Волки в городе (СИ)

Глава 1

Схватка с нармилами была короткой. Меньше чем через минуту все было кончено. К тому же теперь их было пятеро. Проведя короткое совещание, они решили, что расходиться лучше по одному — в любой момент могли появиться местные или очередной наряд народной милиции. А это означало лишь новые жертвы.

Встретиться решили уже утром, на другом конце города в небольшой забегаловке под пафосным названием «Родина». Вообще, страсть к пафосным названиям проявилась с первых же дней утверждения у власти национал-коммунистической партии. По всей стране стали появляться вывески, которые часто смотрелись просто смешно на фоне того, что за ними скрывалось. Грязная пивная «Родина» была как раз из этой серии. Собирались там, в основном, работяги да асоциальные элементы, живущие неподалеку.

Неподалеку жил и один из волков из группы Павла — Игорь. Работягой он не был, как, впрочем, и асоциальным элементом. Игорь работал бухгалтером на небольшом предприятии в ближнем Подмосковье, куда устроился благодаря родственникам своей матери, не подозревавшим, что отец Игоря — бывший сотрудник спецподразделения «В». Для них он был самым обычным трудолюбивым мужиком, который приехал откуда-то с севера в самом начале девяностых и обосновался в Москве. А по документам так все оно и было. Когда волков распускали, паспорта им дали новые, так же как и новые имена с биографиями.

— Заказывать будем? — толстая общепитовская официантка за сорок, в грязном сером халате, больше похожим на спецовку уборщицы, застыла с выражением ненависти на лице возле их стола.

— По пиву всем, — угрюмо буркнул Павел.

— Денег-то хватит?

— Хватит, — Павел еле сдерживался, чтобы не встать и не вмазать этой твари по роже.

Сплюнув на пол чем-то слизко-коричневым, официантка пошла за заказом, громко матерясь и понося все подряд.

Мужики тихо начали разговор. За столом их собралось шестеро. Павел был со своей группой из трех человек. Доктор привел какого-то сутулого типа, который постоянно стрелял глазами по сторонам и выглядел так, словно впервые оказался в подобном месте.

— Итак, это пока все, кем мы располагаем? — Павел оглядел присутствующих.

— Нет, — ответил Доктор. — Есть еще около двадцати человек.

— Сколько? — Игорь аж подскочил на своем стуле, но тут же был осажен Павлом:

— Тише ты! Не суйтись! — прошипел он.

— Извини…

— Откуда столько? — глаза Павла заблестели. Он чуть подался вперед, чтобы лучше слышать собеседника, который говорил почти шепотом.

— Несколько лет работы. Искали. Собирали. Не без помощи, разумеется…

— Не без чьей помощи? — Павел удивленно посмотрел на собеседника, который довольно улыбался и выглядел не совсем соответственно ситуации. Если группа Павла старалась не выделяться, была просто, даже бедно, одета и вообще отличалась невзрачностью, то Доктор явно не смущался — на нем был очень приличный костюм, на запястье красовались часы иностранного производства. Ровно уложенные волосы, ухоженное лицо и руки.

— Не суть важно. — Доктор закурил. — Могу сказать только одно: нас поддерживают на самом высоком уровне. Но на том же самом уровне нас и люто ненавидят. Понимаешь, о чем я?

Павел пока понимал весьма смутно. Поверить в подобное было весьма непросто.

— Как это не важно? — в разговор вмешался Сергей, еще один член группы Павла. — А если это подстава?

— Все честно, — ухмыльнулся Доктор. — Я гарантирую полную безопасность.

— Ну, допустим… — Павел покрутил головой, проверяя, никто ли их не подслушивает. — Последние дела ты проворачивал?

— Я? Ну, в какой-то мере. Не я, а те, кого мы между собой ласково называем «волчата», хотя, чего греха таить, не по рождении, но по поступкам они самые настоящие волки.

— Что еще за волчата?

— Крот, расскажи им… — обратился Доктор к сутулому.

Крот немного расправил плечи, но, увидев подходящую к столу официантку, снова скукожился, и втянул шею, надвинув на лицо нелепо сидевшую на его макушке кепку.

Баба грохнула по столу металлическим подносом и начала составлять на заляпанную, плохо протертую пластиковую поверхность кружки, расплескивая вонючее пиво жидко-желтого цвета. Все молчали, наблюдая за этой картиной.

— Жрите, — бросила официантка напоследок и перешла к другому столу.

— Ты бы для начала представил нам своего дружка. — В глазах Игоря читалось недоверие. Его бледное лицо с тонкими чертами и пронзительными голубыми глазами было напряжено, каждый мускул был плотнее стали, проступая через тонкую кожу.

— Кротов Илья Алексеевич. Сын члена Центрального комитета партии и сами уже догадались кого еще…товарища Кротова. Прошу любить и жаловать.

Доктор сказал это таким обыденным тоном, словно представлял какого-то рядового гражданина, а не сына всесильного министра национальной безопасности СНКР…

Присутствующие вылупили глаза на Крота с Доктором.

— Что за бред?… — Павел машинально отхлебнул пива и, поморщившись, поставил кружку обратно на стол.

— Никакого бреда. Ты хотел услышать ответ на свой вопрос — вот он. — Доктор поощрительно улыбнулся Кроту и дружески приобнял за плечи: — Вот наше будущее! Теперь понимаете, кто стоит за нашими спинами? Ну как?

— Да так… — неопределенно отозвался Павел.

— Я все понимаю, — улыбнулся Доктор. — Это шок. Я и сам был в шоке, когда несколько лет назад не меня вышли ребята из МНБ. Вломились, повязали, бросили на пол, прикладом по голове. Все чин по чину, как говорится. Я уже с жизнь попрощался — знал ведь, что нас по всей стране, да и за ее границами тоже, отлавливают. Но, оказалось, что ошибался. Нашлись в руководстве нашей страны люди, которые понимают нашу ценность!

— И зачем мы, то есть вы, им? — с сомнением спросил Игорь.

— Слишком много вопросов за один раз. Пока могу лишь сказать, что с помощью Ильи нам удалось создать полноценную подпольную группу, в которую входят самые разные люди. Именно эта группа и осуществляет акции устрашения.

— Хорошо устрашение — женщин и детей убивать… — Игорь бросил короткий взгляд на Павла, Сергея и Мика — четвертого в их команде.

— Ладно. — Доктор поднялся из-за стола, даже не притронувшись к пиву. — Нам пора. Все что хотел, я сказал. И даже показал (он кивнул на Крота, который продолжал затравленно смотреть по сторонам). Даю вам сутки на размышление.

— Что значит на размышление? — Павел удивленно поднял брови, отчего его и без того большие карие глаза стали еще больше.

Ответом Доктор его не удостоил. Бросив на стол несколько монет, он вальяжной походкой направился к выходу из кафе. Крот последовал за ним.

— Подожди! — Павел рывком поднялся с места и двинулся к Доктору, который притормозил у самого выхода, с интересом глядя на собеседника.

— Ну?

— Да нет, ничего…

— Сутки, — повторил Доктор и покинул «Родину».

В подавленном состоянии группа Павла минут через тридцать, доцедив мочу, которая в меню значилась как пиво «Народное», вышла на улицу. В «Родине» они больше не разговаривали, лишь обмениваясь вопрошающими взглядами между собой. Но теперь, оказавшись на улице, волки не могли больше сдерживать накопившееся после разговора с Доктором.

— Я его правильно понял? — встревожено спросил Игорь.

— Думаю, да. — Павел был озадачен и собран. — Нам надо срочно все обговорить. Предлагаю переместиться в какое-нибудь более людное место.

— Может, лучше наоборот? — усомнился в здравости этого решения Мик, чье имя расшифровывалось как «мировой интернационал коммунистов» — самый младший в команде, ровесник революции.

— Нет, про свои дома забудьте…

— Что? — вырвалось у всех.

— Забудьте. Там, скорее всего, уже поработали товарищи из МНБ. А, может, и просто сидят и ждут. Туда возврата нет. Сейчас для нас самое главное оторваться от слежки.

— Слежки? — Игорь пошарил глазами.

Внешне вокруг все было спокойно. Случайные прохожие — забулдыги и работяги с детьми или женами, на чьих лицах читалась вековая усталость и обреченность — проходили мимо них, не обращая на мужчин никакого внимания. Легкий ветерок играл с листьями редких деревьев. Машины, в основном грузовые, лениво ползли по улице имени Седьмой годовщины Революции, обдавая всех вокруг себя вонючими выхлопными газами.

— А ты думаешь, теперь нас кто-то вот так просто отпустит? Какой же я дурак…

— Ну, может ты сгущаешь краски? — с надеждой прошептал Сергей — плотный подкаченный парень с короткой стрижкой.

— Всё, — оборвал его Павел. — Все разговоры после. Сейчас разделимся. Уверен, что они к этому готовы. Каждому надо будет определить этих гадов, вычислить из толпы. А дальше — по обстоятельствам. Через два часа встречаемся на ВДНХ, у фонтана Дружбы. Если кто-то ровно через два часа не является — остальные не ждут. К фонтану направляемся только тогда, когда на двести процентов уверяемся, что со слежкой покончено. Всем ясно?

— Да.

— Да.

— Понятно.

— Всем удачи. Расходимся.

Павел непринужденно закурил и дождался, пока все трое скроются из вида. Осмотревшись и не увидев ничего, что могло бы вызвать хоть малейшее подозрение, он не спеша пошел в сторону метро «Новогереево», которое уже несколько лет носило новое название «Патриотическая». Но лишь затем, чтобы оказаться поблизости от него, свернуть на мало оживленную улицу недалеко от здания кинотеатра и оказаться во дворах.

Район он знал плохо, но сейчас это было не самым главным. Павел прекрасно понимал, что брать прямо сейчас его никто не будет — они дождутся, пока он, может быть, не выведет их на других волков, о существовании которых в разговоре с Доктором, в целях конспирации, возможно промолчал. Других не было, но МНБ этого наверняка не знало, что являлось залогом временной безопасности.

План у него был такой: оказаться в как можно более безлюдном месте, чтобы шпику негде было укрыться, чтобы он хоть как-то выдал себя. Но дворы, как назло, просто кишели детьми, стариками, местными алкашами. Да и загромождено было все так, что спрятаться можно было за любой трансформаторной будкой, веревкой с бельем, котельной…

Павел старался лишний раз не оборачиваться, но тои дело останавливался, чтобы сделать вид, что завязывает шнурок на стоптанном ботинке или просто спросить дорогу. Все безрезультатно.

Он заметил ее лишь к исходу первого часа. Молодая девушка в простеньком платье и легком плаще будничного серого цвета. Вот, кто его вел. Он бы, может, и не подумал на нее, если бы она не была в его вкусе. Когда он увидел ее во второй раз в отражении грязной стеклянной витрины хозяйственного магазина, стоя у которой он делал вид, что рассматривает сельскохозяйственный инвентарь, то сразу же узнал. Совершенно точно это была девушка, которая стояла на выходе из подземного перехода около метро. Он бросил на нее лишь случайный секундный взгляд, но тут же отметил про себя, что давно не встречал таких симпатичных дамочек.

Невысокая, с темными каштановыми волосами и немного вздернутым носиком, она выглядела как скромная школьная учительница, позабывшая дома очки и близоруко озирающаяся на незнакомой улице. Павел любил таких скромниц. Ко всему прочему, девушка обладала великолепной точеной фигуркой, которую был не в силах скрыть даже ширпотребный плащ производства швейной фабрики «Красный Ноябрь». Да, МНБ жестоко просчиталось! Они рассчитывали на ее, в общем-то невзрачность (да, складненькая, но совсем не красавица, скорее, даже наоборот), а Павел был как раз из тех редких ценителей необычной женской красоты, далекой от образов кинодив национал-коммунистического экрана…

Все. Теперь можно было отрываться. Сначала Павел решил, что это ему удастся сделать легко и играючи — обвести вокруг пальца женщину, пусть и офицера МНБ, он, как ему казалось, мог без особых проблем. Но на практике все оказалось несколько сложнее. Петляние по дворам и лавирование между домами ни к чему не приводило. Он даже несколько раз заходил в сквозные подъезды, но через несколько минут вновь натыкался взглядом на серый плащ.

Она поняла, что ее вычислили. Это Павел понял довольно скоро. Девушка больше не соблюдала никаких правил конспирации, а, держась на расстоянии, просто шла за ним. Надо было что-то предпринимать.

Оказавшись в очередном дворе, Павел увидел в его глубине очередную полупьяную компанию. Идея родилась в его голове моментально. Недолго думая, он подошел к выпивающим рабочим и, громко поздоровавшись, выложил на стол купюру небольшого достоинства, но вполне достаточного для того, чтобы купить пару литров того же пива «Народное».

— Стакан нальете, мужики? — залихватски спросил волк, улыбаясь и кивая на деньги.

— Отчего ж хорошему человеку не налить! — пьяно согласился один из рабочих, сидевший за импровизированным столом, сколоченным из досок и листа фанеры.

Павел опрокинул в глотку стакан с вонючей жидкостью грязно-серого цвета, которая на вкус больше всего напоминала картофельный самогон, и громко рыгнул, шаря по столу в поисках хоть какой-нибудь закуски. Но ничего не нашел — работяги были к таким напиткам привыкшие и им вспомогательные средства не требовались.

— Слышь, мужики, — обратился к собутыльникам Павел. — Тут дело такое… Даже не знаю как сказать…

— Давай! Выкладывай! — Работяги были в том самом нужном пьяном кураже, который требовался волку.

— Короче… Баба ко мне одна пристала… Ну, не люблю я ее. Не нужна она мне, понимаете! А она все ходит и ходит, как веревкой привязанная. Вот и сейчас тоже. Мне бы с вами посидеть, у меня и деньги есть, а она вон стоит, смотрит.

— И чего? — развязно поинтересовался один из алкоголиков с пропитым лицом матерого уголовника. Именно на него Павел и решил делать ставку.

— Да чего… — изобразил смущение Павел. — Тут дело-то какое… Шалава она. Я ее как-то снял, а она любовь какую-то придумала… Короче, мне она нахер не нужна, а вы может и порезвитесь, от баб своих отдохнете. Стучать-то она все равно не пойдет — ее же за проституцию посадят.

— А точно шалава? — подозрительно сощурился уголовник.

— Сто процентов. — С этими словами Павел выложил на стол еще несколько денежных знаков.

— Где она? — урка начал лениво подниматься из-за стола, а вслед за ним и остальные.

— Да вон, за углом мнется, — кивнул в сторону ближайшего дома Павел и добавил: — Только давайте так: я пойду, а она как за мной увяжется, так вы ее и забирайте. Где перепихнуться-то место есть?

— Не твоя забота, — огрызнулся спитой. — Все, топай, пока у меня стояк есть.

Спорить Павел не стал и бодро направился к противоположной стороне двора, кинув последний прощальный взгляд на компанию рабочих числом не меньше семи. Девочку ему было жалко, но и себя не менее… А она даже рта не успела открыть, чтобы объяснить этому пьяному быдлу, кто она есть.

Через пятьдесят минут, за десять минут до назначенного срока, он был у фонтана Дружбы, где уже стоял Игорь.

Игорь отделился от стоящей около кафе «Родина» первым. Пошел он в сторону кольцевой автодороги, не задумываясь, машинально. Уже по пути у него сложилось общее видение своих будущих действий. Дойдя да МКАД, Игорь решил поймать машину и попытаться уйти таким образом, затерявшись среди потока автомобилей. Идея была рискованная хотя бы потому, что частный извоз в СНКР был официально запрещен, а за неисполнение закона водитель, как и пассажир, тут же попадали на скамью подсудимых, а оттуда уже прямиком в лагерь.

Но сделать этого ему с первой попытки не удалось. Не успел он пройти и ста метров, как прямо рядом с ним притормозила старенькая «Волга», из открывшегося окна которой высунулась небольшая голова в легкой летней шляпе:

— Товарищ Скольцев, вас не подбросить до дома?

— Нет, спасибо, — ответил в момент вспотевший Игорь, понявший, что с кем имеет дело.

— Ну, как знаете, — улыбнулся тип в шляпе, и его голова исчезла в темноте салона. Стекло поднялось и «Волга», тихо шурша шинами поехала дальше, чтобы через несколько минут, видимо, сделав круг, снова остановиться рядом с Игорем.

Все тот же товарищ в шляпе снова показался в окне и с дружелюбной улыбкой сказал:

— Товарищ Скольцев, давайте мы вас все же подбросим… Вы ведь все равно направляетесь к кольцевой, а, значит, будете использовать транспорт… Не приведи господь, еще машину решите ловить, как раньше говорили — так может совсем нехорошо получиться…

Это «не приведи господь» резануло Игорю по барабанным перепонкам — давненько никто не упоминал имя господа при нем вслух. Наскоро проанализировав ситуацию и скользнув глазами по окрестностям, он пришел к выводу, что единственным шансом на спасение для него будет банальное бегство.

Сзади него был сплошной забор метра два в высоту, да к тому же с натянутой поверх колючей проволокой. Перелезть через него возможности не было ни какой. Бежать вдоль по улице, в любую сторону, тоже не имело ни малейшего смысла — прохожих хоть было совсем мало, но Игорь прекрасно знал, что стоит эмэнбэшнику крикнуть. Кто он такой и потребовать схватить опасного преступника, все бросятся вслед за ним, а тогда уж схватят наверняка.

Оставался только один путь — на противоположную сторону дороги, туда где стояли какие-то промышленные постройки, но территория была, по крайней мере, открытой и не огороженной никакими заборами.

И Игорь стал волком. Клыки наползли на нижнюю губу, вокруг носа собрались складки, холодные глаза впились в типа в шляпе. Тот заворожено наблюдал за трансформациями, происходящими с объектом слежки, не в силах отвести испуганного взгляда в сторону. Медлить дальше было нельзя. Рывком, вцепившись в лицо офицера, Игорь через секунду выпустил его из стальной хватки волчьей челюсти и, чувствуя во рту вкус крови и человеческого мяса, перепрыгнул через машину, помчавшись со скоростью дикого зверя в сторону промзоны.

Дико крича от боли, госбезовец вывалился из машины, беспорядочно паля во все стороны, матерясь, изрыгая проклятия. Но все это лишь отдалялось от острого слуха волка, который мчался прочь от опасности.

Остановился Игорь, когда долгая череда заводских зданий, складов и ангаров, наконец, закончилась. Переведя дыхание, он умыл лицо в бочке с мутной водой теплой водой, смыл кровь, снял и выкинул теплую рубаху, испачканную все той же кровью. Оставшись в футболке и штанах, все еще не чувствуя холода от стремительного бега, волк наземным транспортом добрался до ВДНХ, оказавшись у фонтана первым.

Сергей сразу решил, что направится в метро. Ему казалось, что там затеряться будет намного проще, нежели где-либо еще. Миновав пару улиц, он вышел на финишную прямую. Субботний день — народ плотно заполнял улицу, а ближе ко входу к метро таки вообще было не протолкнуться. С тех пор, как революцией был практически упразднен частный транспорт и резко сокращен автомобильный парк частников, метро стало, фактически, единственным средством передвижения для большинства москвичей, не учитывая автобусы, троллейбусы и трамваи.

Оказавшись в подземном переходе, Сергей останавливался почти у каждого торгового лотка, рассматривая однообразные обложки официальных журналов и парадные страницы газет, цветы, выращенные подмосковными коллективными хозяйствами «Цветовод» и «Цветовод-2», канцелярские товары отечественного производства и прочую мелочовку, которая в скудном ассортименте была представлена в разрешенных торговых точках, которые, к удивлению москвичей, из подземных коридоров не исчезли и продолжали исправно функционировать.

Никого даже отдаленно напоминающего сотрудника МНБ он найти не мог. Людской поток мирно протекал в обе стороны, ни задерживаясь ни на секунду. Никто не останавливался, не смотрел на него пристально или не выглядывал подозрительно из-за угла или газеты, как это обычно бывало в фильмах про шпионов. Все было совершенно нормально.

И тогда Сергею в голову пришла идея. Он протиснулся сквозь толпу и вошел в вестибюль, оказавшись перед турникетами. Оплатив проезд (чисто минимальный), он спустился по эскалатору на станцию и стал дожидаться поезда. Идея заключалась в том, чтобы зайти в вагон, проехать несколько станций и постараться максимально запомнить едущих рядом людей, а так же тех, кто едет в соседних двух вагонах. После этого выйти, перейти на другую сторону платформы и поехать в обратном направлении, внимательно изучая пассажиров.

Трюк удался. После четвертого возвращения назад Сергей вычислил наружку. Госбезовец оказался малоприметным мужичком с портфелем и веником под мышкой! На него он бы в жизни не подумал, но факт оставался фактом — якобы спешащий в баню гражданин дважды оказывался с ним рядом, причем на разных направлениях следования поезда метро.

Пересев в очередной раз на поезд, едущий в сторону центра, Сергей доехал до «Марксистской» и вышел из вагона. Народа здесь было столько, что ему приходилось буквально пробивать себе путь, распихивая сограждан локтями. Товарищ с веником неотступно следовал за ним, то ныряя в толпу, то выпадая из нее с непринужденным и совершенно отстраненным видом.

Сергей сделал переход на Таганку и встал у самого края платформы, дожидаясь поезда — с госбезовцем надо было кончать.

Как только в глубине туннеля стал виден свет от приближающегося состава, а станция начала заполнятся легким гулом, волк начал свой опасный маневр — по самому краю платформы он двинулся в противоположную от следящего сторону. Тот засуетился и начал протискиваться сквозь толпу. Веник выпал у него из рук и упал на пути.

Когда поезд уже въезжал на станцию, Сергей резко развернулся и остановился. Госбезовец буквально налетел на него, очумело выпучив глаза и прижав портфель к груди. Поезд был в считанных метрах от них. Сергей сделал рывок плечом и офицер МНБ с диким криком полетел на рельсы — шансов на спасение у него не было никаких….

Народ в ужасе отринул назад. Поезд, скрипя тормозами, замер на месте, но Сергей всего этого уже не видел — он растворился в толпе и спешил обратно на «Марксистскую», чтобы доехав до Третьяковки, сделать пересадку и оказаться, в конце концов, на ВДНХ.

Немного запыхавшийся, он пришел к фонтану Дружбы народов третьим, едва уложившись в отведенное Павлом время. С облегчением Сергей заметил две знакомые фигуры, выхватывающие из толпы жадными взглядами прохожих — они ждали его и Мика.

Он не знал, что делать. Плутая между домами, он никак не мог оторваться от слежки. Молодой парень в спортивном костюме шел за ним по пятам, даже не думая делать вид, что Мик его не интересует. Уже час они на расстоянии двадцати, а иногда и пяти-десяти метров, следовали друг за другом, словно связанные невидимой нитью.

Мика охватило отчаяние. Единственное, что ему приходило в голову — наброситься на офицера и разорвать его в клочья. Но кругом были люди…

Парень был здоровый. Даже изредка оглядываясь и имея доли секунды, чтобы разглядеть своего пастуха, Мик видел, что его преследует настоящий спортсмен под два метром роста, с ломиком в плечах. Почему ему достался именно этот тип молодой волк великолепно понимал — он и сам не был хлюпиком. Напротив, мощное его тело всегда вызывало зависть у окружающих и живой интерес у представительниц противоположного пола. Мик был завсегдатаем заводского спортзала и качал железо практически каждый вечер.

Но, не смотря на столь внушительные габариты, психологически он был полной противоположностью тому образу, который сам же формировал в глазах окружающих. Страх неотступно следовал за ним с самого детства, как только отец открыл ему тайну его животной силы. Случилось это походя, неожиданно. Играя с мальчишками во дворе, Мик повздорил с одним из них, что-то не поделил и затеял драку. Именно во время этого детского столкновения он почувствовал, что губы его что-то колит, а кожа на лице словно стянулась, причиняя нестерпимую боль. Слава богу, отец был рядом. Он разнял дерущихся, отвел домой никак не могущего отойти от увиденного товарища сына, а потом провел с Миком серьезную беседу, в которой объяснил, что тот никогда не должен драться публично, а если такое и случится, то контролировать себя на все сто, не давая эмоциям взять верх над разумом.

Только с возрастом Мик понял, кто он. Тогда же понял он и то, что его роль — роль изгоя, вынужденного вечно скрывать свою настоящую сущность. Изгоя, обреченного на одиночество — найти себе пару волкам было трудно и далеко не всем это удавалось. Многие довольствовались случайными связями, а иногда встречались и случаи, когда рожаниц находили мертвыми, а отцы с младенцами исчезали из тех мест навсегда…

Страх поселился в сердце парня и никак не хотел оттуда выходить. И лишь встретив Павла и остальных, Мик более менее уверился в себе, осмелел, набрался внутренней уверенности в своих силах и праве на жизнь Но сейчас верных друзей рядом не было….

Чувствуя, как тело его колотит мелкий озноб, Мик понял, что оторваться ему не удастся. Надо было срочно искать какое-нибудь укромное место и вступать в бой — времени оставалось все меньше и меньше.

Он выбрал небольшой пустырь, по которому блуждали лишь голодные псы, да пара ветхих стариков ковырялась в земле, в поисках еды, а может и просто пустых бутылок, которые даже при национал-коммунизме оставались для многих чуть ли не единственным источником дохода. Конечно, старики были не желательными свидетелями, но, с другой стороны, терять было уже нечего.

Мик развернулся на сто восемьдесят градусов и стал волком. И здесь произошло непредвиденное…. Парень в мгновение ока стал подобным ему — таким же волком! Мик не знал, что к нему был приставлен офицер специального подразделения Министерства национальной безопасности «Штурм».

