Воля богини Небетет

Лучи предзакатного солнца розовым светом озаряли высокую храмовую башню города Кассали, столицы королевства Пунт. На вершине башни неподвижно застыла темная тощая фигура, силуэтом напоминающая аиста — вместо клюва надо лбом человека торчала покрытая воском длинная прядь черных волос. Верховный жрец Пунта Зарамба внимательно прислушивался к далекой, доносящейся с запада, барабанной дроби.

Рядом с ним на площадке башни тоже стоял чернокожий барабанщик в узкой набедренной повязке со своим инструментом, сделанным из двух разного размера выдолбленных изнутри кусков дерева. Он напряженно шевелил губами, пытаясь не упустить ни звука из скороговорки едва слышной барабанной дроби. Когда далекий барабан смолк, он повернулся к Зарамбе. На лице его можно было увидеть явную тревогу.

— Дурные известия? — спросил верховный жрец.

— Из Кешана сообщают, что чужеземцы пытались сплести сеть интриг при дворе короля. Они были разоблачены, и правитель выслал негодяев из своих земель, но несчастья на том не закончились — в храме Алкменона произошло чудовищной преступление: его жрецы найдены мертвыми, с перерезанными глотками. Лишь одному удалось избежать страшной участи — он и стоит сейчас у сигнального барабана. Он предупреждает, что убийц направляются в нашу сторону. Правители Пунта должны быть бдительны и осторожны — эти преступники опасней оголодавших гиен!

— Я должен предупредить короля, — озабоченно произнес Зарамба. — А ты передай в ответном послании, что мы благодарим жрецов Кешана за своевременные вести.

Барабанщик принялся выстукивать затейливую дробь, а Зарамба торопливо спустился с башни и направился к королевскому дворцу.

Через несколько дней из джунглей, примыкавших с запада почти к самым стенам столицы Пунта, показались освещенные лучами закатного солнца два всадника, оседлавших низкорослых стигийских лошадок. Впереди, с запасным скакуном в поводу, ехал гигантского роста человек со спадающей на плечи гривой спутанных черных волос. Его суровое, покрытое шрамами лицо, грудь и плечи были опалены солнцем до цвета темной бронзы, из–под густых черных бровей холодным блеском сверкали синие сапфиры глаз. Он был обнажен до пояса, и всю его одежду составляли рваные шелковые шаровары да кожаные сандалии; за широким поясом из крокодиловой кожи торчал длинный кинжал, а на оружейной перевязи висел огромный меч в потертых ножнах. Его звали Конан, и родиной этого великана были горы суровой холодной страны Киммерии, лежавшей далеко на севере от этих выжженных солнцем степей.

Еще совсем недавно лоб киммерийца охватывал тяжелый обруч из кованного серебра, который указывал, что он является командующим кешанского войска. Но, спешно покидая столицу Кешана Алкменон, Конан был вынужден продать обруч шемитскому купцу, получив взамен его лошадей и провиант в дорогу. Он не жалел об этом; лошади означали жизнь, а серебро было лишь мертвым холодным металлом.

Выехав на открытое место, киммериец привстал в стременах, внимательно осмотрелся вокруг, после чего подал знак рукой своей спутнице.

К нему подъехала высокая стройная девушка, от утомления едва державшаяся в седле. Короткая туника скорее подчеркивала, чем скрывала ее округлые формы, по плечам крупными волнами струились растрепанные темные локоны, прекрасные черные глаза с надеждой смотрели на гиганта–варвара. Не говоря ни слова, всадники тронули поводья и направили лошадок к городским стенам.

Спутницей Конана была коринфийская танцовщица Мюриэла, еще совсем недавно бывшая рабыней в Кешане. В королевство Пунт они направлялись в поисках сокровищ, спасясь бегством от мести кешанских жрецов.

Хозяин Мюриэлы, Зархеба, со своим компаньоном, торговцем из Стигии Тут–Мекри, составили план похищения из храма Алкменоне шкатулки с драгоценными камнями, а для того они собирались выдать невольницу за богиню Элаю. План был неплох, но на их беду подобная же мысль озарила Конана, который служил в то время командующим кешанским войском. Все трое были неприятно удивлены, встретившись в храме; затея их сорвалась, причем Зархеба пал жертвой не то привидений, не то демонов, охранявших святилище, а Конану с Мюриэлой пришлось бежать, опасаясь мести не только впавших в ярость кешанских жрецов, но и Тут–Мекри.

Тут–Мекри и сам едва избежал гибели — он, вместе со своими людьми, едва не попался в челюсти огромных крокодилов, обитавших в королевском пруду. Покинув Кешан, стигиец со своими слугами тоже направился на восток, в соседнее королевство Пунт.

Прибыв в Кассали, столицу Пунта, Тут–Мекри явился во дворец короля Лалибеа и предложил ему вои услуги, намекнув, что на его страну готовится нападение кешанских войск.

Советники короля отнеслись к словам стигийца без особого доверия — ведь все прекрасно знали, что армии Пунта и Кешана примерно равны численностью и силой, так что война могла привести только к взаимному истощению двух стран.

Однако у Тут–Мекри, отличавшегося поистине стигийским коварством, была припасена еще одна история: он поведал королю, что стало ему известно о тайном союзе между владыкой Кешана и братьями–близнецами, правящими в пограничном Пунтом государстве Зембабве. По словам стигийца выходило, т что соседи, завоевав земли Лалибеа, собирались разделить их между собой. Еще стигиец утверждал, что способен обучить армию пунтийцев новым боевым приемам, возглавить ее в кампании против Кешана и выиграть войну.

