Воин

Глава 4

Виктор Григорьевич пригласил Седого и Колю-Ваню к себе, всем остальным разрешили заниматься своими делами, только торговцы поставили свои рюкзаки на склад. Получив разрешение, мои парни направились к родным и к друзьям. Вскоре над станцией стали разноситься вкусные запахи, матери спешили угостить своих ненаглядных чем-нибудь вкусным. Я, по обыкновению, принял приглашение Васиных родителей и вскоре сидел в их палатке. Для тети Гали, Васиной мамы, я вновь стал лучшим в мире мальчиком, после Васи конечно, но я не держал на нее зла. Вскоре пришел дядя Гена, и мы с Васей принялись потихоньку его расспрашивать. О старой станции, о людях на ней, постепенно подводя разговор к нужному нам человеку. Как оказалось, его звали Иван Старовойтов, он действительно проходил службу в Таманской дивизии и ушел в запас за несколько дней до Катастрофы. Разузнав, как он выглядит, мы перевели разговор на другую тему, так как дядя Гена уже начал интересоваться, почему мы так его расспрашиваем. Вскоре тетя Галя наговорилась с сыном и нас отпустили проветриться. Своих мы нашли на старом месте, неподалеку от столовой. Четыре года назад, здесь собирались мальчишки и девчонки, а вот теперь я увидел перед собой почти взрослых юношей и девушек. Вместо игрушечных пистолетов, прыгалок и мячей, в их руках были гитары, они передавали их друг другу и пели песни, лирические и заводные, веселые и грустные, иногда, в полголоса даже матерные. Увидев, они радостно нас поприветствовали и попросили Ваську, отличного певца между прочим, чего-нибудь спеть. Он взял гитару и, прокашлявшись, начал петь. Он пел лирические песни, и каждая девушка, закрыв глаза, представляла, что он поет именно для нее. Затем он спел несколько песен из Цоя и «Чайфа», и теперь парни преисполнились такой решительностью, что казалось, дай им цель, и они тот час сорвутся с места и бросятся ее достигать. Еще долго мы общались с друзьями. Кто-то предложил поиграть в «бутылочку», и из нашего угла стал доноситься громкий хохот. Ведь это очень смешно - наблюдать как, к примеру, Матвей, выпятив грудь и отклячив задницу, ходит, похлопывая себя по бокам руками-крыльями, изображая петуха. Мы весело подтрунивали над стесняющимся Олегом, которому выпало поцеловать такую же стесняющуюся девушку из столовки.

А рано утром, моя группа, еще не до конца проснувшаяся, собралась в укромном уголке. Я обвел их взглядом. Вот балагур Васька, подкалывает сонного Тоху. Васька свой человек, он единственный, кто не бросил, не предал меня, когда погиб отец и умерла мама. Он, вопреки воле родителей и насмешкам товарищей, всегда занимал мою сторону. Он защищал мою сестру и брата. Он недоедал, припрятывая часть еды для нас. Он мой лучший друг, хоть и балбес. Матвей старше меня на целых два года. Он родился на Профсоюзной и всю жизнь прожил на ней. Когда я четыре года назад в первый раз пришел на эту станцию, он, со своими товарищами устроили мне теплый прием, как результат – разбитые носы и куча синяков. Но он нашел в себе силы пойти на мировую, и мы очень сдружились. Олега всегда обижали, он был худеньким и болезненным мальчишкой, его обижали даже девчонки. Но вот его отец был отличным бойцом, а когда он погиб, мальчика взял на свое попечение Анклав. Ему предложили пойти к нам учиться и все очень удивились, когда он захотел пойти в академию, а не в училище. Вскоре из него вырос прекрасный подрывник, он мог сделать бомбу из ничего, и он мог найти ловушку там, где ее даже искать не будут. Его прозвищем стал позывной Шухер. Тоха и Жора, а проще Патрон и Пистон, братья-близнецы, их подобрали на станции Динамо, они побирались и воровали, но всегда, даже в Анклаве, держались друг друга. Если один был сыт, то и у другого было туго натянуто брюхо, если у одного был фингал, то у другого был разбит нос. А вот и Стас подходит, он старше всех нас, в Анклаве оказался тоже раньше. Всем говорит, что родился в Полисе, а потом его украли фашисты. По его словам, он побывал даже у красных и на нем испытывали какой-то препарат. Однако нашли Стаса на Белорусской, где он состоял в шайке малолетних грабителей. Дед потом наводил справки, но никто в указанное время в Полисе не пропадал. Вся его история была очень странной и мутной, но прямых доказательств его вранья не было и его терпели. Однажды он, еще будучи новобранцем, спас весь патруль, не щадя себя бросившись на дыру в теплопроводе, из которой вдруг полезли арахны. Несмотря на бронежилет, его несколько раз укусили, и он почти месяц находился на грани жизни и смерти, а потом целый год восстанавливался. Его хотели наградить, но он сказал, что это самое малое, что он может сделать для своего нового дома. Во время лечения, он отстал от своего курса и его определили к нам. И мне кажется, что он даже рад был этому обстоятельству. У нас он назывался Человеком-пауком, или просто Пауком.

