Ночь. Мост. Воображала стоит на перилах в луче прожектора. Губы ее застыли в неподвижной улыбке, но голос, усиленный мегафоном, звучит отовсюду:
— Смертельный номер! Только один раз! Только сегодня! Любое ваше желание! Фирма гарантирует!..
На её руке расцветает яркая неоновая бабочка.
Воображала делает несколько шагов по перилам к группе остановившихся прохожих. Интонации рекламного агента:
— Есть в этом мире что-то, чего бы вам хотелось? Самое безумное, самое несбыточное! Вот вы, чего вы хотите? Да, да, именно вы! Денег? Славы? Счастья?
Чуть наклоняется, мажет рукой сразу нескольких человек по плечам. Сине-оранжевый огонёчек пятнает каждого. Ещё несколько шагов.
— Чего ты хочешь? Быть красивой? Держи! — яркий мячик летит в быстро увеличивающуюся толпу. — Удачи? Держи! Таланта?.. Карьеры?.. Любви?..
Отдалённый вой сирены. Дежурная часть. Старлей тоскливо прижимает к уху телефонную трубку. Время от времени вставляет: «Разумеется… Конечно… Обязательно…», не забывая усердно кивать. Наконец осторожно кладёт трубку на аппарат.
— Что сказали? — спрашивает Михалыч лениво. Он сидит на диванчике в позе достаточно расслабленной, чтобы сразу становилось понятно — начальник здесь сегодня не он, а он — так, погулять вышел. Старлей мнёт пальцами худое лицо.
— Ладно, ладно, за мной бутылка. Сказали усилить наблюдение, но ни в коем случае не вмешиваться. При этом — не допустить никаких эксцессов. Интересно — как они это себе представляют?
Закуривает. Добавляет уже спокойнее:
— По приблизительным подсчётам — там тысяч пять. И ещё прибывают. Да, а вот это тебя может заинтересовать — там странное свечение. Типа радуги. Только двухцветной. С трёх раз угадаешь цвета?
Пауза.
— С одного. Спорим?
Воображала бежит по перилам, к ней тянутся сотни рук. Шум, крики, суета. Разноцветные мячики кружатся вокруг неё стремительным вихрем, рассыпаются брызгами. Её голос перекрывает общий гам:
— … Гонщиком? Пожалуйста! Никогда не болеть? Пожалуйста! Держите! И ты! И ты! Хватит всем! Только сегодня! Любое желание! Только ваше! Только сами! Я не стану за вас!.. Никому, ничего! Только — сами! То, чего вы хотите! Именно вы! Только — сами!..
Шум отдаляется. Издалека и немного сверху — вид на запруженный толпой мост. Автомобильная пробка, прожектора, светлая фигурка в ореоле мельтешащих огоньков.
Всё это — через стекло машины. Скрип тормозов, шипение рации, голос Михалыча:
— База, это шестнадцатый. Я у моста. Ситуация три-девять. Васька, пришли тральщиков, не будь козлом.
Раскрываются дверцы уазика (шум становится сильнее). Голос Михалыча:
— Пошли, глянем, что ли.
Сине-оранжевый мячик ударяет прямо в камеру, растекается по экрану прозрачной лужицей. Рома трогает экран пальцем, отдёргивает руку. Кончики пальцев его продолжают слабо светиться. Врач задумчиво фыркает:
— М-да, впечатляет.
Дядя Гена молчит.
Рома рассматривает светящиеся пальцы, проводит ими по своему камуфляжу, оставляя на нём яркие полоски. Полоски ширятся, потихоньку расползаясь по ткани.
— А что? — говорит Врач. — Тоже метод, ничуть не хуже… Она любит дешёвые эффекты. Хотя я, признаться, думал о чём-то более традиционном. Типа прыжка с моста. Но можно и так. К тому же традиционное могло бы и не сработать, с её-то живучестью…
— Идиот.
Пауза.
— Что? — Врач всё ещё продолжает улыбаться, уверенный, что просто ослышался.
— Идиот, — повторяет Дядя Гена очень тихо. — Неужели ты не понимаешь, чего хочет большинство из них? Во всяком случае — молодёжь. Ты посмотри на них! Белые джинсы. Рыжие чёлки — писк моды. Даже школьную форму вынуждены были сделать оранжево-голубой — они не носят иных цветов. Они все хотят быть похожими. Хотя бы внешне. Даже этот!
Резкий обвиняющий жест в сторону Ромы. Теперь все в комнате смотрят на него. Смотрят по-разному. Рома вздрагивает, улыбается смущённо и виновато, пожимает плечами. Вокруг него — лёгкое сине-оранжевое свечение, в волосах проступает рыжина.
— Мы имели одну проблему, а теперь их будут сотни! Тысячи! Сотни тысяч!..
