И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не светила луна.
Удар был такой силы, что болела каждая жилка и каждая косточка тела, но особенно сильно – левый бок. Глаза не открывались. Голова казалась налитой свинцом. Пахнуло свежим ветром и почему-то бензином, а не больницей.
«Черт меня побери! Знал же, что с Гарри связываться себе дороже. И вообще, мафия есть мафия, пусть и не итальянская, а ирландская… Какая, на хрен, мафия? Ну и шибануло меня, господи боже мой! Уже и не пойму… Ой, бл… не трогайте меня, больно же! На хрен за плечо трясете, мрази! Больно же!»
– What happened с вами, мистер?
– Офицер, я вас видел. Мистер переходил дорогу, когда из-за поворота выскочил форд, модель восемнадцать, кажется. Видимо, водитель не справился с управлением, автомобиль вильнул и сбил мистера. Повезло, что удар пришелся вскользь, если бы ударил прямо – убил бы на месте. Номера я разглядеть не успел.
– Понятно. Спасибо, сэр. Прошу задержаться для составления протокола. А вы, мистер?
– Я врач. Разрешите осмотреть больного, офицер?
– Конечно…
«Странный диалог», – мелькнула мысль, и опять навалилась чернота беспамятства.
Очнувшись, он долго не открывал глаза, пытаясь услышать и понять, где находится. Кровать была какая-то неудобная, вместе с запахами однозначно навевающая мысли о лечебном заведении. В помещении, а скорее всего, в палате больницы негромко играла смутно знакомая музыка. Он прислушался. Песню он узнал, клип с поющим ее негром не так давно показывали по телевизору. В ней негр хотел одеться как какой-то Гарри Купер и чувствовать себя лучше всех. Но что его удивило, доносившиеся слова были совсем не похожи на текст, который он хорошо помнил. Жаль, что слышно было плохо, слова заглушали звуки, кажется, откуда-то из-за открытого окна. Уличный шум показался ему знакомым и при этом очень необычным, слишком часто раздавались гудки автомобилей, словно все они постоянно попадали в аварийную ситуацию.
«Неужели я оказался в Кабуле? Нет, запахи совершенно другие. И вообще, какой может быть Кабул, когда я должен быть в Hill-Valley? Хилл-Вэлли? Что за ерунда, какой еще Вэлли, если меня ударило током в моей родной Wyikse? Где? Каким током, nah? Я улицу переходил!» Поток сумбурных противоречивых мыслей, на двух языках одновременно, заставил его забыть об окружающем. «Черт возьми, кто и где я? – мучительно попытался вспомнить он, отбрасывая навязчивые воспоминания о каком-то нелепом полете в облаках. – Меня зовут То…» – Голова заболела так сильно, что он невольно застонал. И буквально сразу услышал шелест ткани.
– Очнулись, мистер?
Заслышав приятный женский, а точнее, девичий голосок, он инстинктивно подобрался и открыл глаза.
– Очнулись, – констатировал тот же милый голос с ирландским акцентом. Принадлежал он молодой симпатичной медицинской сестре с ярко-рыжей шевелюрой и веселым лицом с маленьким, покрытым веснушками носом. Он приоткрыл рот, собираясь задать сакраментальный вопрос «Где я?», но медсестра ловко воспользовалась моментом. Находившийся у нее в руках градусник неожиданно оказался на языке больного. От неожиданности он закрыл рот, громко лязгнул зубами о стекло.
– Осторожнее, мистер. Проголодались, наверное? – рассмеялась медсестра и, моментально став серьезной, добавила: – Сейчас померим температурку, доктор вас посмотрит, и мы вас покормим. Потерпите четверть часа, сэр.
