгляде на кости я догадалась, что к костяшке-бобышке прикреплена фальшивая поверхность с нарисованной на ней неестественно большой точкой, и заметила восковой блеск на костяшке с палочками.

Я пьяно усмехнулась и произнесла, покатывая кости в кулаке:

— В-выглядят ду-достаточно… ик… х-хорошо, чтобы с-сде-лать работу.

Со всего маху я ударила этими подложными костяшками о самую высокую отметку на стене, выкрикнув при этом:

— Дайте мне шесть, милашки-костяшки, — удар прямой! Мысленно я направляла их во время полета, делая так, чтобы в момент приземления все встало на свои места — и палочка и точка. Кости ударились об пол, и я тотчас же почувствовала, что от одной из них отвалилась, лишая меня начисто выигрыша, фальшивая отметина, прикрепленная воском. Сжав зубы, я заставила ее встать на прежнее место. Кости замерли. Наступила томительная пауза, пока толпа пыталась осознать невероятность происшедшего. Пять зарубок на одной кости. Одна точка на другой. Ведьма-крупье вскинула на меня изумленно-озлобленный взгляд.

Затем чей-то голос, полный суеверного ужаса и восторга, произнес:

— Шесть, клянусь всеми богами, шесть! Пять палок и точка в придачу!

И весь игорный зал взорвался, как вулкан. Я заметила, как Фиорокс что-то яростно шепчет Леггу и наперсточнику. Они неистово трясли головами, полностью отрицая свою причастность к происшедшему. Я знала, что они убеждали хозяина в том, что именно меня нужно пришить как единственную и главную виновницу краха выгодного дела.

Я запихала выигрыш в сумку и перебросила ее через плечо. Со стороны я была похожа, видимо, на пьяного клоуна. Я сделала вид, что с трудом выдерживаю груз денег, к невероятному восторгу моих доброжелателей и к смертельной злобе обвешанного драгоценностями Фиорокса.

— Устала-т… костей, — объявила я пьяным голосом, — теперь пора домой! Иду спать!

Раздались стоны разочарования. Лицо Фиорокса побагровело от гнева. Легг и наперсточник, перепрыгнув через низкое ограждение зала для игры, оказались рядом со мной.

— Ты не можешь сейчас просто так уйти, сержант, — умоляющим голосом произнес Легг.

— Так какого ж хрена нет? — спросила я. — Мы уже и так достаточно богаты. Или ты не согласен? Разделим сразу, как только выберемся отсюда.

Легг похлопал меня по плечу, потом слегка пожал его, как будто бы стал моим старым мудрым дядюшкой, и сказал тоном старого хитреца, умеющего убеждать:

— Подумай только о той жиле, сестренка, о невероятной фарте, которые сопровождают тебя. Ты не можешь прекратить игру просто так — это будет… будет настоящим потрясением для богов. Ведь они так благоволят тебе!

Я отчетливо понимала, что на самом деле Фиорокс настолько разъярен, что готов пойти на убийство. Несколько киллеров присоединились к нему, как только он метнул несколько откровенных взглядов на Легга и наперсточника.

Вслед за этим, к великому облегчению моих компаньонов, я громко произнесла:

— Не хотела бы п-просто так п-посылать богов… п-подальше. Я подняла изувеченную руку, показывая всем чашку, прикрывающую культю, и продолжала:

— Вот так, е-мое, со мной поступили раньше. Но теперь платят. Сполна.

Фиорокс и его киллеры замерли. Я хорошо понимала, что происходит на самом деле. Легг и наперсточник затащили меня в «Дыхание дикого кабана» для того, чтобы неплохо нажиться. Я не сомневалась в том, что уже были согласованы условия получения ими немалого дивиденда за предоставление выгодного клиента. Но Фиорокс воспринял итоги игры как заговор его бывших компаньонов — со мной и против него. И ему не представляло особого труда расправиться с нами. Его киллеры в одно мгновение могли бы перерезать нам горло, завладеть кошельками и без следа ликвидировать трупы. Однако внушительная толпа завсегдатаев притона была слишком сильно возбуждена моим невероятным везением в игре, поэтому у Фиорокса не было никаких шансов на успех. Те, кто симпатизировал мне, могли бы в случае такого исхода дела вдребезги разнести заведение.

Я сделала вид, будто поворачиваю назад и готовлюсь снова приступить к игре в кости, но внезапно изменила решение и тронулась прочь от площадки, что немало обеспокоило моих компаньонов.

— А мне до хрена, — объявила я, — старина Рали сыта по горло костями. Эти долбаные костяшки затрахали мне все мозги.

Сказано — сделано. Толпа болельщиков радостно сопровождала меня, пока я выбиралась с игрового поля и приближалась почти вплотную к Фиороксу, неотступно сопровождаемая двумя обеспокоенными компаньонами.

Усилием воли Фиорокс изобразил улыбку. Пришлось пересиливать себя, так как ситуация была для него бесповоротно проигрышной и он уже отчаялся получить деньги.

— Невероятное везение! — сказал он. — Никогда не видел ничего подобного. — Он почти дружески пожал мне руку и предложил: — Однако ты, блин, должна дать мне шанс отыграть хотя бы часть денег.

— Если откажешься, сержант, — тебя не поймут, — поддакнул наперсточник.

— Да, было бы несправедливо отказать такому джентльмену, как Фиорокс, в еще одной попытке, — согласился Легг.

Пьяно рыгнув, я произнесла:

— Ска-ик… зала же, что костяшки осточертели.

— А почему бы нам, дорогой друг, не попробовать перекинуться в карты? — предложил Фиорокс. — Не сомневаюсь, что и здесь удача не оставит тебя.

Я тряхнула головой и сказала:

— Не люблю карты. Не моя игра. И никогда не была моей.

Киллеры Фиорокса приблизились настолько, что я могла отчетливо различить их кинжалы, спрятанные под одеждой.

— Давай сыграем, сержант, — попросил Фиорокс, — я сам раздам. Все будет чисто, без фокусов.

Фиорокс улыбался, но в его глазах горел огонь смертельной угрозы. Он взял меня за руку и повел к одному из игорных столов.

— Ла-а-дн-о-о, — неохотно согласилась я.

Потом рассмеялась, хлопнула его по спине и сказала:

— А ты так… ниче… с-себе. Ты зас-с-служил игру. Дарю.

Казалось, все присутствующие сопровождают нас к центральному столу, который был заблаговременно очищен от играющих громилами Фиорокса. Кто-то помог мне сесть за стол как раз напротив него. Кто-то услужливо подал мне кружку с очередной порцией выпивки. Я почувствовала острый запах сногсшибательной смеси, который поднимался от этой посудины.

Я подняла ее повыше и произнесла пьяный тост в честь Фиорокса:

— Пью за тебя!

В то же самое время я сформулировала заклинание, которое применяла до этого на протяжении всей ночи, чтобы превратить дьявольское пойло, которым меня потчевали, в воду, и немного усилила его, чтобы нейтрализовать подмешанное снотворное. Под одобрительные крики собравшихся я опрокинула в себя содержимое кружки. Зрители были изумлены не столько моим везением в игре, сколько моей способностью пить и оставаться на ногах.

Затем я грохнула весь свой выигрыш на стол.

— Ты такая лапа, — сообщила я Фиороксу, — что я ставлю эт-т-то се. Даю т-тебе лучший ш-шанс.

Фиорокс был ошеломлен моим поступком. Он тупо посмотрел на кучу золота, большая часть которого не так давно принадлежала ему. У меня сразу возникло устойчивое подозрение, что во всем этом притоне не осталось достаточно средств, чтобы покрыть мой банк. Я увидела, как Фиорокс поднял голову, глазами начал сканировать толпу зрителей. На самом краю толпы стоял высокий малый с внешностью состоятельного вельможи. Богатая одежда, властный облик и обширное пространство, которое было ему предоставлено окружающими, ясно свидетельствовали о значимости этого владыки Чипсайда.

Я едва сдерживала улыбку, мысленно представив себе, как раздену до нитки следующую жертву. Никто из зрителей и не подозревал, как близко я подобралась к цели.

Воровской пахан кивнул Фиороксу. Он решил поддержать его и оплатить ставки. Бородатый киллер, вероятно наемник разодетого пахана, принес увесистый кошелек. Он открыл его, и толпа ахнула при виде струи драгоценных камней, которая, сверкая в неярком свете, вылилась на стол.

Фиорокс не скрывал своей радости, пока сгребал довольно большую горку в центре стола.

— Пора приступать к делу, сержант, — торжественно объявил он.

И начал в две руки сдавать карты для игры в «Демонов и Заклинателей» — в самую жесткую и остроумную, самую изнурительную для участников азартную карточную игру в Ориссе. В высших сферах общества в нее проматывались не только целые состояния. В прежние времена некоторые весьма состоятельные вельможи проигрывали свободу своих семей всего одним роковым карточным ходом, обрекая на рабство всю родню, вплоть до третьего-четвертого колена.

Я пьяно ухмыльнулась и начала по одной брать карты. Настроив латку на волшебном глазу, я получила отчетливое изображение руки Фиорокса. Мой противник был довольно искусным мошенником, и, несмотря на то что мои карты были довольно крупными, у него оказались все-таки крупнее благодаря его незаметному скользящему движению коленом под столом. Я сконцентрировалась настолько, что почти полностью отключилась от внешнего мира, и изменила свой расклад так, чтобы при достаточно умелой игре можно было побить Фиорокса.

Мне пришлось вспомнить все свои старые навыки, приобретенные в годы службы в Страже Маранонии. Тогда, в казармах, я была довольно опытным игроком. И сейчас я шаг за шагом, с каждой новой картой, незаметно подталкивала противника к ловушке. Я филигранно проводила Фиорокса до самого шабаша ведьм. Я пошла с простой Рыночной Ведьмы, и он с радостью ударил ее Прислужником Дьякона. Но я защелкнула челюсти капкана, выложив Заклинание Успеха, внезапно увеличив силу Ведьмы и блокируя действия Фиорокса.

После этого я позволила игре идти с переменным успехом на протяжении нескольких часов. Иногда Фиорокс вырывался вперед. Но большую часть времени я лидировала, не забывая при этом исправно выпивать все, что мне подсовывали, и делая вид, что мой глаз уже почти ничего не различает и вот-вот совсем закроется. Фиорокс тем временем все больше сатанел. Перед каждым новым кругом он требовал принести новые карты. То и дело без видимых причин начинал неистово орать на своих людей. Несмотря на то что мы оба хорошо были осведомлены в том, что карты, которыми я играла, отличались от тех, которые мне сдал Фиорокс, он никак не мог взять в толк, каким образом мне удавалось каждый раз их незаметно заменить. Поэтому ему оставалось только дождаться того момента, когда я упаду без чувств от избытка выпитой дряни, которой меня непрерывно потчевали его люди. То, что я была совершенно нечувствительна к этому пойлу, тоже выводило беднягу Фиорокса из равновесия. Ведь он потратил немало времени, чтобы придумать это убойное снадобье и хорошенько его приготовить. Но я заставила его играть в течение очень длительного времени, когда он был бы прочно прибит к столу собственной жадностью и страхом, порожденным угрозой со стороны тех, кто находился у него за спиной и взирал, как Фиорокс подсыпает все новые и новые порции красиво сверкающих драгоценных камней, — только для того, чтобы снова проиграть!

И каждый раз я шла ва-банк. Каждый раз я возрождала его надежду на то, что ему удастся наконец вернуть деньги и честь.

Воровской пахан стал наблюдать за игрой. Он стоял возле Фиорокса. По одну сторону от него устроился бородатый киллер, по другую — незнакомый мне мрачный тип. Каждый раз, когда Фиорокс проигрывал очередной раунд и его алмазы становились моей собственностью, лицо этого типа искажалось гримасой, и он слегка похлопывал Фиорокса по плечу. После каждого такого прикосновения мой противник становился все бледнее и бледнее. И испуганнее. И еще более настроенным на то, чтобы отыграть все, что он потерял, потому что теперь на кону стояла и его жизнь.

Но наступил решающий момент игры. Я довела ставки до такого уровня, что у Фиорокса и тех, кто его поддерживал, не оставалось за душой ни гроша. Весь центр стола был завален золотыми монетами и драгоценными камнями. Фиорокс пошел на крайнюю меру, чтобы наконец прикончить меня. Он сдал мне нарочито слабую карту. И я изумила его, играя из рук вон плохо, как никогда. Впервые за всю игру те карты, которые я бросала на стол, были именно такого достоинства и масти, как он и вычислил и предполагал увидеть. Фиорокс мгновенно стал уверенным в себе и даже прошептал пахану, что на этот раз он меня сделает. Пахан кивком дал ему знать, что согласен. Я знала цель, которую преследовал Фиорокс, пожелав пошептаться с паханом. Ему надо было отвлечь мое внимание, чтобы беспрепятственно исполнить коронный финт и с помощью мягко скользящего по нижней поверхности стола колена достать козырную карту, которая принесет победу. Между его коленом и столом давно был зажат Арлекин, который долго ждал своего часа.

После того как Фиорокс закончил обсуждение дальнейших действий с паханом, он позволил игре продолжаться еще два круга, при этом весьма эффектно удваивал рискованные ставки.

И снова я прибегла к ходу с Рыночной Ведьмы и к Заклинанию Успеха, чтобы блокировать противника. У меня оставалась только одна карта, простая Пастушка Гусятница. Фиорокс прекрасно знал об этом, потому что преднамеренно сдал мне эту младшую карту в самом начале игры. Благодаря волшебному глазу мне было достоверно известно, что на руках у Фиорокса осталась именно такая же Пастушка, что делало нас равными в игре. Но в такой игре, как «Демоны и Заклинатели», победа должна была остаться на стороне заведения. Поэтому Фиорокс чувствовал себя в безопасности. Все, что ему предстояло сделать, — заменить Пастушку на Арлекина, и со мной было бы покончено.

Мы почти одновременно бросили наши последние карты мастью на стол. Я посмотрела прямо в глаза Фиорокса и усмехнулась, когда начала переворачивать свою карту. Он победно засмеялся, переворачивая свою. И, не удостоив взглядом ни одну из карт, потянулся к банку.

— Не т-так б-бб-ыстро, друж-жочек, — пьяным невнятным голосом произнесла я и высоко подняла свою карту, так чтобы всем показать ее достоинство.

— У меня Арлекин, ус-с-сек, приятель? — объявила я. — А Арлекин производит с помощью Заклинания Успеха Рыночную Ведьму в Главного Заклинателя.

— Ты пьяна, — огрызнулся Фиорокс, — у тебя всего-навсего Пастушка Гусятница.

Он ткнул пальцем в мою карту, хотя его глаза все еще не воспринимали истину.

— Видишь, — продолжал он, — долбаная Гусятница. Вслед за этим нижняя челюсть Фиорокса отвисла. Вместо Пастушки я показывала Арлекина. Челюсть опустилась еще ниже, когда он посмотрел на свою карту и увидел, что на ней изображена белолицая девушка, хворостинкой погоняющая гусей на рынок.

— Действительно долбаная Гусятница, — удовлетворенно произнесла я, — но у тебя, Фиорокс!

То, что произошло в дальнейшем в «Дыхании дикого кабана», можно сравнить, пожалуй, только с бунтом. С восстанием, которое не стихало всю ночь. После моей победы толпа буквально взбесилась. Выигрыш был до единой монеты собран и заботливо положен в мою дорожную сумку, после чего я была триумфально поднята на плечи свидетелей небывалого события и увлечена к бару. В одно мгновение ока я превратилась в героя, то и дело слышалось «сержант пошел так» или «сержант побил этак» и самое главное — «дай-ка я подолью тебе еще чуток, сержант, никогда в жизни не видывала такой игры!».

Я весело смеялась и с радостью выпивала предложенное — почему бы немного не выпить в честь знатного выигрыша, а потом, глубоко опустив руку в свою дорожную сумку, запускала в толпу горсть монет и драгоценных камней, чтобы показать всем, насколько великодушна. Вскоре я разбрасывала свой выигрыш, с возрастающей частотой доставая из сумки очередную порцию золота. Но одновременно я постаралась достать с ее дна круглый сверток и незаметно опустить его в карман плаща.

Вслед за этим наступил момент, который я предвидела, и, когда я в очередной раз подняла бокал и произнесла громкий тост, последовало гробовое молчание.

Быстро осмотревшись по сторонам, я поняла, в чем причина столь внезапного изменения настроения собравшихся.

Выход загораживали шесть-семь киллеров. Их вид не предвещал ничего хорошего. Во главе стоял разодетый пахан. Толпа молча смотрела на них. Некоторые нервным движением облизывали внезапно пересохшие губы. По внешнему виду моих недавних почитателей я сразу поняла, что эти киллеры были достаточно хорошо известны. Пахан с важным видом продолжал стоять в окружении своих подчиненных. Они молча переводили глаза с одного человека из толпы на другого, на секунду-другую задерживая оловянный взгляд, не выражающий ничего, кроме смертельной угрозы. Толпа начала редеть. Поначалу очень медленно, иногда с оправданиями по поводу позднего часа или внезапного приступа слабости или дурноты. Потом, как неуверенная, редкая капель превращается в сплошной ливень, так тонкий ручеек отдельных струсивших превратился в поток желающих поскорее исчезнуть, спрятаться, убежать с опасного места.

И вскоре в «Дыхании дикого кабана» не осталось никого из моих недавних почитателей. Фиорокс захлопнул двери и подпер их стулом. Легг и наперсточник оказались по обе стороны от меня. Они стояли, прислонившись к стойке бара.

Фиорокс что-то прошептал своему пахану, который тут же ему кивнул. Сразу вслед за этим он двинулся вперед в сопровождении киллеров. Легг и наперсточник моментально отступили от меня в разные стороны, подняв руки и жалобно бормоча что-то о том, что они совершенно не виновны.

— Никогда в жизни не видели ее, поверь, Эриз, — сказал наперсточник пахану.

— Я так и не знаю, что она затеяла на самом деле, Эриз, — жалобно заныл Легг, — но в одном я уверен — она хитрая, коварная сука. Обвела меня вокруг пальца. А меня, как ты знаешь, довольно трудно одурачить.

Эриз не обратил на их причитания ровно никакого внимания и встал напротив меня.

— Кто ты? — требовательно спросил он. — И кто поддерживал тебя во время игры?

Он приблизился настолько, что его нос почти касался моего лица. Я с отвращением ощутила неприятный запах гнилых зубов, который он попытался замаскировать мятной пастилкой.

— Послушай, служивая, у тебя есть время не более чем на два вздоха, или ты ответишь, — грубым голосом произнес Эриз, — или же я сам выколю тебе второй глаз.

— Не хотелось бы доводить до такого безобразия, — сказала я, — и так тяжело ковылять с одной моргалкой.

Я сунула руку в карман плаща. Эриз закаменел. Киллеры подвинулись вперед.

— Не суетись, — сказала я, поднимая здоровую руку, — то, что ты ищешь, лежит у меня в кармане. Вот. Смотри сам.

Я широко развела руки в стороны. Эриз помедлил, потом резким движением сунул руку в карман моего плаща. Его пальцы нащупали и извлекли круглый сверток. Эриз тупо уставился на ком тряпья. Потом с презрительной усмешкой взглянул на меня.

— Это что — твой обед?

— Разверни, — почти приказала я.

Он подчинился. Медленно. Осторожно. Не спеша размотал тряпку. Остальные еще немного приблизились. Некоторые стояли на цыпочках, чтобы не пропустить чего-либо важного.

Наконец тряпка упала на пол, и взорам предстала моя золотая рука. Волшебный материал блестел даже в тусклом освещении этого кабака.

— Какого черта… — начал было говорить Эриз, но я крикнула:

— Рука! Взять его!

Эриз отпрянул, но было уже поздно. Золотая рука бросилась вперед, ее пальцы схватили Эриза за горло. Раздался общий возглас изумления. Эриз был легко поднят высоко над полом и начал конвульсивно дергаться, когда пальцы немного сжались.

— Все назад, — проревела я, — или я убью его!

После этого я позволила волшебным пальцам немного расслабиться, чтобы позволить Эризу хриплым, визгливым голосом призвать своих подчиненных к послушанию.

— Сделайте как она говорит, — прохрипел Эриз. Бандиты мгновенно отступили.

— Теперь бросьте оружие, — приказала я. Послышался звон металлических предметов, бросаемых на пол. Громилы подчинились.

Мысленно я приказала своей волшебной руке опускаться до тех пор, пока ноги Эриза не коснулись пола. Со стороны он выглядел как подвыпивший клоун, который никак не мог принять устойчивое положение.

Скользящим движением вытягивая из плаща припрятанный кинжал, я подошла к нему, по дороге срезая с деревянной чашки, прикрывающей мою культю, тонкую стружку. Кинжал был достаточно острым.

— Мне очень нужен один человек, — произнесла я совершенно трезвым голосом, — мне хотелось бы, чтобы твои парни нашли его и привели сюда.

Вслед за этими словами я прикоснулась острием кинжала к вздутию на штанах Эриза. Он завизжал и задергался.

— Мелкота, — презрительно бросила я.

Я слегка нажала на кинжал, и Эриз резко отпрянул, как будто его прижгли каленым железом.

— Человек, о котором я говорила, нужен мне через час, — приказала я, — иначе твой приятель станет еще короче.

Глава 3. ВОРОВСКОЙ КОРОЛЬ

К моему великому облегчению, воры вступили со мной в спор. Фиорокс и все остальные заметно разволновались, когда я назвала имя человека, которого искала, и все в один голос начали уверять меня, что он ни за что не придет. Ведь только после этого я узнала наверняка, что тот, кого я разыскивала, до сих пор жив. Но я заставила их выполнить требование отправить гонца.

После того, как последний завсегдатай кабака исчез и мы были оставлены вдвоем, я освободила Эриза. Он скрючился на полу, судорожно дыша и массируя горло. С изумлением он наблюдал, как я сняла деревянную чашку, прикрепила волшебную руку на прежнее место и натянула на нее черную кожаную перчатку по локоть.

Затем я грохнула волшебной рукой по стойке бара так сильно, что Эриз подпрыгнул.

— Приготовь-ка чего-нибудь выпить. И не жадничай, — приказала я, — всю ночь напролет мне пришлось надуваться одной водой — осточертело!

Эриз суетливо приступил к исполнению. Я выпила, крепко обхватив стакан божественной рукой. Я вздохнула и расслабилась, ощущая, как крепкая бормотуха согревает внутренности. Прошло уже много дней с того момента, когда я в последний раз испытала нечто подобное.

Слегка откинувшись, я начала ждать.

Человек, которого я искала, пришел не позже чем через час.

К моему немалому удивлению, компания самых богатых обитателей трущоб, которая в то же время была сборищем отъявленных и хладнокровных негодяев, в полном составе возникла из ночи и ввалилась в «Дыхание дикого кабана».

Они немного задержались у входа, чтобы удостовериться, что Эриз и я — единственные посетители притона. Самый высокий прошептал что-то человеку, стоявшему позади него, потом отступил в сторону и с глубоко почтительным видом позволил ему пройти вперед.

Взглянув, я поначалу ничего не увидела. Потом взгляд скользнул вниз. Потом еще ниже, до тех пор, пока я не обнаружила высокую шляпу.

А под этой шляпой был Пип!

Несмотря на то что мы никогда в жизни не встречались, я моментально узнала его по описанию, сделанному моим братом в путеводном журнале, изданном впоследствии в виде отдельной книги.

Однако когда я увидела Пипа, то первое, о чем я подумала, — так это о его росте. Я знала, что он был мал, но чтобы настолько!

От подошвы его ботинок с очень высокими каблуками до полей высокой шляпы было не более полутора метров.

Эта мысль как-то сама собой улетучилась, когда я увидела, как Пип стукнул по полу внушительным посохом и стал расправлять узкие плечи до тех пор, пока не натянулась ткань его одежды благородного зеленого цвета. У Пипа было длинное узкое личико, маленькие глазки, острый, как у мышки, нос, который постоянно дергался. Однако держался он как миниатюрная коронованная особа.

И это соответствовало действительности Потому что, к моему великому изумлению, Пип теперь был королем. Королем воров.

— Пошто звала меня, сестренка? — произнес Пип надменно. — Давай начистоту и быстро, а не то запоешь, как накрытая свистулька [пойманная тайная осведомительница (уголовный жарг)].

Я выпрямилась, сбрасывая остатки маскировки, и сказала:

— Неплохо исполнено, Пип.

Потом кивнула на его трость, набалдашником которой служил череп кота с изумрудами вместо глаз, символизирующий власть воровского короля, и произнесла:

— Хотя меня немного удивляет тот путь, который ты в конце концов избрал.

От неожиданности Пип вздрогнул. Он подошел поближе, движением руки останавливая своих людей. С озадаченным видом он начал пристально в меня вглядываться.

— Неужто я тебя знаю, сестренка? — спросил он.

— Мы никогда не встречались, — ответила я, — но ты слышал обо мне. Точно так же, как я слышала о тебе. Ты в течение долгих лет служил Амальрику Антеро, не так ли?

Глаза-бусинки Пипа начали излучать ярость, пальцы, сжимающие череп зеленоглазого кота, побелели.

— Ты того, западло [Нарушитель воровских традиций (уголовный жарг)], не вякай тут! — произнес Пип угрожающе. — Амальрик Антеро был самым лучшим из всех людей, живших на свете! Я не желаю, чтобы его именем швырялся неизвестно откуда взявшийся пьяный солдат!

— У меня больше, чем у кого-либо еще, прав произносить это имя, Пип, — сказала я, — именно поэтому я и пришла к тебе. Ты был одним из немногих, кому Амальрик полностью доверял. Ты был его разведчиком во время последней экспедиции, когда вы пытались разыскать Далекие Королевства. Ты был среди тех, кто вернулся в Ориссу с последними словами Амальрика, обращенными к миру. Насколько мне известно, ты был хорошо вознагражден за все то, что сделал для семьи Антеро. Хотя, на мой взгляд, никакие суммы не могут оплатить тот риск, на который ты шел.

Я замолчала и осмотрела Пипа с ног до головы, пытаясь получше представить себе героического человечка. Человечка, который теперь командовал всем преступным миром Ориссы.

Затем закончила:

— Но клянусь всеми богами, которые не желают нам ничего, кроме счастья, я никак не ожидала, что ты используешь полученные средства с такой целью! Пип! Воровской король! Пахан! Если бы мой брат узнал об этом, то смеялся бы так, что умер бы во второй раз!

Пип подпрыгнул.

— Бр-рат? — вскрикнул он, слегка задыхаясь и плохо выговаривая слово. — Так ты сказала — брат?

— Да, Пип, ты не ослышался, — ответила я с улыбкой. Потом я произнесла громко, так чтобы все слышали: — Я Рали Антеро. И пришла, чтобы попросить вашего пахана помочь мне спасти Ориссу.

В комнате установилась гробовая тишина. Затем ее нарушил звук падающего на пол королевского посоха с зеленоглазым черепом.

Многие люди любили Антеро, некоторые ненавидели, немногие боялись, но все — уважали. Для таких, как Пип, имя Антеро неизменно ассоциировалось с миром магии, доброй магии. В глубине своей романтической и возвышенной души многие из этих людей годами лелеяли надежду, что однажды услышат, как один из Антеро восстал из мертвых, и тут же помчатся к нему, чтобы попросить его взять их с собой в еще одно грандиозное и очень опасное путешествие.

Пип стоял плечом к плечу с Амальриком и Янилой Серый Плащ в далекой Тирении. Этот маленький человек вместе с ними воевал против Короля Демонов. История так устроена, что всегда есть исполнители и лидеры, которым достаются лавры победителей. Рядовой солдат и простой гражданин игнорируются, несмотря на то что они на самом деле являются ключевыми фигурами переломных событии, как и те великие люди, которые их возглавляют. Но, может быть, и более важными. Только потому, что именно они служат тем ключом, с помощью которого переводятся стрелки часов истории

Пип хотя и стал в конце концов чипсайдским вором, но был в действительности таким же героем, как и многие сыновья и дочери Ориссы, сражавшиеся за ее свободу.

И, как выяснилось, он тоже ждал и втайне молил богов, чтобы они приблизили момент, когда перед ним появится волшебница и объявит, что она — Рали Антеро, и попросит принять участие в решающем сражении.

Конечно же, были элементы сомнения. Конечно же, мне учинили допрос с пристрастием. Но в конце концов Пип поверил — больше всего потому, что очень хотел верить.

Он упал на колени, всхлипнул, вцепился в мою руку и громко закричал:

— Клянусь бородой самого Тедейта, грызи ее вошь, ты Рали Антеро! — Пип стремительно повернулся назад, сияющими глазами посмотрел на свою гвардию и произнес: — Я откушу нос любому, кто скажет, что это не так!

«Гвардейцы» нервно заерзали, по-видимому, зная нрав хозяина, и почти хором ответили:

— Конечно, Пип, конечно. Как ты говоришь, Пип, так и будет.

Пип так же стремительно повернулся ко мне. За этот микроскопический промежуток времени выражение его лица успело измениться от величественно-дарственного до верноподданнического. Его глаза фанатично пылали, когда он клялся:

— Я пойду с вами, госпожа Антеро, на край света, как ходил и с вашим братом. Клянусь любым богом, блин, как подскажете. Ваши слова — моя клятва, сукой буду — не продам!

Для усиления остроты момента я пустила одну-две слезы, но потом резко подняла коротышку на ноги и приказала:

— Правило номер один — никаких преклонений!

Пип рассмеялся, явно почувствовав облегчение. Потом спросил:

— А что за правило номер два, госпожа Антеро?

— Брось это «госпожа». Никогда не любила этого. Пип улыбнулся и кивнул.

— Как насчет «капитана»? Однажды ты была капитаном, не так ли? Командиром стражи Маранонии?

К моему удовольствию, Пип уже почти совсем перестал стесняться и незаметно для себя перешел на «ты».

— Мне это нравится, — ответила я, — капитан Антеро — то, что надо.

Клянусь богами, я была неимоверно счастлива вновь услышать это из уст близкого человека. Ощущение было такое, как будто бы я после очень длительного перерыва вновь примерила полевую форму и неожиданно, к величайшему удовольствию, обнаружила, что она превосходно мне подходит. Не исключено, что гармонию нарушала некоторая несимметричность моего лица. Я поймала себя на том, что сожалею об отсутствии зеркала.

Пип кивнул, подобрал посох с зеленоглазым кошачьим черепом и повернулся к своим людям.

— Жучок — мигом сюды! И ты — Трехпалый! Тащите тарахтелку [Конный экипаж (жарг.)]. И чтоб сверкала. С занавесками. Как шлюшкина качалка [Карета фаворитки воровского короля (жарг.)]. И чтоб легавые не унюхали, почем суета.

Двое из сопровождавших Пипа людей — один с лицом, выглядевшим так, как будто оно долго служило мишенью для метания ножа, а второй с трехпалой уродливой клешней вместо кисти, моментально выскочили вперед и хором ответили:

— Будь зде, Пип! Моментально, Пип!

И умчались исполнять приказание главаря.

Вот так я воочию убедилась, что Пип обладает непререкаемым авторитетом среди подчиненных. Это впечатляло, несмотря на то что его подчиненные — воры и убийцы!

Теперь я не сомневалась в том, что Пип полностью оправдает надежды, которые я с ним связывала, а может быть, принесет значительную пользу.

Пип обустроил свое логово в городской канализации.

С самого основания Орисса являлась городом-чистюлей, причем дело доходило до мелочной придирчивости в вопросах наведения чистоты и порядка. В этом отношении мы напоминали скорее всего кошек — без конца прихорашивались на солнце, но и прятали все, что касалось привычек, глубоко под землю, настолько глубоко и скрытно, насколько это вообще возможно. Первая система канализации была построена в Ориссе много веков назад. По мере роста города возникло множество новых уровней. В настоящее время многие из них уже давно не использовались и были забыты всеми, но не обитателями трущоб.

Будучи старожилом Ориссы, я тем не менее практически не имела понятия об этой стороне жизни. Но после того как вместе с Пипом окунулась в самую гущу уголовного мира, я с изумлением узнала, насколько глубоко под землей он спрятался.

Старая система канализации образовала весьма запутанный лабиринт, расположенный под столицей. Его составляли сотни очень старых глиняных труб огромного диаметра, в которых можно было запросто сгинуть. Как я узнала, в некоторых местах глиняные стенки труб и туннелей обрушились, образовав непроходимые завалы, но всегда можно было найти выход из положения и обойти препятствие по одному из многочисленных боковых каналов.

Если по случаю вы читаете этот бортовой журнал, сидя за едой, то лучше отложить его на некоторое время. Мой долг предупредить вас, уважаемый читатель. То, что я собираюсь рассказать, может вызвать у некоторых неожиданную тошноту и потребность облегчиться. Все дело в том, что для воровства нет и не может быть лучше способа добраться до цели, представляющей профессиональный интерес, иначе, нежели с помощью орисской канализации. Потому что калитка, всегда открытая калитка находится прямо под вашими ногами За время, проведенное вместе с Пипом в Чипсайде, я узнала, что среди его людей есть специально обученные команды воров, называемые крысами, которые используют канализации, чтобы пробираться в дома богатых людей и представителей среднего класса. Так что если вы поняли, в чем суть, и удовлетворены определением контингента, который представляет наибольший интерес для обитателей Чипсайда, то с вашей стороны будет разумным в будущем обращать внимание на слабый шорох, доносящийся из вашего «одиночного окопа». Вполне может случиться, что это кто-нибудь из лучших крыс Чипсайда.

Мы не сразу направились в логово Пипа. Несколько раз мы меняли экипажи, не каждый из которых был «шлюшкиной качалкой», проезжая каждый раз относительно небольшой отрезок пути, и то — кружа и петляя по улицам и аллеям, которые змеились по городу, а то и возвращались и вновь пересекали Чипсайд. На протяжении всего пути люди Пипа, незаметно рассеявшись впереди и сзади, как призраки, обеспечивали нашу безопасность. По мере нашего продвижения с треском закрывались ставни на окнах, так что те, кто находился внутри домов, могли в случае чего честно сказать, что не видели, кто проходил по улице. Так велики были почтение и страх перед Королем Воров.

Последний отрезок пути привел нас в самую гущу многоквартирных домов трущоб. В одном из таких перед нами отворилась потайная дверь в виде уходящей в сторону фальшивой стены, и мы спустились по лестнице прямо в широкий туннель, ярко освещенный лампадами на металлических крюках. В туннеле нас ожидали два портшеза, каждый из которых изготовились нести двое дюжих головорезов. Мы с Пипом сели в кресла, и после того, как раздался громкий окрик Пипа, нас быстро понесли вперед.

Вскоре мы оказались в огромном подвале. Стены были увешаны шкурами, коврами и гобеленами. Подвал был плотно уставлен разнообразными экзотическими скульптурами, вазами, мебелью. Здесь были стулья, кресла и столы, выполненные искусными мастерами в виде фантастических животных. Все эти изделия отличало высокое качество и воображение дизайнера. Многие из них были инкрустированы фольгой драгоценных металлов, слоновой костью, мелкими россыпями драгоценных камней. Столы были завалены связками ожерелий из драгоценных камней и нитками белого, голубого и розового жемчуга вперемешку с дорогим столовым серебром и другими предметами домашнего обихода, однозначно свидетельствовавшими о богатстве прежних хозяев.

Пип провел меня по своим владениям, и всюду меня не оставляло ощущение, что я нахожусь в сказочном царстве, хотя я осознавала, что все это добро награблено.

Скульптуры были одеты в украденные у прежних владельцев роскошные наряды. Многочисленные раскрытые сундуки ломились от мехов и шелков. То здесь, то там были бочонки с экзотическими маслами, эссенциями, эликсирами и пряностями. От всего этого великолепия в воздухе стоял сладкий аромат.

Мы приблизились к возвышению, которое было покрыто двойным слоем толстых подушек. Пип остановился и огляделся. Потом он улыбнулся и обвел рукой все то богатство, которое нас окружало.

— Уютное местечко, не правда ли, кэп? — спросил он.

— Для пирата — вполне, — ответила я. Пип хихикнул и потер ладони.

— Честно говоря, кэп, нечто подобное не раз приходило мне в голову, — произнес он. — Встречал, встречал я немало пиратов — в Восточном море. Убогое племя. Если уж быть предельно откровенным, они меня разочаровали. Поначалу мне казалось, что пираты должны быть… — Пип неопределенно махнул рукой. — Ну, я не знаю, внушительнее, что ли. — Пип пожал плечами, вспоминая собственное недоумение. Затем кивнул в сторону своего сезама, королевской пещеры, почти до отказа набитой сокровищами, награбленными на торговых кораблях и виллах наиболее богатой части населения Ориссы. — Думаю, что у меня гнездышко не хуже, чем у любого пирата прошлых времен, ты знаешь, в книгах об этом написано довольно много.

Я согласилась, потому что и в самом деле в юности прочитала много книг о похождениях пиратов.

Я ощутила незнакомое доселе мне трогательное чувство, когда наблюдала, как Пип садится на свои немыслимые подушки. Он удовлетворенно вздохнул, когда опустился на них, перед этим с величайшей заботой разровняв и поправив и без того гладкую поверхность.

— Всю жизнь, кэп, мне приходилось сидеть на жестком, — объяснил Пип, — особенно во время путешествия в Тирению. Моя бедная задница так часто прикладывалась к камням, что в конце концов мне стало казаться, что она сама превратится в камень. В этом отношении совсем не плоха пустыня — песок сыпуч и поэтому кажется мягким. Ненавижу леса. В них так много змей, укусы которых вовсе не полезны для здоровья такой честной, хорошей, богобоязненной жопы, как у Пипа.

Я рассмеялась. Наши взгляды на жизнь существенно совпадали. Если должным образом позаботиться о ногах и заднице, то остальные части тела будут пребывать большую часть времени на своих местах и в полном согласии с остальными.

— Однажды в критический момент жизни, — продолжал Пип, — я пообещал своей жопе, что обеспечу ей вечный комфорт, если она не отскочит и не даст никому себя оттяпать. — Пип похлопал по одной из подушек и с гордостью закончил: — Вот это и есть вознаграждение моей заднице, кэп, за то, что она оказалась верным другом.

Пока я хохотала над шуткой, Пип сделал непроизвольное движение, и я увидела, что появилась, как будто бы материализовавшись из воздуха, довольно устрашающего вида молодая женщина с пронзительными черными глазами и развевающимися юбками. Женщина несла, легко балансируя, широкий поднос, который она поставила между мной и Пипом.

— Достала немного грога, как ты и просил, Пип, — произнесла она, показывая на вместительный хрустальный бокал, наполненный ароматным вином, — и немного закуски. — Затем женщина улыбнулась мне, пожала плечами и продолжала: — Не знала, что может понравиться госпоже. Поэтому решила, была не была, принесу-ка я все сразу.

Она показала на дюжину, не меньше, фарфоровых мисок, закрытых крышками. Когда она подняла одну за другой эти крышки, оказалось, что в них кушанья, мощью которых можно утолить самый звериный голод. Там красовались паровые устрицы, тонкие сыры и джемы и, конечно же, мясные блюда, от которых поднимался острый аромат.

— О, думаю, что этого вполне достаточно, спасибо, — сказала я.

Женщина покраснела и сделала реверанс. Она повернулась к Пипу и положила руки на свои бедра.

— Ну какой же ты пахан, — укоризненно произнесла она, — не мог предупредить, что придешь пообедать с какой-то шестеркой.

— Ты вот что, — сказал Пип, — полегче на поворотах. Лучше поцелуй своего старого папочку и проваливай. Небось забот полон рот.

Пока Пип произносил грозную тираду, жестом опытного заклинателя он выудил из рукава массивное ожерелье и, слегка раскачивая, поднес к ее лицу. Женщина взвизгнула от восторга, подхватила ожерелье, чмокнула Пипа в щеку и исчезла.

— Так это твоя дочь? — спросила я.

Пип смущенно прокашлялся. Затем сказал:

— О нет, капитан, это совсем другой случай. Молода больно. Зовет меня папочкой из чувства восхищения. Но мы не связаны родственными узами. Но, с другой стороны, она является своего рода одной из моих жен.

Услышав такое, я чуть-чуть не подпрыгнула.

— Своего рода? Одной из жен? — тупо повторила я. Пип немного помедлил, но потом объяснил:

— Я нахожусь в довольно непростой ситуации, кэп Антеро. Как пахан, воровской король, я несу огромную ответственность. Одни только разборки и поножовщина, часто заканчивающаяся перерезанным горлом, чего стоят! Мне приходится общаться с различного рода людьми — от оборванного бедняка до сановника из богатейших слоев орисского общества. Поэтому порой мне приходится довольно туго. Иногда нужно облачаться в личину дипломата. Особенно в тех случаях, когда затрагиваются интересы богатых фамилий. Вот почему мне без конца приходится жениться. В некотором роде жениться — раз, второй, третий… Поэтому у меня много вроде бы жен и — более того — «жен этих жен», некоторые из которых в действительности находятся в браке друг с другом, хотя я не понимаю, как это вообще возможно. Но я вынужден терпеть и терплю — до тех пор, пока они нормально ведут себя в постели со мной.

Прежде чем продолжить, Пип озабоченным взглядом посмотрел на меня:

— Согласись, капитан Антеро, мягкая, уютная постель является довольно важной вещью в жизни.

— Как и подушки? — спросила я.

Весьма польщенный тем, что я поняла, Пип улыбнулся и подтвердил:

— Именно так, кэп, как и подушки, именно так.

Это был очень важный момент в развитии наших отношений. В это мгновение мы спаяли наши судьбы воедино, хотя при беглом, поверхностном взгляде неосведомленного наблюдателя могло показаться, что не произошло ровным счетом ничего.

Ровным счетом ничего — для всех и каждого, но не для Пипа.

Вот почему я рассказала ему свою историю, не утаив ничего, но постаравшись быть предельно лаконичной. Более того, я раскрыла Пипу истинную цель своего путешествия в Ориссу.