Однако несметные сокровища Пунта привлекли внимание и Конана с Мюриэлой. В легендах рассказывалось о бесценных дарах, преподносимых благодарными жителями покровительнице страны, богине Небетет, статуя коей, находившаяся в главном святилище столицы, была вырезана из слоновой кости, а одеяние украшено несметным числом алмазов, сапфиров, жемчугов и других драгоценных камней.

Дорога из Кешана Пунт оказалась слишком тяжелой для хрупкой танцовщицы, но Конан так и не дал ей отдохнуть в Кассали — проведав, что в город чуть раньше них прибыл стигиец, он предпочел остановиться в другом месте: слишком опасной представлялась ему встреча с Тут–Мекри. Затем в голове варвара возникла идея: вновь, как в Кешане, использовать таланты Мюриэлы, прием на сей раз девушке предстояло сделаться воплощением богини Небетет. Киммериец полагал, что жрецы не смогут ничего возразить, если Небетет повелит им передать часть хранившихся в святилище богатств тем, на кого она укажет. Была у него и еще одна неплохая мысль: добросердечная богиня могла бы посоветовать королю назначить его, Конана, главнокомандующим пунтийской армией.

Мюриэла совершенно не одобряла планов киммерийца, но память о страшных событиях в Кешане когда только чудо спасло их от мучительной смерти, была еще слишком свежа.

Разве стоило надеяться, что жрецы в Кассали поддадутся на уловку, не обманувшую их собратьев из Алкменона? К тому же, если Тут–Мекри успел обосноваться при королевском дворе, он немедленно предупредит и короля, и жрецов — история с перевоплощением была ему отлично знакома.

Конан разделял опасения девушки, но лишь отчасти.

— Нам еще повезло, что караванщик Нахор предупредил о стигийце, — буркнул он. — Клянусь бородой Крома, мало кто умеет так втереться в доверие к людям, ничего не подозревая, заявились в королевский дворец! И столкнулись там с Тут–Мекри нос к носу… Живыми нас бы оттуда не выпустили!

— Я и говорю, Конан, — озабоченно промолвила девушка, — что если мы снова вылезем с этой историей, головы нам не сносить. Давай лучше уберемся отсюда! И поскорей! Нахор как раз предложил тебе службу в охране своего каравана…

— Убраться отсюда? Да ни за что на свете! Здесь к нам в руки сами просятся несметные сокровища, а ты прелагаешь мне за гроши охранять какой–то вонючий караван?!

Сразу же после заката солнца киммериец и Мюриэла подъехали к склону холма, на котором возвышалось святилище богини Небетет. В вечернем сумраке в окнах храма не было видно ни единого огонька, а вокруг царило полное безмолвие.

Почему–то эта тишина наполнила душу коринфянки мрачными предчувствиями.

То, как выглядит храм, тоже не понравилось девушке: здание из белого мрамора круглой формы с куполом наверху показалось ей похожим на череп — сходство усиливали тяжелые запертые ворота, выполненные в форме оскаленного рта с торчащими клыками, и два больших окна на втором этаже, напоминающие пустые глазниц. По спине коринфянки пробежала легкая дрожь.

— Видишь, ворота заперты, Конан… Мы не смоем попасть внутрь!

— Почему не сможем? Мы войдем в этот храм, даже если мне придется проломить его стену секирой!

Спешившись и бросив поводья спутнице, Конан внимательно осмотрел ворота и выяснил, что они заперты на огромный, позеленевший от времени бронзовый засов. Напрягая силы, киммериец попытался сдвинуть с места тяжелую створку, но усилия его оказались тщетными — ворота не поддавались.

Однако неудача Конана не обескуражила; человек, считавшийся в юности одним из самых ловких воров Заморы, так или иначе найдет способ проникнуть сквозь любую запертую дверь.

Достав из притороченной к седлу сумки моток веревки с тяжелым железным крюком, киммериец отошел за угол и широко размахнулся. Мюриэле, очутившейся одной в этом мрачном месте, сразу же стало не по себе. Но через недолгое время она услышала, как Конан окликает ее. От неожиданности девушка едва не свалилась с коня. Затем, подняв голову, она увидела, что Конан, с веревкой на плече, высовывается в одном из окон и машет ей рукой.

— Держи веревку, Мюриэла! только позаботься сначала о лошадях. Их нужно привязать покрепче и понадежней: кто знает, сколько времени мы здесь пробудем.

Веревка заканчивалась петлей, и коринфянке осталось только покрепче за нее ухватиться. Киммериец, быстро перебирая руками, стал затаскивать ее наверх — с такой скоростью, что у девушки закружилась голова. Но она лишь зажмурила глаза и крепче стиснула похолодевшие пальцы.

Через несколько мгновений, показавшихся ей очень долгими, Мюриэла почувствовала на своих плечах руки Конана. Затем киммериец подхватил ее и втащил в окно.

Они стояли в небольшой, совершенно пустой комнате с голыми стенами и высоким беленым потолком. В дальнем ее углу виднелась полуоткрытая крышка люка.

— Нам сюда, — показывал на это темное отверстие, сказал Конан. — Только будь осторожней — там лестница, и очень крутая.

Спустившись по винтовой лесенке, они очутились в главном зале святилища. Это было просторное помещение, высокий купол которого поддерживали массивные мраморные колонны.

— Не думаю, что чернокожие могли построить такой храм, — заметил, оглядываясь, киммериец. — Посмотри только на эти огромные колонны! Да и такого мрамора в здешних местах отродясь не было.

— Как же, по–твоему, он здесь очутился, этот храм? — с удивлением спросила девушка.