- Парни, - начал я, - кажется, я знаю, что нам сделать в качестве выпускного задания.

- Давай уже, не томи, рассказывай, - попросил Олег.

- В этом деле много «если», но в случае успеха, у Анклава будет серьезный транспорт.

- Ух ты!

- Круто.

- А что за если?

- Ну, во-первых, прежде чем начать, мне нужно знать, кто идет со мной? Задание не согласовано, и нам за него в любом случае очень сильно попадет. А еще это будет очень опасный рейд, так как мы пойдем туда, куда никто из наших еще не ходил.

- Командир, – встал Матвей. – Я, наверное, отвечу за всех. Если ты еще раз усомнишься в нашей преданности, я тебе дам в морду, наплевав на всякую субординацию.

- Ша разговоры, - вмешался Васька, - ему нужны конкретные ответы. Я с тобой.

- Я тоже, – сказал Олег.

- И мы, - встряли Тоха и Жора.

- Я с тобой, командир, - произнес Матвей и уставился на Стаса.

- Чего смотришь? – оскалился он, - конечно, я с вами, не пропускать же такую вечеринку.

Матвей рассмеялся и похлопал товарища по спине.

- Ну, что ж, я очень рад, что мы единодушны, - сказал я, пожимая парням руки. – Второе «если» выглядит так: нам нужно добраться до одного человечка, у него есть нужная нам информация, его последнее место проживания нам известно, но неизвестно, где он сейчас и захочет ли он с нами разговаривать.

- Захочет, это я вам гарантирую, - произнес Матвей, демонстративно разминая пальцы.

- Но-но, - произнес я, - рукоприкладство отложим напоследок.

- Ладно-ладно, ты только свистни.

- В-третьих, как я и говорил, нам предстоит опаснейший рейд по Москве и Подмосковью. И, в-четвертых, вся эта затея, может оказаться дыркой от бублика, просто по тому, что места, в которое мы направимся, просто не существует.

- Да уж, перспектива… Ну да ладно, где наша не пропадала, – нарушил молчание Стас, - рассказывай детали.

Еще около часа мы обсуждали детали нашего рейда. Полчаса ушло на сборы. А вот затем я отозвал Седого, мне предстоял тяжелый разговор.

- Константин Петрович, - неуверенно начал я, - тут такое дело, до меня дошли слухи, что часть вещей моей семьи выставили на продажу. Мне очень нужно попасть на родную станцию и выкупить хоть что-то в память о родителях.

- Забудь, - отрезал Седой, - завтра мы выдвигаемся в сторону Анклава.

- Ну, поймите меня, - неожиданно для себя начал канючить я, - это последняя память о близких.

- Да не могу я тебя отпустить, нам выступать, график жесткий, – несколько сдал позиции Седой. – Самого я тебя отпускать не могу, да и домой, как ты доберешься?

- А я не один, моя группа будет со мной, - я показал на парней, те были в полной амуниции и помахивали стволами, - а в Анклав мы вернемся со следующей группой.

- Да мне твой дед голову отвернет.

- А Хохол приставит назад и скажет, что так и было, - вклинился неугомонный Васька.

- Вот именно, - посуровел Седой, - так что кончайте дурить.

Я зло зыркнул на Ваську глазами и тот испарился, как не было.

- Говорят, среди прочих вещей, продается семейный кулон, в нем фотографии родителей. У нас ведь нет ни одной карточки ни мамы, ни папы, вон младшие уже забывать начали как они выглядят.

- Серьезно? Блин, что же делать? Давай Григрьевича попросим, пусть кого отправит?

- Ага, и ему «левые» фотки втемяшат.

- Тоже верно. Как же поступить? Ведь не могу я вас отпустить.

- А я письмо напишу, расскажу все как есть, и скажу, что сам сбежал, а ты вроде как нашел его и ничего не знаешь.

- Ой, плохие у меня предчувствия, все же нитками белыми шито, - почти сдался Седой.

- В конце концов, я и так мог сбежать, только не хочу оскорблять тебя таким поступком.

Седой еще раз обернулся на парней, те всем своим видом выражали решительность и готовность довести задуманное до конца.

- Ладно, - сдался он, - помогать я вам не буду, но и мешать тоже. Сумеете уйти незамеченными - хорошо, не сумеете – спеленаю и передам в трибунал.

С этими словами он развернулся и решительным шагом ушел.

Как и договаривались, я оставил ему письмо для деда, в котором рассказывал о том, что собираюсь сделать, но без деталей. Очень надеюсь, что у Седого хватит такта не читать чужие письма, а если и не хватит, он все равно уже не сможет нас остановить. Вскоре мы уже шагали по тоннелю, гулкими шагами распугивая метрошных крыс.