Когда я кончила, Пип снова потер сложенные вместе ладони и сказал:

— Я искренне сожалею о том, что произошло с тобой, капитан. Однако по сравнению с тем, что нам предстоит, это не стоит и горошины наперсточника в базарный день. Дело в том, что я собираюсь кое-что рассказать тебе, капитан Антеро. Думаю, что это добавит остроты зрения твоему единственному глазу.

Пип придвинулся вплотную ко мне. Его лицо стало напоминать мордочку мартышки, которая учуяла запах сыра.

— Твоя Эмили жива, капитан Антеро, — торжественно объявил Пип. Увидя, что я радостно воспринимаю это известие, он широко улыбнулся и мгновенно приобрел исключительно гордый вид. — Но не только это я хотел тебе сообщить, продолжал он. — Суть в том, что Эмили находится под охраной твоей Стражи Маранонии. И все они вместе с Квотерволсом и лордом Пальмирасом сражаются за правое дело, пытаясь прорвать осаду Галаны.

Я вцепилась в его руку и спросила:

— Ты уверен? Какие у тебя есть доказательства?

Больше всего на свете я боялась, что и эта новость в конце концов окажется только плохо проверенным слухом.

— Никто не может быть более уверенным, чем я, капитан Антеро, — ответил Пип, — ведь разве не Пип является глазами и ушами его друзей, осажденных в Галане? Разве не Пип доставляет под самым носом у патрулей Новари и Като оружие и продовольствие защитникам крепости, чтобы они могли продолжать борьбу? И наконец — разве не Пип ведет неустанную, ежедневную войну здесь, в Ориссе, нанося удар за ударом всякий раз, когда предоставляется такая возможность. Не давая ни секунды покоя, чтобы враг помнил, боялся и пребывал в постоянном напряжении. Нанося удар каждый раз, когда враг на одно мгновение закроет глаза.

Пип кивнул на большие, красиво разрисованные песочные часы, которые, казалось, только что сняли с камина на вилле какого-нибудь короля оптовой торговли.

— Обрати внимание, кэп, — попросил он меня, — запомни уровень песка. В течение ближайшего часа ты убедишься в том, что старина Пип не старый болтун, хлопающий ушами.

— Это я старый болтун с хлопающими ушами, — сказала я, — более того, я никак не могу оправиться от изумления, слушая тебя. Сначала узнаю, что моя дорогая племянница жива. А раз так, то у нас сохраняется надежда на то, что мы сможем остановить Новари. Вслед за этим выясняется, что в Ориссе по-прежнему силен дух борьбы за свободу и справедливость. А то поначалу я испытывала отчаяние, видя людей, боязливо бредущих по улицам города. Они напоминали мне стадо баранов, смирившихся с предстоящим убоем.

— Не суди слишком строго, капитан, — возразил Пип, — некоторые из них заслуживают осуждения, но далеко не все. Так вот те, кто не заслуживает, помогают мне готовить несъедобные блюда для Новари и Като. Ты будешь удивлена, когда узнаешь, как рискуют эти люди. И тем более удивлена тем, кто предоставляет им возможность избежать опасности.

— Я тебе верю, Пип, — сказала я, — и клянусь, если останусь жива, то позабочусь о том, чтобы те жадные мужчины и женщины, которые поддались соблазнам со стороны Новари, заплатили за все сполна.

Кроме того, Ориссе был сделан подарок, о существовании которого не знали даже боги. Этот подарок преподнесли мой брат и Янила Серый Плащ. Если распорядиться им с умом, то никому никогда в будущем не придется страдать.

Однако в действительности большинство граждан Ориссы в погоне за мелкой выгодой для себя лично не только не обратили на моего брата ни малейшего внимания, но и позволили уничтожить всю мою семью.

— Да, ты права, капитан, — мрачно подтвердил Пип, — те, кто заслуживает этого, заплатят в полной мере за содеянное, не сомневайся.

— Но в то же время я должна быть предельно собранной, чтобы гнев не заслонил истину.

Я взглянула на песочные часы. Насколько я могла судить по изменению уровня песка, прошло несколько минут.

— Может быть, Пип, ты расскажешь мне, что происходит в Ориссе на самом деле, — попросила я, — для меня это был довольно долгий и трудный путь, а раз судьба позволила мне вновь встать у штурвала, то я хотела бы поточнее узнать курс.

Помолчав с минуту, Пип кивнул. Отпил вина из своего бокала. Потом приступил к рассказу.

— Мы с Отави в последний раз были в Тирении. Твой брат передал нам последнюю часть своего бортового журнала и сказал, чтобы мы непременно доставили его домой, что он рассчитывает на нас.

Поэтому мы с Отави тут же отправились в Ориссу, оберегая драгоценные страницы так, как будто бы они были написаны богом. Да, может быть, так оно и было на самом деле, кто знает? Ведь то, что в них содержалось, было бесценно. Наше путешествие нельзя назвать приятной прогулкой. Много раз за нами гнались бандиты, охочие до легкой наживы. Бывало, что изголодавшиеся хищники принимали нас по ошибке за свой ужин. Но мы все равно, назло стихии и неприятелям, добрались до дома. И это главное.

Конечно же, мы стали героями в глазах жителей Ориссы.

Черт побери, я думаю, что если и таракан совершит путешествие в Королевство Ночи на корабле Антеро, да еще целый и невредимый вернется назад, он станет героем.

Мы передали журнал Гермиасу, как и просил твой брат.

В отсутствие Антеро твой племянник стал во главе семьи, ты знаешь. Ведь после того, как Клайгиус оказался подлым предателем, другого выбора не оставалось. — Пип поднес руку к глазам и смахнул навернувшиеся слезы. Потом продолжал: — В голове совершенно не укладывается, как могло случиться, что такой подонок мог родиться от Антеро. Это явилось очень тяжелым ударом для всех нас, кто ходил с ним под парусами. Твой брат был чудесным человеком, поэтому богам следовало бы сгореть со стыда от своих деяний после того, как они подсунули твоему брату Клайгиуса вместо сына.

Но твой брат сделал правильный и, самое главное, самостоятельный выбор. Гермиас Антеро был ему в большей степени сыном, чем Клайгиус, гораздо в большей степени. И кроме того, он являлся наилучшей кандидатурой для того, чтобы надлежащим образом вести все дела семьи.

Вот почему мы и отдали Гермиасу журнал твоего брата. Он щедро отблагодарил нас, набив наши дорожные сумки золотом, таким количеством золота, что его было бы достаточно, чтобы сделать богатыми сотни людей. Более того, он проследил, чтобы нам были оказаны надлежащие почести за ту роль, которую, как он выразился, мы сыграли в истории.

Пип тряхнул головой и усмехнулся.

— Сколько я себя помню, моя мать без конца повторяла мне, что я был рожден, чтобы занимать высокое положение в обществе. Думаю, она имела в виду виселицу. Уж она-то как никто знала, что все мои предки были закоренелыми преступниками с тех незапамятных пор, когда Тедейт еще мочил пеленки.

Но после того как благосклонная судьба свела меня с твоим братом, я понял, что старина Пип достоин лучшей участи, чем та, которую то ли в шутку, то ли всерьез предрекала ему бедная мать. Позже, когда я попал в Тирению и увидел то, чего никто не видел ни во сне, ни наяву, я понял, что значит жить настоящей жизнью.

А вслед за этим мы сумели прикончить демонов и вновь вернули мир к нормальной жизни. Разве это не сама история? — Пип с гордостью ударил себя в щуплую грудь и произнес: — И Пип вошел в нее! Вот так я вернулся домой и стал в один миг настоящим героем. И сразу выяснилось, что быть героем — значит нести груз многочисленных обязанностей, которых гораздо больше, чем у рядового жителя. Я, к примеру, теперь должен был непрерывно следить за тем, чтобы все хорошее оставалось хорошим и впредь, а все плохое — катилось к чертовой матери.

Пип сделал небольшую паузу, чтобы прочистить горло, а затем продолжал:

— Но, к великому сожалению, старина Пип не догадывался о своих новых обязанностях еще долгое время после того, как вернулся из опасного путешествия. Первое, что вскоре произошло, — так это то, что весь город стал в один голос оплакивать твоего брата. Казалось, все жители Ориссы собрались на похороны Амальрика и Янилы. Странное это было зрелище. Оно казалось еще более странным, если вспомнить, что не было тел тех, кого так усердно оплакивали. Однако все было обставлено довольно торжественно. Потом я узнал, что прибыли многие представители из других городов. Короли, королевы, принцы и принцессы — все со свитами. Они стояли в толпе, рядом со стариками и старухами, которые помнили времена рабства, долгого рабства, продолжавшегося до тех пор, пока твой брат не освободил всех этих людей. Теперь все они отдавали ему дань уважения.

После того как процедура была закончена, твой племянник Гермиас собрал всех на торжество. Он объяснил, что Амальрик Антеро и Янила Серый Плащ просили, чтобы мы не печалились, а радовались за них. Потому что они попали в более счастливое место, чем этот мир, и там непременно будут счастливы. И более того, не исключено, что в этот самый миг они наблюдают за нами и надеются, что и у нас наступят светлые дни. Поэтому мы неплохо повеселились, устроив вместо поминок праздник. Он продолжался почти месяц.

После этого в течение довольно длительного времени все было более или менее нормально. Лорд Пальмирас успешно встретился с колдунами короля Соляриса, после чего до нас дошли сведения, будто бы они собираются значительно улучшить качество нашей жизни с помощью того открытия, которое было сделано твоим братом и госпожой Серый Плащ. Насколько я понял, это своего рода обобщенный закон или что-то в этом духе. Я не очень-то силен в этих премудростях, но звучит, по-моему, великолепно. В особенности хорошо было это слышать после того, как дела в действительности пошли на лад. Начать с того, что мы победили короля Бейленда. Вокруг уже почти не оставалось демонов, которые могли бы угрожать нашему благополучию. Но самые главные чудеса исходили из Мастерских Заклинателей. Новые лекарства против неизлечимых раньше болезней. Новые способы поддерживать постоянно благоприятную погоду. Новые изделия, инструменты, предметы повседневной жизни, которые помогали тем, кто своим трудом зарабатывал на жизнь. Да, кэп. Иногда мне даже начинало казаться, что впереди нас ждут только солнечные дни. Но потом эта злодейка Новари свалилась на нас как снег на голову и сделала Като своей марионеткой. И все пошло наперекосяк. Для многих людей дело закончилось полнейшим провалом, казна опустела, как кошелек беспробудного пьяницы.

Пип щелкнул пальцами.

— Вот так. Вот так мгновенно все и произошло.

Но все те, кто рискнул вместе с Амальриком Антеро пуститься в опасное путешествие в Тирению, все же были более устроены в жизни. Поэтому удар в период слома был настолько силен, что многие из нас присели на свои бедные задницы и больше уже не поднялись.

А до этого, понимаешь, наша жизнь была благоустроена. У меня имелось весьма неплохое жилище здесь, в трущобах. Я купил большой особняк, принадлежавший когда-то священнику. Потом купил дом для матери и отца. В конце концов приобрел почти целую улицу жилых строений для родни.

Многие из тех, кого я знал, также весьма выгодно вкладывали деньги, заработанные благодаря твоему брату.

Отави, к примеру, приобрел большую ферму, расположенную в живописных окрестностях Ориссы. Квотерволс совместно с капитаном Келе купил целый флот торговых кораблей. Они, как я слышал, планировали интересные путешествия. Остальные намечали сделать нечто похожее, с выгодой распорядившись немалым трудом доставшимися средствами. Все эти люди начинали жить интересной жизнью, наполненной важными делами. И многие уже начинали привыкать к тому благополучию, которое они заслужили.

Пип сделал паузу и презрительно усмехнулся.

— А были мы круглыми идиотами. Вот как. Плыли себе по течению, не замечая предупреждающих об опасности знаков. Расслабленные и широко раскрытые даже для ловких пройдох, жуликов и проходимцев. Напоминали, наверное, подвыпивших фермеров, впервые собравших урожай и с толстыми кошельками напоказ разгуливающих в туманную ночь по закоулкам.

Видишь ли, капитан, я не политик. Поэтому этот подонок Като сразу не привлек моего внимания. Он, понимаешь, стал главным вершителем судеб всех и каждого. А раньше был рядовым заклинателем, непонятно как проник в высшие сферы.

Прежде чем стать диктатором Ориссы, Като служил одним из тех заклинателей, которые поддержали Клайгиуса в тот момент, когда он пошел против твоего брата. До сих пор не могу понять, как все-таки Като удалось вылезти наверх, в особенности после того, как наружу вышло все то, что сотворил Клайгиус. Сотворил не без помощи таких мерзавцев, как Като.

Я не сомневаюсь, что его презирали. Но я не раз убеждался в том, что в богатых домах Ориссы обитает гораздо больше негодяев, чем в трущобах. И ты скоро поймешь, что это правда, капитан Антеро.

Пип налил нам обоим еще вина. Затем продолжил:

— Эти куражные жлобы без устали гребут под себя. И они сумели крепко заграбастать Като. И крепко его прижать. Вскоре из Мастерских Заклинателей начали поступать различные волшебные изделия, которые тут же были присвоены. А раньше Пальмирас и твой племянник Гермиас заботились о том, чтобы плоды необыкновенного открытия доставались простым людям наравне с богатыми. Как и завещал Амальрик.

Однако Като и его заплечных дел мастера стремились во что бы то ни стало безраздельно завладеть богатством, приобретенным благодаря открытию Амальрика Антеро и Янилы Серый Плащ. Был пущен слух, что Пальмирас вместе с семьей Антеро замышляет уничтожить членов самых известных в Ориссе фамилий. Поднять на них массы недовольных — преимущественно отбросы общества. Возглавить бунт и направить его в нужном направлении.

Большая часть жителей Ориссы быстро разобралась, в чем дело. Распространители слухов сделались всеобщим посмешищем. Но куражные жлобы не смеялись. Ни один из них даже не улыбнулся, понимаешь? Даю тебе, кэп, честное слово старого Пипа. Они только поддакивали и с зубовным скрежетом наблюдали, как все богатства уплывают и скапливаются в руках одного человека — диктатора Като.

Вскоре Като собрался в дальний путь. Он поднял весь флот. С помощью именно тех, кто скрежетал зубами. Изображал из себя чуть ли не самого Амальрика Антеро, отправляющегося в дальние странствия, чтобы совершить еще одно великое открытие.

Как вскоре выяснилось, эта затея не принесла ему ни славы, ни достатка. Остановился на каком-то острове вблизи Лайкента. Рассказывал потом, что ему было видение. Утверждал, что познал истину. И когда он вернулся, то приказал устроить пышное зрелище и раскошелился. Не где-нибудь — а в Амфитеатре. Там собрались почти все жители города. Включая Пальмираса и прочих заклинателей.

Като довольно долго распространялся насчет видения. Утверждал, что имеет доказательства правильности действий Клайгиуса — от начала и до конца. Кроме того, что Амальрик Антеро вступил в сговор с демонами, результатом которого и явились все те неприятности, которые переживает Орисса. И — самое главное — Амальрик Антеро заключил соглашение с самим Королем Демонов Бейлендом, а Клайгиус пытался остановить их и умер как настоящий герой.

Многие быстро смекнули, что им пудрят мозги. Но вдруг в Амфитеатре зазвучала музыка. Как я потом выяснил — это были звуки лиры. И неизвестно откуда вдруг появилась эта проклятая птица. Села рядом с Като. Потом мы все разом подпрыгнули, потому что ярко сверкнула молния и птица превратилась в Новари.

Глаза Пипа засверкали.

— Никогда не встречал такой женщины. Стоило на нее взглянуть, как все внутри замирало. И эта лира, на которой она играла. Музыка была чудесная. Но и злая, очень злая. Превращала мозги во взбитый желток.

Вот и смотрели мы на нее разинув рты, все равно, мужчины и женщины. А она играла на лире и пела песню о том, как Антеро подружились с демонами. И о том, как на протяжении всей истории они продавали демонам наши души. Именно потому они и разбогатели. И именно по этой причине многие из Антеро сумели совершить Великие Открытия. Которые на самом деле были выдумкой и ложью.

Однако даже с помощью этой заколдованной музыки ее песня не укладывалась в сознании простых людей. И многие из них потеряли терпение. Начали негодовать. Бросать в исполнительницу припасенные заранее тухлые яйца и гнилые помидоры. Ты, как никто, знаешь, что весьма неразумно оскорблять Антеро в присутствии жителя Ориссы. Так, по крайней мере, было в то время. Вот и пришлось этой стерве показать, что же в действительности прячется под сладкоголосой личиной. Под фальшивой позолотой оказалась медь.

Ее голос зазвучал теперь как гром. Новари угрожала уничтожением Ориссы в том случае, если мы не изменим образа мыслей. Говорила, что она тут же повернется к нам спиной и оставит нас в полной власти Антеро, продавшихся дьяволам.

И вдруг — раз! И исчезла. А Като как стоял, так и пошел прочь из Амфитеатра, пошатываясь, как наемный убийца, вдруг обнаруживший, что забыл дома оружие.

Мы все весело смеялись над ним, но при этом совершенно упустили из виду то, что происходит вокруг. Не сразу поняли, что богатеи-предатели уходят вместе с ним, и некоторые генералы тоже. И даже пара заклинателей.

Одновременно целая галерея сторонников этих мерзавцев пытались испепелить нас ненавидящими взглядами. Среди них было немало старых приятелей Клайгиуса. Тех самых, которые тут же брякнулись на колени, едва Клайгиус пал.

Но беда в том, что большинство из нас не заметило этого. И винить в этом нужно только нас самих. Потому что первое, что мы узнали на следующее утро, что Като вновь пошел в гору. Встречается в конфиденциальной обстановке с важными персонами. В основном с теми, у кого совесть нечиста. Участились слухи, что Като и соучастники посещают оргии, на которых не обходится без колдовства, и что Новари является главной фигурой в этих оргиях. По правде говоря, кэп, лично я не обратил никакого внимания на эти слухи. Но должен был обратить, ой как должен!

Пип на несколько минут задумался, невидяще глядя в глубину своей пещеры. Его маленький нос озабоченной мышки начал непрерывно подергиваться. Затем Пип сказал:

— Была там замешана секс-магия или нет, все равно эта Новари — жуткая интриганка и прожектерка. Надеюсь, кэп, ты понимаешь, о чем я толкую. Однажды я проснулся и узнал, что Като избран Главным Управляющим.

Пип снова посмотрел на меня и уточнил:

— Но выбирали его совсем другие члены совета управляющих Ориссы. Это были специально отобранные кандидаты, которым было выгодно сохранение режима Новари и Като. Многие из них вовсе не являлись гражданами Ориссы. Думаю, что вы, Антеро, никогда не думали о таком повороте событий. Вот вы однажды взяли и даровали свободу всем гражданам, ликвидировав рабство. Но не подумали о том, что при этом необходимо дать власть, с помощью которой удалось бы эту свободу удержать. Вы доверились известным в Ориссе фамилиям. Высокие принципы, одухотворенность благородного класса и все прочее…

Я покраснела. Пип был абсолютно прав.

Он помрачнел, предвидя впечатление, которое произведут на меня следующие его слова:

— Като пригласил Пальмираса и других заклинателей для того, чтобы они официально поздравили его с назначением на новую должность. Это была обычная процедура для нового Главного Управляющего. Отличие состояло в том, что на сей раз гостей поджидали солдаты. Те солдаты, которых нанял Като. Все они носили мундиры с изображением Птицы Лиры. Вот, оказывается, как тщательно подготовились к предстоящим событиям Новари и Като. Почти одновременно другие подразделения наемников были посланы захватить Дворец Заклинателей.

Пришли и за Гермиасом. В то время он жил на вилле твоего брата. Казалось, замыслы Новари и Като должны реализоваться, но вышло так, что Гермиаса вовремя предупредили. Вместе с Квотерволсом и верными ему людьми они выехали навстречу, уничтожили отряд кавалерии Като и попытались отбить Пальмираса. Завязалась ожесточенная схватка. Но силы были слишком неравными. Гермиасу и Пальмирасу чудом удалось унести ноги. С ними избежали гибели или унизительного пленения еще несколько заклинателей. И снова я должен подчеркнуть, кэп, что, не будь там твоей Стражи Маранонии, поражение было бы неизбежно. Стражницы вовремя присоединились к силам Квотерволса недалеко от Ориссы и решили исход сражения. Им рассказали о том, что происходит, и это добавило решимости воевать.

Затем оставшиеся в живых пробились к Галане, несмотря на непрерывные магические удары Новари и наступавших на пятки наемников Като. Да, они пробились, и это главное. А затем развернулись и дали отпор злодеям. Я слышал, что тогда Новари была серьезно ранена с помощью неизвестного оружия, которое сделал Пальмирас. Но боюсь, что на самом деле рана не была столь уж серьезной — эта сука день ото дня становится все сильнее и сильнее.

Я узнал, что многие в армии недолюбливают Като и не хотят ему служить. Некоторые из них уже нашли возможность присоединиться к защитникам Галаны. В настоящее время дела Като довольно плачевны. Он явно выжидает, когда Новари обретет былое полное могущество, чтобы в нужный момент открыть решающую карту.

Мы поняли, что Новари вернулась, когда на нас обрушилась чума. Многие умерли. Вслед за этим началось нашествие саранчи. Небо стало черным. Как раз в то время, когда надо было собирать урожай. Многие погибли от голода.

Вот тогда-то и пошли разговоры, в которых все чаще во всех бедах обвинялись Антеро. Оказалось, что именно они виноваты в том, что нас поразили чума и саранча. При этом упорно утверждалось, что только Новари способна спасти Ориссу от полного уничтожения. А все Антеро должны быть наказаны. Они должны умереть. На деле слухи распространялись агентами Като. Затем активно заработали тайные осведомители Като. Они следили за людьми, тут же докладывая сатрапам Като о любом инакомыслии. И с людьми стали происходить неприятности. Мне рассказали, что по ночам в реку то и дело сбрасывают трупы.

Но некоторые, вместо того чтобы лечь и затаиться, восстали. Вокруг Ориссы полыхали бунты. Как я потом узнал, ими руководил старина Отави. В конце концов кто-то рассказал ему о последних событиях, происшедших в Ориссе, о прорыве Квотерволса. Затем подсказал, куда нужно направить основные усилия, и Отави поднял всех фермеров, всю бедноту, чтобы соединиться с Гермиасом.

Они с непрерывными боями пробивались до самых ворот Ориссы. Небо горело день и ночь, не потухая ни на одно мгновение.

Там видели Птицу Лиру. Ночами она парила на фоне луны, потом посылала молнии на землю и умело уворачивалась от ответных ударов.

Но неожиданно случилось что-то непредвиденное. Я не знаю, что это было на самом деле. Но какой-то предатель дотянулся до Гермиаса. Как мне рассказали, Гермиаса убили ударом ножа в спину. Более того, каждый из защитников Галаны подвергался такой же опасности. Отави был убит точно так же. На волосок от гибели был и Пальмирас. Но ему удалось скрыться.

После этого сопротивление было практически подавлено. Квотерволс должен был отступить. Его силы понесли тяжелейшие потери. Но он сумел отойти от стен Ориссы и засесть в Галане.

После поражения восстания царила апатия. Люди ползали, как черви. И именно тогда наступил момент, когда они начали убивать Антеро. Страшное было время. Не проходило и дня без того, чтобы мы не услышали, что еще один бедняга Антеро был убит прямо в постели. Как вскоре оказалось, из всех Антеро Новари более всего хотела добраться до Эмили, твоей маленькой племянницы. До любимой дочери Гермиаса. Ради этого были испепелены практически все окрестности Ориссы. Разорены и сожжены дотла многие и многие деревни. Лишь однажды патрулям Новари и Като едва не удалось напасть на след Эмили. Но каждый раз, когда Птице Лире удавалось засечь ее присутствие, обязательно происходило нечто, что позволяло избежать опасности. Эмили удавалось перевезти в безопасное место. Так продолжалось еще некоторое время, пока мы не доверили Эмили капитану Келе, которая погибла, но сумела доставить девочку вверх по реке до самой Галаны. А остальное тебе известно, капитан.

— На самом деле это не так, — сказала я, — предстоит еще найти ответ на множество вопросов. Один из них — твое участие во всех этих событиях, Пип. Кто свел вместе в нужный момент Гермиаса и Стражу Маранонии? Кто спас Эмили и передал ее в руки капитана Келе?

Я увидела, как Пип краснеет. Он быстро опустил голову и пробормотал:

— Это был я, кэп.

— Я так и думала. Это означает, что Орисса теперь в неоплатном долгу перед трущобами и их Королем Воров.

Пип пожал плечами.

— Сначала я не хотел ввязываться. У меня было припасено достаточно добра, чтобы жить без забот. Но потом я понял, что это единственный способ победить Новари и Като.

Многие из воров достаточно хорошо относились ко мне. Как я тебе рассказал, у нас установились почти родственные отношения. Поэтому мне было нетрудно сделать это, поверь мне на слово, кэп. В трущобах я стал героем. Как-никак я здесь родился и вырос. Поэтому мне только потребовалось шепнуть пару раз нужным людям, после чего почти моментально были выкручены несколько суставов, слетело несколько голов, и дело завертелось с такой скоростью, что дух захватывало.

Пип самодовольно улыбнулся и добавил:

— Учти еще и то, что моя просьба задевала кровные интересы большинства воров. Потому что большинство воров ненавидит постоянное давление со стороны негодяев, служащих Като. Они вредили воровскому бизнесу, делая население Ориссы изо дня в день все беднее и беднее. И туго набивали при этом кошельки. Поэтому всякий нормальный вор не верит подобным типам и относится к ним с подозрением. — Пип закончил рассказ и показал на песочные часы. Уровень песка был ниже его отметки. — Вскоре тебе представится возможность познакомиться с тем, что мы здесь делаем, — сказал он.

Почти сразу вслед за этим послышался тяжелый удар. Посыпалась пыль, но сразу все стихло.

Пип злорадно усмехнулся и произнес:

— Мои парни только что рванули одну из казарм. Если нам повезло, то не менее пятидесяти вояк Птицы Лиры взлетели к чертовой бабушке, а может быть, и дальше.

— Так это и есть ваша работа? — с восхищением спросила я. — Такой сильный взрыв. В придачу — без помощи какого-либо волшебства! По крайней мере, сейчас я ничего не чувствую.

— Никакого волшебства, капитан Антеро! — торжественно произнес Пип. — Только добрый старый конский навоз и деготь. Идею подбросил Отави. Он ведь был фермером и неплохо разбирается в подобного рода вещах. Он объяснил, что для успеха замысла необходим хороший навоз, навоз заботливо ухоженных лошадей. И обязательно сухой. Рассыпчатый. Вокруг конюшен Ориссы его — целые залежи. И вот этот сухой рассыпчатый навоз хорошенько пропитывают дегтем и туго набивают в бочки. Чем больше бочек, тем глубже дыра в земле, остающаяся после взрыва. — Пип почесал затылок и продолжал: — Я запамятовал, сколько бочек мы положили на сей раз. Но думаю, что получилась достаточно убедительная воронка, которая заставит их крепко призадуматься. — Коротышка весело подмигнул мне и с сожалением добавил: — Жаль только, что мы не можем пока сделать так, чтобы в момент взрыва сверху там порхала эта Новари. Мы бы послали ее куда-нибудь подальше, где она без помех оттачивала бы свое преступное ремесло.

— Видела ее статуи, — сказала я, не прикрывая неприязни, — когда это она успела превратиться в богиню?

— Да почти сразу, — ответил Пип, — не успел Като занять пост, как объявил, что Новари — богиня Ориссы. Ввел присягу в войсках. Пожертвовал целое стадо быков, заложил сразу несколько храмов, похожих на храмы Тедейта и Маранонии. Кроме того, сама Новари строит теперь свой храм своего имени. Только что закончили закладку фундамента.

На мгновение замолчав, Пип пристально посмотрел на меня. Затем продолжал:

— И стоит тот храм поблизости от виллы твоего брата. А на вилле — живет Новари. Чтобы удобнее было следить за ходом строительства. Вот так.

Мой живот свело судорогой, когда я представила себе, как Новари распоряжается в доме Амальрика. Разгуливает по саду. Вытворяет, что в голову взбредет, с могилой моей матери.

Пип успокаивающе похлопал меня по плечу и твердо сказал:

— Мы обязательно избавимся от нее, капитан Антеро. Теперь, когда ты с нами, я не сомневаюсь, что нам удастся достичь цели.

Коротышка откинулся на подушки и отпил вина.

— А пока суд да дело, нам ничего не остается, как время от времени устраивать небольшой фейерверк. За пределами Ориссы с нами заодно действует целая армия тех, кого жизнь сделала изгоями, тех, кто честен и добропорядочен, — фермеры. С их помощью удалось быстро перемещать Эмили и прятать ее в безопасных местах.

Все эти люди оказывают нам неоценимую помощь, доставляя оружие и продовольствие в Галану. Мы обчищаем казармы войск Новари и магазины богатеев, а потом переправляем добычу крепким ребятам, ожидающим нас неподалеку от Ориссы. Они умело прячут все в фермерских повозках, в одежде — даже в задницах. И им удается обвести вокруг пальца патрули Като и Новари, усиленные заклинателями, которые без устали прочесывают все окрестности с того самого времени, когда началась вся эта хренотень.

Внезапно Пип замолчал, и его глаза метнулись к песочным часам.

— Что за черт? — спросил он неизвестно кого. — Ведь сразу вслед за первым взрывом должен был последовать второй. Тут что-то не так. Почему-то сорвалось. Сегодня мы рассчитывали пустить на воздух две казармы. — Пип смачно выругался и ударил кулаком по ладони другой руки. Потом с грозным видом пророкотал: — Это дерьмо виновато! Я с самого начала серьезно сомневался в его качестве, кэп. Недостаточно рассыпчатое. Я же говорил парням. — Пип сокрушенно вздохнул. — Очень важная деталь, кэп, без которой невозможно исполнить задуманное. Если ты не позаботишься должным образом о дерьме, то оно ответит тебе черной неблагодарностью.

Пип с такой внутренней убежденностью произнес эти слова, что мне стоило немало труда удержать взрыв хохота. После чего я рассказала Пипу, что мой отец говорил нечто похожее относительно торговли, но без грязных выражений. И добавила:

— Думаю, что у нас мало времени. Богиня Маранония дала мне срок до первого снегопада. Я помню ее слова так, как будто бы они были произнесены вчера, хотя на самом деле прошел почти год. «Когда в Ориссе в следующий раз выпадет снег, Эмили достигнет первого уровня своего могущества». Так сказала Маранония. И кроме того, богиня предостерегала меня, что Новари всеми силами будет стремиться воспрепятствовать этому.

Глаза Пипа сузились. Он медленно произнес:

— Первый снег может выпасть не позже чем через месяц.

— Это может произойти гораздо раньше, — возразила я, — но независимо от этого мы в первую очередь должны учитывать то, что нам противостоит. Поэтому мы должны признать, что времени не осталось. Когда сотни дней назад из дальнего Королевства Грез я отправлялась в Ориссу, то боялась, что выполнить поручение Маранонии практически невозможно. Все свои сомнения я честно и откровенно изложила тебе, Пип, поэтому надеюсь, что ты в полной мере оценил ситуацию, в которой мы сейчас находимся. Наши шансы на успех весьма малы, если не ничтожны.

Когда я прежде сражалась с Птицей Лирой, то столкнулась с некой примитивной силой, которая практически не обладала интеллектом. У Новари имелось вдоволь первобытной ненависти, которая подвигала ее на преступления. Но теперь она впитала знания, полученные в Мастерских Заклинателей. И эти знания находятся в полной ее власти.

На мой взгляд, единственная причина того, что Новари до сих пор не добилась полного успеха, состоит в том, что Пальмирас и несколько заклинателей, которые сумели выбраться вместе с ним из Ориссы и укрыться в Галане, также обладают этими знаниями. И они умело используют их, чтобы блокировать действия Новари. Однако неясно, как долго они выдержат.

— Не знаю, насколько ты согласишься со мной, кэп, — прервал меня Пип, — но я боюсь, что ты смотришь на все это дело только с одной стороны. Если уж мы в цейтноте, то Новари тем более. Как ты сказала только что — не за горами первый снегопад. А это означает, что у Новари осталось так же мало времени, чтобы сомкнуть кольцо осады, как у нас — чтобы остановить ее.

Я одобрительно похлопала коротышку по плечу и заявила:

— Теперь я вижу, почему выбрали тебя королем. Они не ошиблись в выборе. Я очень рада была услышать то, что ты только что сказал.

Пип взмахнул рукой, как бы отвергая похвалу, и продолжал:

— Новари хорошо знает то, что знаем мы. И, будь старина Пип в ее шкуре, он бы вскоре предпринял решительный штурм Галаны. Он бы бросил все силы, все имеющиеся резервы на то, чтобы овладеть крепостью.

— Думаю, что Новари уже приступила к подготовке штурма. Произведя разведку, я почувствовала, что внимание Новари совершенно определенно занято чем-то важным и не относящимся к Ориссе. На всем пути от дельты до Ориссы расставлена уйма магических ловушек, и без конца встречаются патрули, усиленные заклинателями, способными обнаружить проявления колдовства. Но мне удалось с легкостью преодолеть все эти препятствия. Кроме того, я не сомневалась в том, что если бы я ошиблась, задела бы волшебную сеть, то это прошло бы совершенно незамеченным.

— Это доказывает, что Новари сконцентрировалась на Галане, — сказал Пип.

— Точно, — подтвердила я.

— Что же нам делать? — спросил Пип.

— А что делает всякий уважающий себя вор, — ответила я, — когда он видит, что дом богатея остался без присмотра?

— А как же, кэп, — обиженно загудел вор, — он забирается в этот дом и вытаскивает все, что сможет унести.

— Именно это я и имела в виду, Пип, — удовлетворенно произнесла я.

Пип рассмеялся. И непроизвольно перешел на жаргон, которого он старательно избегал в разговоре со мной:

— Кента лучше меня, чтоб снять бризец и вымолотить хату [Вора, лучше меня способного найти подходящий дом для грабежа и полностью его обчистить (воровской жарг.)], тебе вовек не сыскать, капитан Антеро.

— Я не знала этого, когда отправлялась в Ориссу и попыталась разыскать тебя, — сказала я. — Но теперь я знаю.

Затем я молча и внимательно, как будто бы впервые, вгляделась в несметные сокровища, которые почти до краев заполнили подвал, ставший тайным жилищем Пипа. Теперь мне показалось, что это логово настоящего пирата.

Глава 4. ВОИНСТВО ТРУЩОБ

На следующий день после нашей встречи Пип собрал своих полевых командиров, чтобы приступить к выполнению первого этапа плана, направленного против Новари и директора Като.

— Прежде чем старина Пип начнет толковать о деле, — произнес он, — хотелось бы, черт побери, узнать, кто из присутствующих здесь думает, что капитан Антеро — вовсе не та, за которую она себя выдает. Хотя она — на самом деле Рали Антеро, которая восстала из мертвых, чтобы заткнуть наконец глотку этой Птице Лире.

Пип не спеша оглядел собравшееся вокруг него воинство. Это было довольно причудливое сборище. Среди пришедших по зову Пипа — Квини, глава банды душителей — напоминала большой бочонок, одетый в богатые меха, с вызывающего вида бриллиантовой диадемой в волосах. И Гарла — высокий, красивый вождь нищих. Жемчужница — профессиональная соблазнительница с золотистой кожей, возглавляющая гильдию Свободной Любви. Палмер и Лэмер — баронесса и барон карманников. Тинк — предводитель крыс, еще меньше ростом, чем Пип, но весьма заметная фигура, потому что он густо облил себя ароматическими эссенциями и обмазал пряностями и маслами, чтобы скрыть неизгладимое свидетельство своей профессии — запах, который въелся в него и ощущался независимо от того, сколько раз в день он принимал ванну.

Были и другие, не менее колоритные фигуры. Главные подручные Пипа запомнились мне потому, что они были первыми, на кого показал Пип сразу после того, как все собрались, и их имена засели в моей памяти.

Это была компания наиболее опасных мужчин и женщин, но, несмотря на свой устрашающий вид, недвусмысленно говорящий об исходящей от них смертельной угрозе, каждый из этих людей отводил глаза от пристального взгляда, который Пип неторопливо переводил от одного к другому. Коротышка не терял инициативы, настойчиво вглядываясь в подчиненных, поэтому молчание становилось напряженным.

В конце концов Квини прокашлялась и сказала:

— Что же мы такое натворили, Пип, что заставило тебя думать, что мы не доверяем тебе? Она — именно та, за кого себя выдает. Рали Антеро, если уж тебе так хочется. Лет ей этак тридцать шесть — тридцать семь, ни дня больше. И это — несмотря на то что она проспала более пятидесяти лет. Сколько же ей в действительности, а, Пип? В особенности если учесть все те басни, которые мы слышали начиная с младенческого возраста?

— Ага! — рявкнул Пип. — Так вы мне все-таки не верите! Квини подняла мясистую лапу в знак протеста и произнесла:

— Я не говорила этого, Пип.

— Но подразумевала, — сказал Пип, нахмурившись. — Теперь слушайте сюда. Все вы. Выбросите глупости из головы. Подумаешь, е-мое, — верить или не верить! Старина Пип вправит вам мозги.

Молчание становилось нестерпимым. Подчиненные Пипа, судя по всему, побаивались произнести то, что вертелось на языке, — что Пип просто рехнулся.

Я вышла вперед, подняв золотую руку, которая угрожающе заблестела, как клюв хищной птицы. При этом излучала достаточно энергии магического поля, чтобы заставить их волосы встать дыбом. Я улыбнулась, чтобы разрядить обстановку.

— Извините меня, друзья мои, за то, что я собираюсь сейчас сделать. Но у меня нет времени на сомнения, всякие фокусы и тем более — на ссоры. Вы должны будете пойти со мной до конца, независимо от того, когда он наступит, этот конец.

И я произнесла волшебные слова:

Раздвинь завесу сплетен, Узнай, кто, не краснея, врет, Да так, что черт не разберет, А кто наивно честен.

Я сделала резкое режущее движение волшебной рукой, и внезапно возникло ощущение, что кто-то настежь открыл широкое окно. Из этого окна ударил порыв ледяного ветра, и все собравшиеся вокруг меня воры разом отпрянули.

Перед их изумленными взорами раскинулась мертвая ледяная пустыня с нагромождениями скал. Снежными вихрями завыла метель. На границе черного скалистого берега и полярного моря, усеянного льдинами, высилась моя ледяная крепость — полусферический купол, сиявший такой белизной, что смотреть на него было совершенно невыносимо.

— Мой дом, — сказала я.

Обитатели трущоб разом зашевелились и забормотали.

Я вновь взмахнула рукой, и изображение изменилось. Теперь крепость предстала изнутри. Посредине огромного зала были расположены стеллажи с оружием. Виднелся опустевший деревянный стапель, где когда-то стоял мой серебряный корабль.

А в широком алькове располагалась могила с прозрачной ледяной крышкой.

Внутри могилы спала Салимар. Моя Салимар с золотистыми волосами. Мое сердце дрогнуло и защемило, когда я увидела ее, и я ощутила стыд перед ней за то, что привела чужих людей в нашу тайную спальню. Салимар шевельнулась, и мне показалось, что я услышала, как она прошептала мое имя. Я захотела ответить ей, но вовремя спохватилась, так как расстояние было невероятно большим. И передо мной было всего лишь видение.

Я показала на Салимар и объяснила:

— Моя королева. И женщина, которую я люблю больше всех на свете.

Послышался восхищенный шепот.

Внезапно Салимар еще раз шевельнулась. Ее губы раскрылись, и она позвала меня слабо, но достаточно отчетливо:

— Пожалуйста, Рали, дорогая. Мне холодно. Так холодно. И вытянула руки как будто мне навстречу.

Я не могла более терпеть эту муку. Рубанув воздух волшебной рукой, я заставила видение исчезнуть.

Квини, глава душителей, всхлипнула и вытерла глаза. Казалось, что на всех остальных увиденное произвело такое же сильное впечатление.

Только Гарла, предводитель нищих, был совершенно спокоен. На его красиво очерченных губах появилась циничная усмешка человека, знающего истину.

Пип, должно быть, тоже заметил необычную реакцию Гарлы, потому он грубо спросил:

— Какие проблемы, Гарла? Ты думаешь, что все увиденное — следствие галлюцинаций от принятой дряни?

Гарла тряхнул головой и важно ответил:

— Ничего подобного, Пип. Я искренне насладился спектаклем. До этого я считал себя непревзойденным мастером игры на тайных струнах души. Но это… — Тут Гарла бросил взгляд на меня, еще шире и еще циничнее усмехнувшись. — Это было исполнено подлинным гением. Я сам непроизвольно пустил слезу и не стесняюсь этого, госпожа Антеро.

— Она не любит, когда ее называют «госпожа», — отрывисто произнес Пип, — она капитан Антеро.

Гарла слегка склонил голову в поклоне и переспросил:

— Неужели капитан? Как это… похоже на вас.

Пип начал было сердиться, но я успокоила его взмахом волшебной руки и сказала:

— Не стесняйся, говори, что думаешь, Гарла. Никто не причинит тебе вреда.

Гарла пожал плечами и произнес:

— О, я, конечно же, верю вам, капитан Рали Антеро. Кто же будет отрицать все только что увиденное. И услышанные вдобавок слова Пипа. В которых я не сомневался с самого начала. Нет, я являюсь убежденным сторонником нашего пахана, Воровского Короля. Если уж на то пошло — кто, как не он, сделал столько, что хватило бы на добрую дюжину обычных жизней? В этом не может быть никакого обмана. Так же как и нет обмана в том, что вы — капитан Антеро. Хотя со стороны это может показаться чудом.

— Тогда к чему тут презрительная усмешка, друг мой, — спросила я, — откуда враждебность по отношению ко мне?

