Волчий берег

Глава 4. О ленивых мужьях и разных мимо шатающихся незнакомцах

Денёк выдался жаркий. Народу было мало, постояльцы после завтрака большей частью заперлись в комнатах и отдыхали. Детей не было совсем, так что Малинка помогала Глаше по хозяйству. Забегала иногда в магазин – влажные волосы выбились из-под косынки и прилипли ко лбу, на висках капли пота, но сестра довольна, сияет, словно пятак. И откуда силы берёт?

– Хочешь воды?

Несёт мне воду в вытянутых руках. В кухне подвал, куда воду ставят, чтобы охладить, оттуда и бегает.

– Да, спасибо!

Так как я на месте сижу, сил трачу меньше и в отличие от некоторых не похожа на мокрую мышь.

– Фух, жара.

Малинка бережно отдаёт мне воду и снимает косынку, обмахивается ею. Косынки мы надеваем только когда убираемся, чтобы волосы не мешали, так что мои волосы непокрыты и заплетены только наполовину, концы распущены, я, когда скучно, их рассматриваю, хотя ни за что в этом не признаюсь. У сестры волосы ровные и русые, а когда на солнце выгорают, вообще почти белые становятся, очень красиво. А у меня – словно у кошки облезлой, пятнами – то светлые, то русые, рыжеватые пряди тоже попадаются. Хорошо хоть тёмного цвета нет, совсем было бы плохо. И всё-таки, отчего они такие странные? У Малинки, как у мамы, один в один. Я свои у отца что ли забрала?

Взгляд плавно перетёк на руку, где запястье обхватывал тонкий плетёный браслет. Сколько себя помню, браслет всегда на запястье был. Мама говорила, это мой талисман. Просила никому не показывать и никому не упоминать лишний раз. И никогда его не снимать.

Он на мои волосы похож, хотя сплетён из кожи. Но таких же оттенков. Когда Малинка родилась и подросла, мама и ей похожий сплела и надела. Это словно наш секрет – один на двоих.

Звонкий голос сестры раздаётся прямо над ухом:

– Скучаешь? Может, местами поменяемся? Я буду стул просиживать, а ты на чердаке уборку делать да на дворе матрасы выбивать?

– Не, мне и тут хорошо.

Тем более я знаю, что Малинка из вредности спрашивает, сидеть на месте ей было бы скучно. В ней столько энергии, что она взвоет, если заставить её стул просиживать.

А мне в самый раз!

И точно – вмиг унеслась, только каблучки по ступенькам застучали.

Тут дверь отворилась, и вошли трое парней, что с Огнием раньше ходили. В этот раз без него. Он придерживался слова и больше ни разу не приходил. И хорошо. Любовь моя нежданная поутихла, только обиду после себя и оставила. Злопамятная я, совсем не умею прощать. Вначале переживала, что Огния обидела, ведь он первый, кто меня гулять позвал, а потом как-то само вышло, что обида уже на него появилась. Разве можно таким несерьёзным быть? Как будто ему всё равно, что я чувствую. Хотя так и есть – всё равно.

– …загрыз троих. Говорят, ночью на стоянку напал, спящих сожрал.

– Они чего, так и не проснулись? Но как он успел? Ладно, одного во сне сожрал, а остальные как не проснулись?

– Да откуда мне знать?

– А ты пойдёшь загонять?

– Да. И ты иди, коли не трус.

Я, если честно, боялась, что друзья Огния будут приходить надо мною потешаться, но их больше занимал разговор. Что-то серьёзное случилось, они купили товар и ушли, даже лишний раз на меня не взглянув.

К вечеру ту же новость рассказала Глаша.

– Оборотень завёлся в лесу, сожрал троих охотников. Теперь мужики пойдут ловить зверюгу. Если людоеда не остановить, он на сладкое человеческое мясо так и повадится ходить, местных жителей жрать! Лютый хищник по соседству – хуже беды не бывает!

Мы переглядываемся.

– Настоящий оборотень?

– Да! С Тамракских земель пришёл, не иначе. С их стороны такие дебри, столько зверья там… да и сами они зверьё самое настоящее!

