В этой крошечной деревушке, затерянной в Вологодских лесах, Володька оказался совершенно случайно. Просто мама наконец согласилась на командировку в Германию, фирма отца получила какой-то крупный заказ, и он появлялся дома исключительно в ночное время, а родные бабушка с дедушкой решили подложить внуку крупную свинью: укатили в гости к дальним родственникам.
В результате, к началу летних каникул Володька остался не у дел. Тут-то папа и вспомнил про своего прадеда.
Естественно, вначале на его слова особого внимания не обратили. Мама от отцовского предложения едва не подпрыгнула:
— Прадед — подумайте только! Да если он еще и не сыграл в ящик, то давно к нему на подходе! — сердилась она. — Разве можно такому старику доверить здорового, крепкого мальчишку? Разве он сможет за Вовкой присмотреть?!
Мама висела на телефоне и все больше нервничала. Как назло, все близкие и дальние родственники во второй половине июня оказались вне игры. Работа, работа и еще раз работа!
Это становилось поветрием, дети внезапно оказались на втором плане. Никто не мог приютить на ближайшие три недели — срок маминой командировки — четырнадцатилетнего мальчишку. Проблем у каждого хватало и своих.
Пятнадцатого июня мама сдалась. Бросив на диван сотовый телефон, буквально раскаленный от звонков и эмоций, она простонала:
— Хорошо, пусть будет твой прадед. Но как с ним связаться?
Усталый отец поднял глаза от тарелки с пельменями. Володька сдвинул белесые брови и спихнул с колен домашнего баловня, толстого и добродушного кота с традиционным именем «Васька».
Мама с раскаянием пообещала:
— Вовка, честное слово, это не надолго. К середине июля я вернусь, и мы с тобой закатимся куда-нибудь к морю!
Васька, оказавшись внизу, длинно зевнул, но на полу оставаться не захотел и полез на колени уже к отцу. Татарников-старший рассеянно покосился на него, отложил в сторону вилку и пробормотал:
— Связаться? Ну, телеграмму дать.
Мама с негодованием воскликнула:
— И что нам даст телеграмма?
— Как что? Дед Вовку встретит.
— Да-а? А если его уже и в живых-то нет? Или старик тяжело болен? Ты забыл о его возрасте?
Отец флегматично дожевал пельмень и пожал плечами:
— Ну, папа недавно от него письмо получил. Значит, все в порядке.
— Нет! Односторонняя связь меня не устраивает. Я точно должна знать, куда отправляю ребенка. И к кому.
— Эй! — не выдержав, вмешался Володька. — Может, не стоит меня сплавлять? Я что, маленький? Один с месячишко не перекантуюсь? Тем более, контроль будет: папа же в городе остается.
— Нет уж, — мама сердито покачала головой. — Дело не в том, что мы тебе не доверяем. Просто в плане экологии… Череповец не очень-то благополучный город, сам понимаешь.
Володька фыркнул: вот уж что заботило его меньше всего. Подумаешь — экология!
Мама решительно заявила:
— Хотя бы на лето нужно отсюда выбираться. Даже не спорь.
Папа обреченно вздохнул и предложил:
— Можно попросить, чтоб он нам позвонил.
Мама возразила:
— Почему не упростить? Мы что, ему сами позвонить не сможем?
— Мы — не сможем. У него телефона нет. И сотовый там не берет. — И папа неуверенно добавил: — Кажется.
Мама нахмурилась. Володька чуть оживился.
Мало ли! Не имея возможности названивать ему едва ли не каждый божий день, мама могла и передумать насчет таинственного старика.
Елки! Да если он папе — прадед, то кем же приходится ему?! Прапрадедом, что ли? Мысль показалась настолько странной, что Володька ее озвучил:
— Сколько же лет этому ископаемому?
Родители переглянулись, и папа неуверенно сказал:
— Кто знает. Прикинь сам: отцу моему — шестьдесят восемь. Он в семье младший. Деду было сорок четыре, когда он родился.
Мама быстренько подсчитала:
— Шестьдесят восемь плюс сорок четыре, это сто двенадцать. Дед родился, пусть прадед еще совсем молоденький был…
— Ну уж нет, — перебил папа. — Дед тоже младший в семье. До него еще трое братьев и две сестры родились.
