Воскресение Петрова

Владимир Дрыжак

ВОСКРЕСЕНИЕ ПЕТРОВА

Петров медленно шел по улице.

Он шел по улице и... И шел себе, куда ноги несли.

В общем, Петров теперь не знал, что с собой делать. То есть, он понимал, что можно, например, ничего не делать, но точно знал, что теперь это бесполезно. Либо он начнет что-то с собой делать, либо это произойдет без его участия.

Душа Петрова (а у Петрова была душа) то жалобно поскуливала, то угрюмо бурчала, а самочувствие было настолько отвратным... Хоть иди в церковь и свечку ставь, А где та церковь, и есть ли она вообще? Петров полагал, что последнюю церковь взорвали еще в тридцатые годы, потому что она бросала тень на светлое будущее...

А виной всему были отрицательные зарплаты в ведомости. Казалось бы, такой пустяк, но в результате жизнь дала трещину.

Да, церковь сейчас Петрову не помешала бы. На худой конец, мог бы сгодиться и партком, но с парткомами к этому времени уже начались проблемы, и оным стало не до прихожан...

Можно ли вообразить ситуацию, когда в целом государстве не осталось ни одного общественного института, где можно было бы исповедаться? Впрочем.., что-то еще осталось, но там, увы, не гарантируют тайну исповеди.

Петров, собственно, не был великим грешником - так, может быть, по мелочи - но кто доказал, что исповеди человек всегда жаждет в качестве средства отпущения грехов? Напротив, отпущение мало кого волнует, а все жаждут успокоения для души, обретения контактов с внешним миром, и тому подобной ерунды. То есть. вещей трудноопределимых и малопонятных.

Что же можно сказать о Петрове? Мало. Практически ничего. Ибо Петров был обыкновенным среднестатистическим индивидуумом. Были у него недостатки - а у кого их нет? Но, в общем и целом (хорошо, не правда ли?), Петров был законопослушным и лояльным гражданином. Он был типичным продуктом эпохи развитого социализма - интеллигентом во втором колене. В нашей стране глубина интеллигентности редко простирается далее второго колена. Более глубокие интеллигенты в свое время не смогли родиться, поскольку их отцы и матери были брошены на алтарь свободы и процветания родины. Так уж распорядилась История.

Не следует думать, что Петров был простак. Как говорится, отнюдь. Закончив полный курс университета по специальности "прикладная математика", он кое в чем разбирался весьма основательно. Например, в программировании или в радиоэлектронике. Более того, он знал, в чем суть теоремы Геделя. Если читатель знает, что это такое - пусть бросит в Петрова камень.

Но вот в идейном плане Петров действительно был не вполне, хотя сдал историю партии, политэкономию и научный коммунизм. Возможно, он сдал историю не той партии, или едал ее слишком основательно, ничего себе не оставив. В голове Петрова буржуазная пропаганда спокойно уживалась с плюрализмом мнений, рыночная экономика с ее регулированием, а вершина общественно-политического развития с развитием различных форм собственности и предпринимательством. Улучшение благосостояния соседствовало с инфляцией и ростом цен, а сильный центр - с сильными республиками. То есть, именно так, как и у нас с вами, благосклонный читатель:

Раньше... да, собственно, и теперь Петров понимал жизнь очень просто. Вот он Петров, вот мир. Мир живет по правилам. У нас одна партия, у американцев - примерно две, а в других местах - где как. Негры живут в Африке, китайцы - в Китае, остальные - где хотят. Мы живем здесь, и все в порядке. На все везде есть правила - если они выполняются, никаких проблем быть не должно. И до сих пор все так и делали выполняли правила. Почему же тогда в магазинах исчезла колбаса, и куда подевались пионеры во время выборов?! Если в Киргизии, Прибалтике и Тбилиси не хотят соблюдать правила, причем тут мы? Непонятно...

В общем, если говорить о винтиках, то винтиком Петров был первоклассным. И резьба не очень мелкая, и шлиц не сорван. И, наверное, если бы не этот случай, он все же пережил бы и перестройку, и демократию и суверенитеты, поскольку в текущих правилах они не упоминались и не ассоциировались с чем-либо определенным. Удар последовал с другой стороны.

Первое и незыблемое правило развитого социализма гласило: если ты ходишь на работу, то тебе платят зарплату, причем сумма зарплаты строго больше нуля и не менее одного рубля. Именно это золотое правило покачнулось, грозя повергнуть Петрова в хаос, и произошло это в тот момент, когда он взял в руки свежеиспеченную ведомость на зарплату. То, что Петров увидел в этой ведомости, не поддавалось осмыслению: против фамилии главного инженера предприятия красовалась цифра шестьдесят, причем эта цифра обозначала не рубли, а копейки, зарплата же директора и еще целого ряда ответственных лиц из первой десятки была попросту отрицательной. Но хуже всего было то, что упомянутая ведомость являлось продуктом жизнедеятельности программы, которую Петров изготовил полтора года назад, и которая до сей поры работала безукоризненно.

"Бред!" - подумал Петров и ринулся искать ошибку. Потом весь вечер и всю ночь гонял программу в режиме трассировки, но уловить момент, когда в утробе компьютера появлялись отрицательные начисления, не мог.

К утру Петров изнемог совершенно. Хотелось есть и спать, а более всего хотелось застрелиться. Но общество еще не достигло той стадии, когда программисты в централизованном порядке снабжались бы пистолетами, с тем, чтобы они могли исполнить свой долг в аналогичных случаях. Пистолеты выдавались только бабуськам из ВОХРа и, притом, совершенно в иных целях.

Петров сложил листинги программы в портфель, преисполнившись намереньем идти домой, как следует выспаться, а потом взяться за это дело всерьез без спешки и суеты. Позвонит в отдел и попросит отгул, потому что в таком состоянии... В конце концов, он тоже человек!

На проходной никого не было - час не пробил, и штурм турникетов еще не начался. Коллеги и сотрудники еще дожевывали свои яичницы и сдавали сонных отпрысков в железные руки воспитательниц дошкольных учреждений. На улице было холодно, сыро, грязно и пустынно...

И в этот момент... Нет, нечего особенного не случилось. Просто Петров взглянул на мир, в котором он жил, новыми глазами. Он как бы прозрел, но не вполне, а частично. Изображение было резким, контрастным, но исключительно черно-белым, а еще точнее - черносерым. Мир в этом изображении состоял из трех компонент: из грязи, асфальта и вранья. Причем, первые два компонента были налицо, а вранье неуловимо витало в воздухе. Петров вдруг понял, что его всю жизнь надували, и он всех надувал, сам того не ведая. Теперь он не понимал, как этому миру, состоящему из сплошного вранья, удается существовать? И понимал, что, вероятно, некогда этого не поймет...

Разумеется, образ мира, сотканного из лжи, был не более чем отражением внутреннего состояния Петрова, возникшего в результате ночного бдения и бесплодных исканий. Мир каким был, таким и остался - изменился сам Петров. И этот измененный Петров медленно двинулся по улице:

----

Итак, Петров медленно двигался по улице Горького. Или Калинина, а может быть Свердлова. Он собственно, понятия не имел о том, как называется эта улица, но, судя по тому, что это была не самая главная улица города, и не самая второстепенная, она с вероятностью девяносто девять процентов должна была называться одним из этих имен, ибо такие улицы должны быть в любом городе.

Он шел, не замечая прохожих и вывесок, думая об иксах, игреках, общих областях и параметрах, а также о своей горькой судьбине. И незаметно для себя, повинуясь светофору, свернул в какой-то переулок. Он бы шел и дальше, но переулок кончился, и на противоположной стороне поперечной улицы Петров обнаружил вывеску "Кафе гриль". Петров не знал, что такое "гриль". Но это загадочное слово произвело в его голове какое-то мозготрясение. Как будто сзади хлопнули по затылку чем-то мягким, но тяжелым. И неожиданно для себя Петров оказался в тесном помещении, где в прозрачном барабане крутились и скворчали цыплята, и, по крайней мере снаружи, они выглядели вполне съедобными. На два порядка съедобнее, чем любая колбаса. Но, как выяснилось, и цены были на два порядка больше, чем в тех местах, где продают обычную колбасу. Зато очередь - на два порядка меньше, чем в упомянутых местах.

Петров взял тарелку с цыпленком, заплатил, сколько взяли, отошел к высокому столику в углу и принялся за этого цыпленка с таким остервенением, будто тот оставался единственной преградой на пути к постижению истины.

Цыпленок близился к концу, когда к Петрову протиснулся какой-то тип с бутербродами и стаканом жидкого чая. Он бесцеремонно отодвинул пустые тарелки, разложил свою снедь и подмигнул Петрову, мол, ну, что, интеллигенция? Петров отвернулся и стал следить, как движется очередь, прикидывая, какой цыпленок кому достанется. Никакой системы обнаружить не удалось. Цыплята подчинялись только воле продавщицы - ее же пути были неисповедимы.

Тип сбоку не спешил начинать трапезу, а с интересом рассматривал Петрова. Потом выбрал среди пустых стаканов подходящий, внимательно оглядел его со всех сторон, покрутил носом, дунул внутрь и опять подмигнул. Петрову стало неудобно и неприятно. Он начал торопливо обгладывать последнюю ногу цыпленка, стараясь не смотреть на своего соседа. А тот, между тем, оглянулся, запустил руку во внутренний карман пальто и выудил оттуда початую бутылку.

Петров с отвращением отодвинул тарелку с остатками цыпленка и взялся за ручку портфеля, намереваясь удалиться.

- Что, осуждаешь? - неожиданно поинтересовался тип.

- Я?.. Н-нет. - Петров пожал плечами. - Мне что пожалуйста...

- Может, примешь за компанию?

Петров не пил. В том смысле, что не пил, как говорят, без повода, и тем более, что попало. Алкоголь производил на него какое-то одуряющее действие, и состояние собственного опьянения ему было неприятно. Когда обстоятельства вынуждали его принять сто грамм, Петров просто физически ощущал, что глупеет, что мир вокруг тускнеет, делаясь какимто серым, бездарным и никчемным, и что в этом мире нет никакого толку, кроме того, что он существует объективно.

Но сегодня у Петрова было сложное настроение, и неожиданно для самого себя на предложение соседа по столику он кивнул, что было воспринято как знак согласия.

Сосед деловито подобрал второй стакан и, прикрываясь бортом своего пальто, разлил содержимое бутылки строго поровну. Петров взял свою порцию, представил, как ему будет сейчас неприятно, когда эта вонючая жидкость потечет по пищеводу, как перехватит дыхание, и отвратительный перегарный запах ударит в нос, зажмурился и опрокинул стакан в рот.

Мир треснул и развалился на части, но довольно скоро опять соединился в единое, хотя и несколько расплывчатое, но все же целое. Петров понял, что теперь его ждут дальнейшие неприятности. Хотелось домой и спать, но уйти было нельзя, поскольку выпито, а стало быть, согласно правилам, выдан аванс на разговор. Правила Петров знал, да и этот тип, вызывавший в нем какие-то смутные воспоминания о дворниках, слесарях-сантехниках и гастрономных забулдыгах, так просто не отвяжется.

- Ну, что? Как пошло? - участливо поинтересовался тот.

- Н-нормально, - сипло выдавил Петров.

- Ты закусывай, не стесняйся. Чайком вон запей... Дрянь редкостная - "Агдам" пополам с "Солнцедаром". Из чего они ее гонят сейчас, не знаю, но раньше она называлась "Плодоовощное"... Нет, "Плодо..." Вот, опять забыл!

- "Ягодное", - буркнул Петров.

- Ну! - обрадовался товарищ по бутылке. Он запихал бутерброд в рот, с трудом прожевал его, и, опершись локтями на стол, критическим взором окинул Петрова.

- А ты, друг, что такой квелый? Жена из дому поперла, или на работе позвонок протерли?

- На работе, - признался Петров.

- А кем пашешь?

- Программистом.

- Программи-истом? Это которые на эвеемах, что ли? Ну, ты даешь! И как там нынче?

Петров не успел ничего сообразить, а только уже задним числом с удивлением зафиксировал, что выкладывает своему новому приятелю все свои беды и невзгоды. Тот слушал внимательно, поддакивал, а когда Петров кончил, пожал плечами:

- И всего то?..

- Мало тебе, что ли?

- Ерунда. Плюнь и разотри. Петров окончательно разделился надвое. Один из этих двух Петровых спокойно стоял и отрешенно наблюдал за тем, как другой, взвинчиваясь, пытается доказать собутыльнику, что неработающая программа вовсе не пустяк, и что события вчерашнего дня ставят крест недоверия на личные усилия Петрова в деле внедрения передовой информационной технологии.

- Да с чего ты взял, что в твоей программе есть ошибка? Может, она все правильно рассчитала.

- Как? - опешил Петров.

- Да вот так, - уверенно сказал тип. - Может они, эти твои сотруднички, ничего не заработали за месяц, а наоборот... Ты, главное, не дрейфь - прорвемся. Как звать-то?

- Петров.

- Да? - тип глянул на Петрова озадаченно, потом зачем-то дунул в свой стакан, словно бы ожидал, что от этого дуновения в стакане снова забулькает.

В стакане, однако, никаких перемен не наступило. Тогда тип уставился на Петрова. Петров растерялся. С одной стороны было непонятно, почему кто-либо должен сомневаться, что он, Петров - именно Петров, а не Иванов или Сидоров. С другой стороны, а какая, собственно, разница?

- Ты - Петров? - на лице типа отразилась теперь какая-то мучительная работе мысли.

- Ну, Петров!.. А в чем дело?

Петров забеспокоился. В самом деле, связался с каким-то босяком - мало ли что у него на уме...

Да, Петров забеспокоился, но в то же время ощутил какое-то внутреннее раскрепощение. Словно бы гора упала с плеч, ощущение раздвоения личности исчезло, равно как и тоскливое предчувствие чегото неприятного в самом недалеком будущем. Теперь он начал просто медленно вскипать.

- А врешь! - тип подпрыгнул на месте и, схватив Петрова за лацкан плаща, сделал такое лицо, словно уличил его в крайне неблаговидном поступке.

- Я - Петров! - закричал Петров, багровея. - Сам-то ты кто?! Отцепись!

- Тихо, граждане, - строго предупредила продавщица, не прекращая торговых операций. - Будете шуметь - выставлю.

- Это я Петров - понял! - зашипел тип, не оставляя попыток оторвать лацкан плаща Петрова.

- Ну и что, если ты - Петров, то других Петровых и быть не должно? Ты что, один такой Петров в мире?

- Я - Петров, - повторил тип, петушась. - А ну-ка предъяви паспорт!