Кровавая схватка длилась всего несколько минут. Два изувеченных, покрытых глубокими укусами тела рухнули на землю. Мик, в отличие от его противника, у которого было перекусано горло, еще дышал. Но силы покидали его с каждой секундой. В голове рождались и умирали последние мысли, которые были о трех людях, ставших ему самыми близкими в последнее время….

Кротов прошелся из одного конца своего кабинета, больше походящего на небольшой спортивный зал, в другой, не проронив ни слова. Докладчик замер по стойке смирно, не смея даже поднять глаз на хозяина — всесильного министра национальной безопасности.

— Тела где? — бросил из дальнего угла Кротов, так тихо, что офицер с красной папкой в руках едва расслышал его.

— Согласно инструкции, товарищ министр, они были уничтожены в специальном крематории МНБ сразу же после их обнаружения.

— Все?

— Нет, тело офицера Одинцовой пока не кремировано. Родственники просили…

— Что? — Кротов стал подобен змее, удаву, медленно подползающему к жертве, чтобы зажать ее в смертельном кольце.

— Родственники… — упавшим голосом попытался продолжить докладчик, знавший, что Одинцова была дочерью одного из начальников управления Министерства, который распорядился тело не кремировать.

— Сжечь эту шлюху! — разбрызгивая во все стороны слюну, внезапно взорвался Кротов.

— Слушаюсь!

— Что с Романовым?

— Лицо изуродовано. Лишился обоих глаз. Сейчас его оперируют, но…

— Пусть прерывают операцию — государство не обязано тратить деньги на лечение тех, кто не может обеспечить его безопасность.

— Слушаюсь!

— Пошел вон! — гаркнул Кротов и со всей силы ударил

кулаком по столу.

Глава 2

Следующие два дня после разговора в штабе и фактического переворота внутри организации, Гром ходил как в воду опущенный Больше всего его волновала судьба Пэм, которой он никак не мог помочь… И чем больше он думал о тех страданиях, которые ей, возможно, приходится переносить, тем острее он понимал, что эта девушка ему далеко не безразлична. Сам себе Гром боялся в этом признаться, но сердце отказывалось подчиняться мозгу.

Он старался заниматься обычными делами, работой, которой хватало. Высокая должность, на которой он находился благодаря своему происхождению, с одной стороны позволяла чувствовать себя расслаблено и даже несколько беззаботно, но с другой — требовала предельной концентрации, так как любая оплошность могла больно ударить по его отцу.

Сидя в кабинете, общаясь с людьми, ходя по длинным полутемным коридорам с красными ковровыми дорожками на полу, Гром беспрестанно думал об одном: что будет дальше? Игра явно перешла все границы и вышла из-под контроля. Он присоединялся к «Волкам», когда это была безобидная организация, состоящая из детей элиты, которая решила позабавиться. Потом планы стали более серьезными, появились конкретные цели. Но, то, что начало происходить сейчас никак не входило в планы Константина…

— Ты чего грустный такой?

Гром обернулся и увидел своего коллегу Макса Пашутина. Макс пришел на работу в аппарат Правительства СНКР практически одновременно с ним. Они были погодками и сразу же нашли общий язык. Одно время Гром даже хотел привлечь Макса к деятельности «волков», но Крот посоветовал ему этого не делать:

— Не стоит, Гром, — сказал он тогда. — Ненадежный он, мне кажется…

Тогда Костя удивился такому ответу. Дело в том, что отец Пашутина занимал не последнее место в системе МНБ, работал вместе с отцом Кротова — по идее, он должен был вполне подходить.

— Да брось, Крот, — попытался переубедить товарища Константин. — Макс нормальный парень.

— Нет, — последовал ответ.

Больше они к этому не возвращались, к тому же Крота поддержало еще несколько человек, так что вопрос был закрыт.

— О, Макс, привет! — Гром был рад встретить в этих деловых холодных коридорах человека, с которым он мог быть мене официальным и чуть более открытым. — Да вот, все никак не могу понять, что могло случиться с Леной…

— Да, странная история, — задумчиво ответил Пашутин. — Будем надеяться, что все обойдется. Ты, кстати, пообедать сегодня не хочешь сходить в клуб?

«Клубом» молодежь, работавшая в здании, называвшимся когда-то Белым домом, называла небольшое полузакрытое кафе недалеко от метро «Баррикадная». Негласно туда пускали только по удостоверениям правительственных структур, а потому случайных людей в заведении практически никогда не было.

— Давай, — с радостью согласился Громов. — Хорошая идея!

Они договорились о времени и разошлись по своим делам.

В назначенный час Гром спустился в холл и встал около доски объявлений, дожидаясь Макса. Мимы шныряли сотрудники аппарата. С деловыми лицами, портфелями в руках и в неизменных серых строгих костюмах одинакового покроя, являвшимися униформой сотрудников государственных учреждений, они нескончаемым потоком втекали в здание и вытекали из него наружу, символизируя своим движением постоянство рабочего процесса, четкость ритма функционирования государственной машины.

Грому всегда нравилась эта атмосфера. Иногда, конечно, он уставал от однообразия и бесконечного серого фона, но эта усталость обычно очень быстро сменялась очередным подъемом и приливом чувств искренней любви к своей работе, понимаем важности выбранного им дела. Гром понимал, что чиновничья работа, при всей своей внешней скучности и непривлекательности, несет в себе глубокую философию, формирует особый уклад, систематизирует мысли. Впрочем, понимал он и то, что многое зависит от человека — кого-то монотонность отупляла. Но так ведь и дворник может работать абсолютно по-разному: либо творчески подходить даже к подметанию улиц, либо тупо мести метлой, ненавидя все вокруг. Да, все внутри каждого человека…

Макс появился с минутным опозданием, извинился и товарищи двинулись в сторону кафе. По пути болтали о всякой ерунде, но тактичный Макс не лез в душу с лишними расспросами, и Гром ценил это.

Показав свои красные корочки, Макс с Костей вошли в небольшой уютный зал и заняли свободный столик. Официант принес меню, весьма разнообразное, и парни углубились в его изучение. Сытно пообедав, они еще некоторое время сидели, ублажая себя сигаретой, а затем встали и, попрощавшись с администратором, вышли на улицу. Здесь-то все и произошло.

Гром не заметил, с какой стороны подъехал типовой «москвич» еще дореволюционного выпуск. Таких развалюх на улицах города было полным полно. Возможно, Машина выехала с перекрестка, а может, и двигалась прямо по улице. Обратил на нее внимание Костя только тогда, когда собираясь перейти дорогу, он просто таки наткнулся на немытый кузов зеленоватого оттенка.

Отскочи назад, он в недоумении посмотрел на остановившуюся напротив него машину и переглянулся с Максом, которого, похоже, эта странная преграда удивила не меньше.

Когда открылось окно и из него показалось дуло автомата, все происходящее для Грома превратилось в просмотр замедленной съемки. Плавно, так, что можно было разглядеть малейшие вспышки, разлетающиеся на осколки света, автомат начал выплевывать пули. Где-то вдалеке слышался звук стрельбы, автоматная очередь рвала воздух.

Инстинктивно Гром дернулся в сторону, видя, как мимо него проносятся пули и на сумасшедшей скорости врезаются в зеркальную витрину кафе, из которого они с Пашутиным только что вышли. Витрина так же медленно разлеталась на мелкие брызги стекла, колючим дождем падающие на тротуар.

Гром пытался понять, чувствует ли он боль, но ощущения будто исчезли. Страх блокировал все.

— Кооостяяя! — раздалось совсем близко.

Гром рванул на голос и в следующий момент увидел, что прямо рядом с ним на асфальт падает граната.

Дальнейшие события Гром помнил уже совсем специфически — будто cо стороны глядя на себя. Гром поднялся на ноги и, сорвался с места. Побежав несколько метров, он рыбкой бросился вперед, помогая себе в полете руками, словно не преодолевая воздушные массы, а рассекая водную гладь.

Взрыв прогремел у него за спиной, настигая больной волной. В самый последний момент Гром успел упасть на землю, за плотную перегородку меньше метра высотой, отгораживающую тротуар от газона. Осколки пролетели над его головой, с грохотом разбиваясь и крошась о стену соседнего дома. Из оконных рам посыпались стекла. Через несколько секунд все стихло.

Гром оторвал голову от земли и увидел ужасную картину. На площадке перед кафе лежало несколько залитых кровью, изуродованных трупов. Кто-то стонал. Вышедшие из «клуба» люди в шоке застыли перед остовом витрины, рассматривая себя на предмет увечий.

— Жив? — Гром узнал голос Макса.

— Вроде да… — Ощущения вернулись, и только теперь Костя почувствовал жгучую боль в районе плеча.

Опустив глаза, он увидел, как по белоснежной рубашке расползается пятно крови с черной точкой посередине.

— Ранен, — сказал Гром то ли самому себе, то ли Пашутину.

Вокруг уже суетились люди. Все кричали, шумели, кто-то отдавал распоряжения…

Через пять минут кафе было оцеплено нармилами по всему периметру, а все, кто хотя бы краем глаза видел трагедию, были загнаны внутрь помещения на предмет дачи показаний.

Подъехавшие «скорые» забрали наиболее тяжело раненных. Кому-то врачи оказывали помощь на месте. Громова завели в одну из машин, усадили на узенькую скамеечку и стали обрабатывать рану.

— В больницу надо, пока заражение не началось, — сообщил врач с серьезным лицом и висящими седыми усами.

Константина уложили на специальную койку, приставили капельницу и перевязали место ранения. Машина уже готова была сорваться с места, водитель врубил мигалку, но здесь снаружи послышались голоса и задние дверцы кареты «скорой помощи» распахнулись. Гром удивленно приподнял голову с твердой подушки и увидел перед собой человека в форме офицера МНБ.

— Добрый день, Константин Алексеевич. Подполковник Днёв, — представился офицер.

— Здравствуйте, — скривившись от боли ответил Костя, понимая, что внутри у него все начинает ходить ходуном. Мысли путались — неужели узнали про «волков»? Арест?

— Если вы не против, я поеду с вами, — обратился Днёв к врачу и Громову одновременно и, не дожидаясь ответа, запрыгнул в салон. — Поехали!

Ехали молча. Громов понял, что при враче этот сотрудник МНБ с ним говорить не будет. Приходилось лежать и мучить себя мыслями. Рана болеть почти перестала — врач сделал обезболивающий укол.

Наконец, машина остановилась около здания больницы. Грома на носилках вытащили на улицу и спешно понесли в один из корпусов. Навстречу им уже бежали врачи.

— Операционная готова!

— Отлично, — бросил врач и нагнувшись к Грому шепнул: — Не волнуйтесь, Константин Алексеевич! Все будет сделано в лучшем виде и лучшими врачами!

— Где мне подождать? — вмешался Днёв.

— В приемном покое, — ответил врач, но подумав и, видимо, вспомнив, что разговаривает с подполковником МНБ, тут же поправился: — То есть, нет, конечно. Зачем в приемном покое? Сейчас провожу вас в нашу комнату отдыха.

— Родителям сообщили? — внезапно обеспокоился Костя.

— Конечно, Константин Алексеевич, — заверил Грома Днёв. — Они уже на пути сюда.

Проследив, как Громова завозят в операционную, Днёв направился в сопровождении молоденькой медсестры в комнату отдыха. Комната оказалась весьма неплохо оборудованной: несколько кожаных диванов, большая плазма на стене, журнальные столики.

— Чай? Кофе? — очаровательно улыбнувшись, спросила медсестра.

Кофе, если можно, — немного подумав, согласился подполковник.

— Через пару минут. — Она развернулась и, покачивая бедрами, демонстрируя круглую ладную попку, пошла к двери.

Девушка вернулась с небольшим подносиком, на котором дымилась кофейная чашка и блюдце с булочками. Нагнувшись, чтобы поставить поднос на журнальный столик перед Днёвым, медсестра деликатно продемонстрировала черный ажурный бюстгальтер с аппетитно уложенными в чашечки грудями, кроме которого под халатом больше ничего сверху не было. Днёв не смог себе в удовольствии полюбоваться этим зрелищем и немного пофантазировать. Девушка перехватила его взгляд и улыбнулась

— Приятного аппетита.

— Спасибо, — Днев взял несколько секунд на размышление и принял решение: — А позволите узнать, как зовут столь прелестную спасительницу человеческих тел?

— Аня, — снова улыбнулась девушка и добавила: — И, кстати, не только тел, но и душ.

— Вот как? — удивился ее смелости подполковник: о душах в СНКР говорить было как-то не принято.

— Именно. Ну, может не в том вульгарном церковном понимании, но все же…

Днёв смотрел на новую знакомую со все возрастающим интересом. Невысокая, русоволосая, но ближе к блондинке. Большие серые глаза, пропорциональный прямой носик, полные губки. То, что под халатом, он уже успел оценить. Аня ему положительно нравилась. Первое очарование своей напарницей Мишиной у него уже прошло, хотя она и была так похожа на Алю. Но внешнее сходство — это ведь еще далеко не все. И это Борис Днёв очень хорошо понимал.

Вспомнив о Мишиной, которая куда-то запропала, хотя тоже уже должна была быть в больнице, подполковник решил не тянуть резину и брать быка за рога.

— Анна, а вы не хотели бы продолжить нашу теологическую дискуссию в каком-нибудь другом месте?

— С удовольствием, — безо всяких примедлений ответила девушка и назвала номер своего домашнего телефона, который Днёв записал в свой казенный карманный компьютер.

— Я обязательно вам позвоню, Анна, — пообещал Днёв, дав понять, что разговор завершен. Анна оказалась девушкой неглупой и моментально удалилась.

Достав мобильный, Борис набрал Мишину и начал вслушиваться в длинные гудки, нервно барабаня пальцами по столу. Наконец она ответила.

— Ну, ты где?

— Рядом. — Коротко ответила она. — Его оперируют?

— Да. Слава богу, рана не серьезная. Думаю, часа через полтора-два, когда он отойдет от наркоза, сможем с ним поговорить.

— Отлично. Жди.

Лада появилась через пять минут. Ворвавшись в комнату отдыха, она села напротив Днёва и рванула с места в карьер:

— Что думаешь?

— Сложно пока говорить… Но, думаю, будем объединять дела. Очевидно, что похищение Дмитриевой и покушение на Громова — звенья одной цепи. Не знаю, насколько это можно увязать с убийством Савина, но и исключать ничего нельзя. К тому же, в делах Савина и Дмитриевой фигурируют «волки». Похоже, это самый настоящий террор.

— Да, именно террор, — кивнула в ответ Мишина. — Что предлагаешь предпринять? Збруев рвет и мечет, требует отыскать эту цековскую дочку, а теперь вот еще и стрельба с гранатой в пяти минутах ходьбы от аппарата Правительства, да еще покушение на сына Громова…

— Давай для начала побеседуем с Громовым. Посмотрим, что он скажет, а там уже будем решать.

К Константину их пустили через полтора часа. Ослабший, он лежал на больничной кровати в одноместной палате класса люкс с полузакрытыми глазами.

— Константин Алексеевич, — тихонько постучал об открытую дверь костяшками пальцев подполковник. — Мы бы хотели задать вам буквально несколько вопросов. Разрешите?

— Да, да, конечно, — поднял здоровую руку Громов, приглашая посетителей войти.

Громов с Мишиной уселись на стулья и начали допрос, элегантно завуалированный под дружескую беседу.

— Константин Алексеевич, — начал Днёв. — Первым делом мы хотели бы спросить у вас, как вы сами считаете, были ли у кого-нибудь основания покушаться на вашу жизнь?

— Не думаю.

Он все еще не знал, как ему поступить. В голове его крутилась мысль о том, что раз дело приняло такой поворот и в него кидают гранаты, предварительно пытаясь прошить автоматной очередью, надо что-то срочно предпринимать. Вопрос же на ответ, кто это сделал, он для себя сформулировал еще по пути в больницу: Крот. Но рассказать это госбезовцам, значит раскрыть организацию, признаться в убийстве Савина, в ограблениях… А не рассказать — значит продолжать подвергать свою жизнь смертельной опасности. Надо было делать выбор. Но выбор этот был слишком сложным… Хотя, на кону ведь стояла не только его жизнь, но и жизнь Пэм…

— Я готов давать показания, — выдавил он из себя.

— Ну что вы, — не сразу понял его Днёв. — Какие показания? Мы просто задаем вопросы, чтобы поскорее найти этих подонков.

— Я сам этот подонок, — набрался мужества для признания Гром.

— Что? Ну, что вы такое говорите, Константин Алексеевич, — попытался урезонить молодого человека подполковник.

— Я знаю, что говорю. Слушайте.

Но сказать он ничего не успел. Дверь палаты распахнулась и в нее властным шагом вошел член Центрального комитета партии Алексей Алексеевич Громов, а вслед за ним, охая и ахая, и его жена.

— Сыночек! — бросилась она тут же к Косте, не зная как лучше приобнять сына. — Ну…ну…как ты? Как?

— Да все в порядке, мам, — постарался улыбнуться Гром и скосил глаза на Днёва, который вместе с Ладой неловко поднялся со стула и теперь топтался около кровати больного.

— Выйдем, — потребовал Громов-старший, сверкнув из-под очков грозными глазами.

Офицеры вышли в коридор.

— Ваша версия? — с напором спросил отец Грома.

— Работа «волков», — стараясь не отводить взгляда, ответил Днёв. — Мы сделаем все, чтобы найти их.

— Само собой, — безо всякой иронии сказал член Центрального комитета. — Иначе вас расстреляют.

Он развернулся и вернулся в палату.

— Вот такие дела… — горько усмехнулся подполковник. — Чего он там про подонка-то молоть начал?

— Не поняла, — честно призналась Лада. — Похоже, он еще просто в шоке. Сам знаешь, как оно бывает в подобных случаях: начинают себя во всем винить. Здесь, похоже, тоже самое.

— Да, похоже на правду, — согласился Днёв. — Итак, у нас в запасе еще два месяца. Если до начала празднования годовщин мы их не найдем, то сама все слышала….

— Слышала. Мы их найдем. Кстати, ты не думал про, скажем так, любовную версию?

— В смысле?

— Ну, есть основания полагать, что парень и Дмитриева симпатизируют друг другу. Девчонку кто-то похищает, потом происходит покушение на самого Громова. Может, ревнивец или ревнивица?

Борис потер лоб, провел ладонью по волосам и тяжело выдохнул. Версия звучала совсем неплохо. Оставалось только понять, кто мог решиться на подобное. Но все же, что-то не складывалось. Дмитриеву похитили «волки». Савина тоже завалили «волки». Здесь все сходилось. Но кто стрелял в Громова?

Днёв не успел развить свою мысль. В кармане у него завибрировал мобильный.

— Слушаю, товарищ генерал, — почти крикнул он в трубку, увидев на экране номер Збруева.

— Вы там закончили?

— Нет, к нему пришли родители.

— Телевизор есть рядом?

— Есть, вспомнил Днёв о панели в комнате отдыха.

— Включай. Потом перезвони. Но с конкретными предложениями. Понял?

— Так точно, товарищ генерал.

Борис «отключился».

— Ну, что он сказал?

— Сказал включить телевизор.

Бегом они направились в комнату отдыха. Схватив пульт, Днёв включил телевизор, настроенный, само собой, на официальный первый канал, как и все телевизоры в общественных местах Союза. Начинался выпуск новостей. После непродолжительной заставки, на экране появился диктор, начавший с самого главного: в центре Москвы произошло покушение на Константина Громова. Замелькали кадры с места происшествия. Главное же прозвучало в самом конце репортажа: на месте взрыва сотрудниками народной милиции был найден сверток, заметно обгоревший, но все же сохранивший вложенное в него послание, состоящее из одного слова: «ВОЛКИ».

Пэм довольно долго привыкала к темноте. В помещении, в котором она оказалась, было прохладно, но вполне терпимо. На ощупь она начала изучать комнату. Похоже, это был самый обычный подвал, который можно было найти в любом доме типовой постройки. Передвигаясь маленькими шажками, девушка в первый раз обошла свою темницу, то и дело натыкаясь на различные предметы.

Ей удалось обнаружить лежанку, оборудованную прямо на полу, но, по крайней мере, с подушкой и одеялом. В одном из углов, прислушавшись она нашла не то кран, не то просто обрубок трубы, из которого капала вода, но так редко и такими мизерными каплями, что ей пришлось потратить чуть ли ни полчаса, чтобы собрать в ладони хотя бы немного жидкости.

Но это уже было хорошо. По крайней мере, какое-то время можно было продержаться.

От крика и призывов прийти на помощь Пэм довольно быстро отказалась — очевидно, что дом был заброшенным, а судя по тому, что ей удалось запомнить на улице, вокруг стояли сплошные полуразрушенные здания. Из людей здесь могли оказаться лишь бродяги и другие асоциальные элементы, которые, если бы даже и захотели, все равно не смогли бы ей ничем помочь — тяжелая железная дверь была заперта.

Первый день прошел для Пэм мучительно долго. В голове у нее копошились дурные мысли, но она успокаивала себя тем, что, естественно, ее уже начали искать. А ведь она не абы кто! На ноги будет поднята вся государственная безопасность, вся народная милиция. В этом девушка была уверена на сто процентов. Вопрос был в другом — как ее найдут?

Вряд ли хоть кто-то заподозрит самого сына министра национальной безопасности в том, что он может быть причастен к ее исчезновению…

Устав от собственных мыслей, незаметно Пэм заснула, а когда проснулась, то долго пыталась вычислить, сколько она проспала и который теперь час. Но сделать этого не было никакой возможно. Часов на руке у нее не было, так как отправляясь на операцию она заранее сняла все предметы, которые хоть как-то, в случае потери, могли бы вывести на нее соответствующие органы.

И только теперь она вспомнила про помаду, которую совершенно случайно забыла выложить, и которая всю дорогу к месту проведения операции не давала ей покоя, болтаясь в кармане. Но сейчас ее у нее не было! Что это могло означать для нее?…

Пэм снова погрузилась в тягостные раздумья. Если помаду нашли, то, наверняка, установили, кому она принадлежала. В СНКР, с первых дней существования государства действовал закон, по которому все без исключения граждане обязаны были пройти процедуру снятия отпечатков пальцев. Делалось это, якобы, с целью обеспечения безопасности, с той целью, чтобы в случае совершения преступления кем-либо его можно было вычислить в считанные минуты, пробив оставленные на месте злодеяния отпечатки по базе. Надо сказать, что мера эта оказалась достаточно действенной: раскрываемость преступлений резко возросла.

Дмитриева хорошо помнила тот веер в штабе волков, когда Гром выступал с небольшой лекцией касательно национал-коммунистического законодательства. Большую часть своей речи он посвятил именно закону о всеобщей дактилоскопии. Она-то всю жизнь считала эту меру прогрессивной (так учили и в школе, и в университете) и истинно народной, но Гром настаивал на том, что закон был принят как раз против народа, с целью тотального контроля со стороны государства за всеми без исключения гражданами, в том числе, и самыми высокопоставленными.

— А за нами-то зачем? — удивилась Пэм.

— Затем, что в любой момент каждый может оказаться «врагом народа», — жестко ответил Гором.

— Не мой отец! — Возразила Пэм. — Он честно служит Родине и не может ее предать.

— Пэм, каждый может оказаться «врагом народа». Или ты думаешь, если «волки» будут раскрыты, твоему отцу удастся остаться на своем посту? К тому же, вся база с отпечатками хранится в МНБ, а это, сама понимаешь…

Тогда Пэм еще мало что понимала. Но буквально через несколько дней Гром принес ей книгу, которую она сначала даже побоялась брать в руки. Потом, она перечитала много таких книг, но та, первая. Запомнилась ей больше всего. Эта была одна из запрещенных в СНКР работ известного дореволюционного историка, посвященная истории СССР тридцатых годов. В книге рассказывалось о беззакониях, творившихся в то время, о всесилии НКВД, о процессах над людьми, которые в СНКР считались проклятыми.

Именно тогда у нее и начало формироваться то двойственное отношение к МНБ, которое так до конца и не оформилось в четкое мнение. Главным учителем здесь для нее выступал все тот же Гром. Он говорил ей, что нельзя допускать ошибок прошлого, в котором органы государственной безопасности превратились из инструмента защиты Родины и поиска врагов настоящий в карательную машину партии. По словам Кости, МНБ все больше напоминало ему то старинное НКВД, действовавшее сто лет назад…

Время будто остановилось. Не различая дня и ночи Пэм лежала на своем лежаке, изредка набирала в горсть воды и смачивала горло. Сначала ужасно хотелось есть, но через какое-то время чувство голода отступило, и она вполне обходилась водой, отдававшей ржавчиной и канализацией.

По ее расчетам прошло около трех дней, когда устав от бездействия, Пэм решила занять доскональным изучением подвала. К этому моменту она чувствовала себя кошкой — глаза настолько привыкли к темноте, что очертания комнаты проступали сквозь тьму, словно хоть небольшое освещение, но, все же, было.

Довольно долго она ощупывала стены, выложенные кирпичом, но никакого результат это не приносило — старя кладка была настолько прочной, что, несмотря на то, что в некоторых местах кирпич крошился, пробить или разобрать ее не было никакой возможности. К тому же, у Пэм под рукой не было никаких инструментов — как не искала она хоть что-нибудь, ей не удалось найти ровным счетом ничего. Кто-то начисто прибрался в подвале, прежде чем отправить в него пленницу. В личности этого уборщика у Елены не было никаких сомнений.

И тогда он перешла к полу. Еще в первый день пребывания в комнате она заметила, что стук от ее шагов не всегда одинаков. Но тогда ее голова была занята совсем другими мыслями, чтобы придавать значение этому факту. Где-то от давления на поверхность не раздавалось вообще никаких звуков, но в некоторых местах, особенно около куска трубы, из которого капала вода, можно было услышать легкий стук, такой, словно, внизу какая-то полость, пустота.

