Часть 4. КРЕМЛЬ ВЫЗЫВАЕТ ДЕМОНОВ
11.

(Подмосковье, апрель 1983 г.)

Как и ожидалось, советские военспецы имели некоторые отношение к ГРУ. Такое некоторое, что именно там я и оказался. (Само собой, не удалось выведать, пестовали медики Задонского лихорадку "Х" или нет. Однако их слежение за группой Остапенки случайным не назовешь.) Иракская эпопея в грустном итоге закинула меня на один из подмосковных военных объектов.

Задонский, похоже было, дал мне положительную характеристику. В мою пользу свидетельствовали и заспиртованные останки монстров. Они прилетели из Багдада в Москву тем же «ИЛ-76», что и я. Гэрэушники, которые возились со мной, имели мнение, что Лизонька или Иосиф Рейфман вряд ли вскормлены страшной ядовитой титькой ЦРУ. Что и другие члены американской команды не тянут на вредных шпионов, и даже Логан состоял с Лэнгли лишь в краткосрочной, не слишком интимной связи. Что сомнительны заверения Комитета о моем живом участии в пресечении славного пути товарища Затуллина.

Тем не менее, Пятеркой были торжественно переданы самые убедительные свидетельства того, что я в светлой памяти семьдесят восьмом году совершил-таки должностной подлог и осквернил себя как советского офицера. Каковы бы ни были благородные причины - это непреложный факт. Так и сказал сотрудник ГРУ. И ничего не попишешь против того, что, скрывшись из расположения своей группы в южном Ираке, я автоматически превратился в государственного преступника. Так что испекся фрукт. И курице было ясно, что, закончив свое расследование, ГРУ запустит меня по этапу в Комитет, не снабдив в дорогу пирожками и яичками. А в родном учреждении со мной сделают все, чего захотят. Могут, например, в тот самый пирожок с яичками превратить.

Вот и получалось, что со дня на день мое бренное тело в легком гэрэушном маринаде должны были пересадить в другую банку.

Уже появлялся гэбэшный следователь, который совсем не душевно пер на меня, словно немецкий «тигр». Он требовал точного покаянного рассказа, как гражданка Розенштейн обклеивала меня зелененькими бумажками с портретами старичка Вашингтона, за которые я пять лет спустя сделал чик-чирик Затуллину. Уже вежливый гэрэушник намекал, что большая часть моих показаний о пребывании в южном Ираке тянет на образцовый шизофренический бред. Что мне можно устроить медэкспертизу, если я, конечно, пожелаю. Я не очень прельщался таким одолжением, потому что всю оставшуюся жизнь скоротать в психушке, конвертируясь в идиота, было не блестящим вариантом.

А потом вдруг неожиданно возник Сайко. Как не очень мимолетное видение, как гений гэбэшной красоты. Появление щекастого генерал-майора казалось, по крайней мере, доброй приметой. При нашей с ним беседе даже отсутствовал гэрэушник -в отличие от допросов, которые учинял следователь КГБ. Это, конечно, не исключало того, что военные разведчики слушают нас каким-нибудь более оригинальным образом.

– Дрейфишь, Глеб? - добродушно поинтересовался генерал-полковник, протягивая «Стюардессу».

– Окажись я в такой ситуевине до последней поездки в Ирак, дрейфил бы больше. Я там всякого навидался.

– Я в курсе всех приключений. Аквариум давал мне читать твою писанину. На первый взгляд, бредятина, но только на первый взгляд. Ладно, не расстраивайся, Глеб, меня тоже пять лет пытались на пенсию спровадить, а в итоге я получил генерал-майора. Справедливость победила - и я вместе с ней.

– Пенсия и пуля в затылок - это не одно и то же, Виталий Афанасьевич. - резонно заметил я. Дед-генерал охотно согласился.

– Но ты другое пойми, Глеб. Меня реанимировала Бореевская тема. И ты в ней немалое место занимаешь. Надо на ней умело сыграть, чтобы сейчас тебя вытащить из этой жопы.

– Так вы не ве…

– Да, я не верю, что ты переправлял агенток Це-эр-у через кордон и за ихнюю валюту порешил майора Затуллина. Но все равно же ты наколбасил из-за Лизаветиных прелестей. Я тоже с мистикой знаком, понимаю, что так старушки Мойры напряли, хоть и пенсионерки. И сейчас эти шалости или утопят тебя, или станут просто этапом большого пути. Все зависит от того, покажется ли начальству твоя персона важнее, чем твои провинности. Мы ж с Бореевым тебе особую. яркую судьбу выкраивали. Конечно, впотьмах, методом тыка, но похоже что-то любопытное получается.