Хозяйка недовольна. Мнёт тесто для утреннего хлеба с такой злобой, словно бьёт его. Оно и понятно – какие могут быть гости, когда в Вишнянках оборотни народ грызут? Одни убытки.

– А… как это – зверьё самое настоящее? – тихо спрашивает Малинка.

– Вы что, про оборотней никогда не слыхали? – у хозяйки аж глаза на лоб полезли.

Мы снова переглядываемся.

– Слышали, что живут такие люди-звери где-то на краю земли.

Глаша фыркает.

– Ага, щас! Если бы на краю! Не, они в Тамракских землях живут, всего-то два дня пути. От нас прямая дорога есть до самих их Осин, город такой торговый. В этом городе одни оборотни и живут.

– Как?! – Не сдерживается и восклицает сестра.

Не смотри, Малинка, я сама толком не поняла. Осины? То есть мы же… Осины же в Тамракских землях. Выходит, мы были среди зверей? Вряд ли вокруг много городов с одинаковым названием на одинаковом расстоянии.

– И что? Оборотни в Осинах живут себе свободно?

– Ну да! Звериный народ. Дикий. Они же на вид как люди, не отличишь, пока не перекинутся и не нападут.

– Но… как же тогда оборотень, который в Вишнянках людей загрыз?

Глаша качает головой.

– Эх, вы, глупые! Ничего-то не знаете! На Тамракских землях дивы жили, да недавно уплыли прочь, нашли какие-то сказочные острова, где никто не будет их беспокоить. Остались после них звери одни, слуги их бывшие. Теперь без присмотра лютуют, людей да скот рвут. Раньше дивы их в узде держали, а теперь некому с ними сладить! Ой, не знаю, что будет, говорят, если совсем сбесятся, Великий князь войска пришлёт их остановить. Тоже не даром, понятное дело.

Что-то не припомню я по дороге из Осин, чтобы кто-то лютовал. Деревни как деревни мимо проплывали, люди в них как люди – спокойные, опрятные, придраться не к чему. Оборотни по лугам не прыгали и скот не жрали. Дети бегали простые, веселые и здоровые, женщины ходили спокойные.

Непонятно.

– Вот и живём, каждый день за жизнь свою да за имущество боимся, – вздыхает хозяйка. – Как пойдут с Тамракских земель разбойники грабить да убивать, мы у них первые на пути будем.

– А они пойдут? – сглатывая, спрашивает Малинка.

– Они же звери! – припечатывает Глаша. – Захотят чего-то взять – и возьмут, никого не спросят.

– А они все что ли, как этот… Ну, людоед?

– Кто их знает, – Глаша недовольно морщится. – Вроде говорят, зверь, если перекинулся и попробовал человеческого мяса, уже назад в человека обратиться не может, навсегда зверем остаётся. А может, всё не так – оборачиваются и жрут, кого хотят, а потом снова в человека – и не скажешь, что людоед перед тобой. Но я думаю, что не могут… Если уж людоед появился поблизости, то не уйдёт, так и будет на четырёх лапах бегать и на людей нападать. После человечинки-то поди на сухари не перейдёшь!

Ой, нехорошо мне что-то. От жары, наверное, сопрела.

И правда, к вечеру в комнате легла, из открытого окна дует, жара отступила – и легче стало. Так и лежала до самой темноты, ни о чём не думала.

Малинка молока принесла с булкой.

– На, ешь. Чего на ужин-то не пришла?

– Что-то неохота есть.

– Ты бледная какая-то. Боишься чего?

– Нет вроде, – подумав, ответила я.

Малинка разделась, забралась в свою кровать. Задула свечу.

– Странно всё-таки это… про оборотня. Слышала? Мы же из Осин ехали – и ничего.

– Угу. Даже в голову не пришло, что там люди другие. Что они вовсе не люди.

– И мне… Как думаешь, оборотней мы встречали?

– Конечно. Как иначе?

– Но раз никакой разницы… раз мы даже не заметили, что они не просто люди – отчего Глаша так их боится?

– Не знаю я.

– Странно это все.

– Угу.

Малинка вздохнула и, наконец, отстала.