Потратив приличное количество времен на изучение этого локального феномена, Пэм окончательно убедилась, что в своих догадках она не ошиблась. Вероятно, размышляла девушка, внизу либо еще одно подвальное помещение, либо канализационный туннель. В пользу второй версии говорила труба.

Поползав по полу, Пэм попыталась руками хотя бы немного отделить деревянную доску, из которых был сложен пол, но у нее ничего не получилось. От бессилия Пэм разрыдалась. Спасение было где-то совсем рядом, его можно было услышать, но эта близость была абсолютно недосягаемой.

Вытирая слезы, девушка переползла к лежаку и вытянулась на полу, глядя в черный потолок. И в этот момент со стороны двери послышался скрежет — кто-то орудовал ключом в замке. Через несколько секунд дверь распахнулась. Снаружи была темнота, что первым удивило девушку — по ее собственному времени сейчас должен был быть день.

На пороге стоял Крот.

— Жива? — осведомился он, не удостоив Пэм приветствия.

Она ничего не ответила, затравленно глядя на застывшего в проеме двери Кротова.

— Я еду принес.

Крот сделал несколько шагов в черноту комнаты, вытянув руку вперед — он явно еще плохо ориентировался в темноте. И в этот момент Пэм, повинуясь какому-то животному инстинкту, и не в силах самой себе объяснить свои действия, со страшным криком бросилась на него, вцепившись ногтями в мягкие, гладко выбритые щеки Крота, который, обладая весьма заурядной внешностью и малым ростом, всегда отличался изысканными костюмами и дорогими запахами — за собой сын министра тщательно следил.

Парень явно не ожидал такого поворота событий. Дезориентированный, он вскрикнул и попытался сбросит с себя Дмитриеву, но сделать этого ему не удалось. Девчонка мертвой хваткой вцепилась ему в лицо, всадив ногти так глубоко, что на какой-то момент Кроту показалось, что она просто проткнула ему щеки насквозь.

Отцепись, сука! — взвыл он и тут же получил коленом между ног.

Согнувшись и задыхаясь от боли, он повалился на колени, уткнувшись лбом в пол. Пэм не теряла ни минуту. Она вырвалась на волю и помчалась в пустоту. Она не знала, куда бежит, но это было и не важно — сейчас главным было спрятаться, скрыться. Остановилась Дмитриева только через двадцать минут, когда обожженные горячим воздухом легкие больше не могли поддерживать ее дыхание. Рухнув на землю, она перевернулась на спину и лежала, глядя в черное беззвездное небо, постепенно приходя в себя. Теперь надо было что-то предпринимать.

Первой ее мыслью было отправиться домой, но довольно быстро Пэм отказалась от этой мысли. Пришлось бы слишком многое объяснять, и не только родителям… А что ей было сказать? Что это она вместе с сыном Кротова расстреляла несколько человек? Что она — член подпольной организации? Понятно, что это означало бы не только конец всего для нее, но и могло повлечь за собой такие последствия для отца, всей семьи…. О более глобальных последствиях Пэм не задумывалась.

Она решила связаться с Громом. Сейчас это был единственный человек, которому она могла верить. Он ведь хотел предотвратить эту бойню, но Крот его не послушал и сделал все по- своему!

Семья Громова жила загородом, как и большинство семей высокопоставленных лиц в СНКР. Пэм знала, как туда добраться, но сейчас она плохо представляла, где вообще находится. Да и светиться ей было нельзя — скорее всего, уже по всем источникам информации объявили о ее исчезновении, показали фото. Надо было срочно что-то придумывать.

Поднявшись, Пэм огляделась. Места были абсолютно незнакомые. Да и откуда она могла знать подобные пейзажи — по большей части девушка видела эту жизнь из окна несущегося на бешенной скорости автомобиля отца.

Вдали, за рекой, стояли какие-то жилые кварталы. Справа, тоже, на приличном расстоянии, торчали трубы завода, а сзади — тоже жилые дома — обшарпанные и неприветливые.

Стоять на месте смысла никакого не было. Надо было выбирать направление и начинать движение в сторону решения проблемы. Пэм выбрала ближайший путь — скопление домов за своей спиной.

Пройдя по узкой тропинке между густым кустарником, она вышла на асфальтированную дорогу. Обогнув дом, она, наконец, увидела табличку на его стене, сообщавшую, что место ее нахождение — Капотня. Что знала Пэм о Капотне? Да только то, что с незапамятных времен этот район считается одним из худших по экологии во всей Москве из-за стоящего рядом с ним нефтеперерабатывающего завода. Рабочая окраина, одним словом.

От реки слышались голоса, горланящие популярную песню. Вероятно, кто-то что-то отмечал. Судя по тому, что во многих окнах еще горел свет, Елена сделала вывод, что на дворе еще не глубокая ночь, а только поздний вечер.

Людей на улице почти не было — лишь редкие прохожие спешили к загаженным подъездам, не обращая на нее никакого внимания. Пэм пришла в голову мысль, что это даже хорошо, что она выглядит потрепано и одета просто — здесь ее все принимали за свою, обычную девочку с бедной не престижной окраины.

Но, несмотря на этот положительный момент, Пэм пока с трудом представляла себе, как ей удастся попасть на противоположный конец города, на Государственное шоссе, которое когда-то носило название Рублевского.

Присев на лавочку в глубине двора, Пэм решила понаблюдать за происходящим вокруг и все хорошенько обдумать. Но не успела она погрузиться в свои мысли, как прямо за ее спиной раздался мужской голос:

— Скучаем?

Пэм испуганно обернулась. Перед ней стоял здоровый детина с пролетарским лицом, расплывшимся в довольной улыбке. В руках у него была бутылка с пивом, но в, целом, он не производил впечатление слишком пьяного или опасного. Тем не менее, Пэм затаилась и промолчала.

Детина тем временем бесцеремонно сел рядом и, сделав внушительный глоток дешевого пойла, снова обратился к ней:

— Что-то я тебя тут раньше не видел.

— Да я… — попыталась хоть что-то сказать Пэм, но слова не желали складываться во вразумительные предложения.

— А ты ничего. — Парень нагло разглядывал ее, продолжая улыбаться. — Тебя как звать-то?

— Лена, — пискнула Пэм.

— А меня Лёха, — представился детина и протянул руку в знак знакомства.

— Очень приятно, — Пэм изобразила подобие доброжелательной улыбки.

— Ага, — закивал в ответ Лёха. — Мне тоже. А ты чего одна-то сидишь?

Пэм поняла, что дальнейшее молчание будет слишком подозрительным, а то и вовсе разозлит пока еще вполне миролюбивого пацана.

— Да с парнем поругалась, — неуверенно начала врать она.

— Это что же за лох такой, что с такой красавицей ссорится? — искренне удивился Лёха. — А чего тут сидишь?

— Да как же я теперь домой попаду? Комендантский час ведь…

— Да, уже час как…

Пэм мысленно поблагодарила Лёху за информацию. Если комендантский час начался час назад, значит сейчас двенадцать.

Лёха замялся, суетливо закрутился, покачивая полупустую бутылку, а потом предложил:

— Ну, хочешь, у меня переночуй? Я с матерью живу, но она сегодня в ночную ушла, так что разместиться есть где.

Лена со страхом посмотрела на нового знакомого. Идти к нему ночевать? Да уж лучше провести ночь на улице, на этой лавочке. Лёха уловил ее сомнения и все с той же довольно приятной улыбкой сказал:

— Ты не бойся, я тебя трогать не буду. Просто помочь хочу. А на улице тебе сейчас лучше не сидеть — у нас тут нармилы лютые. Район-то, сама понимаешь, какой. Заберут, а там будешь им доказывать, что не верблюд.

— Почему верблюд? — прыснула смехом Пэм.

— Ну, это поговорка такая, старая, — пояснил Лёха. — Ну, так на что-нибудь решилась?

Пэм для вида еще немного подумала, хотя последние слова Алексея ее несколько успокоили. Да к тому же он был абсолютно прав по поводу народной милиции — попасть в ее руки среди ночи в комендантский час… Это бы погубило все.

— Идем, — бодро поднялась она и сверху вниз посмотрела на парня.

Он тоже встал и ситуация тут же в корне изменилась — Пэм оказалась ему едва ли по плечо. Они переглянулись и рассмеялись, после чего пошли в сторону дома.

Лёха жил на пятом этаже того самого дома, который стоял ближе всего к реке. Открыв дверь квартиры, он прошел первым, включил свет и пригласил Пэм зайти. Убогость обстановки потрясла ее. Все было чисто аккуратно, но настолько бедно, что даже не верилось, что люди могут жить в таких вот спартанских условиях.

— А у тебя мать кем работает? — преодолев смущение, спросила Лена.

— Она у меня воспитатель в детском саду, — на ходу бросил Лёха и потом, уже их кухни крикнул: — Ты есть хочешь?

— Можно было бы… — смущенно ответила Пэм и только после этого поняла, что голодна настолько, что легко проглотила бы целиком того самого верблюда. Сняв обувь, она прошла на кухню.

Лёха уже вовсю хозяйничал. Он поставил чайник, достал из старенького холодильника кое-какую еду, которую при других обстоятельствах Пэм, скорее всего, проигнорировала бы, но сейчас смело бы назвала деликатесом.

— А в ванну можно сходить? — Лена окончательно расслабилась. Лёха хоть и был из этой ужасной рабочей среды, но оказался нормальным парнем — простым и заботливым.

— А? Да, конечно! Прости, что сразу не предложил!

Он метнулся в комнату и вернулся оттуда с полотенцем в руках.

Приняв душ, Пэм окончательно почувствовала себя живой. Свежесть была такой приятной, что она долго стояла под струями, не в силах выключить воду, намыливая свое юное тело куском дешевого мыла.

Когда она вышла, стол был уже накрыт. Со зверским аппетитом она набросилась на бутерброды, наспех запивая сухомятку горячим чаем. Лёха внимательно наблюдал за ней, сидя напротив и попивая чаёк небольшими глоточками.

— Проголодалась? — с легкой нежностью в голосе спросил он.

— Ага, — ответила Лена с набитым ртом. — А почему у тебя мамы-то дома нет, если она воспитательница?

— Так сад на пятидневке — дети всю неделю живут, — пояснил он.

— Ааа… — протянула Пэм, испытывая истинное блаженство от еды. — А сам ты чем занимаешься?

— Я-то?.. Я служу в милиции.

Пэм чуть не подавилась. Поставив кружку с чаем на стол, она уставилась на Лёху, который продолжал внимательно смотреть на нее с легким прищуром. Теперь его лицо не казалось девушке таким уж простецким.

— Я тебя сразу узнал, как только увидел, — начал Алексей. — То есть, сначала, конечно, просто подсел, чтобы познакомиться с девчонкой, но как только увидел твое лицо — то разу понял, что ты Дмитриева. Ведь ты — это она?

— Она, — угрюмо ответила Пэм. Отпираться не имело никакого смысла.

— Ну, значит, я не ошибся. — Леха выбил ребром ладони из пачки сигарету и закурил. — Так, выходит, ты на свободе?

— Выходит.

— Я готов слушать, — придвинулся поближе нармил, окутав голову Пэм дымом дешевых сигарет.

— Слушать? — удивилась Дмитриева. — Зачем? Просто веди меня в отделение или куда там у вас отводят. Сдавай. Тебе орден за это, небось, дадут. Премию выпишут — ремонт, вон, в квартире сделаешь, героем станешь!

— Мне ордена ни к чему, — безо всякой иронии сказал Алексей, а потом, безо всяко паузы задал вопрос, от которого Пэм чуть не свалилась со стула: — Савина ты завалила?

— Что? — вытаращилась на него Пэм. Есть ей окончательно расхотелось.

— Твоя помада найдена недалеко от расстрелянной машины, — объяснил Лёха. — Информация не разглашается, но у меня товарищ один служит в МНБ сержантом — так там такой слушок ходит.

Пэм была готова сквозь землю провалится.

— Я буду говорить только с начальством, в присутствии своего отца, — дерзко бросила она.

— Значит ты, — удовлетворенно подытожил нармил и вдруг возбужденно зашептал: — Слушай сюда, Лена. Если ты еще не поняла, никуда я тебя сдавать не собираюсь. Я их так же ненавижу. Понимаешь? И ни я один. В народной милиции таких много! Да и в МНБ хватает! Я точно знаю — у меня друзья. Ты скажи, кто вы такие? Ну, волки. Что происходит-то вообще?

«Ага, — подумала Пэм. — Так я тебе сейчас все и расскажу. Чтобы ты потом с потрохами меня сдал». Н вслух произнесла:

— Поможешь — расскажу.

— Что делать-то надо? — обнадежился Лёха.

— Дай позвонить.

— Телефон в комнате.

Пэм вскочила и бросилась к телефону. Домашний Грома она знала наизусть. Но, уже набрав номер почти целиком, она почувствовала, как сердце ее подпрыгнуло в груди: звонить Грому было нельзя. Все телефоны прослушивались МНБ, и даже если ей бы и повезло и трубку поднял сам Костя, ее местонахождение было бы установлено в считанные секунды.

— Передумала? — немного удивился Лёха.

— Звонить нельзя, — сказала она, все еще держа трубку в руке. — Надо ехать.

— Куда?

— На Государственное шоссе. И прямо сейчас.

— Шутишь?

— Не-а.

— Но кто же туда ночью пропустит? Ты же не хуже меня знаешь, что там эмэнбэшник на эмэнбэшнике… — парень растерянно смотрел на дочку члена ЦК партии и часто моргал.

— Значит, не до самого дома, а насколько близко получится, — решила Пэм. — Так что? Поможешь?

— Ну… — Лёха лихорадочно соображал. — Я, в принципе имею право, как сотрудник милиции, передвигаться по городу в комендантский час. Машину организовать тоже могу — есть «жигуленок» старый у друга… Попробовать можно, конечно… Хотя, рискованно.

— Другого выхода нет. Если готов помочь — помогай. Нет, сам знаешь что делать — деньги и слава ждут тебя буквально в шаге ходьбы от дома, в родном отделении милиции.

— Да я же сказал, что… — в сердцах чуть не всхлипнул нармил, расстроенный, что девушка не желает ему верить до конца.

— Ну, раз сказал, то звон другу и поехали.

Через десять минут они спустились к подъезду, где уже стоял заведенный автомобиль жалкого вида. За рулем сидел симпатичный праздник, который, взглянув на Пэм, резко изменился в лице и испуганно посмотрел на Лёху.

— Она, она, — ответил он на этот незаданный вопрос и открыл заднюю дверцу: — Давай, ложись. Миха, ты одеяло захватил?

— Захватил, — ответил Миха, все еще заворожено смотрящий на Пэм. — В багажнике.

Пэм, свернувшись калачиком, улеглась на узком сидении. Сверху ее накрыли тем самым одеялом, а поверх него навалили всякой технической ерунды, вроде инструментов и насоса, а также аккуратно положили две довольно тяжелых шины. Со стороны, а тем более в темноте, создавалось вполне правдоподобное впечатление, что все заднее сидение «Жигулей! Просто захламлено — лежащего подо всем этим скарбом человека разглядеть было практически невозможно.

Миха пожелал другу удачи, и машина тронулась в путь. Они выехали из двора и поехали по двухполосной давно не ремонтированной дороге, идущей вдоль кольцевой, свернув затем, чтобы проехав весь район насквозь, миновать первый пункт НАИ — Народной автомобильной инспекции.

Пэм лежала с закрытыми глазами и прокручивала в голове все произошедшие с ней за последние дни события. Еще недавно она жила счастливой жизнью обеспеченной девушки, принадлежащей к самому верхнему слою нацкомовской аристократии. У нее было все. Потом появился Гром и включил ее в эту странную игру с волками, которая поначалу была легка и увлекательна, пока не закончилась расстрелом ни в чем неповинных людей. О погибших, возможно, и от ее пуль, Пэм старалась не думать. Она всячески уверяла себя, что все ее пули прошли мимо. Но до конца в этом быть уверенной она не могла…

Ночь окутывала серую Москву все плотнее. В домах гасли последние огни — назавтра был такой же будничный рабочий день, что был и сегодня, и который остался во «вчера». Люди много работали, а потому ложились рано — опоздание на службу или завод могло закончиться приличным лагерным сроком.

— Не слишком неудобно? — услышала она вопрос Лёхи.

— Терпимо, — с трудом ответила она, чувствуя, как на грудь ей давит что-то тяжелое. — Из района уже выехали?

— Нет еще. Впереди пост. Если получится его проскочить — дальше с ветерком полетим по кольцу какое-то время.

— Хорошо.

Пэм закрыла глаза и увидела лицо Грома — серьезное, сосредоточенное, красивое. На душе у нее потеплело, а в сердце вновь затеплилась утерянная было надежда: Гром должен помочь. Как? На этот вопрос ответа у Пэм не было…

— Готовность номер один! — В салоне вновь зазвучал голос Лёхи. — Подъезжаем к посту. Если остановят — лежи тихо, я все сделаю сам. Поняла?

— Поняла, — отозвалась Пэм и замерла, мысленно умертвив все мышцы своего тела.

Встретившись у фонтана и так и не дождавшись Мика, группа Павла сумела выбраться из города. Сделать это сложно, так как даже невооруженным глазом буквально за час стало видно, что присутствие нармилов на улицах заметно увеличилось — в Москве был объявлен план «Перехват».

Тем не менее, окольными путями, купив кепки и дешевые рубашки, троица добралась до северной границы города и перешла в область. Здесь можно было вздохнуть полегче, хотя окончательно расслаблять тоже было нельзя. Целью Павла и его группы стал город Ноябрьск — бывший Загорск, а затем Сергиев Посад. В Ноябрьске у Павла жила женщина, с которой он когда-то был близок, а разойдясь, сохранил теплые отношения. Она, конечно, понятия не имела, кем на самом деле был ее любовник.

Предварительно позвонив своей Любе и предупредив, что он скоро будет, и не один, Павел сообщил друзьям, что временно они смогут пересидеть в Ноябрьске, а там видно будет. Все согласились с этим планом.

— А она не сдаст? МНБ наверняка успело нас пощелкать, пока мы сидели с этим сученышем в кафе, — забеспокоился Сергей.

— Не сдаст, — уверенно ответил Павел. — Она их сама ненавидит. К тому же, насколько я помню, с законом у нее не все в порядке было: спекуляцией занималась, приторговывала огурцами-помидорами со своего огорода на «черном рынке», чтобы хоть как-то концы с концами свести и сына на ноги поставить.

— Так там еще и сын? — Игорь был явно недоволен этой новостью.

— Не волнуйся. Он учится в Ленинграде. Так что живет она одна, да к тому же в частном секторе.

Больше вопросов ни у кого не было. Надо было думать, как добираться до бывшего Посада. Здесь предложения звучали самые разные, но остановились на одном, выдвинутом все тем же Павлом.

На небольшую деревеньку недалеко от Мытищ они вышли случайно. Казалось бы, город так разросся за последние годы, что всякие мелкие образования давно должны были уйти в прошлое. Но факт оставался фактом — перед ними была самая настоящая деревня домов в пятнадцать, отгороженная с трех сторон перелесками, а четвертой примыкающая к каким-то колхозным постройкам — складам, стоянке с тракторами и так далее.

— Это наш шанс, — прошептал Павел, лежащий на земле, пристроившимся по бокам товарищам. Передвигались они либо в полусогнутом состоянии, либо ползком.

— А если у них нет пункта нармилов?

— Должен быть. — Павел был не приклонен.

Пункт в деревне оказался. Он располагался в небольшом кирпичном домике на самом окраине и отличающимся ото всех остальных развивающимся над ним государственным флагом черно-красного цвета с серпом и молотом посередине.

Слежка за домом продолжалась чуть больше двух часов. За это время удалось установить, что в деревенском отделении служит ровно три нармила. Посовещавшись, волки решили, что попытаются обойтись без жертв — убивали они лишь в самом крайнем случае.

Выждав, когда все трое стражей порядка окажутся внутри пункта, волки совершили стремительный бросок. Ворвавшись в помещение, они застали нармилов сидящими за небольшим столом. На котором стояла початая бутылка водки и лежало несколько огурцов. Попойка только начиналась.

Увидев вошедших, старший по званию, капитан, поднялся и сделал решительный шаг им навстречу.

— Кто такие? — гавкнул он. — Как посмели?

Он попытался выхватить оружие, но не успел. Ловким прыжком Сергей повалил его на пол, выбив из рук оружие. Игорь с Павлом мгновенно нейтрализовали двух оставшихся. Все было кончено, будто, и не упев толком начаться. Обалдевшие нармилы, обезоруженные, скучковались в углу и с ужасом смотрели на звериные лица посетителей, которые медленно приближались к ним.

— Только не убивайте! — неожиданно заплакал капитан- одутловатый коротышка с глазами запойного пьяницы. — У меня дети! Семья! Понимаете? Ну, пожалуйста, пожалуйста!

Он натурально разрыдался и повалился на колени, умоляюще сложив вместе ладони.

— Поднимите его, — приказал нармилам Павел.

Двое милиционеров подхватили своего начальника и поставили его на ноги, но тот все равно не смог найти точку опоры, ослабшим серым мешком повиснув на руках коллег.

— Раздевайтесь. — Павел начал шарить по ящикам стола.

— З-з-зачем? — заикаясь спросил капитан, утирая пухлым кулачком слезы.

— Я дважды повторять не буду, — пригрозил волк и оскалился.

— Ладно-ладно! — Засуетился капитан и принялся расстегивать ремень и стягивать брюки.

Волки с сомнением наблюдали за его действиями. Если форма двух других нармилов была вполне подходящего размера, то капитанские короткие штанишки и пиджачок не налез бы никому.

— Еще форма есть? — Сергей взял капитана за горло и оторвал его тело от пола.

— Тааааа — зашипел нармил, покрываясь красными пятнами и болтая голыми безволосыми ногами.

— Опусти его, — посоветовал Павел.

Сергей поставил капитана обратно на пол и ослабил хватку. Милиционер издал страшный звук, словно пытаясь выплюнуть что-то из глубины горла, а потом громко задышал, выпучив испуганные глаза, из которых снова ручьями полились слезы.

— Так что с формой? — повторил свой вопрос Сергей.

— Есть, есть у меня еще форма, точно такая же как моя, только еще лучше! — плакал нармил.

— Да на хрен мне твоя форма? — обозлился Сергей. — Нормального размера есть?

— Есть, есть, — вмешался в разговор один из нармилов, молодой лейтенант с умными серыми глазами. — У нас у всех по два комплекта. Но второй дома.

— Живете где?

— Я-то в Москве, — в голос разрыдался капитан и попытался опять завалиться на пол, но устоявший, вовремя пойманный спокойным лейтенантом.

Павел сокрушенно помотал головой и переглянулся с волками, давая понять, что этот идиот ему окончательно надоел.

— Уберите его, — распорядился он.

— Н-е-е-ет! — заорал капитан и забился в угол. — Пожалуйста! Не убивайте!

Игорь подошел к нему в плотную и нанес несильный удар прямо под нос. Нармил глупо моргнул глазами и отключился, с грохотом обрушившись к ногам волка. Вместе с Сергеем он перетащили бесчувственное тело в соседнюю комнату, связали и посадили на стул.

Павел, тем временем, держал на мушке сразу двух табельных пистолетов лейтенанта и сержанта. Те вели себя спокойно, и Павлу даже показалось, что на губах лейтенантика то и дело играет ироничная усмешка.

— Убивать никто никого не будет. Но некоторые неудобства мы вам все же доставим, так что извиняйте, — Павел не сводил глаз со стражей порядка. — Кто-нибудь живет поблизости?

— Я местный, — сознался сержант.

— Значит, идем к тебе, — сообщил Павел. — Пойдем вдвоем. Вы (он повернулся к товарищам) стерегите этих двоих.

— А если кто сунется в дом? — спросил осторожный Игорь.

Павел задумался на несколько секунд, а потом сказал:

— Один из вас пусть сядет в соседнюю комнату и стережет этого истерика, который, кстати, скоро очухается. А второй останется здесь, с товарищем лейтенантом. Если кто-то войдет, просто изобразите дружескую беседу. Мне кажется, товарищ лейтенант, не будет делать глупостей. Так ведь?

— Так, — согласился нармил.

Павел с сержантом вышли из деревенского пункта охраны общественного порядка и пошли к дому нармила. Пустые деревенские улицы не вызывали никаких опасений, как и поведение сержанта, который не пытался сопротивляться и покорно шел рядом.

— Машина у вас какая? — поинтересовался Павел, который еще при заходе в деревню не смог найти ни одного милицейского автомобиля поблизости.

— «Коммунар».

— И где он?

— В гараже.

Известие о том, что местные нармилы пользуются «Коммунаром», а не «Коммунизмом» несколько расстроило Павла. Джип отечественного производства «Коммунар» был создан на основе «Нивы» и считался в милиции машиной низшего звена. Он не был бронированным, а по техническим характеристикам сильно уступал мощному «Коммунизму», который тянул на небольшой бронетранспортер, да к тому же оборудованный несколькими пулеметами по обеим сторонам кузова.

— А чего не «Коммунизм»-то? — ради интереса все же спросил Павел.

— Так у нас отделение маленькое, — посетовал сержант. — Мы пытались у областного начальства выбить. Сказали, что не положено, скажите, мол, спасибо, что «Коммунар» вам выписали, а то в некоторых районах вообще на мотоциклах катаются.

