Волчий гребень. Часть первая

102. Мария. Кетоны, Прионы и Астемизол.

После чая перешли в больничный корпус. Сопровождали нас туда двое мужчин из местной самообороны: Виталь Вениаминыч, который нас первым встретил, и ещё один дядечка средних лет. Оба с ружьями. Тимофей свой «Моссберг» тоже на грудь повесил, а мой Иван «Бенельку» нёс наготове. К тому, что мы с оружием – местные с пониманием отнеслись.

– Ограждение территории у нас тут не самое надёжное, к сожалению, – сказала Ульяна Санна. – Поэтому ходим с опаской, группой и при оружии. Забредали уже к нам… «пациенты». Стрелять приходилось.

Однако эти двести метров мы дошли без проблем. Хотя идти по открытому пространству было не очень уютно. Но вот за нами закрылась дверь больничного корпуса, нас встретили и провели на второй этаж. «Отделение хирургии» – гласила табличка.

Здесь были даже пациенты в палатах: кто с костылями, кто в бинтах. Но атмосфера спокойная. Просто больница, где всё как обычно. Словно и не случилось никакого зомби-апокалипсиса.

Два приятных мужчины-врача присоединились к нашему разговору. Представились Игорем и Андреем – вот так запросто.

– Андрей Геннадьевич у нас заведует хирургическим отделением. Врач-хирург высшей категории. Доктор медицинских наук. Думаю, у нас в больнице он наиболее информирован по теме…

– По теме зомби, Ульяна Санна. Я предлагаю для простоты и удобства называть данный феномен именно так, как это повелось в массовой культуре. Зомби. Коротко и ясно.

– Хорошо, пусть так. Но я всё никак не привыкну к этому слову, уж простите. У меня оно как раз с масс-культурой и вяжется, но не с медициной.

– Согласен. Ещё несколько дней назад место этому слову было исключительно в книжках и фильмах определенного жанра. Но что же поделать, если мы теперь и в нашей работе с этим встречаемся?

– В народе их называют ещё «синяками», – вставил Тимофей.

– Да, приходилось слышать. Это народное название – результат синюшности, или цианоза. А цианоз очень характерен для всех зомби, без исключения. Причём, здесь надо отметить один интересный факт.

– Какой? – спросила я.

– Вы в курсе, что цианоз почти не проявляется, если смерть произошла в результате массивной кровопотери?

– Конечно. Ведь цианоз – это в данном случае ни что иное, как трупные пятна, вызванные остановкой кровообращения. Я, конечно, не патанатом и не судмед, но знаю, что по livor mortis достоверно определяется сам факт смерти. Но при смерти от кровопотери в трупе почти нет крови, отсюда нет и пятен.

– Это верно. Но вы не задумывались над тем, что большинство жертв зомби погибают именно от кровопотери, вызванной укусами? Ведь зомби при нападении метят укусить именно в область шеи, рук – везде, где крупные сосуды. У нас даже выдвигалась версия, что зомби кусают ради того, чтобы напиться крови жертвы. Этакий вампиризм. Как у Ричарда Мэтисона в той книжке, по которой был фильм.

– «Я – легенда». И как? Подтвердилось про вампиризм?

– Трудно сказать наверняка. Но, пожалуй, что нет. Зомби кусают, но кровь не сосут. Разве что случайно, когда жрут мягкие ткани… Но я хочу вернуться к важной мысли: если жертвы зомби погибают от кровопотери, то выраженного цианоза у них быть не должно. Так?

– Выходит, что так, – уклончиво сказала я. Приходилось признать, что до такого простого вывода никто из нас не додумался.

– Однако же он есть! И это наводит на мысль, что синюшность зомби – это не трупные пятна, а что-то другое.

– Что же? – я догадывалась, что раз этот симпатичный доктор медицинских наук заговорил об этом, значит и объяснение у него уже имеется.

– Задам встречный вопрос. Вы замечали запах? Чем пахнут зомби?

– Ацетоном, – ответил за меня Тимофей.

