Возрождение Вечного Человека

ГЛАВА 1

Вы, наверное, помните старого Цюлериха, сидевшего парализованным в стеклянной витрине по причине того, что выпил бледно-зеленые капли, разработанные им после долгих поисков некоего химического вещества, способного даровать вечную жизнь.

Вы также помните, что после того, как он выпил их, он был совершенно не в состоянии двигаться, потому что у него не было сил выпить несколько капель щелочного раствора, что он держал в руке.

Как вы помните, никто не подозревал, что он был жив, но все думали, что старый учёный открыл чудесную жидкость для бальзамирования, сохранившую в нем видимость жизни. Поэтому его поместили в стеклянный футляр и выставили в музее, где другие ученые могли исследовать его.

Годы проходили за годами, а он всё сидел в своей стеклянной витрине, совершенно неспособный пошевелиться, даже поднять бровь или двинуть пальцем. Но он не становился старше. Однако с годами манеры и чувства людей, каждый день проходящих мимо него, с любопытством бродя по музею, изменились.

Чувства разгорались и крепли, оказывая огромное влияние на умы и поступки людей. Они все больше поддавались сентиментальным порывам безрассудных личностей. Люди были глубоко тронуты судьбой старого Цюлериха и требовали его похоронить. Некоторые даже пролили слезы из-за того, что они назвали осквернением мертвого тела старика.

Ученые, контролировавшие музей, противились таким сентиментальным настроениям. Они почти были уверены, что Цюлерих все еще жив и нуждается всего лишь в каком-то таинственном эликсире, чтобы прийти в себя, хотя и понятия не имели, что это может быть за элексир.

Цюлерих, слыша перешептывания и произносимые возле него речи, понял, что началась кампания за то, чтобы похоронить его. Естественно, находясь в беспомощном состоянии, он пришел в ужас, потому что не мог говорить, не мог двигаться, не мог издать ни одного протестующего звука. Он мог только смотреть прямо перед собой, испытывая сильный страх.

Шли месяцы, и кампания ширилась. Цюлерих размышлял день и ночь, пытаясь придумать какой-нибудь способ убедить лидеров нового движения оставить его в покое. Но он никак не мог понять, как это сделать.

Он всматривался в уборщиц, мывших его футляр, обильно плеща водой со щелочью из своих ведер. Несколько капель этой жидкости помогли бы ему освободиться. Но не было никакой возможности намекнуть, что он хочет выпить мыльной пены.

Тянулись ужасные часы. Он со страхом прислушивался к каждому шагу, раздававшемуся в узком проходе. Он наблюдал за каждым суровым выражением лица. Он боялся каждого приближающегося к нему человека. Любой посетитель в черном казался ему гробовщиком, желающим забрать его из ярко освещенного музея и ввергнуть в вечную темноту могилы.

Наконец час настал. В помещение бодро вошли двое мужчин. Цюлерих не догадывался об их цели, пока они не открыли его футляр и не вытащили его оттуда. Хранитель музея с тоской наблюдал за ними и отвернулся, когда они волокли его вниз. Он почувствовал прикосновения их теплых рук, и они заставили его похолодеть от ужаса.

После того, как его погрузили в машину скорой помощи и увезли в морг, его положили в дешевый стальной гроб и отвезли на кладбище. Страх охватил его старую добрую душу, когда он почувствовал, как они достают гроб с его телом и закапывают его в землю. Затем он услышал глухой звук падающей на крышку гроба земли, кидаемой лопатами.

Каждый его нерв был напряжен до предела, он пытался заставить себя закричать, но ни один малейший шепот не сорвался с его губ. Он попытался приподняться, ударить рукой по крышке, но не смог сделать ни малейшего движения. Стук комьев земли становился все слабее и слабее, пока черная тишина не окутала его со всех сторон. Тишина эхом отдавалась в его ушах. Мрак распространился повсюду, подобный бесконечной пустоте.