Еще раз улыбнувшись, она задернула штору и исчезла, оставив недоумевающего То…, так и не вспомнившего пока продолжения своего имени, разбираться в собственных мыслях с градусником во рту. «А почему, кстати, во рту, когда положено помещать под мышку?» – удивился он, продолжая разглядывать обстановку вокруг кровати, которая ничего нового добавить к его размышлениям не смогла. За уютной, голубоватого цвета загородкой из ткани, вроде тех, что используют в магазинах для примерочных, стояла небольшая деревянная лакированная тумбочка и кровать. Разглядеть что-то еще мешала ширма. Между тем он отметил, музыка сменилась. Теперь несколько приятных мужских голосов требовали от какой-то Миранды бисквитов, а еще удивлялись, что у них еще целы зубы при такой твердой пище. Песня казалась смутно знакомой, в голове даже мелькнули кадры с входящими в барак то ли фермерами, то ли лесорубами в рабочих комбинезонах и с одним-единственным ружьем на всех[5]. Наконец, прозвучал заключительный куплет:
О, готовь свои бисквиты, Миранда,
Я знаю, что должен умереть.
О, готовь свои бисквиты, Миранда,
Я знаю, они убьют меня…
Прощай!
«Но, chert pober’и, что всё это значит? Кто я?» Ему почему-то вспомнилась смешная история о мужике, спрашивающем у кондуктора странного трамвая на автомобильных колесах: «Где я? Куда мы едем? Что это за город? Какой сегодня день? И год?», на что кондуктор отвечает: «А вы сами-то кто?». Вспомнив этот нелепый диалог, он едва не засмеялся в голос, но помешал торчащий изо рта градусник. «Так что же все-таки произошло? И как меня зовут?» – успел он подумать, когда штора снова отдернулась. Высокий мускулистый мужчина в белом халате поверх делового костюма, вошедший вслед за уже виденной медсестрой, мог быть только доктором. Что немедленно и подтвердилось.
– Ну, Мэри, давайте посмотрим нашего пациента, – возгласил мужчина громким басом, заглушая начало новой песни и забирая у медсестры ловко выдернутый ею изо рта градусник. Неразборчиво что-то пробурчав, доктор присел на откуда-то внезапно появившийся стул.
– Итак, мистер Томпсон, как мы себя чувствуем? – улыбаясь, словно на рекламе сигарет «Лаки Страйк», спросил доктор. «Фамилия? Моя? Непонятно, почему она мне кажется чужой?»
Верзила в белом халате, не теряя времени даром, уже успел извлечь откуда-то стетоскоп, прослушать легкие и сердце и проверить пульс. Осторожно отвернув веко на одном, а потом на втором глазу (пациент даже не успел среагировать), доктор посмотрел зрачки и снова, «улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба», продолжил:
– Всё как я и говорил. Легкое сотрясение, несколько царапин, странный небольшой ожог на левой руке… Ничего страшного, вы еще способны сами оплатить свой счет за лечение, и нам не придется судиться за него с вашими наследниками.
Видимо, это была шутка, потому что и доктор, и медсестра дружно рассмеялись.
– Не надо переживать, дорогой мистер Том. – Доктор просто излучал дружелюбие и оптимизм. – Ваше здоровье в полном порядке, никаких последствий от столкновения с автомобилем я не нахожу. Если бы я вас осматривал сегодня, а не с самого начала, то вообще не поверил бы, что вас сбила машина. – Акцент у доктора был какой-то другой, напомнивший вновь обретшему имя Тому что-то очень знакомое и в то же время весьма неприятное.
– Полежите еще денек, если не возражаете, и будем вас выписывать. Анализы делать будем? – Доктор внезапно перешел с веселого тона на деловой. – Я бы настоятельно советовал сдать все анализы и дополнительно провериться у невропатолога. Внешне всё хорошо, но сами понимаете, гарантировать что-то может лишь Господь. Не волнуйтесь, даже ваших наличных денег вполне хватит на всё. И даже останется, – добавил он, видимо заметив недоумение в глазах пациента. – Что у нас дальше, Мэри?