Ко мне сон долго не шел. Почему я не удивлена, что оборотни на самом деле есть? Просто мы не слышали, а так… раз колдуны есть, и чернокнижники, и лесные со своими завораживающими песнями, и горные, живущие поз землёй и в горе… отчего бы и оборотням не быть?

На рассвете, как мы после узнали, окрестные мужчины собрались и пошли оборотня загонять, но того, как говорят, и след простыл! Весь день ходили кругами, вернулись несолоно хлебавши, уставшие и злые.

Тогда же староста Вишнянок и запретил по темноте женщинам и детям из дома выходить.

С дальней дороги бы отдохнуть, да ещё после плотного ужина, но Гордей не сидит на месте. Берёт куртку с вешалки, вынимает кинжалы, чтобы сунуть за пояс.

– Вы со мной?

– Чего тебя в ночь несёт? – бурчит Ярый, но самому интересно, что дальше, поэтому, несмотря на слова, и он спешно достаёт свои кинжалы. Конечно, без верхней одежды плохо, оружие увидит всякий встречный, но лучше, чем в душной куртке париться.

– Веди. – Гудит Всеволод, как только они выходят на улицу. Гордей закрывает глаза и стоит, принюхиваясь, его веки дрожат, а губы что-то шепчут.

– Может, разбудишь, когда надумаешь? – зевает Ярый. Судя по слипающимся глазам, он действительно хочет спать, но уходить ему никто не предлагает. Гордей задумчиво делает первый, не очень уверенный шаг, потом второй – и они идут. По улицам он сворачивает то туда, то обратно, возвращается из переулков и кружит вокруг домов. Время идёт, Гордей хмурится всё больше.

– Мы, кстати, тут проходили, – Ярый указывает на приметный забор. – И не раз.

– Вижу, – коротко отвечает Гордей.

– Так что? Где она? Или ты не чувствуешь?

– Похоже, нет.

Гордей идёт дальше, но уже неуверенно, как ноги несут.

– Сосредоточься и вспомни, когда впервые ты почувствовал, что не на месте, – советует Всеволод, пытаясь вспомнить что-нибудь полезное, что поможет поискам. Но ничего не вспоминается. Душу редко кто находит, поэтому и советов мало.

– Не помню. Не могу объяснить. Кто она, где? Не знаю. Просто чувствую зов, а куда, не пойму.

– Может, она не в Осинах?

Гордей резко тормозит, поднимая к другу лицо. Кажется, он не подумал, что душа могла быть в другом месте.

– Но я почувствовал это здесь, в Осинах.

– Давай подумаем.

Ярый кривится и отворачивается, всем своим видом выражая нежелание думать. Это, действительно, не по его части.

Гордей тоже оборачивается. Долго смотрит куда-то вдаль, не меняясь в лице. Этот взгляд как заколдованный, куда-то тянется… конечно, Всеволод решает проверить, что так заинтересовало Вожака.

Таверна. Та околица, где они уже были… были перед выездом. Точно так стояли на дороге, изучая окрестности.

– Ну, я тупая скотина! – стонет Всеволод, хлопая себя по лбу. – Осёл! Как я мог не понять?

– Что? – тут же подходит Ярый.

Всеволод прищурился, вспоминая.

– Девчонки, сёстры, которых я привёл в эту гостиницу. Гордей, ты сюда приходил в ночь перед отъездом. В то время, когда тебе было плохо, в то самое время, когда у своей души ищут утешения. И сейчас пришёл. Ших мне ещё в лесу говорил – путь у одной из них. Такой, что даже по петле прошла. Путь её ведёт. И просил приглядеть. А я, дурень, всё хотел свалить на Шихова друга, чтобы самому не морочиться, времени не тратить.

Он недовольно покачал головой.

– Как я не подумал? И ты тогда пришёл и стоял здесь, с места не двигаясь, в стену смотрел. Там две сестры – человек и рысь.

– Рысь? – Гордей словно очнулся, услышав только конец речи. Повторил мечтательно. – Рысь…

– Рысь, – хмыкнул Ярый. – Повезло! А это точно она?

