Волчий камень

2

– Корабль на горизонте!

Командир с помощником соскочили с ограждения. Подхватив висевший на шее бинокль, Кюхельман повел его в направлении вытянутой руки сигнальщика. На едва различимой границе слияния неба и моря чернела жирная точка. Корабль. Сердце подпрыгнуло в охотничьем азарте. Сигнальщик не ошибся, не принял за корабль остров или облако – четкими штрихами прорисовывались мачта и труба. Новость мгновенно облетела лодку. Осторожно поглядывая на командира, прогонит или нет, свободные от вахты матросы заполняли верхнюю палубу. Все вертели головами, пытаясь рассмотреть обнаруженный корабль.

– Дать команду на погружение? – Вернер наконец нашел в бинокль пароход.

– Нет. В перископ мы его потеряем, далеко.

Кюхельман нагнулся к открытому люку рубки и прокричал:

– Акустик! Послушай по пеленгу десять градусов.

– Герр командир, горизонт чист, – эхом прогудело из люка.

– Так и думал, дыма над трубой не вижу, двигатели на стопе. Они в дрейфе.

На мостике становилось тесно. Расталкивая вахтенных, поднялись главный механик и старший помощник. В бинокли они рассматривали будущую жертву. От главного врага подводников, скуки, не осталось и следа. На верхней палубе царило почти детское веселье. Кто-то изобразил боевой клич краснокожих. Все вообразили себя раскрашенными индейцами, атакующими врага на каноэ. Наконец-то за две недели безделья настоящая работа.

– Эрвин, – командир нашел глазами главного механика, – давай полный ход.

Эрвин Фишер кивнул и скрылся в люке.

С ходового мостика посыпались команды:

– Рулевой, десять градусов вправо! Радист, слушай на международной частоте! Торпедные аппараты один и четыре, готовность номер один! Доложить о готовности к бою по отсекам!

Корма присела в воду, забурлила пена, лодка рванулась вперед, набирая скорость. Горячий воздух двинулся навстречу, развевая отросшие шевелюры.

Пароход заметно увеличивался в размерах.

По старой привычке передавать в центральную рубку все, что можно увидеть в перископ, Кюхельман, глядя в бинокль, комментировал:

– Труба одна, две мачты, стоит к нам левым бортом. А гусь хорош, тысяч на семь потянет.

Физиономии моряков на палубе засияли от радости. Семь тысяч – это уже серьезно. Это не за парусником гоняться, на который и торпеды жалко.

– Вооружения не вижу, палуба забита ящиками. Нагрузили по самую ватерлинию.

Лодка уже не плыла, а неслась стрелой, разрезая ровную гладь воды. Грохот дизелей перекрывал команды командира. Вибрация волнами прокатывалась по палубе, передаваясь в ступни ног.

– Дальность на дальномере?

– Шесть с половиной тысяч метров, герр командир!

– Давай через каждые пятьсот метров!

– Есть, герр командир!

– На пяти тысячах пойдем под воду, а то спугнем раньше времени. Похоже, он один, это хорошо! Никак не рассмотрю флаг, только бы не нейтрал. Было бы жаль упустить такого красавца.

– Шесть тысяч метров, герр командир!

– Хорошо.

– Гюнтер, ты видишь у него белую полосу вдоль борта? Что бы это значило? – Вагнер до боли вжал бинокль в глаза.

– Не знаю. Герберт, смотри на флаг. Только бы не нейтрал. Только бы не нейтрал! – подавшись вперед всем телом, взмолился Кюхельман. – Есть! Смотри, на кормовой мачте флаг с белыми полосами. Это американец! Ну все, он наш!

На верхней палубе оставалось все меньше свободного места. Азарт охотников охватил команду. Появились уже и те, кому по графику был положен отдых. «Американец! Американца взяли!» – передавали друг другу матросы.

– Пять тысяч метров, герр командир!

– Герберт, посмотри на его нос! Мне кажется или это действительно якорная цепь? – Гюнтер сжал рукой плечо Вагнера. Он был уверен, что видит тонкую нить, соединяющую нос корабля с поверхностью воды. – Глазам не верю! Они стоят на якоре!

