Воители безмолвия

Глава 22

Оказавшись на острове злымонов, Тиксу постепенно утерял всякое ощущение времени. Он не был в состоянии оценить, сколько дней и ночей прошло с момента отъезда Квена Даэла…

Как он предчувствовал и как сказал рыбаку, когда они удалились от монастыря, гигантский злымон встретил их в открытом море. Китообразный встал во весь свой громадный рост перед суденышком и величественно опустился в воду. Несмотря на успокоительные слова оранжанина, Квен с трудом сумел скрыть ужас при виде чудовища.

– Следуй за ним! – приказал Тиксу.

Аквасфера послушно встала в кильватер морского млекопитающего, следуя за ним, как вагончик за древним локомотивом. Они потратили два дня и две ночи на путь до острова, чьи рваные контуры вдруг пронзили шапку тумана, висевшую над океаном Альбарских Фей.

Страх Квена превратился в ужас, а потом перешел в панику по мере приближения лодки к высоким острым рифам, защищавшим остров: на центральном пляже расположилось целое стадо злымонов – они неподвижно лежали на сером песке и походили на остовы кораблей, выброшенных на берег. Некоторые животные, завидев суденышко, сползли по песку и поплыли им навстречу, многие осторожно касались черной кожей и острыми рогами хрупких переборок аквасферы. Квен Даэл решил, что лодке пришел конец. Он весь дрожал и призывал на помощь Альбарских фей.

Тиксу не испытывал ни малейшего страха. Быть может, из-за того, что долгое время провел на спине одного из них и побывал в реке ящериц на Двусезонье. Ни размеры, ни чудовищный вид злымонов его не пугали. Куда больше его беспокоило здоровье Афикит, чьи свистящие хрипы, стоны и бледность приводили его в отчаяние все время их путешествия. Она лежала, скорчившись на подвижном полу, и отворачивалась, когда он пытался дать ей немного пищи или несколько капель горячего сладкого питья…

С трудом справившись с нервной дрожью, рыбак сумел пройти среди животных, чьи хвосты вздымали такие волны, словно вокруг бесновалась буря. Квену удалось не напороться на острые рога и избежать острых зубов. Он причалил аквасферу к пляжу. Их прибытие приветствовала стая крикливых желтых чаек.

Лежащие на тонком песке злымоны поражали еще больше: малыши имели длину в десять метров, а размеры самых крупных доходили до сорока. Их черные блестящие тела словно всасывали дневной свет, не давая ему добраться до земли. Когда они медленно и неловко сползали в воду, за ними оставались широкие, глубокие канавы и ямы, подобные кратерам от метеоритов.

– Мы попали в страну злымонов! Мы пропали! – причитал Квен Даэл.

– Вовсе нет! – возражал Тиксу. – Они очень дружественны. Иначе они вряд ли бы разрешили проникнуть на их территорию. Помогите мне вынести Афикит…

Взяв молодую женщину и контейнер с припасами, они медленно вылезли из прозрачной аквасферы, чтобы не раздразнить любопытных животных, и осторожно взобрались на вершину заросшей травой дюны, нависавшей над пляжем. Тиксу заметил, что злымон-гид, один из самых крупных в стаде, неотступно ползет за ними. И вдруг оранжанину стало очевидно – это тот самый злымон, который выловил его после падения в океан и вез его на спине.

Окруженный плотной завесой тумана, маленький остров представлял собой нагромождение гранитных скал, иссеченных ветрами и волнами. Растительности почти не было, если не считать желтой приземистой травы, произрастающей на редких полосках песчаной почвы. С вершины дюны со всех сторон виднелся океан. Первое время они отдыхали и наблюдали за перемещениями злымонов, которые время от времени сползали с песка и отправлялись на долгую прогулку в океан. Самые маленькие не прекращали игр в воде.

Афикит лежала, скорчившись в углублении дюны, и выглядела все хуже. Из уголков ее рта стекали струйки слюны, розовые от крови.

– Что вы собираетесь делать с ней? – спросил рыбак.

– Представления не имею, – ответил Тиксу, пожав плечами. В голове Квена зрела какая-то мысль.

– У нас почти не осталось еды, – сказал он. – Припасы кончаются. Если я…

Тиксу понял, что селпидянин ищет предлог, чтобы поскорее удрать с острова, пробуждающего в нем подсознательный вековой ужас. Квен не был даже уверен, что находился в мире живых.

– У меня с собой все снаряжение… Если порыбачить, то можно восстановить запасы… Вы не будете против, Било?

Тиксу понимал, что удерживать рыбака силой бессмысленно.

– Нет, хорошая мысль. Сколько времени вам надо? В глазах рыбака появилось облегчение.

– Несколько дней… Три, самое большее четыре… Эти припасы я оставляю вам. В море они мне не нужны.

– Будьте осторожны, Квен. А главное, не приближайтесь к Гугатту. Если скаиты-инквизиторы обнаружат вас, они узнают, где мы прячемся…

– Не беспокойтесь. Я буду в открытом море.