Петров хотел показать ему шиш, но, неожиданно для самого себя выудил из внутреннего кармана паспорт и сунул его под нос оппоненту.

- На, читай: Петров Вадим Сергеевич!

С типом произошла разительная метаморфоза. Вместо того, чтобы изучать паспорт, он вдруг расплылся в улыбке и, хлопнув Петрова по плечу воскликнул:

- Так это ты? Ну, ты даешь! А я тебя сразу узнал!.. Не врешь?

- Вот паспорт - проверяй, - наседал Петров.

- Да не надо - я тебе верю. Я же сам Петров Вадим Сергеевич, что же я Петрову не поверю. - великодушно заявил тип. Потом, вздохнул облегченно и добавил. - Встретились значит. Надо это дело обмыть.

Петров слегка протрезвел. Перспектива продолжения контактов с этим нежданным-негаданным тезкой улыбалась ему весьма криво. Но тезка уже активизировался, подхватил портфель, взял Петрова под локоть и повлек его к выходу.

На улице было свежо, дул холодный апрельский ветер. В голове у Петрова прояснилось, и он теперь мог сопоставлять факты. Неужели этот тип тоже Петров Вадим Сергеевич? Такое совпадение - не может быть!

- Не может быть.., - повторил он вслух.

- Что не может быть? Что я - Петров? Что ты Петров может быть, а что я Петров - не может? Обижаешь, начальник!.. Все может быть. Я знал, что ты где-то есть, а вот где - не знал. Ну, теперь, слава богу, встретились...

Петров остановился и помотал головой.

- Знал?.. Как - знал? Откуда ты мог меня знать?!

- Да тут. понимаешь, какая история, Мне один знакомый сказал. что я не настоящий. Не весь. Что где-то моя половина бродит, и пока я ее не найду, никакого толку не будет.

Петрова взяла злость. И как его угораздило связаться с этим?.. Это же надо: еще какие-то полчаса назад они даже не были знакомы, а теперь вместе идут что-то обмывать... И несет какую-то несусветную чушь, прости Господи!

Он выдернул портфель из-под мышки однофамильца, круто повернул и двинулся в обратную сторону.

- Да та погоди, дурачок! - однофамилец догнал его и пошел сбоку,

- Ну, пошутил я, пошутил... Вот человек - шуток не понимает!

- Отвяжись! - коротко приказал Петров,

- Да ты послушай. Я же не:

- Тебе, дядя, чего надо? Иди, откуда пришел, пока я добрый!

- Ишь ты, ишь ты... Он добрый!.. Чего ты взъерепенился? Давай поговорим ладом...

В этот момент Петров переступил через свою интеллигентность и треснул однофамильца по голове портфелем. То ли порция внутрь сработала, то ли гнусное настроение и сырая погода, но он сделал то, чего не позволял себе с тех самых пор, как закончил школу. Последствия этой акции долго ждать не заставили. Однофамилец, не будь дурак, тут же заехал Петрову в ухо. Портфель упал, раскрылся, листинги программ вывалились на грязный тротуар. Мгновенно сбежалась толпа, а спустя некоторое время через нее протиснулся представитель власти, в лице постового, констатировавший пьяную драку с нанесением взаимных оскорблений, а также причинением менее тяжких телесных повреждений, и предложил пройти. Добровольные помощники из толпы собрали бумаги в портфель и вручили его милиционеру.

- Чьи документы? - строго спросил милиционер.

Петров было потянулся за портфелем, но однофамилец неожиданно и нагло заявил:

- Мои!

- Да ты что?! - на всю улицу закричал Петров, окончательно выведенный из себя поведением этого типа.

- А то. Мой портфельчик, и точка!

- Это мой портфель, - жалобно сказал Петров милиционеру.

- Там листинги...

- Разберемся, - сказал милиционер. - Пройдемте в отделение, там и разберемся, чьи это листики.

- Тоже мне, аристократ.., - язвительно заметил однофамилец.

- Пройдемте! - гаркнул милиционер, завершая дискуссию.

В отделении, куда они "прошли", народу било достаточно. Милиционер поставил их в очередь, сказав лейтенанту, сидевшему за конторкой, что "товарищи в легком подпитии нарушали общественный порядок, но без особого криминала, так что по десятке с носа - и можно отпустить".

Очередь двигалась медленно. Нарушители общественного порядка препирались и бранились, сваливая друг на друга все грехи. Петров уселся на скамейку, а однофамилец подсел рядом. Петров хотел пересесть, но свободных мест не было, и он только отвернулся.

- Нy вот, видишь, чем дело кончилось? Я тебя предупреждал, между прочим... Ты не дуйся, как индюк, а слушай. Участковому скажем, что, мол, братья, а поссорились случайно, понял? - Забубнил он.

- Что-о? Братья?! - Петров аж поперхнулся от злости.

- Но-но-но! Не очень то... А то ведь я могу и обидеться. Скажу, что ты меня публично оскорбил, и адью. Пятнадцать суток обеспечено.

- Пошел ты к...

- Ладно-ладно, посмотрим, кто куда пойдет! Разговор на этом прекратился. Петров, однако, постепенно начал осознавать, что попал в очень неприятную историю. Сообщат на работу, будут склонять в кулуарах... Зря он, конечно, погорячился. Лучше все уладить миром и разойтись, как в море корабли.

Он повернулся к однофамильцу.

- Ты что, действительно Петров, или так, придуриваешься?

- Я-то? Конечно Петров, а кто же я. по-твоему? Самый натуральный Петров Вадим Сергеевич - Вадик, значит. Родился в одна тыща девятьсот шестьдесят втором году, русский, беспартийный, холостой...

Петров похолодел. Он точно помнил, что в паспорт этот тип даже не заглянул - тогда откуда же он мог узнать год рождения?

- ...Место рождения - город Саратов, - проникновенным голосом вещал однофамилец, - отец - Сергей Никанорович, из служащих, русский, мать - Татьяна Петровна, украинка...

Про отца и мать даже в паспорте ничего не было! Только в метриках...

- Откуда ты знаешь? - прошептал Петров, чувствуя, как деревенеет лицо, и противно засосало под ложечкой.

- Да я тебе говорю, дураку, что мы с тобой - одно и то же. Неужели не понятно. Один и тот же человек, только в разных лицах.

- Ерунда какая, господи ты боже мой...

- Если бы... А этот твой господи, между прочим, был даже в трех лицах: отец, сын и святой дух,

- Святой дух.., - простонал Петров, - Идиот! Да ты просто сумасшедший!

Он попытался встать - ноги были как ватные.

- Сиди и не рыпайся, - строго предупредил однофамилец, А то залетишь на пятнадцать суток. На тебе мой паспорт убедись.

Он вынул из-за пазухи довольно свежий на вид паспорт и сунул его Петрову.

Петров взял паспорт дрожащими руками и стал читать подряд страницу за страницей - и то, что было напечатано, и то, что написано от руки. Это был сон, кошмарный сон! Петрову захотелось проснуться, но не мог, не знал, как это сделать. Паспорта отличались только пропиской, серией и номером. Однофамилец был прописан совсем по другому адресу, да и то временно.

- Ну, что? Убедился? Так что, брат, никуда ты теперь от меня не денешься. Теперь мы с тобой вдвоем! А я думал, что та уже знаешь, что не полный. Я и сам не знал, да вот один кореш надоумил. Сидим как-то в слесарке - это в подвале того дома, где моя бабулька живет, - ну, выпиваем по маленькой, а дядя Фаня мне и говорит... И говорит мне, значит, ты, говорит, Вадик, какой-то неполный. Где-то твоя половина бродит, и надо тебе ее найти. А я, говорит, давно к тебе присматриваюсь - все у тебя напополам. Даже водки - и той половинной дозы хватает. Мы - по триста, а ты сто пятьдесят - и готов. Я, конечно, разозлился, хвать его за грудки и ору, мол, какое право имеешь оскорблять, то да се... А он грустно так отвечает, дескать, вот, мол, попадаются такие люди, и в последнее время все чаще и чаще. Он и сам такой, поэтому знает. Только он - конченный человек, потому что его половина умерла. Сам, говорит, читал в газете - замминистра он был, заслуженный человек, сгорел, видать, на работе... Я его тогда ударил в сердцах, дядю Фаню. а он ничего. Полежал малость, очухался, и говорит: "А ежели ударят тебя по правой щеке - подставь левую. А у меня, Вадик, нет ее, этой левой щеки, оттого мне больно и грустно, что подставить нечего". Леригиозный, одним словом, был этот Фаныч, отравленный дурманом, но попал в самую точку. Я потом себя оглядел в зеркале, присмотрелся и на людях, и так, в одиночку, и понял: прав он на все сто! С тех пор ищу тебя, а сегодня в этой кафе вижу - что-то знакомое. Но значения не придал. Хорошо, что ты выпить не отказался...

- Так, кто там следующий? - крикнул лейтенант, сидевший за конторкой, не отрывая глаз от своих бумажек и протоколов.

- Но това-арищ лейтенант! - завопил индивидуум, с которым только что закончилось разбирательство.

- Все-все-все.., - лейтент махнул рукой, словно режиссер, считающий, что данная сцена уже отработана, и можно переходить к очередной.

- Но я же не виноват! Он сам... Вы же знаете этих...

- Гражданин, идите и не мешайте работать... Не мешаете?.. Мешаете! Следующий!

Петров вздрогнул.

Однофамилец вскочил и побежал к конторке. Одновременно вскочил и ринулся туда же еще один тип - между ними немедленно завязалась перепалка, в которой каждый отстаивал свое право на первоочередное обслуживание. Однофамилец упирал на то, что "он стоял вон за тем дядей", и что его "человек ждет". Конкурент же утверждал, что ничего подобного, он впереди, поскольку "с семи дожидается, и уже двоих пропустил".

Лейтенант взирал на спорящих философски, а потом сказал:

- Прав будет тот, кто справа. Здесь вам не закон джунглей, а учреждение. Посидите еще пять минут гражданин...

Однофамилец бросил победный взгляд на конкурента и поманил Петрова пальцем. Петров встал и приблизился к конторке. Он впервые имел дело с милицией, поэтому лицо его выражало полную обреченность. Хотя, с другой стороны, где-то в глубинах подсознания таилась надежда, что на милицию все эти штуки не действуют, и этот лейтенант сейчас мигом разберется в подоплеке дела, разоблачит однофамильца и восстановит статус-кво.

- Что у вас? Документы! - приказал лейтенант.

Петров и однофамилец подали свои паспорта. Лейтенант начал их листать, потом принялся сличать, задирая брови все выше и выше.

- Ну и ну-у!.. Вы что, близнецы? - поинтересовался он наконец, перейдя от сличения паспортов к сличению физиономий.

- Никак нет! - отрапортовал однофамилец. - Просто двоюродные братья. Его мать - мне тетка.

- Ага... ясно. Кто потерпевший?

- Да никто не потерпевший. Просто повздорили малость...

- А вы что молчите, гражданин?

- Я? - Петров страшно сконфузился. - Я.., в общем...

- Признаете, что нарушали общественный порядок?

- Признаем, - сказал однофамилец и пихнул Петрова в бок.

- Да, да, конечно..., - подтвердил Петров.

- Ну и отлично. Придется граждане Петровы уплатить штраф. Хулиганство мелкое - десять рублей.

- С обоих? - быстро уточнил однофамилец.

- С каждого.

- Но товарищ лейтенант...

- Гражданин Петров!

- Так я же только интересуюсь.

- Интересуйтесь молча.

- Займи червонец... Червонец есть? - прошипел однофамилец. Петров молча достал двадцать рублей, отдал лейтенанту, получил квитанцию, и они вместе с однофамильцем вышли на улицу.

- Ну что, Вадик? - почти нежно сказал однофамилец, обнимая Петрова за талию. - Что делать-то будем? К тебе подадимся, или ко мне? У тебя есть что выпить?

- Нет у меня ничего, - буркнул Петров.

- Тогда айда ко мне. Ты не бойся - у меня заначка есть. А бабка моя, она тихая. Иной раз и втроем завалимся, а она ничего. Пожурчит и отстанет. Так что?

Если бы неделю назад Петрову сказали, что он согласится поехать на квартиру к какому-то забулдыге с целью обмытая встречи, а перед, этим нарушит общественный порядок и будет оштрафован на десять (а фактически на двадцать) рублей, он бы не поверил. И тем не менее, на вопрос напарника сейчас он не ответил отказом. Просто не смог. То ли запас душевных сил истощился, то ли подействовали россказни однофамильца, то ли еще какие-то скрытые факторы...

События последних суток опустошили Петрова до дна морально и физически. Ему стало казаться, что над ним витает злой рок, потому что ничем иным он не мог объяснить себе происходящее. Петров и от природы был лишен того, что называется твердостью характера, а воспитание и общественное бытие не содействовали тому, чтобы он осозиад себя борцом. При том, что государство, в целом, всегда за что-то боролось, все его граждане не имели такой возможности, потому что все решения принимались без их участия. То есть цели и средства были определены заранее, а возникающие трудности и проблемы игнорировались по ходу дела...

В острых ситуациях Петров всегда пытался улизнуть, уклониться от направления главного удара судьбы и.тем самым,не обременять себя размышлениями, сомнениями и переживаниями, особенно неприятными из-за невозможности влиять на ход событий. Да и судьба до сего времени особенно не обращала на него внимания. Живет человек, никого не трогает - ну и пусть себе живет. Ясно. что он не боец, так зачем же мешать ему жить?..

Но вот сейчас, кажется, ее терпение истощилось. Петров знал, что беда не ходит в одиночку и ожидал новых напастей. Он попытался собраться с мыслями и чувствами, но ни те, ни другие ему не подчинялись.

"Боже мой! - Думал Петров, стоя на задней площадке автобуса. - Куда я еду? Зачем? И этот однофамилец... Как он мне надоел! Все время болтает чепуху... Но ведь в паспорте... Неужели я и он - один и тот же человек? Как это может - быть?.. Нет, этого не может быть!.. Потому что как же это может быть?!"

Автобус ехал долго и нудно. За это время Петров успел раза три продумать все свои мысли, но ни на одной так и не остановился окончательно. При всех своих недостатках Петров был сугубым материалистом, то есть в Бога не верил, в чертей - тоже, равно как в гороскопы, приметы и возможности, связанные с гипотетическими свойствами философского камня. А уж тем более не верил в переселение душ. Но в рамках материалистического мировоззрения. по крайней мере на сегодняшнем уровне его развития, он не находил объяснения фактам, имевшим быть.

Однофамилец Петрова в транспортном средстве чувствовал себя как дома. Он балагурил, передавал деньги на билеты, пробивал талоны, препирался с окружающими и никакого внутреннего дискомфорта, судя по всему, не испытывал.