– Да уж. Они не просто пахнут – они, уж простите, просто воняют ацетоном! – добавил Иван. – Аж выворачивает от этого запаха. Ещё раз извините.

– Извиняю. Но только замечу, что это не ацетон. Запах похож, а вот химическое соединение другое. Кетоны, кетоновые тела.[85] Знаете, что это?

– Почти нет. Увы, я от биохимии далека.

– Тогда в двух словах поясню: кетоны даже название получили от слова «ацетон» (по-немецки звучит Aketon) – за этот самый запах. И ацетон – это простейший из кетонов. Эти органические соединения есть в организме, синтезируются в печени, но у здорового человека их концентрация очень невелика. Все кетоны, кстати, нейротоксичны. Но при некоторых заболеваниях обмена веществ – например, при диабете, их концентрация в крови повышается, возникает кетоацидоз. И вот тогда вы можете ощутить запах ацетона, исходящий от пациента.

– Я вспомнила – у детей бывает ацетонемический синдром. У него тот же симптом – запах ацетона.

– Совершенно верно. Но знаете ли вы, что кетоновые тела могут участвовать в энергетическом балансе организма в качестве топлива? Да, топлива – для мышечной ткани, почек и даже для мозга – не смотря на их токсичность. Отсюда можно предположить, что в плане биохимии и энергетики зомби кардинально отличается от здорового человека. И кетоновые тела играют в этой биохимии основную роль!

– Судя по запаху – так и есть. Но, в общем, логично. Зомби не дышат, кровотока нет… Организм работает, но иначе, на других принципах обмена. Кетоны, значит…

– Мы также сделали лабораторные пробы крови и тканей, взятых у зомби.

– Уже «упокоенного»?

– Да, конечно. Но мы сделали это достаточно оперативно, и результатам можно доверять.

– И что же показали тесты?

– Прибор просто зашкалил. У него двухзначный дисплей – показал просто «Hi», и всё. То есть явно за сотню. При норме 1-2…

– А что за прибор такой, если не секрет?

– Да не секрет, конечно. Просто глюкометр, только продвинутый, может помимо глюкозы и кетоны в крови определять, если «полоски» специальные использовать.

– Хорошо. Можно считать, что по биохимии и энергетике зомби мы теперь имеем даже не гипотезу, а вполне рабочую теорию, – снова вступил в разговор Тимофей. – Но есть ли какие-то предположения о причинах? Что вызывает эти изменения в организме? Вирус?

– А вот тут сложнее… Тимофей – я верно запомнил ваше имя?

– Можно даже просто Тим.

– Хорошо… Понимаете, Тим, я ведь не инфекционист и не вирусолог. Я вообще хирург. Ну, что-то знаю о биохимии – куда же без этого? Но вот в вирусологии не могу считать себя специалистом. Да и оборудования необходимого мы не имеем. Даже электронного микроскопа у нас нет! Ох, извините, Ульяна Санна, идиотская шутка. Вырвалось!

– Да шутите на здоровье, Андрей Геннадьевич, что уж…

– Но всё-таки, какие-то идеи у вас есть? – продолжил допытываться Тим.

– А вот знаете, Тимофей, есть! Но предупреждаю сразу, что идея из области… ну, не совсем фантастики, но из области догадок… Вы в курсе, что такое прионы?[86]

– Ну… слышал, но очень мало. «Коровье бешенство» вот почему-то вспоминается.

– И это правильно, поскольку губчатая энцефалопатия крупного рогатого скота – это именно прионное заболевание. То самое «коровье бешенство». А ещё менее известная болезнь Крейтцфельдта – Якоба, а ещё «фатальная семейная бессонница»… Ну и, наконец – уже более известная «болезнь каннибалов», «Куру», среди аборигенов Новой Гвинеи.

– Про «Куру» что-то слышал. Дикари заражались через ритуальный каннибализм, когда поедали мозги больного.

– Да, причём интересно, что исследователь «Куру», Гайдузек, хотя и получил Нобелевку за открытие этой инфекции, сам в прионную теорию не верил. Считал, что это «медленный вирус» – ну, конечно, медленный! Инкубационный период до тридцати лет! А за прионную теорию получил Нобелевку уже другой ученый, Прюзинер, спустя дет двадцать… Но суть не в том.

