Вот хоть убей - не знаю

I

…Исчез с экрана умница ученый, симпатичный эрудит, постоянно ведущий эту телепередачу, исчез его лобастый оппонент. Под тихую музыку покатились снизу вверх по сизому полю экрана титры.

Кончилась передача.

Возникшая затем на экране женщина-диктор на миг замешкалась, беззвучно шевельнув губами и коснувшись рукою волос неконтролируемым жестом. Взгляд ее, устремленный в пространство, тоже был в этот миг какой-то бесконтрольный и трогательно-человечный.

Видимо, там, у себя в студии, она тоже только что посмотрела эту самую передачу и была в высшей степени поражена.

Но диктор — человек служивый и опытный, — уже самое малое время спустя овладев собой, звучным голосом посулила «уважаемым телезрителям» следующее в программе зрелище, улыбнулась и исчезла.

И опять было зазвучала музыка и покатилась по экрану первая шеренга новых титров, но кто-то поспешно метнулся к телевизору. Кнопка щелкнула, и, высверкнув яркой звездочкой, экран погас.

— Да-а… — протянули в полутьме комнаты. — Как это они — все по полочкам… Здорово, а?

И заговорили тут все разом, и задвигали стульями, и качнули праздничный стол, за которым сидели.

Хозяйка квартиры зажгла свет, и все с любопытством оглядели друг друга: как, мол, тебе виденное-слышанное? Фактики эти тебе как, а?

Действительно, на редкость интересной была эта передача о теории вероятности, и захватывающе провели ее двое ученых. Говорилось тут (и доступно пониманию говорилось) о законе больших чисел; обсуждались понятия случайных событий, случайных величин; понятия распределения вероятностей случайной величины и так далее, и все — с максимально возможной простотой и кинооснащенностью: и графики, и научно-популярные кинокадры, и спокойно убеждающий баритон диктора.

Законы больших чисел… Равная вероятность падения подброшенного пятака на орла и решку. Сто раз подброшенного, миллион раз…

Самым же захватывающим в передаче было то, что собеседники говорили еще, мимоходом, правда, но с видимым удовольствием о совершенно невероятных уже совпадениях, об удивительных, не объясненных пока что наукой случаях, происходивших с людьми.

«Однако должен заметить, — оговорился лобастый, — что большая часть этих случаев может быть отнесена к разряду легенд, ибо проверке они не подлежат, или по давности событий, или в силу иных причин…»

Но другая-то часть случаев, но меньшая-то часть, та, которая подлежит?..

Ну вот хоть случай с вывалившимся за борт моряком. Тот еще и отфыркаться не успел, не успел еще в ужас впасть в океанской пустыне, как тут же подставила ему спину невесть откуда взявшаяся морская черепаха. А случай с французом, учителем Морисом Бимоном? А с португальцем, с этим, как его — который ошарашил курортных толстосумов в Монте-Карло, шестнадцать раз подряд поставив на рулетке на двойной ноль и выиграв? А тот шотландец, выпавший из самолета и угодивший в только что наваленную груду пакли? Да-а…

— Ну-ка, ну-ка поглядим! — проговорил, как пропел, вскочивши со стула и роясь в карманах, Коля Шустов, самый деятельный в компании человек, еще в школе получивший прозвище Шустрый. И уже коротко звякнул об пол пятак, подброшенный Колей.

— Так, решка… — сообщил Николай.

И снова звякнула монета.

— Решка! Ей-богу, решка! — победно вознес над собой пятак Шустрый, словно вот уже и началось твориться то самое, невероятное.

— А ну еще раз, Коленька, — заинтересованно поощрила его худенькая Сашуля, мечтательное существо лет двадцати семи, в очках, браслетах и короткой стрижке. Вот уж кто жил во всегдашнем ожидании невероятного: невероятной любви, невероятного поворота судьбы…

Звяк! — подпрыгнув, пятак встал на ребро и с наклоном, по дуге въехал под сервант, самую малость опередив Колю, который прыгал за монетой, пытаясь подошвой припечатать ее к полу и промахиваясь.

— Тьфу! — огорчился Коля. — А ведь наверняка опять решка!

— Да ты мечи двугривенные! — посоветовал Шустову хозяин квартиры Виталий Синицын. — Или полтинники мечи. А мы уж завтра со старухой посмотрим под сервантом: орлы там или решки. А, старуха?

И глянула на Виталика со всегдашним обожанием жена его Нина, красивая уравновешенная женщина. Коля же, чуть помедлив, поразмыслив, стоит ли трудов опыт, встал все же на четвереньки, пошарил ладонью под мебелью и вытолкнул монету на простор. Сдул паутину с кисти, глянул.

— Ну? — спросили все.