— Нет, не по отношению лично к вам, капитан Антеро, — ответил Гарла, — а по отношению к тому, что вы собой символизируете. — Гарла сделал элегантный жест, подтверждающий его презрение. И продолжал: — Всех тех господ, которые в мгновение ока постарались обчистить бедных жителей Ориссы для обеспечения собственного комфорта и ухитрились наловить в мутной воде немало рыбы. Теперь мы все вынуждены воровать. Но мы не ропщем на судьбу за то, что она распорядилась именно таким образом. Но не думали ли вы, капитан, вот над чем: как могло случиться, что только так называемые отбросы общества стоят за Ориссу до последнего, а все остальные — либо сломлены духовно и физически, либо сбежали?

— Я не в состоянии ответить на этот вопрос, Гарла, и должна честно признаться, что это меня очень удивляет.

— Что произойдет, капитан Антеро, — продолжал Гарла, — если мы победим в борьбе? Кто будет управлять Ориссой, когда тираны будут уничтожены? Снова так называемые благородные фамилии? Вероятно, другая группа — но совершенно та же порода, поверьте мне на слово, капитан.

— А что бы ты хотел получить в итоге? — спросила я. Гарла посмотрел на меня с удивлением, его брови полезли на лоб. Потом он кивнул и заявил:

— Ну, если бы у меня появилась возможность выбора, то новые лидеры были бы из простого народа, но обладающие опытом и пользующиеся авторитетом. — Гарла показал на Пипа. — Воровской Король был бы одним из таких лидеров.

— Если это в действительности то, что ты намерен сделать, то тебе придется приложить немало усилий для завершения задуманного уже после того, как победа будет достигнута. Тебе предстоит самостоятельно строить будущее. Постарайся сделать так, чтобы все произошло по справедливости, и ты не услышишь ни одного моего замечания.

— Честно сказано, капитан Антеро, — произнес Гарла, — теперь я ваш сторонник. Не только Пипа, но и ваш, если быть точнее. — Вслед за этим Гарла оглядел всех присутствующих и спросил: — Мы все согласны, не так ли?

Ответные возгласы согласия прозвучали нестройно, но довольно громко.

В последующие дни Орисса была захвачена самой мощной в истории города волной грабежей, разбоя, воровства и убийств. Ни один состоятельный житель города, будь то рантье, купец или знатный сановник, — не мог свободно пройти по своим делам, не потеряв либо кошелек, либо даже голову. Ведь Гарла объяснил своему воинству, что именно они являются истинными ворами. И мы беспощадно расправлялись с ними.

Мы угоняли принадлежащие им экипажи, обчищали их магазины, а когда богатеи отступили и заперлись в своих домах, Пип послал против них «крыс» во главе с Тинком. Крысы проникли через канализацию и держали владельцев в страхе и непрерывном напряжении в течение длительного времени, пока мы не увезли остатки их имущества на принадлежавших им каретах.

Наше наступление было настолько яростным и не имеющим аналогов в истории, что представители знатных фамилий и купечества в отчаянии бросились искать защиты у Като, стуча зубами от страха. Как сообщили наши разведчики, они потребовали вмешательства регулярных воинских частей. На диктатора Като было оказано очень жесткое давление с целью получить объяснение, почему в критический момент у Като не оказалось в достаточном количестве солдат, чтобы справиться с преступниками. Это была воистину больная точка во взаимоотношениях режима Като с богатыми людьми Ориссы, которые не так давно предали ее истинные интересы. Груз машины подавления, которая могла держать все население города в узде, а в придачу долгое время осуществлять осаду Галаны, полностью лег на их плечи.

Поначалу они горячились, раздражались и нервничали, узнав о том, насколько высока стоимость этой машины, а вслед за этим — оттого, что, несмотря на невероятную эту стоимость, армия и силы внутренней безопасности Ориссы не в состоянии обеспечить безопасность граждан, почетных граждан — в их собственных домах.

Като пообещал что-либо предпринять, но в очень неопределенных выражениях, как сообщили наши разведчики, поэтому делегация знатных особ вышла от директора Като полностью неудовлетворенной.

Я не ставила главной целью доводить до белого каления богатеев, хотя это и доставляло удовольствие не только мне, но и воинству Пипа. Это была лишь промежуточная цель.

То, что не удалось сделать Като с помощью армии, Новари совершила с помощью разветвленной шпионской сети. Агенты запоминали каждое подозрительное движение или неосторожно произнесенное слово, которое сразу же становилось оружием, подвергающим опасности планы, разработанные Пипом. Мне пришлось спутать эту сеть в беспорядочный клубок сбитых с толку шпионов и противоречивой информации, иначе бы ни один из наших замыслов не осуществился.

Многочисленные хорошо организованные нападения на зажиточных граждан Ориссы были удачным началом нашего наступления. Тайные осведомители Като и Новари оказались беспомощны, как пауки, у которых во время уборки порвали паутину.

Одновременно мы создали сеть разведки. Рыночные попрошайки, зеленщики и карманные воришки — в особенности специалисты по срезанию с пояса кошельков — были нашими ключевыми фигурами на улицах города. Взломщики сейфов с драгоценностями и «крысы» Тинка, точно чувствительные щупальца осьминога, проникали в самые укромные уголки вражеских домов.

Наши добровольные помощники и помощницы из гильдии Свободной Любви и из числа содержателей игорных притонов в этот период регулярно снабжали нас подробными отчетами о жалобах пострадавших богатеев, которые с легкостью добывались за карточным столом или в более доверительной обстановке.

Первые успехи стали возможны благодаря как новым волшебным приемам, так и усердию воинства Пипа.

Я создала неизвестные ранее заклинания для карманных воров, чтобы сделать их промысел более удачливым. Обычно они работали командой. Например, женщина, которая выглядела как невинная сиротка с огромными серыми глазами, и исключительно быстроногий мужчина. Я прибавила женщинам очарования, которое в нужный момент позволяло им казаться неотразимо соблазнительными, а мужчин снабдила амулетами, помогавшими затуманивать жертве мозги.

Однажды, стыдливо хихикнув, Палмер поделилась со мной секретом своего мастерства:

— Все, что мне требуется, — как следует налететь на клиента. Вывалюсь на улицу, издавая визг, способный свести с ума кого угодно, позаботившись при этом о том… ну, — ты знаешь… чтобы все хорошо было видно. А когда клиент созреет и начнет помогать мне подняться, я вроде бы случайно даю ему проверить, как у меня все устроено. — Палмер моргнула, как будто бы проверяя на мне свое искусство, а затем продолжала: — Проверенный факт, что у мужиков гораздо меньше ума, чем у нас, женщин. Дашь им подержаться за сиську, и они сразу же теряют остатки рассудка.

Лэмер даже застонал от скрытого негодования, потому что принял иронию на свой счет. Подозреваю, что он слышал это очень много раз.

— Если мне не удается извлечь кошелек сразу, в тот момент, когда я налетаю на клиента, — продолжала как ни в чем не бывало Палмер, — или он не дает мне его сам после того, как поможет мне встать, то немножко попозже я все равно получаю денежки. Потому что благодаря твоему заклинанию клиенты совершенно теряют голову и забывают о правилах приличия. Все без исключения. Начинают старательно отряхивать с меня пыль. Ощупывают. Пытаются пригласить меня в таверну и предлагают выпить, чтобы немного сгладить последствия неприятного эпизода.

— Пока она плетет свои сети, — вмешался в разговор Лэмер, — я потихоньку потираю амулет, который ты дала мне. Произношу рифмованные строфы, смысл которых мне не совсем ясен, но твое заклинание настолько убедительно работает, что вникать необязательно. Клиент тут же становится похож на лунатика, стоит выпучив глаза и, похоже, забывает, как его зовут. Палмер бросает мне кошелек, и я уношусь быстрее ветра — попробуй догони!

Маленькая ладонь Палмер скользнула за корсаж. Девушка достала два свернутых в трубку листа бумаги.

— Ну, в общем, это потерял один тип, — произнесла она неуверенно, подавая листки мне, — точнее, я достала это у одного часа два назад, врезалась в него, даже не удосужившись рассмотреть. Ему сперва было на меня наплевать, но с помощью заклинания, которым ты снабдила меня, все пошло как по маслу. Боюсь, что у меня вырабатываются плохие привычки.

От избытка презрения к себе Палмер скривила губы. У нее сложилась репутация, которую необходимо было поддерживать на должном уровне.

— Так или иначе, я достала его кошелек, как обычно, — продолжала воровка, — а очередной растяпа уже скользил глазами по вырезу моего платья, лапал меня, хотя старательно делал вид, что отряхивает пыль. Как только я рассмотрела, кто это такой, я убралась подальше с такой скоростью, на которую не способен даже Лэмер.

— Это был Калин, да, точно он, — явно волнуясь, вступил в разговор Лэмер, — глава тайных осведомителей Центрального рынка. Это самый жуткий шпик в Ориссе. У него в кошельке были вот эти бумажки.

Я поспешила прочитать, что написано на этих «бумажках». Это были документы, составленные непосредственным руководителем оперативной службы наблюдения на Центральном рынке. Первый содержал перечень имен, написанный мелким убористым почерком и явно наспех. Перед каждым именем стояли цифры — это суммы полученных или причитающихся вознаграждений.

— Так это же список всех доносчиков, работающих на Центральном рынке, — улыбнулась Палмер, — и их гонорары. Вот, оказывается, чем занимается старина Калин! Он доставляет шпикам деньги, а взамен получает свежие новости.

— Судя по туго набитому кошельку, от которого мы его освободили, — сказал Лэмер, — он успел обойти не многих.

Я развернула второй листок. Он представлял собой официальный документ, скрепленный печатью с изображением Птицы Лиры. Документ удостоверял, что его обладатель состоит на службе у Новари и поэтому никто не вправе чинить ему препятствия на пути выполнения служебных обязанностей.

— Это пропуск, который выдают всем соглядатаям, — объяснила Палмер, — как только покажешь это патрулям — они тут же отпускают.

— Ну что ж, — сказала я, — вы очень и очень неплохо поработали сегодня. Можете не сомневаться, ваша добыча попадет по точным адресам.

Список имен я отдала Квини. И в течение двух дней все тайные осведомители исчезли с Центрального рынка.

Ее душители сработали столь безукоризненно, что никто не слышал ни одного сдавленного крика или призыва о помощи. Шпики будто бы испарились.

Ко второму документу, добытому Палмер и Лэмером, я применила заклинание копирования, создав таким образом множество пропусков для людей Пипа. Вслед за этим постепенно наши разведчики просачивались сквозь патрули, сети и заслоны, расставленные врагом, как обычная молочная сыворотка просачивается через марлю в процессе приготовления творога.

Кроме того, я изготовила снадобье для жриц свободной любви, которое они незаметно подмешивали в вино очередного клиента, чтобы помочь ему как следует расслабиться. Моя «микстура» делала жертву необычайно похотливой и тупой как козел. Окончательно одуревший клиент выбалтывал все секреты в ароматное ушко симпатичной шлюшки. Кроме этого, мое средство привязывало того, кто однажды его попробовал, исключительно к одной распутнице — потому что он становился импотентом по отношению ко всем остальным женщинам.

— Мы добились того, — хвасталась однажды красотка Жемчужина, — что каждая шлюшкина качалка, не переставая, раскачивалась и подпрыгивала всю ночь напролет.

При этом Жемчужина изящным движением высыпала внушительную горсть драгоценных камней и золотых монет в почти переполненный дубовый сундук. Потом немного потрясла кисетом, чтобы извлечь застрявшие в его складках несколько мелких камешков. Ее тело с налитыми формами контрастно обозначилось под полупрозрачной тканью одежды, что лишний раз недвусмысленно напомнило мне о ее профессии.

— Все это я достала у одного-единственного партнера, последнего за эту ночь, хвала богам. — Жемчужина застонала, помассировала спину и пожаловалась: — Трахал меня почти до рассвета и просил еще и еще, когда я выбросила его из кареты. Уверял, что любит только меня, и подарил кисет с драгоценностями. — Жемчужина показала только что опорожненный кошелек и засмеялась. — Я швырнула ему прямо в лицо и обругала за то, что он был таким жестким в любви по отношению к женщине, которую любит. Но с твоим снадобьем, которое он успешно заглотил с немалой дозой вина, он был полностью моим. Умолял меня взять кошелек и обещал принести в два раза больше, лишь бы я его не отвергала. — Вслед за этим Жемчужина села, скрестив свои прекрасные длинные ноги, и продолжала: — Этот тип является одним из дипломатов директора Като. Очень хвастлив и любит рассказывать, сколь важный пост он занимает. Всю ночь тараторил без умолку, пока вбивал мою бедную задницу в сиденье качалки. Между прочим, немало наболтал мне в последнюю ночь о недавних связях с королем Солярисом.

Я как сидела, так и подпрыгнула.

— С королем Тирении?

— Именно так он сказал, — ответила Жемчужина. — Похоже, что старина Солярис начинает по-настоящему гневаться. Ему не по нраву все то, что у нас творится. Хотя, насколько я поняла из слов клиента, король не знает и половины того, что происходит в Ориссе на самом деле. По сути, он осведомлен лишь о том, что Новари и Като завладели открытиями, которые сделали твой брат и Янила Серый Плащ.

Солярис сказал, что Орисса нарушает соглашение, которое он заключил с Амальриком Антеро. Суть его состоит в том, что Орисса обязана делиться достижениями с остальными королевствами, расположенными в этой части мира, в то время как Тирения делится тайнами со своими соседями. Насколько я могу судить со слов клиента, король Солярис начинает подозревать, что Новари и Като незаконно присвоили себе достижения и подчинили всех, кто обитает вблизи Ориссы. Короля тревожит, что их аппетит может так разгореться, что они совсем потеряют голову и захотят оттяпать часть территории Тирении.

Я повернулась к Пипу, который с пристальным вниманием слушал.

— Не сомневаюсь в том, что захват Тирении является конечной целью плана Новари. Она хочет безраздельно владеть всем миром. Половина ее не удовлетворит, — сказала я.

Пип улыбнулся.

— Мне нравится то, что я слышу, очень нравится, — произнес он, — не исключено, что нам удастся получить какую-то помощь со стороны короля Соляриса. У него большое сердце, он честный малый, и поэтому ему не по нраву все то, что происходит в Ориссе. В особенности то, что сотворили с вами, с Антеро.

— Пип, не забывай, что Солярис слишком далеко, — как можно мягче напомнила я, — его войскам потребовалось бы больше года, чтобы добраться из Королевства Ночи до Ориссы. А тогда будет поздно не только для нас, но, вероятно, и для него. К тому времени Птица Лира приобретет такое могущество, что у короля не останется ни малейшего шанса на победу, независимо от того, какую по численности армию он с собой приведет.

Пип вздохнул.

— Верно. Но все равно мысль о том, что существует человек, способный поддержать в трудную минуту, придает старине Пипу бодрости. Я был бы глубоко разочарован, если бы король Солярис повернулся к нам спиной.

Я ощущала нечто похожее. И, несмотря на то что помощь издалека была невозможна, меня утешала мысль о том, что друг моего брата не забывает о нас.

Я поддержала волну грабежей с помощью нескольких пожаров, устроенных в дорогих магазинах, ювелирных мастерских и парфюмерных лавках, расположенных в излучине реки, неподалеку от Дворца Заклинателей. Для этой цели я пригласила душителей Квини, каждому из которых я вручила небольшой туго спрессованный шарик обычной ваты, обернутый вокруг веществом, по виду напоминающим угольки потухшего костра. Все, что требовалось сделать для того, чтобы устроить пожар, — положить шарик в укромное место, найти укрытие на расстоянии не более шести метров от шарика (что было самой сложной частью в этом деле) и произнести несложное заклинание. После этого маленький ватный шарик превращался в огненный шар, который горел в течение нескольких часов, независимо от того, сколько на него выливали воды или высыпали песка.

Бывали дни, когда подчиненным Квини удавалось поразить так много мишеней, что весь город наполнялся дымом и криками солдат, безрезультатно сражающихся с заколдованным пламенем.

Продолжая поддерживать атаки воинства Пипа, я ни на секунду не переставала следить за тем, не проявит ли себя Новари. Если Новари не выдержит и даст о себе знать и мне по какому-то дьявольскому везению удастся приблизиться к ней на достаточно малое расстояние, я должна буду собрать воедино всю свою мощь и ударить открыто.

Однако она, должно быть, почуяла что-то неладное, потому что пренебрегла даже посещением ежегодного праздника Сбора урожая.

Надо отдать должное проницательности Птицы Лиры, которая на сей раз помогла ей остаться в невредимости, потому что мы с Пипом решили сделать праздник Сбора урожая днем самых яростных атак. Мы наносили удары одновременно во всех районах столицы, устраивали пожары, грабили дома и вселяли устойчивое чувство страха во всех обеспеченных граждан.

Като был вынужден прервать торжественную церемонию в Амфитеатре и поднять армию, которая бросилась наводить порядок. Но к тому времени мы уже давно исчезли в лабиринтах орисской канализации.

Несколько раз за это время я пыталась найти Новари. Я посылала свое астральное тело, чтобы постараться проскользнуть мимо ловушек незамеченной. Несмотря на то что ее магический след виднелся повсюду, я не смогла отыскать ее, не смогла пробиться сквозь многослойную защиту, созданную с помощью заклинания растерянности. В каждом слое защиты содержалось заклинание тревоги, преодолеть которое мне не составило труда. Но мне потребовались бы недели, чтобы пробиться сквозь всю защиту — и совершенно не было никакой уверенности в том, что в конце концов я выйду на Новари. Взвесив все «за» и «против», я отступила.

Однако предпринятые попытки кое-чему научили меня. Я убедилась, что защита, составленная из заклинаний смущения и растерянности, не является плодом деятельности одной только Новари. Я учуяла магические следы, по крайней мере, двадцати заклинателей. Интересно узнать, что для выполнения относительно простой работы Новари пришлось прибегнуть к совместным усилиям двух десятков колдунов, тех самых колдунов, магические способности которых она должна была использовать против Пальмираса, чтобы осаждать Галану.

Это открытие заставило меня подумать об объеме той магии, которая потребовалась Новари для создания всех необходимых защит, заклинаний и детекторов заклинаний, чтобы удерживать Ориссу под своей пятой. О том количестве заклинателей, которое требовалось для патрулирования и охраны всех главных дорог и водных путей от магической контрабанды.

И мне показалось в результате размышления, что магические силы Птицы Лиры были распылены еще до моего возвращения в Ориссу. Приятно осознать, что начиная с этого момента я заставляю ее натянуть струны волшебного биополя до предела.

Наступил наконец день, когда я уже не могла больше медлить с приведением в действие второго, и наиболее важного, этапа плана.

Я попросила Пипа собрать своих подручных и, как только они появились в его подвале, поднялась, чтобы сказать несколько слов.

Я поблагодарила их за предпринятые усилия, позаботившись о том, чтобы не забыть никого из присутствующих, назвав каждого по имени и подчеркнув наиболее яркое дело, им совершенное. Затем, когда все присутствующие слегка размякли, я сказала:

— Мы крепко врезали Новари и Като, в этом никто не посмеет усомниться. И, как вы хорошо знаете, это — только начало их полного изгнания из Ориссы.

Эти слова были встречены радостными криками, за чем последовали хвастливые разговоры о тех делах, которые предстояло совершить.

Когда я сочла, что они потешились вдоволь, то подняла волшебную руку. Сразу послышался шепот, призывающий к тишине.

— К великому сожалению, — сказала я, — не имею никакой возможности участвовать в заключительном этапе сражения.

Ответом мне были изумленные взгляды.

— Я обязана добраться до Галаны, мне необходимо помочь ее защитникам прорвать осаду. В противном случае наши усилия пропадут даром.

— Каждый из нас чувствовал, что этот миг приближается, капитан Антеро, — заявил Пип, — только мы не думали, что он наступит так скоро.

— Но, — продолжала я, — мне необходимо, чтобы со мной пошел ты, Пип.

Его первой реакцией была усмешка. Он улыбнулся так радостно, что, казалось, хочет проглотить воинов-великанов Мэгона. Пип оглядел соратников. Я знала, о чем он думал в этот момент. Пип уже летел вперед, свободный от всех обязательств, навстречу опасности.

Но потом Пип осознал смысл моего предложения и нахмурился.

— Однако, капитан, — произнес он, — старина Пип не может оставить корешей. На нем большая ответственность. Непрерывная головная боль. Я Воровской Король.

— Именно Воровской Король мне и нужен, — возразила я. — Представляешь: волшебство и воровство. Два сапога пара. Ты доставишь меня в Галану. А потом ты сможешь вернуться в Ориссу и руководить заключительным этапом сражения.

Все затаив дыхание и с напряжением наблюдали за вожаком. Тот повернулся к Гарле.

— Ты возьмешься крутить шарманку, пока я не вернусь? — спросил его Пип.

Красивый нищий слегка поклонился и произнес:

— Это большая честь для меня, Пип. Будь спокоен. Я буду вести честную игру с каждым. Прослежу, чтобы каждый получил причитающуюся по праву добычу.

— Так-то лучше, — проворчал Пип, оглядел собравшихся и довольно грубо спросил: — Есть возражения? Если есть — давайте начистоту. Если нет — заткните варежки и не возникайте в будущем.

Возражений не было.

— Ну вот, капитан Антеро, — сказал Пип, — похоже, у тебя появился попутчик.

Прежде чем мы отправились в путь, я попросила Гарлу помочь мне приготовить все необходимое. Нужно было принять новый облик. Игра под демобилизованную стражницу Маранонии оказалась бы бесполезной и даже опасной в окрестностях Галаны. Первый же попавшийся патруль заинтересовало бы, зачем стражница Маранонии пробирается в осажденную крепость.

Размышляя обо всем этом, я не спеша брела по рынку. В мозгу начинали постепенно складываться мелкие детали плана сражения с Новари, поэтому я не обращала ровно никакого внимания на окружающих.

В тот момент, когда я повернула на главную улицу, ведущую в район трущоб, из переулка выползло необычайно уродливое создание. Это был безногий пожилой человек, сидевший на дощечке. Он передвигался толчками, опираясь на руки, защищенные толстыми рукавицами без пальцев. На калеке была солдатская форма, давно превратившаяся в лохмотья. Лицо напоминало синевато-багровую, изборожденную шрамами и следами ожогов маску. Старый солдат приблизился ко мне, непрерывно кряхтя и энергично взмахивая руками в кожаных рукавицах. Мне пришло в голову не совсем, может быть, уместное сравнение со старой взволнованной курицей.

Нищий остановился, перегородив дорогу, и принялся сверлить меня взглядом.

— Подай пятак на пропитание, сержант, — произнес он, — помоги бедному брату, оказавшемуся в нужде.

И приподнял деревянную чашку для подаяний.

Меня захлестнула волна нестерпимого стыда и вины. Ведь я изображала из себя ветерана, нуждающегося в повышенной пенсии, но совершенно забыла, что многим из моих братьев и сестер, посвятивших себя воинской службе, по-настоящему не повезло.

Никому не было дела до того, остались ли они живы либо погибли.

Я выудила из кошелька полную горсть монет, по большей части серебряных

— Вот, возьми, приятель, — сказала я, высыпая монеты в чашку, — может, выпьешь за здоровье старого сержанта Рали.

Нищий покачал чашку, и монеты весело зазвенели. Он посмотрел на меня и произнес:

— Радостно видеть, дорогой капитан, что твои дела так же благородны, как и твои слова.

Вслед за этим калека отсоединил дощечку и стал постепенно вырастать выше и выше, пока не встал на двух совершенно здоровых ногах. При этом он одним движением руки сорвал с себя странную маску.

Предо мной во всей красе предстал предводитель нищих.

— Гарла! — воскликнула я. Он низко поклонился.

— Единственный и неповторимый, дорогой капитан, — сказал он, — единственный и неповторимый.

Я рассмеялась над тем, как ловко Гарла провел меня. К тому времени я уже неплохо разбиралась в уловках нищих. Много раз видела их в действии, когда они вышибали слезу у прохожих, ковыляя по улицам города одетые в немыслимые лохмотья. Кроме этого, я обладала способностями волшебницы, чтобы без препятствий проникать сквозь фальшивую внешность. Но я все еще была захвачена воспоминаниями об увиденном калеке. Импульс моментально отдать все имеющиеся монеты был непреодолим.

— Это был твой первый урок искусства маскировки, дорогой капитан, — заметил Гарла, — а теперь не пройти ли нам в мои владения, где мы без помех смогли бы продолжить?

Он предложил мне согнутую в локте руку, как благородный ухажер, а его улыбка стала такой же обворожительной, как улыбка Яноша Серый Плащ.

Я несильным шлепком ладони отбросила его руку.

— Не растрачивай зря талант обольстителя, Гарла, — сказала я. — У меня другие предпочтения. Можешь не сомневаться в том, что мне льстит искренний интерес со стороны такого красивого парня, как ты. Но все парни, красивы они или нет, безразличны Рали Антеро.

— Так я же знаю, капитан, — произнес Гарла как ни в чем не бывало. И, снова предложив мне руку, спросил: — Разве не должен быть джентльмен вежливым по отношению к даме?

Он изумил меня настолько, что я хихикнула, как глупая школьница. И вслед за этим иронично присела. Очень неуклюже, не сомневайтесь.

Я взяла его под руку, сказав при этом:

— Пошли, мой добрый господин. — Но почти сразу прибавила довольно грубо: — Надеюсь, что там, куда ты меня тащишь, у тебя найдется хотя бы капля спиртного промочить горло.

В подземных лабиринтах, где полными хозяевами являются нищие Ориссы, я встретила множество людей, многие из которых веселились, плясали и пели под быструю громкую музыку. Дети с радостными визгами то и дело пробегали сквозь толпу, отчего эти подземелья напоминали деревню в праздничный день. Обитатели были одеты в исключительно броские костюмы, украшенные лентами, бантами и даже колокольчиками, подвешенными на цветастых бечевках.

Я попала на праздник нищих. Все они сбросили свои наряды, в которых им приходилось работать на улицах города. С сожалением я отметила, что среди этих людей немало калек, так что не каждый из нищих на улицах демонстрировал фальшивый фасад. Но и эти несчастные выглядели такими же радостными, как и все остальные. И каждый чувствовал себя непременным участником общего веселья.

Гарла, который успел содрать с себя остатки маскировки и заменить ее на праздничный шелковый наряд, начал созывать своих подопечных поближе, чтобы они поприветствовали гостью. Как и любой другой опытный лидер, Гарла решил, пользуясь моим присутствием, поднять боевой дух своего воинства.

Казалось, все собравшиеся искренне рады видеть Рали Антеро и охотно аплодировали мне.

Я выпила с ними вина, послушала музыку, которую исполнял самый странный из всех виденных мной оркестров. У них были обычные инструменты — флейта и трубы, барабаны и лютни, колокольчики и погремушки. Но у каждого из музыкантов имелся какой-нибудь зверек, который ему аккомпанировал. Пока флейтист выводил свою мелодию, из корзины медленно поднималась голова змеи. У барабанщика напарником была танцующая собака. Остальные, похоже, предпочитали обезьян, которые без конца верещали, подпрыгивали, раскачивались из стороны в сторону. Мы непроизвольно были захвачены этим зрелищем — как-никак, перед нами выступали дрессировщики, лучшие мастера в Ориссе. Я немного расслабилась и с сожалением подумала, что это может быть первым и последним моим праздником за много-много лет. Я не могла припомнить, когда в последний раз мне доводилось слышать столь жизнерадостную музыку, так беззаботно проводить время.

Затем мы с Гарлой уединились в его жилище. Оно было гораздо меньше, чем подземные апартаменты Пипа, и достаточно скромно обставлено, однако здесь чувствовался вкус. У меня непроизвольно возникло сравнение с апартаментами отца, где преобладала мебель из отполированного дерева и мягкая натуральная кожа. Здесь стоял тот же уютный запах, и я почти мгновенно расслабилась.

Я упала в глубокое кожаное кресло и взяла из рук Гарлы бокал с легким вином.

— Я чувствую, что должна кое-что у тебя спросить. Так что заранее приношу извинения за любопытство…

Прежде чем я успела закончить фразу, Гарла поднял руку и сказал:

— Ты хотела бы узнать, как такой парень, как я, мог очутиться в таком окружении?

— Надо быть окончательным тупицей, — ответила я, — чтобы не замечать, что ты не утратил благородных манер. Твоя попытка подражания, когда ты приглашал меня сюда, только усиливает мою уверенность. Ты не совершаешь ровно никакого насилия над собой, оставаясь джентльменом.

Гарла издал торжествующий возглас. Звук был глубокий и мощный. Затем сказал:

— В этом нет никакой тайны. Я отпрыск одного из тех сукиных сынов, отцы которых любили залезать в постель к служанкам. Единственное различие между мной и остальными, мне подобными, состоит в том, что моего отца непрерывно терзали угрызения совести. Он без конца мучился, потому что был, как ему представлялось, незаслуженно лишен общества воспитанных людей. В результате он запил и оказался на улице, а мне пришлось заняться попрошайничеством, чтобы выжить самому и содержать его до самой его смерти. — Гарла красноречиво пожал плечами и продолжал: — Так что я очень быстро нашел свое истинное призвание, — он поднял хрустальный бокал, — и преуспел.

— Это объясняет многое, — сказала я.

— Если ты имеешь в виду мои попытки казаться похожим на людей благородного происхождения, которых я презираю, то ты попала точно в цель. И я не вижу ни грана лицемерия в этом. Я не стремлюсь к обладанию тем, что есть у них. Я хочу пользоваться тем, в чем они ограничивают других. Уважением, которое заслуживают все люди, независимо от их материального положения и социального статуса.

— О, столь возвышенные мысли, — пробормотала я, копируя тон и улыбку Гарлы.

Тот засмеялся и произнес:

— Ну что ж, дорогой капитан, туше. Думаю, я это заслужил. Мы закончили нашу дружескую вечеринку в очень хорошем настроении. Затем Гарла проводил меня в маленькую комнату, в которой стоял массивный платяной шкаф. Небольшой косметический столик с трюмо располагался слева. Он был уставлен множеством горшочков, пузырьков, бутылочек, баночек довольно странного вида, что живо напомнило мою собственную мастерскую.

Гарла скептически оценил мою внешность. Затем задумчиво спросил:

— Какого типа нищим мы сделаем тебя, дорогой капитан? Как ты хорошо знаешь, в душе каждого из нас глубоко запрятан попрошайка. Некоторые просят милостыни, другие — сочувствия. Одни обращаются с просьбами к богам, другие — к дьяволам, а третьи просят у вас прощения в тот момент, когда перерезывают вам горло.

— Есть еще милосердие, — сказала я, — ты почему-то вычеркнул его из перечня просьб.

— О нет, дорогой капитан, — возразил Гарла, — если ты предполагаешь, что в этом мире существует милосердие, то ты жестоко заблуждаешься. Либо тебя обманули преднамеренно.

Пока я наслаждалась последним замечанием Гарлы, он продолжал рассматривать меня.

Внезапно Гарла щелкнул пальцами и сказал:

— Придумал!

Он весь перекосился и сгорбился, приподнял левое плечо так, что оно стало закрывать почти половину лица. Его правая рука змеиным движением двинулась вперед, скрюченные пальцы напоминали когти хищного зверя. И Гарла произнес высоким, дрожащим голосом старой карги:

— Позолоти ручку, капитан, всю правду расскажу. Всего пятак — и все мечты сбудутся.

— Рыночная ведьма? — ошеломленно спросила я.

Гарла мгновенно вышел из роли и выпрямился. Затем спросил:

— Разве можно придумать лучшую маскировку для нынешних условий? Ты сможешь путешествовать где душа пожелает. Будешь переходить от одного рынка к другому. Клянчить медную монетку и говорить людям ложь, которой они с нетерпением ждут. И это тоже, по-моему, подходит под твой истинный образ. Заклинатель, замаскированный под рыночную ведьму.

— Твои непомерные амбиции вновь дают о себе знать, друг мой, — произнесла я.

Гарла тихо засмеялся и сказал:

— Врать не стану — сама идея доставляет мне огромное удовольствие. Но какую еще маскировку ты можешь предложить?

— Замечательно, ведьма так ведьма.

Гарла удовлетворенно кивнул и приступил к раскопкам в своем необъятном шкафу, пытаясь обнаружить подходящие лохмотья.

— Утешайся тем, что тебе нет необходимости становиться попрошайкой с обезьяной на плече, — тебе пришлось бы весьма несладко.

— Хорошо, что напомнил, — парировала я, — как раз собиралась попросить у тебя обезьяну.

— Обезьяну? Для чего? Это же маленькие грязные твари, которые так и норовят устроить какую-нибудь пакость.

— Тогда, я думаю, ты не будешь особенно возражать, если с обезьяной, которую ты мне дашь, произойдут некоторые неприятности?

Гарла громко расхохотался. И изумленно спросил:

— Возражать? Я работал с обезьяной, когда был мальчишкой. Я ее ненавидел. Всякий раз, после того как она совершала какую-нибудь ошибку, мой хозяин больно порол меня, вместо того чтобы наказать зловредное животное. — Гарла даже передернулся при этих воспоминаниях. Потом сказал: — Я дам тебе обезьяну. Честно говоря, я буду рад, если ты от нее избавишься. Даже если ты свернешь ей шею, мне будет только легче.

— Боюсь, что бедняге придется побывать в аду, — сказала я, — или в местах, не столь удаленных от ада.

Гарла ничего не ответил. Потому что в этот момент он открыл одну из шкатулок и высыпал на стол нечто похожее на маленькие черные конфеты. Кончиком пальца он поддел одну из них и повернулся ко мне со словами:

— Теперь замри. Я хочу показать тебе, как наращивают бородавки.

В ночь перед тем, как отправиться в Галану, я отдыхала в маленькой темной комнате. Я послала за моей лошадью и недостающими вещами, некоторыми из них я воспользовалась для того, чтобы создать заклинание. На полу комнаты была нарисована красным мелом пентаграмма. В ее центре зеленым мелом начерчен квадрат.

Я поставила на него шаткую клетку. Внутри ее находилась маленькая испуганная обезьяна с огромными печальными глазами и острыми зубами. Она истерически повизгивала и пыталась побольнее укусить меня за палец, пока я устанавливала клетку.

— Мне очень жаль, мой маленький братец, — сказала я. — Постараюсь сделать все возможное, чтобы тебе не было причинено никакого вреда.

Мое обещание вызвало еще более интенсивные истерические вскрики и оскал острых зубов. Обезьяна начала дергаться как сумасшедшая и раскачивать клетку.

Я понимала ее чувства. Мне много раз давали похожие обещания. В результате я лишилась руки и глаза.

Чтобы немного успокоить зверька, я дала ему несколько апельсиновых долек. Обезьяна ела и не отрываясь смотрела на меня огромными глазами.

Обрызгивая клетку маслами и эссенциями, я старалась не обращать внимания на этот взгляд.

Обезьяна замерла, когда я начала произносить волшебные слова:

Клетку охватило холодное пламя. Обезьяна взвизгнула от страха. Скрепя сердце я с силой выбросила вперед волшебную руку, ткнув золотым пальцем прямо в клетку, и крикнула:

— Развяжи!

Раздался короткий визг, клетка подпрыгнула, как будто бы ее ударил сильный порыв ветра.

Обезьяна исчезла.

Я использовала волшебный глаз, чтобы проследить за ней до самых границ той области, в которую ее заслала. Пошарив то тут, то там, я вскоре заметила фигурку, стремительно несущуюся среди клубящихся облаков. Вот она исчезла во мгле. Повизгивание, выражающее удовольствие, которое послышалось вскоре за этим, ясно дало мне понять, что зверек отыскал то, зачем я его посылала: многослойное заклинание растерянности и смущения, созданное Новари.

Обезьянка радостно заверещала, когда нащупала узел, который приводил в действие первый магический сигнал тревоги. Затем она вгрызлась в этот узел. Острые зубы развязали его, потом животное перешло к следующему…

Выполнение задачи, которую я поставила перед обезьяной, займет не один день. Может быть, не одну неделю. Я рассчитывала на то, что защитное заклинание, которым я снабдила зверька, должно держать Новари в полном неведении относительно происходящего.

И молила богов, чтобы, вернувшись сюда, я обнаружила обезьяну в целости и сохранности и поняла, что дорога к победе свободна.

Мы с Пипом отправились в путь на следующее утро.

Я запрягла старую кобылу в маленькую повозку, в которой мы везли наши пожитки. Поверх я насыпала овощей.

Мы с Пипом шли впереди лошади, непрерывно шепча ласковые слова и извиняясь перед теми, кого ненароком задела наша повозка. Кобыла прежде была боевой лошадью, поэтому она не любила, когда ее запрягали в тяжелую телегу.

Пип был одет в залатанные штаны и полотняную рубаху, подпоясанную широким ремнем. На мне был грязный, черного цвета плащ с капюшоном, полностью скрывавший мою фигуру. Длинные седые волосы выбивались из-под капюшона, а дополнял мой новый облик острый нос, напоминавший клюв хищной птицы. На самом кончике носа красовалась бородавка, в которую для усиления эффекта Гарла воткнул несколько жестких волосков. В волшебной руке, окрашенной в трупно-серый цвет, с приклеенными неестественно длинными ногтями, была крепко зажата корявая палка, служившая посохом.

Мы достигли ворот, где плотность толпы была максимальной, а стражники работали с неистовым рвением, не успевая следить за всеми.

В мгновение ока над нами с грозным видом навис стражник.

Я подошла к нему вразвалочку и вцепилась в его руку.

— Рассказать тебе всю правду, дорогуша? — прокаркала я. — Дай бедной старушке пятачок и разреши глянуть на ладошку.

Стражник брезгливо отдернул руку.

— Прочь руки, — прорычал он, — старая грязная ведьма!

— Послушай, — вступил Пип, — так не пойдет разговаривать с моей бедной матерью.

— Я говорю с кем хочу и как хочу, — огрызнулся стражник, — и не привык церемониться со всякими оборванцами.

Я снова вцепилась в его руку и прокаркала:

— Ну хоть полгроша дай, дорогуша. Если дашь, точно расскажу, кто подносит твоей зазнобе горшочек, чтобы сделала пи-пи.

Это уже было слишком для огрубевшей натуры стражника. Он криком приказал нам убираться.

— И не пытайтесь даже вернуться тем же путем! — крикнул он нам вслед, пока мы уносили ноги. При этом я ковыляла, как заправская рыночная ведьма. — Если встречу, проломлю ваши дурные головы!

Оглянувшись, я увидела, как к воротам подкатил богатый экипаж, форейтор бросился раздвигать толпу, чтобы образовался проход. Все стражники кланялись и оправляли амуницию, пока карета проплывала мимо.

— Скажи-ка, Пип, — спросила я, — разве так происходило всегда, и в старые добрые дни, когда Новари и Като и духа не было?

— Что было, капитан, то было, — ответил Пип, — богатый человек ценит то особое отношение к нему, которое дает богатство, может быть, посильнее накопленного золота. Ему нравится наблюдать, как бедняки пресмыкаются. Это позволяет ему чувствовать себя значительнее, больше. Может быть, даже помогает преодолеть страх смерти.

— Гарла прав, — сказала я, — необходимо изменить существующий порядок вещей. Но сначала нам предстоит справиться с теми задачами, которые мы перед собой поставили.

И пошли мы под небом орисским, отчаянные смельчаки, самоуверенные герои, до самой Галаны. Скрюченная временем и нуждой старая рыночная ведьма и ее придурковатый сын.

Я играла роль предсказательницы судьбы, которая на самом деле не была способна грамотно прочитать рисунок ладони и тем более разглядеть будущее. Я не представляла, что ожидает меня — победа или поражение. Не знала и того, что приготовила судьба для Ориссы в случае победы. Богачи не имеют обыкновения расставаться со своим богатством по доброй воле. Обладающие властью — со своим могуществом.

Однако оно служило мне утешением.

Прежде чем покинуть столицу, я с предельным напряжением магических сил создавала заклинания. В течение двух дней я извлекала из Других Миров волшебное оружие, заклятья, снадобья, амулеты — все и в таком количестве, о котором воинство Пипа могло только мечтать.

Думаю, этого будет достаточно, чтобы успешно продолжать борьбу и после того, когда я оставлю Ориссу. Ведь после того, как я удовлетворила запросы каждого жителя лабиринтов, я припасла множество волшебных предметов, наполнив ими несколько помещений.

То, что я сделала, ждет своего часа. Моих подарков богачам хватит на много лет успешной деятельности воинства Пипа. Это был мой способ немного выровнять шансы бедных и богатых в этом несправедливом мире.

Глава 5. ДОРОГА НА ГАЛАНУ

Мы ехали на восток, затем через десяток километров, убедившись, что опасность миновала, повернули на север и продолжали путь по дороге Великого урожая, которая петляет среди земельных угодий и знаменитых виноградников Ориссы. Мы выбрали наиболее длинный путь в Галану, но зато он проходил на значительном удалении от реки, которую патрули Като охраняли особенно тщательно. Именно по этой дороге контрабандисты Пипа доставляли грузы для защитников Галаны. Вдоль нее жили те, кто сочувствовал и стремился поддержать восставших. Я подумала, что нам с Пипом можно будет воспользоваться помощью со стороны этих людей.

В первую ночь по дороге в Галану мы воспользовались гостеприимством одной такой семьи. Это были слуги с постоялого двора, расположенного на перекрестке. На этом постоялом дворе часто останавливались крупные землевладельцы, следовавшие из орисских вилл и особняков для осмотра принадлежащих им ферм и угодий. Мы с Пипом устроились на ночлег в одной из конюшен постоялого двора, на свежем ароматном сене, заготовленном для породистых рысаков, на которых путешествовали богатые землевладельцы. На ужин нам достались настоящие деликатесы и чудесное вино, которое Пип стянул прямо из комнаты одного лорда, который много дней подряд беспробудно пьянствовал и поэтому не заметил пропажи.

Среди ночи наш сон был неожиданно прерван. Упитанная барменша, потратив немало труда, взобралась на сеновал, чтобы предупредить нас, что сюда направляются люди.