– А в чем?

– В том, что прионы – очень интересный инфекционный агент. Это даже не вирус, у приона нет ДНК или РНК. Ему нечем передавать свой код, нечем заражать. Он, по сути своей – просто молекула белка… Дефектный такой, «неправильный» белок. Но! Если молекулы прионного белка попадают в организм – они умеют каким-то образом «портить» нормальные белки. Превращая их в такие же патологические прионы. Но этот процесс требует больше времени, чем размножение бактерий или вирусов – потому и длинный инкубационный период, который измеряется годами.

– Но… Годами же. Не минутами, как мы видим при «обращении» зомби!

– А вот это заставляет нас предположить, что мы имеем дело не с обычными прионами. А с какими-то совершенно новыми.

– Созданными искусственно? В биолаборатории? Как оружие?

– Вот видите, Тим, Вы первый высказали эту мысль. Раньше, чем я успел её озвучить. Это не говорит в пользу данной гипотезы, просто означает, что люди к ней готовы. И вполне могли до такого додуматься.

– Позвольте, теперь я спрошу, – мне не терпелось задать самый важный, практический вопрос. – Если это не вирусное заболевание, а прионное, от него есть способы лечения или защиты?

– Увы, но порадовать нечем. К сожалению, в настоящее время все прионные болезни неизлечимы. Прионы, в отличие от вирусов, ещё более живучи. Слишком простые. Они даже при кипячении не погибают, холод до –40° тоже выдерживают. Не чувствительны к ультрафиолету и солнечной радиации, к обработке формалином…

– Доктор, вы не шутите?

– Какие уж шутки. Я вам скажу ещё более грустную новость: иммунная система организма прионы просто не замечает. Не продуцирует антитела, не атакует лимфоцитами. Просто – никогда, за всю эволюцию, похоже, не сталкивалась с такой проблемой.

– Ну, вы нас напугали этими прионами!

– А ещё и заставили задуматься об их искусственном происхождении… Раз уж организмы к ним не смогли приспособиться с эволюцией, – добавил Тимофей.

– Ну, однозначно такого нельзя утверждать. Ничто не говорит в пользу рукотворности прионов. Просто они очень редки, их и открыли-то сравнительно недавно. А, учитывая огромный инкубационный период, неудивительно, что эти недуги раньше объясняли другими причинами. Теперь же вот даже высказывают предположения, что Синдром Альцгеймера и болезнь Паркинсона – тоже прионные. Впрочем, это пока не доказано.

– Инкубационный период… Это, конечно важно. Но если допустить – пусть прионы не созданы кем-то искусственно в лаборатории. Но просто кто-то исследовал их и нашёл способ многократно ускорить?

– Это пока останется предположением. Но скажу вам, Тимофей – глядя на то, что творится вокруг, я и сам во многое готов поверить.

– И всё-таки. Я ещё раз спрошу… уж извините за назойливость: неужели нет никаких способов защиты? Никаких лекарств? – снова спросила я. – Это же крайне важно!

– Надёжных – точно не было до последнего времени. Но было одно исследование 2013 года, насчет того, что антиприонную активность обнаружили у астемизола. Уж не знаю, чем закончились те исследования, подтвердили или нет… Это же дело не быстрое.

– Если это новое биологическое оружие – такие исследования могли просто взять под крыло спецслужб, – на удивление, это не Тимофей произнёс (от которого можно было ожидать подобную паранойю!), а второй доктор, Игорь. Мы-то про него позабыли за разговором, поскольку он молчал всё время. Но он, оказывается, внимал. Такой же параноик, надо же!

– Если предположить некоторую вероятность рукотворной прионной пандемии, то можно сделать один интересный вывод, – продолжил Игорь. – В случайности и небрежность я не верю. А выпускать заразу сознательно никто в здравом уме не станет. До одного момента: пока у него самого в руках не будет действенной защиты. Вакцины, если угодно. Так что вы как хотите, а я иду в аптеку. Искать этот самый астемизол.[87]