Оба уставились на Всеволода, будто тот всё на свете знает. Впрочем, сам виноват, нечего было себя изначально умником ставить. Это случилось несколько лет назад. Было Всеволоду двадцать, когда он заслужил звание альфы и познакомился с будущим Вожаком и его другом. Подростки… Как альфа, он относился к ним именно так – как к подросткам, что жизни толком не видели. Каким образом вышло, что они сдружились и теперь всегда были вместе? Всеволод не мог объяснить. По привычке вёл себя как старший и опытный, но… его друг вскоре женится, а сам Всеволод до сих пор бессемейный. Его друг два месяца, как полноценный Вожак, будущий князь Тамракских земель, а он всё так же его альфа. Да и Ярый не отстаёт – из тонкого мальчишки стал одним из самых сильных воинов, догнав самого Всеволода.

Те подростки давно выросли.

Всеволод тряхнул головой. Ненужные это мысли сейчас. Вожак, хоть вопроса и не задавал, ждёт ответа.

– Не знаю, она или нет. Но проверим? Схожу, поинтересуюсь, куда сёстры устроились, и навестим. Всё лучше, чем кругами ходить да невесть что искать.

Дождавшись кивка Гордея, Всеволод отправился в таверну. Вернулся спустя несколько минут с поникшей головой.

– Ну? – первым спросил Ярый.

– Они уехали.

– Что?!

– Уехали на следующий же день с обозом до Вишнянок на человеческих землях. А оттуда… бог знает, куда делись.

– Ты же говорил… – Ярый запнулся, так как не вспомнил, что тот говорил.

– Кто же знал, что они дальше поедут! Мы два дня по лесу шли – они ни словом не обмолвились. Наоборот, вот приедем, мечтали, вот устроимся, вот в баню, наконец-то, сходим.

– Ничего. Утром поедем в Вишнянки, – Гордей в который раз оглянулся на таверну. – Может, они там остались.

– Вот что зато мне дали. Оставили сёстры, – Всеволод вынул из кармана кусок верёвки. – Хозяин не помнит точно, кто из двух, но помогали ему, подвязали куст во дворе. Этим.

Гордей взял верёвку и поднёс к носу. Сделал медленный, глубокий вдох.

А потом словно сложился пополам. Ярый напряг мышцы, вглядываясь в темноту, но тут же понял, что это не нападение. Просто Вожак слегка потерял контроль. Теперь он сидел на земле, уронив голову и качаясь, как пьяный.

– Рысь… – слышался еле различимый шёпот. – Это рысь.

– Ну, хоть точно узнали. – Ярый расслабился, сунул кинжалы обратно в ножны. – Пошли, что ли? Чего на голой земле сидеть.

Гордей молча поднялся, размял плечи и вздохнул. Всеволод развернулся и пошёл по дороге первым.

– Всеволод. Какая она? – спросил Гордей чуть погодя. Вокруг было уже темно, даже волчий взгляд видел не так ясно, как днём. Однако жажду в глазах друга Всеволод прекрасно разглядел. Пожал плечами.

– Рысь как рысь. Я ничего… такого не увидел, сам понимаешь. Маленькая, худенькая, злющая. В мужских штанах и рубахе, им дед Ших одолжил, своей одежды потому что у них не было. Так что вряд ли сильно балованная. Волосы в косу заплетены, как у всех деревенских. Шипит, как кошка дикая.

– Хороший знак, – похабным тоном сообщил Ярый, но его никто не услышал.

– В общем, обычная, – повторил Всеволод. – Я больше вторую запомнил. Столько света в глазах. Жаль только… маленькая ещё.

Оборотня ловили три дня – и ничего. Глаша ходила злющая, постояльцы то и дело убывали, а новых нет как нет! Фадей так вообще из комнат не высовывался, притворялся, что ногу подвернул и шагу ступить не может, потому и на охоте пользы от него не будет. А когда всё-таки вышел на кухню, так старательно хромал, что сразу стало понятно – никакого актёрского мастерства! Я бы и то лучше притворилась.

Тем днём как раз нужно было половики из гостевых комнат выбивать. Все этим и занимались – в комнате или коридоре скатываешь половик с пола в рулет и тащишь на двор, где с чьей-нибудь помощью затаскиваешь на деревянный брус, а потом обливаешь его мыльной водой и бьёшь колотушкой.