— Минимум — пять лет, — пробормотала мама. — А скорее, все десять. — Она озадаченно сдвинула брови. — Если допустить, что первый ребенок появился, когда твоему прадеду было восемнадцать… Прибавим эти десять — учтите, я все по минимуму считаю! — получим — двадцать восемь. Сколько там у нас до этого было?
— Сто двенадцать! — с готовностью подсказал заинтригованный Володька.
— Ага. Сто двенадцать плюс двадцать восемь…
— Сто сорок! — выпалил папа.
Все снова переглянулись. Васька, почувствовав неладное, проснулся и вопросительно задрал голову на хозяина. Папа захрустел костяшками пальцев и нервно начал пересчитывать:
— Итак, отцу — шестьдесят восемь. Деду было сорок четыре, когда он родился. Значит, сто двенадцать в уме. Сколько?!
— Сто двенадцать! — с ехидством выкрикнул Володька.
— Дальше можно не подсчитывать, — горестно согласилась мама. — Сто двенадцать или сто сорок — это уже мелочи.
Она с сочувствием посмотрела на мужа и заявила:
— Умер он давно, твой прадед!
— К-как умер? — прошептал папа. — От него же недавно письмо получили! Я сам читал. Лично. С ятями, как и всегда. — Он поскреб затылок и неуверенно пояснил: — Дед из упрямства все по старинке пишет. У отца таких писем уже целая связка.
— Подшучивает кто-то, — отмахнулась мама.
— Не выдумывай, — разозлился папа. — Почерк тот же. И манера письма. Я же не слепой!
— Хочешь сказать, он этот… как его? ага! долгожитель? — с любопытством спросил Володька.
— Пусть — долгожитель! Мне плевать! — заупрямился папа. — Но он жив. Это точно. Я как-то в детстве сам его видел: крепкий старик. Он еще с сотню лет проскрипит.
— Вот именно: проскрипит, — скептически посмотрела на него мама.
Но папа вошел в раж и категорично заявил:
— Мне плевать! Вот Вовка съездит туда и расскажет нам! О своем прапрадеде! Это даже интересно. Это познавательно! Корни свои узнает.
— А если он, твой прадед, уже на ладан дышит?! — ахнула мама.
— Ничего! — крикнул папа. — Парню — четырнадцать! Не младенец. Поможет старику. Зато твоего хваленого чистого воздуха там — завались! Вволю надышится!
Спорить с Татарниковым-старшим в таком состоянии дело абсолютно безнадежное, и домочадцы временно смирились. Мама тихонько шепнула Володьке:
— Еще неизвестно, откликнется ли этот мифический прадед на телеграмму. А если не позвонит…
Но неизвестный старец, к глубочайшему разочарованию Володьки, позвонил на следующий же день после отправки телеграммы. И радостно согласился принять родного праправнука хоть на все лето.
Круглое-прекруглое «о» забавно перекатывалось в его речи, и даже мама была вынуждена признать: старческим маразмом в этой бодрой скороговорке даже близко не пахло. И хотя некоторые сомнения продолжали все же маму мучить, она вынуждена была подчиниться решению мужа.
Так Володька и оказался этим утром в поезде. Единственным пассажиром в купе. И, наверное, единственным — в самом вагоне. На небольшие расстояния местные жители ездили исключительно в плацкартном.
Володька сидел у окна и тоскливо всматривался в пролетающие мимо полустанки. Их становилось все меньше и меньше. А вот лес буквально на глазах становился гуще и мрачнее.
Веселый березняк и легкомысленную рябину все чаще сменяли высоченные, темные ели. Временами они стояли так близко к железнодорожному полотну, что мохнатые, разлапистые ветки почти касались медленно тащившихся вагонов. Подлесок был настолько густым, что казалось: сам лес охраняет подступы к себе.
Володька невольно поежился: после сна он еще не видел ни одного человека. Даже проводница куда-то исчезла.
Странное чувство, что он остался наедине с этим страшным лесом, все усиливалось. Володька с надеждой посмотрел на часы и невольно вздохнул: до нужной остановки оставалось еще три с половиной часа. Черт, да он свихнется за это время!
Володька решительно нацепил наушники. Врубил практически на полную мощность плейер и закрыл глаза…