— Орел! — с отвращением сообщил честный Коля. — Пыль надо вытирать, хозяева! — В сердцах, он щелчком загнал монету обратно. — Тьфу!

— Не расстраивайся, Коленька. Все правильно, все — по науке, утешила его Нина. — Случайные ж величины! Эти, как их… — И кистью красивой, полной руки она сделала округлый жест, как бы ссылаясь на незыблемые научные законы, против которых разве же попрешь? — Да ну вас, ребята, в самом-то деле! — обиженно обратилась она ко всей компании. — Что это за безобразие? На телевизор мы собрались или все же на Вовкин день рождения? У-у-у-ти, мое сокровище, Синичка ты моя! — смешно и нежно вытянула она губы в сторону соседней комнаты, где упакованный в одеяла, при открытой форточке, спал виновник сегодняшнего торжества — трехлетний Вовочка Синицын. О нем, как обычно в таких случаях, все начисто позабыли, благо спал мужик тихо и на внимание не претендовал.

— Да уж за трехлетие, братцы! — встрепенулся и папаша. — Давайте, давайте! Именинник тоста требует! А то — телевизор… И так редко собираемся!

Да, редко им приходилось видеться, хотя знали они все друг друга давно, а иные и с младых, как говорится, ногтей.

Жора Рысин, например, учился с Виталиком в одном классе, а сам Виталик кончал один институт с Колей Шустовым, а медичка Нина — один институт со Светой, женой Боба Агнаева, корабельного механика, покладистого здоровяка. Сашенька, Сашуля, юная некогда лаборантка с кафедры, где трудился Коля Шустов, им и была введена в компанию и утвердилась в ней, вначале — как потенциальная Колина невеста, а потом как общая хорошая знакомая.

— Ох и стол у вас нынче, родители! — восторгалась Сашуля. — Чудо!

И действительно, непривычно изобильным для этого скромного достатками семейства был сегодняшний стол: и крабы тебе, и икра, и балык, и прочие дефицитные яства. Хотя ведь правильно, ведь лотерейный выигрыш — четыре отгаданных номера! Можно и позволить.

И тут вдруг этот самый выигрыш — событие само по себе неординарное, выигрыш этот самый, о котором было со смехом и восторгом поведано гостям, по мере их прихода, а потом как-то позабылось, сопрягся вдруг со всем услышанным в телепередаче.

— Ну вот вам и случай! — взвился Шустрый. — Что, не случай, скажете? Ты ж, Виталька, в это самое спортлото раз в год играешь! Ну чем такое везение объяснить? Ничем! Я вот каждый месяц на это дело прямо как взносы плачу: три рубля с аванса, три — с получки, и — ни шиша! Ну объясни, по какому ты принципу цифры вычеркивал? Наверняка ведь от фонаря?

— Тройка — это в честь Вовки, — сообщила счастливая Нина.

— Тридцать три — в честь тебя, — подхватил муж.

— Дурак! — обиделась тридцатидвухлетняя Нина. Дурак и есть, а потому и счастье тебе!

— Двадцать шесть — это мой трамвай, успокаивающе улыбнувшись жене, продолжал Виталий. — А сорок один, ей-богу, сам не знаю почему. Никаких ассоциаций не возникало. Случайно вычеркнул. Осенило.

— Вот это ты правильно говоришь «осенило», определил Николай. Именно осенило. Накатило, озарило, ударило. Да нет же! У каждого в жизни что-нибудь этакое было, у каждого! Только не фиксирует никто: то позабудет, то не придаст значения. Верно? А если в памяти покопаться, так такие случаи полезут… А, Боб?

Коля в запале своей чудозащитной речи все глядел на жующего Боба Агнаева, с надеждой глядел — ведь как-никак моряк-механик, все-таки странствующий и путешествующий: штормы, океаны. Бермудский треугольник… Глядел он на Боба, а тот под этим взглядом спешил дожевать и согласно кивал Коле головой.

— У меня… — начал было Боб.

Но Сашуля перебила его:

— Ну было! Было! Было, Коленька! — словно признаваясь наконец в чем-то, словно бы «ну виновата! Ну делайте теперь со мной, что хотите!», выкрикнула Сашуля, кивая челкой и взвякивая всеми своими цепями-кулонами. — Было такое! Такое было!.. Да ну вас, все равно ведь не поверите! Ах, да на выставке же! Я рассказывала: капитан тот, Дмитрий…

…Раз Сашуля, стало быть, как всегда — капитаны, доценты, академики, архитекторы — извечный набор сраженных мгновенной любовью выдающихся незнакомцев. И всегда судьба в Сашулином романтическом воображении ареной встреч выбирала места не совсем обычные: концертные залы, выставки, симпозиумы…

— Ах, да ну вас!.. — словно прочтя коллективную мысль, заранее обиделась Сашуля.