— Понятно…

Да, отсутствие «Коммунизма» немного осложняло дело. На нем до Посада можно было бы доехать практически беспрепятственно — наишники редко тормозили такие машины, ведь в них мог оказать кто угодно. В «Коммунарах» же ездили, конечно, тоже свои, но что называется, из низшей касты — их было и не грех тормознуть на трассе. Павел сам не раз наблюдал, как ревущий «Коммунизм», вопреки всем правилам дорожного движения, бурил свои мощным корпусом пространство, включив спецсигналы и расчехлив орудия. И никто его не останавливал, а наишники разве что ни честь отдавали и отскакивали в сторону, срочно убирая свои машины с обочин и разгоняя зазевавшихся водителей, чтобы те дали дорогу бронированной колесницы.

Но видел он и другое — как на постах нармилы из «Коммунаров» трясли документами и с пеной у рта доказывали свою правоту, убеждая коллег по ведомству, что они ничего не нарушили.

Они подошли к дому сержанта. Зайдя внутрь, сержант быстро достал из шкафа второй комплект формы, который, по приказу Павла, упаковал в сумку. Можно было возвращаться.

В отделении все было спокойно. За время отсутствия Павла и сержанта никто не заходил, а капитан все еще прибывал в бессознательном состоянии.

Волки переоделись в милицейскую форму. Связав остальных нармилов и накрепко пристегнув их наручниками, предварительно спустив в подвал и заткнув рты кляпами, они закрыли здание пункта на ключ, сели в «Коммунар» и тронулись в путь. Со стороны все должно было выглядеть так, словно нармилы срочно выехали по делам.

Поездка предстояла рискованная, но иного выхода не было. В карманах у волков лежали чужие милицейские удостоверения.

Павел вел автомобиль не спеша. Любая оплошность могла обернуться провалом. Посты НАИ мелькали за окном, но на их машину никто не обращал никакого внимания. Про себя Павел отметил, что было бы еще лучше, если бы на «Коммунаре» стояли московские номера, но сейчас приходилось довольствоваться и малым.

До Ноябрьска они доехали без проблем. Остановили их уже на въезде в город…

Наишник подошел к «Коммунару», представился и попросил документы.

— С какой целью? — спросил Павел.

— Документы, пожалуйста, — настойчиво повторил наишник, заглядывая в салон и рассматривая пассажиров.

— Слушай, друг, — в разговор вступил Сергей. — Мы спешим. Нас срочно вызвали. Там в городе заварушка какая-то, со всей области людей стягивают.

— Товарищ сержант, — строго посмотрел на него сотрудник НАИ. — Предъявите документы и проезжайте. Вы сами себя задерживаете.

В этот момент в машине заработала рация. Она бурчала и раньше, но волки либо игнорировали ее, либо отделывались отговорками, что находятся на выезде. Да и запросы диспетчера были незначительными — там драка, там асоциальный элемент. Но сейчас обеспокоенный голос оператора настойчиво спрашивал, где находится машина. Павел нажал на кнопку связи и ответил:

— Стоим на посте НАИ, проверка документов.

— Пусть катятся со своей проверкой! — разразилась рация. — Срочно! Все экипажам народной милиции по области. Объявлен план «Перехват»…

Павел посмотрел на обескураженного наишника и закрыл окно. Можно было ехать дальше.

Проехав Ноябрьск насквозь, они остановились около небольшого озера в окрестностях поселка Лесхоз. Сергей с Игорем вышли из машины, а Павел, оставшийся за рулем, начал медленно въезжать в воду. Он ехал до тех пор, пока «Коммунар» полностью не скрылся под гладью воды. Оставив двигатель включенным, лидер группы с трудом открыл дверцу и выплыл на поверхность. Теперь найти автомобиль было невозможно.

Переодевшись в гражданское, они быстро зарыли нармиловскую форму и двинулись к северной окраине города, где жила Люба.

Женщина встретила их с удивлением, но безо всяких вопросов. Сергей с Игорем сразу заметили, что к Павлу она неравнодушна до сих пор. Люба была обычной русской бабой, с приятным круглым лицом и внушительными формами. Первым делом она накормила своих гостей, молча поднося к столу все новые и новые тарелки, мисочки и кастрюльки.

— Я смотрю, ты разжилась, — заметил Павел.

— Скажешь тоже, — отмахнулась Люба. — Где тут разжиться-то? Продала кое-что. Ну, и огород еще. Хотя с этим все труднее. Но вот хорошо отец Илья выручил…

— Что еще за отец Илья? — поперхнулся супом Игорь. Действительно, церковь была в СНКР под запретом, а все отцы давно трудились на ударных стройках, либо, перековавшись в мирян, трудились на скромных должностях каких-нибудь счетоводов или продавцов, а тои просто дворников и чернорабочих.

— Ну, не отец, конечно, — тут же уточнила Люба. — Это он до революции священником был, в Лавре служил. Я — то его еще с тех времен знаю. А сейчас он там музеем атеистическим заведует, но это так, для прикрытия. На самом деле принимает прихожан, помогает советом, а иной раз и делом.

— Это как же так делом? — еще больше удивился Игорь. Павел с Сергеем были заинтригованы не меньше.

— Ну, продать что-нибудь из церковного, поменять и все такое. — Люба явно не хотела распространяться на эту тему и, видимо, уже пожалела, что завела разговор при посторонних.

— И куда он это сплавляет? — Павел понял, что за фигуру отца Ильи, вполне возможно, стоит зацепиться.

— Я мне откуда знать? — ответила Люба с интонацией человека, который определенно хочет, чтобы беседа уже перешла в другое русло.

— Ладно, ладно, не кипятись, — Павел, сидевший ближе всех к Любе, приобнял ее и поцеловал в щеку.

Поев, компания пошла в заднюю комнату, попросив хозяйку на какое-то время оставить их одних. Люба вздохнула, бросила полный нежности взгляд на Павла, и начала убирать со стола.

Волки закрыли дверь на защелку.

— Итак, наши дальнейшие планы, господа-товарищи? — Павел был серьезен и сосредоточен.

— Думаю, надо выбираться отсюда. Я имею в виду совсем. Не знаю как, но дальше так нельзя. Теперь нам точно не спрятаться. Ну, какое-то время пересидим, а потом что? Не всю же оставшуюся жизнь скитаться? — Сергей говорил тихо, но четко, выделяя каждое слово. — Добраться бы до границы…

— Ты что думаешь? — Павел посмотрел на Игоря.

— Не знаю, Паша, — честно признался Игорь. — Серега прав, конечно — для нас единственное спасение — вообще убраться с территории страны. Но мне кажется, что пристрелят нас раньше, чем мы пересечем границу московской области. Ты же слышал по рации — план по нашей поимке объявлен, переданы особые приметы. Надо, кстати, с твоей Любой все же переговорить. Она, похоже, не в курсе всего происходящего. Я смотрю, у нее и телевизора-то нет…

Телевизора в доме подруги Павла действительно не было. Но было радио. Не успел Игорь закончить свою мысль, как в дверь постучали. Павел припал ухом к тонкой перегородке:

— Кто?

— Да я это! — послышалось с той стороны. — Совсем уже с ума, что ли, сошли?

Павел впустил в комнату Любу. Она исподлобья посмотрела на присутствующих и довольно грозным голосом произнесла:

— Я жду объяснений.

— В смысле? — решил сыграть под дурочка Павел.

— По радио только что объявили. Назвали ваши имена, дали описания внешности.

— Тогда понятно, — Павел понимал. Что тянуть больше нельзя: — Прости, что не сказал тебе сразу. Да, по радио сказали про нас. Но это все ложь. Мы не опасные преступники, как они говорят. Мы были вынуждены защищаться.

— Прежде чем защищаться, надо что-то натворить, — заметила Люба.

— Не всегда, Люба, не всегда, — покачал головой Павел. — Я не хотел бы вдаваться в подробности, но ты должна мне верить. Мы не хотели причинять никому зла.

— Кто вы? — Взгляд у женщины стал холодным, былое тепло ушло из него.

— Тебе этого лучше не знать…

— Если ты сейчас не расскажешь мне все, то я заявлю, что вы здесь.

Отступать было некуда. Весь вид Любы говорил о том, что шутить она не намерена. Она была напугана, но принадлежала к тем натурам, которые в состояния страха не впадают в панику, а, наоборот, максимально собираются и пытаются вникнуть в ситуацию.

— Ладно, — вздохнул Павел и, повернувшись к друзьям, спросил: — Надеюсь, никто не против?

— Рассказывай, — угрюмо буркнул Сергей.

— Разве у нас есть выбор? — Игорь попытался сыронизировать, но получилось у него не очень.

Следующие полчаса Павел без остановки рассказывал Любови историю волков, внимательно наблюдая за ее реакцией. Глаза женщины то расширялись от удивления. Но в следующую секунду она уже с недоверием поднимала бровь и на уголках ее губ начинала играть издевательская улыбка.

— Вот так, — закончил Павел. — Теперь ты все знаешь.

Люба как-то странно на него посмотрела, а затем, рывком поднявшись со стула, сказала:

— Я вызываю милицию и МНБ.

— Что? — вырвалось сразу у всех троих.

— Вы меня за полную идиотку, что ли, держите? Думаете, баба провинциальная, значит, голову дурить ей можно? Отпусти!

Люба выкрутилась из рук Павла, который попытался ее неловко обнять, и чуть ли не бегом попыталась покинуть комнату. Когда она уже шумела в коридоре, собираясь выйти из дома, Павел снова, в последний раз попросил ее зайти:

— Зачем? — истерично крикнула Люба.

— Я прошу тебя.

Женщина рывком открыла дверь и в следующую секунду потеряла сознание — перед ней стоял Павел с волчьим выражением лица.

Люба, конечно, не знала, что как только она покинула комнату, мужчины начали активно, шепотом, решать, что делать дальше. Игорь с Сергеем предложили просто нейтрализовать хозяйку дома, связав и заперев, например, в подвале. Но Павел сумел убедить их, что это не выход:

— Её хватятся через день-два, а то и вообще к вечеру! Что мы выиграем? Это сиюминутное решение проблемы! Смотрите дальше! — жарко шептал он.

— Твое предложение, тогда, какое?

— Покажем ей.

— Да ты с ума сошел! — Игорь схватил Павла за рубаху. — А если она расскажет?

— Да она и так расскажет, если мы ее сейчас не остановим! Все!

И Павел позвал Любу.

Открыв глаза, потрясенная хозяйка долго моргала, словно пытаясь узнать склонившихся над ней людей, а потом каким-то осипшим голосом попросила воды. Павел тут же принес ей стакан и помог выпить, одной рукой придерживая любу за спину, а другой вливая жидкость ей в рот. Струи сочились по подбородку женщины и стекали на белую блузку, которая становилась прозрачной и прилипала к полным грудям.

Напившись, Люба привстала и, уперевшись спиной о боковушку дивана тяжело задышала.

— Ты нам веришь? — решился спросить Павел.

Люба подняла на него глаза и испуганно посмотрела на Павла:

— Вы меня теперь убьете? — дрожащим голосом спросила она.

— Не говори глупостей! — поспешил успокоить ее волк, а Игорь добавил: — Главное, ты никому не говори. Мы немного поживем у тебя, а потом уйдем.

— Ладно. — Люба немного успокоилась. Дыхание ее стало ровным, но сил подняться с пола все еще не было.

Павел помог ей встать и сесть на диван. Ситуация была урегулирована. Теперь надо было закрепить полученный результат и окончательно убедиться, что женщина действительно будет молчать, а не побежит при первой возможности в ближайшее отделение Народной милиции или городское управление МНБ.

— Люб, — аккуратно начал Павел. — Ты меня прости. Надо было раньше все тебе это рассказать… и показать…

— Да уж… — уже с улыбкой согласилась Люба. — Я ж все таки с тобой не просто под ручку ходила! Но теперь ясно, чего ты такой ненасытный весь!

В комнате раздался дружный смех присутствующих. Стало ясно, что Люба на их стороне — говорила она искренне, без капли фальши.

И в этот момент раздался стук в дверь. Смех моментально прекратился. Все прислушались, в надежде, что это была какая-то массовая галлюцинация, просто шумовой эффект — ветка в окно ударила. Но через несколько секунд настойчивые удары в дверь повторились.

— Кто-то должен прийти?

— Да нет, вроде… Что делать-то? — Люба умоляющим обвела взглядом присутствующих. — Чего им сказать-то?

— Кому им? — насторожился Сергей.

— Ну, нармилам иди эмэнбэшникам, если это они вдруг…

— А ты с чего взяла, что это могут быть они? — В голосе Игоря сквозило подозрение. Вера с Любу у него моментально испарилась.

— А ты вот, ты, — она ткнула Игоря пальцем в грудь. — Ты, вот, не думал, что если рожи ваши всем известны, а по телевизору да по радио только что про вас и горят, так вот, ты не думал, что уж МНБ-то точно знает, с кем кто из вас спал!? Думаешь, так узнать трудно?

— Она права, — вступил в разговор Павел и обратился к бывшей любовнице: — Как нам отсюда выбраться?

— Есть задняя дверь, — неуверенно сказала Люба.

— Там, наверняка, тоже кто-нибудь есть, — перебил ее Павел. — Еще варианты?

— Погреб…

— Не пойдет — если будет обыск, то это конец.

— Крыша! — предложил Сергей. — В любом случае, открытое пространство, лучше подземного мешка.

— Решено, — подвел черту Павел. — Все. Иди открывай.

Волки, стараясь не издавать ни звука, направились к лестнице, ведущей на чердак, располагавшейся в сенях, буквально в нескольких метрах от входной двери. Как только крышка люка, сделанная из половиц, за ними закрылась, Люба чисто бабским деревенским голосом заверещала из глубины дома:

— Иду, иду! Ну, кто там долбится? Не своя дверь, так значит можно ее насквозь кулаками пробивать? Это кто там? Ну-ка? Иду! Иду!!!

Немного растрепав прическу и плеснув себе воды на лицо, чтобы выглядеть оторванной от домашних дел, она подошла к двери, в последний раз разразилась возмущенной тирадой и отодвинула щеколду. На пороге стояло четыре человека в черной форме офицеров МНБ. За их спинами женщина успела разглядеть нармилов — их было куда больше…

Поговорить с Громовым в тот вечер им так и не удалось. Сразу после того, как родители ушли из его палаты, Днев с Мишиной попытались пробиться к парню, но врачи их не пустили, сославшись на то, что сыну члена ЦК партии был сделан успокоительный укол, и побеседовать с ним никак уже не получится до самого утра.

Офицеры решили не спорить. Главное, что теперь было установлено, что все три преступления связаны между собой и за ними стоят «Волки». Новость была не из лучших — в любом случае, куда приятнее бы обстоятельства складывались, если деяний этой террористической организации было меньше и, допустим, покушение на Громова оказалось бы нелепой случайностью. Но Днев, как, впрочем, и Мишина, давно не верил в нелепые случайности…

Из больницы они направились в Управление, прибыв туда к самому началу совещания, посвященному последней дерзкой выходке волков. Проводил совещание сам первый заместитель Кротова — Елагин.

Елагина в МНБ (в отличие от Кротова) любили и уважали. Он был уже в возрасте, бойцом старой закалки. Службу свою начинал аж в двухтысячном году, а теперь был генералом, но не паркетным, а, что называется, боевым. Еще в начале двухтысячных Елагин участвовал в различных операциях тогдашней ФСБ на Северном Кавказе. В двадцать втором активно поддержал революционные силы, оказавшись в числе тех, кто фактически и составлял костяк новой власти в стране. Сразу после Революции Елагин был назначен специальным представителем национал-коммунистического правительства на том же Северном Кавказе, где в считанные месяцы навел железный порядок, используя как предыдущий опыт собственной работы в этом регионе, так и наработки куда более почтенного возраста. Республики Северного Кавказа буквально были поставлены на колени: тотальные обыски, беспощадные зачистки, немедленная высылка в Сибирь или в лагеря в случае укрытия террористов. Через полгода подвластная Елагину территория стала едва ли не самой безопасной во всей стране.

Именно там, на границе Чечни и Дагестана произошло знакомство с Елагиным и Збруева. Тот тогда командовал специальной бригадой МНБ в звании подполковника. Елагин заметил молодого перспективного сотрудника и стал всячески двигать. Своей нынешней должностью Павел Семенович был полностью обязан генералу Елагину.

Днев с Мишиной тихими мышками проскочили в Зал заседаний и пристроились на стульчиках у стенки, хотя за столом все еще оставались свободные места.

— Товарищи, за стол, пожалуйста, — не отрывая глаз от лежащих перед ним бумаг, сказал Елагин.

Офицеры послушно встали и переместились на припасенные для них места, по левую руку от Збруева, который, в свою очередь, сидел самым первым слева от главы стола. Совещание началось. Первым с кратким докладом о проводящейся работе выступил Збруев. Его информация звучала крайне неубедительно и размыто — по сути, сказать ему было нечего: группа Днёва стояла на месте.

Дослушав до конца, Елагин внимательно обвел присутствующих тяжелым взглядом, спрятанным за линзы очков в черной оправе, и взял слово:

— Товарищи, я хотел бы сказать несколько слов о том, что следует знать всем сидящим в этом зале и, в первую очередь, членам оперативной группы, работающий по данному делу. Руководство управления, разумеется, с самого начала было в курсе происходящего, но, ввиду того, что информация, которую я сейчас вам раскрою, всегда проходила только под грифом «совершенно секретно».

Лица офицеров и генералов, сидящих за столом, стали серьезными и сосредоточенными. Все прекрасно пронимали, что раз сам Елагин собирается раскрыть такого рода информацию, значит дело принимает не просто серьезный, а очень серьезный оборот. Елагин тем временем продолжал:

— Я говорю о Проекте «В». — Он сделал паузу. — За этим столом присутствует сотрудник спецподразделения «Штурм» — Лада Мишина. Думаю, она более детально осветит этот вопрос и кое-что вам покажет. Я прошу перестать вести запись совещания и не стенографировать.

Секретарь перестал молотить по клавиатуре, и Лада начала рассказывать. А потом и показывать…

Днёв был шокирован. Вернее, шокированы были все, кто в тот момент находился в зале заседаний и не был посвящен во все тонкости проекта «В». Но Борис, глядя на то, как лицо девушки преображается на глазах, превращаясь в страшную маску со звериным оскалом, все никак не мог поверить, что такое возможно. Он провел рядом с ней уже достаточно времени и, отчасти, даже привык к ее жестким манерам и командному тону. Но, того, что за этим стоит такое, он никак не ожидал…

После того, как Мишина закончила демонстрацию, начал говорить опять Елагин:

— Все, что вы только что увидели и услышали, должно остаться внутри вас навсегда. Думаю, не имеет особого смысла напоминать, что грозит тому, кто разгласит государственную тайну. Хочу заметить, что товарищ Мишина — можно сказать, уникальный экземпляр. Дело в том, что, насколько нам известно, волчьи гены передаются исключительно по мужской линии. Но вы видите, что перед вами сидит очаровательная девушка. Таких, как товарищ Мишина, в «Штурме» больше нет. Да и вообще, скорее всего, нет. Далее…. — Здесь Елагин внимательно посмотрел на Днёва со Збруевым. — Когда карты раскрыты, думаю, дело должно пойти быстрее. Мы до последнего решали, оглашать информацию, даже в столь узком кругу, но, все же, пришли к выводу, что сейчас, на данном этапе, это просто необходимо. Теперь вы знаете, кто скрывается за всеми теми преступлениями, которые были совершены против нашего государства в последнее время. Эти нелюди ни перед чем не остановятся. Они ненавидят нас. У них есть поддержка за границей. Отечество в опасности!

Закончив на столь высокой ноте, Елагин, сославшись на неотложные дела, закрыл совещание. Разговор переместился в кабинет Збруева.

— Даже не знаю, с чего начать, — растерянно сказал Павел Семенович, когда все расселись. — Думаю, Лада Юрьевна, лучше сказать вам.

— Да, — Лада быстро оседлал коня, перехватив бразды правления. — Ситуация у нас сейчас следующая, товарищи. Есть асоциальные элементы, которые, по сути, как вы уже поняли, не вполне являются людьми. Думаю, если вы вспомните бойню нармилов, вы поймете, на что они способны. Впрочем, я тоже так могу… Одним словом, наш противник — подготовлен, обладает звериным чутьем, скоростью волка, беспощадностью.

— Это мы уже поняли… — вставил Днёв.

— Я думаю, — продолжила Лада, — что они действуют не одни. Скорее всего, есть некая группа, которой они руководят. Вспомните застреляного пацана недалеко от Набережной — он был самым обычным. Выходит, что есть некая молодежная группировка, которая, фактически, ведет партизанскую войну в городе.

— Надо срочно допросить Громова. Срочно. — Збруев нервно забарабанил пальцами по столу. — Он что-то знает. Дмитриева пропала после встречи с ним.

— Он хотел что-то рассказать нам…

— Вот и пусть расскажет. Завтра с утра чтобы его показания были у меня на столе. Дальше затягивать это все нельзя. Я еще хочу пожить на этом свете. Да и вы, думаю, тоже.

— Есть такое дело, Павел Семенович, — с едва заметной улыбкой ответил Днёв, а затем обратился к Ладе: — Слушай, а почему ваши ребята из «Штурма» этим делом не занимаются целиком? Чего его нам-то скинули?

— Во-первых, политические — ваш профиль. Во-вторых, «Штурм» — это спецназ, а не клуб интеллектуалов. Нужны ваши мозги, а уж ребята, когда надо будет, подключатся.

— Понятно…

— Ладно, все. На сегодня хватит. Вы и так как собаки целыми днями мотаетесь. По домам, а завтра с утра чтобы вытащили из этого цыковского сынка душу. Понятно?

— Так точно, товарищ генерал, — хором ответили Лада с Борисом.

— Вот и хорошо. Отдыхайте.

Днёв попрощался с Мишиной у входа в Управление и поехал домой. Голова у него гудела — хотелось выпить и расслабиться. И тут он вспомнил про телефон Анны. Достав мобильный, он набрал номер. Девушка вязла трубку через пару гудков.

— Добрый вечер, — Днев покосился на часы, стрелки которых показывали десятый час. — Это Борис.

— Борис? — Анна явно была озадачена.

— Мы сегодня познакомились с вами в больнице, — уточнил подполковник, моментально расстроившийся, что новая знакомая его не узнала.

— Ой, — пискнула девушка. — Это, правда, вы?

— Правда, — улыбнулся трубке Днёв.

— А я, когда вы сказали, что это Борис, даже подумать побоялась, что это вы, — в голосе ее слышалось смущение. Днёв живо представил ее милое личико, покрытое легким румянцем стеснения.

— Ну… — протянул он, думая, как лучше продолжить разговор. — Вы сейчас заняты?

— У меня в десять заканчивается дежурство. Потом нас развозят по домам на машине больницы, чтобы под комендантский час не попали.

— Есть другое предложение, — сообщил, выдохнув, подполковник. — Я приглашаю вас в гости.

— Вот так сразу? — Днёву показалось, что в девушка резко разочаровалась в нем. По крайней мере, ее упавший голос свидетельствовал о чем-то похожем.

— Вы не подумайте… — тут же засуетился он. — Я просто хотел бы провести с вами вечер. Ничего лишнего. А завтра мы бы вместе поехали от меня на работу. У меня квартира двухкомнатная, так что спать вам место найдется, если вы об этом беспокоитесь.

— Именно об этом, — на полном серьезе ответила Анна. — Хорошо, я согласна. Но предупреждаю: мне завтра к восьми на дежурство!

— И прекрасно. Поедем вместе. Мне с утра как раз надо в вашу больницу! Тогда, сейчас я еду за вами? Не беспокойтесь, со мной можно и в комендантский час свободно передвигаться по городу.

— Договорились, — потеплела Анна. — В десять у ворот буду вас ждать.

Днёв с облегчением «отключился». Девушка ему чем-то понравилась. Он и сам пока не мог понять чем, но абы кого подполковник к себе домой не водил. Так было и до Али, и после того, как она ушла…

Быстро добравшись до больницы, Днёв купил букет цветов в специальном магазине ночной торговли, и теперь топтался у ворот, уворачиваясь о любопытных взглядов сотрудников, которые тут же неподалеку грузились в автобусы, развозившие их по домам.

Аня появилась неожиданно. Днёв зазевался, погрузившись в свои мысли и глядя в вечернее небо, а она подошла сзади и крайне серьезным голосом поприветствовала его:

— Добрый вечер.

— А! Это вы! — вздрогнул подполковник, будто ждал кого-то другого. — А я вот небо рассматриваю. Люблю смотреть в сентябрьское небо — оно еще чистое, но уже видны первые признаки того, что еще чуть-чуть и зарядят дожди, задуют ветра… Посмотрите сами.

Аня задрала голову и начала всматриваться в бескрайнюю черноту, шаря глазами по редким звездочкам, еле мерцающим на небосводе.

— Не знаю, — подытожила она. — Я больше за городом люблю в небо смотреть. И летом. А здесь просто чернота.

— Не согласен, — улыбнулся Днёв. — Вернее, согласен, но не полностью. Понимаете, в этой черноте есть некоторая недосказанность что ли, скрытость. Летом наша Земля как на ладони — открыта всем силам на свете. А осенью она затягивается в облака, скрывается, прячется от посторонних глаз…

— Да вы философ, — засмеялась девушка. — Но философия у вас сугубо профессионального толка.

— Это почему? — удивился Борис.

— Ну как! Скрытность — отличительная черта людей, занимающихся вашей профессией. Это ваша вторая натура, как мне кажется.

— А вы со многими общались из нашего ведомства? — Днёв задал этот вопрос, вроде, из чистого любопытства, но про себя отметил, что подобного рода информация будет для него не лишней.

— Не сказала бы… - ушла от прямого ответа Анна, но по ее тону подполковник понял, что девушка просто блефует. Скорее всего, просто лечился кто-нибудь из МНБ в их больнице — не более того.