— Это друзья, — отдышавшись, прошептала она, — поэтому вам нет необходимости бояться. Они скоро уедут, а вы без помех доспите остаток ночи на мягкой перине.

С сеновала мы наблюдали, как вошло несколько человек в темных плащах, один из которых нес фонарь. Лошадей вывели из стойла, сено отбросили в сторону. Подняли скрытый под ним люк. Под ним оказались спрятаны копья, мечи и коробки с наконечниками стрел.

Пришедшие очень быстро собрали и унесли оружие и после этого так же быстро вернули сено и лошадей на прежнее место.

Один из них, прощаясь, отдал нам молчаливый салют по всей форме, и пришельцы в плащах исчезли.

Пип сказал, что оружие будет распределено между людьми и попадет на местные фермы, где в условленное время его заберет возница, доставляющий грузы в Галану.

— Думаю, что это оружие еще вчера остывало в кузницах Ориссы, — произнес вор скороговоркой, — похоже, ребятам понравилось использовать это место в качестве первого тайного склада на пути в Галану. Пока любимчики Като дрыхнут наверху, мы прямо у них под носом продолжаем снабжать оружием защитников крепости.

Однако не всегда нас с Пипом ждал столь уютный ночлег. Большую часть ночей мы провели в поле или в лесу. Однажды мы устроились в свинарнике. Матрацы, набитые на скорую руку ячменным жмыхом, были достаточно удобными, но вонь, пропитавшая все помещение, была столь нестерпима, что в какой-то момент мне даже показалось, что я вновь нахожусь в прежней Писидии, в те времена, когда над ней вились тучи мух, а испарения, поднимающиеся от огромных дубилен, отравляли воздух.

В течение многих дней мы шли по дороге Великого урожая. Поначалу движение по ней было довольно оживленным — встречались повозки фермеров, погонщики со стадами овец, коз, коров, парни и простоволосые гусятницы, ведущие на рынок последнюю буренку или выводок домашней птицы. Эти дети бедных крестьян шли босыми, а обувь несли, перекинув через плечо или на шее. Старый верный способ уберечь дорогую обувку от быстрого износа на длинной, пыльной, избитой дороге.

В том случае, если в каком-нибудь большом селении, которое встречается на пути, шумит ярмарка, эти парни и девушки непременно сойдут с дороги, остановятся в укромном месте, чтобы помыть ноги, надеть сапоги и туфли.

Войдя в роль рыночной ведьмы, я много раз непреднамеренно гадала таким вот молодым людям о судьбе.

— Неужто и в самом деле он, бабушка? — спрашивала, бывало, смущаясь и краснея, девушка, вдавливая тем временем медяк в мою ладонь.

— Любит ли она меня? — выпытывал у меня молодой увалень фермер, переминаясь с ноги на ногу.

В ответ я обычно довольно долго бормотала, от сглазу сплевывала по сторонам, чесала нос около фальшивой бородавки, размышляя при этом о том, что увидела на ладони очередного искателя счастья, и тщательно взвешивая ответ, так чтобы он прозвучал достаточно дружески. Пристальное изучение ладони использовалось только для создания внешнего эффекта, потому что с помощью своего волшебного глаза я могла совершенно отчетливо видеть ответы на все вопросы, — они свободно читались по ауре.

Однако, формулируя ответы, я постоянно помнила о тех инструкциях, которые дал мне Гарла.

— Никому не нужна правда, если новости печальны, капитан Антеро, — предупреждал он, — твой ответ должен быть лживым, но добрым. Предоставь судьбе самостоятельно поработать над будущим.

Похожий совет дал мне и Пип.

— Говори только сладкие для слуха слова, — учил он, — и никто не запомнит, что мы когда-то и куда-то проходили. Начнешь рассказывать жесткую правду — обязательно найдется хотя бы один, кто нас хорошенько заприметит. Передаст друзьям и родным, что встретил ведьму, которая предрекала приближение темных дней. Если уж на то пошло, ты не хуже меня знаешь, что независимо от того, что им советуют, молодые люди чаще всего следуют влечению.

Должна со всей определенностью сказать, что колдуны, люди моей профессии, не чураются целесообразной лжи, но они в первую очередь дорожат своей репутацией, даже в тех случаях, когда приходится скрываться от врагов, изменив предварительно внешность. Вот почему, здраво поразмыслив над советами моих друзей Пипа и Гарлы, я решила, что по возможности не буду уклоняться от прямых ответов.

В тех случаях, когда ответ на наиболее часто встречающиеся вопросы об истинности любовных чувств и верности в любви был положительным, я обычно устраивала настоящий спектакль и извлекала максимальную выгоду из этого открытия.

— О да, ты счастливица, дорогуша, — говорила я в таких случаях, по-старчески жуя губами, как будто бы мое сердце было тронуто романтикой юности, — с этим парнем ты проживешь всю жизнь в любви. Помяни мое слово, внучка. Если ты будешь с радостью принимать его ночью и никогда не позволишь себе грубого окрика, то ваша долгая совместная жизнь будет счастливой.

В годы моей необузданной юности я много раз слышала подобные советы от старых гадалок. Должна признать, что и сейчас, когда вспоминаю их, они звучат достаточно убедительно. А если что и не сбылось — так и вреда такие советы мне не принесли.

В тех случаях, когда ответы на вопросы желавшего узнать свою судьбу были отрицательны, я в первую очередь старалась поменьше суетиться. И я уклонялась от прямого ответа.

— О, дорогой мой, я вижу любовь. Придет к тебе обязательно. Думаю, что эта любовь принесет тебе удовлетворение. Но учти, что я вижу пока только твое сердце. Сердце твоей зазнобы пока холодно. Для того чтобы я смогла сказать наверняка, тебе следует как-нибудь ненароком привести ее ко мне.

Это удовлетворяло почти всех. Однако мне не всегда удавалось обойти острые углы. В таких случаях вынужденная ложь надолго оставляла горький осадок в моей душе.

Однажды, приблизительно на половине пути до Галаны, мы довольно долго задержались на одном месте, дожидаясь гонца. Он должен был доставить нам оружие, продовольствие и новости из Ориссы. Пип сказал мне, что этот человек предостережет нас об опасностях на пути в Галану.

Человек, которого мы ждали, так и не появился, поэтому вплоть до самых сумерек Пип вновь грузил пожитки в повозку, освобожденную под груз для Галаны.

Неожиданно к нам приблизилась довольно высокая фермерша лет сорока. Она крепко держала за руку сухопарого парня, которого, по-видимому, долгое время с усилием влекла за собой, как упирающегося молодого жеребчика.

Женщина подтолкнула парня вперед и произнесла:

— Я хочу, чтобы ты, бабушка, вправила мозги моему Нэту.

Она бросила две серебряные монеты в телегу. Наша лошадь испуганно покосилась на пришельцев.

Мое лицо исказилось, я почесала бородавку на носу, закашлялась и сплюнула в пыль.

— По какому поводу вправить мозги-то, дорогуша? — прокаркала я.

Женщина посмотрела на меня так, как будто бы я была самым ничтожным на земле созданием.

— По поводу службы в армии, поняла? — грубо выкрикнула она. — Расскажи насчет войны, службы и всяких там ранений и преждевременной гибели! Я и мой бедный муж — пусть душа его покоится с миром — обували и одевали, кормили и лелеяли его, воспитывали, чтобы он был хорошим мальчиком и не проказничал. — Женщина показала на монеты и продолжила: — Мне нужно, чтобы ты провела особенное гадание, бабуля. Мне говорили, что это недешево стоит. За медяк ничего не получится, надо дать больше. Но я готова заплатить столько, сколько потребуется, лишь бы этот оболтус остался дома.

— Пожалуйста, мама! — взмолился юный Нэт. — Я уже взрослый. Мужчина. И ты не должна мешать мне.

Фермерша дернула сына за руку так, что он охнул.

— Вот я покажу тебе мужчину! Ты у меня быстро образумишься! Уж я постараюсь! — Она наотмашь шлепнула сына по спине, что вызвало еще один вскрик. — Ты можешь умереть раньше своей бедной старой матери, придурок! Но я скорее расстанусь с жизнью, чем стану свидетельницей того, как мой единственный сын гибнет на войне.

Вслед за этим она разрыдалась, вздрагивая, как старая корова, только что потерявшая последнего теленка.

Юный Нэт отпрянул от изумления. Он попытался утешить мать, робко погладив по плечу, но она резко стряхнула его руку и заревела еще громче.

Рядом оказался Пип с весьма озабоченным видом. Он спросил:

— Эй, парень, в чем дело? Что натворил? Что заставило твою мать так плакать?

— Ничего особенного, на мой взгляд, — ответил юноша, упрямо выпятив вперед нижнюю челюсть. — Директор Като и богиня Новари просят помощи у всех парней Ориссы. Требуется все больше солдат, чтобы преодолеть сопротивление упорствующих в Галане. Предлагают немалое вознаграждение. А это много значит для такой небогатой семьи, как наша. Дают золотой за каждого волонтера. — Нэт повернулся к матери и воскликнул: — Золотой, ты слышала, мама? Подумай только, какие возможности откроются перед тобой с такими деньгами!

В ответ фермерша только еще громче завыла. Парень вздохнул и обратился ко мне и к Пипу:

— После смерти отца нам пришлось туго. Дымоход полностью засорился. Нам пришлось продать значительную часть земли. Дошло до того, что теперь мы не в состоянии прокормить самих себя. Зерна для посева в будущем году сумели купить всего ничего. И вот этот золотой, который мне предлагают, может в корне изменить положение. Я молод, способен воевать. И как раз это и требуется Като и богине Новари.

— Ты можешь до морковного заговенья восхищаться Като и Новари, — сказал Пип, — но учти, что это вконец разобьет сердце твоей несчастной матери. По ту сторону стен Галаны умирают люди, — сказал Пип, — старина Пип кое-что слышал об этом.

Юный Нэт посмотрел на Пипа оловянными глазами и спросил тоном прокурора:

— Но ты, блин, не один из них, правда? И даже не сочувствующий?

— Единственным человеком, кому я сейчас сочувствую, — ответил Пип, — является твоя бедная мать. Она выплакала все глаза от страха за своего единственного сына.

— Мой единственный сын! — взревела фермерша. — Почему у меня нет дочки? Я же умоляла богов дать мне еще и дочь, чтобы я не так страдала от этого придурка!

— Пожалуйста, мама! — снова взмолился Нэт. — Постесняйся незнакомых людей. Ты удивляешь меня!

Я схватила две серебряные монеты и, обращаясь к фермерше, сказала, стараясь подражать местному говору:

— Милая, не слишком ли ты щедра для бедной женщины, давно потерявшей мужа?

— Это все, что у меня есть, — ответила та, всхлипывая и вытирая глаза, — припасла на черный день. В конце концов он наступил, этот черный день, когда мой единственный сын вбил в башку, что ему обязательно надо пойти на эту проклятую войну. Уверяю тебя, что стану продавать свое старое тело в ближайшем борделе, но не допущу, чтобы мой сын погиб. Пойду на панель, как самая дешевая шлюха, вот так.

— Ты не можешь заранее с уверенностью утверждать, что со мной обязательно что-то случится, мама, — возразил Нэт, — со мной все будет хорошо. Вот увидишь. Там ведь уже воюют многие такие, как я. Не исключено, что некоторых из них убьют, но не твоего Нэта.

Слова юноши произвели все тот же эффект — последовал настоящий водопад слез.

Поэтому я прокашлялась, быстрым движением отдала монеты Пипу и вцепилась в руку Нэта.

— Ну что ж, милай, — прокаркала я, — давай-ка глянем, что там впереди: то ли вороги убьют, то ли девки зацелуют.

Юноша попытался высвободить руку, но я поймала его ладонь в ловушку, глубоко вонзив в нее свои длинные ногти.

— Не волнуйся, дурачок, — сказала я, — бабуля не сделает тебе больно. Такому милашке, как ты. Сердца многих девчонок плавятся, как нагретый мед — от тебя, милай, от тебя, помяни старушку, не обманывает.

Нэт дернулся еще сильнее, но его мать дала ему увесистый подзатыльник и приказала:

— Стой смирно! Пусть посмотрит. Узнаем, что произойдет, если ты пойдешь на войну вопреки воле своей бедной матери!

— А что, если она ничего не увидит? — неожиданно спросил обозлившийся Нэт. — Тогда ты меня отпустишь?

Женщина растерялась. Она посмотрела на меня, как бы прося о помощи, и в тот самый момент Пип незаметно, чисто профессиональным скользящим движением опустил две серебряные монеты в карман ее фартука.

Наконец она произнесла:

— Не расскажешь ли ты, бабуля, нам всю правду, как есть, без утайки? Не смогла бы ты хотя бы пообещать, что сделаешь это? Оставь деньги себе, боги поймут меня. Только скажи правду. Ты сможешь сделать это, бабушка? Ты сможешь предсказать будущее Нэта?

Я почувствовала, как в моем здоровом глазу созревает, наворачивается и вот-вот скользнет по щеке слеза жалости. Я закашлялась и сплюнула в придорожную пыль.

— Бабушка все может, милая, — уверила я фермершу, — сможет увидеть все совершенно отчетливо.

Я откинула капюшон, обнажая волшебную латку.

— У бабушки есть Второй Взгляд, — сказала я, — и Третий тоже…

Я раскрыла перед своими глазами ладонь юного Нэта и произнесла нараспев волшебные слова:

Подобно плащу Хранителя Мрака, на меня обрушилось видение. Была ночь, на вершине холма горел костер. Я мчалась верхом на коне, непрерывно выкрикивала боевой клич, направляясь прямо на вражеский частокол длинных копий. Вокруг меня сражались и с криками боли и отчаяния умирали мужчины и женщины. Я была ранена. Рана причиняла жгучую боль. Но я начала молотить своим мечом направо и налево, превращая эту боль в яростную силу. Вокруг меня мелькали испуганные и озлобленные лица врагов, и я без колебания срубала их головы.

Цепкие вражеские руки хватали меня за ноги, пытаясь задержать и выбить из седла, но я без промедления их отсекала. Вслед за этим линия копьеносцев дрогнула и сломалась. Я радостно выкрикнула победный клич и пришпорила коня, который еще глубже врезался во вражеские ряды, пришедшие в полнейший беспорядок. Я пробилась и, как ветер, помчалась к вершине холма, где давно меня ждал Квотерволс.

Внезапно прямо передо мной, как чертик из табакерки, выпрыгнул молодой вражеский воин, пытавшийся проткнуть меня своим длинным копьем. Казалось, что время в этот момент остановилось, и я с предельной отчетливостью рассмотрела нападавшего. Он был высок и так болезненно тонок, что потемневшая нагрудная пластина его броневых доспехов болталась, как портфель на вешалке.

Это был Нэт с узкой черной полоской усов, немного изменившей его внешность. В его глазах затаился страх, он без конца повторял «ой, мамочка», но продолжал идти вперед с копьем наперевес, уверенный в том, что он умрет, если не сумеет меня опередить.

Я попыталась овладеть моментом, остановить свой уже занесенный меч, но, видимо, я немного опоздала, мой замысел не удался, и мой конь бросился вперед, меч рубанул, с силой опускаясь на голову Нэта. Послышался удар, затем звериный жалобный вскрик. Последний вскрик Нэта раздался, когда мой конь выбил из него копытами остатки жизни.

Видение пронеслось перед моим внутренним взором так неожиданно и с такой ошеломляющей контрастностью, что сразу после этого я обнаружила, что стою на дороге посреди мирных орисских равнин и судорожно хватаю ртом воздух. Поблизости не гремело сражение, никто не проливал крови и не умирал. Я все еще крепко сжимала руку юного Нэта. В это самое мгновение я услышала, как мать Нэта произнесла:

— Не томи, бабушка. Расскажи, что увидела.

Я выпустила руку парня, которая тут же безвольно опустилась, и попыталась дышать как можно глубже, чтобы вновь обрести душевное равновесие. Когда мне это удалось, я сказала:

— Не ходи, мой юный Нэт, не ходи.

Фермерша всплеснула руками и не смогла сдержать радости. Но парень остался недоволен. Он спросил:

— Так что же ты увидела, бабушка?

— Я видела, как ты умираешь, Нэт, — ответила я, — тебя убьют во время сражения у Галаны.

Сказав это, я начала поворачиваться, чтобы уйти прочь от мучительно неприятного разговора, но Нэт схватил меня за рукав и сказал:

— Я не верю. Ты все выдумала. Лишь бы ублажить мою мать.

— Она же обещала, что будет говорить только правду, Нэт, дорогой мой мальчик, — возразила она, — и я думаю, что бабуля не обманывает. Теперь самое время вспомнить, что ты дал мне слово, Нэт. Ты обещал. Поэтому пошли домой. Туда, где твое место.

Но он не унимался и повторил, почти крича:

— Я уверен, что старуха врет! — Он ткнул в Пипа и в меня пальцем, его голос стал громким и приобрел прокурорский оттенок: — Эти двое повстанцы. Иначе бы старая ведьма сделала другое предсказание.

Пип быстро подошел к парню, больно ущипнул его за руку чуть повыше локтя, чтобы привести дурня в чувство.

— Попридержи язык, сынок, не возводи напраслину на невинных людей.

— Она предсказала мне, что я погибну! — произнес Нэт голосом, полным нескрываемой ненависти.

— Только в том случае, милай, если ты поедешь в Галану, — сказала я, — тогда, и только тогда. Иди домой, и ты избежишь смертельной опасности.

— Вот я возьму и позову стражу, — воскликнул вдруг юный Нэт, — и доложу о вас! Скажу, что вы отговариваете молодых парней Ориссы от помощи Новари.

— Ты не сделаешь ничего подобного, — твердо возразила его мать, подталкивая сына по направлению к их дому. — Ты останешься со мной, как ты обещал. Так что пошли, мой дорогой Нэт, и оставь людей в покое.

Вскоре после того, как мать с сыном исчезли из виду, мы как можно быстрее побросали в телегу оставшиеся пожитки и помчались прочь, не переставая понукать и хлестать изо всех сил нашу бедную лошадь.

Примерно через час, когда нам показалось, что мы находимся в относительной безопасности, мы перешли на медленный шаг.

— Если бы ты немного приврала, капитан, нам бы не пришлось рвать когти, — сухо заметил Пип, — этот недоносок, без сомнения, о нас настучит. Не сомневаюсь я и в том, что он убежит в Галану. Независимо от того, что ему будет говорить его бедная мать.

Тогда я сказала:

— Я увидела, как Нэт умирает во время сражения при Галане.

— В таком случае мне его искренне жаль, — ответил Пип. Мои слова прозвучали хрипло — я неожиданно ощутила ком в горле:

— Дело в том, Пип, что мне предстоит убить юного Нэта. Коротышка молча посмотрел на меня, глянул в направлении Галаны.

— Вот что, капитан, — произнес наконец Пип, — если я его там встречу, то постараюсь убить, чтобы опередить тебя и взять этот грех на себя. И будь он проклят, этот недоносок, за то, что вынудил меня пойти на мокрое дело.

Вслед за этим мы услышали позади топот копыт. В спешке мы убрались с дороги. Я успела создать заклинание укрытия, с помощью которого мы сумели спрятаться. Едва я успела прошептать нужные слова, как появилась, по крайней мере, дюжина всадников под флагом Птицы Лиры, скачущих галопом. Они явно за кем-то охотились. Очень спешили. У нас с Пипом не было ни тени сомнения в том, что они охотились за рыночной ведьмой, которая слишком часто предсказывала правду, одну только правду.

После того как кавалькада промчалась мимо, Пип произнес сухим тоном:

— Я не колдун, капитан. Но теперь я начинаю по-настоящему опасаться за жизнь юного Нэта. А раз он донес — ему хуже.

На следующий день небо нахмурилось, начались дожди, в воздухе повеяло прохладой, предшествующей зимнему холоду.

Но то, что я считала только намеком, для Пипа явилось важным предзнаменованием.

Он тут же завернулся в овчинный тулуп и старался поплотнее его запахнуть, пока мы двигались по направлению к Галане, без конца объезжая наполненные до краев жидкой грязью рытвины и ухабы.

— Никогда не любил холода, капитан, — пожаловался Пип, — в старые добрые времена я бы без ложной скромности пришел к твоему брату и попросил дополнительной платы, компенсирующей вынужденные неудобства.

— Но не пытайся проделать то же самое со мной, Пип, номер не пройдет, — сказала я, стараясь поплотнее обернуть вокруг шеи шерстяной шарф, служивший мне единственной защитой от холода, — только я знаю, каким бывает настоящий мороз. В тех местах, откуда я пришла, такая погода бывает летом. Мы как раз вспахиваем снег и сажаем айсберги.

— У тебя каменное сердце, капитан, — возразил коротышка, — все пытаешься шутить над несчастным старым Пипом. Но факты — упрямая вещь. Сейчас холоднее, чем в п… у злой колдуньи, не отрицай очевидного, капитан. — Он показал на низкие грозовые облака, которые надвигались с севера, и добавил: — И похоже, дело идет к тому, что с каждым днем будет все хуже.

Я внимательно посмотрела на эти облака, размышляя о том, не являются ли они предвестниками ранней зимы.

Несмотря на то что я только что поддразнивала Пипа, меня беспокоило, что может начаться снегопад, который должен был ознаменовать, как предсказала Маранония, конец моего пребывания в Ориссе. Но тут из облаков неожиданно вырвался сноп ярко-оранжевого света, за чем последовал совершенно неестественный звук, отдаленно напоминающий нестройный хор мучеников, умоляющих о пощаде. Черные облака угрожающе быстро приближались к нам.

Первые магические щупальца коснулись нас, наполнив легкие жгучей кислотной вонью. Они опалили, как огнем, горло, заставив непроизвольно плакать. Лошадь жалобно заржала, встала на дыбы и едва не опрокинула в кювет телегу с нашими пожитками. Мы судорожно дышали, стараясь не потерять сознания. Одновременно нам пришлось изо всех сил удерживать бедную кобылу.

Жалобный вой, исходящий из мрачного облака, превратился тем временем в ужасные крики, на нас обрушился смрад горящей плоти. Затем ветер изменил направление, облака начали удаляться. Мы постепенно восстановили дыхание и успокоили лошадь.

Странное образование, напоминающее грозовое облако, исчезло. Небо приобрело свинцовый оттенок, который сопровождался очень необычным ярким отблеском. Жалобный вой затих, но теперь слышался назойливый, нарастающий гул. Даже Пип, не обладающий магическими чувствами, догадался, что мы встретились с призрачными видениями войны.

— Нам бы лучше поспешить, капитан, — сказал он, — в Галане умирают наши люди.

С того места, где накрыло нас смертельное облако, теперь мы хорошо рассмотрели следы долгой осады Галаны. Деревни и фермы обезлюдели. Пастбища опустели. Поля и сады выглядели как после нашествия саранчи.

Небо красноречиво отражало последствия этой удаленной войны. Странный свет и пугающие облака, не переставая, кружились в смертельном танце все дни напролет. А по ночам луна и звезды были невольными свидетелями магического сражения, развернувшегося между заклинателями Птицы Лиры и Пальмирасом.

Демоны на дьявольских конях неистово бились с многоголовыми чудовищами. Извергающие огонь ящеры сталкивались с закованными в броню гигантскими воинами. Большие стаи человекоподобных монстров с головами шакалов охотились за добычей в ночном небе и наполняли окрестности леденящим душу воем.

Я создала заклинания, благодаря которым мы должны были показаться недостойными внимания со стороны любого из воинов. Однако масштабы битвы были настолько огромными, что мы с Пипом и так не являлись заметной мишенью. Оставалось только скрыть наши астральные тела и замаскировать истинные намерения.

Мы столкнулись с несколькими патрулями, но они так были озабочены поиском провианта и дров, что не обратили на нас никакого внимания.

Пип применил старый, хорошо известный профессионалам прием конокрада, чтобы создать видимость, что наша старая кобыла увечна. Теперь никому и в голову не придет конфисковать ее. Кроме того, наш внешний вид свидетельствовал о такой безысходной бедности, что даже самому жадному солдату-мародеру не пришло в голову немного потрясти наши скудные пожитки, чтобы поживиться хоть горбушкой хлеба.

Только однажды патруль попытался отнять нашу телегу, чтобы пустить ее на дрова. Но я устроила целое представление — зловеще плевалась, кляла грабителей на чем свет стоит и угрожала заклясть их мужскую силу. Грабители поспешили ретироваться, не осмеливаясь даже повернуть головы, пока я не переставая извергала им вслед поток изощренных оскорблений.

Чем ближе мы приближались к Галане, тем мрачнее и безысходнее выглядела окружающая местность. Вокруг нас лежали дымящиеся руины, а небо напоминало плавильный чан для боевых заклинаний обеих воюющих сторон.

Приблизительно за день до Галаны мы выбрали другую дорогу, которая огибала крепость. Вдали от арены наиболее ожесточенных сражений дорогу пересекала река, и в месте пересечения была расположена маленькая деревня. В наши намерения входило резко повернуть на юг именно здесь и приблизиться к Галане со стороны этой деревни, где мы надеялись встретиться с друзьями.

От маленького деревенского порта не осталось ничего, кроме обугленных руин центрального здания и почти полностью разрушенной пристани.

Это по инициативе Пипа мы не отправились сразу по дороге, ведущей из деревни в Галану, а вышли к реке.

Причал пришел в непригодность, из воды торчали искореженные бревенчатые столбы, на которых раньше держался дощатый настил пристани. Несколько рыбацких шаланд, видневшихся у берега, пестрели пробоинами.

Пока кобыла пила из реки, мы молча стояли на берегу и смотрели на темную воду. На меня нахлынуло ощущение безграничной печали. Я смогла услышать голоса, очень слабые и удаленные, но в то же время казавшиеся очень близкими, знакомыми, затрагивающими самые чувствительные струны души.

— Это то самое место, где погибла Келе, — тихо сказал Пип. В моем горле стоял ком. Я прокашлялась, пытаясь преодолеть судорогу.

— Она передала Эмили в надежные руки ниже Галаны, — продолжал Пип, — потом, пока неизвестные мне храбрецы увозили девочку подальше от врага, Келе стремительно отступала вверх по реке. И всю дорогу непрерывно сражалась. Уводила подонков за собой. — Пип показал на маленькую бухту и уничтоженную пристань. Затем продолжил: — Они настигли старину Келе здесь, как раз в этом месте. — Потом кивнул в сторону сгоревшей деревни и объяснил: — Так как они сначала разграбили и сожгли порт, то загнали Келе в тупик между деревней и рекой. Разгорелось сражение. Очень яростное. В этом сражении была убита Келе и все, кто вместе с ней прикрывал Эмили. Но они забрали с собой много врагов. Не сомневайся, капитан, Келе заставила их дорого заплатить. Очень дорого. Я знаю. Мне очень жаль, капитан. — Мне захотелось почтить память соратника. Она бы сделала то же самое, окажись я на ее месте.

В эту ночь мы поднялись на холмы, которые защищают Галану с тыла. Все небо светилось — настолько интенсивное сражение развернулось за крепость. За холмами непрерывно раздавались удары грома, и, чем выше мы поднимались, тем отчетливее становились яростные крики людей, звон, лязг, скрежет оружия.

Внезапно небеса разверзлись, и начался ливень. Дорога в мгновение ока превратилась в поток жидкой грязи. Казалось, что теперь нам потребуются бесконечные усилия, чтобы добраться до вершины холма. Мы часто останавливались, чтобы помочь нашей старой кобыле вытащить телегу из густой жидкой глины, когда очередная рытвина оказывалась слишком глубокой.

В конце концов нам удалось достичь вершины. Мы немного отдохнули под прикрытием высокого, с выступающим козырьком валуна, после чего взглянули на расстилающуюся внизу долину. Поле боя непрерывно освещалось всплесками молний и взрывами бомб, начиненных сгустками магической энергии.

Как раз под нами располагалась Галана, которая, казалось, скорчилась под проливным дождем. В хаотических вспышках света я рассмотрела частокол ограды и сторожевые башни. Это была крепость Галаны. Я увидела казармы, которые во времена моей юности служили домом демобилизованным стражницам Маранонии. Очередная вспышка молнии высветила острый шпиль на крыше маленького храма, в котором богиня впервые явилась мне. Я заметила светящиеся в отблесках пламени входы в пещеры, расположенные на длинном склоне невысокого холма. Там укрылись близкие мне люди, обороняющие крепость.

Внезапно Пип крепко схватил меня за рукав. Когда я взглянула вниз, то увидела, как ворота крепости распахнулись настежь и из них высыпало несколько сотен вооруженных защитников крепости. Я смогла услышать их крики, которые время от времени перекрывали рев битвы. Остро заточенные наконечники копий отражали всплески молний и напоминали мне зубы акулы, готовые вонзиться в жертву.

Две шеренги воинов схлестнулись. Впечатление было такое, как будто бы столкнулись две волны. Моя кровь вскипела, когда я увидела, как вражеская линия прогнулась под тяжестью яростного удара контратакующих защитников крепости. Я увидела, как с флангов начало подтягиваться подкрепление, чтобы закрыть образовавшуюся брешь. Пип еще сильнее сжал мою руку и сказал с торжеством в голосе:

— Эти детишки сифилитичных шлюшек не успевают закрыть прорыв. Похоже, сегодня эти недоноски Новари крепко получат по задницам.

Внезапно мы услышали музыку. Звуки лиры. Музыка началась с одной пронзительной ноты. Она с легкостью рассекла шум битвы и рев непогоды.

Дождь неожиданно кончился, но облака все так же неистово клубились над Галаной, сталкиваясь, перемешиваясь и разлетаясь по всему небу. Из них то и дело били молнии, казалось, что зазубренные копья непрерывно летят вниз и попадают как раз туда, где сражаются основные силы противоборствующих армий Новари и Пальмираса.

Молнии били без выбора. Сражающихся подняло в воздух ударной волной и разбросало в разные стороны. Я уже ничего не могла разобрать, кроме непрерывно давящей на слух колдовской мелодии, которую сопровождали грозовые разряды.

Битва была настолько яростной, что мы с Пипом и не заметили, как оказались внизу холма. Колдовство Новари, усиленное совместными действиями захваченных в плен заклинателей, было настолько мощным, что мы оба не выдержали, нас вывернуло почти наизнанку. Я заставила себя собраться, но непроизвольно застонала — настолько тяжел был удар. Мне удалось поднять волшебную руку, и я, скрипя зубами, произнесла защитное заклинание.

Вслед за этим груз как будто бы стал легче, непрерывные удары, похожие на грохот пневматического молота, прекратились. Я смогла снова свободно дышать. Я помогла Пипу подняться, но он не обратил на меня ровно никакого внимания и тут же помчался вверх по склону холма, чтобы посмотреть, как развивается сражение за Галану. Я сдвинула защиту, чтобы Пип все время оставался под ней, и прокричала вдогонку, чтобы он не отклонялся сильно в сторону. Я уже прикинула, какую площадь земли могу защитить, не обнаруживая своего присутствия.

Я поднялась к Пипу и долго стояла рядом с ним, наблюдая за кровавой резней, происходящей внизу. Молнии перестали бить по сражающимся. Я заметила, что обе враждующие стороны перестраивают ряды. Сразу вслед за этим в дело вступило вражеское подкрепление, и силы защитников крепости дрогнули и начали отходить к воротам Галаны.

Я увидела, как часть отступающих войск образовала прикрытие, пока главные силы постепенно вливались через ворота в крепость. Однако напор вражеских сил все усиливался и усиливался благодаря поддержке дьявольской песни Птицы Лиры. Казалось — еще мгновение, и все будет потеряно, враг прорвется сквозь тонкую линию защиты и овладеет крепостью.

Вдруг из ворот выскочила большая стая огромных собак, которые грозно щелкали зубами. На собаках были широкие ошейники с острыми шипами, с которых слетали языки пламени. Собаки без промедления бросились на ближайшую шеренгу нападающих и быстро ее уничтожили. Остальные войска дрогнули, начали в полном беспорядке отходить, чтобы избежать кошмарной участи. И вновь зазвучала лира, враг опомнился и бросился в атаку. Собаки были перебиты.

Затем враг развернулся, чтобы закрепить успех. Однако было уже слишком поздно — ворота крепости с лязгом захлопнулись.

Враг продолжал атаку, пытаясь пробиться сквозь заграждение из толстых бревен. Но защитники Галаны были начеку. На головы нападавших полилось кипящее масло, расплавленный металл. Враг отпрянул, унося с поля боя обваренных, обожженных товарищей.

Музыка прекратилась.

Сражение закончилось.

Мы с Пипом молча наблюдали за тем, как вражеские войска отходят с поля боя — многочисленные колонны солдат, пехота, усиленная боевыми машинами.

Затем мы увидели, как защитники Галаны вышли из ворот, чтобы забрать раненых и убитых.

Облака раздвинулись, и пролился лунный свет. Я заметила, что по небу неслась мерцающая фигура, старающаяся все время держаться под черными облаками, которые мы с Пипом поначалу приняли за грозовые. Похожий на тень неясный силуэт стремительно направлялся в сторону Ориссы. Мой волшебный глаз уловил огромную огненную ауру, которая окружала этот силуэт. Я рассмотрела широкие крылья и изящно очерченный хвост.

— Это она, Пип, — сказала я, — Птица Лира. — Непроизвольно скрипнув зубами от ярости, я продолжала: — Будь она хоть немного поближе, клянусь богами, я сделала бы все, чтобы приблизиться к ней незаметно. И тогда бы показала ей, на что способна моя рука, честно заработанная в рудниках Короноса.

— Расслабься, капитан, — утешал меня Пип, — ты же сама сказала, что за Новари стоит не менее двухсот заклинателей. У тебя нет ни малейшего шанса. — Он по-дружески похлопал меня по плечу. — Если бы вы встретились с ней один на один, я бы отдал предпочтение тебе. Но сейчас расклад такой: двести и одна, капитан. Поверь, что каждый из них — более твердый орешек, чем наперсточник на рынке. Да, капитан, это тебе не игра в кости.

В отчаянии я опустилась на валун. Так быстро, что больно ушибла то место, о котором более всего заботился Пип.

— Утром мы спустимся в Галану, чтобы встретиться с Квотерволсом и Пальмирасом, капитан, — предложил Пип, — а там видно будет. Утро вечера мудренее.

Вслед за этим Пип стал устраиваться на ночлег. Впереди у нас была холодная ночь.

— Не хотелось бы вводить твоих друзей в замешательство на ночь глядя, — произнес он немного погодя, — думаю, что они изрядно выдохлись за день. Могут спросонок и не разобрать, кто к ним пожаловал — друг или враг.

— Защитники крепости выглядят гораздо хуже, чем я думала.

— Однако они весьма неплохо выступили сегодня, — возразил коротышка.

— То, что мы видели, Пип, носило все следы последней отчаянной атаки, — сказала я, — защитники крепости пытались поймать нападавших на испуг, но им явно не хватило ни сил, ни магии для успеха задуманного. Контратака собаками-людоедами была очень эффектным трюком, но не более того. У Пальмираса не было ни одной лишней секунды на размышление. К великому сожалению, у него нет и части тех ресурсов, которыми владеет Новари. И нет заклинателей, которые могли бы ему помочь. Думаю, что я могу оценить разницу. Она огромна, поверь мне.

— Ты вскоре будешь там. — Пип кивнул в сторону крепости. — Защитники Галаны получат открытый доступ к твоим магическим возможностям. Разве не так?

— Этого может не хватить для достижения победы, Пип, — ответила я, — по-видимому, мне удастся немного качнуть чашу весов в нашу пользу. При счастливом обороте дела, не исключаю, может, и удастся получить временные преимущества. Но все дело в том, что для победы в этой битве недостаточно одного везения.

— Не исключаю, что ты права, капитан, — произнес Пип, — однако за всю мою долгую жизнь фортуна ни разу не поворачивалась ко мне спиной. До самого последнего времени она неизменно следовала за стариной Пипом. Вот так. А все потому, что я не ленился и шевелил мозгами. Потому, что удача улыбается проворным и сообразительным и проходит мимо ленивых и тупых. Так всегда говорила еще моя бабушка.

В эту ночь мне удалось поспать только часа три-четыре, но сон был очень глубоким, и, когда наступил рассвет, я проснулась бодрой и готовой к тому, что мог принести день.

В одном из камней с относительно плоской вершиной, выщербленной временем и стихией, я нашла небольшую лужицу чистой холодной воды. Достала крем, который приготовил для меня Гарла, чтобы я смогла в нужный момент стереть с лица грим, превративший меня в рыночную ведьму. Я терла кожу до тех пор, пока она не стала розовой. Вслед за этим я распаковала костюм, который берегла с тех самых пор, когда я покинула Салимар. Прошло уже много месяцев, как мы с ней расстались.

Это была парадная форма стражницы Маранонии: сверкающие сапожки, белоснежная туника, отполированная портупея с мечом и кинжалом, вышитый золотом плащ и широкая золотая лента, венчающая голову. В моих ушах были сережки с изображением копья и факела — в них знак почитания богини Маранонии, хотя, положа руку на сердце, я думаю, что она его не заслуживает.

Увидев меня, Пип затаил дыхание.

Если учесть, что у меня теперь была золотая волшебная рука и довольно лихого вида латка на глазу, то мой вид, похоже, был способен шокировать самого Воровского Короля.

— Ты выглядишь как ангел-мститель, которого послала сама богиня, — восхищенно произнес он.

— Думаю, что так и есть на самом деле, Пип.

Затем я по-дружески хлопнула его по спине, чтобы коротышка расслабился и перестал таращить на меня глаза.

— Давай с тобой договоримся, Пип, — предложила я, — что если я начну сплевывать на дорогу и скрести нос, как рыночная ведьма, то ты тут же меня ущипнешь. Понимаешь, ангелы-мстители обязаны постоянно следить за своими манерами.

Для того чтобы дать сигнал о нашем прибытии в Галану, Пип воспользовался маленьким ручным зеркалом — известный прием контрабандистов. За этим последовал быстрый обмен солнечными зайчиками. В крепости были сильно удивлены, что к ним пожаловал сам Воровской Король. Без промедления был послан отряд, чтобы провести нас в крепость. Для нас с Пипом привели двух замечательных коней — Пип тут же сказал, что его сопровождает более значительная фигура, чем он. Но мне почему-то стало жаль старую кобылу, которая длительное время терпеливо сносила унизительную обязанность тащить за собой телегу.

У нее за плечами была долгая и весьма достойная служба в кавалерии, поэтому я распрягла ее, приладила ей на спину добротное седло, потом надела уздечку из сыромятной кожи — все это я припрятала на всякий случай в телеге — и оседлала.

Кобыла сразу подняла голову и принялась гордо вышагивать, пока мы спускались с холма. Время от времени она радостно пофыркивала, явно гордилась собой и с пренебрежением посматривала на отвергнутую мной лошадь, которая понуро трусила рядом.

Мы последовали по довольно сложному маршруту, часто петляя, пересекая небольшие горные ручьи и мелкие, но очень бурные реки. Цель состояла в том, чтобы приблизиться к крепости незаметно от вражеских наблюдателей. В конце концов мы оказались перед воротами Галаны, которые гостеприимно распахнулись.

Во главе довольно большой толпы защитников крепости, собравшихся для встречи с нами, мы увидели четверых людей. Один из них был высоким, мускулистым воином, заросшим темной бородой, которую кое-где уже тронула седина. Его лицо покрылось загаром и было изборождено морщинами. Воинские знаки отличия на его форме говорили о том, что он — генерал.

Я безошибочно определила, что это Квотерволс.

Второй человек был примерно одного роста с генералом, но так тонок, что казался еще выше. У него было удлиненное лицо, черная борода, которую давно не подстригали, и желтые глаза. Он был одет в одежды заклинателя, а корона на его голове свидетельствовала о том, что он был Главным Заклинателем.

Это был, конечно же, Пальмирас.

Третьей была женщина в униформе со знаками отличия капитана Стражи Маранонии, и она возвышалась над двумя весьма высокими мужчинами. Ее рост явно превышал два метра. Фигура напоминала огромные песочные часы. Капитан носила форму и доспехи легко и изящно. У нее была прекрасная кожа и светло-коричневые волосы. Она так напоминала Полилло, что я испытала шок. Она была чуть-чуть пониже, волосы — немного светлее, но все равно — впечатление такое, что они могли бы быть сестрами.

Я неотрывно смотрела на нее, недоумевая, кто же она на самом деле.

Затем мой взгляд скользнул вниз.

В руку этой богатырши крепко вцепилась маленькая девочка, в первый момент показавшаяся мне красивой куклой, которая внезапно попала в страну великанов.

В тот самый момент, когда я увидела девочку, я забыла обо всех остальных и не могла отвести от нее глаз. Девочка была настолько изящна, что только великий скульптор мог бы создать нечто подобное.

У нее была нежная, точно фарфоровая, кожа, лицо обрамляли густые темно-рыжие волосы, а цвет глаз напоминал море, которое долго целовалось с солнцем.

Глаза Амальрика. Волосы Амальрика.

Я ощутила легкое прикосновение магического биополя, как будто бы рядом пронеслась большая бабочка. Я почувствовала запах цветов, детской невинности и щенячьего любопытства. Мою ауру исследовали маленькие нежные пальчики.

Я спустилась с лошади, девочка высвободилась из руки могучего капитана и приблизилась ко мне.

Мы взглянули друг на друга, не скрывая взаимного восхищения.

Вслед за этим я преклонила колено и произнесла:

— Здравствуй, Эмили. Мне пришлось преодолеть немало препятствий, пока я до тебя добралась.

Глаза девочки расширились, как будто бы она только что меня узнала. Она улыбнулась. Впечатление было такое, как будто бы она осветила весь мир этой своей улыбкой. И она повернулась к остальным и спросила:

— Разве вы не знаете, кто это? Люди, ведь это тетя Рали! Моя тетя Рали!

Глава 6. ЭМИЛИ

Я не собираюсь изливать чувства, возникшие у меня во время встречи. Тем более я не намерена проливать слезы умиления на страницы бортового журнала, что недостойно капитана Стражи Маранонии.