— Трудно сказать, — пожал плечами варвар. — Когда–то один немедиец — а человек он был ученый — рассказывал мне, что в давние времена бесследно исчезали не только здания и города, но и целые страны. Нет, следы, конечно, остаются — развалины да руины, а иногда и какая–нибудь постройка, особо прочная и крепкая. В своих скитаниях мне приходилось видеть камни древних городов, и я думаю, что этот храм — все, что осталось от неведомого погибшего народа… — Он помолчал в задумчивости и добавил: — Странно, с чего бы меня потянуло на болтовню? Давай–ка займемся делом. Нам нужно раздобыть что–то вроде факела — иначе, когда зайдет луна, мы ничего не разглядим.

Осмотревшись вокруг, Конан заметил висевшие на цепях между колоннами медные светильники. Сняв один из них с крюка, и заглянув внутрь, он присвистнул.

— Интересно! Внутри — свежее масло, да и фитиль тоже новый! Похоже, кто–то внимательно следит за лампами.

Хотелось бы знать — кто?

Ударив несколько раз кресалом по кремню, киммериец поджег трут, а от него — фитиль. В зале сделалось светлей, и теперь можно было различить широкий помост с тремя ведущими на него ступенями, расположенный у противоположной стены святилища. На нем высилось выточенное из слоновой ости изваяние — человеческая фигура в полный рост.

— А вот и хозяйка, сама богиня Небетет. Приветствуем тебя, великая госпожа! — улыбаясь, поклонился статуе Конан.

Но девушка вздрогнула от ужаса — тело богини было прекрасно, однако ее округлую стройную шейку венчал человеческий череп с оскаленными в жутковатой усмешке зубами.

Варвара подобное зрелище не испугало ничуть — он давно уже привык видеть смерь в самых разных ее обличьях. Гораздо больше удивило его то, что фигура богини, судя по всему, была выточена из одного цельного куска кости. В своих странствиях по землям Черных Королевств киммериец не раз встречался со слонами; слышал он также и легенды о том, что когда–то существовали и более крупные животные, превосходившие современных вдвое. Но все же он не представлял, какого же размера достигает зверь, бивень которого толще человека. К тому же сам вид богини оказался для него неприятным сюрпризом.

— Клянусь хвостом Нергала! — разочарованно буркнул он. —

Похоже, мой план провалился, красавица! Я хотел водрузить тебя на этом помосте вместо статуи, но вряд ли в Пунте найдется такой болван, который примет твою хорошенькую мордашку за голый череп!

— Так давай поскорее уберемся отсюда! — со страхом воскликнула коринфянка, которой давно было не по себе.

— Не так сразу, малышка, не так сразу. И не стоит расстраиваться — мы еще придумаем что–нибудь этакое, дабы лишить шакала Тут–Мекри доверия короля. Уж тогда–то мы сможем развернуться! Ну, а пока давай поищем побрякушки, которые, как мне рассказывали, приносят в храм доверчивые прихожане. Скорей всего, они спрятаны где–то за статуей.

Если там их нет, придется порыскать в подземных кладовых.

— Конан! — взмолилась девушка. — Мне плохо, я валюсь с ног… от усталости, наверное…

— Ну, что ж, отдохни, а я осмотрю храм. Только не покидай этого места, и если почувствуешь опасность, сразу зови меня — здесь так тихо, что я отовсюду услышу твой голос.

Отправившись осматривать святилище, варвар забрал с собой лампу, оставив Мюриэлу в темноте. Когда глаза девушки привыкли к мраку, первое, что она увидела, было освещенное слабым светом луны стройное тело из слоновой кости — и темные провали глазниц черепа. Ей стало страшно, и она, отвернувшись от изваяния, присела на ступеньки помоста.

Вокруг царила мертвая тишина, но вдруг Мюриэле показалось, что в отдалении раздаются чьи–то крадущиеся шаги. Или то был лихорадочный звук ударов ее собственного сердца?

Коринфянка попыталась взять себя в руки; в конце концов, она просто устала и напугана гнетущей атмосферой храма, где ничего по–настоящему страшного нет. Тем не менее, она была готова поклясться всеми хайборийскими богами, что в круглом зале с колоннами находится кто–то еще, невидимый и ужасный.

Страх все больше овладевал Мюриэлой; временами ей хотелось обернуться и проверить, не подкрадывается ли кто–то к ней сзади. Но как она могла рассмотреть хоть что–либо в окружающем мраке? Конечно же, там ничего нет!

Никого не может быть!

И в этот момент она почувствовала на плече чью–то костлявую руку. Издав пронзительный визг, коринфянка вскочила на ноги и увидела, что перед ней стоит похожая на высохшую мумию старуха с ввалившимися щеками, обтянутыми темной, как древний пергамент, кожей, и оскаленным провалом беззубого рта. Девушка рванулась — и попала в объятья высившегося за ее спиной огромного существа; оно сжало ее мощными волосатыми лапами с такой силой, что Мюриэла не могла пошевельнуться. Слабо вскрикнув, она лишилась чувств.

Услышав пронзительный вопль девушки, киммериец вначале застыл, потом бросился прочь из покоев, в которых искал спрятанные жрецами богатства. Как он мог бросить ее одну в этом страшно месте?… — Пронеслось в голове Конана, пока он бежал по длинному коридору, возвращаясь туда, где осталась Мюриэла. Но когда он, обнажив меч, ворвался в круглый зал с колоннами, девушки там не было. Обойдя и тщательно осмотрев помещение, Конан не обнаружил никаких следов борьбы, однако коринфянка исчезла без следа. Что с ней случилось, где искать девушку? По спине отважного киммерийца пробежал холодок. Он достаточно повидал в своей жизни, чтоб догадываться, сколь неожиданными и опасными могут стать действия сверхъестественных сил — а особенно тут, в темном безлюдном храме.