Это уже был верх безрассудства. Связать себя якорем, полностью лишиться маневра! «Хотя чему я удивляюсь, – подумал командир, – это же не берега Англии».

– Вилли! – Кюхельман заорал так, что старший помощник выронил бинокль. Внизу на палубе вздрогнули матросы и в недоумении задрали головы, глядя на командира. – Вилли, а как он смог стать здесь на якорь? Здесь же глубина за тысячу метров!

– Герр командир, здесь банка. Километров пять в диаметре, глубина тридцать метров. Они стоят в самом центре.

Вилли вжал голову в шею. Панама не смогла скрыть покрасневших ушей. Вина его была очевидна – не ознакомил командира с местной лоцией. Штурман повертел головой, ища, за кого бы спрятаться.

Но командир уже не обращал на него внимания. Пароход теперь хорошо был виден и невооруженным глазом.

«Пора», – подумал Кюхельман. Заметить низкую рубку лодки на такой дистанции было практически невозможно, но смущала погода и хорошая видимость.

Неожиданно в его плечо вцепилась рука Вагнера.

– Гюнтер, отдай его моим артиллеристам!

– Да ты что, Герберт! Некогда нам с ним возиться, великоват он для вас. Пара торпед, я думаю, будет в самый раз.

– Ну посуди сам, – в голосе лейтенанта зазвучали умоляющие нотки, – до суши почти две сотни миль, он один на якоре, погода чудо. Мы ему сразу антенны снесем, и кто нам помешает? Пойми, мои ребята рвутся реабилитироваться за «Кармен». И потом, торпеды сэкономим.

Просьба друга Кюхельману была понятна. История с парусником здорово подорвала репутацию артиллеристов Вагнера. Первое судно, которое они встретили, когда пересекли Атлантику, было небольшим парусником с красивым именем «Кармен». Погода была скверная, лодку раскачивало из стороны в сторону, волны заливали палубу. Доставалось и кораблю, ветер рвал паруса, швырял его и кренил мачты к самой воде. Торпедой взять такую цель было нереально. Проделав такой трудный путь, встретив первое, пусть даже небольшое судно противника, – и не открыть счет побед казалось немыслимо. А потому решили рискнуть – расстрелять его из пушки. Наводчиков, привязанных ремнями к орудию, волны окатывали с головой. Заряжающий стоял по пояс в воде. Но желание отправить первую победную радиограмму заставляло не обращать внимания на погодные трудности. Но проблемой с погодой дело не ограничилось. Экипаж судна, обнаружив, что по ним ведут стрельбу, начал маневрировать и пытался оторваться от лодки, осложнив и без того нелегкую задачу артиллерийского расчета. Лейтенанта Вагнера швыряло на мостике рубки, как осенний лист под ногами прохожих. Пытаясь перекричать вой ветра и как-то помочь своим подчиненным, он сорвал голос. После получасовых мучений один снаряд все-таки угодил в корпус корабля. Команда парусника, реально оценив ситуацию, пересела в спасательную шлюпку и, дружно налегая на весла, поплыла в сторону видневшегося на горизонте берега острова Гаити. Для них все закончилось. «Кармен», брошенная экипажем, набрав полные паруса ветра, рванула в открытое море. За ней, стараясь завершить начатое дело и громыхая пушкой, поспешила сто шестьдесят шестая.

В конце концов, изведя уйму снарядов, парусник отправили на дно. Однако артиллерийский расчет вместо заслуженной благодарности попал под огонь критики своей команды, очень быстро забывшей о жутких условиях, при которых велась стрельба. Но хорошо запомнившей, что на это несчастное судно ушла почти половина артиллерийского боекомплекта. Шутки вроде «Вы бы лучше перегрузили все снаряды, которые отстреляли, на борт „Кармен“ без стрельбы, она бы под их весом утонула!» выводили лейтенанта Вагнера из себя.

«Конечно, Герберт правильно делает, что стоит горой за своих пушкарей, – думал Кюхельман, – да и торпеды сэкономить было заманчиво».