Еще труднее мне признаться в том, что, как только Эмили оказалась в моих объятиях, я почувствовала, что она — дочь, о которой я втайне мечтала всю жизнь.

Я солдат. Солдат чрезвычайно чувствителен ко всему, что касается личных взаимоотношений. Но кроме этого я — колдунья. А колдуны гораздо сильнее, чем принято считать, подвержены воздействию эмоций.

Эмили была дочерью человека, с которым я никогда не встречалась, — моего племянника Гермиаса. Ее лицо ничем не отличалось от лица единственного ребенка в мире, которого я любила, — моего брата Амальрика.

Я обняла ее. Я не переставая шептала ей на ухо ласковые слова. Тем не менее я постаралась не выходить слишком далеко за незримо очерченные границы, потому что в том случае, если поток чувств прорвется сквозь них, мне будет чрезвычайно трудно вернуться к выполнению задачи, поставленной передо мной Маранонией.

Клянусь богами, в Эмили уже чувствовалась магическая сила! В ее хрупком теле, без всякого сомнения, были скрыты те самые таинственные возможности, которые боги крайне редко дарят людям. Я безошибочно почувствовала под волшебной рукой пульсацию магического биополя и увидела волшебным глазом яркие искры, непрерывно слетающие с ауры, окружающей Эмили. Мы обнялись в реальном мире и с изумлением изучали друг друга волшебными щупальцами в Других Мирах. Там я смогла уловить, что в душе Эмили прячется страх. Кроме того, я уловила неистово пульсирующее любопытство, которое вскоре сломало барьер страха. Однако я не сомневалась в том, что мой нынешний облик, который только одна Эмили была способна увидеть без прикрас, глубоко ее разочарует. Думаю, что причина предстоящего разочарования состоит в том, что я должна была стать ее союзником в войне против Новари.

Другого выбора у меня не было.

События, которые последовали за встречей в Галане, очень трудно изложить в их строгой очередности. У меня осталось воспоминание о растерянности, усиленной тем, что очень много людей почти одновременно говорили разом. Поток информации был огромен и беспорядочен, поэтому у меня в голове стоял легкий туман, в ушах звенело.

Иногда мне казалось, что все присутствующие заранее договорились о распределении ролей и были склонны одобрять суждения друг друга. Восторженные замечания Эмили, как правило, подтверждал Пип, а затем и Пальмирас. Со всех сторон непрерывно доносились возгласы восхищения по поводу чудесного возвращения Рали Антеро.

Я догадалась, что после долгой и очень изнурительной осады обитатели Галаны были рады воспользоваться представившейся возможностью немного порадоваться жизни. Они высыпали из своих укрытий на склонах холма. Думаю, что почти все скудные запасы еды и питья были израсходованы в течение праздника, продолжавшегося почти всю ночь. Защитники крепости разожгли костры, заиграл импровизированный оркестр, начались пляски — и все это происходило под открытым небом, с полнейшим пренебрежением к врагу, огни в лагере которого светились в отдалении на холмах и были так многочисленны, что поначалу показались мне загадочным, расположенным у самого горизонта созвездием.

Я почувствовала себя немного лучше, когда Квотерволс сказал мне, что, по его мнению, наш праздник обеспечит противнику бессонную ночь и заставит его непрерывно думать о том, как все-таки оказался высок боевой дух защитников крепости — той горстки негодяев, которая, как уверяли лидеры врага, была близка к полному разгрому.

Эмили вцепилась в мою руку и на протяжении моего пребывания в Галане старалась ее не выпускать. Я должна была даже сопровождать Эмили до «одиночного окопа» и терпеливо дожидаться рядом.

Когда Эмили сморил сон, я отнесла ее в надежно укрытую келью, в которой жила девочка. Келья располагалась в самом конце длинного туннеля, пробитого глубоко под холмом. В туннеле, не затихая, свистел ветер и было довольно прохладно. Я пронесла Эмили мимо седовласых женщин с холодными глазами. В их массивных дланях профессиональных воинов были крепко зажаты мечи. Это были стражницы, которые присягнули на верность Маранонии. В дополнение к этому каждая из них дала клятвенное обещание, что Эмили будет жить и этой зимой обязательно отпразднует свой седьмой день рождения.

К тому времени, когда я донесла Эмили до ее подземного жилища, девочка вновь проснулась.

— Я знала, что ты приближаешься к Галане, тетя Рали, — сказала она. Поежившись, Эмили постаралась поплотнее завернуться в стеганое одеяло. — До этого ты была в холодном месте, — продолжала она, — одна госпожа мне показала. Она была очень красива. Но она меня очень сильно напугала. Однажды она разбудила меня и объяснила, что я должна помочь ей разбудить тебя. А затем все мне показала.

— Так что же она тебе показала, Эмили? — спросила я.

— Сначала ты была там, где очень тепло, — ответила Эмили, — и была счастлива. Я видела, что ты не одна. Ты была вдвоем с человеком, имеющим, как мне показалось, для тебя особое значение. — Маленькая девочка . растерянно провела ладошкой по одеялу. — Ты поцеловала ее, — произнесла она нерешительно, — сперва в губы, а потом — в платье.. И я почувствовала, что ты счастлива. Настолько счастлива, что мне захотелось стать тобой.

Но потом красивая женщина пояснила мне, что сейчас ты находишься совсем в другом месте. На самом деле ты спишь. Очень долго спишь.

И тогда она показала мне. Холодное место. Кругом лед. И могила. И ты — внутри могилы. Рядом с той женщиной, с которой, как я видела, ты была счастлива.

— Ее зовут Салимар, — сказала я, — она королева.

В глазах Эмили заблестели слезы.

— Если бы она была королевой, то приказала бы красивой госпоже остановиться. — Девочка опустила голову. Затем продолжала: — Я сказала, что было бы несправедливо будить тебя. Ты была так счастлива.

Я слегка похлопала здоровой рукой по тоненькой руке Эмили, постаравшись соразмерить усилие и не причинить ей боли.

— Ты зря переживаешь, Эмили, — утешала я свою внучатую племянницу, — твоей вины тут нет. Дело в том, что из тех, кто мог бы помочь Ориссе, осталась я одна.

— Так ты меня видела? — спросила она, и глаза ее стали такими огромными, как будто бы она увидела необыкновенный мираж в пустыне. — Сразу после того, как она меня разбудила, эта… тетка… эта дрянная тетка… она попыталась захватить меня. И украсть. Завязалась схватка. Было много раненых и убитых. А другие… Ну, я точно не знаю… не могу точно выразить… Превратились в материал. В очень плохой материал. Это было похоже на страшный сон, который стал вдруг реальностью и причинял боль. — Внезапно ее озабоченное личико просветлело, и девочка сказала: — Но я вскоре перестала бояться.

Эмили взмахнула рукой, и я тут же ощутила, как на меня накатилась энергетическая волна.

— Иногда мне удается заставить исчезнуть то, что мне не нравится. Оно исчезает и больше не возвращается. Дрянной тетке это пришлось не по нраву. А я этому обрадовалась.

Вслед за этим Эмили нахмурилась и сказала:

— Но так или иначе, я все равно должна была разбудить тебя. И заставить тебя покинуть место, где ты была счастлива.

— Смогу ли я когда-нибудь побывать там, тетя Рали? — спросила она, взглянув на меня.

На такой вопрос нужно было отвечать честно и без промедления.

— Я не знаю, Эмили. Но думаю, что все-таки это невозможно. По крайней мере, в течение длительного времени.

— Я потеряла маму, — тихо произнесла Эмили. Я обратила внимание, что она просто констатирует факт, в ее голосе не чувствовалось жалобы на судьбу. — Она тоже была там? — спросила малютка.

— Нет, моя дорогая Эмили, — ответила я, — по всей вероятности, твоя мама находится сейчас вместе с моей. Ты же знаешь, что для матерей имеется специальное место.

Эмили тряхнула головой и возразила:

— Только для некоторых матерей. Я знаю, где находится твоя мама. Однажды она приходила. Пальмирас объяснил мне, что это было привидение. Но я так не думаю. Привидения обычно так несчастны. В свое время я немало их повидала. А твоя мать не выглядела несчастной. Она была чем-то встревожена.

Она появилась после того, как эта красивая, но очень злая женщина заставила меня разбудить тебя. Она рассказала мне, что моя тетя Рали скоро придет. И еще она сказала мне, что твое имя — Рали — означает надежду. Надежду для всех тех, кто в ней нуждается. Но в первую очередь — для меня, потому что я была названа Эмили в ее честь, твоей мамы. Ведь твою маму звали Эмили, не правда ли, тетя Рали?

— Да, дорогая моя, ее звали Эмили, — ответила я, — а знаешь ли ты, кем она была в жизни? Я имею в виду — кроме того, что она была моей матерью?

— Нет, не знаю. Расскажи мне, пожалуйста.

И я рассказала Эмили старую легенду. Одну из тех, которые я когда-то поведала Амальрику и которая обросла со временем всевозможными подробностями, не всегда правдивыми.

Мать умерла, когда Амальрик был совсем крошечным — почти таким же маленьким, как и Эмили в тот год, когда она лишилась своей матери. Поэтому прошло много лет, в течение которых легенда повторялась немыслимое количество раз, пока слегка подросший мальчик однажды ее не услышал.

Я рассказала Эмили о деревне, в которой родилась моя мама. О том самом месте, которое она пощадила, несмотря на то что люди, которым она в течение своей жизни долго помогала, предали и отвернулись от нее. Я рассказала об этой мудрой и красивой женщине, которая с бесконечным терпением относилась ко мне в пору моей неистовой юности и постаралась направить мою страсть в разумное русло. Именно она помогла мне стать знаменитой фигурой среди людей, которые отводят женскому полу только второстепенные роли.

Однако, делясь с Эмили воспоминаниями о матери, я не упоминала о тех страстях и желаниях, которые приходят обычно в более зрелом возрасте. Эти страсти и желания моя мать также помогла мне воспринять как нормальные — и дай бог, чтобы каждая мать смогла бы когда-нибудь достичь такого уровня взаимопонимания с подрастающей дочерью. Эмили пока была слишком юной, чтобы познавать все, что касается любви и отношений полов.

Но малышка сказала:

— Ты сейчас думаешь о… всех этих глупостях, которыми занимаются взрослые. Ну, как тогда, когда я видела, как ты целуешь Салимар. У тебя нет необходимости говорить мне об этом. С этим все в порядке. Хотя я думаю, что на самом деле вы обе ненормальные. — Лицо Эмили стало серьезным. — Я догадываюсь, что поцелуй — норма для взрослых.. И все остальное — тоже. Как мне кажется, Дерлина однажды сказала мне, что я сама все об этом узнаю, когда немного подрасту. Может быть, я полюблю больше всего мальчика. Но может быть — и девочку. Но Дерлина говорит, что в любом случае это сопряжено с большими тратами времени. И еще она говорит, что каждый раз, когда мне в голову приходят подобные мысли, я должна усиленно тренироваться с мечом. Потому что меч — единственный мой надежный друг. И я догадываюсь, что она говорит правду, потому что Дерлина — лучший воин в Галане. Капитан Стражи Маранонии.

Так я выяснила, что капитан Дерлина — это была женщина-великан, которую я видела в день встречи и которая так напоминала мне Полилло.

Эмили презрительно скривила губы и сообщила мне:

— Я не очень часто думаю обо всех этих взрослых глупостях. Вот почему я не очень хорошо владею мечом.

Затем девочка дотронулась до моей волшебной руки, и я почувствовала удар мощного энергетического импульса ее магического биополя.

— Но иногда, — продолжала Эмили, — мне удается кое-что другое. Время от времени я заставляю невкусное стать вкусным. Например, в тех случаях, когда продукты становятся гнилыми. Все так радуются, когда мне удается сделать их свежими. В других случаях я могу хорошее превратить в плохое. Например, в тех случаях, когда Дерлина очень много выпивает и становится ненормальной. Я заставляю ее остановиться. Я заставляю ее выпивку пахнуть, как, — Эмили непроизвольно дернула носом, — протухшая рыба. Я могу делать еще многое другое. Но только иногда. Я могу сделать так, что солнце будет греть немного слабее. — Эмили вздохнула. — Это довольно трудно. Но у меня иногда получается. Я делаю облако. И становится холодно. Затем я заставляю облако растаять. И снова возвращается тепло. — Эмили пожала плечами и посетовала: — Это довольно скучно. Но это делает Пальмираса счастливым. Он мой учитель. Поэтому мне доставляет удовольствие делать его счастливым.

Малышка зевнула. Похоже, события насыщенного дня окончательно ее утомили.

— Ты действительно победила Архонта? — спросила неожиданно она.

Я ответила, что да.

— И ты победила эту… ну, дрянную тетку? Раньше? Ведь победила?

— Да, — ответила я, — победила. Ее зовут Новари. Тебе, пожалуй, это следует знать.

Эмили еще шире зевнула и сказала:

— О, я знаю ее имя. Мне просто ненавистно его произносить. Я подозреваю, что когда я произносила ее имя… это придавало ей дополнительную силу. Поэтому я старалась этого избегать. Иногда она выглядит как женщина. Иногда как большая птица. И она играет на лире. Очень странная музыка. Все говорят, что это чудесная музыка. А я думаю, она отвратительна. И однажды, когда эта дрянь снова начнет играть на лире, я обязательно доберусь до нее и оборву все струны. После этого люди уже не будут внушать себе, будто она их богиня.

Вслед за этим глаза Эмили закрылись, вскоре ее милое бормотание превратилось в легкое дыхание спящего ребенка. Во сне она немного шевелила губами, напоминающими бутон розы.

Ее дыхание пахло парным молоком.

Прежде чем я успела покинуть келью Эмили, она прошептала мне, как будто бы очнувшись на секунду от безмятежного сна:

— Мне так жаль, тетя Рали, что мне пришлось разбудить тебя. За дверью меня ждала Дерлина. Она всхлипнула и смахнула слезу.

— Не смогла удержаться, чтобы не заглянуть, капитан, — произнесла она хрипло.

— Называй меня Рали.

Она вскинула голову и сказала:

— Хорошо, пусть будет Рали. Так или иначе, я заглянула и увидела тебя и малышку. В этот момент наша сиротка выглядела такой счастливой оттого, что встретилась наконец с любимой тетей Рали, что я чуть было не лишилась чувств.

Большим кулаком Дерлина размазала по щеке еще одну невольно навернувшуюся слезу.

Внезапно в коридоре послышался какой-то неясный шум, и Дерлина мгновенно повернула голову и начала внимательно прислушиваться. Оказалось, что мимо проходит очередная смена караула, поэтому Дерлина снова переключила внимание на меня. Я с удивлением заметила, что ее лицо приобрело смущенное выражение. Заметно стесняясь, она попросила меня:

— Я бы посчитала за великое одолжение, сделанное одной сестрой для другой, если бы ты предпочла не распространяться о том, как я тут раскисла и пустила слезу.

Вслед за этими словами лицо Дерлины внезапно осветилось улыбкой.

— Новобранцы называют меня за глаза Каменное Сердце. И мне не хотелось бы испортить эту репутацию.

— Пока ты со мной, — уверила я Дерлину, — тебе нечего бояться за свою репутацию. Я имею весьма длительный опыт общения с женщиной, которую ты мне напоминаешь.

Мы двинулись по подземному коридору. Дерлина сопровождала меня на встречу с лидерами Галаны. На сей раз встреча была назначена на необычно поздний час.

— Мне кажется, что я уже кое-что слышала об этом, — сказала Дерлина, — припоминаю, что ты спросила что-то сразу после нашей встречи. — Выражение ее лица стало серьезным. — Ты спросила тогда: «Полилло?», а я ответила: «Нет, я Дерлина». Ты, по всей вероятности, думаешь о той, которую навечно запечатлели в мраморе. О моей двоюродной бабушке Полилло. Некоторые уверяют, что мы с ней удивительно похожи. — Серьезное лицо Дерлины стало почти нахмуренным. — Обычно, подозреваю, новобранцы пытаются подобрать ключи к доброй стороне моей души.

— Ты не только почти ничем внешне не отличаешься от Полилло, — сказала я. — Но у вас одинаковая манера разговаривать, а главное — одинаково грозная внешность и наидобрейшее сердце.

Дерлина вновь улыбнулась.

— Почем я знаю? — с грубовато-шутливой интонацией в голосе пророкотала она и широко размахнулась, чтобы «по-дружески» шлепнуть меня по спине. По-видимому, она вовремя спохватилась, потому что вспомнила, что такой шлепок может свалить с ног сразу нескольких быков. Я устояла.

— Извини, — виновато произнесла она. — Так я и вправду похожа на бабушку Полилло?

— Как две капли воды, — ответила я, — поверь, что лучше меня ее не знал никто. Понимаешь, мы с Полилло вместе выросли. И в один день поступили на службу в Стражу Маранонии.

— Вместе с Корайс, — подтвердила Дерлина, при этом кивнув. — Рали, Полилло и Корайс. Величайшая троица воинов за всю историю Стражи Маранонии.

Дерлина весело рассмеялась. Тем самым жизнерадостным смехом, который отличал Полилло. Я поежилась. В этом было что-то сверхъестественное.

— Ты была достойна гораздо лучшей участи, Рали, — сказала богатырша, — судьба тебя явно не баловала. Уж и не знаю, сколько молодых женщин без конца сносили оскорбления и обвинения в тупости и неповоротливости со стороны въедливых сержантов, которые день за днем твердили одно и то же — как посмели они оскорбить своим презренным присутствием Стражу Маранонии?! Как у них не горит земля под ногами? Та самая земля, по которой некогда ходили три наиболее великих в истории воина: Рали, Полилло и Корайс?!

Я тихо рассмеялась.

— В свое время нас называли тремя самыми плохими стражницами, которые, как никто, чернят репутацию Стражи. Должна со всей откровенностью признаться, что в годы юности мы проломили гораздо больше черепов во время попоек и кутежей в трущобах, нежели на полях сражений.

— Об этом я тоже слышала, — сказала со смехом Дерлина, — слышала, судя по всему, в некоторых из тех кабаков, в которых вы бывали. Они носят теперь ваши имена. На стенах висят картины с изображением наиболее нашумевших драк. Владелец любой из этих таверн поклянется, что винные пятна на полу — свидетельства многочисленных набегов, которые именно вы совершали на его заведение.

— Что было, то было, но клянусь, что тот бочонок вина разбила не я. Это была Полилло. Если я правильно помню — о голову какого-то охранника. Он совершил непоправимую ошибку — позволил себе злую иронию по поводу интеллекта Полилло. Ты ведь знаешь, она очень чутко реагировала на такие «шуточки».

— Я слышала, что она придушила того типа, — сказала Дерлина.

Она обняла воздух своими длинными, красиво очерченными руками, чтобы показать, как именно Полилло придушила обидчика, и прижала их к своей пышной груди.

— Вот так. Удавила между грудями.

— Не исключено, что кого-нибудь другого она трахнула бочонком по голове, — предположила я, — в этих кабаках всегда было много задиристых парней, которые то и дело напрашивались на неприятности.

На этот раз Дерлина слабо улыбнулась. Она уже думала о предстоящих событиях. Я могла прочитать это по ее открытому лицу, как будто бы передо мной вновь стояла сама Полилло, мой старый друг.

И на сей раз лицо Дерлины было озабоченным

— Я не отношу себя к нытикам, Рали, но должна признать, что нас крепко блокировали в Галане. Здесь уже не осталось почти ничего, кроме равнины, усыпанной валунами и скальными обломками. — Дерлина с силой сжала свои внушительные кулаки, всем видом показывая решимость уничтожить невидимого врага. — Ты, черт побери, собираешься схватить нас за шею? — Дерлина изобразила, как хватает врага и теряет его, как крысу. — Собираешься крепко потрясти нас? Привести нас в чувство?

— Я понимаю тебя так, Дерлина, — произнесла я, — что, по твоему разумению, твои соратники по оружию утратили боевой дух?

— Ни в коем случае, — ответила Дерлина, совершенно не обращая внимания на мой сухой тон, — и думать об этом не моги!

Она с такой силой шлепнула себя по лбу, что в первый момент я испугалась за ее здоровье. Потом шлепнула по лбу еще раз, так же крепко, и я поняла, что все в порядке.

— Возьми, к примеру, прошлую ночь, — заметила Дерлина.

— Я все видела.

Богатырша остановилась и положила руки на свои внушительные бедра.

— Отлично! — воскликнула она. — Я очень рада, что все видела! Тогда ты хорошо понимаешь, что я имею в виду.

Еще одна тень набежала на ясное чело Дерлины.

— Клянусь всеми обитателями небес, которые, как никогда, равнодушны к нашим нуждам, ты никогда не видела ничего подобного! Не сомневаюсь в том, что эта стерва Новари ударила в нас чем-то магическим. И что же вышло? Она убила немало и своих солдат. Черт побери, на этот раз мы могли их победить! Все, что от нас требовалось, — подняться и идти в бой! Мы смогли бы заставить завыть немало сифилитичных шлюшек, если бы немного усилили нажим. Поднялся бы вой до небес по их бессердечным отродьям, которых мы послали бы в ад, — именно туда, где им настоящее место.

Дерлина снова двинулась вперед. Шаг ее ускорился, стал более энергичным, твердым и злым. Мне пришлось напрячься, чтобы не отстать.

— Будь я там, — рокотала Дерлина, — исход сражения был бы иным. Но Пальмирас и Квотерволс вдвоем насели на меня и заставили отказаться от моей затеи. Они сказали, что было бы непростительной глупостью рисковать командиром Стражи в открытом неравном бою с Новари. Со стороны Новари это был очередной отвлекающий маневр, зондаж быстроты нашей реакции и способности противостоять нападению. Проверка нашей силы. Понимаешь, мне ни к чему всякие такие «пробы». Черт побери, почему бы не трахнуть по врагу — и вся недолга! Почему бы не выйти из крепости и не очистить от него все холмы?!

Я не стала возражать, хоть и не считала, что богатырша права, но тут я поняла, что Дерлина снова и снова вдумывается в свои слова — и постепенно осознает свою ошибку.

Дерлина тяжело вздохнула и сокрушенно произнесла:

— Не обращай, пожалуйста, на это никакого внимания, Рали, я только хотела… ну ты знаешь…

— Приподнять с котла тяжелую крышку, — предположила я, — и дать выход пару?

Дерлина поморщилась. Затем призналась:

— Да, что-то вроде этого. — Но через мгновение она упрямо тряхнула головой и сказала: — Так или иначе, мы должны что-то придумать. Нужны решительные действия. А мой внутренний голос подсказывает мне, что дело зашло так далеко, что нам остается либо действовать решительно, либо умереть. Предстоит еще один — последний — раз повыше подбросить кости судьбы. И плевать на богов, которые нас породили!

Второй раз за сегодняшний вечер я не спешила с ответом. Хотя на этот раз Дерлина была совершенно права.

Дерлина привела меня в комнату с высоким сводчатым потолком. Простым смертным потребовалось бы много лет, чтобы выкопать под холмами столько земли и вынести ее на поверхность. Эта огромная пещера была освещена ярким голубым светом, стиравшим все тени. Добрая половина пещеры была занята разнообразными машинами странного вида. От них исходило легкое потрескивание, свидетельствующее об очень высоком напряжении магического поля.

Некоторые из этих машин возвышались, как башни, другие — напоминали округлые валуны, которые довольно шумно работали, а также — с прозрачными смотровыми окнами, которые давали представление о том, что делается внутри магических печей.

Некоторые из волшебных машин были небольшими и довольно изящными: стеклянные паутинки с разноцветными шариками плавленого горного хрусталя, которые непрерывно двигались вдоль нитей, создавая необыкновенное зрелище; хрустальная трубка, из которой периодически вырывалось красноватое облачко, от которого доносился райский аромат.

Среди этих машин непрерывно, как лунатики, бродили несколько заклинателей с красными от недосыпания глазами; их заштопанные во многих местах одежды равномерно колыхались и мерно шелестели в такт шагам. Заклинатели то и дело производили мелкие исправления, что-то настраивали, регулировали, нажимали на кнопки, вращали колесики, не забывая при этом прошептать необходимые заклинания, покрошить сверху нужную в каждом случае сушеную травку.

И благодарные машины урчали, двигались, шипели, с радостью, не останавливаясь ни на секунду, занимались своим делом и создавали волшебные предметы в невероятном количестве. У меня даже закружилась голова, когда я принялась наблюдать за пульсациями магической энергии с помощью божественного глаза.

За машинами располагалась небольшая ровная площадка, посреди которой виднелось огороженное перилами углубление.

От этого углубления исходило мощное свечение. На противоположном конце вдоль перил двигались три знакомые мне фигуры.

Мы с Дерлиной направились к этому углублению, прокладывая довольно извилистый путь среди чудесных машин. Я с трудом угадывала принципы, заложенные в основу их действия. Некоторые отдаленно напоминали мне даже устройства, использовавшиеся Архонтом, которому чуть-чуть не удалось уничтожить Ориссу. Ведь именно я привезла чертежи этих машин после победы над Архонтом. Сейчас, с изумлением взирая на все то великолепие, которое окружало меня в волшебной пещере Галаны, я пришла к выводу, что с тех пор наши заклинатели далеко продвинулись на пути познания нового. Мне оставалось только удивляться и с трудом различать в контурах новых устройств очертания, весьма отдаленно напоминающие их прототипы.

Принципы действия и назначение некоторых из увиденных мною машин я не поняла. Однако я точно угадала, что они основаны на новых законах Универсальности, которые были открыты моим братом и Яношем и Янилой Серый Плащ.

Как только мы приблизились к углублению в полу пещеры, внутри его сверкнула молния. Через мгновение я услышала удар грома. Нас накрыло эхо, отраженное от этого углубления. Источник звука находился где-то далеко за его пределами, но молния, совершенно определенно, сверкала внутри углубления.

Я поспешила к перилам и заглянула внутрь.

Там я увидела миниатюрную модель Галаны и окружающего ее поля битвы. Впечатление было такое, как будто бы я заглянула в блюдце с прозрачной водой. Поверхность воды выглядела как ночное небо со скоплением грозовых туч у горизонта. А внизу возвышалась превосходно исполненная миниатюрная копия Галаны с мельчайшими подробностями — от мерцающих входов в пещеры, которые ведут прямо в сердце укреплений, до мигающих, как удаленные звезды на ночном небе, вражеских костров на холмах. Я смогла даже различить маленькие, похожие на движущиеся тени фигурки солдат.

Уголком глаза я уловила всплеск молнии. Ее копьевидное острие злобно ударило из скопления грозовых туч прямо в площадку перед главными воротами нашей крепости. И снова я заметила, что раскаты грома доносятся откуда-то со стороны, а не рождаются внутри углубления. Как и в первый раз, после задержки продолжительностью всего в один вздох я услышала удар грома со стороны. И я наконец поняла, что гроза, бушующая внутри углубления, на самом деле собирается как раз над моей головой.

Вдоль внутренней поверхности углубления располагалась винтовая лестница с небольшим уклоном, поэтому заклинатели имели возможность приближаться к любому участку миниатюрного изображения Галаны и ее окрестностей. Я быстро сообразила, что в другой ситуации, в условиях мира, им не составило бы особого труда создать заклинания для смягчения погоды, ускорения созревания хлебов и, более того, обуздать яростные весенние паводки.

Именно с такими устройствами встретился мой брат во время путешествий в Ирайю и Тирению.

Нечто подобное я встретила у Архонта. Это была часть его машины судьбы, которая несла всем гибель и разрушение. Архонт использовал свою дьявольскую машину для того, чтобы создать ложное подобие Ориссы, в которое он надеялся заманить меня. Но Архонта подвело недостаточно хорошее знание нашей столицы. Поэтому он соорудил плохую копию, что в конце концов привело его к гибели.

Преодолев немалое изумление, я начала пристально изучать детали этого волшебного «глобуса». Рядом никого не оказалось, и я молча смотрела, как он медленно вращается вокруг невидимой оси. Я заметила, что изображение меняется автоматически, иногда показывая нашу крепость в мельчайших подробностях, иногда — каменистую равнину, начинающуюся сразу за баррикадами, построенными ее защитниками. Однажды изображение сфокусировалось на холме, где прошлой ночью притаились мы с Пипом и наблюдали за сражением. За этим холмом виднелась темная извилистая линия — дорога, ведущая к разрушенному порту, где, спасая жизнь Эмили, погибала капитан Келе.

Внезапно изображение надвинулось прямо на меня, я почувствовала, как напряглись струны моего магического биополя, потом поддались мощному воздействию, и я услышала, как внутри меня потрескивают и вновь оживают спавшие доселе узлы.

Не сдержав любопытства, я сфокусировала свой божественный глаз на дороге. Изображение на «глобусе» мгновенно застыло. Потом оно медленно качнулось и, как будто с помощью телескопического объектива, приблизилось и стало исключительно контрастным. Волшебной рукой я показала на дорогу, мысленно пожелав, чтобы передо мной появилось изображение порта. Картинка возникла так внезапно, что я чуть было не бросилась на пол, чтобы избежать столкновения. Я смогла в мельчайших деталях рассмотреть руины, где капитан Келе приняла свой последний бой.

Неожиданно за моей спиной раздались взволнованные голоса. Я так глубоко ушла в свой непроизвольный эксперимент, что не заметила, как Дерлина тихо вышла из помещения. Теперь она вернулась, приведя с собой заклинателей, которые, судя по всему, уже некоторое время в восхищении стояли рядом и молча наблюдали за ходом эксперимента. Больше всего их волновало, сколь я сильна в своем мастерстве. Сможет ли великая Рали Антеро показать, на что она в действительности способна?

Я обернулась, чтобы принести извинения за несанкционированное вторжение и манипуляции с магической моделью панорамы сражения. Но вместо сердитых взглядов я увидела, что все четверо смотрят на меня с таким изумлением, как будто бы я только что совершила необыкновенное открытие. Пип растерянно чесал в затылке, Дерлина молча смотрела на меня, широко раскрыв глаза, а Пальмирас и Квотерволс не переставая обменивались удивленными взглядами.

Первым нарушил молчание Главный Заклинатель:

— Как тебе удалось сделать это, Рали?

— Сделать — что?

— Заставить нашу панораму переместиться, — вступил в разговор Квотерволс.

— Извините меня, — ответила я, — не знала, что это запрещено. Надеюсь, я не причинила никакого ущерба?

— Ишь ты, «запрещено», — пророкотал Пальмирас. В его желтых глазах колдуна закипало некое чувство, которое показалось мне полной растерянностью, смешанной с восхищением. — Моя дорогая Антеро, — сказал он, — то, что тебе сейчас удалось, раньше было абсолютно невозможно. Как же мы могли думать о том, чтобы запретить или разрешить то, что нельзя сделать?

— Для того чтобы совершить нечто похожее, требуются совместные усилия Пальмираса и еще шести-семи заклинателей, — уточнил Квотерволс. — И им иногда приходится сосредоточиваться в течение всего дня.

— И вдруг появляешься ты, друг мой, — сказал Главный Заклинатель, — и заставляешь нашу видеораму весело плясать под свою дудку, вызываешь то один вид, то другой — и все без каких-либо заметных усилий!

— Не смогу объяснить, как мне удалось это сделать, — сказала я, — в какой-то момент времени просто почувствовала, что смогу, — и все. Мне показалось, что если я попробую, то особого вреда не причиню. Попробовала — и получилось. Однако я думаю, что каждый раз не будет получаться так хорошо.

Я показала волшебной рукой на углубление, где располагалась видеорама. Вернулось прежнее изображение Галаны и вражеских костров на отдаленных холмах. Именно на эти костры я хотела более всего обратить внимание собравшихся вокруг меня защитников крепости.

— Даже не стоит пытаться, — сказала я, — приблизить изображение вражеского лагеря, чтобы мы смогли производить разведку, не выходя из пещеры. Новари намертво заблокировала эту возможность.

Я сконцентрировалась, затем с конца указательного пальца моей божественной руки слетела искра. Она помчалась по направлению к вражескому укреплению. Но незадолго до того, как она должна была ударить в землю вблизи одного из костров, искра как будто бы споткнулась, ярко вспыхнула и исчезла.

— Вот где расположена защита, поставленная Новари, — объяснила я, — очень прочная защита. Я не могу проникнуть сквозь нее.

Пальмирас вздохнул и провел рукой по спутанной и давно не стриженной бороде.

— В какой-то момент у меня зародилась надежда, — печально произнес он, — что тебе одной удастся совершить то, что долгое время не удавалось всем нам.

При этих словах Пальмираса я почувствовала зарождающуюся внутри волну гнева, но мне быстро удалось погасить ее.

— Простите меня, друг мой, — произнесла я, — будучи вашим гостем, не хочу показаться грубой. Но я хотела бы раз и навсегда определиться. Мой «геройский поступок», свидетелем которого вы были, ни в коем случае нельзя переоценивать. Ни один из тех — будь то мужчина или женщина, — на долю кого выпала нелегкая участь пожизненно нести тяжкий крест заклинателя, не стал бы мне возражать. Свершения любого заклинателя не являются актами единоличного творчества. Они проявляются как итог действий многих людей. И только по злой прихоти богов, по каким-то неведомым причинам усилия одного из многих выделяются, в то время как не менее существенные усилия более достойных, более храбрых и самоотверженных людей игнорируются. — Я взмахнула волшебной рукой, как бы стараясь охватить видеораму и все магические машины Пальмираса. — Какими бы замечательными ни показались несведущему наблюдателю все эти машины, являющиеся венцом магии и колдовства, я, к великому сожалению, знаю, что они — ничто по сравнению с возможностями Новари. У нее в сотни раз больше машин. У нее в сотни раз больше заклинателей, которые, так же как и наши, день за днем, час за часом поддерживают их работу. Кроме того, у Новари есть послушная марионетка — Като, армия которого, стоящая у стен крепости, значительно превосходит по численности наш маленький гарнизон.

Тем не менее вам удавалось сдерживать непрерывное давление со стороны Птицы Лиры на протяжении многих месяцев. Независимо от того, с какой силой она обрушивала на крепость магические удары, вы не только смогли каждый раз успешно восстанавливаться, но и наносить ответные удары по нападавшим. А это, мой мудрый Пальмирас, является самым убедительным аргументом в вашу пользу. Думаю, что со мной согласились бы все жители Галаны — от мала до велика.

Поэтому все, что я могу предложить вам, — это свежий взгляд на тактику и стратегию обороны, мои возможности заклинателя. Но в конце концов, когда дело снова дойдет до рукопашной, мы должны будем действовать сообща. И не один какой-нибудь человек, а все те, кто примет участие в сражении, будут героями.

Пальмирас с пристальным вниманием выслушал то, что я сказала. Мне было приятно почувствовать, что мои слова ни разу не вызвали возражений. Более того, он кивал в знак согласия. Квотерволс и Пип радостно улыбались. Будучи людьми, которые не один раз делом подтвердили свою храбрость, они лучше всех остальных поняли, что я имела в виду, говоря о переоценке «геройского поступка».

И снова я увидела, как Дерлина смахнула навернувшуюся слезу. Вслед за этим она сказала:

— Нет ничего приятнее для души, чем врезать пару раз по вражеским задницам.

Наконец я предложила:

— Почему бы мне самой не осмотреть поле брани — завтра же утром? После этого мы все сядем и попробуем высидеть нескольких цыплят.

Моя шутка не вызвала особого веселья. Более того, вскоре мне пришлось пожалеть о сделанном в ней сравнении. Потому что выяснилось, что то «яйцо», с которым я пришла на военный совет, могло быть высижено только мной.

На следующий день на нас обрушилась яростная буря со шквалистым ветром и проливным дождем. Потоп был настолько силен, что заставил обе стороны отказаться от очередного сражения. В противном случае войска и вооружение увязли бы в глубокой жидкой грязи и вскоре бы заблудились — настолько плохой была видимость. Поэтому враг оставался на своих высотах, пока защитники крепости залечивали раны, латали одежду, точили оружие.

В сопровождении Дерлины я решила обойти лагерь, чтобы получить по мере возможности полные представления об истинном состоянии войск. На первый взгляд картина была довольно удручающая. По моим подсчетам, обитателей Галаны насчитывалось не более двух тысяч человек, которым противостояли, по словам Дерлины, силы Като в пять раз большей численности.

Из наших воинов только двести пятьдесят были Стражницами Маранонии, многие из них — седовласыми, преклонного возраста, как и те женщины со стальными взглядами, которые отвечали за безопасность Эмили.

А в начале сражения в их рядах было полторы тысячи воинов — обычная численность Стражи… не считая пенсионеров. В который раз за всю славную историю Стража Маранонии была поставлена на грань полного уничтожения — до последнего воина, способного удержать в руках хотя бы кинжал.

Остальные силы были представлены смешанными частями из очень опытных отставных Стражниц, фронтовых разведчиков, солдатами, обученными воевать в горных условиях и в пустыне. В ту пору, когда войска, ведомые Квотерволсом, совершали вошедший впоследствии во все учебники тактики отход в Галану, их насчитывалось три тысячи человек. Теперь же из них оставалось менее тысячи семисот.

Дерлина заверила меня, что силы Новари понесли гораздо более тяжелые потери.

— Но Новари может приказать Като призвать на службу столько солдат, сколько ей потребуется, — сказала я.

Сразу вспомнив свое недавнее столкновение с Нэтом, я добавила:

— Они выплачивают золотой за каждого молодого воина. А это означает не только то, что Новари имеет практически неограниченный источник пополнения потерь в живой силе. Самое главное состоит в том, что скудеет кровь Ориссы, ее жизненная энергия, потому что получается так, что мы сами убиваем свое будущее. Будь у них трижды мозги набекрень — но это наши, орисские парни.

Иногда Новари напоминает мне демона с несколькими головами. Всякий раз, когда ты срубаешь одну из них, она тут же отрастает, но с лицом твоего лучшего друга.

Дерлина произнесла с угрозой в голосе:

— Ты только дай мне малюсенький шанс добраться до нее и как следует врезать! Когда я снесу своим топором ее поганую башку, она больше не отрастет. Это я гарантирую!

Ее эмоциональная реакция на мои слова свидетельствовала о том, что боевой дух Галаны не угас. Несмотря на то что за много месяцев тяжелой обороны силы защитников крепости подыстощились, я ни разу не встретила сомнений в необходимости продолжать борьбу до последнего.

Защитники Галаны постарались с максимальной пользой провести неожиданно подаренную судьбой передышку. На кухнях суетились повара, спеша приготовить как можно больше еды впрок. В полевых кузницах раздавался звон брони, стук молотков и кувалд по наковальням, гул пламени, вздохи кузнечных мехов, шипение и треск закаливаемого металла. Конюшни были вычищены, кони хорошо помыты и накормлены, клинки тщательно наточены, стрелы — заготовлены. Боевые колесницы и машины — отремонтированы и подготовлены к действию. Даже те, кто был ранен и не смог бы принять участия в предстоящем сражении, чинили одежду, оружие или конную упряжь для других.

А в волшебных мастерских Пальмирас и его заклинатели регулировали магические машины, ремонтировали сломанные и создавали новые заклинания, чтобы еще успешнее противостоять усилиям колдунов Новари. И эта невидимая борьба не прекращалась ни на мгновение. Бесконечная война велась в Других Мирах с переменным успехом. Атаки чередовались контратаками, за ними следовали новые взаимные удары, и ни одна из сторон не сдавала ни пяди позиций.

Но в течение этого относительно мирного дня все-таки происходили отдельные стычки. Локальные столкновения лишний раз проверяли прочность обороны противника и его готовность к ответному удару.

Буря пришлась как нельзя кстати контрабандистам, которые доставляли в крепость оружие и продовольствие. Выяснилось, что неподалеку припрятано многое из того, в чем остро нуждаются осажденные.

Шторм давал возможность безопасно выкопать припрятанное и отвезти в крепость, не опасаясь встречи с вражеским патрулем. Рано утром Пип ушел с одной такой группой контрабандистов и вернулся вечером очень обеспокоенным.

Он нашел меня вблизи видеорамы. Не вмешиваясь, я наблюдала, как работают Пальмирас и его заклинатели.

— Что-то там нечисто, капитан, — сказал Пип, — мои парни, которые только что вернулись с дела, рассказали, что все дороги вокруг стана Новари запружены тяжелыми телегами, там скопилась масса рабочих под охраной целой армии новобранцев. Моим людям пришлось в течение целого дня обходить этот район стороной, чтобы случайно не нарваться на патруль.

Я взглянула на волшебный глобус, стараясь сосредоточиться на отдаленных холмах, где располагался вражеский лагерь. Лагерь был частично закрыт ливнем, но сквозь его завесу я смогла различить мерцание множества огней. Эти огни непрерывно двигались.

— Мои гонцы говорят, что вся Орисса гудит от сплетен о Новари, причем каждая новая пострашней и похлестче предыдущей. Птица Лира укрылась на вилле твоего брата и никак себя не проявляет. Вместе с ней собрались почти все ее заклинатели. Они что-то замышляют. Как говорят, что-то хотят построить. Что-то очень большое. Собирают макет по частям, потом разбирают — и все начинают по новой.

Гонцы сообщают, что они почти завершили свою работу. Те парни, с которыми я встречался, называют поделку этой компании «проклятой хреновиной». А как же иначе, когда в ее изготовлении участвует сама Новари? Так или иначе, гонцы считают, что это новоизобретенное хитроумное приспособление не только было доведено до ума, но и уже втайне погружено на крытые повозки. Мои парни утверждают, что именно такие повозки они и видели. Караван повозок, поднимающихся в горы.

Пип показал на мигающие огни вражеских костров, которые отчетливо виднелись на видеораме, и сказал:

— Где-то вон там Новари собирается установить то, что она построила на вилле твоего брата. Это старый Пип нутром чувствует.

Я как бы продолжила мысль Пипа:

— Похоже, предстоит немного размяться и произвести разведку, а Пип?

Он нахмурился и возразил:

— И ты хочешь уверить меня в том, что не собираешься сама произвести эту разведку? Так, капитан?

