Волшебный напиток

Бредовред встал и выпрямился во весь свой огромный рост. Пока Тирания говорила, кончик носа у колдуна налился ярко-зеленым.

— Стой! — крикнул Бредовред и, словно защищаясь, поднял руку. — Остановись, не делай того, о чем потом будешь жалеть. Если все действительно так, как ты говоришь, то нам обоим не остается ничего другого — надо делать дело сообща. Ведь мы с тобой, милая тетя Тираша, повязаны намертво. У меня тоже побывал сегодня этот инфернальный судебный исполнитель. И меня тоже в полночь накажут, если я не наверстаю все упущенное за год. Мы с тобой сидим в одной лодке, милая тетя, и либо вместе спасемся, либо вместе погибнем.

Тирания тоже встала и, задрав голову, поглядела на племянника. В следующую секунду она простерла объятия и засюсюкала:

— Золотко мое, дай я тебя поцелую!

— Потом, потом, уклонился Бредовред. — Сейчас есть более важные дела. Надо немедленно приступать к нашей общей работе — приготовлению катастрофанархисторияз-вандалкогорючего кунштюк-пунша. А потом вместе его выпьем — бокал я, бокал ты, и так далее, и будем по очереди высказывать пожелания — сперва я, потом ты, потом снова я…

— Нет, — перебила его тетка, — лучше сперва я, потом ты.

— Можно кинуть жребий, — предложил колдун.

— Жребий так жребий.

И каждый про себя подумал, что найдет способ одурачить другого, когда они станут тянуть жребий. И каждый знал, что другой так думает. Ничего удивительного: ведь они как-никак были родственниками.

— Так я пойду, принесу мою половину пергамента.

— И я с тобой, малыш, — сказал тетка. — Доверяй, но проверяй, правильно я говорю?

Бредовред быстро зашагал к дверям, Тирания с удивительным проворством припустила следом.

Едва стихли вдали шаги этой парочки, котишка стремглав выскочил из мусорного бака. Голова у него кружилась, чувствовал он себя хуже некуда. Вылетел и ворон, которому было ничуть не лучше.

— Ну что, все слышал? — спросил он.

— Да, — ответил Мяуро.

— И все понял?

— Нет.

Зато я все понял, — заявил ворон. — Ну, кто выиграл спор?

— Ты выиграл, — признал Мяуро.

— Как насчет того, чтобы слопать ржавый гвоздь, коллега? Кто его должен съесть?

— Я, — сказал кот и тут же патетически воскликнул: — Да будет так! Все равно меня ждет смерть!

— Ерунда! — прокаркал Якоб. — Это же просто шутка. Забудем о нашем споре. Главное, теперь ты убедился, что я всегда прав.

— Именно поэтому я и хочу умереть, — с трагическим видом заявил Мяуро. — Рыцарь и лирический тенор не может пережить такого позора. Тебе этого не понять.

— Э, брось, нечего тут так напыщенно выражаться, — сердито сказал Якоб. — Окочуриться всегда успеешь. Сейчас надо подумать о более важных вещах.

И Якоб запрыгал на своих тоненьких ножках по лаборатории.

— Правильно. Отложим мою гибель на более поздний срок, — рассудил Мяуро. — Прежде я скажу этому бессовестному негодяю, которого я называл раньше «моим дорогим маэстро», все, что я о нем думаю. Брошу ему в лицо все мое презрение! Пусть он узнает, что…

— Ничего такого ты не сделаешь, — оборвал его Якоб. — Или опять хочешь все дело изгадить?

Глаза Мяуро горели отчаянной решимостью.

— Я не боюсь! Я непременно должен дать выход моему негодованию! Иначе я сгорю со стыда. Пусть он узнает, какого мнения о нем Мяуро ди Мурро!

— Ну, ну, ну! Очень ему интересно знать твое мнение, — сухо возразил Якоб. — Вот что, послушай меня наконец внимательно, ты, гомерический ^{27} тенор! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эти двое пронюхали, что мы знаем, что у них на уме.

— Почему нельзя? — удивился котишка.

— Потому что пока они не знают, что мы все знаем, мы еще, может быть, сумеем им помешать, понял?

— Помешать? Но как?

— Ну, хотя бы… Ох, я и сам еще не знаю, как. Надо как-то устроить, чтобы они не успели вовремя приготовить свое колдовское пойло. Станем валять дурака, прыгать, опрокинем посудину, в которой они сварят это зелье. Или… Э, чего там! Что-нибудь придумаем. Главное, нам надо все время держать их на мушке.

— На чем держать?

— Эх, желторотый ты птенец, несмышленыш! Мы должны очень внимательно за ними следить. Глаз с них не спускать — кумекаешь? За каждым шагом следить. А для этого надо, чтобы они не поняли, что мы подслушали их разговор. Ведь сейчас это наш единственный козырь, коллега. Теперь, наконец, сообразил, куда ветер дует?

Якоб взлетел на письменный стол.

— Ах вот оно что! Да ведь это значит, что судьбы всего мира в наших когтях, — изумился Мяуро.

— Вроде того, — ответил ворон, расхаживая по столу среди бумаг. — Я, впрочем, не сказал бы «в когтях»…

Мяуро ударил себя лапой в грудь и забормотал:

— О великий подвиг мой! Так назначено судьбой!.. Рыцарь благородный я! Нет, не устрашат меня… — Он запнулся, силясь припомнить дальше слова знаменитой кошачьей арии, но тут Якоб закаркал:

— Эй, скорей, скорей! Иди сюда.

Ворон обнаружил на столе половину пергаментного свитка, которая принадлежала Тирании. Якоб внимательно рассматривал свиток, прищурив один глаз.

Котишка мигом вскочил к нему на стол.

— Смотри! Смотри! — каркнул ворон. — Вот бросим сейчас эту штуку в огонь, и никакого волшебного пунша просто не будет. Твой маэстро ведь сказал, что ничего не сварит, если у него будет только одна половина свитка.

— Я знал, я был уверен, что у нас родится блестящая идея! — воскликнул Мяуро. Итак, прочь пергамент! В огонь его, скорее! А когда негодяи начнут искать свиток, мы выйдем вперед и скажем, что…

— Что виноват ветер, — подхватил Якоб. — Именно так и скажем. Если вообще придется что-то говорить. А лучше сделаем вид, что знать ничего не знаем. Ты думаешь, мне очень хочется, чтобы они в конце концов свернули мне шею?

— Все-таки ты очень зауряден, — спустившись с небес на землю, сказал Мяуро. — Ты чужд высоких материй.

— Верно, — согласился Якоб. — И потому я до сих пор не издох. Ну-ка, берись с той стороны!

Они взялись за концы пергамента, и вдруг свиток сам собой взвился и поднялся высоко вверх пергаментной спиралью, точно огромная кобра перед заклинателем змей.

У наших героев шерсть и перья встали дыбом. Они ухватились друг за дружку и испуганно уставились на раскачивающийся высоко вверху конец свитка, который, казалось, вот-вот бросится на них.

— А вдруг он кусается? — пискнул Мяуро.

— Кабы знать… — клюв у Якоба тихонько постукивал.

Прежде чем они успели сообразить, что к чему, пергаментный свиток с молниеносной быстротой обернулся вокруг обоих, плотно скрутил своими кольцами и поднял в воздух. Из тугого рулона торчали только кошачья и воронья головы. Якоб и Мяуро не могли пошевельнуться и едва дышали.

Кольца сжимались все туже, все крепче. Кот и ворон сопротивлялись из последних силенок, но где ж им было разорвать плотный пергамент.

— Ой! Ох-ох! А-а! — только и пропищали оба.

И тут послышался хриплый бас Вельзевула:

И в тот же миг кольца ослабли, пергаментный свиток упал на стол, раз-другой слабо дернулся и наконец затих, снова обратившись в длинный и узкий кусок пергамента, испещренный причудливыми письменами.

— Покорнейше благодарим, ваша милость, — прокряхтел Якоб. — Туго нам пришлось, ох, как туго…

Мяуро и слова вымолвить не мог — во-первых, оттого, что все кости у него ломило, а во-вторых, он, можно сказать, проглотил язык от изумления. Мяуро не понимал, как же случилось, что именно Бредовред спас им обоим жизнь, тот самый Бредовред, которого он собирался при первой же возможности облить величайшим презрением. Котишкин умишко таких сложностей одолеть не мог.

Но тут ведьма Тирания вынырнула из-за спины колдуна и запричитала:

— Ах, ах! Ради всех акций и облигаций! Бедненькие деточки, наверное, вам было очень больно? — И она взъерошила ворону перья на голове.

Колдун в свою очередь погладил Мяуро и миролюбиво сказал:

— Вот что, послушайте-ка меня. Это вам не игрушки. Тебе, Мяуро ди Мурро, между прочим, следовало бы об этом помнить. Без моего разрешения здесь ничего нельзя трогать. Это очень опасно. Неизвестно, что могло бы с вами стрястись, и твой добрый маэстро очень, очень расстроился бы…

— Те-те-те! — едва слышно с насмешкой пробормотал ворон.

Вдруг колдун и ведьма переглянулись, и Тирания спросила:

— Якоб, миленький, а как это ты очутился здесь в лаборатории?

— Простите, мадам, но я же прилетел сюда специально, чтобы сообщить, что вы прибудете с визитом, — с невинным видом ответил Якоб.

— В самом деле? Что-то не припомню, чтобы я давала тебе такое поручение, моя дорогая птичка.

— Я прилетел сюда по собственному почину. Потому что подумал, что вы меня просто пожалели, по вашей доброте. Ведь погода-то препаршивая, а при моей резьматизме… Но мне так хотелось сделать для вас что-то хорошее!

— Ну, ну. Очень мило с твоей стороны, голубчик. Но впредь ты должен предварительно спрашивать у меня разрешения.

— Выходит, опять я себя плохо вел? — захныкал Якоб. — Ох, что и говорить, горемыка я, несчастный я ворон…

— Скажи-ка, — обратился тем временем колдун к Мяуро. — Где это вы так долго пропадали? Вот ведь какие озорники, прямо спасу нет!

Мяуро уже собрался ответить, но ворон поспешил дать разъяснения:

— Этот противный птицеед хотел затащить меня в свою каморку, ваша милость. Но я от него улетел и ринулся прямиком в подземелье. И тут он все-таки меня поймал и посадил в какой-то вонючий ящик. Вот я и просидел там битый час… Но я протестовал! Потому что это просто безобразие, так гостей не принимают! И тогда он открыл ящик и сказал, чтобы я заткнулся, а не то он меня, как цыпленка, зажарит в духовке. Да не тут-то было, я ему тоже поддал жару! В общем, драка у нас пошла, да такая, что и сам я не пойму, как это мы здесь очутились. А тут эта дурацкая бумажная змеюга на нас как бросится и давай душить. А потом вы пришли, на наше счастье. Но я вам честно должен сказать, этот ваш кот — его надо посадить в клетку, да-да, в клетку, потому что он просто ужас какой страшный хищник, просто лютый кровожадный зверь!

Мяуро слушал этот монолог, вытаращив глаза от удивления. Раз или два он хотел вмешаться и что-то возразить, но, к счастью, Якоб не позволил себя перебить. Когда он умолк, Бредовред улыбнулся и сказал:

— Ты молодец, Мяуро. Молодец, мой маленький отважный рыцарь! Но теперь вы должны жить мирно. Обещаете?

— Только этого не хватало! — каркнул Якоб и повернулся к Мяуро спиной. — Я не желаю мириться с тем, кто обозвал меня жареным цыпленком. Пускай сперва извинится.

— Но… — Мяуро хотел что-то сказать, но тут вмешалась ведьма.

— Никаких «но»! — пропела она сладким голосом. — Ах вы, нехорошие, такие-сякие! Нельзя обижать друг дружку! Вот ведь драчуны! Разве это годится? А ведь мы придумали для вас, мои миленькие, кое-что очень хорошенькое. Если будете паиньками и послушными детками, то мы — мой прославленный племянник и я — разрешим вам присутствовать на нашем новогоднем празднике. Будет очень весело, правда ведь, Вельзевульчик, золотко мое? Очень, очень весело будет, верно я говорю?

— Несомненно, — с кривой ухмылкой подтвердил Бредовред. — Чудесный будет праздничек. Если вы, Мяуро и Якоб, будете вести себя хорошо.

— Ладно уж. Хоть и неохота. Но раз иначе нельзя, мы, так и быть, заключим мир, — сказал Якоб. — Ну что, принц, согласен? — И ткнул Мяуро крылом в бок. Котишка послушно кивнул, хоть и с довольно бестолковым видом.

Тем временем ведьма свернула в рулон свою половину пергамента, а волшебник достал из широкого рукава зеленого балахона свою половину свитка. С виду она была точь-в-точь такой же, как ведьмина.

— Во-первых, тетя Тираша, — сказал он, — мы должны поставить опыт. Проверим, действительно ли это две половины одного свитка, составляют ли они единое целое. Ты заклинание-то знаешь? И что надо делать, знаешь?

— Все знаю.

И колдун с ведьмой хором прочли заклинание:

При слове «хоп!» колдун и ведьма подбросили в воздух свои куски пергамента. Блеснула страшная яркая молния, рассыпались миллионы сверкающих звездочек, словно разорвалась ракета фейерверка. Но ни грома, ни другого шума не было.