Ох и муторное это занятие, как оказалось! Я, Малинка, Глаша, помощница с кухни и дворовой мальчишка Прутька почти сразу стали выглядеть словно нечисть. Взмокшие, в пыли, у Малинки прямо посреди лба грязный след от пальцев, которыми она пот вытирала, а мальчишка так вообще, словно кот пятнистый, и грязных пятен куда больше чистых.

Когда мы стащили третий большой половик из коридора, Глаша бросила колотушку на землю и завопила:

– Ожега, а ну иди и скажи этому бирюку, что, если он не станет нам помогать сей же час, я его из дома выгоню! Так и скажи. Ишь, болеет он, а я тут вкалываю, семь потов сходит! Иди!

Схожу, что мне, сложно? Как раз воды выпью, от духоты голова кругом.

Фадей сидел в магазине, в тени, потягивал прохладный квас из большой кружки, рядом стояло блюдце с солёными сухариками. Рубашка на нём тонкая, на груди распахнутая, чтобы не сопреть. Да, Глаша бы его сейчас точно прибила, если б увидела. Той самой колотушкой, что половики бьёт.

– Чего там вопли во дворе? – деловито спрашивает Фадей, покачиваясь на стуле. – Кричали вроде?

– Ага, кричали. Хозяйка велела вам немедленно идти помогать.

– Мне?

– Вам!

За ним на стене висело зеркало. Да уж, смешно я выгляжу – старое голубое платье, рукава по локоть закатаны, глаза сверкают, косынка повязана криво, но, чтобы поправить, придётся волосы распускать, а это умываться, расчесываться… сейчас с последним половиком разберёмся, перерыв сделаю и займусь.

– Ну чего бы ей не оставить меня в покое, – морщится хозяин. – Я же болен.

– Знаете что! Сами разбирайтесь. Мне велели вам передать, чтобы бы вы немедленно шли помогать, иначе хозяйка вас из дому погонит! Слово в слово! Я передала!

Фадей слегка отклонился, смотрит с удивлением. Кажется, я слегка повысила голос. Или не слегка.

– Ну ладно, ладно, чего ты… Схожу.

Он встал, неуверенно шагая в сторону двери, что на улицу ведёт. Наверно, хочет по улице обойти, чтобы все соседи видели, как бедного калеку жена работать заставляет.

Открыл дверь и робко взглянул на меня.

– Идти?

– Да! Немедленно идите и помогайте! Иначе я не знаю, что хозяйка с вами сделает! Я тоже сейчас буду, только магазин запру, всё равно в такую жару никто не придёт. А придут – крикнут во двор. Ну? Идите!

Фадей вздрогнул и обречённо шагнул на улицу, весь поникший и сутулый, но в дверях с кем-то столкнулся.

Не хочет идти, любой возможностью отлынивать от работы пользуется! Какой упрямый! Вернее, вот лентяй! Ну, я ему сейчас всё скажу!

– Извините.

Голос мужской. Я отчего-то сглотнула и промолчала.

Так, кажется, у нас покупатели. Фадей посторонился и вышел, бочком-бочком отправился помогать-таки жене.

Покупателей было двое. Они вошли медленно, настороженно, неслышно ступая. Странно как одеты – кожаные жилеты поверх рубах с коротким рукавом, такие же кожаные штаны, толстые ботинки. Кинжалы за поясами, как у разбойников каких-то. Внешне друг на друга похожи, черноглазые и черноволосые. Только тот, что впереди, вдруг принялся так мило улыбаться, что я даже оглянулась – что тут такого чудного в нашем магазинчике?

Чёрт, нельзя же так неожиданно заявляться! От страха аж сердце зашлось. Парни при параде, хотя и с дороги. И защититься могут, раз с оружием ходить не боятся.

А я как… как после уборки. И чего им было не прийти двумя минутами позже? Я бы уже магазин закрыла и во двор ушла, так что на зов вышел бы кто-то другой.

Раньше я их не видела. Проездом, что ли? Стоят, молчат, этот, впереди, улыбается всё шире, счастье такое на лице написано, будто на небеса попал. Белки глаз на загорелом лице так и сверкают.