— Гуди, мать! — приказал Николай, усвоивший такой свойский тон общения с нею еще с древнежениховских времен. — Только без фантазий и эмоций. Нам нужен чистый сюжет!

…Ах, какая странная, какая удивительная история случилась с Сашулей полгода назад на выставке Кистеперова! Ну да, на той, в ДК пищевиков. Впрочем, все началось еще с автобуса, с набитой под завязку «шестерки». Едет она, представьте себе: меховая шапочка, воротничок, сумочка. Сумочка, правда, где-то внизу, в стороне, заклиненная животами и бедрами пассажиров. Стоит она, терпит. И вдруг, вы подумайте, тот самый высокий, с густыми ресницами, флотский офицер, что подсаживал ее на ступеньку автобуса, вдруг капитан этот и говорит: «Девушка, нам пора пробираться к выходу. Вы ведь тоже на Кистеперова?»

Сашенька так и обмерла и так, обмерши, протиснулась к выходу вслед за моряком, без особых, правда, усилий — за таким-то громадным и плечистым! Капитан же, как ссадил ее из автобуса под локоток, так сразу же куда-то и исчез. Возник он опять в поле зрения Сашули уже в выставочном зале, в водовороте толпы, медленно вращающейся около нашумевшего кистеперовского «Наваждения». Моряк неотрывно глядел на знаменитый холст. Он стоял со скрещенными на груди руками, стоял как скала, и толпа обтекала его, бессильная сдвинуть с места. Водоворот поднес Сашулю к скале. «Его зовут Дмитрием…» — почему-то подумала вдруг Сашуля. Моряк, естественным свободным движением протянув руку, придержал проносимую толпой девушку.

— Дмитрий, — представился он.

Сашуля зажмурилась. Уже вдвоем, соединенные незримыми узами чуда, наслаждались они шедевром.

«Эта очеловеченная птица чем-то похожа на меня», — подумала Сашуля.

— Знаете, — сказал моряк, вы, девушка, похожи на эту птицу. Тут что-то неуловимое, непередаваемое…

И вдруг улыбнулся, «так горько-горько, понимаете?», посмотрел в последний раз на Сашулю долгим взглядом и, опять без труда раздвинув толпу, покинул выставочный зал.

Рассказчица прерывисто вздохнула и, подперев щеку кулачком, устремила повлажневшие глаза в пространство.

— Вариант номер пять, — определил жестокосердный Николай. — Такое же сродство душ было, помнится, с Константином Сергеевичем, режиссером из «Ленфильма».

Тут женщины вознегодовали, а Сашуля и не обиделась даже, махнула рукой безнадежно: мол, что с него возьмешь, с грубияна и невежды…

Боб, рассказ которого был перебит Сашулиным повествованием, поведал о том, как однажды, на рейде Монтевидео, слушая концерт по заявкам моряков, совершенно точно предугадал заявку коллеги из Дальневосточного пароходства. Едва только ведущий начал свое обычное: «Много лет плавает старшим механиком такой-то и сякой-то…», как Боб вдруг в точности уяснил, что «для передовика производства, пользующегося заслуженным уважением небольшого, но дружного коллектива», что исполнена для него будет «Элегия» Масснэ. Почему именно Масснэ, этого немузыкальный Боб объяснить не брался, просто подумал так почему-то. И — нате вам: прозвучала именно эта самая элегия. Вот и вся история. А случай Боб запомнил потому, что под эту музыку порезал руку, открывая банку сайры.

Под взглядом Николая, который, как следователь, уже проводил поголовный опрос свидетелей, Светлана с Ниной заявили, что ни с чем этаким сталкиваться им не приходилось. И Синицын с чудесами не сталкивался.

Неопрошенным оставался один Жора Рысин.

Почему-то он, обычно самый активный участник застолий, привычно шумный, — почему-то был он после телепередачи странно тих и задумчив, а потому как бы и вовсе отсутствовал.

— Ха! — обрадовался Виталик Синицын. — А Жорка-то на что? Что ж ты. Рысь, молчишь, губами шевелишь? Затих, геолог? Ты ж ветру и солнцу брат! Уж с тобой-то в тайге да в тундре небось чего только не случалось, а?

Рысин, уже очнувшийся, подмигнул друзьям и засмеялся.

— А что, братцы, — словно решившись, обратился он к компании, — могу и рассказать. Только я вас, как Сашуля, предупреждаю: все равно не поверите. Я бы и сам не поверил, кабы не со мной это произошло. То есть такой случай, граждане, что черт-те что… Я думал даже, не написать ли куда? А куда? Сегодня вот тоже подумал… Да кабы у меня хоть фотографии были… Кто туда поедет, кто проверит? Кому это нужно…

— Давай-давай! — загалдела компания.