Они пошли в сторону метро. Больница располагалась на Ленинском проспекте, а Днёв жил недалеко от метро «Профсоюзная» — ехать было всего ничего. Уже у входа на станцию их остановил нармил и попросил документы. Днёв продемонстрировал ему свою черную корочку, сказав, что девушка с ним. Впрочем, это даже не требовалось, так как нармил поспешил отдать ему честь и пожелать приятного пути.

— Хорошо, наверное, вот так… — с легкой завистью сказала Анна. — Куда хочешь, туда идешь. И когда хочешь.

— Да, в этом есть свои преимущества, — не стал спорить Днёв, подумав, что за такую относительную свободу приходится платить довольно высокую цену.

Они зашли в почти пустой вагон и уселись на свободную лавку, обтянутую коричневым дерматином. Вагон был чистым. На стенах висели лишь карты метрополитена и лозунги, призывающие к увеличению показателей трудовой деятельности и сплочению в трудные времена, которые никогда не проходят. А Днёв хорошо помнил дореволюционное метро — грязное, пропахшее бомжами, залепленное бесконечными рекламными квитками…

— Ты помнишь, каким метром было раньше? — решил он поинтересоваться у девушки.

— Смутно, — призналась Анна. — Мне двадцать пять, если вы это хотели узнать.

— Да нет, нет, — смутился подполковник, поняв, что, и правда, задал слишком двусмысленный вопрос. — Просто вспомнил…

Дальше они ехали молча. Записанный голос объявлял станции, которые мелькали одна за одной, пустые, безлюдные. Наконец из динамиков прозвучало, что следующая — «Профсоюзная».

Выйдя на пустую улицу, Борис с Анной не спеша пошли к его дому. По дороге они зашли в ночной магазин, при входе в который у них моментально потребовал документы хмурый охранник. В ход снова пошла черная корочка.

Взяв бутылку абхазского вина, немного сыра и прочей мелочи, парочка вышла из магазина и уже через пять минут входила в квартиру Днёва.

— Хорошо живут офицеры МНБ, — отметила девушка, осматриваясь в прихожей. — Я с матерью в одной комнате живу, а во второй — соседи. Раньше квартира была полностью нашей, но после Революции уплотнили. Удивительно. Ну, ладно в семнадцатом году уплотняли — жилплощади мало было. Но в двадцать первом веке-то?

— Ну, ты же знаешь, что по этому поводу говорит Вождь, — отозвался из кухни Днёв, который уже разбирал сумку. — Из регионов много людей в Москву приехало после двадцать второго года. Строить практически перестали — есть и поважнее дела.

— Какие интересно? — с усмешкой ответила Анна. — Я руки помою?

— Помой, конечно. Ванна направо.

Зашумела вода, а потом снова послышался голос девушки:

— Да уж! Все же про иной уровень жизни я права!

— Ты о чем? — крикнул Днёв, чтобы пробиться через шум льющейся воды и гудение труб.

— О мыле. — Анна выглянула из ванной и показала кусок мыла, лежавший у нее на ладони. — Это же прямо духи французские! У нас начальница такими душится.

— Это у нас в спецмагазине продается, — немного смущенно объяснил подполковник. — Импортное.

— Да я уж вижу, что не отечественно. — Снова в ее голосе проскользнула ирония.

Днёв накрыл импровизированный стол в комнате. Скинув газеты на диван, он раздвинул маленький журнальный столик, накрыл его простенькой белой скатерке и разложил на нем нехитрую снедь. Несколько поколебавшись, Борис открыл сервант и достал коробку дорогущих иностранных конфет, которые лежали у него уже целый год с прошлого Дня сотрудника государственной безопасности — тогда их клали в подарочный набор.

Анна снисходительно окинула взглядом яства и плюхнулась на диван, закинув ногу на ногу. Одета она была просто, но не серо. Отечественные джинсы весьма неплохого качества, белая блузка и черный приталенный пиджачок, совсем недавно вновь вошедший в моду. Днёв сразу определил, что пиджак этот домашнего производства — в магазинах таких стильных вещичек особенно не продавали.

Откинувшись на спинку дивана, девушка игриво улыбнулась и несколько жеманно и старомодно попросила:

— Налейте даме вина, товарищ офицер!

Днёв моментально наполнил ее бокал густым темно-красным вином и протянул его Анне.

— Мерси, — улыбнулась она и тут же сделал небольшой глоток, слегка зажмурившись.

— Могу поставить музыку, — спохватился Днёв, осознав, что все происходит в полной тишине. Тишина, конечно, дело хорошее, но не для первой встречи.

— Поставьте… — согласилась Анна.

Борис включил музыкальный центр и вернулся за стол. Наполнив свой бокал, он поднял, кивая на бокал Анны и предлагая сделать тоже самое.

— Давай за наше знакомство, — предложил подполковник. — И, думаю, что мы можем перейти на «ты».

— Давайте, — поддержала его Анна. — Так ты живешь один?

— Да, последние три года — один, — ответил Днёв и машинально посмотрел на фотографию Али, стоящую на книжной полке, за стеклом. — У меня была жена. Но она умерла.

— Ой, простите, — покраснела девушка. — Я не хотела…

— Да ничего, — поспешил успокоить ее Днёв. — Дела давно минувших дней. Все уже отболело.

Анна встала с дивана и подошла к полке, заставленной книгами. Постояв несколько секунд, она обернулась к хозяину квартиры:

— Это она? — пальцем гостья указала на фотографию в рамке.

— Да.

— Красивая, — Анна отодвинула стекло и взяла рамку в руки, только потом спросив разрешение: — Можно?

— Да чего уж теперь спрашивать, — усмехнулся Борис.

Он сидел на стуле, посреди комнаты и смотрел, как едва знакомая ему девушка вертит в своих красивых руках фотографию Али. Внутри у Днёва были смешанные чувства. Какая-то часть его противилась этому действу: после смерти Али все, что было с ней связано, было только его. Он никого не пускал в этот мир. Да и пускать было особенно некого. Родителей уже давно не было на этом свете — оба ушли еще не старыми. Друзей Днёв так и не нажил. Вернее, те, кого он и мог бы назвать друзьями, по сути, были всего лишь коллегами. Тот же Збруев или ребята из его группы, которые пострадали после провала операции по перехвату волков. Да, его приглашали на праздники, иногда даже домой, а не в кафе или ресторан, где, как правило, собираются не самые близкие люди. Но не более того. Домашний телефон молчал неделями.

Так было не всегда. Пока была жива Аля, в их доме кипела жизнь. Ему даже приходилось урезонивать ее, так как это могло бросить тень на его карьеру. Но он слишком любил ее, чтобы что-то запрещать. А потому разрешал. Разрешал и мучился. Разрешал и боялся, что на работе станет известно об очередной бессонной ночи в его квартире. Она со своими друзьями сбивала его, путала карты. Вся эта «богема», странные личности, которые иногда говорили такое про ту же власть, что Днёв был готов заткнуть уши.

Аля была поэтессой. Так она сама себя называла. Вообще-то работала она рядовой машинисткой в конструкторском бюро. Но то днем. А по вечерам она писала. И созывала друзей. Ничего крамольного в ее стихах не было — сплошная лирика. Но все же, все же… Лишь после ее смерти Днёв пришел к выводу, что их союз не был равнозначен. Тогда, при ее жизни, он иногда задумывался на эту тему, но тут же гнал от себя подобные мысли. Но, когда Аля ушла, Борис окончательно осознал, что не меньше пятидесяти процентов ее отношения к нему были, если не корыстны, то весьма и весьма расчетливы. Она прикрывалась им. Использовала его положение, чтобы спокойно заниматься творчеством. Именно из-за этих противоречий, в которых Днёв и сам пытался разобраться не первый год, он и закрыл свою прошлую жизнь от посторонних взглядов.

И теперь, когда молодая симпатичная девушка так бесцеремонно вторглась в его личное пространство, подполковник почувствовал легкий укол в области сердца — кто-то ступил на его территорию.

Но вторая половина души Днёва кричала об обратном. Она хотела освободиться от прошлого, вылететь из этой клетки, чтобы начать жизнь заново, с чистого листа. А потому, то, что делала Анна, отчасти показалось подполковнику шагом навстречу этой свободе. Она прикоснулась к запретному для посторонних глаз, но так беззаботно и легко, что это было даже удивительно. Днёв прекрасно понимал, что если бы девушка попросила у него разрешения посмотреть фотографию, он бы, скорее всего, ответил бы отказом. И равновесие бы сохранилось, не нарушив стабильности его внутреннего мира.

— Что с ней случилось? — Анна продолжала свое победоносное наступление. — Такая молодая…

— Она погибла…

И снова черная волна накрыла Днёва с головой.

Аля погибла в самом начале лета. Погибла нелепо. Ее убил грабитель. Сам этот факт уже был из ряда вон выходящим — уличная преступность в СНКР была практически сведена к нулевой отметке. Но Днёв знал, что это информация для широкой общественности. Он же обладал инсайдерской информацией. В СНКР грабили. И убивали. И насиловали. Но то, что его Аля может стать жертвой отморозка, Борис никогда себе представить не мог.

В тот день он, как обычно, вернулся с работы около восьми. Жены дома еще не было. Обычно Аля не задерживалась, так что Днёв немного разволновался, но подумал, что, скорее всего, она заболталась с какой-нибудь подругой или зашла в магазин. Отовариваться Аля могла и в спецмагазинах МНБ, не отстаивая длинные очереди, но она предпочитала не выделяться и привилегиями пользовалась крайне редко. В этом, вообще, была вся ее суть — она могла быть эстетствующей декаденткой по вечерам, презирающей человеческие стада, но с утра заявить, что в жизни не пойдет в какой-то особенной магазин, а будет толкаться вместе с нормальными людьми в обычном… Эти перемены в ней и пугали, и завораживали Днёва. Но точно он знал одно — в глубине души Аля ненавидела нацкомовскую власть. При этом, она не призывала на баррикады, а просто обустроила свое безопасное гнездо, в котором можно было хоть как-то укрыться от серой обыденности и находится под защитой мужа в погонах.

Когда стрелки часов застыли на цифре десять, Днёв запаниковал. Начинался комендантский час. Але, как жене офицера МНБ позволялось в это время перемешаться по городу, но она, как правило, этого не делала. А если и делала, то всегда звонила и сообщала, где она и с кем.

Развязка наступила около двенадцати. В дверь позвонили. Нармил сообщил, что Аля мертва. На нее напали недалеко от работы. Убивать не собирались — просто грабили. Но когда грабитель обнаружил в ее сумочке документы, говорящие о том, что она жена офицера МНБ, он решил избавиться от ненужного свидетеля и жертвы. Аля была еще жива, когда ее нашли в подворотне. Но сделать уже ничего было нельзя…

Ночи напролет Днёв думал о случившемся. И чем больше он размышлял, тем больше утверждался в мысли, что его жену не просто убили. Борис отказывался в это верить, но мысли стучали в висках одну и ту же фразу: «Ее убило МНБ». За что? За своеволие. За нежелание подчиниться общим правилам. За стремление жить по собственному сценарию. Ей (а, значит, и Днёву) не простили свитого в стороне ото всех гнезда…

Но доказательств этой версии у подполковника не было — только интуитивное понимание, не более того.

После смерти Али Днёв с головой ушел в работу, пытаясь самому себе доказать, что он не прав, что только в службе есть смысл. Но эмоции то и дело брали верх. К началу расследования дела волков подполковник Борис Днёв уже не был тем фанатично преданным системе офицером, которым он был когда-то…

Глава 3

Проехать мимо поста НАИ без остановки им не удалось.

— Документы, — потребовал хмурый наишник, придирчиво всматриваясь в темноту салона.

— Да свои, свои. — Лёха протянул нармиловское удостоверение.

— Вижу, что свои, — недовольно ответил постовой. — Куда направляемся?

— Да деваху одну навестить решил. — Лёха грязно хохотнул и по-свойски подмигнул наишнику.

— Нашел время…

— Вот именно, братан, что нашел! — подхватил Лёха удачную фразу. — Днем-то все больше службой занимаюсь. На баб времени нет.

— Ладно, езжай. — Наишник вернул документы и посветил фонариком на заднее боковое стекло. — Чего там у тебя за свалка?

— Да… — замялся Лёха. — Не разберусь никак. Все времени нет.

Сердце его застучало быстрее, но через пару секунд он понял, что беспокойство напрасно. Наишник укоризненно посмотрел на него и, поправляя фуражку, сказал:

— Чем по бабам шляться, лучше бы машину в порядок привел. А-то заднего обзора нет, а это нарушение. Ладно, катись. И вставь уж там разок ей за меня.

— Заметано!

Леха дал по газам, и машина выскочила на кольцевую автодорогу. Трасса была свободной. На приличной скорости они миновали несколько участков, держась бетонного разделения полос, подальше от обочины, где, то и дело, мелькали посты НАИ.

— Скоро будем сворачивать с кольца, — сообщил Леха.

Пэм откинула часть барахла, которое уже давно мешало ей нормально дышать. Руки и ноги у девушки затекли, но внутренний страх и ощущение постоянной опасности делали эти физические неудобства малозначительными. Сейчас Пэм была готова сложиться хоть в четверо, но только добраться до пункта назначения — дома Грома. При этом никакой уверенности в правильности своих действий у Пэм не было. Кто мог дать гарантии, что Гром не действовал заодно с Кротом, и ее заточение — не результат их совместного решения?

Но других вариантов не было. Гром был единственным человеком, которому она могла хоть сколько-нибудь доверять в сложившейся ситуации. Даже родные родители не могли сейчас быть стопроцентной гарантией безопасности и разрешения проблем. Им он просто не могла рассказать всего. Вернее, могла, но не сейчас. Сначала надо было прояснить, что происходит, как развиваются события и в каком положении находится она сама: невинная жертва, пропавшая без вести или подозреваемая в жестоком убийстве?

— Сразу сообщи, как только выедем на шоссе, — попросила Пэм из своего укрытия.

— Само собой, — усмехнулся Лёха, тревожно всматривающийся в ночную дорогу. — Просто не смогу не сообщить. Там начинаются двойные посты, сама знаешь. Ты пока думай, как будем пробираться.

Подумать действительно было о чем. На дороге, ведущей к загородным резиденциям членов Центрального комитета действительно была усиленная охрана. Помимо обычных постов нармилов на спецтрассах дежурили сотрудники МНБ. Впрочем, опыт в таких делах у Пэм уже был. Вот только вспоминать о нем ей совершенно не хотелось…

— Хорошо, — ответила девушка и закрыла глаза.

В голове у нее постепенно складывался план дальнейших действий. Ехать по спецтрассе на машине было, конечно же, самым настоящим самоубийством. Эта поездка продолжалась бы до ближайшего поста, и отговориться Лёхе не удало бы никаким способом — разговоры про девочек здесь бы не прошли. Значит, машину надо было бросать и пробираться дальше пешком.

Местность Пэм знала неплохо. Еще бы! Все детство она провела в тех местах, еще девчонкой бегала по лесам и опушкам, правда под пристальным надзором сотрудников национальной безопасности, которые, как ей и тогда уже казалось, стояли буквально за каждым деревом. Но все же, район был ей хорошо знаком. Пэм не приходилось бродить там по ночам, но она была уверенна, что и ночью легко узнает местность и сориентируется.

Другое дело, что ей и в голову никогда не приходило изучать расположение постов МНБ. Да и были ли эти посты? Или сотрудники просто прочесывали постоянно район вокруг вельможных дач, подчиняясь им одним известному графику передвижения? Пэм склонялась именно ко второму варианту. И это явно осложняло задачу.

В любом случае, выбора не было.

Примерно через пятнадцать минут Лёха сообщил, что они подъезжают к месту съезда с кольцевой на спецтрассу.

— Дальше ехать опасно. — Парень сбросил скорость и повернулся к Пэм.

— Тормози, — скомандовала Пэм.

Леха медленно съехал на обочину и остановил машину под деревьями, которые отлично скрывали ее от посторонних глаз со стороны дороги.

Пэм наконец сбросила с себя давившие тряпки и прочий хлам, с помощью которого ее замаскировали. Выйдя из автомобиля, она потянулась и почувствовала просто неземную легкость. Каждое движение возвращало ее к полноценной жизни. Размявшись, Пэм осмотрелась вокруг и поняла, что место, в котором они остановились, вполне ей знакомом. Действительно, до развязки, с которой можно было попасть на нужное ей шоссе оставалась не больше километра.

По ее расчетам, метрах в двухстах от них должно было располагаться небольшое придорожное кафе и заправка. Сразу после них располагался первый укрепленный пост НАИ, который являлся своего рода началом специального, особо охраняемого, участка.

— И какие мысли? — тихо спросил Лёха, который тоже озирался вокруг, но все больше следил за Пэм и ее реакцией.

— Дальше я пойду одна, — твердо ответила Пэм. — Места мне знакомы, попробую прорваться. Леша, спасибо тебе огромное за все, что ты сделал. Если у меня все получится, поверь, я про тебя не забуду.

— Ты о чем? — как показалось Пэм, слегка надменно поинтересовался молодой человек.

— Ну… — Пэм замялась, понимая, что ситуация принимает несколько пошлый поворот, в том плане, что покровительство никогда не было у нее в фаворе.

В жизни Пэм и сама от этого страдала, так как окружающие относились к ней, не больше не меньше, как к национальному достоянию, что явно не способствовало формированию здоровой самооценки. Кому-то это, может и нравилось. И Пэм прекрасно знала таких людей. Конечно, многие дети членов Центрального комитета партии, да и иных высокопоставленных лиц государства, с радостью пользовались выпавшими на их долю привилегиями и благами. И многие, да что там говорить — большинство — были горды этим и не упускали возможности подчеркнуть свое положение и продемонстрировать превосходство над окружающими.

Пэм же с детства чуралась всего этого. Отчасти это было следствием воспитания отца. Который происходил из простых людей и так и не стал до конца частью того, что называлось национал-коммунистической элитой. Вернее, само это понятие он трактовал по-своему. И никак не соотносил его с благами и богатствами, которые сопутствовали высокому статусу в обществе.

Дочери он прививал именно эту мысль. Наверное поэтому Пэм так легко и согласилась на предложение Грома вступить в организацию. Конечно, отец хотя и исповедовал некий аскетизм и умеренность, но все же она росла в номенклатурном дворце, в золотой клетке. А Гром показал ей другую жизнь, рассказал, что есть и другой мир. И тот другой мир оказался куда более реальным, чем жизнь за оградой отцовского дома.

И вот теперь, разговаривая с простым парнем Лёшей, Пэм отчетливо понимала, что по мимо ее воли она «включает» то, что можно было определить как классовое высокомерие или чем-то в этом роде.

— Так ты что хотела сказать? — настойчиво повторил вопрос Лёха.

— Что могла бы помочь тебе с карьерой и все такое, — выдавила Пэм и почувствовала, что краснеет.

— Вот спасибо! — с деланной благодарностью ответил Лёха и отвернулся. — Давай обойдемся без этих штучек, хорошо? Я, конечно, все понимаю: принцесса хочет отблагодарить нищего за его помощь. Но не надо. Я тебе помог просто потому, что ты оказалась в беде. Так давай и ты будешь воспринимать это именно так. Хорошо?

— Да я… — Пэм пыталась подобрать нужные слова. — Лёш, я не хотела тебя обидеть. Я наоборот…

— Наоборот, Лена, не надо. Ладно? И закончим этот разговор. Нам сейчас о другом надо думать, а не о том, кто какие бонусы получить по окончанию этой занимательной прогулки.

— Хорошо, — кивнула Пэм.

— Так вот, — продолжил Лёха. — Одна ты никуда не пойдешь. Раз уж оказались здесь вместе, вместе и дальше будем двигаться. Бросать тебя ночью в лесу я не собираюсь.

— Но… — хотела возразить Пэм.

— Никаких «но», — решительно прервал ее Лёха. — Итак, какой у нас план?

Пэм поделилась своими соображениями.

— Вполне разумно, — согласился с ее доводами парень. — Но у меня есть еще один вопрос. Даже если, предположим, мы каким-то чудом доберемся до дома Громова, то что дальше? Как ты собираешься проникнуть внутрь?

— Об этом подумаем на месте, — ответила Пэм, которая и сама мучилась той же самой мыслью.

— Ну, — пожал плечами Лёха, — вполне в духе всей предыдущей истории.

Пэм улыбнулась и ей показалось, что Лёша улыбнулся в ответ. Впрочем, вокруг было темно, и до конца она была в этом не уверенна.

Лёха снова сел за руль и загнал машину как можно дальше в перелесок, в котором они стояли. После этого, молодые люди двинулись вглубь подмосковного леса, по направлению к дачам.

Они не успели пройти и ста метров, как где-то совсем рядом замелькали фонари.

— На землю! — молниеносно скомандовал Лёха и первым рухнул на влажную траву, увлекая за собой девушку.

Пэм прижалась к холодной земле и почувствовала, что ее всю трясет. Она следила за передвижением лучей фонарей, которые шарили по стволам деревьев, кустарникам, пням. Некоторые из них проходили в считанных метрах от них. Пэм старалась не дышать, чтобы даже случайным вздохом не выдать себя.

Обладатели фонарей вели между собой неспешную беседу. Прислушавшись, Пэм поняла, что говорят они о каких-то сущих пустяках, обсуждая свои личные проблемы. Но в том, что это были сотрудники МНБ, сомнений не было, как и в том, что они точно такие же люди, как и все остальные, а, значит, ведут между собой самые обычные разговоры.

— Футбол вчера смотрел? — спросил первый голос, который раздался, как показалось Пэм, буквально в паре метров от нее.

— Нет, — недовольно ответил второй. — Моя свой фильм идиотский смотрела, а меня к телевизору так и не подпустила.

— Я тебе говорил, что вам второй надо покупать! — наставительно сказал первый голос.

— Тебе, Лосев, хорошо говорить, — с легкой обидой отозвался второй. — Ты ж капитан, тебе положено два телевизора. А я только старший лейтенант! Мне где, скажи на милость, талон на второй телевизор взять? Мне один только положен.

— Ну, я ж тебе сто раз говорил, что это решаемо! — раздосадаванно ухнул из отдаления второй голос, принадлежащий капитану Лосеву. — Устроили бы мы тебе второй телевизор! С тебя деньги, а остальное уже тебя не касалось бы!

— Ага, — тоже уже с приличного расстояния язвительно произнес первый. — А потом проверка какая. Откуда у вас, товарищ Ковриков два телевизора? А? И что я им отвечу?

Что должен был ответить на этот вопрос Ковриков ни Пэм, ни Лёха уже не услышали, так как голоса отдались окончательно и лишь жидкий свет фонарных лучей еще был заметен между деревьями. Скоро исчез и он.

— Кажется, пронесло, — прошептала Пэм и начала медленно подниматься.

— Вроде того. — Леха встал на коленки и отряхнулся. — Посмотрим, что дальше будет. Кстати, а что тут с системами безопасности? Я, помнится, разговоры наших в ментовке слышал, что места вроде этих не только люди патрулируют. Тут, вроде как все электроникой напичкано. Камеры, понятное дело. Ну и прочие электронные игрушки.

— Главное, что хорошая мысль приходит вовремя! — попыталась пошутить Пэм, чтобы хотя бы немного разрядить обстановку и успокоить саму себя. Действительно, про это она как-то совсем и позабыла — стресс все же сказывался. А ведь еще в детстве, когда с подружками, она гуляла по этому самому лесу, вездесущие товарищи из МНБ ни раз обводили ее вокруг каких-то определенных участков, объясняя, что ходить здесь опасно.

Моментально вспомнила Пэм и случае, произошедшем, когда она еще училась в школе. Тогда, посреди ночи, она, да и все домочадцы, проснулись от страшного, просто нечеловеческого крика. Несчастный человек прокричал несколько раз, а потом как будто захлебнулся и затих. Утром, за завтраком, отец между делом сообщил, что ночью на территорию поселка пытался проникнуть какой-то мужчина. Но пройти систему безопасности ему, разумеется, не удалось. От чего конкретно он умер, Пэм так толком тогда и не поняла. То ли нарушитель попал в какой-то капкан, то ли его прошил разряд тока, то ли еще что-то… Но в ближайшие же выходные отец, вернувшийся с традиционной пробежки подошел к ней и сказал:

— На сегодня ничего не планируй. У нас есть дела.

Этими делами оказалась своего рода экскурсия по окрестностям. Отец долго и наставительно рассказывал, как опасно одной, без сопровождения гулять по лесу, что можно совершенно случайно напороться на ловушку, предназначенную для посторонних.

— Разумеется, — пояснил он тогда. — С тобой никогда ничего такого не случится. Повсюду расставлены люди, которые головой отвечают за твою безопасность. Но все же, все же….

Когда они уже собирались домой, отец подвел ее к какому-то неприметному домику, который Пэм всегда считала чем-то вроде сторожки, в которой сотрудники охраны пережидают непогоду. Отец несколько минут молча постоял на месте, а потом, указав на домик, тихо сказал:

— Это источник нашей безопасности.

Больше он ничего не пояснил, а Пэм как-то скоро забыла об этих словах, окунувшись в водоворот повседневности. И вот теперь, стоя на карачках посреди ночного леса, она отчетливо вспомнила тот разговор. Домик буквально встал перед ее внутренним взглядом. Она видела его в солнечных лучах, в окружении разлапистых хвойных веток — маленький и неприметный.

— Я знаю, куда нам надо, — уверенно произнесла девушка и вкратце рассказала Лёхе о домике.

— Думаю, что твой домик — это совсем даже не домик, а самая настоящая крепость, — усмехнулся Лёха.

— Ничего, — самоуверенно успокоила его Пэм. — Смелость города берет!

— Вон как ты заговорила! — теперь уже точно улыбнулся молодой нармил.