Концы двух половинок пергамента точно чудовищной магнитной силой притянуло друг к другу — они соединились и срослись, как будто свиток никогда и не был разорван пополам. Ни шва, ни какой-то разделяющей линии не было видно.

Огромная пятиметровая пергаментная змея лениво колыхалась в воздухе под потолком лаборатории. Затем она плавно опустилась на пол.

Колдун и ведьма, довольные, кивнули друг другу. Потом Бредовред повернулся к ворону и коту.

— А теперь, — сказал он, — вам придется на некоторое время оставить нас здесь одних. Мы будем готовиться к встрече Нового года, и вы нам пока что не нужны.

Якоб все еще надеялся, что они с Мяуро как-нибудь сумеют помешать колдуну и ведьме до наступления Нового года приготовить волшебный пунш. Он начал просить и клянчить, чтобы ему и котишке позволили остаться. Он обещал, что будет сидеть очень тихо. Мяуро его поддержал.

— Ах вы, любопытные малыши! Ничего не выйдет! — ответила Тирания. — Вы будете отвлекать нас бесконечными «почему» да «зачем». И потом, мы же хотим сделать вам сюрприз!

Никакие уговоры не помогали, тогда ведьма просто схватила в охапку ворона, а колдун — кота. Они отнесли их в кошачью каморку.

— Можете пока немножко поспать, чтобы ночью не хотелось, — сказал Бредовред. — Иначе устанете и будете клевать носом, вместо того чтобы веселиться. Ты слышишь, котик?

— А то, поиграйте в клубок-мотокбол, так время и скоротаете, предложила Тирания. — Главное, будьте хорошими детками и не ссорьтесь больше. Когда все будет готово, мы вас позовем.

— А чтобы вы не подглядывали и не узнали заранее про сюрприз, мы вас запрем на ключ, — сказал Бредовред.

Он закрыл дверь и повернул в замке ключ. Вскоре шаги колдуна и ведьмы стихли вдалеке.

Якоб Карр взлетел на спинку старого плюшевого дивана, из подушек которого там и сям торчали пружины — Мяуро часто точил когти об этот диван.

— Так! — с горечью заговорил ворон. — Мы, значит, должны сидеть взаперти! Мы, два великих суперагента, оказались в дураках?

Мяуро прежде всего побежал к своей роскошной бархатной кроватке с пологом, но потом все же принял героическое решение — он не лег спать, несмотря на то что невероятно устал и расстроился. Ситуация была слишком серьезной: тут было не до мечтаний о мягких подушках.

— Что будем делать? — растерянно спросил он.

— Что делать? Хорошую мину будем делать, больше ничего не остается, прокаркал Якоб. — Все, крышка. Проворонили… Никак мы им не можем помешать. Я ведь всегда говорю: «С каждым днем нам становится хуже во всем…» И это правда — не даром так складно звучит. Ох, не кончится эта история добром…

— Почему ты все время это повторяешь? — недовольно спросил Мяуро.

— Такая у меня хилософия, — объяснил Якоб. — Всегда надо рассчитывать на самое худшее, но делать все, что можно, чтобы самого худшего не произошло.

— А что же мы можем сделать?

— Ничего.

Мяуро стоял перед низким столиком, на котором были расставлены блюдца со сметаной и другими вкусными вещами. Котишке стоило невероятных усилий не наброситься на еду, но он стойко выдержал искушение, потому что понимал: еда, приготовленная Бредовредом, это яд.

На некоторое время воцарилась тишина, слышен был лишь вой бури.

— Я хочу кое-что сказать тебе, котик, — заговорил наконец Якоб. — Я сыт по горло своей службой. Не хочу быть тайным агентом. Никто не вправе требовать, чтобы я продолжал эту деятельность. Хватит, с меня довольно. Это выше вороньих сил. Все кончено. Пусть обходятся без меня.

— Как, прямо сейчас? Нет, ты не можешь так поступить!

— Могу, могу. Я больше не желаю служить. Хочу снова быть простым бродягой. Я же перелетная птица! Ах, как хорошо было бы сидеть сейчас в теплом гнездышке с моей Рамоной…

Мяуро удивился:

— Рамона? Почему вдруг Района?

— Потому что она живет дальше всех остальных отсюда, — печально сказал Якоб, — а сейчас это устроило бы меня как нельзя лучше.

Через некоторое время Мяуро сказал:

— Знаешь, я тоже хотел бы сейчас странствовать где-нибудь в далеких краях, покорять сердца прекрасными песнями… Но если эти негодяи сегодня ночью погубят наш мир, то какая жизнь ждет тогда лирического певца? Да и будет ли вообще жизнь на Земле?

— Будет — не будет… — сердито закаркал Якоб. — Мы-то, мы что можем поделать? Птица и кот, паршивые, несчастные — что с нас возьмешь? Почему никто, кроме нас, даже не почешется — там, наверху, на небесах то есть? А главное, вот что хотелось бы знать: почему у злых всегда так много власти? И почему у добрых ну ничегошеньки нету, разве что резьматизма? Это несправедливо, ох как несправедливо, котик! Ну и хватит с меня. Решено — с этой минуты объявляю забастовку, вот!

Ворон спрятал голову под крыло, не желая ничего видеть и слышать.

На сей раз молчание длилось очень, очень долго, но в конце концов Якоб не выдержал выглянул из-под крыла и сказал:

— Между прочим, мог бы и возразить!

— Мне надо подумать, — ответил Мяуро. — Я хочу поразмыслить о том, что ты сказал. Со мной-то ведь все по-другому. Моя прабабушка Киса — а она была очень мудрая старая кошка — всегда говорила: если можешь чем-то восхищаться — восхищайся. А если не можешь — спи. Я хочу восхищаться и поэтому всегда стараюсь представить себе, что все кончится хорошо, и делаю все, чтобы так оно и было. Беда в том, что у меня нет столь богатого жизненного опыта и практической сметки, как у тебя. Иначе у меня давно уже родилась бы идея, и я что-нибудь придумал бы.

Ворон высунул голову из-под крыла, разинул клюв, потом захлопнул — он онемел от изумления. Ведь он только что неожиданно услышал выражение признания своих заслуг из уст прославленного артиста и отпрыска древнего рыцарского рода. За всю свою беспокойную жизнь на семи ветрах Якоб ни разу не слышал ничего подобного. Он откашлялся.

— Гм, гм. Да… Ясно по крайней мере одно: пока мы тут сидим, дело с места тоже не сдвинется. Нам надо отсюда выбраться. Вопрос в том, как. Дверь на замке. Тебе ничего не приходит в голову?

— Может, попробуем открыть окно? — Живо откликнулся Мяуро.

— Попробуй.

— А что дальше?

— Пустимся в странствия. Мне кажется, нам предстоит долгий путь.

— А куда?

— Искать помощи.

— Помощи? Ты думаешь, Высокий Совет…

— Нет. Обращаться в Высокий Совет поздно. Пока доберемся, да пока Совет решит, что делать, тут полночь как раз и настанет. Так что нет никакого резона идти в Совет.

— Кто же нам поможет?

Якоб задумчиво поскреб лапой в затылке.

— Кабы знать… Пожалуй, нас может спасти только какое-нибудь маленькое чудо. Если судьба смилостивится… Да только не стоит слишком полагаться на судьбу — мне ли этого не знать, при моем-то жизненном опыте. Но попытаться все-таки можно.

— Этого мало, — вздохнул Мяуро. — Это меня не вдохновляет.

Якоб уныло кивнул.

— Ты прав. Здесь, конечно, уютнее, чем на улице. Только… Мы вот тут сидим да идеи высиживаем, а времечко идет. Эдак ничего у нас не вылупится.

Мяуро на минуту задумался, потом одним махом вскочил на подоконник, навалился на раму и открыл окно.

По комнате вихрем закружились снежные хлопья.

— Вперед! — каркнул Якоб и вылетел из окна. Ветер подхватил его, и Якоб скрылся в темноте.

Маленький толстый котишка собрал все свое мужество и прыгнул в окно. Пролетев порядочное расстояние, он плюхнулся в сугроб и провалился с головой. Лишь с большим трудом ему удалось выбраться наверх.

— Якоб, где ты? — жалобно пропищал Мяуро.

— Сюда! — услышал он голос ворона где-то неподалеку.

Занимаясь колдовством, важно не только знать волшебные заклинания и символы, иметь нужные приспособления и своевременно выполнять необходимые действия. Важно еще и самому быть в соответствующем настроении. Внутренний настрой должен отвечать задуманному делу. И это справедливо как для злого колдовства, так и для доброго (которое тоже, конечно, существует, хоть и встречается в наши дни, по-видимому, реже, чем злое). Чтобы наколдовать что-то хорошее, надо настроиться на добрый, радостный лад. Для злого колдовства необходимо злобное и мрачное настроение. И в обоих случаях требуется определенная психологическая подготовка.

Именно психологической подготовкой и занялись колдун и ведьма.

Ярким светом сияли в лаборатории бесчисленные электрические прожекторы, куда ни глянь — всюду вспыхивали, подмигивали, искрились огоньки и лампочки.

В воздухе плавали клочья тумана — это густые клубы разноцветного дыма поднимались из множества курильниц, они плавали в воздухе, струились вдоль стен и при этом корчили всевозможные дикие рожи, на любой вкус. Рожи быстро расплывались, но в клубах дыма тут же появлялись новые.

Бредовред сидел у органа (даже орган был в лаборатории!) и, высоко вскидывая руки, ударял по клавишам. Вместо труб в этом музыкальном инструменте были кости замученных животных: самые маленькие и тонкие трубы были из куриных косточек, средние — из костей собак, тюленей и обезьян, самые большие — из костей китов и слонов.

Тетка Тирания стояла рядом и переворачивала нотные страницы. Звучала эта музыка довольно жутко — тетка и племянник на два голоса распевали хорал номер Це-ноль-два (С02) из Сатанинской псалтири:

После каждого куплета шел рефрен:

Вот такая была психологическая настройка. Не удивительно, что колдун и ведьма не хотели, чтобы кот и ворон стали ее свидетелями. Ну а в итоге Бредовред и Тирания пришли в то настроение, которое лучше всего соответствовало предстоящему делу.

— Во-первых, надо изготовить емкость для пунша, — сказал Бредовред.

Тирания удивилась:

— Изготовить? В твоем холостяцком доме не найдется что ли порядочной кастрюли?

— Дорогая тетя, — снисходительно усмехнулся Бредовред, — ты, похоже, и впрямь ничего не смыслишь в алкогольных напитках. Ни одна кастрюля на свете, даже если она сделана из цельного алмаза, не выдержит процедур, которые необходимы для приготовления пунша. Любая посудина треснет, расколется или расплавится, а может, вообще распылится, рассыпавшись на молекулы и атомы.

— Как же быть?

Колдун надменно улыбнулся.

— Ты когда-нибудь слыхала о Холодном пламени?

Тирания отрицательно покачала головой.

— Тогда смотри. Сейчас я кое-чему тебя научу, тетя Тираша.

Колдун подошел к одному из стеллажей и достал что-то вроде аэрозольного баллончика гигантских размеров. Бредовред подошел с ним к камину — зеленое пламя вдруг высоко взметнулось. Он брызнул в огонь каким-то бесцветным веществом из баллона и прочел заклинание:

Огонь перестал плясать и замер, словно обратился в лед. Казалось, в камине растет невиданное растение со жгуче-зелеными зубчатыми листьями.

Бредовред голыми руками принялся отрывать один лист за другим и скоро нарвал целую охапку. Едва был оборван последний лист, пламя снова заплясало и запрыгало в камине, как ни в чем не бывало.

Колдун разложил на столе зеленые, прозрачные как стекло листья и начал составлять из них какую-то фигуру, вроде того, как складывают головоломки. Он соединял один лист с другим, и они мгновенно сплавлялись. (В любом огне языки пламени самой диковинной формы составляют единое целое. Но формы постоянно изменяются и притом очень быстро, так что невооруженным глазом различить их не удается — вот мы ничего и не замечаем).

Таким образом, вскоре под ловкими руками колдуна появилось плоское блюдо, затем Бредовред прилепил к нему стенки, и наконец получился большой круглый сосуд наподобие аквариума. Высотой он был около метра и имел такой же диаметр. Сосуд переливался призрачным зеленым светом.

— Вот и готово, — Бредовред вытер руки полой балахона. — Порядок! Хорош, а? Как ты находишь, тетя?

— А ты уверен, что он не лопнет? Дашь стопроцентную гарантию?

— Хе-хе! Не сомневайся.

— Вельзевульчик! Как же ты это сделал? — с завистью и почтительно спросила ведьма.

— Сложные научные операции вряд ли доступны твоему пониманию, милая тетя, — ответил Бредовред. — Видишь ли, теплота и движение существуют во времени, которое течет в положительном направлении. Если брызнуть на предмет отрицательными моментами, иначе говоря, пустить в ход частицы так называемого антивремени, то положительные и отрицательные моменты взаимно уничтожатся. Огонь станет холодным и неподвижным — что нам и требовалось.

— А потрогать можно?

— Ну конечно.

Ведьма с опаской прикоснулась к поверхности зеленой чаши, затем спросила:

— Ты не мог бы научить меня этой премудрости, маленький мой?

Колдун отрицательно покачал головой:

— Секрет фирмы, тетя!

Мертвый парк, окружавший со всех сторон виллу «Ночной кошмар», был не слишком большим. Находился он в центре города. Однако едва ли кто-то из жителей близлежащих улиц когда-либо его видел — прежде всего потому, что парк был обнесен трехметровой каменной стеной.