Гнев охватил Конана. Он чувствовал, что теперь его не заставит отступить никакое колдовство; он должен найти Мюриэлу, и остановит его только смерть.

Держа в одной руке меч, а в другой — высоко поднятую лампу, киммериец решительным шагом покинул центральный зал святилища и отправился на поиски девушки.

Когда Мюриэла очнулась, то поняла, что спиной опирается на сырую каменную стену. Это было единственным доступный ей ощущение, поскольку вокруг царила чернильная, совершенно непроницаемая тьма, как будто она находилась на дне такого глубокого каменного колодца, куда ни разу не проникал ни единый лучик света.

Встав на ноги, девушка осторожно нащупала стену и пошла вдоль нее. До первого угла она добралась очень быстро, через несколько шагов; потом — до другого, до третьего и четвертого. Несомненно, она находилась в крохотном помещении, где не было ни дверей, ни окон. Но как же она попала сюда? Наверное, в потолке есть люк, мелькнула мысль… И еще — что с ней собираются делать? Когда коринфянка попыталась вспомнить, что с ней случилось, ее охватил ужас — в памяти всплыла вцепившаяся в плечо холодная костлявая рука, а потом — стальные объятия ужасного волосатого монстра.

— Конан! — В этот вопль девушка вложила все оставшиеся у нее силы.

Несмотря на то, что их разделяло несколько толстых каменных стен, киммериец уловил слабый отзвук отчаянного крика. Определив направление, он высоко поднял над головой лампу и, освещая себе путь, бросился по темному коридору в ту сторону, откуда донесся голос девушки. До сих пор он не встретил в храме ни одной живой души, но присущий ему звериный инстинкт подсказывал, что опасность где–то близко.

И действительно, вскоре он заметил, как в одном из боковых коридоров мелькнула чья–то тень. Резко остановившись, Конан посветил лампой и увидел, как мимо него проскользнуло странное существо — маленькое, ростом ему по пояс, и высохшее, словно древняя мумия. Лицо этой твари было морщинистым, как печеное яблоко, в крохотных, глубоко посаженных глазках поблескивали злобные огоньки. Не успел Конан как следует к нему присмотреться, как из–за угла прямо на него выскочило второе создание, в два раза выше прежнего — так что рослый киммериец едва доставал ему до плеча.

Молниеносным движением вбив у Конана из рук светильник, косматое чудовище, не издав ни звука в наступившей кромешной темноте, бросилось на него. Киммериец даже не успел выхватить из ножен меч.

Он сражался, как загнанный в угол хищный зверь, — свирепо и отчаянно. Его тяжелые кулаки раз за разом врезались в нечто жесткое и мохнатое; единственное, что Конан успел рассмотреть — что противник его принадлежит к двуногим тварям. Мысленно прикинув его рост, киммериец нанес снизу вверх страшный удар и с удовлетворением ощутил, как хрустнула под кулаком сломанная челюсть. Но нападавший не собирался сдаваться; мощная, вооруженная длинными когтями лапа задела грудь Конана, из глубоких порезов закапала теплая кровь. Смертельная опасность, боль и ярость в один миг смыли с варвара обретенным им тонкий налет цивилизации; он издал дикий, похожий на волчий вой, вопль и, бросившись на превосходящего ростом противника, сошелся с ним грудь о грудь. В ноздри ударило густое звериное зловоние, руки киммерийца очутились в стальном кольце мохнатых лап, по горлу — он едва успел отпрянуть в сторону — царапнули острые клыки.

Наконец Конан изо всех сил ударил монстра в пах, и тот, дико взвыв, ослабил захват и отлетел в сторону. Теперь уже киммериец, издавал столь же жуткий рев, попытался вцепится в горло противника, но мохнатая тварь вонзила зубы ему в плечо. Наклонив голову, варвар боднул нападавшего в брюхо, и это неожиданно принесло успех — видно, у монстра перехватило дыхание и он замер на месте. Не теряя не единого мига. Конан выхватил кинжал и — почти наугад! — принялся яростно колоть, рубить и резать, пока чудовищная тварь не испустила дух.

Отдышавшись и придя к выводу, что серьезных ран и переломов у него нет, лишь отчаянно болят многочисленные царапины и укусы, киммериец отыскал уцелевший в схватке светильник и снова его зажег. Теперь, в неярком свете лампы, он смог разглядеть полузверь–получеловек; тело его заросло густой, как у медведя, шерстью, лоб был низким и покатым, под ним далеко выдавались мощные надбровные дуги, торчал сплюснутый нос, блестели слюной острые собачьи клыки… И очень странными на фоне звериного обличья казались одетые на существо короткие, до колен, штаны.

Конан только покрутил головой — сталкиваться с подобной тварью ему еще не приходилось.

В темницу, где сидела дрожащая от ужаса Мюриэла, долетали звуки происходящей наверху схватки. Когда все стихло, девушка вновь снова отчаянно закричала, призывая киммерийца на помощь. Голос ее был близок, и Конан догадался, что место, откуда он слышит его, находится совсем рядом. В стенах коридора дверей не обнаружилось, но вскоре он, внимательно осмотревшись, разглядел небольшую темную нишу. Там, на одной из каменных плит пола, блеснуло массивное бронзовое кольцо. Потянув за него, киммериец понял, что оно открывает крышку люка. Нагнувшись и всматриваясь в темноту, он позвал Мюриэлу; затем протянул к ней руки и вытащил девушку в коридор.

Коринфянка, и так до полусмерти напуганная, с ужасом глядела на окровавленное лицо Конана и валявшуюся на полу огромную мохнатую тушу. Дрожащим от волнения и страха голосом она поведала киммерийцу о старухе, похожей на ожившую мумию, и жутком чудище, попав в лапы которого, она потеряла сознание.