– Дальше – мистер Маккейн, доктор Вулф, – напомнила медсестра и, повернувшись к Тому, добавила с улыбкой: – Сейчас принесут обед. А после обеда с вами, с разрешения доктора, хотели бы побеседовать шериф Токсби и федеральный агент Кошен.
Что он ел на обед, новоиспеченный Том Томпсон не рассказал бы, наверное, и на допросе третьей степени. Просто не смог бы вспомнить. В голове крутились, сбивая друг друга, словно истребители во время «собачьей схватки», десятки отрывочных, хаотических мыслей. Но превалировало среди всего этого хаоса недоумение. Что такого он натворил, чтобы с ним захотели встретиться столь важные шишки? Впрочем, кроме «основного вопроса современности»[6] его интриговали еще несколько. Например, на каком языке он говорит и чем ирландский акцент отличается от пенсильванского. Или – почему он тут оказался, если никакого столкновения с машиной не помнит? И почему по радио говорят про сорок второй год, хотя ему кажется, что цифры сорок не должно быть? Даже если не вспоминать о том, что он узнал свое имя и фамилию от доктора, обдумать следовало множество странных и непонятных фактов, никак не стыкующихся друг с другом. Благодаря этим напряженным размышлениям не только обед, но и время, пока названные медсестрой господа добирались до палаты, пролетели совершенно незаметно.
Наконец занавеска опять отдернулась, и перед ним предстали два господина, напомнившие виденный когда-то и где-то комедийный ролик с двумя клоунами, Патом и Паташоном, одним высоким худым и вторым – низкорослым толстяком. Только вот в вошедшей паре худым, а точнее худощавым был именно низкорослый. Мэри, хмурая и совершенно непохожая на себя недавнюю, показала им на Тома и, пробурчав что-то вроде: «Вот и он», – незаметно испарилась.
Пришлось гостям найти и самим принести себе стулья.
Наконец посетители устроились и, сняв одинаковые светлые шляпы, представились. Первым заговорил, как и ожидал Томсон, длинный и худой. Басом, мало подходящим к его фигуре.
– Я – здешний шериф, Элмер Токсби, со мной федеральный агент…
– Лемюэль Кошен, – представился, перебив укоризненно взглянувшего на него длинного, низенький.
Том отметил, что низкорослый, несмотря на рост и внешне субтильное телосложение, будет намного опасней в драке. Особенно впечатляли расплющенные косточки на непроизвольно сжатых кулаках. «Не дурак подраться этот мистер Кошен. Надо с ним поосторожнее, а то как бы не пришлось еще недельку на этой постельке проваляться».
– Не скажу, что очень рад нашему знакомству, джентльмены… – Он решил играть жестко, надеясь, что раззадоренные оппоненты выложат что-нибудь, за что можно будет зацепиться при решении этой головоломки. – Хотелось бы сразу уточнить – это допрос? И если да, то в чем меня обвиняют? В нанесении повреждений сбившей меня машине?
– Ну что вы, мистер Томпсон! – Улыбка на лице федерального копа напоминала оскал какого-то злодея из фильма ужасов. – Мы всего лишь хотим с вами побеседовать.
– Кхм, – откашлялся басом шериф, – мистер Томпсон, надеюсь, вы, как законопослушный гражданин, окажете нам помощь.
– Несомненно, мистер… э… Токсби. Проблема лишь в том, что у меня ретроградная амнезия, и я не уверен, что могу быть вам полезен.
Ответ заставил собеседников недоуменно переглянуться. Кажется, он сказал что-то не то, потому что Кошен явно напрягся и теперь посматривал на него с откровенным недоверием.
– Врач ничего нам об этом не сообщил, – заметил недоуменно шериф.
– Видимо, не счел это важным, – парировал Том, одновременно отметив, что транслируемая по радио музыка затихла. Словно кто-то специально убавил звук, чтобы услышать их разговор. – Но я готов рассказать вам всё, что смогу вспомнить.