– Гюнтер, посмотри, какой он перегруженный, по самые борта сидит. – Вагнер видел колебания командира и продолжал выпрашивать: – Ему много не понадобится. На три тысячи метров подойдем, клянусь, ни одного снаряда мимо не положим!

Лодка двадцатиузловым ходом стремительно приближалась к пароходу. Надо было принимать решение.

– Хорошо, Герберт, – Кюхельман наконец решился, – но с торпедистов готовность не снимаю. Если что, добьем.

– О-хо-хо! Будь спокоен, Гюнтер, они не понадобятся. – Вагнер подпрыгнул от радости и, пытаясь высмотреть в толпе на палубе своих артиллеристов, заорал: – Расчет к палубному орудию! Что глазеете? Живо, пока командир не передумал!

Расталкивая экипаж, внутрь лодки бросились наводчики и заряжающий, споро вытащили на верхнюю палубу прицел и ящик со снарядами. Намечалось настоящее шоу, и тут уж от желающих помочь не было отбоя. Мгновенно скрутили герметичную крышку со ствола орудия. Моряки выстроились в живую цепочку: из погребов в центральный пост, дальше на мостик и вниз к орудию. Палуба начала заполняться снарядными ящиками.

Теперь в бинокль был отлично виден обвисший американский флаг, палуба, заставленная деревянными контейнерами с красными надписями, сливающимися в полосы. Но никого из экипажа видно не было.

– Странно, посмотри Герберт, я никого не вижу из команды. – Они с Вагнером продолжали с мостика рассматривать пароход в бинокли. – И нас, похоже, тоже еще не видят.

– По местному времени сейчас шесть утра, спят, наверное.

– Но вахта должна же у них быть.

– Ничего, сейчас разбудим! Орудие готово, прикажешь открыть огонь? – Вагнер потирал руки от нетерпения.

– Подожди. Если не видят, так давай еще ближе подойдем. – Кюхельман опустил бинокль. Вокруг глаз отпечатались красные круги. – Странно, должны бы уже нас заметить. Может, он командой брошен?

– Да спят они! Вот увидишь, сейчас стрельбу начнем, вмиг наверх повыскакивают. Гюнтер, а ты название видишь?

– Нет. На корме, вероятно, нам не видно.

У Кюхельмана в глубине души шевельнулось чувство тревоги. Может, все-таки пустить торпеду, да и дело с концом?

– Полторы тысячи метров осталось, здесь и слепой не промажет! Гюнтер, пора! – Вагнер в недоумении посмотрел на командира. Он что, его протаранить решил?

– Давай, Герберт! Он твой! – Махнув рукой, отметая все сомнения, Гюнтер повернулся к механику: – Эрвин, стоп машинам.

Экипаж мгновенно освободил палубу перед стволом орудия. Матросы гроздьями повисли на ограждении рубки, расселись на ящиках, занимая места получше, только бы не пропустить самое интересное. Кюхельман неторопливо спустился по трапу рубки и пристроился на снарядном ящике, наблюдая за работой артиллеристов.

– Бить по ходовому мостику, цель – радиорубка. – Вагнер подождал, когда спустится командир, и прокричал: – Огонь!

Грохот выстрела ударил по ушам. Взгляды впились в стремительно удаляющуюся точку снаряда. Скрывшись в мощной надстройке парохода, он взорвался внутри. Вокруг закипела вода от падающих обломков, выбитых иллюминаторов и оторванных кусков обшивки.

Попадание экипаж приветствовал мощным ревом восторга. Грохнул второй выстрел, снарядом снесло часть ходового мостика корабля. Из образовавшейся дыры повалил белый дым. Дальше, как по команде, палуба парохода заполнилась народом.

– А вот и доблестный экипаж, – Кюхельман насчитал около тридцати размахивающих руками и мечущихся с кормы на нос и обратно матросов.

