Возвращение Хастура

III

После этих слов Туттл резко сменил тему разговора. Он начал расспрашивать меня о моих делах, о практике и, в конце концов, когда я уже поднялся, чтобы откланяться, стал уговаривать меня остаться на ночь. На это я, подумав, согласился, правда, не без некоторой неохоты, и он сразу же вышел приготовить мне комнату. Я воспользовался представившейся возможностью более тщательно исследовать его рабочий стол: нет ли там Некрономикона, пропавшего из библиотеки Мискатоникского Университета. На столе книги не было, но, подойдя к полкам, я легко обнаружил ее там. Едва я успел снять том, чтобы внимательнее посмотреть, та ли это копия, как в комнату вновь вошел Туттл. Он быстро взглянул на книгу у меня в руках и слегка улыбнулся.

– Я бы хотел, чтобы утром, когда будете уходить, вы захватили ее с собой к доктору Лланферу, – обыденно сказал он. Теперь, когда я переписал себе весь текст, она мне больше не нужна.

– Я с радостью сделаю это, – ответил я с облегчением, оттого, что это дело можно уладить так быстро.

Вскоре после нашего разговора я удалился в комнату на втором этаже, которую он для меня приготовил. Пол проводил меня до двери и задержался на секунду дольше, как будто словам, готовым сорваться с его языка, не было позволено покидать рта. Ибо прежде, чем уйти, он еще раз или два обернулся ко мне, пожелал спокойной ночи и, в конце концов, вымолвил то, что не давало ему покоя:

– Да, кстати… Если вы ночью что-нибудь услышите, Хаддон, не тревожьтесь. Что бы это ни было, оно безвредно… пока.

И только когда он ушел, и я остался один в своей комнате, на меня снизошло значение тех слов, что он сказал, и того, как он их произнес. Мне стало понятно, что в них было подтверждение тех диких слухов, которые наводняли Аркхам, и что Туттл говорил со мной вовсе не без затаенного страха. Задумавшись, я медленно разделся и облачился в пижаму, которую Туттл разложил для меня на кровати; мой ум ни на минуту не отклонялся от мыслей о зловещей мифологии древних книг Амоса Туттла. Я вообще никогда не принимаю скоропалительных решений, а сейчас и подавно не был склонен размышлять быстро.

Несмотря на очевидную абсурдность всей этой мифологической конструкции, она все же была выстроена достаточно хорошо для того, чтобы заслужить чего-то большего, нежели просто мимолетного внимания. К тому же, мне было ясно, что Туттл более чем наполовину убежден в ее истинности. Уже этого одного мне было достаточно, чтобы задуматься, ибо прежде Пола Туттла всегда отличала тщательность в исследованиях, а его опубликованные работы никогда не подвергались критике за неточности даже в самых малых деталях. Как результат столкновения со всеми этими фактами, я, по крайней мере, готов был допустить, что у мифологической структуры, очерченной для меня Полом

Туттлом, были какие-то основания. Что же касалось ее истинности или ошибочности, то, разумеется, тогда еще я не мог положиться даже на пределы собственного разума: поскольку, стоит человеку принять или отвергнуть что-либо у себя в уме, впоследствии ему вдвойне – нет, втройне – сложнее будет избавиться от своего умозаключения, каким бы пагубным для него оно ни оказалось.

Размышляя так, я лег в постель и стал ожидать прихода сна. Ночь темнела и углублялась, хотя сквозь легкие занавеси на окне я видел, что небо усыпано звездами, высоко на востоке взошла Андромеда, а осенние созвездия начинают подниматься из-за горизонта.

Я был уже на грани сна, когда, вздрогнув, очнулся от звука, который, насколько я потом понял, доносился до моего слуха некоторое время, но лишь теперь я осознал полное его значение: слабо подрагивавшая поступь какого-то гигантского существа отдавалась вибрациями по всему дому, однако звук этот исходил не откуда-то поблизости, а с востока, и на какое-то мгновение Я в смятении решил, что из морских глубин восстало нечто и шагает вдоль берега по мокрому песку.

Но стоило мне приподняться на локте, я вслушаться более внимательно, как иллюзия рассеялась. Какой-то миг вообще не было ни звука; затем шаги послышались снова: нерегулярный, ломаный ритм – шаг, пауза, два шага довольно быстро друг за другом странное чмоканье…

Обеспокоенный, я поднялся и подошел к открытому окну.

Ночь стояла теплая, почти душная; воздух был неподвижен. Далеко на северо-востоке луч прожектора описывал в небе дугу, ас севера доносилось слабое гудение ночного самолета. Перевалило уже за полночь; низко на востоке сверкали красный Альдебаран и Плеяды, но в то время я ещё не мог связать те странности, которые слышал, с появлением над горизонтом Гиад. Это пришло позже.

Звуки, между тем, нисколько не ослабевали, и мне, в конце концов, стало ясно, что шаги, на самом деле приближаются к дому, каким бы медленным ни было их продвижение. Я не мог сомневаться также ив том, что они доносятся со стороны моря, поскольку в этой местности не было никаких сложных конфигураций рельефа, которые могли бы изменить направление распространения звука.

Я снова начал думать о похожих шагах, которые мы слышали, пока тело

Амоса Туттла еще лежало в доме, хотя и не мог, конечно, припомнить, что точно так же низко, как сейчас на восток, Гиады склонялись тогда на запад. Если эти шаги сейчас как-то и отличались, то я не мог определить, как именно, если не считать того, что теперь они казались как-то ближе, но близость эта была не столько физической сколько психической. Убеждение мое в этом стало настолько сильным, что во мне начало нарастать беспокойство, в котором уже сквозил ничем не прикрытый страх: я не мог оставаться на месте и подавлять в себе дикое желание идти искать чьего-нибудь общества. Я быстро подошел к двери комнаты, открыл ее и тихо вышел в коридор, чтобы найти хозяина дома.

И тут же сделал новое открытие. Все время, пока я находился в комнате, те звуки, что я слышал, вне всякого сомнения, доносились с востока, и только слабая почти неощутимая дрожь отдавалась в старом доме. Но сейчас, во тьме коридора, куда я вышел без лампы, я начал понимать, что как звуки, так и сотрясения исходят откуда-то снизу – не из-под самого дома, нет, источник их располагался гораздо ниже: они поднимались будто бы из каких-то глубоких подземелий. Напряжение моих нервов возрастало, пока я стоял в темноте, пытаясь взять себя в руки, как вдруг увидел слабое свечение, поднимавшееся со стороны лестницы. Я сразу же бесшумно двинулся в ту сторону, перегнулся через перила и увидел, что свет идет от электрической свечи, которую держит в руке Пол Туттл. Он стоял в нижнем зале в халате, хотя мне даже сверху било видно, что он так и не раздевался. Свет, падавший ему на лицо, обнажал всю напряженность его внимания: вслушиваясь, он слегка склонил голову набок и стоял так все время, пока я на него смотрел.

– Пол! – наконец позвал я громким шепотом.

Он сразу вскинул голову и увидел мое лицо, без сомнения, хорошо освещенное свечой в его руке.

– Вы слышите? – спросил он.

– Да… Ради Бога, что это?

– Я уже слышал такое, – ответил он. – Спускайтесь сюда.

Я сошел в зал и остановился подле него. Несколько мгновений он изучал меня, пытливо и пристально.

– Вы не боитесь, Хаддон?

Я покачал головой.,

– Тогда пойдемте со мной.

Он повернулся и повел меня в глубь дома; мы стали спускаться в подвалы. Звуки, раздававшиеся все это время, набирали громкость, как будто на самом деле приближались к дому, словно их источник действительно находился прямо под нами, и теперь очевидным становилось не только определенное сотрясение самого здания, но и колыхание всей почвы вокруг него. Было так, словно некий подземный беспорядок избрал именно это место на поверхности земли для того, чтобы, проявиться. Но Туттла это, судя по всему, не беспокоило – несомненно, потому, что О уже испытал такое прежде. Он сразу прошел через первый и второй подвалы в третий, расположенный несколько ниже остальных и, вероятно, построенный позднее, чем два первых, но облицованный такими же блоками известняка, скрепленными цементом.

В самом центре нижнего подвала он остановился и внимательно прислушался. Звуки в тот момент достиг ли такой силы, что казалось, будто весь дом захвачен круговоротом вулканической активности; только его опоры оставались нетронутым, а балки над нашим головами вибрировали и вздрагивали, скрипели и стонали от того громадного напряжения, что проявлялось в почве под нами и вокруг нас. И даже каменный пол погреба казался живым под моими босыми ногами. Но затем нам стало чудиться, что звуки шагов отступили на задний план, хотя в действительности Они, конечно, нисколько не утихли, а просто мы несколько привыкли к ним, и наши уши начинали настраиваться на иные звуки в ином ключе – они тоже поднимались снизу, как будто с огромного расстояния, означая собой некое неизбывно отвратительное, адское коварство. Эти новые звуки постепенно обволакивали нас.

Их первые свистящие ноты не были достаточно ясны, чтобы оправдать какие бы то ни было догадки по поводу их происхождения, и мне пришлось вслушиваться в них несколько минут, чтобы понять; зловещий свист или хныканье, вплетавшиеся в общую какофонию, принадлежат чему-то живому, некоему мыслящему существу, ибо через какое-то время они переросли в грубые: и неприятные слова, неясные и неразборчивые, хотя слышно их было хорошо. Туттл уже поставил свечу, опустился на колени и теперь полулежал на полу, приложив ухо к каменной плите.

Повинуясь его жесту, я сделал то же самое и обнаружил, что звуки из-под земли стали более узнаваемыми, хотя и не менее бессмысленными. Сперва я не слышал ничего, кроме невнятных и, вероятно, бессвязных завываний, на которые накладывалось зловещее пение. Позднее я записал его вот так: «Йа! Йа!.. Шуб-Ниггурат…

Угф! Ктулху фхтагн!.. Йа! Йа…Ктулху!»

Но то, что я несколько ошибался относительно, по меньшей мере, одного из этих звуков, я вскорости понял. Само по себе имя Ктулху слышалось хорошо, несмотря на ярость нараставшего вокруг нас шума; но слово, певшееся за ним следом, казалось несколько длиннее, чем

«фхтагн». К нему как будто прибавлялся лишний слог, но я все же не был уверен, что этого самого слога там не было с самого начала. Вот пение стало еще яснее, и Туттл извлек из кармана блокнот и карандаш и записал:

– Они говорят: «Ктулху нафлфхтагн».

Судя по выражению его лица и по глазам, в которых слабо засветилось воодушевление, эта фраза о чем-то ему говорила, но для меня она не означала ничего. Я смог узнать лишь ту ее часть, которая по своему характеру была идентична словам, впервые увиденным мною в кошмарном

Тексте Р'лаи, а после этого – в журнале, где их перевод указывал на значение «Ктулху ждет, видя сны». Мое очевидное непонимание, судя по всему, напомнило моему хозяину, что его познания в филологии намного превосходят мои, ибо он слабо улыбнулся и прошептал:

– Это не что иное, как отрицательный оборот.

И даже тогда я не сразу понял, что он имел в виду. Подземные голоса, оказывается, пели вовсе не то, что я думал, а Ктулху больше не ждет, видя сны. Теперь вопрос, верить в это или нет, уже не стоял, ибо происходившее имело явно нечеловеческие истоки и не допускало иного решения кроме того, которое было как угодно отдаленно, но так или иначе связана с невероятной мифологией, столь недавно истолкованной мне Туттлом. К тому же, теперь, словно свидетельств осязания и слуха было недостаточно, подвал наполнился странным гнилостным духом, перебиваемым тошнотворно сильным запахом рыбы, – очевидно, вонь сочилась сквозь сам пористый известняк.

Туттл потянул носом почти одновременно со мной, и я с опаской наблюдал, как его черты напряглись от тревоги гораздо сильнее, чем прежде. Какой-то миг он лежал спокойно; потом тихо поднялся, взял свечу и, ни слова не говоря, на цыпочках пошел прочь из подвала, поманив меня за собой.

Только когда мы снова оказались наверху, он осмелился заговорить:

– Они ближе, чем я думал, – задумчиво произнес он.

– Это Хастур? – нервно спросил я.

Но он покачал головой:

– Это не может быть он, поскольку проход внизу, ведет только к морю, и часть его, без сомнения, затоплена. Следовательно, это может быть лишь одно из Существ Воды – из тех, что спаслись там после того, как торпеды уничтожили Дьявольский Риф под Иннсмутом, которого все боятся. Это может быть сам Ктулху или те, кто служит ему, как Ми-Го служат в твердыне льда, а люди Тчо-Тчо – на тайных плоскогорьях

Азии.

Поскольку, спать все равно было невозможно, мы уселись в библиотеке и Туттл нараспев стал рассказывать о тех странных вещах, на которые он наткнулся в старинных книгах, некогда принадлежавших его дядюшке.

Мы сидели и ждали зари, а он говорил о кошмарном Плоскогорье Ленг, о

Черной Лесной Козлице и Тысяче Ее Отпрысков, об Азатоте и

Ньярлатотепе, Могучем Посланнике, который бродит по звездным пространствам в обличье человека, об ужасном и дьявольском Желтом

Знаке, о легендарных башнях таинственной Каркозы, где обитают призраки, о страшном Ллойгоре и ненавистном Жхаре, о Снежной Твари

Итакве, о Чаугнаре Фаугне и Нгха-Ктуне, о неведомом Кадате и Грибах

Юггота, – так говорил он, час за часом, а звуки снизу не прекращались, и я слушал, объятый смертельным ужасом. Однако страхи мои были преждевременны: с утренней зарей звезды поблекли, а возмущения внизу постепенно замерли, затихли, удалились куда-то на восток, в сторону океанских глубин, и я, в конце концов, ушел к себе в комнату. Мне не терпелось поскорее одеться и покинуть этот дом.