Наконец, автобус остановился, Петрова вынесло набежавшей волной пассажиров, и он испытал неприятное чувство отчуждения, оказавшись среди людей, каждый из которых знал, куда и зачем он стремится, в то время, как сам Петров понятия не имел, зачем он здесь оказался. Однако напарник не дал ему времени на размышления, а схватил под мышку и повлек неведомо куда внутрь квартала, составленного из домов, как это принято теперь говорить, хрущевского типа. Текущие детали маршрута Петров не запомнил, но в конце концов они оказались на третьем этаже против двери квартиры за номером 66. Не хватало только одной шестерки, чтобы получилось то самое "число человеческое", о котором толкуется в последней книге Библии. И Петров, интересовавшийся первоисточниками, отметил это не без внутреннего сарказма.

Оказавшись против двери, напарник начал давить на кнопку звонка почти непрерывно, комментируя свои действия разного рода междометиями и хихиканьем.

- Ну, бабулька!.. А?.. Небось, закимарила. Сейчас мы ее (дзынь-д-р-р)... Глухая, как тетерев... Ну, вот же тебе (др-р-р)!

Когда терпение Петрова уже было на исходе, дверь отворилась. На пороге стояла бабка в платке и вязаной кофте.

- Явился! - забурчала она с ходу. - Нехристь окаянный! Вечно шляется дотемна, а потом явится... Опять дружков привел?

- Имею полное право, согласно конституции, - заявил однофамилец, снимая ботинки в тесном коридоре. - Заходи, чего стоишь? Петров зашел и тоже начал снимать обувь.

- А про водку в конституции ничего не написано? поинтересовалась бабка язвительно.

- Про водку там написано, что каждый человек имеет полное право удовлетворять свои потребности, но не имеет права, терять моральный облик.

- Чего?

- Облик, говорю, моральный! - заорал однофамилец так, что у Петрова в ухе зазвенело.

- Это у тебя моральный облик? Да у тебя, милок, облик такой, что вся харя лоснится...

- Ты, баб Нюся не ругайся, а готовь закусон. Сейчас сядем ладком, выпьем по маленькой, а там уж и за облик поговорить можно.

- Ирод ты окаянный, - заявила бабка и удалилась на кухню.

- Давай, проходи, - сказал однофамилец, - направо - там моя фатера, а слева бабкина. Еще тут студент живет. Тоже, вроде тебя, но поухватистей. И не пьет почти - на пятом курсе вечернего. Скоро кончит - будет начальником... БабНюся, а Витька дома?

- Нет его. Был - ушел кудысь. Придет...

- Садись вон на диван, а я пойду отдам распоряжения. Петров прошел в комнату и огляделся. Квартира, судя по всему, была трехкомнатная, а эта комната - проходная. Слева в углу стоял телевизор, возде него фикус в деревянном ящике, а еще левее - сервант, заполненный разнокалиберными плошками, рюмками и вазочками. Прямо

- окно. на окне кастрюли с... В общем, с растительностью чахлого вида. Справа, в углу, стол, заваленный книгами и общими тетрадями, рядом диван довоенного вида с валиками и полочкой под слоники. Сами слоники отсутствовали. Посреди комнаты на бесцветном протертом ковре располагался круглый стол под скатертью с бахромой. Запах стоял домашний, хотя и с примесью табака. Почти так же пахло и в квартире Петрова тогда, когда тетка еще была жива. И интерьер там, был похожий. Как, вероятно, и судьбы обитательниц квартир.

Петров подошел к столу, потрогал скатерть и осторожно сел на диван. Тот возмущенно заурчал. Петров хотел встать, но подумал о том, что диван опять начнет стонать, и решил не связываться.

Стол, между тем, понемногу заполнялся всякой снедью. Появилась селедочка с лучком, капустка, огурчики... Однофамилец сопровождал бабку из кухни с каждой тарелкой, отпуская замечания разной степени тонкости. Под конец он удалился в свою комнату и торжественно вынес оттуда заветную поллитровку. Увидев, как Петров поморщился, спросил участливо:

- Что, поперек? Водовка, не какой-нибудь там Агдам.

- Да нет, отчего же.., - оказал Петров и удивился тому, как слова опять выскочили изо рта помимо его волн.

- Может у тебя язва? Так водка при язве даже полезная.

- Полезная, полезная, - проворчала бабка усаживаясь. Все знают, что полезная, только вот для чего - никто не знает.

- А для души, вот для чего. Выпил - сразу на душе веселей! - однофамилец сколупнул пробку и весело забулькал содержимым бутылки. - Ну, что, по первой?

Бабка взяла рюмку и перекрестила рот. Однофамилец, не долго думая, опрокинул свою, занюхал кусочком хлеба и пояснил:

- Я первой не чокаюсь, чтобы, значит, не чокнуться... Х-ху!.. Традиция такая.

Бабка тоже выпила, вытерла рот краем платка и произнесла горестно:

- Э-эх, грехи наши тяжкие... Пьем, пьем, а все не напьемся...

- Ничего, на том свете проветримся, - легкомысленно заметил однофамилец и опять взялся за бутылку.

Петров поспешно, словно боясь опоздать к разлитию и нарушить священный ритуал, схватил свой стаканчик и вылил содержимое в рот. К его усилению, водка оказалась совершенно безвкусной. Если бы он своими глазами не видел, как ее наливали из бутылки, то вряд ли усомнился бы, что это обыкновенная вода.

В это время хлопнула входная дверь, и в коридоре кто-то завозился.

- Во! Витька приперся! Витек, давай сюда, мы как раз по второй наливаем, - завопил однофамилец.

Витька оказался симпатичным белобрысым парнем в свитере и джинсах. Он был острижен почти наголо, и, завидев Петрова, улыбнулся ему открыто и доброжелательно.

- Вечер добрый, - сказал он, присаживаясь к столу и протягивая Петрову руку. - Виктор.

- Вадим, - Петров пожал протянутую руку и почувствовал себя несколько уверенней.

Все же этот парень был студентом, а, стало быть, в какой-то степени интеллигентным человеком. Будет хоть с кем перекинуться словом, а то ведь совершенно непонятно, как себя вести в этой компании и что говорить.

- Ну, Вадим Сергеевич, но какому поводу нынче сабантуй? поинтересовался Виктор, обращаясь к однофамильцу.

- Да вот. Витек, нашел я таки свою половину. Помнишь, я говорил? Вот он, Петров Вадим Сергеевич, лично. Захожу сегодня в кафе, а он стоит! Ну, и... вот.

- А-а-а. - Виктор понимающе кивнул и зачем-то подмигнул Петрову. - Понятно... Так, значит, это он и есть? Тогда понятно.

- Теперь, Витек, все. Кончились мои муки. Хоть жить буду по-человечески.

"Да кто тебе раньше-то мешал?" - подумал Петров, усаживаясь поудобней, и закидывая ногу на ногу.

Все произошедшее уже казалось ему просто забавным, как будто его пригласили участвовать в некоем спектакле, но он поначалу струхнул, побоялся не справиться с ролью, а теперь вроде как освоился и даже текст вспомнил. Водка, то есть жидкость, которую выпил Петров, не оказала на него совершенно никакого действия, и он вальяжным жестом подставил свой стакан, между тем, как однофамилец священнодействовал бутылкой.

- А ты, Витек, как? Примешь? - осведомился он. указывая горлышком бутылки на отдельно стоящий лафитничек.

- Пятьдесят грамм, - лаконично ответил тот.

- Будет изделано. У нас - как в аптеке! Выпили по второй. Все морщились, закусывали" Петров тоже скривился и потянулся за огурцом, хотя никакой надобности в этом не было, В его рюмке оказалась обычная водопроводная вода.

Ощущения у Петрова были самые противоречивые. С одной стороны, ничего особенного не происходило. Сидят люди, выпивают, разговаривают. О чем? Да ни о чем. Обо всем. С другой стороны, ему все больше и больше начинало казаться, что он участвует в сложной театральной постановке. Не было ни сцены, ни кулис, ни зрителей, отсутствовал режиссер, и автор был неизвестен, но все происходившее не было жизнью. Оно было ее искусной имитацией, однако кому и зачем понадобилось данное представление, оставалось непонятным.

А может быть он просто свихнулся? Сошел с ума, и ему это просто мерещится. Или снится. Может быть это бред или галлюцинация?

Петров почувствовал, что перестает владеть своим лицом. Он не опьянел, нет, но с ним явно что-то происходило. Мозг работал вяло, расслабленно - он только фиксировал происходящее, даже не пытаясь делать какие-либо сопоставления.

Петров-второй, между тем, совсем окосел. Он включил телевизор и уселся на диван рядом с Петровым-первым. Настроен он был, судя по всему, благодушно, ему хотелось поговорить и одновременно узнать, что там творится в мире.

Бабка поднялась, прибрала на столе, пожелала всем спокойно почивать и удалилась в свою комнату. Что касается Виктора, то он выглядел нормально. Сидел за столом, подперев рукой подбородок, искоса поглядывал на Петровых и улыбался, видимо, своим мыслям. По телевизору шла программа "Время". Антииракская каолиция продолжала бомбить Ирак, а Ирак выпустил еще две ракеты но Иерусалиму. В Бонне раздавались призывы к переговорам, а в Вашингтоне - к наращиванию... Некто давал интервью, в котором утверждал, что уже в начале третьего тысячелетия можно послать экспедицию на Марс, но для этого необходимо, чтобы русские договорились с американцами.

"А что, действительно, - подумал Петров, - если договорятся, то можно было бы и слетать. Если договоряться, то можно вообще лететь хоть к черту! Но ведь не договорятся..."

Петров вдруг поймал себя на том, что воспринимает этих американцев и русских как нечто абстрактное и существующее отдельно от него самого. Причем, об американцах он знал, что у них там безработица, негры, компьютеры, Пентагон, порнография, видеоаппаратура, уровень жизни и уровень бедности, и еще, почему-то, Капитолий, хотя он должен быть в Древнем Риме. Это все, что осело в голове Петрова остальное было смыто мутной волной, потоком звуков, изображений и текстов из всевозможных информационных источников. Да, еще Петров точно знал, что у американцев есть президент, но теперь он есть и у нас.

Теперь Петров попытался вспомнить, что ему известно о русских. Оказалось, что немало. Так например, он твердо знал, что русские сделали свой исторический выбор и строили коммунизм, но построили развитой социализм. То есть, вышла неувязка, но после перестройки, вероятнее всего, опять начнут строить коммунизм. Точно было известно, что у русских в магазинах ничего нет (это Петров знал совершенно точно), но причины такого положения известны не были. Кажется, сталинизм и административно-командная система вкупе с бюрократией и партократией. Теперь все это усугубилось демократией и плюрализмом мнений...

В детстве Петров был хорошим и очень способный мальчиком, а в школе - хорошистом. Он выучил почти всю школьную программу, поступил в университет и выучил всю университетскую программу. В том числе, историю партии, политэкономию и научный коммунизм. Он знал почти наверняка, что капитализм загнивает и в перспективе окажется на свалке истории. Будущее человечества виделось Петрову в розовам тумане, из которого время от времени стартуют космические корабли, устремляясъ к неведомым галактикам. Примерно раз в две недели...

Но сейчас, именно в этот момент, отсутствие товаров народного потребления в магазинах (то есть факт, данный Петрову в ощущениях) удивительным образом связался в его мозгу с тезисом о том, что русские не смогут договориться с американцами. Какая могла быть связь между этим бесспорным фактом и совершенно абстрактным тезисом? Может быть невозможность договора каким-либо образом вытекает из наличия упомянутых товаров в американских магазинах? Ведь сытый голодного не разумеет...

Петров сидел неподвижно, мысли в его голове образовали какую-то жидкую кашу, которую он никак не мог расхлебать и уже начинал понемногу в ней тонуть.

Из этого сложного состояния Петрова вывел однофамилец. Увидев, что на экране израильские солдаты палят в палестинцев, а те, в свою очередь, швыряют в солдат камнями, он толкнул Петрова в бок и завопил:

- Ты глянь, что творят! Нет, ты смотри... И ведь не боятся, шельмы!.. Вот я не пойму, что они там все делят, никак не поделят?

- Гроб Господень, - сказал Виктор.

Петров вздрогнул и очнулся.

- Какой гроб? - удивился однофамилец. - А зачем его делить?

- Да я так. Шучу, - Виктор помолчал. - Землю они делят, вот какая штука...

- А зачем ее делить?

- Так уж принято. Если что есть - надо поделить. Петров отметил, что Виктор разговаривает с однофамильцем, как с малым дитем. Неужели же он такая бестолочь, и не понимает, что делят палестинцы и израильтяне? "Хотя, с другой стороны, а сам-то я понимаю?" Выяснилось, что, оказывается, и он не понимает. Разговор, между тем, продолжался.

- А зачем делить? - напирал Петров-два.

- Если не делить - будет общее. А общее - значит ничье. А раз оно ничье - хватай, пока другие не схватили.

- У нас же не хватают - все общее.

- Это только кажется, что общее, и что не хватают. Если оно общее, его невозможно использовать. Перед этим придется делить, а уж тут без драки никак, особенно если не делится нацело...

- Да, точно.., - согласился однофамилец, подумав. - Вот автобус общий, а за билет плати...

- Так ты разве платишь?

- Плачу, когда деньги есть, а так - нет... Однофамилец поерзал на диване и больше вопросов задавать не стал. Через минуту-другую Петров заметил, что он кривит губы. Виктор тоже это заметал и спросил:

- Что, опять печень?

- Да, прихватило. И вообще погано... Кисло мне что-то...

- Спать пойдешь?

- Нет, посижу еще - может, передача какая. Да и неудобно, все же день нынче... Вот, Петрова нашел...

Однофамилец скривился еще сильнее, лицо побледнело. У-у-у, ззараза, - просипел он, сгибаясь пополам, - опять прихватило:

- Я тебе говорил: не пей, не пей, а ты все сосешь, сказал Виктор, поднимаясь.

- "Не пей"! А что делать?.. Помирать, что ли?.. Не пей:

- Ну-ка, вставай, я тебя на койку отведу. Давай, вставай!.. Сидит тут... Ты ведь мне обещал, мол, в рот больше не возьму... Ладно, ладно, черт с тобой. Давай, потихоньку.., полего-оньку... Вот так. Полежишь - отойдешь.

- Я не хотел!.. - однофамилец поднялся и, скорчившись, направился в свою комнату, поддерживаемый Виктором. - Не хотел я!.. Вот, его нашел, ну и вот...