С остановленными двигателями лодка по инерции продолжала медленно двигаться вперед. До корабля, казалось, подать рукой. Между хлопками выстрелов отчетливо слышались крики американцев. На пароходе царила атмосфера паники и хаоса. Моряки лодки невольно затихли, наблюдая, как полуголые матросы бегают по палубе, сбивая друг друга с ног, и, ломая леера, сыплются за борт. На них сверху рухнула сорванная спасательная шлюпка. Еще одна шлюпка качалась рядом с бортом, перевернутая вверх дном. Через минуту палуба парохода была пуста. Заполнив оставшиеся целыми три лодки, американцы налегли на весла и с завидной скоростью удалялись в противоположную сторону от подлодки, прикрываясь корпусом корабля.

«Идиоты… – подумал Гюнтер, – возьми наводчики чуть с перелетом, и снаряд ляжет точно среди лодок. Будут потом на весь мир трезвонить, что немцы расстреливают из орудия спасательные шлюпки».

– Вот вам наглядный урок, – подняв кверху палец, он обратился к команде, – как не надо нести вахту! Они нас попросту проспали!

На корме парохода появились языки пламени. Черный дым мощным столбом пополз в небо.

– Странно, они даже не пытались спасать корабль, – поймав паузу между выстрелами, продолжил командир. – Героизм здесь явно не в почете.

«А вот видимый за километры черный столб дыма совсем некстати», – подумал он.

– Герр командир! – Из рубки показалась лохматая голова радиста. С выпученными глазами, задыхаясь, он прокричал: – Радио! Они работают открытым текстом! Дают координаты места и атаки подводной лодкой!

– Вот черт! Этого еще не хватало! – Кюхельман вскочил с ящика. – Все, Герберт, хватит! Торпедисты добьют.

– Пять минут! Всего пять минут, командир! – взмолился Вагнер.

Гюнтер огляделся вокруг, желая удостовериться, что они по-прежнему одни, и выдохнул:

– Но ни минутой больше! Бейте по мачте с антеннами, заткните его, наконец!

Он внимательно рассматривал в бинокль пароход. Как такое могло произойти? На палубе никого не было видно. От надстройки и ходового мостика практически ничего не осталось, лишь торчали куски вздыбленной палубы, загнутые трубы и свисающие провода. Вокруг судна поверхность воды была усеяна плавающими обломками и всяким хламом. Кверху ножками, не желая тонуть, покачивался обеденный стол.

Наконец, срезанная точным попаданием единственная корабельная труба, подпрыгнув, рухнула на мачту, запутывая и обрывая антенны. Пока целыми и нетронутыми, сотрясаясь при каждом новом попадании, стояли на палубе контейнеры.

Гюнтер попытался прочитать надпись, но, кроме первой буквы «D», ничего не смог разобрать. Увидев, как рухнула мачта с антеннами, он повернулся к рубке, ожидая очередного явления радиста Ганса Траупа.

– Герр командир! Они замолчали!

Кюхельман кивнул. «Странно, – подумал он, – что хотя бы кому-то из этого стада, именуемого командой, не чуждо чувство долга». Американский радист заслуживал только восхищения. Гюнтер всегда питал уважение к смелым людям, неважно, друзья они или враги. И если это был противник, ему никогда не хотелось его гибели. И сейчас он искренне надеялся, что с обратной, невидимой стороны парохода еще осталась какая-нибудь уцелевшая шлюпка и сейчас радист наверняка гребет веслами, удаляясь от обреченного парохода.

– Бейте под ватерлинию, – не отрывая бинокля от глаз, он дал команду наводчикам. – Пора ему пустить воду в трюм.

Мокрые от пота заряжающие, как в топку печи, один за другим заталкивали снаряды в ствол орудия. Но, несмотря на все старания Вагнера и его артиллеристов, корабль не собирался тонуть. Корма осела в воду, немного усилилось пламя, но этим все и ограничилось.

– А это еще что такое? – Бинокль выхватил среди мусора, окружившего пароход, черную точку, явно двигавшуюся в их направлении.

– Это человек, – подал голос старший помощник. – Плывет к нам.

Гюнтер рассмотрел черную голову, четкие взмахи рук, демонстрирующие отличные навыки пловца.

