Война все спишет

Глава 33

Фок в бинокль обозревал вытянутые по гребням сопок позиции сибирских дивизий — окапывались войска серьезно, и за полтора месяца полевые позиции превратились в серьезные укрепления, которые в реальной истории уже были бы сданы неприятелю после первого боя, в котором и погиб граф Келлер. А так Федор Эдуардович вполне жив и здоров, вот тебе один, пусть маленький, но иной вариант будущего. Таких изменений уже имелось множество, и все они сразу были заметны, прямо «бросались в глаза».

План войны бывшего военного министра Куропаткина оказался порочен еще с момента его создания, но никто в военном министерстве не подверг его обоснованной критике.

Идея заключалась в повторении, своего рода кальке войны 1812 года — вначале русские войска медленно отходят под натиском превосходящих сил противника, давая арьергардные сражения, потом накапливаются резервы, армия концентрируется, собирается в знаменитый «наполеоновский кулак». И переходит в победоносное наступление, безжалостно громя японцев — деблокируется Порт-Артур, затем корпуса выходят на реку Ялу, и постепенно занимают всю территорию Корею.

И «вишенькой на торте» — десант на японские острова. Последнее есть уже безумие или маразм. Но никак ни рассуждения грамотного генштабиста, который не удосужился внимательно рассмотреть один-единственный вопрос — какой должна быть армия по численности, чтобы сломить сопротивление отчаянно сражающегося сорокамиллионного народа?!

Страшная ошибка была заложена в этот «план» изначально — в войну 1812 года Наполеон сразу ввел в действие огромную армию, пусть не шестьсот тысячную согласно измышлениям историков, но четыреста тысяч в ней имелось. А это вдвое больше, чем было солдат в расположенных у границы трех русских армий.

Так что отступление, которое провел Барклай де Толли, было вынужденным, а мобилизация резервов и ополчения настоятельно необходимым. А еще требовалось растянуть вражеские корпуса по огромной территории, «распылить» их усилия, и тем значительно снизить численность ударной группировки, наступавшей на московском направлении. Сама потеря столицы вызвала небывалый патриотический подъем в стране, и судьба наполеоновской армии в России была предрешена.

В феврале 1904 года японцы не имели на континенте ни одного солдата, требовалось начать переброску морем армии, а это дело долгое и кропотливое, особенно если учитывать, что противник тоже располагает флотом. Потому в Корее высадилась 1-я армия из одной гвардейской и двух полевых дивизий. Причем в течение месяца — всего 36 батальонов, по сути, немного усиленный русский армейский корпус, в котором насчитывалось на четыре батальона меньше. И только — действовали японцы почти три месяца крайне осторожно, не решаясь торопить события, и доводить дело до решительной схватки. И сразу принялись строить через всю Корею нормальную дорогу, стараясь проложить узкоколейку.

Причины такой медлительности имелись весьма веские, и главная из них — определенные страхи перед русской армией и флотом. На востоке мыслят несколько иными категориями, чем в европейских странах, другую ценность имеет время. И то, что сто лет тому назад русские фактически уничтожили на собственной земле огромную неприятельскую армию, тоже учитывалось японскими генералами.

Опасения были серьезные — воевать с европейской державой, самой населенной в Европе, и огромной по территории с учетом ее азиатских владений, имеющей в мирное время миллионную армию под ружьем, занятие изначально не из легких. Более того, крайне опасное для островного государства, у которого первые заводы появились лишь треть века тому назад, вместе с проводимыми реформами. Да и экономические возможности страны Восходящего Солнца в сравнении с русскими были несоизмеримы, и если бы не помощь Англии и САСШ на войну японцы бы никогда не решились, ни с их выплавкой чугуна и стали решаться на подобное предприятие.

У Российской империи имелся созданный ей самой большой флот броненосцев, пусть разбросанный по разным морям, но второй в мире по числу вымпелов после Королевского Флота. И славный своими победами еще полвека тому назад, причем для его сокрушения потребовалась совокупная мощь объединенных эскадр Англии и Франции.

Численность кораблей под Андреевским флагом устрашала — семь броненосцев и четыре больших бронированных крейсера, из которых только три были иностранной постройки, находились в Желтом и Японском морях. И перевес в силах у адмирала Того незначительный — против 14 кораблей линии у самих японцев, причем все они были построены на европейских верфях, 11 руских. А ведь на Балтике имелось, по самым осторожным подсчетам, еще шесть броненосцев и четыре спешно достраивались. Плюс к ним два устаревших, тихоходных, но больших броненосных крейсера с артиллерией в 203 мм. И все эти корабли были построены на их собственных верфях, что немаловажно — японцы таких больших кораблей не умели строить. И это не считая совсем старый броненосец «Петр Великий», аналогичный трофейному «Чин-Йену», трех новых, вполне способных добраться до восточных морей, и примерно до десятка старых броненосцев береговой обороны, на такие дальние переходы совершенно не способных.

В японских расчетах не учитывался Черноморский флот — а там имелось семь броненосцев, и еще один готовился войти в строй, и два экстравагантных, круглых как кастрюля, броненосца береговой обороны — Россия богатая страна в отличие от бедной Японии, чтобы выбрасывать деньги на безумные эксперименты. Но то обстоятельство, что русские могут и оттуда вывести через Босфор пару броненосцев под императорским штандартом, самураями в их планах учитывалось.