Я вздохнула и произнесла:

— Не вижу никакой другой возможности.

Пип был категорически против моего участия в разведке. Остальные согласились с ним.

— Ты можешь бродить по холмам, — сказал Квотерволс, — в течение долгих часов или, может быть, даже дней. И не найти того, что ищешь. Черт побери, капитан Антеро, мы ведь даже не знаем, что представляет собой эта штука, которую Новари приготовила нам на погибель! Строго говоря, мы не уверены наверняка в ее существовании.

— Я думаю, мы должны признать, что она существует, — спокойно возразила я, — согласитесь, что вероятность достаточно высока. Кроме какой-то конструкции, обязательно должна быть магическая сердцевина. Энергетический центр.

Если бы не магическая защита, поставленная Новари, мы смогли бы обнаружить его на нашей видеораме и создать заклинания, которые позволили бы нам без особых усилий рассмотреть мельчайшие детали. Тогда я смогла бы проскользнуть под этой защитой и вплотную приблизиться к цели. И у меня была бы ничем не ограниченная возможность применить мое волшебное мастерство и узнать все, что нам необходимо.

Пальмирас начал закипать от злости.

— Ты ничем не отличаешься от своего брата, — горячился он, — умение гладко говорить является сущим проклятием рода Антеро. Прошлой ночью ты проповедовала нам высокие материи, касающиеся ложного и истинного геройства. Толковала о том, как великие дела совершаются за счет объединения духовных усилий многих, а не отдельных, пусть даже одаренных природой лидеров.

И вот при первой же представившейся возможности ты без каких-либо колебаний собираешься отправиться на дело в одиночку, чтобы еще раз испытать судьбу. Именно так и поступил бы твой брат Амальрик, и будь я проклят, если я поддамся на твои сладкоголосые речи!

Я усмехнулась. Потом спокойно возразила:

— А кто утверждал, что собирается сделать в одиночку? — Я показала на стоящих рядом Квотерволса, Дерлину и Пипа. Затем продолжила: — Мне потребуются несколько отчаянных головорезов для обеспечения моей безопасности. — Вслед за этим я показала на Пальмираса и продолжала: — И еще мне потребуется мастерство самого хитрого в Ориссе заклинателя, который прикрывал бы мои тылы.

После моих слов все мгновенно заулыбались.

Не правда ли, странно, как быстро испарилась их настороженность и исчезло стремление возражать, когда они убедились, что их жизнь будет поставлена на кон в той опасной игре, которую подготовила нам судьба?

Таковы были герои, защищавшие Галану.

— Льсти не переставая, и я навеки твой, дорогая Антеро, — произнес Пальмирас, — твой брат частенько так поговаривал…

Заклинатели, которые по долгу службы владели вопросами, связанными с погодой, предсказали, что после захода солнца шторм немного утихнет. Более того, они пообещали, что смогут на короткое время стабилизировать ее — может быть, на несколько часов, пока колдуны Новари не почувствуют, что за этим стоит чужое заклинание, и тут же его не заблокируют.

Пальмирас добавил, что он гарантирует такое насыщение неба над Галаной заклинаниями, что скроет нас, пока мы будем подкрадываться к вражеским позициям.

— Вы должны подойти к передней линии обороны противника как раз в тот момент, когда я создам первое заклинание прорыва, — объяснил Пальмирас, — это позволит вам проскочить без сучка и задоринки. У вас не будет возможности дать мне знать, когда вы начнете возвращаться, поэтому будет лучше всего, если мы с вами сейчас назначим точное время. Тогда я смогу создать второе заклинание, которое поможет вам в целости и сохранности вернуться домой. — На короткое время Пальмирас задумался. Потом добавил: — Конечно, приходится гадать на кофейной гуще, даже в этот век профессионального колдовства. Но все-таки я надеюсь, что погода будет на нашей стороне, по крайней мере в течение трех часов. Думаю, что это я могу предсказать с достаточно высокой вероятностью. Считайте это нашим предложением. Каковы ваши предложения, моя дорогая Антеро? Сколько времени вам потребуется?

Я посмотрела на остальных участников предстоящей операции. Все пожимали плечами. Тогда я решила:

— Пусть будет три часа.

Было решено, что наиболее надежным способом отсчета времени должна стать система сигналов, передаваемых из крепости. Вспышки света должны были предшествовать моментам начала действия заклинаний прорыва, которые обещал создать Пальмирас. Первая вспышка откроет отсчет первого часа. Следующая будет через час. Когда мы заметим четвертую — наше время истечет. При этом мы пришли к общему мнению, что после четвертой вспышки мы должны будем немедленно отходить, независимо от того, достигнем цели или нет, и как можно быстрее возвращаться к передовой линии обороны. Второе заклинание прорыва, нашего прорыва домой, в Галану, Пальмирас обещал создать вскоре после четвертой вспышки, поэтому наша задержка или промедление могли обернуться катастрофой.

Пальмирас повторил несколько раз, что лучше всего, если мы сможем увидеть четвертую вспышку у самой линии обороны.

После того как мы во всех деталях обсудили и согласовали предстоящую операцию и подготовились к ней, я сумела выкроить несколько минут, чтобы навестить Эмили. Я обещала ей, что не уйду, не попрощавшись.

При встрече она очень обрадовалась и тут же сообщила, что у нее есть для меня замечательный сюрприз.

— Пообещай мне, тетя Рали, что ты обязательно пойдешь со мной, — возбужденно попросила Эмили, схватила меня за рукав, — скажи, что не откажешься, пожалуйста!

Я настроилась отдохнуть перед предстоящим делом, но Эмили так радостно улыбалась, что я не смогла не согласиться.

Племянница вывела меня из кельи. За нами молча двинулись неотступные тени — две пожилые стражницы, телохранители Эмили. Шрамы на их лицах свидетельствовали о том, что у обеих за плечами немало сражений. Их звали Торпол и Уини. Это были очень высокие, сильные, суровые женщины. Но их глаза начали излучать необыкновенную нежность, когда они смотрели на Эмили.

Дождь на короткое время прекратился, и она стремглав бросилась вперед, радостно шлепая по лужам, наслаждаясь неожиданной свободой. Эмили широко размахивала руками, напоминая большую птицу в своем голубом плаще с капюшоном.

— Она и есть то, за что мы сражаемся, капитан, — сказала Торпол.

— В прежние времена была Орисса, — добавила Уини, — я дала клятву защищать ее, будучи совсем юной. Затем Ориссу у нас предательски отобрали. Так что теперь осталась только Эмили.

— Она имеет в виду, что мы стоим за жизнь последнего Антеро, — вступила в разговор Торпол, — если Эмили погибнет, то Орисса уже не возродится. Так все говорят. И я в это верю.

Я не стала уточнять, что Эмили не была последней из рода Антеро. Если уж на то пошло — здесь была и я: Рали Антеро. Но я не думаю, чтобы кто-либо из обитателей Галаны смог ясно представить себе, кем я являлась на самом деле — привидением или живым человеком. Положа руку на сердце, я должна признать, что и сама этого не знала…

Не знаю и сейчас, когда пишу эти строки.

Эмили провела нас сквозь перелесок, который окружал храм Галаны. По тому, как расслабленно следовали за нами телохранительницы, я сделала вывод, что они не раз ходили с Эмили этим путем. Пахло листвой — тот самый запах, который называют «осенний чай». Когда мы с Эмили вошли в храм, Уини и Торпол остались снаружи у входа, чтобы нас никто не потревожил.

Как только я вступила на каменный пол храма, меня захлестнул поток воспоминаний.

Я прошла мимо знакомого ящичка для пожертвований, расположенного на подставке недалеко от входа, и направилась по священным камням прямо к алтарю, где возвышалась статуя богини Маранонии. Прямо над ней, в потолке, — как и в прежние времена, было расположено витражное окошко. Когда я была здесь в последний раз, сквозь него пробивались лучи яркого летнего солнца. Сейчас же свет был холодным и слабым, поэтому статуя богини казалась какой-то отчужденной.

Те же самые фрески с изображением в исторической последовательности победных сражений Стражи Маранонии украшали стены храма. Среди них я нашла и ту, которая была посвящена моей победе над Архонтом. Когда я последний раз рассматривала эту фреску, она была только-только нарисована. Сейчас же она потускнела, как и все остальные.

Эмили увлекла меня к небольшому бассейну, устроенному на мраморном возвышении вблизи алтаря.

— Прежде всего нам потребуется немного воды, — объяснила она, — особенной воды. Для определенной цели.

Из кармана плаща Эмили достала чашку, которую тут же погрузила в бассейн. В тот момент, когда чашка коснулась поверхности воды, до меня донесся легкий аромат. Эмили подняла чашку, и капли, сверкая, как маленькие алмазы, быстро побежали по ее стенкам и, чуть-чуть помедлив, начали падать в воду. Соприкасаясь с поверхностью воды в бассейне, эти капли шипели так, как будто бы они были каплями расплавленного металла.

— Он уже был волшебным, — сказала Эмили, показывая на бассейн, — но недостаточно.

Манера говорить Эмили постоянно приводила меня в состояние искреннего восторга и изумления.

Она подняла и показала мне большой и указательный пальцы, раздвинутые на очень незначительное расстояние, как бы стараясь подчеркнуть, сколь ничтожны волшебные свойства воды в бассейне.

— Поэтому мне пришлось немного постараться… ну, вроде как поиграть. И она стала более волшебной. И знаешь что?

— Что?

— Хорошо, что у меня на этот раз получилось то, что я загадала, — задумчиво отвечала Эмили, — потому что теперь выясняется, что мне потребуется очень много волшебной воды.

И мое маленькое сокровище, моя дорогая Эмили широко раскинула руки, чтобы показать, сколько именно заколдованной жидкости ей необходимо.

— В-о-о-т столько! — нараспев произнесла она.

Вслед за этим девочка увела меня за статую Маранонии, а там стояло залитое холодным светом маленькое деревце в цветочном горшке.

Высотой мне по пояс, деревце было сероватого цвета, с шестью-семью изящными веточками, каждая из которых не длиннее моего мизинца. На деревце остался один-единственный серебристый лист. Непропорционально большой, он выглядел очень изящно благодаря изящным очертаниям и рельефным прожилкам.

— Тетя Рали, ну скажи — разве не прелесть?! — воскликнула Эмили.

Вслед за этим она стремглав подбежала к дереву и опустилась перед ним на колени.

Она начала выливать в цветочный горшок воду из чашки, которую чудом не расплескала по дороге, и нараспев произносить волшебные слова:

Вода заструилась из маленькой чашки. Удивительно, как много жидкости вмещалось в столь маленькой посуде, она лилась и лилась, пока Эмили произносила детскую считалку, забурлила у ствола дерева, перелилась за край горшка и расплескалась на каменном полу храма.

Когда девочка закончила произносить заклинание, она осторожно опустила чашку. Вслед за этим хлопнула в ладоши, воскликнув:

— Эмили — не перечь!

Маленькое дерево замерцало, и серебристый оттенок его единственного листа стал ярче. Я смогла уловить, как в него начала вливаться магическая энергия. Корни впитывали соки, поступающие из Других Миров, и я отчетливо ощутила, как растение начало расти и наливаться упругой силой.

— Прекрасное дерево было нарисовано в книге дяди Амальрика, — сказала Эмили, — но я на самом деле не читала эту книгу. Я только недавно начала учиться читать. Но дядя Амальрик часто использует очень трудные слова. Поэтому я попросила, чтобы Пальмирас, Торпол и Уини по очереди читали и объясняли мне сложные места. Так я узнала почти все о приключениях дяди Амальрика и его соратников, когда они путешествовали в поисках Дальних Королевств. Мое любимое место в книге — когда они добрались до волшебного дерева. Дерева с серебряными листьями.

Эмили показала на цветочный горшок с волшебным саженцем и пояснила:

— Вот и я сделала такое же. — Затем ее личико исказилось. Девочка с досадой произнесла: — Но оно почему-то очень маленькое. И не хочет подрастать в этом холоде. Но я все-таки сумела заставить его выпустить лист с помощью волшебной воды.

Эмили слегка потрогала лист, и он шевельнулся под ее пальцами. Казалось, что он стремится спрятаться от чужака, как это делает застигнутый врасплох котенок.

— Может быть, ты используешь мой лист, тетя Рали, чтобы выиграть войну? — спросила Эмили с видом жрицы, размышляющей о судьбах паломников. — . Это моя главная цель. Надеюсь, что лист поможет. Я без конца поливаю его, создаю заклинания, чтобы он рос и наливался силой. Я потратила на него немало труда.

Услышав это, я расчувствовалась и чуть было не прослезилась. Подумать только — ребенок беспокоится о таких ужасных вещах. И кропотливо, день за днем выискивает возможности помочь взрослым. Но я не могла понять, каким образом наше положение может спасти лист — пусть даже с самого волшебного в мире дерева.

Я заметила:

— Это замечательно, Эмили. Я горжусь, что ты научилась создавать такие вещи. Не думаю, что Пальмирасу удалось бы так просто материализовать дерево, нарисованное в книге, и тем более вырастить его. Я точно не могу сделать ничего подобного.

— Но оно не из книги, — запротестовала Эмили, — дядя Амальрик подсказал мне идею. После этого я представила лес, в котором растут такие деревья. Но они оказались слишком большими для меня, я не смогла бы и приподнять ни одно из них. Поэтому я взяла одно семечко и вырастила дерево.

То, что рассказала мне Эмили, казалось удивительным. Маленькая девочка научилась с легкостью перемещаться из одного мира в другой. На это обычно были способны только заклинатели с многолетним опытом.

— Лист еще не совсем готов, — пояснила Эмили, — ему нужно немного подрасти. Я думаю, что он отделится от ствола, когда у нас выпадет первый снег. Вот тогда он созреет.

— Почему ты в этом уверена? — спросила я. Эмили пожала плечами и ответила:

— Знаю — и все. И знаешь что? Я уверена, что в этом году снег выпадет в день моего рождения. Именно в этот день лист должен будет отделиться от ствола, и с его помощью можно будет победить эту мерзкую тетку. Разве это не прекрасный подарок к моему дню рождения, тетя Рали?

— Подожди-ка минутку, Эмили, подожди… Твоя любимая тетя Рали немного сбита с толку. Сначала ты показала мне заколдованный бассейн в храме, потом — созданное с помощью заклинаний дерево, а теперь ты предсказываешь погоду. Погоди, дай старому солдату собраться с мыслями.

Я присела рядом с цветочным горшком, в котором Эмили вырастила свое замечательное дерево, и крепко ее обняла. Девочка прильнула ко мне.

Вслед за этим спросила:

— Ну что, ты наконец готова?

— Готова, — ответила я. — Теперь расскажи-ка мне поподробнее насчет твоего снегопада. Это очень важно.

— А что именно ты хотела бы узнать? — спросила Эмили, сплетая пальцы, как это часто делают маленькие девочки.

— Ты действительно можешь точно сказать, когда начнется снегопад?

Девочка нахмурилась и надолго задумалась. Затем тряхнула головой и ответила:

— Нет, не точно. Но знаю, что скоро. Разве ты не чувствуешь? Снег придет оттуда. — Эмили показала в южном направлении. — Пока он далеко, очень далеко.

Затем мы с ней вдвоем перебрались в Другие Миры и двигались до тех пор, пока не попали туда, где свирепствовал колючий мороз.

— Вот мы и добрались, тетя Рали, — услышала я шепот Эмили.

Во рту появился металлический привкус. Услышала, как бешено ревут метели. И сказала:

— Давай-ка вернемся домой, Эмили.

Я почувствовала, как она шевельнулась в моих объятиях, и внезапно поняла, что мы с ней снова находимся в храме.

— Благодарю тебя за то, что ты показала мне снег, Эмили, — произнесла я, — не смогла бы отыскать его без твоей помощи.

Девочка пожала плечами. По-видимому, собственные магические способности не казались ей сверхъестественными.

— Не стоит благодарности, тетя Рали, это не составило мне труда.

— Мне показалось, что снежная буря находится не очень далеко, может быть, в нескольких неделях пути отсюда, — как бы размышляя вслух, предположила я.

— Я уже говорила тебе, — сказала Эмили, — первый снег в этом году выпадет как раз в день моего рождения. И вслед за этим я должна стать гораздо сильнее. По крайней мере, так говорила красивая дама. Но я не знаю наверняка. Я еще слишком мала, тетя Рали. Не думаю, что вдруг стану значительно сильнее. Что ты скажешь мне по этому поводу?

— Я не могу ответить тебе на этот вопрос, дорогая Эмили, — сказала я, не покривив душой, — подождем немного, и все станет ясно.

— Даже если ничего не произойдет и я не стану сильнее, ты все равно сможешь воспользоваться листом с моего волшебного дерева. Точно так же, как пользовались такими листьями Янила и дядя Амальрик. Потому что, как только начнется снегопад, мой лист созреет. Он упадет с дерева, и тогда я сделаю, — тут Эмили немного помедлила, — большое-пребольшое заклинание. И война закончится. И может быть, красивая дама позволит затем вернуться моим маме с папой, чтобы мы жили все вместе.

Я почти непроизвольно взглянула на статую богини Маранонии. Она стояла спиной ко мне. И я подумала: «Как это похоже на тебя! Повернись-ка лицом, о великая богиня. Богиня, которой мы все слепо поклоняемся, как последние дураки. Повернись, черт тебя побери, и ответь ребенку! Попытайся объяснить, почему ее мать и отец не смогут вернуться. Попытайся объяснить, почему вся ее семья была уничтожена. А пока ты будешь обдумывать свои слова, учти, что рядом с Эмили стою и я, — которую твой ответ может и не удовлетворить!»

К счастью, Эмили забеспокоилась, выпорхнула из моих объятий и подбежала к волшебному дереву.

— Я могу вызвать снег и без всякого шторма, тетя Рали, — прямо сейчас, если хочешь.

Я кивнула в знак согласия, и Эмили начала плавно водить растопыренными пальцами вокруг дерева, как бы поглаживая его, и крикнула тоненьким голосом:

— Эмили — не перечь!

Внезапно я увидела, как с ее ладоней начали слетать и плавно опускаться на дерево снежинки.

Девочка громко засмеялась, еще активнее задвигала пальцами, и снежинки весело закружились в воздухе. Некоторые из них опустились прямо на серебряный лист, заставив его вздрогнуть и негромко, но мелодично зазвенеть, как звенят колокольчики конской упряжи в морозный день. Снежинки не таяли, а опускались на пол храма. Я смела их здоровой рукой, они захрустели, как пересохшая скорлупа ореха, и превратились в пыль.

Я начала было сдувать эту «снежную пыль» в сторону смеющейся Эмили, но сразу же остановилась.

— Не могла бы сделать, Эмили, немного побольше этой пыли? — спросила я, показывая на ее чашку, из которой она поливала свое волшебное дерево, — столько, чтобы ее наполнить?

— Ты собираешься создать заклинание, тетя Рали? — спросила она.

— Да, дорогая, и для этого мне потребуется немного твоей замечательной «Эмили — не перечь» пыли.

Услышав, как я назвала продукт ее творчества, Эмили весело рассмеялась и тут же пошевелила пальцами, приговаривая «Эмили — не перечь». В результате закружилась настоящая метель, и я получила то, чего добивалась.

Немного позже, когда Квотерволс вывел отряд разведчиков из ворот крепости, чтобы направиться в тыл воинства Новари, у меня с собой была полная чашка волшебной пыли и воспоминания о нежном поцелуе Эмили, которая пожелала мне благополучно вернуться.

Ливень сменился очень густым туманом, влажно клубившимся вокруг нас, пока мы с трудом продвигались вперед по грязи, в которую превратилось поле битвы. И туман, и лужи под ногами значительно затрудняли передвижение. По дороге встречались размокшие и разбухшие от многодневного дождя деревянные обломки разбитых боевых машин, колесниц, сломанные древки копий. Каждая такая встреча могла обернуться ловушкой или ранением. Давно покинутые окопы и полузабытые защитные рвы теперь превратились в почти невидимые озера, наполненные жидкой глиной, смешанной с нечистотами, готовые заживо поглотить любого, кто будет недостаточно осторожен. Однажды мы видели плавающие на поверхности одного из таких озер трупы солдат, которые выплыли из земляных могил, на скорую руку засыпанных во время сражения. Во мгле даже почудилось, что костлявые руки со скрюченными пальцами стремятся схватить нас и потянуть на дно.

Квотерволс возглавил наш отряд, то и дело демонстрируя свой непревзойденный талант разведчика, который позволил ему умело провести нас мимо всех опасностей, поджидавших на пути. Должно быть, со стороны мы напоминали гигантскую сороконожку, которая, основательно увязнув в грязи, то и дело отклонялась в разные стороны от основного курса, слепо следуя сигналам, подаваемым Квотерволсом. Довольно часто нам приходилось останавливаться. Генерал подавал знак мне, я Пипу, который, в свою очередь, останавливал Дерлину. И мы почти мгновенно замирали. После того как опасность, о существовании которой, по-видимому, догадывался Квотерволс, исчезала, он еще раз подавал сигнал — теперь уже отбоя — и мы вновь принимались мерно месить грязь.

Таким способом мы двигались вперед в течение довольно длительного времени, после чего нам удалось выбраться на относительно твердую землю, поросшую сильно вытоптанной травой. Я почувствовала, что мои ноги стали значительно тяжелее, и поняла, что теперь мы спускаемся под уклон. Вскоре туман поредел, и я смогла различить укрепление, сооруженное нашими солдатами из наспех спиленных бревен и валунов. За этим укреплением начиналась территория, контролируемая противником.

Нас уже поджидал один из наших патрулей. В его обязанности входили поиск и устранение любых препятствий, которые могли бы возникнуть на пути в тыл врага. Сейчас, когда мы благополучно добрались до рубежа, караул заспешил назад, чтобы сообщить Пальмирасу, что пора приводить в действие часы, отмеряющие последовательность сигнальных вспышек, и начинать первый рейд в стан противника.

После поспешного прощания с патрульными, пожелавшими нам удачи, мы остались без прикрытия — далеко позади была крепость, а впереди, прямо перед нами, уже маячили враги.

Пока мы дожидались сигнала Пальмираса, я осторожно поднялась на укрепление и внимательно осмотрела склон холма с помощью волшебного глаза. Я увидела неяркое мерцание первого слоя защиты, поставленной Новари, и не спеша проверила, нет ли хотя бы небольшой трещины у ее краев. Защита предназначалась как для блокирования любой магической атаки, так и для того, чтобы подавать сигнал тревоги в том случае, если кто-нибудь попытается сквозь нее прорваться. Но в данном случае этой защите приходилось охранять столь значительную поверхность земли, что я была почти уверена — она не может быть совершенной. Обязательно должны были образоваться маленькие дырочки и углубления, иные из которых могли быть достаточно большими, чтобы позволить нам пробраться во вражеские владения.

Я вскоре обнаружила вероятное место прорыва. Ткнув в него пальцем волшебной руки, я постаралась как можно дольше удержать его, потом осторожно запустила туда магический щупалец. Помня о коварном нраве Новари, я старалась действовать как можно тише, не вызывая возмущения волшебного поля. Я заставила щупалец плавно извиваться и выискивать узлы, прикосновение к которым обычно вызывает сигнал тревоги. Как только я коснулась щупальцем первой натянутой струны магической защиты, сразу почувствовала хорошо знакомое мне покалывание. Поэтому я тут же его отдернула.

Я набралась смелости и сделала еще одну попытку, пытаясь точно определить расположение волшебной нити, задев за которую вторгающийся обычно обрекал себя на неминуемую гибель. Не трогаясь с места, я снова выпустила волшебный щупалец. Мои нервы были на пределе. И я едва себя сдерживала, когда обнаружила вторую туго натянутую нить вражеской защиты, затем третью, четвертую… паутина, сплетенная колдунами Новари, была настолько густой, что мое астральное тело буквально утонуло в непрерывном жужжании, предупреждающем об опасности. Не имело ровно никакого значения, где я пыталась прощупать надежность вражеской защиты, — я снова и снова натыкалась на очередную туго натянутую нить, готовую спустить невидимую, но разящую насмерть стрелу арбалета. Я не обнаружила ни одного зазора, через который мы смогли бы проскользнуть во вражеский тыл. Я была задета за живое и поэтому упорно продолжала поиски, но в конце концов была вынуждена отступить ни с чем и без сил откинулась на спину, чтобы немного собраться с мыслями и отдохнуть. Приведя мысли в порядок, я почувствовала, что ко мне постепенно возвращается привычная отрешенность солдата, отбросившего все страхи и сомнения и готового идти в наступление. Мне стало лучше, и я успокоилась. Теперь пришло время предоставить действовать другим.

И в первую очередь — Пальмирасу.

Сверкнула вспышка, взметнулся сноп горячего волшебного пламени, осветив лощину, по которой мы вышли на исходные позиции, и надолго завис над нами, выстреливая в ночное небо искрами волшебных петард.

Мы все разом вскочили на ноги. Товарищи молча смотрели на меня, ожидая сигнала. Я тряхнула головой и подняла палец, одновременно призывая еще немного помедлить. Я показала пальцем на небо, потом вперед, в сторону врага, подразумевая, что мы начнем бросок, как только Пальмирас осуществит магический прорыв на небе.

Через какое-то мгновение я услышала звук огромного горна, доносящийся откуда-то сверху. Мы все вскинули головы и увидели, как над Галаной сквозь туманное марево пробивается тусклый, размытый свет луны. Вновь раздался трубный призыв, и мне показалось, что луна загорелась ярче. Вдруг вслед за этим в небе показалась широкая огненная дорога, которая рассекла туман и пробила коридор до самых холмов, где располагались войска противника.

Послышался гулкий топот гигантских копыт, грохот доспехов и лязг невидимого оружия. Внезапно на огненную небесную дорогу выскочила волшебная кавалерия во главе с Пальмирасом и, как лава, помчалась на врага. Это были огромные призрачные фигуры, созданные из тумана с помощью магии. Однако броня их доспехов и оружие сверкали, как само Горнило Богов. Воинственные крики, которые издавали атакующие всадники, отдавались эхом от холмов, как Божественный Молот.

Боевой клич Пальмираса перекрывал громкие крики остальных всадников. Заклинатель грозно размахивал огромным мечом и призывал трусливого врага выйти и сразиться с ним в чистом поле, один на один.

Мое сердце радостно дрогнуло. Услышав клич Пальмираса, я подумала, что на свете нет такой силы, которая смогла бы одолеть нас. Но не успела я до конца насладиться натиском конницы Пальмираса, как услышала резкий звон струны, — магическая лира Новари подавала сигнал тревоги. Вслед за этим полился густой поток звуков, извлекаемых из волшебной сети, натянутой вокруг вражеского укрепления. Внезапно, точно родившись из потока демонической музыки, на небе появилась еще одна призрачная кавалерия, одетая в черную броню с золотым оружием и закованными в латы конями, впереди каждого из которых торчал острый стальной бивень, и со сверкающей эмблемой Птицы Лиры на щитах.

Впереди этой конницы мчался огромный колдун в серебристо-черных доспехах. Развевающиеся волосы напоминали клочья горящей материи, а в глазах неистово бушевало пламя ненависти. Стремительно приближаясь к отряду Пальмираса, колдун закричал громовым голосом:

— За Новари!

И магические воины громко вторили:

— За Новари!

Пип дернул меня за рукав и прошептал на ухо:

— Капитан, похоже, это сам Като.

Вслед за этим две призрачные конницы столкнулись. Кони ревели и храпели, воины неистово размахивали мечами, стараясь разрубить противника в мелкие клочья.

Как только над нашими головами завязалась яростная битва, я стремглав перелетела через укрепление и помчалась вверх по склону ближайшего холма. Остальные старались не отстать от меня ни на шаг.

Я направилась к довольно большому зазору, обнаруженному мной под первым слоем магической защиты. Хотя повсюду находились натянутые струны невидимой охранной сигнализации, я выбрала именно это место и теперь показала остальным, как преодолеть первый опасный рубеж. В двадцати шагах за первым слоем защиты мои магические ощущения подсказали, что мы приближаемся ко второму, напоминающему сеть, сплетенную из заколдованных нитей. Но теперь я совершенно не беспокоилась о том, что мы можем активизировать эту сеть. Пальмирас надежно нас прикрыл. Тем не менее любая прореха, которую мы сделаем во время прорыва, должна быть немедленно залатана. В противном случае образовавшийся зазор будет замечен сразу после того, как окончится атака, предпринятая Пальмирасом. Поэтому я осторожно раздвинула струны магической сети, чтобы образовался проход, позволяющий пройти самому крупному из нас — Дерлине. После того как мы все пробрались сквозь второй эшелон вражеской защиты, я восстановила сеть. Затем посыпала вокруг «Эмили-пыль», чтобы замести мой магический след.

Дерлина возглавила наше восхождение на вершину первого холма. Перед этим мы договорились, что любой противник, который попадется нам, должен быть уничтожен. Дерлина подняла боевой топор, ее скулы угрожающе сжались, своими длинными ногами она пожирала расстояние, отделяющее ее от цели. Я искренне посочувствовала тому смертному, который мог бы встретиться на ее пути.

Незадолго до того, как мы достигли вершины, небесная битва прекратилась. Перестал греметь гром, не сверкали больше молнии. Тишина обрушилась на нас столь неожиданно, что топот моих сапог по склону холма едва меня не испугал.

Но вскоре мы достигли цели и спрятались среди валунов, пытаясь восстановить дыхание и собраться с мыслями. Каждый из нас, как я заметила, украдкой смотрел на небо, восхищаясь, насколько чистым, спокойным оно стало, и сомневаясь, уж не привиделся ли прорыв волшебной конницы Пальмираса.

Постепенно сгущался туман, обеспеченный Пальмирасом, поэтому у меня практически не оставалось времени для того, чтобы как следует изучить окрестности. Видимость быстро ухудшалась. Я успела заметить, что как раз перед нашим «насестом» расстилается унылая череда темных холмов, на склонах которых горит множество костров.

Я не сомневалась в том, что Новари устанавливает свое секретное оружие где-то поблизости. Я достаточно хорошо знала ее, поэтому была почти уверена в правильности своей догадки. К такому логическому умозаключению можно было прийти, вспомнив обо всех волшебных машинах Галаны. Я знала о пристрастии Новари к такого рода вещам. Она и меня захватила в рабство и бросила в рудники Короноса, чтобы я помогала ей снабжать энергией аналогичное устройство, предназначенное для производства волшебного золота.

Я глядела на мириады огней, усеявших склоны холмов, не зная, с чего начать. Где-то все-таки может быть спрятана секретная машина Новари? Куда в первую очередь следует нам направиться для ее поисков?

Я снова достала чашку Эмили с волшебной пылью и, слегка потряхивая ее, как обычно кондитер потряхивает над булочками ситом с сахарной пудрой, стала насыпать белую пыль на землю, стараясь изобразить змею. Голову я сделала немного шире, чем тело.

Затем я развернула серебряный кусочек волшебного корабля, который помог мне добраться из Короноса до Ориссы. Я поцеловала его, прошептала извинения и воткнула его в голову змеи, чтобы получился глаз.

Я поднесла волшебную золотую руку к голове змеи и произнесла заклинание:

Змея, которую я сделала из «Эмили-пыль», вдруг слегка пошевелилась, на ее боках стали видны белые чешуйки. Вслед за этим ожил и замерцал серебряный глаз змеи, и я услышала, как вскрикнула Дерлина, когда сверкающая голова змеи внезапно поднялась над землей. Сначала тварь неуверенно раскачивалась в разные стороны, единственный глаз, казалось, непрерывно буравил туманную мглу, а волшебный блестящий язык замелькал в пасти.

Внезапно змея уловила магический запах Новари и мгновенно замерла. Медленно она начала подниматься все выше и выше, не отклоняясь от направления, откуда исходил дразнящий призыв, до тех пор пока почти одна треть ее блестящего тела не оказалась в воздухе.

— Приготовьтесь, — предупредила я остальных.

— Давно, блин, пора! — выпалил Пип.

И так, как будто бы его грубый ответ послужил сигналом к действию, волшебная змея метнулась вперед, промелькнула между ног изумленного Пипа и исчезла за ближайшим валуном.

— Вперед! — прошептала я.

И все мы поспешили вслед за маленьким ночным охотником.

Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы восстановить полный контроль над змеей и сделать ее управляемой. Я заставила ее двигаться достаточно медленно, чтобы мы смогли идти быстрым шагом, который позволил бы нам в случае опасности вовремя остановиться и спрятаться до того, как враг нас обнаружит.

В другое время и при иных обстоятельствах это могло показаться совершенно невероятной погоней. Маленькое сверкающее существо время от времени замирало по моей мысленной команде, затем поворачивало и вскидывало на меня свою голову; из ее полураскрытой пасти высовывался пульсирующий серебристый язычок, что ясно свидетельствовало о том, что змея недовольна задержкой. Мне даже пришла в голову сумасшедшая мысль, что в такие моменты эта волшебная змея похожа на Эмили, которой внезапно помешали играть.

Магический запах, который доносился из гнезда Птицы Лиры, свитого где-то в этих холмах, притягивал волшебную змею. Она скользила по извилистым, почти невидимым из-за тумана тропинкам, которые огибали холмы. Чем глубже мы проникали во вражеский стан, тем чаще приходилось прятаться. В таких случаях мы бросались на землю и лежали плашмя до тех пор, пока вражеские солдаты не исчезали во мраке. При этом мысленно мы каждый раз благодарили змейку за ожидание и проклинали на чем свет стоит некстати подвернувшихся противников.

Вскоре поднялся ветер, который немного разогнал мглу; и нам стало гораздо проще следовать за призрачным ночным охотником. Однако теперь нас стало легче обнаружить, поэтому мы продвигались вперед еще медленнее.

Наконец мы приблизились к холму, который очертаниями напоминал купол. Его поверхность была перечеркнута примерно посередине двумя глубоко продавленными колеями от множества повозок. У основания холма мы увидели когда-то поставленный на скорую руку и теперь пришедший в полный беспорядок палаточный лагерь. Вблизи палаток и костров виднелись люди. Некоторые из них носили военную форму и были вооружены. Прочие были в грязных рваных рабочих робах, тяжелых сапогах, с молотками, топорами, другими инструментами в руках. Работяги непрерывно стонали, пытались размять суставы и расслабить мускулы, будто бы они только закончили длительную, тяжелую работу. Несколько воловьих упряжек все еще тянули вверх по дороге тяжелые телеги со строительными материалами. Я услышала негромкий стук молотков и скрежет металла о металл, доносившийся с вершины холма.

Теперь волшебная змея продвигалась вперед уверенно. Ее серебряный глаз был неизменно направлен на вершину холма, оттуда доносился шум строительной площадки. Змеиный язык пульсировал еще более активно, казалось, что рептилия впитывает густой магический аромат Новари.

Я снова достала чашку Эмили и протянула ее змее. Она повернула голову, глаз оживленно замерцал, язык еще быстрее запульсировал. Впечатление было такое, как будто бы змея с удивлением спрашивала меня: «И это все? Так просто?» Затем она рухнула на землю и превратилась в белую пыль.

Я собрала пыль в чашку. Завернула серебряный осколок волшебного корабля в шелковую тряпочку и засунула в сапог.

Мы спрятались в канале, снабжающем стройку водой, недалеко от дороги, и в течение довольно длительного времени изучали лагерь и вершину холма, пытаясь выбрать наиболее безопасный путь наверх. Квотерволс и Дерлина осторожно двинулись в разные стороны, чтобы разведать, что нас окружает, а мы с Пипом тем временем терпеливо ждали, голодные и замерзшие.

Они вернулись вместе. По улыбкам и радостным взмахам руками я поняла, что есть утешительные новости. Квотерволс и Дерлина в один голос рассказали, что впереди, с другой стороны холма, есть неглубокое, но извилистое ущелье. Оно тянется почти до самой вершины холма и поэтому должно будет скрывать наше приближение.

В тот момент, когда мы приготовились к подъему, небо над Галаной вновь осветилось. Это была еще одна вспышка. У нас почти не оставалось времени.

Огибая холм, мы старались держаться канала. Ущелье вклинивалось в него, поэтому нам пришлось поначалу переходить канал вброд. Мы старались держаться поближе к берегам этого потока и поэтому остались практически полностью сухими, промочив ноги и слегка забрызгав одежду. Если не считать ободранных коленок и оцарапанных о камни ладоней и костяшек пальцев, наш путь был сопряжен с гораздо меньшими трудностями. Дно ущелья стало плоским, поток превратился в мелкий ручеек. А вскоре и ущелье, и этот ручеек исчезли, и нам пришлось подниматься по скалистым уступам, следуя за Квотерволсом, который непрерывно показывал нам то выбоину, то углубление, чтобы можно было удобно поставить ногу или ухватиться, поэтому мы поднимались без особых проблем.

Свет и звук обрушились на нас, когда перед нашими взорами открылась вершина холма. Казалось, что свет исходит от тысяч факелов, в ушах зазвенело от шума строительной площадки, где возводилось грандиозное сооружение.

Мы были настолько ошеломлены, что не успели найти подходящего укрытия.

Послышались взволнованные крики солдат. Они заметили нас и подняли тревогу. Тяжелый удар между лопаток едва не заставил меня потерять сознание, в глазах помутилось.

Я начала вслепую хватать воздух волшебной рукой. Мне удалось ухватиться за край чьей-то одежды, но противник вырвался.

Озираясь по сторонам, я увидела, что Квотерволс сжимает в своих железных объятиях солдата в порванной форме.

Раздался громкий треск ломающихся шейных позвонков, и мертвый противник, как куль муки, шлепнулся на землю.

Еще один вражеский солдат возник перед Квотерволсом, но внезапно из-за ближайшего валуна метнулось маленькое облачко. Это был Пип с ножом в руке, напоминавший хищную птицу. Пип прыгнул на солдата, и они покатились кубарем. Сверкнуло острое лезвие, и враг затих.

Вслед за этим я услышала частый топот сапог, быстро повернулась и увидела, как еще один вражеский солдат убегает по направлению к строительной площадке, к свету, туда, откуда доносились звуки работающих инструментов.

Дерлина склонилась, чтобы помочь Пипу подняться, затем не спеша подняла топор. Она чуть-чуть помедлила, потом слегка отклонилась назад — ее боевая стойка свидетельствовала о превосходной выучке — и метнула топор вслед убегающему врагу. Топор вонзился между лопаток вражеского солдата, и он, пролетев по инерции несколько метров, упал в пыль лицом вниз.

Когда все было кончено, мы стояли рядом, тяжело дыша. На этот раз мы победили. К нашему удивлению, никто из занятых на строительстве секретной машины Новари не заметил короткой, но ясной схватки.

Вздохнув с облегчением, мы сбросили тела вражеских солдат в ущелье. Затем неподалеку на земле мы нашли игральные кости и несколько мелких монет. По всей вероятности, эта троица решила немного расслабиться после трудового дня и «скинуться по маленькой». Похоже, что мы наткнулись на них как раз в тот момент, когда они только-только расположились в удобном месте и намеревались приступить к игре.

Пип бросил кости вслед за неудачливыми игроками в ущелье и произнес:

— Не пожелал бы и своему заклятому врагу так сыграть в кости.

Затем мы начали осторожно подкрадываться к строительной площадке — туда, где светились огни и откуда доносился гул.

В тот момент, когда мы собирались укрыться в тени большой палатки, предназначенной для хранения строительных материалов, над Галаной взметнулась последняя вспышка волшебного пламени.

Мы слишком долго добирались до цели.

Время, отведенное нам Пальмирасом, истекло.

Я посмотрела на своих друзей. Дерлина тряхнула головой.

Ее ответ означал твердое «нет». Квотерволс немного помедлил, затем согласился. Пип взволнованно замахал руками, показывая, что надо быстрее идти вперед.

Поэтому мы не приняли во внимание последнюю вспышку и скользнули вдоль палатки, стараясь все время оставаться в ее тени.

Вскоре на нас снова обрушился свет — струящийся теперь от центра строительной площадки. Там, в окружении строительных лесов, рабочих и охраны, возвышалось секретное оружие Новари. Это была огромная лира, установленная на массивном каменном основании. Металлический корпус, на который вот-вот натянут стальные струны, с двух сторон удерживали деревянные леса. Рабочие суетились на всех уровнях. Они поднимали с помощью канатных лебедок детали со стоящих снизу повозок, тут же прилаживали их в нужное место, или же подправляли с помощью молотков и других инструментов не совсем подходящие, чтобы использовать затем по назначению. На каждом уровне были устроены маленькие кузницы, где трудилось по паре кузнецов, один из которых непрерывно раздувал мехи, поддерживая огонь в горне, а второй бил кувалдой или молотком.

Присмотревшись, я увидела отверстия в металлической раме гигантской лиры. В них будут закреплены струны, как только все остальное будет готово. Я невольно начала размышлять о том, какую песню собирается исполнить Новари на этом чудовищном инструменте со струнами, напоминающими корабельные канаты. Но более всего меня волновало, как она собирается играть на этой лире.

Мои размышления были нарушены внезапным ударом удаленной молнии, потом долетел звук, который окончательно вернул меня к действительности.

Вдруг я поняла, что знаю ответ.

Я подала знак остальным.

Мы повернулись и поспешили назад, в Галану, по тому пути, которым добирались до логова Новари.

Глава 7. ПЕСНЯ ПТИЦЫ ЛИРЫ

Возвращение было быстрым и прошло без потерь.

Пальмирас провел вторую небесную атаку и еще раз схватился с Като и его ордой колдунов. Пока над головой гремело магическое сражение призрачных конниц, мы спешили домой, в Галану. На пути мы ни разу не встретились с вражескими солдатами. Уже стали видны ворота крепости, когда отвлекающий маневр Пальмираса завершился. Вскоре мы быстрым шагом входили в крепость под нестройный хор приветствий.

Эмили выпорхнула из-за спин Торпол и Уини, вмиг забыв о своей охране, и бросилась в мои объятия, осыпая меня поцелуями и орошая слезами.