Почему он черный? Ему уже приходилось видеть моряков, наглотавшихся нефти рядом с торпедированным танкером. Их черные головы, обтянутые нефтяной пленкой, беспомощно качались на волнах. Руки били по воде, пытаясь выиграть лишнюю секунду жизни. Но сейчас он не видел разлившегося топлива, да и на агонию движения пловца похожи не были.

– Он негр, – как будто прочитав его мысли, объявил старший помощник.

Пловец быстро приближался к лодке. Команда, позабыв о пароходе, рассматривала американца.

До лодки оставалось не более пятидесяти метров, американец помахал рукой и что-то прокричал. Не заметив в свой адрес никакой агрессии, он в несколько взмахов оказался у носа лодки. Перебирая руками вдоль корпуса, поравнялся с рубкой и легко, по-кошачьи взобрался на палубу.

Никто не проронил ни слова, разглядывая непрошеного гостя. Черный с отблеском, как мазут, он улыбался во весь рот, демонстрируя белые зубы. Мощного сложения, ростом повыше любого из подводников, за пару глубоких вздохов восстановив дыхание, американец вдруг рухнул на колени.

От неожиданности ближайшие к нему моряки попятились.

Разглядывая команду и пытаясь определить капитана, он затарахтел на непонятном языке с невероятной скоростью.

Кюхельман озадаченно разглядывал чернокожего. Ему показалось, что несколько прозвучавших слов похожи на английский язык.

– Ваше имя? – старательно подбирая слова и вспоминая весь свой словарный запас английского, Гюнтер дал понять, кто здесь старший. – Как вас зовут?

Мгновенно сориентировавшись, американец, подняв к небу руки и продолжая стоять на коленях, теперь обращался только к нему. Переживая, что не успеет все рассказать, он говорил еще быстрее. Делая страшные глаза, он показывал то на корабль, то на море или солнце. Кюхельман чувствовал себя окончательно сбитым с толку.

– Он говорит, что он не американец, а доминиканец. На корабле случайно, подвернулась возможность подзаработать. Он простой моряк и обожает немцев. – Старший помощник раздвинул толпу и, наклонившись, внимательно разглядывал чернокожего матроса. – И, кстати, капитан, он говорит на английском.

Гюнтер опешил. Неужели обер-лейтенант позволил себе иронию в его адрес? Со старпомом у них были сложные, строго служебные отношения. Но насмешек над командиром он себе еще не позволял.

«Пусть он и посажен мне на голову штабом, – подумал Гюнтер, – но подобное терпеть я не намерен, даже если мой английский действительно примитивен». Исподлобья он хмуро посмотрел в лицо старшему помощнику.

– Но сразу видно, это его не родной язык. Говорит плохо, с жутким акцентом, – обер-лейтенант понял, что сказал лишнее, и попытался сгладить свой ляп. Ссориться с командиром ему не хотелось. – Его зовут Удо Герреро, и он вас прекрасно понимает.

– Название судна? – Кюхельман решил, что обязательно поговорит со старпомом и поставит его на место. Но не сейчас, попозже.

Герреро вновь взорвался мощной словесной тирадой, размахивая руками.

– Корабль называется «Генерал Ли», – жестом остановив его, перевел обер-лейтенант.

– О-о, генерал! – Гюнтер удивленно поднял брови. – Но он же сказал гораздо больше?

– Капитан, он опять перечисляет все его трудности, больную родню и всякую прочую ерунду. Не думаю, что вам интересно это слушать.

Складывалась странная ситуация. Кюхельман задавал вопрос на английском языке, Герреро, понимая его, тоже отвечал на английском, который командир не понимал. Для него и для всех сказанное доминиканцем переводил старший помощник.

– Вам известен тоннаж вашего судна?

– Он неплохо осведомлен для простого матроса, – удивился обер-лейтенант, – говорит: 5184 тысяч тонн.

Гюнтер сделал себе пометку на руке химическим карандашом, чтобы потом перенести в судовой журнал.

– А почему не уплыл с остальными?