Однако волшебники умеют создавать еще и невидимые преграды — например, преграду забвения, или преграду печали, или преграду заблуждений. Вот и Бредовред возвел вокруг своих владений, с внешней стороны каменной стены, незримый барьер из страха и ужаса. Всякий любопытный, наткнувшись на эту преграду, немедленно бросился бы наутек, а уж о том, чтобы заглянуть поверх стены, и речи быть не могло.

Лишь в одном месте в стене были ворота с заржавленной железной решеткой, но и здесь заглянуть в Мертвый парк было невозможно — вид закрывала высокая густая изгородь из черного терновника. Бредовред открывал ворота только тогда, когда выезжал на своем магомобиле. Но поездки он совершал редко.

Когда-то в Мертвом парке, который в те времена, кстати, не назывался Мертвым, росли прекрасные высокие деревья и пышные кусты. Но теперь все они стояли голыми — и не только потому, что на дворе была зима. В течение многих десятков лет колдун производил над растениями жуткие научные опыты. Он воздействовал на их рост и развитие, не давал им размножаться, выцеживал их жизненные соки и в конце концов замучил все растения до смерти. Теперь в Мертвом парке деревья, словно в предсмертной мольбе, тянули к небу сухие изувеченные ветви, но никто не мог услышать их безмолвной жалобы. Птиц в Мертвом парке давно уже не было ни зимой, ни летом.

Маленький толстый котишка брел, по брюхо увязая в снегу, ворон то скакал по сугробам, то пытался взлететь, но жестокий ветер швырял его назад. Кот и ворон шли молча — они берегли силы, ведь путь был ох какой нелегкий…

Высокая каменная стена была пустяковой преградой для Якоба, другое дело — для Мяуро. Но котишка вспомнил, что в стене есть ворота — через них он когда-то проник во владения колдуна. Кот и ворон шмыгнули сквозь завитушки железной решетки.

Незримый барьер из страха также не был для них преградой, ведь колдун соорудил его специально как защиту от людей и сделал его из человеческого страха перед призраками, фокус заключался в том, что даже самый отъявленный скептик, очутившись в зоне барьера, внезапно начинал верить в существование призраков и с перепугу сломя голову бросался прочь.

Большинство животных, как и люди, боятся привидений. Но кошки и вороны боятся их меньше, чем другие птицы и звери.

— Скажи, Якоб, — тихо заговорил Мяуро, — ты веришь в привидения?

— Конечно.

— А ты видел когда-нибудь привидение?

— Сам не видел, но все мои родичи в былые времена вечно кружили над виселицами, на которых болтались повешенные. А еще мои предки гнездились на крышах замков, где водятся привидения. В тех замках призраков было хоть пруд пруди. Но мои родичи никогда с ними не ссорились. По крайней мере я о таком не слыхал. Наоборот, с иными привидениями они были добрыми друзьями.

— Вот-вот, мои предки тоже водили дружбу с призраками, — расхрабрившись, сказал Мяуро.

Они одолели незримый барьер и очутились на городской улице.

Окна высоких домов светились по-праздничному, люди готовились к веселой встрече Нового года. По мостовой лишь изредка проезжали автомобили, прохожих почти не было видно, а тот, кто встречался, шел быстро, надвинув шапку на лоб, спешил поскорей добраться домой.

Никто в целом городе не чуял беды, никто не знал, что затеяли колдун и ведьма на вилле «Ночной кошмар». И никто не обращал внимания на маленького толстого кота и облезлого ворона, которые пустились в путь и шли ради спасения мира навстречу неведомым опасностям.

Поначалу кот и ворон подумывали, не будет ли самым простым обратиться к первому встречному на улице. Но они скоро отказались от этой мысли. Во-первых, едва ли обыкновенный человек поймет их мяуканье и карканье. (Он, пожалуй, еще заберет их домой да посадит в клетку!). Во-вторых, оба понимали, что зверю или птице почти не приходится рассчитывать на успех, если они просят помощи у людей. Это было проверено уже тысячу раз. Даже когда в интересах самих людей было бы прислушаться к голосу живых тварей, призывавших на помощь, люди оставались глухими. Они не раз видели кровавые и горькие слезы животных, но все равно обращались с ними ничуть не лучше, чем обычно.

Нет, нельзя было надеяться на скорую и решительную помощь людей. Но если так — кто поможет? Якоб и Мяуро этого не знали. Они просто брели все дальше и дальше. По улице, где снег был убран, идти было легче, и все-таки кот и ворон продвигались вперед очень медленно — из-за сильного ветра, который дул им навстречу. Впрочем, если не знаешь, куда идти, то не слишком торопишься.

Они довольно долго брели молча, затем Мяуро заговорил:

— Якоб, может быть, настали последние часы моей жизни. И потому я непременно должен сказать тебе одну вещь. Я никогда не поверил бы, если бы раньше мне кто-то сказал, что я подружусь с птицей, да еще с вороном. Но теперь я горжусь тем, что у меня есть такой умный и многоопытный друг, как ты. Говорю совершенно искреннее — я восхищаюсь тобой.

Ворон смущенно покашлял, потом грубовато — от смущения — сказал:

— Я тоже думать не думал, что у меня однажды вдруг заведется верный приятель, да не какой-нибудь, а знаменитый певец и благородный аристократ. Я не умею складно говорить про всякое такое. Хорошим манерам и красивым словам меня вообще никто не учил. Я, знаешь ли, самый простецкий бродяга, нынче здесь, завтра — там, вот так и перебиваюсь. Я не такой образованный, как ты. Гнездо наше, где я вылупился на свет из вороньего яйца, было самое обыкновенное, да еще и от ветра покосившееся. Родители мои были из простого воронья — самые обыкновенные вороны. И никто меня особенно не жаловал. Да и сам-то себя я не высоко ценил. А уж музыкальности у меня в помине нет. Я никогда не учился петь красивые песни. А по-моему, это здорово, когда кто-то умеет красиво петь.

— Ах, Якоб! — воскликнул котишка, с трудом сохраняя невозмутимый вид, чтобы ворон не заметил, что он едва не плачет. — Вообще-то я вовсе не отпрыск древнего рыцарского рода. И мои предки никогда не жили в Неаполе. Честно говоря, я даже не знаю толком, где этот Неаполь находится. И зовут меня вовсе не Мяуро ди Мурро. Я это имя выдумал. На самом деле меня зовут Мориц, без всяких «ди». Ты-то хоть знаешь, кто были твои родители, а я даже этого не знаю, потому что я вырос в сыром подвале с бездомными одичавшими котами. Нам котятам, заменяли мать разные чужие кошки, кто хотел, тот с нами и возился. Я был самым маленьким из котят, другие всегда меня отпихивали, когда делили еду. Вот я и не вырос, зато аппетит у меня с тех пор, как у кота-великана. И знаменитым лирическим певцом я никогда в жизни не был. У меня никогда не было певческого голоса.

На минуту воцарилось молчание. Потом Якоб задумчиво спросил:

— Зачем же ты все это сочинял? Котишка долго думал, прежде чем ответить:

— Сам не знаю. Понимаешь, я всю жизнь об этом мечтал. Очень уж хотелось стать знаменитым артистом — стройным, элегантным, с белой шелковистой шерсткой… И с чудесным голосом. Стать тем, кого все любят, кем восхищаются.

— Гм…

— Это была всего лишь мечта, — продолжал Мориц. — Вообще-то я с самого начала понимал, что она не сбудется. И как раз поэтому я вел себя так, будто это не ложь, а правда. Как ты думаешь, очень тяжкий грех я совершил?

— Почем я знаю! — каркнул ворон. — Грех и прочие разные там благочестивые штучки — тут я ничего не смыслю.

— Ну а ты-то на меня, наверное, обиделся?

— Обиделся? Вот уж чепуха! Маленько ты чокнутый, факт. Но это не беда. Все равно ты — отличный парень. — И ворон обнял крылом своего друга. — Если пораскинуть мозгами, — снова заговорил он, — то имя Мориц, по-моему, не такое уж плохое. Даже наоборот.

— Ах, я другое имел в виду. Я же лгал тебе, что я знаменитый певец.

— Лгал? Как знать, — глубокомысленно сказал Якоб. — Я уже не раз убеждался, что выдумки однажды вдруг становятся правдой. Перестают, понимаешь, быть выдумками.

Мориц довольно неуверенно искоса поглядел на ворона. Он не вполне понял, что тот хотел сказать, и спросил:

— Ты думаешь, когда-нибудь я еще стану певцом?

— Если будем живы, — вздохнул Якоб.

— Я однажды говорил тебе о моей прабабушке Кисе. Этой старой мудрой кошке были ведомы многие тайны. Она тоже жила в нашем подвале. Сейчас она обитает на небесах у Всемогущего Котищи, как и все наши подвальные кошки, кроме меня. Незадолго до своей кончины бабушка Киса сказала мне: «Мориц, если ты действительно хочешь стать великим артистом, ты должен познать все высоты жизни и всю ее низость. Ибо покорять сердца своим искусством дано лишь тому, кто познал все» — вот что она сказала… Ты понимаешь, что она имела в виду?

— Ну, с низостью жизни ты, пожалуй, знаком недурно, — сухо ответил Якоб.

Котишка обрадовался:

— Ты так считаешь?

— Не сомневайся, ниже не скатишься — просто некуда, котик. Дело за пустяком — возвыситься до высот.

И они побрели дальше.

В самом конце длинной улицы в темном ночном небе высилась колокольня большого собора.

Тем временем работа в лаборатории кипела вовсю.

Прежде всего, колдун и ведьма должны были отыскать различные вещества, необходимые для приготовления катастрофанархисториязвандалкогорючего кунштюк-пунша. Пергаментный свиток был развернут и лежал на полу. Чтобы свиток не скручивался, его концы были прижаты стопками книг.

Бредовред и Тирания еще раз внимательно прочли инструкцию по применению колдовского зелья, которая была написана в самом верху свитка. Затем они принялись изучать рецепт. Оба низко склонились над пергаментом и расшифровывали письмена.

Не будь они волшебником и ведьмой, эта задача оказалась бы неразрешимой. Ведь рецепт был написан необычайно сложным хитроумным шифром, который назывался инфернальным кодом. Но колдун и ведьма в совершенстве владели техникой дешифровки этого кода. Так что им не слишком трудно было разобраться в рецепте и узнать, какие ингредиенты необходимы для приготовления пунша.

В расшифрованном виде этот рецепт начинался так:

Как всякий профессионал, хим-колдун Бредовред располагал изрядным запасом указанных в рецепте ингредиентов. Он взял по стакану всего, что было нужно, смешал все в миксере, проварил на огне. Затем Тирания прочла вслух следующие строфы рецепта:

Что такое «живые деньги» и как ими можно разжиться, бизнес-ведьма, конечно, знала. Спустя недолгое время она уже нахватала нужное количество резвых и шустрых живых денег. Лаборатория озарилась желтоватым светом, который сразу погас, когда Бредовред запустил живые деньги в чашу с Первичной адской смесью. Теперь там, в чаше из Холодного пламени, плескалась черная, как ночь, жидкость, там и сям в ней вспыхивали молнии, они сверкали на поверхности блестящими золотыми змейками и тут же гасли.

Третья строфа рецепта была такой:

Выполнить это требование оказалось значительно сложнее — ведь злые волшебники и ведьмы, как уже говорилось, плакать не умеют, даже притворными слезами. Однако Бредовред не растерялся.

Он вспомнил, что в подвале его виллы хранится несколько бутылей крокодиловых слез многолетней выдержки, а значит, необычайно крепких. Когда-то колдун получил их в подарок от главы одного государства. Этот человек был из числа особо привилегированных клиентов Вельзевула Бредовреда. Итак, колдун принес из подземелья бутылки, их было семь, и вылил содержимое в чашу с черной жижей, потом все хорошенько размешал, и тут варево снова стало менять свой цвет — оно постепенно светлело и вот сделалось красным, как кровь.

Парочка дружно трудилась — то Бредовред находил нужное решение, то ведьма подсказывала, что надо сделать. Обоих вдохновляла ненависть, злодеи трудились не покладая рук и в полном согласии, словно всю жизнь работали вместе.

Только один раз они повздорили. Они дошли до такого места в рецепте, где было сказано следующее:

«Температура цвета» ни ведьму, ни колдуна ничуть не смутила, тут у них вопросов не возникло. Разногласия появились насчет того, чей любимый цвет следует использовать. Тирания требовала, чтобы был взят ее любимый цвет, потому что ей принадлежала половина пергаментного свитка, на которой была написана эта часть рецепта. Но Бредовред уперся — дескать, надо взять его любимый цвет, потому что эксперимент проводится в его, Бредовреда, лаборатории. Наверное, они спорили бы долго, но к радости обоих вскоре выяснилось, что сернисто-желтый и ядовито-зеленый имеют одинаковую температуру. Так что проблема разрешилась сама собой.

Вероятно, никто не ожидает найти в этой книге длинный перечень всех приправ и веществ, необходимых для приготовления катастрофа-нархисториязвандалкогорючего кунштюк-пунша. И действительно, мы его не приводим — по двум причинам. Во-первых, этот перечень сделал бы нашу историю невозможно длинной (как-никак пергаментный свиток был пятиметровой длины!). А во-вторых, никогда нельзя предугадать, в чьи руки попадет наша книга. Нельзя вводить кого бы то ни было во искушение — читатель, чего доброго, вздумает и сам сварить дьявольский пунш! На свете и без того слишком много людей, подобных ведьме Тирании и колдуну Бредовреду. Поэтому мы просим наших умных читателей с пониманием отнестись к тому, что здесь не сообщаются важнейшие сведения о приготовлении адского напитка.