— Старуха, наверно жрица в этом храме, и я думаю, что статуя богини Небетет вещает ее голосом, — сказал Конан. — Я присмотрелся к помосту — там, за изваянием, находится маленькая каморка, и из нее можно видеть и слышать тех, кто спрашивает совета у богини.

— А откуда взялся этот монстр, которого ты убил? — спросила девушка. По спине ее, при одном лишь упоминании о страшной твари, пробежала дрожь.

— Не знаю, малышка. Может, он был слугой этой старой ведьмы или ее охранником… странное существо — такое, будто бы оно роилось от обезьяны и человека… Но бояться его нечего — мертвая туша на ноги не встанет. Старушонка тоже, я полагаю, нам не страшна и в ближайшее время не будет болтаться на виду… Так что мы можем залезть в комнатку за помостом, спокойно передохнуть и подождать, пока за советом к богине не явится какой–нибудь важный сановник, а то и сам король. Предчувствие говорит мне, что это случится очень скоро.

— С чего ты взял? Может, пока они появятся, мы успеем умереть от голода?

— Ну, во–первых, мои предчувствия всегда сбываются, а во–вторых, разве ты не помнишь, что говорил нам Нахор?

Королевские вельможи и жрецы обязательно советуются с богиней перед тем, как принять какое–нибудь важное решение.

А сейчас как раз такой случай, так что у тебя будет прекрасная возможность поразить их своими актерскими талантами, представ в роли богини с черепом вместо башки. А голода нам опасаться не нужно: в седельных сумках еды предостаточно. И вообще, в той комнатушке можно прекрасно отдохнуть и развлечься!

— А если там появится старуха? — Никак не могла успокоится Мюриэла.

— Ну и пускай! Что она может нам сделать, когда чудовища больше нет в живых? Конечно, есть с ней за одним столом я бы не стал — она запросто могла бы подсыпать нам яду, — но в остальном ее опасаться не стоит. Будет надоедать, так я сверну ей шею!

— Тебя не переспорить, — стало вздохнула коринфянка. —

Ну, поступай, как знаешь, но попомни мои слова: предчувствия бывают не только у тебя, и мои говорят, что из той затеи не получится ничего хорошего.

Конан, успокаивая, прижал ее к груди, и тут девушка заметила, что на киммерийце не только кровь чудища, но и его собственная, сочившаяся из глубоких ран, избороздивших грудь и руки. Несмотря на то, что варвар с пренебрежением относился к этим царапинам, Мюриэла отвела его во двор за храмом, где журчал небольшой фонтан, промыла раны, нанесенные когтями и зубами монстра, и перевязала их полосками материи, оторванными от подола туники. Потом они пробрались в комнатку за помостом и, сменяя друг друга, сладко проспали целые сутки.

Когда киммериец в очередной раз открыл глаза, то понял, что наступило утро. В каморку проникали рассеянные солнечные лучи; голова Конана покоилась на коленях прислонившейся к стене девушки.

Потянувшись, как огромный кот, варвар нащупал рукоять меча и поднялся на ноги.

— Самое время перекусить, — заявил он. — Пойду проведаю наших лошадок и прихвачу сумки. Вот тебе на всякий случай мой кинжал — если высохшая мумия сунется сюда, проткни ее глотку.

Поднявшись по винтовой лестнице в помещение, где из окна–бойницы свешивалась оставленная им веревка, киммериец собирался уже соскользнуть вниз, как вдруг заметил некое движение — довольно далеко, почти у самых стен Кассали.

Приглядевшись, он различил множество черных точек; судя по всему, то были всадники, направлявшиеся в сторону храма.

— Отлично! Гости явятся к нам даже быстрей, чем я ожидал, — пробормотал себе под нос Конан. — Надо бы спрятать лошадей, а то они поймут, что кто–то прибыл в храм пораньше их.

Очутившись внизу, киммериец отвязал лошадок, потом взлетел в седло одной из них и, ведя двух других в поводу, помчался к видневшейся неподалеку опушке леса. Спустя недолгое время он, укрыв своих скакунов и забрав сумки, уже преодолевал склон ома, на котором высилось святилище.

Птицей взлетев по веревке, Конан подтянул ее вверх и, наклонившись над лестничным проемом, крикнул Мюриэле, что к храму приближаются всадники, а значит, самое время ей представь в образе богини. Бросив вниз сверток, в котором находилась приготовленная им одежда, он вернулся к окну.

Всадники были уже близко — целая кавалькада поднималась по склону холма. Кубарем скатившись по ступенькам, он поторопил девушку:

— Скорей, моя красавица! Они сейчас будут здесь! Ты хорошо помнишь, что тебе нужно сказать?

— Помню… но мне почему–то страшно, так страшно! Ведь тогда, в Кешане, наша затея провалилась, и ты помнишь, что было потом…

— Тогда было совсем другое дело! В кешанском храме бродили эти мерзкие демоны, слуги тамошних жрецов. А здесь, хвала Митре, мы не встретили пока никаких жутких созданий — только ту громадную обезьяну. А она теперь подохла и не сможет никому причинить вреда. И ты забываешь самое главное — я с тобой! Так что не бойся и поторопись, девочка!

И, схватив Мюриэлу за руку, он потащил ее в маленькую комнатку за помостом.

Вскоре они услышали гулкий топот копыт, скрип седел и возбужденные людские голоса. Судя по этим звукам, всадники спешивались у ворот; затем раздался грохот отодвигаемых засовов.

— У жрецов, конечно, есть ключи, — прошептал киммериец, поглядывая в смотровую щель.