Гримаса Удо была красноречивее слов. Казалось, он действительно сейчас расплачется. Растирая руками лицо и всхлипывая, Герреро взорвался новым рассказом.

– Его бросили. Американцы не любят черных. Он пытался забраться в шлюпку, но его вышвырнули. Проплыв немного рядом с лодками, он развернулся и поплыл к нам, потому что знает: немцы лучше американцев. Он простой матрос, на корабле мыл полы в каютах, – старпом еле успевал переводить, с сомнением глядя на мощный торс доминиканца. Такой, пожалуй, сам всех из шлюпки выбросит.

Обратив внимание, что выстрелы орудия стали реже, Гюнтер посмотрел на корабль. Огонь теперь полыхал, охватив половину палубы. Языки пламени, отрываясь, взлетали в небо. «Генерал Ли» стоял с сильным левым креном, так что отчетливо была видна вся палуба с контейнерами. Жить пароходу оставалось явно недолго.

«Надо спросить, что за груз везли», – подумал он. Но никак не мог вспомнить, как на английском будет груз. А к старпому обращаться за помощью не хотелось.

– Что здесь делали и какой у вас порт следования?

– Они следовали в Новый Орлеан, но им пришла радиограмма остановиться и ждать корабли сопровождения. Командование испугалось немецкой подводной лодки, о которой стало известно от трех спасшихся моряков с потопленного судна.

– Значит, наши мексиканцы все-таки добрались до Флориды.

Гюнтер перехватил взгляд доминиканца. Тот очень внимательно и оценивающе смотрел на горящий корабль. Потом, спохватившись, начал вновь о чем-то рассказывать.

– Он просит оставить его с нами. – Старпом пожал плечами, мол, решай сам, командир.

– Отто, ты прекрасно знаешь наши правила, – Гюнтер впервые обратился к старпому по имени. – Мы не круизный лайнер и не можем никого брать.

Он отвернулся от доминиканца. Бывают в жизни решения, которые неприятно принимать, но если он считает себя командиром, то принять их обязан. Так ему говорил еще Вернер Хартман.

Удо, понимая, что сейчас решается его судьба, заглядывал в лицо поочередно старпому и капитану. И то, что он увидел, ему очень не понравилось. Обер-лейтенант отшатнулся, когда Удо попытался схватить его за ногу. Прибавив громкости своим просьбам и сложив руки как для молитвы, он пополз на коленях к командиру. Кто-то из команды засмеялся.

Гюнтер отступил назад. Хватит! Пора заканчивать этот балаган.

Невысокий матрос из торпедистов, встав перед доминиканцем, начал изображать святого отца, крестя его и отпуская грехи. Экипаж заржал. Удо, стоя на коленях, был вровень со «святым отцом».

Кюхельману показалось, что сквозь смех он слышит тонкое, как писк комара, гудение.

«С парохода что ли», – подумал Гюнтер.

Герреро, ничего не понимая, тоже смеялся вместе со всеми. Он был рад, что чем-то развеселил экипаж и теперь его наверняка возьмут. Его хлопали по черному плечу, дергали за кучерявую шевелюру на голове. И никто не заметил, как за кормой лодки низко над водой появилась темная точка, которая, приближаясь, росла в размерах.

Гюнтер еще раз взглянул на пароход. С ним было все ясно. Крен на левый борт усилился, пламя охватило почти всю палубу. Тяжелый черный дым теперь не поднимался вверх, а стелился над водой, скрывая судно. Стрельба затихла. Артиллеристы тоже поняли, что дело сделано.

«Скорее перевернется, чем сгорит», – подумал Гюнтер.

Ревом, будто взрывом, ударило по ушам.

– Воздух! – запоздало заорали насколько глоток.

Едва не задевая винтами воду, не далее чем в ста метрах по правому борту лодки пронесся самолет с поплавками под крыльями и белой звездой на фюзеляже. Заложив крен, по большой дуге он пошел к горящему пароходу.

– Все вниз! Погружение! Вот черт! – Гюнтер был готов провалиться от досады. Смеялся над вахтой американцев, а своя оказалась не лучше! Мыслимое ли дело: проспать самолет!