Потом он… вздохнул. Так, будто до этого вовсе не дышал.

Я снова сглотнула. Что-то нервы расшалились.

Что за покупатели странные? И покупатели ли вообще?

– Ну? – не сдержалась я. – Чего надо?

– Ты смотри-ка. И правда, дикая, злая, темпераментная р… – заговорил второй, тот, что дальше стоял.

– А ну тихо! – его толкнул ещё один парень, зашедший с улицы. Что-то его лицо какое-то…

– Здравствуй, Ожега.

– Всеволод?!

Бритый и стриженый. Ну точно он! Да уж, если бы не голос, я бы ни за что не узнала – совсем другое лицо. Был мужчина в летах – стал молодой симпатичный парень. На такого глянешь и понятно становится, с чего сестра в него влюбляться вздумала.

– Да, я. А это друзья мои – Ярый и Гордей.

Гордей, значит. Глаза невольно вернулись к первому. Почему он как идиот улыбается? Почему почти не дышит? Больной, может?

– Далеко вы, девчонки, забрались, – Всеволод отодвинул Ярого и прошёл вперёд, оглядывая магазинчик. В деревянном помещении все стены были увешаны полками, на которых лежит разная всячина.

– А что, нельзя?

– Да не ругайся ты, просто сказал. Я думал, вы в Осинах осесть собирались.

– Может, и собирались, да передумали. А что?

– Да ничего.

– И чего вы тут делаете?

Подозрительно как-то. Откуда тут Всеволод? Хотя, с другой стороны, старые люди говорят, совпадения и похлеще бывают, жизнь, говорят, так складывается, что подобного никакой сказочник не выдумает. Да и преследовать нас… зачем ему? В Осинах бросил себе да пошёл по своим делам, и даже на Малинку не оглянулся.

С мыслей меня сбили слова:

– Разве тут не сдаются комнаты? На заборе объявление. Мы хотим снять жильё.

Голос у Гордея… какой-то необычный. Будто я его слышала раньше, и не раз. И рвётся из памяти… впустую, потому что не было этого голоса прежде! Не могла я его слышать!

Но что-то большее в нём. Вопрос или даже… просьба.

Соберись, Ожега! Что ты пугаешься, будто людей впервые увидала? Что тебе мерещится? Голос как голос!

– Я… сейчас хозяйку позову.

– Стой!

Теперь Гордей не попросил, а приказал, да не на ту напали! Я ничего не слышу, ну, вот ни слова не слыхала!

Я уже со всех ног бежала во двор, позабыв, что нельзя при покупателях оставлять магазин – вдруг украдут чего и сбегут. С другой стороны – заселением Глаша всегда лично занимается, должна же я ей сообщить о новых постояльцах, которые ждут. Пусть сама с ними разбирается. Только, выходит, они будут тут жить?

Аж передёрнуло от озноба. Будут тут жить, завтракать и обедать, ходить вокруг… и что? Откуда столько внимания обычным постояльцам? Не первый раз у нас останавливаются молодые красивые парни. Не первый раз они мне улыбаются. Ну, поживут немного да уедут, хватит паниковать! Это только оттого, что меня в таком виде несуразном застали, прямо во время уборки. Но кто же знал?

Фадей, оказывается, до места дошёл, однако половик поднимать не спешил, присел на скамейку отдохнуть.

Глаша, стоило ей услышать про постояльцев, подобрела и бегом в магазин бросилась. Дела после появления оборотня-людоеда шли не очень, так что её даже не смутило, что приехало трое молодых одиноких парней, хотя в обычное время она предпочитала постояльцев взрослых и семейных.

А может, кстати, и эти семейные, кто знает?

Я тряхнула головой. Дурь какая-то в мыслях. Семейные, нет, какое мне дело?

И да, я же Малинке не сказала!

– Среди постояльцев Всеволод, – прошептала ей на ухо, чтобы Фадей не слышал.

Потемневшие глаза распахнулись широко-широко, в них задрожали облака.

– Да? Почему сразу не сказала?!

Толку было шептать, если она так орёт?

– Не кричи. Не стоит хозяйке об этом знать.