Пэм и сама толком не могла понять, откуда в ней взялась эта уверенность, но факт оставался фактом — она на все сто процентов внутренне была уверенна, что в данный момент их целью должен являться именно этот центр управления всей системой безопасности спецучастка. Как в него проникнуть и отключить все ловушки, она понятия не имела, но точно знала, что сделать это надо.

Домик они нашли легко — слава богу, он был совсем рядом. Как и следовало ожидать, около него было весьма людно для этого времени суток. Два черных силуэта неподвижно стояли с двух сторон от двери и постоянно водили дулами автоматов из стороны в сторону, словно сканируя ими местность.

— То, что мы еще живы — это чудо, — прошептал Леха Пэм, наблюдая из кустов за охранниками, больше похожими на роботов из фантастических фильмов. — Что будем делать?

— Есть одна идейка, — так же шепотом ответила Пэм и изложила свой план.

Через пять минут все началось. Пэм встала в полный рост и вышла из кустов. Автоматчики моментально отреагировали на ее появление. Синхронно они повернули дула в сторону появившейся фигуры и практически хором крикнули:

— Стоять!

В ту же секунду над домиком вспыхнул ослепивший Пэм прожектор.

— Я Елена Дмитриева! — крикнула Пэм. — Дочь члена Центрального комитета НКП, почетного председателя коллегии МНБ Станислава Игоревича Дмитриева!

Сквозь свет прожектора, Пэм увидела как открылась дверь домика, и в проеме появился человек, который замер, уткнув руки в бока.

— Выключить прожектор! — приказал человек, и по голосу Пэм поняла, что перед ней начальник охраны поселка полковник Петров, которого она видела всего несколько раз в жизни, но голос которого забыть было практически невозможно. Полковник Петров скорее не говорил, а скрипел, как несмазанный механизм столетней давности. Такого тембра, больше похожего не на человеческий голос, а на скрежет металла или стекла о стекло, Пэм никогда не слышала ни до, ни после знакомства с полковником.

Пэм знала, что Петров отличается беспощадностью и жестокостью. В принципе, именно за эти качества он и был назначен начальником охраны столь ответственного участка. Полковник Петров готов был уничтожить любое инородное тело, появлявшееся в зоне его ответственности. Ему было все равно, кто это: мужчина, женщина, старик или ребенок. Для него не существовало возрастных или половых различий, если речь шла о выполнении прямых служебных обязанностей. Все они были нарушителями, а потому подлежали уничтожению. Именно уничтожение Петров считал лучшей мерой, обеспечивающей безопасность жителей поселка номенклатуры. Пленных полковник предпочитал не брать.

Пэм ни раз слышала от отца, а потом и от Грома, что Петров настолько туп, что даже не понимает, что своей резней, он сам себе медленно подписывает приговор. И при этом приговор не только волков (как это было в случае разговоров с Громом), но и властей. Мысли отца и Грома звучали примерно одинаково: убивая нарушителей, Петров никогда не доходит до сути проблемы.

— Из-за таких идиотов и все заговоры проморгаем, — говорил о нем отец.

— Этот кретин нам только на руку, — вторил ему на собраниях волков Гром. — Ему не хватает мозгов поймать и допросить. А что может быть лучше для нас? Мертвый не может быть свидетелем.

И вот кровавый полковник стоял перед Пэм и молчал. Пэм поняла, что он рассматривает ее, утверждается, что перед ним действительно дочь одного из небожителей, а не деревенская самозванка или городская сумасшедшая, которая подлежит немедленному истреблению.

— Повторите свое имя! — потребовал полковник.

Но выполнить его просьбу Пэм не успела. В дело включился Лёха. Он подрался сзади к одному из автоматчиков, чье внимание было полностью сосредоточено на девушке.

Лёха действовал стремительно. Схватив автоматчика сзади, он резко развернул его в сторону полковника и буквально вдавил палец охранника в курок. Очередь прошила Петрова, и тот с приглушенным криком повалился на землю. Не медля и секунды, Леха, направил автомат на второго охранника, со стороны которого уже летели пули. Лёха использовал тело эмэнбэшника как живой щит. Очередь прошила охранника, а ответный плевок огня сбил с ног второго автоматчика.

Со всех сторон послышались крики.

— Давай! — что есть силы закричал Лёха и, схватив, второй автомат, начал поливать шквальным огнем.

Пэм рванула через лес в сторону домов. Она не думала в этот момент о смерти, хотя могла погибнуть в любую секунду. Сейчас все зависело от этого простого отчаянного парня с рабочей окраины, который рискуя собственной жизнью, вызвался помочь ей.

И Лёха не подвел. Оглянувшись и увидев, что Пэм побежала в лес, он, не прекращая выпускать очередь за очередью, буквально ворвался в домик, который внутри оказался самым настоящим командным пунктом. Повсюду стояли компьютеры, мониторы. Домик оказался лишь верхушкой айсберга. Впрочем, примерно так Лёха и предполагал. Но Пэм он решил не расстраивать своими догадками, а потому обошелся без подробностей.

Внутри он почти в упор расстрелял еще несколько офицеров. Пробежав взглядом по многочисленной технике, Лёха понял, что выключать ее, давить на кнопки и дергать рычажки — абсолютно бессмысленно. Он был простым парнем, который честно отслужил в народной армии, а потом пошел служить в народную милицию, чтобы защитить своих родных и близких от банальной преступности. Лёха не был суперменом и не кончал университетов. А потому, не мудрствуя лукаво, он просто направил оба автомата в сторону приборных панелей и вдавил курки. Посыпались искры. Мониторы лопались, извергая языки пламени. Все вокруг начало дымиться. Видимость упала до нулевой.

Лёха, задыхаясь от дыма, еще слышал, как кто-то отдает команды, кто-то кричит в ответ «есть!». Он слышал выстрелы, топот ног, ругань. Но тех, кто его изрешетил, он уже не видел. Пули прошили дымовую завесу и вслепую поразили цель.

Последняя мысль Лёхи была о Пэм. Ему стало страшно, что он не вырубил всю технику, а, значит, Пэм может быть в смертельной опасности. Сознание его угасло….

Погибнув, Лёха так и не узнал, что своей пальбой, он полностью разрушил систему безопасности. Конечно, у МНБ были просчитаны все варианты и была резервная система, но на ее включение требовалось время. Немного, но требовалось. Впрочем, Пэм тоже требовалось не так уж много времени.

Девушка сломя голову неслась через знакомый до боли лес. Исхоженные с детства тропинки сами вели ее в нужном направлении. Благодаря Лёхе, она бежала абсолютно беспрепятственно — основные силы МНБ были стянуты к месту перестрелки.

Когда пол пути было позади, завыла сирена. Повсюду вспыхнули прожектора, лучи которых как безумные начали блуждать по лесу, пытаясь вырвать из ночной тьмы нарушителей границы спецучастка. Но Пэм это было уже не суть важно: впереди маячили силуэты домов.

Дом Громовых стоял с краю. От ограды слышался лай собак. Пэм выбежала на боковую улицу поселка. До ворот оставалось совсем немного. Перебежав дорогу, она как сумасшедшая забарабанила в металлическую калитку.

— Откройте! Умоляю, откройте! Это я! Лена!

За оградой послышался какой-то шум. В этот самый момент из-за угла вывернул сначала один броневик, а потом и еще несколько. Установленные на них прожекторы били прямо по Пэм. Голоса из громкоговорителей требовали от нее отойти от ограды и лечь на землю. Фразы тонули в реве сирен и звуках выстрелов, которые, казалось раздавались совсем рядом.

Пэм из последних сил колотила сбитыми в кровь костяшками пальцев по воротам.

— Откройте! Я прошу, откройте!

С броневиков начали спрыгивать люди. Они сначала медленно, а потом все быстрее приближались к Пэм. Она в ужасе обернулась, оперлась спиной о высокую калитку и начала бессильно оседать на землю. Все было кончено. План провалился. Пэм в ужасе думала, что ее ждет. Что ждет ее семью….

Она закрыла глаза и в тот же момент словно провалилась в пустоту. Люди в форме были уже в нескольких метрах от нее, когда калитка за ее спиной открылась. Пэм буквально вкатилась во двор. Над ее головой щелкнул замок, а потом чьи-то руки подхватили ее и поволокли к дому.

— Спасибо…. Спасибо…. — Пэм всю трясло. Она еще не могла понять, что произошло. Дело было сделано — она достигла цели. Но прийти к Грому было лишь половиной пути….

— Лена! Леночка!

Пэм повернула голову и увидела перед собой Костину мать, которая любила ее не меньше, чем собственного сына.

— Леночка, что случилось? Господи!…

Вздох облегчения вырвался из груди девушки.

Следующие полчаса Пэм приходила в себя. Стрельба и шум за окном прекратились. Отец Грома сделал все необходимые звонки. Наступало время разговора.

Пэм сразу попросила, чтобы ее родителям пока ничего не говорили.

— Но, Лена, — забеспокоилась мать Грома. — Им просто необходимо сообщить. Они с ума сходят!

— Чуть позже. Я вас очень прошу! — Пэм вложила в свою просьбу всю искренность, на которую только была способна в эту минуту.

Вслед за этим выяснилось, что Кости дома нет.

— Как? — Пэм в ужасе присела на диване, на который ее положили отдыхать.

— Костя в больнице, — с болью в голосе сообщил Громов-старший. — На него было совершено покушение. В то же время, когда исчезла и ты. Поэтому, Леночка, ты сейчас должна все, понимаешь, абсолютно все мне рассказать. Рассказать, что случилось, где ты была, кто тебя удерживал. От этого сейчас зависит не только твоя жизнь, но и жизнь нашего сына. Вы оба в опасности. И, может быть, не только вы!

Пэм уставилась в стену. Нужно было срочно решать, что делать дальше. Рассказывать про волков и признаваться в убийствах было немыслимо. Ей просто необходимо было переговорить с Громом. Тем более теперь, когда ей стало известно о том, что его пытались убить. В том, кто это хотел сделать, у Пэм не было никаких сомнений. Разумеется, Крот. А, раз Крот хотел убрать Грома, значит, она с Громом в одной лодке. Ведь ее он тоже хотел фактически ликвидировать.

— Мне нужно поговорить с Костей, — твердо сказала Пэм. — Только после этого я смогу что-либо сказать. Нет так нет. Сдавайте меня МНБ.

— Ну что ты такое говоришь! — всплеснула руками мать Грома. — Ну какое МНБ! Хорошо, мы подождем до утра. Ты выспишься, придешь в себя. А утром мы все вместе поедем к Косте в больницу.

— Хорошо, — согласилась Пэм. — Только не с утра, а сейчас. Но вы мне должны пообещать, что до утра никто не узнает, что произошло. Никто.

— Похоже на шантаж, — недобро усмехнулся Громов-страший.

— Так и есть, — на полном серьёзе ответила ему Пэм.

— Ну что ж, — чуть помедлив, ответил Громов. — Пусть так. Но после разговора с Константином твой лимит времени будет исчерпан. И это мое последнее слово.

До позднего вечера они отсиживались в заброшенном цеху какого-то недостроенного завода на самой окраине Ноябрьска. От пришедших за ними нармилов и людей из МНБ им удалось уйти. После того, как, оказавшись на крыше, они фактически попали в ловушку, выход все же был найден. Люба поступила весьма мудро. Она буквально насильно затащила пришедших в дом. Тем, впрочем, только это и было нужно. Немедленно начался обыск. У Павла и его группы было всего несколько минут.

Сориентировавшись, они увидели, что на улице осталось всего два человека, которые контролировали лишь переднюю, фасадную часть дома. Правда, буквально через несколько секунд задняя дверь открылась и в на улицу вышел еще один человек в нармиловской форме. Он встал возле двери и начал всматриваться в глубь сада, который располагался за домом.

Павел знаками дал знать товарищам, что уходить им придется именно через сад. Значит, нармила было необходимо обезвредить. Сделать это было не трудно. Рывком сам Павел опустился на землю, буквально на голову охранявшему дверь парню. Тот и пикнуть не успел.

Остальные быстро спустились с крыши и ушли через сад. Все трое понимали, что они здорово подставили хозяйку дома, но другого выхода не было. Павел успокаивал себя тем, что вряд ли Любу решат убрать сразу же. Скорее всего ей предстояли длительные допросы, а, значит и хоть какой-то, но шанс на жизнь. Да, это было жестокая игра, но правила диктовали не они. А потому в некоторых вопросах оставалось уповать лишь на бога, в которого, впрочем, ни один из троих волков, не верил.

В укрытии было проведено совещание. После непродолжительных споров было принято решение попытать счастье в бывшей Лавре, где, по словам Любы, работал тот самый отец Илья, который мог помочь.

Никакой уверенности у группы Павла в том, что они не попадут в очередную ловушку, не было. Идти приходилось на свой страх и риск. Все, что они знали, это то, что есть человек, который чисто гипотетически может помочь. А может и закрыть перед ними дверь, тут же донеся об их визите куда следует….

Когда сумерки опустились над Ноябрьском, а холодный ветерок начал гулять в кронах стремительно теряющих листву деревьев, Павел м его люди выдвинулись в сторону Лавры.

До Лавры они добрались без приключений. То там, то тут им попадались посты нармилов, но обходить их удавалось без труда. К тому, группа, разумеется, разделилась. Шли по одному, как бы гуськом, но на приличном расстоянии друг от друга. При этом каждый держал впередиидущего в поле зрения.

Первым шел Павел. За ним остальные.

Лавра показалась силуэтами своих колоколен без крестов, словно потерпевший крушение корабль. Любые религиозные культы в СНКР были запрещены с первых же дней после революции. На священнослужителей обрушились жесточайшие репрессии. Многие сгинули во вновь созданных лагерях. Выжить удалось немногим. Эти немногие, как правило, сотрудничала с властями, тем самым гарантируя себе и своим близким минимальный уровень безопасности. Минимальный, так как в любой момент карающий меч правосудия мог упасть на их шеи, обезглавив за малейшую провинность.

Церкви позакрывались. По всей стране действовало лишь несколько храмов, но и то, скорее, в просветительских целях, нежели в религиозных. Это были своего рода антирелигиозные музеи, куда приводили школьников и рассказывали о вреде религиозной пропаганды и ее пагубном влиянии на мир прагматичного материализма, в котором главным была плоть. Плоть, смыслом существования которой должно было быть служение государству и партии.

Лавра тоже уже многие годы не функционировала.

На удивление Павла, который первый добрался до ее ворот, вход в Лавру оказался свободным. На проходной мялся усталый нармил, который даже не поднял глаз на проходящего мимо него волка.

Остальные миновали пост также свободно.

Оказавшись внутри, по предварительной договоренности, они продолжали действовать по одиночке, чтобы не вызвать ни у кого даже намека на подозрение. По плану основную работу брал на себя Павел. Он должен был выяснить, где можно найти отца Илью.

Народу в столь поздний час на территории Лавры было совсем немного. Как понял Павел, оглядевшись вокруг, часть помещений Лавры были отданы под жилье. В некоторых располагались какие-то склады или что-то в этом роде. По крайней мере, возле некоторых построек в большом количестве стояли грузовые автомобили, в которые какие-то люди что-то грузили или, наоборот, выгружали.

Неожиданно взгляд Павла упал на пожилую женщину, которая, согнувшись в три погибели, семенила в сторону одного из домиков, который раньше служил монашеской столовой, а может и просто домом какого-нибудь местного священника.

Старушка затравленно озиралась по сторонам и явно спешила. Ничего удивительного в этом не было. Часы показывали без четверти десять, а, значит, совсем скоро должен был наступить комендантский час.

Спешить следовало и группе Павла.

Решительной походкой Павел направился наперерез старушке. Та прибавила ходу, заметив боровым зрением приближающегося к ней здорового мужика. Но встреча была неизбежна. Павел слегка изменил траекторию своего движения и перехватил женщину за несколько метров до подъезда, в который она собиралась зайти.

— Добрый вечер, — тактично начал он общение.

Старуха с животным страхом в глазах смотрела на него снизу вверх и беззвучно шевелила иссохшими губами. Павел буквально физически ощущал ее страх.

— Не бойтесь меня, — заспешил он. — Я не причиню вам зла. У меня всего один вопрос. Я вас очень прошу ответить на него. Вы не знаете, где я могу найти Илью?

Духовное звание Павел решил не называть, сочтя это не слишком уместным. К тому же, зная психологию пожилых людей, он ожидал от старухи любой реакции. Она вполне могла начать орать в голос, оказавшись местной осведомительницей. Или выкинуть еще какую-нибудь глупость.

К счастью, старушка не сделала ничего такого. Она, кажется, пришла в себя, и теперь смотрела на незнакомца с некоторым интересом. Страх ушел из ее глаз.

— А по какому вопросу? — деловито поинтересовалась она.

— Я от Любы, — решил идти ва-банк Павел. — Она посоветовала найти его.

В глазах старушки промелькнул не то вопрос, не то просто случайный огонек старческого озарения. Она запричитала и украдкой перекрестилась. Павел отметил про себя, что это очень хороший знак и обратился он по прямому адресу.

— Любочку-то забрали сегодня, сынок, — сообщила старушка. — Мне соседка ее рассказывала. Приехали. Обыск был. А саму ее в перевозку и к ним туда. Что же будет-то теперь?…

— Нормально все будет, — поспешил заверить пожилую женщину Павел. — Именно для этого мне Илья нужен. Чтобы помочь Любе.

— Да? — снова с недоверием подняла на него заплаканные глаза старуха.

— Я вам клянусь, — с чувством пообещал ей волк.

— Ну ладно… — заколебалась бабка. — Чего уж. Если б ты от этих был, то дорогу бы не спрашивал. Этим-то дорогу к Илье лучше всех знают. Замучили уж его совсем своими допросами и распросами!

Павел понимающе закивал, выражая полную солидарность со словами женщины.

— Ну, пойдем, — прошамкала старушка.

— Бабушка, — приостановил ее Павел. — Со мной еще друзья. Два человека. Они хорошие люди.

— Да верю, что хорошие. Плохие отца Илью не разыскивают. Я же говорю: плохие к нему дорогу наизусть знают.

Она впервые употребила духовное звание Ильи. Значит, решил про себя Павел, Илья этот втихомолку практикует. Исповедует да причащает старушек ноябрьских. Что же, тем лучше — значит человек не из слабых.

Павел дал условный сигнал Игорю с Сергеем, и те медленно двинулись за ним и старухой. Миновав несколько построек, они оказались перед небольшим флигелем. Два маленьких окошка светились в темноте, говоря, что внутри теплится жизнь.

Старушка подошла к массивной деревянной двери и, взявшись, за чугунную круглую ручку в виде кольца, несколько раз громко стукнула ей по двери. В окнах что-то замельтешило, а затем дверь отворилась. На пороге стоял крепкий невысокий старик. Одет он был в белую рубаху чуть не до колен. По всему Илья собирался отходить ко сну.

— Что случилось? — Он пристально уставился на женщину.

— Да вот, батюшка, к тебе, от Любы, — робко сообщила старуха и указала на Павла, а так же на двух других волков, которые стояли чуть поодаль и делали вид, что все происходящее у флигеля их нисколько не интересует.

— Тебе сколько раз, Матрёна, говорить, чтобы ты своих батюшек дома оставляла? — строго спросил Илья. — И люб, кстати, тоже.

— Ой, прости дуру старую, — засмущалась старушка и принялась извиняться пуще прежнего, кляня себя за оплошность.

— Да будет, будет, — смилостивился Илья. — Все, ступай домой.

Бабка, продолжая извиняться, попятилась задом, отвешивая поклоны и то и дело поправляя платок.

Илья дождался, пока ее сгорбленная фигура окончательно растворится в темноте, а потом пригласил Павла в дом.

— Людей своих тоже зови.

«Ого», — подумал про себя Павел. — «Старик точно не промах».

Все трое вошли в небольшую, слабо освещенную комнату. Обставлена она была весьма аскетично. Стол, несколько стульев, шкаф и грубо сбитая деревянная кровать.

— С чем пожаловали? — тут же перешел к делу Илья.

— Нам нужно укрыться. На время.

Павел не отводил взгляд от Ильи. Да, весь вид этого старика говорил о том, что повидал он многое и страха в нем совсем не осталось. Не многие могли вот так запросто пустить в дом незнакомцев. В СНКР уже многие годы и знакомых-то пускали в дом с опаской….

— Любовь — ваших рук дело?

— Мы не хотели, — смутился Павел, который несколько терялся под взглядом старца. — Так получилось. Она нам здорово помогла, но МНБ было у нас на хвосте еще с Москвы. Если вы сочтете, что наше пребывание здесь неуместно, то тотчас же уйдем. Меньше всего мы хотели бы создавать проблемы.

— Ну, — Илья опустился на стул, — проблем вы уже насоздавали выше крыши, допустим. Садитесь. Подумаем, что с вами делать.

Группа Павла расселась по стульям, а сам Илья встал и, сказав, что скоро вернется, вышел из флигеля.

— Может, пока не поздно?…. - высказал опасение Игорь.

— Да, Павел, — поддержал товарища Сергей. — А-то сейчас вернется с нарядом. Хорошо, если успеем отбиться, а если они на поражение огонь откроют?

— Сидите и не дергайтесь, — осадил их Павел. — Все будет в порядке. Я гарантирую.

— Ты и с Доктором гарантировал, — не упустил возможности ужалить вожака Сергей.

На это Павел ничего не ответил.

Он уже несколько минут сидел со странным чувством. Этот еще не старый волк не зря был лидером в группе. Будучи старше и опытнее своих друзей-волков, он острее чувствовал ситуацию, быстрее реагировал, был настоящим волком. Возможно, дело было в том, что инстинкты зверя были развиты у него несколько сильнее, нежели у остальных. Но, так или иначе, как только он увидел Илью, что-то внутри у него зашевелилось. Звериный инстинкт подсказывал, что этому человеку можно верить. Другая же его часть, человеческая, гармонично отзывалась на это животное ощущение. А такое у Павла случалось крайне редко: звериное и человеческое как правило находились в конфликте, являлись извечными антагонистами, беспощадными спорщиками и судьями друг друга.

Павел вернулся через несколько минут. С ним был еще один человек, которого старик не представил, а сам он так и не назвал своего имени. Достаточно было того, что он был обозначен как проводник.

— Он отведет в безопасное место. А завтра будет разговор, — жестко сказал Илья.

Проводник темными закаулками Лавры довел их до одного из зданий, которое ранее Павел идентифицировал как склад. Там все еще продолжалась погрузка каких-то мешков в кузов довольно внушительных размеров грузовика.

— Быстро в кузов, — скомандовал проводник.

Все трое забрались на грузовик и легли на мешки. Поверх их тут же закрыли другими мешками, которые оказались довольно легкими и мягкими.

— Прачечная, — пояснил проводник. — Вывоз грязного белья.

На машине они беспрепятственно покинули территорию Лавры и через полчаса тряски по сельской дороге оказались в небольшой деревушке. Водитель грузовика, молчаливый угрюмый мужик в надвинутой на лицо кепке, указал им на сарай, а сам сел в машину и уехал.

Оказавшись в сарае, волки моментально заснули, а когда проснулись, на улице уже во всю светило солнце. Выходить на улицу никто не рискнул. Сквозь щели в деревянных стенах они разглядели обычный деревенский двор. Людей не было.

Илья приехал ближе к обеду. Привез его тот же самый грузовик. По крайней мере, водитель был тем же. Войдя в сарай, Илья тут же расположился прямо на земле и предложил остальным последовать его примеру.

— Садитесь. Разговор будет долгим.

Все послушно опустились на землю. Илья потеребил короткую седую бороду, несколько раз откашлялся, словно собирался произнести длинную речь, а потом, словно внезапно спохватившись, поднял вверх тюк, который у него был с собой.

— Чуть не забыл. Поесть вам принес. Голодные небось как волки.

Это «как волки» резануло всем троим по ушам. А старик лишь хитро прищурился и принялся развязывать узел.

Поели. Илья терпеливо дожидался, пока ребята насытятся. Когда с трапезой было покончено, он собрал остатки еды и аккуратно упаковал их в свой узел.

— Никаких следов, — пояснил он.

Все понимающе кивнули.

— Ну, теперь можем приступать, — возобновил разговор старик. — Первый вопрос у меня: сколько человек в группе?

— Все здесь, — ответил Павел. — Было больше, но не все сумели выбраться из города. Нас подставили.

— Свои? — уточнил Илья.

— В смысле «свои»? — Павел удивленно поднял брови.

— Брось дурочку валять, — отрезал Илья. — Ты прекрасно понимаешь о чем я.

— Да не совсем, — Павел решил взять тактическую паузу. По большому счету он и правда до конца не понимал, что имеет ввиду старик, говоря «свои».

Илья недовольно поморщился, словно Павел и его люди были ему противны или разговор шел о неприятных его слуху вещах.

— Ладно, будем говорить напрямую, — сказал он. — Сколько волков было в группе. И кто подставил группу?

Павел от изумления даже раскрыл рот. Игорь с Сергеем были удивлены не меньше.

— Но как? — выдавил наконец из себя вожак.

— Да ты же сам вчера все почувствовал, — усмехнулся Илья. — Я же по глазам по твоим видел.

— Так вы? — Павел все никак не мог поверить в реальность происходящего.

— Дошло наконец. Да. И я тоже. Или ты думал, что я тихий добрый священник, который помогает страждущим? Есть и такие, не спорю. Сам лично знаю несколько. Но это не про меня. У нас у всех свои маски. Церковь оказалась идеальным прикрытием. Я ушел в монастырь еще в конце прошлого века. Как чувствовал, что рано или поздно каша заварится. Она и заварилась. Но кому ж придет в голову искать зверя под рясой? Правда кое чего я не просчитал все же. Не подумал, что настанут времена, когда церковь опять гнобить начнут и уничтожать. И чуть не подставился. Но обошлось.