На заднем плане техник, пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, воровато прижимает руку к экрану.
На мосту — всеобщее безумие. Люди напирают, лезут на перила. Голос Воображалы больше не слышен, только взлетают фонтанами двуцветные яркие мячики. Группа байкеров наблюдает с безопасного расстояния, передавая по кругу папироску.
— Пари? — лениво говорит Трюкач. Это тот самый пацан, что раньше танцевал под мостом на заборе стройки, а потом сидел на бордюре. Остальные переглядываются, разбивают с улыбочками. Смотрят, как он подымает свой мотоцикл, проверяет, подкручивает, надвигает шлем, салютует, полуобернувшись. На полном газу слетает с верхней набережной к самому мосту.
Там не проехать — автомобильная пробка настолько плотная, что крыши машин выглядят узорным мозаичным панно. Но байкер и не пытается проехать, как все нормальные люди. Используя наклонный газончик вместо трамплина, он с разгона прыгает через пробку. Слегка задевает по крыше задним колесом четвёртую машину, по пятой скользит уже основательно, но от падения удерживается, а с крыши шестой выруливает прямо на широкие перила моста.
Верхняя набережная. Байкеры. Рёв мотора обрывается. Визг тормозов.
— Спасибо, — говорит Воображала, сползая с заднего сиденья. Она вымотанная и полупрозрачная, сквозь неё всё просвечивает, даже голос бесцветен. — Чего тебе?
Второй спорщик, вздыхая, снимает шлем. Подставляет лоб. Трюкач отвешивает ему щелбан, остальные улыбаются одобрительно.
Трюкач оборачивается к Воображале:
— Садись, поехали.
Та качает головой. Упрямо:
— Денег?..
Кто-то смеётся. Кто-то комментирует: «Пропьет… Не, потеряет.»
Воображала морщится, голос по-прежнему бесцветен:
— Ну ладно, я устала и плохо соображаю. Но чего-то же вы всё-таки хотите?
Теперь уже смеются все. Трюкач повторяет настойчивее:
— Поехали.
Воображала щурится презрительно, говорит сквозь зубы:
— Ладно, допустим… отрицатели чёртовы. Карьера и места в правительстве вам до фени… — голос её почти равнодушен, — А если — машины? Харлей? Хиккори? Тульский сто тридцать шестой? А?
Смех стихает. Воображала смотрит вниз, где уазик с мигалкой неторопливо выруливает на пандус. Направляется вверх. Медненно, но неукротимо.
Воображала усмехается, жестко и совсем невесело. Оборачивается к байкерам, частит торопливо, почти скороговоркой:
— Значит, машины. Которые не ломаются, которым не нужен бензин, послушные, быстрые, нет — самые быстрые, не попадающие в аварии. Короче, сами придумаете. Сами. За вас тоже не буду. Только… Один подарок. Чтобы здоровье не портили. Короче — келаминовая радость без вредных последствий, лучше, чем от любой дури, как там у классика — возможность торчать, избежав укола… Всё!
Яркая сине-оранжевая вспышка. Вскинутые руки, зажмуренные глаза. Визг тормозов. Голос Михалыча:
— Да выруби ты фары, нет её здесь, не видишь, что ли?!
Хлопает дверца, свет снижается до нормального уровня. Растерянный молодой басок:
— Но ведь только что была…
Водитель вылезает из уазика, моргает растерянно. Фары пригашены, в их свете волосы его отливают оранжевым. Байкеры потихоньку начинают шевелиться. Высокий тип, усатый и рыжий, выходит наперерез Михалычу, машет корочкой:
— Ребята, вы не туда заехали. Здесь всё под контролем.
Михалыч садится в машину. Выключает пищащую рацию. Закуривает.
Спрашивает тихо:
— Вовчик, почему ты рыжий?..
Водитель смеется. Говорит неожиданно свободно, со знакомыми интонациями:
— Михалыч, родной, ты бы лучше на себя посмотрел!
Анаис идет по перилам моста. Улыбаясь, разглядывает оставленный толпой мусор. На мосту никого.
По пустой лестнице с набережной медленно скатывается сине-оранжевый мячик. Замирает на ступеньке — как раз под её ногами. Мимо не торопясь проезжают байкеры. Бесшумно, словно призраки.
Анаис смотрит им вслед, улыбаясь.
Михалыч кладёт трубку на рычаг.
— Ну это уж, знаете ли, перебор… Лёвик, свяжись с аварийкой. Опять на мосту чёрте что. Если я правильно понял — нам кран понадобится. И бригада грузчиков.