Малинка сникла, но спорить не стала. Глаша очень ревностно следила за репутацией своей гостиницы, пойдут о нас дурные слухи – мигом на улице окажемся. А знакомство со странным чужаком приятной наружности сразу перевернут во что-то неприличное.

Мы вдвоём заволокли половик на перекладину, пока Фадей стонал, пялясь на бегающих вокруг кур, и пошли за водой. Вскоре вернулась довольная хозяйка, значит, сговорилась с постояльцами.

– Давайте, этот половик домываем, на просушку его, и хватит на сегодня. На днях продолжим. Ты, милый, иди, отдыхай, нечего больную ногу тревожить, а вечером вкусненького тебе приготовлю.

Она улыбнулась Фадею и чуть-чуть покраснела.

Что тут скажешь? Стоило его заставлять что-то делать, если тут же сама передумала и от своего слова отказалась? Кажется, Глаша себе такого мужа и воспитала ленивого! Пусть теперь не жалуется!

Мы с Малинкой доскребли и добили половик, залили его водой, повесили на солнце и пошли умываться. Как раз обедать время пришло, а после обеда Глаша мне велела в магазин идти, а Малинке на кухню.

Хорошо, что вход в хозяйские комнаты, одну из которых нам отдали, не там расположен, где постояльцы живут. У них отдельная парадная лестница с половиками и светильниками на стенах, у нас – простая деревянная, зато на посторонних каждый день не натыкаешься.

И вот после обеда сижу я в магазине, скучаю. Народу нет, конечно, я же говорила, по такой жаре никто не придёт, кому охота в душной пыли тащиться за покупками? Вот вечером, по прохладе…

Дверь скрипнула, словно всем моим мыслям назло.

Этот… Гордей который.

Смазливый. Улыбка светится, разворот широких плеч уверенный, поза – словно он король. Ну один в один Огний, когда заявлялся себя показать. Тот разве что не улыбался так, словно последние мозги по дороге растерял.

– Привет.

Ну, я теперь тоже не на пугало похожа, стыдиться нечего.

– И тебе не хворать. За каким товаром пришёл?

После секундной заминки – чёрные глаза недоумённо таращатся – он смеётся.

– Надо же… За каким, спрашиваешь, товаром? А у вас самих себя сватают?

– Чего?

Не поняла я ничего.

– Так, навеяло… вспомнилось, как у вас принято. Когда за невестой сватов посылают, те как раз говорят «за товаром пришёл».

– И что?

Он улыбается ещё шире, хотя, кажется, куда уж? Опускает ресницы, они у него длинные, чёрные.

– Да так, в голову пришло.

– Ты будешь покупать или нет?

Судя по лицу, он некоторое время сдерживается, но всё же снова смеётся.

– Буду.

– Что?

– Может, невесту. Как думаешь, стоит?

– Да что ты несёшь?!

Солнце, что ли, голову напекло?

Но он молчит, медленно подходит ближе. Половицы тихо скрипят. Даже не переоделся, кожей пропах. Волосы цвета вороного крыла закрывают ему лоб, сходятся позади в хвосте. Я никогда такой густой черноты не видела…

А потом он… опирается рукой на прилавок, перепрыгивает через него и оказывается напротив. Приходится задирать голову – оказывается, он выше. Не знаю, от чего я опешила больше – от прыжка, как будто на это никаких усилий не нужно, или от наглости – без спросу за прилавок лезет!

И главное – стоит в проходе. А как только путь тебе перегораживают, известное дело, сразу хочется уйти. Пойду позову Глашу, пусть сама со своими подозрительными постояльцами разбирается.

Я влево – и он туда же, я вправо – он уже тут дорогу перекрывает. Пришлось остановиться и перейти к словам.

– Думаешь, поймаешь?

– Думаю, да, – уверенно отвечает он. – Думаешь, сбежишь?

– Думаю, да.

Однако не удалось – стоило сделать шаг в сторону, как он тут же перегораживал и без того узкий проход. Вроде почти не шевелился, но так быстро перемещался из стороны в сторону, что жутковато становилось. Ведь если он решит не просто путь преграждать, а, к примеру, руки приложить, куда не следует, я, наверное, и не замечу, пока поздно не станет.