Разбрасывая пустые ящики от снарядов, команда ринулась в рубку.

– Куда?! – Кюхельман увидел, как мелькнули и исчезли в люке черные ноги.

Палуба мгновенно опустела.

– В перископную, – последним слетев вниз и закручивая за собой люк, скомандовал Гюнтер.

Воздушные пузыри вырвались с гортанным звуком из передних цистерн плавучести.

– Все в передний отсек! – крикнул главный механик.

Набирая ход, лодка исчезала, проваливаясь под воду. Не прошло и двадцати секунд, как на поверхности остался только глаз перископа.

Обхватив тубус и вращаясь всем телом вместе с окулярами, Кюхельман попытался увидеть самолет. В объективе мелькнула черная туша парохода, пылающая теперь от кормы до носа.

– Держись! – только и успел он крикнуть, увидев темный силуэт самолета и отделяющиеся черные точки.

Два взрыва за кормой слились в один. Лодку тряхнуло, взлетевшей водой залило стекла перископа, но о повреждениях в отсеках никто не докладывал. Из гидропоста вывалился акустик, не успевший сорвать наушники, с искаженным от боли лицом.

– Громко, но не точно, – улыбнулся Гюнтер, увидев, как побледнели лица окружающих.

Даже красный свет в центральном посту не скрыл гримасу ужаса, исказившую физиономию Вилли.

– Ничего, сейчас он исправит ошибку, – подал из темноты голос старший помощник.

– Нечем ему больше исправлять.

Отто с недоумением посмотрел на командира.

– Это был «Виджен», у него всего две бомбы. – Гюнтер не смог удержаться от злорадной ухмылки: вот так-то, господин старпом, языки – это хорошо, но и противника знать надо. – Странно только, что он сразу не атаковал, а полетел смотреть корабль, возможно, это нас и спасло.

Он осмотрел центральный пост, подмигнул штурману и увидел блестящие в темноте глаза забившегося в угол Удо. Про него он совсем забыл.

– Шум винтов, герр командир, – крик акустика вернул его к перископу, – пеленг не меняется, дистанция сокращается. Похож на эсминец.

Вновь повиснув на рукоятках тубуса, Гюнтер пытался высмотреть источник шума.

– На курсовом сто пятьдесят, посмотрите, – подсказал акустик.

Но он уже и сам увидел тонкие силуэты двух эсминцев, несущихся к ним на полном ходу.

Вспотели ладони, по спине пополз предательский холодок. Неприятности в одиночку не ходят.

В один миг они из охотников превратились в дичь. И ситуация была не в их пользу. Не отрываясь от перископа, чтобы не показывать свою растерянность, Гюнтер лихорадочно обдумывал сложившееся положение. Они на мелководье. Над ними самолет, который в такой прозрачной воде их хорошо видит. До спасительной глубины не меньше двух-трех километров, на подводном ходу не меньше получаса. Не успеть! Эсминцы через десять минут уже будут над головой.

Постаравшись придать голосу спокойные интонации, он оторвался от окуляров и прокомментировал увиденное:

– А вот и запоздавший эскорт для нашего генерала. Двое, и очень торопятся! У кого есть предложения?

Все молчали. Старпом протер рукавом вспотевший лоб. Герберт, присев, вцепился руками в штурманский стол, как будто уже приготовился к бомбежке.

Внезапно в голове у Гюнтера возникла сумасшедшая мысль. Как говорил Вернер Хартман: в диких ситуациях принимай дикие решения!

Повиснув на перископе, он изо всех сил развернул его по курсу. Пылающий пароход не вмещался в объектив. Впрочем, вообще угадывался только контур. Плотный черный дым, стелящийся над водой, скрывал его от глаз.

«Еще метров сто, и нас тоже не будет видно, – стиснув зубы, подумал Гюнтер. – Главное – перископ об пароход не снести. Эсминцы в такой дым не полезут, побоятся столкнуться с кораблем или друг с другом. Самолет нас потеряет, да и долго летать здесь не сможет. До берега далеко, наверняка топливо на пределе. Сколько сможем, отсидимся в дыму, а потом можно попробовать на бесшумном ходу уйти поглубже. Есть шанс, есть! Надо только вцепиться в него зубами и не отпускать!»