– Хорошо, – переглянувшись с федеральным агентом, согласился шериф. – Для чего вы приехали в Хилл-Вэлли?
– Не помню, – мгновенно ответил Томпсон. – Нет, подождите… Что-то вспоминаю. Кажется, чтобы встретиться со своим контрагентом.
– По какому вопросу, тоже не помните? – иронически спросил федерал, не скрывая скептического отношения к ответам Тома.
– Почему же? – Всплывшие откуда-то, пусть и неполные, воспоминания придавали уверенности. – Дополнительные поставки болтов и гаек.
– Болты и гайки? – не менее скептическим тоном спросил шериф.
– Товар весьма востребованный в последнее время, – усмехнулся Томпсон, – сами понимаете, джентльмены.
– Может быть, может быть, – протянул недоверчиво Кошен. – Фамилия контрагента? – внезапно и резко спросил он, пытливо разглядывая лицо лежащего.
– Не помню.
– Где встречались?
– Тоже не помню.
– Имя Гарри вам что-нибудь говорит? – снова вступил в разговор шериф. – Можете вспомнить?
– Гарри, Гарри… – он честно пытался что-то припомнить, однако кроме ассоциаций с пьянкой и почему-то с электричеством ничего в голове не появилось. – Не могу вспомнить. Может, его фамилия мне поможет?
– Фамилия? – Шериф опять переглянулся с федералом. – Ладно, его фамилия Чейни. И нам известно, что вы встречались два дня назад.
– Да? – удивление было натуральным на все сто процентов, словно свежевыжатый апельсиновый сок. – Честное слово, шериф, не помню. Вот только почему-то кажется мне, что его фамилия совершенно другая.
– Признаетесь? – Агент смотрел торжествующе.
– В чем? – еще больше удивился он.
– Что вы знали его настоящую фамилию и род занятий?
– Не признаю. Не помню я ничего, к величайшему моему сожалению.
Доносящийся из-за занавески музыкальный фон вдруг резко усилился. Словно кто-то прибавил звук радиоприемника.
– То есть и фамилия Панцетти вам ничего не говорит? – Агент даже привстал и сжал кулак, словно собираясь ударить Тома.
– Спокойнее, Лемми, – неодобрительно пробасил шериф. – Без этих ваших методов. Иначе…
– Врет он, ублюдок, – зло заметил Лемми. – Причем нагло.
– Извините, мистер Кохен…
– Кошен! – зло бросил агент.
– Извините, мистер Кошен, – послушно повторил Том. Обострять отношения не входило в его планы. Сначала бы разобраться, кто он такой и что вообще происходит. – Не знаю я никакого Паникетти.
Агент столь же зло буркнул:
– Панцетти.
Том в ответ лишь благодарно наклонил голову.
– К сожалению, ничем не могу вам помочь в этом вопросе. Так что оскорблять меня не стоит.
Тут в голове его мелькнули воспоминания из прочитанной книги об итальянской мафии. К тому же названная федералом фамилия очень походила на итальянскую. «Они что, решили, что я мафиози? Ну уж нет. Буду отбиваться до последнего, а в тюрьму не пойду», – подумал он и спросил, старательно акцентируя удивление:
– Вы полагаете, что я имею дела с итальянской мафией? Я, коренной русский?
– Вы – русский? – удивление его собеседников было огромным и явно не наигранным. – К тому же мафии не существует, – быстро добавил опомнившийся Кошен.
– Да? – удивился Том. – Кто это сказал?
– Вы считаете, что глава ФБР мистер Джон Эдгар Гувер не осведомлен об истинном положении дел? – Видимо, шериф все-таки недолюбливал федералов, раз Токсби спросил об утверждении Гувера с такой иронией.
– Спасибо. Видите, я даже про это забыл. – Отвечая, он мысленно вспомнил старый анекдот: «Ну да, конечно. Задницы нет, а слово есть». Так и с мафией.