Якоб и Мориц сидели у подножия соборной колокольни, которая вздымалась в ночное небо, словно гигантская скала со множеством зубчатых уступов. Кот и ворон задрали головыи довольно долгое время молча глядели вверх. Потом ворон откашлялся и заговорил:

— Когда-то давно там, наверху, жила одна совушка-монахиня. Моя знакомая. Звали ее Угу-угу-угуста. Очень приятная старая дама. Конечно, взгляды у нее были довольно дурацкие — насчет нашего мира и Бога. Ей, понимаешь ли, нравилось одиночество, из дому она вылетала только по ночам. Но Угу-угу-угуста знала массу полезных вещей. Если б она тут еще жила, мы могли бы спросить у нее совета.

— А где же она? — спросил кот.

— Э, поди знай… Сменила квартиру. Она не переносила городской смог и вообще всегда была малость привередлива. А может, ее и на свете-то давно нет.

— Жаль, — вздохнул Мориц. И после небольшой паузы сказал: — Возможно, ей мешал колокольный звон. Думаю, там наверху он невыносим.

— Вряд ли, — усомнился Якоб. — Сов колокольный звон ничуть не беспокоит. — И он снова задумчиво повторил: — Колокольный звон… Погоди, погоди! Колокольный звон?..

И вдруг Якоб подскочил и заорал во все горло: Ура! Нашел!

— Что такое? — перепугался Мориц.

— Да ничего, — Якоб снова упал духом и печально развел крыльями. — Не годится. Ничего не получится. Не стоит и говорить.

— Да что не получится? Скажи, скажи!

— Ах, да просто у меня вроде как родилась идея.

— Какая идея? Скажи, какая?

— Да вот, я подумал, что можно как-то так устроить, чтобы колокола зазвонили не в полночь, а раньше. Прямо сейчас, понимаешь?

Ведь как только зазвонит церковный колокол, сатанинский пунш перестанет исполнять желания шиворот-навыворот. Те двое так сказали. Помнишь? Достаточно самого первого тихого удара колокола в новогоднюю полночь. И тогда все их фальшивые пожелания исполнятся не наоборот, а по-настоящему, то есть получатся не злые, а добрые дела. Вот о чем я подумал.

Котишка молча уставился на ворона. Не одна минута прошла, прежде чем он понял, о чем речь, и тут глаза у Морица загорелись.

— Якоб, — сказал он почтительно, — дружище Якоб! По-моему, ты просто гений. Ты нашел спасение. И это меня вдохновляет!

— Эх, кабы нашел… — вздохнул ворон. — Но выйти-то ничего не выйдет у нас.

— Почему не выйдет?

— Да потому! Кто ударит в колокол?

— Кто? Конечно, ты. Полетишь туда на колокольню и зазвонишь. Это же чепуха, детская забава.

Хо-хо! Ничего себе, детская забава! Вот так сказанул! Может, это и забава, но для детей великанов. Ты когда-нибудь видел вблизи церковные колокола, дорогой мой герой?

— Нет.

То-то же. Они громадные, тяжеленные. Как грузовик. Уж не думаешь ли ты, что ворон среднего роста может раскачать грузовик? Да еще ворон, который страдает резьматизмой…

— А разве не бывает колоколов поменьше? Все равно ведь, большой колокол зазвонит или маленький.

— Послушай меня, Мориц. Даже самый маленький церковный колокол величиной — как винная бочка.

— Якоб, а давай попробуем вместе. Вдвоем мы непременно раскачаем колокол. Вперед! Ну, что ты сидишь?

— Куда ты собрался, дурень?

— Туда, на башню. Заберемся наверх, колокола ведь там. Если мы вдвоем изо всей силы дернем за веревку, колокол, наверное, качнется.

Охваченный вдохновением и жаждой подвигов, Мориц вскочил и бросился искать дверь, через которую можно было бы проникнуть внутрь и забраться на колокольню. Якоб, ворча и бранясь, полетел за ним. На лету он пытался растолковать котишке, что в наше время уже нет звонарей, что в колокола нигде уже не звонят просто так вручную, что все они приводятся в движение электрическими двигателями, а двигатели включаются простым нажатием кнопки.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Мориц. — Значит, нам только и надо-то — кнопку отыскать.

Но радовался он напрасно. Единственная дверь башни оказалась запертой. Котишка повис на массивной дверной ручке — бесполезно, дверь на открылась.

— Ага, что я говорил? — сказал Якоб. — Учти, котик, уж если что-то не получается, значит, так тому и быть.

— Нет, получится! — с отчаянной решимостью воскликнул кот и посмотрел наверх. — В дверь не войти — пускай! Заберемся наверх по стене.

— То есть как — по стене? — в ужасе закаркал Якоб. — Ты что, спятил? Лезть по стене при таком ветре? Нет, ты и вправду рехнулся, приятель!

— А у тебя есть что ли другие идеи?

— У меня есть только одна идея — что твоя идея выеденного яйца не стоит. Глупость, чепуха — твоя идея. И не надейся, что я соглашусь в этом участвовать.

Значит, придется все делать самому, — сказал Мориц.

Огромная чаша из Холодного пламени наполнилась меж тем до краев. Жидкость в ней была теперь фиолетового цвета. Это варево представляло собой смесь самых диковинных веществ, но нужно было сделать еще очень многое, чтобы она стала волшебным напитком. Прежде всего, смесь следовало подвергнуть магизации, то есть проделать с ней целую серию различных процедур, в результате которых варево обретало поистине волшебную, таинственную и страшную силу. Именно магизация являлась во всей работе колдуна и ведьмы научной работой в истинном смысле слова. И тут руководил хим-колдун. Бизнес-ведьма годилась разве что в ассистентки.

Пергаментный свиток содержал наставление о том, как проводить магизацию. Оно было написано на профессиональном лабораторном жаргоне хим-колдунов. Даже Тирания с трудом понимала этот язык. Наставление звучало так:

И так далее, и так далее, все в таком же роде.

Бредовред запустил все магические компьютеры, подключенные к адскому информационно-вычислительному центру, ввел в них информацию. Машины заработали на всю катушку — если можно так сказать об электронной технике. Поднялся писк, треск, жужжание, гул, компьютеры мигали, урчали и выплевывали формулы и диаграммы. Просмотрев их, колдун узнал, что делать дальше с жидкостью в чаше.

Надо было, например, создать антигравитационное поле, чтобы возникла полная невесомость. Только в условиях невесомости можно было извлечь варево из сосуда, что Бредовред и сделал. Жидкость, с легка подрагивая, повисла в воздухе в виде большого шара. Теперь Бредовред смог обстрелять шар зарядами монстро-частиц. Пока варево находилось в сосуде, это было невозможно, Холодное пламя не пропускало монстро-частицы.

Следует заметить, что во время этой операции невесомыми стали и сам Бредовред и его тетка. Невесомость страшно осложнила работу. Колдун висел в воздухе вниз головой, а Тирания барахталась под потолком и вертелась вокруг собственной оси, как веретено. Обстреляв шар монстро-частицами, Бредовред кое-как добрался по воздуху вплавь до генератора антигравитации и отключил машину. И тогда шар грузно плюхнулся в свою чашу, а тетка и племянник приземлились на пол, крепко стукнувшись задами.

Впрочем, подобного рода неприятные случайности почти неизбежны во время столь опасных экспериментов, рвение колдуна и ведьмы от этого ничуть не уменьшилось.

Однако немного позже все-таки произошло нечто непредвиденное. Даже привычные ко всяким неожиданностям колдун и ведьма натерпелись страху. Жидкость в чаше вдруг ожила!

В природе существуют живые организмы, которые называются амебами. Они крошечные, увидеть их можно только в микроскоп. А тут все содержимое стеклянной чаши вдруг превратилось в гигантскую амебу. Она перевалила через край чаши и распласталась на полу, словно здоровенная лужа желатина. И поползла. Тетка с племянником в страхе попятились, потом бросились в разные стороны. А гигантская амеба разделилась на две, одна поползла за колдуном, другая — за ведьмой. Никакого сомнения — чудовища хотели их съесть. Лишь с большим трудом Бредовред и Тирания хитростью заманили амеб обратно в чашу. Там чудища жадно набросились друг на друга. А сожрав друг друга, они тут же снова превратились в жидкость. Опасность миновала.

Наконец, процесс магизации был завершен. Теперь вещество в сосуде сверкало и переливалось, как ртуть. Благодаря магизации оно могло вобрать в себя любую волшебную силу и обрести таинственную способность выполнять любые желания.

Мориц вспрыгнул на небольшой козырек над боковым входом колокольни, оттуда перескочил на навес над главным порталом, затем вскарабкался на маленькую островерхую башенку, всю в причудливых выступах и зубцах. С ее верхушки он смело прыгнул на карниз, который находился еще выше. С карниза Мориц чуть было не сорвался, потому что там под слоем снега таился лед, однако котишке все же удалось удержаться.

Ворон взлетел на карниз и хрипло закаркал.

— Ну все, хватит! Немедленно спускайся. Ты слышишь или нет? Только кости себе переломаешь. Ты слишком жирный, и вообще, у тебя нет данных для таких кунштюков.

Но кот полез еще выше.

— У-ух! — Якоб разозлился не на шутку. — Клюв мой — враг мой! Чтоб он отсох! И чего я тогда не промолчал? Пускай бы все перья у меня повылезли, да только чтоб ничего я не сказал!.. Да что ж это такое, или в твоей дурьей кошачьей башке и впрямь мозгов нет? Говорят тебе — пустое это дело. Колокола там, наверху, слишком тяжелые. Ничего не выйдет, даже если мы вдвоем на них навалимся.

— А вот это мы еще посмотрим! — с непреклонной решимостью крикнул в ответ Мориц.

Он лез все выше и выше. И чем выше он забирался, тем беспощаднее хлестала его метель.

Забравшись на выступ над большим круглым окном, которое находилось над центральным порталом колокольни, Мориц вдруг почувствовал, что силы ему изменили. Все завертелось у него в голове. Он ведь и вообще-то был никудышным спортсменом, а вдобавок сказывалось то, что он долго сидел в баке с ядовитыми отходами.

Мориц перепрыгнул на водосточный желоб с лепным украшением в виде головы ухмыляющегося черта с торчащими острыми ушами. И тут котишка заскользил вниз — не очень быстро, но неудержимо. Он непременно сорвался бы и упал — а даже для бывалого кота падение с такой огромной высоты означало верную смерть. К счастью, Якоб вовремя подоспел на помощь. В последний момент он схватил котишку за хвост.

Морица трясло, он с трудом перевел дух и прижался к стене, чтобы укрыться от ледяного ветра. От холода лапы у него совсем закоченели.

Ворон уселся рядом с ним на водосточный желоб.

— Так. Ну, все, шутки в сторону. Последний раз тебе говорю: даже если ты все-таки заберешься на самый верх, ничего у тебя не получится. Да пошевели ты хоть раз в жизни мозгами, дуралей! Предположим, мы с тобой ухитримся сделать так, что колокол зазвонит. Да только гиблое это дело, ничего не выйдет, в сотый раз тебе говорю. Ну а дальше что? Ведь твой маэстро и моя мадама тоже услышат звон. И мигом смекнут, что колдовское зелье больше не исполняет желания шиворот-навыворот. И что тогда? Им же все равно! Они же всю эту возню с липовыми желаниями затеяли, чтобы нас одурачить. Но раз мы не присутствуем при их колдовстве, значит, им не надо никого морочить. Они просто начнут желать всему миру всяческих зол, и их искренние страшные пожелания исполнятся с буквальной точностью. И незачем им что-то такое выдумывать да мучиться, раз мы здесь и не можем им помешать. Или ты воображаешь, что сможешь спуститься вниз с этой верхотуры, пробежать всю дорогу до виллы твоего маэстры и все-таки не опоздать на их новогодний праздничек? Интересно, как это тебе удастся? Хочешь знать, что с тобой будет? Крышка тебе будет — вот что! Окочуришься как последний дурак, а чего ради? Пропадешь ни за грош.

Но Мориц не слушал. Голос ворона доносился к нему словно из дальней дали, котишка чувствовал себя совсем больным и несчастным, ему было не уследить за стремительным полетом мысли Якоба, да еще такой сложной. Он думал только об одном: до вершины оставалось ровно такое же расстояние, как до земли. И Мориц должен подняться наверх — так он решил. Разумно это решение или нет — для него не имело значения. Усы у Морица заледенели, глазенки слезились от резкого ветра, но кот снова начал карабкаться по стене.

— Эй! — обиженно крикнул Якоб. — Я тебе больше не напарник, слышишь? Хочешь погибнуть — ну и погибай! Но один! А мне геройства не надо. У меня и так резьматизма. И твоим упрямством я сыт по горло! Я сматываюсь, понял? Все, я слинял, меня тут нет! Приветик! Чао! Покеда! Адье, дорогой коллега!

И в эту минуту он увидел, что котишка повис и болтается в воздухе, уцепившись за водосточный желоб передними лапами. Якоб подлетел к нему, ухватил клювом за шкирку и из последних сил втащил на желоб.