– Да начальству и более важных личностей на один зубок хватало, - напомнил я.

– Сахаров тут ни при чем, он тридцать лет назад всю пользу принес. А ты нет… Я вот молоденьким еще старлеем после безвременной кончины Лаврентия Павловича думал, что моей полезной биографии финал настал. Ан нет… Как думаешь, живем мы сейчас хуже или лучше, чем пять лет назад?

– Наши лучшие представители, конечно, лучше. К тому же увеличилось количество симфонических оркестров и общественных туалетов на душу населения.

– Давай без хиханек! - рявкнул генерал. - Я про страну.

– Думаю, стране лучше не стало. Надеюсь, за такое заявление мне еще не довесят «антисоветскую агитацию».

– Много хуже стало, Глеб. Если уж классики не знали, какой должна быть социалистическое хозяйство, то «ослики» и подавно. На войне и при классовой борьбе, с криками «ура!» и «даешь!» мы худо-бедно тянем, хотя и наблюдается перерасход человеческого материала. Копаем траншеи, строгаем оружие, отнимаем хлеб, конфискуем ценности. Ну, а в мирное время, после того, как весь пар энтузиазма выпущен, начинаются разлад и фигня. Хорошо, что у нас еще имеется нефть, доставшаяся от покойных динозавров, и железные дороги, наследство царя-батюшки.

– А тяжелая промышленность?

– Это все магия тяжелого и мощного. Сколько в нее вбухано, а много ли толку от тракторов-циклопов, из-за которых земля стонет, и танков, которые сделаются грудой дерьма после ударов нейтронных зарядов.

– Платите каждому по труду, - не без скуки предложил я.-Авось это поможет придушить производственные трудности.

– Поди разберись с этим самым трудом. Классики уверяли -мол в светлом будущем все от радости так резво начнут вкалывать, что достаточно любую работу просто в часах измерять: стуло-часах, жопо-часах и так далее. А для нас это не больше, чем кумачовый лозунг. Один восемь часов на службе в носу проковыряет, засовывая руку аж по локоть, другой за пять минут в состоянии решить сверхсложную задачу. Но не решает. Он знает, как делать, но еще лучше знает, как ничего не делать. Почему? Потому что ему требуется не премия в сорок рублей, а, допустим, половина дохода от своей идеи.

– Ну так дайте ему половину дохода, Виталий Афанасьевич.

– Нет, милый мой. Нетушки. Где появляются большие деньги в чьих-то отдельных руках, там социализм кончается. Там социализм ложится и начинает помирать. Человеческий фактор нельзя слишком раскрепощать. Тем не менее, работничкам-то надо платить за знание, умение всякое, желание, порой за рельеф мускулатуры, за смазливую мордашку и прочую херню. И куда ни кинь, везде самозарождается капитализм. Что прикажете делать России-матушке? Выращивать капитализм? Да есть сто царств и государств, где его растят с давних пор, умело и ловко. Они же мигом нас сжуют своей конкуренцией… Да мы, прежде чем начнем культурно торговать, сами друг друга сожрем, едва нам начальство перестанет давить на холку… Ну, какие идеи, Глеб?

Эх, не до этого мне сейчас, товарищ генерал. Мой энтузиазм уж точно на три четверти вышел, а оставшаяся четверть спряталась в задницу, которая ждет неприятностей. Но все ж таки придется пообщаться на заданную тему.

– Тогда последнее остается, товарищ генерал - исправить граждан так, чтобы у них от любой дерьмовой работы были полные штаны кайфа. То есть попробовать все-таки лозунг классиков реализовать. Но без этой мудистики о том, что «утром попашет -попишет стихи», отбросив вздор о слиянии граней и профессий.

– Верной дорогой идешь, Глеб. Пчела-то ударно трудится без моральных и материальных стимулов, на одних инстинктах и все в пчельнике ладится… Все там вполне бессознательно занимаются своим делом и безумно довольны. Я прочитал в твоем отчете про этих самых симбионтов-анабионтов, и мне понравилось. Да что там мне, ба-альшому начальству по вкусу пришлось.

– Но я не понимаю механизма этих явлений, - честно признался я.

– Ничего, Бореев вместо тебя поймет. Он тоже в курсе и также жаждет с тобой общаться… Только сперва тебе надо из этого дерьма вылезти и насухо обтереться.

Загрузка...