"Так, - сказал Петров сам себе. - Кажется, мне пора... Пора, не пора - иду со двора. Кто не спрятался - я не виноват..."

Но в силу не вполне ясных причин остался сидеть на диване. Что-то его удерживало. Какое-то непонятное взаимодействие с этим диваном, с этой квартирой, с однофамильцем, бабкой и Виктором.

Петров знал, что в природе существует только четыре взаимодействия: гравитационное, электромагнитное, сильное и слабое. Но то взаимодействие, в радиусе которого он оказался, было совсем иного рода. Это было какое-то пятое взаимодействия.

Пока Петров разбирался в себе, Виктор возвратился.

- Хреновые его дела, - сказал он, не глядя на Петрова. Совсем дошел... Не знаю, что с ним делать. Ведь нельзя ему пить. Он это знает, а все равно каждый день надирается.

- Так ты же сам с ним садишься за компанию!

- Я?.. Это ты про нее? - Виктор показал на бутылку. - Там же вода.

- Какая вода? Не понял... Вода... А зачем? - изумился Петров, какбудто это не он установил данный факт с очевидностью полтора часа назад.

Виктор усмехнулся.

- Да вот так - вода. Из-под крана. Беру шприц, высасываю чачу, а вместо нее пускаю воду. Строго по уровню.

- Но зачем?!

- Я же тебе говорю - нельзя ему. Знаешь, что такое цирроз печени? А у бабки - диабет: Вот я и приспособился. Понимаешь, они уже не могут без этого.

- Без чего? Без водки?

- Да нет, не то, чтобы без водки, а без этого застольного ритуала. Не могут они вот так просто сесть, поговорить надо что-то внутрь заливать. Сядут, выпьют - люди. А так

- грызутся весь вечер. Бабка - это моя тетка двоюродная та еще ничего. А этот днем где-то шатается, в подвале со слесарями из жэка сидит, или найдет каких нибудь забулдыг... Работает грузчиком в магазине - там тоже...

- Но ведь они пьянеют - я же вижу! Не может же быть, что от воды!

- Черт его знает. Сам не пойму. Хотя, в нашей стране даже от лозунгов пьянеют, а тут все же нечто материальное...

Виктор разлил остатки из бутылки по стаканам и подмигнул Петрову:

- Ваше здоровье! И выпил. Петров тоже выпил - вода! Самое интересное, он даже почувствовал легкое опьянение. Немножко кружилась голова, немножко подташнивало, и немножко побаливал затылок. Зато мысли обрели некоторую ясность, а ощущения - предметность. Теперь Петров был почти уверен, что все события сегодняшнего дня не случайны, а являются звеньями одной дьявольской цепи, сплетенной судьбой из сатанинских козней! Ибо чем же еще можно было объяснить все происходящее? Ну, хорошо, в бутылке была вода - это понятно и объяснимо, но откуда взялись отрицательные зарплаты и однофамилец со своим паспортом? А может быть сегодня День сумасшествия? Миленький праздничек!.. Но, пожалуй, несколько затянувшийся.

Петров встряхнулся и поднялся с дивана.

- Пожалуй, мне уже пора, - сказал он.

- Да, уже поздно, - согласился Виктор. Он как-то по особенному произнес слово "поздно" - Петров даже вздрогнул.

"Что поздно? - подумал он. - Все поздно... Неужели все поздно и ничего нельзя поправить?.. И этот мой двойник, он... Да он сумасшедший! Я, видите ли, его половина. А почему, собственно, я... Интересно, кто я такой? Он спившийся, конченый человек, а я?"

В этот момент Петров поднял глаза - прямо перед ним стоял однофамилец. Лицо этого человека... Таких лиц Петрову еще видеть не приходилось. Губы однофамильца кривились в презрительной усмешке, глаза сощурились, он непрерывно двигал руками и ногами, и, казалось, вот-вот бросится на Петрова. Виктор удерживал его сзади за плечи, и чтото бормотал, а однофамилец неожиданно выбросил руку вперед и с ненавистью закричал:

- Ты!.. Ах ты сволочь! Падла!.. Я тебя давно-о ищу, гад ползучий... Ты высосал меня до дна, все выпил, ничего не оставил. Образование - тебе, квартира - тебе, работа - тебе! Все тебе! Даже мозги, и те тебе! А мне что? Водка?

Петров отшатнулся. Его охватил какой-то мистический ужас.

- Ты кто такой?! - двойник дернулся навстречу Петрову, но Виктор его удержал. - Нет, ну кто ты такой, что все тебе?.. Отпусти, я ему сейчас в морду дам, с-суке! У-у, гнида!

Виктору наконец удалось его оттащить, после чего однофамилец горько зарыдал и покорно направился в свою комнату, выкрикивая по дороге угрозы в адрес Петрова.

Петров выскочил в коридор, долго шарил в темноте, разыскивая свои туфли, а потом никак не мог выбраться на лестничную площадку - замок не поддавался.

- Дай-ка я сам, - сказал появившийся Виктор. Он тоже обулся и открыл дверь. - Я тебя провожу до остановки, а то у нас тут по вечерам шпана гуртуется.

Они вдвоем вышли на улицу, и только глотнув свежего воздуха, Петров немного пришел в себя.

- Что это с ним? - спросил он у Виктора, молча шагавшего рядом.

- Да кто его знает... Белая горячка, должно быть.

- От воды? Виктор усмехнулся:

- От совокупности факторов.

- Ну да, конечно.., - саркастически заметил Петров. - От этих факторов просто отбою нет!

- Да ты сам посуди, ну, что у него за жизнь? Ни кола, ни двора ни жены, ни детей. Куда на работу ни устроится отовсюду его гонят...

- А кто во всем этом виноват?

- А тебе обязательно нужно найти виноватого? - в тон Петрову осведомился Виктор. - И ему он тоже необходим позарез. Теперь вы друг друга нашли, и виноват будешь ты.

- Я? - Петров даже остановился* - Ты что, всерьез? Неужели ты поверил в его бредни?

- А ты действительно Петров Вадим Сергеевич?

- Действительно, Петров... Все совпадает.

- Ну, вот, видишь. Тут хоть верь. хоть не верь... Он, кстати уже давно с этой концепцией носится. И, между прочим, не такой дурак, как с первого взгляда кажется. А уж выпьет туши свет! Вот, например, недавно тоже была посиделка, так он мне следующую мысль обосновал. Наше общество, говорит, организовано по принципу воровской шайки. Есть пахан, есть шестерки. Законы такие принимаются, чтобы нельзя было жить и не нарушать. А, стало быть, в нашем государстве все преступники сверху донизу. Для чего это делается? Тоже объяснил. Если все преступники, то в любой момент любого можно прижать к ногтю. Значит, все послушны и никто не выступает.

- Кому послушны?

- Нижние верхним, а верхние - самым верхним. На самом верху сидит главный пахан - он слушает волю народа, но никакой воли у народа нет, поэтому он ее формирует, а, стало быть, самый главный преступник, поскольку свое мнение ставит выше законов. Ну, как?

- Бред, - сказал Петров убежденно. - Почему это у народа нет воли?

- А вот в этом пункте я с ним полностью согласен. Воли нет потому, что никакого народа не существует. Существуют люди. Один хочет то, другой се, а третий вообще хотеть не научился. Понимаешь? Лю-ди. Они все, правда, хотят жить хорошо, но что такое хорошо, а что такое плохо, каждый понимает по-своему. Одному нравится строить БАМ, а другому греть бока в Сочи. И заметь, если даже всех сослать в Сочи, все равно найдутся недовольные... А ты: веришь - не веришь. Не в этом дело. Дело в том, что верить можно во что угодно, но эта вера никак не влияет на реалии нашей жизни.

- Какие реалии?

- А такие. Наше общество поделено на две категории. Первая категория сидит в конторах и ничего не делает. Только время от времени пишет и подписывает бумажки. Другая пашет. Ей, в принципе, все равно, что делать, лишь бы деньги платили. Можно работать, можно не работать - платить все равно будут. Платят не за работу, а за что-то другое. Платят за телодвижения, а результат никого не волнует! Запланировали - делаем, зачем - вопрос десятый. Вчера делали сто, сегодня сто один, завтра - сто два. Чего сто - какая разница! Может быть это никому не нужно, что с того? У нас, в общем-то, никому ничего не нужно. Вот ты что делаешь?

- Программы пишу.

- А зачем их писать?

- Да мало ли... Зарплату считать.

- А зачем ее считать?

- Зачем... - Петров растерялся. - Ну, деньги-то надо платить:

- А может, как раз не надо? Может быть, вы ничего полезного не делаете, за что же ее платить?

- Мы план выполняем, - буркнул Петров.

- Чей план? Кто его выдумал? Может быть людям то, что вы делаете, не нужно. Кто их спросил, и как это можно сделать?

Петров пожал плечами и ничего не ответил.

- Вот у проклятых буржуев - там все понятно. Сделал, продал - значит кому-то нужно то, что ты сделал. Не продал вылетел в трубу. Сам виноват - делай то, что покупают. Купил то, что продать не сможешь - опять прогорел. Все, ты понимаешь, делают то, что нужно. То, что можно продать, или потребить с пользой. А польза-то у каждого своя! Понимаешь? Значит, продавец должен соображать, для кого он готовит товар... А у нас? Мне нужна квартира и ботинки, а мы производим сталь, прокат и танки. А я танки не ем...

- Ты что, на экономическом, что ли?

- Да причем тут экономический! - Виктор даже сплюнул в сердцах. - Я на электротехническом, но это даже ребенку понятно. Ведь ты посмотри, как мы жили. Мы каждый год наращивали выпуск всего на свете. А может быть, что-то пора было снижать? Кто это определял? Дядя в Госплане? А он откуда знает? Из бумажек. А бумажки кто пишет? Да вот те, из первой категории. А откуда они сведения добывают? С потолка! Они просто берут план за прошлый год и прибавляют к нему надцатъ процентов. Между прочим, это называется планированием от достигнутого - читал в газетах?

Петров, разумеется, читал, но он и понятия не имел, что все так просто.

- Ладно, - сказал он, - пусть ты прав, но какое отношение имеет мой однофамилец ко всему этому?

- Да самое прямое. Он в эту систему не вписался, и она его вытолкнула. Нет прописки - не берут на работу. Нет работы - не прописывают. Все, он вне закона! Болтался, болтался, пока не спился. Бабка - это его дальняя родственница - нашла, как-то прописала у себя, да теперь что толку:

- Ага! - Петров начал горячиться. - Можно подумать, у буржуев таких нет.

- Во первых, у буржуев нет прописки... Есть, конечно. Но у них это неизбежно и, в каком-то смысле, даже естественно. А у нас? Мы ведь строили светлое будущее, где человек человеку брат и сват. Или уже не строим? А тогда что же мы построили? Капитализм, социализм... Исторический выбор... Это же надо, оказывается, семьдесят лет назад за меня уже все решили. Интересное дело, меня теперь даже и не спрашивают! Семьдесят лет что-то строим, строим - может быть пора и жить начинать?..

Петрову все эти рассуждения не понравились, хотя он, как ни старался, не мог придумать какие-нибудь подходящие возражения. В голову лезла какая-то дрянь. Особенно донимал лозунг, вынесенный из глубокого детства: "КПСС - ум, честь и совесть нашей эпохи!" Ну, ладно, пусть ум, пусть честь и совесть. Дальше-то что?..

Они с Виктором подошли к остановке. На остановке никого не было. Виктор закурил и стоял молча, пуская дым вверх.

- Да ты иди, я сам доберусь - сказал Петров, хотя, если говорить честно, он вовсе не желал, чтобы Виктор уходил. Улица была пустынна, район незнакомый - ВЕЛО ли что... А кроме того, Петрову все же хотелось что-то возразить, найти аргументы за то, что все не так безнадежно, но ничего путного в голову не приходило. Наверное потому, что он, Петров, не экономист. Был бы экономист, он бы нашелся, что ответить.

Автобуса все не было, а Петров все пережевывал тезисы Виктора, и чем больше он их жевал, тем отчетливее понимал, что экономическая наука тут непричем. Она начинается позже, когда установлены постулаты, описывающие свойства экономических субъектов, А уже потом из этих постулатов можно выводить теоремы и их следствия. Петров когда-то читал Маркса - там все было по порядку. Сначала постулаты, обоснованные с житейской точки зрения, то есть с позиций здравого смысл а, а уже потом труд, продукт, рента, кризисы... И дальше - политика. А у нас? Сначала политика, а из нее - все, что душе угодно. Хочешь - коллективизация, хочешь - индустриализация, а хочешь - тридцать седьмой год, и концы в воду!

"Интересно, - подумал Петров, - а у нас они есть, эти самые экономические субъекты? И кто они такие? Но уж я-то не субъект - это точно!"

И вот тут он разозлился. Почему-то. И неизвестно, на кого. Это было что-то новое, Петров стоял, подпирал стойку навеса, и его просто трясло от злости. На все подряд. На то, что не едет автобус, на бюрократов, сидящих в конторах и высасывающих из пальца планы и валы, на все эти дурацкие правила, по которым он жил до сих пор, и которые не давали жить его однофамильцу. Он был зол и на самого себя за то, что дожил почти до тридцати лет и ни разу ни у кого не спросил, почему все так по идиотски устроено, что никто никого ни о чем не спрашивает, а тем временем это все течет неизвестно куда и неизвестно зачем...

Автобуса все не было. Вполне возможно, что его не было случайно, но Петрову все больше и больше казалось, что его нет в плановом порядке. Кто-то где-то решил, что сегодня автобус ехать не должен. Почему? Это не известно. И не очень важно. Если есть план, то объяснений не требуется. План надо выполнять - расходитесь граждане, не заслоняйте другим светлые перспективы! Точно так же, если положено платить оклад, то его нужно платить. Потому, что есть фонд заработной платы, и его нужно израсходовать. Деньги отпущены и должны быть истрачены до последней копейки. Запущен некий механизм, в котором тормоза не предусмотрены. И теперь никто, даже сам генеральный секретарь не может его остановить. Механизм стал умнее своих творцов, он самоусовершенствовался, проэволюционировал, и люди над ним больше не властны!

Петров подумал, что еще немного, и он сойдет с ума.

"Все, - подумал он, - теперь все. Либо автобус приедет, либо нет. Если приедет, значит я еще что-то могу. Вот здесь, на этой самой остановке, я должен показать этому скотскому механизму, что я плевать на него хотел!"

И тут появился автобус. Он надвигался как огромная свинья, урча и хрюкая от удовольствия. Как же. от него, зависело будущее мира!

Петров поднял руку.

Но автобус не остановился. Он был загружен под завязку и проскочил остановку на полном ходу, даже не заметив, что там стоит какой-то Петров со своими мыслями.