Чтоб из меня чучело сделали! — сердито прокаркал он. — Уронили меня, видно, в детстве, то есть яйцо уронили, которым я тогда был. Вот с тех пор, видать, непорядок с головой, ясное дело.

Но тут ворон почувствовал, что окончательно выбился из сил. Пребывание в мусорном баке и для него не прошло даром. Якобу стало худо, хоть плачь.

— Все, дальше не полечу, каркнул он. — Буду сидеть тут и точка. По мне, пускай лучше мир гибнет. А я больше не могу. Если взлечу, так аккурат ухну вниз камнем, ясное дело… — Он посмотрел вниз. Далеко-далеко внизу мерцали огоньки — там лежал город.

Началась новая фаза колдовского эксперимента, и теперь руководство взяла на себя Тирания. Дело в том, что инструкция, следуя которой надо было придать пуншу волшебную силу, была составлена на ведьмовском жаргоне. Это был довольно замысловатый язык. Он состоял из слов самого обыкновенного человеческого языка, но использовались эти слова совершенно по-дурацки. Каждое слово означало совсем не то, что оно означает в нормальном языке. Например, «мальчик» значит «глобус», «девочка» — «бочка», «гулять» — «лопнуть», «сад» это «чемодан», «смотреть» значит «щипать», «собака» значит «кусок», «рыжий» значит «шустрый». Вот и выходит, что предложение: «Мальчик и девочка гуляли в саду и увидели там рыжую собаку» надо понимать так: «Глобус и бочка лопнули в чемодане и ущипнули шустрый кусок».

Тирания владела ведьмовским жаргоном в совершенстве. Для тех, кто по-ведьмовски не понимал, рецепт пунша выглядел абсолютной абракадаброй:

На самом деле инструкция была в пять раз длиннее, но в качестве образчика нам с вами хватит и небольшого отрывка.

Тирания сделала перевод с ведьмовского. Затем все огни в лаборатории были погашены и в полном мраке тетка и племянник пустились колдовать наперегонки, стараясь перещеголять друг друга. Словно в дурном сне, из мракаявлялись фантастические видения, они то набрасывались друг на друга, то шли в атаку, то отступали и наконец исчезали, а на смену являлись все новые и новые.

Вот завертелись в воздухе огненные смерчи, они кружились, рассыпали искры и вдруг выросли в огромные столбы пламени, потом уменьшились до размеров светлячка, и тут их склевал чей-то клюв, хотя никакой птицы не было видно. Надвинулась серая туча, из которой свешивался, уцепившись хвостом, скелет собаки. Вдруг собачьи кости превратились в огненных змей — они сплелись в клубок и покатились по полу. Оскалил зубы и страшно заржал лошадиный череп с пустыми глазницами. Крысы с человечьими головами пустились плясать и водить хоровод вокруг чаши с пуншем. Громадный синий клоп, на спину которого уселась верхом ведьма, бросился бежать наперегонки с огромным желтым скорпионом, которого оседлал колдун. С потолка дождем посыпались розовые пиявки, и тут появилось гигантское, высотой с человека черное яйцо, оно треснуло, на пол высыпало множество маленьких черных рук, — пятерни забегали по лаборатории, как пауки. Показались песочные часы, в которых песок бежал не вниз, а вверх. В черном мраке проплыла огненная рыбина. Крохотный робот на трехколесном велосипеде поразил копьем каменного голубя, и тот рассыпался в прах. Бритоголовый гигант с торчащими голыми ребрами сжимался, как гармошка, и снова вытягивался во весь свой огромный рост…

Этому не было конца — видения все быстрее сменяли друг друга, и все они исчезали, нырнув в чашу с волшебным пуншем, и всякий раз ее содержимое вскипало и шумно бурлило, словно в него погружали раскаленное железо.

Но вот видения промчались в последнем бешеном вихре, и прогремел взрыв — кунштюк-пунш в чаше из Холодного пламени вспыхнул желтым огнем.

Бредовред включил электрическое освещение. В результате столь тяжких трудов они с Тиранией вконец вымотались. Нужно было подкрепиться — принять особые волшебные таблетки, чтобы выдержать последнюю и самую трудную процедуру. Но они не могли позволить себе роскошь — сделать перерыв для отдыха. Ведь время мчалось неумолимо.

Четвертая, последняя фаза, была совершенно особенной. Ее нельзя было произвести в нашем мире, то есть там, где существует то, что зовется временем и пространством. Колдун и ведьма должны были перенестись в четырехмерное пространство. А инструкция по перемещению была написана на трансгалактическом языке, который абсолютно непереводим, потому что выражает понятия и процессы, существующие только в четырехмерном пространстве, — в нашем мире их просто нет.

Эта последняя, невероятно трудная работа была необходима, чтобы придать пуншу способность делать все наоборот, выполнять все желания шиворот-навыворот, а не в прямом смысле.

Инструкция гласила:

Сначала ни Бредовред, ни Тирания не знали, как расшифровать эту инструкцию. Но они знали, что и читать, и говорить на трансгалактическом можно, лишь находясь в четырехмерном пространстве. Так что выхода не было — колдун и ведьма отправились в четырехмерное пространство.

А оно существует не где-то далеко, а прямо тут, в том месте, где мы находимся. Просто мы его не воспринимаем — ведь наши глаза устроены с расчетом на трехмерное пространство.

Тирания, будь она одна, ничего не придумала бы, но ее племяннику был известен способ перемещения из трехмерного пространства в четырехмерное.

Он извлек откуда-то медицинский шприц и маленький причудливой формы пузырек, в котором булькала бесцветная жидкость. «Люциферский Сатанинский Допинг» было написано на этикетке.

— Вот это нужно ввести в кровь, — сказал Бредовред.

Тирания кивнула:

— Наконец-то я вижу, мое золотко, что не напрасно платила денежки за твое обучение. А ты испытал на себе действие этого вещества?

— Да, тетя, было такое. Пару раз. Я, знаешь ли, совершал с его помощью небольшие такие путешествия… Отчасти с исследовательской целью, ну и ради удовольствия.

— Тогда — в путь!

— Погоди, тетя. Я должен предупредить тебя, что это путешествие небезопасное. Очень важно правильно рассчитать дозу.

— Что ты хочешь сказать?

Бредовред усмехнулся так, что ведьме сделалось очень, очень не по себе.

— Я хочу сказать, милая тетя Тираша, что мы с тобой можем очутиться неизвестно где. Если доза будет хоть чуточку меньше, чем надо, ты, тетя, провалишься в двухмерное пространство. А там ты станешь совершенно плоской, как кинокадр. Задней стороны — и той у тебя не будет, один перед останется, вот какой ты сделаешься плоской. А главное, без посторонней помощи ты не сможешь вернуться обратно. И придется тебе навсегда — понимаешь? — навечно остаться двухмерной плоской картинкой, бедная ты моя старушенция. Если же доза окажется слишком большой, ты улетишь в пятимерное или шестимерное пространство. А там, в пяти и шести измерениях, творятся такие диковинные вещи… Ты и сама-то забудешь, из каких частей когда-то состояла. Вот и вернешься обратно не вся, а только частично. Или обретешь новый облик — твои части могут сложиться по-новому, кто его знает, как… Да и вернешься ли вообще?

В течение нескольких минут колдун и ведьма молча глядели друг на друга.

Тирания знала, что до поры до времени племянник нуждается в ее помощи. Пока катастро-фанархисториязвандалкогорючий кунштюк-пунш не готов, Бредовред у без помощи тетки было не обойтись. И Бредовред знал, что она это знает.

Оба усмехнулись одинаковой зловещей усмешкой.

— Хорошо, — с расстановкой заговорила Тирания. — Уверена, ты сделаешь все стопроцентно правильно. Я целиком и полностью полагаюсь на твое себялюбие, золотко.

Бредовред наполнил шприц бесцветной жидкостью. Они с теткой отвернули рукава на левой руке. Бредовред тщательно отмерил количество препарата и сделал инъекции — сперва тетке, затем себе.

И вот их очертания задрожали, начали расплываться, вытягиваться в длину и в ширину, еще миг — и колдун с ведьмой исчезли. И в этот же миг в чаше из Холодного пламени начали твориться поразительные вещи…

— Ты говоришь, я гений? — вдруг заговорил Якоб. — Охо-хо, хорош гений, ничего не скажешь! Так бы и ощипал себя всего за эту дурацкую гениальную идею. Никогда в жизни не буду больше размышлять — клянусь! Не сдержу слова — значит, не взлететь мне в небо до конца моих дней. Одни неприятности от размышлений, честное слово.

Но Мориц не слышал — он залез еще выше и сидел теперь под самой крышей колокольни. Крыша была крутая, почти отвесная.

— А ведь и вправду заберется, — сказал Якоб. — Ох, чтоб мне перелинять, ведь заберется, вот головорез!

Якоб собрал последние силенки и полетел вслед за котом, однако из-за темноты нигде его не увидел. Ворон сел на каменную голову трубящего в трубу ангела-глашатая Страшного суда и огляделся по сторонам.

— Мориц! Мориц, где ты? — закричал он. Ответа не последовало.

И Якоб в отчаянии прокричал в темноту:

— Эй, ты, рыцарь! Даже если ты в самом деле залезешь наверх! Эй! Даже если мы оба туда заберемся и раскачаем колокол — слышишь? Да только ничего не выйдет, так и знай! Так вот, в этом нет смысла! Потому что мы ведь поднимем трезвон теперь! И это будет не новогодний трезвон! А просто звон, обычный звон, вот и все! Ведь дело не в колоколах! Ведь надо, чтоб они зазвонили ровно в полночь!

Ни звука не раздавалось в ответ, лишь ветер свистел и завывал над каменными статуями. Якоб покрепче вцепился когтями в голову ангела с трубой и закричал что было мочи:

— Котик! Котик! Ты жив? Ты здесь или уже сверзился?

На долю секунды ему померещилось, будто где-то в вышине послышалось слабое жалобное мяуканье. Якоб полетел наугад в темноте, то и дело кувыркаясь в воздухе под порывами ледяного ветра.

Поразительно: Мориц в самом деле, сам не зная как, добрался до стрельчатого окна на самом верху и через него проник внутрь колокольни. Якоб тоже влетел в окно. В этот момент котишка потерял сознание и кубарем покатился вниз. Но, к счастью, вниз лететь было недалеко. Он упал на деревянный пол звонницы и остался лежать без движения, словно маленький клочок пестрого меха.

Якоб подлетел к нему и легонько тюкнул клювом. Но котишка даже не шевельнулся.

— Мориц! Ты умер?

Не получив ответа, Якоб печально понурился. И вдруг вздрогнул.

— Не могу не признать, котик, — тихо и торжественно сказал он, — хоть и не отличался ты великим умом, но героем ты был. Предки-артистократы могли бы гордиться тобой. Если бы у тебя были такие предки.

Но тут у Якоба потемнело в глазах, и он повалился навзничь рядом с котишкой. Ветер свистел над колокольней, заметал в окно снег, и снегом все больше заносило кота и ворона.

Под почерневшими от времени деревянными брусьями совсем близко — рукой подать — висели огромные темные колокола. Они молчали в ожидании полуночи, когда им предстояло величественным звоном торжественно встретить Новый год.

С бешеной скоростью, как в центрифуге, вращался в чаше из Холодного пламени волшебный пунш — там, словно сбесившаяся золотая рыбка в аквариуме, металась, рассыпая яркие искры, сверкающая хвостатая комета.

Бредовред и Тирания уже вернулись из четырехмерного пространства и теперь, вконец измочаленные, бессильно развалились в креслах. Больше всего на свете им хотелось просто посидеть хоть несколько минут без дела, хоть чуть-чуть передохнуть, но как раз этого они не могли себе позволить — это подвергло бы их жизнь величайшей опасности.

Оба сидели, уставившись на чашу с пуншем.

Напиток в принципе был готов. Никаких процедур теперь не требовалось, все было сделано точно по рецепту, однако в те несколько минут, которые оставались до начала колдовского сатанинского эксперимента, колдун и ведьма должны были одолеть еще одно трудное препятствие. И оно, похоже, было самым коварным. Задача состояла в том, чтобы не делать, вот именно — не делать определенных вещей.

Согласно самой последней инструкции пергаментного свитка, теперь следовало просто-напросто дождаться, пока волнение в чаше само собой не успокоится и вся муть не растворится без осадка. А до этого момента колдун и ведьма ни в коем случае не должны были задавать никаких вопросов, даже мысленно. Ведь всякий вопрос (скажем: «Получится или нет?», или: «Почему я так поступил?», или: «Есть ли в этом смысл?», «Чем все это кончится?») содержит в себе крупицу сомнения.

А в последние минуты никаких сомнений быть не должно. Нельзя было даже мысленно задать и вопрос о том, почему нельзя задавать вопросов.

Дело в том, что пока волнение в чаше не улеглось и пунш не стал прозрачным, он находился в крайне восприимчивом и нестабильном состоянии. Он реагировал Даже на мысли и чувства. Малейшее сомнение в колдовской силе напитка — и варево взорвалось бы как атомная бомба, а уж тогда на воздух взлетели бы не только колдун с ведьмой, но и вилла «Ночной кошмар», да и весь город.

