Ворота богини Иштар

1

ВОРОТА БОГИНИ ИШТАР

Двадцать девятый роман (тридцать шестая книга)

цикла «Вечный капитан».

1.Херсон Таврический (Византийский).

2.Морской лорд.

3.Морской лорд. Барон Беркет.

4.Морской лорд. Граф Сантаренский.

5.Князь Путивльский.

6.Князь Путивльский. Вечный капитан.

7.Каталонская компания.

8.Бриганты.

9.Бриганты. Сенешаль Ла-Рошели.

10.Морской волк.

11.Морские гезы.

12.Морские гёзы. Капер.

13.Казачий адмирал.

14.Флибустьер.

15.Флибустьер. Корсар.

16.Под британским флагом.

17.Рейдер.

18.Шумерский лугаль.

19.Народы моря.

20.Скиф-Эллин.

21.Перегрин.

22.Гезат.

23.Вечный воин.

24. Букелларий.

25. Рус.

26. Кетцалькоатль.

27. Намбандзин.

28. Мацзу.

29. Национальность — одессит.

30. Крылатый воин.

31. Бумеранг вернулся.

32. Идеальный воин.

33. Национальность — одессит. Второе дыхание.

34. Любимец богини Иштар.

35. Ассирийский мушаркишу.

36. ВОРОТА БОГИНИ ИШТАР.

© 2025

1

Небо начало сереть, наступили утренние навигационные сумерки — еще видны звезды и уже различим горизонт, что позволяет с помощью секстанта измерять угол между ними и определять место судна. У меня нет этого прибора, потому что не нужен. Впереди плотные стены тростника, растущие по обе стороны устья реки Евфрат, которое мне кажется порталом в новую эпоху. Я пересекаю границу, где чистейшая, сейчас темная, а при свете солнца ярко-голубая, морская вода дает отпор мутной, при свете коричневатой, речной, гребу дальше. Скорость падает из-за встречного течения, но постепенно я вхожу в «портал», тростник теперь слева и справа от лодки. За моей спиной, крякая и шлепая крыльями по воде, взлетают две утки. Оборачиваюсь, провожаю их взглядом и гребу дальше. Евфрат намыл за полтора века много ила, и города теперь еще дальше от Персидского залива.

Часа через три я вымотался окончательно и решил передохнуть. Увидел на левом берегу холм, поросший ивами, приткнулся там к берегу, привязав фал, пропущенный через отверстие в форштевне, к толстой ветке. Длинные, загнутые книзу, они образовывали что-то типа шалаша. Внутри была тень и воняло сыростью. Я достал из кожаного вещевого мешка сухую тонкую лепешку, кусок копченого свиного окорока и глиняный кувшин с узким горлышком, заполненный на четверть вином. На этот раз не стал добавлять в него марихуану, ни к чему. Я опять молод, не больше девятнадцати, и здоров по меркам второй половины двадцатого века. Сейчас люди покрепче. Больные умирают в детстве, а остальные, такое впечатление — абсолютно здоровыми в старости.

Когда заканчивал трапезу, ниже по течению послышался плеск весел под гулкие удары барабана. Вверх по реке поднималась двадцативосьмивесельная торговая галера с желтой львиной мордой на верхней части форштевня, причем казалось, что хищник просунул голову между досками обшивки судна. Чуть вперед от миделя мачта-однодревка, немного наклоненная назад. Паруса нет, потому что ветер встречный. Веретена весел покрашены в красный цвет, а лопасти — в черный. Хотя последние, как и корпус, могут быть вымазаны битумом, чтобы не размокали и не гнили.

Я тут же упаковался, отвязал лодку и выплыл примерно на середину реки, чтобы галера прошла рядом. Когда она приблизилась, встал и помахал руками, привлекая внимание. На корме из-под коричневого кожаного навеса, где он сидел на чем-то типа квадратного пуфа, вышел к правому борту полный мужчина с длинной волнистой ухоженной бородой, облаченный в красно-зеленую тунику и соломенную шляпу с обвисшими полями.

— Возьмите меня на буксир! Я заплачу! — прокричал я.