Байкеры отдыхают на смотровой площадке верхнего парка. Мотоциклы составлены в центре, плотной кучкой или даже шалашиком, двое на корточках рядом с ними что-то мастерят. Остальные полусидят-полулежат по всей площадке. Девчонка лет десяти плавно изгибается на газоне под одной ей слышную музыку. Под её ногами снуют в траве светящиеся переливчатые насекомые размером с ладонь. Трюкач сидит на верхушке фонарного столба и старательно пилит провод. В небе длинной вереницей проплывают розовые слоны, ритмично размахивая ушами. Асфальт тоже розовый, но более холодного оттенка, ближе к сиреневому. Трава на газоне фиолетовая.
Далеко-далеко внизу, над мостом, кружит вертолёт, мигают фонари ремонтников, надсаживающий рёв моторов, чей-то далёкий голос:
— … Если только взрывать, да и то не ручаюсь…
На перилах моста — трёхметровый прозрачный цилиндр. Внутри просвечивает алое.
— Что там? — лениво интересуется сидящий на траве байкер.
— А, туфта!.. — Трюкач снова начинает пилить провод. Летят искры.
— Жа-а-а-аль… — тянет танцующая девчонка. — Это было… забавно.
Снимает с волос резинку, вешает на руль мотоцикла. Мотоцикл похож на странную пчелу — в сине-оранжевую полоску. На резинке — два шарика, синий и оранжевый. Рядом на сиденье чьи-то руки кладут сине-оранжевый шлем. Другой такой же шлем ловким броском насаживают на фару. Байкер на траве улыбается:
— Думаю, это тоже будет забавно!
— А всё-таки жалко…
— Жалко у шмёлки и пчелика знаешь где?..
Двухцветный шлем катится по траве, останавливается у колеса оранжевым боком кверху.
— А сработает?..
— С лошариком же сработало, почему нет?
— Потому что там — мультик!
— Ну и какая разница?
Пауза. Смех.
— Никакой.
— Вот именно.
— Поехали!
Сверху падает провод, искря и извиваясь. Задевает один из составленных в кучу мотоциклов. Разряд, взрыв, мгновенное зелёное пламя охватывает весь байкошашалик.
Байкеры окружают кучу искорёженного металла. Вернее — то, что находится рядом с нею. Удивлённый голос:
— Надо же! Получилось…
— Я же говорил — будет забавно.
— Эй, смотрите-ка! — Голос встревоженный. Мгновенная пауза. Интонации меняются.
— Получилось, да не совсем.
Рядом с почерневшим и перекорёженным металлом на траве, вернувшей себе первоначальный зелёный цвет, лежит Воображала. Она очень белая и холодная даже на вид, словно скульптура из хорошо промороженного твердого снега.
Чей-то длинный свист.
— Может, энергии мало?
— Да при чём тут энергия…
— Может, мы плохо хотели?.
.
— Так. Без паники. Основное получилось, с остальным справимся…
— А точно — всё собрали?..
Пауза. Переглядывания.
— КТО ЗАЖИЛИЛ?!
— Трюка-а-а-ач!
Трюкач по-прежнему сидит на столбе. Все смотрят на него снизу вверх, посмеиваясь.
— Ай-яй-яй, Трюкач, и как тебе только не ай-яй-яй?!
— Колись, жадина!!!
Кто-то фыркает, и почти сразу смех охватывает всю группу.
— Злые вы! — говорит Трюкач, соскальзывая в траву и стаскивая с рук сине-оранжевые перчатки. — Уйду я от вас!
Хихикая, танцевавшая на газоне девочка поднимает провод, слизывает с него длинную искру. Протягивает сидящей на обугленной траве Воображале. Некоторое время та жадно пьёт электричество. Затем выплёвывает кончик провода. Спрашивает жёстко:
— Ну?
Девочка опускается перед ней на корточки, заглядывает в глаза:
— Танцевать научишь?
— Ч-то?..
— Танцевать, — повторяет девочка покорно, словно разговаривая со слабоумной, — Как тогда, на мосту, помнишь? Мы ночью видели.
— Не понимаю, — Воображала растеряна. — Но ведь проще же было…
— А-а… — девочка презрительно кривится. — Это не то. Туфта. Не настоящее, понимаешь? Хоть и радость, но фальшивая.
— И не так забавно! — произносит Трюкач очень серьёзно.
Воображала моргает. Говорит неуверенно:
— Ну, если так…
— Так научишь, да?..
— Злые вы…
Общий смех.
Внизу — шум моторов, скрежет.
— Если рвать — то только вместе с мостом.
Голос Михалыча с тоской:
— Не на проезжей же части-то, в конце-то концов. Кому мешает? Ну и оставьте вы её в покое! Что, других забот нету?!
По толстому стеклу проскакивают сине-оранжевые искры. Из глубины коллекционной куклой улыбается застывшая в фарфоровой неподвижности Анаис.