Однако, как всем известно, нет ничего труднее, чем не думать о чем-то, о чем думать запрещено. Например, обычно ты не думаешь о кенгуру. А вот если тебе скажут, что в течение пяти минут ты ни в коем случае не должен думать о кенгуру — ну, как тут сделать так, чтобы не лезли в голову мысли именно о кенгуру? Есть только один выход: предельно сосредоточиться и думать о чем-нибудь другом, не важно о чем.

И вот Бредовред и Тирания сидели в лаборатории и изо всех сил старались думать о чем угодно, только не о пунше, и ни о чем даже мысленно не задавать вопросов. От страха и усердия у них буквально глаза на лоб лезли.

Колдун бормотал себе под нос стишки, которые выучил когда-то в детском адике. (Детский адик у злых волшебников — то, что у обычных людей называется детским садиком). Бормотал он стихи монотонно и уныло:

Или вот такие стихи:

Он и колыбельную вспомнил, которую когда-то в детстве пела ему матушка:

Прочел Бредовред и такой стишок:

Он читал и многие другие назидательные стишки и пел веселые детские песенки.

Тем временем Тирания подсчитывала в уме, какой доход принесет ей один золотой талер, если положить его в банк под 0,6 процентов годовых в нулевом году. Конечно, если принять, что банк, основанный в году, порядковый номер которого нуль, до сих пор не лопнул.

Эту математическую задачку она решала по формуле, которая известна всем бизнес-ведьмам и бизнес-колдунам:

К = Ко (I + i)n,

где К — капитал, n — порядковый номер года, i — сумма процентов за один год.

Тирания дошла уже до такой суммы, которая равнялась стоимости сотен и тысяч золотых шаров размером с наш земной шар, однако до суммы процентов за текущий год ей было еще далеко. Тирания считала и считала в уме не хуже калькулятора — ведь на карту была поставлена ее жизнь.

Прошло довольно много времени, а кунштюк-пунш все еще бурлил и был мутным. С каждой минутой Бредовред все сильнее чувствовал, что его тело вытягивается в длину и изгибается в виде вопросительного знака. А Тирании мерещилось, что бесчисленные колонки цифр, которые она вообразила, состояли из множества малюсеньких вопросительных знаков — они мельтешили, прыгали и ни за что не хотели выстраиваться в ряды и столбики.

— Ох, ради всех канцерогенов ^{29}! Это выше моих сил, я не помню больше ни одного стишка…

А Тирания прошептала в ужасе:

— В моих подсчетах все смешалось! Сейчас… Сейчас я начну думать о…

Бац! Племянник отвесил тетушке отменную оплеуху — а что было делать?

— Уй-юй-юй! — взвизгнула ведьма. — Ну, погоди! — И влепила племяннику такую затрещину, что у того очки слетели с носа да и улетели в дальний конец лаборатории.

И тут пошла у них такая драка, которая сделала бы честь самым каратистовым каратистам.

Наконец опомнившись, тетка и племянник увидели, что оба сидят на полу и пыхтя глядят друг на друга. У Бредовреда красовался под глазом синяк, у Тирании из носа сочилась кровь.

— Я не хотел тебя обидеть, тетя Тираша, — казал Бредовред. — Но взгляни-ка! — Он показал на чашу из Холодного пламени.

Огневой вихрь полностью утих, вся муть куда-то исчезла. В чаше переливался всеми цветами радуги прозрачный и спокойный катастрофанархисториязвандалкогорючий кунштюк-пунш.

Колдун и ведьма глубоко вздохнули — гора с плеч!

— Дать пощечину — это была гениальная идея, — сказала Тирания. — Все-таки ты хороший мальчик, маленький мой.

— Ну вот, тетя, опасность миновала, и мы можем думать о чем угодно. По-моему, теперь самое время всласть поразмыслить о том, о чем хочется. Как ты считаешь?

— Идет!

Предвкушая удовольствие, ведьма аж глаза закатила.

А Бредовред осклабился. Конечно же, предложив тетке вволю поразмышлять о чем-то приятном, он втайне кое-что уже придумал — то-то тетушка подивится.

Ворон и котишка постепенно пришли в себя после обморока, и в первую минуту обоим показалось, что они спят и видят сон. Ледяной ветер стих, было очень тихо, на небе высыпали звезды, мороз ослаб. Звонница была озарена призрачным золотым светом. И вдруг одна из громадных каменных статуй, что уже много веков подряд взирали на город с высокого стрельчатого окна колокольни, обернулась и шагнула с окна к ним в звонницу. Оказывается, статуя была живая!

Это был худощавый пожилой господин в длинном расшитом золотом плаще. На плечах у него, точно эполеты, лежал снег. На голове у незнакомца была высокая епископская тиара, в левой руке он сжимал жезл с загнутым концом. Светло-голубые глаза под кустистыми белыми бровями смотрели довольно приветливо, но и немного растерянно — незнакомец удивился, увидев кота и птицу.

В первую минуту можно было бы подумать, что этот старец — святой Николай, Сайта-Клаус. Но он был без бороды. А разве кто-нибудь видел бритого Сайта-Клауса?

Старец поднял руку, и тут Якоб и Мориц почувствовали, что не могут ни пошевелиться, ни заговорить. Оба сильно испугались, но в то же время, у них, как ни странно, появилось чувство, что теперь они под надежной защитой.

— Вы что это тут делаете, сорванцы, а? Отвечайте! — Он подошел ближе и склонился, чтобы получше разглядеть ворона и кота. При этом он сощурился — наверное, он был близорук.

Кот и ворон испуганно смотрели на него снизу.

— Мне известно, что вы задумали, — продолжал старец. — Вы же во всю глотку кричали о своих планах, когда забирались сюда наверх. Вы задумали расстроить мой великолепный новогодний звон. Честно говоря, по-моему это не слишком красиво. Я и сам очень люблю разные озорные проделки, ведь я как-никак святой Сильвестр. Но то, что вы собрались устроить нынче вечером, это скверная шутка, согласны? Стало быть, я вовремя подоспел.

Кот и ворон хотели возразить, но по-прежнему не могли вымолвить ни словечка.

— Должно быть, вы не знаете, — продолжал святой Сильвестр, — что раз в год, в день моих именин, я прихожу сюда и смотрю, все ли в порядке. В наказание за то, что вы задумали такую скверную шутку, мне наверное, следует превратить вас в каменные изваяния и на часок-другой поставить в угол. Да, так и сделаю. Посидите-ка тут до утра, подумайте о своем поведении. Но прежде я желаю услышать, что вы скажете в свое оправдание.

Кот и ворон молчали.

— Вы что же, дара речи лишились? — удивился святой Сильвестр. — Ах да, совсем забыл… — Он снова взмахнул рукой. — Ну, говорите, да не разом, а по очереди. И не вилять! Говорите правду.

Наконец-то два незаслуженно обиженных героя смогли промяукать и прокаркать, что привело их на колокольню и кто они такие, и какой страшный план придуман ведьмой и колдуном. От усердия Мориц и Якоб не раз начинали говорить вместе, так что святому Сильвестру стоило труда понять что к чему. Но чем дальше он слушал, тем добрее светились его глаза.

А Вельзевул Бредовред и Тирания Кровосос к этому времени сами себя загнали, прямо скажем, в тупик.

Когда колдун предложил ради отдыха дать свободу мыслям, он втайне устроил тетке коварную ловушку. Его целью было одурачить ничего не подозревавшую бизнес-ведьму. Кунштюк-пунш был готов, в теткиной помощи Бредовред больше не нуждался. Он решил от нее избавиться и использовать всю небывалую колдовскую силу пунша для себя одного. Но, разумеется, Тирания тоже притворялась — она согласилась на короткую передышку, чтобы в свою очередь перехитрить племянника. Она тоже сообразила, что теперь прекрасно может обойтись и без его помощи.

В одно и то же мгновение колдун и ведьма собрали все свои магические силы и попытались загипнотизировать и парализовать один другого пристальным магическим взглядом. Они уставились друг на друга, и началась беззвучная, но страшная борьба. Однако вскоре стало ясно, что сила воли у них абсолютно одинаковая. Вот и сидели они не шевелясь, не говоря ни слова, а от напряжения по лицам у обоих струились капли пота. Колдун не спускал глаз с ведьмы, ведьма — с колдуна. Они гипнотизировали друг друга сосредоточенно, усердно, не давая себе передышки.

Вдруг проснулась и с жужжанием принялась кружить по лаборатории жирная муха, что зимовала где-то на пыльных стеллажах. Она почувствовала, что ее что-то притягивает к себе, словно яркий свет. Но это был не свет, а парализующие лучи, они шли из глаз ведьмы и колдуна и вспыхивали в воздухе электрическими разрядами. Муха влетела в зону действия лучей и тут же с тихим стуком шлепнулась на пол, не в силах шевельнуть лапкой. И до конца своей короткой жизни эта муха осталась парализованной.

Но тетка и племянник тоже не могли двигаться. Гипнотизируя один другого, каждый сам подвергался действию гипноза. И разумеется, по этой причине они не могли перестать гипнотизировать друг друга.

Мало-помалу тетка и племянник начали соображать и поняли, что совершили роковую ошибку, но было уже поздно. Ни он, ни она не могли даже пальцем пошевелить, не то что повернуть голову или закрыть глаза и прекратить излучение. К тому же, нельзя было, чтобы излучение прекратил кто-то один — ведь тогда он оказался бы в безраздельной власти другого. Ведьма не могла прекратить гипноз, пока колдун не прекратит гипноз. Колдун не мог прекратить гипноз, пока ведьма не прекратит гипноз. Итак, по своей собственной вине они попали в так называемый замкнутый круг. В колдовских и ведьмовских кругах его называют также circulus vitiosus — порочный круг.

— Век живи — век учись, — сказал святой Сильвестр. — И однажды узнаешь, что даже наш брат может ошибиться. Напрасно я вас обидел, мои маленькие друзья. Прошу у вас прощения.

— Не стоит и говорить о таких пустяках, монсиньор, — светским тоном ответил Мориц и махнул лапой. — Подобные недоразумения случаются даже в самом аристократическом обществе.

А Якоб добавил:

— Бросьте, ваше высокородие. Чего уж там! Не берите в голову. Я к плохому обращению давно привык.

Святой Сильвестр усмехнулся, но тут же лицо его снова стало озабоченным.

— Что же нам делать? — довольно растерянно сказал он. — То, что я от вас услышал, просто ужасно.

Мориц, преисполнившийся героическим воодушевлением благодаря неожиданной поддержке со стороны столь высокой особы, предложил:

— Монсиньор, быть может, для вас не составило бы труда собственноручно ударить в колокол?

Но святой Сильвестр покачал головой:

— Нет, нет, дорогие мои. Только не это. Это совершенно невозможно. Все на свете имеет свой порядок, свое место и время. Конец старого и начало Нового года — не исключение. Ничего тут произвольно изменить нельзя. Если мы вздумаем нарушить порядок, может произойти страшное несчастье.

— Ага, что я говорил! — хмуро заметил ворон. — Глупости все это. Зря старались. Порядок, понимаешь ли! Даже если из-за этого порядка весь мир полетит к черту.

Святой Сильвестр сделал вид, будто не расслышал непочтительного замечания. Его мысли были, видимо, где-то далеко.

— Ах, да, да… Зло — так, кажется? Ну, да, припоминаю… — Он вздохнул. — Что такое, в сущности, зло? Для чего оно существует на свете? Иногда мы дискутируем об этом там, наверху. И все же этот вопрос остается загадкой. Даже для нас.

В глазах у святого Сильвестра появилось какое-то отсутствующее выражение.

— Знаете, мои маленькие друзья, с точки зрения вечности все часто представляется совсем не таким, каким видится нам в царстве Времени. С точки зрения вечности зло в конечном счете вынуждено служить добру.

Здесь есть внутреннее противоречие. Зло всегда стремится одолеть добро, но ведь без добра зло не может существовать, без добра зла нет. Если бы зло однажды получило полную неограниченную власть в мире, оно непременно разрушило бы все, над чем так жаждет властвовать. И потому, дорогие мои, зло существует лишь в силу того, что оно несовершенно. Стань зло всесильным, оно само себя уничтожило бы. Поэтому в вечности для зла нет места. Вечно лишь добро, ибо оно существует само по себе и не несет в себе противоречия…

— Эй! — вдруг крикнул Якоб и, схватив клювом, дернул за край плаща Святого Сильвестра. — Не в обиду вам будь сказано, ваше высокоуродие… Ох, извините, я хотел сказать ваше высокородие! Сейчас-то, сейчас нам на это наплевать… Ох, извините, опять сорвалось. Только, пока вы тут хилософию разводите, поздно будет.

Святой Сильвестр, по-видимому, с трудом вернулся к действительности.

— Что? — спросил он и приветливо улыбнулся. — О чем мы говорили?

— О том, монсиньор, — сказал Мориц, — что надо немедленно что-то предпринять. Иначе случится катастрофа.

— Ах, да! Правильно! Да-да-да… Но что же делать?

— Вероятно, монсиньор, спасти нас сейчас может лишь что-то вроде чуда. Вы же святой. Не могли бы вы просто взять да сотворить чудо? Маленькое такое, а?

— Просто сотворить чудо, — смущенно повторил святой Сильвестр. — Дорогой мой дружок, с чудесами все далеко не так просто, как тебе кажется. Никто из нас не может сотворить чудо, если ему не дано на то указания свыше. Так что сперва я должен подать запрос в высшие инстанции. Прежде чем я получу ответ, может пройти много времени. Если вообще получу ответ…

— Сколько времени? — спросил Мориц.