Еще несколько минут таких же ничего не решающих перебрасываний словами закончились тем, что разозленный агент резко встал и, не попрощавшись, вышел, впрочем, довольно аккуратно задернув за собой штору. Неторопливо поднявшийся шериф весело посмотрел ему вслед и, повернувшись к Тому, столь же неторопливо достал из кармана брюк сложенную бумагу. Развернув ее, Токсби зловеще усмехнулся, мгновенно превратившись из «доброго полицейского» в «злого шерифа».
– А это вам, мистер Том Томпсон из Пенсильвании, повестка. Мне ее любезно переслал через ФБР ваш призывной участок в ответ на наш запрос. Так что берите, дядюшка Сэм срочно нуждается в вас. Вы можете пройти медкомиссию на нашем призывном участке, адрес записан внизу на бланке. Советую не тянуть. Грязному Гарри сейчас не до вас, но у него еще остались друзья. Элмер помолчал, глядя на совершенно обалдевшего Тома, и добавил: – Не верю, что вы ничего не знаете, но своим надо помогать. Мой дед тоже был из России, – и, уже отдергивая ширму, сказал негромко, не оборачиваясь к лежащему Тому: – Только не надо говорить всем, что вы русский, пан. Не поймут.
«Твою же маму! Это что, я еще и поляк? Или нет?» Мучительные раздумья привели к тому, что голова опять сильно разболелась. Хотелось еще полежать, но шестое чувство подсказывало, что предупреждение шерифа игнорировать не стоит. Подумав, он позвал медсестру, но, видимо, музыка заглушала его голос, и никто не появился. Тогда, поколебавшись несколько мгновений, он медленно присел. Голова побаливала, но терпимо. А самое главное – не кружилась. Поэтому он встал и подошел к шторе, протянул руку…
Неожиданно занавеска дернулась и отошла в сторону. Медсестра, та же молоденькая ирландка, вскрикнув: «Ой!» – испуганно отшатнулась.
– Вы зачем встали? Почему не позвонили? Доктор же сказал, что выпишет вас завтра. Сегодня вам надо полежать, – затараторила она.
– Простите, не запомнил, как вас зовут? – Он категорически не хотел лежать здесь, мучаясь неизвестностью, особенно после полученного недвусмысленного предупреждения.
– Мэри, – кокетливо улыбнулась сестра.
– Милая Мэри, позовите доктора. Я чувствую себя совершенно здоровым и хочу выписаться.
Сестра, еще раз ойкнув, умчалась, словно унесенная ветром. Доктор тоже появился быстро, словно принесенный ураганом. Полчаса споров и уговоров, час на сборы – и вот уже Том Томпсон, переодетый в слегка помятый костюм, опять напомнивший ему клип с негром, стоял у выхода из больницы. В одном из карманов лежал похудевший на полсотни долларов бумажник. Сумма оплаты за лечение, как ему показалось, была отнюдь не такой уж малой, как его уверял врач.
А в другом кармане лежал ключ с номером «тринадцать» и названием, похоже, отеля – «Калифорния». Осторожные расспросы показали, что такой отель действительно существует и находится всего в четверти часа ходьбы от больницы.
Вид улицы поверг его в полный ступор. Несколько минут Том-Толик стоял, разглядывая абсолютно непохожий на подсознательно ожидаемый пейзаж и совершенно незнакомые здания. Необычные, построенные, по первому впечатлению, задолго до его рождения и в совершенно непонятных архитектурных традициях. Например, прямо напротив больницы стоял мрачный трехэтажный кирпичный дом в каком-то псевдосредневековом стиле, с выступающим полукруглым эркером, напоминающим башню рыцарского замка. По улице, разделяющей больницу и здание, проезжали машины, при виде которых всплыла мысль об антиквариате. Какие-то странные, с блестящими решетками радиаторов, торчащими фарами, подножками у дверей, они словно специально собрались на парад ретроавтомобилей.