Петров погрозил ему вслед кулаком. Он понял, что вот как раз этот-то автобус и запланирован, но не запланирована его, Петрова, посадка. И теперь, чтобы хоть как-то остаться человеком, он должен сам что-то предпринять.

"А что я могу сделать? - подумал Петров обреченно. Ждать следующего? А если и он не запланирован? Что, так и подохну на этой остановке?.."

Он вдруг сорвался с места и бросился вслед за автобусом.

- Ты, куда? - крикнул Виктор и побежал следом. Петров на ходу оглянулся.

- Все, все.., уходи домой.., я доберусь!

Но Виктор его таки догнал.

- Ты что, очумел? Куда бежишь? - произнес он, с трудом переводя дыхание.

Петров стащил плащ, скомкал его и сунул под мышку.

- Все нормально, - сказал он. - Ты меня не провожай. Мне надо самому... Иначе эта канитель никогда не кончится.

- Какая канитель?!

- А вот вся эта. Пока каждый из нас не начнет ходить своими ножками, а будет стоять на своей остановке и проклинать расписание, все это будет продолжаться. Так что, бывай здоров.

- А-а... Ну, да. Понял, - Виктор улыбнулся. - Это ты верно заметил. Тогда что же.., бывай. Заходи. Адрес запомнил?

- Найду.

- Ну, пока.

- Пока. И они разошлись в разные стороны.

----

На следующий день Петров явился на работу, и только тут вспомнил, что забыл в гостях портфель. Нужно было печатать новые листинги. Петров это сделал, вернулся на рабочее место и углубился в изучение программы.

Очень скоро он понял, в чем дело. Отрицательные зарплаты явились следствием отрицательных премий. Последние же возникли при помощи алгоритма, заложенного в программу, путем вычитания из фонда заработной платы крупной суммы штрафов за недопоставку и невыполнение договоров, а также сумм, пошедших на переплату за сверхурочные работы. В деле фигурировали также какие-то неведомые проценты за просроченный кредит и еще какие-то уже совершенно зубодробительные бухгалтерские штучки. В результате, чисто формально, премиальный фонд стал отрицательным. Петров, разумеется, во всей этой кухне ни бельмеса не понимал, но сам алгоритм сведения баланса знал почти наизусть. Ввод в строй его программы был приурочен к грандиозной кампании по переводу предприятия на хозрасчет, и когда бухгалтерия в муках рождала данный алгоритм, она и понятия не имела, на что он способен в благоприятной ситуации. Премия делилась стандартно: пропорционально окладам, но для простых смертных существовали кое-какие ограничения, а для некоторой категории лиц ( включающей, между прочим, и директора) такие ограничения отсутствовали. И вот - кода! Отдельные премии превысили оклад, а поскольку были со знаком минус, результаты работы алгоритма проявились, как говорив Поэт, весомо, грубо и зримо.

Когда Петров разобрался в причинах и истоках, его даже пот прошиб! Действительно, его программа считает заработную плату, а надо считать заработанную. А как её можно посчитать? И кто может определить, действительно ли его сотруднички сделали за этот месяц что-либо полезное? А если нет, то за что им тогда платить? Но почему же никто не суетится и не пытается выяснить это, а, наоборот, все сидят от аванса до получки и обратно. Может быть, как раз, и в магазинах пусто оттого, что вся страна ничего не делает, а только сидит и получает свои оклады? Пусть не все, но уж какая-то достаточно значительная часть? А может быть, все делают не то и не так! Почему же никто не кричит об этом? И не пора ли об этом сказать вслух?

"Кажется, уже пора, - подумал Петров. - Колбасы нет, носков нет, скоро и хлеб, наверное, кончится... Пора."

Оставалось, правда, непонятным, кто будет слушать его, Петрова, и не будет ли его крик "гласом вопиющего в пустыне". Однако и сама решимость дорогого стоила!

Приняв решение Петров облегченно вздохнул. Пора - значит пора, и только. Будет случай - он крикнет.

Петров еще раз глубоко вдохнул, но выдохнуть не успел, потому что женско-бухгалтерский коллектив вдруг разом прекратил шушуканье, дверь в комнату отворилась, и к столу Петрова тяжелой походкой приблизился Иван Кузьмич Кожемякин - зам главного бухгалтера по политической части и непосредственный начальник. Женщина, сидевшая за соседним столом, немедленно вспорхнула, понимая, что разговор, который сейчас состоится, будет носить конфиденциальный характер.

Кожемякин взял освободившийся стул, придвинул его к столу Петрова, прочно уселся, поерзал немного и тяжело вздохнул. Петров терпеливо ждал. Он уже догадался, зачем здесь появился товарищ Кожемякин, что тот сейчас скажет, но что будет отвечать он. Петров, еще не знал.

- Ну, так что? - вдруг поинтересовался Кожемякин. - Как идут дела?

- Нормально, - сказал Петров.

- Когда будет ликвидировано чепе?

- Какое чепе? - притворно изумился Петров.

- Вы - вот что.., - Кожемякин сморщился. - Отвечайте по существу. Завтра нужно ввдавать зарплату коллективу, а ведомостей нет. Чепе! Мы не можем допустить... Так я вас спрашиваю: когда будут готовы ведомости?

Петров молчал. Он решался. Это был тот самый момент. Или

- или. Или сейчас, или неизвестно когда... И он решился.

- А в чем, собственно, дело? Ведомости готовы. Кожемякин начал медленно багроветь.

- Эти ведомости неверные. Они неправильные и недействительные,- сказал он терпеливо. - Я вас спрашиваю, когда будут готовы правильные ведомости?

Да, это был его час. Петров понял, что сейчас за разумное время никто.кроме него, не может сотворить новые ведомости. А он может. Но может и не сотворить. И не сотворит!

- Я что-то не понимаю, - сказал он. - Я проверил программу. Никаких ошибок в ней нет, она реализует тот алгоритм, который был вами утвержден.

- Вы мне тут дурочку не ломайте! - взорвался наконец Кожемякин. - Алгоритм!.. Нет такого алгоритма, чтобы директору зарплату не давать!

- Но у меня нет другого алгоритма!

- Как это - нет?! Вы специалист, или не специалист? Подкрутите там что-нибудь в своей машине, подвинтите, но чтобы к вечеру ведомость была!

- При чем тут машина?

- А при том!.. Что хотите делайте, но чтобы к вечеру как штык... Ясно?

Петров впервые в жизни ощутил, как все его нутро наполняется неистовой, дикой злобой на этого старого идиота, который всю жизнь кем-то командовал, а теперь пытается изобрести машинные команды...

- Нет, не ясно, - произнес он еде одеркжваясь. чтобы не закричать. - Я не понимаю, о чем речь. Вы что, хотите, чтобы я с потолка взял исходные данные и ввел в машину?

- Это уж ваше дело, откуда их брать.

- Извините!.. Вы меня толкаете на преступление! Кожемякин даже подпрыгнул на стуле:

- Я? Тебя?! Да кто ты такой, чтобы я тебя толкал? Смотри-ка ты, какая цаца...

- В таком случае идите и сами считайте зарплату как хотите. А я на подлог не пойду.

- Что-о?! - Кожемякин вскочил и навис над Петровым. Петрову показалось, что Кожемякин его сейчас проглотит. Но тот поступил нелогично. Вместо того, чтобы глотать Петрова, он опустился на стул, достал из каршна платок и начал тереть им вспотевшую лысину. В его глазах появилась какая-то собачья тоска.

- Сопляк.., - прошептал он. - Господи, ну, зачем мне понадобились эти эвээмы... Ведь жили и горя не знали... Ну, на кой, спрашивается, черт они нам понадобились!?

- Вам плохо? - участливо спросил Петров.

- Плохо мне. Плохо!.. Неужели ты, стервец, не понимаешь, что отрицательных зарплат не бывает?! Не понииаешь?

Петров поджал губы и пожал плечами.

- А я тебе говорю: не бы-ва-ет!

Петров понял, что если он останется здесь еще минуту, то все пойдет прахом. Он не выдержит, пожалеет Кожемякина, а уж дальше... Поэтому он схватил портфель и опрометью бросился вон из комнаты.

- Куда?! Стой, я тебе говорю! - завопил Кожемякин, - но Петров в это время уже форсировал последний пролет лестницы.

Он выскочил из проходной, свернул налево и кинулся вдоль по улице. Ему представилось, что сейчас за ним будет организована погоня, его поймают, свяжут, скрутят и доставят обратно. И под пыткой заставят сделать такую ведомость, какую надо.

Петров добежал до перекрестка, свернул наперерез какому-то "Жигулю", услышал надрывную трель милицейского свистка и только после этого остановился. Перекресток был охраняемым. К нему приблизился милиционер и строго поинтересовался:

- Гражданин, вам что, тротуара не хватает?

- Мне?.. - Петров безуспешно пытался отдышаться. Хватает...

- Так куда же вы лезете под самые колеса?!

И тут Петрову пришла в голову забавная мысль. А что, если сесть на пятнадцать суток? Стукнуть милиционера по голове и дело в шляпе! В камере его Кожемякин не достанет...

Однако на противоправные действия такой тяжести он не решился, а вместо этого неожиданно для самого себя брякнул:

- Гражданин милиционер, арестуйте меня - я совершил преступление!

- Что-о? Какое преступление?

- Да.., - Петров беспомощно оглянулся, - вон, ларек ограбил.

- Какой еще ларек?

- А вон тот, - Петров показал на газетный киоск.

- А-а.., - милиционер понимающе усмехнулся. - Весь тираж изъяли?

- Да я серьезно!

- И я тоже. Давайте, пока зеленый горит, переходите на другую сторону и следуйте своим маршрутом.

- А штраф?

- Завтра на этом же месте и в это же время. Сейчас у меня денег с собой нет, - развел руками милиционер.

- Так я займу! - нашелся Петров.

- У вас же только крупные - чем сдачу давать будете?.. Следуйте, следуйте - не мешайте работать.

Петров перешел улицу.

"Дожился - даже штраф не берут, - подумал он. - Куда теперь?.. И Кожемякин не гонится... Домой? Это прогул. Поеду-ка я лучше за портфелем, там все же листинги - имею право! Однофамильца проведаю, с Виктором поговорю - может он что путное посоветует."

Петров хотел уехать на автобусе, но как только сообразил, что понятия не имеет, какой номер должен иметь этот автобус, и автобус ли это вообще, сразу вспомнил вчерашний вечер. Желание немедленно пропало. Кроме того, он подумал, что хотя сегодня и день чудес, но это не значит, что автобусы ходят без расписания. И вполне может оказаться, что необходимый ему автобус не запланировав. Он решил идти пешком. Это надежнее. Сам планируешь, сам и идешь.

Дорогу он помнил, и через полтора часа прибыл к искомой остановке. Дальше было сложнее. Все дома внутри квартала выглядели совершенно одинаково, и Петров положился на интуицию. Интуиция - мать информации. Еще через полчаса Петров оказался в подъезде, стены которого были исписаны точь-в-точь, как и в том, который он посетил вчера. Это показалось ему добрым предзнаменованием. Остальное было делом техники* Петров поднялся на третий этаж, повернул налево и нажал кнопку звонка.

Некоторое время за дверью царила полная тишина, и Петров уже совсем было решил, что он ошибся квартирой, потому что бабка-то должна быть дома - ведь все магазины уже на перерыве. Но тут за дверью послышались шаги, и знакомый голос произнес:

- Кого это еще лихоманка несет? Витька, ты, что ли?

- Это я, - сказал Петров.

- Какой еще "я"? Никаких"я" не знаю!

- Это я, вчерашний.., - Петров хотел сказать: гость, но решил, что бабка не поймет, и поэтому добавил. - Я, который вчера был. Портфель забыл!

- Какой еще портфель? Не знаю никаких портфелей!

Петров начал злиться.

- Бабка, открой! - сказал он. - Открой, пока я добрый!

- Щас, разбежалась!

- Петрова позови - где Петров?!

- Нету Петрова.

- А куда он делся?

- Увезли его...

- Куда увезли?

- Куда надо. туда и увезли. В больницу - вот куда.

- Ну, так открой, я портфель заберу!

- Я тебе заберу! Пьянь! Забулдыга! Петрова ему подавай... Иди в подвал и скажи своим гаврикам, что нет Петрова.

- В какой подвал?! Ты что, бабка, совсем рехнулась? Открывай дверь

- Считаю до трех!

- Смотри не сбейся... Я тебе русским языком говорю, что Петрова нет - увезли его. Кондрашка твоего Петрова хватила!

И, судя по шагам, бабка удалилась.

Петров стоял перед дверью и думал, что ему теперь делать дальше. Черт бы с ним, с портфелем, но там профсоюзный билет и библиотечная книга...

"Выйти на улицу и в окно покричать?... Увезли... Вот это номер! Надо узнать, где он?"

Петрова начало терзать смутное беспокойство. Из подсознания всплыли вчерашние разговоры о том, что, якобы, он, Петров, не весь, а только часть какого-то единого Петрова, другой частью которого является Петров, которого увезли. А вдруг, в этом что-то есть? И если с одной частью случилось нечто, то должно же что-нибудь случиться и с другой... Или как?.. Но даже если это бред, вce равно надо его найти. Тезка, какникак, вместе воду пили, да и земляк к тому же.

Петров пошарил в карманах, выявил два медяка достоинством в две копейки и рысью побежал искать телефон-автомат. Один автомат он нашел возле магазина, выяснил, что в скорую помощь звонят бесплатно, но телефон не работал. Другой телефон обнаружился через квартал, но по номеру 03 невозможно было дозвониться.

Наконец, чей-то голос на другом конце индифферентно произнес:

- Слушаю.

- Это скорая?

- Скорая. Слушаю.

- Хочу навести справку...

- Справок не даем.

- К вам Петров поступал?!

- А вы кто - родственник?

- Я его брат близнец!

- Не шутите, гражданин, повесьте трубку.

- Да я серьезно! - крикнул Петров. - Что с ним случилось?

- Минуточку... - голос выдержал паузу, - Петров Вадим Сергеевич, одна тыща девятьсот... Извините, вы действительно родственник?

- Да родственник, родственник! Говорите, что с ним?! Петрова изнутри пыталось разорвать какое-то странное чувство. Он одновременно и хотел, и не хотел узнать, что произошло с однофамильцем,

- Извините, - еще раз произнес голос. - Я, значит, вот тут читаю у себя в журнале: Петров Вадим Сергеевич... Вызов в двадцать три пятьдесят... Скончался, не приходя в сознание...

- Как скончался? - у Петрова на мгновение остановилось сердце,- Не может этого быть! Как это так - скончался?! закричал он страшным голосом.

- Скончался - значит умер, - ответили из телефонной трубки.

Она выпала из рук Петрова и закачалась на толстом шнуре, обвитом проволочной броней. Туда-сюда, туда-сюда... Петров некоторое время смотрел на этот черный маятник, и его голову все теснее сжимал ужас... Туда-сюда, медленно и неумолимо... Ему казалось... Ему начало казаться, что он, Петров, запустил какой-то дьявольский механизм, адскую машину, и когда завод кончится... Что-то произойдет страшное... Этот шнур - это бикфордов шнур!.. Все полетит в тартарары! Весь мир лопнет, как мыльный пузырь!

Петров схватил трубку двумя руками и замер, держа ее прямо перед собой.

Но ничего не случилось. Только из трубки доносились тонкие. протяжные и бесконечно тоскливые гудки...

----

Петров не помнил, как вернулся домой. Голова гудела, пришлось лечь на диван и лежать так некоторое время. Времени, впрочем, было достаточно" голова постепенно успокоилась, и Петров получил благоприятную возможность спокойно обдумать свое положение.

Размышления Петрова в конечном итоге свелись с следующему. Да, ситуация сложная. Похоже на то, что жизнь избрала его, Петрова, объектов для каких-то сложных и малопонятных экспериментов. Почему именно его? А чам он хуже других? Возможно он не один такой, но это уже другой вопрос. В любом случае необходимо выбрать определенную логику и стратегию поведения. Видимо, он должен противодействовать. Но чему? Козням судьбы? И как именно?

События последних дней не укладывались ни в какие рамки. Такое впечатление, что вероятности взбесились, и то, что раньше было просто невероятно, теперь стало... Чем же оно теперь стало? Реальностью?.. Например, этот двойник - он реальность? Возможно такое? Вполне. Но только при одном условии - это совершенно посторонний Петров, не имеющий к Петрову никакого отношения. Конечно, паспортные данные у него странно совпадают, но может быть, Петров что-то упустил, и различия имеются. Ведь город большой, и наверняка Петровых в нем хоть пруд пруди! Ну, конечно же, это был самый обыкновенный другой Петров... Пьяница и забулдыга! И ничего общего он, Петров, с тем Петровым не имеет, и иметь не может. А хотя бы и так - какое это теперь имеет значение, если он умер.

Постепенно Петрову удалось себя уговорить, он приободрился, и его мысли перешли в иную. более практическую плоскость.

"Хорошо. - думал он, - с этим покончено. Но я сегодня совершил героический поступок, удрав с работы в самый критический момент. За это мне всыпят. Какой-нибудь выговор за прогул, или вообще с работы попрут. И пусть попрут! Они меня будут выгонять с работы, а я устрою грандиозный скандал, и вся эта история с зарплатой всплывет на поверхность. А то ведь, ну сколько же можно зарплату ни за что платить?! Одному ни за что. другому ни за что... Интересное у нас государство получится!"

Подумав так, Петров ощутил легкое головокружение и полное самоудовлетворение. Еще бы! Не каждый в наше время решится на такой поступок. В голове сделалось чисто и ясно. как в зимний морозный день. Образы возникали отчетливые, мысли легко подгонялись одна к одной и соединялись нерушимой логикой, не оставляя места сомнениям и сожалениям.

Петров, лежа на диване, даже челюсть выпятил, настолько он был переполнен решительностью. Просто удивительно, какой он до сих пор был рохли Л Завтра же отправится на работу и пойдет к.., к кому?.. Да митинг, например, к директору, или к главному инженеру. иди к главному бухгалтеру. А не поможет, так он в редакцию областной газеты пойдет, или в какой-нибудь обком! Хотя... Теперь кажется, в обкомы не ходят... Может быть их уже не один. Тогда в совет! А там что?.. Черт бы их всех подрал, должен же кто-то хоть о чем-нибудь думать!..

Пока Петров размышлял, за окном, сгустились сумерки. В комнате сделалось призрачно и таинственно. И потому неожиданный стук в дверь прозвучал в ушах Петрова барабанным боем. Он подпрыгнул на диване и затаил дыхание. Стук повторился.

"Ага-а! - подумал Петров, - Задергались! Засуетились!.."

Стук повторился еще и еще, а потом частые шаги по ступеням лестницы возвестили о том. что посетитель удалился восвояси.

"Л-ладно, - подумал Петров решительно, - меня нет дома. Меня вообще нет - я не существую! Не знаю, как вы будете выкручиваться со своей ведомостью, но меня и завтра не будет существовать. Я образуюсь только послезавтра, и вот тогда..."

Тем самым, Петров временно перешел на нелегальное положение.

Весь следующий день Петров сидел в своей квартире и вел нелегальный образ жизни. Света не зажигал, ручку унитаза не дергал и у окон не маячил. Единственное, что он себе позволил - два раза пожарить картошку (один раз на сале, и один - на постном масле) один раз сварить кофе и один раз вскипятить чай. В течение всего Дня Петров сохранял олимпийское спокойствие и трезвую голову. Стуки в дверь повторялись еще три раза. Видимо, его искали.

Ровно в семь часов вечера раздался четвертый юбилейный стук в дверь (поскольку число четыре для любого программиста, вне всяких сомнений, круглое, ибо является степенью двойки).

Петров, отметив это про себя. решил, что, коль скоро рабочий день кончился, никакие силы ада уже не заставят его пойти на работу. Поэтому он твердым шагом направился в прихожую и, повернув ручку замка, дернул дверь на себя. Эффект, который Петров произвел своими действиями превзошел все его ожидания.

За дверью стояла знакомая Петрова,по имени Люд очка, работавшая в соседнем отделе. Это была довольно симпатичная особа, несколько правда, взбаламошная, но зато весьма полезная в качестве спутницы. Разумеется, не спутницы жизни - этот вопрос Петров даже не рассматривал. Нет, просто есть такие места, куда без дамы ходить неприлично - например, в кино, ресторан и так далее. Людочка всегда с удовольствием отзывалась на приглашения, висела на руке, ела мороженое, болтала без умолку, а в остальное время не надоедала и не требовала к себе особого внимания. В ее присутствие Петров получал благоприятную возможность чувствовать себя настоящим мужчиной и даже, в какой-то мере, рыцарем.

Когда дверь неожиданно для нее распахнулась. Людочка издала неопределенный звук, уронила сумочку и побледнела так, что Петров счел за благо выскочить на лестничную площадку и подхватить ее под локти.

- Ой, Петро-ов! - произнесла Людочка, широко открыв глаза. - Да ты живо-ой...

- Не понял, - Петров, не выпуская ее из рук, выпятил челюсть. - Есть мнение, что я покончил с собой?

- Боже ж ты мой, вот здорово-то! - опять произнесла Людочка. Ее лицо начало медленно приобретать первоначальный здоровый оттенок.

- Да ты что, Людка, сдвинулась что ли? Почему я должен быть неживой?

- Так там же на проходной висит твой портрет в цветочках. "Трагически скончался"... Нет, что я вру! "Скоропалительно скончался" - вот!

- Я? Скончался?

- Ну, а кто же еще, если твой портрет висит... Ой, а на работе-то такое творится! Ходят слухи, что кассира ограбили, и зарплату теперь в аванс будут давать.

- Что-что? Ну-ка, заходи. - решительно приказал Петров.

- Oй, Петров, да ты меня никак в гости приглашаешь, сказала Людочка каким-то хриплым голосом.

- А разве ты у меня не была раньше?

- Нет, - она смутилась. Петров ощутил всю бестактность своего вопроса. Действительно, он ее раньше не приглашал, потому что в свою квартиру женщин вообще не приглашал. Вероятно, просто не понимал, для чего они нужны в его квартире... А теперь вдруг понял, и оказалось, что Людочка это вовсе не Людочка, а Людмила. И глаза у нее зеленые. И волосы каштановые, а на щеке... Просто, это женщина, и даже Женщина. Он же, Петров - осел, а еще точнее - Осел!

Но смущения в себе Петров не обнаружил, и поразился этому необычайно. Обычно, замечая свою или чужую бестактность, Петров тушевался и краснел. А теперь ощутил только легкую досаду.

- Извини. Проходи пожалуйста.

Он помог, и притом довольно ловко, снять пальто, проводил даму в комнату и усадил в кресло с вопросом:

- Чай или кофе?

- Ой, Петров!.. Давай, я тебе помогу? - сказала Людочка, окончательно пришедшая в себя и совершенно поверившая в его бессмертие. Глаза ее сияли, и вся она словно бы светилась изнутри, как казалось Петрову, а на самом деле непрерывно улыбалась, довольная тем, что он жив-здоров, пригласил к себе, и вообще все отлично!

- Ни в коем случае! - заявил Петров, галантно шаркнув ножкой. - В этом доме кофе варю только я, ибо...

И эффектно не закончив фразу, удалился на кухню. Настроение у него резко улучшилось. Спустя минуту Людочка также появилась на кухне.

- Слушай, Петров, - сказала она, - а почему?..

- Меня зовут Вадим, - сообщил Петров, обжигая палец, и махая им перед своим носом что есть мочи.

- Да я знаю. Просто... Все - Петров, Петров: Слушай, Вадик, а почему они решили, что ты умер?.. Ой, извини, если тебе неприятно, то я не буду.

А между тем, Петров еще раз понял, что он... Он изменился! Он вспоминал себя прошлого и отчетливо видел, что, будь он сейчас тем старым Петровым, вел бы себя иначе и чувствовал иначе. Ему было бы неприятно, что какие-то неведомые "они" записали его в покойники. А сейчас было наплевать... Чего-то в нем добавилось, нахальства, что ли? Иди уверенности в себе, какой-то внутренней устойчивости. В его личности раньше недоставало некоторых звеньев, а теперь они наконец появились, и цепь замкнулась. Никогда раньше Петров не ощущал себя хозяином положения, владельцем своего будущего, а теперь был полностью уверен: что бы там не случилось, он, Петров, поступит так, как сочтет нужным. И на вопрос Людочки спокойно ответил:

- Да кто его знает... Может, перепутали с кем. Какой-нибудь однофамилец...

"Так ведь дураку понятно, какой!" - сообразил он только теперь и мысленно хлопнул себя по лбу.

- А у тебя есть однофамилец?

- Конечно. Город большой, а Иванов, Петров, Сидоров сама понимаешь... Я ведь вчера с работы удрал, и сегодня дома целый день сижу. Они и всполошились. С утра в двери колотились, а потом , верно, решили звонить туда-сюда...

- Ну да, конечно, - убежденно сказала Людочка. - Конечно, это однофамилец. Все перепутали... Можно, я закурю?

"Дела-а..." - подумал Петров, кивая.

Людочка вышла из кухни и вернулась со своей сумочкой, достала из пачки сигарету, но спичек не оказалось, и она беспомощно заерзала на табуретке, оглядываясь по сторонам и взмахивая незажженой сигаретой.

Спичек у Петрова не было.

- Давай, раскурю, - сказал он.

- На. Ой, а как? Петров молча взял сигарету, убрал кофейник с плиты, сунул сигарету в конфорку и, наклонившись над ней, потянул воздух через мундштук. Жар опалил лицо, сигарета дымила, но не зажигалась, а Петров терпел, втягивая в легкие сладковатый дым. Казалось, еще чуть-чуть, и брови вспыхнут, он потеряет сознание и сунется лицом в это пекло:

Сигарета вспыхнула неожиданно, Петров отпрянул.

- Ой, Петров, - сказала Людочка, - а ведь у тебя губы в помаде. Я наверное...

И пристально посмотрела на Петрова. Петров должен был смутиться, но, неожиданно для самого себя, не сделал этого. И сэтого мгновения окончательно уверовал в свое перерождение.

"Ты меня всего высосал!.." - вспомнил он слова двойника.

"Неужели это правда?.. Неужели я что-то забрал у него?.. Бред!

Людочка продолжала смотреть на Петрова, а он тряхнул головой, словно бы избавляясь от наваждения, и весело сказал:

- Значит, теперь придется целоваться. Чтобы уж заодно...

Людочка моментально покраснела и,глядя в пол, процитировала:

- "Умри, но не давай поцелуя без любви!"

- А в чем дело? Я уже умер, и вследствии воскресения свободен от обязательств... Что есть любовь? Она суть очарованье. Вспомни классиков - Пушкина, например. Он любил многих - ему и карты в руки. Но можно и иначе. Я, например, готов сделать предложение.

- Ой, Петров! - Людочка торопливо затянулась, выпустила дым в потолок и вызывающе уставилась на Петроава. - Ну, ты и Петро-ов!

Она теперь была не просто красива, а безумно красива. Что Петров и отметил, обозвав себя про себя кретином.

- Нет, Петров, это просто не ты, - продолжала Людочка. Подумать только... Два года я за ним таскаюсь, он меня в упор не замечает, и вдруг - предложение.

Она вскочила с табуретки, подбежала к раковине, нервно загасила сигарету и неожиданно, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Петров подошел и обнял ее сзади за плечи.

- Ну, ну.., пробормотал он, ощущая смутный запах волос и испытывая волнение от ее близости, - чего ты...

Людочка постояла некоторое время неподвижно, потом дернула плечами и обернулась.

- Ладно, Петров, Будем считать, что это у тебя вырвалось случайно. Бывает...

- Ничего подобного, - Сказал Петров, глядя ей прямо в глаза, - это сделано преднамеренно, и я отвечаю за каждое сказанное слово. Несколько позже мы тщательно обсудим все аспекты моего предложения, а сейчас давай пить кофе. Кстати, я расскажу тебе, почему вчера удрал с работы. Это настолько пикантная история1..

Атмосфера, таким образом, несколько разрядилась, Людочка начала искать чашки и разливать кофе, параллельно слушая рассказ Петрова о ведомостях с отрицательными зарплатами и тайком вытирая глаза.

Потом пили кофе, она сидела в углу тихая, как мышка, уставившись на Петрова огромными зелеными глазами в засохших потеках краски, отчего они нравились еще больше, потому что он уже видел такие на картинах... Или на иконах... Хотя, где он мог видеть иконы?..

Кофе взбодрило Петрова, он распалился и описал сцену противостояния Кожемякину настолько ярко, что и сам возвысился в собственных глазах. А под конец заявил, что пусть они там хоть в лепешку расшибутся, но ведомость он править не даст!

- Слушай, там ведь написано, что вынос тела завтра, неожиданно сказала Людочка.

- Какого тела? - опешил Петров. - А-а, это моего, что ли?

- Он усмехнулся. - Интересно, где они его возьмут? Людочка ничего не ответила, а только грустно посмотрела в окно и вздохнула.

За окном шел дождь.

----

Этот же дождь продолжался и утром. Хотя, возможно, это был уже совсем другой дождь...

Петров еще с вечера твердо решил прямо с утра идти на работу и опровергнуть слух о своей кончине лично. Но...

Дело в том, что Людочка эту ночь провела у него, а трудовое законодательство на сей счет не дает никаких указаний. Единственное, на что недвусмысленно указывает трудовое законодательство - это временное прекращение трудовых отношений в связи с беременностью, и окончательное - в связи с кончиной трудящегося. В этом смысле положение Петрова было двусмысленным, а Людочки - катастрофическим. Так уж получилось, что на работу они в этот день опоздали. Ну.., просто так вышло.

Так, вообще говоря, бывает. Просыпается человек в своей постели, смотрит на часы, а там уже... Потому что человеку, в отличие от трудового законодательства, ничто человеческое не чуждо. А трудовое законодательство просыпается только тогда, когда женщине необходимо предоставлять декретный отпуск. И не раньше... Человек, разумеется, вскакивает, бежит в туалет, потом на кухню, потом еще куда-то, пока не сообразит окончательно, что он опоздал, и суетиться не надо. Но очень редкий человек после этого перестает, суетиться. Петров не только перестал, он даже и не начинал. Проснулся, открыл глаза и долго смотрел в потолок. Людочки рядом не было - она на кухне уже гремела посудой. Петров машинально глянул на часы и осознал, что уже половина девятого, а, стало быть, рабочий день начался, и можно не суетиться. Он встал, надел свои тренировочные штаны с лампасами и отправился на кухню. Там, опершись на косяк, он принялся наблюдать за тем, как Людочка ловко разбивает яйца на сковородку, режет лук, колбасу, солит, и так далее, успевая в промежутках заниматься прической и макияжем перед маленьким зеркалом, пристроенном на подоконнике. Наконец она его заметила и обернулась.

Теперь Петров ясно осознал, что вот сейчас все решится. Все зависит от того, что он сейчас скажет. Либо он сморозит какую-нибудь глупость, от которой между ними моментально возникнет невидимая стена отчуждения, после чего, съев свою яичницу, они разбегутся в разные стороны, и у Петрова начнется прежняя холостая жизнь. А у Людочки?.. Либо...

Петров не знал, что нужно говорить в таких случаях. Тот, прежний Петров, скорее всего молчал бы, уставясь в угол, или ляпнул что-нибудь невпопад. Но этот Петров, уже знал, что если не хочешь сморозить глупость, то лучше всего ничего не говорить, а молча улыбнуться. Что он и сделал. Эффект превзошел все его ожидания. Людочка расцвела прямо на его глазах, и только после этого Петров произнес:

- Ну, вот и я. Гадкий, грязный, неумытый поросенок...

- Давай, поросенок, садись за стол, а не то на работу опоздаем, - оказала Людочка, ставя сковородку на стол,

- А сколько сейчас, по-твоему?

- Мои стоят, а на твоих примерно семь с четвертью. Они правильно идут?

Петров повернулся и увидел, что его настенные часы действительно показывают семь с четвертью. Но дело в том, что это были современные электронные часы, и уже два месяца Петров не мог купить к ним свежую современную батарейку.

- Люд, а Люд, на работу мы уже опоздали. Мои часы еще хуже твоих, а по наручным наблюдаем без двадцати девять. Хотя я и за них не поручусь.

Если бы Петров мог себе вообразить последствия сказанного, он предпочел бы вырвать свой поганый язык. или вообще родиться слепоглухонемым.

Глаза Людочки наполнились тихим ужасом. Она вскрикнула и бросилась в прихожую, чуть не сбив Петрова с ног. Он, конечно, кинулся за ней, а она схватила плащ, потом, бросив его, стала натягивать сапог, но замок был расстегнут не до конца, и нога никак не желала проникать в голенище. Наконец она в отчаянье упала на подставку для обуви и горько разрыдалась.

Потрясенный до глубины души Петров ее поднял, обнял и стал целовать во что попало, смеясь и гладя по голове.

Через минуту-другую Людочка пришла в себя.

- Ой, Петров, ну как ты меня напутал! - сказала она. - Я ведь на работу сроду не опаздывала. У нас начальник - знаешь какой кербер. Он Никитину нашу чуть со свету не сжил, когда она полдня прогуляла в поликлинику без предупреждения. А тут... У меня прямо сердце зашлось, ей богу... Убери эти часы с глаз долой!

- Мы их казним гражданской казнью, - пообещал Петров. Сбросим с четвертого этажа. Плюнь на все, пошли яичницу лопать.

Они съели яичницу, потом Петров задним числом умылся, почистил зубы и одел свой лучший костюм.

Скажем прямо, такого Петрова еще никто не видел. Это был роскошный, стопроцентный Петров, готовый вести борьбу со всеми бюрократами мира. С равным успехом он был готов бороться за права человека и духовное раскрепощение личности. Если бы Петрову в этот момент попалась какая-нибудь сегрегация, или, скажем, апартеид вкупе с геноцидом, он бы немедленно вступил с ними в схватку. В новом своем качестве Петров был готов выступить против любого зла. Но увы. На лестничном марше с третьего этажа на второй с ним произошла самая банальная вещь - он споткнулся и подвернул ногу в голеностопном суставе. С пылу, с жару Петров еще допрыгал до первого этажа, но тут выяснилось, что идти дальше он не может.

Что только не выпадало на долю русской женщины... А уж затащить беспомощного Петрова на четвертый этаж было для Людочки сущим пустяком.

Подвергнувшись действию холодного компресса. Петров приступил к обобщениям:

- Вот жизнь, - сказал он, шипя от боли. - На собственные похороны прибыть не могу! Интересно, могут ли покойники не присутствовать на своих похоронах? По-моему, это не принято.

- Принято, принято, - сказала деловитая Дюдочка. - Лежи тут, и не смей вставать. Я сейчас пойду на работу и отменю все эти похороны. Там на кухне все приготовлено, если что на одной ноге пожаришь себе еще одну яичницу, понял?

- Понял. А ты меня не бросишь?

- Нет, Петров, теперь уже не надейся - никуда ты от меня не денешься.

- Это ты все нарочно построила? Завтра же идем и подаем заявление на развод!

Людочка усмехнулась и сощурила глаза:

- Какой-то ты несуразный, Петров, Все у тебя не как у людей. То тебя хоронят, а ты живой, то разводиться собираешься, а сам холостой. Двойной жизнью живешь, ох, двойно-ой!..

С тем и ушла. Просто удивительно, как женщины, того не ведая, попадают иногда в самую точку...

- Да, - сказал Петров сам себе о вызовом, - живу! Вот хочу и живу. Сейчас пока я в подполье и коплю силы, но близок час восстания!

Людочка пришла вечером совершенно потерянная. Петров уже несколько оправился и прыгал по комнате на одной ноге.

- Ну, что, - поинтересовался он, - как там у нас?

- Да ничего, похоронили:

- Кого похоронили?

- Тебя.

- Серьезно?!

- Сама присутствовала.

- И что: Это был я?

- Не знаю: Не уверена:Там народу было очень много, а ты лежал весь в цветах, такой белый... симпатичный... Знаешь, я устала очень - целый день на ногах... Кожемякин ваш там выступал, и другие тоже. Говорили, что ты принципиальный, что пользовался авторитетом и... Хорошо, в общем, говорили...

Последние слова Людочка произнесла уже на кухне. Петров тоже поскакал туда на одной ноге.

- Слушай, а почему ты им не объяснила, что я живой?

- А почему ты с утра ничего не ел? - вопросом на вопрос ответила Людочка и вышла в прихожую, откуда притащила огромную сумку с продуктами. - Я домой зашла, потом в очереди стояла, отоварила талоны на мясо и колбасу, пояснила она.

- Нет, ты ответь, почему? - прилипчиво настаивал Петров.

- Ты ведь собиралась.

- Отвяжись, Петров! Вот поедим и я все тебе расскажу по порядку.

- А давай параллельно.

- Ну, хорошо, давай параллельно.

- Так почему, все же, ты им не объяснила.

- Потому что некому было объяснять. В вашем отделе никого не было - все ушли в ритуальный зал прощаться с гробом.., то есть с телом.., ну. в общем, с тем, с покойником. Наши бабки частично тоже удрали, а частично сидели и болтали между собой. Что бы я им сказала? И что бы они мне?.. Я, конечно, отпросилась на церемонию. Прибежала на кладбище, а там в разных концах еще двоих хоронят. А тебя, оказывается, собрались кремировать.

- Да?! - вырвалось у Петрова.

Он был потрясен до глубины души.

- Мне объяснили потом, что для предприятия так дешевле. Земля на кладбище дорожает с каждым днем, ну, вот они и... Я уже к концу подошла, когда Кожемякин выступал, а потом все стали прощаться, а я не пошла...

- Что так? Взяла бы, да и попрощалась, - буркнул Петров. Им на минуту овладели мрачные мысли.

- Страшно стало, - призналась Людочка. - А вдруг бы это и в самом деле был ты... Знаешь, там все так торжественно, музыка такая. Я даже плакала... Ну, вот, а потом гроб укатили внутрь на тележке, все немного постояли и разошлись. Кто-то вышел, спросил: родственники есть? Говорят: нет. Он и ушел обратно.

- Надо было тебе прикинуться родственницей, - сказал Петров.

- Зачем?

- Глянула бы, как сжигают. И кого. Людочка выразительно на него посмотрела и покрутила пальцем у виска:

- Что я по-твоему дура? Страшно же!.. И вообще... Знаешь что. Петров, какой-то ты ненормальный. Наверное, ты хочешь, чтобы я тоже стала ненормальной?

- Нет, - честно признался Петров. - На нас двоих меня и одного хватит. А насчет того, что я ненормальный, - это ты верно заметила. Во мне меня теперь целых два вот какая штука.

- Ой! - Людочка прикрыла рот рукой и с деланным испугом посмотрела на Петрова. - Как это?

- А так. Я сам себя проглотил, вот нас и стало двое. Давай-ка жарь яичницу, а я тебе все в деталях расскажу. Хочешь?

Людочка кивнула и засуетилась вокруг плиты. Петров же соображал, с чего начать, и некоторое время сидел молча, уставившись в окно, где опять шел дождь, который уже по счету.

- Вот после той ночи, когда я корпел над программой пытался выяснить, откуда могли выползти минусы в зарплатах...

И Петров рассказал Людочке о событиях трех последних дней.

Людочка слушала внимательно, только иногда недоверчиво покачивая головой и время от времени прижимая ладошку к губам. Она переживала совершенно искренне, сочувствуя всем. Людочка имела характер типичной русской женщины. Богатая история нашей страны отшлифовала этот характер, в результате на всем белом свете не найти существ, более способных к сопереживанию и всепрощению, чем наши женщины. Если бы и наши мужчины... Но нет, этого, увы, не случилось.

Когда Петров закончил, он с удивлением обнаружил, что сидит перед пустой сковородкой, пытаясь вилкой подчеркнуть самые ответственные участки своего повествования. Точнее, он догадался об этих попытках по завершающей стадии движения вилки. Людочка же сидела напротив, подперев голову ладонями, и , судя по всему, к еде даже не притронулась.

- Ну, вот и все, - дополнил Петров свой рассказ и впервые за последние два дня смутился. - Люда, ты бы поела. А то

я...

- Я поем, поем! Ты не беспокойся. Хочешь, я тебе еще чего-нибудь дам?

- Чаю. Налей пожалуйста.

Людочка исполнила пожелание и снова укрепилась за столом в прежней позе.

- Ой, Петров, так значит это был он? Это его...

- Да, скорее всего. - Ты ведь толком ничего не сказала. "Белый, симпатичный"...

- И что ты теперь собираешься делать?

- Что делать... А что я могу делать с такой ногой?.. Там видно будет. Знаешь, ну их к черту все эти проблемы. Пойдем лучше смотреть телевизор.

- Иди, я сейчас. Тебе помочь дойти?

- Сам дойду, - буркнул Петров и поскакал на диван. А Людочка принялась жарить которую уже по счету за сегодняшний день яичницу. Дождь за окном, как ей показалось, принял совершенно необратимый характер, и планета Земля, по всем рассчетам, уже должна была, промокнуть до самого ада. Вероятно и у самого владыки репутация оказалась подмоченной...

----

Следующий день начался вполне благопристойно. Когда Петров проснулся утром, Людочка уже ушла на работу, оставив ему на столе завтрак и записку следующего содержания: "Петров! Не смей выходить из дому! Хлеба я куплю!"

Несколько сбитый с толку обилием восклицательных знаков, Петров решил, что, вероятно, кончился хлеб. Но проверкой было установлено наличие почти трех четвертей булки. Этого хватило бы на день и двум Петровым. Таким образом, тайная логическая связь между первым и вторым предложением в записке осталась невыясненной. Разве что Людочка решила, что он за завтраком слопает весь хлеб и ринется в гастроном, чтобы в обед не умереть с голоду.

Петров опробовал свою ногу - ходить он уже мог, но далеко - вряд ли. И решил, что еще день валяется на диване, а там видно будет. День этот он провел в размышлениях.

Людочка пришла в семь, принесла картошки и сразу без всякой паузы начала ее чистить. Петров про себя заметил, что уже совершенно привык к новой семейной жизни, и воспринимает все это, как данное. Людочка абсолютно естественно вписалась в интерьер его квартиры, а для кухни являлась просто украшением. Чем-то она напоминала мать...

Петров вспомнил двойника и подумал, что тот вероятно, должен был помнить свою мать, и интересно было бы ему показать фотографию. Узнал бы он ее, или нет?.. Впрочем, двойника уже нет на белом свете... Хотя, еще не известно, кто есть, а кого нет:

Петров следил, как Людочка ловко чистят картошку, а она искоса на него поглядывала.

- Да, Петров, - наконец сказала она, - наделал ты шуму.

- А что такое там отряслось опять?

- Ну, во-первых, усиленно муссируется тезис о том, что ты умер не зря.

- Еще бы! - самодовольно произнес Петров, - А именно?

- А именно: зарплату еще не выдали, народ волнуется, и ходит слух, что с ведомостями не все чисто. Мол, там кто-то руки греет и тэ дэ. Махинации и все такое. А тебя, мол, того... В общем, убрали, поскольку ты, будто бы, прищемил кону-то хвост.

- Да? Как интересно...

- Особенно упорно обсуждают Кожемякина - все видели, как ты от него удрал.

- Я? Удрал?! Да ничего подобного!