Квен поспешно попрощался, сбежал вниз по склону дюны, с многочисленными предосторожностями обогнул черных злымонов, разлегшихся на пляже. Вошел в воду, забрался в аквасферу, включил двигатель и удалился от острова по широкой дуге, чтобы не столкнуться нос к носу с морскими млекопитающими, возвращающимися с прогулки. Туман, уже впитавший в себя вечерний сумрак, поглотил аквасферу.

Тиксу провел первую ночь на острове наедине с Афикит под теплыми шерстяными одеялами, которые нашел в контейнере с припасами. Он долго не мог заснуть, слушая пронзительные крики чаек и хриплый рев злымонов, устроившихся на пляже. В какой-то момент шум стал невыносимым – две громадины начали драку, нанося друг другу удары острыми рогами. Весь остров буквально содрогался от их ударов и толчков, казалось, что они вот-вот потопят остров, который навсегда погрузится в пучину океана Альбарских фей.

Слабый свет утра он встретил с ужасной мигренью и резкой болью в спине. На одеялах лежала холодная роса, пропитывая их влагой.

Он бросил взгляд на Афикит, и ему показалось, что она не пережила ночь. Она лежала, застыв на песке, и эта ее неподвижность вкупе с восковой, мертвенной бледностью лица, на котором вокруг сомкнутых глаз образовались глубокие фиолетовые круги, создавала впечатление, что жизнь покинула тело девушки. Кровь застыла в жилах Тиксу. Он склонился над ней и приложил ухо к груди Афикит. Сердце еще билось, но очень слабо, пульс был неровный, хаотичный. Он накрыл ее своим одеялом – единственная помощь, которую в силах ей оказать. Его охватило яростное чувство бессилия и мятежа. Неужели он пробрался в монастырь только ради того, чтобы стать свидетелем ее медленного угасания на этом пустынном острове, забытом богами?

Он усаживается на вершине дюны, возвышающейся над пляжем, где злымоны, лениво шевелясь, отдыхают от ночных схваток. Заря кое-где пробивает туман – на остров и воду опускаются колонны белого света. На острове царят мир и спокойствие.

Он машинально закрывает глаза и сладострастно впитывает в себя эту магическую атмосферу. Почти неощутимая вибрация антры увлекает его в сердце внутреннего безмолвия, позволяя душе слиться с гармоничным ландшафтом, отрезанным от вселенной. Он растворяется в безмятежности среды, и болезненное пламя гнева и разочарования постепенно превращается в холодный прах. Из безмолвия возносится тихий четкий голос интуиции, хотя Тиксу понимает не все. Голос подсказывает оранжанину, что тот обнаружит лекарство для Афикит, наблюдая за злымонами. Невероятная, немыслимая подсказка! Как доисторические животные могут преуспеть там, где оказался бессильным рыцарь-врачеватель монастыря?.. Но он не отбрасывает этой мысли. Может ли он что-либо отбрасывать? И весь день наблюдает за громадинами. Он спрашивает себя, а не была ли эта мысль простым плодом сновидения или страждущего подсознания. Злымоны в основном питаются бурыми скользкими водорослями, за которыми ныряют в глубины океана, захватывая их зубами. Они вытаскивают водоросли на пляж, где и пожирают в несколько секунд. Большую часть времени они заняты только этим.

Тиксу часто поворачивается в сторону Афикит. Он боится, что в любое мгновение хрупкое пламя ее жизни навсегда угаснет. Она по-прежнему не хочет ничего глотать, упрямо отказывается разжимать губы.

К ночи он замечает странные маневры крупного злымона, того, кого считает своим спасителем: тот занят тем, что собирает в кучу огромное количество изумрудно-зеленых прозрачных водорослей у подножия дюны. Он беспрестанно ныряет, выбирается на песок и подталкивает мордой в его сторону морские растения, холмик которых вырастает до внушительных размеров. Потом смотрит на Тиксу круглыми белыми глазами, издает глухие жалобные крики и бьет по песку огромным хвостом, словно пытаясь передать Тиксу какую-то мысль.

В голове оранжанина вспыхивает искорка догадки. Он сбегает вниз по склону дюны, приближается к куче водорослей, преодолевая отвращение, хватает скользкие растения. Злымон следит за каждым его движением. Теперь его крики больше похожи на крики радости.

Тиксу взбирается на ближайший риф, хватает острый камень и, найдя в скале углубление, начинает давить водоросли. Вскоре под его ударами образуется кашица, которую он осторожно собирает в один из сосудов для пищи, оставленных Квеном. Потом, с бьющимся сердцем и надеждой в душе, подносит странное снадобье к губам девушки. На этот раз она не противится: ее рот послушно приоткрывается, и она глотает непритязательную пищу.

Несколько дней Тиксу пичкает девушку этим странным лекарством со все большей надеждой, ибо замечает резкое улучшение ее здоровья. Он доел все, что оставалось из провизии, и решает тоже перейти на водоросли, которые злымон продолжает неустанно собирать для них. Остальное время он, приглядывая за Афикит, знакомится с остальными китообразными. Он начинает их отличать друг от друга, узнавать. Он дает им имена, основываясь на главных физиологических особенностях. Своего поставщика водорослей он называет «Качо Марум», поскольку злымон напоминает ему има садумба с Двусезонья своим благородством, инстинктивным и глубоким знанием окружающей среды. А тот каждое утро ныряет в туман и приносит зеленые водоросли к подножию дюны.

Когда Афикит, укрытая в складке дюны, засыпает, оранжанин прогуливается среди океанских гигантов. Иногда поглаживает нежную кожу самых юных – «Двурога», «Серую Кроху» или «Станисласа». Когда он приближается к ним, злымоны замирают, словно опасаясь, что их малейшее движение повредит крохотному другу.

Водоросли, к горьковатому вкусу которых он быстро привык, наполняют его силой и энергией. Теперь ему достаточно поспать всего несколько часов, чтобы проснуться в бодром состоянии.

На заре он усаживается на скале лицом к океану, вызывает антру и погружается в цитадель безмолвия. В его легкие врывается воздух, насыщенный йодом…

В то утро, когда свет наполнил туман серебром, он с болезненной остротой пережил свое рождение. Этот внезапный переход из тепла материнского чрева в холод незнакомого мира, внезапный удар резкого света, ранивший глаза, привыкшие к влажному полумраку, крики, поиск дыхания, ужасное ощущение разрыва пуповины, связывающей его с вечностью. После этого видения он очнулся в поту, задыхающийся, на грани нервного срыва, подавленный ощущением страдания и освобождения. Невольный вопль ужаса вызвал панику среди парящих вокруг желтых чаек.

Каждое утро он видел новые образы, ему открывались новые видения. Они поступали из разных миров, от далеких цивилизаций, из прошлого, и, казалось, он был свидетелем всех этих событий. Словно на него нахлынули воспоминания о прежних его существованиях, об ином опыте, сформировавшем нынешнего Тиксу. Он объяснял некоторые из своих сегодняшних реакций тем, что обладал некими корнями, которые издавна образовали сеть в глубинах его подсознания.

Здоровье Афикит шло на поправку. Кожа порозовела, фиолетовые круги под глазами исчезли, а глаза приобрели прежний шелковистый блеск. Она не отказывалась от зеленой кашицы, которую готовил из водорослей Тиксу. Вскоре она начала вставать и делать несколько неуверенных шагов по дюне.

Но чем быстрее отступала болезнь, тем больше холодности и презрения чувствовалось в отношении Афикит к оранжанину. Часто, возвращаясь после долгих одиночных медитаций на высоких рифах бухты, он видел, что она сидела, набросив на плечи одеяло, и яростно грызла ветку водоросли. Ему казалось, что в ее сверкающих глазах, устремленных на него, вспыхивали огоньки гнева. Неужели она упрекала его в том, что он выкрал ее из монастыря против воли и привез на этот затерянный и охраняемый уродливыми чудовищами остров, где кормил горькими водорослями?

Однажды, когда он собирался закутаться в свое одеяло, она неверной походкой удалилась от него и укрылась в углублении дюны метрах в ста. Она уже давно присмотрела себе эту черную пещеру в скале. Утром он отправился к ней, посвятив большую часть ночи раздумьям о своем дальнейшем поведении. Когда он вошел в грот, она сидела, прислонившись к шершавой стене, и выглядела погруженной в свои мысли. Увидев его, она вскочила, похожая на змею-свистуна, защищающую свою территорию от чужака. На ней была синяя рваная блуза, ее длинные волосы с золотыми отблесками ниспадали на плечи – она была воплощением дикой природной красоты.

– Я зашел спросить, все ли в порядке, – сказал он, оставаясь настороже. Ногти девушки, вонзившиеся в его кожу, оставили у него неприятное воспоминание.

– Не волнуйтесь за меня! – ответила она спокойным, но еще слабым голосом.

Практически впервые после их встречи на Двусезонье он услышал из ее уст связную речь. Несмотря на слова девушки, он не мог отказаться от заботы о ней.

– Похоже, вам лучше…

– Почему вы меня выкрали? – агрессивно спросила она.

По ее тону было видно, что к ней частично вернулась былая заносчивость.

– Потому что Орден стоял на грани полного уничтожения и вы могли попасть в руки тех, кто представляет новую империю, – спокойно разъяснил он.

– Новую империю?

– С момента, когда вам ввели вирус, произошло множество событий. Быть может, вы помните некоторые детали, но думаю, вам неизвестно главное из того, что перевернуло жизнь вселенной. Орден был…

– Я вам не верю! Махди Секорам не допустил бы этого! Именно к нему меня послал Шри Митсу…

– Махди умер более сорока лет назад! – произнес Тиксу. – Его убили лишенные совести рыцари… Те, кому удалось сохранить тайну его исчезновения…

– Вы лжете! – крикнула она.

Глаза ее пылали. Она перестала контролировать свои эмоции, хотя прекрасно делала это на Двусезонье.

– Вы лжете! – повторила она. – Если бы махди был убит, Шри Митсу узнал бы об этом и предупредил моего отца. Вы сочинили всю эту историю, потому что не хотите признать, что выкрали меня из-за низкого чувства ревности!

Тиксу побледнел, но сумел сдержать себя.

– Да, это верно. Я ревновал, – прошептал он. – Но не эта причина заставила меня…

Словно мрачное предчувствие охватило ее внезапно, и она сухо прервала его:

– Что случилось с воином Филпом Асмусса?

– Он… весьма невелика вероятность того, что он уцелел после битвы Ордена с императорской армией…

– Нет! Это неправда! Вы лжете!

Она в полном отчаянии соскользнула вниз по стене грота и зарыдала. Ее горячие слезы означали полный провал ее мечты, ведь она всегда презирала эмоции или боролась с ними. Она пыталась себя убедить в обратном, но предчувствовала, что служащий ГТК сказал правду. Она больше никогда не увидит Фил-па, из-за которого ее сердце билось учащеннее, ведь он первым открыл ей ее истинную натуру женщины. А контроль эмоций, стена, терпеливо возведенная ее отцом и жестким сиракузским воспитанием, рухнул, как карточный домик. Ей одной никогда не удастся восстановить его. Теперь она была обречена на страдания. Болезнь и чувства взяли приступом ту крепость, которая называлась ее волей и которую она считала неприступной. Ее жесткие принципы были поколеблены, растрескались, развалились при контакте с внешним миром. Она стала обычным человеком, а рядом не было плеча, на которое можно было преклонить голову. Слишком долго сдерживаемые слезы катились горьким потоком. Она задавала себе вопрос, зачем нужно это чудесное исцеление, ведь оно бросило ее в бездну уязвимости.

– Я могу что-нибудь сделать для вас? – робко спросил Тиксу.

Он боролся и с раздражением, раздиравшим его душу, и с желанием взять ее в объятия и утешить.

– Оставьте меня! Уходите!.. Пожалуйста…

С опустошенной душой он вышел из грота и долго ходил по скалам, пока не устал. Ветер развеял туман и нагнал низкие черные тучи. Огромные волны разбивались о прибрежные скалы, выбрасывая пенные языки по всему пляжу. Буря возбудила злымонов: ни один не остался лежать на песке. Издавая радостные крики, они бросились в разъяренный океан. Черные загривки, рога разрезали разбушевавшуюся стихию, рисуя причудливые геометрические узоры среди вспененных волн.

С этого дня между Тиксу и Афикит установились странные отношения. Каждое утро после появления «Качо Марума» оранжанин ставил перед гротом сосуд с порцией приготовленных водорослей. Потом влезал на скалу, сгоняя желтых чаек, и ложился на вершине, оставаясь невидимым. Через некоторое время появлялась закутанная в одеяло Афикит, брала сосуд и, бросив быстрый взгляд вокруг, удалялась в пещеру. Успокоившись, Тиксу отправлялся на пляж и общался со злымонами. Этот ставший привычным ритуал возбуждал радость млекопитающих, которые отвечали ему веселыми криками.

Затем он выбирал тихий изолированный уголок – он уже убедился, что опыты его происходят удачнее, если проводить их на пустой желудок, – и несколько часов проводил наедине с антрой, чье присутствие ценил все больше. Он тонул в храме внутреннего безмолвия, опускаясь в неф, перекресток всех дорог, старых и новых, прошлых и будущих. Там он выбирал один из бесчисленных входов, добирался до неизведанных источников своей души, открывал ее неведомые стороны, скрытые в лабиринте многочисленных коридоров и залов, составлявших его личность.

Иногда, когда ни единый звук – крики чаек, свист ветра в скалах, рев злымонов – не возвращал его в повседневность, ему доводилось проводить целый день на скале лицом к океану Фей и исследовать густой, цветущий и удивительный лес собственного сознания, куда вели темные тропинки от залитого светом нефа. Ему случалось открывать глаза, когда он ощущал внезапное присутствие. И тогда замечал беглую тень Афикит, которая высилась над ним. Если ее присутствие обнаруживалось, она поспешно удалялась в свой грот.

Тиксу постепенно приобрел уверенность, что переживает сложное преображение и что чувственное притяжение среды, шум жизни, отрывает его от собственных глубоких корней. Во время погружения в тайны своего существа к нему возвращались крохи памяти, фрагменты нити-проводника, последовательности самых разных его воплощений. Он улавливал звенья вечной связи, которые оборвались в момент, когда он впервые осознал собственные телесные и интеллектуальные границы. В эти мгновения, когда он зависал во времени и пространстве, он обретал единение со всеми частицами вселенной. Он одновременно был всем и ничем, центром и периферией, актером и зрителем. Его ощущения, его мысли, его суждения – все, что составляло его нынешнюю личность, а вернее, полное отсутствие личности, менялось, расширялось. Имел ли он теперь право осуждать действия палачей, зная, что сам в тот или иной день был палачом и что частички жестокости жили и в глубинах его духа? Не была ли ненависть к мучителям двойственным отражением его собственных реакций? И, невольно восстав против скаитов Гипонероса, убийц-притивов и сиракузян, не вступил ли он на путь борьбы с демонами, прячущимися в глубинах его души? И когда бросился на помощь Афикит, разве он не бросился на помощь самому себе? Быть может, он любил эту женщину, поскольку считал себя уродом и желал созерцать свое отражение в зеркале ее красоты?

Он понимал, что, позволяя себе вмешиваться в ход событий, полный взаимоисключающих импульсов и крайних поступков, он только укреплял свою принадлежность к миру миражей. Его особенность, его отличие крылось не в поиске ощущений и чувств, а в обращении к интуиции, к безмолвному слушанию судьбы, которая пока не давалась его пониманию. Постепенное повторное открытие своей вневременной памяти бросало какой-то свет на его истинную натуру, но этот свет был еще пока очень слабым и ненадежным, чтобы позволить глобальное видение. Он стал как бы главной пешкой на вселенской шахматной доске, но ему надо было время, чтобы слиться с ролью, которую ему предназначала судьба.

Когда он заканчивал долгие внутренние путешествия, то отправлялся купаться в океан вместе с млекопитающими, которые бережно кружили вокруг, чтобы не увлечь в водовороты, создаваемые их плавниками. Ледяная вода бодрила тело, и он вспоминал о реке Загривка Маркизы, в которую его со смехом бросил Станислас Нолустрит. Время от времени из-под него выныривали молодые злымоны и поднимали на своих черных спинах. Они уносили его в океан под неусыпным надзором «Качо Марума». Потом, сочтя, что шутка удалась, они подвозили его к пляжу с криками, похожими на шутливое предупреждение.

Квен Даэл не подавал признаков жизни, и его долгое отсутствие беспокоило Тиксу. Афикит чувствовала себя все лучше, если судить по ее долгим прогулкам по острову. Он различал ее тонкую фигурку в тумане между скалами. После разговора в фоте он держался в стороне от девушки. Но продолжал каждое утро ставить сосуд с водорослями у входа в грот и удалялся, ничего не требуя. Время растягивалось в бесконечность. Ему казалось, что он живет на этом острове уже несколько веков.

В то утро, когда антра доставила его на перекресток безмолвия, он выбрал тропу, по которой еще ни разу не ходил. И вдруг оказался в агентстве на Двусезонье, в зале дерематов. Он стоял перед черной округлой машиной, возвышавшейся в центре помещения. Без колебаний он проник в черную инертную сферу и вначале растворился в грубых слоях материалов. Потом достиг сердца материи, вакуума, безграничного поля, где рождались атомы, молекулы, светила микромира, чей бесконечный танец обеспечивал существование светил бесконечного макромира. Включились двигатели, а фильтр клеток вспыхнул миллиардами синих и белых искорок. Невероятный разряд энергии пронзил его с ног до головы и заставил поспешно открыть глаза.

Он уже не сидел на плоской вершине скалы, где расположился несколькими минутами ранее. Он находился на песчаном пляже среди злымонов. Сначала он подумал, что ему приснился сон, что он запутался в воспоминаниях или заблудился в лабиринте дорог времени. Но странное поведение млекопитающих, которые яростно били хвостами по песку, показывало, что они стали свидетелями необычного происшествия. Неодолимое желание проверить, узнать заставило его закрыть глаза. Антра увлекла его в святилище безмолвия. Он забыл о глухих и размеренных ударах хвостов по серому песку. Вход на тропинку опять открылся перед ним – разверстая пасть света, которая звала, притягивала его. Он бросился в нее и оказался перед древним дерематом Компании. Опять произошло слияние с машиной на тончайшем уровне материи. Он мысленно включил двигатели и фильтр клеток. И снова его пронзил разряд энергии. Тиксу открыл глаза – он вернулся на плоскую вершину скалы, укрытую влажным панцирем тумана. Его внезапное появление испугало желтых чаек, которые взлетели с такой поспешностью, что многим не удалось увернуться от рифов.

Кроме панической реакции птиц, ничто не давало возможности поверить, что он совершил настоящее чудо, перемещаясь с одного конца острова на другой с помощью своей мысли. Ничто, за исключением невероятной усталости, непонятной в этот утренний час, когда он выходил возрожденным после общения с антрой. Ничто, кроме ощущения эйфории, лучащейся радости, полноты существования… Он решил повторить опыт, но антра не появилась, отказалась повиноваться. Он понял, что необходима передышка. И с радостью окунулся в океан. Юные злымоны-игруны вступили в яростный спор за общение с ним и возможность поносить на своей спине, вздымая фонтаны пены. И только вмешательство «Качо Марума» охладило их пыл.

Закутавшись в одеяло, Тиксу улегся на склоне дюны и, как ребенок, проспал весь день.

От его грязного красного комбинезона несло ужасающей вонью. Его неоднократные попытки выстирать одежду в океане только усиливали отвратительный запах. Отчаявшись, он с этого дня отказался от одежды, выбросил даже сапоги и расхаживал по острову обнаженным, равнодушный к тому, что могла подумать о нем Афикит, застав в подобном одеянии. Его кожа быстро привыкла к свежести океанского ветра, а одеяло только защищало от сырости ночного тумана.

Ночь оказалась наполненной кошмарами. Словно все когорты чудовищных личностей, прятавшихся в глубинах его души, решили одновременно вырваться наружу – их вспугнули лучи света, проникшие в мрак подсознания.

После повседневных утренних занятий – сбора, дробления и переноса водорослей к гроту Афикит – он бросился на поиски спокойного уголка. В спешке он даже забыл поздороваться со своими друзьями злымонами. Усевшись на узком карнизе, он включил внутренний процесс, увлекавший его в неф безмолвия, потом в зал дерематов на Двусезонье. Он вновь оказался среди гигантских млекопитающих на пляже, приветствовавших его радостными вскриками. Он дружески помахал им рукой, закрыл глаза, спустился на антре до источника безмолвия, опять прошел по тропе, ведущей к деремату, слился с ним и начал путешествие.

Он ожидал, что увидит окутанные туманом рифы, лежащие под карнизом, и серое пятно океана за ними, а оказался на извилистой улочке Гугатта, который узнал по характерным домам с белым фасадом, крышам из красной черепицы и балконам с коваными решетками. Он обнаженным сидел посреди улицы, открытый любым нескромным взглядам. К счастью, улица была пуста. Иначе появление взъерошенного обнаженного мужчины вызвало бы волнение среди местного населения. Оправившись от удивления, он вскочил на ноги и прижался к стене ближайшего дома. В маленьком дворике, окруженном невысокой стенкой, на веревке сушилась одежда. Он осторожно перебрался через загородку, опасаясь появления хозяев, но никто не обратил на него внимания. Он выбрал синий рыбацкий комбинезон и быстро натянул его, хотя одежда была еще влажной. Потом решил прогуляться по городу, который был до странности тихим, словно вымер. Шлепая по мостовой босыми ногами, он пошел вниз по улочке и вскоре добрался до порта.

Похоже, все селпидяне договорились встретиться на дамбе и на окружающих площадях. Перед молом находилась эстрада. На ней стояли четыре убийцы-притива, два скаита в черных бурнусах и крейцианский кардинал. Священнослужитель, низенький худой человечек в пурпурном облегане и фиолетовой накидке, обрушивал на собравшихся яростные речи. Тиксу подошел ближе и увидел, что притивы окружали рыбака, шею и запястья которого опутывали блестящие кандалы. Он узнал в рыбаке Квена Даэла.

Никаких сомнений, это был его друг, одетый в привычный красный комбинезон и желтые сапоги. В глазах Квена стоял невыразимый ужас, и он не мог сдержать нервной дрожи, сотрясавшей все его тело и конечности… По обе стороны эстрады в огненных крестах разлагались два трупа, в которых оранжанин узнал жрецов-магов.

Итак, они пленили Квена Даэла. Несмотря на категорическое обещание, селпидянин отправился в Гугатт. А поскольку его мозг не имел никакой защиты от ментальной инквизиции, скаиты и их приспешники были извещены о присутствии двух беглецов на острове злымонов. Неосторожность рыбака поставила Тиксу и Афикит перед лицом неминуемой опасности. Тиксу ощутил инквизиторские волны, исходившие от двух черных бурнусов, которые проникали в беззащитные умы селпидян. Все они, мужчины, женщины, дети, выглядели мрачными и покорными. После того как новые хозяева покончили с абсуратским рыцарством, гордостью Селп Дика, и управляли их жизнью, автохтоны стали свидетелями ужасных сцен, когда убивали непокорных, в основном жрецов, подвергая их невероятным пыткам. Женщины забыли о своей беззаботности, о своем яром вкусе к жизни. Их головы были опущены – они пытались скрыть слезы, выступавшие в уголках глаз. Мужчины, суровые и гордые рыбаки Альбара, покорились: их белые волосы бессильно свисали на плечи.

Хотя Тиксу был бос, никто не обратил на него внимания, когда он пробирался среди толпы. Кардинал-крейцианец закончил свою речь. Оранжанин безуспешно искал средство вызволить Квена из когтей наемников, но пока не представлялось никакой возможности сделать это – при малейшем подозрительном жесте они направят на него дискометы и исполосуют дисками.

Скаит, до этого стоявший неподвижно, приблизился к пленнику. Квен Даэл попытался высвободиться из магнитных кандалов, но после хриплого крика одного из наемников ошейник еще сильнее сжал его шею. Рыбак едва дышал, лицо его побледнело.

– Что они сделают с ним, папа? – раздался детский голосок.

– Убьют мыслью, – послышался глухой голос.

– Почему? Что он сделал? – настаивал ребенок.

– Замолчи! Это нас не касается!

Тиксу не мог позволить, чтобы на его глазах убили друга, подобравшего его в океане Альбарских Фей. Не зная, как поступить, он призвал на помощь антру. Как только вибрирующие кольца звука жизни развернулись, он попросил установить защитный барьер вокруг мозга Квена. Тут же антра покинула Тиксу, и он внезапно оказался лишенным своего незаменимого помощника. Эта ситуация, если она продлится довольно долго, могла стать гибельной: он был не в состоянии уйти от ментального обследования.

На эстраде разыгралась странная сцена: рыбак вначале схватился пальцами за виски, словно пытаясь изгнать боль, проникшую в голову, потом вдруг расслабился и успокоился. Несмотря на присутствие ментального убийцы, он выглядел здоровым и крепким, а ведь должен был умереть за несколько секунд! Это обескуражило кардинала, который бросал в сторону черного бурнуса то удивленные, то яростные взгляды. Без антры Тиксу ощущал себя голым червяком. Через некоторое время, которое показалось Тиксу бесконечным, скаит подошел к кардиналу и прошептал ему на ухо несколько слов. Мощный голос явно раздраженного прелата перекрыл шум, возникший в толпе.

– По… некоторым причинам мы решили отложить казнь. Но не думайте, что он выкрутится без последствий! Его наказание послужит примером всем и каждому! Этот человек нарушил императорские эдикты, а значит, нарушил и идеальные божественные законы Крейца, скромным представителем которого являюсь я. Его приговорят к медленному огненному кресту. А теперь возвращайтесь по домам и занимайтесь своими делами!

Толпа медленно разошлась. Селпидяне были уверены, что на помощь их соплеменнику пришли феи. Значит, феи не совсем покинули их. Тиксу двинулся вслед за ними. Не стоило обращать на себя внимание. Столь же неожиданно, как она его покинула, антра вернулась.

Перемещение защитного звука спасло рыбака от смерти, на которую он был, похоже, обречен. Однако ставка в мрачном сражении, которое разворачивалось в данный момент, была выше частных интересов. Когда Тиксу отправил антру на помощь другому, он сам попал в чрезвычайно опасное положение. Этого требовали обстоятельства, и, если бы понадобилось, он отдал бы свою жизнь ради Квена Даэла. Но он не должен был прибегать к крайностям подобного рода: он не имел права жертвовать своей жизнью ради одного человека. Куда предпочтительнее научиться передавать звук наибольшему количеству людей, как это сделала Афикит на Красной Точке. Девушка и он были призрачными огоньками надежды, последней надежды всех людей вселенной, как утверждала сиракузянка, когда высокомерной гордячкой объявилась в агентстве на Двусезонье. Если скаитам удастся задуть эти огоньки, миры вступят в эру хаоса, из которой, быть может, никогда не смогут выбраться.

Пока он медленно шел по улицам Гугатта среди удрученных селпидян, слова рыцаря-безумца, рыцаря-врачевателя, встреченного в склепе архивов, вдруг вспомнились ему:

Он сказал мне: «Уходи! Другой человек уже ждет своих учеников, чтобы начать новое дело. Ищи его… И если ты желаешь этого всем своим сердцем, ты найдешь его… »

Эти слова бились в его голове, пока он направлялся к лесу магов, на опушку которого невольно пришел. Они звучали могучим призывом, доносившимся из глубины души, сочетаясь с другими словами, которые он слышал во время своих похождений:

Иди… Другой человек ждет своих учеников… Надо исполнить свою судьбу… Исполни свою судьбу… Следуй своим путем… Другое дело…

Оказавшись под лесным покровом, он машинально уселся среди высоких губчатых папоротников и прислонился к узловатому стволу тысячелетней дубосны, покрытой слоем мха. Слова четко звучали в его душе. Они были гармоничным аккордом, небесной симфонией, чья красота восхищала его. Он закрыл глаза, и неф безмолвия принял его. В конце тропы ждала старая и верная служанка – черная сфера деремата на Двусезонье.

Ему не надо было открывать глаза, чтобы понять – он вернулся на остров. Запах йода и водорослей, смешанный с запахом злымонов, уже известил его. Внутренний деремат отправил его на высокую дюну над пляжем. Морские млекопитающие были необычно возбуждены. Они били хвостами по песку, издавая пронзительные крики ужаса. Некоторые из них бросались в воду и поднимали фонтаны пены и воды. У подножия песчаного холма лежал «Качо Марум», огромный злымон, – он смотрел на Тиксу своими шестью круглыми светящимися глазами и жалобно постанывал.

Тиксу вспомнил о Квене Даэле, и его охватила печаль. Рыбак-селпидянин еще не выпутался из своих бед.

– Не стоит печалиться, – вдруг послышался голос позади него.

Он обернулся. На сером фоне тумана вырисовывался силуэт Афикит. Он был так поражен, что не нашел слов для ответа.

– Я позволила себе мысленно последовать за вами, – продолжила она. – Я поняла, что случилось с вашим другом-рыбаком, но, верите вы или нет, ему удастся выпутаться из беды. Вы сделали ему великолепный подарок: даже покинув его, антра будет продолжать следить за ним, поэтому не стоит себя терзать…

Усиливающийся океанский ветер лохматил ее волосы и раздувал просторную синюю блузу. На ее прекрасном лице появилась чудесная улыбка.

– Я… Я должна вам сказать многое, – вновь заговорила она. – И даже не знаю, с чего начать…

Она уселась рядом с ним. Он втянул в себя ее запах. При виде обескураженного лица Тиксу, его открытого рта и выпученных глаз она рассмеялась. Потом посуровела и добавила:

– Но полагаю, у нас сегодня очень мало времени для разговоров… Мы в опасности. Я… с интересом следила за вашими успехами в области путешествий и воспользовалась этим для обучения. Вы не обижаетесь на меня?

– Почему я должен обижаться? – пробормотал он, оказавшись не подготовленным к внезапной перемене, происшедшей в девушке.

– К примеру, за то, что я без разрешения воспользовалась вашими уроками, дорогой профессор, – ответила она веселым тоном. – Мне надо столько сделать, чтобы добиться вашего прощения! Но не сейчас, если позволите… Нам надо отправиться на поиски того, кто нас ждет где-то там (она указала на небосвод). Вдвоем у нас больше шансов отыскать его, вам так не кажется?

Сердце Тиксу яростно забилось. Он кивнул.

– Если вам не все равно… если это тебе не все равно, – она впервые в жизни обращалась к кому-то на «ты», и это был способ и желание оборвать все связи с прошлым, – мне хотелось бы искупаться в океане перед тем, как отправиться в путь. Каждый раз, когда я видела тебя купающимся в компании с твоими морскими друзьями, меня охватывало безумное желание присоединиться к вам. Но я не решалась. Моя кожа никогда не знала контакта с морской водой. Как это ни может показаться тебе абсурдным, если я сейчас не пройду этого очистительного опыта, я не смогу отправиться в путешествие и не смогу тебя сопровождать… Понимаешь?

Он даже не успел ответить, как она вскочила на ноги, сбросила свою синюю блузу. И обнаженной бросилась к океану – волосы ее развевались на ветру, она ловко уклонялась от плавников злымонов, которые продолжали с беспокойством биться на пляже. Тиксу скинул комбинезон и понесся за ней. «Качо Марум», его ангел-хранитель, не отставал от них.

Когда ноги ее коснулись пенистой журчащей воды, Афикит не смогла преодолеть внутренней ненависти к водной стихии. Она отступила, чтобы не чувствовать ласки холодных подвижных языков. Тиксу подбежал сзади, подхватил ее за талию, поднял на руки. Сейчас она не отбивалась, как в монастыре, и он спокойно вошел в воду по пояс. А потом без колебаний бросил ее в ледяную воду, как его научил Станислас Нолустрит, маркинатский пастух. Она задохнулась, икнула, закашлялась, негромко вскрикивая. Но когда первые мгновения отвращения и волнения прошли, она сама окунулась в пенные валы, катившиеся из океана, плескаясь с удовольствием ребенка. Она ныряла в бледные волны, смеялась, кожей ощущая укусы соленой воды.

Тиксу не ощущал того чувственного желания, которое так часто посещало его, когда девушка возникала в его воображении. Его наполняло невинное удовольствие, что он мог разделить с ней это чудесное мгновение. Их души расставались с замшелыми тюрьмами, освобождались от истрепанных одежд, они нашли друг друга и радостно перекликались. Океан Альбарских Фей смыл последние лохмотья прошлого, остатки навсегда ушедшего существования. Вода была очистительной, она восстанавливала нетронутость настоящего, вернула магию вечного обновления.

Афикит быстро и неумело поцеловала его, словно сорвала поцелуй с уст оранжанина. И ему захотелось, чтобы она еще не раз выкрадывала у него эти поцелуи.

– Ты знаешь, почему злымоны так взволнованы? – спросила она.

– Думаю, они предчувствуют опасность и предупреждают нас, – ответил он.

Глаза Афикит, ее чудесные синие глаза с зелеными и золотыми блестками, вдруг стали серьезными.

– Люди новой империи… Они вскоре материализуются на острове. Они доставили в Гугатт дерематы. Теперь я готова.

Они побежали к дюне за своими одеждами. «Качо Марум», гигантская черная масса, оставлявшая глубокий след на песке, сопровождал их на почтительном расстоянии. Тиксу обернулся, дождался, пока огромная пасть не приблизится к нему, и прошептал:

– Прощай, Качо Марум. Я никогда тебя не забуду.

Китообразный жалобно застонал. Все его шесть глаз наполнились тоской, потом он развернулся и пополз к своим собратьям.

– Куда мы направимся? – спросила Афикит, когда они оказались на середине склона.

– Не знаю, – ответил Тиксу. – Отдадимся на волю интуиции. Только она сможет наставить нас на верный путь…

Едва он успел произнести эти слова, как на пляже внезапно возникли десятки существ. Наемники-притивы, скаиты. Злымоны, явно ожидавшие вторжения, бросились на гостей, выставив рога.

– Они появляются отовсюду! – крикнул Тиксу.

На окружающих скалах появились новые наемники и направились в сторону двух беглецов.

Тиксу и Афикит не добежали до вершины дюны, а потому не успели одеться. Они сели друг против друга прямо в желтую траву и схватились за руки. И перестали быть двумя отдельными людьми, даже не стали суммой двух существ. Они стали одним целым.

Внизу, на пляже, зеленые лучи и диски обрушились на разъяренных злымонов – из огромных туш хлестали потоки крови, заливавшей песок пляжа.

Из ротовых отверстий белых масок вырвались ругательства. Убийцы-притивы взяли дюну приступом. Но их клещи сомкнулись на пустоте.

Нападавшие обнаружили лишь потрепанную синюю блузу, влажный рыбацкий комбинезон, одеяла и странные сосуды с зеленым налетом. Они обыскали остров, ментально и физически, прощупали каждую скалу, каждую бухту, каждый риф, но не нашли ничего, что могло бы помочь им в поисках.

Озлобившись, они выместили свою ярость на злымонах, уничтожив их всех до единого.