Но еще большее потрясение ждало его впереди. Пройдя по замощенной булыжником пешеходной дорожке вдоль забора, Том вышел, как ему сразу стало понятно, на центральную площадь города. И увидел здание в псевдогреческом стиле с выступающей лестницей перед огромными дверями входа, окруженного колоннадой. Огромные часы на фронтоне показывали пятнадцать минут седьмого. Подумав, он решил, что все эти непонятные впечатления – остаточные последствия удара и пройдут сами собой. Поэтому, отложив раздумья о происходящем на потом, Том стремительно преодолел площадь, желая быстрее добраться до отеля.
Войдя в отель и приветливо кивнув портье, он, с видом, что так и должно быть, смело двинулся к лестнице на второй этаж. Но как только поравнялся со стойкой, портье внезапно что-то вспомнил и окликнул его.
– Мистер Томпсон? Вам конверт принесли, уже целый день лежит. И хозяин отеля, мистер Смит, просил напомнить вам, чтобы вы расплатились за два дня. И не забирали больше с собой ключ. – Портье посмотрел на медленно повернувшегося разозленного Тома, подал конверт и добавил слегка дрогнувшим голосом: – П-п-п…пожалуйста, сэр.
– Сколько с меня? – совладав с волнением, которое работник принял за озлобление, спросил Томпсон.
– Десять долларов и двадцать центов… э… сэр, – слегка приободрился портье. – Хозяин скинул за неиспользуемые услуги, сэр, ввиду вашего отсутствия.
– Хорошо, добавьте в счет еще сутки. – Подойдя к стойке, он выложил две бумажки по десять долларов.
– Слушаюсь, сэр. – Командный тон, с которым всё это было произнесено, заставил портье подтянуться, словно солдата на плацу. «А может быть, и не голос, а выложенные деньги, явно превосходящие любой счет», – запоздало подумал Толик.
– Это всё, сэр? – подобострастным тоном добавил «работник гостиничного сервиса».
– Хотелось бы поужинать. Этого хватит?
– Заказать вам в номер, сэр? – увидев вытащенную дополнительно пятидолларовую бумажку, портье, казалось, был готов немедленно выпрыгнуть из-за стойки и помчаться выполнять любую его прихоть.
– Да. И ужин побыстрее, – уже двигаясь к лестнице, ответил Том.
Номер оказался небольшим, но довольно уютным. Мягкая кровать, стол с двумя стульями, сразу у входа дверь в совмещенный с душем ватерклозет заставили его недоуменно покачать головой, поскольку увиденное опять вызвало неприятное чувство несоответствия. Но зато стоящий в небольшом встроенном шкафчике чемоданчик и, главное, наличие там же еще одного костюма и шляпы его обрадовали. Ощущать на себе взгляды прохожих из-за отсутствия головного убора было неприятно.
Он быстро воспользовался ватерклозетом и душем. Как раз когда Том добривал вторую щеку найденной в номере безопасной бритвой «Жиллет», в дверь постучали.
– Войдите и оставьте ужин на столе! – крикнул он.
Выйдя из умывальника, он обнаружил на столе несколько тарелок и кувшинчиков. Сервировано было словно в ресторане, из чего Том заключил, что явно переплатил портье. И тут же мысленно чертыхнулся, отмахиваясь от приступа «амфибиотрахической асфиксии»[7]. Если он идет в армию, то деньги ему первое время не понадобятся. А потом так потом и будет видно. К тому же в бумажнике оставалось еще достаточно банкнот для того, чтобы прожить не один день. Даже с такими-то ценами.
Отбросив размышления, он поужинал и, аккуратно составив использованную посуду, взял лежащую на столе газету, напоминающую своей толщиной и весом журнал, прочел несколько статей, чтобы ознакомиться с новостями. Особенно его заинтересовали героическая борьба англичан в Северной Африке и продолжающееся наступление немцев в России. Прочел, посидел, обдумывая, и достал, наконец, повестку. Открыл, начал читать, и тут…
На него накатило. Он отбросил на стол бумажку, исписанную непонятными буквами на неизвестном языке, и застыл. Перед мысленным взором человека, невидящими глазами уставившегося в стену, проносилась, словно кадры цветного, объемного и передающего запахи кинофильма, жизнь. Его? Да, его жизнь, не имеющая ничего общего ни с этим отелем, ни даже с этой страной… ни с этим телом?!