- Народ зря говорить не станет, - Людочка подняла вверх нож, - Народ все видит и все подмечает. А тем более, наши бабки... Это все во-первых. А во-вторых, тебя вчера видели в разных местах разные люди, и притом почти одновременно. И в связи с этим, опять же, ходит слух, что похоронили не тебя. а кого-то... неизвестно кого.

- Смотри, что делается.., - пробормотал Петров, - того и гляди меня придут брать...

Тем не менее, и этот вечер прошел спокойно. Правда, по телевизору передали старинную песню, в которой имелись, среди прочих, и такие строчки:

"...Ой, пропадет, он говорил мне, твоя буйна голова..."

Петровым на некоторое время овладело уныние, но усилием воли он его подавил.

Утром Петров встал рано, хотел собираться на работу, но тут выяснилось, что нога за ночь снова опухла, ходить он может еле-еле и, как сказала Людочка, не стоит рыпаться. Петров был бы и рад о ней не согласиться, но...

Эта нога уже стала раздражать Петрова. То есть, она, по его мнению, начала проявлять слишком большую самостоятельность и опухала по своей воле, когда ей заблагорассудится. Можно было конечно, на нее надавить, но...

И все эти многочисленные "но" ему тоже не нравились. Их с каждым днем становилось все больше, а в теперешнем своем несколько двусмысленном положении Петров склонен был к упрощениям позиции на шахматной доске жизни. Но...

Итак, Петров третий день сидел дома, бил баклуши и плевал в потолок. Примерно около десяти часов утра он, посетив санузел, решил лечь спать окончательно. Но тут за дверью услышал кокое-то шебуршание, как-будто кто-то пытался подобрать ключ к замку. "Интересно!" - сказал сам себе Петров и подошел к двери вплотную. Он услышал пыхтение, а потом чей-то голос отчетливо произнес:

- Нет, не могу, не та система. Замок английский, а они там, за бугром, не дураки. У них там "мой дом - моя крепость", и адье... Придется ломать.

- Что значит ломать! - оказал другой голос, принадлежащий, вероятно, человеку, наделенному властью, с одной стороны, и ответственностью - с другой. - А за чей счет будет ремонт?

- Ремонт будет за счет покойника, - оказал первый, совершенно безответственный голос, и хихикнул.

"Не понял!" - буркнул Петров себе под нос и, повернув ручку замка, дернул дверь на себя. На него немедленно упал человек с отверткой и плоскогубцами в руках, но Петров был готов ко всему и легким движением плеча вышиб незнакомца обратно за дверь.

- Вы к кому? - спросил он другого незнакомца, вероятно, того самого, который производил сквозь дверь впечатление человека весьма ответственного, а теперь выглядевшего несколько огорошенным.

- Я? - пробормотал тот. - В некотором роде... А, извините, кто вы такой?

- А в чем, собственно, дело? - вопросил Петров угрожающе.

- Что вам тут надо?

- Видите ли, - с достоинством произнес "ответственный", нам сообщили, что владелец этой квартиры умер. В соответствии с действующим законодательством,мы обязаны произвести опись имущества и опечатать квартиру. А поскольку у бывшего ответственного квартиросъемщика, по нашим сведениям, родственников не имеется, то: Вы кем приходитесь покойному? Состоите в родстве?

"Так, - подумал Петров. - И эти тоже туда же. И, судя по всему, покойник - это все тот же я, черт бы их всех побрал!.. Л-дадно!

- Состою. Сам с собой человек состоит в родстве? Состоит. Так вот, я состою. Как звали вашего покойника?

- Позвольте... - незнакомец помешкал, затем достал из папки с "молнией" бумагу и зачитал. - Петров Вадим Сергеевич.

- Все верно, - Петров удовлетворенно кивнул. - Это я и есть. Заходите, будем разбираться.

- То есть как, простите, "я и есть"? Вы - Петров Вадим Сергеевич?

- Я Петров Вадим Сергеевич.

- Так вы умерли, или нет? То есть, кто, собственно, умер?

- Никто не умер, - оказал Петров раздраженно. - Вернее, кто-нибудь может быть и умер, но это был не я.

И увидев, что оппонент совершенно сбит с толку, а тип с плоскогубцами и отверткой в руках ухмыляется все ехидней, закричал:

- Произошла ошибка, неужели непонятно. Умер кто-то другой!

- Не кричите на меня! - в свою очередь закричал незнакомец с папкой.

- Я не виноват, что умер он, а не вы!

- Хорошо, - сказал Петров, успокаиваясь. - Но теперь-то все прояснилось?

- Нет, не прояснилось! Чем вы докажете, что вы Петров? Предъявите документы!.. Впрочем, - он сбавил тон, - я не милиция и не имею права на проверку ваших документов. Сейчас явится участковый - пусть сам проверяет. Он в магазин заскочил... Да вон он, стучит по лестнице!

Действительно, по лестнице кто-то поднимался, а услышав шум наверху, ускорил шаг. Участковый последний пролет бежал, задрав голову вверх и вертя ей из стороны в сторону.

- Что за шум в правовом государстве? - поинтересовался он, ступив на площадку. - Чьи права нарушаем?

И улыбнулся во весь рот.

- Да вот, гражданин утверждает, что он и есть покойный Петров.

- Что, вот так прямо и утверждает?

- Ничего подобного, - заявил Петров. - То, что я есть покойный Петров, я не утверждаю. Я утверждаю, что я: "а"

- Петров, "б" - живой и здоровый, и "в" - являюсь владельцем этой квартиры, а точнее, ее ответственным квартиросъемщиком.

- Так у вас все отлично! - сказал участковый, лицо которого показалось Петрову знакомаым.

Это был молодой милиционер в звании лейтенанта, улыбчивый, дружелюбный и веселый,

- Нужно проверить у него документы, - упрямо сказал ответственный папковладелец.

- Нужно - проверим, - покладисто согласился лейтенант. Документы у товарища Петрова имеются?

- Имеются, - заверил Петров.

- Тогда вообще проблем нет. Бери, да проверяй - правильно я говорю?

- Заходите в квартиру - там и проверим, - Петров сделал широкий жест.

- А зачем пол топтать? Несите паспорт, пять минут - и дело в шляпе.

Петров сбегал, то есть пропрыгал в комнату, достал из куртки паспорт и, вернувшись, протянул лейтенанту.

- Та-ак, - произнес тот, открывая корочку. - Паспорт? Паспорт: Петров Вадим Сергеевич? Так у вас сказано? обратился он к "ответственному".

Тот кивнул, заглядывая в паспорт сбоку.

- Сличаем физиономию с отпечатками пальцев, - продолжал лейтенант. - Соответствуют? Соответствуют. Все в порядке.

И он уже было протянул паспорт Петрову, но задержал его в руке, снова полистал и, найдя штамп прописки, принялся его изучать. Потом он мельком взглянул на Петрова, снова открыл фотографию и, пожав плечами, спросил:

- Квартира ваша?

- Моя, - сказал Петров. - А в чем дело?

- Прописка не та. Тут какая-то Колосниковая восемь дробь тридцать три...А?

- Где Колосниковая? - Петров выхватил паспорт и уставился на сиреневый штамп.

Да, прописка была не та. Петров перелистнул страницы, глянул на фотографию и похолодел. С фотографии на него смотрел двойник. Это был не его паспорт. Судя по всему, они обменялись паспортами в милиции, где платили штраф.

" Так вот почему все решили, что я умер, - мелькнула в голове у Петрова. - У него же оказался мой паспорт и моя прописка. А у меня... И теперь... Что же теперь делать-то?!"

- Мужики, - пробормотал он растерянно. - Это не мой паспорт:

- Как не твой, - сказал лейтенант, - фамилия твоя, фотография твоя, а паспорт - дяди лысого?

"А фотография - это же он! Боже мой... Почему лейтенант решил?.. Неужели мы так похожи?!

Лейтенант смотрел то на Петрова, то на паспорт, а потом вдруг обеспокоено завертел головой, как бы ища поддержки. Но не найдя ее, решительно потянул паспорт на себя.

- Так, - сказал он, как бы ставя точку, но тут же превратил ее в многоточие, добавив, - так-так-так... Вы начальник жэка?

Мужчина с папкой кивнул.

- Вы подтверждаете, что здесь проживает Петров Вадим Сергеевич?

- Обязательно подтверждаю.

- У вас, как я понял, есть сведения, что он умер?

- Мы получили официальное извещение из паспортного стола.

- Ага! - торжествующе воскликнул лейтенант. Следовательно, у них имеется документ, где указано место жительства... Все, концерт окончен. Вас, гражданин Петров, я прошу проследовать со мной в.., то есть просто проследовать.

- Я не могу проследовать с вами.

- Почему? - изумился лейтенант.

- Потому что. - сказал Петров медленно наливаясь бешенством.

- В чем дело, гражданин?!

- Я болен! У меня опухла нога, и я третий день сижу дома.

- А у вас есть свидетели? - вдруг вмешался начальник с папкой. - Кто может подтвердить, что вы здесь живете?

- Пушкин Александр Сергеевич и Лермонтов Михаил Юрьевич,

- сказал Петров с издевкой.

- Какой Пушкин?

- Оба стоят у меня на полке. Позвать?

- Вы, гражданин, поаккуратней. Я ведь не просто так. а официальное лицо. Вы не имеете права!

- А вы имеете право вламываться в чужую квартиру? огрызнулся Петров и встретился глазами с лейтенантом. Тот смотрел на него с интересом и улыбался.

И петров его узнал - это был Виктор. Ну, конечно, это был он! Удивительно, как Петров мог не заметить этого сразу.

- А какое вы имеете право находиться в квартире, где вы не прописаны?! - взвизгнул начальник.

- А какое вы имеете право находиться возле дверей квартиры, в которой вы не прописаны? - парировал Петров.

- Отойдите на три метра!

- Брек! - сказал лейтенант и подмигнул Петрову. - Сейчас все расходимся по своим рабочим местам до полного взаимного удовлетворения всех претензий. А вас, гражданин Петров, прошу оставаться на своих местах, в том смысле, чтобы не исчезать. Если ушиб - кладите лед, растяжение - парьте. Все.

- Мне завтра на работу, - буркнул Петров.

- Где вы работаете? Телефон есть? Петров сказал лейтенант записал.

- Так что, значит, дверь ломать не надо? поинтересовался сбоку слесарь. - Может, не ту хотели, так давайте быстрее разбирайтесь. А то у меня еще три посещения...

- Можете посещать - вы нам больше не понадобитесь, лейтенант повернулся к начальнику ЖЭКа. - А мы с вами сейчас проедем в контору и уточним кое-какие сведения... Подождите минуточку, я только выпишу себе паспортные данные.

Он взял у Петрова паспорт, аккуратно переписал серию, номер, прописку, "не женат", "детей нет", "особых отметок нет" и так далее. Потом отдал паоаорт и еще раз подмигнул. Затем улыбнулся, козырнул, и взяв начальника ЖЭКа под руку, увлек его вниз по лестнице. Начальник слабо сопротивлялся, доказывая на ходу, что без прописки жить нельзя, на что лейтенант отвечал бодро: "конечно нельзя ни в коем случае, но ведь люди этого понять не хотят, а мы обязаны защитить их интересы" и "разберемся!".

Петров же стоял в дверном проеме и слушал затухающий диалог. Он уже не знал, что и дуваать. Этот лейтенант... Неужели это Виктор? А тогда как же электротехнический?.. Или на полставки участковым подрабатывает? Х-ха, на полставки лейтенантом!.. Может, родственник? Или тоже двойник?.. И что теперь делать?

Наконец Петров плюнул, закрыл дверь и пошел пить чай. С этого момента и до самого вечера его никто не беспокоил. После обеда Петров действительно решил парить ногу, что и проделывал в течении полутора часов. Паренье подействовало великолепно, и к вечеру он уже ходил совершенно свободно.

Людочка явилась как обычно в семь и опять с авоськой, набитой всякой снедью. Петров открыл ей дверь, и она, проникнув в кухню, тут же на него накинулась, обвиняя в пренебрежении собственным здоровьем и стремлении пустить все ее труды насмарку. О каких трудах шла речь, Петров не понял, поэтому он просто сгреб Людочку в охапку, отнес в кресло и пал на одно колено:

- Ты знаешь, - сказал он ей, - я окончательно решил покончить с холостой жизнью, но мне необходим совет, - как и о кем это удобнее всего сделать.

Людочка фыркнула и заявила, что брак - дело хлопотное, тут надо быть, как минимум, живым, а он, Петров, в глазах широкой общественности - покойник. И рассказала, что на работе все его вспоминают, жалеют, а некоторые даже предлагают сброситься и устроить поминки.

- Что-о?! - возмутился Петров. - Ну уж это - шалишь. Похороны еще куда ни шло, а поминки - не-ет! Я на это пойти не могу!

- Да тебя, собственно, никто и не приглашает...

- Что значит, не приглашает? Кто виновник торжества?.. Все, завтра я иду на работу, а вот после работы мы идем подавать заявление. И все! И никаких разговоров! - добавил Петров, увидев протестующий жест Людочки.

Вечер прошел совершенно блестяще. По телевизору показали американский детектив в отечественной постановке, а после "Времени" был объявлен концерт авторской песни. Петров слабо разбирался в закатах и рассветах, вершинах елей и снежных вершинах, поэтому он, в основном, наблюдал за Людочкой. А вот последняя уселась против "голубого экрана" и уже больше ни на что не реагировала. Глаза ее блестели необычайно. Хотя... Возможно, Петрову это только казалось: в плумраке комнаты неземным светом мерцал экран телевизора, отражаясь в глазах Людочки, отчего, быть может, и они светились неземным светом...

----

События следующего дня были столь фантасмагоричны и развивались столь стремительно, что в полной и всеобъемлющей мере описаны быть не могут. Поэтому здесь требуется некоторое отступление, дабы читатель мог перевести дух, собраться с мыслями и должным образом подготовиться к их восприятию.

Попытаемся уяснить ceбe диспозицию. Она непроста. Дело, конечно не в Людочке и не во всех этих привходящих слесарях. Читателю необходимо ответить себе на вопрос: возможно ли, чтобы описываемые события происходили в действительности, то есть в реальной жизни, или это чистые фантазии автора, лежащие целиком и полностью на его совести. Вопрос, таким образом, упирается в совесть автора, но автор уверяет... М-мда... Это, в конце концов, обидно!

Хорошо, заедем с другой стороны. До сих пор в нашем повествовании никаких чудес не происходило. Вероятно, нет никаких оснований утверждать, что они возможны и в дальнейшем. И автор, в принципе, придерживался этой тактики до последней возможности. Он старался изо всех сил не выйти за рамки реальвности! Он... Но события этого дня - тут уже просто ничего нельзя поделать! Впрочем, судите сама...