Вскоре в круглый зал с колоннами вошла большая группа сановников и стражей. В центре величественно шествовал высокий чернокожий мужчина с курчавыми седыми волосами, которые венчала корона из червонного золота, в виде сокола, расправившегося крылья. Конан догадался, что в святилище пожаловал сам король Лалибеа, владыка Пунта. Спешивший вслед а ним тощий человек в развевающихся пурпурных с золотом одеждах был, несомненно, верховным жрецом Зарамбой.

Короля и Зарамбу сопровождал отряд чернокожих воинов–путнийцев, вооруженных копьями и круглыми щитами из кожи носорога. Затем — тут Конан непроизвольно вздрогнул — они увидели как между колоннами появился стигиец Тут–Мекри, а с ним — две дюжины наемников, среди которых были кешанские копьеносцы и лучники из Шема.

Киммериец стиснул кулаки — его враг находился прямо перед ним.

Тут–Мекри, поклонявшийся Великому Сету, не испытывал страха, попав в это священное для пунтийцев место. Пожалуй, наоборот — он осматривал его со злорадством и даже усмехнулся про себя, вспоминая неудачу, постигшую в подобном же храме его бывшего и ныне покойного компаньона.

Король Пунта и верховный жрец прибыл в храм Небетет испросить у богини совета в весьма важном деле. Несмотря на то, что доводы пришельца из Стигии, предупреждавшего о вражеском вторжении, были весьма убедительны, отличавшейся осторожностью и рассудительностью король все еще сомневался.

А тут подоспело сообщение из Алкменона, что в Кассали направляются смутьяны и богохульники, нарушившие покой священного храма. Верховный жрец Зарамба, принесший то известие, посоветовал Лалибеа наведаться в святилище. Совет был мудр: прежде, чем предпринимать какие–либо действия, стоило ознакомиться с мнением богини Небетет.

Итак, на рассвете король, верховный жрец и их свита направились к храму. Сопровождавшего владыку Пунта стигийца Тут–Мекри это мероприятие совсем не привело в восторг.

Правда, к мнению местных божков он был равнодушен, зато весьма опасался их фанатичных слуг, да и кешанские события были слишком свежи в его памяти. Тем более, что жрецы Пунта не особенно жаловали явно втиравшегося в доверие к королю стигийца. Почувствовал пробежавший по спине озноб — и приписав его сквозняку, — Тут–Мекри вздрогнул. Ему вдруг почудилось, что визит в это святилище чернокожих затеян неспроста. Быть может, это ловушка, которая стоит ему жизни?

Но этого он не знал.

Когда процессия подъехала к воротам храма, Зарамба расставив чернокожих воинов таким образом, чтобы они окружила Тут–Мекри и его людей. Сейчас стигиец подумал, что это сделано специально, на случай, если начнется вооруженная стычка — находясь в такой позиции, чернокожие имели бы определенное преимущество.

Король, за которым следовал верховный жрец, с благоговейным блеском в глазах приблизился к помосту, где возвышалось драгоценное изваяние богини. Поставив на ступени небольшую, украшенную резьбой шкатулку, откинутая крышка которой позволяла лицезреть переливчатое сверкание самоцветов, Лалибеа и Зарамба опустились на колени и поклонились фигуре из слоновой кости, ударив лбами в мозаичный пол.

С мольбой простирал руки к великой богине, Зарамба начал читать призывающее ее заклятье. Остальные жрецы зажгли в медных жаровенках благовония, от коих тут же потянулся вверх синеватый ароматный дымок.

Тут–Мекри по–прежнему чувствовал тревогу. Нервы его были напряжены, он как будто ощущал на себе чей–то враждебный ненавидящий взгляд. Что–то должно было произойти; что–то такое, что отнюдь не сулило ему добра.

Неожиданно в зале с колоннами раздался звучный, похожий на вон много колокола голос — то заговорила изваянная из слоновой кости статуя.

— О великий король, выслушай мои слова и исполни мою божественную волю! Знай, что тебе надо остерегаться лживых уст и предательских речей пришельца из Стигии. Этот человек, притворяющимся твоим другом, на самом деле хитрый и коварный враг. Ему удалось бежать от праведной мести, ожидавшей его в Кешане, а теперь он хочет погубить тебя, о могущественный Лалибеа! Он — смрадная гиена, шакал из шакалов, стервятник, пирующий на трупах преданных и обманутых им!

По рядам воинов–пунтийцев пронесся изумленный ропот.

Люди Тут–Мекри, предчувствуя недоброе, встали вокруг него кольцом, прикрывшись щитами; лучники потянулись к кочанам и стрелам, остальные сжали древки копий и секир. Никто не двигался и не грозил оружием, но было ясно, что в любой миг святилище станет местом жестокой схватки.

Стигиец лихорадочно размышлял, припоминая. Несомненно, он где–то уже слышал этот женский голос! Это было, когда…

— Погоди, о сиятельный и великий! — воскликнул он. — Это наговор, ложь! Тебя желают ввести в заблуждение…

Но его слова перекрыл голос богини:

— Стигиец, смрадный пес и наглый лжец, должен быть изгнан из Пуна, а на место военачальника своих храбрых солдат назначь Конана из Киммерии, коего я посылаю тебе, король, как свой божественый дар. Слава об этом доблестном воителе гремит от ледяных пустынь Ванахейма до джунглей Куша, от выжженных гирканских степей до побережья Западного Океана. Только Конан–киммериец сможет привести твои войска к победе, о великий король!

Как только голос смолк, за помостом распахнулась дверь, и рядом с изваянием богини возникла могучая фигура Конана. Неторопливыми шагами он спустился с помоста и отвесил почтительный поклон: сперва королю Лалибеа, затем — верховному жрецу Зарамбе.

— Это ты, лжец и обманщик! Ты, киммерийская падаль! — взвизгнул Тут–Мекри. Его лицо исказилось от ненависти, и он крикнул своим лучникам: — К бою! стреляйте в него!

Но киммериец, уловив движение натягивающих тетиву рук, молниеносным прыжком скрылся за ближайшей колонной; на таком расстоянии он был бы слишком хорошей мишенью для стрелков–шемитов. Изумленный и разгневанный, король открыл рот, чтобы отдать приказ своим чернокожим воинам, но в этот момент…

Выточенная из слоновой кости фигура покачнулась, вздохнула и шагнула вперед — ступени помоста скрипели и прогибались по ее тяжкой поступью. Все находившиеся в храме застыли на месте — перед ними стояла живая богиня Небетет.

Конан, как и все остальные, не спускал с нее глаз; он словно бы видел перед собой Мюриэлу, но в то же время не узнавал ее. Дело заключалось не в наложенном гриме — фигура этой женщины была более стройной, величественной, а лицо — неизмерно прекрасней смазливой мордашки коринфянки. И голос, ее голос! Он был похож на природное сопрано Мюриэле и ту подделку–контральто, которое они сочли наиболее подходящим для божества. От голоса это женщины, казалось, исходила неведомая сила, заставлявшая вибрировать стены храма и каменный пол. И вокруг ее фигуры светился бледный сиреневый ореол…

— К тебе обращаюсь я, о король Пунта! Я, истинная богине Небетет, воплощенная в образе смертной женщины! Дерзнет ли кто–нибудь из вас, моих слуг, в этом усомниться?

Не помня себя от ярости, Тут–Мекри заорал стоявшему рядом с ним лучнику:

— Стреляй же, болван! стреляй, кому говорят! Подчиняясь приказу, стрелок натянул тетиву и прицелился. Женщина бросила на него пристальный взгляд, протянула руку — что–то щелкнуло, сверкнула нестерпимо ярка вспышка, и шемитский лучник мертвым рухнул на мозаичный пол.

— Кто–то из смертных еще сомневается? — послышался холодный голос.

Никто не произнес ни слова: все присутствующие в храме — король, жрецы, чернокожие воины и даже такие прожженные авантюристы, как Конан и стигиец Тут–Мекри, — молча преклонили колена перед богиней.

Она же продолжала:

— Перед тобой, король, не один обманщик, а два — Конан из Киммерии и Тут–Мекри из Стигии. В Кешане их затея потерпела неудачу, и теперь они возжелали сотворить подобное деяние здесь, в моем храме. Стигиец, не доставшийся крокодилам из королевского пруда в Алкменоне, будет отдан им на съедение в Кассали. И варвара из Киммерии стоило бы предать такой же участи однако я желаю, чтобы этот человек был помилован — за его доброту к той женщине, в чьем теле я сейчас нахожусь. Но он должен покинуть твои владения, король, и если он не исполнит это через два дня, вели его тоже скормить крокодилам.

Ты должен выполнить еще одно мое повеление, о король Пунта. Созови в этот храм лучших мастеров, которые способны вырезать из кости мое новое изваяние. Оно должно быть похоже на женщину, в чьем теле я пребывают и чье плотью пользуюсь; столь же прекрасным и соразмерным. И никаких мерзких черепов! Тогда эта статуя сделается моим пристанищем на века. А сейчас ты должен хорошо заботиться о моем живом теле. Понял ли ты меня, король? Если понял, не медли и не пытайся ослушаться моих приказов!

Сиреневый ореол вокруг женской фигур исчез, но никто из свидетелей чудесного явления богини не мог двинуться с места. Первым пришел в себя стигиец; он сделал знак своим людям и, стараясь не привлекать к себе внимания, стал незаметно протискиваться к дверям храма.

Но тут тишину нарушил властный голос короля Лалибеа:

— Схватить его!

Взметнулся пушенный рукой воина–пунтийца тяжелый дротик, и один из шемитов рухнул замертво с пробитой грудью. В следующее мгновение храмовой зал превратился в поле жестокой кровопролитной схватки. Полетели дротики, зазвенели натягиваемые тетивы луков, поднялись копья, засверкали кривые ножи, тяжелые удары палиц из черного дерева обрушились на щиты противника. Чернокожие воины окружили вставших плечом к плечу людей стигийца. В воздухе раздавались стоны раненых и умирающих, падавших на мозаичный пол, в лужи крови, под ноги сражающихся.

Тут–Мекри, размахивая изогнутым клинком и призывая на помощь Сета и остальных зловещих стигийских богов, пытался пробраться к полуразрушенному помосту, где с мечом в руке стоя Конан; пожалуй, единственное, чего он сейчас желал — не остаться в живых, но отомстить человеку, во второй раз сокрушившему все его планы и расчеты. Подкравшись к киммерийцу сзади, он занес над ним клинок, вознамерившись одним ударом снести голову врагу. Однако Конан успел обернуться и подставить меч. Два клинка сшиблись со звоном, высекая искры; противники, внимательно следившие за каждым движением друг друга, закружили по залу, выбирая момент для решающего выпада.

Первым это удалось киммерийцу; сделав обманное движение, он ударом сбоку вонзил меч под ребра Тут–Мекри. Издав громкий вопль, стигиец выронил оружие; сквозь прижатые к ране ладони заструился кровавый ручеек. Конан не стал рисковать и следующим ударом отсек Тут–Мекри голову.

Обезглавленное тело стигийца, зашаталось, рухнуло, заливая мозаику пола потоками алой крови.

Увидев, что их господин мертв, оставшиеся в живых люди Тут–Мекри перестали обороняться и бросились к выходу.