Он дернулся, вставая, и обрушил на пол часть посуды, даже не обратив на это внимания. Потому что мысленно он снова был там, в этой проклятой стране, прокаленной солнцем, населенной непонятными, живущими по-средневековому людьми. И опять раскалывалась на части голова его лучшего друга. Опять он тер и не мог оттереть от присохшей крови руки. Снова впереди стоял дувал, за которым прятались «духи». Не те, бесплотные и ни для кого, по сути, не опасные привидения из сказок, а люди из плоти и крови, готовые убивать всех, кого считали чужими. А у него заканчивался магазин, и не было времени, чтобы сменить. И ни одной гранаты…
Он, не раздеваясь, упал на кровать и застыл, продолжая мысленно переживать свою – не свою жизнь, год за годом…
В дверь несколько раз робко стучали, но, не дождавшись ответа, уходили. Стемнело, а он все так же лежал, почти не двигаясь и пытаясь понять, что произошло.
Если бы не прочитанная не так давно… Или теперь уже невероятно давно – в будущем? Он выругался вслух, припоминая все самые черные ругательства, которые только знал. Да, книга, в которой описывалось, как инопланетяне засовывали сознания людей в самые разные тела в прошлом, стремясь заставить их работать на себя. В конце концов герои попали в тела Сталина и одного из его генералов и устроили немцам антиблицкриг в сорок первом.
Но он-то ни с какими инопланетянами не сталкивался и к тому же, кажется, практически ничего не помнит о жизни этого… тела. Всплывали отдельные отрывки воспоминаний, вспомнилось, что сохранились навыки говорить и читать… по-английски. Толик-Том засмеялся, представив, что Гарри – тот самый Гена Водохлебов, с которым он играл в футбол, лазил по чужим садам, гонял на великах – на самом деле инопланетянин.
Мозг, казалось, готов был расплавиться от размышлений, когда сработал какой-то защитный механизм, и неожиданно для себя Толик заснул. Успев только подумать, что утро вечера мудренее.
Утро, вопреки пословице, оказалось не только не мудренее, но и не приятней, чем вечер. Голова не то чтобы болела, но была словно налита свинцом. На полу остатками вчерашнего пиршества хрустели осколки пары тарелок и стакана. Уцелевшая часть посуды откровенно припахивала. Тело неприятно чесалось после сна в одежде. Двигаться не хотелось, но Толик, еще раз вспомнив любимые ругательства замкомвзвода, прапорщика Мимоходова, всё же встал, привел постель в относительный порядок, сдвинул в угол кучку из осколков посуды и наконец, в завершение всех этих утренних хлопот, принял душ и побрился.
Было не совсем комфортно осознавать, что все это проделывает чужое тело. Но зато оказалось приятно снова почувствовать себя двадцатилетним и знать, что ты ничем не отличаешься от остальных жителей этой страны. И еще неожиданней было почувствовать себя одновременно и Толиком, и Томом.
«Черт побери, а ведь теперь это моя страна. И что делать?» К американцам Толик относился двояко. С одной стороны, как к людям, сумевшим построить сильное и удобное для жизни государство, с другой – как к врагам его родины, сделавшим всё, чтобы ее разбить и унизить. Поэтому оказаться в шкуре такого врага было… не совсем приятно. Но бросаться под поезд не в его характере, и Толик начал прикидывать план действий. «Как это называется? Инфильтрация? Штирлиц шел по коридору рейхсканцелярии и никак не мог понять, почему все узнают в нем шпиона. Неужели по ордену Красной Звезды или по буденовке на голове?» – мысли постоянно сбивались на незатейливый юмор, словно отгораживаясь от шокирующей правды. Причем, как неожиданно обнаружил Толик, думал он именно по-английски, словно на родном языке.