— Мне было так страшно, так страшно, тетя Рали, — воскликнула она, не скрывая радости, — я боялась, что злая тетка может поймать тебя. Ведь она уже убила всех моих родных. Всех уничтожила. Больше у меня никого не осталось.

Я погладила ее замечательные темно-рыжие волосы и сказала:

— Ну что ты, что ты… Теперь, дорогая Эмили, все будет хорошо.

Я еще некоторое время утешала ее теми же глупыми словами, которыми почти все взрослые стараются унять плач ребенка. Эмили вцепилась в рукав моей одежды и спросила:

— Но ведь война еще не закончена, скажи, тетя Рали?

— Да, дорогая моя Эмили, — ответила я, — мы еще не покончили с Новари.

Времени для отдыха у нас не было. Торпол и Уини увели Эмили, а я поспешила помыться с дороги и сменить одежду, втайне надеясь, что вода, мыло и чистое платье помогут мне отогнать усталость.

В воду я добавила немного ароматических эссенций, но успокаивающий запах навеял мысли о сатиновых подушках, набитых лебяжьим пухом, и шелковых простынях. Снова вернулись мысли о Салимар, лежащей в ледяной могиле; я представила себе, как ее золотисто-медовые волосы рассыпались по плечам, точно она приглашала меня к любовной игре… Глубоко запрятанная печаль снова начала выплывать из закоулков подсознания. Я вдруг почувствовала панический страх, на какое-то мгновение представив, что никогда больше не притронусь к этим прекрасным волосам… Одна только мысль о таком, хотя и маловероятном, исходе дела заставила горло судорожно сжаться.

Я немного всплакнула. Затем осушила слезы. В моей голове стал созревать план действий.

Мы встретились в самой удаленной, неуютной пещере, в которой жил Квотерволс. Она была обставлена по-походному — все то, что могло потребоваться генералу по тревоге, находилось на расстоянии вытянутой руки, а все то, что предназначалось для длительного пользования или относительно длительного хранения, размещалось в нескольких больших сундуках, которые генерал поставил в центре пещеры и накрыл походным плащом, превратив их в обеденный стол. Вокруг него на походных стульях расположились мои друзья, на лицах которых в той или иной мере отпечаталась крайняя усталость и истощение.

Пальмирас был бледен от постоянного напряжения нескольких последних часов, но он с честью справился с очень сложной даже для опытного заклинателя задачей. Его желтые глаза профессионального колдуна светились от нескрываемого удовлетворения удачно проведенными атаками призрачной конницы. Дерлина сидела расслабленно, широко раскинув длинные ноги, крепко сжимая в руке рюмку выдержанного коньяка.

Квотерволс помогал Пипу забинтовать легкую рану, которую он получил в единоборстве с неудачливым игроком в кости.

Я с удовольствием взяла рюмку коньяка, предложенную генералом, и опустилась на походный стул рядом с Пальмирасом.

Повернувшись к нему и приподняв бокал, я произнесла тост:

— Думаю, что сам Гэмелен не смог бы осуществить более эффективные прорывы. Думаю, Като был основательно испуган этой неожиданной атакой.

Пальмирас кивнул, не скрывая удовольствия, — думаю, что на сей раз он был этого достоин.

— Като должен до сих пор чесать свой затылок, — сказал Пип, — пытаясь понять, что бы все это значило.

— Остается только молить богов, — вступил снова Пальмирас, — чтобы Новари пребывала в аналогичном недоумении. — Он пригубил коньяку, потом продолжал: — Мне рассказали о большой лире, которую ты видела. Не могу представить себе, каково ее назначение, но мне совершенно ясно, что нужно уничтожить ее как можно быстрее.

— У нас нет ни малейшего шанса осуществить это, — возразила я, — поэтому выбросьте подобные идеи из головы. Если нескольким из нас удалось подобраться близко к гигантской лире, то это не значит, что то же самое удастся сделать более многочисленному отряду. Эта волшебная лира, судя по всему, очень важна для Новари. Поэтому она будет подготовлена к любым сюрпризам с нашей стороны.

— И поэтому, дорогая моя Антеро, — спросил Пальмирас, — этот инструмент нас совершенно не касается?

— Как раз напротив, — ответила я. — Едва Новари оживит лиру, нам не удастся сдержать ее натиск.

И я рассказала присутствующим о шторме, который настиг меня в бухте Антеро более пятидесяти лет назад. О том, как Птица Лира использовала силу природной стихии, энергию шторма, чтобы сокрушить все более или менее обладавшее магическими способностями. И о том, как она использовала грубую силу короля Белого Медведя и его воинов, чтобы сокрушить все живое.

— Нечто похожее Новари задумала совершить и на сей раз, — закончила я рассказ, — но теперь ее замысел более грандиозен.

Я поделилась своими наблюдениями насчет приближающегося снегопада, который показала мне Эмили.

— Метель обрушится на нас не позже чем через две недели, — предупредила я. — Новари скоро узнает об этом и быстро подготовится к нападению. Этой ночью я видела, как рабочие разгружают из телег струны толщиной с канат. Их натянут на лиру как раз к тому времени, как ударит первый зимний шторм.

Когда подует ураганный ветер, огромная лира Новари зазвучит. А когда буран разыграется в полную силу, Новари метнет в нас свое смертельное заклинание.

Я отчетливо вспомнила те мучения, которые пережила в бухте Антеро по милости Птицы Лиры. Не испытав чего-либо подобного, ни один заклинатель, даже столь опытный, как Пальмирас, не сможет противостоять такому бешеному натиску. Я догадывалась, что на этот раз нам придется гораздо хуже.

— Вскоре после того, как метель кончится, — продолжала я, — Новари прикажет Като атаковать нас всеми имеющимися у него силами. Като останется только провести операцию по «очистке местности».

— Ставка слишком велика — Новари стремится заполучить Эмили. Заполучить живой и невредимой.

Квотерволс кивнул. Затем произнес:

— В таком случае сам диктатор Като должен будет руководить этой операцией. Солдаты диктатора слишком плохо обучены и недостаточно ему преданы, чтобы доверять им что-нибудь серьезное, кроме упражнений на плацу.

— По всей вероятности, они будут убивать все, что движется, — вступила в разговор Дерлина. Затем добавила: — Черт бы побрал эту Новари! К черту ее долбаную машину! К дьяволу их всех! Давайте ударим первыми! Трахнем до того, как она обретет почву под ногами!

— Именно это я и имела в виду, — сказала я, — но хочу предупредить, что для того, чтобы победить Птицу Лиру, сначала мы должны… проиграть.

Это был сумасшедший план. Поначалу никто не согласился. Сомневаюсь, что абсолютно все присутствовавшие считали этот план единственно возможным. Однако времени на длительные размышления не оставалось. Я была почти уверена, что больше других была недовольна Дерлина. И поэтому в конце концов мне пришлось воспользоваться ее же собственными словами, чтобы ее убедить:

— Ты же сама мне однажды сказала, что ты печенками чувствуешь, что рано или поздно все упрется в вопрос жизни или смерти. «Один смертельный бросок игральных костей» — вот твои слова. — И «нас…ть на богов, которые породили нас»!

В конце концов все было улажено. Мы решили, что нанесем удар всеми силами. Пойдем ва-банк. Пипу было поручено как можно быстрее возвращаться в орисские трущобы. Ему предстояло организовать и возглавить общее восстание бедноты. Начало восстания будет согласовано по времени с началом нашей атаки на силы Като, осадившие Галану. Мы решили, что вложим в наш удар всю силу.

Дерлина недобро оскалилась и прорычала:

— И после всего этого мы позволим этой суке победить?!

— Да, — ответила я, — после всего этого мы позволим этой суке победить. Точно так же, как наперсточники на рынке дают намеченной жертве выиграть несколько первых раундов — «по маленькой». Пока жертва не уверится в том, что имеет смысл рискнуть всем.

Дерлина поморщилась и спросила:

— Насколько ты все-таки уверена в том, что Новари не затевает такую же игру?

Я солгала Дерлине, что абсолютно уверена.

Всем известны те великие дела, которые последовали за нашим решением.

Каждый житель Ориссы помнит отчаянный рейд Пипа, его дерзкий прорыв из Галаны с отрядом Стражи Маранонии, когда они сметали всех, кто осмеливался преградить им дорогу. Пипу и его спутникам потребовалось два дня, чтобы пробиться в Ориссу. Они делали остановки только для того, чтобы сменить лошадей и передать весть о надвигающейся битве.

Не успев появиться в Ориссе, Воровской Король поднял всех своих соратников, и воины трущоб вышли из подземных лабиринтов, чтобы сразиться с хозяевами жизни.

Все теперь хорошо знают, как Квини и ее душители объявили непримиримую войну диктатуре Като, неистово истребляя чиновников и членов правительства Ориссы.

Широко известно и то, как Жемчужина и ее подруги помогали им в их смертельной работе, используя все уловки, открывая самые порочные двери, за которыми прятались те, кто дрожал за свою шкуру.

Натиск воинства Пипа был неистов, яростен и бесстрашен. Часто воины трущоб стремительно атаковали прямо из канализационных люков, из темных глухих аллей — и так же стремительно в них исчезали. А иногда и в прямом бою, стенка на стенку.

Карманники потеряли своих лидеров, когда в схватке на Центральном рынке погибли Палмер и Лэмер.

Гарла, красивый вождь нищих, погиб во время штурма Дворца Заклинателей.

Это только отдельные обитатели подземного мира, отдавшие свою жизнь ради освобождения Ориссы.

А Пип! Он был великолепен! Казалось, он находится одновременно во всех местах, участвует во всех поединках, мгновенно меняет стратегию и тактику борьбы, замещает погибших лидеров восстания.

В конце концов из искр, высеченных Пипом, возгорелось пламя настоящей освободительной войны, которое быстро распространилось на всю территорию Ориссы. Наконец-то поднялись все, кого поработил режим диктатора Като.

Горожане вышли на улицы и почти голыми руками стали нападать на хорошо вооруженных солдат. Это значительно укрепило позиции восставших, тем более что вскоре жители Ориссы вооружились ступицами от колес, булыжниками, ломами, заостренными кольями оград и успешно противостояли регулярным войскам.

Одновременно запылали все окрестности Ориссы. Это присоединились к восстанию крестьяне и фермеры.

Все новые и новые силы оглушали врага яростными атаками, и восстание охватило Ориссу.

Между тем мы продолжали сковывать самые значительные силы Като и Новари у стен осажденной Галаны.

Для подавления восстания силы диктатора сначала должны были взять Галану и уничтожить ее гарнизон.

Снова и снова ворота крепости раскрывались, и мы отчаянно бросались на врага. Мы применяли тактические хитрости, чтобы получить хотя бы незначительное преимущество перед силами Като, численность которых превосходила нашу многократна

Например, Дерлина начинала атаку, которая могла показаться со стороны самоубийственной. Под ее началом стражницы Маранонии с яростью викингов, находящихся в боевом трансе, так глубоко вклинивались во вражескую территорию, так глубоко увязали в гуще застигнутых врасплох солдат диктатора Като, что путь к отступлению казался намертво отрезанным. И в тот момент, когда все считали, что поражение и гибель неизбежны, с флангов внезапно атаковал Квотерволс. Его отряд, точно брошенное умелой рукой копье, пробивал оборону противника и соединялся с отрядом Дерлины. Затем они быстро отходили, оставляя горы вражеских трупов.

Однако после каждого такого прорыва нас оставалось все меньше… Наконец осталось две трети, не более.

Я не знаю, что в то время печалило меня больше всего. Ежедневные известия о новых жертвах среди защитников Галаны или вид многочисленных трупов вражеских солдат на равнине перед крепостью. Ведь я однажды сказала Пальмирасу, что и те и другие были жителями Ориссы. Именно это обстоятельство более всего терзало меня, когда однажды ночью я сопровождала Дерлину во время очередного отвлекающего маневра в направлении гряды, где достраивалась гигантская лира. Квотерволс заранее притаился на одном из соседних холмов. В наши планы входило ударить туда, где располагалась волшебная машина Новари, втянуть в схватку как можно больше вражеских солдат, потом резко оторваться от противника, сделав широкий конный маневр, соединиться с силами Квотерволса на свободной от врага равнине и совместными силами ударить с фланга.

Я преследовала двоякую цель. Во-первых, я должна была помочь Дерлине и ее отряду пробиться сквозь защитное поле Новари, чтобы приблизиться незамеченными. Во-вторых, я должна была прикрыть Пальмираса с земли, пока он вместе со своими заклинателями будет осуществлять очередную магическую атаку на Като и его колдунов.

Однако очень скоро выяснилось, что наши планы были построены на песке. Вместо того чтобы взять врага на испуг, мы сами угодили в расставленную им ловушку.

Внезапно на нас обрушился смертоносный дождь стрел. Послышались запоздалые возгласы, предупреждающие об опасности, которые тут же утонули в криках боли. Я почувствовала сильный удар по бедру, как будто бы в него вонзилась раскаленная игла. Я вскрикнула от боли, рука инстинктивно дернулась, чтобы достать эту иглу. Моя окровавленная рука скользнула по рваной ране: наконечник задевшей меня стрелы довольно глубоко распорол ногу. Со всех сторон на нас бросились вражеские солдаты, внезапно появившиеся из темноты. Они нападали с дикими воплями, как дикари Мэгона.

Дерлина отрывисто отдала команду, и мы ударили в центр нападавших. Это был единственно возможный способ прорвать засаду. Впереди, на холмах, призывно маячили костры Квотерволса.

Все, что последовало за этим, было почти точным воспроизведением сцены, которую я увидела по дороге в Галану, когда изображала рыночную ведьму. Тогда, в очень ярком и убедительном видении, мне было показано, что моя судьба трагически пересекается с судьбой деревенского парня по имени Нэт. Юный Нэт предал меня и Пипа, но это предательство вовсе не обязательно должно было повлечь за собой его гибель. Он был так юн, а его бедная мать так дрожала над ним!

Но печальную судьбу Нэта разделили в ту ночь многие парни, которые встретились на моем пути.

Рваная рана, оставленная вражеской стрелой, хотя и была неопасной, но причиняла жгучую боль. Преодолевая ее, я рассмотрела плотную шеренгу копьеносцев, которая стремительно приближалась. Вокруг меня непрерывно слышались стоны умирающих солдат. Меня пытались окружить, и я, забыв о ране, начала неистово рубить и колоть нападавших. Меня то и дело старались схватить и стянуть с лошади. Из темноты выпрыгивали лица. Я взмахивала мечом, и вражеские головы катились на землю.

Но каждый раз, нанося смертельный удар, я чуть-чуть медлила, потому что мне казалось, будто передо мной лицо юного Нэта и именно его голова покатится с плеч в следующее мгновение. Несколько раз я чудом избежала смерти.

Опомнившись, я пришпорила старую боевую лошадь, она радостно заржала и стрелой метнулась прямо в центр шеренги копьеносцев. Шеренга дрогнула и сломалась.

Почувствовав вкус свободы, я не сдержала крика радости, и моя лошадь помчалась еще быстрее.

Вот тогда и наступил тот момент, которого я больше всего боялась.

Внезапно передо мной возникла фигура молодого солдата, который пытался проткнуть меня копьем. Мне показалось, что изображение врага застыло во времени и пространстве, поэтому я смогла отчетливо рассмотреть его лицо. Он был высок и болезненно тонок, его доспехи болтались на нем.

Это был Нэт. У него уже отросли небольшие усы. На меня смотрели почти безумные, побелевшие от страха глаза. Я ясно услышала, как он клянет на чем свет стоит свою мать.

Вслед за этим произошел как будто пространственно-временной сдвиг, и я закричала Нэту, чтобы он убирался с дороги. Но Нэт продолжал двигаться вперед — его копье неумолимо было нацелено прямо мне в сердце. Выбора не оставалось — один из нас должен был погибнуть. Так распорядилась судьба.

Я не сдавалась и предприняла последнюю попытку изменить ход событий, повернув свою лошадь. Но она уже прыгнула. Лошадь неумолимо несла меня на копье Нэта.

Почти инстинктивным движением я взметнула меч, чтобы сразить врага. Но в последнее мгновение я сумела почти невероятным усилием воли повернуть оружие, ударив Нэта плашмя по голове.

Удар был так силен, что Нэт замертво рухнул на землю.

А я помчалась дальше — на тот холм, где ждал Квотерволс.

Дерлина оказалась свидетельницей происшедшего. Позже она сказала мне, что я была дурой и могла ни за грош расстаться с жизнью. А после того, как я поделилась с ней воспоминаниями о видении, она презрительно усмехнулась и изрекла, что у юного Нэта нет никаких шансов выжить, даже если я его не прикончила. В этом случае я только отсрочила то, что так или иначе должно произойти по воле судьбы. Нэт все равно погибнет, если только не догадается вовремя дезертировать, чтобы опять прилепиться к мамочкиной юбке.

Дерлина была права.

Тем не менее я почувствовала, что ночью буду спать немного спокойнее.

Дело в том, что на войне необходимо научиться в полной мере ценить значение даже микроскопических нравственных побед.

В противном случае постепенно, капля за каплей, теряется человеческая сущность.

Несмотря на все наши усилия и жертвы, понесенные за время восстания, вскоре всем стало ясно, что запас почти ничем не подкрепленного энтузиазма приближается к концу. Новари полностью сохранила свое могущество. Силы диктатора Като медленно, но верно перемалывали наши относительно малочисленные силы. Близилось время, когда враги используют надвигающийся снежный фронт, чтобы покончить с нами.

Однако не все было потеряно. Если уж на то пошло, у меня имелись собственные планы, связанные со штормом.

Когда в последний раз мы с Эмили побывали в храме, мороз разрисовал землю узорами, воздух стал по-зимнему прохладен, и я смогла различить негромкие звуки, которые ветер извлекает из струн гигантской лиры, сооруженной врагами на вершине одного из холмов. На Эмили был голубой плащ с поднятым капюшоном. Пришло время защищаться от холода.

Когда мы приблизились к храму, нас уже поджидали: Дерлина, Пальмирас, Квотерволс, десять-двенадцать старших офицеров, сержантов, заклинатели.

Наступивший в этот момент закат был мрачен. Вся восточная сторона неба горела зловещим заревом. Низко над горизонтом, почти у основания окрашенного в кроваво-красный, фиолетовый и желтый цвета купола, клубились, бурлили, неистово перемешивались, вспучивались огромные черные штормовые тучи. Никому из собравшихся не требовалось прибегать к помощи магии, чтобы догадаться, что эта метель обрушится на нас со всей своей ураганной яростью к концу дня.

Каждый из присутствующих четко представлял себе, что ему предстоит сделать, поэтому вскоре в Галане все пришло в движение, готовясь к решающей битве.

Нам предстояло ударить первыми, незадолго до того, как начнется шторм.

Маленькая группа, собравшаяся в храме Маранонии, намеревалась в последний раз попросить у нее благосклонности и помощи.

Эмили стояла рядом, крепко сжимая мою руку, пока Пальмирас совершал жертвоприношение. Она вздрогнула и отвернулась, когда заклинатель зарезал ягненка.

Пальмирас внес окровавленный нож в священное пламя, после чего приблизился к статуе Маранонии. Затем вскинул руки и обратился к богине от имени собравшихся в храме.

— О великая Маранония, — произнес Главный Заклинатель. — Мы стоим перед тобой, послушные твои чада, смиренно ожидая, что ты будешь ласкова с нами, как мать с любимыми детьми.

Голос Пальмираса звучал настолько проникновенно, так был полон искренних, глубоких чувств, что все присутствовавшие едва не прослезились.

Он продолжал:

— Ориссу уже готовы столкнуть в бездонную пропасть. Нашей родине грозят разрушение и гибель. О прекрасная Богиня! Пропасть, на краю которой мы оказались, грозит полной катастрофой. Без твоего божественного вмешательства мы наверняка рухнем в бездну, и ничто не спасет нас. И некому будет в Ориссе, а может быть, и во всем остальном мире восхищаться твоей божественной сущностью. Твой волшебный свет более не польется над нами, не укажет нам верный путь. Новари, Птица Лира, уничтожит нас. Всех до единого. Она представляет собой самую серьезную опасность, которая когда-либо угрожала нам.

Дай же нам силы, о Возлюбленная Богиня! Наполни наши сердца хотя бы маленькой долей той храбрости, которой ты обладаешь, придай нашим ослабевшим телам силы, а душам — волю к победе.

Благослови нас, о Великая Богиня! Будь милостивой!

Никто из нас не ожидал, что вслед за молитвой Пальмираса может произойти чудо. Едва ли молитва может изменить твою судьбу. Если нам удастся одолеть врага, то благоговение перед Маранонией станет более трепетным. Если же мы проиграем, то оставшиеся в живых и все так же почитающие ее священники найдут немало аргументов в пользу и этой доктрины, не только оправдывающей существование Маранонии, но и ограждающей от нападок ее святость и величие.

Несмотря на скептическое отношение к богине и к ее культу, я была увлечена словами Пальмираса, доверительным, мягким тоном его голоса и неожиданно для себя вдруг обнаружила, что чего-то жду. По всей вероятности — того, что внезапно сквозь окно в потолке храма заструится поток яркого божественного света и статуя оживет. И восхитительная, великолепная, бесподобная Маранония поднимет факел, взмахнет мечом и сметет наших врагов с лица земли ураганным ветром раз и навсегда.

Внезапно я обнаружила, что стою, до боли сжав зубы и с горечью думая: «А часто ли ты откликалась на мольбы, богиня?»

Затем я услышала, как Эмили прошептала:

— Тетя Рали, она не придет.

Все. Пришла пора покинуть храм. Наше время истекло.

И почти сразу я услышала, как за стенами усиливается ветер, которому вторит пока еще слабая мелодия зловещей лиры.

Квотерволс сказал, что самое время начинать. Наступила минута прощания. Первым я обняла Пальмираса, пожелав ему удачного колдовства в предстоящей битве. Ощутив запах, отличающий заклинателя от простого смертного, я вспомнила своего учителя Гэмелена и едва смогла сдержать слезы.

Вторым был Квотерволс, который чисто по-солдатски хлопнул меня по спине и попросил не беспокоиться. При этом добавил, что очень скоро мы снова встретимся — в аду. По-видимому, он шутил…

Когда ко мне приблизилась Дерлина, я приготовилась к ее медвежьему объятию, способному переломать ребра, но огромная женщина-воин на сей раз была исключительно нежной. Она поцеловала меня в щеку и прошептала:

— Вспоминай меня, как вспоминаешь Полилло. И, быстро отвернувшись, ушла.

Вслед за этим мимо меня прошли все остальные, пожимая мне руку, обнимая или коротко, по-военному отдавая честь.

Наконец мы остались вчетвером: Эмили, я и два пожилых сержанта, которые ее охраняли — Торпол и Уини. Женщины быстро отерли слезы и взяли мечи на изготовку.

— Вы знаете, что надо делать, — сказала я, — мы много раз тренировались.

— Мы не заставим вас волноваться, капитан, — ответила Торпол.

Уини кивнула в знак согласия. Ее скулы сжались. Она произнесла:

— Обязанности усвоены твердо, капитан.

— Тогда подождите здесь, побудьте немного с Эмили, я скоро вернусь.

Я быстро вышла и остановилась на наветренной стороне храма. Повернувшись лицом навстречу ледяному шторму, я постаралась собрать воедино свою волю. Похолодало настолько, что броня доспехов холодила кожу. На небе неистово клубились черные грозовые тучи, готовые в любой момент разразиться снегопадом. Мелодия, издаваемая огромной лирой, построенной Новари, все еще была еле слышимой, но теперь я смогла более отчетливо различать отдельные звуки. Казалось, что усилившийся ветер не трогает, а уже слегка дергает за струны.

Вскоре Птица Лира должна была запеть свою дьявольскую песню.

Я быстро вошла в Другие Миры, пытаясь проникнуть как можно глубже. Отыскав кромку защиты, поставленной Новари, я скользнула в нее и вскоре обнаружила небольшой разрыв магического поля. Прислушавшись, я поняла, что где-то глубоко внутри защиты маленький демон — посланная мной обезьяна — неустанно продолжает грызть и распутывать ее узлы.

Мой демон медленно, но верно уничтожал один слой защиты за другим, с маниакальной последовательностью распутывая все узлы.

В обнаруженный разрыв я запустила волшебный щупалец. Прореха оказалась гораздо больше, чем поначалу показалось. Мое сердце радостно забилось, когда, беспрепятственно проникая все глубже, я добралась наконец до обезьяны. Зверек обрадовался, увидев меня, принялся возбужденно подпрыгивать и истерически повизгивать. Я постаралась успокоить ее, возобновив мое обещание проследить за тем, чтобы ей не причинили никакого вреда. Затем я более внимательно осмотрела результаты проделанной работы.

Мое сердце бешено заколотилось, когда я поняла, что в действительности удалось совершить моему маленькому демону, как близко он к завершению начатого. Многослойная магическая защита, поставленная Новари, была пройдена насквозь, моя обезьяна прогрызла и процарапала ее, долго и упорно работая в одном направлении. Поэтому я смогла почувствовать слабый, но хорошо мне знакомый жужжащий звук, отличающий биополе Новари.

Внезапный удар штормового ветра и музыка, извлекаемая им из струн гигантской лиры, которая обжигала душу, заставили меня отпрянуть.

В это же мгновение небеса разверзлись, и Пальмирас вновь бросил волшебную кавалерию навстречу врагу. Я услышала воинственный клич, вслед за которым последовал не менее громкий решительный ответ Като.

А на земле, за лесом разворачивалась битва простых смертных. Ворота крепости распахнулись, и Квотерволс с Дерлиной начали атаку.

На землю стали опускаться первые снежинки, и я быстро подставила ледяному ветру плащ, расправив его на вытянутых руках, пока он не покрылся толстым слоем снега. Надев его и повернувшись спиной к полю брани, я вновь поспешила в храм.

Там я нашла Эмили. Она присела около своего любимого дерева, на котором рос один серебряный лист. Теперь он едва держался и непрерывно дрожал, как будто бы предчувствуя надвигающийся лютый холод.

— Он почти созрел, тетя Рали, — произнесла Эмили слегка дрожащим голосом.

Ее глаза были широко раскрыты, и в них отчетливо читался страх. Но еще я увидела в них отчаянную храбрость Антеро, которые всегда боролись со страхом. Я присела рядом с Эмили, откинула назад капюшон голубого плаща, поцеловала ее и погладила непокорные кудри, чтобы немного подбодрить и тем самым помочь одержать ей победу в борьбе.

После того как она успокоилась, я сказала:

— Эмили, дорогая, сделай так, чтобы пошел снег.

Девочка вздохнула и поднялась. Она встала около волшебного дерева и, как прежде, взмахнула руками и одновременно пошевелила растопыренными пальцами. И снова с ее ладоней стали слетать снежинки, которые медленно кружились в воздухе и опускались на серебристый лист, превращаясь на его поверхности в блестящую волшебную пыль.

Я старательно собирала «Эмили-пыль» в каменную чашку, которую припасла заранее, и смешивала ее с хлопьями первого снега, вызванного ледяным штормом Новари.

— Думаю, этого будет достаточно, — сказала я через несколько минут.

Я поставила чашку на каменный пол, пригласила Эмили подойти ближе и обняла ее. На несколько мгновений мы замерли. Каждая думала о чем-то своем, глубоко личном.

— Надеюсь, что Дерлина сделает все как надо, — произнесла крошка, когда пауза закончилась. И затем добавила, как будто бы не хотела обидеть отсутствующих друзей: — И Пальмирас и Квотерволс тоже. — Повела рукой, как бы показывая на всех тех, кто защищал Галану, со словами: — И что у всех все будет хорошо.

— Так и будет, дорогая Эмили. С твоей помощью.

— Я очень рада, тетя Рали, что ты не считаешь меня слишком маленькой.

— Конечно же, ты не маленькая, — подтвердила я, — уверена, что ты уже достаточно взрослая девочка, чтобы все сделать правильно.

Ласковый котенок радостно поежился в моих объятиях. И тут же попытался сделать яростный выпад против обидчицы:

— Я покажу этой… этой… этой Новари! Вот только подожди немного!

— Без сомнения, ты покажешь, радость моя, — заверила я.

В течение некоторого времени Эмили молчала. Я смогла вновь услышать зловещую музыку, которая звучала теперь гораздо громче. Но она все-таки не смогла заглушить звуков сражения.

Вскоре наши силы должны будут изобразить, что атака захлебнулась, и начать отступать в кажущемся беспорядке. Новари и Като, сгорая от нетерпения поскорее расправиться с нами, поспешат, не дожидаясь шторма, воспользоваться нашей воображаемой слабостью. И ударят всеми силами. Войска «в панике» побегут. Квотерволс и Дерлина будут пытаться остановить их, но в конце концов и им, и всем заклинателям тоже придется покинуть поле боя.

Оставив нас с Эмили в храме.

— Как ты думаешь, тетя Рали, — спросила вдруг племянница, — смогу ли я стать таким же хорошим воином, как и ты, когда вырасту?

— Ты превзойдешь меня, — улыбнувшись, ответила я.

— И я буду такой же красивой?

Я слегка погладила ее, думая при этом: «Боги, подарите ей лучшую судьбу!». А вслух произнесла:

— Даже еще красивее.

Эмили повернулась, чтобы еще раз посмотреть на свой волшебный лист.

— Уже почти наступил мой день рождения, — объявила она, показывая на лист. Потом продолжала: — Как только он упадет, мне исполнится семь лет. — Она посчитала по пальцам: — Один, два, три, четыре, пять, шесть… и семь.

Потом подняла их, как бы подтверждая полученный результат, и сказала:

— Тогда я стану на самом деле сильной!

Эмили с серьезным видом приподняла свою маленькую руку и сделала вид, что напрягает мускулы. Вслед за этим ее плечи опустились.

— Но не такой сильной, как Новари, — сокрушенно произнесла она.

— На ее стороне значительный перевес в численности войск и заклинателей, — постаралась утешить я Эмили, — ты же знаешь, это неравный бой.

— Но я все равно буду становиться все сильнее и сильнее, не правда ли, тетя Рали?

— Через каждые семь зим, — ответила я, — ты помнишь, как мы с тобой это выяснили? Когда мы бросили кости судьбы, которые я взяла у нашего Главного Заклинателя, у Пальмираса.

Эмили кивнула и сказала:

— Я уверена, что так и будет. В каждый седьмой день рождения я буду переходить на новый, более высокий уровень. И каждый раз буду становиться все сильнее и сильнее. До тех пор, пока не стану настолько могущественной, что смогу вызвать молнию, которая оторвет Новари пальцы ног. — Девочка хлопнула в ладоши и произнесла: — Эмили говорит — покончить с Новари!

— И с Новари будет покончено, — сказала я. Эмили рассмеялась:

— И она брякнется на землю.

И теперь мы уже обе рассмеялись.

Вдруг мы услышали звук, отдаленно напоминающий звон маленького серебряного колокольчика. Мы быстро обернулись и увидели, что волшебный лист оторвался и опускается на пол.

Я подхватила его золотой рукой и поднесла к самым глазам Эмили.

— Поздравляю тебя, Эмили, теперь уже все по-настоящему. Тебе исполнилось семь.

Ее глаза наполнились откровенным детским изумлением. Малышка протянула руку и дрожащими пальцами осторожно взяла волшебный лист. В то мгновение, когда она прикоснулась к поверхности листа, я почувствовала, как из Других Миров ударил Импульс магической энергии.

Эмили вскрикнула:

— Мне больно, тетя Рали! Хватит!

Она задрожала всем телом, и я обняла ее еще крепче. Божественный огонь тек по ее венам и начинал вливаться в меня. Огненная магическая сила и боль, которую испытывала девочка, стали почти неразличимы. Нам обеим было больно. Стремясь облегчить положение Эмили, я приняла удар на себя и постаралась поглотить как можно больше избыточной энергии. Но это была все-таки сила Эмили. И ее боль. Поэтому она должна была страдать, чтобы стать по-настоящему сильной.

Когда этот неприятный момент прошел, крошка ослабла в моих объятиях и тихо заплакала.

— Все кончилось, тетя Рали? — спросила она сквозь слезы, — неужели все кончилось?

— Да, почти.

Я вытерла слезы и повернула в ту сторону, где стояла каменная чаша с «Эмили-пыль», которая теперь плавала в воде, образовавшейся от растаявшего снега.

Отголоски сражения доносились теперь уже почти от входа в храм. Двери храма были закрыты на засов.

— Они приближаются, капитан, — донесся голос Уини. Эмили последний раз всхлипнула и выпрямилась, стараясь держаться как можно солиднее.

— Теперь я это сделаю, — объявила она.

Она погрузила лист в чашу, начала размешивать «Эмили-пыль» и произнесла волшебные слова:

Жидкость в каменной чаше, которая только что была простой талой водой, смешанной с «Эмили-пыль», превратилась в густой серебристый расплав, напоминающий ртуть.

С помощью волшебного листа Эмили зачерпнула немного этого расплава и начала понемногу его разбрызгивать, произнося при этом заклинание:

Восток — это солнца подъем, Запад — владение ночи. Мир встает вверх дном, Если Эмили захочет.

Вслед за этим Эмили вытянулась как можно выше, широко раскинула руки, совершенно бессознательно, но очень точно подражая Пальмирасу, и крикнула:

— Эмили приказывает… остановись!

Мгновенно за стенами храма стих ветер и смолкла музыка. Сразу стало очень хорошо слышно, как кричат наши солдаты, изображая паническое отступление.

Вслед за этим послышались гулкие удары в двери храма. И властный голос произнес:

— Дорогу диктатору Като!

Эмили спокойно отдала мне серебряный лист, на поверхности которого теперь матово блестел плотный спекшийся слой «Эмили-пыль». Я свернула его в трубочку, вовнутрь поместила серебряный осколок корабля, на котором когда-то вырвалась из плена. Затем быстро вернула лист Эмили. Она бережно спрятала драгоценную трубочку во внутреннем кармане плаща.

Я ее поцеловала. Мы коротко обнялись.

Снова послышалось грозное требование:

— Выдайте ребенка, пока не поздно!

Я отошла немного назад. Торпол и Уини подбежали и встали с двух сторон от Эмили.

— До свидания, тетя Рали.

— До свидания, Эмили, — как эхо отозвалась я. Вслед за этим девочка хлопнула в ладоши.

Раздался звук, напоминающий удар грома во время сильной летней грозы. Голос Эмили зазвучал как грозный глас рассерженного великана. Она крикнула:

— Эмили приказывает — начнись!

И шторм, о котором мечтала Новари, подавленный могучей волей Эмили, со всего маху обрушил свой ледяной кулак прямо на Галану.

В одно мгновение в реве бушующего урагана исчезли все звуки. Все чувства стали казаться приглушенными и придавленными неимоверной тяжестью. Я ощутила, как, закружив бешеный эфирный вихрь, меня обжигает злая магия Новари.

Эмили и ее верных стражниц накрыло туманное, зыбкое марево, из-за которого их фигуры стали казаться расплывчатыми. Видимость быстро ухудшалась. Племянница протянула ко мне руки. Я увидела, что ее губы шевелятся, но слов разобрать уже было нельзя.

Вслед за этим изображение начало стремительно исчезать.

Я быстро протянула указательный палец волшебной руки в сторону призрачных фигур. , Эмили и обе стражницы исчезли. Откуда-то издалека до меня донесся зовущий голос Новари:

— Эмили… Эмили. Где же ты, Эмили?

И совсем рядом со мной раздался голос, который отвечал:

— Я здесь, Новари.

Голос Новари медленно приближался на волнах чудесной мелодии, исполняемой на лире…

— Эмили… Эмили…

И я услышала, как зовет умоляющий голос ребенка:

— Я здесь, Новари. Пожалуйста. Мне страшно!

Вслед за этим воздух передо мной сгустился, и я ощутила знакомый аромат.

Голос Новари зазвучал прямо мне на ухо:

— Так вот ты где, моя прелесть! Пойдем со мной. Новари спасет тебя.

Внезапно стены храма растворились, и вихрь поднял меня и понес все выше и выше. Меня кружило, швыряло и бросало в неистовом штормовом ветре, как какое-то мелкое насекомое, каким-то чудом прилепившееся к спасательной веточке. Я сталкивалась с облаками, проваливалась в воздушные ямы, пока наконец шквал не подхватил меня и не забросил далеко-далеко вниз по течению магической реки Новари.

Неожиданно ветер стих, и я начала падать с огромной высоты. Земля медленно, но неумолимо приближалась.

Вслед за этим я услышала радостный клич этого хищного существа, похожий на крик ястреба, поймавшего добычу, и на меня обрушилась Птица Лира. Она схватила меня когтями и, взмахивая мощными крыльями, зависла в воздухе. После очередного взмаха крыльев я обнаружила, что стою в саду на вилле Амальрика.

Светило яркое солнце, вокруг меня было много цветов, вблизи могилы моей матери тихо журчал ручеек.

Из тени деревьев вышла прекрасная женщина. На ней была сверкающая безупречной белизной туника горожанки с длинными развевающимися рукавами и подолом, который мерно вздымался в такт ее шагам, точно легкое облачко тумана, дрейфующее в слабом ветре.

Женщина приблизилась ко мне. Она показалась мне чрезвычайно высокой.

— Здравствуй, дорогая Эмили, — произнесла Новари сладким голосом, в котором слышалась чистая трель горного ручейка

— Здравствуйте, — сказала я в ответ очень тонким голосом. И протянула Новари руку, которая показалась мне очень маленькой. Соответствующей моему детскому голосу. Затем я позволила этому голосу задрожать: — Вы ведь не причините мне боли?

— Конечно же, нет, дорогая Эмили, — ответила Новари, слегка сжимая мою руку, — у меня никогда и в мыслях не было обидеть такую симпатичную девочку, как ты.

— Правда? — спросила я. На мои глаза навернулись слезы. — Вы клянетесь?

— Мне нет нужды приносить клятву, Эмили, радость моя, — уверяла меня Птица Лира, — я Новари, Птица Лира. И первое, что тебе следует узнать обо мне, это то, что… я всегда говорю правду.

Глава 8. МЕСТЬ ЭМИЛИ

Новари склонилась надо мной. Сладкая улыбка играла у нее на прекрасном лице.

Внешне я была Эмили, нежной, как полевой цветок. У меня были глаза семилетней девочки. Молочные зубы, напоминающие по цвету жемчужины. Но на самом деле я была Рали Антеро. С искусственной, хотя и волшебной, рукой, с единственным живым глазом и сожженной дотла душой.

Однако Птица Лира видела только Эмили и обращалась именно к ней, когда говорила:

— Я так долго ждала часа, дорогая, когда смогу наконец с тобой встретиться.

Она непроизвольно красовалась передо мной. Белоснежная туника ослепительно сверкала на солнце. Прическу Новари украшал венок из маргариток. Браслеты с драгоценными камнями, выполненные древними мастерами, сверкали на запястьях. Кожа издавала необыкновенный аромат, напоминающий запах спелого лимона.

Но я хорошо помнила, как обольстительна Новари, как умело пользуется она своим порочным искусством. Я увидела, как Птица Лира демонстрирует мне пышные формы. Легкий ветер перебирал складки ее платья, ласкал тело и подчеркивал его естественную красоту.

Я помнила также и ее изощренность в магическом соблазнении. До сих пор я ощущала ее теплые руки и горячие губы, которые однажды заставили меня трепетать. Тогда я затаилась и долго выжидала, чтобы в удобный момент убить Новари. Но во владениях Мэгона эта попытка не удалась.

И вот я снова встретилась с Новари.

И вновь затаилась.

Я огляделась с чисто детским любопытством. Казалось, только что меня кружила метель, но здесь, на вилле моего брата, где я родилась, магия Новари оградила нас от буйства стихии.

В саду было по-весеннему тепло. Под приветливым солнцем кивали разноцветными головками цветы. Насекомые жадно собирали нектар, не спеша перелетая от одного растения к другому. Среди деревьев порхали, радостно щебеча, птицы.

Я увидела, как старый серый кот притаился в тени куста черной смородины и ждал удобного момента, чтобы стремительно броситься на жертву. У кота был один глаз. Как и у меня, Рали Антеро.

Наконец Новари произнесла:

— Ну вот, Эмили. Теперь расскажи мне, что тебя тревожит.

Я опустила голову и постаралась поплотнее закутаться в голубой плащ, накрыв голову капюшоном, как будто бы внезапно почувствовала холод, и спросила:

— Я была очень плохой девочкой?

Новари положила руку на крутое бедро и укоризненно посмотрела на меня. Затем сказала:

— Ну что ж. Ты действительно помешала мне направить метель куда следует.

— Я сделала так, чтобы она никуда не поворачивала, — пропищала я, пытаясь отстоять свою точку зрения.

— Но на самом деле, моя дорогая Эмили, — настаивала Новари, — ты все испортила.

Она махнула рукой в сторону Галаны.

— Потому что из-за тебя метель кончилась слишком рано. Она продолжалась всего пару часов, вместо того чтобы бушевать в течение нескольких дней. Мне бы очень хотелось, чтобы этого не было, Эмили. Но ты вмешалась. Это просто отвратительно.

— Но ведь умирали люди, — возразила я, — именно по этой причине я и вмешалась.

— Но я все-таки думаю, что все это можно понять и простить, — произнесла Новари, сменив гнев на милость, — у тебя настолько деликатная натура. Мне с самого начала нужно было сделать скидку на это. Учесть при составлении заклинаний. А что… эти люди… были твоими друзьями?

— Так они все умерли? — спросила я дрожащим голосом и заставила задрожать свою нижнюю губу.

— Нет, моя радость, — ответила Новари, — они все… не мертвы. Твои друзья живы. Но я не могу дать никаких прогнозов насчет их будущего. Мои войска сейчас успешно преследуют их.

— Почему вы не разрешите им всем просто уйти? Я бы попросила их больше не быть плохими.

— О, дорогая Эмили! Это не так просто сделать, — ответила Новари. — Мне бы очень хотелось сделать тебе приятное, но я не могу. Не в состоянии, даже если бы и очень захотела. В особенности теперь, после того как они сбежали, убив директора Като. Бедняга!