– Герр командир! Шумы исчезли! – акустик перебил его мысли.

– Что за черт! – Он развернул перископ на кормовые углы.

Нет, чуда не произошло. Не далее чем в километре он вновь увидел оба эсминца. Отличие заключалось лишь в том, что не было дыма над трубами, они стояли.

«Почему?! – мысли хаосом проносились в голове. – Неужели нас потеряли? Не может быть! Мы только подходим к границе дымовой завесы. Самолет еще здесь и наверняка нас видит. Все не так. С самого начала все не по правилам. Не в меру трусливая команда, поспешившая бросить свой корабль, самолет, не атакующий лодку, а облетывающий горящее судно. Остановившиеся эсминцы, когда до цели им осталось всего-то ничего. Что здесь происходит?»

Гюнтер понял, что он упустил что-то самое важное. То, что сложит всю эту мозаику в единую картину. В душе родился тревожный холодок, прополз по позвоночнику и покрыл испариной лоб. Он вновь направил перископ на еле различимый силуэт парохода. И внезапно понял: разгадка здесь!

– Груз! Какой был груз? – обернувшись к доминиканцу, закричал Кюхельман севшим от волнения голосом. Больше всего он сейчас боялся оказаться правым в своей догадке.

На этот раз Удо был немногословен.

Увидев, как вытягивается лицо старпома, Гюнтер и без перевода все понял.

– Полный пароход взрывчатки, – только и смог прошептать побледневший обер-лейтенант.

– Отворот влево на девяносто градусов! – мгновенно оправившись от шока, скомандовал Кюхельман. Теперь он понял, какую надпись видел на контейнерах – «Danger»!

Двигатели взвыли на полную мощность. От разворота всех придавило к правому борту. Гюнтер боялся оторвать взгляд от перископа, ему вдруг пришла в голову мысль, что силой воли он сможет сдержать неотвратимое.

Гигантский шар, полыхнувший в окуляре, показался ярче тысячи солнц. Гюнтер только успел закрыть глаза. Рухнул вниз пол центрального поста, мелькнуло искаженное криком лицо Герберта. Потом все вокруг закрутилось, зарябило. Крики слились в единый несуразный рев. Гюнтеру показалось, что мир вокруг него несется куда-то вверх. Перед стальной переборкой, внезапно появившейся у лица, он даже не успел поднять руки. В глаза плеснуло кровавой пеленой, он подумал: «Вот и он, мой волчий камень, но как быстро!» Но не успел ощутить боль, потому что его поглотило спасительное небытие.

Вагнер почувствовал, как отрываются и теряют опору его ноги. Голова закружилась, желудок уперся где-то под горлом. Рядом пролетели из камбуза несколько металлических кружек. Погас свет. Что-то больно ударило в спину. Герберт тщетно пытался зацепиться за что-нибудь руками. Сбивая все на своем пути, как таран, он летел куда-то в нос лодки. Невероятная тяжесть навалилась на грудь, в глазах потемнело. Он вдруг понял: это все! Конец! Но страха не было. Вот сейчас и узнаем, какая она, Валгалла, у подводников. Он даже успел улыбнуться, прежде чем провалился во тьму.

Механик Эрвин Фишер безуспешно пытался сбросить с себя навалившегося на него рулевого. Он лежал лицом вниз, намертво вцепившись пальцами в отверстия в палубе для стока воды. Кто-то еще рухнул сверху, ударив чем-то твердым в затылок. Чувствуя, что сознание покидает его, Эрвин дернулся из последних сил в попытке освободить вывернутую ногу. В свете мигающего аварийного освещения рядом со своим лицом он увидел неизвестно откуда свалившуюся крысу. «А ведь ты должна была все предвидеть и сойти еще в Лорьяне…»

Сознание упорно не хотело оставаться в теле, заскрежетал о дно корпус лодки, потом наступила тишина.