Закончив бриться, он уже собирался выйти в коридор и вызвать кого-нибудь, чтобы убрали в номере, как вдруг вспомнил о конверте. Судя по солнцу и наручным часам, время было раннее, а значит, в военкомат (Толик тут же мысленно поправил себя, напомнив, что военные комиссариаты остались где-то там, в будущем, в совершенно другой стране) можно было не торопиться.
Достав слегка помятый конверт, он уже хотел вскрыть его, когда в дверь постучали. Конверт стремительно скрылся под подушкой.
– Кто?
Что-то заставило Тома насторожиться. Предостерегающе заныла даже несуществующая теперь рана в боку. Он осторожно подошел к двери, по старой афганской привычке прижался к стене, чтобы не перекрывать дверной проем. Щелкнул замок…
Дверь рывком открылась, и в комнату ворвался, точнее влетел, споткнувшись о вовремя выставленную ногу, шкафообразный громила. Большой шкаф падает обычно громко. Не стал исключением и этот. Но Толику было уже не до того. Его нога, продолжив прерванное столкновением с нижними конечностями первого нападающего, продолжила свое движение. Неожиданный удар в самое важное для мужчины место заставил второго нападающего согнуться в три погибели. Второй удар, выполненный на автомате, сцепленными в замок руками в основание черепа. Вот и другой бандит упал, выронив большой блестящий пистолет на ковер прямо под ноги. Толик обернулся, готовый ко всему. Громила уже приходил в себя, пытаясь приподняться. При взгляде на него у любого нормального человека неминуемо возникло бы чувство предсмертной тоски. И даже Том не стал исключением, несмотря на боевой азарт. Непомерно широкий в плечах, выше среднего роста громила с блестящим кастетом, зажатым в левой руке, пугал одним видом. На низком, с развитыми надбровными дугами лбу начала возникать шишка, а лицо, порезанное об осколки посуды, напоминало зомби из фильма ужасов. Толик мысленно вздохнул и легким, отработанным движением (настоящее мастерство не пропьешь!) оказался возле шкафо-зомби. Удар! Еще один! Прапорщик Мимоходов, вбивавший в него приемы рукопашного боя, остался бы доволен своим учеником. Открывший рот, полный обломков гнилых зубов зомби рухнул второй раз. И застыл, на этот раз явно навсегда. Трудно жить с носом, вбитым вглубь черепной коробки.
Толик печально оглядел окончательно разгромленный номер и грязно выругался: хотя бы одного надо было оставить в живых! Он попытался нащупать пульс сначала у громилы, потом у незадачливого стрелка. Еще раз выругавшись, Том быстро подошел к открытой двери. Выглянул. В коридоре и на видимом из номера участке лестницы было тихо и пустынно, как ночью в центре Аляски. Ни человека, ни звука – ничего и никого.
Удовлетворенно хмыкнув, Толик запер дверь. Проверил еще раз наличие пульса у обоих тел. Естественно, не ожидая положительного результата: настоящий рукопашный бой – это убийство голыми руками, а не балет. Удовлетворенно кивнул, поняв, что не ошибся. И, морщась от боли в мышцах, быстро покидал все вещи в чемоданчик, не забыв и конверт из-под подушки. Осмотрел номер, несколько минут подумал – брать или не брать пистолет. В конце концов решил не связываться с криминальным стволом и, подхватив чемодан, вышел из номера.
Портье, увидев спускающегося по лестнице Тома, удивленно распахнул глаза, дернулся и тут же начал с деловым видом перебирать что-то за стойкой, изображая бурную деятельность. Решив не осложнять себе жизнь, Толик кинул на стойку еще десятку и, не прощаясь, покинул отель.