— Неплохо, — восхищенно выдохнул Игорь.

— Давайте комплименты оставим на потом, — прервал его старик. — Сейчас о деле. Итак, что случилось в Москве?

— Сложно сказать, — начал рассказ Павел. — Скажем так, на нас вышел как казалось наш человек, сообщил, что идет некий сбор, что наши объединяются. Но потом выяснилось, что объединение проводится под контролем МНБ. Вы слышали о последних происшествиях в Москве? Ограбления? Убийства?

— Мы хоть люди сельские, но телевизор смотрим и радио слушаем, — ответил Илья.

— Простите, — смутился Павел. — Не хотел вас задеть. Одним словом, контактер сказал нам, что все это дело рук МНБ. И действую там волки. Нас такой расклад не устроил. И вот мы здесь.

— Хорошенькое дельце, — снова почесал бородку Илья. — Выходит, МНБ ведет свою игру? И привлекает для этого наших? Неплохо, неплохо. И это накануне грядущих празднеств, так сказать… Хм, выходит решил Кротов на трон взобраться…. Интересно. Но вот что за детей-то находят мертвых на местах преступлений? Вроде ж подростки какие-то все делают?

— Не знаю, — развел руками Павел. — Чего не знаю, того не знаю. Рассказываю, то что слышал. Сомневаться в достоверности этой информации у меня оснований нет, так как на хвост нам сели так, что мама не горюй. Знают, что мы знаем. И теперь хотят любой ценой убрать.

В сарае воцарилась тишина. Каждый, казалось, думал о своем. Но на самом деле, мысли у всех были одни и те же…. Илья поднялся и прошелся взад-вперед по тесному помещению. Павел внимательно наблюдал за ним. Ему казалось, что старика мучают какие-то сомнения, что он что-то не договаривает.

— Сегодня с утра прошла еще кое-какая информация, — медленно произнес Илья. — Неофициально, конечно. Скажем так, по моим каналам. Ночью кто-то пытался прорваться к правительственным дачам под Москвой. Вроде бы была выведена из строя вся система безопасности. Точно ничего не известно. Может, и утка. Но, в свете тех новостей, что сообщили вы, я склонен думать, что это все же правда. Наверняка, очередная провокация со стороны Кротова и МНБ.

— Очень даже может быть, — вставил Сергей, который молчал все время до этого, не решаясь вступить в беседу старших волков.

Старик внимательно посмотрел на него, а потом обвел сверлящим взглядом и остальных. Снова сев, он достал сигаретную пачку и закурил, предложив сигареты и остальным. Все задымили.

— Вчера, — сказал Илья, выпустив колечко дыма, — когда вы заявились ко мне, я немного сомневался. Знаете, я фигура в городе известная, власти меня хорошо знают. Знают и то, что кое-кому я помогаю. По мелочи. Знают и закрывают глаза. Так как кое-кого я властям и выдаю. Не хороших людей, конечно. Но так ко мне за помощью не только хорошие и приходят. Одним словом, у нас такой устный договор, бартер своего рода. И все без претензий. А мне, как вы понимаете, только это и надо.

— Для собственной безопасности… — попытался закончить за старика Павел, но тут же поймал на себе хитроватый взгляд старого волка и запнулся.

— И для этого тоже, конечно, — продолжил старик, — но не только. И сейчас мы подходим к самому главному. Вы загнаны в угол, бежать вам некуда. Охота объявлена и рано или поздно они вас возьмут. И пристрелят. Так что сейчас вы, своего рода, в моих руках. Ну, в хорошем смысле, разумеется. Я думаю, ситуация располагает к откровенности. Я, конечно, еще немного подстраховался…. — Он сделал многозначительную паузу и глубоко затянулся. — Так вот, есть кое какие новости и из нашего ноябрьского отделения МНБ. Хорошие для вас. Нашу общую знакомую Любу поставили на жесткий конвейер. Допросы шли всю ночь и продолжаются и сейчас.

— Что же тут хорошего? — ужаснулся Игорь. Остальные его бурно поддержали, выразив недоумение.

— Я поясню, — спокойно ответил Илья. — Это подтверждает вашу версию событий. Я же говорю, что еще вчера вечером был до конца в вас не уверен. Вы же вполне могли оказаться подставой, провокацией органов. Понимаете? Я перед вами раскрываюсь и все, мышеловка захлопывается. Согласны? А Любу могли взять для вида, чтобы правдоподобно все выглядело. Но, как выяснилось, ее действительно допрашивают, что гарантирует вам алиби.

— Ну здесь вопросов нет, — согласился Павел. — Вы страхуетесь и это абсолютно нормально. Но что вы имели в виду, когда сказали, что вся эта конспирация нужна не только для вашей личной безопасности? В Ноябрьске есть еще волки?

Илья бросил сигарету на землю, аккуратно затоптал ее, а потом, подняв, убрал в карман куртки. Остальные последовали его примеру. Старик уселся поудобнее и начал рассказывать…

…В самом конце девяностых бывший спецназовец Илья Скоров решил уйти в монастырь. Органам госбезопасности он был больше не нужен, а в обычно жизни оставаться ему не хотелось. То там, то здесь в стране в девяностые возникали стычки между волками, многие из которых подались в криминальные структуры. Некоторые просто сводили друг с другом счеты, руководствуясь слепым животным инстинктом. Во всем этом Скоров участвовать не желал. Он хотел уединения и покоя.

Лоно церкви приняло нового сына с теплом и божьей любовью. Проведя несколько лет в монастыре, Илья пришел к выводу, что тотальное затворничество все же удушает и не соответствует его внутреннему складу. За эти годы он смог хотя бы немного подавить в себе зверя. Человеческое явно превалировало в нем. А это уже был успех. Этого уже было достаточно.

Приняв сан, Скоров стал священником, отцом Ильей. Ему определили скромный приход недалеко от Сергиева Пасада, где он и начал служить богу, замаливая свои и чужие грехи.

Но прошлая жизнь все же дала о себе знать: среди его прихожан оказался волк. Уже из новых, из новой волны. Со слабым нюхом, с притупленным животным началом, но все же волк. Отец Илья тут же учуял его. Пришлось раскрываться и перед отцом волчонка. Так круг расширился.

С годами ситуация устаканилась. Криминал более менее затих, многие агрессивные волки оказались в могилах. За несколько лет до революции по всей стране уже действовал своего рода закрытый клуб старых волков, которые искали и находили друг друга. В клубе были и их дети…. По именам никто никого не знал. Были звеньевые, старосты. Общих собраний и сходок не проводилось. Все будто чувствовали своим звериным чутьем, что до конца откровенным быть нельзя даже с самыми близкими, с теми, кто в твоей стае….

Как показало время, эта тактика оказалась спасительной для той части волков, кто не пожелал вновь ставить свои натуры на службу убийствам. Уже в первые годы после революции МНБ начало активную вербовку волков. Те, кто не шел на контакт — истреблялись. Так организация ушла в подполье.

— И существует и сегодня? — Павел был ошарашен. Сергей с Игорем вытаращив глаза, смотрели на Илью как на ненормального, который только что сказал очередную свою безумную глупость.

— Именно, — подтвердил старик. — По всей стране. Во всех крупных городах. Где-то нас два-три человека. Где-то — два три десятка человек. Но каждый из нас стоит десятков, если не сотен, обычных людей.

— Это невероятно! — Павел все еще не мог до конца переварить полученную информацию. — Но это же хорошо!

— Неплохо, — согласился Илья. — Но плохо то, что как показывает ситуация, МНБ взяло курс на государственный переворот, а, значит, и на наше окончательное истребление.

И вновь все замолчали. Старик был прав. В случае прихода к власти МНБ пощады не приходилось бы ждать никому.

— Что же делать? — немного растерянно спросил Игорь и посмотрел на Сергея, виду у которого был абсолютно растерянный.

— Что делать? — переспросил его Илья. — Действовать. У нас не так много времени. Народ устал. Можно попробовать. Рискнуть. К тому же, по моим впечатлениям, у нас вполне могут появиться союзники.

— Кто? Нынешний режим? — Павел горько усмехнулся. — Что ж, из двух зол, как говорится….

— Я бы не торопился с выводами. В руководстве страны очень разные люди, Павел. И некоторых я неплохо знаю. Например, генерала Елагина, который….

— Который является заместителем Кротова в МНБ, — выпалил Сергей.

— Точно, — подтвердил старик. — Служил я с ним вместе. И поверьте моему чутью — он точно не на стороне Кротова и тех кто с ним заодно. И не он один, как мне думается….

Сигнал о происшествии в поселке номенклатуры поступил на пульт дежурного офицера МНБ около двух ночи. О ситуации тут же было доложено руководству ведомства. Уже через полчаса все начальники структурных подразделений министерства были в своих рабочих кабинетах.

Днёв проснулся от резкого телефонного звонка. Он открыл глаза, повернулся и наткнулся на чье-то тело. Несколько секунд подполковнику понадобилось, чтобы сообразить, кому оно принадлежит. Разумеется, это была Аня. Она осталась на ночь, как того и требовали каноны жанра. Нет, сначала девушка говорила, что ей пора домой, что она не привыкла проводить вот так, первую же ночь после знакомства вместе…

Но и она, и Днёв прекрасно понимали, что все эти слова не больше, чем часть расписанной по нотам пьесы, ходы до боли знакомой, но изрядно подзабытой игры.

Разумеется, она осталась. Разумеется, они до иступления любили друг друга, узнавая тела, привыкая к прикосновениям новых губ. А потом заснули, без сил.

Днёв окончательно пришел в себя и схватил трубку.

— Через двадцать минут жду у себя в кабинете, — услышал он голос Збруева. — Машина за тобой уже выехала.

— Так точно, — ответил Днёв, положил трубку и рывком поднялся с постели.

Аня тоже проснулась. Она села и одеяло соскользнуло с ее объемной груди. Днёв невольно задержал внимание на ее прелестях, но тут же взял себя в руки и принялся одеваться.

— Ты уезжаешь? — сонно спросила девушка.

— Да, — коротко ответил подполковник. — Работа. Ты спи. Ключи я оставлю в прихожей. С утра закроешь, если я не приду. А я, скорее всего, не приду.

— Точно? — потянулась Аня.

— Я же сказал: скорее всего.

— Хорошо.

Она легла, закуталась в одеяло и, как показалось Днёву, сразу же заснула.

Он вышел из подъезда как раз в тот момент, когда к нему подъезжал черный служебный автомобиль. Запрыгнув на заднее сиденье, Борис хлопнул дверью и откинулся на сиденье. Машина рванула с места.

За рулем сидел знакомый Днёву сержант.

— Что случилось? — спросил подполковник.

— Попытка проникновение в поселок «ЦК-1», — сообщил сержант. — Вроде пристрелили парня, но дел он там наворотил.

Днёв погрузился в свои мысли. Могло ли это быть связано с делом, которое он ведет? Разумеется, могло. Так бы его не стали дергать посреди ночи. Значит, дошло уже до того, что эта банда орудует на спецтерриториях, на участках, находящихся под непосредственной охраной специальных подразделений МНБ? Это уже не лезло ни в какие ворота….

До министерства они домчались за пятнадцать минут — пустые улицы ночной Москвы давали зеленый свет, тем более машине, принадлежащей министерству национальной безопасности.

В кабинет к Збруеву Днёв вошел без стука. В такие моменты можно было пренебречь формальностями.

— Садись, — тут же бросил ему генерал.

Не успел Днёв опуститься на стул, как в кабинет влетела Мишина.

— Что случилось? — с порога выпалила она.

— А черт его знает! — в сердцах выкрикнул Збруев. — Не знаю я, что там случилось! Не знаю! Попытка прорыва на закрытую территорию. Молодой пацан. Личность установлена. Нармил. Нареканий по службе нет. Психически уравновешен. Положил кучу офицеров и разнес к чертовой матери командный пункт. Есть информация, что была еще какая-то девка. Куда делать — непонятно. Там сразу все заглушили. Что самое интересное, по моей информации ситуацию там затушил не кто иной как Громов. Вот такие дела. Значит так, друзья, давайте как дуйте в больницу к сынку нашего партийца и трясите его.

— Сейчас? — изумился Днёв.

— Именно, — сухо ответил генерал и замолчал.

В больнице к визиту гостей из МНБ были явно не готовы. Заспанная дежурная сестра долго моргала глазами и смотрела на черные корочки удостоверений. Когда же до нее наконец дошло, что перед ней стоят офицеры министерства национальной безопасности, она забегала, засуетилась, начала ссылаться на инструкции. Но у Днёва с Мишиной были свои инструкции. Перед тем, как выйти из кабинета, Збруев сказал им, что допрос санкционирован Елагиным. Этого было более, чем достаточно.

Перепуганный Гром был удивлен ночному визиту не меньше персонала больницы. Днёв рванул с места в карьер. Допрашивать он умел превосходно. Уж чего-чего, а допросов в его практике хватало. При этом подполковник умел делать это настолько виртуозно, что допрашиваемый так до конца и не понимал, что происходит: то ли с ним ведут задушевную беседу, то ли проводят релаксирующий психологический сеанс. Конечно, когда требовалось, Днёв умел быть и жестким. Очень жестким. Сейчас ситуация требовала от него нечто среднее. Парня надо было брать горяченьким, не дав ему опомнится. То есть допрос должен был быть стремительным и атакующим.

— Константин, дело не терпит отлагательства, — начал подполковник. — Речь уже не идет о вас и вашей жизни. Речь идет о государственной безопасности. У меня есть полномочия на ведения допроса от заместителя министра национальной безопасности товарища Елагина. Я надеюсь, вы меня поняли. Я жду от вас откровенного рассказа. С самого начала и до конца. Вы можете начинать.

Через полчаса, когда Гром замолчал, Днёв был окончательно раздавлен. Он беспомощно смотрел на Ладу, но та, похоже, находилась в том же состоянии. Из рассказа молодого человека получалось, что наверху существует целый заговор, который то ли ловко дерижируется непосредственно министром Кротовым, то ли живет своей жизнью, а управляется кем-то совсем иным.

Слушая Громова, Борис Днёв ежесекундно отгонял от себя первую мысль. Этого просто не могло быть. Старый верный соратник Вождя Кротов не мог, конечно же, не мог стоять во главе подобного заговора! Скорее всего, рассуждал про себя Днёв, его сына кто-то втянул в грязную игру! Возможно, путем угроз или, например, шантажа. Да всякое могло быть! Остальная молодежь же включилась в этот процесс как в занимательную игру, как в своего рода развлечение. И вот до чего дошло!….

Мишина, которая протоколировала допрос, протянула Громову бумагу и ручку:

— Подпишите. С моих слов все записано верно. Дату поставьте.

Гром безропотно подписал протокол и обессиленно упал на подушки. После недолгого молчания он сказал:

— Я опасаюсь за свою жизнь. Думаю, они попытаются еще и еще. Пока не избавятся от меня.

— Теперь в этом нет смысла, — попыталась успокоить его Лада. — Наоборот, по логике вещей они оставят вас в покое, чтобы уйти в тень и снять с себя всяческие подозрения.

— Вы сами верите в то, что говорите? — криво усмехнулся Гром. — Вы думаете кто-то даст ход этим моим показаниям? Вы соображаете? Сын министра национальной безопасности во главе заговора! Я скорее поверю в тот вариант, что все постараются повесить на меня. Скажут, что это я все устроили. Да так и будет! И отцу конец….

— Ну, не будем спешить с выводами. — Днев уже собирался наклонится над больным, чтобы поправить ему подушка, как дверь палаты распахнулась. Обернувшись, офицеры увидели Громова старшего и вошедшую вслед за ним пропавшую без вести Елену Дмитриеву.

— Гром! — всхлипнула девушка и бросилась на Громова, который, казалось, все еще не мог поверить собственным глазам.

— Пэм! — Громов заключил Дмитриеву в объятия.

— А теперь объясните, что здесь происходит, — прервал эту сентиментальную сцену Громов-старший.

Вместо ответа Днёв протянул ему прокол допроса его сына. Партийная бонза тяжело опустилась на свободный стул и углубилась в чтение. В палате стояла гробовая тишина. Когда Громов закончил читать, он медленно поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на сына:

— Это правда?

— Да, — кивнул Костя.

— Этого следовало ожидать, — тяжело вздохнул Громов-отец и снова повторил: — Этого следовало ожидать. А ведь я их предупреждал….

— О чем ты, отец?

— Неважно, — коротко ответил партийный начальник и обратился уже к Днёву с Мишиной: — Что вы собираетесь делать с этим протоколом?

— Для начала передать непосредственному начальству, генералу Збруеву, — ответил Днёв.

— Не надо Збруеву, — махнул рукой Громов. — Елагину сразу на стол. Поехали. И обеспечьте моему сыну усиленную охрану.

— Уже сделано, — доложила Лада и кивнула в сторону коридора, где действительно дежурило несколько спецназовцев.

— С девочкой что делать? — будто бы сам себя спросил Громов, а потом сам же себе и ответил: — Я сейчас свяжусь с Дмитриевым. Он нам тоже будет нужен у Елагина. Лена, тебе пока следует остаться здесь. Охрана надежная. Так всем будет спокойнее.

Офицеры с Громовым вышли из палаты.

— На Лубянку сейчас нельзя. Оттуда мы уже можем не выйти, — обратился громов к Днёву с Мишиной. — Давайте на мою личную дачу. В ней я уверен. Уж, по крайней мере, прослушки там точно нет.

— А как же Елагин с Дмитриевым? — уточнил Днёв и кивнул на портфель, в котором лежал протокол допроса.

— Они приедут туда же, — объяснил Громов.

Рассевшись по машинам, они направились в загородный дом Громова. Автомобили Елагина и Дмитриева прибыли туда одновременно с машинами Громова и Днёва с Мишиной. С Елагиным приехал и Збруев.

Большие начальники вошли в дом первыми и тут же расположились в гостиной. Борис с Ладой остались в прихожей в ожидании дальнейших указаний. Но не успели они расположиться, как из гостиной вышел Елагин и попросил их войти в комнату:

— Товарищи офицеры, вы — полноправные члены нашего собрания, — объявил он и сел в кресло, закинув ногу на ногу.

То, что Днёв услышал дальше, было выше его понимания. Это не укладывалось в его голове, не вписывалось в схемы, которыми он привык думать, разрушало привычную картину мира, формировавшуюся годами. Первым слово взял Громов.

— Товарищи, — негромко начал он. — В этой комнате сидят разные люди, но я уверен, что все мы — патриоты нашей родины. Я сейчас говорю именно о родине, а не о каком-то конкретном государственном образовании. Я говорю о России. Мы все по-разному с вами информированы. В разной степени. Я, товарищ Дмитриев и товарищ Елагин — в большей степени. Оставшиеся — в меньшей. Но сейчас мы все оказались в одной лодке, а потому у нас не может быть секретов друг от друга. Я буду говорить прямо. Государство под названием СНКР стоит на грани краха. Возможно, для кого-то из вас это будет откровением, громом среди ясного неба. Но для нас, тех, кто стоит непосредственно у руля — это факт.

Вы можете спросить меня, какие у меня основания говорить столь тревожные и действительно страшные вещи?. А основания такие есть. И товарищи Дмитриев и Елагин в этом полностью меня поддержат. Дело в том, что у нас уже давно были подозрения насчет некоторой части, скажем так, элиты нашего государства. Плетется заговор. И плетется уже не первый день и даже месяц. Давно. У нас были кое-какие сомнения, мы перепроверяли факты, пытались найти доказательства. И вот доказательства у нас в руках. Я говорю о материалах допроса моего сына. Самые страшные подозрения подтвердились. Министр национальной безопасности Кротов создал целую организацию, в которую втянул наших детей, запачкав их кровью невинных людей. Повязав их этими преступлениями. По сути, использовав как слепых котят. Создал иллюзию независимости действий, а на самом деле руководил всем от начала и до конца. Но и это еще не все. Насколько мне известно, все присутствующие в курсе Проекта «В». А некоторые (он посмотрел на Ладу) и его непосредственные участники. Как видно из показаний моего сына и это подтверждается и словами дочери товарища Дмитриева, нашими детьми и другими подростками руководил сын Кротова, а так же те, кого дети не могли распознать, так как не обладали всей полнотой информации и уж конечно не знали о Проекте «В». И это — волки. Да-да, те самые, товарищи офицеры, за которыми вы охотитесь.

— Или же другие…. - неожиданно произнес Елагин.

— Что? — не понял его Громов. Остальные с интересом посмотрели на руководителя МНБ.

— Я говорю, что охота действительно шла на волков. Только, похоже не на тех, кто совершал все эти преступления. В протоколе допроса ни слова нет о той кровавой резне или, правильнее будет сказать, грызне, которая произошла на той рабочей окраине. Парень не упоминает об этой акции. Все перечисляет, а про эту ничего не говорит. А почему? Потому что не их рук это дело. Вот почему.

— А чьих же? — встревожено спросил Дмитриев.

— Волков. Но других.

— Постой, постой, Петр Сергеевич, — притормозил Елагина Громов, вытирая носовым платком вспотевший от напряжения лоб. — Ты что-то нас совсем запутал. Каких еще других?

— А вот таких других, — развел руками Елагин и рассказал примерно ту же историю, что отец Илья поведал группе Павла в деревенском сарае под Ноябрьском. Он рассказал о расколе, произошедшем между волками еще несколько десятилетий назад, о том, что далеко не все они были зверьми, которых требовалось истребить. — Многие из них хотели стать нормальными людьми. И у многих получилось. Но после революции им всем без разбора была объявлена война. Самые подлые и беспринципные перешли на сторону МНБ и начали сдавать своих же. Другие остались верны себе и своим принципам. Именно они — главный страх Кротова. Именно их он и хотел, чтобы вы нашли и зачистили. Как же я сразу не сообразил….

Елагин встал и начал нервно прохаживаться по комнате. Кто-то закурил. Днёву тоже нестерпимо хотелось курить, но он держался и не решался позволить себе это в присутствии столь высоких государственных лиц. Збруев какое-то время мялся, а потом неслышно чертыхнулся и все же засмолил.

— Итак, — сказал застывший посреди комнаты Громов, который от переживаний будто постарел сразу на десять лет, согнувшись и растеряв лоск, — Ситуация складывается крайне сложная. Крайне. Мы находимся перед лицом заговора, который может в считанные дни обернуться кровавым переворотом. И тогда пощады не будет никому. Я подчеркиваю — никому. И у ж тем более тем, кто присутствует в данную минуту в этой гостиной. Мы все трупы. Наши песочные часы отсчитывают последние крупицы.

Днёв неожиданно и совершенно ни к месту вспомнил про Аню. Ему нестерпимо захотелось попасть домой, прижаться к ней и уже никогда не отпускать. Как же нелепо все складывается — думал подполковник. Как же все глупо. Казалось бы, жизнь только-только начала приоткрывать свои яркие стороны…..

— Какие у нас есть варианты? — Дмитриев перебил своим вопросом размышления Днёва. — Что мы можем сделать? И можем ли сделать хоть что-то?

— Ну, самый простой вариант — срочно доложить обо всем Вождю. Думаю, нашего коллективного мнения будет вполне достаточно для того, чтобы убрать Кротова. — Елагин внимательно посмотрел на присутствующих.

— Да, действительно — это самый простой вариант, — согласился с ним Громов. — Но устраивает ли он нас?

Последний вопрос был задан им таким голосом, что Днёву показалось, будто этот подавленный человек только и ждет ото всех одного единственного ответа: да, конечно, это всех нас устраивает. Но никто не спешил отвечать ему согласием. Збруев нервно достал из пачки еще одну сигарету и прикурил от предыдущей. Где-то в глубине дома хлопнуло окно, дребезжа стеклами. Днёв смотрел на присутствующих и медленно, маленькими-маленькими шажками, словно нехотя и через силу, смысл происходящего начинал доходить до него.

Сначала этот смысл был словно в густом тумане, где-то далеко и казался ему лишь призраком, миражом, отзвуком какой-то невероятной мысли, плодом чьей-то глупой фантазии, которая расшалилась и перешла все дозволенные границы.

Затем смысл начал прояснятся. Он все еще маячил вдали, то появляясь из дымки на горизонте, то вновь исчезая. Но теперь черты его становились куда более осязаемыми. Его можно было почти что потрогать руками, дотронуться до него кончиками пальцев и ощутить в глубине души леденящий ужас от этого прикосновения.

И вот, наконец, у подполковника наступила финальная стадия осознания того, с чем мозг героически боролся на протяжении нескольких секунд, которые показались Днёву вечностью.

Днёв набрался сил и признался самому себе: люди, сидевшие перед ним в комнате не собирались ничего сообщать Вождю. А если и собирались, то в самом последнем, критическом случае. И то, если еще будет такая возможность. Эти люди собирались сыграть в свою игру. Их час настал. Они ждали. Может быть ждали годами. И вот время пришло.

Вслух все озвучил Дмитриев. Тяжело поднявшись с кресла, словно оно держало его невидимыми путами, он выпрямился, поправил интеллигентские очочки на тонкой переносице и сказал то, о чем все и так уже давно знали:

— Мы должны попробовать взять ситуацию под свой контроль. Я не вижу другого выхода. И боюсь, если мы упустим эту возможность, другой уже может и не быть. К тому же, я все же хочу напомнить всем, что Кротов — ближайший друг Вождя, его верный соратник и товарищ по революционной борьбе. Где гарантии, что Вождь послушает нас? Разумеется, что мы не узнаем этого, пока не попробуем. Но стоит ли пробовать? Стоит ли рисковать, не поставив на кон ничего? Каков тогда будет выигрыш? Так же у нас есть шанс. Пусть призрачный, но шанс. Да, ставки высоки. Очень высоки. Даже слишком! Но ведь только в этом случае игра и стоит свеч!