— Месяцы, годы, а то и десятки лет.

— Безобразие, — каркнул Якоб. — Такой ерунды нам не нужно. Нам чудо нужно сейчас, сию минуту.

У святого Сильвестра снова сделался этот странный, далекий от всего земного взгляд.

— Чудеса, — благоговейно заговорил он, — не нарушают порядка в мире. Чудеса — это не колдовство. Они происходят в соответствии с высшим порядком, который непостижим для ограниченного земного разумения…

— Так-то оно так, — вмешался Якоб, — но мы же имеем дело с колдовством, вот в чем беда. И времени у нас в обрез.

— Да-да… — святой Сильвестр снова не сразу вернулся из высших сфер философии к земной жизни. — По правде говоря, я вас понимаю, мои маленькие друзья. Но боюсь, я не слишком многое могу тут сделать. Я далеко не уверен, что мне вообще позволительно принимать решения. Но раз уж я здесь, то в порядке исключения… Может быть, все-таки есть выход…

Мориц подтолкнул ворона в бок и шепнул:

— Ага, понял? Он нам поможет!

Но Якоб ответил скептически: — Поживем — увидим.

— Если я вас правильно понял, — снова заговорил святой Сильвестр, — одного-единственного звука колокольного новогоднего звона достаточно, чтобы уничтожить обратное действие дьяволшебстворов… — он запнулся.

Катастрофанархисториязвандалкогорючего кунштюк-пунша, — без запинки промяукал Мориц.

— Вот-вот. Чтобы разрушить обратное действие этого напитка, правильно?

— Именно так они говорили, — подтвердил кот. Ворон кивнул.

— И вы полагаете, этого будет достаточно, чтобы предотвратить страшное злодеяние?

— Конечно, — сказал Якоб. — Но только, если эта чертова парочка ничего не пронюхает. Они ведь будут выкрикивать всякие добрые пожелания, чтобы натворить бед. А получатся как раз добрые дела.

— Так-так-так… — святой Сильвестр задумался. — Один-единственный звук из моего новогоднего колокольного концерта я, конечно, могу вам подарить. Будем надеяться, никто не заметит его отсутствия.

— Конечно, никто не заметит, монсиньор, — с жаром вскричал Мориц. — Одна нота в концерте ничего не значит, это известно любому певцу!

— А нельзя ли нам получить побольше нот? — спросил Якоб. — Просто на всякий случай, понимаете? Чтобы не вышло осечки.

— Это исключено, — строго ответил святой Сильвестр. — Даже один звук имеет значение, ибо мировой порядок…

— Ясно, ясно, — поспешно перебил ворон. — Я же только спросил… Но как же все это будет, ваше высокородие? Если вы сейчас разочек позвоните в колокол, то злодеи-то ведь услышат и сразу смекнут что к чему.

— Сейчас? — и снова у святого Сильвестра появилось отсутствующее выражение. — Звонить сейчас? Но это же совершенно не имеет смысла. Ведь это не будет новогодний звон. Новогодний звон начнется ровно в полночь. Таков порядок, ибо начало и конец…

— Вот именно! — с мрачным видом перебил ворон. — Кругом порядок! А в полночь поздно будет! Поздно! И всем крышка!

Мориц сделал ему знак замолчать. Взгляд святого Сильвестра, похоже, снова блуждал где-то в далеких краях. Сам же он вдруг сделался как бы выше ростом и всем своим видом внушал почтение.

— В вечности, — заговорил он, — мы живем по ту сторону пространства и времени. В вечности нет ни прошлого, ни будущего. Там следствие не обязательно идет после причины — они составляют вечно разделяющееся целое. И потому я уже сейчас могу подарить вам звук колокола, хотя прозвучит он позже — в полночь. Действие этого звука будет предшествовать его причине. Таково свойство многих даров вечности.

Кот и ворон переглянулись. Ни тот, ни другой не поняли, о чем говорил святой Сильвестр. А он любовно погладил рукой край самого большого колокола… И вдруг в руке у него оказался кусочек прозрачного льда. Он осторожно взял его двумя пальцами и показал Морицу и Якобу, те осмотрели льдинку с обеих сторон. В ледяном кристалле сверкал и переливался яркий огонек, светившийся светом неземной красоты. В то же время он был в точности похож на музыкальную ноту, как ее изображают на письме.

— Вот, — сказал святой Сильвестр. — Возьмите и скорей отнесите туда. Незаметно опустите ее в чашу с адо… как там дальше? С этим пуншем. Но смотрите, не выроните ее на пол и не потеряйте. Она у вас одна, второй я вам не смогу подарить.

Якоб осторожно зажал льдинку в клюве и промычал что-то вроде «угу» — говорить-то он не мог. Зато он несколько раз поклонился.

Мориц изящно шаркнул задней лапой и промяукал:

— Покорнейше благодарим, монсиньор. Мы оправдаем ваше доверие. Но не могли бывы дать нам еще один, последний совет? Как нам сделать так, чтобы не опоздать?

Святой Сильвестр вновь вернулся из своих далеких, очень далеких странствий — мысли его блуждали где-то в вечности.

— Что ты сказал, мой маленький друг? — спросил он, глядя на кота с улыбкой, какая бывает только на лицах святых. — О чем мы говорили?

— Простите, — пролепетал котишка, — я спросил об этом, потому что мне кажется, я вряд ли одолею этот долгий путь. Разве смогу я слезть отсюда? Да и бедняга Якоб совсем выбился из сил.

— Ах, вот оно что! Вот оно что… Ну, что ж, по-моему, все очень просто. Вы полетите со скоростью звука колокола. Путешествие займет одну-две секунды, вы вовремя прибудете на место. Но держитесь друг за дружку покрепче. А теперь мы с вами простимся. Мне было очень приятно познакомиться со столь храбрыми и честными созданиями Божьими. Я расскажу про вас там, наверху. — И он поднял руку и благословил кота и ворона.

А потом Мориц и Якоб крепко ухватились друг за дружку и со скоростью звука полетели по ночному небу. Спустя секунду они к своему удивлению очутились в кошачьей каморке на вилле «Ночной кошмар». Окно стояло раскрытым, и можно было подумать, что они никуда из комнатки не улетали.

Но сном все происшедшее не было — свидетельством тому была льдинка с прекрасным огоньком, которую Якоб Карр держал в клюве.

Жизнь черных магов чрезвычайно утомительна и беспокойна. А все потому, что они должны постоянно очень внимательно следить за всеми живыми существами, да и за неживыми предметами, которые отданы в их власть. В сущности, колдуны ни на секунду не могут позволить себе расслабиться — ведь их могущество основано только на принуждении. Ни одно живое существо и даже вещь не согласились бы служить им по доброй воле. Вот и приходится им постоянно держать все вокруг в рабской покорности. Делают это колдуны с помощью магического излучения. Если бы излучение хоть на минуту прекратилось, против них тотчас же поднялся бы мятеж.

Нормальному человеку, наверное, трудно себе представить, что есть люди, которым нравится обладать подобной властью. И все-таки такие люди были и есть. Они не отступают ни перед чем — лишь бы получить, а потом удержать в своих руках господство над окружающими. И это не только колдуны и ведьмы.

Чем больше силы воли Бредовред тратил, чтобы преодолеть паралитический гипноз Тирании своим гипнозом, тем меньше энергии у него оставалось на то, чтобы держать под неослабным контролем множество стихийных духов, которые томились в так называемом «естественнонаучном музее» колдуна.

Все началось с того, что проснулся тот самый на редкость уродливый грызун Буквоед, он потянулся, огляделся вокруг, а поняв, где находится, так разбушевался в своей стеклянной банке, что сверзился вместе с нею со стеллажа. Высота была не настолько большой, чтобы Буквоед пострадал при падении, но вполне достаточной, чтобы его стеклянная тюрьма разлетелась на куски.

Проснулись и другие духи, они махали друг другу, корчили рожи, стучали в стеклянные стенки банок. Увидев, что Буквоед вышел на свободу, многие стихийные духи последовали его примеру. Один за другим разбивались стеклянные сосуды, бывшие узники спешили на помощь тем, кто еще сидел в банках. Вскоре в темном коридоре так и кишели стихийные духи — тысячи и тысячи гномов и кобольдов, водяных и эльфов, сильфид и саламандр всевозможного вида и разнообразнейшего облика. Все они теснились в коридоре, натыкались друг на друга, метались туда и сюда, ведь никто из них не знал расположения комнат на вилле «Ночной кошмар».

Буквоед не обращал внимания на стихийных духов — как грызун высокообразованный он просто не верил в реальность подобных существ. Он принюхивался, стараясь что-то учуять в воздухе. Ужасно долгое время Буквоед не имел возможности заниматься любимым делом есть поедом книги, и страшно проголодался. Безошибочное чутье подсказало ему, где следует искать пищу, и Буквоед поспешил в лабораторию. Кое-кто из гномов нерешительно двинулся следом за ним в надежде, что, может быть, Буквоед покажет всем путь к свободе. К этим гномам начали присоединяться другие стихийные духи, и вскоре в лабораторию зашагала уже целая армия во главе с Буквоедом, который, сам того не желая, оказался вождем мятежников.

Все стихийные духи очень маленькие, однако, как известно, силой они обладают огромной. Каменные стены виллы «Ночной кошмар» содрогнулись до основания, словно при землетрясении, когда армия духов пошла на штурм лаборатории, сметая все на своем пути. Со звоном лопались оконные стекла, с грохотом распахивались двери, по стенам бежали трещины, как при взрыве бомб.

Но лабораторное оборудование, то есть вещи, которые все еще были заряжены колдовской энергией Бредовреда, вдруг ожили и оказали мятежникам сопротивление. Бутыли, стеклянные пробирки и колбы, тигли и штативы пришли в движение, засвистели, зафыркали, заплясали на месте, пошли прыскать едкими эссенциями и растворами. Многие в этом бою превратились в осколки, но и стихийные духи получили хороший урок; жалобно вопя и хромая, они поспешно ретировались в Мертвый парк. Там они и затаились.

Буквоед бежал от этого оглушительного сражения в тишину библиотеки. Здесь он хотел наконец спокойно закусить. Он снял с полки первый попавшийся том и принялся смачно поедать букву за буквой. Однако волшебная книга вдруг увернулась и живо сцапала Буквоеда, крепко зажав его между двумя сторонами обложки. В такой вот переплет попал Буквоед! Он стал вырываться, и тут сотни и тысячи книг на полках ожили и стройными рядами стали спускаться вниз.

Всем известно, что многие книги непримиримо враждуют между собой. И всякий, у кого есть хоть капля такта, никогда не поставит, например, «Степку-Растрепку» ^{30} рядом с «Хайди» ^{31}, а «Свод законов о налогообложении» рядом с «Бесконечной книгой» ^{32}. А ведь это самые обыкновенные книги, и они не смогли бы ничего поделать, если бы нам вздумалось поставить их рядом друг с другом. Волшебные книги — совсем другое дело. А здесь книги были не только волшебные, но еще и освободившиеся от оков рабства! И потому очень скоро образовались враждующие отряды книг — в соответствии с их содержанием. Они пошли друг на друга, грозно подняв обложки, каждая книга пыталась проглотить какую-нибудь другую. При виде этого даже Буквоеду стало страшно, и он бросился наутек.

А затем и мебель не устояла на месте. Тяжелые шкафы, кряхтя, тронулись в путь, сундуки с домашней утварью и посудой грузно топотали, стулья и кресла, точно конькобежцы, раскатывали на одной ножке, столы скакали галопом и вставали на дыбы, как лошади на родео. Короче, началось то, что принято называть шабашем нечистой силы.

Стенные часы в слепой ярости молотили молотком не по своему пальцу, а куда попало. Стрелки на циферблате вертелись не хуже пропеллера, а потом часы вдруг сорвались со стены и пустились кружить над полем битвы, словно вертолет. И всякой раз когда они пролетали над колдуном и ведьмой, которые по-прежнему сидели в оцепенении, молоток бил их по головам.

К этому времени уже все до одного стихийные духи вырвались на свободу и разбежались кто куда. Книги, мебель и прочие вещи, которые до сих пор воевали друг с другом, теперь обратили свою ярость против угнетателей. На Бредовреда и Тиранию сыпались удары со всех сторон — книги их колотили, чучело акулы кусало, химические колбы обливали едкими веществами, комоды пинали, столы и стулья лупили ножками. В конце концов тетка и племянник разом повалились на пол и кубарем покатились по лаборатории. Действие взаимного гипноза, разумеется, в тот же миг прекратилось. Колдун и ведьма с трудом поднялись на ноги.

— Прекратить! — проревел Бредовред громовым басом.

Он взмахнул руками, и от десяти его растопыренных пальцев во все углы лабораториии во все самые дальние закоулки виллы, по извилистым коридорам, вверх по лестницам на чердак и вниз в подземелье полетели огневые молнии.

А Бредовред пророкотал:

Ему не удалось вернуть стихийных духов, убежавших за пределы виллы, — пока суд да дело они успели защитить себя от магического воздействия колдуна. А вот побоище в стенах виллы в тот же миг прекратилось. Все, что кружилось в воздухе, с грохотом и звоном упало на пол, все, что вцепилось друг в друга, расцепилось, и все вещи замерли. Только длинная пергаментная змея с написанным на ней рецептом волшебного пунша, долго извивалась в воздухе, точно гигантский червяк, пока не упала в камин, где и сгорела до тла.