— Догнать их! — приказал король Лалибеа. — Пусть умрут все до единого!

Чернокожие воины устремились за отступающим противником.

Подойдя к воротам храма, Конан увидел, что сражение продолжается на склоне холма — пунтийцы преследовали спасавшихся бегством наемников Тут–Мекри, и мало кому из них удалось добраться до спасительных лесных зарослей.

Воля богини была исполнена.

Вернувшись в главный зал храма, киммериец взглянул на помост — неподвижная фигура его подруги все еще стояла на том же самом месте, где недавно возвышалось изваяние богини Небетет. Усмехнувшись, он произнес:

— Ну, малышка, слезай отсюда — нам надо сматываться, да поскорее! Ты сделала все, что смогла, но видишь, нам опять не повезло. И я все никак не возьму в толк, где ты раздобыла это сияющее сиреневое облако?

— Малышка? — послышался низкий звучный голос, и Конан вздрогнул, ибо вокруг тела женщины опять появился сиреневый ореол. Этот светящийся туман, да и вообще весь облик ожившего изваяния, привели киммерийца к мысли, что Мюриэле никогда не удалось бы изобразить подобные чудеса.

Глаз богини вновь прозвучал над его головой и раскатился под высокими сводами храма.

— Малышка? Как ты осмелился так обращаться к богине, червь! или ты хочешь, чтоб я пожалела о проявленной к тебе благосклонности? Хочешь разделить жалкую участь этого негодяя–стигийца?

По спине варвара пробежала дрожь. Теперь у него больше не оставалось сомнений в том, кто вился ему и чей голос он слышит.

— Так ты — настоящая богиня Небетет? — в растерянности пробормотал он. — Прости меня, госпожа, но разве я мог сразу об том догадаться? Однако что же случилось с моей Мюриэлой?

Мне не хотелось бы покинуть ее здесь — после всего, что произошло.

— Что ж, ты не разочаровал меня, киммериец! Твоя забота об той девушке смягчает мою душу. Однако ты можешь не беспокоиться о ней — до того времени, пока не будет готова новая статуя, я останусь в ее теле, а после должным образом позабочусь, чтобы жизнь и судьба Мюриэлы были устроены как можно лучше. Но ты, дерзкий варвар, ты, нечестивец, должен убраться отсюда — если не хочешь попасть на ужин королевским крокодилам! Уходи, и побыстрей!

За свою жизнь не столь уж долгую, но богатую приключениями жизнь, киммериец сталкивался со многими монстрами, чудовищами, колдунами и жуткими тварями, но никогда не испытывал перед ними страха. Теперь же он почувствовал в своем сердце трепет, почтение и благоговейную дрожь. Все–таки с воистину божественным существом он встречался впервые…

— Если Мюриэле ничего не грозит, я готов покинуть эту страну, как ты повелеваешь, великая. Но скажи, как я это сделаю? У меня нет денег, моя госпожа, а после всего случившегося ни в Пунте, ни в Кешане не найдется ни одного человека, на помощь которого я мог бы рассчитывать.

— Отправляйся в Зембабве, варвар! У караванщика Нахора есть в столице Зембабве родственник, который тоже владеет караваном и сможет взять тебя охранником. Но если ты не исчезнешь отсюда через несколько мгновений, то я вспомню все лишенные почтения слова, с которыми ты дерзнул ко мне обращаться. Не принуждай меня к этому, киммериец! Прощай, и не беспокойся о своей подруге.

Конан отвесил богине низкий поклон и направился к выходу и храма. Но не успел он дойти до ворот, как услышал сзади какой–то шорох. Обернувшись, киммериец молниеносным движением выхватил из ножен меч.

Из–за мраморной колонны выползла та самая похожая на древнюю мумию старуха, с которой он уже однажды встречался — сгорбленная, высохшая и едва живая. С трудом верилось, что это жуткое создание было когда–то женщиной.

С трудом приподняв костлявую руку, старуха грозила варвару иссохшим кулачком. Скаля беззубый рот, она прошипела:

— Ты убил моего сына, грязный пес! Моего бедного сыночка! Да поразит тебя проказа, мерзкий шакал! Будь ты проклят! Пусть обратится против тебя гнев богини, чей храм ты осквернил! Пусть обрушится на тебя гнев демона Джаманкха — отца моего несчастного сына! Приди, о мой возлюбленный демон, и покарай нечестивца! Вырви ему глаза, забей ему в глотку его собственную печень! Вытяни из его утробы кишки и удави ими это гнусное порождение ишака и ехидны! Пусть проклятый варвар задохнется в своей блевотине и пожалеет, что появился на этот свет!…

Яростную тираду прервал неудержимый приступ кашля.

Старуха прижала к горлу руки, ее лицо исказила стираная судорога, глаза вылезли из орбит. Мгновение — и высохшее тело ничком упало на мозаичный пол.

Конан подошел к старухе и осторожно перевернул ее тело — она не дышала, не слышно было и биения сердца. Наверное, она была слишком стара, подумал киммериец, и убить ее могло любое потрясение. Конечно, смерть единственного сына оказалась страшным потрясением… ведь все–таки этот волосатый урод был ее любимым сыночком… Но что она говорила о его отце? положительно, встреча с папашей–демоном в планы Конана никак не вписывалась. Права богиня, решил он; пора убираться отсюда, и как можно скорее.

Киммериец закрыл мертвые невидящие глаза. Надо было спешить в лес, где он оставил дух лошадей, сои припасы и все свое достояние, что помещалось в паре седельных сумок.

Выходя из храма, он бросил последний взгляд на тело старухи, покачал головой и быстрым шагом стал спускаться вниз по склону холма.