Днёв слушал оратора и путался в своих мыслях. О какой игре идет речь? Для них это игра? Неужели эти порядочные интеллигентные люди действительно так думают? Что с ними? Нет, эти игры не для него. Хватит. Ему нужна спокойная жизнь. Ему нужна Аня, эта милая нежная девочка в белоснежном халате, под которым скрываются все наслаждения этого бренного мира. Всё. Больше ничего. Ведь это так немного? Или как раз наоборот? Он слишком много захотел? Слишком размечтался?…

— Я согласен с товарищем Дмитриевым, — поднялся со своего места Елагин. — Если мы не попробуем, то никогда не простим себе этого. И потомки не простят нам. Нам выпал исторический шанс и мы должны, мы просто обязаны им воспользоваться, освободив Россию!

Днёв не выдержал и закурил. Краем глаза он наблюдал за Ладой, которая все это время сидела тихо, как мышь. Она и теперь так сидела — вжавшись в стул и словно задержав дыхание. Борис попытался заглянуть в ее глаза, но так ничего в них и не увидел — они стали будто стеклянные. Подполковник понял, что Мишина пребывает если не в шоке, то в состоянии близком к шоковому. Для нее это было слишком. Даже для нее.

Тем временем разговор в гостиной перетек в более практическую плоскость. Одно дело задумать заговор, совсем другое — реализовать его. Как оказалось, у товарищей из ЦК все было продумано. Первым делом планировался арест Кротова, а параллельно с ним — и Вождя. Чисто внешне схема была идеальной. Переворот должен был произойти бескровно.

— Как говорится, примедление — смерти подобно! — Патетически вознес руку вверх Дмитриев и от прилива чувств резким движением снял свои очки, которые зависли в воздухе, отражая в стеклах присутствующих.

Члены Центрального комитета и Елагин направились к телефонам правительственной связи, которые стояли на даче Громова, хоть она и была его личной. Последовали первые распоряжения.

Было решено разделиться. Елагин со Збруевым, Дневым и Мишиной должны были обеспечить арест Кротова. Для этого у Елагина имелся ресурс в виде верных ему частей МНБ, возглавляемых его сторонниками. Дмитриев и Громов в компании еще нескольких ответственных работников направлялись на дачу Вождя.

Сценарий был запущен. Обратного хода уже не было.

Расположившись на заднем сидении служебной машины, которая несла его в сторону Лубянской площади, Днёв смотрел на пролетающую за окном столицу и ловил себя на мысли, что голова его абсолютна пуста. Мысли покинули ее, временно эмигрировав, словно опасаясь, что могут вместе со своим владельцем очень скоро оказаться в заключении, а может быть, а вовсе навсегда исчезнуть….

Мишина тоже молчала и пустыми глазами смотрела перед собой.

— Влипли? — обратился к ней Днёв.

— По уши, — не поворачивая головы ответила она.

Днев хотел что-то ответить, но тут впереди послышался рев моторов и свет встречных фар ослепил его.

Кротов ходил по своему кабинету, то и дела хватаясь за телефонные трубки. Телефоны звонили не переставая. Постоянно на связи был Вождь. В кабинет заглянул помощник и сообщил, что прибыл человек, которого шеф дожидается.

— Пусть заходит, — рявкнул Кротов и опустился в свое массивное кресло.

Посетителей он всегда принамал только так — сидя в кресле. Они же должны были стоять перед ним. И лишь когда хозяин кабинета позволял, те садились. Сам же Кротов стоял только в присутствии Вождя. Этот политесс он соблюдал неукоснительно.

Дверь кабинета открылась. Не отрывая взгляда от стола, Кротов недовольно спросил:

— Что так долго? Ты же знаешь, что сейчас дорога каждая минута! Ты выяснил, что произошло на этих чертовых дачах?

Человек медленно прошел через весь кабинет, задержался на несколько секунд у огромного зеркала, которое украшало одну из стен и неспеша присел на стул, ближе всего стоявший к столу Кротова. Изящным движением он извлек из пачки сигарету и закурил, сыпя пеплом прямо на пол.

— Я же сто раз просил не курить в моем кабинете! — беспомощно простонал всесильный министр национальной безопасности.

Человек полностью проигнорировал его слова. Он еще несколько раз ударил тонким пальцем по сигарете, вынуждая серые хрупкие валики пепела упасть к его ногам. Лишь после этого он начал говорить:

— В дечонке наши люди опознали Дмитриеву. Ей удалось добраться. Твой идиот сын снова оплошал. Похоже, пологаться в этой — Но-но! — осадил визитера Кротов. — Следи за своим собачьим языком!

В кабинет снова заглянул помощник, который хотел что-то сказать.

— Закрой жизни можно только на себя.

Дверь и не суй сюда свое рыло! — взорвался Кротов и со всей силы ударил кулаком по дубовому столу.

Помощник извинился и моментально исчез.

— Так на чем мы остановились? — задумчиво глядя в потолок задал вопрос гость министра. — Ах, да, что твой недоделанный сынок чуть не провалил все дело…. А, может, и провалил….

— Не мели чушь, — процедил сквозь зубы Кротов. — Говори по делу.

— А если по делу, — человек вытянул длинные ноги, затянутые, как, впрочем, и все тело в черную ткань, — то пацан Громова раскололся, а эта сучка Дмитриева полностью подтвердила его слова.

— Это точно?

— Ну, если ты доверяешь этой пышногрудой бабенке, которую сам же подложил под збруевского офицеришку….

— Это ее информация?

— Да. Днёва подняли среди ночи. Через полчаса ее осведомитель позвонил из больницы и сообщил, что он вместе со своей дворняжкой Мишиной допрашиают Громова. Затем туда явился и папочка с Дмитриевой. А после все отъехали в неизвестном направлении.

— Так уж и неизвестном? — поморщился Кротов.

— Ну, кому как, — улыбнулся человек.

— Не тяни кота за хвост! — Кротов вскочил со своего кресла и принялся снова мерить кабинет шагами.

— Да ты сядь, успокойся, — равнодушно поглядел на него докладчик. — Вся свора на даче у Громова. Туда уже выехали наши люди.

— Успеют? — обеспокоенно поинтересовался Кротов.

— Не знаю, — пожал плечами человек в черном. — Если нет, то это будет уже твоей проблемой.

— Никаких проблем не будет, — оскалился министр. — Все под контролем.

— Ну-ну….

Три машины с бешенной скоростью пронеслись по встречной полосе. Подполковник сразу все понял — это ехали за ними. Похоже, что понял это и Елагин, чей автомобиль шел сзади. Мигнув несколько раз фарами и просигналив, он сотановился. Днёв приказал водителю сделать тоже самое. Из задней машины вышли Елагин со Збруевым. Вид у обоих был озадаченный.

— Видели? — спросил Днёва с Ладой замминистра.

— Видели, — подтвердили офицеры.

— Похоже, мы опоздали… — Елагин опустил голову и уставился на черный асфальт. — Если бы немного раньше…

— Что уж теперь говорить, — сокрушенно ответил Збруев. — Мы рискнули и проиграли. Надо позвонить и предупредить Дмириева с Громовым.

Елагин достал мобильный и поочередно набрал номера заговорщиков. Оба номера молчали.

— Поздно, — безо всякой интонации сообщил Елагин и окончательно поник духом. — Боюсь, что в живых их уже нет. Что же, сейчас нам стоит подумать о себе. Вообще-то для подобного развития событий у меня было заготовлено два варианта. Первый — это самолет на одном из аэродромов. Думаю, что про этот вариант можно забыть.

— А второй? — с надеждой спросил Збруев.

Вместо ответа Елагин достал пистолет и молча продемонстировал его. Чуть помедлив, он убрал оружие обратно и сказал:

— Но есть и третий вариант. У меня есть старый друг — не знаю жив ли он еще… Он священник или что-то в этом роде. Мы с ним еще в девяностые воевали. Живет в Ноябрьске. Можно попробовать добраться до него.

— Священник? — с сомнением спросил Збруев.

— Священник, — кивнул Елагин и добавил: — А кроме того — волк. Впрочем, может его уже давно и нет на этом свете.

— А если он тоже давно на службе у МНБ? — не унимался Збруев.

— Он — никогда. Тогда, скорее уж, просто мертв.

— Ну что же. Еще варианты есть? — осведомился Збруев, подводя итог дискуссии.

— У меня нет, — отрицательно повертел головой Елагин.

У остальных, в лице Днёва, Мишиной и двух водителей вариантов не было тоже. Правда, водителям Елагин предложил уйти. Оба согласились. Они-то были мелкими сошками, которым было легко затеряться на просторах страны.

— Нам надо поторопиться. — Днёв тревожно всматривался в черную пустоту дороги. — Эти ребята скоро сообразят, что промахнулись и рванут обратно.

— Он прав. — поддержал подполковника Елагин. — В путь.

У человека в черном завибрировал мобильный телефон. Ленивым движением он извлек его из кармана и приложил к уху.

— Слушаю, — вальяжно протянул он, наблюдая за Кротовым, который словно памятник самому себе замер посреди кабинета. — Так. Понятно. Докладывайте по мере поступления новостей. До связи.

— Ну что? — чуть ли не накинулся на него Кротов, когда человек закончил свой короткий разговор.

— Товарищ Вождь, так сказать, приказал долго жить. Так же как и Громов с Дмитриевым. Этих всех вместе на даче у нашего бывшего накрыли.

— А Елагин?

— А вот с Елагиным посложнее задачка. Исчез!

— Что значит исчез!? — взбеленился Кротов. — Ты что несешь?

— Я попросил бы вас, товарищ Кротов, держать себя в руках, — манерно потребовал человек — Вы как со мной на пару страной собираетесь управлять?

— Извини, извини. — Кротов сбавил обороты. — Просто все так нервно! Так что с Елагиным?

— Похоже, что ушел. А с ним заодно и несколько его подчиненных, которые этим дельцем занимались.

— Да черт с ними, — махнул рукой в сторону Кротов. — Эти ничтожества меня не интересуют. А вот Елагина надо найти!

— Найдем. Не дергайся. Страна наша. Ты лучше иди готовь тронную речь, Цезарь ты наш несравненный.

К утру они набрели на небольшую деревеньку, стоящую вдали от дороги. Теперь их было не узнать. Все знаки отличия были сорваны. Лица они намеренно перемазали грязью. На головы повязали найденное по дороге тряпье. Со стороны они были неотличимы от сотен других странников, которые ходили в поисках лучшей доли по дорогам СНКР.

Официально, разумеется, в государстве не было нищеты. Но это только официально. На самом же деле нищих можно было встретить повсюду. Из крупных городов их выселяли, чтобы своим видом они не портили общий благостно-фасадный фон, предназначенный для иностранных журналистов и друзей из стран третьего мира. Оказавшись за городской чертой, нищие, или как их называли власти «асоциальные элементы» сбивались в стаи и бродили по стране, перебиваясь случайными заработками и сезонными работами.

Четверка беглецов в своем новом облике отлично вписалась в ряды нацкомовских голодранцев. По крайней мере, чисто внешне.

— Что за населенный пункт? — Збруев повертел головой в поисках хоть какого-нибудь указателя.

— Да какая разница? Главное, что движемся в верном направлении, — ответил Елагин. — Поесть бы….

Но есть в заброшенной деревне было нечего. Как и в последующих обезлюдевших населенных пунктах, которые попадались им по пути.

То и дело заряжал дождь. И если Днёв с Мишиной переносили все тяготы пути молча и не ропща, то изнеженные кабинетами и утомленные в силу возраста генералы то и дело сбивались на жалобный тон. Но продолжали идти.

Идя вдали от населенных пунктов, изгнанники практически не встречали людей. Если на пути им попадалась населенная местность, то они обходили ее лесом, полями. А иногда и по колено в ледяной воде какой-нибудь местной речушки.

По счастливому стечению обстоятельств все четверо были одиночками по жизни. Жена Елагина умерла несколько лет назад. Збруев был идейным холостяком. Одинокими были и Днёв с Мишиной. Таким образом, все были избавлены от тягостных мыслей об оставленных родных и их судьбах. Правда, Днёв иногда думал об Анне… А еще об Але.

Ранним утром следующего дня страна узнала имя своего нового ВОЖДЯ. Он выступил по центральному телевидению с пространной речью, в которой в лучших традициях пообещал, что жить станет лучше, жить станет веселее. Но многих телезрителей озадачил больше не сам Вождь, а невысокий юркий человек в черном, который постоянно стоял за спиной нового правителя и, казалось, кривился в неприятной ухмылке.

День города и веси большой страны активно обсуждали новое руководство, которое объявило себя спасителями Отечества и радетелями за народное благополучие. Старые власти были заклеймены позором как предатели и ревизионисты.

— Кто бы мог подумать, — восклицал, стоя на трибуне, Кротов, что люди, которые не один год находились у руля власти, окажутся двурушническими мерзавцами? Все эти годы они пили народную кровь, нещадно присосавшись к мощному телу национал-коммунизма. Они плели заговоры и интриги. Они ненавидели нашу страну! Но бдительные органы национальной безопасности вовремя усмотрели нависшую над Родиной опасность и каленым железом, булатным мечом карающего национал-коммунистического правосудия выжгли этих паразитов, стерли их с лица земли.

По всей стране прокатились собрания и митинги в поддержку нового курса на укрепление идейности и сознательности народных рядов. Во всю старались журналисты, которые, казалось, соревновались в изощренности в вопросе прославления новых отцов нации. Разумеется, особенно отличился на этом поприще ведущий журналист страны, заместитель главного редактора «Национал-коммунистических вестей» Леонтий Карлович Дробинский. Именно он выступил с решительной и беспощадной статьей под хлестким названием «Падаль». В ней он буквально размазал бывших партийных вождей и некоторых сотрудников органов национальной безопасности, которые «занимались открытой террористической деятельностью, находясь на ответственных должностях».

Дал Дробинский и развернутое интервью центральному телевидению, в котором эмоционально и откровенно рассказал, как его ущемляли прежние власти и как кровавые палачи из МНБ охотились за ним и лишь чудом не убили.

Ничего этого четверо изгнанников не видели, не слышали и не знали. В полном неведении они по ночам совершали длительные марш-броски, чтобы днем укрыться в очередном лесу, затаившись в овраге, прикрывшись гнилой листвой и просыпаясь от каждого подозрительного шороха.

Каждый из низ открывал для себя жизнь заново. Прошлое стремительно растворялось в дымке утренних туманов, в каплях росы и унылого желтого дождя. Днёву начинало казаться, что никакой прошлой жизни и вовсе не было. А была эта бесконечная дорога по лесу, по колено в грязи….

Никто из путников еще месяц назад не мог и представить, что выпадет на его долю. Каждый жил в своем уютном мирке — привычном и непоколебимом. Подполковник шел, преодолевая очередной подъем, помогая Ладе, и размышлял о превратностях бытия. Ведь все в его жизни могло сложиться по иному, пойти другим путем. Но он сам определил свою дорогу, и пенять теперь можно было только на самого себя.

В голове постоянно всплывали ссоры с Алей. Она закатывала ему такие сцены, что если бы кто-нибудь из коллег по службе в МНБ узнал о них, то точно донес в Службу собственной безопасности министерства. Что она кричала в порыве гнева! Что она кричала!

Она требовала, чтобы он ушел со службы. Чтобы устроился хоть дворником, но не был причастен к этой системе. Он слушал ее тогда с еле заметной усмешкой на губах. Что с нее взять? Творческая личность. Он все ей прощал.

А потом она успокаивалась и начинала рассуждать здраво. Нет, он был нужен именно таким, каким он и был. Малообразованным, далеким от высоких материй, но любящим до беспамятства, готовым пожертвовать собой ради нее.

И Днев прекрасно понимал это. Днёв закрывал глаза на все, подвергая себя, свою карьеру постоянной опасности. Но по другому он не мог. На пятом или шестом году службы его послали на курсы повышения квалификации. Они проходили в Школе национальной безопасности, располагавшейся в Подольске. Он отнекивался, не хотел, но мудрый Збруев вызвал его к себе и сказал, что это даже не обсуждается:

— Так всю жизнь и хочешь в старших лейтенантах пробегать, дурак?

Збруев, конечно, был прав. Без образования карьерный рост был закрыт. И Аля, эта возвышенная Аля и слушать ничего не хотела:

— Поедешь и все. Или я вообще от тебя уйду!

Это после, в состоянии алкогольного опьянения, допивая седьмой, а, может, десятый бокал вина, купленного им в спецмагазине, она кричала так, что он боялся, что услышат соседи. Нет, она не кричала, а орала. Орала, как орут базарные бабы, окончательно выжившие из ума и готовые убить за малейшую оплошность:

— Будь проклято вся твоя национальная безопасность! Будь проклят твой Кротов! Он же садист! Он убийца! Ты только посмотри в его глаза! Ну, посмотри! И ты такой же! Что, в звании лейтенанта давали меньше убивать? Теперь доволен? Меня тошнит, понимаешь, тошнит от тебя!

Потом она выбивалась из сил и они занимались любовью. Если то, что они делали можно было назвать занятиями любовью. Они насиловали друг друга. Изматывали до состояния беспамятства. И ей нравилось это. И ему нравилось.

Это были болезненные, ненормальные отношения, к которым он никогда не был готов. Для которых он не был предназначен. И эта ситуация добивала его окончательно. Днёв чувствовал себя ущербным, неполноценным. Чувствовал себя моральным уродом, выродком, недостойным и толики того, что давала ему их любовь…

Все каналы телевидения (а их было в обычной нацкомовской семье ровно пять) крутили практически одно и тоже. Бесконечные патриотические фильмы, которые сменяли выпусками новостей. В новостях дикторы с воспаленными глазами, не спавшие уже черт знает сколько, толдычили как заведенные одинаковые тексты: Попытка государственного переворота….Спаситель нации….Отечество в опасности….Вы должны сделать все….Мы должны сделать все….Мы должны….должны…..должны….

А потом картинка менялась. И люди по пятому, десятому, двадцатому разу слушали обращение нового Вождя, который обещал, клеймил, угрожал и снова обещал.

Тем временем сотрудники МНБ со страхом смотрели на своего нового начальника. За пятнадцать лет все привыкли к Кротову. Многие его не любили. Многие перед ним благоговели. Но большинство просто боялось. При этом все его знали. Все знали, чего ждать, знали заученные годами правила игры.

И вот все встало с ног на голову. Новый руководитель был не похож на прежнего. Он кардинально отличался от него. Невысокий. Весь в черном. С густым ежиком седых волос. В его лице было что нечеловеческое. Что-то звериное. И, главное, никто не мог понять откуда он взялся и что от него ожидать — кнута или пряника.

В органах национальной безопасности этот человек никогда не служил. По крайней мере, никто не мог припомнить, чтобы хоть когда-то видел его невысокую фигуру в коридорах ведомства.

— Может, из провинции? — предполагал кто-нибудь из офицеров в узком кругу.

— Да что-то не очень похоже… — отвечали ему. — Лоск уж совсем не провинциальный….

И разговорами этими бурлили кабинеты и кухни. И не только сотрудников национальной безопасности. Всех.

Гадать было бесполезно. Конечно, все видели его в первый раз в своей жизни. Этот человек не был фигурой публичной. Не был известным политиком, членом партии или какой-либо другой организации, которых в СНКР хватало. Он вообще не был человеком.

Кротов познакомился с ним еще на заре своей карьеры. Это было сложное дело — кровавое, жуткое убийство. Да не одного человека, а целой семьи. Глава семьи оказался бывшим сотрудником КГБ, а за тем и ФСБ. Таким образом, раскрыть убийство было делом чести для органов. Молодой сотрудник Алексей Кротов никак не ожидал, что дело поручат именно ему.

И вообще странная складывалась ситуация, если не сказать больше. Сначала дело дали куда более опытному следователи. Но он от него отказался. Передали другому — та же история. Все просто открещивались от казалось бы почетной обязанности найти убийцу сотрудника органов государственной безопасности и восстановить справедливость.

Когда дело дошло до Кротова, он испугался. Испугался, что не справится, что не оправдает возложенных на него ожиданий. Но деваться было некуда. Если старшие по званию могли позволить себе пободаться с начальством, то ему это было не по чину. И он с удвоенным рвением принялся за работу.

Елагину с каждым часом становилось все хуже. Генерала трясло в ознобе. Он начал кашлять и задыхаться. Но продолжал идти. Все, как могли, поддерживали его, хотя и понимали, что его страданий это никак не облегчит. Елагину требовалась медицинская помощь.

В конце концов остановились на долго. Нашли что-то вроде углубления в холме, а, может, это была медвежья берлога, которую хозяин временно покинул. Всем было уже не важно. Главное, что была хоть какая-то крыша над головой.

Днёв принялся мастерить носилки. У него ничего не получалось, но он не сдавался и продолжал пытаться. В результате какое-то подобие переносного средства у него все же вышло. На каркас натянули материю. Положили Елагина и начали по очереди сменять друг друга. Носилок хватило едва ли на пол часа ходу.

Нестерпимо хотелось есть. Ели все, что казалось съедобным. Здесь, конечно, здорово помогали старые боевые генералы. Найдя какую-нибудь траву или гриб городские жители, дети асфальта Днёв с Мишиной первым делом показывали их Збруеву. Если тот затруднялся с ответом, то находку подносили к лицу Елагина.

Генерал с трудом разлеплял воспаленные глаза и долго всматривался в каждый листик, в каждый корешок, в каждый сморщенный гриб. И выносил, хрипя и шипя всей грудной клеткой, свой вердикт. Он не разу не ошибся: никто не чувствовал себя плохо, никого не мутило.

Периодически старый генерал впадал в бред. Он говорил что-то невнятное, называл имена, фамилии, даты, названия населенных пунктов. Это была жуткая путаница, в которой не было ровным счетом никакого смысла. Днёв, по началу, с интересом вслушивался в словосплетения Елагина, а потом плюнул, решив, что в возможно последние дни жизни следует не забивать себе голову чужим бредом, а думать несколько о других вещах.

И он вновь окунался в воспоминания.

Иногда подполковник украдкой наблюдал за Збруевым с Ладой. Первый был подавлен. Он тяжело переставлял ноги, без конца произносил проклятия в адрес всех, кого только можно. Лохмотья свисали с его грузного тела, мешали идти, путались.

Лада, казалось, полностью ушла в себя. Она почти всегда молчала, смотрела под ноги и сосредоточенно рассматривала землю. На привалах она тут же закрывала глаза и лежала без движений, пока кто-нибудь (как правило Днёв) не вставал первым и не призывал всех сделать тоже самое. Беглецы с трудом разлепляли глаза и шли дальше….

Дело было действительно странным. Семья было убита жестоко и каким-то изуверским способом. Глядя на трупы создавалось ощущение, что кто-то буквально изгрыз их, разорвал на куски. Экспертиза показала, что так оно и есть — это были именно укусы. Возможно, большой собаки.

Кротов начала копать. И докопался до того, что был лично вызван к руководителю спецслужбы, который сообщил, что его подчиненный слишком далеко зашел, а дело закрывается. Кротов коротко отчеканил: слушаюсь, а про себя решил, что постарается все же дойти до сути.

И он дошел. Уже частное расследование вывело его главного подозреваемого. Кротов хотел даже доложить о своих успехах руководству, но затем смекнул, что делать этого не стоит — можно и карьеры лишиться, а то и вовсе со службы полететь….

Через свои каналы молодой оперативник выяснил, что тот, кого он подозревает является довольно крупным бизнесменом с неплохим годовым оборотом. Что же, поразмыслил Кротов, если нельзя с помощью этого дела добиться славы, то можно попытать счастья и получить хотя бы деньги. И он прибегнул к банальному грязному шантажу, проявив подноготную своей натуры.

Бизнесмен на контакт пошел, но деньги давать не спешил. К тому же выяснилось, что и сам он в прошлом — сотрудник все того же КГБ…

Кротов какое-то время выжидал, давая время бизнесмену подумать, а потом решил нанести ему личный визит. Визит завершился многолетней странной связью между двумя эти людьми. Вернее, между одним человеком и одним волком.

Да, бывший сотрудник КГБ Юрий Ефимов оказался волком. Кротов, разумеется, ни о каких волках до их встречи не знал. А когда узнал от Ефимова, да еще и увидел, пришел к выводу, что денег ему уже никаких от этого существа не надо.

И ситуация кардинально изменилась: сам Кротов попал в своего рода зависимость к вечно одетому в черное, с аккуратным ежиком на голове бизнесмену Ефимову. Ефимов просто пообещал, что не сделает с Кротовым то, что сделал со своим бывшим коллегой и его семьей. А взамен Кротов прикроет рот и будет помогать, чем сможет, в делах ведения бизнеса. Ну, там, прикрывать, если понадобиться, или наоборот давать зеленый свет.

«Дружба» затянулась на долгие годы. Потом произошла Революция. Кротов взлетел на вершину власти, возглавив новое ведомство, отвечающее за национальную безопасность. Но, как известно, ведомства новые, а нравы старые….

Ефимов тут же ушел в теневой бизнес. Национал-коммунизм национал-коммунизмом, а деньги зарабатывать было надо. Кротов продолжал его прикрывать и на новой должности в его новой ипостаси. Как будто ничего и не изменилось.

Вождь в последние годы пытался покончить с «черным рынком», добиться большей справедливости. Бизнес и его флагман Ефимов придерживались иной точки зрения. Кротов же рвался к власти. Интересы «друзей» вновь совпали.

Могли ли об этой прелестной истории знать рядовые сотрудники МНБ и другие граждане великой страны?….