Он обернулся и что-то приказал своим подчиненным. Я налег на весла, чтобы не отстать. На лодку упал конец из пальмовых волокон. Я успел схватить его, набрать слабины и одной рукой завязать беседочным узлом вокруг выступающей части форштевня. После чего уже двумя руками и своим кончиком закрепил надежнее. От галеры меня отделяло метров пять, трос был натянут, что при буксировке не рекомендуется, но лодка легкая, не должна порвать.

— Ты кто такой? — стоя на корме под навесом, спросил мужчина с ухоженной бородой, скорее всего, купец и, возможно, хозяин галеры.

— Твой коллега из Халеба, — ответил я. — Ночью во время шторма нас выкинуло на камни, один успел в лодку спрыгнуть.

Он посмотрел на меня хитровато, как на человека, который врет не слишком умело и переспросил:

— Только один успел⁈

— Будем считать, что так. Места в лодке мало, — как бы раскаявшись в том, что бросил своих работников, произнес я и поинтересовался, хотя знал ответ: — В Ур плывешь или дальше?

— В Вавилон, — ответил купец.

— Сколько возьмешь дотуда? — спросил я.

— Три шиклу серебра, — не задумываясь, ответил он.

— Слишком дорого. Я и так потерял почти все. Ты сам можешь оказаться в такой же ситуации, так что будь милостив, удовлетворись одним обычным шиклу, — изобразил я купца, привыкшего торговаться.

В Вавилоне, кроме ходившего по всей Ассирийской империи серебряного шиклу весом восемь целых и четыре десятых грамма, имелись и собственные, завезенные депортированными иудеями, легкие весом одиннадцать и три десятых грамма и тяжелые двойные.

— Будь по-твоему, — согласился он и предложил: — В полдень остановимся на отдых, переберешься ко мне на галеру, расскажешь, куда плавал, чем торговал.

Это я запросто! Навешаю столько лапши, что уши обвиснут.

Купца звали Мардукшумибни. Мы с ним расположились под навесом, выпили ячменного эля, который вавилоняне сейчас называют сикера, из бронзовых чаш с барельефом в виде рыб двух размеров — большая с загнутым хвостом и маленькая с ровным, которые чередовались. Позвал он меня не для того, чтобы послушать, а чтобы самому порассказывать. Как купец признался, был первым в своем роду, занявшимся этим видом деятельности. Его отец владел тремя полями, которые были разделены между тремя сыновьями, дед одним маленьким, а о прадеде промолчал, хотя принято помнить родню по мужской линии, как минимум, до седьмого колена. Наверное, был батраком, если не рабом. Мардукшумибни, как самый младший, получил самое маленькое, дедовское, взял под него кредит на год, провернул несколько торговых операций, расплатился с долгом и заимел оборотный капитал. Теперь вот владеет галерой и торгует с Сузами, возит туда изделия вавилонских ремесленников, а обратно в основном сырье: кожи, шерстяную пряжу, дубовые и ясеневые доски и жерди, сырцовое железо… За теплый сезон успевает сделать три-четыре ходки, как торговля пойдет.

В ответ я коротко поведал, что возил зерно в Дильмун, а оттуда благовония и специи, доставленные из неведомых мне стран. Хотелось найти их, но одному опасно плыть так далеко, а компаньонов не смог найти. Теперь уже и искать не надо, потому что придется начинать сначала.

— Привози зерно к нам, — предложил Мардукшумибни. — Сведу тебя с зерноторговцами.

— Мне теперь в Халеб нет хода, пока денег не наберу на возврат долгов, — покаялся я. — Наверное, осяду в Вавилоне.

— Да, в нашем деле всякое бывает, — с сочувствием произнес он и принялся рассказывать истории, как его коллеги взлетали высоко и падали низко, причем знал таких множество.

Я цедил ячменную бражку и делал вид, что внимательно слушаю. Это легче, чем грести веслами.