– Чего ты пристал?! – возмутилась я.

– Как чего? Может, я хочу с тобой познакомиться.

– Познакомились мы уже! Всеволод нас познакомил.

– Значит, я хочу с тобой поговорить.

– А я не хочу!

– Почему?

Я так рассердилась, что слов не нашла.

– Я тебе не нравлюсь? – спокойно улыбаясь, спрашивает он.

Ну, конечно! Стоит весь такой ладный да красивый, зубами белыми сверкает, плечами широкими поводит, думает, ему никто не откажет. Как Огний, черти его дери!

Раньше, может, так и было, но хватит с меня смазливых зазнаек! С чего это внимание такое – первый раз увидал и давай улыбками светить да душу нараспашку открывать. Только, если что недоброе задумал. Сейчас и проверим!

– А что? Зачем тебе со мной говорить? Дурацкие вопросы спрашивать? Нравишься, не нравишься, какое дело? Жениться, может, на мне собрался?

Думала, поостынет-то пыл, однако он почти перестал улыбаться и до нелепого серьёзно ответил:

– Может быть.

Ну, всё, отступать неприятно, конечно, но это перебор. Сердце стучит как бешенное, а после его слов ещё и заныло, как будто оцарапал его кто когтями. Придётся отступать обратно, за спиной дверь в подсобку, а там – наружу.

Пусть Глаша сама с ними разбирается!

Когда Гордей вернулся, вид у него был слегка растерянный.

Ярый возлежал на кровати, заложив руки за голову и раскинув ноги, с которых так и не удосужился снять ботинки, а Всеволод делом занимался – точил кинжал.

– Сбежала? – лениво спросил Ярый, поняв всё с одного взгляда.

Гордей недовольно поморщился и промолчал.

– Точно! – фыркнул Ярый. – Предупреждали ведь. Говорили, не лезь напором, погоди. Ну, ты и спец по женским сердцам! То столбом стоишь, как безумный зенки пялишь, будто вот-вот бросишься. Я понимаю, конечно, наконец-то ее живьём увидать – на расстоянии протянутой руки. Столько искать, по следу как бешеная псина без сна и отдыха бежать – а она и не знает, что теперь с тобой связана. Должно быть, дикое чувство?

– Ещё какое.

– Так думать же нужно! Ты сам тут полчаса очухивался, в себя приходил, а потом что?

– Что?

– Вместо того, чтобы план какой разработать, как осторожно, невзначай с ней познакомиться, учитывая ситуацию – речь о суженой, не абы какая девка, ты напролом лезешь!

– Перестань!

– Напугал, должно быть девицу своим жарким натиском. Она ж не знает, что рысь, и про душу не знает. Любая на её месте бы испугалась.

– Ну, предположим, не любая.

– Сравнил! Бойкие вдовицы, жадные до молодых мужских тел, и дикарка, что по петле прошла и не заметила.

– Молчи!

– Или она того… Тоже жадная до молодых мужских тел? Рысь как-никак.

– Смотри, не замолчишь – в ухо дам.

Ярый вытаращился и окая, протянул:

– Да ну? А любОвь как же? ЛюбОвь глаза, чтО ли, не застлала?

Гордей с места прыгнул на Ярого, и потасовка началась. Всеволод только щурился да следил, чтобы не сломали чего. А так пусть развлекаются, кровь гоняют.

Через несколько минут оба уже хохотали, свалившись на пол.

– Ну, что скажешь? – спросил тогда Всеволод.

– Да не знаю, – Гордей задумчиво почесал в затылке. – Чего-то она дикая совсем. Бросается, будто я уже обидел чем. А мы даже не знакомы толком.

– Р-рысь, одним словом…

– Молчи, Ярый! Это она?

– Это она. И знаете, что? – Гордей откинулся на спину, раскинув руки, и с блаженной улыбкой установился в потолок. – Я счастлив…

– Вот как.

И они замолчали, будто сказать было больше нечего.

Не к месту Всеволод подумал о её сестре. Такой же юной, как его собственная. Такой же красивой. И почему-то понял, что рад. Рад тому, что невестой Вожака оказалась именно рысь.