Так он лежал день за днем, ночь за ночью, и ночь не отличалась ото дня в его черной могиле. И он привык к темноте и безмолвию, и его мысли успокоились и созрели, как старое вино в темном месте. Он стал очень мудрым, размышляя о том, что видел на земле.

Его мысли были о ярком солнечном свете, освещающем цветы, и о теплой влажной земле весной, когда погребенные в ней семена вырываются из своей тюрьмы и дают всходы. Те семена, что так похожи на него, семена кажущиеся мертвыми, но вмещающие в себя вечную жизнь.

Он вспоминал стихи, строчку за строчкой, размышляя над их красотой. Он выдвигал теории. Он размышлял над фактами. Он мечтал. Затем, когда он не мог придумать ничего нового, он начинал все сначала и снова прослеживал свои мысли. Снова и снова его воображение кружилось вокруг бесконечных воспоминаний о старых временах и вплетало в них новые образы.

А вокруг по-прежнему царила черная, безмолвная ночь.

Вечность — это долгий срок, и за это время многое может произойти.

Даже стальной ящик, в котором лежал старик Цюлерих, ржавел, терял прочность и истончался. Наступили дождливые годы. Вода просачивалась в дерн и находила заплесневелую полость в том месте, где ржавел стальной ящик. Сквозь проржавевшее отверстие в крышке гроба начали просачиваться крошечные капельки, и всю ночь ему на лоб капала вода. Всю ночь или весь день, он не мог сказать, потому что в его могиле день был похож на ночь.

Капельки все капали и капали. Кап-кап-кап-кап-кап, словно тиканье останавливающихся часов. Они просочились в новом месте и закапали ему на грудь, на конечности и, наконец, в приоткрытый рот. Его нервы были измотаны непрекращающейся капелью. Он попытался пошевелиться, совсем чуть-чуть. Он хотел, чтобы капли падали на другое место. Он попытался пошевелиться, хотя по опыту знал, что не сможет.

Но он все-таки пошевелился! После более чем ста лет жесткой гипнотической комы он пошевелился! Он вытянул ноги. Он закрыл свои мутные, широко открытые глаза, а затем яростно попытался выбраться наружу.

Капли, просачивавшиеся сквозь гипсовую глину, содержали в себе небольшое количество щелочи, в которой он так нуждался, чтобы восстановить работоспособность мышц!

Он принялся отчаянно биться о стальную крышку, и она, наконец, поддалась, а её часть отломилась и осталась у него в руке. Используя её как лопату, он быстро выбрался наружу и высунул свою седую, наполовину лысую голову в серый свет дождливого дня. Он голым выполз под свежий душистый дождь, потому что его одежда превратилась в прах и рассыпалась, пока он выбирался наружу.

Снова на поверхности земли! Он не смел и мечтать об этом, когда лежал парализованный и засыпанный землей. Такое чудо даже не приходило ему в голову!

Он ощутил влажную, чистую свежесть омытой дождем земли. Аромат только что распустившихся цветов, сладкий запах зелёных и сочных лугов, расстилавшихся вокруг него.

Боль и страдания его долгого темного ожидания под землей остались позади. Они были забыты. Их затмила радость от того, что он снова оказался на поверхности земли, снова мог двигаться! Он оказался в новом веке, и его ученый мозг был начеку, когда он торопливо спускался с вершины небольшого холма, где был похоронен. Он задавался вопросом, что же он найдет в старом городе? Продвинулось ли человечество вперед? Продолжался ли беспрецедентный прогресс, наблюдаемый им в двадцатом веке, или это было просто краткое, мимолетное явление, уже сошедшее на нет? Он поспешил вниз, чтобы выяснить это.

Если судить по численности населения, то человечество, безусловно, продвинулось вперед, потому что его старый родной город разросся за пределы старых лесистых холмов и, казалось, был перестроен заново. Он сиял белоснежной красотой, не омрачаемой даже таким хмурым днем. От каждой стены и башни исходил свет, мягкий и лучезарный, как сияние светлячка. Казалось, что весь город покрыт какой-то светящейся эмалью, светившейся ярче, когда наплывали темные облака, и тускневшей, когда они рассеивались.

Там не было улиц, какими он знал их в прежние времена. Вместо них здесь были полумесяцы, звезды и круги, обрамлявшие величественные здания. Вокруг было много людей, но они парили высоко в воздухе, очень быстро перемещаясь туда-сюда на маленьких самолетах, имевших причудливые формы бабочек. Они были красиво разукрашены и изысканно освещены.

Цюлерих не осмелился войти в город, потому что был голым. Тем не менее, те, кто был наверху, казалось, вообще не замечали его, когда он присел за статуей из белого мрамора.

И тут с неба вертикально вниз упал самолет. Он отпрянул, ожидая увидеть, как тот ударится о основание статуи, возле которой он притаился, но когда он нырнул к земле, прекрасные крылья бабочки начали вращаться, и он опустился легко, как птица на ветку.

Из самолета вылез мужчина и удивленно уставился на Цюлериха.

— Почему вы голый? — спросил он.

Цюлерих и сам уставился на него, изучая каждую деталь и мужчины, и самолета. Значит, они были продуктами двадцать третьего или двадцать четвертого века. Цюлериха интересовало, какие изменения произошли в людях и механике с тех пор, как его упрятали под землю.

Мужчина казался более женственным, чем мужчины прошлого: мягкие, изящные черты лица, тонкие, ухоженные руки, низкий, хорошо поставленный голос. Его самолет был красивым и удобным, как будто специально создан для того, чтобы быть и красивым, и полезным.

— Откуда вы взялись? — спросил мужчина, по-видимому, задетый пристальным взглядом Цюлериха.

— Я вылез из могилы, — ответил Цюлерих, зная, какое удивление он, должно быть, вызовет своим заявлением. — Мой ящик проржавел, и я выкопал себя из мокрой глины.

Мужчина нахмурился. Цюлерих слегка поежился под моросящим холодным дождем.

Когда он заговорил снова, тон мужчины изменился и стал снисходительным.

— Конечно, конечно, — сказал он утешающе. — Но кто ваши родственники?

— Никого из них не должно быть в живых, — ответил Цюлерих с ноткой ностальгии в голосе. — Я уверен, что не осталось никого, кто знал бы меня, потому что я был похоронен так давно. У меня не было возможности считать годы, но, должно быть, я пролежал в могиле столетия. И все же, возможно, у вас есть письменные упоминания обо мне, потому что в свое время я был великим чудом. Я нашел вещество, продлевающее жизнь клеток тела, бледно-зеленые капли вечной жизни!

— Конечно, конечно, — снисходительно проговорил мужчина, — но где ваш дом? С кем вы живете? Я отвезу вас туда. Вы что, не помните, где живете?

— Я не сумасшедший, сэр, — сказал Цюлерих, глядя мужчине прямо в глаза. — История, что я рассказываю, странная, но я могу подтвердить самую невероятную часть того, чему я был свидетелем. Я до сих пор помню свою формулу и могу даровать вечную жизнь любому, кто выпьет ее.

— Вы же не думаете, что я в это поверю?

— Да.

— Вы не в своем уме. Вам лучше позволить мне отвезти вас домой или отправиться туда самому. Наденьте что-нибудь. Прошло уже сто лет с тех пор, как кому-либо разрешалось разгуливать голышом по улицам! Новое правило не допускает расхаживать людям голым, вы должны это знать!

— Я ничего не знаю о ваших правилах. Я только что выбрался из могилы. Я не видел света Божьего дня с две тысячи тридцать девятого года от Рождества Христова.

— Вы очень хорошо притворяетесь, — признал мужчина. — Вы используете старые формы речи, осмеливаетесь разгуливать голышом по улице и намекаете, что считаете время по старому юлианскому календарю, вышедшему из употребления более ста лет назад. Вы играете свою роль слишком хорошо, чтобы быть настоящим сумасшедшим. — Мужчина посмотрел прямо в ясные глаза старого Цюлериха. Его лицо просветлело, когда он, казалось, пришел к какому-то выводу. — Докажите, что можете подарить вечную жизнь! Клянусь всеми научными истинами, это обеспечит нам обоим место в палате Правителей.

— Дайте мне какую-нибудь одежду, — потребовал Цюлерих, — отведите меня туда, где мы могли бы поговорить, и дайте мне еще немного времени, чтобы я убедился, что люди готовы к этому, и я дам каждому желающему бледно-зеленые капли, делающие его бессмертным!

Мужчина повернулся и открыл обитую жестью дверцу маленького самолета.

— Ладно, — решил он, — я дам вам одежду. Я бы сделал это для любого другого. Хоть я ни на йоту не верю ни единому вашему слову.

— Я докажу, что говорю правду, — заявил Цюлерих. — Я добровольно открою вам свой секрет и поделюсь им со всеми людьми. Я всегда любил людей, испытывал к ним глубокое сострадание, скорбел о том, что смерть отнимает у них жизнь, сожалел о том, что, когда человек только учится жить, ему уже предопределено умереть. Земля уже заполнена новой расой, владеющей, похоже, секретом совершенного здоровья и изобильной жизни. Я преподнесу им свой последний и величайший дар! У них будет время воплотить в жизнь все свои мечты! Они никогда больше не узнают страха смерти!

Лицо мужчины озарилось нетерпением. Цюлерих знал, что это была жажда вечной жизни, желание перехитрить верную смерть!

— Боже! — прошептал мужчина. — Хоть бы вы не оказались сумасшедшим!

Он уставился на Цюлериха в немом молчании, как будто грандиозность открывающихся перспектив лишила его дара речи.

Откуда-то из-под земли послышались размеренные, гулкие шаги. Мужчина резко выпрямился и огляделся. Он схватил Цюлериха за руку.

— Залезайте на борт, — предложил он, — телекопы не должны вас заметить. Они доставят вас к Правителям!

Цюлерих опустил свое обнаженное тело на сиденье, утопая в плюшевых атласных подушках у дальней двери. Там было много странных переключателей, лампочек и ручек, назначения которых он не понимал. Тем не менее, он не мог не восхищаться совершенством века механики.

Мужчина устроился рядом с ним. Крылья бабочки начали кружиться над кабиной и подняли самолет в небо. В вышине над городом крылья перестали вращаться, и впереди заревел пропеллер. Крылья жестко расправлялись с каждой стороны фюзеляжа, и они устремились вперед, как самолеты тех времен, когда Цюлерих ещё жил на земле.

Чтобы перечислить хотя бы половину механических чудес, увиденных Цюлерихом в этом городе, понадобились бы целые тома. Ему казалось, что мир превратился в лампу Аладдина, где малейшее прикосновение у ней приносило исполнение самых смелых желаний. Одна вещь поразила его больше, чем что-либо другое, и заключалась она в следующем: хотя вся работа, нужная человеку, выполнялась с помощью энергии, передаваемой с помощью радио по всему городу, ни одна дымящая труба не свидетельствовала о наличии электростанции, ни одна река не была перекрыта плотиной, и ни один бензиновый двигатель не тарахтел в самолетах или на заводах. Цюлерих спросил об этом своего спутника, и тот рассказал ему, что человек давным-давно научился использовать энергию самого великого источника. Солнце давало всю энергию с помощью ряда усилителей, улавливающих солнечный свет и превращающих его в один удивительный поток раскаленного жара. Этот поток, подобно лучу прожектора, направлялся вниз, к двигателям, работавшим весь день и запасавшим энергию на ночь. В отдельных случаях избыток энергии мог передаваться по радио тем, кто в ней нуждался. При необходимости энергию можно было даже получать с другого конца Земли.