Так что риск возможного удвоения Российского императорского флота в ближайшие полгода был определенным, и наводил на японских адмиралов тщательно скрываемый страх — потеря собственных кораблей была недопустима. Но сейчас именно это и произошло — флот под флагом Восходящего Солнца сократился до четырех броненосцев и семи броненосных крейсеров. И русские почти сравнялись с ним по числу вымпелов кораблей линии — десять против одиннадцати.

На суше обстановка оценивалась чуть более оптимистично, но и там имелись определенные проблемы, причем серьезные — ведь имея в мирное время миллионную армию, противник мог начать переброску на Дальний Восток серьезных подкреплений.

Япония имела хорошую разведку, изучила русских солдат во время интервенции в Китай союзных держав и была о них высокого мнения. В Маньчжурии и на Дальнем Востоке находилось 9 Восточно-Сибирских стрелковых бригад в составе 8-ми батальонов каждая. С началом войны все они получили по батальону пехоты в каждый из своих полков, и были развернуты в дивизии. Данные батальоны взяли из состава армейских корпусов — так что сибирские стрелки получили кадровое пополнение, хорошо обученное, доля запасных в полках пока не превышала десятой части.

Бородатые резервисты укомплектовали три Сибирских пехотных дивизии полного 16-ти батальонного штата. Понятное дело, что они уступали кадровым частям, но сибиряки народ выносливый, крепкий, привыкший к морозам и лишениям — превосходный человеческий материал. Недаром, если брать мемуары графа Игнатьева, когда тот после войны спросил японского военного атташе в Стокгольме, как тому понравились 1-й, 2-й и 4-й Сибирские корпуса, самурай только закатил глаза и показал мимикой, что они превосходны. А ведь 4-й корпус генерала Зарубаева состоял именно из призванных сибиряков, состоящих в запасе.

Если добавить к этому переброшенные в Забайкальскую область две кадровые пехотные бригады из 31-й и 35-й дивизий, с цель проверки пропускной способности Транссиба, то в течение трех-четырех месяцев после начала войны, численность группировки Маньчжурской армии составляла чуть более 170 батальонов. Из них 108 стрелковых и 64 пехотных батальона — 48 из числа последних ничем не уступали японским частям, и по силе соответствовали 6-ти резервным бригадам. Так что перевес самураев был незначительным в кадровом составе — 13 дивизий против 10, считая две бригады за дивизию. Двойное превосходство имелось лишь в резервных частях — 12 бригад против 6 сибирских в составе трех дивизий.

Данных сил вполне хватало, чтобы не допустить высадку 2-й армии Оку на Ляодунском полуострове, стоило только сделать главным районом сосредоточения приморский порт Инкоу. А не город Ляоян в глубине южной Маньчжурии, вокруг которого принялись спешно возводить укрепления под надзором инженерного генерала Величко. И начать выдвижение к реке Ялу солидных сил, но не для того чтобы прикрыть направление слабым отрядом, а нанести поражение продвигающейся по корейской земле одинокой 1-й армии Куроки, в составе которой было всего три дивизии.

Противнику нельзя отдавать инициативу, ведь навязывая ему сражение, можно сосредоточить больше сил, обхватить фланги и нанести решительное поражение, чего Куропаткин постоянно избегал, даже имея на это возможности. А на фланги выставлял лишь охранение, да и то из казачьих частей, а те, не имея пехотного усиления, не могли проявить должной устойчивости и вели себя по отношению к противнику пассивно. А вот японцы широко использовали обхваты и обходы, каждый раз вынуждая русские войска к отступлению в центре, где они стойко сражались.

А самое страшное в постоянных отступлениях то, что войска теряют веру в полководца и самих себя, и в конечном итоге, уже не надеяться на победу. А даже любой незначительный выигранный в самом начале войны бой необычайно воодушевляет войска, и те не ощущают могущество противника, а лишь только свое превосходство над ним. Так что японцы получили такой «бонус», о котором и мечтать не могли. Недаром в конце войны русская армия, имевшая уже над врагом полуторное превосходство, просто отсиживалась в окопах, не имея желания переходить в наступление.

«Моральное разоружение войск» — вот что было проделано Куропаткиным, и он с «успехом» повторит это в 1916 году, назначенный командовать Северным фронтом, по своей привычке продолжая обвинять всех и вся, как проделывал это не раз в Маньчжурии. Но тут обвинить его в развале трудно — просто к осени порыв угас, взбудораженный победным Луцким наступлением войск генерала Брусилова, и русская армия уже начала разлагаться, солдаты понимали понимали никчемность войны.

Здесь в Маньчжурии этот процесс пошел быстрее, стоило заключить перемирие — солдаты изначально воевали на чужой земле, не понимая целей войны, а постоянные отступления во имя «гениальных планов» командующего, совершенно доконали боевой дух армии. И не учитывать этого было преступлением, ибо воюют люди, а не бездушные оловянные солдатики. Вот только мало кто из штабных генералов это понимает, а Фок еще на войне осознал — груды новейшего оружия и боеприпасов ничего не стоят, ибо сила любой армии не в них, а заключена в людях, которые полны решимости до конца продолжать сражение….