2

Купец Мардукшумибни обитал в Новом городе, как сейчас называли бывшую Западную часть, в южной половине Кумари неподалеку ворот, именуемых в честь бога солнца Шамашу, потому что дорога от них вела в Ларсу, где он был главным. На внешнем берегу рва-канала наискось от них было что-то типа грузового порта. Там уже стояли под выгрузкой пара келек — плотов из надутых кожаных бурдюков, на которых привезли зерно в мешках, и одна круглая гуфа — тоже разновидность плота: каркас из загнутых жердей и лозы обтянут сшитыми воловьими шкурами. Дно выстилают толстым слоем соломы и сверху кладут груз и рядом располагают одного осла или несколько, в зависимости от грузоподъемности, которая порой превышает сто тонн. Сплавляются гуфы по течению с Армянского нагорья. Два рулевых с веслом стоят на противоположных концах, подруливают. По каналам их буксируют ослы, высаженные на берег. Один рулевой ведет животных, второй управляет гуфой. По прибытию к месту назначения продают привезенное и свое судно, все сразу или по частям, закупают на вырученные деньги дорогие и/или легкие товары, грузят на ослов и, пристроившись к купеческому каравану, по суше возвращаются домой. Эта гуфа была тонн на сорок, привезла дубовые доски, большие глиняные кувшины с вином и трех ослов, которые стояли сейчас в тени пакгауза, привязанные к коновязи, жевали меланхолично ячменную солому из охапки, брошенной на землю у стены.

Была уже вторая половина дня, поэтому купец Мардукшумибни, ошвартовав свою галеру к пристани и назначив ночных вахтенных, отправился в город с остальными членами экипажа и мной. Пока плыли сюда, мы договорились, что сниму у него дом с рабыней служанкой за машшарту (месячную выплату) в треть шиклу серебра и возможность выкупить со временем за четыре манну. Охрана на воротах в стене высотой метра двадцать четыре — десятка полтора воинов в чешуйчатых доспехах, вооруженные копьями и кинжалами — не обратила внимания на меня и мое оружие, только на арбалет, как на диковинку, приняла за одного из людей купца, с которым поздоровались, как со старым знакомым. Тоннель был длиной метров семь, и в нем воняло ослиной мочой. Подумал, что бензин ей разводят, но такого горючего пока нет. Мардукшумибни зашел во второй от ворот и довольно большой двухэтажный дом вместе с членами экипажа, которые несли его вещи, задержался там минут на пятнадцать.

Я ждал на улице Шамашу, вымощенной каменными плитами, у арки с дверью, положив на землю седло, а на него остальное свое барахло, часть которого принесли, помогая мне, как клиенту хозяина, члены экипажа, которые сразу разошлись в разные стороны. Купец вышел с довольной физиономией. Наверное, узнал приятную новость или просто обрадовался, что вернулся живой и здоровый из опасного путешествия. Мы прошлись дальше по улице, завернули в переулок, где остановились перед аркой с дверью довольно скромного двухэтажного домика, больше похожего на сторожевую башню.

Мардукшумибни постучал кулаком по светло-серым, высохшим дверям и громко крикнул:

— Шальму, открывай!

Рабыне было лет под шестьдесят. Седые волосы собраны на затылке в узел. Морщинистое лицо и седые усики под носом делали ее похожей на мужчину. Одета в старую латанную тунику. Судя по тому, что купец говорил ей громче, чем мне, рабыня глуховата. Дом был под стать ей. Возле двери конурка с лежаком для рабыни. Дальше дворик размером с носовой платочек, куда выходили двери из жилой комнаты первого этажа площадью метров шесть квадратных, возле входа в которую стояла приставная лестница, ведущая на второй этаж. Рядом с ней колодец, а напротив кухонька метра два на полтора с таким же очагом, какой был у меня в Халебе, сарайчик без двери такой же площади и сортир с одним очком в полу. Это жилье, даже вместе с рабыней, не тянуло и на одну манну, а аренда — на четверть шиклу в месяц.

Догадавшись по выражению моего лица, о чем я подумал, купец тут же подсластил пилюлю:

— Сейчас пришлю раба с тростником на растопку и продуктами на ужин.

— Да, не помешали бы, — согласился я, утешившись мыслью, что месяц жизни на постоялом дворе обошелся бы мне дороже. — Пойду прогуляюсь по городу. Давно здесь не был.

Сложив вещи в жилой комнате, я вместе с купцом вышел на улицу, после чего разошлись в разные стороны: он домой, а я к мосту, ведущему в Старый город, как сейчас называли Восточную часть.

3

Вавилон сильно изменился к пятьсот сорок девятому году до нашей эры, в котором я оказался. Увидев его с реки Евфрат, сперва подумал, что подплываем к Ниневии. Уж больно похож был нынешний Вавилон на бывшую столицу Ассирийской империи. Наверное, дело в том, что начали восстанавливать город ассирийцы по приказу Ашшурахаиддина, для которого его столица была образцом для подражания. Внутренние стены под названием Имгур-Эллиль (Услышал бог Эллиль) были высотой от двадцати семи до тридцати двух метров и шириной около семи с половиной с выступающими вперед квадратными башнями со стороной восемь с половиной и высотой около тридцати через каждые двадцать метров. Набукудурриушур (Набу, защити старшего сына), который будет проходить в Библии и у якобы историков под именем Навуходоносор Второй, недавно почивший, построил еще две внешние. Первая Немет-Эллиль (Место бога Эллиля) была в семи с половиной метрах от предыдущей и высотой от двадцати двух до двадцати пяти метров и шириной четыре. За ней в тридцати трех с половиной метрах находился ров-канал шириной двенадцать с половиной, выложенный обожженными кирпичами, скрепленными битумом. Он опоясывал город и наполнялся водой из канала, который постепенно превращался в основное русло реки Евфрат. Теперь название Арахту носил только левый берег, а правый — Пуратту. Затем шли предместья, а дальше, кое-где в паре километрах от города, была вторая внешняя стена высотой метров двадцать пять и шириной около семи, в которой куртины были длиной около пятидесяти двух метров, а башни того же размера, как у внутренней. В двенадцати метрах за ней был вырыт и выложен обожженными кирпичами с битумом еще один ров шириной одиннадцать метров.

Канал делил Вавилон на две части — Старый город и Новый. Как и прежде, их соединял мост, ведущий, в отличие от предыдущей эпохи, от богатства к среднему классу. Он стал длиннее — сто пятнадцать метров. Стоит на восьми каменных опорах-быках длиной двадцать один и шириной девять метров в виде кораблей носом против течения, на которые были положены бревна и доски из кедра и кипариса. Ширина шесть метров, две арбы проедут. На ночь первый пролет у правого берега, который в два раза длиннее остальных, поднимали, чтобы могли пройти суда с высокими мачтами и не смогли перейти в богатую часть преступники из Нового города. Был еще деревянный наплавной мост, платный, который с заходом солнца причаливали к левому берегу.

В Старом городе шесть ворот. Главные — двойные богини Иштар в северной части из четырех квадратных башен с арочным входом. Стены сложены из кирпичей, покрытых глазурью разных цветов. Голубые (основной фон), белые, желтые, зелено-синие и черные, они изображали расположенные рядами цветы пальмы, львов, быков, сиррушей — змеиная голова с раздвоенным жалом на тонкой шее, чешуйчатое тело, передние львиные лапы, задние хищной птицы и хвост скорпиона. Как мне сказали, большая часть этой красоты была содрана со зданий в Ниневии после захвата ее в компании с мидянами и скифами. Створки ворот из кедра, соединенные надраенными бронзовыми полосами, блестящими, как золотые. Перед воротами был главный городской базар. Возле остальных — второстепенные. Дальше начиналась Дорога процессий шириной двадцать метров и длиной восемьсот, идущая между башнями. В городе она меняла название на Айбуршабум и вела к храму бога Мардука. Обочины были выложены плитами желтовато-белого ливанского известняка, а середина шириной семь метров — из розовой мономиктовой брекчии (обломков одной породы).

Храм бога Мардука — это семиярусный зиккурат с квадратным основанием с длиной стороны в девяносто два метра и общей высотой в девяносто. Виден за десятки километров от города, хороший навигационный ориентир. Каждый ярус другого цвета, становясь, чем выше, тем светлее. Главная лестница идет от уровня улицы до храма на вершине. Она ровная, не «ломается» на террасах, из-за чего строение напомнило мне пирамиду майя в Чичен-Ице. Есть две вспомогательные до второго яруса, сооруженные вдоль первого, под прямым углом к центральной лестнице. Подниматься выше разрешалось только жрецам и служкам, которых называли эриббити (входящими в дом), и правителям. Наверное, потому, что нужна хорошая физическая форма, чтобы одолеть такую лестницу. Говорят, на верхних ярусах возле лестницы есть скамейки для отдыха. Именно этот зиккурат назовут Вавилонской башней и сочинят байку о строителях, говоривших на разных языках. Работяги, действительно, были из многих племен, но руководили ими те, кто владел арамейским, который был международным языком, так что строительство довели до конца. Рядом с храмами находились мастерские, в которых изготовляли из разных материалов и продавали статуэтки богов и амулеты на все случаи жизни. Религия и торговля шли рука об руку. Кроме пятидесяти трех храмов главным богам имелись несколько сотен мелких святилищ, алтарей. Куда ни плюнь на улице, обязательно попадаешь в какого-нибудь божка. Второй приметный ориентир — царский дворцовый комплекс на платформе высотой метров двадцать в северной части возле берега канала. Вход туда запрещен.

Остальные ворота назывались в честь городов, дорога к которым начиналась от них. В другую сторону шла вымощенная каменными плитами улица шириной от семи до двадцати метров, вела к храму бога, который был в том городе за главного, и носила его имя. Они разбивали город на прямоугольные кварталы, которые дробили мощеные переулки шириной метра три с половиной. Дома разной этажности, до четырех, с глухими фасадами. Входы арочные высокие. Стены толщиной до двух метров, сложенные из сырцового кирпича, облицованного обожженным или, у богатых, глазурованным. Планировка внутри такая же, как была у меня в Халебе: все помещения выходят в центральный двор, у двери живут рабы и находятся служебные помещения, а хозяйские покои в глубине. Канализация проточная. Из канала через весь город тянутся тоннели, закрытые на входе железными решетками, чтобы человек не пролез. Речная вода течет по ним, унося нечистоты. Во дворах колодцы, из которых берут питьевую.

В Новом городе, который намного меньше, трое ворот в единственной стене высотой двадцать четыре метра. Он тоже разбит на прямоугольники кварталов, только дома в основном в два этажа. Сейчас здесь живет средний класс. Бедноту вытеснили в пригороды: не слишком бедные обитают между внутренней и внешними стенами Старого города, а остальные за пределами их, в том числе и возле Нового, по ту сторону рва-канала.

В Вавилоне сейчас постоянно проживают и платят налоги около пятисот тысяч жителей, а с учетом нелегальных мигрантов — миллион. Больше будет только в Риме, начиная с правления императора Августа. Особенно это заметно на базарах, которые здесь работают до темноты. Понаехавшие из всех регионов империи, которая больше, чем была Ассирийская. Отвалилась Киликия, но присоединили Элам и Аравию. Арамейский язык все еще международный. Приезжие с новых территорий говорят на нем в меру своих способностей. Вопрос «Сколько стоит?» и счет до десяти знают все. Я купил на медные шиклу свежих пресных лепешек, еще теплых, и вместе с бурдюком литров пять финиковой бражки, которую тоже называют сикерой.

Продавец, эламитянин лет двадцати пяти, остался доволен совершенной крупной по его меркам сделкой под конец рабочего дня и тем, что я общался на его родном языке. Других покупателей не было, поэтому ответил на мои вопросы. Поинтересовался у него о ценах на жилье, поля, сады, рабов. Купец Мардукшумибни просветил меня на эти темы, но я ему не шибко доверял, потому что пытался втюхать свою развалюху или выступить посредником, подзаработать.

— Хороший дом подальше от центра стоит в среднем от двух с половиной манну (один килограмм и двести пятьдесят грамм) серебра за один мушшару (тридцать пять квадратных метров). Один ику (немногим более тридцати пяти сотых гектара) поля стоит всего восемь шиклу, а сада, в зависимости от того, пальмы растут, другие фруктовые деревья или оливки — от восьмидесяти до ста двадцати. Последние хорошо плодоносить начинают лет через пять, если с саженцев, поэтому и стоят дороже. Рабы в среднем по одной манну (пятьсот пять грамм) серебра. Красивые девушки и парни стоят дороже, — рассказал торговец сикерой и пожаловался: — Мне раб нужен позарез, один не управляюсь, а сыновья еще маленькие, первыми девки пошли, три штуки. Все никак не наберу денег. То одно случится, то другое…

Я посочувствовал ему и п…