Бредовред и Тирания перевели дух и огляделись. Картина была жуткая — кругом валялись изодранные в клочья книги, осколки стекла, черепки, обломки мебели. С потолка и стен капали химические эссенции, на полу стояли дымящиеся лужи. Бредовред и Тирания тоже выглядели не лучшим образом — с ног до головы в синяках и ссадинах, одежда у обоих грязная и рваная.

И только катастрофанархисториязвандал-когорючий кунштюк-пунш в чаше из Холодного пламени был цел и невредим и спокойно стоял на столе посреди лаборатории.

Когда в темном коридоре начали со звоном разбиваться стеклянные банки, кот и ворон как раз вернулись с соборной колокольни прямо в кошачью каморку. Ни тот, ни другой не могли понять, чем вызван адский шум, и на всякий случай выскочили из окна. В темном парке они уселись на ветке мертвого дерева и, прижавшись друг к дружке, испуганно прислушались к грохоту, от которого сотрясались стены виллы. То и дело трескались стекла в окнах и сыпались на землю осколки.

Как ты думаешь, это они поссорились? — шепотом спросил Мориц.

Якоб сжимал в клюве льдинку с прекрасным светлым огоньком внутри и ничего сказать не мог, он только хмыкнул и пожал плечами.

Тем временем ветер совсем стих. Черные тучи рассеялись, на небе миллионами бриллиантов засверкали звезды. Но мороз заметно усилился.

Кот и ворон тряслись от холода и теснее прижимались друг к другу, чтобы согреться.

Бредовред и Тирания стояли по разные стороны стола, между ними была чаша с пуншем. Тетка и племянник смотрели друг на друга с нескрываемой ненавистью.

— Проклятая старая ведьма, — проскрежетал Бредовред. — Это ты во всем виновата!

— Нет, ты! Ты, подлый обманщик, — прошипела Тирания. — Только посмей еще раз такое устроить!

— Это ты первая начала!

— Нет, ты!

— Врешь!

— Нет, не вру! Ты хотел от меня избавиться, чтобы выпить весь пунш в одиночку.

— Как раз ты хотела это сделать! Тут оба злобно замолкли.

— Золотко мое, — заговорила спустя некоторое время тетка. — Давай не будем делать глупостей. Как бы там ни было, мы потеряли уйму времени. И если мы не хотим, чтобы пунш, который мы с таким трудом приготовили, пропал зря, нельзя терять ни минуты.

— Верно, тетя Тираша, — криво усмехнувшись, согласился Бредовред. — Итак, пора привести сюда наших шпионов, да и начнем праздник. Пойду, приведу их.

— Я с тобой! А то у тебя опять появится какая-нибудь нехорошая идея, золотко.

Тетка с племянником живо пробрались через завалы из обломков и осколков и побежали по коридору.

— Они ушли! — прошептал Мориц. Он видел в темноте и хорошо различал через окно все, что происходило в лаборатории. — Скорей, Якоб! Лети, а я побегу.

Неуверенно хлопая крыльями, Якоб слетел с ветки и опустился на одно из разбитых окон лаборатории. Мориц с трудом слез с дерева — лапы плохо его слушались — потом, увязая в снегу, пробрался к дому, вспрыгнул на подоконник и осторожно пролез внутрь между острыми разбитыми стеклами. И вдруг он увидел на стене несколько окровавленных перьев и перепугался.

— Якоб! — шепотом позвал он. — Что с тобой? Ты поранился?

И тут Мориц несколько раз подряд сильно чихнул, да так, что едва не свалился с подоконника. Все ясно — в довершение несчастий он еще и схватил сильную простуду.

Мориц увидел страшный разгром в лаборатории.

«Господи, Боже мой! Да что ж это такое?» — хотел он сказать, но вместо слов получился лишь сиплый писк.

А Якоб уже сидел на краю чаши и силился разжать клюв, чтобы бросить в пунш льдинку. Но клюв словно заледенел.

Якоб жалобно посмотрел на Морица и промычал что-то.

— Ты лучше послушай! — с трагическим видом пропищал котишка. — Слышишь, какой у меня голос? Вот что стало с моими вокальными данными. Все, нет у меня голоса и никогда больше не будет…

Якоб сердито запрыгал по краю чаши.

— Чего ты тянешь? — пропищал Мориц. — Бросай его туда.

— Гу-гу! Гу-гу! — Якоб отчаянно старался разжать клюв, но ничего не получалось.

м Погоди, дай-ка я тебе помогу, — Мориц наконец понял, в чем дело. Он вспрыгнул на край чаши и вдруг пошатнулся и едва не свалился в пунш. Однако кот ухватился за ворона и благодаря этому не сорвался.

И тут в коридоре послышался голос ведьмы:

— Нет? Как это нет? Цып-цып-цып, Якоб, птичка моя, где ты? Куда же ты запропастился!

А затем и бас Бредовреда послышался:

— Мяуро ди Мурро, мой дорогой котик! Кис-кис, иди сюда, иди к своему дорогому маэстро!

Голоса слышались все ближе. — Всемогущий Котище наш на небесах, спаси нас, — пробормотал Мориц и обеими лапами потянул Якоба за клюв, чтобы тот разжался.

Плюх! Огромная чаша содрогнулась. Правда, колокольный звон не раздался, зато по поверхности пунша пробежала рябь, точь-в-точь мурашки по коже. И сразу же поверхность разгладилась, а льдинка бесследно растворилась в волшебном напитке.

Кот и ворон спрятались за опрокинутым комодом. И в ту же минуту в лабораторию вернулся Бредовред, а следом за ним Тирания.

— Что такое? Здесь что-то произошло. Я чую, — заявила ведьма.

— Да что тут может произойти, — отмахнулся колдун. — Однако хотелось бы знать, куда запропастились кот и ворон. Если они удрали, то, выходит, все наши труды по приготовлению пунша пропали даром.

— Погоди, погоди! То есть как это «даром»?! До полуночи мы успеем выполнить наши договорные обязательства, ручаюсь стопроцентно. Или по-твоему, это значит «даром»?

Бредовред зажал тетке рот рукой.

— Ш-ш! Ты, что спятила, тетя Тираша? А вдруг они здесь и все слышат?

Колдун и ведьма настороженно прислушались. И разумеется, именно в эту минуту Мориц отчаянно громко чихнул.

— Ага! Будьте здоровы, господин камерный певец! — воскликнул Бредовред.

Кот и ворон нерешительно вышли из своего укрытия. У Якоба на груди краснело кровавое пятно, он волочил крылья по полу. Мориц шел пошатываясь, еле переставляя лапы.

— Та-а-к… — протянула Тирания. И давно вы здесь, мои милые малютки?

— Вот сию минуту в окно влетели, — прокаркал Якоб. — Видите, мадам, я поранился о разбитое стекло.

— А почему вы не сидели в кошачьей каморке, как вам было велено?

— Мы сидели, — дерзко солгал Якоб. — Сидели и спали, все время. Но потом тут начался грохот и треск, и мы испугались и убежали в парк. А что стряслось-то? Просто страх какой шум стоял. Ой, а вы-то сами, вы только посмотрите, на кого вы-то похожи! Что с вами случилось?

Якоб подтолкнул Морица, и тот тоже спросил писклявым голоском:

— Что с вами случилось?

И тут на Морица напал жуткий кашель. Тот, кто хотя бы раз видел маленького котишку, который весь трясется от кашля, знает, какое это душераздирающее зрелище. Колдун и ведьма притворились, что очень обеспокоены.

— Скверный кашель, котик, — сказал Бредовред.

— Сдается мне, скоро оба вы околеете, — посочувствовала Тирания. — Так с вами ничего больше не стряслось?

— Ничего больше! — вскричал Якоб. — Нет, каково? Битый час мы проторчали там на суку дерева, потому что боялись вернуться в дом. А стужа-то лютая! Ничего больше с нами не стряслось — конечно! Я ворон, мадам, а не пингвин. Моя резьматизма разыгралась не на шутку, я не могу пошевелить крылом, а большеничего! Мы едва не погибли, а больше ничего! Ох, я ведь с самого начала говорил, что все это добром не кончится…

— Ну ладно. А здесь вы ничего не трогали? — Тирания прищурилась, глядя на ворона.

— Да не трогали, не трогали! — буркнул Якоб. — Нам и того кошмара с бумажной змеюкой надолго хватит.

— Брось-ка, тетя Тираша, вмешался Бредовред. — Только время зря теряем.

Но Тирания покачала головой.

— Я что-то слышала. Меня не проведешь. — Она снова пристально посмотрела на кота и ворона. Якоб хотел что-то сказать и даже клюв открыл, но передумал — ему ничего не пришло в голову.

— Это все я, — вдруг пропищал Мориц. — Простите меня, пожалуйста. Хвост у меня замерз, сделался будто деревянная тросточка. Вот я нечаянно и задел хвостом вон ту стеклянную колбу. Но я чуть-чуть ее задел, ничего плохого тут не было, маэстро.

Ворон с уважением поглядел на коллегу. Объяснение Морица, по-видимому, успокоило колдуна и ведьму.

— Вы, конечно, не понимаете, почему лаборатория теперь похожа на поле брани, мои маленькие друзья, — сказал Бредовред.

И гадаете, кто же это так отделал меня и мою бедную тетю, не правда ли?

— Ага, кто? — каркнул Якоб.

— Ну, что ж, я вам скажу, — елейным голосом продолжал Бредовред. — Пока вы мирно почивали в уютной кошачьей каморке, мы выдержали жестокое сражение. Мы бились с враждебными силами, которые хотели нас уничтожить. А знаете ли вы, почему?

— Нет. Почему? — спросил Якоб.

— Мы ведь обещали устроить вам чудесный, просто немыслимый сюрприз, правильно? А мы всегда выполняем наши обещания. Попробуйте-ка угадать, что это за сюрприз.

— Какой сюрприз? Какой? — закаркал Якоб.

И Мориц тоже запищал:

— Какой сюрприз? Какой?

— Ну, слушайте, мои дорогие маленькие друзья. Слушайте и радуйтесь. Моя добрая тетя и я неустанно, ценой великих личных жертв, — тут Бредовред бросил на Тиранию пристальный взгляд, — повторяю, ценой великих личных жертв трудились всю ночь напролет на благо всего мира. Власть денег, — и Бредовред указал рукой на бизнес-ведьму, — и сила знания, — тут он ткнул себя пальцем в грудь и слегка поклонился, — отныне объединятся ради счастья и благополучия всех живых тварей и человечества. — Бредовред сделал паузу и театральным жестом провел рукой по лбу, после чего продолжал: — Однако благие намерения вызвали сопротивление сил зла. Они напали на нас и сделали все возможное, чтобы не дать нам осуществить наш благородный замысел. Результаты вы видите. Но поскольку мы с тетей действовали заодно, силам зла не удалось одолеть нас. Мы их разбили и обратили в бегство. А вон там вы видите наше с тетей создание — волшебный напиток. Он обладает чудесной, божественной способностью выполнять любые желания. Разумеется, столь великая власть может быть дана лишь тем, чье благородство не подлежит сомнению, кто никогда не попытается использовать напиток в собственных эгоистических целях, пусть даже незначительных. Эта власть может быть дана таким людям, как тетя Тираша и я…

Даже для Бредовреда это было уже слишком. Он прикрыл рукой рот, чтобы никто не заметил, что он едва удерживается от злобного смеха.

Тирания довольно кивнула и воспользовалась паузой:

— Ты очень хорошо сказал, золотой мой. Я тронута. Настал великий час! — Тут она наклонилась и потрепала кота по шерсти, а ворона по перьям. Потом снова заговорила многозначительным тоном:

— А вам, мои милые малютки, выпала честь быть свидетелями великого события. Высокая честь! Вы счастливы, не правда ли?

— Еще бы! Премного благодарен, — со злостью каркнул Якоб.

Мориц тоже хотел что-то сказать, но вместо этого снова жутко раскашлялся.

Среди разбросанных по лаборатории вещей колдун и ведьма отыскали два не разбитых бокала, нашлась и разливательная ложка. Пододвинув стулья, они уселись друг против друга по обе стороны чаши с пуншем.

Наполнив бокалы искрящимся волшебным напитком, колдун и ведьма залпом осушили их до дна. И оба тут же начали жадно хватать ртом воздух — пунш оказался и впрямь крепким. У Бредовреда повалил дым из ушей, жалкие волоски у Тирании на голове скрутились спиралями наподобие штопора.

Бредовред крякнул и вытер губы.

— Ах, хорошо…

— Здорово бодрит! Ох, ну и ну…

А затем оба принялись высказывать свои новогодние пожелания. Конечно же, эти пожелания имели стихотворную форму — для большей эффективности.

Колдун опередил ведьму и первым произнес свой стишок:

Тут у ведьмы подоспел стишок:

Затем колдун и ведьма налили себе по второму бокалу и быстренько выпили до дна, — времени у них оставалось уже не так много, а ведь до полуночи им надо было выпить весь пунш до капельки.

Бредовред опять сложил стишок быстрее, чем ведьма:

Тирания живо подхватила:

Они снова наполнили бокалы и залпом осушили их. У Тирании в ту же минуту был готов новый стишок:

Племянник немедленно принял у тетки эстафету:

Они опрокинули еще по стаканчику, и колдун важно продекламировал: