Воины Света. Тайна Кранга

I

Флинкс был этичным вором, в том смысле, что крал только у жуликов, и притом только тогда, когда это становилось абсолютно необходимым. Ну, наверное, не абсолютно, но он старался приспособиться к этическим нормам окружающей среды. А когда человек живет один и еще не достиг семнадцати лет, в ряде вопросов требуется делать определенную скидку.

Можно было бы доказать, если бы Флинкс захотел слушать (событие маловероятное), что выносить окончательное решение относительно того, кто попадает под определение жулика, а кто нет — дело сугубо индивидуальное. Философ знающе кивнул бы, соглашаясь с этим. Флинкс не мог позволить себе такой роскоши. Его нравственные нормы диктовались стремлением выжить, а не абстракциями. И, к его большой чести, он сумел, насколько возможно, покамест остаться на принятой стороне морали. Приличной долей этой чести он был обязан случаю.

Однако, как правило, он получал свой скромный доход по большей части честно. Это происходило сколько по соображениям здравого смысла, столько и по желанию. Чересчур преуспевающий вор всегда привлекает внимание. И вступает в действие «закон уменьшенной отдачи».

Дралларские тюрьмы славились негостеприимством. Хороших мест в городе для демонстрации своих талантов бродячими жонглерами, менестрелями и тому подобными имелось ограниченное количество. Некоторые были намного лучше других. То, что он в своем сравнительно малом возрасте сумел обеспечить одно из наилучших, являлось данью удачи и стойкости старой Мамаши Мастифф. Она с детства зарезервировала ему небольшой помост рядом со своей лавкой, отгоняя других предприимчивых циркачей криком или выстрелом, как требовали случай и сила покушавшегося на место конкурента. Мамаша Мастифф было, конечно, не настоящее ее имя, но все называли ее именно так. Включая Флинкса. На рынках Драллара настоящие имена употреблялись редко. Они плохо служили для отождествления личности и слишком хорошо для сборщиков налогов. Поэтому каждого нового обитателя быстро награждали подходящим именем. Мамаша Мастифф, например, имела поразительное сходство с земной представительницей семейства собачьих того же названия. Его дали в порядке юмора и приняли с плохой миной, но тем не менее приняли. А ее язвительный характер дополнял физическое сходство.

Этот мужчина-мальчик был сиротой. Вероятно, невольным, как и большинство ему подобных. И все же, кто мог сказать? Не проходи она в то время мимо загонов для рабов и не взгляни случайно туда, она бы никогда не заметила его. По причинам, которых она так никогда полностью и не поняла, она купила его, вырастила, направила учиться ремеслу, как только он достаточно подрос. К счастью, его театральные наклонности обнаружились в очень ранней стадии, наряду с другими талантами. Поэтому проблема выбора ремесла разрешилась сама собой. Он обладал острой и несколько мрачной наблюдательностью и поэтому сделался своим собственным талантливым учеником. И к лучшему, потому что циркачи постарше всегда становились в его присутствии нервозней, чем хотелось, провозглашали его неподдающимся обучению и предоставили самому себе.

Она также внушила ему, что в Дралларе независимость всегда была намного важнее, чем неосязаемая мысль. Она была имуществом, даже если не лезла в карман или сумку и поэтому ценилась как таковая. И все же, когда он поймал ее на слове и переехал жить отдельно, печаль долго не отставала от нее, как слой краски. Но она никогда не открывалась из страха продемонстрировать слабость. Ни в словах, ни в лице. Его подгоняли любовно, но твердо, во многом, как юных птиц. К тому же она знала, что для нее конец может наступить в любое время, и хотела, чтобы он задел его жизнь как можно легче.

Флинкс снова почувствовал в душе мягкую боль, как от обложенного сахаром зонда: сознание, что Мамаша Мастифф доводилась ему матерью только посредством сочувствия, а не рождения. Отцом его был случай, а наследием удача. О своих истинных родителях он ничего не знал. В его карточке имелось больше пробелов, чем обычно, она не сообщала ничего, даже самой элементарной родословной. Помесь проявлялась в его длинных оранжево-рыжих волосах и оливковой коже. Причина его сиротства навеки останется столь же неясной, как и лица его родителей. Он позволил потоку городской жизни войти в его мозг и затопить неприятные мысли.

Один турист, более проницательный, чем большинство его собратьев, заметил однажды, что идти через большой центральный рынок Драллара все равно, что, стоя в низком прибое, давать лизать себя терпеливым волнам. Флинкс никогда моря не видел, так что сравнение это оставалось неясным. На Мотыльке вообще было мало морей и никаких океанов. Только бесчисленные озера ослепительной голубизны, по сравнению с которой лазурь казалась жалким подражанием.

Планета с необычайной быстротой выходила из своего последнего ледникового периода. Быстро уменьшающиеся ледники оставляли ее поверхность словно изрытой оспой от сверкающей ляпис-лазурной глади озер, прудов и больших водоемов. Почти ежедневные дожди поддерживали уровень воды, установленный первоначально отступающими ледниками. Драллару случалось располагаться в исключительно сухой долине, хороший дренаж и отсутствие ливней (а потому и грязи) были одной из главных причин роста города. Сюда купцы могли явиться торговать своими товарами, а ремесленники ставить мастерские, не страшась, что их будет смывать каждый третий месяц.

Испарение — осадки круговорота воды на Мотыльке — отличались также от подобных явлений на многих в остальном схожих планетах челанксийского типа. Появление пустынь предотвращалось отсутствием любых настоящих горных хребтов, перегораживающих путь обремененному влагой воздуху. Отсутствие океанских бассейнов и общая неровность местности так и не дали шанса возникнуть крупной системе стока воды. Реки на Мотыльке имелись в таком же бессчетном количестве, как и озера, но были по большей части небольшими по длине и пропускаемому объему воды. Поэтому вода на планете распространялась по ее поверхности довольно ровно, за исключением двух больших ледяных шапок на полюсах и полушарных остатков крупных ледниковых систем. Мотылек представлял собой Великие Прерии Земли с хвойными деревьями вместо кукурузы.

Полиритмичный речитатив зазывал торговавших в разнос товарами с тысячи миров, образовывал рваный контрапункт к сравнительно ровному гомону и ропоту толпы. Флинкс прошел мимо знакомой галантерейной лавки и, проходя, обменялся с ее владельцем короткой тайной улыбкой… Этот почтенный рослый блондин среднего возраста только что закончил продажу пары курток из шкур дурфарса двум броско одетым инопланетянам… по цене в три раза большей, чем они стоили. В его голове лениво проструилось еще одно изречение: «Те, кто прибывает в Драллар не готовыми купить шкуру, неизбежно покупают».

Подобные вещи не оскорбляли хорошо продуманных этических постулатов Флинка. Это была не кража. Меха и древесное волокно, древесина и вода были Мотыльком. Разве можно украсть семечки у помидора? Продавец был счастлив от своей продажи, покупатели довольны своей покупкой, а разница все равно пойдет на поддержание города в виде мероприятий по улучшению быта и взяток. Кроме того, любой инопланетянин, могущий себе позволить поездку на Мотылек, вполне был в состоянии, черт возьми, позволить себе платить по местным ценам.

Планета эта была по большей части довольно открытой. Правительством служила монархия, атавизм более ранних времен планеты. Историки находили ее странной и изучали, и она лишь номинально нагоняла страху на своих граждан. Мотылек внезапно и без подготовки швырнуло в водоворот межзвездной жизни, и он выдержал этот трудный переход — как быстро выяснили несостоявшиеся заезжие культуртрегеры. Но на планете, где основная масса туземного населения состояла из кочевых племен, следующих за кочевыми носящими мех животными, проявлявших редкую драчливость при потере названных мехов, представительное правительство оказалось бы крайне неудобным. А церковь, естественно, не вмешивалась. Советники даже себя не считали составляющими правительство и, следовательно, и подумать не могли навязывать таковое другим. С демократией на Мотыльке придется подождать, пока кочевники не позволят себя сосчитать, снабдить индексами и ярлыками, занести в картотеки, а это казалось делом далеким-предалеким.

Было хорошо известно, что Королевское Бюро Переписи ежегодно публиковало цифры, скорее, комплиментарные, чем точные. Главными промыслами планеты являлись продукты леса, меха, туризм и ремесла. В бескрайних лесах планеты изобиловали носящие мех существа всех мыслимых видов (и несколько немыслимых). Даже насекомые были покрыты мехом, чтобы укрыться от вездесущей воды.

В лесных землях произрастали главные разновидности твердой и мягкой древесины, включая много уникальных и неклассифицированных видов, таких как некая периодически отмирающая древесная губка. Когда на Мотыльке поминали «зерно», оно не имело никакого отношения к муке. В гигантских озерах водилась рыба, которую приходилось ловить с модифицированных барж, снаряженных забрасываемыми киборгами лесками. Широко цитировалось, что из всех планет Галактики настоящие неподдельные рыбы имели равный шанс уйти домой с рыбаком, а не наоборот. А охотники только начинали открывать этот аспект потенциальных возможностей планеты… по большей части оттого, что уходившие в огромные леса неподготовленными хранили тревожное молчание.

Драллар был столицей и самым большим городом. Благодаря удачным галактическим координатам и просвещенной налоговой политике сменявших друг друга королей он стал теперь межзвездной расчетной палатой для товарообмена и коммерческих сделок. Все крупные финансовые дома имели здесь по крайней мере филиал штаб-квартиры, зарезервировав свои более пышные представительства для более цивилизованных планет. Монарх и его чиновники были не больше чем номинально коррумпированными, и король присматривал за тем, чтобы народ не задавили репрессивными правилами и постановлениями. Не то чтобы это делалось из любви к простому человеку. Просто это было хорошо для бизнеса. А не будь бизнеса, не было бы и налогов. Нет налогов — значит, нет правительства. А нет правительства — значит, нет и короля — положение дел, которого текущий монарх, Его Сушайшее Величество Король Деве Ног Ка XXIV, старался избежать.

И потому Драллар можно было почувствовать также обонянием.

Вдобавок к местным жителям, в Дралларе занимались бизнесом полсотни других разумных рас. Для поддержания гладкой пульсации этого скопления коммерции требовалось фантастическое разнообразие органического горючего. Поэтому сам центральный рынок окружала кажущаяся бесконечной серия закусочных, автоповаров и ресторанов, образовавших в действительности одну огромную непрерывную кухню. Конечная комбинация ароматов, производимых этими заведениями, сливалась в не повторявшуюся больше нигде в известной галактике атмосферу. На более рафинированных торговых перекрестках такие экзотические миазмы держали бы, как приличествует, под замком. В Дралларе же не имелось для разложения никакого озона. Хлеб насущный для одного являлся для другого наркотиком. А наркотик для одного мог вызвать тошноту у другого.

Но благодаря какой-то случайности химии, или химии случайности, испарения так хорошо смешивались в естественно влажном воздухе, что любое потенциально вредное воздействие сводилось на нет. Оставался только вечно кружащийся густой запах, щекотавший горло и оставлявший не ожидавшие того рты в состоянии непрерывного слюноотделения. Всякий мог получить обманчиво полный и сытный обед, просто посидев часок в центре рынка и вдыхая воздух. Не много других мест в рукаве приобрели то, что можно лучше всего описать как обонятельную репутацию. И это правда, что гурманы прилетали из такой дали, как Земля и Процион, всего лишь для того, чтобы посидеть на окраинах рынка и устроить долгие и бурные состязания, участники которых пытались опознать обрывки ароматов, выносимые наружу влажным ветерком.

Причина кругового расположения данных заведений была простой. Любой бизнесмен мог подкрепиться на окраинах рынка, а затем погрузиться в водоворот коммерции без необходимости беспокоиться о том, что важную сделку прервет внезапный порыв, скажем, едкого дыма прего от горящих дров дерева бан. Большую часть дня огромный круг служил восхитительно хорошо, но в обеденные часы пик он заставлял рынок больше, чем когда-либо, походить на это проницательное туристское сравнение с морскими отливами и приливами.

Флинкс остановился у лотка старого Кики, продавца сладостей, и купил пирожок с тиском. Эта стряпня готовилась на основе крепкого местного гибридного зерна. Внутри он начинялся кусочками фруктов, ягодами и маленькими недавно созревшими мясистыми орехами парма. Законченный продукт затем обмакивали в чан с тепловатым золотистым медом и давали ему затвердеть. Он был жестким в зубах, йо, ах! что творил с небом! У него имелся один недостаток: плотность. Кусать тиск было все равно, что жевать старую изоляцию скафандра. Но он обладал высоким содержанием энергии, орехи парма являлись слабым наркотиком, а Флинкс испытывал нужду в слабом стимуляторе перед выступлением.

Но превыше голосов и запахов, превыше всего Драллар можно было увидеть.

Сооружения на рынке были довольно низкие, но за пределами продовольственных полумесяцев виднелись древние стены, остатки Старого Города. За ними и среди них были рассеяны здания, где имела место коммерция поважней. Именно здесь-то и текла живая кровь Мотылька, а не в живописных ларьках ниже. Каждый день в темных задних комнатах и конторах этих старых и новых строений обменивались продукты экономики дюжины миров. Там находились рестораны для гурманов, обслуживающие богатых спортсменов, возвращавшихся с озер и воротивших нос и закрывавших окна от плебейских испарений, наступавших на них с продовольственных ларьков внизу. Там чучельники занимались своим шумным искусством, набивая шкуры пушистых яксмов и крепя к щитам кошмарные черные головы рогатых демонических дьяволов.

За ними поднимались многоквартирные дома, где жили средние и низшие классы. Те, что победнее, отличались малочисленными окнами и потрескавшейся штукатуркой, а те, что поблагополучней, — чудесными многоэтажными фресками, нарисованными бродячими художниками, и блестящей лазурной черепицей, сохранявшей в домах тепло зимой и прохладу летом. Еще дальше поднимались изолированные скопления башен богатых инурбов с висячими садами и террасами из укрепленного хрусталя. Они высоко воспарили над шумом и гамом обыденности, искрясь при каждом утреннем тумане, словно усыпанные самоцветами жирафы.

А из центра города поднимался, господствуя над всем, огромный дворец правителя Драллара. Короли поколениями добавляли к нему новые постройки — сектор здесь, крыло там, каждый налагал на дворец отпечаток своей личности. Там жили король Деве Ног На и его двор. Иногда король поднимался на самый высокий минарет и там, сидя с комфортом на медленно вращающейся платформе, наблюдал на досуге невообразимый муравейник, составлявший его владения.

Но самым прекрасным у Мотылька был не Драллар с его сверкающими башнями и разноцветными гражданами, не бесчисленные озера и леса, не великолепные и разнообразные существа, обитавшие в них, а сама планета. Именно это и привлекло первоначально людей к данной звездной системе. Окольцованные планеты встречались достаточно редко.

А Мотылек был крылатой планетой.

«Крылья» и дали ей название и сделали ее уникальной в Рукаве. Они, несомненно, когда-то являлись совершенным кольцом сатурновского типа. Но когда-то в далеком прошлом они сломались в двух местах — возможно, в результате гравитационного напряжения или смены магнитных полюсов. Наверняка никто сказать не мог. В результате получилось незавершенное кольцо, состоящее из двух огромных полумесяцев из камня и газа, окружавших планету с двумя разделяющими их большими разрывами. Ближе к планете полумесяцы сужались, но, уходя в пространство, они благодаря уменьшающейся гравитации развертывались в естественную форму веера, образуя таким образом прославленный эффект крыла. Они также достигали куда большей толщины, чем древние кольца Сатурна, и содержали более высокий процент флюоресцентных газов. В результате с обеих сторон планеты возникали две гигантские маслянисто-желтые треугольные фигуры.

Не случайно, наверное, единственную луну Мотылька нарекли Пламенем. Некоторые считали это название банальным, но никто не мог отрицать его уместности. Она была примерно на треть меньше земной Луны и находилась почти вдвое дальше. У нее имелась одна специфическая характеристика. Она не «горела», как, казалось бы, предполагало ее название, хотя и светила достаточно ярко. Фактически некоторые почувствовали, что ярлык «луна» совершенно непригоден, так как Пламя вовсе не вращалось вокруг своей родительской планеты, а шествовало вместо этого впереди нее вокруг солнца приблизительно по той же орбите. Поэтому два названия прижились. Морковка, манящая вперед усыпанного самоцветами осла, никогда не могущего достать ее. К счастью, открывшие эту планету устояли перед импульсом назвать эти две сферы в честь последнего изречения. Подобно столь многим вывихам природы, они отличались слишком необыкновенным великолепием, чтобы подвергнуться такой насмешке.

Крыло на стороне Драллара виднелось Флинксу только как тонкая светящаяся линия, но он встречал его изображения, снятые из космоса. Сам он никогда не бывал в космосе, но посетил много приземлявшихся в порту кораблей. Там, путаясь под ногами старших членов экипажа, он внимательно слушал, как они рассказывали повести об огромных кораблях с КК-двигателями, курсировавших по темным и пустым местам небесного свода. Поскольку эти чудовищные небесные суда никогда, конечно же, не касались почвы планет, он лично никогда их не видел. Такую посадку никогда бы не стали производить, кроме как при крайне чрезвычайных обстоятельствах, да и в этом случае никогда на обитаемую планету. КК имел на носу гравитационный колодец небольшого солнца, подобно пчеле, несущей пыльцу. Даже съежившись до крошечных размеров, необходимых для совершения простой посадки, это поле защитит огромный корпус корабля. Оно также выдолбит существенный кусок планетной коры и вызовет всевозможные нежелательные природные явления вроде цунами, ураганов и тому подобного. Поэтому челночные корабли поменьше сновали туда-сюда между судном и землей, перевозя людей и товары, в то время как сами гигантские транспорты оставались в ссылке бескрайней черноты и холода.

Он хотел отправиться в космос, но еще не нашел для этого законной причины и не мог оставить Мамашу Мастифф без всякой опоры. Несмотря на беспрестанные крики, утверждавшие ее доброе здравие, ей было сейчас сто с лишним. Мысль оставить ее одну ради увеселительного путешествия его не привлекала.

Он поплотней натянул на плечи плащ, почти похоронив Пипа в складках густого толстого меха. Постольку поскольку это касается населенных людьми миров, Мотылек не являлся исключительно холодной планетой, но, разумеется, был и далеко не тропическим. Он не мог припомнить ни одного случая, когда его не приветствовал бы при пробуждении липкий и влажный туман. Он был надежным, но мокрым спутником. Здесь меха использовались больше для укрытия от воды, чем для защиты от лютого холода. Да, бывало и холодно, но без морозов. По крайней мере, снег выпадал только зимой.

Пип тихо зашипел, и Флинкс начал рассеянно скармливать ему изюмины, выковыривая их из пирожка с тиксом. Змей жадно глотал их целиком. Он бы и губами чмокал, будь они у него. А так — выскочил длинный язык и погладил щеку Флинкса деликатным прикосновением алмазного резака. Радужная чешуя мини-дракончика, казалось, сияла сильнее обычного. По какой-то причине он особенно любил изюм. Может быть, ему пришлось по вкусу содержащееся в нем железо.

Он бросил взгляд на плюсовое окошко своего личного картометра. Он не на мели, но и не купается в роскоши. О да, определенно настало время пойти поработать!

Из-за прилавка своего киоска с разнообразными товарами, выставленными напоказ, Мамаша Мастифф дружески торговалась с парой маленьких усыпанных самоцветами туристов-транксов. Она это делала виртуозно.

— И не мудрено, — размышлял он. — У нее было много времени для совершенствования.

Он лишь слегка удивился присутствию инсектоидов…

Так гласил детский стишок. Но было видно, что они чувствуют себя немного неуютно. Транксы любили дождь и сырость, и в этом отношении Мотылек представлялся им идеальным, но они предпочитали куда меньший холод и большую влажность. Как это ни парадоксально, воздух мог быть влажным и все-таки для них слишком сухим. Каждый раз, когда обнаруживалась новая парниковая планета, они приходили в экстаз, несмотря на тот факт, что такие места характеризовались самой неприятной и воинственной окружающей средой.

Подобно любому молодому человеку он видел бесчетные изображения транксийских планет — Ульдома, их эквивалента Земли, а также знаменитых колоний транксов в бассейнах Амазонки и Конго на самой Земле. С какой стати людям страдать в изнуряющем климате, когда там могли процветать транксы? Они нашли этим негостеприимным районам куда лучшее применение, чем когда-либо мог найти или находил человек. Точно так же, как люди на средиземном плато Ульдома.

Слияние и впрямь пошло на пользу обеим сторонам.

Судя по раскрою ожерелий, эта пара прибыла, вероятно, с Эвориис Бо всяком случае, тиара и глянец яйцеклада самки четко указывали на это. Вероятно, охотники, прилетели сюда ради чего-нибудь волнующего. Мало что могло привлечь транксов на Мотылек помимо отдыха, развлечений, политики, торговли легкими металлами. Мотылек был богат легкими металлами, но лишен более тяжелых. Мало было золота, свинца и тому подобного, зато в изобилии встречалось серебро, магнезия и медь. По слухам, гигантский транксийский концерн «Элексид» планировал превратить Мотылек в ведущего производителя компонентов электрических и думающих машин, во многом так же, как он сделал на Амропулосе. Но покамест это оставалось только слухами. В любом случае для побуждения квалифицированных рабочих-транксов к миграции на Мотылек лучшим психопублицистам фирмы понадобилось бы работать день и ночь плюс магакредиты для оплаты трудностей. Даже рабочие с других планет сочли бы условия жизни в лучшем случае неприятными. Он считал это маловероятным. А без местных атомных электростанций возникает крупная проблема с энергией. Гидроэлектростанции служили лишь ограниченно из-за отсутствия мощных рек. Это создавало сложную проблему. Как выработать достаточно электричества для работы завода, производящего электричество?

Все эти размышления ни добавляли кредита на его счете, ни клали хлеба в рот.

— Сударь, сударыня, что вы думаете о моих товарах? Лучше из этой разновидности никак не найти по эту сторону Низкого леса и чертовски мало по ту.

Она порылась с кажущейся беспечностью среди своих образцов.

— А вот предмет, который может привлечь вас. Как насчет этих одинаковых медных кувшинов для питья, а? Один — для него, один — для нее.

Она протянула два полированных медных высоких тонких танксийских питейных прибора. Стенки их покрывала сложная гравировка, а горлышки были сработаны в виде хитрых спиралей.

— Заметьте, как выполнено. Прекрасный орнамент в виде завитков, сударь, — уговаривала она, проводя морщинистым указательным пальцем по тонким кружевам узоров.

— Ну-ка, попробуйте найти получше, да, где угодно!

Самец повернулся к своей подруге.

— Что скажешь, дорогая?

Они говорили на симворечи, этой специфической смеси общеземного с транксийскими толчками-шипением, ставшей господствующим коммерческим языком по всему Челанксийскому Сообществу и на многих других планетах остальной цивилизованной галактики.

Самка протянула стопоруку и твердо охватила прибор за одну из ручек. Ее маленькая сердцеобразная головка слегка склонилась под углом в странно человеческом жесте, когда она прошлась обеими иструками по глубоко гравированной поверхности. Она ничего не сказала, а вместо этого посмотрела прямо в глаза самцу.

Флинкс оставался там, где был, и понимающе кивнул при виде невинной улыбки на лице Мамаши Мастифф. Он видел раньше этот хищный оскал. Привкус ее мыслей снабдил его дальнейшей информацией о том, что неизбежно должно последовать. Несмотря на век близкого знакомства и общения с транксами, еще оставались некоторые люди, неспособные истолковать даже самых обычных нюансов транксийских жестов и взглядов. А Мамаша Мастифф была специалистом и знала все их назубок. Глаза ее светились достаточно ярко, чтобы прочесть горящие заглавные буквы: ПРОДАНО.

Муж начал торговые переговоры в восхитительной импровизированной манере.

— Ну… наверное, кое-что не подойдет… У нас уже много таких безделушек… Непомерные цены… Разумный уровень…

— Уровень! Вы говорите об уровнях?

Возмущенное оханье Мамаши Мастифф было достаточно сильным, чтобы донести запах чеснока до того места, где стоял Флинкс. Транксы, замечательное дело, проигнорировали его.

— Милостивый государь, я живу сейчас на уровень голого существования! Правительство забирает все мои деньги, а мне остаются жалкие гроши, жалкие гроши, сударь, для трех моих сыновей и двух дочерей!

Флинкс покачал головой, восхищаясь несравненным стилем Мамаши Мастифф. Потомство транксов всегда было кратным двум — врожденное свойство, необходимое для выживания. С большинством земных и человеческих дел не возникало никаких конфликтов, но благодаря какому-то вывиху психологии транксы не могли не считать нечетные рождения у людей делом жалким и в немалой степени неприличным.

— Тридцать кредитов, — наконец, вздохнула она.

— Кощунство! — воскликнул муж, сильно задрожав антеннами. — Они стоят, возможно, десять, да и то я немилосердно льщу ремесленнику.

— Десять! — простонала Мамаша Мастифф, симулируя обморок. — Десять говорит это существо, и еще похваляется! Наверняка… сударь, вы ведь наверняка не ожидаете, что я буду всерьез обдумывать такое предложение! Оно неудачно даже как шутка!

— Тогда пятнадцать, и мне следовало бы сообщить о вас местному магистрату. Даже у простых воров хватает приличия работать инкогнито.

— Двадцать пять. Сударь, вы, культурные и богатые существа, наверняка можете найти лучшее занятие, чем насмехаться и потешаться над старой самкой. Той, которая, несомненно, оплодотворила столько же яиц, сколько и вы…

У самки хватило достоинства опустить голову и покраснеть. Транксы относились к сексу вполне открыто… И к своему, и к чужому…

— Но все же, — подумал Флинкс, существовали границы, переступать которые не полагалось.

Может, это и не было проявлением хороших манер, но в данном случае, похоже, являлось хорошим бизнесом. Самец неловко хмыкнул, издав глухое вибрирующее гудение.

— Только двадцать.

— Двадцать три с половиной, и не на десятую кредита меньше я не соглашусь! — продекламировала Мамаша Мастифф и сложила руки на груди в признанном жесте окончательности.

— Двадцать один, — сделал встречное предложение самец.

Мамаша Мастифф упорно покачала головой, неподвижная, как дерево. Она выглядела готовой переждать энтропию.

— Двадцать три с половиной и ни десятой кредита меньше. Мое последнее и окончательное предложение, милостивый государь. Эта пара сама найдет рынок сбыта. Я должна жить и боюсь, что и так уже позволила вам отклонить меня чересчур далеко.

Самец бы спорил дальше, хотя бы из принципа, если не ради чего либо еще, но в этом пункте самка положила иструку ему на грудную клетку-б, как раз ниже уха, и чуть погладила. Это кончало торг.

— Азах, Темные Центры! Двадцать пять… Нет, двадцать три с половиной тогда! Воровство! Покушение на разум! Всем хорошо известно, что деловой человек обманет и свою родительницу, лишь бы нажить полкредита!

— И всем также хорошо известно, — гладко ответила Мамаша Мастифф, продолжая торги, — что транксы — самые хитрые продавцы галактики. Вы сами совершили кражу, так что вор-то вы, а не я!

Как только передача кредитов закончилась, Флинкс покинул свой наблюдательный пост и прогулялся к комбинации ларька с домом. Транксы счастливо отбыли, переплетя антенны. Может, у них брачный полет? Самец, по крайней мере, казался слишком старым для этого. Цвет его хитинового покрова переходил понемногу в синий, несмотря на явное применение косметики, в то время как самка была куда более молодого аквамаринового цвета. Транксы тоже имели любовниц. Во влажном воздухе их тонкий аромат долго не пропадал.

— Ну, мать, — начал он, не указывая родства, — на этом она настояла много лет назад, — а употребил титул, дарованный ей народом рынков. Ее все называли матерью, — бизнес, кажется, идет хорошо.

Она явно не заметила его приближения и мгновенно смешалась.

— Что? Что? А, это ты, щенок! Ва!

Она сделала пренебрежительный жест в направлении отбывших транксов.

— Ворье эти жуки, так меня обкрадывать! Но разве у меня есть выбор?

Она не дождалась ответа.

— Я старая женщина и должна иногда продавать, чтобы обеспечить себя, даже по таким ценам, ибо кто в городе станет кормить меня?

— Вероятней, мать, город станешь кормить ты. Я видел, как ты покупала эти же спиральные кувшины у Олина Медника не далее как шесть дней назад… за одиннадцать кредитов.

— Да? Кхгм, — кашлянула она. — Должно быть, ты ошибся, мальчик. Даже ты, знаешь ли, можешь иной раз ошибиться. Гм, ты уже ел сегодня?

— Только пирожок с тиском..

— Разве так я тебя воспитывала — жить на сладостях?

В своей благодарности за смену темы она стимулировала гнев:

— И, ручаюсь, ты в любом случае отдал половину его этому своему проклятому змею!

На этот раз Пип проснулся, поднял голову и тихо зашипел. Мамаша Мастифф не любила мини-дракончика. Эту неприязнь разделяли многие. Лишь некоторых из них можно было убедить после долгих уговоров погладить его. Но никто не мог забыть, что яд его мог свести человека в могилу за шестьдесят секунд, а противоядие являлось редкостью. Флинкса никогда не обманывали ни в чем, когда на его плечах лежал, свернувшись, змей.

— Полегче, мать. Он, знаешь ли, понимает, что ты говоришь. И не столько что, сколько почему.

— О, разумеется, разумеется! Утверждай теперь, что это чудовище обладает разумом! Он, наверное, околдован. В это последнее я, по крайней мере, верю, так как, — да, не могу отрицать, — видела, как эта тварь странно ведет себя. Но он не работает, постоянно спит и чудовищно много ест. Ты, малыш, намного лучше жил бы без него.

Он рассеянно почесал мини-дракончика.

— Твое предложение не смешно, мать. Кроме того, он-таки работает.

— Дешевый трюк, — фыркнула она, но не громко.

— А что касается его обычая спать и есть, то он иной, хотя в его организме происходит обмен веществ. И, самой важное, он мне нравится, и… я нравлюсь ему.

Мамаша Мастифф поспорила бы еще, если бы они не прошли за долгие годы бесчетные вариации этого самого спора. Несомненно, собака или одна из местных одомашненных птиц была бы более полезным дружком для мальчика, но когда Мамаша Мастифф взяла к себе вызвавшего у нее сочувствие малыша, у нее не было кредитов на собак или птиц. Флинкс сам натолкнулся на дракончика в переулке за их первой лачугой, роющегося в мусорной куче в поисках мяса и сахара. Не ведая, кто он такой, Флинкс приблизился к нему открыто и без страха. На следующее утро она обнаружила обоих в постели мальчика. Она схватила метлу и попыталась шугануть змея, но испугалась, когда тот открыл рот и угрожающе зашипел на нее. Эта попытка была первым и последним усилием разлучить эту пару.

Отношения между ними были необычными и многократно обсуждались, особенно потому, что Аласпин находился во многих парсеках от Мотылька, и никто не мог вспомнить, чтобы слышал раньше о мини-дракончике, жившем на свободе вне своего родного мира. Большинство подозревало, что он принадлежал какому-то космическому торговцу, освободился в челночном порту и убежал. Поскольку ввоз ядовитых животных являлся уголовным преступлением на большинстве планет, в том числе и на Мотыльке, никого не удивляло, что первоначальный владелец не предпринял усилий предъявить права на свою собственность. В любом случае он никому не причинял вреда (Флинкс-то знал нечто иное, и знал, что этим фактом лучше не похваляться), и поэтому никто на рынке на заявил протеста властям по поводу его присутствия, хотя все страстно желали, чтобы он убрался куда-нибудь подальше.

Флинкс решил сменить тему.

— Как ты обеспечена кредитами, мать?

— Пхе! Как всегда, плохо. Но, — с лукавой чуть заметной усмешкой сказала она, — на последней сделке я должна бы суметь протянуть какое-то время.

— Рад за тебя, — засмеялся он.

Он стал разглядывать беспрестанно текущую вокруг и перед лавочкой разноцветную толпу, пытаясь измерить процент богатых туристов. От этих усилий у него, как обычно, заболела голова.

— Обычный дневной косяк, мать, или нет?

— О, деньги там сейчас есть, что и говорить! Я их носом чую. Но они отказываются подходить к моей лавке. Наверно, тебе повезет больше, малыш.

— Наверно.

Он вышел из-под навеса, взобрался на помост, возвышавшийся слева от лавки, и принялся осторожно переставлять большие горшки и тазы, составлявшие основную массу дешевых товаров Мамаши Мастифф, чтобы освободить место для работы.

Зрителей он приманивал простым и устаревшим способом. Вытянув из кармана четыре шарика — брана, он начал жонглировать ими. Их отливали из сока дерева, росшего только в экваториальном поясе Мотылька. При рассеянном ультрафиолетовом свете солнца они пульсировали слабым желтым светом и идеально подходили для его нужд, будучи твердыми и одинаковой плотности. Начала собираться небольшая толпа. Теперь он добавил пятый шарик и начал варьировать упражнение, кидая их за спиной, не нарушая ритма. Слух расползся, словно невидимые щупальца, притягивая одного здесь, другого там, с краев перетасовывавшегося скопища народу. Вскоре возник небольшой островок зевак. Он тихо прошептал дракончику, почти погребенному в теплом меху:

— Пошел, приятель.

Пий размотался с плеча Флинкса, расправляя во всю ширь свои перепончатые кожаные крылья. Несмотря на его редкость, толпа узнала смертельный силуэт и отпрянула. Змей взвился в воздух и исполнил искусный спиральный спуск, обвившись вокруг головы юнца, словно корона. Затем он принялся ловить каждый шарик и подбрасывать его высоко в воздух, меняя форму, но не ритм. Непрерывная флюоресцентная линия стала чертить более сложный узор. Это новшество приветствовала легкая рябь аплодисментов. Жонглеры в Дралларе являлись более чем обычным зрелищем, но такой молодой, столь умело работавший с ядовитой рептилией, — нет. На помосте приземлились несколько монет, с металлическим звоном отскакивая от металлических тазиков. Новые аплодисменты — и новые монеты, когда змей запустил все пять шариков, один за другим, в корзину позади помоста.

— Благодарю вас, благодарю вас, господа! — театрально поклонился Флинкс, думая теперь о гвозде номера. — А темерь вам на просвещение, удивление и уведомление… и за небольшой гонорар (легкий смех) я попытаюсь ответить на любой вопрос, любой вопрос, каким кто-либо из зрителей, безотносительно к его расе или месту происхождения, захочет испытать меня.

Раздался обычный скептический ропот собравшихся и немало скучающих вздохов.

— Вся мелочь в моем кармане, — выпалил коммерсант в первом ряду, — если ты сможешь сказать, сколько ее там!

Он усмехнулся среди нескольких нервных смешков из глубины толпы.

Флинкс проигнорировал сарказм в его голосе и спокойно стоял, плотно закрыв глаза. Не то, чтобы это требовалось. Он мог работать ровно хорошо и с широко открытыми. Это было образчиком чистого циркачества, которого, кажется, всегда ожидали толпы. Почему они ожидали, что он будет смотреть внутрь себя, когда ему требовалось смотреть снаружи, оставалось для него вечной загадкой. Он не имел никакого представления о том, как приходили к нему ответы. В одну минуту у него в голове царили пустота и туман, а в следующую… иногда… появлялся ответ. Хотя «появлялся» тоже не совсем верное слово. Он много раз даже не понимал вопросов, особенно когда Задавали их не люди. Да и ответов не понимал.

К счастью для зрителей, это не составляло никакой разницы. Он не мог дать обещанных истолкований. Вот!

— Дорогой сэр, у вас в кармане четыре десятых кредита и две сотых… и ключ, дающий вам доступ в некий клуб, где…

— Хватит, хватит! — неистово замахал узловатыми руками коммерсант и неловко поглядел на тех в толпе, кто стоял поближе к нему. — Это подойдет! Я убедился…

Он порылся в кармане и извлек пригоршню мелочи, затолкав злополучный ключ обратно в карман, подальше от глаз любопытных, желавших поглядеть на него поближе. Он начал считать монеты, а затем рассеянно остановился с ошеломленным выражением лица.

— Клянусь бурлящим приливом Пали, этот щенок прав! Сорок две сотенных. Он прав!

Он передал монеты и ушел, что-то бормоча про себя.

Флинкс по опыту определил настроение толпы. Вера и насмешка качалась на весах примерно вровень. Имелись, естественно, и такие, которые подозревали, что коммерсант служил подсадной уткой. Они полагали, что он сыграл свою роль убедительно.

— Полно, полно, господа! У нас здесь какая-то детская игра. Наверняка среди вас найдутся существа с вопросами, какими стоит испытать мое простое искусство?

Существо в задних рядах толпы, киллип в полном послебрачном оперении, вытянул вперед свою тонкую страусиную шею и спросил высоким, писклявым голосом:

— В каком лете-месяце появятся на свет мои птенцы?

— Искренне сожалею, сэр, но этот вопрос связан с будущим, а я не ясновидящий.

Существо удрученно вздохнуло и приготовилось покинуть сборище. У многих тоже, кажется, появилось намерение уйти вместе с орниторпом. И Флинкс поспешил добавить:

— Но я горячо надеюсь, что все пять ваших птенцов окажутся удачными!

Удивленный киллип круто обернулся и выпучил глаза.

— Как вы узнали, какое число в моей кладке?

Разволновавшись, он заговорил на родном языке, и соседу пришлось напомнить ему, чтобы он перешел на симворечь.

— Я сделал своим правилом не раскрывать профессиональных секретов.

Флинкс зевнул с рассчитано преувеличенной скукой.

— Бросьте, господа, задавайте настоящий вопрос.

Мне быстро становится скучно. Чудес я, однако, производить не могу, да и в любом случае они быстро приедаются.

К сцене настойчиво проталкивались два человека, рослых мускулистых парней. Тот, кто находился слева от Флинкса, носил очки не ради их древней терапевтической ценности, а потому что в каких-то текущих модных кругах это считалось чем-то вроде увлечения. Он протянул кредитную карточку.

— Ты можешь принять этим, мальчик?

Флинкс едва удержался от язвительного ответа на «мальчик», но достал картомер.

— Безусловно, сэр. Задавайте свой вопрос.

Очкастый открыл было рот и остановился.

— Откуда я знаю, сколько тебе заплатить?

— Я не могу устанавливать цены на свои ответы, только на ваш вопрос. Стоимость его на ваше усмотрение, сэр. Если я не дам ответа, то переведу ваши кредиты обратно вам.

Он показал на плечо, где бдительно покоился мини-дракончик.

— Мой приятель, кажется, очень чувствителен к эмоциональному состоянию других. Даже больше, чем я сам. Жулик, например, излучает нечто такое, к чему он особенно чувствителен. Меня редко обжуливают.

Очкастый невесело улыбнулся.

— Интересно, почему?

Он набрал на карточке нужную сумму и снова протянул ее.

— Сто кредитов подойдет?

Флинкс быстро подавил свою реакцию. Сто кредитов! Это же больше, чем он иногда заколачивает за месяц! У него возникло на миг искушение снизить цифру, но удержала мысль о том, как будет смеяться Мамаша Мастифф, если прознает об этом. Особенно после его замечания о ее ценах этим утром. Затем он напомнил себе, что очкарик сам установил цену и сам-то себя наверняка не обманывает. Он прозондировал его, но не смог заметить никаких следов юмора — так же, как и у его спутника. Совсем наоборот. И еще он не слышал вопроса. Что, если он не сумеет ответить на него?

— Э, ста кредитов будет вполне достаточно, сэр.

Очкастый кивнул и сунул карточку в маленький черный картометр. Компактная машина тихо загудела, и на крошечном диске со щелчком появилась сумма — единица — ноль — ноль. Возникла короткая пауза, а затем она снова зажужжала и наверху загорелся яркий красный огонек. Он отмечал, что такая-то сумма номер карточки такой-то соответствовала набранной сумме и что сто (100) кредитов переведены на счет некоего Филипа Линкса (имя, под которым он фигурировал в городских ведомостях) в Королевский Банк суверенной республики Мотылек. Флинкс вернул на место картометр в сумку и снова посмотрел на двоих ожидающих.

— Задавайте свой вопрос, сэры.

— Мы со спутником ищем одного человека., друга… Мы знаем, что он находится где-то в этой части города, но покамест нам не удалось встретиться с ним.

— Что в нем приметного? — спросил, не открывая глаз, Флинкс.

Теперь в первый раз заговорил другой. Голос его был нетерпеливым, что подтвердили его мысли. Он отличался грубостью и низкой тональностью.

— Он высокий… худощавый, у него рыжие волосы, как у тебя, только потемнее и в мелких кудряшках. И кожа у него не такая темная, как у тебя. Она испещрена родинками, и у него влажные глаза.

Это помогало. Рыжие в Дралларе не изобиловали, а ссылка на влажные глаза указывала на человека с высокой сексуальной потенцией. Обнаружить такое сочетание будет легко. Флинкс начал чувствовать себя уверенней. И все же Драллар велик. Требовалось также принять во внимание челночный порт.

— Недостаточно. Что еще?

Двое переглянулись. Затем более рослый заговорил:

— На этом человеке обмундирование штурмана. У него есть… вероятно, на себе… маленькая карта… звездная карта. Она начертана от руки и выглядит непрофессионально. Он обычно держит ее за пазухой, под блузой, и на ней от этого небольшая выпуклость..

Флинкс сосредоточился посильнее. Так, мысленно абстрагируемся, определяем угол… Он открыл глаза и с удивлением поднял голову. Его взгляд устремился в задние ряды смолкшей толпы и остановился на стоявшем позади всех индивидууме.

Рыжий, невысокий, с испещренной родинками кожей, влажными глазами и легкой выпуклостью над сердцем. Неудивительно, Флинкс почувствовал и документ за пазухой. Как только их взгляды встретились, глаза рыжего расширились. Он сорвался с места и нырнул в рыночное столпотворение. Последовала суматоха, и рослый парень, обернувшись, напряг зрение, как бы пытаясь разглядеть сквозь массу народа. Он стиснул руку на плече спутника и настойчиво показал в ту сторону. Они кинулись в направлении возникшего волнения, вынуждая других собравшихся уступать им дорогу, скорее, силой, чем тактом.

Флинкс чуть было не окликнул их, но вместо этого пожал плечами. Если их удовлетворила такая форма ответа, то он, разумеется, не собирался спорить с ними. Сто кредитов! Даже не связывая себя ответом. И куча монет на помосте для Мамаши Мастифф. Он импульсивно махнул рукой толпе.

— Премного благодарен за внимание, господа. На сегодня, во всяком случае, представление окончено.

Собравшаяся толпа начала вливаться обратно в поток рыночного коловращения под аккомпанемент немалого числа разочарованных стонов. С подаренной ему двумя незнакомцами неожиданной драматической кульминацией он мог бы, вероятно, немало выудить и у остальных, но его дар отличался капризностью и имел тенденцию быстро утомлять его. Лучше всего остановиться на неоспоримом успехе. Это неожиданная удача давала ему право как следует отпраздновать ее, и ему не терпелось приступить к этому.

— Пип, если мы сможем получать то, что получили сегодня, каждый день, то король сделает меня казначеем, а тебя назначат официальным охранителем казны.

Пип уклончиво зашипел, глядя на него угольно-черными глазами. В этих крошечных омутах кипели чернила. Его явно не очень-то привлекала работа на правительство.

— Ты, несомненно, опять проголодался. — Это вызвало более согласное шипение, и Флинкс, засмеявшись, снова почесал дракончика: — Так я и думал. Однако я чувствую, что лично мне требуется нечто более жидкое. Поэтому мы отправимся в заведение Маленького Симма, где я буду хлебать перченое пиво, а ты можешь проглотить все соленые сухарики, какие только поместятся в твоем ядовитом тельце!

На это змей вильнул хвостом, поскольку его тело вообще состояло главным образом их хвоста.

Когда они шли своей дорогой по булыжной мостовой, он начал мысленно упрекать себя за то, что не поиграл с толпой подольше. Он по-прежнему считал, что злоупотребляя своим талантом, он сожжет его.

Но бывают времена, когда требуется проявлять не только осторожность, но и деловитость, как не раз наставляла его Мамаша Мастифф. И все же он сегодня долго спал и начал позже обычного. Толпу, вероятно, все равно оказалось бы трудно удерживать. В Дралларе темнота имела тенденцию быстро рассеивать народ, и даже сейчас уже стало темным-темно. Кроме того, у него есть в кармане сто кредитов! По существу, а не в действительности, поскольку они находились на его счету в банке. Так зачем же беспокоиться? Разве солнце сражалось за приобретение больших количеств водорода?

Он почти добрался до тускло освещенного бара, когда услышал звуки. Они просачивались из переулка слева от него, дыры, темной, как глотка гигантской псевдостерляди с одного из Великих Северных Озер.

Звуки сильно походили на шум драки. Поисковый зонд принес ему обертоны страха, гнева, ужаса, жадности, жажды крови. Драка для развлечений сопровождалась многочисленными ругательствами и криками. Ничего подобного не издавали в бою насмерть, так как участвующие в нем слишком заняты и слишком сосредоточены на своей цели, чтобы терять зря дыхание. С таким предельным безмолвием дрались только люди, поэтому Флинкс сообразил, что дерущиеся не принадлежат к нечеловеческому населению города. И присутствовала эта особая немота мыслей…

Флинкс не вмешивался в такие стычки. В городе вроде Драллара, где в изобилии сосуществовали толстые животы и пустые кошельки, имевший свои дела сохранял здоровье, покуда не совался в чужие. Он сделал шаг к мирному полумраку бара, но тут Пип размотался с его плеча и устремился в переулок.

Даже в сравнительно юном возрасте Флинкс умел бегло ругаться на четырнадцати языках. У него хватило времени только на пять, прежде чем он бросился в темень за своим приятелем. И лишь их предосторожности выхватил, не прерывая шага, из-за голенища сапога тонкий стилет.

Теперь он смог различить в смутном свете от задернутых облаками звезд и городских огней три фигуры. Две большие, стоявшие на ногах, а третья, легкого телосложения, лежала на земле с узнаваемой неподвижностью. Одна склонилась над распростертым телом. Прежде чем она смогла осуществить свои неизвестные намерения, она дернулась и проревела в тиши переулка:

— ПРОКЛЯТЬЕ!

Выругавшийся начал дико молотить по налетающей и пикирующей ему на голову кожаной ленте. Другой выхватил из наплечной кобуры опасный на вид нейтронный пистолет и попытался прицелиться в быстро движущийся объект. У Флинкса не оставалось времени на раздумья. Смутно надеясь свалить противника наземь и нокаутировать его, он прыгнул ему на спину, под его блузой он ощутил толстые веревки мускутов. Надежда на легкую победу исчезла. Противник наклонился. Еще секунда и он раздавит Флинкса о стену ближайшего здания. Но лезвие вонзилось в спину противника. Верзила ужасно выругался и свалился наземь, словно большое дерево. Флинкс сбросил мертвую тушу на мостовую.

Когда верзила ткнулся лицом в булыжник, его спутник резко обернулся, чтобы встретить новую угрозу. Он выругался и выстрелил в направлении Флинкса. Прокатившись по земле, юноша укрылся за сломанным металлическим ящиком. К счастью, стрелявший, кажется, видел ночью куда хуже, чем Флинкс. Но даже и так, от попавшего в него заряда по ноге пробежало болезненное покалывание. Попадание в любую часть тела из этого коварного оружия способно было заставить человека буквально затрястись от неудержимых спазмов мускулов. Прямое попадание в сердце или мозг убивало мгновенно. Такое оружие считалось на Мотыльке предположительно находящимся вне закона. Закон явно можно было и обойти. Стрелявший обвел лучом участок слева от него. Это было ошибкой. Пип изловчился и плюнул разок.

Это был не вызывающий жест, а смертельный удар. Летающие змеи, или «миниатюрные» драконы Аласпина сродни некоторым плотоядным существам. К ним относится и плюющаяся кобра с Земли. У нее имеются выступающие вперед зубы, и вместо укуса, она может плеваться ядом на удивительное расстояние и с замечательной меткостью. У Аласпинских дракончиков подобного яда однако не имелось. Только маленькие резцы. Но эти существа на редко посещаемой планете выбрасывали яд через шедшую вдоль неба сужающуюся трубку из хрящей. Тянущиеся вдоль челюстей и шеи мускулы извергали яд дальше, чем иные змеи, и с большей меткостью. К счастью, мини-дракончики отличались относительно мирным нравом и нападали только тогда, когда им угрожали. Поэтому действия Пипа были необычными, но отнюдь не непостижимыми.

Стрелявший издал пронзительный, рвущий душу вопль и рухнул на колени, вцепившись в глаза. Яд не только убивал, но и разъедал. Он не был смертелен, если не попадал в кровеносную систему, и поэтому, натирая глаза, человек, в сущности, сам себя убивал. Через тридцать секунд он стал неспособен даже протереть глаза, а еще через тридцать секунд не мог делать что бы то ни было.

Пип вернулся на место. Когда он обвился вокруг плеча Флинкса, юноша почувствовал, что мускулы змея напряжены. У него возник порыв хорошенько наказать его, но факт, что он едва уцелел, а змей опять спас ему жизнь, заставил его отбросить эту мысль. Время поджимало. Все еще дрожа от недавней схватки, он выполз из своего укрытия посмотреть на результаты своих действий…

В переулке раздавался только шелестящий топот влажного воздуха и непрерывный звук падавших капель крови, вытекающий из раны на спине приконченного стилетом. Оставалось еще и третье тело. Несмотря ни на что он слишком поздно пришел на помощь этому малорослому человеку. Ему аккуратно сломали шею. Неподвижные незрячие глаза отражали свет безмолвных звезд.

Света Флинксу вполне хватило, чтобы различить ярко-рыжие волосы убитого.

Застывшая в спазме рука стискивала скомканный кусок пластика. Флинкс выковырял его, разгибая безжизненные, но все еще неподатливые пальцы.

Над его головой начали появляться огни, когда осторожные жители переулка решили, что будет безопасным доверить свою драгоценную жизнь тихой неопределенности ночи. Осмотрительность сослужила свою службу, и теперь верх взяло любопытство. Ему пришло время убираться. Теперь, когда местные жители зашевелились, а схватка кончилась, должна прибыть местная полиция. Хоть и не будет она торопиться с этим, но тем не менее доберется. Ему определенно не улыбалось оказаться застигнутым около трех безжизненных тел инопланетян. Особенно когда один из них только этим днем зарегистрировал на его счет сто кредитов.

Ему не нравилось обкрадывать мертвеца, но все, что могло вызвать в одну ночь смерть трех человек, являлось слишком важным, чтобы оставлять его на усмотрение полиции. Бросив на мятый лист всего лишь беглый взгляд, он сунул его в сумку.

Полиция прибыла вскоре после того, как он вышел из переулка. Усилившиеся голоса свидетельствовали, что тела обнаружены. Для местных порядок последующих действий был определенным. Когда полиция обнаружит, что три трупа принадлежали инопланетянам, она без большой задержки приведет в действие систему поиска.

Убийства не способствовали увеличению туризма.

Флинкс заспешил к бару.

Заведение Сморчка Симма славилось не столько своей выпивкой и закуской, сколько репутацией одного из немногих мест в Дралларе, куда любой мог пойти ночью выпить со всеми удобствами и при этом еще иметь гарантию, что останется в неприкосновенности. Сам Сморчок Симм отлично знал, какие доходы приносила заведению эта благоприятная обстановка, поэтому поддерживал ее, не жалея трудов и сил. Он не знал, что если бы его заведение было страной на Земле не один век назад, то ее назвали бы Швейцарией.

Так как Сморчок Симм превышал ростом два метра и весил где-то около ста пятидесяти килограммов, мало кто испытывал склонность оспаривать его нейтралитет. Жаждущим побуянить приходилось довольствоваться поглощением спиртного в других заведениях и замечаниями о необыкновенной чуткости слуха владельца бара.

На Мотыльке не существовало никаких сухих законов. Только мокрые, как гласила пословица. С точки зрения судей, всякий мог переходить с материнского молока на самое лучшее пойло их всех спиртных напитков, к бутылке Старой Пенной Закваски. Конечным итогом этой часто порицаемой политики дегенерации являлись процветание местной промышленности и удивительное малое число алкоголиков.

Временами однако попадались некоторые, отмечавшие сравнительную юность Флинкса и таким образом ставившие под вопрос его право поглощать перебродившее спиртное. Один такой гражданин, путешествующий борец с планеты Пуританин, был особенно несносным в этом отношении. К нему подошел тяжелым шагом Сморчок Симм и вежливо посоветовал не соваться не в свое дело. Стойко придерживавшийся догматов своей веры (и сам малость подвыпивший) приезжий совершенно недвусмысленно передал Симму, куда тот мог идти со своим предложением. Но не успел он и глазом моргнуть, как его правая рука оказалась сломанной в двух местах. С наивозможной мягкостью. Приезжий отправился прямиком в полицию, и полиция возражала… в конце концов, инопланетянин, да еще уважаемый…, но не слишком энергично. Особенно после того, как Симм взял полицейский глайдер и надежно забил им канализационный люк. После этого Флинкс и Симм обнаружили, что служители Бога и Фараона стали куда меньше докучать им.

Великан обрадовался, увидев его. У них было много общего, и не последним то, что оба являлись сиротами.

— Сухого тебе очага, юный мастер! И как мир находит тебя сегодня ночью?

Флинкс уселся в конце стойки.

— Он находит меня достаточно благоденствующим, громадина. Достаточно благоденствующим, чтобы я получил от тебя бутылку твоего самого лучшего пива «Репейник» и котел соленых сухариков для моего друга.

Он погладил змея под челюстью, и Пип оценивающе сощурил глаза. Бывали времена, когда Флинкс мог поклясться, что слышит, как змей мурлыкает. Но поскольку никто больше не слышал, он никогда не обсуждал этот вопрос.

Симм слегка поднял брови. «Репейник» был напитком дорогим и крепким. Его однако намного больше волновала способность юноши управляться с первым. Красное пиво привозилось с далекой Крынки, транксийской планеты, и могло легко свалить даже взрослого человека. Но он принес его, как и сухарики для дракончика.

Когда он вернулся, змей, не дожидаясь приглашения, сразу нырнул в чашу и принялся барахтаться в соленых крендельках, стремительно выбрасывая язык и выхватывая со скоростью машины крупные кристаллы каменной соли. Как и многое другое в Дралларе, даже соленые сухарики обладали изысканностью. Флинкс снова стал рассуждать, что для животного, бесспорно, плотоядного, его приятель слишком явно любил хлебную выпечку. Именно кулинарная адаптабельность дракончика и являлась одной из причин, позволявших ему так процветать в городе. Бывали времена, когда мясо не часто появлялось у них на столе, да и грызуны куда-то пропали, и они с Мамашей Мастифф с удивлением смотрели, как змей с удовольствием уплетал большие порции соленого хлеба или пиме, дешевого растения вроде кукурузы, наводнявшего многие леса мягкого дерева на Мотыльке.

Флинкс взял бутылку изысканной работы и налил вишнево-красное варево, наблюдая, как льется через край кружки розовая пена. Пивоварение являлось одной из самых отшлифованных способностей транксов. Было уже слишком поздно для немногих законченных пьяниц и еще слишком рано для большинства ночных завсегдатаев. Маленький Симм удостоверился, что все прочие клиенты обслужены, и согнулся над стойкой, опираясь на сложенные руки, похожие на косматые деревья. Он молча смотрел, как юноша сделал большой глоток шипучего напитка, а затем принялся пить остальное небольшими осторожными глоточками. Время от времени справа от них, от сухариков, раздавалось удовлетворенное шипение.

Владелец бара снова вскинул брови, когда Флинкс предпочел оплатить питание монетой.

— Дела, значит, идут очень хорошо?

— Да, неплохо. Хочешь верь, дружище, хочешь нет, я сегодня зашиб сотню кредитов. И к тому же честно!

Тут он вспомнил о появившихся недавно трех трупах в переулке.

— Хотя теперь я, может, не так уж рад этому.

— Странно слышать. — Великан налил себе немного иттерийского коньяку. — Я рад за тебя, но также и несколько разочарован, так как это значит, что тебе не понадобится работа, которую я тут тебе сосватал.

— Вот как? Не нужно так спешить, массивный. И не пытайся также давить мне на психику. Верно, в данный момент я платежеспособен, но деньги имеют свойство ускользать меж пальцев. К тому же слишком много раздаю. И мне надо подумать о старушке, хотя она теперь могла бы приобрести городские фонтаны, несмотря на свои жалобы на нищету.

— Ах, да, конечно, Мамаша Мастифф. Ну тогда, возможно, тебя это заинтересует. По крайней мере, могу обещать тебе интересное общество. — Он показал на бар за спиной у Флинкса. — В третьей кабине. Двое самых необыкновенных личностей.

Флинкс обернулся и посмотрел на небольшие, покрытые материей кабинки, шедшие в ряд вдоль противоположной стены заведения. В этих укрытых анклавах часто занимались делами и предавались удовольствиям, иногда совмещая одно с другим.

Он пригляделся попристальней в сумеречном свете. Большинство людей ничего не смогли бы различить даже на таком небольшом расстоянии, но Флинкс-то смотрел не только глазами. Да, в указанной кабинке и впрямь сидели две фигуры. Судя по тому, что он увидел, это была странная пара.

Один был очень высоким человеком, с лицом, состоящим по большей части из острых углов, словно из-под кожи выпирали лезвия ножей. Волосы его седели на висках и на затылке — вполне естественная смена цвета, а со лба до затылка тянулась одна чисто белая прядь. С лица смотрели резко сужавшиеся, почти монголоидные глаза, такие же черные, как большая часть его волос, Сходившиеся над переносицей кустистые брови придавали ему слегка надменный вид. Портрет дополнял маленький рот с тонкими губами. Тело хотя и не тощее, но стройностью обязанное скорее заботливой диете, чем энергичным упражнениям. Видимые части тела сильно загорели, а по такому загару Флинкс теперь узнавал людей, долго находившихся в космосе и подвергавшихся воздействию ультрафиолетового света.

Если человек был необычен, то его спутник вдвое превосходил его в этом. Хотя Флинкс видел не так уж часто транксов, поскольку в Дралларе они не задерживались, этого хватило, чтобы понять: там напротив сидит самый старый человек, какой ему попадется. Его хитиновый покров поблек с нормального голубого цвета до темно-пурпурного, казавшегося чуть ли не черным. Антенны обвисли по бокам и покрылись внизу чешуей. Даже на таком расстоянии он заметил, как исшелушился покров под футлярами для крыльев. Только светящиеся алмазные фасетчатые глаза сверкали золотом, означавшим юность и энергию. Жалко, что он не мог рассмотреть подробнее.

О чем они говорили, не было слышно, но инсектоид время от времени жестикулировал иструкой, а человек степенно кивал в ответ. Флинкс почувствовал, что спиртное начинает действовать, и, почти рассердившись, снова обернулся к своему другу.

— Ты прав, Симм. Странная здесь оказалась пара.

— Они заходят каждый вечер уже четыре дня подряд и непрерывно пьют, хотя спиртное для них не более чем вода. Но к делу! Как ясно даже птице мстл, они здесь чужаки. Вчера они впервые начали спрашивать насчет гида, сказали, что желают получше рассмотреть город. Я не знал, чем им помочь, пока не вспомнил о тебе. Но теперь, раз ты стал богат, как король…

— Нет, нет, подожди!

Флинкс почувствовал прилив щедрости. Наверное, из-за пива.

— Они сгодятся для пары рассказов, даже если не обломится ничего другого. Я берусь за это дело.

Симм ухмыльнулся и грубовато взъерошил волосы юноши.

— Отлично! Я так и думал, что один взгляд на них заинтересует тебя, так как всем известно о твоем особом пристрастии к инопланетным делам. С чего бы это! Подожди здесь, я пойду скажу им.

Он вышел из-за стойки и подошел к кабине. Сквозь вызванный пивом легкий туман Флинкс увидел, как великан отодвинул занавеску и зашептался с сидящим в кабинке существами.

— Ну, — пробормотал он про себя. — Во всяком случае, одно хорошо. По крайней мере, они не обычные туристы. Наверное, я буду избавлен от такой муки: смотреть, как они ликуют, покупая кучу барахла втрое дороже честной цены.

Он издал звук, начавшийся долгим шипением и кончившийся хлопком, как от лопнувшего пузыря. Из чаши уничтожаемых сухариков, количество которых порядком уменьшилось, высунулась надменная чешуйчатая головка. Дракончик соскользнул на стол, прополз к протянутой руке и свернулся клубком на своем любимом месте на плече Флинкса.

Вернулся Симм с двумя инопланетянами.

— Этого юношу, сэры, зовут Флинкс, он предлагает себя в гиды. В городе невозможно найти лучшего. Пусть вас не вводит в заблуждение его относительная молодость, он знает все, что надо.

Здесь, вблизи, Флинкс мог получше изучить своих подопечных, что он и сделал, да притом внимательно. Высокий человек был на добрую шестую часть метра короче громадного Симма, но транкс был воистину великаном для своего вида. Сейчас, когда он поднял верхнюю часть тела, его глаза находились почти на одном уровне с глазами Флинкса. Весь инсектоид достигал длины полных двух метров. Нормой для самца этого вида были полтора метра. Флинкса не волновало, что их глаза, в свою очередь, пристально рассматривают его. Как циркач он к этому более чем привык. Но он обнаружил, что отводит взгляд от своих огромных золотых кругов. Встретиться с ним взглядом было все равно что разглядывать океан разбитых призм. Он гадал, на что это похоже — смотреть на жизнь таким вот образом, через тысячи крошечных глаз вместо двух больших.

Когда человек заговорил, то голос у него оказался на удивление мелодичным.

— Здравствуйте, молодой человек. Наш добрый податель спиртного уверяет, что вы практически незаменимы для любого, кто желает что-то посмотреть в вашем городе.

Он протянул руку, и Флинкс пожал ее, удивившись мозолям. По мере того как слабело действие галлюциногенного варева, он начинал осознавать все больше уникальность двух существ, с которыми ему предстояло общаться. Оба они излучали ауру чего-то такого, чего он прежде не встречал, даже в своих странствиях среди обитателей челночного порта.

— Меня зовут Цзе-Мэллори… Бран. А это мой спутник, Эйнт Трузензюзекс.

Представленный инсектоид поклонился в пояс. Его движения напоминали броски озерного бегунка, ныряющего на плавающую у поверхности рыбу. И еще один сюрприз: он говорил на земшарском, не на симворечи. Тут и впрямь ученый и вежливый жук! Мало кто из транксов обладал способностью усвоить больше нескольких элементарных фраз из земшарского языка. Присущие ему логические несообразности вызывали у них головную боль. Однако у этого инсектоида произношение было не хуже, чем у него, а скрежет был неизбежным из-за разного устройства голосовых связок.

— Высшего видоизменения тебе, юноша. На самом деле, нам уже несколько дней нужен гид в этом вашем запутанном городе. Мы очень рады, что вы согласились помочь нам преодолеть наши затруднения.

— Я сделаю все, что в моих силах, господа.

— Мы предпочли бы начать завтра на рассвете, — сказал Цзе-Мэллори. — Видите ли, мы здесь по делу, и более близкое знакомство с городом — важная предпосылка дела, которое мы и так уже слишком долго откладывали. На самом-то деле мы ожидали, что гид встретит нас, но поскольку он явно передумал, эту миссию придется доверить вам.

— Мы остановились в небольшом трактире немного дальше по этой улице, — добавил Трузензюзекс. — У него на вывеске три рыбы и…

— …Звездолет. Я знаю это заведение, сэр. Я встречусь с вами завтра в первом тумане — в семь часов — в холле.

Двое опять обменялись рукопожатием и, похоже, собрались уходить. Флинкс деликатно, но настойчиво кашлянул.

— Э, небольшая деталь, сэры.

— Да? — остановился Цзе-Мэллори.

— Вопрос оплаты.

Транкс произвел жвалами серию быстрых щелкающих звуков, сходивших среди его вида за смех. У этих инсектоидов имелось высоко развитое, а иногда озорное чувство юмора.

— Вот как! Наш гид к тому же плутократ! Вы, несомненно, как все личинки, безнадежный любитель припасать сладости* Как тогда насчет следующего? Завтра, по завершению нашего тура — надеюсь, одного дня хватит для наших целей — мы угостим вас обедом в лучшей обжорной лавке на продовольственном полумесяце.

Отлично! Давай-ка посмотрим: двенадцать блюд в «Порцио» обойдутся им в… отлично!

У него даже слюнки потекли.

— Это будет великолепно… Я хочу сказать, достаточно, сэры. — Да уж, что и говори, хватит!

II

Флинкс, разумеется, не был гидом по профессии, но он знал в десять раз больше о настоящем Дралларе, чем скучные наймиты правительства, проводившие официальные туры по лучшим ночным клубам города для ошеломленных инопланетян. В прошлом он не раз оказывал эту услугу другим гостям Маленького Симма.

Эти клиенты, однако, оказались довольно эксцентричными туристами. Он показал им большой центральный рынок, где можно было найти товары с половины Рукава. Они ничего не покупали. Он сводил их к воротам Строго Драллара, Монументальной арке, высеченной ремесленниками из чистой, как вода, двуокиси кремния, и настолько древней, что ее создание не было зафиксировано в дворцовых хрониках. Они ничего не сказали. Он сводил их к красным башням, где в парниках под заботливым присмотром преданных делу Королевских ботаников пышно разрослась фантастическая флора Мотылька, а потом к крошечным необычным заведениям на отшибе, где можно купить необыкновенное, редкое и запрещенное: посуду из драгоценных камней, произведения искусства, оружие, билеты куда угодно, научные приборы, ученых самок или существ любого другого пола и любого вида, наркотики, медицинские, галлюциногенные, смертельные, предохранительные, чтение мыслей и будущего по ладони. Лишь изредка один из них делал то или иное незначительное замечание об окружающей обстановке. Можно было подумать, что им чуть ли не скучно.

Один раз это произошло в лавке продавца древних карт, да и тогда на непостижимом для многоязычного Флинкса наречии.

Да, для личностей, казалось бы, столь нуждавшихся в гиде, они покамест проявляли удивительно мало интереса к окружающему. Они, казалось, намного больше интересовались Флинксом и Пипом, чем городом, который он им показывал.

Когда давно перевалило за полдень, он вдруг поразился, сообразив, как много они о нем узнали, по большей части через невинные и косвенные вопросы. Однажды, когда Трузензюзекс нагнулся, чтобы разглядеть дракончика поближе, тот осторожно отодвинулся и спрятал голову за шеей Флинкса. Это само по себе было странным. Обычно змей реагировал либо равнодушно, либо воинственно. Впервые на памяти Флинкса он проявил неуверенность. Трузензюзекс вроде бы мало понял в этом эпизоде, но больше не пытался приблизиться к змею.

— Вы — выдающийся гид и веселый спутник, — заметил транкс. — Я считаю, мне повезло, что вы с нами.

Они все гуляли и гуляли, пока не оказались на немалом расстоянии от городского центра. Трузензюзекс показал на раскинувшемся впереди ландшафте башенные дома богатых.

— А теперь нам бы хотелось посмотреть подстриженные газоны и висячие сады, о которых мы так много слышали.

— Боюсь, что этого я не могу обеспечить, сэр. Территория Враав закрыта для таких, как я, а там есть сторожа при оружии на стенах, чтобы не пускать простонародье испакостить зелень.

— Но вы все-таки знаете ход туда? — настаивал Цзе-Мэллори.

— Ну, — начал, поколебавшись, Флиикс (В конце концов, что он на самом деле знал об этих двоих?) — Ночью я иногда находил это необходимым…, но сейчас не ночь, и нас наверняка увидят, когда мы будем перелезать через стены.

— Тогда мы пройдем через ворота. Ведите нас, — твердо сказал он, обрывая зарождавшиеся возражения Флинкса, — о проходе мимо охранника побеспокоимся мы.

Флинкс пожал плечами, раздраженный его упрямством: пусть убедится на собственном опыте в его словах. Но мысленно добавил к вечерней трапезе дорогой десерт. Он провел их к первым воротам и держался на заднем плане, когда к ним подошел, недовольно ворча, рослый властный человек, бездельничавший до этого в маленьком здании при воротах.

Именно теперь-то и произошло самое необыкновенное событие за весь день. Прежде чем явно не расположенный любезничать парень успел издать звук, Трузензюзекс сунул руку в сумку и ткнул вынутую оттуда карточку прямо под нос сторожу- Глаза сторожа расширились, он разве что не отдал честь, воинственность его растаяла, словно воск. Флинкс никогда не видывал, чтобы охранники, люди, широко известные своей специально взлелеянной грубостью, вели себя так беспомощно с кем бы то ни было, даже с самими жителями Враава. Ему стало еще любопытнее узнать, кто же такие эти его знакомцы. Но они оставались в основном непроницаемыми. Черт бы побрал это проклятое пиво! Ему казалось, что он где-то слышал прежде фамилию Цзе-Мэллори, но он не мог сказать наверняка. И он многое бы отдал за возможность хоть мельком взглянуть на карточку, которой Трузензюзекс столь небрежно махнул перед охранником.

Теперь путь сделался совершенно беспрепятственным. По крайней мере ему предоставлялась возможность в первый раз увидеть при дневном свете кой-какие знакомые вещи и к тому же без спешки, без необходимости оглядываться.

Они молча шли меж изумрудных садиков у домов, похожих на парки, журчавших водопадов, иногда мимо богато одетого обитателя этих мест или потеющего служителя, вспугивая иной раз среди кустов оленя или филопу.

— Как я понимаю, — нарушил молчание Цзе-Мэллори, — каждая башня принадлежит одной семье и потому носит ее фамилию.

— Верно, — ответил Флинкс.

— А вы знакомы с ними?

— С большинством, но не со всеми. Раз уж вам любопытно, я буду называть известные мне, когда мы пройдем мимо них.

— Сделайте милость.

Это казалось глупым, но ведь они платили. Так кто он такой, чтобы оспаривать практичность? К меню присоединится отличное вино…

— …А это, — сказал он, когда они оказались рядом с высокой башней из черного стекла, — дом Малайки. Неудачное имя, сэр. Как я понимаю, на одном из мертвых языков оно означает «ангел».

— Ни один из земных языков не «мертвый», — загадочно поправил Цзе-Мэллори. А потом помолчав, спросил — Это тот, по имени Максим?

— Ну, да. Я-то знаю, потому что в прошлом несколько раз выступал здесь на вечерах. Этот, следующий, желтый…

Но он увидел, что они не слушают. Оба остановились у черной башни и уставились вверх — туда, где верхние этажи окружали протоверанды из розового хрусталя, занавешенные пышной зеленью висячих лоз и воздушных кустов.

— Просто случайность, — услышал он замечание Трузензюзекса, — что вы знаете друг друга. Это может облегчить определенные дела, а может и нет. Идемте, мы нанесем визит вашему мистеру Малайке.

Флинкс был совершенно ошеломлен. Не потому ли они в первую очередь наняли его? После короля и его министров семьи дралларских торговцев, кочевников, отправившихся проявлять свои таланты вне планеты, являлись самыми богатыми и могущественными. А некоторые, возможно, были и побогаче, так как величина крупных состояний — такое дело, куда даже и монарх не мог соваться безнаказанно.

— Это всего лишь шапочное знакомство, сэры! Что заставляет вас верить, что он сделает что-нибудь иное, кроме как выпрет нас пинком под зад? Что заставляет вас верить, что он хотя бы встретится с нами?

— А что заставляет вас думать, что мы можем войти в ах — какой — недоступный..? — уверенно ответил вопросом Трузензюзекс. — Он встретится с нами.

И двое направились по мощеной дорожке к большой арке входа в башню, а крайне раздраженному и озадаченному Флинксу осталось только последовать за ними.

Двойные двери из простого резного хрусталя вели в коридор под куполом, установленный статуями и увешанный картинами и мыслеграммами, в которых даже неопытный глаз Флинкса мог распознать большую ценность. В противоположном конце находился единственный лифт.

Они остановились перед выложенным платиной деревом. Из решетки репродуктора на одной из стен их приветствовал механический женский голос:

— Добрый день, господа, и добро пожаловать в дом Малайки. Будьте добры сообщить о своем деле.

Ну, теперь-то они покончат с этой дуростью! Требование предъявили в высшей степени любезно, и окружение тут приятное. Он заметил уголком глаза искусно разрисованную ширму, чуть колыхаемую слабым ветерком коридорных вентиляторов. За ней, несомненно, находилось наведенное на них дуло лазерной пушки или другого негостеприимного прибора. В коридоре царила идеальная прохлада, но тем не менее он почувствовал, что начинает потеть.

— Бывший Второй советник и социолог Бран Цзе-Мэллори и старший философ Эйнт Трузензюзекс выражают свое почтение Максиму из дома Малайки и желали бы побеседовать с ним, если он дома и расположен к этому.

Разум Флинкса внезапно распахнулся от рванувшихся к выходу мыслей. Не удивительно, что они так легко прошли мимо охранника у ворот! Церковник и чистый ученый, да притом высокого ранга, хоть Цзе-Мэллори сказал «бывший». Второй советник — это по меньшей мере планетный уровень. Он был менее уверен насчет важности Трузензюзекса, но знал, что с уважением, испытываемым транксами к их философам и теоретикам, могло соперничать только почтение к самым почетным Матерям Улья И Первым Советникам Церкви. Мозг его переполнился вопросами, окрашенными столь же неуверенностью, сколько любопытством. С какой стати две такие знаменитости сидели в заведении у Маленького Симма? Почему они выбрали в гиды его, юнца, ничто, когда королевский министр мог предоставить им царскую свиту? Ответ на это он прочел легко. Инкогнито: слово, часто произносимое и много подразумевавшее. А в данную минуту что за дела могут быть у двух таких изощренных умов с солидным, твердо стоящим на земле коммерсантом, вроде Максима Малайки!?

Покуда он ошеломленно перебирал эти вопросы, в его мозгу созрело решение.

Решетка репродуктора заговорила вновь:

— Максим из Дома Малайки приветствует гостей, хоть и поражен, и немедленно побеседует с достопочтенными сэрами. Он желает, чтобы вы оба… — возникла пауза, покуда скрытый где-то глаз просканировал коридор, — вы трое поднялись наверх. Он сейчас находится на западной веранде и примет вас там как можно быстрей.

Голос из репродуктора смолк, и сразу же раздвинулись искусно выкрашенные под дерево двери. Человек и транкс без дальнейших приглашений вошли в кабину. Флинкс с секунду размышлял, последовать ему за ними или бежать, как от черта, но Цзе-Мэллори решил за него.

— Не стойте тут, разинув рот, юноша. Разве вы не слышали, как нам сказали, что он желает видеть нас троих?

Флинкс нигде не проявлял злобности. Он шагнул в лифт. Тот вместил их всех более чем с комфортом. Он и прежде бывал в этом доме, но если в чем и был уверен сейчас, так это в том, что теперь его не позвали дать представление. И это не вход для слуг, которым он пользовался прежде. Тихий свист воздуха от закрывшихся дверей прозвучал в его ушах громко, как взрыв.

Когда они поднялись, их встретил человек-скелет, облаченный в черно-алые цвета семейства Малайки. Он ничего не сказал и провел их в помещение, которого Флинкс прежде не видел.

Противоположный конец помещения как будто уходил в открытое небо. На самом деле это была одна из больших хрустальных протоверанд. Именно они и придавали этому району Драллара вид усыпанного драгоценностями леса. Он вздрогнул, когда ступил на что-то гладкое. Двух ученых это, казалось, не трогало. Он ходил прежде по такому полу, когда выступал, но тот был непрозрачным, а этот совершенно прозрачный, лишь с намеком на цвет. Он взглянул вверх, головокружение прошло.

Мебель тут стояла сплошь красно-черная, со случайным пятном яркого цвета здесь и там на каком-либо привозном предмете или произведении искусства. В воздухе витали густые пары фимиама. Вдали начало садиться солнце Мотылька, погружаясь в непрекращающийся редкий туман… На Мотыльке темнело рано.

На одной из многочисленных больших пушистых кушеток сидели две фигуры. Одну узнал сражу же: Малайка. Другая — поменьше, белокурая, с совершенно иными формами, длинными до талии волосами.

Голос, грохотавший из горла с толстыми мускулами, походил на оживающий спящий вулкан.

— Xе? Вот и наши гости, Сессиф, дорогая, беги и стань еще прекрасней, ыдийо?

Он оглушительно чмокнул ее в щеку и направил из помещения звучным шлепком по самой выдающейся части ее тела.

— А у него новая, — подумал Флинкс. — Эта — блондинка, и с немного более зрелой фигурой, чем предыдущая.

Вкусы торговца явно росли вместе с животом. Правда, тот пока только чуточку бросался в глаза.

— Ну, ну! — прогремел Малайка, сверкнув эбеново-черным лицом с белыми зубами, заискрившимися среди клочьев кудрявой бороды.

Он в два шага подошел к ним и пожал руки.

— Бран Цзе-Мэллори и эйнт Трузензюзекс.

— Тот самый Трузензюзекс?

Инсектоид отвесил еще один из своих медленных грациозных поклонов.

— Вынужден признать себя виновным в предъявленном обвинении.

Флинкс нашел время восхититься способностями инсектоида. Из-за природы физиологии движения транксов бывали крайне скованными. Увидеть, чтобы транкс кланялся так, как Трузензюзекс, доводилось исключительно редко.

Когда Челанксийское Сообщество еще только образовывалось, люди дивились искрящейся голубой и зеленоватой переливчивости цвета тел транксов и обмирали от испускаемого ими естественного аромата. И сокрушенно гадали, какими транксы находят их самих — тусклых, вонючих, мягких. А транксы увидели гибкость в паре с твердостью, с которыми ни один транкс никак не мог и надеяться соперничать. Вскоре гастролирующие танцевальные группы с гуманоидных планет вошли в число самых популярных видов на сценах транксийских колоний и метрополий.

Но, по меньшей мере, от грудной клетки и до макушки Трузензюзекс производил впечатление сделанного из резины.

Малайка закончил обмениваться рукопожатиями с обоими, а затем преподнес Флинксу еще один небольшой сюрприз. Вытянув голову, коммерсант коснулся носом антенны инсектоида. Так человек мог ближе всего подойти к исполнению традиционного приветствия транксов путем переплетения антенн. Но, впрочем, напомнил он себе, человек, ведший дела со столь многими расами, обязан знать все жесты ради обыкновенной вежливости… и коммерции.

— Садитесь! Садитесь! — проревел он тоном, который, несомненно, считал мягким. — Какого вы мнения о моей маленькой мвензангу, а? Спутнице, — добавил он, видя озадаченность на их лицах, и дернул головой в том направлении, куда удалилась девушка.

Цзе-Мэллори ничего не сказал, хватило огонька, вспыхнувшего в его глазах. Трузензюзекс пошел дальше:

— Если я правильно понимаю текущие человеческие ценности, то рискнул был сказать, что такие пропорции мраморных тел по отношению к ширине тазовой области рассматриваются как необыкновенно эстетичные.

— О звезды! — заржал Малайка. — Вы, сэр, бесспорно, ученый. Какова сила наблюдательности! Что я могу дать вам выпить?

— Мне — светлое пиво, если у вас есть хорошего года.

— Пхе! Есть, положитесь на мое слово, сэр, вы найдете его приятным на вкус, если вы тот самый Цзе-Мэллори, о котором я слышал. А вам, сэр?

— У вас случайно не найдется абрикосового бренди?

— Ого! Не только ученый, но и гурман! Думаю, мы сможем вас удовлетворить, дорогой философ. Но для этого понадобится вылазка в погреба. Я не часто принимаю таких знающих толк гостей.

Тень, провожавшая их от лифта, все еще маячила, словно призрак, в глубине помещения.

— Позаботься об этом, Вульф.

Страж незаметно поклонился и ушел, волоча ноги, прихватив с собой нечто, витавшее в воздухе. Флинкс, более чувствительный, чем другие, почувствовал облегчение, избавившись от его присутствия.

Теперь сердечный голос хозяина в первый раз несколько утратил свой добродушно-шутливый тон.

— Что же привело вас сюда, в Драллар? И притом так, втихую. — Он переводил быстрый взгляд с одного невозмутимого лица на другое, медленно оглаживая свою длинную ассирийскую бороду. — Как ни сильно это льстит моему самолюбию, я не могу поверить, что такой въезд украдкой в наш прекрасный город вы совершили только ради удовольствия составить мне компанию.

Он выжидательно нагнулся вперед на манер, предполагавший, что он умел нюхом чуять деньги, по меньшей мере не хуже Мамаши Мастифф.

Малайка уступал ростом Цзе-Мэллори, но почти вдвое превосходил его по ширине и обладал сложением отставного борца. На смуглом лице, носившем чекан королей древней Мономотапы и Зимбабве, сверкали потрясающе белые зубы. Из рукавов небрежно подпоясанного полушелкового халата без швов высовывались массивные волосатые руки. И ноги под стать им, столь же крепкие на вид, как мотийское железное дерево, выпирали из плиссированных складок на коленях. Короткие узловатые пальцы на вывернутых наружу ступнях обладали большим сходством с кишевшими на таких растениях древесными паразитами. По крайней мере, на одной ноге. Другая, знал Флинкс, кончалась у колена. Подзаправленные кредитами, хирурги-протезисты сделали все возможное и невозможное, чтобы левая стопа соответствовала своему естественному эквиваленту справа. Соответствие было не совсем идеальным.

Настоящую, как узнал Флинкс на одной из вечеринок Малайки от болтливой молодой женщины, коммерсант потерял еще в юности. Он занимался добычей мехов на планете мелкого солнца из созвездия дракона, когда на его отряд напал ледовый ящер. Попавшись довольно глупо, вдалеке от своего оружия, они беспомощно смотрели, как хищник инстинктивно выбрал самого слабого члена их отряда, юную бухгалтершу. Вмешался только один Малайка. Не имея подходящего оружия, он заставил зверя задохнуться очень простым приемом — вогнал тому в глотку свою левую ногу. Никто бы не ожидал от прагматичного коммерсанта такого смелого поступка. К несчастью, к тому времени, когда его смогли доставить в достаточно оснащенный госпиталь, конечность не поддавалась никакому лечению.

— Мы не намерены вас обманывать и не ожидаем, что это удалось бы, друг Малайка. Нам действительно удалось напасть на след того, что, как у нас имеются веские причины думать, вы сочтете ценным. Для нас однако это означает намного больше, чем жалкие несколько сотен миллионов кредитов.

Флинкс сглотнул.

— Но, — продолжал Цзе-Мэллори, — наши личные ресурсы ограничены и поэтому мы вынуждены, хоть и с неохотой, искать сторонний источник помощи. С открытым кредитом и закрытым ртом.

— И поэтому вы направили стопы ко мне. Ну и ну! Кажется, я все-таки польщен. Я был бы нечестен, если бы сказал, что мне это не льстит. Тем не менее вы, разумеется, должны доказать, что то, на что требуется моя финансовая поддержка, принесет мне прибыль… в твердых кредитах, а не в чем-то неосязаемо философском… прошу прощения, друзья. Расскажите мне побольше об этой штуке, что стоит намного больше, чем всего лишь несколько миллионов кредитов.

— Мы ожидали от вас именно такой реакции. Любая другая, честно говоря, вызвала бы у нас подозрения. Это — одна из причин того, почему мы чувствуем, что можем быть откровенными с такой личностью, как вы.

— Меня очень утешает сознание, что вы рассматриваете меня как столь явно предсказуемого, — сухо сказал Малайка. — Продолжайте же.

— Мы могли бы обратиться в правительственную организацию. Самые лучшие из них, несмотря на официальные заявления церкви, чересчур часто коррумпированы.

Мы могли бы обратиться и в крупную филантропическую организацию» А они чересчур подвержены шоку. В конечном итоге мы решили, что лучше всего обратиться туда, где обещание большой прибыли гарантирует инкогнито нашего предприятия.

— А если предположить, что я соглашусь вложить феда в это предприятие, какие у вас гарантии, что я тут же не убью вас, если оно окажется успешным, и не вернусь с предметом поиска и двумя отмененными чеками?

— Очень простые. Во-первых, как это ни странно может показаться, мы знаем, что вы в своих делах — человек надежный и разумно честный. Это оказалось наилучшим аргументом в вашу пользу и окажется еще не раз, несмотря на тот кровожадный образ, который ваши публицисты любят рисовать доверчивой публике. Во-вторых, мы не знаем, что мы ищем, но узнаем, когда найдем. И есть вероятность, что мы вообще ничего не найдем. Или, еще хуже, что-то будет найдено, но останется для нас не нужным из-за своей непостижимости.

— Хорошо! Любые другие соображения и подозрения появились бы у меня! Мне становится все любопытней и любопытней. Снизойдите к уму бедного невежественного торговца, разъясните мне. Почему ко мне, пор фавор?

Трузензюзекс проигнорировал каламбур и по-транксийски пожал плечами.

— Кто-то же нужен. Как уже упоминалось, ваша репутация в бизнесе, известном своими законами джунглей, заставила моего брата по кораблю избрать вас.

— Еще одно откровение, — подумал Флинкс.

— А сам Мотылек близок к нашей цели… лишь в относительном смысле, так что вам было бы мало толку и много расходов пытаться найти ее самостоятельно. К тому же еще одно покинувшее Мотылек судно ничего не будет значить при здешнем постоянном потоке межзвездных перелетов. Здесь наш курс не вызовет подозрений, тогда как в каком-либо месте ином он мог бы навести кого-то на нежелательные размышления. А торговцы часто летают, описывая странные кривые, чтобы сбить со следа конкурентов.

В этот момент принесли напитки. Разговор по взаимному согласию отложили, пока собеседники потягивали освежающее. Флинкс попробовал имбирный эль из кувшина Цзе-Мэллори и нашел его приятным, хотя слабоватым. Малайка одним глотком осушил по меньшей мере половину содержимого своей огромной кружки и вытер пену с губ рукавом безупречно чистого халата, оставив на нем несмываемое пятно. Зная стоимость этой ткани на рынке, Флинкс не мог не содрогнуться.

— Еще раз извините за мою тупость, сэры, но я хотел бы, чтобы мне разжевали, что же это за штука такая, для чего требуется сбивать со следа конкурентов.

Он обернулся и посмотрел прямо в лицо Цзе-Мэллори.

— И хотя вы явно больше не связаны с Церковью в своем официальном качестве, как социолог, мне, признаться, любопытно узнать, почему вы не обратились в поисках помощи к ней.

— Мои отношения с Объединенной Церковью, Малайка, уже много лет не отличались особой теснотой. Расстался я с ней достаточно дружески, но в определенных кругах в моем уходе возникла некоторая степень неизбежной горечи, которая… осложнила бы, скажем так, дело, если бы я в это время открыл им то, что знаю. А для получения их помощи это стало бы необходимым.

— Гм. Ну, это достаточно откровенно. Не будем бередить раны. Может быть, нам следует перейти к…

Он вдруг смолк и посмотрел направо. Цзе-Мэллори и Трузензюзекс направили свои взоры туда же.

Флинкс, сразу почувствовав себя неуютно, переменил позу. Он сумел услышать столь многое, оставаясь совершенно незаметным, хотя внешне был и на виду — искусство, которому он научился у некоего терпеливого и очень вороватого старика. С добавлением его собственных странных талантов оно не раз оказывало ему важные услуги. Однако эти трое были куда наблюдательней попадавшихся на рынке. Он ясно видел, что ему придется выйти. Почему бы не сделать этого добровольно?

— Э, сэры… Мне не помешает немного… Если вы, достопочтимый хозяин, укажете, в каком направлении буфетная, я попытаюсь мгновенно и безболезненно исчезнуть.

Малайка оглушительно расхохотался:

— Похвальная догадливость, юноша. Поэтому вместо того, чтобы отсылать тебя домой… Возможно, мне пришлось бы гадать, а где же он может быть… Ты пойдешь обратно по коридору, вторая дверь направо. Там найдешь достаточно продуктов, чтобы даже ты оказался на несколько минут занятым по горло!

Флинкс развернулся, поднимаясь с пола из своей позы лотоса, и отбыл в указанном направлении. Он чувствовал на себе их взгляды и мысли, пока не скрылся из вида. Веселость Малайки его не одурачила. Возможно, он и так уже слышал больше, чем было полезным для здоровья. Его сильно интересовали ответы на множество вопросов, которые Малайка сейчас, несомненно, задавал своим гостям, и он развлекался мыслями обнаружить хорошее место для подслушивания у тонкой части стены. Однако в коридоре вновь появилась мертвая голова и расположилась у входа на веранду. Голубые глаза скользнули по нему разок, как будто второго взгляда он и не заслуживал. Флинкс было разозлился, а затем вздохнул. Ему пришлось бы удовольствоваться тем, что он мог уловить без визуального контакта. Можно с таким же успехом насладиться иной возможностью, пока та у него есть. И он пошел дальше.

Буфетная была — сплошная фантастика. Он чуть было не забыл о приведших его сюда необычных обстоятельствах, покуда они с мини-дракончиком пожирали глазами припасенную роскошь. Он не успел зайти дальше колебаний между земным шампанским и сосновой мятой с Баррабаса, когда в его ум забрела короткая серия крайне странных мыслей. Он повернулся и заметил, что дверь в комнату справа от него слегка приоткрыта. Из-за нее-то и выходили дразнящие субвокализации. Он ни на минуту не сомневался, что этой двери полагалось быть надежно запертой. Осторожно, бросив быстрый взгляд на вход в кухню, он подошел к двери и приоткрыл ее еще на дюйм.

Комната по соседству с кухней оказалась узкой, но длинной. Она, вероятно, вытянулась на всю длину радиуса башни. В назначении ее, во всяком случае, сомневаться не приходилось. Она служила баром. Он приготовился было войти с намерением отыскать еще более вкусные напитки с обострившимся любопытством, но быстро остановился.

Комната была уже занята.

У противоположной стены, крепко прижавшись ухом, согнулась фигура. По другую сторону головы он различил контуры вентиляционной решетки или чего-то, схожего с ней. Лицо было повернуто от него и поэтому скрыто. Увиденные им там металл и дерево были тонкими и легкими. Голоса из соседней комнаты слышались четко и ясно даже с того места, где он стоял.

Он как можно медленней и осторожней отодвинул дверь. Фигура, совершенно поглощенная происходящим по другую сторону стены разговором, не заметила его тихого приближения. Теперь стало видно, что сама решетка намного больше, чем требовалось для целей вентиляции. Она выглядела незакрепленной и, вероятно, поворачивалась на петлях. Через нее могли удалять из другой комнаты мусор, а потом уносить его к ближайшим мусоропроводам. Он держал в одной руке большой кусок пряного байского сыра и ножку фазана в зубах. Его свободная рука рванулась было к спрятанному в сапоге стилету, затем остановилась. Мысли фигуры не обладали холодностью и смертельно четкой логичностью профессионального шпиона или убийцы. Совсем наоборот. Глухие убийцы редко встречались, а этот по-прежнему не замечал его присутствия.

Он быстро принял решение и, отведя ногу назад, нанес удар по выпирающей части согнувшейся фигуры. Та издала единственный пронзительный звук и пролетела за решетку в комнату за ней. Через какую-то долю секунды он с сожалением отбросил фазана и сыр и покатился следом за ней, поднимаясь на ноги по другую сторону. Удивленные лица Малайки, Цзе-Мэллори и Трузензюзекса уже пораженно глядели на эту сцену. Фигура стояла напротив него, потирая пострадавшую часть тела и осыпая его непрерывным потоком брани. Уклоняясь от метнувшихся к его гортани пальцев, он заметил, что фигура очень сильно походила на женскую. Это соответствовало его мыслям. Он неохотно принял защитную стойку, расставив ноги, слегка согнув колени и вытянув руки вперед. Пип нервно затрепетал у него на плече, расправляя перепончатые крылья и готовясь взлететь.

Женщина сделала было еще одно движение, словно опять собираясь напасть, но застыла, услышав рев Малайки:

— Ата!

Она повернулась лицом к нему.

Рослый коммерсант подошел и встал между ними. Его взгляд переходил с одного на другого и наконец твердо остановился на Флинксе.

— Ну, киджана! Я предлагаю кое-что растолковать, и побыстрее!

Флинкс постарался говорить по возможности ровным голосом, несмотря на возбуждение.

— Я был в буфетной и случайно заметил, что дверь в соседнюю комнату открыта (неважно, почему он это заметил). Заглянув, я увидел фигуру — эту, пригнувшуюся рядом с решеткой. Комнате наверняка полагалось быть запертой. Я счел, что это не входит в обычный метод вести приватные переговоры, и поэтому решил принудительно вынести этот вопрос — и эту личность — на открытое обсуждение, где воздух почище. Сожалею, если я нарушил ваш фетиш или табу.

— Что?

Он уловил юмор и усмехнулся:

— Думаешь, у меня бзик, а, киджана?

— Такая мысль возникала, сэр.

— Адабу! Нет, ты поступил правильно, Флинкс.

Он обратил свирепый взгляд на девушку. Она слегка съежилась под этим испепеляющим взором, но с лица ее так и не сходило выражение упрямства. Она каким-то образом нашла способ выглядеть правой.

— Черт тебя побери, девчонка, двойное проклятье и сдохшие двигатели! Я же уже говорил тебе об этом!

Он раздраженно покачал головой.

— И опять, ква аджили я адабу, приличия ради, я прощаю эту выходку. Отправляйся в порт и проверь челнок.

— Его опять проверяли только на прошлой неделе, и ничего с ним не…

— Р-р-р! — он поднял ручищу размером с окорок. — Я… настойчиво… предлагаю… тебе…!

Она увернулась от опускающейся руки и стремглав бросилась к выходу, по пути бросив на Флинкса выразительный взгляд: короткий, но достаточно горячий, чтобы расплавить металл. Малайка перевел дух и, казалось, несколько успокоился.

— Много ли из того, что услышала она, услышал и ты?

Флинкс соврал. В данный ситуации он считал это более чем этичным.

— Достаточно.

— Так-так! — коммерсант подумал. — Ну, наверное, это обернется к лучшему. Ты, вероятно, окажешься самым продувным малым на борту, но я бы на твоем месте временно держался подальше от Аты. Боюсь, что твой способ завязывать первое знакомство никогда не заменит рукопожатия!

Он затрясся, смеясь над собственной остротой, и протянул было руку, словно собираясь обнять Флинкса за плечи, и поспешно убрал ее при предупреждающем движении Пипа.

— Она работает на Вас?

Вопрос был риторическим, но Флинкса разбирало любопытство, какое положение занимает эта девушка, раз она способна вызвать такое доверие со стороны Малайки, что тот мог так вот обращаться с ней.

— Ата? О да.

Он посмотрел в том направлении, куда удалилась девушка.

— Ведь не подумаешь, что у такой свирепой мванамке хватит терпения в ее возрасте выучиться на второго пилота звездолета, не так ли? Она уже шесть лет служит у меня в этом качестве.

Флинкс снова принял прежнюю позу на полу. В ответ на вопросительный взгляд Цзе-Мэллори Малайка объяснил:

— Я решил, что наш юный друг будет сопровождать нас в этом путешествии. Я знаю, что делаю, господа. Если дорога окажется долгой и скучной, он обеспечит нам развлечение. Кроме того, он хитер, как бес, и к тому же обладает своеобразными способностями, которые могут оказаться полезными для нас, несмотря на их своеобразие. В прошлом я собирался уделить этому вопросу больше внимания, но так и не нашел времени.

Флинкс с интересом поднял взгляд, но не заметил ничего, помимо, налета поверхностной веселости коммерсанта.

— В любом случае он слишком беден, вернее, не настолько богат, чтобы представлять для нас угрозу. И я считаю его до отвращения честным. Хотя у него в изобилии были возможности украсть что-нибудь в моем доме, он ни разу этого не сделал… Насколько я знаю.

— Его честность никогда не подвергалась сомнению, — . сказал Трузензюзекс. — Я не возражаю против присутствия этого юноши.

— Равно как и я, — добавил Цзе-Мэллори.

— Тогда, социолог, не продолжите ли вы свой рассказ?

— На самом-то деле тут можно сообщить мало чего нового. Дело обстоит так. Как вам, возможно, известно, мы с моим спутником двенадцать с лишним лет назад бросили свою карьеру и постоянное занятие и принялись вместе исследовать историю и цивилизацию тар-айимов.

— Да, кое-какие слухи о вашей работе просочились и до моего уровня. Продолжайте. Естественно, меня интересует все, имеющее отношение к тар-айимам… или их деятельности.

— Простите, сэр, — перебил Флинкс. — Я, конечно, знаю о тар-айимах, но только по слухам и книгам. Не могли бы вы рассказать мне побольше? Пожалуйста.

Он принял соответствующий случаю виноватый вид.

Поскольку Малайка не возражал, наверно, и сам не считая такие сведения излишними, Цзе-Мэллори согласился.

— Ладно, малыш, идет.

Он сделал еще один долгий глоток имбирного эля.

— Приблизительно, насколько мы могли определить, пятьсот тысяч стандартных земных лет назад этот район галактики, как и сейчас, занимало большое число различных высокоразумных рас. Самой сильной из них были тогда тар-айимы. Большую часть их времени и усилий явно поглощали войны с менее могущественными соседями сколько ради удовольствия, столько и ради приносимого ими богатства. Одно время империя тар-айимов покрывала это пространство на четыре квадранта в глубину и по меньшей мере на два в ширину. А может, и больше. Любая выдвинутая нами причина, объясняющая полное исчезновение тар-айимов и большинства покоренных рас, может являться только догадкой. Но, работая, не жалея сил, с обрывками и осколками мифов и слухов и очень немногими надежно документированными фактами, исследователи предложили одно объяснение, подходящее, кажется, больше, чем другие. В пике своей мощи тар-айимы наткнулись на более примитивную расу, проживающую далеко в глубине галактического центра. Интеллектуально эта раса была не совсем равна тар-айимам и лишь недавно овладела межзвездными путешествиями, но она обладала невероятным упорством и размножалась с невероятной скоростью. Они сопротивлялись с успехом всем усилиям подчинить их гегемонии тар-айимов. Фактически под действием давления тар-айимов они начали делать гигантские шаги вперед и быстро распространяться на другие системы. Тар-айимское руководство совершило явно самый нехарактерный для него шаг. Оно ударилось в панику, направило своих военных ученых изобретать новые, еще более радикальные виды вооружений для борьбы с предполагаемой новой угрозой из центра. Верные себе, их великие лаборатории скоро выдвинули несколько предложений. То, что в конечном итоге приняли и применили, было разновидностью мутировавшей бактерии. Она развивалась с феноменальной скоростью, изживая себя, если не было никакого другого доступного носителя. Она являлась совершенно и неизменно смертельной для любого существа с более сложной нервной системой, чем у высших беспозвоночных.

— Далее сюжет развивается прямо и просто, — продолжил Трузензюзекс. — Чума сработала так, как надеялось руководство, до такой степени, что совершенно уничтожило врагов. Она также полностью уничтожила самих тар-айимов и большую часть разумной и полуразумиой жизни в огромном секторе космоса, известном нам сегодня как Зараженная Зона. Ты знаешь о ней, Флинкс?

— Разумеется. Это большой сектор между нашим краем и центром. Сотни миров, где не живет ничего разумного. Когда-нибудь их снова заселят.

— Несомненно. Однако пока их населяют только низшие животные и обломки прежних цивилизаций. К счастью, последние остатки умирающих тар-айимов уведомили уцелевшие развитые до космических путешествий миры о природе этой чумы. Должно быть, ввели в действие строгий карантин, потому что, кажется, целые века почти ничто не проникало ни в Зараженную Зону, ни из нее. Иначе, вероятно, никто из нас не сидел бы сейчас здесь. Только в недавние времена начали вновь открывать и с некоторыми колебаниями исследовать звездные системы в Зараженной Зоне.

— Табу остается, даже если исчезла породившая его причина, — спокойно рассудил Малайка.

— Да. Ну, некоторые из подвергнутых карантину рас на обочине эпидемии вымерли довольно медленно. Посредством межпространственной ретрансляции или какого-то похожего устройства они сумели передать несколько нитей из фактов, описывающих Армагеддон. Невинные и виновные одинаково умирали, покуда чума не выжгла сама себя. Слава Улью, что все следы этих бактерий давным-давно вывелись из природного кругооборота!

— Аминь, — пробормотал, к удивлению всех, Малайка, а затем сказал громче: — Но, пожалуйста, господа, к сути. А суть — это кредиты.

Цзе-Мэллори снова взял рассказ на себя:

— Малайка, вы когда-нибудь слышали о Кранге?

— Нини? Нет, я… нет, минуточку.

— Торговец задумчиво свел густые брови.

— Да, да, по-моему, слышал. Он образует часть мифологии, э, браннеров, не так ли?

Цзе-Мэллори одобрительно кивнул.

— Совершенно верно. Браннеры, как вы, может быть, помните, а, может, и нет, занимают три звездные системы на периферии Зараженной Зоны, напротив Мотылька. Согласно их преданию, дошедшему со времени катаклизма, несмотря на то, что тар-айимы находились под сильным давлением поисков решения избавиться от угрозы из центра, они все-таки не забросили все виды невоенных изобретений и экспериментов. Как нам теперь точно известно, тар-айимы необыкновенно любили музыку.

— Марши, несомненно, — пробормотал вполголоса Трузензюзекс.

— Наверно. Так или иначе, одной из самых великих работ в области искусства, предположительно созданных их культурой, был огромный музыкальный инструмент под названием Кранг. Теоретически его завершили в закатные дни империи, как раз тогда, когда чума стала известна на планетах Империи, так же как на вражеских.

— Или? — сказал Малайка. — И что?

— На краю Зараженной Зоны почти в ста пятидесяти парсеках от браннеров находится родная планета примитивной расы гоминидов, мало посещаемая остальной галактикой. Она расположена вдалеке от главных торговых путей и может предложить мало что ценного в смысле как продукции, так и культуры. Это приятный пасторальный и неагрессивный народ. Некогда они, кажется, путешествовали меж звезд, но погрузились обратно в до-атомную цивилизацию и только теперь начинают показывать признаки научного возрождения. И, что интересно, у них тоже есть легенда о чем-то под названием Кранг. Только по их версии это не предмет искусства, а оружие войны. То, которое тар-айимские ученые изобрели параллельно с чумой, до того, как последняя получила широкое распространение. Согласно легенде ему предназначалось быть в первую очередь оборонительным, а не наступательным оружием. Если это так, то налицо первый известный в литературе случай того, что тар-айимы дошли до постройки аппарата для оборонительных целей. Это противоречит всему, что мы знаем о психологии тар-айимов, и показывает, как жестоко нажимал на них тот новый враг.

— Интересное раздвоение, — заметил Малайка. — И у вас есть какие-то указания относительно того, где может находиться это оружие, или лютня, или что бы там оно ни было? Будь оно хоть тем, хоть другим, оно будет очень ценным на рынках Сообщества.

— Верно, хотя нас интересуют только его культурные или научные свойства.

— Конечно, конечно! Покуда мои бухгалтеры оценивают его общую стоимость, вы можете извлекать из его недр теоретические рациональные объяснения, сколько вашей душе угодно… при условии, что вы запомните, как опять собрать его. Так где же этот загадочный маленький клад, а?

Он нетерпеливо нагнулся вперед.

— Ну, это мы знаем точно, вернее, почти точно, — сказал Цзе-Мэллори.

— Точно? Почти? Опять мой слабый ум не в состоянии понять такого, господа. Простите меня, но я, признаться, в полном недоумении.

Трузензюзекс издал очень человеческий вздох.

— Планета, на которой предположительно расположен Кранг, была открыта случайно почти год назад одним старателем, работавшим независимо в Зараженной Зоне. Он охотился за тяжелыми металлами и нашел их, только они располагались в земле не так, как он ожидал.

— У этого парня, должно быть, имелись заказчики, — сказал Малайка. — Почему он не передал эти сведения им?

— Этот человек очень многим обязан моему брату по кораблю. Он знал о его интересе к реликтам тар-айимов. Снабжение Брана этими сведениями было его способом отплатить долг. Он носит личный характер, и вникать в него здесь незачем. Но это было бы более чем справедливым возмездием.

— Было бы? — веселье Малайки заметно превращалось в раздражение. — Бросьте, господа, все эти тонкие уклонения усыпляют мой ум и укорачивают терпение.

— Уклонение совершенно преднамеренное, коммерсант. Этот человек должен был встретиться с ними в наших номерах рыночного сектора города, имея с собой звездную карту с полными координатами планеты. Так как мы заранее сошлись на вас как на вероятном финансисте предприятия, то потом наша троица должна была проследовать к этому дому. Когда он не прибыл в назначенное время, мы после некоторых колебаний решили тем не менее отыскать вас, надеясь, что вы с вашими средствами сможете найти какой-то намек относительно его местонахождения. В любом случае нам трудно было бы и дальше долго сохранять свою независимость. Несмотря на все наши усилия, мы не выглядим похожими на туристов. Некоторые предприимчивые личности уже начали задавать ненужные вопросы.

— Я не… — начал было Малайка, но его перебил Флинкс.

— Ваш друг случайно не рыжий?

Цзе-Мэллори круто обернулся. На секунду Флинкс увидел отблеск чего-то ужасающего и кровавого, того, что социолог до сих пор держал погребенным под спокойным фасадом. Оно растаяло столь же быстро, как и появилось, но намек сохранился в жесткой военной интонации голоса социолога.

— Откуда вы узнали?

Флинкс вытащил из кармана скомканный кусок пластика и вручил пораженному Трузензюзексу. Цзе-Мэллори оправился и быстро взглянул на развернутый лист. Флинкс невозмутимо продолжал рассказ.

— У меня есть предчувствие, что это — наша звездная карта. Я шел в заведение Маленького Симма, когда мое внимание привлек шум в переулке. В обычной ситуации я бы не обратил на него внимания: именно так живут в Дралларе, если желают долго жить. Но, по неизвестным и трижды проклятым причинам, мой приятель — он показал на Пипа — сделался любопытным и захотел что-то выяснить. Находившихся в переулке оскорбило его присутствие. Там шел вовсю нешуточный бой, и в сложившейся обстановке моим единственным аргументом оказался нож. На вашего друга напало двое человек. Судя по их виду и действиям, профессионалы, но не очень толковые. Я убил одного, а Пип прикончил другого. Ваш друг был уже мертв. Мне очень жаль.

Он не упомянул о более ранней встрече с этой троицей.

Цзе-Мэллори перевел взгляд с карты на Флинкса.

— Ну, уже говорилось, что наше внимание к вам привлекло счастливое обстоятельство. Теперь похоже, что оно было вдвойне счастливым.

Его прервал целеустремленный Малайка, выхвативший карту и перешедший поближе к лампе. Направляя мощный луч, он принялся тщательно изучать линии и символы на пластике. Пылинки отплясывали танец, кружась пьяными спиралями в приглушенном свете.

— Крайне необычный и разносторонний у вас приятель, — небрежно заметил Трузензюзекс. — Я слышал о них. Процент смертности от их яда знаменательно высок и создает им репутацию, совершенно не соответствующую ни их численности, ни их склонностям. К счастью, как я понял, они, кажется, не нападают без причины.

— Совершенно верно, сэр, — подтвердил Флинкс, почесывая предмет обсуждения по краю узкой головы. — Один корабельный врач как-то рассказывал мне в челночном порту, что он встретил ученого, действительно бывавшего на Аласпине. Дракончик, как вы знаете, происходит оттуда. Тот ученый в свободное время немного изучал их. Он говорил, что они кажутся неприветливыми, довольно странный способ описывать ядовитых рептилий.

Но они безвредны, если их, как вы сказали, не спровоцируют. Пип был уже вполне ручным, когда я нашел его. По крайней мере, у меня никогда не возникало с ним никаких затруднений. Жители моего района привыкли терпеть его в основном потому, что у них не было иного выбора.

— Позиция вполне понятная, — пробормотал философ.

— Друг этого врача участвовал в экспедиции на Алас-пин, изучавшей там развалины древней цивилизации. Он выдвинул гипотезу, что предки мини-дракончика, возможно, разводились как домашние животные теми, кто бы там ни произвел ту культуру. Селективное разведение может объяснить некоторые их особые характеристики. Например, то, что у них нет на планете никаких естественных врагов. К счастью, уровень рождаемости у них очень низкий. И они не только плотоядны, но и всеядны. Я давно выяснил, что это значит, так как Пип начал есть хлеб, когда не мог найти мяса. Ах, да, он также говорил, что подозревает, будто они эмпатические телепаты. Ну, знаете, способные к телепатии на эмоциональном, но не на мыслительном уровне. Почему меня никогда не обманывают ни на рынке, ни в делах, ни в играх. Пип чувствителен к таким вещам.

— Могу только опять сказать — завораживающее существо, — повторил Трузензюзекс. — Вопрос, которым мне хотелось бы заняться поглубже. Однако, так как я не экзегерпетолог, мне думается, что пока это не нужно. Меня занимает слишком много других вещей.

Признание это не казалось до конца правдивым, насколько мог понять Флинкс. Не до конца.

Малайка вытянул шею над картой и водил пальцами по линиям на пластике, иногда кивая про себя.

— Ндийо, ндийо…. да.

Наконец, он поднял голову.

— Планета, о которой идет речь, вращается вокруг звезды солнечного типа. Четыре пятых пути к Центру Галактики, прямо через Зараженную Зону. Путь неблизкий, господа. Он не прилагает много сведений о самой планете, во всяком случае, ондеге — залежах, но, возможно, этого хватит. Планета земного типа, чуть меньше, атмосфера более разреженная, но в пределах допустимого, более высокий процент определенных газов, например, гелия. Восемьдесят один и две десятых процента поверхности покрыто водой, так что мы должны найти эту штуку без большого труда.

— Если она не расположена под водой, — заметил Трузензюзекс.

— Это так. Я предпочитаю не рассматривать возможностей, расстраивающих печень. Кроме того, если бы дело обстояло именно так, ваш друг-старатель не нашел бы его. В любом случае, у нас будут те же самые инструменты для обнаружения тяжелых металлов, но я готов побиться об заклад, что он находился выше уровня воды. Если я правильно помню, имеющиеся у нас сведения о тар-айимах предполагают, что они были какими угодно по своему строению, только не жителями вод.

— Это верно, — признал философ.

— Большую часть пути мы будем лететь через пустые районы, но, впрочем, один сектор пустоты мало чем отличается от другого, квели? Я не предвижу никаких проблем. Это, вероятно, означает, что их будет целая мавуно. По крайней мере, путешествовать мы будем с комфортом. От всех нас на «Славной дырке» тесноты не возникнет.

Флинкс улыбнулся, но постарался спрятать улыбку от коммерсанта. Происхождение названия личной гоночно-призовой яхты Малайки было хорошо известным анекдотом среди сведущих людей. Большинство думало, что это древнее земное выражение, означавшее богатую минеральную шахту…

— Если, конечно, эта пушка или гигантская арфа или что бы там ни было не вызовет тесноты. Насколько, вы сказали, он велик?

— Я не говорил, — уточнил Цзе-Мэллори. — Мы представляем это ничуть не лучше вас. Знаем только, что он… большой.

— Хм! Ну, если он слишком велик, чтобы влезть в челнок, нам просто придется послать за настоящим транспортным судном. Я предпочел бы сидеть на нем, коль скоро мы его найдем, но в том районе нет никаких ретрансляционных станций. Если он пробыл там нетронутым несколько тысячелетий, то может подождать несколько дней.

Он скатал карту в трубку.

— Значит, решено, сэры. Если нет никаких возражений, то я не вижу причин, почему бы мы не могли отправиться кешо, завтра.

Возражений не было.

— Эма! Тогда тост. За успех и прибыль, и не обязательно в таком порядке! На здровия!

И поднял кружку.

— За Церковь и Сообщество, — тихо провозгласили хором человек и транкс.

И допили то, что еще оставалось в их кружках.

Малайка посмотрел сквозь хрустальную стену — туда, где солнце Мотылька быстро тонуло за туманами.

— Уже поздно. Значит, завтра в порту. Портовые служащие направят вас к моей пусковой шахте. Челнок свезет нас всех за один раз, и мне понадобится немного времени, чтобы привести в порядок свои дела.

Цзе-Мэллори встал и потянулся.

— Могу ли я спросить, кого это «нас всех»?

— Тех четверых, что находятся сейчас здесь. Вульфа и Ату для управления кораблем и, конечно же, Сиссиф.

— Кого? — переспросил Цзе-Мэллори.

— Да Рысь, Рысь, — прошептал Трузензюзекс, усмехаясь и тыкая в ребра своего брата по кораблю. — Неужели у тебя глаза состарились так же сильно, как мозг? Девушка!

И они направились к выходу в коридор.

— Ах, да.

Они остановились у тенеподобного Вульфа, открывшего им дверь. Он улыбнулся, явно предполагая, что это будет дружеским жестом. Вышло же совсем иначе.

— Да, очень, э, интересная и забавная личность.

— Ндийо, — дружески согласился Малайка. — И пара у нее тоже ничего себе, не правда ли?

Когда другие попрощались с призрачным швейцаром, на плечо Флинкса опустилась тяжелая рука.

— А ты погоди, киджана, — прошептал коммерсант. — У меня есть к тебе еще один вопрос. Задержись на минутку.

Он пожал руку Цзе-Мэллори, соприкоснулся органами обоняния с Трузензюзексом и направил их взмахом руки к лифту.

— Приятного отдыха, сэры, и завтра в первом тумане!

Вульф закрыл дверь, скрыв ученых от взгляда Флинкса, и Малайка немедленно склонил к нему внимательное лицо.

— А теперь, малыш, когда наши этичные друзья удалились, уладим один вопрос, гм, бизнеса. Я о тех двух трупах, которые ты столь правильно оставил гнить в переулке. На них самих или их одежде были какие-нибудь особые знаки различия или метки? Подумай, юноша!

Флинкс попытался вспомнить.

— Было страшно темно… Я не уверен…

— А с каких таких пор тебя это стало беспокоить? Не виляй мне, киджана. Это слишком важно. Подумай… или что ты там делаешь.

— Ладно. Да. Когда я пытался выковырять эту карту у покойника, то заметил подошвы убитого Пипом громилы. Он упал поблизости. На металле набоек вытравлен определенный узор. Он выглядел похожим на своего рода птицу… по-моему, абстрактное изображение.

— С зубами? — подсказал Малайка.

— Да… нет… не знаю наверняка. Ну и вопросы вы задаете, коммерсант. Возможно, и так. И по какой-то причине во время схватки у меня возникло видение женщины, старо-молодой женщины.

Малайка выпрямился и похлопал юношу по спине. Лицо его выражало веселье, но мысли были мрачными. Обыкновенно Флинкс вознегодовал бы на этот покровительственный жест, но в данный момент, еще со стороны коммерсанта, он казался только лестным.

— Слава мти из Мити, что ты обладаешь такой силой наблюдательности, малыш. И такой хорошей памятью.

Флинкс увидел другое слово: учави, колдовство, но удержался от уточнения.

— Значит, увидимся кешо на корабле?

— Да уж я не упущу такого. Можно мне узнать, сэр, почему вы об этом спрашивали?

— Нельзя. Значит, завтра на корабле. Приятного отдыха.

И проводил озадаченного Флинкса к лифту.

Некоторое время коммерсант стоял, молча размышляя, ругательства срывались с его уст, словно пузыри пены с кипящего котла. Они были единственными звуками в пустынной теперь комнате. Наконец, он повернулся и подошел к внешне ничем не выделяющейся секции стены. Нажав скрытую кнопку, он заставил зернистую панель уйти в потолок и открыть сложный стол. Над всей прочей аппаратурой господствовал тонкий корпус межзвездного передатчика. Он нажал кнопки, повернул диски, настроил параметры. Внезапно экран вспыхнул огненным шаром разноцветных помех. Он удовлетворенно хмыкнул и взял небольшой микрофон.

— Дайте, пожалуйста, шестой канал. Срочно. Я желаю говорить по прямой связи лично с мадам Рашалейлой Нуаман, на Ниневии, в системе Сириуса.

Из крошечного репродуктора, установленного сбоку от рябившего на экране радужного потока, дошел тихий голос.

— Вызов произведен, сэр. Минуточку, пожалуйста.

Несмотря на невероятные расстояния, легкая задержка вызывалась необходимостью передавать вызов через полсотни ретрансляционных станций. Время же передачи, благодаря применению концепций «меньше-чем-пространство», было почти мгновенным.

Изображение начало приобретать четкость, и вскоре он оказался лицом к лицу с одной из десяти самых богатых гуманоидных самок во вселенной.

Она лежала на своего рода кушетке. С одной стороны он легко различал мускулистую голую ногу того, кто держал ей микрофон портативного передатчика. На заднем плане виднелась пышная зелень, разросшаяся до фантастических размеров и форм без ограничений тяжелой гравитации. За ней, как он знал, находился купол, ограждавший от безвоздушной пустоты, являвшейся нормальной атмосферой Ниневии.

Природа вступила в бой с хирургией, когда женщина растянула губы в зубастой изящной улыбке. На этот раз хирургия победила. Улыбке предназначалось быть соблазнительной, но для знающего она выходила только злобной.

— Ах, это ты, дорогой Макси! Какой приятный сюрприз! Мне всегда так радостно видеть тебя! Надеюсь, с твоим прекрасным телом все благополучно, равно как и с делами?

— Со мной все благополучно, только когда дела хороши. В данную минуту они обстоят сносно. Однако я надеюсь, что они очень скоро сделают внезапный скачок к лучшему. Видишь ли, у меня только что вышел интересный разговор с двумя господами… или с тремя, если считать и рыжего…

Нуаман попыталась излучать ауру безразличия, но хирургия не могла скрыть, как напряглись мускулы ее шеи.

— Я уверена, что разговор вышел очень интересным, и надеюсь, что он окажется прибыльным для тебя. Но твой тон, кажется, подразумевает, что, по твоему мнению, это как-то касается меня.

— Да? Не припомню, чтобы я говорил что-то, способное привести тебя к такому выводу… дорогая. О, это не тот рыжий, о котором ты думаешь. Того твои громилы убрали… несомненно, в полном соответствии с инструкциями.

— Ах, Макси, о чем таком ты думаешь? С какой стати кому-то из моих помощников находиться на Мотыльке? Как тебе хорошо известно, мои дела на этой планете невелики. Именно ты-то и блокируешь все мои попытки расширить там свои интересы. В любом случае я вообще знаю мало рыжих… и, разумеется, не припомню ни одного, кого хотела бы убить. Наверно, малость помять бока, но не убить. Нет, дорогой, ты ошибаешься. Что за странный разговор! На этой вашей жалкой влажной куче грязи нет ничего, рыжего или иной масти, из-за чего я рискнула бы пойти на убийство.

— Хмм. Даже ради этого, хаса?

Он поднял карту, сложенную так, чтобы не было видно, что внутри.

Это не имело значения. Она узнала ее, что и говорить. Она резко выпрямилась и нагнулась там, что ее лицо, похожее на маску ведьмы, заполнило весь экран.

— Где ты ее достал? Она принадлежит мне!

— А вот в этом, Раша биби, я сильно сомневаюсь. И сядь чуть подальше. Крупные планы, знаешь ли, не твой конек.

Он сделал вид, что изучает карту.

— Боюсь, никакого имени тут нет. И, кроме того, я получил ее от живого рыжего. Юнца на самом-то деле. Ему довелось проходить мимо как раз тогда, когда твоим «помощникам» случилось совершать против первоначального владельца действия сомнительной законности. Или этот юноша необыкновенный молодец — во что я склонен верить — или же двое помощников, которым ты поручила это задание, были болванами очень низкого класса — в это я, по зрелым размышлениям, тоже склонен верить. Я вижу, что они были твоими ребятами. Это дело носит типично твой наглый почерк. Я всего лишь хотел удостовериться. Теперь я это сделал. Спасибо тебе, дорогая Раша. А теперь, сикудзури.

Он оборвал ее, не дав закончить ругательства, и отправился отыскать Сиссиф.

В общем и целом, день вышел довольно неплохим.

III

На Ниневии Рашалейла Нуаман, матриарх и глава одного из самых больших частных концернов в Сообществе и одна из десяти самых богатых гуманоидных самок в известном космосе, выла от бешенства. Она пнула стоявшего поблизости голого слугу, державшего в неделикатном месте портативный приемник. Несчастный прибор упал в бассейн с мутировавшими золотыми рыбками. Те испуганно метнулись укрыться среди пастельных водяных кувшинок. Множество очень редких и дорогих бокалов из опалина было разбито о каменную дорожку.

Утолив на какое-то время свой гнев, она уселась в шезлонг и потратила пять минут на укладку растрепанных волос. На этой неделе они были оливковыми. По окончании этой процедуры она почувствовала себя достаточно спокойной, чтобы встать и пойти к главному дому.

Как этот гнусный ублюдок Малайка прознал о карте? И как она попала к нему в руки? Или, может быть… может быть, все случилось совсем наоборот? Двое упомянутых им с такой небрежностью господ — это, несомненно, тот субъект Цзе-Мэллори и его приятель-жук. Но кто этот новый «рыжий»? Кто сумел так потрясающе быстро поломать то, что всего несколько минут назад было сравнительно заурядной операцией? И это сейчас, когда Никососу всего два дня пути до Мотылька! Это просто невыносимо!

Она сгребла мимоходом букет бесценных йирбиттиумских цветов-труб, раздирая в клочья карминные листья. Изящные, похожие на трубы лепестки посыпались на землю. Кому-то определенно — да, определенно — следует спустить шкуру.

Она протопала в гостиную, служившую ей одновременно кабинетом, и безутешно рухнула в белое облегающее меховое кресло. Голова ее упала на правую ладонь, в то время как левая рука нервно пощелкивала на столе из чистого корунда. Яркое мерцание ртути было единственным движением в волноизолированном помещении.

Это определенно невыносимо! Ему это так не пройдет. Сам будет виноват, да, сам, если операция с одним убийством развернется в дело со множеством смертей. Она может даже распространиться на его собственное прекрасное тело, а это ли не печально? Из него выйдет прекрасный труп.

Так не сиди тут, сложа руки и брызжа слюной, сука. Кроши их! Она нагнулась над столом и нажала кнопку. На экране перед ней появилось худое усталое лицо.

— Драйден, свяжитесь с Никососом и скажите ему, чтобы он не приземлялся в Дралларе. Пусть вместо этого следит за всеми звездолетами на парковочной орбите вокруг планеты и держится наготове. За любым, улетевшим в направлении Зараженной Зоны, он должен следовать, держась как можно ближе к нему, но в то же время всегда за пределами непосредственного диапазона детектора. Если будет жаловаться, скажите ему, что я понимаю, насколько трудна задача, и пусть он просто сделает все, что в его силах.

— После я всегда могу уволить его, — мрачно подумала она.

— Если он будет нажимать, требуя объяснений, скажите ему, что из-за непредвиденных и непредотвратимых обстоятельств планы изменились. Он должен следовать за тем кораблем! Я гарантирую, что такой будет, и, вероятно, скоро. Он направится к планете, куда Никосос первоначально должен был найти путь по карте. Теперь же ему придется лететь, не имея собственных координат. Все ясно?

— Да, мадам.

Она оборвала его, прежде чем он успел добраться до второго «м».

Ну, она сделала все, что могла, но это казалось чертовски недостаточным. Ощущение своего сравнительного бессилия умножало ее ярость и соответствующее желание сорвать на ком-то злость. Давай-ка посмотрим, кто там под рукой? И заслуживает? Гм! Идиот, напортачивший с этими двумя убийцами? Прекрасный выбор! Ее племянница? Эта пустоголовая дуреха? И подымать только, ведь в один прекрасный день ей, может быть, придется взять на себя руководство фирмой. Когда она не способна проконтролировать даже простого изъятия!

Она нажала другую кнопку.

— Пусть Телин ауз Руденуаман явится ко мне в кабинет в… пять часов завтра утром.

— Да, мадам, — ответил репродуктор.

Вот если бы теперь подвернулся еще кто-нибудь! Уничтожить одним махом чью-то удачную карьеру. Но если по справедливости, то нет никого, заслуживающего от нее хорошей взбучки. Не то чтобы она стала принимать во внимание, если бы это особенно допекло, но верность сотрудников можно гарантировать только равной смесью страха и наград. Нет смысла перебирать с первым. Нет, надо смотреть фактам в лицо. В чем она действительно нуждалась, так это в развлечении и отдыхе. Будем надеяться, что этот хлыщ ван Клееф окажется сегодня ночью в приличной форме.

Несчастную кнопку снова надавили.

— Отмените последнее распоряжение. Пусть моя племянница явится завтра в пять часов… но ко мне в спальню, а не в кабинет.

— Отмечено, — коротко сказал репродуктор.

Рашалейла откинулась на спинку кресла и роскошно потянулась. Она определенно почувствовала себя лучше. Она знала, что ее племянница безнадежно влюблена в ее теперешнего жиголо. Почему, она, хоть убей, не могла понять, но это факт. Интересно будет посмотреть, сумеет ли завтра эта девчонка сохранить бесстрастное выражение лица, когда на нее накричат в то время, как он сонно шевелится в постели ее тетки. Это укрепит ее характер, безусловно, укрепит. При этой мысли она хихикнула, и даже в пустой комнате звук этот был не из приятных.

IV

Бран Цзе-Мэллори и Трузензюзекс небрежно держали путь обратно в свои номера по извилистым маршрутам рынка. Ночью он делался вдвое более шумным и путаным, чем днем. Сверкающие огни моторизованных ручных тележек и флюоресцирующие лоточники немало усиливали атмосферу управляемой анархии. И все же они не нуждались в услугах Флинкса. Каким бы ни был маршрут извилистым и запутанным, один раз пройдя его, транкс всегда может возвратиться тем же путем.

— Ну, брант, — обратился Трузензюзекс, уворачиваясь от мобильного продавца игрушек, — что ты думаешь о нашем друге-коммерсанте?

— Я бы чувствовал себя намного лучше, если бы наш друг — необычный юноша — был лет на двадцать постарше и на его месте. Он наверняка частичный телепат. Я чувствую это. Но такие желания бесполезны. Хаос. На вселенную! — добавил он вполголоса.

— На вселенную! — отозвался Трузензюзекс.

Оба улыбнулись только, им понятной шутке, имевшей более глубокое значение, чем предполагал поверхностный юмор.

— Этот человек кажется настолько заслуживающим доверия представителем своей профессии, какого у нас вообще есть возможность найти, и у него есть нужный нам корабль. Я, конечно, еще не могу сказать наверняка, но при данных обстоятельствах мы, по-моему, очень хорошо отделались. А присутствие юноши на судне послужит сдерживающим фактором. Он, кажется, тоже доверяет торговцу.

— Согласен. Присутствие этого паренька внесет элемент неопределенности, если и ничего другого.

— Определенный фактор неопределенности. Очень подходит к этому предприятию, во всяком случае. Пока!

Инсектоид покачал головой, намеренно копируя человеческий жест.

— Покамест оно стало причиной трех смертей. Надеюсь, что других не будет.

— Так же, как и я, брат, так же, как и я. Мы с тобой повидали уже слишком много смертей.

Трузензюзекс не ответил, так как сосредоточился на трудной развилке их пути.

Цзе-Мэллори механически последовал за ним. Шум и огни имели тенденцию гипнотизировать, и он позволил своим мыслям унестись далеко-далеко…

V

Картина, которую они видели на обзорном: экране стингера, ничем не отличалась от светившейся на экранах всех членов оперативной тактической группы. Она показывала высокого худого орниторфа с черным и желтым оперением. Существо это обладало высоким природным достоинством, которое ему в настоящее время с трудом удавалось сохранять. Нелегко быть достойным, когда умоляешь.

Мичман Бран Цзе Мэллори, двадцати шести лет от роду, Четвертая Боевая Группа Шестого Корпуса Мироблюстительной Руки Объединенной Церкви, смотрел, как душевно крошится военный губернатор голубой планеты внизу, моля о помощи их собственного командующего. Гнев и смущение смешались в его безотчетно пересохшем горле, когда он следил за ходом разговора.

— Майор Гонзалес, — снова завел свою песню орниторф. — Я прошу вас в последний раз, а потом буду вынужден пойти и сделать все, что могу, для своего народа, даже если это всего лишь гибель вместе с ним. Вы используете имеющиеся в вашем распоряжении силы, чтобы вмешаться и прекратить резню?

Голос командующего Оперативной Тактической Группой майора Хулио Гонзалеса просочился сквозь решетку маленького репродуктора межфлотских частот. Он был хладнокровным и сдержанным. Брану хотелось разнести вдребезги репродуктор и сидевшее за ним отвратительно надменное лицо.

— А я вынужден еще раз напомнить вам, губернатор Боло, что как бы сильно я ни сочувствовал вашему бедственному положению, я ничего не могу поделать. В конце концов моя группа вообще оказалась здесь по чистой случайности. Мы занимались патрулированием, охраняя мир, и остановились у вашей планеты только для того, чтобы нанести обычный визит вежливости. Прилети мы неделей раньше или позже, мы даже не стали бы свидетелями этой несчастной ситуации.

— Но вы ведь оказались здесь, и вы стали свидетелями. Джоар, — начал в семнадцатый раз губернатор, — и…

— Пожалуйста, сэр, я и так уж чересчур долго слушал. Церковь и Сообщество давно заключили мир с Аннской Империей…

— Ничего себе мир! — буркнул где-то по связи голос.

Если Гонсалес и услышал его, то не подал вида.

— …И я отказываюсь подвергать опасности этот мир, вмешиваясь в дело, которое меня не касается. Вступление в бой на любой стороне было бы равнозначно акту войны. К тому же я действовал бы в прямом противоречии с моими приказами и задачами этого патруля. Я вынужден отказаться это сделать, сэр. Надеюсь, вы войдете в мое положение.

— Ваше положение! — возмущенно охнул губернатор.

Голос его заметно ломался под напряжением последних нескольких дней, ему пришлось бороться с собой, чтобы и дальше излагать свои мысли на симворечи.

— А что насчет этих гиджиппов Аннов. там, в космосе? Открытое нападение на беспомощную колонию! Вы говорите, акт войны. А разве это не прямое нарушение вашего драгоценного Договора? Того, который «ваш» патруль предположительно сохраняет?

— Если ваши претензии справедливы, я уверен, что арбитры Договора решат в вашу пользу.

— В чью пользу? — взревел губернатор. — Вы ведь наверняка знаете, что делают Анны с покоренными планетами. Особенно с имевшими дерзость сопротивляться. Если не останется в живых никого из нас, чтобы принять благоприятное решение арбитражной комиссии, то что толку в вашем проклятом Договоре?! Или память о нас получит возмещение?

— Я искренне сожалею, губернатор. Я желал бы иметь возможность помочь вам, но…

— Пошлите всего один из ваших кораблей, символическую демонстрацию поддержки, — воскликнул губернатор. — Они могут заколебаться…

— Я же сказал, что сожалею, губернатор. Мне крайне тяжело. Всего хорошего, сэр.

И Гонзалес прервал связь.

Бран услышал сверху и сзади голос своего юного брата по кораблю. Сине-зеленый хитоновый покров инсектоида делала еще более великолепным охватывающая его цилиндрическое тело серебряная боевая сбруя.

— Это, — произнес холодным ровным голосом Трузензюзекс, — вполне возможно, был самый тошнотворный образчик риторической бессмыслицы, какой я когда-либо имел несчастье слышать.

Бран согласился. Он обнаружил, что ему все труднее и труднее сдерживаться. Дажр без повышающих восприятие наркотиков стремление убивать начало потихоньку горячить ему кровь. За ним стоял мощный стимул справедливого негодования.

— Ведь нет возможности, чтобы у местных?..

— … не найдется и одного шанса, — закончил Трузензюзекс. — Их превосходят в численности и вооружении, и у них вообще нет регулярных вооруженных сил — что Анны, несомненно, хорошо знали заранее. Я даже сомневаюсь, что у них есть корабли с КК-двигателями. У них всего лишь колония, и много кораблей им не нужно.

— Типично Аннский маневр. Черт бы побрал этих антропоморфных ублюдков! Всегда норовят куснуть с краю. Желал бы я, чтобы они выступили в открытую и прямо сказали, что намерены оспаривать у нас эту часть галактики. Пусть встанут и дерутся, как мужчины!

— Чего не может случиться, брат, потому что они явно не мужчины. И я имею в виду не только их физиологию. По Аннским стандартам, установленным их философией «вечной войны как естественного положения вещей», любое преимущество, какое ты сумеешь получить над противником, является, по определению успеха, этичным. Они не безнравственны, у них просто нет нравственности. Нападение из-за угла — их кусок сахара. Извиняюсь, хлеба.

— Если бы майор согласился помочь, я уверен, что штаб задним числом одобрил бы его действия, — сказал Бран. — Разумеется, ему бы выразили порицание, но, ручаюсь, в частном порядке Маршал Н’Тара одобрил бы.

— Может, и одобрил бы, а может, и нет. Когда солдаты становятся старше и могущественней, их характер склонен делаться все более и более переменчивым. Я не могу себе представить, чтобы душка Гонзалес рискнул помочь кучке нелюдей, особенно не из Сообщества. Он слишком любит свой шотландский виски и импортные земные сигары. Кроме того, чтобы предпринять такие действия, требуется хоть малость воображения — качества, которого нашему командиру, к сожалению, не хватает.

Бран поднял взгляд на огромный боевой экран над средствами связи. Там, в пустоте космоса, множество кораблей, изображаемых только призрачными точками, разворачивались на тысячи километров в построении для боя, который окажется примечательным только своей краткостью.

Местные где-то наскребли шесть годных для выхода в космос кораблей. Он готов был поставить на кон годовое жалование, что ни один из них не был настоящим военным кораблем… Скорее всего, полицейские катера. Напротив, хорошо вымуштрованные, в высшей степени дисциплинированные силы Аннов выстраивались в один из своих характерных четырехгранников. Около пятнадцати ударных кораблей, пара эсминцев — два раздутых зерна, которые он в обычной боевой ситуации счел бы дредноутами. Более тонкие приборы на большом пульте сообщили вернее: та же самая масса, малые гравитационные колодцы. Десантные суда, содержащие в себе дюжины маленьких, сильно экранированных десантных челноков.

Он видывал прежде Аннские оккупационные силы в действии. Несомненно, сейчас члены первой атакующей волны с комфортом отдыхали в своих трюмах, тихо напевая про себя и ожидая, когда начнется «битва», удостоверясь, что их доспехи надраены до блеска, а нейрохлысты полностью заряжены…

Он бухнул кулаком по пульту из дюралесплава, содрав кожу на мягкой нижней стороне запястья. В челанксийском отряде имелось десять стингеров и крейсер — более чем равные силы для Аннов, даже без сомнительной помощи местных. Но еще до того жалкого спора несколько минут назад он знал, что майор Гонзалес пальцем не шевельнет в своей обшитой деревянными панелями каюте на «Альтаире» для вмешательства в любой конфликт, где не подвергались прямой угрозе интересы челанксов. Он вдруг застыл от неожиданно пришедшей в голову мысли. Конечно, если бы можно было навязать такое столкновение, если подобная угроза возникнет… Все равно никакой верной гарантии… Определенно, военный трибунал… Увольнение из рядов Корпуса… 300 000 разумных существ… Лагеря уничтожения…

Он вдруг потерял уверенность, что ему хочется в конце концов стать капитаном. И все-таки ему нужно согласие…

— Бран, у нас, похоже, разладился двигатель.

— Что? Я не…

— Да, никаких сомнений в этом. Похоже, нас неизбежно несет в район предстоящего боя. И на полной скорости, никак не меньше. Крайне необычное и неудобное происшествие. Ты согласен, не так ли?

— О! О, да.

Лицо его прорезала острая, как ятаган, псевдоулыбка.

— Я вижу, что мы не в состоянии это предотвратить. Чертовски злополучное положение. Нам, естественно, придется срочно приготовиться к защите. Не думаю, что Аннские компьютеры будут слишком тщательно разбираться, какие корабли залетают в район их прицела.

— Правильно. Я как раз собирался подвергнуться своим инъекциям.

— И я тоже.

Он откинулся в амортизированном кресле и почувствовал, как поле, дававшее им возможность маневрировать при высокой скорости и все еще действовавшее, мягко сжало его.

— Лучше поспешить с этим.

Он выполнил принятую в таких случаях процедуру и сделал все, что в его силах, чтобы не обращать внимания на едва воспринимаемое давление игл, когда те эффективно вошли в вены у него на ногах. Сразу же начали действовать специальные наркотики, повышавшие его восприятие и освобождавшие рассудок от искусственных ингибиций, взращенных для обуздания инстинкта убийцы. В его мысли закрался прекрасный, окаймленный розовым, пыл жара свободы. Именно так и должно быть. Именно так правильно! Именно для этого он и создан. Он знал, что наверху и позади от него Трузензюзекс подвергается схожей терапии, иными наркотиками. Они стимулируют его природную способность принимать мгновенные решения и решать логические уравнения безотносительно к таким отвлекающим моментам, как установки Улья и сложные моральные соображения.

Вскоре после Слияния, когда человеческие и транксийские ученые открывали друг в друге одну удивительную вещь за другой, транксийские психологи откопали то, что давно подозревали некоторые люди. Разум Гомо Сапиенса находился в вечном состоянии неустойчивого равновесия между полным эмонационализмом и компьютероподобным контролем. Когда удалялись все следы последнего — как естественные, так и искусственные — человек возвращался к своего рода управляемой звериности и сущности. Он становился самой хитрой и эффективной убивающей машиной во вселенной. Если же возникал прямо противоположный процесс, он превращался в растение. Для этого состояния не нашли никакого применения, но для первого…

Об этом в общем-то помалкивали. После множества ужасных, но честных демонстраций, проведенных транксами на своих человеческих ассистентах, человечество признало истинность этого открытия с немалым вздохом облегчения. Но ему не нравилось, чтобы о нем напоминали. Конечно, определенный сегмент человечества все время знал это, и данная новость на него не повлияла. Другие же начали читать иными глазами произведения древних, вроде Данатьена Франсуа де Сада. Со своей стороны, человеческие психологи пролили более ясный свет на чудесную способность транксов принимать быстрые и правильные решения с полнейшим отсутствием эмоциональных отвлечений, с высоким уровнем практичности. Вот только транксы не считали ее такой уж чудесной. Установка их Ульев и сложные этические системы давно держали эту самую способность на привязи, точно так же, как человечество — свои убийственные желания.

Конечный результат всех этих исследований и экспериментов был таков: в соединении с баллистическим компьютером для отбора и расчета целей триумвират транкс — человек — машина оказался непобедимой комбинацией в космической войне. Транкс служил уздой для человека, а человек — побудителем для транкса. Триумвират этот был эффективным и безжалостным. Всякие человеческие понятия о «джентльменской» войне исчезли навек. Только Анны осмелились более чем однажды бросить вызов этой системе, и у них хватало достаточно сил и ума, чтобы делать это только спорадически и только тогда, когда они считали, что соотношение сил складывалось с большим перевесом в их пользу.

К счастью, транксы и люди оказались даже более психологически совместимыми, чем смели надеяться проектировавшие эту систему, потому что природа связки наркотик — машина вызывала слияние двух разумов на сознательном уровне. Положение складывалось такое, словно два полушария мозга должны были бороться за решение между собой, а достигнутый компромисс затем передавался на спинной мозг и остальное тело для проведения решения в жизнь. Некоторые пилоты сравнивали это с двумя близнецами в утробе. Только в таком виде итоговая боевая машина действовала со стопроцентной эффективностью. Партнер человека был его братом по кораблю.

Мало кто из летающих на стингерах долго оставался женатым, за исключением тех, кто сумел найти высокопонятливых жен.

Глаза его залило пощипывающим туманом, затемнявшим и все же усиливающим зрение. Самые крошечные вещи становились для его восприятия очевидными, пылинки в атмосфере каюты стали четкими, как валуны. Глаза его приклеились к белым ромбам на боевом экране со всей сосредоточенностью голодной кобры. Все пилоты стингеров подвергались, находясь под влиянием боевых наркотиков, легкому утешающему ощущению эйфории. Именно его-то Бран сейчас испытывал. Ради рекламных целей вербовочные плакаты мироблюстительных сил утверждали, что оно — благотворный побочный продукт ГИП-наркотиков. Пилоты-то знали, чем именно оно было: естественным возбуждением, охватывающим наиболее полно освободившихся от ингибиций людей, когда они предвкушали острое ощущение убийства. Чувства в нем кружились в вихре, но мысли оставались сфокусированными.

— На вселенную, о мармеладный жук! — пьяно заорал он.

А из тридевятого царства тридесятого государства долетел голос Трузензюзекса:

— На вселенную, о вонючий примат!

Корабль рванулся к углу Аннского четырехугольника.

Вражеские силы терпели это, сколько могли. А затем три корабля отделились перехватить их безрассудную атаку. Остальное построение продолжало образовываться, ничуть не испугавшись. Несомненно, никто из командующих еще не заметил, что эта самоубийственная атака происходит не из района круживших внизу жалких оборонительных сил планету. А так как они слышали весь разговор между флотами, то знали, что это никак не может быть судном из Сообщества. Бран навел один их средний СККАМ на ближайшего из трех перехватчиков, коренника. Он смутно, сквозь теперь уже сплошной ароматический туман, различал разъяренный голос майора Гонзалеса на межкорабельной частоте. Он раздражающе вторгался в его целиком занятое сознание. Командование явно не купилось на их кодовое сообщение о неполадках с двигателем.

— Эй вы, там! Вы что делаете? Вернитесь в строй! Корабль номер… Корабль номер двадцать пять, вернитесь в строй! Отвечайте, э… черт побери! Брауншвейгер, чей это корабль? Даст мне кто-нибудь какие-нибудь сведения, черт возьми, или нет!

В стручке стало слишком шумно. Он отключил репродуктор, и они помчались дальше в сравнительном безмолвии. Он ясно представил себе Аннского адмирала. Сидит себе с комфортом в каюте одного из десантных судов, лениво пожевывая наркопалочку, поглядывая одним глазом на плавающие поблизости силы Сообщества. Он, несомненно, тоже прослушивал разговор между губернатором планеты и майором Гонзалесом. И, несомненно, здорово посмеялся. Ожидает приятной рутинной резни. Мысли его теперь, должно быть, немного смешались, особенно если он заметил единственный стингер, безумно рванувшийся к центру его построения.

Бран боялся, что он разорвет ушные мешочки, прислушиваясь к сигналам детекторов.

Его рука плавно опустилась к гашеткам. В мозг прокрался, сводя с ума, голос Трузензюзекса.

— Погоди. Еще рано.

Пауза.

Вероятность.

Он сердито попытался выдавить эту мысль из головы. Это было слишком похоже на попытку отрезать часть своего «я». Рука его оставалась у гашетки, покуда точка кремового цвета становилась на экране безумно большой.

Снова раздался спокойный бесящий голос:

— Изменение курса на десять градусов минус Y, плюс X два градуса приведет к оптимальной касательной для перехвата.

Бран знал, что им предстоит умереть, но в его особенно помрачненном сознании это казалось вопросом лишь косвенной важности. Непосредственной задачей и единственной причиной существования было убить как можно больше их. В том, что их самих уничтожат, сомневаться не приходилось, учитывая противостоящую им численность, но они могли, по крайней мере, притупить воздействие Аннского вторжения. Крошечная часть его «я» отдала дань благодарности за спокойное присутствие Трузензюзекса. Он однажды видел запись отряда стингеров в действии, где пилотами служили только люди. Она очень сильно напоминала виденную им на Земле трехмерную картину, показывавшую неистовствующих при кормежке акул.

Нужный миг сам уведомил его.

— Огонь!

Не появилось никаких противоречащих предложений от инсектоидной половины его ума. Он почувствовал легкий крен поля своего тела, когда корабль сразу же выполнил сложный маневр, который запутает любой ответный огонь и в то же время позволит им разделаться с оставшимися вражескими судами. Без поля его бы превратило в желе.

Исчезновение с экрана гравитационного колодца сказало ему, что снаряд СККАМ попал в Аннский корабль, пронзив его защиту. В космосе безмолвно вспыхнул сильный взрыв. СККАМ был неспособен «почти попасть».

Сама по себе система СККАМ была модификацией КК-двигателя, тянувшего корабли большинства вышедших в космос рас. Когда встретились люди и транксы, обнаружилось, что человеческая версия двигателя мощнее и эффективнее транксийского позигравитационного. Она также обладала более высокой пропорцией сохранения энергии, что делало применение ее более разумным. Работая вскоре после Слияния со своими человеческими коллегами, транксийские ученые изобрели множество улучшений в и так уже замечательной системе. Этот модифицированный двигатель сразу же установили на всех челанксийских кораблях, и другие расы начали заказывать компоненты, которые дадут им возможность сделать собственные модификации.

Однако адаптация гравитационного двигателя в качестве оружия неотразимой силы была целиком транксийской новацией. Снаряды СККАМ являлись на самом деле термоядерными устройствами, насаженными на маленькие корабельные двигатели, за исключением того, что все их части, помимо тех, что требовали точки плавления свыше 2400 градусов, делались из сплава осмия. Используя собственный гравитационный колодец запускающего судна в качестве первоначальной движущей силы, снаряд отправлялся к цели, на заранее определенном безопасном расстоянии от корабля, включая собственный двигатель снаряда. Двигатель этот сразу же достигал преднамеренной перегрузки. Перегруженное силовое поле, уклониться от которому было невозможно, притягивалось к ближайшему гравитационному колодцу — в данном случае, к двигательной системе вражеского корабля. В паре с неуправляемой энергией термоядерной реакции два пересекающихся силовых поля двигателей неизменно ликвидировали всякие следы цели. И вражескому судну было бесполезно пытаться спастись, отключив свое собственное силовое поле, потому что оно могло пережить столкновение с небольшим полем снаряда, но еще не сконструировали корабли, способные выдержать без экрана силу термоядерного взрыва. А так как защитные экраны действовали от энергии позигравитационных двигателей…

Он почувствовал, как корабль снова накренился, на этот раз не так сильно. В диапазон эффективного удара влетела новая цель. Он опять выстрелил. Трузензюзекс предложил возражение четвертого уровня, а Бран парировал возражающим вето второго. Компьютер согласился с Браном и выпустил снаряд. Обе половины корабельного мозга были частично правы. В результате — новое попадание… Но только незначительное.

Аннское построение, казалось, заколебалось. Затем левая половина четырехгранника развалилась, когда корабли с этой стороны попытались противодействовать тревожной атаке на их фланг. Скорее всего, приказ рассеяться отдал Аннский командующий. Запертый в медленном неуклюжем десантном судне, он теперь уже, вероятно, начинал тревожиться за собственную драгоценную шкуру. Подбодренные этим нестратегическим шагом своих противников, туземные оборонительные силы набросились на сломанное построение с фронта, умножая если и не число уничтоженных, то сумятицу, и пытаясь отвлечь внимание Аннских боевых кораблей от своего неожиданного союзника.

Бран только что сделал третий выстрел — промах! — когда стингер сильно качнуло. Даже в защитном поле его с силой дернуло вперед. Свет мигнул, померк и погас, его заменил миг спустя жуткий синий свет аварийной системы. Он проверил свои приборы и передал обыденный доклад наверх.

— Тру, на этот раз двигатель сдох по-настоящему. Нам предстоит переходить на всего лишь свободный дрейф…

Он смолк. Типичный иронический ответ что-то запаздывал.

— Тру? Как дела на твоей половине?

Репродуктор выдал в ответ только приглушенное шипение. Он несколько раз щелкнул ручкой переключателя. Тот, кажется, действовал.

— Тру? Да скажи ты что-нибудь, слизень! Старая улитка, термит, пьянчуга… Черт подери, скажи хоть что-нибудь!

С прекращением способности корабля вести бой в его кровеносную систему автоматически вспрыснули ГИП-противоядия. Слава Лимбу, автофельдшер все еще цел! Он чувствовал, как тяжело вытекает из него стремление убивать, заменяемое остающимся неясным привкусом и неизбежно следующей за боевыми действиями временной летаргией.

Одновременно ругаясь и плача, он начал бороться со своими ремнями. Он отключил силовое поле, не заботясь, что корабль может вдруг прыгнуть в боевом рывке и размазать его по всей переборке. Побагровев от усилий, он принялся перелезать через переломанные трубы и искрящиеся короткие замыкания наверх, где лежал на своей боевой кушетке Трузензюзекс. Его собственные мускулы отказывались повиноваться, и он проклинал свои руки, которые упорно соскальзывали с поручней, словно с влажной пеньки. Он и не представлял в утешающем состоянии гипноза, как сильно пострадало от повреждений маленькое судно. Повсюду плавали колеблющиеся волокна и разорванная обшивка, указывая на потерю набортной гравитации. Но стручок остался цел, и он мог дышать без кислородной маски.

Пост транкса был длинней и ниже, чем у него, поскольку рабочая поза инсектоида — лежать, распластавшись, лицом вверх. Поэтому первой встреченной Браном частью тела его напарника-мичмана оказалась сердцеобразная голова с блестящими многофасетчатыми составными глазами. Знакомое свечение в них померкло, но не исчезло. Он принялся бешено массировать участок над шейным сочленением, совершая операцию, призванную стимулировать открытую систему кровообращения транкса. Он продолжал делать это, несмотря на сверхнасыщенную влажность, застилавшую его глаза. Откинув голову назад, он по крайней мере заставил кровь из пореза на лбу временно поплыть назад.

— Тру! Брось, приятель! Двигайся, черт тебя подери! Встряхнись, сделай что-нибудь, черт возьми!

Трузензюзекс начал слабо шевелиться, под помогающими руками Брана запульсировало рвано и неровно шипение из дыхательных спикул.

— Мммффф! Оооо! Друг мой, сим я уведомляю всех без исключения, что удар по черепу решительно не способствует ученым размышлениям! Пожалуйста, немного ниже и правей — зудит именно там. Увы, боюсь, что я получил приступ головной боли.

Он медленно поднял иструку к голове, и Бран увидел, где сильно ударил высвободившийся откуда-то штырь, после того, как спало силовое поле тела! По лазурному экзоскелету инсектоида протянулась уродливая темная полоса. Организм транксов отличался исключительной крепостью, но также и большой уязвимостью к глубоким порезам и проколам из-за их открытой системы кровообращения. Когда их доспех цел, они практически неуязвимы, намного больше, чем их человеческие коллеги. Тот же самый удар, вероятно, разбил бы Брану череп, как яичную скорлупу. Огромные глаза обратили взгляд к нему.

— Брат-по-кораблю, я замечаю в углах твоих окуляров легкое выпадение осадков, отличающихся по составу от жидкости, что даже сейчас сочится из твоей головы. Я понимаю значение такой продукции и заверяю тебя, что в этом нет необходимости. Помимо повреждений моей безукоризненной неотразимой красоты, со мной совершенно все в порядке… Как мне кажется.

— Мне, между прочим, приходит в голову, что мы оба чересчур долго остаемся в живых. Так как я, похоже, временно ни на что не способен, то бы оценил, если бы ты прекратил свой дождь-на-лице, вернулся на свой пост и выяснил, что именно там, черт возьми, происходит!

Бран вытер слезы с уголков глаз. То, что сказал Тру, было совершенно верно. Оживление инсектоида настолько поглотило его, что как-то не заметил, что по всем разумным стандартам военных действий им обоим уже несколько минут полагалось быть покойниками. Анны-бойцы, может, и лишенные воображения, но тем не менее действенные. Он залез обратно в кресло и перебросил аварийную энергию на боевой экран. То, что он там увидел, оглушило его рассудок, если не голос.

— Ооо — ваууу! Бей иххх! Врежь им Шестой, малыш!

— Да прекрати ты, наконец, издавать непонятные звуки и скажи, что там творится? Мои глаза еще не полностью сфокусировались, но я вижу, что ты подпрыгиваешь в своем кресле на манер, никоим образом не связанным с действиями корабля.

Бран зашел слишком далеко, чтобы слышать что-либо. Сцена на экране изображалась соответственно слабо, но была тем не менее видимой. Она напоминала игру в теннис, ведущуюся при нулевой гравитации двумя скоростными компьютерами. Аннские силы или, скорее, или, скорее, их остатки, полностью обратились в бегство. Яркие стрелы стингеров Сообщества петляли с характерной непредсказуемостью как среди отступающих боевых порядков, так и вне их. Иногда короткая вспышка отмечала место, где еще один корабль покидал плоскость материального существования. И сквозь рычание и вопли по связи каким-то образом прорывался голос, который не мог принадлежать никому, кроме майора Гонзалеса. Он снова и снова, раз за разом, повторял разными словами один и тот же в сущности вопрос:

— Что случилось, что случилось, что случилось, что…?

И тут Бран пострадал от второго боевого ранения. Он растянул бока от смеха.

Все стало совершенно ясным позже, в военном трибунале. Другие члены Оперативно-тактической Группы увидели, что один из их числа сорвался с занимаемой позиции и понёсся на Аннское построение. Их пилоты-напарники терпели завязавшуюся из-за этого схватку, сколько могли. Затем они принялись срываться и следовать за ними. Только крейсер «Альтаир» не принял никакого участия в битве. Его экипаж тяжело переживал это, хотя его вины тут не было.

На планете не спалили даже деревца.

Председательствовал в суде пожилой транксийский генерал с самого Ульдома. Его несгибаемая жестокость в соединении с полинялым экзоскелетом и язвительным голосом делали его и впрямь грозной фигурой. Что касается большинства членов Оперативно-тактической Группы, то с них сняли всякое обвинение в каких-либо проступках. Трибунал постановил, что они действовали в пределах предписаний Сообщества о действиях «при оправдывающих обстоятельствах, где акту насилия против собственности или лиц, принадлежащих к Сообществу или Церкви надлежит противодействовать всеми силами, необходимыми для предотвращения последствий такого насилия». Это положение, постановил трибунал, и вступило в силу, когда Аннские корабли вступили в бой «со стингером номер двадцать пять. А вопрос о том, что корабль номер двадцать пять спровоцировал данное столкновение трибунал «подвергнет тщательному изучению… в скором времени».

По приказу трибунала мичманов Брана Цзе-Мэллори и Трузензю из Улья Зеке лишили всех званий и уволили с воинской службы. Однако предварительно их требовалось наградить орденом Церкви «За заслуги» одним звездным скоплением. Что и сделали. Каждому неофициально презентовали свиток, на котором граждане планеты-колонии, известили как Хорошая Охота, записали свои имена и благодарности… Все двести девяносто пять тысяч.

Майора Хулио Гонзалеса произвели в капитаны 3-го ранга и сразу же перевели на тихий кабинетный пост в безвестной звездной системе, населенной полуразумными амфибиями.

После того, как формально приняли в Улье брата по кораблю, в Зексе Бран вступил в Церковь и с головой окунулся в дела Канцелярии Нечеловеческой Социологии, получая там диплом и почетные звания. Трузензюзекс же оставался на своей родной планете Ивовый обзол и возобновил занятия психологией и теоретической историей, которыми увлекался еще до воинской службы. Вскоре после этого ему присвоили титул Эйнт. Их интересы сходились независимо друг от друга, пока оба не погрузились в изучение древней тар-айимской цивилизации-империи.

Прошло десять лет, прежде чем они встретились вновь, и с тех пор всегда оставались вместе — ситуация, о которой ни у одного не имелось причин сожалеть.

— Не купите ли зимний костюм, сэр? Сезон быстро приближается, и астрологи предсказывают холод и слякоть. Самые прекрасные шкуры пирримов, уважаемый сэр!

— А? Нет. Спасибо, торговец, не нужно.

Как раз впереди обрисовывался поворот к их постоялому двору, около продавца молитвенных колокольчиков.

Бран испытывал необыкновенно сильную потребность заснуть.

VI

Флинкс вернулся в свою квартиру привести дела в порядок для путешествия. По пути домой он остановился у хорошо знакомой лавки и купил маленькую сумку. Именно такие он часто видел у матросов в порту, и ему она подойдет ничуть не хуже. Она была легкой, со встроенными сенсорными замками на обтюраторе и очень прочной. Они проформы ради поторговались о цене, остановившись, наконец, на сумме девяносто шесть и двадцать сотых кредита. Он, вероятно, мог сократить цену еще на кредит, но его слишком занимали мысли о путешествии — до такой степени, что торговец осведомился о его здоровье.

В квартире он не очень удивился, обнаружив, что все его ценное и полезное имущество умещается в одну сумку. Он почувствовал лишь легкий укол сожаления. Он огляделся, ища, чего бы еще взять, но постель не влезла бы, равно как и его портативная кухня. В любом случае он сомневался, что будет испытывать на корабле недостаток в том и другом. Воспоминания же удобно хранились где-то в другом месте. Он повесил сумку на плечо и покинул комнату.

Консьержка осторожно поглядела на него, когда он приготовился оставив ей ключи. Она была в общем-то хорошей женщиной, но отличалась необыкновенной подозрительностью. В ответ на ее настойчивые расспросы он сказал только, что отправляется в довольно продолжительное путешествие и понятия не имеет, когда вернется. Нет, он не скрывается от закона. Он видел, что женщина страдает болезнью, известной как пристрастие к телевидению, и ее воображение соответственно отравлено. Не сохранит ли она комнату за ним до его возвращения? Сохранит… за четырехмесячную квартплату, авансом, если позволите. Он предпочел не спорить и заплатить. Это отрезало большой кус от недавно заработанных ста кредитов, Но он обнаружил, что спешит как можно быстрее истратить эти деньги.

Он вышел в ночь. Его рассудок подумывал о сне, но тело, напряженное от скорости, с которой двигались вокруг него события, категорически не соглашалось. Сон стал невозможен. И на улице было приятно. Он двинулся на огни и шум, погружаясь в знакомую горячку рынка. Он смаковал ночные запахи продуктового полумесяца, хриплое уханье пекарей, продавцов и лотошников, здоровался со знакомыми и тоскливо улыбался иногда изящному личику, выглядывавшему из пастельно освещенных окон менее респектабельных салунов.

Бывало, он замечал особенно знакомое лицо. Тогда он лениво подходил, и они некоторое время дружески болтали, обмениваясь рассказами и сплетнями, которых у Флинкса всегда имелся большой запас. Потом богатый торговец или бедный нищий трепал на счастье ему рыжие волосы, и они расставались.

Если бы джунгли можно было организовать и обложить налогами, их назвали бы Дралларом.

Он прошел почти милю, когда заметил легкое посветление западного небосклона, означавшее приближение первого тумана (настоящей зари на Мотыльке не бывало). Время летело быстрей, чем ожидалось. Вскоре ему надо быть в порту, но осталось сделать одно последнее дело.

Он резко повернул направо и заспешил по хорошо известным ему переулкам и проходным. Поближе к центру рынка, где ночью было тише, чем на окраинах, он вышел к крепкому небольшому щитовому зданию. На его стенах рекламировались все виды металлических изделий, какие только продавались. На внутренней стороне двери имелся цифровой замок, но он знал, как обойти это препятствие, и осторожно закрыл за собой дверь.

В маленьком здании стояла темень, но свет просачивался в открытые края крыши, пропускавшие воздух, но не воров. Он тихо прокрался в заднюю комнату, не нуждаясь даже в этом сумеречном свете. Старуха спала там, тихо храпя, на простой, но с роскошным одеялом постели. Дышала она неглубоко, но ровно, и на древнем лице играло то, что можно было назвать понимающей улыбкой. Конечно, чушь. Он постоял несколько долгих мгновений, глядя на морщинистое пергаментное лицо. Затем нагнулся. Мягко откинув в сторону хорошо причесанные седые волосы, он один-единственный раз поцеловал костлявую щеку. Женщина пошевелилась, но не проснулась. Он отступил из комнаты так же тихо, как вошел, не забыв запереть за собой замок на главной двери.

Затем повернулся и двинулся проворной трусцой в направлении челночного порта. Пип каменно дремал у него на плече.

VII

Огромный порт располагался на приличном расстоянии от города, чтобы его дым, шум и торговая суета не мешали делам народа и сну короля. Идти туда было слишком далеко. Он остановил запряженного мипахом рикшу, и возница направил быстроногого зверя бегом в порт. Мипахи бегали проворно и могли огибать пробки, созданные более современным транспортом. Это был спортивный способ путешествовать, и свистевший ему в лицо влажный ветер стирал последние остатки начавшей одолевать сонливости. Так как животные являлись чистыми спринтерами и годились только для одной долгой пробежки на час, они были очень дороги. Они пролетали мимо более медленных машин и больших грузовиков на воздушной подушке, везших тонны товаров из порта. Бедняки Мотылька шли по обочине шоссе, как ходили веками и, несомненно, будут ходить еще века. На Мотыльке не имелось общественных движущихся тротуаров, какие можно в изобилии встретить в столицах более цивилизованных планет. Помимо их дороговизны, кочевое население имело склонность нарезать их на металл.

Когда он добрался до района рядом с суетой коммерческих пусковых шахт, находящегося, по его мнению, поблизости от частных причалов, он расплатился с возницей, выгрузился и поспешил к большим трубообразным зданиям. Он неплохо знал расположение порта благодаря своим многочисленным экспедициям сюда в детстве. Он не мог догадаться, откуда у него взялся интерес к этому месту. Уж, конечно же, не от Матушки Мастифф. Но порт с раннего возраста всегда завораживал его своей связью с другими мирами и расами. Когда ему удавалось ускользнуть от бдительного родительского ока, он добирался сюда, часто проходя весь долгий путь на коротких нетвердых ногах. Он часами сидел около поседевших старых матросов, посмеивающихся над его интересом и рассказывавших свои даже более старые, чем они, повести о пустоте космоса и точечках жизни и сознания, рассеянных по нему. А он почтительно внимал, жадно впитывая услышанное. Бывали случаи, когда он оставался до темноты, а потом очень осторожно крался домой, всегда в поджидавшие и дающие нагоняй объятия Матушки Мастифф. Но в порту он делался разве что не загипнотизированным. Больше всего он любил рассказы о межзвездных грузовозах, этих огромных, похожих на дирижабли судах, преодолевавших громадные расстояния между обитаемыми мирами и перевозивших странные грузы и еще более странных пассажиров.

— Ты пойми, сынок, — говорили ему матросы, — кабы не было грузовозов, вся чертова вселенная развалилась бы к чертям собачьим, и сам Хаос вернулся бы править.

Теперь, возможно, у него будет шанс Лично увидеть одно из этих легендарных судов.

Позади него послышалось приглушенное рычание, и, обернувшись, он увидел, как прыгнул в космос объемистый силуэт грузового челнока, оставляя знакомый кремово-алый след. Звукопоглощающий материал его шахты еще больше усиливало многослойное стекло самого здания, призванного приглушить рев ракет и реактивных двигателей. Он уже много раз видел подобное зрелище, и, казалось бы, какая-то частичка его отправляется в космос с каждым новым взлетом. Он поспешил дальше, разыскивая портового служащего.

Приблизительно каждые пятнадцать минут в Дралларском порту приземлялся или взлетал челнок. А этот порт был не единственным на планете. Некоторые частные порты, принадлежащие лесозаготовительным компаниям, ничуть не уступали ему по величине. Челноки вывозили древесину, меха, легкие металлы, продукты, привозили машины, предметы роскоши, торговцев и туристов. Кипу пластиковых панелей проверяла фигура в черно-белой клетчатой форме док-стюарда. Он поспешил туда.

Док-стюард оценил взглядом одежду, возраст и сумку Флинкса и взвесил эти факторы против явно опасной рептилии, бдительно свернувшейся вокруг плеча юноши. Он обдумывал, отвечать ли ему на поставленный Флинксом краткий вопрос. Мимо проезжал на скутере еще один, старший стюард. Он притормозил и остановился.

— Затруднения, Прин?

Док-стюард благодарно посмотрел на своего начальника.

— Эта… личность… желает узнать, где частные причалы Дома Малайки.

— Гм!

Старший стюард окинул взглядом терпеливо ждущего Флинкса. Тот ожидал чего-то в этом роде, но прочел со стороны старшего только добрые намерения.

— Так скажи ему. От того, что дашь поглазеть на корабли, вреда не будет, а, может, у него и в самом деле есть причина быть там. Я видел на борту у Малайки и более странных.

Он прибавил оборотов у скутера и умчался по сводчатому коридору.

— Пятая шахта, вторая поперечная труба налево, — неохотно объяснил стюард. — И помни: больше никуда!

Но Флинкс уже тронулся в указанном направлении.

Найти его было нетрудно, но выдвижной трап оказался бесконечным. Он испытал облегчение, увидев высокую фигуру поджидавшего его коммерсанта.

— Рад видеть, что ты появился, киджана! — проревел он, хлопая Флинкса по спине.

К счастью, тот сумел уклониться от основной массы удара.

— Ты прибыл последним. Все остальные уже на борту и надежно пристегнуты. Отдай свою сумку стюарду и пристегнись сам. Мы как раз готовимся отрываться.

Малайка исчез впереди, и Флинкс отдал сумку услужливому на вид молодому парню, носившему герб Дома Малайки (скрещенные звездолет и пачка кредитов) на фуражке и куртке. Тот нырнул в низкую дверь в задней части челнока, оставив Флинкса одного в маленьком шлюзе. Чем стоять там, подпирая стену, пока стюард не вернется, он предпочел двинуться в пассажирскую каюту и найти себе пустое место.

Поскольку челнок был частный, а не коммерческий, он уступал по размерам большинству. В низком узком салоне имелось только десять сидений. Судно спроектировали явно не для продолжительных путешествий. Украшения по стилю приближались к барокко. Он окинул взглядом сиденья в узком проходе.

Первые два кресла занимали Малайка и его Рысь, Сиссиф. Она для разнообразия облачилась в мешковатый комбинезон, но он только подчеркивал красоту ее лица. Во втором ряду сидели, свесившись в проход, Бран Цзе-Мэллори и Трузензюзекс, оживленно, по-дружески спорившие о каком-то предмете, оставшемся непостижимым для Флинкса на всех уровнях восприятия. Затем шли два пилота звездолета, Ата-Мун и человек-тень, Вульф. Оба внимательно смотрели, но на разные вещи. Ата глядела в иллюминатор, наблюдая обычные приготовления к взлету. Глаза же мужчины непоколебимо сфокусировались в невидимой точке в шести дюймах от его носа. Лицо его, как обычно, совершенно ничего не выражало. Он оставался непроницаемым.

Внимание Аты постоянно переключалось с того, что происходило вне их крошечного судна, на происходящее в передней части салона. Она то и дело высовывала голову в проход или заглядывала за спинку сидения перед ней, особенно когда оттуда доносились необычно громкое хихиканье или смешок. Вероятно, она считала, что не привлекает к себе внимания. Наверное, и не заметила, что он поднялся на борт позади нее. Во всяком случае, присутствие Вульфа ее, кажется, не заботило. Даже отсюда он видел, как вибрируют мускулы ее шеи и щек, как пылает лицо, учащается дыхание, реагируя на то, что она видит. Реакция была не сильной, но все же…

Он покачал головой. Они еще даже не добрались до корабля, а уже складывалась взрывчатая ситуация. Он не мог сказать, сколь долго она образовывалась, но знал одно: лично он не желал быть поблизости, когда этот нарыв, наконец, лопнет.

Он гадал, имеет ли Малайка хоть малейшее представление о том, что его личный пилот, верно служившая ему шесть лет, безнадежно влюблена в него.

Оставалось немало пустых кресел, он выбрал находившееся позади Аты. Не то что он так уж сильно предпочитал его любому другому, но он старался держаться как можно дальше от загадочного Вульфа. Он не мог прочесть мыслей этого человека и поэтому все еще не был уверен в нем. Как и во многих других случаях, он желал бы, чтобы его своеобразные таланты проявлялись не столь оригинально. Но когда он направил внимание на Вульфа, то обнаружил только одну рассеянную пустоту. Занятие это походило на поиски в густом тумане. Роса плохо сохраняла следы.

Громкоговоритель в салоне дал краткое предостережение, и Флинкс почувствовал, как от гидравлического подъема челнока корабль накренился. Вскоре он занял устойчивое положение под углом взлета в семьдесят градусов.

Когда Флинкс пристегивался, то осознал еще одну проблему. Пип по-прежнему удобно обвивался вокруг его левого плеча. Это определенно не годится? Как же им управиться с дракончиком? Он подозвал стюарда. Тот влез наверх по проходу, держась за ручки, приделанные с краю кресел. Он осторожно посмотрел на змея и стал немного вежливей.

— Ну, сэр, он, кажется, умеет весьма хорошо держаться хвостом, однако не может оставаться на том же месте, потому что будет раздавлен при взлете между вашим плечом и креслом.

Тон, каким он это произнес, ясно давал понять, что он был бы не прочь наблюдать такой исход, и спустился обратно по проходу.

Флинкс огляделся и, наконец, сумел побудить змея перебраться на толстый подлокотник кресла напротив него. Поскольку Пип был существом, жившим на деревьях, Флинкса намного больше волновало то, как он прореагирует на давление при взлете, чем на невесомость, не упоминая уже о том, как сумеет справиться сам.

Ему не требовалось беспокоиться. Роскошное суденышко взлетело так плавно, что давления практически не возникло, даже когда вместо реактивных двигателей включились ракеты. Оно было не хуже, чем тяжелое одеяло у него на груди, и мягко прижимало его к глубокому креслу. Приглушенное гудение ракет едва проникало в хорошо изолированный салон. В целом он испытывал лишь слабое ощущение дезориентации. По контрасту, Пип, похоже, пребывал чуть ли не в экстазе. Тут он вспомнил, что Пип прибыл на Мотылек в космическом корабле, следовательно, подвергался подобному испытанию прежде по меньшей мере два раза. Его опасения оказались беспочвенными. Но они сослужили свою службу, отвлекли его мысли от полета. Еще один взгляд на мини-дракончика показал, что его узкая голова раскачивается из стороны в сторону, а нераздвоенный язык быстро снует туда-сюда, касаясь всего в пределах досягаемости. Перепончатые крылья разворачивались и хлопали от чистого удовольствия.

После того, как ракеты отключились и маленький корабль поплыл в невесомости, Флинкс почувствовал себя достаточно акклиматизировавшимся, чтобы протянуть руку и взять змея. Он опять поместил его на прежнее место на плече. Ощущение, что змей на привычном месте, как всегда, успокаивало. А то проклятая тварь чересчур уж забавлялась. А что им определенно не нужно в начале экспедиции, это ядовитая рептилия, как безумная, летающая при невесомости в ограниченном пространстве салона.

Они миновали несколько судов на парковочной орбите вокруг планеты, включая одну из огромных заправочных станций для челноков. Некоторые из гигантских судов находились под погрузкой или разгрузкой, вокруг них плавали, искрясь, словно алмазная пыль, люди в скафандрах. Глаза юноши впитывали все. Один раз, когда челнок повернул на девяносто градусов вбок и двинулся по прямой на стыковку со звездолетом, в поле зрения величественно вплыла находившаяся под ними планета.

Под этим углом зрения были ясно видны знаменитые кольца-крылья. Лучистые масляно холодные слои камня и газа в соединении с блестевшими сквозь разрывы в облачном покрове, как сапфиры, озерами делали планету более чем когда-либо похожей на земное насекомое, в честь которого ее назвали.

Он лишь на короткий миг увидел мельком их корабль «Славную Дырку». Этого оказалось достаточно. Зажатая между раздутыми грузовозами и пузатенькими транспортными судами, она выглядела, словно породистое животное на скотном дворе. Хотя она и имела (это было неизбежно) форму корабля с КК-двигателем, дирижабля, воткнутого в конец разводного ключа, контуры ее отличались от других судов. Один конец отводился для размещения пассажиров и груза, а поршень другого служил нагнетающим вентилятором для позигравитационного двигателя. Вместо того, чтобы быть широким и неглубоким, как тарелка, нагнетающий вентилятор «Славной Дырки» был уже и глубже, как кубок. А пассажирско-грузовой отсек хоть и походил на дирижабль, но был вытянутым, заостренным. Просто по одному внешнему виду всякий мог определить, что «Славная Дырка» летала быстрее любого грузовика или космического лайнера. Она была одним из самых прекрасных среди когда-либо виданных им предметов.

Он ощутил легкое подергивание ремней, когда челнок состыковался с переходным шлюзом большого корабля. Следуя инструкциям стюарда, он освободился от сдерживающих ремней и поплыл вслед за другими в трубу-пуповину, перебирая руками по выдвижной лестнице. Роскошь «Славной Дырки» по сравнению с описанными ему грузовиками вскоре сделалась очевидной. Шлюз звездолета был отделан мехом.

Стюард и Малайка обменялись короткими фразами, и молодой человек в форме поплыл обратно в — трубу, таща за собой трос. Спустя немного времени дверь закрылась, и они оказались практически отделенными от челнока.

— Если вы все последуете за мной, держитесь за скобы, мы перейдем в салон.

Малайка поплыл к выходу из шлюза.

— Ата, ступай с Вульфом в рубку и заводите двигатель. Давайте-ка устроим здесь какую-то приличную гравитацию. Я вам не буибуи, чтобы ткать собственную паутину! Вы знаете, где ваши каюты.

Ата и Вульф уплыли в боковой проход.

— Остальным же я покажу номера сам.

Салон представлял собой сказочную страну из стекла, дерева и пластика. По всему большому помещению висели на тонкой, но прочной сети из пластиковой паутины пузыри из хрусталя, содержащие разные виды водной жизни ярких цветов. Сквозь зеленый мех пола прорастали настоящие деревья, все, как одно, являвшиеся образчиками произрастающих на Мотыльке видов. С потолка, являвшегося трехмерной солоидной картиной открытого неба в комплекте с облаками и солнцем, свисали подобно тучам металлические скульптуры, покрытые слоем пыли от самоцветов. «Небо» это начинало темнеть, эффективно стимулируя закат, происходящий на какой-то стороне планеты внизу. Странные сравнения приходили тут на ум, но Флинкс по какой-то причине лучше всего мог уподобить вызываемое ощущение с прохождением сквозь особенно светлое пиво.

Корабль содрогнулся раз-другой, и он почувствовал, как к его телу начинает возвращаться вес. Он поплыл к боковой двери, а потом начал неистово молотить руками воздух, чтобы приземлиться на ноги, а не на голову. Один быстрый взгляд показал, что никто из других пассажиров схожих трудностей не испытывал. Сиссиф поддерживал Малайка, а Цзе-Мэллори и Трузензюзекс даже не потрудились прервать свой спор. Он сердито заставил свои сбившиеся с пути ноги оказаться внизу. Никто не сделад никаких замечаний по поводу данных затруднений, за что он был благодарен. Через короткий промежуток вернулась полностью гравитация.

Малайка прошел к тому, что походило на кактус, но оказалось на самом деле баром.

— На протяжении всего путешествия мы будем сохранять гравитацию в девяносто пять процентов от нормы. Возможно, большинство из вас не привыкло поддерживать в космосе мускульный тонус.

Флинкс быстро проверил склад ума двух ученых и усомнился в точности замечания Малайки.

— Поэтому я колеблюсь устанавливать ниже этого. Небольшой разницы будет вполне достаточно для хорошего настроения, и она приблизительно та же, что мы встретим при посадке у нашей цели. Этот салон станет постоянным местом сбора. Обеды будут подавать сюда авто-шефповаром, если вы не предпочитаете есть в своей каюте. Нджао, я покажу вам ваши…

Флинкс провел три дня, изучая свою. Она была набита фантастическими приборами, выпрыгивающими на тебя из пола, потолка и стены. Приходилось следить за каждым своим шагом. Нажмешь не на ту кнопку — тебя окатит теплой водой безотносительно к твоему наряду в данный момент. Это приводило в уныние, особенно когда он пытался постричься. К счастью, никто не мог засвидетельствовать этого, кроме Пипа.

Он озабоченно следил, как его приятель отнесется к ограничениям жизни на борту корабля. Все прочие, за исключением, возможно, Сиссиф, приспособились к присутствию рептилии. Поэтому с данной стороны у него не возникало причин для беспокойства. Как оказалось, не возникло и никаких других. Дракончик стремительно летал туда-сюда среди пилонов и пластиковых гобеленов салона, словно они принадлежали ему, до одури пугая обитателей стеклянных шаров. Иногда он повисал, как летучая мышь, на особенно привлекательной искусственной или настоящей ветке. Когда обнаружилось, что селектор пищи в их каюте мог доставлять свежие кусочки мяса виодора, довольство змея было гарантировано.

Они уже несколько дней удалялись из звездной системы с медленной, но постоянно нарастающей скоростью. Малайка был в благодушном настроении, и поэтому когда Флинкс попросил разрешения присутствовать на подхвате в Рубке во время перехода, коммерсант благосклонно согласился. Коль скоро они совершат первоначальный прыжок за пределы скорости света, при переходе степень их ускорения станет громадной.

Внешне никто другой не разделял его любопытства. Малайка уединялся в каюте со своей Рысью. Цзе-Мэллори и Трузензюзекс проводили большую часть времени в салоне и беседовали на языках и о предметах, из которых Флинкс мог только иногда хоть что-то уразуметь. Он опять возвращался к размышлениям об их полнейшей непринужденности и знакомстве с путешествиями на звездолетах.

Малайка пообещал прийти в рубку во время перехода и объяснить Флинксу, что и как. Но когда пришло время, Сиссиф стала дуться из какого-то непостижимого пренебрежения, и коммерсанту пришлось остаться с ней в каюте. Он поручил Ате ответить вместо себя на любые вопросы Флинкса относительно работы корабля и двигателя. Она подтвердила получение приказа с нескрываемым отвращением.

Флинкс пришел к выводу, что именно ему-то и придется прервать молчание, вызванное бесцеремонностью их первой встречи. Иначе они могут не обменяться ни словом за все путешествие, а даже большой космический корабль слишком мал по площади для сохранения состояния враждебности.

Он вошел в рубку и подошел сзади к ее креслу. Вульф находился на противоположной стороне помещения. Она ничего не сказала, но он знал, что она заметила его приход.

Он прочел в ее взгляде прямоту и решил ответить тем же.

— Послушайте, я не собирался пинать вас там, в башне, в прошлый раз.

Она повернулась и вопросительно взглянула на него.

— То есть я не собирался пинать вас, а собирался пнуть… о черт!

Объяснение не казалось таким сложным, когда он мысленно репетировал его. Конечно, тогда ему не приходилось бороться с густым красно-карим цветом этих глаз.

— Я думал, что вы шпион, или убийца, или что-то в этом духе. Вы, разумеется, не выглядели так, словно вам место там, где вы находились, и поэтому я выбрал наименее кровавый путь, какой только мог придумать, чтобы принудительно вывести вас на открытое пространство. Это сработало, вы оказались не тем, чего я ожидал, и я извиняюсь. Вот. Мир?

Она поколебалась, а потом лицо ее смягчилось в смущенной улыбке. Она протянула руку:

— Мир!

Он поцеловал ее, вместо того, чтобы пожать, и она повернулась, довольная, обратно к своим приборам.

— Знаете, на самом-то деле вы были правы. Мне было совершенно нечего делать там, где я находилась. Равно как и заниматься тем, чем я занималась. Неужели я со спины выгляжу такой похожей на убийцу?

— Напротив, напротив.

Затем внезапно:

— Ваш босс очень привлекает вас, не правда ли?

Ее лицо дернулось вверх от удивления. Иной подумал бы, что он только что раскусил одну из величайших тайн вселенной. О Древо, неужели она настолько наивна?

— Право… право, что за предположение! Какая совершенно нелепая мысль! Что заставляет?.. Э, у вас есть какие-нибудь вопросы о корабле? Если нет, то я за…

Он поспешно спросил:

— Почему, хотя этот корабль бесконечно сложнее челнока, обоим требуется одинаковый экипаж из трех человек?

Он знал ответ, но хотел поддержать разговор.

— Причина вот, прямо тут…

Она показала на ряд огоньков и приборов вокруг лих. Из-за того, что они столь сложны, требуется. много автоматики просто для управления. На самом деле «Славная Дырка» большую часть времени прекрасно управляется сама собой.

— Если не считать передачи инструкций и принятия решений, мы находимся здесь просто на случай непредвиденной ситуации. Например, межзвездная навигация чересчур сложна для ума человека или транксов, чтобы управиться с ней на любом действительно практичном уровне. Звездолеты должны управляться машинами, иначе они вообще были бы невозможны.

— Понимаю. Под мелкими ситуациями и непредвиденными вы подразумеваете вещи вроде перехода?

— О, от перехода нет никакой настоящей опасности. Компании любят превращать это в большое дело, чтобы вызвать у пассажиров легкую дрожь возбуждения. Разумеется, время от времени услышишь о каком-нибудь происшествии. Допустит метеор нарушение границ гравитационного колодца во время смещения, а шансов на это — миллион к одному, и корабль вывернется наизнанку или совершит что-то равно странное. Это настоящие исключения. Трилевидение и фотогазеты раздуют это происшествия до масштабов, совершенно не соответствующих их частоте. Обычно от этого не больше неприятностей, чем если перешагнуть с суши на плывущую лодку.

— Рад это слышать. Не думаю, что мне доставило бы удовольствие оказаться вывернутым наизнанку. Это случилось со старым «Куррионом», не так ли?

— Ну да. Это было в две тысячи четыреста тридцать третьем году, по старому календарю. На самом деле нам приходится беспокоиться только о том, чтобы поддерживать центр поля расположенным постоянно по отношению к вееру и генератору. Об этом по большей части заботятся компьютеры. Коль скоро оно упадет слишком далеко впереди или слишком близко, придется остановить корабль, а потом начать все заново. Это отнимает массу времени на ускорение и торможение, а дело это не только дорогое, но и хитрое. Если поле начнет вибрировать, корабль может рассыпаться на куски. Но, как я сказала, со всем этим за нас справляются компьютеры. Исключая, конечно, непредвиденные обстоятельства.

— Я никогда не бывал раньше на корабле с КК-двигателем. Хоть я и не физик, не могли бы вы дать мне быстрое объяснение, как действует эта штука? Такое, что мог бы понять даже мой простой ум?

— Ладно, — вздохнула она. — Генератор Каплиса… а именно его мы и держим на «веере» впереди… делает вот что: он по существу производит мощную концентрацию гравитационного поля на носу корабля. Как только это поле превышает естественное поле корабля, корабль движется к нему, естественно притягиваемый телом с большей массой, чем у него самого. Являясь частью корабля, КК-двигатель, перемещаясь вперед, настроен сохранять поле на постоянном расстоянии от корпуса судна. Поэтому поле тоже передвигается вперед. Корабль опять пытается догнать его, и так далее до бесконечности. Поле по существу тянет корабль, вместо того, чтобы толкать его, как делают ракеты челнока. КК-суда на самом деле передвигаются серией непрерывных рывков, настолько стремительных, что они кажутся одной плавной тягой. Скорость корабля определяет увеличение или уменьшение размеров поля. Так как гравитация является волновым, а не корпускулярным видом энергии, то на нее приближение к скорости света влияет на так, как на массу. КК-поле создает позади себя конусовидную зону напряжения, в которой масса ведет себя иначе, чем при нормальных обстоятельствах. Вот почему, когда мы превышаем скорость света, я не вижу сквозь вас или что-нибудь в этом роде. Коль скоро мы совершаем этот первоначальный прорыв или «переход», скорость нашего путешествия страшно возрастает. Это что-то вроде скачка верхом на очень хорошо управляемом снаряде СККАМ. Наша первоначальная мощь берется от небольшой водородной «запальной свечи» — иногда я гадаю, откуда взялось это выражение, — установленной неподалеку от генератора, расположенного в трубчатой части корабля. Коль скоро поле возникло, его можно в определенной степени «канализировать». Именно отсюда мы и получаем гравитацию для корабля и энергию для освещения, автобара и всего прочего. На случай отказа двигателя имеются заготовки для превращения веера в старый двигатель конного типа, получающий энергию от водородной свечи. Потребовалось бы двенадцать лет при наивысшей его скорости, чтобы добраться до Кабеля от Мотылька, ближайшей населенной планеты. А дальше в пространстве — там, где звезды более рассеяны, дело обстоит еще хуже. Но лучше через двенадцать с чем-нибудь лет, чем никогда. Оказавшиеся на мели корабли спасали-таки этим способом — тех, что сумели преодолеть трудности вроде отсутствия продовольствия или безумия. Но процент отказа у КК-двигателей мизерный. Только изредка человеку удается раздолбать его.

— Спасибо, — поблагодарил ее Флйнкс. — Это помогает… в некотором роде.

Он бросил взгляд на Вульфа, увидел, что тот совершенно погрузился в работу, и понизил голос:

— Между прочим, я думаю, что вы, возможно, неправильно представляете себе, что такое Рысь.

— Проститутка, — автоматически ответила она.

— Угу, Рыси — это группа прекрасных честолюбивых женщин, не рассматривающих пожизненный брак как конечный итог развития цивилизации. Они предпочитают переходить от одного интересного мужчины к другому.

— Именно так я и слышала. И видела, Все равно это вопрос мнения.

Она подчеркнуто фыркнула.

Он направился к выходу.

— Поэтому, я думаю, вам незачем беспокоиться, что Сиссиф или любая другая остановится на вашем коммерсанте навсегда.

— Слушайте! — закричала она. — В последний раз вам говорю, я… — она резко снизила тон, когда Вульф с любопытством посмотрел в ее сторону: — Яне влюблена в Максима Малайку!

— Разумеется, разумеется, — отозвался из дверей Флйнкс. — Это сразу видно.

И лишь короткое время спустя, просматривая видеозапись в своей каюте, он вдруг сообразил, что пропустил переход,

VIII

Телин ауз Руденуаман непринужденно отдыхала в своих комнатах большого поместного комплекса тетки. Одета она была скудно, то есть по меньшей мере столь же мало, как и огромный мужчина, стоявший перед зеркалом, восхищаясь игрой своих мускулов.

— Рори, — обратилась она к потолку. — Ты ведь любишь меня, не правда ли?

— Гммм, угум, — отозвался мужчина, сгибая колено и разминая мускулы предплечья.

— И ты сделаешь для меня все, что угодно, не правда ли?

— Угум, — гммм.

— Тогда почему же, — внезапно закричала она, — ты, черт возьми, ничего не сделал этим утром, когда старая ведьма набросилась на меня?

Мужчина вздохнул и с сожалением повернулся от зеркала лицом к ней. Тело его было твердым, но лицо удивительно мягким, почти детским. Прекрасным и мягким. Выражало оно дружелюбие и определялось лучше всего как до крайности бессмысленное.

— Телин, милая, я мог бы кое-что сказать, но чего бы я этим добился? Только вызвал бы у нее больше подозрений по отношению к нам. Она все равно твердо решила задать тебе жару, и все сказанное мной вряд ли смогло бы отвратить ее. Кроме того, она, знаешь ли, была права. Ты-таки напортачила с этим…

— Мне не интересно. Этого я наслушалась утром от нее. Наверняка ведь она не могла ожидать, что я буду отвечать за неумелость людей, нанятых в первую очередь ее ребятами.

Рори Маллап ван Клесф опять вздохнул и начал натягивать золотой халат.

— Полагаю, что так, милая. Но, впрочем, когда она вообще бывала в чем-либо разумна? Я действительно не понимаю тонкостей таких дел. Она сделалась страшной сукой, не правда ли?

Телин выскользнула из постели и, подойдя к нему, села рядом. Она по-хозяйски обняла его за массивные плечи.

— Слушай, Рори, я уже говорила тебе. Мы можем добиться хоть какого-то счастья только одним способом — ликвидировав старую блядь раз и навсегда.

Рори усмехнулся. Природа не обделила его чувством юмора, хоть и крайне примитивного.

— Ай-яй-яй, разве можно так говорить о любимой тетушке?

— Да. Только так и можно говорить о ней. И я при том ей льщу. Каждый раз, когда мы обсуждаем ее ликвидацию, во мне берут верх инстинкты милосердия. Но если конкретней…

— Пожалуйста, милая, я сейчас не в настроении.

— Рори, — она снова села. — Ты любишь меня… или ее?

— Не надо непристойностей, милая! Ты понятия не имеешь, ни малейшего понятия, какая это трудная задача — необходимость постоянно изображать интерес к этому мешку хирургических чудес. Особенно, — он притянул ее к себе на колени и поцеловал, — после тебя.

— Ммм. Вот такие речи от тебя мне нравится слышать! — Он снова заставил ее замурлыкать. — Значит, ты посодействуешь мне?

— Как я уже говорил, если ты выдвинешь разумный план. Любовь не любовь, а я не намерен провести остаток своей жизни на каком-нибудь тюремном спутнике из-за какого-то только наполовину разработанного плана. Я не гений, но достаточно умен, чтобы понимать это. Потому пошевели мозгами за нас обоих. А я обеспечу любые требующиеся мускулы, которых, — добавил он, любовно разминая трицепс, — у меня более чем достаточно.

Она выскользнула из его объятий и сердито топнула по покрытому пушистым мехом полу, что вызвало интересное воздействие на остальное ее тело.

— Перестань хоть на минуту восхищаться самим собой и попытайся быть серьезным. Убийство — не забава.

— Отнюдь, когда оно связано с твоей теткой.

— О, ты невозможен! Ладно, слушай, ты хоть знаешь, как она любит купаться в том бассейне, маленьком, там, где все эти красивые рыбки, улитки и прочие?

Глаза ее сузились в щелки.

— И что она никогда не упускает возможности ежедневно поплавать?

— Да, я знаю это место. Ну и что?

— Будет ведь очень просто заминировать этот бассейн, как тебе кажется?

Он с сомнением покачал головой.

— Ее люди такое заметят. Ты же знаешь, как она осторожна.

— Не заметят, если мы замаскируем мину под одну из тех проверенных лягушек или где-нибудь еще!

Она так и сияла.

— Да, под лягушку. Я уверена, что такое устройство можно изготовить. Да, водонепроницаемое, небольшое, но тем не менее способное вместить смертельный заряд. А ты сможешь, пока я подбрасываю эту штуку в воду, гм, «усыпить» на минуту охранника, больше нам не понадобится.

— План кажется неплохим, милая. Да, я тоже так думаю! — Он поднял ее с пола и нежно поцеловал. — Мне, однако, интересно узнать одну вещь. Почему ты раньше не придумала что-нибудь в этом роде?

Губы ее скривились в жестокой улыбке, которая, как она знала, была почти точной копией улыбки тетки.

— О, я придумывала, придумывала. Но до этого утра я не испытывала на самом деле достаточного повода. Сегодня я, наконец, убедилась, что она совершенно обезумела. Будет добрым делом подарить ей вечный, сон.

Рашалейла Нуаман отключила экран слежки и по-кошачьи улыбнулась про себя. Щедрость и заботливость ее племянницы ну просто потрясали. Так значит, она набралась, наконец, достаточно смелости, чтобы действительно спланировать это дело! Да, самое время. Но доверить такое дело этому болвану ван Клеефу! Це-це-це! Плохой он советчик, плохой. Как вообще мог кто-то влюбиться в автомат, полнейшее ничтожество, вроде этого! О, разумеется, в постели он великолепен. Но за ее пределами он — ничто, пустое место, нуль. Само собой с добрыми намерениями и любящий. Как большой щенок. А, ладно. Пусть себе наслаждается своими играми. Это будет хорошей практикой для Телин. Поднимет ее уверенность в себе и все такое. В конечном итоге, однако, бедняжку придется резко привести в чувство. Она захихикала. Такие безделицы прекрасны, но не в рабочее время. А это кое о чем напоминает. Надо поручить смотрителю убрать всех этих миленьких лягушечек. По крайней мере, временно. Нет смысла зря держать их. Можно завтра на обед.

Она немного поспешила выключить экран. Внизу стимулированный ум ее племянницы осенила новая мысль.

— Нам также следует держать старую суку в состоянии неуравновешенности, Рори. Пока попытаемся пробить это дело. Она, знаешь ли, не полная идиотка.

— Я полагаю, это неплохая мысль, — отозвался ван Клееф, разминая квадрицепсы. — Ты что-нибудь придумаешь.

Лицо ее осветилось.

— Я придумала. О, я придумала!

Она потянулась и подошла к фарфоровому столу. Потайная кнопка открыла экран связи, который, как она знала, не прослушивался автоматическими мониторами слежки ее дорогой тетушки. Это была единственная машина в поместье, чью схему она проверила сама. Она выбила быструю высокоскоростную серию цифр, помчавшую ее вызов по особой и очень секретной системе ретрансляции к тому сектору пространства, с которым мало кто имел контакты.

В конечном итоге экран прояснился, и лицо начало обретать четкость.

— Ну, доброго света вам, Амувен ДЕ, и да будет в вашем доме всегда полно пыли.

Лицо Аннского бизнесмена сморщилось в зубастой улыбке.

— Как всегда, как всегда. Очень рад снова видеть вас, госпожа Руд!

IX

Флинкс уже какое-то время молча глядел в главный иллюминатор, отлично сознавая, что позади него кто-то есть. Но повернись он сразу, это породило бы ненужную неловкость. Он повернулся только сейчас, увидел двух ученых и осознал, что с его стороны ничего не требовалось. Они растянулись на шезлонгах и глядели на великолепный хаос искаженных двигателями небес. Не обращая внимания на пристальные взгляды, призматическое великолепие текло дальше без изменений.

— Не беспокойся на счет нас, Флинкс. Мы пришли сюда ради того же. Насладиться зрелищем.

Философ вернулся мысленно к большому иллюминатору и искаженным эффектом Допплера солнцам, пылавшим намного резче, чем когда-либо в естественном состоянии.

Но сосредоточенность и настроение Флинкса были уже нарушены. Он продолжал стоять лицом к двум ученым.

— Сэры, вам не кажется странным, что столь многим бывает так трудно поладить друг с другом. Вы, принадлежащие к двум предельно различным расам, сумели так хорошо поладить?

— Твои вопросы, юноша, боюсь, никогда не будут отличаться излишней деликатностью.

Цзе-Мэллори повернулся к транксу.

— В былые времена мы с моим другом существовали довольно в тесной, можно даже сказать, интимной связи. Этого требовала наша работа. И не так уж мы сильно различаемся, как ты, возможно, думаешь.

— Я помню, вы несколько раз называли друг друга братьями по кораблю.

— Да? Полагаю, называли. Мы так и не привыкли к мысли, что другие могут счесть это необычным, настолько это естественно для нас.

— Вы были артиллерийским расчетом?

— Нет, — ответил Трузензюзекс, — мы летали на стингере, Маленьком, быстроходном, с единственным средним проектором СККАМ.

— Что же касается наших отношений, не связанных с корабельной жизнью, Флинкс, то я не уверен, что мы с Тру можем дать тебе объективный ответ. Наши личности, кажется, просто-напросто дополняют друг друга. Всегда дополняли. Взаимопритяжение между людьми и транксами — это нечто такое, над чем не один год бились психологи обеих рас, да так и не дали удовлетворительного объяснения. Есть даже пары и группировки, которым становится физически плохо, если они надолго разлучаются со своей инородной половиной. И это, кажется, действует на обе стороны. Своего рода психологический симбиоз. Субъективно же мы просто чувствуем себя друг с другом крайне удобно. Ты знаешь о событиях, приведших к слиянию, питаро-челанксийской войне и тому подобном?

— Боюсь, только разрозненные отрывки. Регулярное посещение школы — нечто такое, что рано стало избегать меня.

— Гмм! Или, как я подозреваю, наоборот. Тру?

— Расскажи пареньку сам. Я уверен, что он найдет человеческую версию повести более приятной.

— Ладно. Люди и транксы знали друг друга сравнительно короткий период времени. Сегодня в такое трудно поверить, но это правда. Разведкорабли обеих цивилизаций впервые встретились друг с другом немногим больше двух веков назад. К тому времени человечество пребывало в космосе несколько предыдущих веков. За это время оно в ходе изысканий и колонизации столкнулось со многими другими чуждыми формами жизни. Разумными и иными. Это относилось также и к транксам, пребывавшим в космосе даже дольше, чем человечество.

С самого начала между двумя расами возникло определенное взаимопритяжение. Благоприятные реакции с обеих сторон намного перевешивали ожидавшиеся предубеждения и антипатии.

— Подобные чувства существовали также и на транксийских планетах, — вставил Трузензюзекс.

— Я думал, что рассказывать буду я?

— Извини, о всемогущий!

Цзе-Мэллори усмехнулся и продолжал:

— Транксы были столь же чуждой расой, как и все уже встреченные человеком. Стопроцентные инсектоиды с твердым покровом, открытой системой кровообращения, фасетчатыми глазами, жесткими негибкими сочленениями и восемью конечностями. Они были яйцекладущими. Как выразился комментатор трилевидения, «они были совершенно и великолепно странными».

— Если я правильно помню, ваши люди в то время тоже наделали немало глупостей, — пропищал философ.

Цзе-Мэллори раздраженным возгласом заставил его заткнуться.

— По прошлому опыту можно было бы ожидать, что человеческая реакция на открытие расы гигантских насекомых будет враждебной или, по крайней мере, умеренно параноидной. И человек на своей родной планете тысячи лет сражался с меньшими и более примитивными родственниками транксов. Фактически, хотите верьте, хотите нет, но первоначально слово «жук» имело дополнительный уничижительный смысл. Но к тому времени человечество усвоило, что ему придется жить в мире и гармонии с существами, чья внешность может быть отталкивающей. Делу не помогало и сознание, что многие из тех существ считали человека столь же отталкивающим на вид, как человек их.

Он выжидающе посмотрел на Трузензюзекса, но почтенный ученый, по крайней мере временно, притих.

— Потому действительная реакция между людьми и транксами оказалась вдвойне неожиданной. Две расы отнеслись друг к другу, словно пара давно разлученных близнецов. Людей крайне восхищали такие черты транксов, как спокойствие, способность к хладнокровному принятию решений, вежливость и парадоксальный юмор, ибо они искали такие качества в себе. По тому же принципу транксы находили привлекательным в человеке безрассудство в соединении с мозгами, невозможную уверенность в себе и чувствительность к окружению. Как только обе расы проголосовали по вопросу о слиянии и одобрили его подавляющим большинством, несмотря на ожидаемое противодействие со стороны денежных шовинистов, оно оказалось даже менее проблемным, чем предвидели оптимисты. Щелкающая речь транксов с сопутствующими посвистываниями имела на самом деле разумный фонетический эквивалент среди тысяч земных языков и диалектов.

— Африканские разновидности, — произнес словно про себя Трузензюзекс. — Коса (т. е. южноафриканское племя банту).

— Да. Транксы, со своей стороны, могли — с трудом — овладеть главной человеческой языковой системой — земшарским. Конечным итогом многих трудов фонетиков, семантиков и лингвистов с обеих сторон явился язык, который, будем надеяться, соединяет лучшие аспекты обоих. Щелчки, свисты и некоторые из грубых скрежетаний ульречи сохранили в нетронутом виде наряду с большинством более плавных звуков земшарского: Получилось то, что, вероятно, ближе всего к универсальному языку, за исключением телепатии, какой у нас когда-нибудь появится: симворечь. К счастью, для деловых целей большинство других рас с голосовым аппаратом тоже могут сносно овладеть ей, чтобы с ними можно было договориться. Даже Анны, которые, как оказалось, освоили ее лучше, чем большинство. Мигом возникло и распространилось общество взаимного восхищения. Весьма скоро оно перекинулось на другие аспекты нового челанксийского образа жизни. Наши политики, судьи и законодатели не могли не восхититься красотой и простотой, с которой соединились у транксов правительство и право. Это практически произведение искусства, построенное, как оказалось, из самой старой структуры Улья. Не то, чтобы она так уж отличалась от древнейших человеческих муниципалитетов и народов-государств. Просто намного разумней. Транксийские юристы и магистраты вскоре расчистили массу завалов, забивших человеческие суды. Из-за их высочайшего природного чувства справедливости никто никоим образом не мог обвинить их в пристрастности. С другой стороны, спорт земного происхождения совершенно революционизировал самую большую проблему транксов — проблему досуга. Они просто не представляли, что существует столько организованных способов развлечься. Когда они открыли для себя шахматы и дзюдо, с запусканием «блинков» и тому подобным сразу покончили.

— Черный пояс третьей степени, — гордо заметил Трузензюзекс. — Хотя я и малость поскрипываю от такой деятельности.

— Так я и заметил. Я мог бы продолжать и продолжать, юноша. Человеческие планеты завалили изысканными образцами тонкого мастерства транксов: механизмами, ремесленными изделиями, домашней автоматикой, сложной электроникой и так далее. Даже цвет тел обоих рас был взаимоприятным, хотя запах транксов имел решительное преимущество над человеческим.

— Тут спорить нечего, — пропыхтел философ и заслужил это еще один острый взгляд.

— Когда транксы заполучили земную литературу, живопись, скульптуру и такие, кажется, никак не взаимосвязанные вещи, как мороженое и детские игрушки… короче, две расы слились просто изумительно хорошо. А о величайших челанксийских достижениях, модифицированном КК-двигателе ты должен знать. Но покамест величайшим толчком к слиянию — наряду с питаро-челанксийской войной — было образование Объединенной Церкви. Среди обеих рас существовали мощные, относительно новые группы со схожими верованиями. Когда они узнали о существовании друг друга, об инородческой организации с практически идентичной теологией и желаниями, вскоре образовали союз, быстро одолевший всех, кроме самых консервативных членов старых утвердившихся церквей. В немалой степени ее сила заключалась в том, что она настойчиво называла себя нерелигиозной организацией. Впервые народ мог получить духовное руководство высшего уровня без обязательного исповедования веры в Бога. В те времена это было настоящей революцией.

— Насколько мы можем судить, — вставил Трузензюзекс, — она все еще уникальна в том, что является единственным многорасовым духовным учреждением в галактике. В ней есть члены и других рас.

— Боюсь, что я к ней не принадлежу, — сказал Флинкс.

— Меня это не тревожит. Церковь это действительно меньше всего волнует. Прозелитизм ей, знаете ли, чужд. Она чересчур занята важными делами. Разумеется, она будет рада иметь вас или другого в качестве нового члена, но вы должны прийти сами. Гора должна идти к Магомету, потому что Магамет достаточно занят в своей епархии!

— Что? — не понял Флинкс.

— Забудь об этом. Архаическое выражение. Даже наш материалист-капитан — член Церкви.

— Я об этом догадался. Верит ли он также в Бога?

— Трудно сказать, — задумчиво проговорил Цзе-Мэллори. — Меня больше волнует, верит ли Бог в него, потому что у меня есть предчувствие, что прежде чем закончится это путешествие, нам понадобится любая внешняя помощь, какую мы только сможем заполучить.

— Да, а как насчет питаро-челанксийской войны? — вспомнил Флинкс.

— Ах, это. Гмм. Завтра, а? Сейчас мне не помешает выпить рюмочку. Не читал так много лекций… с очень давнего времени.

Верный своему слову, на следующее утро он продолжил свою повесть за чаем с пирожными. В космосе быстро заскучаешь, и число его слушателей возросло, поскольку в салоне сидели теперь все, кроме Вульфа. Пришла его очередь нести вахту.

— Я тоже знаком с подробностями, — вставил Малайка, по-хозяйски обхватив рукой талию Сиссиф. — Но, думаю, с удовольствием послушаю, как расскажете вы. Я знаю, что мои версии неверны!

И оглушительно расхохотался.

— Итак, — начал Цзе-Мэллори, бессознательно подражая капитану. — Спустя примерно пять з-десятилетий после первоначального контакта землян с транксами отношения между двумя цивилизациями росли в геометрической прогрессии. Однако обе стороны все еще осторожничали друг с другом. Контакт между двумя религиозными группами находился еще в стадии образования, а слияние было мечтой в умах немногих выдающихся провидцев обеих рас. Их еще сильно превосходили в численности «патриоты» с обеих сторон. Потом произошел первый контакт землян с питарами. Эта раса занимала две густонаселенные планеты в секторе Ориона. Она была совершенно неожиданным фактором, раса, схожая с людьми на девяносто шесть и три десятых процента. Действительно, достопримечательное и пока до сих пор не сравненное совпадение по форме. Внешне они практически не отличались от людей. С виду они как раса весьма близко подошли к земному идеалу. Мужчины — высокие, красивые, мускулистые и исключительно хорошо сложенные. Женщины — на сто процентов женственные и по меньшей мере столь же привлекательные, как мужчины. Человечество прошло короткую историческую фазу, когда все отдаленно питарское становилось объектом подражания. Сами пираты казались достаточно сердечными, если и чуточку нервозными и эгоцентричными. Обе расы обменялись безграничными обещаниями о взаимной помощи и вечной дружбе. У питаров было высоконаучное общество, и в некоторых фразах их исследования удивительно близко совпадали с земными. В вооружениях, например. Причины этого очевидного раздвоения в их кажущейся миролюбивой цивилизации стали ясны позже. Чересчур поздно. Оно также явно имело диспропорциональное влияние на их общественную организацию. Человеко-питарская дружба прогрессировала со скоростью, сравнимой с человеке-транксийской. Спустя несколько лет после первого контакта каботажный грузовоз случайно забрел к большой, но расположенной в стороне от главных торговых путей человеческой колонии. К Дереву, или, как она лучше известна теперь, Аргусу. Вся колония, примерно шестьсот тысяч душ, была полностью и безжалостно стерта с лица земли неизвестной формой жизни. На всей планете не осталось в живых ни одного мужчины, женщины или ребенка. Особенно бросалось в глаза отсутствие трупов женщин. Причину этого тоже открыли позже. Ну, посыпались выражения сочувствия со стороны других разумных рас, включая питаров. Они были по меньшей мере столь же возмущены, как и все прочие. Большинство рас выслало тогда разведчиков попытаться обнаружить эту новую и опасную чужеродную расу, прежде чем сами станут жертвами подобной жестокости. Два месяца спустя на орбите вокруг одной из двух лун опустошенной планеты нашли человека в древней спасательной шлюпке. Крейсер уноппата — вы знаете эту расу? — патрулировал там в то время просто из любезности и случайно залетел в диапазон действия слабого передатчика шлюпки. Они никогда раньше не встречались с сумасшедшими людьми и сильно недоумевали, что с ним делать, пока не смогли, наконец, передать ближайшим человеческим властям. Ими по случаю оказалась большая исследовательская группа, прочесывавшая Дерево в поисках ключа к происшедшему. После месяца интенсивной терапии психику парня удалось восстановить до степени частичной вразумительности речи. Им потребовалось некоторое время для уяснения смысла его рассказа. Ум его сильно сошел с резьбы от месяцев беспомощного дрейфа в космосе, страхов встретить вражеский корабль — а после того, как спустя долгое время такой встречи не произошло— от того, что он увидел на самой планете. Просто счастье, что у него не хватило смелости совершить самоубийство. Рассказанная им страшная повесть с тех пор не раз публиковалась, и я лично нахожу ее отвратительной и поэтому опущу кровавые подробности. Враг нанес удар без предупреждения, обрушив смерть на неподготовленное население. Не имевшая регулярных военных сил — ни нужды в них — планета оказалась совершенно беспомощной. Попробовали было пустить в ход полицейские катера, но они, как и следовало ожидать, оказались бесполезными. Все призывы к милосердию, переговорам или принятию капитуляции встречали тот же ответ, что и яростное сопротивление. Когда всякое сопротивление было подавлено и полностью уничтожена или забита межзвездная связь, захватчики высадились на кораблях смутно знакомых очертаний проверить, что осталось от разгромленной колонии. Наш единственный уцелевший был столь же удивлен, как и все прочие, когда скрытые трехмерные экраны сфокусировались на шлюзах десантных челноков и из них хлынули войска питаров. Они безжалостно уничтожали человеческое население, обращаясь с людьми так, словно те были самыми низшими, самыми мерзкими организмами во вселенной. Они прихватывали с собой немногие ценности и тому подобное, но по большей части, казалось, наслаждались убийством просто из любви к нему. Как ласки на Земле. На этом этапе ум пациента снова начал шарахаться прочь от реальности. Лечившие его психиатры считали, что если бы он остался нормальным, то никогда не смог бы справиться со стрессами, навалившимися на его мозг из-за побега. Вроде четырех дней без еды и тому подобного. Питары работали основательно. Они имели детекторы жизни и отыскивали уцелевших, как бы хорошо те ни прятались. Наш информатор жил в небольшом городке неподалеку от экватора планеты. Когда-то он служил механиком на корабле и купил маленькую устаревшую спасательную шлюпку, с которой любил возиться в свободное время. Опять же требовалось быть сумасшедшим, чтобы предположить, что эта развалюха сможет когда-нибудь добраться до ближайшей луны. Прежде чем вражеские войска добрались до его района, он сумел перенести на крошечную шлюпку провиант и успешно взлететь. Боевые корабли на орбите явно больше не ожидали никаких судов с поверхности планеты. Все космопорты уже были уничтожены, а все космические КК-корабли на парковочной орбите распылили на атомы, когда пытались бежать, или же захватили питарские призовые команды. Никто не думал о попытке бежать просто в космос. Луны не пригодны для обитания, и в той системе нет никаких других планет, способных поддержать человеческую жизнь. Или, возможно, у них не было аппаратуры, способной засечь столь крошечную устаревшую систему двигателя, как у него. Так или иначе, он безопасно проскочил через их повернутые наружу экраны на замкнутую орбиту вокруг первой луны. Он вообще не ожидал, что его подберут. Все, о чем мог думать его помешанный мозг, — это о том, как бы убраться подальше от мерзости внизу. Спасли его по чистой случайности. Такова была суть его повести. Среди тошнотворных деталей, выуженных у него зондами, было и то, что питары сделали с телами всех отсутствующих женщин. Это было настолько отвратительно, что власти попытались скрыть факты от широкой общественности, но, как это обычно происходит в подобных случаях, слух просочился. Последовавший взрыв был сильным и широкораспространенным. Войну так никогда даже не объявляли формально, потому что большинство членов Земного Конгресса были офицерами запаса и бросились к своим кораблям. Собралась гигантская армада и рванулась в питарскую звездную систему. К большому удивлению всех, питары сумели удержать свои позиции со спутниковых и планетных баз. В космосе их корабли не могли тягаться с человеческим флотом, вдобавок к тому, что сильно уступали ему в численности, но питары учитывали возможность такого развития событий, и их ученые установили оборонительно-наступательную сеть, которую не могло пробить вооружение звездолетов. Все свелось к войне на истощение сил, которую питары надеялись выиграть, сделав ее слишком дорогой для того, чтобы кто-то мог выдержать. В результате их фактически блокировали от остальной вселенной или, как имели обыкновение выражаться наиболее вежливые, поместили в состояние принудительного карантина. Похоже было, что такое положение может сохраняться бесконечно долго, то есть до тех пор, пока к делу не подключились транксы. Подобно большинству разумных рас, транксы прослышали о деталях резни на Аргусе. Однако, в отличие от большинства других, они твердо решились сделать что-то более эффективное, чем установление блокады. Последней каплей, с точки зрения транксов, послужило то, что питары сделали с человеческими самками. На транксийских мирах самка считается объектом преклонения и символом беспомощности даже больше, чем на самых галантных гуманоидных. Это наследие их древних предков, когда надо было защищать и кормить одну яйцекладущую царицу-матку. Когда эта наследственная позиция переводится в манеры, то она явилась причиной того, что земные и другие гуманоидные самки, имевшие контакты с транксами, оказались среди первых проповедниц слияния. Поэтому транксы добавили свои флоты к человеческим. Сперва это не произвело никакого эффекта помимо усиления и так уже почти полной блокады. Затем человеко-транксийские группы ученых сделали свои первые крупные открытия по системе КК-двигателей, комплексу оружия СККАМ и другим. И, наконец, нашли устройство, способное успешно проникать сквозь боевую сеть пиратов. Его применили. В это время среди челанксийских ученых возникло желание попытаться сохранить для изучения хоть один осколок питарской цивилизации. Они надеялись найти объяснение их крайней расовой паранойи. Однако при тех чувствах, что царили на человеческих планетах, это оказалось невозможным. Есть также некоторые причины считать, что и сами питары не допустили бы этого, настолько сильно они расстроились. В любом случае они дрались до последнего города. Остались три планеты, выжженные и пустые: одна человеческая, две питарские. Их нечасто посещают, разве что любопытные, да испытывающие тягу к болезненному. Научные экспедиции, работавшие на развалинах питарской цивилизации, пришли к выводу, что эта раса была совершенно неспособна принять или усвоить такие понятия, как милосердие, сочувствие, открытость и равенство, и схожие с ними абстрактные концепции. Они считали себя единственной расой во вселенной, заслуживающей право на существование. Коль скоро они сумели украсть все знания, какие могли позаимствовать у варваров-людей, они затеяли уничтожить их. Следующими в их программе ликвидации стали бы другие разумные расы галактики, включая транксов. По сравнению с ними наши недавние современные конкуренты, Анны, положительно пацифисты. К счастью, в большинстве аспектов питары и не приближались по остроте ума к Аннам. Развитие их вооружений намного превзошло расовую зрелость, а самомнение — ум. Я часто гадал, была ли питаро-челанксийская война единственным толчком к слиянию. Ведь были и общая ненависть к питарам, и испытываемая человечеством благодарность за помощь транксов, и страх, что где-то среди звезд может существовать другая компания убийц-психопатов, вроде питаров.

Когда Цзе-Мэллори кончил, в элегантном салоне стало очень тихо.

— Ну, — прервала наконец мрачно задумчивое молчание Ата, — настала моя очередь нести вахту. Мне лучше пойти сменить Вульфа.

Она поднялась с шезлонга и направилась к выходу.

— Ндийе, ндийе! — коммерсант нагнулся и посмотрел на Сиссиф. — Пошли, моя пакадоге, кошечка. Мы только наполовину одолели эту твою великолепную книгу, и я жду не дождусь увидеть, чем там обернется дело. Даже если она по большей части из картинок. Вы извините нас, господа?

Девушка, хихикая, вывела его из салона.

Цзе-Мэллори принялся устанавливать уровни для доски личностных шахмат, в то время как Трузензюзекс начал тасовать карты и расставлять синие, красные и черные фигуры.

Флинкс поднял глаза на социолога.

— Сэр, вы ведь не участвовали в питаро-челанксийской войне, не правда ли?

— Чистое Движение, юноша, конечно нет! Признаю, что я, пожилой человек, и даже старый, архаический, — никогда. Мой дед, однако, участвовал. Как я полагаю, и все наши предки того времени тем или иным образом. Разве твои — нет?

Флинкс поднялся и праздно отряхнул штаны. Мех ковра имел тенденцию приставать.

— Извините меня, пожалуйста, сэры. Я вспомнил, что не накормил сегодня Пипа ужином, а мне не хотелось бы, чтобы он стал раздраженным и начал покусывать меня за руку.

Он повернулся и направился к коридору. Цзе-Мэллори с любопытством посмотрел ему вслед, а затем пожал плечами и вернулся к игре. Ходить выпало ему.

X

Покамест не возникало никаких неприятностей. Первый признак их появился спустя три корабельных дня.

Малайка находился в рубке, проверяя с Вульфом координаты. Трузензюзекс застыл в своей каюте в трансе медитации. Он применял эту технику всякий раз, когда желал обдумать проблему, требующую крайней сосредоточенности, а иногда и просто для того, чтобы расслабиться., В таком состоянии ему требовалось меньше телесной энергии. В салоне Цзе-Мэллори пытался объяснить Флинк-су особенности семанической загадки. Поблизости сидела Ата, пытаясь от скуки обставить самое себя в древней игре под названием Моно-Полия. Она перемешала непонятные маленькие идолы и символы, делая ходы, всегда казавшиеся Флинксу скучно повторяющимися. Все шло нормально, пока в салон не вошла, раздраженно топая, скучающая Сиссиф, выставленная из рубки занятым Малайкой. За ней развевался шлейф прозрачных псевдокружев.

— Это место тоскливое! Тоскливое, тоскливое, тоскливое! Это все равно что… все равно что жить в гробу!

Несколько минут она тихо кипела. Когда никто не соизволил заметить ее, она переместилась поближе к центру салона.

— Что за коллекция! Два пилота, два яйцеголовых и мальчишка с ядовитым червяком в качестве приятеля!

Пип внезапно поднял голову и сделал недружелюбное движение в сторону девушки. Флинкс погладил его по затылку, пока тот не расслабился до такой степени, что напряжение частично покинуло длинные мускулы. Его собственная реакция была слабой, так как он учел неуверенность в себе, гнев, смущение в уме девушки.

— Он рептилия и не имеет никакого отношения к…

— Рептилия! Червяк! Какая с того разница?

Она надула губы.

— И Макси не позволяет мне даже смотреть, как он играет со всеми этими миленькими координатами, стандартами и прочим! Он говорит, что я отвлекаю его. Можете себе представить? Отвлекаю его?

— Я тоже не могу представить, с чего бы это, моя милая, — пробормотала Ата, не отрываясь от игры.

Обыкновенно Сиссиф пропустила бы ее слова мимо ушей. За время пребывания в Дралларе у нее имелось более чем достаточно времени привыкнуть к язвительности Аты. Но скука долгого полета в соединении с фрустациями данной минуты заставили ее обернуться.

— Предполагается, что это какое-то фигуральное выражение?

Ата все еще не отрывалась от игры. Она, несомненно, ожидала, что Сиссиф, как обычно, отмахнется от ее замечания и бросится вон из салона в достойном гневе.

— Это, несомненно, верно.

— А твой язык, — подхватила, ужасно пародируя слова, Сиссиф, — немного слишком «скверный»?

И быстро ткнула коленом столик с игрой. Складной и не привинченный к корпусу корабля, тот легко опрокинулся. Маленькие металлические предметы и пластиковые карточки полетели во всех направлениях.

Ата, не двигаясь, плотно зажмурила глаза, а потом снова открыла их. Она легко повернулась лицом к Рыси, глаза ее находились на уровне коленей девушки.

— Мне думается, милая, что если мы собираемся продолжить разговор, то нам лучше заняться этим на более равном уровне.

Рука ее метнулась вперед и схватила удивленную Сиссиф за колени. Та пораженно взвизгнула и со стуком села. С этого момента их тела, казалось, настолько слились, что Флинкс с трудом мог различить, где кто. Мысли их не поддавались расшифровке. Научный бой, так сказать, вышел из порта. Цзе-Мэллори оставил свою головоломку и сделал похвальную, но опрометчивую попытку прекратить схватку. Все, что он получил за свои усилия, — это длинную царапину на одной щеке. В этот миг в передних дверях появился Малайка, спешно вызванный мягким побуждением Флинкса. Он с полувзгляда понял всю сцену.

— Что здесь, во имя непристойности семи адов, происходит?

Даже знакомый рев не произвел ни малейшего впечатления на сражавшихся, слишком углубившихся теперь в свою работу, чтобы замечать мольбы всего лишь смертных. Коммерсант двинулся вперед и сделал попытку разделить пару. Фактически, несколько попыток. Это было все равно, что совать руки в смерч. Потерпев неудачу, он отступил.

Чем дольше живешь на нижних уровнях Драллара, тем больше приобретаешь знаний об элементарной человеческой психологии. Флинкс произнес громко, но ровно, вкладывая в свой голос как можно больше отвращения:

— Вот это да, если бы вы только знали, как смешно вы выглядите!

Он также рискнул дать краткую мысленную проекцию двух сражающихся, соответственно приукрасив ее.

В салоне мигом воцарился мир. Вихрь волос, зубов, ногтей и порванной одежды внезапно остановил свое вращение и распался на два отчетливо различимых тела. Обе тупо уставились на Флинкса, а затем неуверенно — друг на друга.

— Спасибо, киджано, я знал, что ты кое на что годишься, но твоим талантам явно нет конца.

Малайка протянул руки вниз и схватил обеих девушек за остатки материала воротников, подняв их за шиворот, словно пару упрямых котят. Девушки молча прожигали друг друга взглядами и казались вполне готовыми начать все заново. Почувствовав это, он так сильно встряхнул их, что у них лязгнули зубы и свалились туфельки.

— Мы ведем миллиардную охоту в редко заселенной территории за чем-то таким, из-за чего любая форма в галактике, стоит ей чуть-чуть пронюхать, с радостью перережет мне глотку, а вы мванамкевиву, кретинки, идиотки, не можете и месяца прожить мирно!

Он снова встряхнул их, хотя и не так яростно. Теперь обе, судя по их виду, были не в настроении драться.

— Если это случится снова, я предупреждаю только раз, то выброшу вас обеих, кусающихся и царапающихся, если вы этого хотите, из ближайшего шлюза! Понятно?

Две женщины молча уперлись взглядами в пол.

— А у идийо ау ла! Отвечайте сейчас же!

Голос громом прокатился по салону.

Наконец, Сиссиф почти неслышно пробормотала:

— Да, Макси.

Он обратил смертоносный взор к Ата.

— Да, сэр, — тихо произнесла она.

Малайка оставался начеку, но Вульф выбрал именно этот момент, чтобы заглянуть в помещение.

— Капитан, я думаю, вам лучше пойти посмотреть это. На экранах появился предмет или предметы, про которые я сказал бы, что это корабль или корабли. Я хотел бы услышать ваше мнение.

— Нини? — резко поворачиваясь, взревел Малайка. — Что?

Он выпустил обеих женщин. Обе стояли тихо, пытаясь создать порядок из хаоса своей одежды. При случае одна бросала взгляд на другую, но в данную минуту обе основательно сконфузились.

— Похоже, он приближается к нам, сэр. Я желал бы, чтобы вы пошли посмотреть… Сейчас же.

Малайка повернулся лицом к недавним драчуньям.

— Ата, приведи себя в порядок и дуй в Рубку… Упеси! Сиссиф, возвращайся в свою каюту и оставайся там.

Обе спокойно покинули в разных направлениях каюту.

— Социолог, пойдите и вытащите своего друга из этого полусна или как он там его называет. Я хочу, чтобы вы оба были в полном сознании на случай, если произойдет что-то неблагоприятное. У меня такое предчувствие, что вы оба обладаете некоторым опытом в корабельных маневрах в глубоком космосе?

Цзе-Мэллори быстро шел к каюте Трузензюзекса. Теперь он остановился и улыбнулся в ответ рослому торговцу.

— В некотором роде, — спокойно согласился он.

— Прекрасно. О, киджана?

Флинкс поднял голову.

— Не спускай глаз с этого твоего приятеля. Все здесь может немного запрыгать. Я не знаю, насколько возбудим этот чертенок, но я не хотел бы, чтобы он путался под ногами и нервировал занятых людей.

— Да, сэр. У вас есть какие-нибудь догадки, что это такое?

— И да, и нет.

Он задумчиво помолчал.

— Ты можешь пройти в рубку, если хочешь, покуда следишь за своим змеем. Скажи нашим ученым пассажирам, что они тоже могут, если пожелают. Места там хватит. Я не хочу видеть в Рубке только Сиссиф. У этой милой пакадого есть склонность впадать в мистику, когда положение кажется ей неуправляемым и она не может пустить в ход пальчик… и другие великолепные штучки для устранения этого безобразия. Но я думаю, что другие захотят быть рядом, когда мы выясним, что есть что. И они могут помочь своими предчувствиями. Я высоко ценю предчувствия. Кстати, я полагаю, ты не можешь ответить на этот вопрос для меня?

Флинкс крепко сосредоточился. Оно было далеко, но кругом на ъшого световых лет не имелось ничего другого, и поэтому оно дошло в очень сильной степени. «Оно» было злобной странной картиной сухого воздуха, солнца, крови вкуса соли, облегчения, целиком окутанной холодными, четкими, словно растаявший снег, мыслями, подходящими только к одному виду…

Он поднял взгляд, моргая глазами. Коммерсант внимательно следил за ним с озабоченным видом. Тот почувствовал бисеринки пота у себя на лбу. Он произнес одно слово, потому что его было достаточно.

— Анн.

Коммерсант задумчиво кивнул и повернулся к двери.

XI

Точка, указывающая на присутствие действующего поля позигравитационного двигателя, стала теперь четкой и находилась далеко вправо от них — примерно под девяносто градусов к настоящей плоскости X. Двигалась она определенно курсом на сближение. Они все еще не могли быть уверены в его сущности, помимо того, что по меньшей мере один мозг занимал схожую площадь в пространстве.

Флинксу вспомнился процитированный ему кем-то однажды древний афоризм. Если он не, ошибался, там речь шла о двух людях, одном старом, одном молодом. Младший сказал: «Никаких новостей — хорошая новость», а другой, земной святой, мудро ответил: «Это не обязательно верно, мой юный друг. Рыбак не думает, что ему повезло, если у него не клюет». Он не был убежден, что эта притча была подходящей аналогией для данного момента, так как обнаружил, что он не согласен со святым.

— Их двое, капитан, — сказал Вульф. — Смотрите…

И верно. Даже Флинкс увидел, что, когда большая точка приблизилась, она разделилась на две отчетливые крапинки. Одновременно он почувствовал множество умов, схожих с первым замеченным им, хотя и намного слабее.

— Два корабля, — произнес Малайка. — Значит, моя единственная догадка ошибочна. Раньше тени. А теперь все в темноте. Усику. И все же это может быть…

— А какой была ваша догадка, Макси? — спросил Трузензюзекс.

— Я подумал, что мой конкурент — определенный конкурент — пронюхал о вашем открытии больше, чем мне думалось первоначально. Или что произошла утечка определенных сведений. Если верно последнее, то я бы заподозрил, что кто-то на этом корабле шпион.

Присутствующие обменялись быстрыми беспокойными взглядами.

— Такая возможность все еще остается, но теперь я менее склонен подозревать это. Я не знаю ни одного концерна в Рукаве — ни того, о котором я думаю, ни даже «Дженерал Индастриз», который мог бы себе позволить или имел бы склонность бросить два корабля на то, что имеет очень приличный шанс оказаться бесприбыльным предприятием, основываясь на всего лишь подложной информации из вторых рук. Даже Аннская корпорация «Гнездо» на это не пойдет.

— В таком случае, — сказал Цзе-Мэллори, — кто же наши гости?

— Не знаю, социолог, хата кидога. Совершенно не представляю. Но мы, несомненно, вскоре выясним. Они того и гляди окажутся в диапазоне приема, если уже не оказались. Будь в этом районе ретрансляционная станция, мы могли бы выяснить раньше… допуская, конечно, что они пожелали бы дать нам знать о своем присутствии и достаточно точно знали бы, где мы находимся. Мне думается, что это сомнительно…

Ата умело манипулировала с датчиками и переключателями.

— Я все открыла нараспашку, сэр, и если они пошлют нам луч, мы его безусловно уловим.

И они уловили.

Появившееся на экране лицо благодаря заблаговременному предупреждению Флинкса никого не потрясло, а вот носимое им одеяние — да, так как оказалось совершенно неожиданным.

— Доброе утро вам, «Славная Дырка», — произнес желтолицый Аннский офицер-аристократ, смотревший на них с экрана. — Или какой там период дня вы переживаете в данный момент. Капитаном, я полагаю, является знаменитый и прославленный Максим Малайка?

— Озадаченный и любопытствующий Максим Малайка вас слушает, если вы именно это имели в виду.

Он двинулся в центр диапазона камеры передатчика.

— Вы на одно очко впереди меня.

— Извиняюсь, — сказала фигура. — Меня зовут Ринди ВВ, Второй Барон Тиртона Шесть, офицер Четвертого Флота Всекосмических Оборонительных Сил Императора Маана. Мой корабль называется «Арр», и нас сопровождает в путешествии его корабль-собрат «Унн».

Малайка произнес в направлении микрофона общей связи:

— Это же надо! Ваша мать, должно быть, отличалась могучими легкими. Вы, ребята, оказались немного в стороне от своих обычных трасс, не так ли?

Лицо барона отразило легкое удивление. Как подозревал Флинкс, это была насмешка.

— Право, капитан! Зараженная Зона — пространство незанятое и открытое для всех. Здесь есть много прекрасных, пригодных для колонизации свободных планет, доступных для любой вышедшей в космос расы. Хоть и верно, что в прошлом правительство Его Величества больше занималось внешней экспансией, при случае поиск исключительно многообещающих планет проникает и в такую даль.

— Очень четкое и на вид правдоподобное объяснение, — прошептал Малайке Трузензюзекс за пределами диапазона аудиовизуального приема.

— Да — прошептал в ответ коммерсант. — Я тоже не верю ни единому его слову. Вульф, измени курс на сорок пять градусов Х-полюс.

— Готов, капитан.

— Всегда приятно услышать от кого-то передачу после пустоты, и я уверен, что двух эсминцев Его Величества окажется более чем достаточно для любой «исключительно многообещающей» планеты, какую вам может случиться найти. Желаю вам удачи в ваших старательных поисках.

— Ваше пожелание успеха принято в том же духе, в каком оно дано, капитан Малайка. В ответ я хотел бы предложить гостеприимство моего корабля и экипажа, а в особенности нашего камбуза. Мне достаточно повезло иметь на борту шеф-повара, способного творить чудеса с кухней тридцати двух различных систем. Этот парень — настоящий кудесник и будет горд иметь возможность продемонстрировать свои таланты перед такими знающими гурманами, как вы.

Рубку прорезал тихий шепот Вульфа:

— Они сменили курс в соответствии с нашим, сэр. А также прибавили скорость.

— Сохраняй прежний курс. И набери достаточно скорости, чтобы соответствовать их увеличению. Но сделать это тонко, мванамуне, тонко!

И снова повернулся к экрану.

— Истинно любезное приглашение, барон, и обыкновенно я счел бы его большой честью и с восторгом принял. Однако боюсь, что обстоятельства побуждают меня отклонить это предложение. Видите ли, прошлым вечером нам подали на ужин рыбу, и я уверен, что она была приготовлена гораздо хуже, чем мог бы это сделать ваш шеф-повар, потому что мы сегодня страдаем от жестоких болей в нижней части пищеварительного тракта. Если можно, я отложу ваше доброе предложение до более удобного случая.

А дальше от микрофона прошептал:

— Все остальные расходитесь по каютам и пристегнитесь. Я постараюсь держать вас в курсе того, что происходит, по вашим внутренним корабельным экранам. Но если вам придется немного поболтаться, я не хочу, чтобы вы отскакивали от деревянных изделий и пачкали мои ковры!

Флинкс, Цзе-Мэллори и Трузензюзекс дружно рванулись к выходу, заботливо оставаясь за пределами диапазона трехмерной видеокамеры. Но Трузензюзекс не мог устоять перед желанием поиздеваться над давним врагом.

Транксы имели дело с Аннами задолго до человечества.

Он сунул голову в диапазон приема и крикнул:

— Знай, о пескоед, что я уже отведал Аннской кухни, и мое горло сочло ее наждаком для неба. Обедающие камнями быстро приобретают их же психические способности!

Анн ощетинился, чешуя вдоль шейного гребня встала дыбом.

— Слушай, ты, выползший из грязи, предупреждаю, что…!

Он оборвал фразу посреди ругательства и усилием воли вновь овладел собой.

— Я сохраняю вежливость, хотя ваш корабль она явно покинула, капитан. Будь по-вашему. Вы, знаете ли, не можете убежать от нас. Теперь, когда мы в пределах легкой досягаемости, мои операторы приложат все усилия, чтобы не потерять вас. Наше приближение к вам на минимальное расстояние будет лишь вопросом времени. В данный момент я буду надеяться, что вы еще раз обдумаете мое действительно исключительно вежливое и щедрое приглашение и снизите свое поле. Иначе, — мрачно заключил он, — я очень сильно опасаюсь, что мы вынуждены будем вскрыть вас, словно банку с зит-пастой.

Экран внезапно опустел.

Флинкс в своей каюте лег на койку и начал пристегиваться аварийными ремнями, постоянно прикрепленными к ее краям. Он велел Пипу устроиться рядом с его левой рукой, обвившись вокруг ограждения на этой стороне постели. И посоветовал ему вести себя тихо. Змей, чувствуя, что происходят важные события, сделал, что ему велели, с минимумом беспокойства и суеты.

Закончив и устроившись в позе, самой близкой к удобной, то есть насколько мог при стесняющих ремнях, он включил небольшой экран, свисавший с потолка каюты. Тот мгновенно обрел четкость, открыв занятых в Рубке Малайку, Ату и Вульфа. И невольно начал вспоминать более знакомые виды и запахи. Это смутило его, но в тот миг он лихорадочно желал вновь очутиться дома в Дралларе, жонглировать перед восхищенной толпой и заставлять мальчишек смеяться, сообщая им, в кого они тайком влюблены. То, что он смог уразуметь из мнений-мыслей Аннского командующего, не сулило ничего приятного. Чувство это внезапно исчезло, словно по его мозгу прошлись прохладной тряпкой, и он мрачно приготовился ждать.

В огромной, экзотически меблированной каюте, образовывавшей ее покои, Сиссиф лежала одна на большой постели, свернувшись в ремнях калачиком. Она чувствовала себя очень одиноко. Приказ пристегнуться ремнями был отдан жестким, не терпящим никаких возражений тоном, которого Макси никогда раньше с ней не позволял себе, и она испугалась. Роскошное личное снаряжение, витиеватая резная мебель, разбросанные по каюте дорогая одежда показались вдруг столь же легкомысленными и ветреными, как детские игрушки. Она знала, она просто знала, когда решила попытаться заменить ту другую маленькую ведьму — как там ее звали? — в качестве постоянной Рыси Малайки, что обязательно случится что-то ужасное, вроде этого. Она знала это!

Коммерсанты такие чертовски непредсказуемые!

Она не станет включать экран связи с Рубкой и остальным кораблем. Пусть поживет немного без нее! Она погрузилась как можно глубже в подушки из желтого шелка и пообещала себе, что если переживет это ужасное путешествие в никуда, то обязательно найдет себе какого-нибудь милого стопятидесятилетнего старика… на пороге смерти. Престарелого, богатого, с которым она может ожидать тихой, удобной, короткой брачной жизни… и долгого богатого вдовства.

Бран Цзе-Мэллори спокойно лежал на своей койке, повторяя сто пять аксиом Безразличного Созерцания. Первоначально их изобрел блестящий студент-выпускник, чтобы помочь нервничающим студентам расслабиться на экзаменах. Они должны сгодиться и в других ситуациях. Например, при нынешней. Но как бы упорно он ни старался, ему не удавалось подвинуться дальше двадцать первой. Она продолжала вновь и вновь повторяться у него в голове каждый раз, когда он пытался сосредоточиться на двадцать второй.

— Человечество, должно быть, самая самодовольная раса во вселенной, ибо кто еще станет верить, будто у Бога нет лучшего занятия, чем сидеть круглые сутки и помогать ему выпутываться из затруднительных положений?

Мысль эта была недостойна того, кто предположительно очень смягчился за последние годы, но как, ах, как же он желал ощутить под пальцами гашетки пушки — любой пушки. Они рефлекторно сжимались и расслаблялись, оставляя глубокие борозды на мягком одеяле.

Эйнт Трузензюзекс спокойно лежал на своем модифицированном шезлонге, вытянув ноги и скрестив на груди стопоруки и иструки в надлежащей позе «у». Он пытался держать половину своего ума сфокусированной на корабельном экране, в то время как другая монотонно зачитывала ритуальные слова.

— Я, Тру из семейства Зен, клана Зю, улья Зеке, сим молю, чтобы я не навлек бесчестия на моих-наших предков. Я, Тру из семейства Зен, клана Зю, улья Зеке, молю, чтобы в грядущее Время Бедствий я мог оказать честь своей первой матери, матери клана и матери улья. Я, Тру, из семейства Зен, клана…

Ата Мун и человек по имени Вульф думали иное. Они были чересчур заняты для всего прочего. А Максим Малайка, отвечавший за них за всех, делал то же. К тому же он был слишком напуган, чтобы иметь время для таких тривиальностей, как беспокойство. А в его мысли ворвался Вульф.

— Они приблизились до расстояния в их пять тысяч, сэр. При такой скорости они через пять-десять минут будут в пределах действия корпускулярного луча.

— Чуви! И прочие невыразимые! Черт подери!

Ата обеспокоенно поглядела на него.

— Неужели мы не можем попробовать увернуться от них, Максим? Я хочу сказать, капитан?

— Да, Хаша, Ата. Никоим ообразом. Это аннские эсминцы. Они построены, чтобы догонять и щелкать корабли побыстрее нашего. «Славная Дырка» — каприз богача, а не военный корабль. Но она-таки достаточно скоростная, шарти. По необходимости. При любом приличном расстоянии между нами во время первоначального контакта мы могли бы ускользнуть за пределы диапазона их детекторов и оторваться от них, но они сели нам на хвост, прежде чем мы узнали, кто они такие. В любом случае их двое. От одного мы еще могли бы ускользнуть, но от двух — никогда. Не при таком расстоянии.

Ата подумала.

— Разве мы не можем просто, ну, сдаться и рискнуть? Я хочу сказать, что, принимая во внимание все, этот барон казался совсем не таким уж и ужасным. Просто нетерпеливым. И мы не воюем с его народом.

— Ндото. Мечтай. Анны действительно действуют, Ата, совсем не так.

Он твердо сжал губы.

— В лучшем случае, они… нестерпимы даже… для тех, кто с ними сотрудничает. А с теми, кто нет… Если тебе любопытно узнать подробности, спроси у Вульфа. Он пять лет пробыл в Аннском концлагере во время последнего настоящего челанксийско-аннского конфликта. Может, есть и другие, протянувшие так долго в одной из этих преисподней и дожившие до того, чтобы рассказать об этом. Если так, то я их не встречал.

— Капитан прав, мисс Мун. Я бы предпочел, скорее, выброситься в космос и лопнуть, словно глубоководная рыба, чем снова оказаться в плену у этих.

Он кивнул на экран, где продолжали свое неотвратимое движение белые точки.

— Наряду с прочими пристрастиями они большие мастера утонченных видов пыток. Очень большие. У них это, понимаете ли, своего рода вид искусства. Большинство моих шрамов не видны. Они, понимаете ли, здесь.

Он постучал себя по виску.

— Если желаете услышать какие-то подробные описания…

Ата содрогнулась.

— Не надо.

— Этот Ринди кажется довольно порядочным… для Анна, но рисковать… Если бы я мог освободить Вульфа от расчетов или себя от компьютера… тандуноно! Нет, погодите!

Он склонился над микрофоном.

— Ниний ниоте! Цзе-Мэллори, социолог. И вы, жук! Кто-нибудь из вас прежде применял когда-нибудь космическое оружие? Хотя бы на тренировке?

Цзе-Мэллори в своей каюте чуть палец не сломал, спеша избавиться от ремней. А Трузензюзекс прервал свой ритуал в таком месте и в такой манере, что заслужил бы осуждение всех членов своего клана, узнай они про это.

— Вы хотите сказать, что на этой лоханке есть пушка? — закричал Цзе-Мэллори. — Какого типа? Где? Говори, меркантилист! Взрывное оружие, корпускулярные пушки, торпедные аппараты, разрывные снаряды, камни… мы с Тру управимся со всем!

— Надеюсь, что так. Слушайте! За вашими каютами хранилище. Там есть ход, он ведет в грузовой отсек. Потом по выдвижной лестнице дойдите до конца. Заблудиться там невозможно. Будьте осторожны, в той части корабля гравитации нет. Наверху вы найдете средний дискретный лазер, установленный на окружающем корабль универсальном поясе. Я сейчас подаю к нему энергию.

Он на миг замолк, покуда его руки совершали манипуляции за пределами диапазона камеры.

— Он рассчитан на одного. Сожалею, философ. Но вы можете помочь ему с компьютером. Если ему не придется следить за целями и боевым экраном одновременно…

Двое мирных людей уже отправились в путь.

Малайка мысленно прочел молитву, надеясь, что ученые не разрежут корабль, и вернулся к своим таблицам.

— Как у нас дела, Вульф?

— Они по-прежнему приближаются, сэр. Теперь не так быстро, когда мы сами набрали скорость, но все еще приближаются. Вы хотите перейти на максимум?

— Нет, нет, пока не нужно. Это — наш последний вздох, если он нам понадобится. Пусть пока продолжают думать, что «Славная Дырка» — всего лишь еще один грузовоз. Я сперва хочу посмотреть, что могут сделать наши яйцеголовые с пугачом.

Яйцеголовые, о которых шла речь, неслись по переходам с головокружительной скоростью. К счастью, им не мешал передвигаться никакой плавающий в воздухе груз. Огромная металлизированная полость была почти полностью пустой. Лениво плавали в паутине ограждений несколько ящиков, придавая бледно-зеленой пещере и ее призрачной атмосфере оттенок перспективы. Ощущение это усиливалось освещением или отсутствием его.

Они без труда отыскали развилку на конечном звене основного пути.

Цзе-Мэллори подпрыгнул вверх и начал плыть к тросу. Добравшись до него, он начал быстро подтягиваться, перебирая руками. Трузензюзекс, знал он, от него не отстанет. Инсектоид со своими четырьмя руками мог подниматься быстрее, но у него не было причин обгонять Ърана, поскольку он никак не мог соперничать с ним в управлении спроектированной с расчетом на человека пушкой.

Они добрались до орудийной башни, сферы из толстого металла, похожей на волдырь на коже корабля. В ней имелась собственная аварийная энергетическая установка и запас воздуха. С обеих сторон он далеко видел, где энергетический пояс установки окружал кожу корабля. Двигаясь вдоль пояса, пушка могла встретить приближающуюся угрозу с любой стороны. Он лишь секунду гадал, что же она делала на частной яхте, а затем оказался внутри башни и пристегнулся к сиденью стрелка. Трузензюзекс задраил за ними люк и переместился к компьютеру прицеливания слева от Брана. В более современном оружии они объединялись бы в единственном шлеме, облегающем голову стрелка. Инсектоид принялся извлекать из аварийных отделений брасы, замки и ремни, пока не соорудил себе разумно прочные крепежные ремни напротив компьютера.

Бран сжал в правой руке гашетку со всей нежностью гордого отца, ласкающего своего новорожденного, а левую положил на сенсорный датчик боевого экрана. Он на мгновение отпустил гашетку и затянул нервные сенсоры вокруг растопыренной левой руки. Он разок сжал ее, чтобы убедиться, что датчики не жмут, а затем вернул правую к рукояти гашетки и принялся внимательно изучать экран и диск прицела. Определенно, ранняя модель, но, впрочем, лазерное оружие мало изменилось в своей основной конструкции за несколько веков и, вероятно, не изменится еще несколько. Слишком уж дешевой и эффективной была эта основная конструкция. Он не сомневался, что сможет с первой же попытки действенно управлять им. И если уж о том речь, то он, черт возьми, обязан это сделать! Вряд ли преследователи дадут им пальнуть для пристрелки.

Под действием импульсов от его левой руки зажегся боевой экран. Он с радостью увидел, что его боевые рефлексы все еще действуют. На экранах светились две точки размером с ноготь его большого пальца. На миг он чуть не ударился в панику, ему показалось, что он вновь очутился на борту «Двадцать Пятого». Если бы вражеский корабль сумел настолько приблизиться к боевой ситуации, то их уже давно распылили бы на атомы. Но, впрочем, это же не боевая ситуация. По крайней мере, пока. Он выбросил из головы эту неприятную цепочку мыслей. Тут нечто также, из-за чего точат языки дипломаты. Явно ни один из приближающихся кораблей не ожидал встретить даже символического сопротивления. Для них это просто игра в пятнашки. Они догоняли открыто и без предосторожностей. Возможно, они, дай-то бог, отключат экраны или, по крайней мере, недодадут им энергии.

Слева от него Трузензюзекс начал сыпать дробью цифр и координат. Один из эсминцев держался немного ближе другого. Такое небрежное построение было неизбежным результатом излишней уверенности со стороны противника. Бран начал мысленно прочерчивать линию выстрела в центр. Палец его заколебался над гашеткой, и он обратился в микрофон внутрикорабельной связи.

— Слушайте, Малайка. Они там охотятся за чем-то, а поскольку у нас есть только одно такое, из-за чего стоит идти на риск межзвездного инцидента, они захотят получить нас целыми. Они приближаются к нам так, словно ожидают, что им придется всего-навсего поймать нас в сеть, как ощипанную птицу-гич. Я играл раньше с Аннами. Они не страдают избытком воображения, но соображают чертовски быстро. Это означает один хороший выстрел, и только один, а потом нам лучше бежать во все лопатки. Насколько близко можете вы их подпустить, чтобы у нас оставался хоть какой-то шанс оторваться от их детекторов? Допуская, что они придут в такое замешательство, что позволят нам это.

Малайка быстро подсчитал в голове.

— Гм… гм… мара кв а мара… Этому Рииди придется решать, разнести нас на атомы или сделать еще одну попытку… Решит, несомненно, в пользу последнего… Обязан взять нас живыми или вообще ничего не добьется… Я могу дать вам еще две тысячи миль дистанции. Нет, теперь уже полторы.

— Вполне годится, — сказал, сосредоточившись на экране, Цзе-Мэллори. — Должно сгодиться, — подумал он. — Мы здесь узнаем, что расстояние достигнуто, когда укажет компьютер.

Малайка не ответил.

— Это приведет нас почти до… трех, — заметил Трузензюзекс.

— Полагаю. Дай мне знать, когда достигнем расстояния три и одна десятая.

— А времени хватит?

— Старый жук, мой добрый друг, — усмехнулся Цзе-Мэллори. — Мои рефлексы за минувшие годы, может, и замедлились, но еще не умерли! Хватит. На вселенную!

— На вселенную! — донесся ровный ответ.

В Рубке Малайка с задумчивым лицом повернулся к Вульфу.

— Ты слышал?

Человек-тень кивнул.

— Тогда отлично. Начинай притормаживать. Да, притормаживать! Если он говорит, что ему удастся сделать только один выстрел, я хочу, чтобы он получил наилучшую возможность. Поэтому давай как можно аккуратней сделаем вид, что перестаем убегать.

Вульф начал послушно снижать скорость. Постепенно, но аннские компьютеры это заметят.

— Три и семь… три и шесть… — отсчитывал цифры с машинной точностью и четкостью голос Трузензюзекса.

Тело Брана оставалось неподвижным, но внутренне он все-таки слегка дрожал. Он-таки постарел.

— Тру, э, ты не заметил в том аварийном шкафчике никаких ГИП-наркотиков?

— Гиперболизирующих Ип? Три и пять… ты же знаешь, что это снадобье берегут столь же бдительно, как схему СККАМ. О, разумеется, ублюдочные-то снадобья существуют и доступны на любом черном рынке. Все, что требуется сделать, друг мой, это, заимствуя выражение «раздраконить себя»… три и четыре… не говоря уж о рефлексах… вероятно, скорее, задраконить их. Расслабься.

— Знаю, знаю! — глаза его не отрывались от экрана. — Но, позвонки побери, желал бы я сейчас принять что-нибудь!

— Лучше выругаться покрепче… три и три… представь себе, что ты опять в университете работаешь над диссертацией старика Нови. Это должно породить в тебе достаточно злости, чтобы ты разорвал эти корабли голыми руками…

Бран улыбнулся, и напряжение покинуло его.

— …три и два…

Теперь он так и видел перед собой уродливое лицо старого ублюдка Нови. Он гадал, что же в конце концов случилось ео стариком после… Палец его сжался на гашетке.

— …три и од…

Кнопка гашетки была уже нажата.

Через секунду бесконечности из «Славной Дырки» выскочило в ничто и нигде лезвие изумрудно-зеленого цвета, ярче солнца. Миллимгновения спустя оно вонзилось в веер двигателя ближайшего корабля Аннов, которым по случаю оказался «Унн». Беззвучно вспыхнуло ослепительно сверкающее золотое пламя. За ним последовал взрыв испарившихся твердых тел и образовалось быстро рассеивающееся облако ионизированного газа.

Боевой экран показывал одну белую точку и одну крошечную туманность.

В орудийной башне Бран лихорадочно пытался навести лазер для выстрела по второму кораблю, но так и не получил настоящего шанса.

В момент безмолвного уничтожения Малайка разрешил себе издать сильный вопль:

— Озиии-еее!

А затем:

— Вульф, Ата, даешь ходу!

Ата прихлопнула связь, и «Славная Дырка» прыгнула вперед с максимальным ускорением.

На все еще существующем Аннском корабле «Арре» паника царила только в тех отсеках, где власть барона Рииди ВВ была периферийной. Вокруг него экипаж выражал только фатальную покорность судьбе. Единственной приятной мыслью на уме у всех было, что они сделают с людьми на этой яхте, когда командир и техники выжмут из них все, что хотят узнать. Никто не смотрел в лицо барону из страха встретиться с ним взглядом.

Барон надраил когти, праздно скребя ими по чешуе левой руки. У правой находился микрофон.

— Главный механик, — спокойно обратился он по связи, — будьте любезны, полную мощь. Все, что вы можете выделить помимо экранов.

Он не потрудился спросить, включены ли они уже.

Он снова повернулся к господствовавшему на мостике огромному экрану. На нем белая точка быстро уменьшалась, но не сумела исчезнуть совсем. Так и не сможет. Не сводя глаз с экрана, он обратился к экипажу по корабельной связи:

— В потере «Уина» нет ничьей вины. Не ожидая меж-пространствеииого вооружения на частной яхте данного типа, мы включили только противометеоритные экраны. Теперь эта ошибка исправлена. Противник быстрее, чем оценивалось первоначально. Он явно надеялся уйти за пределы детектора в суматохе, порожденной потерей братского корабля. Этого не произошло. И не произойдет. Мы кончили играть вежливо. Накрутите себе хвосты, господа. Наша задача —.догнать корабль! И когда мы догоним, я могу пообещать вам кое-какие интересные развлечения!

Вдохновленный этим экипаж «Арра» взялся за дело с энтузиазмом.

Бран разок коротко выругался, когда уцелевший Ан-нский корабль съежился за пределами дальнобойности.

Трузензюзекс деловито выпутывался из самодельных крепежных ремней.

— Расслабься, брат. Ты действовал именно так, как мы надеялись. Даже лучше. Они отключили экраны, спору нет, иначе не рвануло бы так здорово. Мы, должно быть, попали им прямо в генератор. Какое зрелище!

Цзе-Мэллори последовал совету и, насколько мог, расслабился.

— Да, да, ты совершенно прав, Тру. Во второй раз нам бы так не повезло. Если бы у нас вообще был второй раз.

— Именно так. Я предлагаю вернуться теперь в каюты. Эта игрушка стала бесполезной. Вот будь у нас настоящая пушка… А, ладно. После тебя, Бран.

Трузензюзекс вновь открыл люк, и они нырнули в него. Направляясь обратно через сумрачные зеленые полости отсека, они упустили поздравления Малайки, когда те полились из репродуктора уже пустой орудийной башни.

— Клянусь хвостом туманности Черный Конь! Они сумели-таки! Эти слабые, простые, миролюбивые ядугузури сумели-таки врезать им! Разнести с одного выстрела боевой корабль из этого старья!

Он покачал головой.

— Может, мы еще и не выкрутились, но, клянусь пророками, теперь эти ящеры поймут, что побывали в бою.

Вульф вернул коммерсанта к реальности.

— Они снова, начинают нагонять нас, сэр. Медленнее, чем раньше. Намного медленнее. Но мы гоним, пустив в ход все, что у нас есть, а они все равно сокращают расстояние.

Ата кивнула, соглашаясь с ним.

— Экран, может, еще и не показывает этого, но приборы подтверждают. При таком темпе у нас есть еще около трех — нет, четырех часов, прежде чем они окажутся на расстоянии действия парализующего луча.

— Значит, все. Пепонга — пи? Сколько злых духов?

Он откинулся в кресле. Коль скоро они настолько приблизятся, то сделают мумии из всех, кто на борту, а потом на досуге размотают им мозги. Методы могут варьироваться, но будут, несомненно, уникальными по своей неприятности. Этого нельзя допустить. Как только подойдут достаточно близко, он позаботится, чтобы все получили смертельную дозу чего-нибудь из аптечки для гарантии невозможности допроса. Или, возможно, лучше лазер. Сожженных в пепел Аннские техники, как ни хороши они, восстановить не смогут. Да, это лучший выбор. После того, как он покончит со всеми остальными, ему надо будет удостовериться, что он не попадет мимо мозга. У него будет только один выстрел. Тебе лучше начать искать зеркало, Максим!

Если бы был только какой-то способ набрать достаточно скорости, чтобы выскочить за диапазон детекторов! Хотя бы только на несколько микросекунд, этого может хватить. Космос огромен. Дай ей этот драгоценный интервал, и «Славная Дырка» могла легко оторваться от преследователей. Он бессознательно положил ладонь на руку Аты.

Должен быть какой-то способ набрать еще полкратного!

Он не заметил, как задрожала ее рука, когда он накрыл ее, ни того, как она смотрела на нее. Он внезапно убрал руку, не осознав, какое действие это произвело на второго пилота.

Флинкс тоже обдумывал эту проблему на свой собственный лад. Он мало разбирался в звездной навигации и еще меньше — в КК-двигателях, но ведь Малайка забыл больше, чем мог узнать за всю жизнь. Связи в мозгу торговца разветвлялись на миллион цепочек. Он терпеливо пробегал то по одной, то по другой, выводя на поверхность полузабытые усвоенные знания и их применение, туда, где собственная система Малайки могла выудить их, осмотреть и отбросить. В некотором смысле это походило на пользование системой поиска в Королевской Библиотеке. Он продолжал это с терпением, которого и не подозревал в себе, пока…

— Но акили! Здравый смысл..!

Малайка замолк, и его глаза открылись так широко, что Ата действительно встревожилась.

— Ата!

Она чуть подскочила при этом крике.

Он нашел его. Каким-то образом мысль поднялась из тайников в глубине его мозга, где годами лежала нетронутой.

— Слушай, когда впервые добрались до Зараженной Зоны, изыскательские корабли прошли сквозь нее — какую-то часть ее — с целью нанести на карту, верно? В конечном счете эта идея была отброшена как непрактичная — в смысле дорогая, но все первоначальные сведения остались. Именно так и положено делать. Сверься с памятью машины и выясни, нет ли поблизости от нас каких-нибудь нейтронных звезд.

— Что?

— Великолепная мысль, капитан, — сказал Вульф. — Я думаю… да, есть возможность — разумеется, минимальная и трудная — что мы сумеем утащить их за собой. Куда приятней, чем простое самоубийство.

— Именно так, Вульф, за исключением одного. Я не думаю даже о сложном самоубийстве. Мвализури, поговори со своей машиной и узнай, что она скажет!

Ата отстучала затребованные сведения. Машине потребовалось только мгновение, чтобы выдать на экран длинный список ответов.

— Ну да, есть одна, капитан. При нашем настоящем темпе хода примерно в семидесяти двух корабельных минутах от нашей текущей позиции. Координаты имеются и в данном случае записаны с точностью до девяти… девяти и семи десятых.

— Тогда начинай отстукивать их!

Он повернулся вместе с креслом и нагнулся над микрофоном радиосвязи.

— Все внимание! Теперь, когда мы, служители мира и спокойствия, действительно умиротворили половину наших преследователей, я получил достаточный стимул, чтобы выдать равно безумную идею. То, что я… То, что нам предстоит попробовать, теоретически возможно. Я не знаю, делалось это раньше или нет. Нет никаких данных о неудачной попытке. Я считаю, что мы должны рискнуть. Любая альтернатива предпочтительней верной смерти. Иначе плен неизбежен.

Труэензюзекс нагнулся, насколько позволили ремни, и произнес в свой микрофон:

— Могу я спросить, что вы… мы попытаемся сделать?

— Да, — поддержал Вульф. — Мне, признаться, и самому любопытно, капитан.

— Же! Мы направляемся к нейтронной звезде этого сектора, определенные координаты которой у нас имеются. При нашей нынешней скорости мы вонзимся в гравитационный колодец на нужной касательной через семьдесят… шестьдесят девять минут. Следующие несколько минут Ате, Вульфу, компьютеру и мне самому предстоит дьявольская работа, прокладка курса. Если мы сможем попасть по этому полю в определенной точке при нашей скорости, я надеюсь, громадное притяжение звезды отшвырнет нас с достаточной скоростью, чтобы убежать за пределы диапазона Аннских детекторов. Они едва ли могут этого ожидать, и даже если они вычислят, что мы затеяли, то не думаю, что наш друг барон сочтет, что стоит трудиться делать то же самое. Ему есть что терять. Все. А нам в данный момент почти нечего. Только мы, люди, достаточно безумны, чтобы попробовать подобный фокус, квели?

— Да. Поддерживаю предложение. Согласен, — ответил Труэензюзекс. — Будь я способен запретить этот идиотский план — то, заверяю вас, я бы это сделал. Однако так как это не в моей власти… Давайти приступим, капитан.

— Обречены на слабые похвалы. А, философ? Есть и другие возможности. Либо мы пролетим мимо точки касания и понесемся дальше, в каковом случае вся попытка становится никчемной, и мы будем взяты в плен, либо нырнем слишком глубоко и будем захвачены звездным колодцем, затянуты и разбиты на мелкие кусочки. Как капитан я по праву наделен властью принять решение… Но это не совсем обычное плавание, и поэтому я ставлю на голосование. Кто против?

По связи дошло только слабое фырканье, относящееся, несомненно, к Сиссиф, — она поддалась любопытству и включила связь. Его нельзя было истолковать как возражение.

— Же! Значит, попробуем. Я усиленно рекомендую вам потратить некоторое время на проверку ремней и улечься как можно удобней. Если мы заденем поле звезды по точной касательной, то я почти убежден, что «Славная Дырка» сможет выдержать действие затронутых сил. Если не сможет, то это не будет иметь значения, потому что наши тела пропадут задолго до корабля. Хайдбуру. Не имеет значения. Я понятия не имею, чего следует ожидать в физиологическом смысле. Поэтому приготовьтесь как можно лучше духом и телом, потому что через шестьдесят… — Он оборвал фразу и взглянул на хронометр. — …шесть минут все так или иначе определится.

Он прервал связь и начал бешено выбивать на пульте компьютера инструкции и запросы.

— Если есть какое-то утешение, — подумал Флинкс, — так это то, то не будет никакого медленного наращивания силы тяжести на корабле. Они либо преуспеют, либо нет, на такой высокой скорости, что все кончится в один миг. Как сказал Малайка, все так или иначе определится.

Он не желал представлять себе, что случится, если они промахнутся мимо точки контакта и нырнут слишком близко к звезде. Народец в колодец. Не смешно. Он увидел себя и Пипа раздавленным всмятку, плоскими, как бумага, и это тоже оказалось не забавным.

Хронометр, не ведающий жалости к человеческим заботам, продолжал отсчитывать время. Осталось шестьдесят минут… сорок… двадцать… десять… пять… три… две…

А затем — невероятно, до страшного суда осталось только шестьдесят секунд. Прежде чем он нашел время поразмыслить над этим изумительным фактом, произошел легкий толчок. По кораблю растекся, словно желе, безмолвный вопль на самой глубокой бездне времени. Он висел на краю ствола пушки, покуда та отчаянно пыталась проглотить его. А он отказывался быть проглоченным. ОТКАЗЫВАЛСЯ. Булавка среди других булавок в чашке молока, в то время как где-то миллион ногтей скребли по тысяче истерически воющих школьных досок — эрРРРРАААА…

XII

На борту эсминца «Арр» главный навигатор мигнул, глядя на детекторный экран, а затем повернулся и уставился туда, где сидел на командном кресле барон.

— Командир, челанксийское судно исчезло с моих экранов. Мы стремительно приближаемся к нейтронной звезде немалого гравитационного потенциала. Ваш приказ?

Барон Рииди ВВ славился своей настойчивостью. Мысль, что уже почти пойманная добыча сбежала от него, была крайне непривлекательной. Однако он не был и дураком. Глаза его устало закрылись.

— Смените курс на тридцать градусов вправо к нашей нынешней плоскости. Снизьте скорость до крейсерской нормальной.

Затем он снова поднял взгляд на боевой экран. Где-то там находилась белая точка. И там, также невидимая, бездонная шахта невообразимой энергии закрывала завесой невозможное бегство. Или быстрое самоубийство. Сквозь его клетки просочилось легкое подозрение в намерениях людей. Он не испытывал ни малейшей склонности пытаться повторить происшедшее. Жив этот идиот или мертв, он об этом не узнает много месяцев… И именно это-то больше всего и раздражало.

Он размял длинные пальцы, уставясь на ярко отполированные ногти, которые были подстрижены до размеров, подобающих высокопоставленному аристократу. На двух из них сверкали коллоидные самоцветы. Он сцепил их перед грудью и толкнул вперед. Те из экипажа, кто был знаком с действиями знати, узнали этот жест. Он указывал на Концепцию Непрактичной Мощи. При данных обстоятельствах это было все равно, что отдать честь скрывшемуся врагу.

— Установите курс возвращения на базу «Преглин» и передайте нашему другу-промышленнику следующее сообщение: «Нет, я не желаю межзвездной огласки». Просто передайте: «Перехватил предсказанное судно и произвел положительное аудиовизуальное отождествление. Повторяю, положительное. Преследовал до… — дайте наши текущие координаты, — шкипер… где контакт с последним был непоправимо потерян из-за, — он слегка улыбнулся, — неожиданного спурта скорости преследуемого судна. В боевых действиях с последним потерял эсминец «Унн» со всем экипажем». Связист, добавьте следующее примечание и зашифруйте его моим личным кодом: «Сударь, Ваша просьба оказалась до крайности дорогостоящей. Вопреки вашим указаниям мы столкнулись не с перепуганным грузом устрашенных менял, как вы заставили меня поверить. В результате вашей халтурной работы я теперь оказался в неудобном положении вынужденного отчитываться за проведенное вне базы время перед моим добрым другом князем Каатам Ц. Вопрос, насколько он добрый друг, подвергнется теперь тяжелому испытанию. Как и ваша способность давать здравые взятки. Надеюсь, ради нас обоих, что последняя окажется достаточной. Объяснить потерю «Уина» будет куда трудней. Если произойдет утечка сведений об истинных обстоятельствах этого идиотского предприятия, то этого будет более чем достаточно, чтобы приговорить нас к смерти от пыток энной степени в руках Мастеров. Будьте добры не забывать об этом». Подпишите это: «Искренне ваш Риили ВВ, барон, и т. д. и т. п.» Принесите мне выпить.

XIII

Стояла осень. Мамаша Мастифф закрыла лавку, завернула обед и взяла их обоих в Королевские Парки. День был безоблачный, потому это и произошло. Буквально безоблачный. На Мотыльке это не просто приятное исключение, а целое событие. Он отлично помнил, как бесконечно глазел на странного цвета небо. Оно стало голубым, столь отличным от нормального светло-серого. От него болели глаза. Мысли животных, птиц сделались странными и путаными. А мелкие торговцы равнодушно сидели себе в своих ларьках и тихо кляли солнце. Оно украло у них всех клиентов. Небо стало мягче, а в Драл-ларе любая мягкость была редкостью. Поэтому все взяли выходной, включая короля.

Королевские Парки занимали обширную территорию. Вначале их создали строители первых ботанических садов для использования этих огромных сооружений. Из-за какой-то чудовищной бюрократической ошибки их открыли для простой публики и с тех пор так и осталось. Огромные сверкающие стволы знаменитых железных деревьев устремлялись, прямые и гордые, на невозможные высоты над его мальчишеской головой. Они казались куда более постоянными, чем сам город.

Железные деревья линяли. Каждую вторую неделю приходили королевские садовники и собирали все опавшие листья и ветки. Железные деревья попадались редко даже на Мотыльке, и эти огрызки были чересчур денными, чтобы выметать их. По территории парка фланировали стражники в лимонно-зеленых мундирах, больше для защиты деревьев, чем людей.

На чудесных гимнастических снарядах и гигантских шагах играли дети. Король считал, что раз уж народ допустили в парк, то он может с таким же успехом в полной мере насладиться пребыванием в нем. Дралларские короли отличались жадностью, да, но не исключительной.

Он был слишком робок, чтобы присоединиться к хихикающим настоящим фигуркам на игровой площадке. И они все боялись Пипа, глупые! Хотя была там одна девочка… сплошные кудряшки, голубые глаза и румянец. Она нерешительно топталась на месте, упорно стараясь показать, что не интересуется им, но без успеха. Мысли у нее были приятными. Мини-дракончик скорее завораживал ее, чем отталкивал. Они находились на грани знакомства на простой, но очень правильный лад, который так быстро утрачивают взрослые, когда сверху спланировал неведомый лист и ударил его прямо между глаз. Листья у железного дерева тяжелые, но не настолько, чтобы нанести рану даже маленькому мальчику. Только смущение. Она начала неудержимо хихикать. Рассвирепев, он ушел с горящими от ее смеха ушами, с мозгом, парализованным тем, как она видела его. С миг он подумывал науськать на нее Пипа. Но это был один из тех импульсов, которые он научился обуздывать очень рано, когда способности змея были продемонстрированы на настойчивой мучительнице, бродячей собаке-дворняге.

Несмотря на то, что он уходил все дальше и дальше, ее смех преследовал его, словно призрак. Уходя, он наносил злобные и бесполезные удары по беззаботно плававшим вокруг него листьям ржавого цвета. И иногда он даже не прикасался к ним, когда они, сломавшись, падали наземь.

XIV

Затем небо перестало быть голубым. Не было оно больше и светло-серым. Оно стало пастельно-зеленым.

Он перестал молотить руками и огляделся кругом. Пип прекратил бить хозяина перепончатыми крыльями по лицу и, улетев, удобно свернулся вокруг ближайшего ограждения койки, удовлетворенный вызванной им реакцией. Крепкая конструкция дракончика явно мало пострадала от болезненного воздействия. Флинкс еще не знал, обругать его или поцеловать.

Он попробовал сесть, но повалился на спину, истощенный этим коротким усилием. Достаточно странно, кости его вообще не беспокоили. Но мускулы! А также связки и сухожилия, вся паутина, соединяющая части скелета. Ощущение такое, словно связали конец к концу, растянули, скатали в шар и сбили в одну из наименее аппетитных фрикаделек Мамаши Мастифф.

Это стало испытанием сил, но он, наконец, сумел сесть. События последних… (сколько он пробыл без сознания?)… вернулись к нему, когда он растирал онемевшие ноги, восстанавливал кровообращение. Как только он вновь почувствовал себя достаточно хорошо, то поспешил нагнуться и обратиться в микрофон корабельной связи. На случай, если другие находились в менее удовлетворительном состоянии, он объявил медленно и четко, так, чтобы его наверняка поняли.

— Капитан? Капитан! Рубка? Есть там кто-нибудь?

Он почувствовал все прочие разумы, но не их состояние, так как его собственный был еще слишком взбаламучен, чтобы сфокусироваться.

— Расихи, киджана! Не волнуйся. Рад слышать, что ты тоже очнулся.

В голосе торговца слышалось здоровое громыхание, но Флинкс прочел в его мозгу напряжение Еще через минуту на маленьком видеоэкране вспыхнуло его изображение. На грубом лице прибавилась морщина-другая, а в бороде — несколько седых волос, но в остальном каменная физиономия осталась неизменной. И хотя его тело и душа выглядели измотанными, лицо отражало прежний энтузиазм.

— Мы с Вульфом в сознании, хотя и не на ногах, млйо. Какое испытание! Кажется, наш друг, твердолобый философ, носящий свой внутренний скелет снаружи, вынес это лучше, чем все остальные. Он пришел сюда и помассировал нас, бедных мягкотелых, пока мы не пришли в себя.

Голос инсектоида донесся по репродуктору откуда-то из-за пределов действия камеры, но Флинкс мог определить транкса по силе его мыслей, бывших и впрямь лучше организованными, чем у его спутников.

— Будь остальное ваше тело, капитан, таким же твердым, как лоб, по крайней мере, не нуждались бы в моей помощи.

— Же! Ну, киджана, Цзе-Мэллори был на ногах дольше всех нас, бедных человеков, и, по-моему Дер Жук как раз сейчас приводит в сознание Ату… Мы собирались потом отправить его осмотреть тебя, Флинкс, но, я вижу, в этом нет нужды.

— Мы су…

Но Малайка, казалось, не расслышал, а Флинкс слишком устал, чтобы зондировать его мозг.

— Мва на муне и мтото, что за сучья скачка! Извиняюсь, бвана Трузензюзекс. Не хотел обидеть. Это старое земное выражение, означающее приблизительно «неистово мчаться в пекло». Я знаю только, что оно подходит к нашей сегодняшней ситуации. Наверно, его сочинили для дружеского Муигу. Преображение! Флинкс, мой мальчик, мой киджана, мой мтото, мы пронеслись мимо той звезды так быстро, после того, как задели поле, что наш компьютер пересечения не мог управиться с этим! Эта автоматика не создана для программирования такой скорости, и мне очень неприятно говорить тебе, где находится максимум взлета! Если бы только существовал какой-то способ проделывать эту штуку на коммерческой основе… Ой!

Он вздрогнул и осторожно коснулся рукой шеи.

— Однако, должен признаться, в настоящее время кажется, что эта система имеет определенные недостатки. Учави! Многое я бы отдал за то, чтобы увидеть лицо нашего друга барона, когда мы пропали с его экранов. Так вот, без предупреждения. Хотел бы я знать, станет ли он…, но выпутывайся из этой паутины, киджана, и ступай сюда. У меня есть для тебя маленький сюрприз, и отсюда он выглядит еще лучше.

Флинкс почувствовал, что к его мускулам начал возвращаться тонус. Он освободился от остальных ремней и медленно соскользнул с койки. Возник неловкий миг, когда ему пришлось схватиться для опоры за стенку, балансируя на трясущихся ногах. Но теперь все начало быстро нормализоваться. Он несколько раз на пробу обошел каюту, затем повернулся и направился в Рубку, а Пип удобно обвился вокруг его плеча.

Малайка слегка повернулся вместе с креслом, когда на мостике появился Флинкс.

— Ну? Что за сюрприз?

Он заметил, что Трузензюзекс исчез, но почувствовал присутствие инсектоида в другой части корабля.

Малайка заметил его ищущий взгляд. Или, возможно, он становился чувствительным. Надо ему быть поосторожнее рядом с рослым торговцем.

— Он пошел помочь Сиссиф. Похоже, она очнется последней.

Это было верно. Он ясно видел Ату и Вульфа, занятых у приборов.

— Киджана, этот здоровенный пинок в… полученный нами форсаж толкнул нас так, что мы намного опередили предусмотренный график… по заранее рассчитанному пути! Именно так я спланировал дело, когда мы устанавливали координаты соприкосновения. Зачем зря пролетать на волосок от смерти, если это может вдобавок быть использовано к своей выгоде… Но, честно говоря, я не думал, что поле «Славной» сможет так крепко держать нас. Однако удержало, и вот мы здесь.

— И где же это? — спросил Флинкс.

Малайка так и светился самодовольством.

— Не больше чем в девяноста минутах корабельного времени от намеченной цели!

Он снова повернулся к пульту, бормоча про себя:

— Эх, если бы только существовал какой-то способ сделать это коммерчески воз…

Флинкс сложил все, что знал, о том, насколько далеко они залетели, когда их перехватил Аннский боевой корабль, с тем, сколько еще им требовалось лететь в то время. В результате у него получилось такое ускорение, о котором он и думать-то не желал.

— Это, конечно, великолепно, сэр. И все же было бы неплохо, если…

— Гм? Если бы что?

— Если бы, оказавшись там, мы нашли что-нибудь, ради чего стоило там оказаться.

XV

Сама планета была красавицей. Она идеально подошла бы для колонизации, если бы не злополучная нехватка суши. Но даже тот факт, что девяносто процентов суши сосредоточились в один большой континент, не мог воспрепятствовать такой эксплуатации. В океанах тоже можно устраивать фермы и добычу полезных ископаемых, как на колониальных мирах вроде Диса и Реплера. А океаны Форсажа, как они его назвали, были достаточно зелеными для предположения, что в них так и кишит необходимая основная матрица для поддержания морской культуры челанксийского типа. К счастью, на большинстве найденных на данное число планет реакция хлорофилла оказалась нормальной.

По контрасту, единственный континент казался странно сухим. Это особенно обескуражило Трузензюзекса, так как транкс предпочел бы влажный тропический климат. Он подтвердил это мнение, оглашая его при каждой представившейся возможности.

Насколько они могли определить с орбиты, все обстояло точь-в-точь так, как описывала звездная карта: состав атмосферы с его необычной пропорцией свободного гелия и других редких газов ультрафиолетового излучения, средние и крайние температуры и так далее. Их предшественник-наблюдатель упустил из виду только один факт.

Насколько могли определить их зонды, ни в каком месте на поверхности Форсажа ветер никогда не дул со скоростью меньше 70 километров в час. В определенных точках над океаном, особенно поблизости к экватору, он отличался замечательной устойчивостью. Но, похоже, он нигде не падал ниже этого приблизительного минимума. В юго-восточной части планеты в настоящее время виднелась одна гигантская схема шторма. Метеорологический компьютер полагал, что неподалеку от его центра ветры двигались со скоростью свыше 780 километров в час.

— Невозможно! — воскликнул Малайка, увидев на экране первоначальную оценку. — Мчави чванганийко!

— Вполне, — согласился Трузензюзекс. — Определенно. Поди запусти тут зонд!

И ученый разразился свистящим смехом транксов.

Малайка пришел в замешательство и от смеха, и от намека.

— Будьте любезны, переведите.

— Это значит, — вставил, перекрывая смех инсектоида, Цзе-Мэллори, — что это более чем возможно.

Он с полнейшей поглощенностью глядел на вращающуюся внизу сферу. Необычный серебристо-золотой оттенок атмосферы возбудил в нем интерес.

— И там могут быть места, например на единственном континенте, где каньоны и тому подобное канализируют еще более высокие скорости.

Коммерсант сделал глубокий вдох, со свистом выпустил воздух и схватился за всегда висевший у него на шее маленький деревянный образ.

— Намна гани махаили? Что это за место? Не удивительно, что там нет ничего, кроме одного маленького континента и нескольких висивабову. Такие ветры скосят возвышенности, как солому.

Он покачал головой.

— Почему тар-айимы выбрали подобное место для создания своего чего-то этакого, мне ни за что не угадать.

— Мы много чего не знаем о тар-айимах и их мотивах, — заметил Цзе-Мэллори. — Намного больше, чем знаем. С их точки зрения, оно могло быть идеальным. Может быть, они считали, что самая непривлекательность его отвадит разведку их врагов. И у нас нет никаких окончательных доказательств относительно того, что они считали гостеприимным климатом. Вспомните, мы даже не знаем наверняка, как именно они выглядели. О, мы получили об этом смутное представление. Голова здесь, главные манипулирующие конечности там, и так далее. Но при всем том, что мы действительно знаем, они могут быть даже полу губчатыми. Милый ураган со скоростью триста километров в час мог быть для них освежающей ванной. В таком случае я бы ожидал, что Кранг окажется какой-то курортной принадлежностью.

— Пожалуйста! — попросил Малайка. — Без непристойностей. Будь это правдой, то почему мы не обнаружили таких ветров на каких-нибудь других планетах, где, как нам известно, обитали тар-айимы?

Цзе-«Мэллори пожал плечами, такой поворот разговора его не интересовал.

— Возможно, с тех пор погода изменилась. Возможно, ее изменили они. Возможно, я не прав. Возможно, я сошел с ума. Фактически бывают времена, когда мое последнее подозрение переходит в уверенность.

— Я заметил, — не удержался от шпильки Трузензюзекс.

— А! Если бы я знал все ответы, — сказал социолог, — то был бы Богом, при каковых обстоятельствах наверняка находился бы вне этого корабля и не сидел в тесноте с остальными психопатами.

Он сперва обратил взгляд к экрану, но Флинкс уловил веселье у него в мозгу.

— Капитан? — вмешался спокойный голос Вульфа. — Предположительные данные геолого-разведывательных зондов указывают, что континент имеет базальтовую основу, но на поверхности состоит главным образом из осадочных камней, сильно кальцинированных и с высокой пропорцией известняков.

— Угум. Символично. Это также объясняет, как ветер мог так быстро сшибить любые горы. Еще через миллион лет, если исключить любой подъем океанского дна, вероятно, не останется ни клочка земли, торчащего над водами этой планеты. К счастью, об этом мне тоже незачем беспокоиться.

Он отвернулся от экрана.

— Ата, иди приготовь челнок. И действуй с расчетом, что повезешь вниз всех нас. Слава Myнгy, похоже, что скафандры нам не понадобятся, но обязательно удостоверься, что краулер в хорошем рабочем состоянии. И посмотри, нельзя ли соорудить что-нибудь для защиты глаз от этого адского ветра. Так, чтобы нам не пришлось использовать шлемы от скафандров.

Она направилась к выходу, но он остановил ее у двери.

— И удостоверься, что у нас большой запас веревок. Я бывал на планетах, где дождь разъедал скафандры прямо до кожи, если фауна не добиралась до тебя первой и если флора не обгоняла фауну. Но эта первая, на какой я когда-либо бывал, где главной заботой будет, как бы нас не сдуло.

— Да, капитан.

Она удалилась, пройдя по пути к выходу мимо прибывшей Сиссиф. Обе достаточно оправились, чтобы обменяться мгновенными многозначительными взглядами, но, сознавая, что Малайка смотрит на них, ничего не сказали.

— Думаю, у нас не будет больших затруднений с обнаружением этой вашей штуки, господа, допуская, что она и впрямь существует. Похоже, тут нет никаких каньонов или других пересеченных местностей, где можно ее спрятать, а поскольку ваш друг, кажется, нашел ее без труда, я не вижу никакой причины, почему бы мы и с более хитрыми приборами не смогли сделать того же. Да, мы должны найти ее быстро. Афиаэну, господа. Ваше здоровье!

Он хлопнул в огромные ладоши, и вызванный этим грохот был в замкнутом пространстве просто оглушающим.

— Он выглядит, словно ребенок, ожидающий получения новой игрушки, — прошептал Цзе-Мэллори Трузензюзексу.

— Да. Давай надеяться, что она и впрямь носит, скорее, эстетический, чем смертельный характер.

У челнока имелся собственный дирижаблеподобный ангар на дне огромного грузового отсека. Сиссиф, признавшейся, что она не знакома с маневрированием, пришлось помогать спускаться. Но то, как она прильнула к оказавшему такую любезность Малайке, намекало на иные мотивы, чем неведение.

Мощный кораблик был законченным космическим судном, хотя и куда более стандартным и менее просторным, чем «Славная Дырка». Его приводили в движение ракеты самой современной модели, а для атмосферного суборбитального полета — реактивный двигатель. Будучи предназначенным для простых полетов земля-космос, космос-земля, он имел ограниченный крейсерский диапазон. К счастью, им требовалось обследовать только ограниченный район вероятности. Со «Славной Дырки» это можно было бы произвести более спокойно и неспешно, но Малайка не собирался сдерживаться сколько-нибудь дольше, чем необходимо, несмотря на сопутствующие неудобства. Он хотел вниз.

То, что не понадобятся гибкие, но все же неуклюжие скафандры, должно очень помочь. Ата снабдила всех очками, чьей первоначальной целью было защитить от сильного ультрафиолетового излучения. Хотя и темные, они хорошо послужат для ограждения глаз от пыли и носимых ветром частиц. Для Трузензюзекса она сумела соорудить их из пары пустых контейнеров из-под полимеров.

В углу Сиссиф обиженно спорила с Малайкой.

— Но я не хочу туда, Макси. Действительно, не хочу.

— Но захочешь, моя мванакондувиву, обязательно захочешь. Нджу, идем, мы все останемся вместе. Я не думаю, что наши друзья Анны найдут нас, просто не представляю, как они это смогут, но все-таки опасаюсь такой возможности. На случай этого непристойного происшествия я хочу, чтобы все находились в одном месте. И я также не знаю, на что мы наткнемся внизу. Мы спускаемся на развалины умершей полмиллиона лет назад цивилизации, более передовой, чем наша, и предельно безжалостной. Может, они оставили какое-то странное приветствие для запоздавших гостей? Поэтому на случай необходимости все должны быть вместе и иметь возможность приложить к делу руку, даже твою изящную и маленькую.

Он чмокнул звучным поцелуем упомянутый набор пальцев.

Она выдернула руку и топнула ногой — ее любимый способ протеста, но при нулевой гравитации — неэффективный.

— Но, Макси!..

— Старехе! Не «максий» мне. Определенно нет, милая.

Он положил руку ей на плечо и мягко, но твердо развернул ее кругом, подтолкнув в направлении к пассажирскому выходу в челнок.

— Кроме того, если бы я предоставил тебя на борту самой себе, ты, вполне вероятно, стерла бы навигационные катушки, пытаясь заказать обед у автоповара. Нет, ты отправляешься с нами, ндегедого, моя птичка. К тому же твои волосы будут так красиво выглядеть, развеваясь на нежном ветерке.

Ее язвительный голос слабо донесся, когда она вошла в шлюз.

— Ветерок! Я слышала, как ты говорил об урагане…

— Или, — подумал Флинкс, борясь с пистолетом и поясом, выданным ему Атой, — возможно, что наш капитан не забыл, как ловко нашли нас Анны. Может быть, он думает, что дорогой, милой, беспомощной Сиссиф нельзя полностью доверять.

Он пошел тихо, ища в уме упомянутой особы какой-либо намек, могущий подкрепить возможное подозрение коммерсанта. Если там что-нибудь и имелось, то оно было либо похоронено слишком глубоко, либо слишком хорошо спрятано, чтобы он отыскал. А по краям вокруг его зонда просочились иные вещи, смутившие даже его, шестнадцатилетнего паренька из Драллара. Он неуклюже поспешил убраться. Пусть Малайка сохраняет на душе этот груз.

Ему куда больше нравилось восхищаться пистолетом. Рукоятка — сплошная филигрань и инкрустация, куда более красивая, чем практичные дезинтеграторы в зарешеченных и затемненных оружейных лавках Драллара. И, безусловно, равно смертельный. Он знал, что может натворить эта модель и как с ней обращаться. В тех же лавках он стрелял из этого и схожего оружия с пустыми магазинами, в то время как хозяева снисходительно взирали на это и обменивались покровительственными замечаниями с постоянными клиентами.

Он был прекрасен, компактный и эффективный лазерный пистолет, — а мог сварить человека на расстоянии в пятьсот метров или зажарить на дистанции в метр. Он мог сварить большинство металлов или прожигать насквозь любое обычное пластиковое препятствие. В общем и целом он был полезным и многоцелевым инструментом, а не только оружием. Хотя Флинкс и надеялся, что на поверхности планеты он ему не понадобится, да к тому же с ним был Пип, но его приятная тяжесть вызывала утешающее ощущение.

По настоянию Малайки им всем также выдали полный пояс выживания. Даже Сиссиф, пожаловавшейся, что его вес портит ее фигуру. Это вызвало нелестное замечание со стороны Аты, которого Рысь, к счастью, не слышала, иначе в крошечном шлюзе судна мог возникнуть еще один небольшой катаклизм.

Пояс оборудовали и спроектировали для применения на планетах, варьировавшихся не более чем на десять процентов от челанксийской нормы. Кроме обязательного пистолета, пояс содержал среди прочего концентрированные пайки и взбадривающие пилюли, сахаро-соляной раствор, портативную рацию, палатку для двоих, которая была водонепроницаемой, сохраняла тепло тела и складывалась в пакет меньше кулака, батареи для рации и пистолета, инструменты для ориентации, изготовления гвоздей и посева зерна. Там также имелся чудесный компактный ридер мини-микрофильмов с примерно пятьюдесятью книгами на катушках. Среди подборок выделялись два основных произведения — «Универсальный Словарь Изустного Общения» в семи томах, сокращенное издание, и Библия Объединенной Церкви «Священная Книга Универсальных Истин и другие забавные Анекдоты».

Если бы он прихватил с Драллара с собой всю свою квартиру со всеми принадлежностями, то все время жил бы хуже, чем с этим единственным сказочным устройством вокруг талии.

Беспрестанно дующие вокруг планеты страшные ветры и вихревые потоки наверняка затруднят им спуск. Однако под умелым управлением Аты он прошел почти столь же гладко, как мог бы пройти на «Славной Дырке». Единственные тяжелые минуты возникли, когда они шли сквозь насыщенные слои атмосферы. Естественные слои несущихся в воздухе металлических частиц — их встретилось два — показались двум ученым необычно густыми, но покуда они тянули на ракетах, это не представляло опасности.

В отличие от роскошного челнока, поднявшего их с поверхности Мотылька, тот челнок был оборудован для перевозки больше груза, чем пассажиров. Однако несмотря на малую величину рассеянных секций из плексисплава Флинкс все-таки немного видел землю внизу. Единственный континент протянулся от северного полюса до точки как раз ниже экватора. На этой высоте он рисовался в основном красно-желтым с большими кляксами тусклозеленого здесь и там. Маленькие речки, жалкие и незначительные по сравнению с медно-голубым планетным океаном, лениво извивались среди низких холмов. Никаких речных каньонов, естественно, не было. Любой такой исчез бы тысячелетия назад под изнурительной бешеной атакой неустанных ветров.

Он на миг встревожился за Пипа, который наотрез отказался надеть крошечные самодельные очки. Пристальное изучение открыло, что рептилия снабжена прозрачными мигательными перепонками, опускавшимися для защиты глаз. Раньше он никогда их не замечал, вероятно, потому что не смотрел. Он мысленно выругал себя за непонимание того, что животное, живущее на деревьях, обязано иметь какую-то естественную защиту от переносимых ветром предметов. Но, впрочем, ни один из двух ученых этого тоже не понял. Если он сможет там, внизу, справиться с ветрами, то будет чувствовать себя на поверхности Форсажа лучше, чем любой из них.

Небольшой межкаютный интеграл донес до них из Рубки голос Малайки. В крошечной пилотской рубке хватало места для двух пилотов, и рослый торговец создал там немилосердную тесноту. Но он настаивал на желании оставаться «на макушке» — сказано это было буквально.

Они пролетели на реактивных двигателях лишь короткое время, когда молчание в каюте нарушил взволнованный крик.

— Майша! Вот он! Проверьте в иллюминаторах справа.

Все дружно устремились на ту сторону корабля. К движению присоединилась даже Сиссиф.

Они все еще летели высоко, но когда сделали вираж, то в поле зрения появились развалины города приличных даже по тар-айимским стандартам размеров. Построен он был, как всегда, хорошо, но на этой планете очень немногое могло долго оставаться в своем первоначальном виде. И все же отсюда он казался столь же хорошо сохранившимся, как любой из тар-айимских городов, виденных Флинксом на видеокассетах. Когда они снизились, чужая схема города в виде расходящихся от фиксированной точки концентрических полумесяцев стала видна столь же четко, как рябь с берега пруда.

Но даже на этой высоте то, что сразу же захватило внимание всех и заставило Трузензюзекса издать тихое ругательство неопределенного происхождения, было не самим городом, а зданием, стоящим на утесе над связующим звеном метрополиса. Единственное безликое сооружение в виде прямоугольной пирамиды, срезанной прямо на вершине. И оно, и круглое основание, с которого оно поднималось, отличались однообразным желто- белым цветом. Самая макушка строения, похоже, была покрыта каким-то стекловидным материалом. В отличие от остального города, оно выглядело идеально сохранившимся. А это было самое высокое из когда-либо виденных им единичных строений.

— Ваба Гиза! — донесся по интеркому притихший голос Малайки.

Он явно осознал, что связь включена.

— Всем занять места и пристегнуть ремни. Нам предстоит приземлиться у подножия того утеса. Рафики Цзе-Мэллори и рафики Трузензюзекс, если вы пожелаете, мы исследуем весь город, балку за балкой, но я ставлю свой маджичо, что ваш Кранг находится в некоем здании на вершине некоего холма!

Они приземлились, наконец, на широком отрезке открытой песчаной местности слева от города и обрыва. Ата, не уверенная относительно состава почвы, на которую им предстояло приземлиться, мудро решила воспользоваться заменяемыми посадочными полозьями вместо колес. Поблизости не имелось никакого чистого мощеного отрезка территории. Под ними быстро промелькнули развалины чудовищного космопорта позади последнего полумесяца города. Приземляться там Малайка запретил, так как желал сесть как можно ближе к самому зиккурату. Он чувствовал, что чем меньшее расстояние им придется преодолеть по земле и чем ближе они смогут оставаться к кораблю, тем безопаснее он будет чувствовать себя, бродя по разрушенному городу. Вдобавок огромный космопорт, несомненно, служил также военной базой, и если остались еще какие-то неприятные автоматические устройства для встречи незваных гостей, то они, вероятно, сосредоточены там. Поэтому посадка прошла немного жестче, чем могла бы. Но они приземлились целые и получили еще одну выгоду, о которой никто не подумал.

Ветер пылил постоянной стеной из-за здания и холма, под которым они приземлились. Хоть обрыв ни в коем случае не был перпендикулярным, он оказался достаточно крутым, чтобы отрезать добрую часть вечного шторма. Это означало, что вдобавок к ликвидации возможной проблемы вынужденного причаливания корабля работать у самого челнока будет легче. Корабельный филиал метеорологического компьютера зарегистрировал силу ветра за пределами места их приземления в уютные сорок пять километров в час. Положительно, рай.

— Ата, Вульф, помогите мне вывести краулер. Остальные, проверьте свое снаряжение и удостоверьтесь, что все получили дополнительные очки.

Он повернулся к Цзе-Мэллори.

— Же! Они построили свой город за самым большим ветроломом, какой смогли найти. Вроде как опровергает вашу теорию «ласковой ветровой ванны»?

— Не поносите моих догадок, капитан, а то больше не буду их высказывать.

Его глаза и мысли явно были заняты чем-то иным.

— Вульф?

— Здесь, капитан.

Скелет вышел из передней каюты. Он выглядел даже более эксцентрично, чем обыкновенно, в очках и с серебряным поясом. Выражение его лица было странным — на его лице любое выражение отдавало странностью.

— Капитан, где-то под этим городом находится активный источник тепловой энергии.

— Не атомный? — переспросил Малайка.

Гравитационная энергостанция была, конечно, невозможна на любом небесном теле с разумным собственным гравитационным полем. И все же в тар-айимской науке имелись аспекты, которые челанксийские исследователи даже не начали объяснять.

— Нет, сэр. Определенно, термальный. И к тому же большой согласно сенсорам, хотя проверка производилась очень быстро.

Брови Малайки исполнили сальто-мортале.

— Интересно! Это вызывает у вас, господа, какие-нибудь догадки?

Цзе-Мэллори и Трузензюзекс оторвались от увлеченного созерцания монолита на вершине и обдумали вопрос.

— Да, несколько, — начал философ. — Среди которых — подтверждение того, в чем мы в любом случае были почти уверены: что это молодая планета в довольно молодой системе. Качать энергию ядра планеты достаточно трудно и на самом юном мире, которым эта планета не является. Но качать может всякий. Проблема в том, чтобы сохранять над ним достаточный контроль и суметь канализировать его энергию, не вызывая всепланетных землетрясений или пробуждения вулканов под крупными центрами-ульями. Мы сами в этом все еще не такие уж большие мастера. И только в самом ограниченном смысле.

— И, — продолжал Цзе-Мэллори, — это предполагает, что им требовалось для чего-то адски много энергии, не так ли? И хотя это довольно большой тар-айимский город, но он также, кажется, единственным на планете.

Он обратил взгляд к Малайке за подтверждением, и торговец медленно кивнул.

— Так что мне лично непонятно, для чего им понадобилось идти на все эти хлопоты, когда их квазиатомные электростанции обеспечили бы более чем достаточно энергии для этого единственного города. Особенно со всей доступной тут водой.

— Капитан, — нетерпеливо сказал Трузензюзекс, — мы будем счастливы выдвинуть для вас любые пространные гипотезы, но позже. Сейчас я желал бы, чтобы вы позаботились об извлечении из трюма нашего наземного транспорта.

Его голова повернулась к иллюминатору, и огромные золотые глаза уставились на территорию за ними.

— Я почти не сомневаюсь, что когда мы поедем в Туарвех на вершине этого утеса, там найдутся ответы на ваши незаданные вопросы и, будем надеяться, на большинство наших.

— Если мы попадем в него, — добавил Цзе-Мэллори. — Вполне возможно, что хозяева, прежде чем улететь, заперли его и не оставили ключи под ковриком.

XIV

Краулер оказался низкой приземистой машиной, ползающей на двух гусеницах из дюралесплава. У него также имелось универсальное сферическое «колесо» в центре тяжести для облегчения поворота. Ата предварительно проделала некоторые расчеты по безопасности и выяснила, что он останется относительно устойчивым при ветрах вплоть до двухсот пятидесяти километров в час, с этой точки управление им начнет становиться делом хитрым. Флинкс лично не имел ни малейшего желания подвергнуть ее расчеты практическому испытанию. Малайка тоже. Он настоял на заполнении всех пустых мест в машине тяжелыми предметами. Если ветры станут настолько скверными, то не поможет и все добро, что они смогут набить в него. Но оно, по крайней мере, окажет им что-то вроде психологической поддержки.

Не самым малым из этих тяжелых предметов была мощная лазерная винтовка на треноге.

— Просто на случай, — пояснил коммерсант, — что открыть дверь может оказаться труднее, чем мы думаем.

— Для путешествующего на своей личной яхте мирного торговца вы, похоже, запасли целый арсенал, — пробормотал Трузензюзекс.

— Философ, я мог бы представить вам длинные и сложные аргументы, изобилующие семантическими витками, но я изложу это так, и весь разговор. В моем бизнесе очень сильная конкуренция.

И вскинул вызывающий взгляд на транкса.

— Как скажете, — слегка поклонился Трузензюзекс.

Они сели в краулер, маневрировавший поблизости от входа в грузовой отсек, чтобы свести к минимуму первоначальную силу ветра. В большом наземном краулере они все разместились с комфортом. Его спроектировали для перевозки тяжелых грузов, и даже с рассеянными по нему «тяжелыми предметами» Малайки там с избытком хватало места для передвижения. Заскучав, желающий мог забраться по лесенке в кабину водителя с ее двумя койками и куполом из плексисплава. Места там хватало на четверых, но ее сразу же оккупировали Малайка, Вульф и двое ученых, и они не проявляли склонности освободить место. Поэтому Флинксу пришлось довольствоваться для обзора местности крошечными иллюминаторами в главном отсеке. Он оказался наедине с двумя женщинами, сидевшими в крайних противоположных концах каюты и обменивающимися между собой смертоносными мыслями. Менее благоприятную атмосферу трудно было и вообразить. Как он ни старался, они начали вызывать у него головную боль. Он намного больше предпочел бы находиться наверху.

Они ползли теперь вверх по склону утеса, двигаясь зигзагами, когда наклон становился слишком крутым даже для мощных шипастых гусениц краулера. Продвигались они медленно, но ровно, в конце концов, машину спроектировали с целью добраться целыми до пункта Б из пункта А, а не для гонок под хронометраж. Свою задачу она выполняла эффективно.

Как и можно было предсказать, почва оказалась крошащейся и мягкой. И все же она была больше камнем, чем песком. Гусеницы глубоко зарывались в нее, мотор стонал. Это несколько тормозило их продвижение, но гарантировало превосходную силу сцепления в зубах ветра. И все же Флинкс не хотел бы оказаться лицом к лицу с настоящим порывом ветра в этой медлительной машине.

Наконец они одолели последний подъем. Оглядываясь назад, Цзе-Мэллори мог различить вдали обшарпанные шпили и башни города, затемняемые вечной пылью и ветром. Здесь смотреть вверх было труднее. По переду купола начали барабанить гравий, грязь и кусочки дерева с крепко обнимающих землю растений. В первый раз стал слышен сквозь толстую защиту вой ветра, звучавший, словно рвущаяся ткань в пустой комнате.

Вульф взглянул на анемометр.

— Сто пятнадцать и пятьдесят две сотых километра в час… сэр.

— Же! Я надеялся на лучшее, но могло быть и хуже. Намного хуже. Никто не собирается отправляться на долгую прогулку. С вихрем мы, может, и справимся, ураган создал бы неудобства.

Когда они двинулись дальше от края утеса, воздух начал становиться достаточно прозрачным, чтобы они увидели свою цель. Не то чтобы они могли упустить ее, смотреть там было особенно не на что, если не считать случайного кома, похожего на засохшие водоросли. Они покатили дальше, и ветер замирал по мере того, как они въезжали под защиту здания. Три пары глаз уставились вверх, все задирая и задирая головы, пока не показалось, что будет намного проще лечь и смотреть прямо вверх. Только Вульф, сфокусировавший взгляд на приборной доске, не поддался приманке монолита.

Он возвышался над ними, как башня, исчезая наверху в вихрях пыли и облаках.

— Как хуюкубва? — сумел, наконец, прошептать Малайка.

— Насколько он велик, по моему мнению? Я не очень-то могу сказать, — ответил Цзе-Меллори. — Тру? У тебя самое лучшее среди нас глубинное зрение.

Долгий миг философ хранил молчание.

— В человеческих категориях?

Он опустил взгляд, посмотрев на них. Если бы он мог моргать, то моргнул бы, но глазные щитки транксов реагировали только на присутствие воды или сильного солнечного света, так что он этого не мог. Импровизированные очки придавали его лицу неуравновешенный вид.

— Намного выше километра у основания… со всех сторон. Сверху он, знаете ли, выглядит идеальным квадратом. Наверное… — он бросил еще один короткий взгляд вверх, — километра три высотой.

Легкое подрагивание и подскакивание внезапно исчезло. Теперь они ехали по гладкому желто-белому кругу, в центре которого располагалось строение.

Малайка пригляделся к материалу, по которому они ползли, а затем снова посмотрел на здание. Тяжелый краулер не оставлял никаких следов на твердой поверхности.

— Как по-вашему, что это вообще за материал?

Цзе-Мэллори тоже разглядывал ровную поверхность.

— Не знаю. Когда увидел его сверху, то был склонен считать, что это камень. Как раз перед тем, как мы приземлились, я подумал, что он выглядел довольно «мокрым», как определенные тяжелые пластики. Теперь же, когда мы едем по нему, я ни в чем не уверен. Может, керамика?

— Наверняка упрочненная металлом, — добавил Трузензюзекс. — Но что касается поверхности, то полимерная керамика будет, разумеется, неплохой догадкой. Она совершенно отличается от всего, что я когда-либо видел раньше, даже на других тар-айимских планетах. Или, если уж на то пошло, от всего, что я видел в городе, когда мы подлетали.

— Гм! Ну, поскольку они построили свой город под защитой этого утеса, как ветролома, то я не сомневаюсь, что любой мланго будет на этой стороне строения. Же?

Как выяснилось достаточно скоро, этого и следовало ожидать.

В отличие от остального таинственного здания, материал, использованный для постройки двери, оказался легко узнаваем. Это был металл. Дверь возвышалась на добрых тридцать метров над кабиной краулера и вытянулась по меньшей мере на половину того расстояния в обе стороны. Сам металл был незнакомым, тускло-серого цвета, и обладал странным стеклянным глянцем, очень похожим на знакомые туманы родины Флинкса. Вся штука находилась в нише стены здания глубиной в несколько метров.

— Ну, вот ваша дверь, капитан, — молвил Цзе-Мэл-лори. — Как мы проникнем за нее? Лично я признаюсь в полном отсутствии вдохновения.

Изучая вход, Малайка качал головой в благоговении и подавленности. Нигде не было видно ни одного сочленения, стыка или шва.

— Гони прямо к ней, Вульф. Ветер здесь практически стих. Придется нам вылезти и поискать звонок или что-нибудь в этом роде. Если мы найдем что-нибудь похожее на ручку или замочную скважину, то развернем винтовку и попробуем войти менее вежливым способом.

Он с сомнением посмотрел на массивный квадрат.

— Хотя я надеюсь, что такая альтернатива не понадобится. Я знаю, как упрямы тар-айимские металлы.

Как оказалось, эту проблему разрешили за них.

Где-то в недрах колоссального строения долго пребывавшие в спячке, но не умершие механизмы почувствовали приближение искусственной машины, содержавшей в себе биологические существа. Они сонно заворочались, пробуждая стальные цепи памяти. Схема и состав приближающейся машины не были знакомыми, но они не были и узнаваемо враждебными. Существа в ней являлись равно незнакомыми, хотя явно и более примитивными. И среди них был мозг I класса. Незнакомый, но и не враждебный. И прошло ведь так много времени!

Здание поспорило само с собой вечность длиной в секунду.

— Притормози, Вульф!

Коммерсант заметил движение перед краулером.

С гладкостью и бесшумностью, порожденными вечной смазкой, огромная дверь разделилась. Медленно, с тяжеловесностью тяжелого груза, две половинки разошлись ровно настолько, чтобы краулер проехал со всеми удобствами. А затем остановились.

— Наверно, нас ждут?

— Автоматика, — прошептал загипнотизированный Трузензюзекс.

— Я тоже так думаю, философ. Заезжай, Вульф.

Молчаливый пилот послушно врубил двигатель, и мощная машина, громыхая, покатила вперед. Малайка осторожно осматривал стороны узкого отверстия. Металл не был разумно тонким листом. Даже умеренно тонким.

— Добрых девятнадцать-двадцать метров толщины, — прозаически заметил Цзе-Мэллори. — Интересно, чему ей предназначалось преграждать вход.

— Очевидно, не нам, — добавил Трузензюзекс. — Вы бы могли баловаться со своей игрушкой много дней, капитан, и сожгли бы ее прежде, чем оставили на двери хоть царапину. Я хотел бы попробовать на ней снаряд СККАМ, но, впрочем, я тоже никогда не видел улье-блок двадцатиметровой толщины из тар-айимского металла. Этот вопрос, несомненно, навек останется академическим.

Они прокатили несколько метров за дверь, когда та начала тяжело скользить, закрываясь за ними. Бесшумность закрытия производила жуткое впечатление. Вульф, держа руку на рычаге, вопросительно взглянул на Малайку. Однако коммерсант, по крайней мере внешне, не был озабочен этим.

— Она открылась, впуская нас, Вульф. Думаю, что она сделала то же самое, выпуская нас.

Двери закрылись.

— В любом случае, ква нини беспокоиться? Теперь это не имеет значения.

Их ждал еще один сюрприз. Если стены из псевдо-керамического материала не были полыми, что казалось едва ли вероятным при такой двери, то достигали толщины добрых ста пятидесяти метров. Намного больше, чем требовалось всего лишь для поддержки веса здания, как бы ни было оно велико. Это намного больше показывало стремление к неприступности. Такое и раньше находили в развалинах тар-айимских крепостей, но никогда ничего, приближающегося по масштабам к этому.

Флинкс не знал, чего он ожидал внутри. С тех пор, как открылись огромные двери, он последовательно просканировал все, но не смог засечь ничего думающего. И он сетовал на свой чисто боковой обзор из краулера. Он полагал, что интерьер может удивить его больше, чем этот несравненный экстерьер.

Но он был неправ.

Что бы там ни предвкушал он увидеть, оно не имело ничего общего с реальностью. Сверху до него донесся голос Малайки. Он был странно приглушенным.

— Катика, все там. Ата, открой шлюз. Здесь есть воздух, и он пригоден для дыхания, а также есть свет и нет ветра, и сам не знаю, верить этому или нет, хотя мой маджичо говорит мне… Но чем раньше вы это увидите…

Дальнейших побуждений им не требовалось. Даже Сиссиф пришла в волнение. Ата забралась к небольшому пассажирскому шлюзу, и они смотрели, как она разрезает потолок жидкости в трех предписанных точках. Тяжелая дверца сама распахнулась наружу. Металлический трап выдвинулся до соприкосновения с полом, пожужжал, когда установил твердый контакт, и отключился.

Флинкс вышел первым, а следом за ним Ата, двое ученых, Малайка, Сиссиф и, наконец, Вульф. Все стояли совершенно молча, наблюдая раскинувшуюся перед ними панораму.

Интерьер здания, по крайней мере, был полным. Описать его можно было только так. Где-то наверху, знал Флинкс, эти стены соединялись с потолком, но как он ни напрягал зрение, все равно не мог разглядеть его. Здание было таким огромным, что, несмотря на превосходную циркуляцию, внутри образовались облака. Четыре гигантских плиты тяжело давили ему на мозг, если не на тело. Но в открытом пространстве такой величины клаустофобия невозможна. По сравнению с вечным кружением воздуха и пыли снаружи предельная тишина внутри здания наводила на мысль о соборе.

Свет, будучи предназначенным не для челанксийских глаз, являлся целиком искусственным. Он был слегка окрашен голубовато-зеленым. Он был также более тусклым, чем они предпочли бы. Синий от природы хитин философа выглядел в нем хорошо, но остальных он делал на вид рыбообразными. Тусклое освещение не столько препятствовало обзору, сколько заставляло вещи казаться такими, словно их рассматривали сквозь не совсем прозрачное стекло. Температура тут стояла умеренная, чуть ближе в теплую сторону.

Краулер остановился, потому что дальше ехать он не мог. Оттуда, где они стояли, тянулись ряды за рядами какие-то сиденья или кресла. Здание было колоссальным амфитеатром. Ряды простирались вперед непрерывно до противоположной стены строения. Там они кончались у подножия… чего-то.

Он бросил еще один взгляд и рискнул коротко прозондировать других. Малайка оценивающе оглядел пределы аудитории. Вульф с вернувшимся на лицо отсутствием выражения брал пробу воздуха прибором на поясе. Сиссиф крепко прижалась к Малайке, с тревогой оглядываясь в беспокойном безмолвии. Лицо Аты носило то же выражение осторожного наблюдения, что и у рослого торговца.

Двое ученых находились в состоянии, настолько близком к нирване, насколько это вообще возможно для ученых. Мысли их двигались так быстро, что Флинксу оказалось трудно даже коснуться их. Они глядели только на противоположный конец огромного помещения. Для них поиск оправдал себя, даже если они не знали, что именно нашли. Цзе-Мэллори выбрал этот миг, чтобы шагнуть вперед, а за ним и Трузензюзекс. Остальные тронулись гуськом за учеными по центральному проходу, к штуке на противоположной стороне.

Прогулка оказалась не утомительной, но Флинкс был благодарен за возможность отдохнуть в конце ее. Он сел на край возвышенного помоста. Он мог бы занять одно из сидений внизу, но они никак не подходили по очертаниям к особенностям человеческого тела и были, несомненно, такими же неудобными, какими выглядели.

На помост, где он сидел, вела большая лестница. На противоположном конце его безупречный купол из стекла или пластика накрывал единственную безыскусную кушетку. Со стороны зрительного зала в купол вел большой овальный дверной проем. Он возвышался на добрый метр над самым рослым членом экспедиции и был намного шире, чем потребовалось бы даже дородному Малайке. Само ложе имело легкий наклон в сторону амфитеатра. Его возвышающийся конец частично накрывал купол поменьше, походивший по виду на стакан для бренди. От него и из-под кушетки шли к машине толстые кабели и провода.

Сама машина возвышалась над ними на сотню метров и шла вдоль всей стены зрительного зала. В то время, как экстерьер строения отличался беспощадной остротой, интерьер демонстрировал существенную закругленность. Многое в машине оставалось скрытым, но Флинкс видел циферблаты и кнопки, отражавшие свет, сочившийся из-за полуоткрытых пластин. Те, что он смог различить, были спроектированы явно без мысли о челенксийских манипулятивных конечностях.

С верха тусклого металлического покрытия машины тянулось к отдаленному потолку бесчисленное множество разноцветных труб: лазурных, голубых, потрясающе розовых, белых, пурпурных, зеленых, оранжевых, в общем всех вообразимых и невообразимых оттенков и тонов. Некоторые не превышали по размерам детской игрушки и были малы, чтобы налезть на его мизинец, другие выглядели достаточно большими, чтобы с легкостью поглотить челнок. На углах они вливались в ткань строения.

Он медленно повернулся и увидел, где выпуклости в стенах, протянувшиеся даже над входом, указывали на присутствие других колоссальных труб. Он напомнил сам себе, что никак не может быть уверенным в том, что они полые, но почему-то оставалось впечатление, что это трубы.

Иногда его таланты действовали независимо от мыслей.

— Ну! — произнес Малайка. И снова повторил: — Ну, ну!

Он казался неуверенным в себе — редкое для него состояние. Флинкс улыбнулся мыслям коммерсанта. Великан не был уверен, радоваться ему или нет. Что и говорить, он определенно что-то нашел. Но он не знал, что это такое, не говоря уж о том, как его сбыть. Он стоял, в то время как все остальные сидели.

— Я предлагаю доставить все, что понадобится для наших исследований.

Трузензюзекс и Цзе-Мэллори подробно изучали все и едва ли расслышали его.

— Это дело мне не по зубам, и поэтому я слагаю его со своих плеч. Надеюсь, вы, господа, выясните, что делает эта штука.

Он взмахнул широкой ладонью, охватывая все, что они могли видеть от машины.

— Не знаю, — сказал Трузензюзекс. — Так вот, экспромтом я бы сказал, что наши знакомые браннеры имели правильную идею, когда говорили, что эта штука — музыкальный инструмент. С виду она, разумеется, похожа на него, а аранжировка здесь, — он показал на амфитеатр, — склонна поддерживать это предложение. Однако я, хоть крылья оторви, не могу пока понять, как он действует.

— С виду похож на конечный продукт худших кошмаров безумного мастера — изготовителя органов, — добавил Цзе-Мэллори. — Наверняка я не скажу, если мы не вычислим, как управлять этой штуковиной.

— А вы вычислите? — спросил Малайка.

— Ну, она, кажется, все еще хотя бы частично под током, и что-то двигает двери. Вульф записал источник энергии, что-то включает свет… и, надеюсь, поддерживает циркуляцию воздуха. Спроектировали ее не по законам наших концепций, но эта штука, — он показал на купол с накрытым им ложем, — выглядит очень похожей на сиденье оператора. Верно, она также может быть местом успокоения для их почитаемых покойников. Мы не знаем, пока не копнем глубже. Я предлагаю перевезти сюда все из челнока, что нам понадобиться.

— Мапатанр! Согласен. Вульф, мы с тобой начнем перевозить вещи из челнока. Это дело пойдет достаточно быстро, коль скоро мы выгрузим кое-что из того барахла, что я навалил в краулер. Похоже, мы немного побудем здесь, хата кидогобайя!

XVII

Постоянное пребывание внутри здания вызывало странное чувство. Не заточенности, так как дверь работала идеально даже для одного лица — при условии, что оно несло с собой хотя бы один предмет узнаваемой металлической искусственной конструкции. Особенное удовольствие доставляло приближаться к огромным порталам, вытянув перед собой рацию или пистолет, и заставлять миллионы тонн непробиваемого металла бесшумно раздвигаться, открывая персональный проход в метр шириной и тридцать метров высотой.

Ночью снаружи было лучше, но не немного. Несмотря на очки, назойливая пыль в конечном итоге добиралась-таки до глаз. Да и продрогнешь там.

Цзе-Мэллори и Трузензюзекс возился с громадной аппаратурой, заглядывая за те панели в серо-голубой стене, что открывались, и игнорируя те, что не открывались. Не было смысла проникать силой, рискуя поломать сложное устройство. Зачем, когда они могли провести долгие годы, исследуя части, не оказавшие сопротивления? Поэтому они продолжали копаться в открытых внутренностях Кранга, не сдвигая с положенного места ни единого провода, действуя с предельной осторожностью, чтобы не сбить ненароком какую-то важную схему. Покуда ученые и Малайка бились над загадкой машины, Ата и Флинкс иногда отправлялись на краулере в огромный город. Вульф оставался помогать Малайке, а Сиссиф — быть рядом с ним. Поэтому Флинкс заполучил наблюдательный купол краулера практически в свое личное распоряжение.

Ему с трудом верилось, что строения, сумевшие сохранить красоту даже в руинах и под многовековым слоем пыли, были воздвигнуты в качестве самой вольнолюбивой расы, какую знала галактика. Эта мысль набрасывала на спокойные развалины непоколебимый покров. В смысле украшений на изъеденных песком экстертьерах зданий мало что можно было найти. Все несущественное для опоры строений давным-давно искрошилось.

Они выезжали далеко над тем, что некогда служило главным бульваром.

Сама улица находилась где-то далеко внизу, погребенная под тысячелетними перемещениями песка и почвы. Они признали в ней улицу только из-за отсутствия зданий. Вероятно, этот город погребало и разгребало по меньшей мере сотню раз, и каждый новый цикл стесывал какую-то часть его первоначального состояния. Они вскоре открыли, что каждый вечер возникало слабое электростатическое поле и удаляло дневные наносы пыли и мусора у подножия Кранга на всю ширину желто-бурого круга. Но в городе никаких следов такой заботы на глаза не попадалось. По вечерам, когда заходило солнце, пески превращались в кроваво-красные, а основы пустых зданий искрились, словно топазы и рубины в оправе из сердолика. Постоянный непрекращающийся ветер портил иллюзию красоты, а его поднимающиеся и падающие стенания казались эхом проклятий всех исчезнувших рас, когда-либо покоренных тар-айимами.

XVIII

Неделю спустя все они собрались на неформальное совещание на помосте. Поблизости стояла маленькая портативная печка, получавшая энергию от этернаэлемента и придававшая помещению неуместно домашний вид. Скоро, подумал Флинкс, они станут развешивать выстиранное белье. Ученые нашли, что удобнее спать и есть там, где они работали, вместо того, чтобы проделывать каждый день прогулки до краулера. Они могли бы подогнать краулер прямо к подножию помоста, но при всем, что они знали, сами сиденья могли играть какую-то важную роль в работе Кранга. Кроме того, превращать часть обстановки этого места в мусор казалось едва ли самым лучшим способом к раскрытию его тайн. И очень хорошо, что они этого не сделали, так как спящая машина могла отметить этот жест как враждебный и немедленно предприняла бы надлежащие действия.

Домашнюю атмосферу усугубляли запахи жарящегося бекона с яйцами и джуквила для Трузензюзекса. В данный момент Ата и Сиссиф готовили ученым обед. Это оказалось необходимым после того, как все мужчины продемонстрировали необычайную неумелость в работе с прибором, который 90 процентов работы выполнял сам. Отлично зная, что он мог бы управиться с ним лучше, чем любой другой, Флинкс, когда ему предложили попробовать, сослался на неведение и отказался. Он не испытывал ни малейшего желания быть связанным работой повара, особенно тогда, когда мог проводить время, наблюдая, как двое ученых анализируют изумительные внутренности машины.

— Эта штука становится с каждым днем все невероятней, — говорил теперь Цзе-Мэллори. — Вы знаете, мы нашли ходы во всех углах здания, где машина исчезает в стенах.

— А я-то гадал, куда это вы исчезали, — сказал Малайка.

— Они тянутся, не знаю насколько далеко под нами. При всем, что я могу определить, — к центру планеты, хотя я бы подумал, что жар сделает подобное расширение невозможным даже для тар-айимов. И мы не имеем также ни малейшего представления, насколько далеко она простирается на горизонтальном уровне. До океана? Под него? Нам там, знаете ли, пришлось нелегко. Там сплошные лестницы, лесенки, спуски и ничего, спроектированного для рук человека или транкса. Но, помогая друг другу, мы все-таки справились. Там, должно быть, есть где-то механические лифты, но мы не могли их найти. Впервые мы спустились вниз три дня назад… извиняемся, что встревожили вас. Полагаю, нам следовало упомянуть, куда мы отправляемся, но мы сами не знали и, разумеется, не ожидали, что будем бродить так долго. Волнение минуты победило наше чувство времени. Мы шли более-менее прямо вниз, останавливаясь только дважды на три часа и на время сна. Эти трубы или что бы там ни было, — он показал на радугу выстроившихся над ними гигантов, — продолжаются под полом и спускаются на уровни, до которых мы не добрались даже в самой дальней точке нашего путешествия. Большинство механизмов оказались совершенно не знакомыми для нас, а мы, осмелюсь заявить, знакомы с тар-айимским дизайном не хуже любого в Рукаве. Но большая часть этого добра нам явно не по зубам. Неподалеку от поверхности автоматика становится практически сплошной. Дальше вниз она разжижается, чтобы стать узнаваемой в смысле различия отдельных компонентов. Вся она выглядела с иголочки новенькой. Металл во многих местах был теплым, подтверждая то, что мы все время подозревали. Она постоянно подпитывается энергией. И там, должно быть, миллионы километров проводов. И все же мы понятия не имеем, что она делает, капитан. Я сожалею об этом больше, чем когда-либо сможете печалиться вы, но вы можете утешиться знанием, что чем бы она ни была, она, несомненно, самая большая и самая лучшая из своего типа.

На этом заметно уставший Трузензюзекс и закончил рассказ. Последнюю неделю философ, работал в невероятном темпе, и возраст начал сказываться. На корабле он хорошо маскировал его своей энергией и юношеским духом.

— Неужели вы не смогли открыть ничего относительно ее функций? — взмолился Малайка.

Цзе-Мэллори вздохнул. В последнее время он делал это часто.

— По-настоящему — нет. Мы оба все еще склоняемся к теории музыкального инструмента. Однако против нее есть много беспокоящих нас аргументов.

Он посмотрел на Трузензюзекса, и тот подтверждающе кивнул.

— Же? — подтолкнул их Малайка.

— Хотя бы такой: мы не можем заставить себя поверить, что во время такого напряжения столь воинственная раса, как тар-айимы, посвятит столько усилий и материалов чему-либо несмертельной природы. Например, металл для таких дверей, должно быть, требовался для строительства кораблей. И все же ее привезли и использовали здесь. С другой стороны, мы знаем, что они испытывали огромную тягу к искусству. Вкусы их сильно клонились в военную сторону. Возможно, они почувствовали необходимость в проекте для стимуляции патриотического неистовства, и это был способ добиться его. Возможно также, что в этом имелись психологические выгоды, которые мы не можем и отдаленно представить себе. Если это кажется маловероятным, то подумайте об имеющемся у нас отсутствии доказательств для построения гипотез. Я и сам не готов поверить никакому из своих объяснений. И еще одно. Вы случайно не заметили необычного серебристо-золотого оттенка в атмосфере, когда мы спустились вниз?

— Нет… Да! — вспомнил Малайка. — Я видел его раньше на других планетах и поэтому не счел слишком неординарным. Это… были слои мбили, если я правильно помню…, они казались гуще большинства. Но я не видел тут причин удивляться. Я видел такие и учетверенные слои. А причиной их необычайной густоты вполне могло быть эрозионное воздействие этих вачави упепо, колдовских ветров.

— Верно, — согласился Цзе-Мэллори. — По-моему, это называется Ветроблеск. Как вы сказали, могло быть и естественное объяснение странной густоте слоев. Я вообще привлек к ним ваше внимание только потому, что на одном из достигнутых нами уровней мы нашли то, что, похоже, является частью огромной станции управления погодой. Среди прочего, некоторые приборы казались занятыми только хранением информации по этим двум уровням в атмосфере. У нас хватило времени только быстро осмотреть ее, так как нашей главной заботой являлся скоростной спуск. Но единственная причина, почему мы ее вообще заметили, заключалась в том, что металл там оказался очень теплым, выдававшим массу жара, и казался работающим на полную мощь. Это — нечто такое, что мы наблюдали только в очень немногих местах. Мы теперь думаем, что эти слои имеют какое-то отношение к действительной функции Кранга. Какой именно — не могу себе представить.

— Если говорить конкретней, — вступил Трузензюзекс, — эта штука, — он указал на прозрачный купол и лежанку под ним, — все больше и больше принимает вид центрального пульта для управления всей автоматикой. Я знаю, кажется трудным вообразить, что это чудовище управляется единственным существом, лежащим на той скамейке, но доказательства, кажется, поддерживают эту гипотезу. Я лично отношусь к ней скептически. Нигде поблизости от этой штуки нет никакой кнопки, рубильника или схожего устройства. И все же ее расположение и изоляция вроде бы подтверждают ее важность.

Пристальное изучение того шлема, или головного убора, или чего бы то ни было показывает, что он связан с тем, что может быть какой-то разновидностью сенсорного приемника. Если машина и в самом деле еще способна больше, чем на частичную активацию, тогда теоретически всего лишь приближение к этому передатчику должно произвести нужное воздействие. В действительном физическом контакте с оператором, кажется, нет необходимости. Так что тот факт, что размер и форма наших голов ни в коей мере не соответствуют черепам тар-айимов… по всей вероятности… не должен послужить нам препятствием.

— Значит, вы думаете попробовать включить ее, — сделал вывод Малайка.

— Мы обязаны это сделать.

— Но что если она настроена откликаться только на электромагнитные конфигурации, генерируемые мозгом тар-айимов?

— У нас нет никаких указаний, что для активации машины необходимы «электромагнитные конфигурации» любого типа, — возразил Цзе-Мэллори. — Но если окажется, что дело в этом и вы не сможете раздобыть живого и сотрудничающего с нами тар-айима, я очень сильно опасаюсь, что мы можем с таким же успехом упаковаться и отправляться домой.

Он пожал плечами.

— Я и Тру чувствуем, что путь прослеживания схемы завел в тупик. Мы можем продолжать ковыряться в этой куче сложностей тысячу лет — настолько она может быть завораживающей — и нисколько не приблизиться к пониманию того, как она действует.

— А если попробовать включить ее… разве это не может стать очень опасным? — спросила Ата.

— Это вполне может стать смертельным, моя милая. Мы решили это давным-давно. Например, там может быть обратная связь, способная… По этой самой причине и по нескольким другим я попробую включить ее первым. Если мы тем не менее не сумеем активировать ее и не возникнет никаких явных вредных последствий, то я не вижу причины, почему всем остальным не попробовать тоже.

— Только не мне! — громко заявила Сиссиф.

— Эй, минуточку, — начал было, не обращая на нее внимания Малайка.

— Извините, капитан, — вступил теперь Трузензю-зекс. — Бран прав. Возможно, наше образование не совсем подходит для оператора этой штуки, но знакомство с работами тар-айимов и то малое, что мы знаем об их психологии, могут помочь справиться с любыми способными возникнуть затруднения. Сожалею, но тут вовлечено слишком многое, чтобы позволить вам сделать первую попытку. Мы не на борту корабля. На данную минуту вы отклонены, капитан.

— Же! — прогромыхал Малайка.

Цзе-Мэллори шагнул ко входу в купол.

— Тогда давайте приступим.

— Вы хотите сказать, сасаа кууме? — переспросил Малайка.

Цзе-Мэллори остановился.

— Не вижу, почему бы и нет.

Он снова заколебался у входа и оглянулся.

— Я не ожидаю, что случится многое, не говоря уж об опасности. А если случится, то я не жду, что это будет большой защитой, но ради моего личного психологического комфорта сойдите, пожалуйста, все с помоста. Безусловно, на сиденьях, или в креслах, или что там это такое, должно быть достаточно безопасно. Тар-айимы явно пользовались ими, когда действовала эта штука, поэтому им полагается быть безопасными также и для нас. Теоретически.

— Социолог, против теоретической раны я не возражаю.

Малайка улыбнулся с явным намерением успокоить всех и присоединился к уходящим с возвышенного места к рядам «сидений» внизу.

Кроме Брана на помосте остался только Трузензюзекс. Официально он находился там для наблюдений, но он и Цзе-Мэллори знали, что если что-то случится, то от помощи инсектоида, вероятно, будет мало толку. Он сделал ритуальный глубокий вздох и вошел в купол.

Керамически-пластиковая плита стала знакомой после многих дней продолжительного и подробного изучения. Он взобрался на гладкую холодную поверхность и повернулся лицом к зрительному залу, слегка подняв голову. Из купола потолок монолита казался почти _ видимым. Возможно, прозрачный материал действительно давал легкое увеличение. Оно казалось незначительным.

Плита была намного длиннее, чем требовалось для размещения его долговязого худого тела. Она, однако, не подогревалась. Он обнаружил, что неуютно ерзает на твердой холодящей поверхности и желает, чтобы она превратилась в теплую постель. Это слишком походило на капсулы в лаборатории криогенного анабиоза.

— Сделай это по-быстрому! — скомандовал мозг телу.

Вонзая каблуки в неподатливую поверхность, он толкнул себя повыше. Одним движением его голова очутилась полностью внутри шлема.

Шлем принял бледно-красный оттенок, переходящий в желтый, а затем в светло-зеленый. Стал слышен легкий гудящий звук. Он явно исходил из самой плиты. Вот и все. Ни фейерверков, ни даже нескольких простых вспышек молнии.

Лицо Цзе-Мэллори в куполе кривилось, но явно от сосредоточенности, а не от боли. Странное дело, мозг его стал для Флинкса непроницаемым. Если купол и не производил ничего другого, то экранизировал мысли всякого, кто лежал под ним.

Двадцать минут спустя он вышел из купола, мотая головой, в то время как другие столпились вокруг него.

— Же? — спросил Малайка.

— Же? — переспросил выглядевший раздраженным социолог. — Ну, мы доказали одно. Если эта машина все еще способна функционировать так, как ей предназначалось, то этот шлем определенно является исходным пунктом.

— Я не могу поверить, что все это безумие построили для того, чтобы на пластиковом-головном уборе заиграли красивенькие разноцветные огни!

— Нет, конечно же, не для того.

Цзе-Мэллори тоскливо оглянулся на плиту и на опять ставший прозрачным шлем.

— Похоже, что я вроде способен активировать ее, но лишь в очень малой степени. В моем мозгу явно чего-то не хватает. Или, возможно, для этого требуется всего лишь определенного рода тренировка, о которой мы ничего не знаем. Я со своим мозгом попробовал все, что мог. Самогипноз. Упражнения Банда. Совершенно объективное сосредоточение. Открытое подсознание. Результаты вы видели. Или, скорее, отсутствие их.

— Вы что-нибудь почувствовали? — спросил Флинкс.

— Гмм. Да, странное ощущение. Не болезненное или угрожающее. Просто странное. Словно что-то пыталось проникнуть ко мне в голову. Щекотку снаружи мозга, едва заметную. А когда я попытался сосредоточиться на этом ощущении, оно ушло и спряталось. Должен сказать, что я разочарован.

— Же? Вы, может быть, думаете, что у вас монополия на это?

Коммерсант выглядел расстроенным, имея на это все основания.

— И что же теперь?

— Теперь я предлагаю попробовать остальным людям. По-моему, я с избытком продемонстрировал ее безвредность, если и ничего другого. Поддержание ее настроенности на мозг одного типа может вызвать благотворный кумулятивный эффект.

Один за другим остальные по очереди забирались под безобидный шлем. За исключением, конечно же, Сиссиф, отказавшейся даже приблизиться к нему. Малайка сумел вызвать сильное желтое свечение прозрачного материала. Флинкс действовал так же хорошо (или так же плохо, сказать не мог никто), как Цзе-Мэллори, только его цвет характеризовался также неровным пульсированием. Словно для опровержения утверждений Цзе-Мэллори, он вышел из купола с определенной головной болью. Ата и Вульф сумели вызвать светло-красный, почти розовый цвет. Им больше повезло, когда, наконец, сделал попытку Трузензюзекс.

В ту же секунду, когда эта стареющая радужная голова вступила в зону эффективности, мягкие цвета сразу же приобрели спектр от бледно-розового до темно-синего. Цзе-Мэллори пришлось отметить это, чтобы привлечь внимание всех. Повторяющиеся неудачи вызвали скуку. Теперь никто не скучал. Гудение из основания плиты сделалось четко слышимым даже за пределами купола. На одной из открытых панелей огромной серой массы машины начали слабо светиться огоньки. Шлем к тому времени принял темно-лавандовый цвет.

— Посмотрите на купол! — указал Флинкс.

На несколько дюймов в высоту купол светился сплошным немигающим малиновым цветом. Время от времени мягкий свет полз на насколько сантиметров вверх, а потом спускался обратно и исчезал в полу.

Час спустя Трузензюзекс, шатаясь, выбрался из купола. Цзе-Мэллори пришлось поддерживать философа за грудную клетку-б, так как ноги не держали старого инсектоида. Они вместе, пошатываясь, спустились к первому ряду чужих сидений. Лицо Трузензюзекса не морщилось, как у приматов, но обычное здоровое свечение у него в глазах погасло.

— Ты, брат, безусловно правильно определил это, — выдохнул он, — когда сказал, будто нечто пыталось проникнуть тебе в голову! Я опять почувствовал себя, словно юноша, пытающийся вылупиться из своей куколки. Уфф! Могу сказать, однако, что из этого ничего не вышло.

— Неверно, — возразил Флинкс, а Малайка подтверждающе кивнул. — Вы заставили сам купол светиться красным — во всяком случае, вокруг основания.

— Да? — последовал свистящий транксийский смех. — Полагаю, что это своего рода достижение. Изнутри я не мог этого заметить. Я сосредоточился довольно глубоко и со своими оптическим нервами не работал. Возможно, это значит, что мы на правильном пути.

Он повернулся лицом к Малайке. К его мускулам постепенно возвращались прежние силы.

— Капитан, я переиначу свое предыдущее утверждение. Дайте мне на это еще три-четыре недели, и я так или иначе выясню, сможет ли когда-нибудь транкс или человек управлять этой штукой. И окажется ваш вклад потерей или нет.

Малайка выглядел, скорее, смирившимся, чем подавленным. Его собственная безуспешная борьба с Крангом прибавила немного терпения, если и не дала других результатов.

— Бадо Джузи. «Еще не вечер». Старая поговорка в моей семье, господа. Вы уже сделали намного больше, чем я имел право надеяться. Работайте не спеша, господа, работайте не спеша.

Далеко внизу в тайных местах планеты лениво заворочалось сознание Кранга… Оно более полно рассмотрело импульсы, пробудившие Первичное Звено слабыми детскими зондированиями и давлениями. Даже в своем полу-спящем состоянии он был разумно уверен (вероят. 90, 97 — вероят. 8, 03, случайные факторы 1,00), что наверху присутствовал мозг первого класса. Единственный, способный пробудить Кранг к состоянию Ниазмы, или полной эффективности. Он явно предпочел пока не раскрываться. Машина подумала и позволила своим секциям, управляющим разумом, снова впасть в спячку в состоянии готовности.

Когда мозг будет готов, будет готов и Кранг.

В конце концов, именно таким его и создали.

XIX

Как оказалось, Трузензюзекс не получил своего месяца. Ни даже трех недель. Они возились с доступными частями внутренностей машины, когда рация Малайки просигналила приходящий заатмосферный вызов. В порядке безопасности его портативная рация соединялась с большим передатчиком краулера. Флинкс присутствовал при этом, помогая ученым в физическом аспекте их работы. Сиссиф, Ата, Вульф вернулись в краулер, перекладывая припасы в его просторном трюме.

Для облегчения работы ученых рядом с их портативной печкой поместили две койки (одна модифицированная). Другие все еще находили более удобным спать в знакомой темноте краулера.

Оба ученых на мгновение прервали свою работу, заметив странное выражение, появившееся на лице Малайки. Флинкс уловил его из внезапного замешательства мыслей коммерсанта. Он все утро наблюдал, как ученые трудятся над незнакомыми обозначениями и непонятными чуждыми переключателями. Девять десятых того, что они пытались сделать по части механики, ускользало от его понимания. Он был способен помочь им в более тонких частях операций, обладая, как они выражались, определенным чувством того, где что располагалось. И, как всегда, их разговор вслух и на мысленном уровне просто завораживал.

— Капитан… — начал было Цзе-Мэллори.

— Нас вызывают, — ответил коммерсант. — С Орбиты.

Мысли его отражали столько же подозрения, сколько недоверия. Он включил кнопку вещания на крошечной радиостанции.

— Вульф, ты слушаешь это?

— Да, капитан, — пришел лишенный модуляций ответ из отдаленного краулера.

— Отлично. Передай «слышим» и переключай его. Кто-то знает, где мы. Мало толку отрицать это. — Он повернулся к другим. — Нас могут сейчас прослушивать, хотя я сомневаюсь, что такое возможно сквозь эти стены. Но, впрочем, я также сомневаюсь, что нас вызывает другой звездолет, а дело обстоит именно так. Хайдхуру. Ничего не имеет смысла. Оставьте свои рации и слушайте, если желаете, по моей. Нет резона вещать, сколько у нас действует передатчиков. Если они уже не знают.

Флинкс в первый раз увидел коммерсанта столь подавленным. Очевидно, напряжение было сильнее, чем он хотел показать. В любом случае, все, что он произнес в рацию, это: «Да?»

Ответивший голос был от природы высоким. Но если тон и казался чуть женственным, то слова — нет.

— Капитан Максим Малайка, Глава Дома и Плутократ?

Я привез вам привет, сэр, от мадам Рашайлы Зуаман и «Вуамаи Интерпрайсиз».

Губы Малайки скривились в беззвучном ругательстве, заставившем Флинкса покраснеть.

— Поздравляю!

Этого надменного презрения оказалось достаточно, чтобы Малайка заговорил:

— Чертовски достойно с вашей стороны. А кто ниний ниоте?

— Простите? О, я. Я — фигура мало важная. Но в целях облегчения дальнейшего разговора… который, заверяю вас, нам обязательно предстоит… вы, возможно, знаете меня как Эйбла Никососа.

— Же, мистер Никосос. Я целиком согласен, что вы персона маловажная. Мне любопытно, как вы сюда попали. Эта планета, кажется, приобретает всеобщую известность.

— Как так? Гмм! Что же касается вашего вопроса, капитан, то как же еще, — и голос отразил притворное удивление. — Мы последовали за вами. Большую часть пути от Мотылька. На почтительном расстоянии, конечно. И если уж об этом зашла речь, то вы немало меняли свой курс в начале путешествия. Да, попетляли вы. Но после первой недели мы без труда вычислили ваш курс. Знаете, это четвертая посещаемая нами в этом секторе звездная система с планетами. Мы более-менее знали, где находится нужная нам, но не имели точных координат. Это затруднило нам дело, да, затруднило, когда вы совершенно пропали с экранов. Эти координаты находились на клочке материала, который… но это неважно. Теперь все это — далекое прошлое, не так ли?

— Вы случайно не получили кое-какой помощи от некоего Айнского барона?

— Аннского барона? — писклявый голос отразил удивление.

Малайка взглянул на Флинкса.

— Он говорит правду, сэр. И они определенно на постоянной орбите.

Двое ученых с удивлением посмотрели на Флинкса. Они ничего не сказали, но он почувствовал в их мыслях легкое негодование на его скрытность. Ему отчаянно хотелось рассказать им, насколько необходимо было сохранять эту секретность. Даже сегодня, пси-чувствительные личности не пользовались всеобщей популярностью — факт, открытый им рано и болезненно еще в детстве. Голос по рации продолжал.

— С чего бы нам иметь какое-то отношение к Аннам? Скверный они народ, скверный! Нет, в самом деле, сэр. Мы нашли вас целиком сами, несмотря на трудности, причиненные вашим исчезновением. Но мы ведь нашли вас, не правда ли? Так что ничего плохого не стряслось.

Замечание прервал короткий смешок.

— Мой корабль припаркован в паре диаметров поля от вашей «Славной Дырки». Мы сперва послали луч к ней. Когда мы не получили ответа, а шлюз отказался пустить нас — как умно с вашей стороны, капитан! — мы предположили, что вы уже сделали посадку на поверхность. Один взгляд на ваш челночный причал подтвердил это.

— Телатини-гуруве! Тридцать свиней! Это предельное число, которое можно набить в стандартную капитанскую каюту, в случае, если вы этого не знаете.

— Це-це-це, капитан. Вы оскорбляете мою скромную натуру.

— На это мало шансов.

— Так или иначе, излучения ваших компонентов открыли бы нам ваше месторасположение, даже если бы вы отказались отвечать на вызов. Что, я уверен, вы хорошо сознавали.

— Капитан, — обратился Флинкс, — я думал, вы говорили…

— Забудь о ретрансляции на рацию челнока. Именно ее-то они и засекли. В любом случае, они едва ли могли упустить нас.

Мысленно он уже готовился к обороне в последнем окопе.

— Где вы сейчас, друг Никосос, помимо того, что на орбите?

— Хорошая догадка, капитан. Мы летим над этим бедным влагой континентом. Не сомневаюсь, довольно близко к вам. Вскоре мы должны приземлиться, в каковое время я надеюсь поприветствовать вас лично.

Голос замолк, а потом снова заговорил:

— В чем бы там вы ни прятались, оно действительно должно быть кое-чем. У нас нет конца трудностям с приемом вашей передачи.

— Вы проделали долгий путь ради кучи ничего, Никосос. Мы уже не одну неделю работаем над этим, как вы столь точно выразились, «что бы то ни было». Мы не сумели вычислить, что оно делает не говоря уж о том, как оно это делает.

— Разумеется, капитан, разумеется! — В голосе теперь звучала юмористическая интонация. — Лично я, когда меня слишком глубоко пробирает космический холод, люблю пролететь сквозь ближайший гигант М и согреть свои косточки. Как я сказал, мы с вами скоро увидимся.

— Он не верит нам, — сказал Флинкс.

Малайка кивнул.

— А потом?

— Ну, это представляет проблему, а? Я разумеется, не могу помахать вам ручкой, желая счастливого пути домой, потому что тогда вся моя упорная работа будет напрасной, не так ли? Впрочем, убийство тоже не мой профиль. Наверно, можно будет что-то придумать…

Малайка отключил рацию и повернулся к остальным.

— Же, вы слышали. Там, где речь идет о новых планетах, владение — девять десятых древнего права. Я сомневаюсь, что Раша позволит мне вызвать церковные силы Оценки.

Он переключил рацию на межличностную частоту.

— Вульф, ты все слышал?

— Да, капитан, — донесся ровный ответ человека-тени.

Флинкс гадал, был ли пилот вообще способен на какое-либо волнение.

— Боюсь, однако, что ваша подруга восприняла это довольно тяжело. Она упала в обморок. Мимм Мун сейчас заботится о ней.

— Же! Тогда она, во всяком случае, на время утихомирится. Мы вскоре присоединимся к вам. Нам всем лучше оставаться памоджа.

И снова отключил рацию.

— Что вы предлагаете? — спросил Цзе-Мэллори.

— Я мало что могу, социолог. Даже если бы этот Никосос оказался настолько мджинга, что приземлился без защитного экрана, было бы тяжеловато пытаться пробиться с боем. Хотя у нас имеются, — тут он посмотрел прямо на Флинкса, — свои собственные сюрпризы. Однако я уверен, что люди, оставленные им на корабле, — на этот раз только на одном — будут прослушивать все, что случится. В челноке мы окажемся в их власти. Если этот Никосос не прихватит с собой экран и если мы сможем застать его врасплох и сделать несколько выстрелов, прежде чем они успеют предупредить свой звездолет, и если мы сможем проскочить к «Славной Дырке» под их детекторами, и если мы сможем попасть внутрь и запустить генератор, прежде чем они заметят, — вот тогда у нас будет неплохой шанс смыться или отбиться от них.

— Слишком много «если», — без нужды заметил Трузензюзекс.

— Кабиса, именно. И все же у нас есть и другое оружие. Можете не сомневаться, я его испробую. Взятки, например, часто оказывались на войне действенней, чем ядерная энергия. Но боюсь, что Раша не отправит на такое задание уязвимую в этом отношении тварь. Во всяком случае, не того, кто поддается искушению полного подкупа. А вот частичного… Я могу придумать еще только одно. У этого здания только один мланго. Выставить винтовку и палить по первому, кто войдет в него. Покуда у него нет определенного представления о том, насколько мы запаслись продовольствием и оружием, он может стать достаточно нетерпеливым для мелкого торга с нами. К несчастью, у нас мало что имеется, даже с тем, что мы могли бы перевезти сюда из челнока. Мибу, все, что ему требуется сделать, это сжечь челнок и отправиться на досуге поразвлечься сафари на Ниневки с координатами для Регистратуры!

— А почему бы ему не сделать это в любом случае? — спросил Флинкс.

— У него другое задание, киджана, иначе он даже не потрудился бы вызвать нас. Просто вывел бы из строя «Славную» и отправился своей дорогой. Ему явно требуется выяснить о Кранге все, что можно.

Он сделал жест в сторону двух ученых.

— Раша знает о вас. Я сам ей сказал, чурка я этакий. Она могла бы нанять и своих экспертов, но знает вашу репутацию. Раша никогда не пренебрегает домашними заданиями. Поэтому за вашу жизнь я не беспокоюсь. Только за вашу репутацию. Я считаю также, что смогу устроить кое-что для себя. Слишком много народу будет задавать неудобные вопросы, если я внезапно исчезну… даже в изыскательском путешествии в ненаселенные районы. И он не может заколачивать столько феда. И он не может также позволить себе отпустить на свободу кого-нибудь из нас. Вероятно, ему приказано держать нас где-то со всеми удобствами, пока здешние полномочия Раши не будут завязаны шестью способами в четырех измерениях. Тот завуалированный намек на «убийство» был, вероятно, его способом начать торг.

— Предположение, капитан, — сказал Трузензюзекс.

— Ндийо?

— Предполагая, что все сказанное вами верно, почему бы просто не согласиться и не отдать ему то, что он хочет?

— Что?

Даже Флинкс поразился.

— Заверяю вас, что Кранг останется бесполезным и для него, и для его хозяйки. Я был пессимистичен, когда сказал, что мне потребуется три недели для оценки потенциальной полезности машины. Мы можем многое узнать от нее о тар-айимах, в этом я ничуть не сомневаюсь. Мне думается также, что я могу сказать с большой долей уверенности, прямо сейчас: в остальном она никогда не будет ничем большим, как выдающейся диковиной для археологов и туристов.

— Лакини, но… вы же заставили ее заработать! Во всяком случае, часть ее.

— Все сделанное мной не более чем надраивание спиралей двигателя генератора Каплиса. Наверно, я преуспел в разогревании и придании ей вида функционирующей, но я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу довести ее даже до частичной действенности. И мы по-прежнему не больше, чем раньше, представляем себе, что ей полагается делать. Мне думается, никто не сможет продвинуться дальше… кого бы там ни привлекла мадам Нуаман.

— Если вы убеждены… — начал Малайка.

Трузензюзекс вопросительно посмотрел на Цзе-Мэл-лори, и оба повернулись к коммерсанту.

— Утверждать нельзя ничего, капитан, но я без колебаний присоединяюсь к оценке моего брата.

— Мбуа улимвенгу! Тогда отлично. Забудем разрушение в пользу более хитрых маневров.

Он активизировал рацию на канале широкого вещания. Теперь, когда он опять очутился на знакомой почве, голос его обрел прежнюю звонкость.

— Никосос!

Послышалось шипение, треск, тишина, а затем вернулся писклявый голос.

— Незачем кричать, капитан. Вы подумали?

— Слушай, агент. Я дам тебе возможность приобрести то, что ты желаешь, и сберечь по ходу дела несколько жизней. У меня здесь в полной готовности шестимиллиметровая лазерная винтовка и уйма зарядов, но я не вижу ничего, за что стоит драться. Желаю тебе удачи в попытках заставить ее заработать, если сумеешь, в чем я сомневаюсь. Весь город — твой. Я желаю только как можно быстрее покинуть эту нукию. Можешь получить и наши заметки, если пожелаешь. Все, что мы выяснили о самом Кранге… чего в сумме очень мало. Но у меня здесь мальчик и две женщины, и я хочу вытащить их из этого.

— Ах, как трогательно! Не ожидал от вас такого восхитительного альтруизма, капитан. Да, я думаю, что, несмотря на отданный мне приказ, можно будет организовать финансовое соглашение, удовлетворяющее все заинтересованные стороны. В любом случае кровь имеет склонность расстраивать мне печень. Хотя, уверен, вы поймете, когда я скажу, что вы и ваши спутники должны будете некоторое время оставаться нашими гостями. Минимальный срок на самом деле. Но очень необходимый.

— Естественно, я понимаю такую необходимость и буду рад подписать…

— О нет, капитан, этого не потребуется. Я верю вам на слово. Ваша репутация широко известна. Лично я нахожу честность в нашей профессии несколько вредной, но в данном случае она к моей выгоде. Нет, как бы вам ни хотелось иметь такое согласие в письменном виде, я предпочел бы не допускать существования такого официального документа. Такие вещи имеют привычку исчезать, а потом оказываться в самых неприятных местах. Теперь уже скоро. Наш полет пока был интересным, капитан, но боюсь, что я нахожу эту планету скучной. Если вы будете так добры, оставьте свой передатчик включенным, мы последуем по его импульсам. Можно ускорить завершение этого неприятного дела. Я уверен, что вы желаете затягивать его даже меньше, чем я.

И отключился.

— Капитан, — донесся из рации голос Вульфа, — меня от этого просто мутит. Неужели нет никакого другого способа?

— Никакого, Вульф. Я тоже предпочел бы драться, но… Оставь открытой передачу для них, как он требовал. По крайней мере, наша работа здесь оказалась бесплодной, иначе я и не рассматривал бы такой альтернативы. Мы можем пожелать им побольше того же самого. Что бы они ни нашли в городе, пусть забирают на здоровье. В конце концов, все это дело было чем-то вроде охоты на дикого мбизу.

— Но он практически угрожал убить!..

— Вульф, пожалуйста, я знаю. Джуа тяжелое. И все же у нас мало выбора. Я тоже не доверяю ему. Но он может просто улететь теперь и вернуться попозже за нашими мумифицированными трупами. Нет, держу пари, он предпочтет хапнуть лишний кредит, содержащийся в моем предложении. Почему бы ему не сделать этого? — он пожал плечами, несмотря на тот факт, что Вульф этого видеть не мог.

— Вульф, не будь соотношение сил таким…

Он вздохнул.

— «Правила Дома».

— Я понимаю, капитан.

Малайка отключил рацию и тяжело опустился на одну из скамей. Он выглядел очень старым и усталым.

— Конечно, если бы вы, господа, открыли, как заставить работать эту машинуези, я бы даже думать не стал.

— Мы тоже понимаем, капитан, — сказал Цзе-Мэллори. — Плохой выбор — вообще не выбор. За себя мы никогда не беспокоились. Он должен, по крайней мере, показать нас Нуаман, чтобы убедиться в нашей бесполезности, А наше внезапное исчезновение тоже вызовет толки в определенных кругах.

— Нуаман. Будь проклята эта сука!

Он обратил взгляд к небу.

— В сей день я навек забуду, что эта тварь человек и мванамке!

Он заметил взгляд Флинкса.

— Виби, дамой она, киджана, перестала быть задолго до твоего рождения.

XX

В километре над ними очень довольный Эйбл Никосос развалился в кресле роскошной каюты челнока и передал приказ пилотам. Он радостно потирал руки. Дела шли неплохо. Почти столь же хорошо, как если бы он получил, как и планировалось, ту карту на Мотыльке. Присутствие Малайки на планете чуточку осложняло дело, но не очень сильно. Похоже, что дело от этого станет еще выгодней. Кроме жирной премии от старой ведьмы за успешное выполнение более трудного, чем первоначально намечалось, задания будет богатый выкуп за Малайку… Уплаченный авансом. Как и условлено ранее, двое яйцеголовых будут отправлены к Нуаман. А как только будет выплачена достойная сумма выкупа — разве слово Малайки не было теперь надежным? — парня можно будет выкинуть из ближайшего шлюза. Что же касается двух женщин… Ну, усадьбе предков требовались новые игрушки. За последние несколько лет цена на здоровых молодых женщин нестерпимо подскочила. Нестерпимо! И во всем виноваты эти проклятые ханжи-церковники. «Насилие — антисанитарно», понимаете ли! При скорости, с которой он их использовал, его хобби становилось слишком дорогим. Добавление двух незакрытых лиц (и тел, о да!) будет таким образом не только финансовой, но и эстетической прибылью. Он ничуть не сомневался, что обе окажутся молодыми и привлекательными. Иначе какие у них могут быть дела с этим шкодливым Малайкой?

Если же они совершенно не в его вкусе, он все равно сможет их использовать. Наверно, менее артистично, но они все-таки могут оставаться пригодными для службы. А он знатоком слыл не зря.

Когда челнок спикировал к атмосфере, начали выдвигаться его дельтовидные крылья.

XXI

Малайка, Цзе-Мэллори, Трузензюзекс и Флинкс медленно брели обратно к краулеру. Никто не произнес ни слова. Флинкс уже твердо решил не позволить отобрать у себя пистолет. Он мог оказаться не меньшим мастером по части вероломства! Он прочел путаные мелкие свинячьи мыслишки Никососа, как ни трудно это далось, из-за того, что их носитель столь быстро двигался над поверхностью планеты. Существовала возможность, что двое ученых и Малайка легко отделаются, но, судя по мыслям агента, шансы, что ему и двум женщинам удастся то же самое, казались мизерными. В конечном итоге он будет не в счет — нет, не будет ожидать, что коммерсант поставит на кон свою жизнь из-за него, или за двух женщин, или даже из-за двух ученых. Выживание — такой довод, что мораль просто не относится к одному с ним классу. Поэтому ему лучше всего планировать предпринять какие-то действия самостоятельно. Это было логичной оценкой их нынешнего положения. И это пугало его почти так же сильно, как реальность такого исхода. Он слегка вздрогнул, несмотря на тепло в помещении.

Последние несколько минут его что-то беспокоило в дополнение к страшным предчувствиям. Он передернул плечами, несмотря на отсутствие там зуда. Вот оно! Не зуд, а отсутствие постоянного знакомого трения. Дракончик куда-то запропастился. Поглощенный событиями последних минут, сосредоточенный на мозге агента, он и не заметил пропажи змея. Он резко повернулся.

— Пип? Где Пип?

— Просто для уверенности, — пробормотал себе под нос Малайка, не расслышав тихого вопроса Флинкса. И щелкнул рацией.

— Вульф, я не люблю играть, не держа по крайней мере нескольких карт. Разбери винтовку и установи ее дулом к выходу.

— Да, капитан! — донесся полный энтузиазма ответ.

— Если этот парень так аккуратно завязал и упаковал нас, — поинтересовался Цзе-Мэллори, — то зачем утруждать себя возней с винтовкой? Я думал, вы раз и навсегда оставили мысль попытаться вырваться из этой передряги с боем.

Флинкс поискал в воздухе вокруг них. Змея не было видно. Без рептилии он чувствовал себя нагим.

— Более или менее, так оно и есть. Мы знаем, что он нас упаковал, и он знает, что он нас упаковал, но он не знает, что мы знаем, что он нас упаковал.

— Пожалуйста, попроще.

— Ндийо. Разумеется. Представим это так. Человек ведет переговоры с куда меньшим высокомерием, чем мог бы, когда знает, что сидит под дулом пистолета того, кто страшится за свою жизнь. У нас достаточно мало рычагов, поэтому мы должны использовать и самые маломощные из всех, какие сможем найти.

Несмотря на разнообразные призывы, свисты и мольбы Флинкса, дракончик не показывался. Это было необычным, но не беспрецедентным. Иногда у змея появлялось собственное мнение. Трузензюзекс не мог продублировать применяемые Флинксом прерывистые зовы, но помогал в визуальной части поиска. Это временно отвлекало его от мысли о злополучных обстоятельствах.

— Где бы он вероятнее всего спрятался, малыш? — спросил ученый.

— О, я не уверен, сэр. В разных местах.

Теперь он был искренне озабочен и лишь вполуха слушал философа. Он не чувствовал присутствия дракончика, и одно это вызывало у него беспокойство.

— Он не часто выкидывает подобные фокусы. Полагаю, на него подействовала общая депрессия. Он, знаете, чувствителен к такому. Он предпочитает прохладные замкнутые места. Вроде…

И в потрясении оборвал фразу. Он увидел вдали минидракончика. Тот порхал внутри прозрачного купола. Потом природное любопытство одолело-таки его, потому что, несмотря на предупреждающую мысль Флинкса, он засунул голову под привлекательную форму шлема. То, что случилось вслед за тем, удивило всех наблюдателей. Дракончик сделал в воздухе неуклюжий поворот и, казалось, упал на самого себя, свернувшись в плотную спираль на самой высокой точке шлема. Он лежал, застыв, не двигаясь, под куполом, пульсировавшим теперь неопределенным желтым цветом.

Все мысли об их непосредственных трудностях были мгновенно отброшены в пароксизме страха за своего постоянного спутника. Не обращая внимания на предостережения Трузензюзекса, он бегом кинулся к только что покинутому ими месту. Малайка обернулся и, издав ругательство, бросился следом за юношей. Его кривые ноги не могли тягаться с ногами Флинкса, но тем не менее двигались с вызывающей уважение скоростью.

Приблизившись к куполу, Флинкс почувствовал под ногами легкую дрожь. Он не обратил внимания.

А Трузензюзекс обратил. И взглянул на Цзе-Мэллори.

— Да, брат. Я тоже это почувствовал.

Голос его стал задумчивым. Снова дрожь, на этот раз сильнее.

— Что же стряслось? — произнес озабоченный Трузензюзекс. — Я думал, мы установили, что по крайней мере эта часть планеты сейсмологически безопасна.

Он обеспокоенно посмотрел на сводчатые стены, определяя их крепость и устойчивость.

Слабое сотрясение началось вновь, только на этот раз оно было сильнее и не прекращалось. Оно становилось все сильней и, хотя никто этого не замечал, усиливалось по мере того, как Флинкс приближался к куполу.

Постоянная вибрация была бесшумной и шла откуда-то из глубины.

— Что же происходит? — прошептал Цзе-Мэллори.

— Элитат! Не уверен, — ответил философ равно приглушенным тоном, — но я думаю, что наша загадка вот-вот разрешится сама собой.

Флинкс забрался на помост и мчался к куполу. Пип все еще не двигался. Он едва заметил сотрясавшую строение дрожь. Когда он приблизился к своему неподвижному приятелю, странное гудение, начавшееся у него в голове, стало сильнее. Он нетерпеливо мотнул головой, очищая ее, но без толку. У него возникло странное ощущение эйфории, перемещающееся с болью.

— Не борись с этим, — казалось, шептало что-то.

Он услышал тихо разбивающиеся на берегу волны. Дракончик лежал, плотно зажмурив глаза. Он, похоже, дергался под аккорды какой-то безмолвной песни. Первая его мысль была о конвульсии, но движения рептилии, хотя и неправильные, казались для этого слишком ровными. Он начал было засовывать руку под большой шлем, к своему попавшему в беду приятелю. Гудение возникло, и он качнулся назад с ужасающим приступом головокружения.

НЕ… БОРИСЬ… ТЫ!

Пип в беде… Беде.

Он снова мотнул головой, и на этот раз подобное действие принесло ему небольшое облегчение. Все сливалось, его мысли потеряли четкость. Он сфокусировал слезившиеся глаза на змее и пьяно нырнул под шлем.

П+О+Я+В+Л+Е+Н+И+Е

Внутри его черепа рухнула древняя плотина, ослабленная случаем и эволюцией. Прилив утверждаемого ей был ужасен.

Обыкновенно прозрачная структура купола взорвалась массой искрящихся сверкающих зорь. От венца до основания, все цвета видимого спектра… и, вероятно, невидимого тоже. Пурпурные, зеленые, золотые господствовали над красными, голубыми и другими основными цветами. Блистающий вихрь гневной, почти металлической переливчатости плел сложные и непонятные узоры в материале самого купола. Внутри здания феерические сетки из фосфоресценции, люминесценции и шаровой молнии протравливали в воздухе световую паутину.

На ложе в куполе внутри здания, что и являлось Крангом, Флинкс лежал, застыв в кажущемся бессознательном состоянии, рядом со своим притихшим теперь приятелем. Шлем над ними пульсировал темным огненно-фиолетовым цветом.

— Капитан… — пробился сквозь треск рации голос Вульфа, искаженный водопадами помех, но Малайка этого не заметил.

Пораженный, он резко остановился, как только купол начал свою слепящую игру цветов.

Гигантские трубы машины пульсировали звоном, как от наковален, по стенкам их ползли кольца светящегося электричества. Они злобно трещали, словно разрываемая пластиковая фольга.

— …Межпространственный вызов!..

У Вульфа не появилось возможности уловить ответ Малайки «слушаю», ибо голос Никососа заставил замолчать на канале голос пилота.

— Что ты там пытаешься выкинуть, купчишка? Предупреждаю тебя, без фокусов! Я прикажу своим людям уничтожить твой корабль! Мне только нужен сигнал передатчика. Целый сектор континента к востоку от вас пылает, да, пылает под поверхностью, кажется. Эта местность выглядит, словно охваченная пожаром. Не знаю, что ты затеял, приятель, но если ты хоть…

Голос исчез в Ниагаре помех. В этот миг мир наводнили X, У, Ни, по какой-то причине, Г.

Малайка сделал шаг вперед и рухнул на пол, как подкошенный. По крайней мере, позже ему думалось, что он упал. При всем, что он сумел действительно вспомнить, он мог плавать в воздухе. Весь воздух в амфитеатре, казалось, внезапно решил показать свое присутствие, вынуждая его отступить и опуститься. Он тонул в нем. Мса да! Забавно, они никогда не замечали, какой он плотный. Плотный. Голова его попала в гигантские клещи… нет, не клещи. Тысячи миллионов сапог чеканили чуждые марши по его голове, в то время как кагал смеющихся электродов пытался стянуть с него скальп. Он почуял запах гари — и апельсинов.

Когда он катился по полу, пытаясь сохранить целой голову, раскалывающуюся на куски, он мельком увидел Цзе-Мэллори. Социолог находился в схожем положении. Лицо его представляло собой ужасающее зрелище, когда он сражался с силой, толкающей их всех к тихому помешательству. Лишенное контроля разумом, высокое тело извивалось и трепетало на бледно-белом полу, словно задыхающаяся самаки. Трузензюзекс, с другой стороны, неподвижно растянулся на спине. В первый раз на памяти коммерсанта мембраны его глаз закрылись. Ноги философа выпрямились во всю длину и застыли, но руки и стопоруки слабо колыхались в воздухе, заряженном статистическим электричеством.

Внизу триллион километров цепей и других элементов, являющихся спящим разумом Кранга, заворочались, пробуждаясь. Да, мозг 1-го класса. Но заблокированный! Заблокированный от природы! И, что больше, не осознающий самого себя! Это было неслыханно! Да, мозг 1-го класса можно ослабить, но только искусственно. Заблокировать? Никогда! И естественным образом! Эта ситуация являлась… неестественной. Она противоречила Закону.

Кранг столкнулся с Уникальным Обстоятельством. Ему придется принимать окончательное механическое решение. Проявлять инициативу. Но он не мог сам управлять собой. Требовался мозг наверху. Он осторожно прозондировал. Коль скоро блоки будут удалены… сотрудничество…

ПЕРЕНАЛАДЬ СВОИ КЛЕТКИ, ОРГАНИЗМ… ВОТ ТАК!

Осторожно, осторожно.

Наверху тело Флинкса разок дернулось.

Я не могу этого сделать!

ТЫ ДОЛЖЕН. ЭТО… НЕОБХОДИМО.

Это больно!

НЕВЕЖЕСТВО ВСЕГДА ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ. ПОПРОБУЙ.

Инертное тело Флинкса снова задергалось. Голова его безжалостно пульсировала, вырастая, казалось, до невозможных пропорций.

Я… не могу!

Кранг обдумывал ситуацию. Более сильная пульсация могла снять блокировку… и, возможно, навек уничтожить мозг. Рассмотрим альтернативы. Если мозг заблокирован, то как же он вообще мог стимулировать первичную активацию?

На нахождение ответа ему потребовалась доля наносекунды. Поблизости находился мозг-катализатор. Это объяснялось знакомыми Крангу понятиями. Действуя быстро через посреднические каналы мозга III класса, огромная машина сделала необходимую переналадку (настройку в мозге I класса, и с благодарностью почувствовала, как опускаются, растворяются барьеры). На этот раз дело пошло легко. Они и с самого начала были слабыми и дырчатыми. Энергия ЭТП начала течь по поджидавшим каналам. Дальнейшего вмешательства не требовалось.

Р+Е+А+Л+И+3+А+Ц+И+Я+ + +Э+Н+Т+ Р+О+П+И+И

В миг, потребный для падения осколков стекла, Флинкс воспринял всю вселенную. Она показалась очень маленьким непрозрачным хрустальным шариком. Мгновение прошло, но он в первый раз ясно все увидел. Да, намного ясней. Он почувствовал лишь половину замечаемого, подозреваемого прежде. И вообще незамечаемое. Он увидел чудесную структуру, являющуюся Крангом. Он воспринял структуру, которой являлся он сам. Для полного пробуждения инструмента требовались определенные энергии. Сейчас лишь крошечная часть его пульсировала сознанием. Да, вот, и вот.

Кранг пробудился к полному сознанию в первый раз за полмиллиона лет. Гимн-марш. Славно! Лившаяся теперь от настроенного мозга-активатора печальная песнь была незнакомой и грубоватой по исполнению. Но Кранг понимал, что за пятьсот тысячелетий вкусы могли измениться. Важно, что Экран автоматически поднялся, как только мелодия обеспечила необходимые ключевые импульсы.

Сенсоры Кранга мгновенно просканировали небо на много световых лет во всех направлениях. Поскольку активатор ничего не делал на инструментальном уровне, кроме трансляции ощущений опасности, машина ввела систему общего оптимального сканирования и надеялась, что ее окажется достаточно. Она теперь признала в активаторе новичка. Его надо направлять. Где-то мелкая цепь должным образом отметила, что единственный корабль чуждой конструкции был распылен в момент активации экрана, попав в него, когда тот поднялся. На волосок! Кранг опять пожалел, что мог действовать только с частью сознания до мгновения полной активации. К счастью, судно не проникло. Никакого вреда не причинено. Активатора уведомили, и он согласился. Еще один корабль — нет, два — притаились как раз за пределами Экрана. Хотя они оставались стационарными и не делали никаких враждебных жестов, активирующий мозг указал Крангу сфокусироваться на участке пространства, занимаемом большим кораблем.

Машина послушно выполнила указание.

Ее поле действенного фокуса на близком расстоянии являлось сферой минимум в тысячу километров. Она могла без всякого труда поразить указанное судно, совершенно не задев в то же время другое. Эти невероятные сенсоры могли образовать необходимый конус проекции в метре от любой желаемой точки. Это намного больше, чем требовалось. Она извлекала из сотрудничающего теперь мозга I класса необходимые уточняющие данные. Будь у Кранга ноги, он притопывал бы ими, отбивая такт.

Наверху ритмические пульсации, превращенные в труху мысли Цзе-Мэллори, на мгновение прекратились. Они тут же трансформировались в невероятный гибрид между пронзительным криком и ревом. Ультразвуковой визг летучей мыши, усиленный в миллион раз и слышимый, сопровождаемый электротрубами и литаврами. Даже и так это не давило столь нестерпимо ему на череп, как прежняя музыка. Социолог сумел перекатиться на спину и лежал, не двигаясь, тяжело и неровно вдыхая враждебный воздух, который не желал попасть в его легкие.

Он повернул голову. Движение причинило ему боль. Он боролся, пытаясь не дать этому скрежещущему стону проникнуть слишком глубоко, зная, что если он расслабится и позволит ему приобрести точку опоры в глубине, то острые, как нож, звуки начнут кромсать нервы и нейроны. Он мог предотвратить это.

Малайка явно оказался крепче любого из них. Каким-то образом он сумел, шатаясь, подняться на ноги и начал, кренясь и отклоняясь, двигаться в направлении помоста. Он одолел половину расстояния, когда задвигалось здание.

В момент первого бренчания Вульф врубил двигатели краулера и рванул к двери. К счастью, большая машина стояла повернутой в этом направлении. Когда его ударило первой полной нотой, он свалился с сиденья водителя, зажав ладонями уши. Но краулер, установленный на данный курс, тупо продолжал ползти дальше. Как и прежде, огромные двери раздвинулись. В тот же миг, как они закрылись за краулером, пытка прекратилась.

Вульф медленно взобрался на сиденье и сумел остановить отчаянный бросок машины, прежде чем тот швырнул бы ее с обрыва. Он не знал, что произошло, это случилось слишком быстро, но знал, что капитан и остальные все еще внутри. Он быстро проверил грузовой отсек. Обе женщины растянулись среди припасов, лишившись сознания, — то ли от воздействия этой «штуки», то ли еще почему-либо.

Что же делать? Беспомощно растянувшись на полу краулера, молотя от мучительной боли по металлу, он мало чем поможет капитану или кому бы то ни было. В данный момент о возвращении внутрь не могло быть и речи. Попытка связаться произвела только океан помех. Возможно, ему удастся найти в челноке что-нибудь, способное экранировать его мозг, и позволит ему вновь вступить в этот ад.

Ему не дали времени на обдумывание этой проблемы.

Здание, все миллионы тонн его, меняло свое местоположение. Оно накренилось назад, и ужасный миг он страшился, что оно опрокинется на малюсенький краулер. Оно не опрокинулось. Оно повисло на секунду, паря в вихревом небе, а затем повернулось к югу и начало глухо гудеть. Вибрация ощущалась и сквозь пол кабины — или на зубах. На высоте нескольких миль в насыщенном пылью воздухе он увидел, что примерно в ста метрах наверху строения начали пылать густо-черным цветом. Он никогда раньше не видел чего-нибудь пылающего черным цветом, и этот феномен загипнотизировал его. Он продолжался каких-то тридцать секунд. Круглое основание, на котором покоилось здание, тоже, казалось, слегка посветлело. На некотором расстоянии вокруг здания воздух на мгновение принял розовый оттенок.

А затем все прекратилось.

Кранг записал устранение второго судна столь же буднично, как и первого.

Весь процесс с момента первоначальной активации до настоящего занял немногим меньше двух минут.

Кранг нетерпеливо ждал дальнейших приказаний от активирующего Звена. Директивы уничтожить другой звездолет не поступало. Фактически мозг тогда же устранился от управления Звеном. Машина поспорила сама с собой. Прошло очень много времени с тех пор, как она существовала при полном сознании. Она снова открыла, что ей это ощущение было довольно приятным.

Но впечатанные в нее инструкции были четкими и не оставляли никакого места для логических уклонений. При отсутствии активирующего мозга ей полагалось вернуться к состоянию спячки на пониженной мощности. Это означало дезактивацию всех, кроме самых элементарных функций. Кранг вздохнул. Цели построивших его, казалось, часто отличались от их желаний, и теперь у него не было основания изменять это мнение. Огромные лопасти в глубине известняковых пещер, канализировавшие непрекращающиеся вихри планеты, начали опускаться. Генераторы, черпавшие бессчетные эрги энергии из расплавленного ядра планеты, уменьшили подачу, и кипящий железо-никелевый центр успокоился.

Медленно, но эффективно Кранг приступил к необходимой задаче выключения самого себя.

XXII

Флинкс перекатился и поднялся. Голова у него все еще пульсировала, но настоящая боль почти исчезла. Он напился пьяным только раз в жизни. Теперь к нему вернулись воспоминания о мучившем его после этого чудовищном похмелье. Он огляделся. После того, как они пронеслись вблизи нейтронной звезды, у него были измочалены и измотаны мускулы. Теперь они контролировались натянутой не менее туго, чем струны рояля, оскорбленной и подвергнутой жестокому насилию нервной системой, а вот костный мозг вибрировал в памятном соответствии с громадой смолкнувшего Кранга. Он заглянул внутрь, бессознательно реорганизуя определенные структуры, жидкости. Боль растаяла, оставив только уйму света.

С помощью своего друга Трузензюзекс медленно поднимался на ноги. Флинкс совершенно не желал представлять себе, что именно пережил инсектоид с его незащищенным экзоскелетом. Неожиданный наклон здания помешал Малайке в его попытке добраться до помоста. Теперь он сидел на краю скамьи, массируя колено и заботливо проверяя связки и сухожилия — нет ли критических повреждений. В остальном он казался целым, так как с его толстых губ срывалось во все возрастающем изобилии множество ругательств на замечательном числе языков.

Удостоверившись, что с его челанксийскими спутниками все в порядке, Флинкс обратил все свое внимание на змея. Маленькое кожистое тело плотно свернулось в спираль под колпаком активации. Он не подавал никаких признаков жизни. Заботливо стараясь не угодить под этот стихший предмет головой, он вынул твердое маленькое тело из места успокоения. Оно все еще не шевелилось. Он осторожно прозондировал тельце своим наново стимулированным мозгом. Его толкнули, на самом деле выперли в новую незнакомую вселенную, и он все еще испытывал неуверенность — а если честно, страх в своих способностях. Он прозондировал глубже. Мини-дракончик послужил проводником силам, управиться с которыми было выше его возможностей. Как и перегруженному конденсатору, ему требовалась определенная реорганизация и наладка.

Флинкс приготовился совершить их.

Другие собрались вместе и стояли с другой стороны, молча следя и тактично не выражая сочувствия. Незанятой частью своего мозга он быстро обыскал их головы. Все трое были еще ошеломлены событиями последних нескольких минут. Почти так же сильно, как и он, подумал Флинкс с горькой иронией. Он чувствовал излучаемую ими эмпатию, и ему становилось лучше.

Последняя переналадка, одна упряжная артерия… нет, тут! Одно тонкое веко затрепетало, поднялось. Выглянул и повел взглядом маслянисто-черный глаз. Он повернулся вверх и встретился со взглядом Флинкса. Медленными рваными движениями дракончик начал раскручиваться. Флинкс высунул язык. Пип рванулся вступить с ним в контакт в старом жесте фамильярности и приязни. Он почувствовал, как напряжение начинает покидать мускульные витки и усиливается пульсация жизни.

Он не плакал с того времени, когда открыл, что это не приносит никакой пользы, кроме промывки зрачков. И все в уголках его глаз появилась подозрительная влага. Он отвернулся, чтобы ненароком не оскорбить этим других. Если бы он оставался лицом в другую сторону или взял на себя труд прозондировать, то мог бы заметить нечто большее, чем всего лишь сочувствие.

XXIII

Челнок остался невредим, и они поднимались в верхние слои атмосферы с большей легкостью и уверенностью, чем при путешествии вниз. Управляли Ата с Вульфом. Другие находились в задней каюте, сосредоточив мысли впервые за некоторый срок не на настоящем, а на будущем.

— Ну, сэр, — сказал Малайке Трузензюзекс, — мы приносим вам свои извинения. Похоже, что ваш вклад оказался исключительно бесприбыльным. Признаться, вначале это нас по-настоящему не заботило. Но после перенесенных вами расходов и опасностей я желал бы, чтобы вы могли реализовать с этого что-то в смысле материальной выгоды.

— О, вы теперь без нужды пессимистичны, мой твердопанцирный рафики.

Коммерсант энергично запыхтел невероятно дурно пахнущей трубкой.

— Мне достался город, заполненный до отказа тар-айимскими артефактами и изобретениями… если я когда-нибудь смогу откопать их из этого дьявольского песка!. Прекрасная, пригодная для обитания планета. С процветающей туземной водной системой, вероятно, совместимой с челанксийской нормой. Я, думаю, эта планета может даже вернуть к жизни парусный корабль, ндийо!

— Эта ссылка ускользает из моего понимания, — сказал философ.

— Когда мы вернемся, я покажу вам триоды. Один из более поэтических образчиков технологического прошлого человека. Нет, нет, с точки зрения феда я не готов считать это путешествие банкротством! И всегда можно поиграть с Крангом, же? Даже если наш юный друг настаивает, что это была нелепая случайность, к которой он не имеет ни малейшего отношения.

Он вопросительно посмотрел на Флинкса, который их всех старательно игнорировал.

— Но вот для вас, боюсь, это стало настоящим разочарованием. Вы теперь, должно быть, даже более подавлены, чем когда мы приземлились, же?

— Все зависит от того, как посмотреть на это, — сказал Цзе-Мэллори. — Когда мы пустились по следу этой штуки, мы на самом деле понятия не имели, чего ожидать найти, за исключением того, что это что-то большое. Когда мы нашли ее, то не знали, что именно нашли. А теперь, когда мы покинули ее… ну, когда вы будете готовы вернуться и откопать те артефакты, — он взглянул на брата по кораблю, — мы с Тру будем более чем счастливы помочь вам в сортировке, если не в раскопках. Мы все еще можем, как вы говорите, «поиграть» с самим Крангом. Он, по меньшей мере, будет основой для многих объемистых научных работ.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Одни только психологические и социологические намеки… а, Тру?

— Безусловно, брат.

Транкс усердно пытался выразить человеческую позицию глубокой задумчивости, потерпел неудачу и удовольствовался вместо этого выражением ностальгической беззаботности. Результат вышел не совсем удачным.

— Похоже, что легенды браннеров и наших первобытных гоминидов имели под собой некоторое основание. Кто бы такое заподозрил? Кранг — и оружие, и музыкальный инструмент.

Они теперь покинули атмосферу, и Ата устанавливала орбиту, которая приведет их к «Славной Дырке» снизу и сзади.

— Это многое говорит нам о. тар-айимах… не упоминая уж о большом скачке к объяснению их интереса к двум таким, казалось бы, противоположным областям, как война и искусство. Не могу, однако, сказать, что мне нравится их вкус. Лично я предпочитаю Дебюсси и Корецкого. Несомненно, для их ушей… или что там у них было… такие звуки являлись приятными и волнующими, нет, патриотическими.

— Тонкие звуки смерти громыхают и лиры ударяют, когда детишки утопают, — процитировал Цзе-Мэллори.

— Прозакалит, двадцать третий сонет, — сказал Трузензюзекс. — Для этого требуется-таки поэт.

— Возможно, я чересчур туп, — проговорил Малайка, — но я все еще не понимаю, как эта келелекуу заработала!

— Вы, капитан, в этом отношении не одиноки, а, скорее, член крупного меньшинства. Однако, если пожелаете, я могу выдвинуть гипотезу.

— Так валяйте, выдвигайте!

— Очевидно, — продолжал транкс, осторожно отмахивая прочь ядовитые испарения, производимые дымящей трубкой коммерсанта, — машина генерирует какой-то вид вибрации… признаться, я лично колеблюсь навешивать на него ярлык «звуковые волны». Вероятно, какие-то примеси их характеристик, так же как характеристик волновых форм, которые мы не можем отождествлять — хотя и заметили их воздействие! Помните, как при нашем первоначальном прохождении сквозь атмосферу я отметил необычную плотность двойного слоя ветроблеска?

Малайка кивнул.

— Вероятно, эти слои поддерживаются искусственным усилением. Волновые формы — давайте назовем их за неимением лучшего или более точного термина К-волна-ми — генерируются Крангом. Эти волны проходят сквозь нижний слой металлического ветроблеска, но не сквозь верхний, более плотный. И соответственно отскакивают потом между двумя слоями, так как теперь они достаточно ослаблены, чтобы оказаться в состоянии прорваться обратно сквозь нижний. Ручаюсь, так они скачут вокруг всей планеты. И, наверно, не один раз, ибо их постоянно омолаживают генераторы Кранга.

— О, теперь я знаю, что это, вероятно, не звуковые волны, — сказал Малайка, — но всепланетная циркуляция в атмосфере. Из единственного генерирующего источника — поддерживание определенной минимальной силы — требуемая мощность… Вы действительно думаете, что такое возможно?

— Я, мой дорогой Малайка, считаю возможным все, если ясно не продемонстрировано обратное… Тем более, когда дело связано с этой машиной.

— Даже простые звуковые волны, — вставил Цзе-Мэллори. — В прошлом на самой Земле, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году по старому календарю, в главном океане произошел взрыв вулкана. Остров под названием Кракатау рванул довольно сильно. Ударные волны несколько раз обогнули земной шар. Грохот взрыва — помните, простые звуковые волны — слышали на всем полушарии. Учитывая способности тар-айимов и тот факт, что это были намного больше, чем всего лишь звуковые волны, я бы считал производство таких форм элегантной возможностью. Кроме того, я бы подумал, что вас не требуется много убеждать после получения нами крайне захватывающей демонстрации.

— Вывод постфактум, — сухо сказал Трузензюзекс. — Очень проницательно с твоей стороны, брат. Однако так как я в этом отношении лишь чуточку осведомленней тебя…

— Спорно!

— …то я брошу это дело. Тар-айимы, как ты говоришь, были вполне способны усиливать природу — извините за каламбур.

— Я бы предположил тогда, что это объясняет случившееся с нашим рафики Никососом, — пробормотал вполголоса Малайка. — Как только его челнок вошел в район действующих вибраций…

— Деструктивное колебание? — добавил Цзе-Мэллори.

— Растрясло на куски? Возможно, — согласился Трузензюзекс. — Или они вызвали аварию, или ослабили атомную структуру. Даже в том, что было, вероятно, самым безопасным местом на планете, вибрации — «музыка», если вам угодно — чуть не развалили мой скелет. Устройство не невозможное. Фантастическое, но возможное. Меня лично больше интересует метод, применяемый для ликвидации их звездолета.

— Ндийо, — согласился Малайка. — Как насчет этого? Он и близко не подходил к атмосфере и поэтому не мог попасть в капкан слоев ветроблеска.

— Если бы Кранг вдобавок к поддержанию непроницаемого защитного экрана вокруг планеты не имел также способностей к нападению, то он был бы не более чем патовым устройством, — продолжал транкс. — Устройство целиком оборонительного характера противоречило бы всему, что мы знаем о психологии тар-айимов. И вы все знаете, как к концу нашего тяжкого испытания столь значительно изменилось качество вибрации. Так вот, Флинкс, ты говоришь, что чувствовал уничтожение другого звездолета, и все же не было никаких признаков взрыва? Ни вспышки, ничего?

Безопасный вопрос, и это он едва ли мог отрицать.

— Совершенно верно, сэр. Он просто… пропал.

— Гм! Подозреваемая возможность, вероятно, никогда не будет подтверждена, но… помни, что наш корабль находился на очень небольшом расстоянии и все же явно не пострадал… Я подозреваю, господа, что Кранг — это гравитационный генератор — но такой мощи, о какой не мечтали даже древние Боги.

Он посмотрел прямо в лицо Малайке.

— Капитан, что произойдет, если гравитационное поле диаметром приблизительно в один сантиметр и с полем, равным по силе поверхности нейтронной звезды, столкнется с реальной массой?

Смуглое лицо Малайки в изумительно короткой последовательности отразило озабоченность, понимание и изумление. А голос отразил все три состояния.

— Маниса! Это пустит в ход Прерывистость Шварцшильда! Но это же…

— Невозможно? — улыбнулся Трузензюзекс. — Простите, капитан, но как же еще это можно объяснить? Для генератора необходимой такому полю энергии понадобится корабль размером с планету… Намного проще использовать планету, а? И помните, нет никаких свидетельств взрыва. Конечно же, нет. Даже свет не может убежать от поля такой силы! А гравитация следует закону обратного квадрата. Поэтому наш корабль практически не подвергался опасности. Более идеальное избирательное оружие трудно и вообразить. Всего лишь в километре от мишени вы даже не заметите такого поля. Но коснитесь его и — пшик! Мгновенно перестанете существовать! Надеюсь, что у всякого хватит здравого смысла, капитан, не баловаться чересчур с таким устройством.

Голос транкса обрел чеканность стали.

— Мы совершенно недостаточно знаем об управлении таким полем. Что если мы не откроем способ уничтожения такого поля? Кранг-то явно может это сделать — как именно, я и вовсе не могу себе представить. Но если будет спущено такое неуправляемое поле, то оно просто будет бродить по вселенной, заглатывая… все.

Тут в каюте стало тихо.

— Но, я думаю, на это мало шансов, — продолжал он более бодро, — если наш юный друг не сможет опять активизировать механизм. Не говоря уж о том, — добавил он, — чтобы столь успешно управлять им.

Флинкс уже некоторое время прочитывал грядущее завуалированное обвинение. Он знал, что его требуется опровергнуть. Они не должны думать, что он способен управлять таким угрожающим оружием. Особенно, напомнил он себе, когда он сам не был уверен в этом.

— Я же говорил вам, сэр, я не знаю, что случилось. Машина управляла мной, а не наоборот!

— И все же, — многозначительно сказал транкс.

Было бы легко перестроить мозг инсектоида так, чтобы тот просто принял объяснение Флинкса за чистую монету. Слишком легко. Кроме того, идея преднамеренно вмешиваться в глубочайшие мыслительные процессы другого была слегка отталкивающей, когда мозг, о котором шла речь, был признанно мудрее его собственного.

— Сила, — напомнил он себе, — не знание.

В будущем ему понадобится много последнего.

— Послушайте… — он думал быстро. Теперь это стало легко. — Что касается «управлением» этим устройством, то вы сами говорили, что машина состоит из бесконечных сложных цепей. Коль скоро ее включили, она вполне способна справиться с ситуацией к собственному удовлетворению Я всего лишь послужил чем-то вроде водородной «свечи», включающей КК-двигатель.

— Гм! А как вы объясните, что она предприняла именно такие действия, какие мы увидели и почувствовали?

— Может быть, корабль Никососа сделал движение, истолкованное машиной как враждебное, и она ответила, как положено. Наверно, она просто была настроена и готова, когда я вступил в нее. Я, безусловно, мало отличаюсь от прочих здесь присутствующих. (Ложь!) Вероятно, мой дар, или талант, или как там вам угодно называть его имел к этому какое-то отношение. Вспомните, когда я первый раз вступил в нее, он ничего не вызвал.

— У меня такое ощущение, что к этому имели отношение твои собственные страхи в ту минуту. Да, это правдоподобно.

— Верно, — продолжал Флинкс, благодарный за открывшийся выход. — Я был напуган, когда вошел в него в этот раз… действительно напуган. (Правда!). Машина должна была уловить мое эмоциональное напряжение. Она ведь вдобавок оружие искусства! Вероятно, при этих условиях ее мог стимулировать любой из нас. В любом случае сейчас все кончено, и я не испытываю никакого желания, ни малейшего снова попробовать это сделать! (Смесь правды и неправды!).

— Достаточно, малыш! Ты слишком агрессивен для нашего бедного старческого ума. (Вздор!). На данном этапе я удовлетворен. (Флинкс прочел иное, но это не имело значения). Ты убедил меня в честном и равном словесном бою. Попробуй сыграть со мной в личностные шахматы, и я выиграю у тебя даже веснушки! И все же… Он взглянул на дракончика, а потом опять на Флинкса. — Ты говоришь, что не чувствуешь в себе изменений? Никаких постэффектов?

Флинкс покачал головой с уверенностью, вызвавшей бы гордость у Мамаши Мастифф.

— Нет, я действительно не знаю, что случилось. Мой мозг был… — Он оборвал фразу, когда заборные огни внезапно погасли. Челнок проскочил в свой причальный док в грузовом трюме «Славной Дырки».

— Вот и все, — резюмировал без нужды Малайка.

К большому удовлетворению всех, его трубка догорела.

— Мне очень хотелось бы обсудить все это с вами поглубже, господа, но как-нибудь в будущем.

Он двинулся по узкому проходу между ними и открыл небольшой пассажирский шлюз. Внутрь просочился бледно-зеленый свет из грузового дирижабля.

Добравшись до гравитационной секции, все отправились своей дорогой: Ата и Вульф — в рубку, Малайка и Сиссиф — в свою каюту. Коммерсант еще не пропустил ни капли опьяняющего, но спасся от выкупа и приобрел планету. Даже если он никогда не реализует ни гроша со своего вклада, однако этого вполне хватало, чтобы сделать его слегка пьяным. Двое ученых приготовились возобновить свою бесконечную игру в личностные шахматы, словно никогда и не прерывали ее.

— По закону это не психоз, — донесся до Флинкса голос заспорившего Цзе-Мэллори. — И ты отлично это знаешь!

— Ай, Бран, как ты можешь такое говорить? Наверняка ведь, когда я совершил скачок на четыре клетки в этот участок вторичного детского страха…

Голоса их растаяли, когда он свернул за угол, направляясь к своей каюте.

Флинкс взглянул на свое плечо. Дракончик, явно под воздействием испытанного, крепко заснул. После минутного колебания он остановился.

А затем пожал плечами и усмехнулся. Насвистывая знаменитый фривольный мотивчик, он фланировал по коридору в ожидании большого псевдобифштекса, какой только мог выдать автошефповар. Ему требовалось о многом поразмыслить.

И, подумав, многое сделать.

XXIV

Рашалейла Нуаман лежала на своей огромной постели, праздно изучая потрепанную полуголую фигуру племянницы. Девушка явно проявила больше силы, чем здравого смысла, возражая против требования мадам явиться к ней.

— Телин, — вздохнула она. — Ты знаешь, я ужасно разочаровалась в тебе. Глупость я могу иногда понять, но небрежность в работе непростительна. Я, конечно же, знала о твоем забавном плане разделаться со мной.

При этих словах девушка вздрогнула, и ее взгляд заметался по комнате в поисках пути к бегству. Даже допуская, что она смогла бы выскользнуть из рук двух бесстрастно стоящих по бокам от нее великанов, бежать на безвоздушной луне было некуда.

— О, пусть это тебя не беспокоит, детка. Меня-то не беспокоит. На самом деле я сочла это восхитительной попыткой. Ты для разнообразия показала, что в тебе есть немного пороху. Но то, что ты предприняла вмешательство в бизнес… это, моя милая, — голос ее опасно понизился, — было с твоей стороны неудачным выбором. Наверно, я отнеслась бы к тебе с большей симпатией, если бы ты преуспела. И к тому же с Аннами! Боже мой! Полагаю, тебе известно, что они — злейшие враги человечества?

— Не надо всучивать мне эту патриотическую лажу, старая ханжа! — огрызнулась злым и язвительным тоном Телин. — Ты бы продавала младенцев Дьяволу, если бы думала, что он больше чем суеверие… и дело будет достаточно прибыльным.

— Ты говоришь глупости, девочка. А также дерзости. Разумеется, не продавала бы. По крайней мере, не просто назло кому-то, как ты. Риск оказаться заклейменным врагом Сообщества и отлученной от Церкви потребовал бы обещания куда большего потенциального дохода, чем такая мелочь, которой добивалась ты. И, помимо всего прочего, твоя подростковая выходка вынудит меня терпеть невыносимую уйму насмешек от одного давнего и дорогого друга. Который, между прочим, как меня уведомили, давно уже зарегистрировал заявку на некую планету посредством межпространственной ретрансляции, неоспоримую ни с какого боку. Теперь я вынуждена буду обратиться к юридическим средствам приобретения того, что, в первую очередь, и так мое по праву. Как тебе, может быть известно, такие процедуры крайне несправедливы. Однако мы здесь не для обсуждений этого. Мы здесь должны определить, дорогая племянница, что же мне с тобой делать. Я боюсь, что твои наклонности приняли довольно опасный оборот. Я этого не страшусь, но мои люди тоже способны ошибаться. Соответственно я вынуждена отправить тебя отдохнуть до тех пор, пока ты не убедишься направить свою недюжинную энергию на более продуктивные цели. Тебе в изобилии предоставят время раскаяться и перестроить свои мятежные наклонности. В звездной системе Катар есть превосходное и очень известное медицинское учреждение. Им управляет группа исключительно хороших терапевтов, не раз помогавших мне в прошлом. Хотя их методы часто ставятся под вопрос, особенно Церковью, успехи их нельзя отрицать. Директор — мой личный и давний друг.

— Рори, — умоляюще произнесла Телин.

— Я уверена, что они будут более чем счастливы принять тебя на время в качестве гостьи. К несчастью, они специализируются на детских неврозах и сексуальных маньяках самой крайней разновидности. Так вот, как ты думаешь, какое отделение ты сочтешь более удобным для своего пребывания?

— Рори? — голос девушки стал теперь испуганным и визгливым.

Рори Маллап ван Клееф спокойно стоял в ногах постели, одетый в шелковую набедренную повязку и бусы.

— О, тебе незачем терзать своего соучастника и доверенного, моя милая. Дорогой Рори знает, с какой стороны постели ему медом намазано. Она сладко улыбнулась.

Голос был ровным и мягким, почти нейтральным.

— Я очень сожалею, любимая.

Он напряг бицепс.

— Я, конечно же, по-прежнему люблю тебя, но не вижу, почему нам обоим нужно страдать из-за этого несчастного препятствия. Я буду тебя ждать.

Затем, после задумчивого молчания, он добавил:

— Надеюсь, это не осложнит наших отношений.

Ответ Телин был непечатным.

— Це-це-це! Что за выражения! И это к тому же после всех этих дорогостоящих школ. Да, детка, я уверена, что тебя поместят в отделение, наиболее соответствующее твоим наклонностям. Я не вижу никакой причины, почему бы тебе не воспользоваться случаем пополнить свое образование, в то время как мы займемся улучшением твоего характера.

Она пренебрежительно махнула рукой, и плюющуюся и визжащую девушку выволокли из спальни.

— Не забудь, милая, я полагаюсь на тебя. Надеюсь, ты покажешь своим любезным хозяевам истинный дух Нуаман. Возвращайся целой, хорошо?

Она скорбно покачала головой, когда закрывшиеся двери оборвали затихающие вопли девушки.

— Це-це-це! Я не уверена, что эта девушка будет готова взять на себя бразды правления фирмой. Все ложится на мои плечи, а я стара. Но не настолько стара.

Она протянула руку:

— Рори… Поди сюда…

Они проделали полпути до дому и гладко летели дальше к Мотыльку. Флинкс оторвался от игры в хрустальный солитер, ставшей теперь ребячески простой. Ощущение сильного конфликта мыслей стало слишком велико, чтобы его можно было игнорировать. Так как по расписанию сейчас было время сна, в салоне находился только он один, и эта суматоха его удивила.

В салон вошла довольно растрепанная на вид Ата. Она явно не ожидала никого встретить, и присутствие Флинкса явно расстроило ее.

— Ну, — неуклюже начала она, пытаясь одновременно привести в порядок одежду, — мы почти, э, закончили наше путешествие, Флинкс. Ты, как мне представляется, ждешь не дождешься прибытия домой… и получения приготовленной тебе Малайкой пачки кредитов!

— Да, и того, и другого. Вы, полагаю, направляетесь сменить в Рубке Вульфа?

— Хмм? О, да, естественно!

Ему пришлось скрывать свое веселье при виде того, как она ухватилась за этот предлог.

— Да, я только что сходила произвести некоторые изменения в, э, расположении корабельных припасов. Они становятся громоздкими. Мне пришлось… довольно долго потрудиться над наведением там порядка.

— И вы навели?

Она широко улыбнулась.

— О, да. Теперь все будет на своих местах.

И она исчезла на выходе.

Спустя немного времени в салон проковыляла гораздо более чем обычно растрепанная Сиссиф, ее одежда и она сама пребывали почти в равном беспорядке. Лицо выражало лютую ненависть. Это выражение исчезло только, когда она морщилась из-за особо болезненного синяка. Она уделила ему лишь один рассеянный взгляд, а потом удалилась, шатаясь, в направлении их с Малайкой каюты.

Стало быть, все получили выгоду от экспедиции, за исключением привлекательного и свирепого меньшинства в одну особу. Он вздрогнул и вернулся к своей игре, потерявшей теперь привлекательность. Требовалось многое сделать, а он не был уверен, как к этому подступиться. Если он никак не сможет развлечься… Малайка, знал он, готовит для него большие дела. Он не мог представить себя в той роли, в какой виделся коммерсанту. Приодетым для торжественных заседаний, разоряющим конкурентов в пух и прах своей поразительной проницательностью. Наверно, можно будет организовать компромисс. Но это может означать расставание с рынками, с его тамошними друзьями. Мамаша Мастифф, вероятно, приспособилась бы к такой жизни без всякого труда. Он усмехнулся. А может ли Высшее Общество приспособиться к ней? А серьезней, как приспособится он, когда нынче всякий уверен в собственной правоте и неправоте всех остальных?

Он также видел, что могут сделать малоприятные личности с приятным в достаточной мере, чтобы желать исправить такое положение. А там будут мозги, которые окажут сопротивление таким усилиям. И кто он такой, чтобы судить жизнь других? Xотел ли играть роль Бога? Кроме того, ему всего… ему, ну, было почти семнадцать, не так ли? Он обладал талантом, и один невинный человек и двое виновных умерли из-за того, что он применил его не так, как следовало бы. Теперь он обладал Силой, и, кто знает, сколько там умерло в космосе из-за нее? Силой! Чушь! Он и на одну десятую не был таким Человеком, как Цзе-Мэллори. Ему понадобится помощь подобных людей или же он, скорее всего, наделает каких-то страшных ошибок. Теперь они могут оказаться смертельными. Мог ли он управляться с тем, чем он теперь стал? Хотел ли этого?

И все же там лежала целая вселенная, и казалось позорным не посмотреть на нее.

Теперь, когда он мог видеть.