С нескрываемым детским изумлением я вытаращила глаза и спросила дрожащим голосом:

— Като убит? Как?

Новари пожала плечами. И ответила:

— Я думаю, один из твоих друзей отрубил ему голову. Топором. Мне рассказали, что это была очень большая женщина.

Я с усилием подавила непроизвольную улыбку.

— Однако это не имеет для меня значения, — продолжала Новари, — Като не был моим другом. Мысли у него текли совсем в другом направлении. Видишь ли, мужчины начинают думать обо всем сразу. И их намерения вступить в дружбу с женщиной всегда оборачиваются стремлением быть поближе к ее чреслам. Но Като был полезен, этого у него не отнять. Он был диктатором Ориссы. Несмотря на то что всегда имелось достаточно кандидатов, чтобы занять его место, я не могу позволить, чтобы бедный Като остался неотомщенным. — Вдруг Новари улыбнулась, явно довольная пришедшей ей в голову мыслью, и сказала: — Однако вот что я должна тебе сказать.

— Что? — спросила я, изображая детское нетерпение.

— Обещаю тебе, что, когда мои люди поймают твоих друзей, я не допущу, чтобы над ними издевались и тем более — пытали. Они все умрут быстро. И безболезненно. Это я умею. — Новари радостно всплеснула руками, как будто бы только что сделала мне исключительно щедрый подарок. — Ты поняла? — спросила она, пристально вглядываясь в мои глаза. — Разве это не улучшило уже твое самочувствие? Так что мы теперь друзья? Договорились?

Сделав вид, что глубоко задумалась и размышляю, я нахмурилась. Затем я улыбнулась и вместо ответа сказала:

— Я хочу есть.

Новари громко рассмеялась.

— Что за прелесть этот ребенок! Не сомневаюсь, что мы с тобой отлично поладим. — Перейдя на более деловой тон, она скомандовала: — Пошли, Эмили.

И предложила мне руку.

Я молча смотрела на нее, как бы борясь с последними сомнениями и приходя к трудному, но окончательному решению.

— Я не кусаю маленьких девочек, Эмили, — уверила меня Новари.

Я нервно хихикнула. Потом взяла ее руку и слегка прыгающей походкой пошла с Новари по тропинке. Она привела меня к знакомой с детства скамейке в саду, на которой я вместе с Амальриком и Омери часто беседовала, ужинала, пробовала молодое вино их собственного изготовления… И все это — более пятидесяти лет назад.

На сей раз нас уже ожидали подносы, уставленные всевозможными лакомствами — кексами, печеньями, пирожными. На подносах красовались запотевшие кувшины с молоком, фруктовыми соками. На блюдцах и в вазах были уложены сыры, нарезанные светящимися ломтиками, и сочные фрукты. В маленьких глиняных горшочках, поставленных в ведро со льдом, нас ожидал шербет.

Я немедленно вскарабкалась на скамейку и устроилась как можно ближе к целой горе сладостей. При этом я позаботилась о том, чтобы ни на секунду не выходить из роли Эмили. Поэтому я подчеркнуто осторожно достала финик. Затем преувеличенно деликатно надкусила и принялась стряхивать с плаща невидимые простым глазом сахарные крошки. Одним словом, я была такой же привередливой, разборчивой, утонченной, как и моя маленькая Эмили.

— Мне нравится, — сказала я.

— Почему бы тебе не снять плащ, Эмили? — предложила Новари. — Тебе, должно быть, в нем очень жарко.

Моя глубоко спрятанная сущность — Рали Антеро — торжествовала: «Ты ничего не учуяла».

Псевдо-Эмили плотнее запахнула плащик. Я слегка погладила его, как будто бы он был старым надежным другом, и заодно незаметно проверила содержимое внутреннего кармана, где был спрятан серебряный лист, туго обернутый вокруг осколка волшебного корабля.

— Нет, мне хорошо. Я мерзлячка. — И добавила: — Надеюсь, я вам не грублю?

Новари рассмеялась.

— Так вы, оказывается, маленькая принцесса! Такая положительная, чувствительная и нежная. Я тебя люблю, Эмили. Честное слово.

А я в это время подумала: «Ты всегда торопила события, Новари. Ты что же — на самом деле влюбилась в ребенка?» Но почти сразу спросила высоким голосом Эмили:

— Почему вы всех убиваете, Новари?

Гладкое чело Птицы Лиры нахмурилось. Так обычно изображают озабоченность родители, которые сдувают пылинки со своих обожаемых чад.

— Ты слишком долго слушала речи моих врагов, — ответила Новари, — вовсе я не… убиваю всех подряд. Только тех, кто заслуживает смерти. И то — только в тех случаях, когда это крайне необходимо.

Мое лицо внезапно сморщилось, и брызнули слезы.

— Ты убила моего папу! — вскричала я.

— О, моя радость, мне так жаль, что пришлось это сделать, — сказала Новари.

В ее глазах заблестели слезы симпатии и сочувствия. Она продолжала:

— Сейчас я чувствую, что была невероятно жестокой и причинила тебе огромное горе. Но я сделала это не потому, что на самом деле являюсь злой волшебницей. Новари не злая волшебница, понимаешь, Эмили? Она никого не уничтожает ради собственного удовольствия. Она ненавидит причинять людям боль. Но, к сожалению, люди сами иногда заставляют ее причинять им боль. И тогда эти люди делают Новари совершенно неуправляемой. Сумасшедшей. Абсолютно сумасшедшей.

Дрожащими губами я спросила:

— И ты была сумасшедшей, когда убивала моего папу? Именно поэтому ты убила его? И всех остальных Антеро? Ты и тогда была совершенно неуправляемой?

— Думаю, что, к великому сожалению, так и было, моя дорогая Эмили, — ответила Новари, — я уже рассказала тебе, что способна говорить только правду. А это означает, что самой себе я время от времени должна признаваться в вещах, которые заставляют меня почувствовать душевный дискомфорт. — Она вздохнула и сокрушенно произнесла: — Правда приносит столько печали. Это очень тяжелая ноша. Ты все равно не поймешь.

— Так почему же ты была сумасшедшей с моими родными? — спросила я. — Какой вред они причинили тебе?

— О твоей семье, моя дорогая крошка, я не хотела бы говорить ни одного плохого слова, — ответила Новари, — но правда в том, что один из них много лет назад попытался убить меня. Этого человека звали Рали Антеро. Кажется, это твоя двоюродная бабушка.

Я кивнула.

— Я слышала много историй о тете Рали. Она была великим воином. И заклинателем.

— Именно об этой Рали Антеро я и говорю, — сказала Новари с горькой улыбкой, скорее похожей на гримасу, — Она признанный всеми герой. — И тихо добавила: — Даже мной.

— Так почему же она попыталась убить тебя? — спросила я. — Ты поступила с ней подло? Была ли ты подлой с моей тетей Рали?

Я была изумлена, когда, вместо того чтобы ответить, Новари заплакала. Я взглянула на нее и увидела, что она пытается найти подходящие для ответа слова. Слезы, струящиеся по ее щекам, явились совершенной неожиданностью.

— Подлой по отношению к ней? — переспросила она. — Почему же? Я предложила ей почти все, чем обладаю. Я любила ее, Эмили. Она была самой сильной и самой прекрасной женщиной на свете. Рали всегда была так уверена в себе. Абсолютно надежна. Я любила ее даже тогда, когда мне пришлось бросить ее в подземную тюрьму. — Плечи Новари вздрогнули от неприятного воспоминания. Она сказала: — Я совершила небольшую ошибку. И я ни в чем ее не обвиняю. Тем более в том, что Рали рассердилась на меня за эту ошибку. Погибли люди. Вот такие дела. Пролилась кровь. Но я постаралась искупить свою вину. Я хотела сделать ее своей королевой. Равной мне во всем. — Птица Лира помедлила. Потом уточнила: — Ну хорошо. Почти равной. За исключением малого. В ответ мне хотелось всего-навсего, чтобы она поделилась со мной своим магическим мастерством, Волшебной силой Антеро.

— Если ты была так добра, как утверждаешь сейчас, — спросила я, — то почему же тогда моя тетя Рали ответила «нет»?

Слезы мгновенно высохли на щеках Новари, она рассердилась и воскликнула:

— Потому что она была дурой! Как посмела она отвергнуть меня — Птицу Лиру? Ведь я выстрадала все, познала все горести и печали, которые выпадают женщинам. Кто же, как не я, мог бы лучше всех других понять ту боль, ту душевную муку, которую испытывала Рали? Как посмела она в ответ повернуться ко мне спиной, пренебречь моей женской мукой? Ведь я представляю собой воплощение всех земных страданий. И она об этом знала. Я все рассказала, понимаешь, Эмили. Все! Поэтому не может быть ей прощения. — Новари подошла почти вплотную ко мне. На меня нахлынул ее дурманящий магический запах. — Я создана из тысяч и тысяч юных существ, многие из которых были похожи на тебя, Эмили. Эти бедные девочки были сначала унижены, а потом уничтожены ради прихоти одного очень злого человека. — Новари прикоснулась к груди. — Все они — внутри меня, Эмили. Внутри меня стонут души этих несчастных девушек. Стонут и плачут. День за днем. Не переставая. Ты даже представить себе не можешь, что это значит — без конца слушать их стоны и причитания. Постоянно. Даже сейчас. Но сама посуди — как я смогла бы всех их выпустить на свободу и остаться после этого… Птицей Лирой?

— И поэтому ты убила ее? — спросила я без всякого выражения в голосе. — Ты убила мою тетю Рали?

Новари постаралась сдержать гнев. Затем кивнула. И сказала:

— Да, Эмили, я убила ее. Но сначала она дважды пыталась прикончить меня. Во второй раз ей это едва не удалось.

Плечи Новари непроизвольно вздрогнули от страшного воспоминания. Она пояснила:

— Я не могу умереть просто так. Более того, я не уверена, что вообще смертна. Однако думаю, что рано или поздно я это выясню.

— Так ты будешь жить всегда? — спросила я голосом, полным детского, почти суеверного восторга.

— Думаю, что так и есть на самом деле, — ответила Новари, — и именно это я и предлагаю и тебе, Эмили. Ты тоже сможешь жить бесконечно. И когда-нибудь, когда ты вырастешь и станешь красивой и сильной, ты сможешь стать моей королевой.

— А если я отвечу тебе «нет» — ты меня убьешь, как убила тетю Рали?

Последний вопрос вывел Новари из равновесия. Она пристально посмотрела на меня, затем рассмеялась, пытаясь замять неловкость, и произнесла:

— Вот только посмотрите, какие вопросы задает эта маленькая симпатичная девочка!

Птица Лира устроилась на скамейке рядом со мной.

— Ты такая прелесть, Эмили. — Глаза Новари увлажнились. — Такая умная и восприимчивая.

Она крепко меня обняла, и мое лицо прижалось к ее теплому и мягкому животу. Ее пальцы рассеянно ласкали мои волосы.

Но, когда Новари собралась все-таки ответить на мой последний вопрос, я сразу обратила внимание на то, что она старательно уходит от прямого ответа.

— Я думаю, что у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы подробно обсудить все интересующие тебя проблемы. Сейчас ты немного подавленна. Расстроена гибелью друзей. Я не собираюсь форсировать события. Со временем ты все поймешь. Во многом разберешься сама. И тогда наступит время, когда перед тобой откроются неограниченные возможности для получения удовольствий. Тогда я покажу тебе некоторые волшебные игры, в которые ты научишься играть. Тебя будет окружать изобилие — одежда, игрушки, подарки. Их будет гораздо больше, чем может вообразить себе маленькая девочка в самых сладких грезах.

В этот момент я подумала, что сама Новари никогда не имела ничего подобного, не знала простых детских радостей, вот почему тон ее голоса стал завистливым.

Но волшебница продолжала изливать свой сладкий яд:

— И в конце концов люди будут вынуждены исполнять то, что ты им прикажешь. Потому что ты станешь настоящей маленькой принцессой. Представляешь, Эмили, одно твое слово — и все сразу выполнено! Все с радостью подчиняются!

— Кроме тебя, — уточнила я.

Новари рассмеялась. И снова с восторгом воскликнула:

— Что за ребенок! Бьет не в бровь, а в глаз! — Она слегка погладила меня по спине. Затем продолжала: — Я думаю, что мы с тобой, моя прелестная Эмили, хорошо поладим. Мы будем замечательно проводить вдвоем время. Ты будешь каждое мгновение купаться в лучах счастья.

— А что будет, если я не соглашусь? — спросила я.

— Не согласишься — что, моя радость?

— Каждое мгновение купаться в лучах счастья.

Новари немного помолчала, а потом тихо произнесла:

— Тогда я буду вынуждена обойтись без тебя, моя прелесть. Точно так же, как я сумела обойтись без твоей тети Рали.

Вот мы и добрались до ответа на мой вопрос.

Несмотря на извилистый путь, который выбрала Новари, чтобы избежать прямого ответа на мой «детский» вопрос, я сумела все-таки заставить ее сказать в конце концов правду.

Внезапно я с силой вцепилась в нее и начала испуганно причитать:

— Я буду хорошей девочкой! Обещаю, что буду. И заплакала.

В отличие от Новари, я способна лгать. Она начала успокаивать меня словами и жестами. Это дало мне возможность еще крепче схватиться за нее и… скользящим движением скрытно послать в это самое мгновение волшебный щупалец — на разведку в Другие Миры. Послать для того, чтобы он разыскал моего маленького демона — обезьянку.

И тут же услышала, как она работает совсем рядом:

Она пробилась сквозь все слои магической защиты, поставленной Новари.

Я освободила ее от заклинания, она тут же радостно заверещала и с невероятной скоростью умчалась прочь. Наверное — в свой обезьяний рай.

Затем я слегка отстранилась от Новари и начала проявлять беспокойство в ее объятиях, как обычно делают маленькие девочки.

Она позволила мне отойти, и я соскочила со скамейки и стремглав бросилась к фонтану, потом к могиле моей матери.

— Куда же ты собралась, Эмили? — спросила Новари, поднимаясь вслед за мной.

— Вон туда, — ответила я.

И этот мой ответ прозвучал достаточно обычно для семилетней девочки.

Около маминой могилы я внезапно остановилась.

— Чаще всего я играла здесь, — сказала я, когда Новари приблизилась. Она шла не спеша, легкой, грациозной походкой. Казалось, что она плывет над тропинкой.

— Надеюсь, что и в будущем ты вдоволь наиграешься в этом чудном месте, в конце концов — это был твой дом. И теперь он будет твоим навсегда. Но жить в нем ты будешь вместе со мной. Я научу тебя новым играм, в которые ты сможешь играть столько, сколько душа пожелает.

— Чаще всего я играла с Амальриком и Халебом, — сказала я, — они были моими братьями.

Новари нахмурилась. Она спросила озабоченным голосом:

— Как же так, Эмили? Я не знаю, кем был Халеб, но Амальрик Антеро был твоим двоюродным дедушкой. Вовсе не братом.

Я пожала плечами и произнесла:

— Может быть, это призраки?

Я показала на могилу и пояснила:

— Вот особое место для моей матери. Затем я показала на фонтан и сказала:

— А это — особенный фонтан.

Новари начала заметно нервничать. Она сказала:

— Да ладно тебе, Эмили. Ты ведь очень хорошо знаешь, что это могила Эмили Антеро, твоей прабабушки. Той, в чью честь ты была названа. Скажи, наконец, какую игру ты затеяла на сей раз?

— Это не игра — все правда. — И я нахмурилась. Затем предположила: — Но, может быть, и другой призрак. Здесь много призраков Антеро. Очень и очень много.

Я отвернулась и быстро достала из кармана голубого плаща свернутый в тугую трубочку серебряный лист. Я развернула его и зажала в кулаке осколок моего серебряного корабля. Затем я погрузила серебряный лист в воду фонтана.

Лист моментально посвежел и повеселел, как будто бы только что упал с волшебного дерева. Сверкающие крупные капли гулко шлепались на мраморные плитки у моих ног.

Я снова повернулась к Новари, изобразив внезапное смущение и робость.

— Что это такое, Эмили? — спросила она, указывая на сверкающий лист.

Как можно сдержаннее я ответила:

— Подарок. Для тебя.

Казалось, что Новари была польщена.

— Какая приятная неожиданность, первый подарок…

Но она все еще медлила, ее пальцы замерли вблизи листа. Она изучала неожиданный подарок.

— Серебряный лист, — наконец промолвила она, — очень мило. Где ты его достала?

— Я вырастила его сама, — с гордостью объявила я, — потратила очень много сил. Потому что сначала мне пришлось вырастить дерево. Какой же лист без дерева? Я каждый день, в течение долгих и долгих недель, поливала саженец в цветочном горшке. А потом родился лист. — Я подняла указательный палец и пояснила: — Только один.

И протянула его Новари.

— Если хочешь, возьми. — Затем пожала плечами, как будто бы потеряв к листу всякий интерес. — Я могу вырастить теперь сколько угодно таких листьев.

Новари потянулась за подарком.

Под листом я спрятала острый осколок серебряного корабля, и в тот момент, когда Новари почти прикоснулась к подарку, я больно ее уколола.

Вскрикнув, она отдернула руку. И сердито посмотрела на капельку крови, выступившую на пораненном пальце.

— Мне очень жаль, — произнесла я.

И подняла серебряный осколок. Затем пояснила:

— Он тоже лежал у меня в кармане. Должно быть, прилип к листу.

— Тебе следовало бы быть более осторожной, Эмили, — немного рассердившись, проворчала Новари.

Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами.

— Это случайно, я не хотела испортить подарок, — произнесла я, едва не плача и дрожа всем телом, — ты ведь не станешь неуправляемой, правда? Ты не станешь убивать меня, правда? За такую маленькую оплошность?

— Конечно же, не стану, что ты, Эмили, — с явным раздражением произнесла Новари. — Хорошо. Давай сюда свой лист. Мне нравится подарок. Большое спасибо. Потом я подарю тебе что-нибудь. И мы станем лучшими друзьями.

— Раз и навсегда, — подтвердила я.

— Да, дорогая Эмили. Теперь давай мне твой лист.

И я отдала ей, так неумело и неуклюже, чтобы она прикоснулась к нему пораненным пальцем и чтобы ее заколдованная кровь смешалась с волшебным веществом, из которого состоял мой лист.

Новари взвыла так, как будто только что угодила рукой в чан с щелоком.

Она отскочила, яростно размахивая руками и пытаясь сбросить лист. Но он расплавился, плотно прилип к ее коже и жег ее волшебным огнем.

— Отстань, отстань, чертов лист! — выкрикивала Новари и изо всех сил встряхивала руками. Наконец она восстановилась в достаточной мере для того, чтобы создать заклинание и выкрикнула: «Исчезни!»

Расплавленный лист растаял в воздухе. Но кожа на руке Новари оставалась ярко-красного цвета, как обваренная.

Она с грозным видом приблизилась ко мне, ее гнев, казалось, вот-вот заставит воздух вспыхнуть и загореться. Я почувствовала нестерпимый жар. Думаю, что Новари испытала поначалу нечто похожее, когда я пустила в дело свой «подарок». Я почувствовала удушающий сернистый запах отравы, который сопровождал созревающее в голове Новари заклинание убийства.

Я сделала вид, что съежилась от страха, но в тот же момент послала свои магические щупальца вперед, заставив их как можно быстрее обнаружить пробелы в защите Новари. Тогда я смогла бы воспользоваться своим секретным оружием.

— Что же ты наделала, Эмили! — закричала Новари. — Что же ты натворила!

Молния расколола небо пополам.

И голос моего любимого ребенка, напоминающий голос рассерженного великана, грозно спросил:

— Эмили? Хочешь заполучить Эмили? Где же? Где же она может быть?

Вслед за этим послышался смешок, и небо слегка замерцало от воздействия мощного биополя Эмили. Она произнесла волшебные слова:

Последовала еще одна вспышка молнии, и перед моим взором возникло огромное белое облако. Оно выглядело как увеличенная голова Эмили.

Новари изумленно посмотрела на меня, потом на облако. Ее рот широко раскрылся. Впервые я увидела, что черты лица Новари исказились до неузнаваемости.

Вслед за этим мы услышали:

— Эмили приказывает — стоп!

Впечатление было такое, как будто бы небо раскололось. Сначала его пронзило одно длинное зазубренное копье молнии. Затем второе, третье… молнии сверкали все быстрее и быстрее. Казалось, вот-вот с бледного зимнего неба на землю обрушатся желтые брызги взорвавшегося солнца.

По цветущему саду пронесся ледяной ветер. Цветы замерзли. Насекомые попадали на землю. Вода фонтана превратилась в ажурный каскад, похожий на россыпь горного хрусталя.

Одноглазый кот, жалобно мяукнув, стремглав помчался в поисках укрытия.

Вслед за этим я услышала, как со стороны Галаны, откуда-то издалека, зазвучало отдаленное, многократно отраженное эхо мелодии, исполняемой ураганным ветром на огромной лире Новари.

Но вовсе не она играла на лире.

Под музыку, под веселый, энергичный мотив детский голос пел:

Начался снегопад. Ярко сверкающие снежинки выплывали из облака, медленно опускались на землю и вскоре закружились вокруг нас настоящей метелью.

Я твердо шагнула навстречу Новари. Мои тяжелые солдатские сапоги скрипели на только что образовавшемся белом покрове. Новари с нескрываемым изумлением посмотрела на меня. Черты ее лица еще раз исказились — теперь уже судорогой суеверного страха и запоздалого прозрения.

Теперь я была высокой и сильной. Женщиной-воином, закованной в броневые доспехи, с пиратской латкой на правом глазу, яростным взглядом левого, живого глаза и золотой волшебной рукой, пульсирующей от избытка энергии. И в волшебной руке я держала серебряное копье, в которое превратила осколок волшебного корабля, спасшего меня некогда от смерти в рудниках Короноса.

— Рали! — вскрикнула Новари.

Я увидела, как на ее лице отразилась целая гамма новых чувств, — она полностью оправилась от шока и была готова к сражению. Ее изумление перешло в гнев, а гнев сменился ненавистью. Вслед за этим вокруг Новари замерцало незнакомое мне слабое сияние.

Она потупила взгляд и очень мягко произнесла:

— Рали…

В ее голосе слышалась огромная, не высказанная до конца любовь.

Я много раз старалась представить себе именно этот момент. Наше решающее сражение с Новари снилось мне бесчисленное количество ночей. Снилось и тогда, когда я в течение нескольких месяцев плыла по бурным морям, под тяжелыми, мрачными небесами в Ориссу от самого конца мира, где до этого мы спали с Салимар в ледяной могиле, чтобы встретиться с Новари в последний раз.

Мне казалось, что я готова высказать ей очень и очень многое. По крайней мере — сказала во время всех тех воображаемых встреч. Каждое слово ранило. Каждое слово несло в себе заряд неприкрытой ненависти.

Но, встретившись с Новари лицом к лицу, я почувствовала, что ненависть исчезла.

И это меня удивило. Удивление еще больше возросло, когда я увидела, как Новари приветливо кивает головой. Между нами стало возникать чувство, близко напоминающее взаимопонимание. Вновь Новари произнесла тихим, очень спокойным голосом:

— Рали…

Мои губы начали быстро раскрываться, когда я — почти непроизвольно — захотела произнести что-нибудь в ответ. Легкая улыбка тронула губы Новари, и она немного наклонилась вперед, чтобы получше услышать мои первые слова.

Но я не вымолвила ни слова.

Вместо этого я метнула копье.

Божественная рука придала броску такую силу, что стремительный полет волшебного копья, казалось, взорвал воздух и оглушил меня внезапным всплеском магического поля.

Новари вскинула руку, чтобы отразить бросок. Но я направляла копье с помощью божественного глаза. Это дало мне возможность уверенно вести его сквозь защитные заклинания, поставленные противницей. Я изо всех сил ударила в разрыв, созданный в этой защите маленькой испуганной обезьянкой. Силой воли я заставила копье вонзаться глубже, пронизывая все слои ослабленной магической защиты, пока оно не добралось до энергетического центра.

Силой удара Новари отбросило далеко в конец сада. Она судорожно схватилась за грудь и отчаянно вскрикнула от боли. Затем упала на снег, который тут же окрасился ее кровью.

Когда Новари вскрикнула еще раз, я бросилась вперед, потому что, вопреки всем ожиданиям, рана не оказалась смертельной.

Я устремилась к серебряному копью, намереваясь проткнуть Новари насквозь и глубоко вонзить острие в землю. Но в то мгновение, когда я прикоснулась к нему, Новари исчезла, копье упало на снег.

Я быстро обернулась, чтобы не получить от Новари удар в спину, и вынула меч из ножен.

Птица Лира скрючилась у могилы моей матери и без успеха пыталась подняться. По ее прекрасному белому платью струилась кровь.

Увидев, как я устремляюсь к ней, Новари снова вскрикнула. На этот раз ее крик напоминал вопль смертельно раненной хищной птицы. Я увидела, как она превращается в большую золотую Птицу Лиру.

Волшебные когти вырвали меч из моей руки и далеко его отбросили. Раздался взрыв, напоминающий взрыв шаровой молнии, и я столкнулась с твердой, но едва заметной даже с помощью моего божественного глаза матовой поверхностью новой магической защиты, созданной Новари.

Сразу за прозрачной защитой я увидела Новари, у которой постепенно вырастали за спиной золотые крылья, похожие на крылья Птицы Лиры.

Вслед за этим послышался громкий шелест, сопровождающий обычно разряды магического поля. Птица Лира проникла в Другие Миры, чтобы восполнить запасы почти полностью растраченной энергии. Я увидела, как в нее начал вливаться божественный огонь, вливаться яростно и неудержимо, точно, внезапно прорвав плотину, вниз устремилась горная река.

Я ударила по матовой поверхности защиты Новари своей золотой рукой, пытаясь во что бы то ни стало добраться до нее, пока она окончательно не превратилась в Птицу Лиру. Вначале я почувствовала, как защита поддалась, но почти мгновенно вновь затвердела.

Я поняла, что через какое-то мгновение будет слишком поздно. И будет все потеряно.

И в этот момент я услышала детский крик:

— Эмили приказывает — нет!

Ударил гром. Казалось, что воздух внезапно выжжен огнем. Такова была сила заклинания, созданного Эмили. Снег быстро растаял, и по земле побежали бурные горячие ручьи.

Ручьи слились в один быстрый водный поток, который промчался мимо меня и проник под защиту Новари.

Он омыл могилу моей матери, и отполированная руками Антеро и временем поверхность камня весело заблестела. Я почувствовала запах сандалового дерева, любимый запах моей матери. Затем я услышала, как ее призрачный голос прошептал мне прямо на ухо:

— Я здесь, Рали!

Собрав все силы воедино, я ударила по поверхности матового купола защиты Новари.

На этот раз она разбилась вдребезги, и осколки разлетелись в разные стороны. Я двинулась вперед, вынимая на ходу кинжал.

Новари, которая теперь полностью превратилась в Птицу Лиру, начала приподниматься над землей, ее огромные крылья бешено заработали. В когтях были зажаты остро заточенные лезвия, напоминающие косы. С них слетали разряды магических молний. Птица Лира бросилась в атаку.

Я бросилась навстречу, готовая дать отпор и победить. Рядом неотступно следовал призрак моей матери.

Вслед за этим мне показалось, что время остановилось. Я почувствовала себя совершенно спокойной. Мысли стали кристально чистыми. Я была готова умереть. В это невероятное мгновение я вспомнила всех Антеро, всех тех, кто сражался и умирал. Некоторые из них погибли, не совершив подвигов. Но они до конца оставались Антеро. И я почувствовала, что принадлежу к ним, являюсь одной из них. Я подумала об Эмили, которая теперь была последней надеждой семьи на будущее. Если будущее вообще возможно.

Призрак моей матери прошептал мне:

— «Рали» — означает «надежда». Следом вздохнул ветер:

— Рали — это надежда.

До меня донеслись другие голоса. Призрачные голоса Антеро. Сначала я услышала Халеба и Гермиаса. Затем остальных — мужчин и женщин, детей и стариков, — все они звали меня, шептали мое имя. И вслед за этим я услышала, как Амальрик произнес твердым голосом, как бы приказывая мне:

— Возьми нашу силу, Рали. Призови на помощь наши души. Борись, Рали, борись!

И я боролась.

Сначала я почувствовала, что становлюсь сильной, как богиня. Я топнула ногой по земле, земля треснула, и я достигла источника адской энергии. Закон Серого Плаща стал и моим законом. Все те скрытые от простого смертного механизмы, которые порождают вес, тепло, свет и штормы, которые терзают нас, стали мне доступны и понятны. И к этому я добавила закон Рали: волю к жизни. И превратила его в огромный плазменный сгусток и метнула его в налетающую Птицу Лиру с яростным криком:

— Эмили — не перечь!

В последний раз на предельно высокой ноте взвизгнули струны магической лиры. Птица рухнула на землю.

Когда я подбежала к ней, птица вновь превращалась в Новари. В прекрасную Новари… Едва она приобрела свой истинный облик, на меня накатилась океанская волна скорби и печали. Такова была сила ее зловещей магии.

Я молча смотрела, как Новари прощается с земной жизнью. Вскоре она замерла. Затем ее лицо расслабилось, стало спокойным и умиротворенным. В последний раз слегка раскрылись ее губы, и я услышала, как она прошептала:

— Свободна…

Ее шепот вызвал легкое ароматическое облачко, и я с изумлением отступила.

Из тела Новари стали появляться полупрозрачные призраки девушек. Они поднимались к замерзшему небу под звуки божественной мелодии, исполняемой на золотой лире.

Это были призраки тех девушек, которых принесли в жертву ради создания Новари. Сотни, тысячи девушек. Некоторые — совсем еще девочки. Другие — молодые женщины. И все так прекрасны, что сами боги должны были с наслаждением смотреть на них.

Девушки исчезли. Музыка смолкла.

Наступила тишина. И я почувствовала внезапное одиночество, потому знала, что меня покинули и призраки Антеро.

Взглянув на землю еще раз, я увидела, что там, где только что лежало тело Новари, осталось белоснежное платье.

Силы оставили меня. Неуверенно повернувшись, я осмотрела любимый с детства сад. Было холодно. Растаявший снег уже успел вновь замерзнуть. Ровные ледяные лужицы, как отшлифованные грани бриллианта, отражали яркий солнечный свет.

Я вспомнила Салимар, которая ждала меня вдалеке, за морями, покрытыми льдинами и айсбергами, за вечно заснеженными необозримыми просторами, где кончается земля и начинается наша любовь.

По моим щекам покатились слезы радости.

Две-три слезы имели привкус горечи. Это была горечь сожаления о печальной судьбе зловещего создания — Птицы Лиры и несчастной женщины, которую я знала как Новари.

Глава 9. ПОСЛЕДНИЙ АНТЕРО

Перед вами последнее напутствие Рали Антеро. Ее завещание. Завещание всех Антеро, некогда живших в Ориссе. В живых останется только один из нас — Эмили.

Она пришла ко мне вчера, когда я работала в кабинете брата. Крепко обхватив старого одноглазого кота поперек туловища, Эмили старалась не упустить добычу. Кот свисал с ее рук, как махровое полотенце.

— Угадай, тетя Рали, — звонко спросила Эмили, — что я собираюсь сделать?

Не успела я поднять голову, как Эмили ответила на свой вопрос:

— Я собираюсь починить Пирата!

Бедное животное взглянуло на меня своим единственным глазом и тяжело вздохнуло, как бы подтверждая бесконечность кошачьего терпения.

— Так что же случилось с Пиратом? — спросила я. — Похоже, что все в порядке, если не считать потерянного в драке с вороной глаза.

— Именно это я и хочу починить, — сказала Эмили, с трудом забрасывая кота на мой письменный стол. Она погладила кота, и Пират громко заурчал. — Вставить ему глаз, — уточнила девочка, отдышавшись.

— Не уверена, что это возможно, — заметила я и, потрогав латку на правом глазу, добавила: — Думаю, что если уж глаз потерян, то он потерян навсегда.

— Может быть, это и так, тетя Рали, — ответила Эмили, — но я все-таки попытаюсь.

И девочка устроила настоящий спектакль, напевая волшебные слова:

— Эмили приказывает — явись, паучок, явись!

Воздух над моим столом слегка замерцал, на него шлепнулся довольно большой паук. Его челюсти без конца щелкали — то ли от страха, то ли от ярости. Я вскочила на ноги. Кот громко зашипел, выгнул спину, вздыбил шерсть и выпустил когти.

— Пират, стой! — скомандовала Эмили.

Но кот не обратил на нее никакого внимания и начал потихоньку отползать, не спуская с паука своего единственного глаза. Эмили схватила кота, настойчиво повторив:

— Эмили приказывает — стой!

Пират замер. Паук тоже. И я внезапно почувствовала, что не могу пошевелить и пальцем, как будто бы меня схватил великан. Эмили быстро догадалась о том, что она в сердцах сделала.

— Прошу прощения, тетя Рали, — сказала она, — я приказала Пирату остановиться, а не вам!

И она без заметного усилия создала обратное заклинание, произнеся:

— Эмили приказывает — иди!

Груз мгновенно исчез, и я почувствовала себя свободной.

В тот же самый момент Пират метнулся прочь со стола, выскочил через открытую дверь, а паук быстро спустился на пол и не мешкая отыскал подходящее укрытие под кожаным диваном моего отца.

Разочарованная Эмили топнула ногой.

— Ну вот, — раздосадованно заявила она, — теперь придется начинать все сначала — заманивать Пирата, ловить паука.

Девочка широко развела руками, показывая, сколько всего теперь придется сделать.

— Вот сколько дел! — Потом сокрушенно вздохнула и сказала: — Я так долго трудилась над этим заклинанием!

Я не спросила Эмили, каким образом она намеревалась «починить» потерянный глаз Пирата с помощью паука. Не знаю, что именно она придумала, но уверена, что это возымело бы действие. Хотя я предполагаю, что результат был бы не совсем тот, на который она рассчитывала.

Вслух я мягко заметила:

— Я не сомневаюсь, Эмили, что ты искренне стремишься помочь. Но тебе, вероятно, следует на этот раз настойчиво проявлять усердие. Не исключено, что Пирату может не понравиться то, что ты задумала. Он достаточно долго был без глаза, возможно, уже принимает это как должное.

Эмили теребила пальцы и довольно долго думала. Затем печально посмотрела на меня и спросила:

— Ты в этом уверена, тетя Рали? Потому что я не сомневаюсь в том, что если смогу сделать Пирату лучше, то я смогу потом помочь и тебе.

Я подумала: «Ах, вот в чем дело! Славная девочка!» Я обняла ее и сказала:

— Спасибо, дорогая Эмили.

На мой здоровый глаз невольно навернулась слеза. Эмили, похоже, стала еще печальнее. Она спросила:

— Это означает, что ты не хочешь, чтобы я попробовала восстановить твой глаз. Я правильно тебя поняла?

Я погладила ее рыжие волосы и ответила:

— Да, я не хочу. Я — как Пират. Я тоже к этому привыкла. К тому же мир иногда кажется мне намного лучше, когда смотришь на него только одним глазом.

Я обняла племянницу и поцеловала.

— Я так надеялась, что это будет для тебя приятным сюрпризом, — произнесла Эмили с оттенком обиды в голосе, — прощальным подарком.

У меня защемило сердце. Откуда она узнала, что времени у меня почти не осталось?

— Я чувствую, тетя Рали, что красивая леди ждет где-то совсем рядом, — сказала Эмили, как будто бы прочитав мои мысли, — она собирается забрать тебя с собой, как только ты закончишь книгу. Я угадала?

— Да, — ответила я как можно спокойнее, — именно так и обещала мне богиня.

— Салимар соскучилась по тебе, — заметила Эмили, внезапно всхлипнула и добавила: — Это я тоже чувствую. Несмотря на то, что она очень и очень далеко. Потому что она сильно любит тебя, тетя Рали.

— А я — ее.

— Но ты несчастлива, разве не так, тетя Рали? Ты хочешь вернуться. И в то же время — ты хочешь остаться.

Меня обхватили маленькие руки Эмили. И она прошептала:

— Ты хочешь остаться со мной.

Горло сжало судорогой. Я прокашлялась. И подтвердила:

— Да, Эмили, хочу. Нестерпимо.

— Потому что ты любишь нас обеих, — рассудительно произнесла Эмили, — но не можешь быть с нами обеими одновременно.

На сей раз у меня не нашлось подходящего ответа. Я почувствовала, что теряю контроль над эмоциями. Поэтому вместо ответа я молча сжала девочку в крепком объятии. Немного погодя Эмили отстранилась. Ее лицо приобрело не свойственное ее возрасту решительное и серьезное выражение.

— Я думаю, что ты не можешь оставаться здесь, — объявила она, — потому что это может причинить Салимар очень сильную боль. Она очень нуждается в тебе, тетя Рали. Я даже не знаю, с чем можно сравнить это чувство. Оно огромно. Салимар может… умереть, если ты к ней не вернешься. — Эмили положила ладонь на мою руку и спросила: — Мы ведь не хотим, чтобы Салимар умерла, не правда ли?

— А как же ты, Эмили? Мне не хотелось бы причинить боль и тебе. Кто же о тебе позаботится? Кто будет учить тебя всему тому, что так необходимо знать в жизни?

Эмили пожала плечами.

— Осталось много хороших людей. Многие из них раньше заботились обо мне. И многому научили меня. Иногда они так старались, что мне хотелось крикнуть им, чтобы они прекратили. Но эти люди искренне меня любили и желали мне только добра. Не только тетя Рали, Дерлина, Квотерволс. И все женщины из Стражи Маранонии. — Она широко раскинула руки и объявила: — Все любят Эмили!

Всякий раз, когда я вспоминаю Эмили, я чаще всего представляю себе этот момент. Ее волосы сверкали в лучах солнца, струящихся сквозь окно. Лицо сияло от счастья и уверенности в будущем. Маленькие руки взметнулись, как крылья готовой вспорхнуть бабочки.

И ее великолепные слова:

— Все любят Эмили!

В это мгновение я почувствовала, как у меня появляются силы, чтобы принять единственно правильное решение.

Я сделала все необходимое, чтобы обеспечить будущее племянницы. Ее будут воспитывать друзья, которым будет доверено все богатство, оставшееся в тайных хранилищах нашей семьи. Эмили ни в чем не будет нуждаться. Пальмирас станет первым наставником Эмили. Он обучит ее искусству магии и постарается, чтобы талант девочки раскрылся в полной мере. Дерлина и Квотерволс научат постоять за себя. А Пип сделает Эмили хитрой, что тоже необходимо в нашем несправедливом мире. Он научит ее, как видеть врага, спрятавшегося за углом, и читать мысли предателей.

Эмили замечательный ребенок. Последний подарок Антеро жителям Ориссы.

Малышка обладает огромными магическими способностями, которые будут непрерывно возрастать. Эмили необходимо, чтобы с ней обращались мягко, только тогда она сможет сформироваться в необыкновенно сильного заклинателя. Мне кажется, что Эмили похожа на небожителя, дитя богов, которое волей случая вынуждено жить и расти среди диких племен. И поэтому ей может быть причинен вред — не по злому умыслу, а в силу неловкости или непонимания.

Я верю в счастливую судьбу Эмили. Уверена в том, что она вырастет и превратится в прекрасную женщину, обладающую не виданным ранее могуществом.

Независимо от того места, которое она займет в жизни Ориссы, все должны помнить, что, когда племянница произносит: «Эмили приказывает» — это на деле означает, что Эмили приказывает. В таких случаях я не хотела бы быть на месте обидчика.

А что касается меня — как только допишу последние строчки этого бортового журнала, который начала заполнять, плавая по бурным морям много лет назад, я найду свою внучатую племянницу и поцелую ее на прощание.

Вслед за этим богиня Маранония унесет меня назад к Салимар.

И вновь мы окажемся в хрустальном дворце со сверкающими, искрящимися фонтанами, утопающем в саду, в котором круглый год цветут розовые и желтые розы. Мы будем жить жизнью, наполненной радостными днями и сладкими ночами любви.

И — клянусь богами, — мне будет жаль вновь расстаться с Салимар!

Мой старый переписчик напомнил бы мне, что я обязана на этой странице уделить внимание будущему Ориссы. Ему очень хотелось, чтобы я изображала из себя пророка, каким был мой брат.

Я никогда не стремилась к этому. Амальрик был слишком мягок и добр, поэтому видел будущее исключительно в розовом цвете.

У меня остался только один глаз, и он смотрит вокруг не всегда добрым взглядом. По этой причине я не буду вглядываться в сердца тех, кто останется жить в этом мире, в мире, который я вскоре покину. Я не стану искать в них червоточину и тем более — обвинять их в грехах прошлого, настоящего и… в тех, которые они намереваются совершить.

Пусть люди строят жизнь по своему желанию. Не мое дело судить.

Но хотела бы предостеречь. Как я и написала с самого начала, это является главной целью, которую я преследовала, приступив к заполнению своего путевого журнала.

Прошу всех запомнить мои слова.

Я оставляю ребенка, значение которого для меня безгранично. Не причиняйте Эмили никакого вреда, иначе познаете мой гнев. Не имеет значения, обладаете ли вы богатством, превосходящим все богатства королей, живших во все времена. Не имеет значения, сколько воинов вы сможете поднять, сколько привлечь заклинателей, магов, колдунов с возможностями самого Архонта для защиты собственных интересов.

Если Эмили будет причинен вред, я снова вернусь. Обязательно вернусь.

И если мне придется восстать еще раз, то я приду с огнем, которым уничтожу ваши дворцы.

Я приду с холодом, чтобы превратить в лед ваши грешные тела.

Я приду, разливая отраву, напуская чуму и развязывая войны

И те, кто сумеет выжить, будет проклинать имена тех, по чьей злой воле меня заставили вернуться. И передавать проклятия из поколения в поколение.

В этом клянусь вам я.

Я, Капитан Рали Эмили Антеро.

Последняя стражница Маранонии.